Глава 9

Вторая половина контракта, Бен Гордон, задерживался в Нью-Йорке еще на сутки, но, честь ему и хвала, отзвонился и вполне доброжелательным тоном попросил Морозова подождать. Он пообещал оплатить стоимость проживания «мистер Чуефф» в Дейтона-Бич и просил назвать отель, где остановились его будущие компаньоны. Блеснув благородством, Гордон, рекомендованный Морозовым как человек стальных привычек и слова, оставлял Арта еще на сутки в городе, в котором его едва не лишили денег. Снова и снова прокручивая в голове ту сценку с потерявшей рассудок парой, Артур думал о том, что было бы, не успей он выхватить из рук будущей мамы пистолет. Наверное, уже ничего бы не было. Ни этого отвратительного солнца, давящего на глаза, ни охоты на акул, ни споров в гостиной Бедакера.

Поняв, что встреча с партнером откладывается, Арт решил не выходить больше из дома. Справедливо рассудив, что ему нечего делать на улице, он вооружился бутылкой виски и пил больше обычного. Напротив него сидел Морозов с вечно молодым Элом, и троица вела вполне миролюбивые корпоративные беседы. Рита пристроилась в кресле чуть поодаль с книжкой в руке и лишь изредка поднимала глаза, чтобы понять по глазам говорящего, действительно ли он говорит то, что думает. Поэтому она постоянно смотрела на Артура. Он был одним из троих, чьи речи нуждались в постоянном контроле.

Рита слушала и решала нелегкую задачу: он с цепи сорвался, поддавшись влиянию местного светового излучения, или это один из его способов защиты от предполагаемой внешней угрозы. Причину последней версии объясняла настойчивая забота Морозова о Рите. Вчера он проявил себя назойливым малым. И все его поступки сводились к тому, чтобы прикоснуться к Рите. То к бедру — случайно, разумеется, то к плечу. В один из этих моментов он и был застигнут Артуром, возвращавшимся с банками в руках.

Странное дело, Рита не понимала, приятны ей прикосновения Big Vad’а, как называл его Гордон по громкоговорящей связи, или противны настолько, что даже не хочется отдергивать руку, чтобы не спровоцировать еще более тесного контакта. Она не знала, являются ухаживания Большого Вада тайной для Арта или он просто не придает им особого значения в силу известности ему привычек Морозова. Не исключено, что он так ведет себя со всеми женами своих приятелей и в этом нет ничего скабрезного. В конце концов, друг моего друга — мой друг, а Арту Большой Вад всегда готов и спину маслом от загара натереть, и плечи размять. Есть люди, которые дружбу свою, как обезьяны, выражают прикосновениями. В Третьяковском у нее была подруга, которая всегда желала ей добра. Свои горячие речи полушепотком в служебном помещении магазина по продаже «Патек Филипп» и «Лонгинес» она сопровождала поглаживаниями по груди и мягкими поцелуями. И каждый раз, когда это случалось, Рита не испытывала неприятного ощущения. Ее целовали в щеку модельеры, и поцелуи эти были столь же невинны, как поцелуи апостолов. Но были и другие примеры, и самый известный Рите, из-за чего, собственно, она перестала посещать самый успешный салон на Тверской, был пример одного из лучших мастеров Москвы Дианы Маршаковой. Однажды сев перед зеркалом и почувствовав на своей голове ее руки, Рита не сразу поняла, в чем дело. И лишь спустя пять минут, когда увидела, что руки мастерицы гуляют по ее голове, шевеля прическу, больше того, чем это необходимо, она запаниковала. Но было поздно. Диана водила по ее затылку пальцами, чуть сжимала пряди, в общем, вела себя так, как ведет мужик, налегший на женщину. Руководствуясь своей женской интуицией, Рита подсчитала, что во время сорокапятиминутной стрижки у ее парикмахера был оргазм не менее трех раз. Выйдя из парикмахерской, Рита почувствовала себя выведенным на улицу прапорщиком-импотентом из казармы гусарского полка.

Вот и сегодня, размышляя над тем, как оценить поведение Большого Вада, она колебалась и не знала как поступить. Известно ли Арту? Она не знала. Сегодня утром она столкнулась с Морозовым в ванной. Тот освободил проход ровно настолько, насколько было необходимо, чтобы пройти мимо него, коснувшись грудью. Непонятно и… И она чувствовала — игра немного захватила ее.

Листая книжку, Рита не вникала в текст и слушала непривычную и немного неприятную ей речь Арта.

— Рабочий день начинается с дороги, — чуть осипшим голосом хрипел он. — Нажми на тормоз. Нельзя заходить в компанию, если ты раздражен. Твое первое появление в офисе — прообраз рабочего настроения в нем на весь день. А потому я вывел для себя несколько принципов поведения. Они просты в обращении, и их искусственность незаметна для окружающих.

— Ну-ка? — полюбопытствовал Большой Вад.

— Твой рабочий день начинается с дороги, — упрямо повторил Арт. — Опусти стекло. Выслушай все, что он думает о тебе. Ни говори ни слова из того, что сказал бы о нем ты. Удовлетворенно кивни, улыбнись. Подними стекло. Убери ногу с тормоза и нажми на газ. Услышь сзади удар и грохот стекла. Помни: неразрушенные нервные клетки — гарантия безопасности на дороге.

Бедакер рассмеялся и хлопнул в ладоши. Арт, который уже давно не обращал внимания на ту мелочь, что подливает «Джонни Уокер» только себе, с благодарным видом поклонился.

— Выслушай его, кивни, вызови начальника отдела. Выслушай начальника. Откажи в просьбе повысить жалованье. Проходя мимо курилки, выслушай все, что говорят о тебе. Узнав голоса, улыбнись, подпиши два приказа: о сокращении штатов и оптимизации. Помни: компания должна быть в крепких руках.

Сам себя отправивший в изгнание писатель расхохотался и с удовольствием выпил рюмку.

— Вернувшись домой, сядь перед телевизором, найди хоккейный матч. Повернись к жене, скажи, что только что ею сказанное содержит здравый смысл. Отвернись от жены. Посмотри, сколько штрафных секунд осталось до возвращения на лед Зарипова. Помни: гармония в семье превыше всего.

У Риты дрогнула бровь, она посмотрела на мужа. С ним что-то было определенно не в порядке. Давненько она не видела его в таком отчаянном подпитии.

— Не шевелись… — продолжал он между тем.

Рита, уже не скрывая своего взгляда, смотрела на него и только сейчас начала понимать, что близится неотвратимое. Она знала своего мужа, и эти знания прямо указывали на то, что пришел наконец-то час, который приходит раз или два в году, когда силы покидают Арта. В эти мгновения он больше не хозяин себе. Его несет по течению и ему кажется, что как раз он-то и есть тот единственный, кто борется с волнами. И когда его уверяют в обратном… Тогда и случается то, чего Рита боялась больше всего.

— Не шевелись. Выслушай, как ты горел на работе. Как сгорел. Как тебя будет не хватать. Не говори ни слова. Выслушай грохот молотка. Вся жизнь прошла правильно. Ни единого сбоя. Улыбнись для археологов. Лежи. Заслужил.

Писатель выхватил откуда-то из-под столика блокнот с ручкой и принялся, беззвучно посмеиваясь, чиркать что-то на одном из листков.

Осмотрев зал, Арт наклонил бутылку и наполнил рюмку до краев. Рита отметила тот факт, что, когда он вел взгляд, он коснулся им всех, кроме нее. Сердце ее чуть дрогнуло.

— Арт, хватит?.. — И она посмотрела на пузатый сосуд.

Он словно и не слышал.

— Живет в Москве один вид лжи, который я ненавижу особенно. — После этих его слов она сжалась. — Ложь, она ведь разная бывает. До поры сокрытие онкологического диагноза больного, это не ложь, это сострадание врача к пациенту. Мужик, заверяющий жену, что не спал с другой, зная наверняка, что спал, — это не ложь, это правильный выход из ситуации. Солгал он раньше. Сейчас же поступает правильно — пусть она никогда не узнает правды. Но это все шалости по сравнению с тем видом лжи, который я так страстно ненавижу. Эл, у тебя есть еще виски?..

— Сколько угодно, дружище. Для тебя — сколько угодно, — живо отозвался Бедакер, вставая и направляясь к бару.

— Что же это за вид лжи? — вяло укладывая лимон в рот, поинтересовался Большой Вад, и Рита обратила внимание, что такой уверенности, как у Вада, иногда не хватает мужу.

— Это чисто мужская черта, к сожалению, и очень распространенная. Даже склонный к гомосексуализму мужчина, если он презирает этот вид лжи, вызывает у меня уважение куда большее, чем тот, кто считает себя мужиком, поступая, впрочем, как самый настоящий пидор.

— Арт…

— Я полностью поддерживаю тон Артура, — поддержал сворачивающий пробку на бутылке «Джи энд Би» Бедакер. — Я соскучился по русской речи. Когда настоящие мужчины быстро находят правильные определения, я восхищаюсь этим. Маргарита, здесь так плохо говорят…

Славу писателя Эл снискал вовсе не политическими детективами и не громящими бывший и действующий строй России статьями. Он пробовал, говорил Эл, но ничего не вышло. Время, когда разоблачения имели успех, истекло за минованием надобности. Пришло время драйва, философских изысканий и интеллектуальных детективов. А как раз в этом Эл не был так силен, как в разоблачениях. И тогда он ступил на путь шкуроснимательства, и вскоре понял, что нишу свою в литературном мире Флориды занял. Причиной быстрого успеха Эла послужил литературный графоманский альманах «Дайтона-Бич литерари» и издаваемое в нем произведение жителей полуострова. Бедакер пришел в неописуемый восторг, когда увидел, какое количество людей пылает страстью увидеть свое сочинение если не в магазине, на полке, рядом с «Цифровой крепостью» Дэна Брауна, то хотя бы в газетном киоске, на страницах журнала. Непризнанные писатели роились в издательстве Дайтона-Бич, стоя в очереди для сдачи на рецензию очередного бреда. Эл даже захохотал, унюхав огромную, необъятную кучу бабла. Решив попробовать, он начал быстро и уже через месяц бил все рекорды популярности. Он был третьим лицом во Флориде после комика Джейсона Кичмана и телеведущей Нэнси Гудман, раздевающейся во время репортажей. Все началось с небольшой повести Натали Кандински «Прогулки по пляжу». Повесть пестрела сценами эротического характера, прелюдий было мало, и было бы логичней назвать сочинение не «Прогулками», а «Возлежаниями». Добрую часть своих страниц журнал отдавал на откуп таким же рецензентам, коими были и писатели. Графоманы критиковали графоманов, искали ошибки в текстах и объективные нестыковки. Эл долго думал, с чего начать, и начал необычно. Он стал критиковать не произведения, а тех, кто писал на эти произведения рецензии. Вот тут и пригодился старому писаке опыт коммунистических фельетонов. Взяв псевдоним Палач Рецензентов, Эл обрушил на критиканов всю свою накопившуюся за годы скитаний иронию.

И первой же жертвой литературного террора стала некая Мэри Поппинс, пожелавшая, видимо, сделать мисс Гудман так же хорошо, как сделала ей она. На странице, где публиковались рецензии на произведение, миссис Поппинс сдуру написала:

«Мужчины! Читайте! Внимательно читайте!

Этот рассказ для вас!»

И дальше, демонстрируя свои незаурядные данные писателя-беллетриста, выдала на-гора:

«ЦИТАТЫ!»

«Вообще мужчина прост, если руководствуется исключительно одной частью своего тела, а он пользовался именно этой частью, ибо секса в его жизни не было уже около 2 месяцев. Я этому почему-то обрадовалась, еще не зная, что, собственно, нечему радоваться, мужчина при таком желании — сущий идиот…»

Пять баллов!

«Если я хочу-хочу-хочу-хочу его, то это не значит, что я хочу быстро и сразу вставить член и любить им по всей программе. В сексе должно быть чувство какой-то маленькой привязанности в любви… Чем больше любовь тем слаще, и тем больнее потом».

Десять баллов!

«Мужчины! Распечатайте этот рассказ, повесьте себе его на стену, учите наизусть. Когда проникнитесь и поймете, считайте, что сделали шаг от человекообразной обезьяны к человеку. Мэри Поппинс».

Было уже ясно, что пройти мимо этого Эл Бедакер не мог даже под конвоем. Вооружившись бутылкой виски и демонической улыбкой, через двадцать минут он написал рецензию на рецензию, которая называлась «Любовь яровая». Для английского контекста «яровая» пришлось заменить на «яростная».

«Боже мой, — писал Эл, — как я люблю цитаты в „Дейтона-Бич литерари“.

Когда мой глаз примечает цитирование одного автора этого замечательного журнала другим, мои внутренние силы мобилизуются, а мозг после чтения Ремарка и других, кто не так уважаем на этом ресурсе, как, к примеру, Натали Кандински, начинает болезненно перестраиваться. Ибо я знаю, чем все должно закончиться. Я буду долго разбирать кастрированный текст, ломать голову над укрытой за спазмолитическим бредом истиной, и, когда ее найду, мною снова овладеет эректильная дисфункция.

Даже если бы перлы мисс Кандински, как измочаленных проституток из гусарского полка, не вытащили на передовицу, да еще не придали им статус афоризмов, я бы все равно не прошел мимо последней фразы этой рецензии, написанной Мэри Поппинс.

Однако будем последовательны.

Друзья мои, когда вы пишете сочинения о любви и сексе (это не всегда одно и то же), следует очень внимательно относиться к тому, что вы предлагаете в качестве источника эротического отдохновения.

Секс и любовь у Натали и Мэри, раздельно получается. Вместе — не очень. Во-первых, я не могу понять: Натали Кандински — это женщина или мужчина?

О гетеросексуальной любви она пишет или это учебник по педерастии?

„Если я хочу-хочу-хочу-хочу его, то это не значит, что я хочу быстро и сразу вставить член и любить им по всей программе…“

Читаю имя автора: Натали Кандински. Все правильно, не ошибся. Ко всему идет, что женщина.

Снова перечитываю цитату.

Вопрос: Натали Кандински имеет… член?

Давайте разбираться. Натали пишет от первого лица. Разбираем текст на части: ОНА вставляет член — и любит ИМ по всей программе.

Из текста, в соответствии с законами формальной логики, следует, что, когда Натали хочет-хочет-хочет, то член она вставляет не сразу, но когда все-таки вставляет, то любит им не по всей программе.

Уфф…

Когда я десять раз прочитал первую часть этой переживающей период адаптации в мире литературы цитаты и когда решительно отмахнулся от анатомической особенности Натали, навязанной мне текстом, не скрою, поначалу решил, что Натали и Мэри ведут речь об изделии из латекса, которое можно приобрести в любом специализированном магазине женских игрушек.

Но тотчас облился потом, потому что увидел дальше:

"…А все потому, что в сексе должно быть чувство маленькой привязанности в любви…»

Это было уже слишком. Я пошел, заварил крепкий чай и вернулся к рецензии совершенно другим человеком. Настроенным на стопроцентный позитив.

«Чем больше любовь, тем слаще, и тем больнее потом».

У меня прямо-таки фантазии не хватает, чтобы догадаться о чем речь. А все потому, верно, что я не сделал еще того рокового шага от человекообразной обезьяны к человеку, о необходимости которого так страстно говорит Мэри Поппинс.

Автор, видимо, свидетельствует о каком-то неестественных габаритов изделии с добавлением сахара, и оно тем слаще, чем больше. Только в этом случае может возникать пропорциональная зависимость боли от размеров.

За сие творение Мэри выставила автору десять баллов.

Давайте посмотрим, за что она выставила вдвое меньше.

Натали пишет, и Мэри восхищается:

«Вообще мужчина прост, если руководствуется исключительно одной частью своего тела, а он пользовался именно этой частью, ибо секса в его жизни не было уже около 2 месяцев…»

Вообще, «руководствоваться» можно законом Хаммурапи, римским правом, Камасутрой, Пятой поправкой к Конституции США, наконец. А членом или рукой можно всего лишь «пользоваться». Руководствуясь той же, скажем, Камасутрой.

Или вы вывели новый сигмент словообразования, объясняющий новый смысл понятия «руководствоваться»? Руко-водствоваться? Руко-водить? «Водить рукой»?

Рукой, Мэри, Натали? Он пользовался рукой? Разве можно представить другую часть тела, если у мужчины не было секса два месяца?

Вот так, применив метатезу, Натали вывела для мира литературы новое понятие. Руководствоваться — это значит: водить рукой по какой-то части своего тела.

И я не понимаю, почему бы ей и ее рецензенту не начать заниматься любовью вместе с мужчиной. Свидетельствовать о маленькой привязанности в любви, когда у нее есть свой личный член, а мужчина неподалеку работает рукой, как-то жестоко. Конечно, в этом своем состоянии он прост. Но разве он может быть изобретателен в этом своем положении?

Ну, да ладно, это так, мелочи, по сравнению с тем, что Натали пишет дальше, и от чего Мэри Поппинс заходится от восторга.

«Я этому почему-то обрадовалась, еще не зная, что, собственно, нечему радоваться, мужчина при таком желании — сущий идиот…»

Сама конструкция фразы позволяет делать предположения о том, что каждый раз, садясь за стол, Натали вытряхивает из папиросной гильзы фабрики Урицкого табак и набивает ее чем-то другим. Лев Толстой, прочитав это, закричал бы дурным голосом и отсек серпом руки Мэри и Натали по самый локоть. Дабы у них никогда более не возникало желания творить.

Делая первую затяжку, Натали почему-то начинает радоваться, еще не зная, что радоваться нечему. А виноват, конечно, идиот.

Я не понимаю, почему Мэри поставила за это пять баллов. Руководствуясь (вот здесь — руководствуясь!) ее шкалой ценностей, за это нужно было поставить двадцать. А после второй затяжки — тридцать баллов.

Мэри советует мне распечатать этот рассказ и повесить на стену для запоминания наизусть. Это вряд ли.

И напрасно вы меня называете обезьяной. Именно обезьяной вы меня называете, поскольку трудом Натали я никогда не проникнусь.

Вообще, если когда-нибудь господь лишит меня разума и чувств, и я начну называть женщин обезьянами, мне придется признать тот факт, что всю свою сознательную жизнь я занимался любовью с обезьянами».

На следующее утро Эл проснулся знаменитым, и до сих пор слывет интеллектуальным хулиганом.

Ему нравилось, что говорил Арт и как говорил. Он слушал его с упоением.

— …К сожалению, лгунов, подобных последним, развелось невероятное количество, — плеснув виски в рюмку и не пролив ни капли, Арт с тяжелым, приятным его слуху стуком поставил бутылку на столик. — Не знаю, с чем это связано, наверное, сам стиль и уклад жизни предполагает наличие в обществе таких полумужиков-полукозлов. Я сейчас начну объяснять, в чем дело, и не успею закончить мысль, как все меня поймут. Есть такие мущинки, у которых напрочь отсутствует способность отказывать благородно и обоснованно. Даже когда сама ситуация предполагает отрицательный ответ, эти суки до последнего будут заверять, что все в порядке, что проблема лишь в том, что нужно набраться терпения, немного подождать, а вопрос, вопрос уже решен, и решен положительно, и вот-вот должна произойти какая-то запланированная мелочь, и все образуется. После этого эти суки пропадают из виду. Рушат планы и ход мысли. Потом находятся и, сразу после того как будут найдены, объясняют, что вина не в них. И, как бы покрывая своим благородством якобы чужой промах, суки вновь вдохновляют тебя, уже почти опустившего руки, и снова начинают накачивать дерьмом, и я уже не сомневаюсь в том, что не удовольствие от этого они получают, а просто есть в них что-то отвратительно нечеловеческое, заложенное в генах и поощряемое обстановкой. Чаще всего жертвами таких лгунов становятся женщины, и это объясняется тем, что лгуны такого порядка — обычно промежуточное звено в иерархической цепи государственной или корпоративной культуры — особенно неуязвимы именно для женщин. Выродки, которых система не смогла в свое время выкинуть самостоятельно, а их мамы-руководители предпочли роды аборту…

Бедакер, уже потеряв чувство меры, черкал ручкой, как секретарь на пленарном заседании ЦК, где, собственно, и пребывал до изгнания.

— «Позвоните через неделю, вопрос будет решен». «Дайте мне еще неделю». «Это хорошо, что вы наконец сами зашли, я только что подумал о вас». «Сейчас освободится это место, и я вам сразу позвоню». «Вы сами мне не звоните, как только я все выясню, я сам вас найду». Кто не слышал этих фраз? А как часто после этого решался ВАШ вопрос? Некоторые из этих кентавров — очень немногие, если быть до конца честным, — заходят и вовсе далеко — они успевают еще и попользоваться вами. Но это уже немного другая ложь. — Арт вошел во вкус своей речи, Рита это чувствовала, но не могла понять, связано это как-то с Морозовым или ее мужику просто нужно выговориться. — Неумение отказать по-мужски честно, а то и нежелание учиться по-мужски честно отказывать породило новый подвид государственно-корпоративных педерастов — лжеблагодетелей. Вот эту ложь я ненавижу больше всего. И для меня даже ложь во имя сокрытия супружеской измены выглядит по сравнению с ней благородным поступком, ибо в первом случае лжец бережет человека, а во втором режет. И я вам скажу, что немного успокаивает только то, что у женщин способность так лгать то ли не развивается, то ли не бросается в глаза.

Рита вскинула взгляд. Арт как ни в чем не бывало наливал. И пил.

— Артур, нам вечером прыгать, — робко напомнила она.

— Да-да, я помню. Вечером я готов буду прыгнуть не только с трех километров, но и с пяти. А сейчас, если позволите, утомленный солнцем на часок потеряет сознание. Мне нужно привести в порядок кое-какие мысли. Благородный хозяин, где тут у вас спальная с отдельным входом и внутренним замком?

Бормоча что-то о том, что был сиротлив до знакомства с Артом, что теперь его дом всегда открыт для него и его прекрасной жены, Бедакер довел находящегося в странном для Риты состоянии русского миллионера до собственной спальни и посадил на кровать.

— Сэнкью вэри мач, мистер Бедакер, — улыбаясь красными от натуги глазами, просвистел Арт. — Только не говорите, что, мол, доунт меншн, все дела… Есть, есть за что благодарить. Сегодня я так или иначе набрался бы спиртного, и если бы не вы, то спал бы где-нибудь на лавке, ну в лучшем случае в отеле… На пахнущих «Ленором» простынях… Вы любите Чехова, мастер?

Мастер Чехова боготворил.

— А я настолько люблю его, что запомнил только одну его фразу: «В русских столовых всегда воняет чистыми скатертями»… Так вот, сколько бы звезд ни имел отель, для меня в нем всегда воняет чистыми простынями…

Подняв ноги владельцу почти всей текстильной индустрии России, Бедакер с почтением уложил их на постель.

— Сегодня он немного не в себе, — сказал Морозов только для того, чтобы не выглядеть удивленным поведением Артура.

Рита не ответила. Долистав книжку до конца и так и не поняв, кто автор, она бросила ее на свой столик.

— Прости, я сегодня немного устала.

— День не успел начаться, а ты уже с ног валишься?

Тон, которым она позволяла разговаривать с собой только Арту, обескуражил Риту. Не ответив, она поднялась и направилась в ванную.

Сполоснув лицо и выпрямившись, она увидела в зеркале розовое от волнения лицо Большого Вада.

— Что ты здесь делаешь? — тверже, чем рассчитывала, спросила она.

Резко развернулась… И тут же оказалась в его объятиях.

Едва за Элом закрылась дверь, Арт сел на постели и растер ладонями лицо.

«Черт возьми, — подумал он, — чего мне стоило отказаться от всей этой затеи? Ничего. Зачем мне американский рынок? Если я выиграю, то не более восьми процентов прибыли. Но эти восемь я мог поднять на азиатском рынке».

Добравшись до двери, он босиком спустился вниз и сверху оглядел зал. Он был пуст. Наверху, в своем кабинете, Бедакер громыхал стульями.

У Арта дернулась щека, и он спустился с лестницы.

Шум воды привлек его сразу. Как сомнамбула, он приблизился к двери ванной и положил на нее руку. Наверное, он смог бы разобрать кое-какие слова или звуки, если бы не этот предательский шум воды.

Дверь качнулась.

Арт побледнел.

Дверь качнулась еще раз.

А потом еще.

И снова.

Снова…

Обернувшись, он добрался до своего кресла в зале и опустился в него, чувствуя не пьяную усталость. Как-то нелегко стало жить. Скверно. Арт чувствовал себя как ребенок, у которого взрослые сломали любимую игрушку. Он еще не успел как следует наиграться ею, он всю ночь строил планы, как будет владеть ею, он наметил день, когда заглянет внутрь нее и поймет, как она устроена. Но это случится не скоро. Лет через сто — решил он, ребенок. А эти сто лет он будет до умопомрачения играть и играть… Но утром он встал и обнаружил, что какая-то взрослая сволочь наступила на игрушку и теперь уже нет никакого интереса внутрь нее заглядывать. Все на виду, теперь все знают, что внутри нее, не только он. Более того, ею невозможно теперь и играть.

Опершись на ручки кресла, он поднялся и направился в спальную. Ему действительно хотелось лечь.

Он не знал, сколько прошло времени — четверть часа или час. Он услышал звук открываемой двери, мягкие шаги и чуть качнулся оттого, что Рита легла на матрас.

— Арт… Арт! — пришлось повторить ей. — Не притворяйся, пожалуйста, спящим.

— Вообще-то, я притворяюсь мертвым. Но тебя разве проведешь.

— Что ты там устроил?

«Разве я обязан отчитываться перед тобой?» — хотел ответить он, но промолчал. За этим сразу последует вопрос: «А с каких это пор мы перестали отчитываться друг перед другом за свое поведение?» — и он не вытерпит.

— Мне надоела Флорида с ее климатом. Я хочу домой в осень. И если я сейчас не посплю, милая, вряд ли мне разрешат прыгнуть.