Новый облик «спеца»
Прежде всего, сталинская идеология навязала научному сообществу новый образ человека с высшим образованием. Советский ученый или инженер не должен был походить на буржуазного профессора, отличаясь от него в «лучшую сторону». Если приглядеться к этому новому образу, то мы увидим, что само его появление несет отпечаток идеализма, против которого так яростно сражался когда-то Владимир Ленин. Однако мемориальный материализм Сталина был не просто еще одним идеалистическим отклонением в материализме – он был религией, в которую должен был уверовать всякий житель СССР.
Собственно насаждение новой религии было неразрывным образом связано с «культурной революцией» и «великим переломом» 1928—1931 годов, когда происходила не только всеохватная смена кадров в среде интеллигенции (в среде «спецов»), но и полная замена ее культуры.
Для представителей старой интеллигенции культурная революция означала прежде всего, что они постоянно подвергались клевете и травле.
Образ дореволюционного «спеца» составлялся, главным образом, на основании трех обвинений. В первую очередь, царские ученые и инженеры объявлялись чистыми теоретиками, не владеющими практикой, проработавшими всю жизнь в кабинете за столом, производя бесконечные ряды чисел и не способные справиться с конкретной машиной. На основании этого исследовательская работа объявлялась ненужной тратой времени и денег. По мнению сталинистов, царская наука оторвалась от практики и стала самоцелью, лишенной всякой пользы и права на существование. Советские идеологи издевались над научным исследованием и называли его «эмпиризмом», который новый «спец» вынужден преодолевать, чтобы достигнуть «материализма».
Рис.11.2. Карикатура на старорежимного «спеца»
«Инженерный труд» завел на своих страницах рубрику «Наш паноптикум», в которой клеймились царские интеллигенты – такие, как инженер Красильников из Ленинграда, «специализировавшийся до революции на ловле рыбки в мутной водичке тиражей выигрышных билетов <...>. Теперь он морочит публику предсказаниями погоды не только по дням, но и... по часам. В этом ему якобы помогает красавица-луна и, в частности, отвергнутая давно наукой теория лунных приливов в атмосфере». На шарже Красильников был изображен как лысый старик, сидящий за столом своего кабинета и через окно смотрящий на Луну в подзорную трубу.
Рис.11.3. Карикатура на старорежимного «спеца»
Если в лице Красильникова «Инженерный труд» демонстрировал негодного специалиста, похожего на колдуна в халате с черным котом на полу и с совой на столе, то на примере инженера Черняка была показана другая крайность: бюрократ в костюме, с аккуратно сделанным пробором, чертящий на ватмане сотни маленьких бессмысленных рисунков.
«Не удивительно, – злорадствовал „Инженерный труд“, – что рабочие часто обращаются с инженерами как с мешающими им работать учеными, не разбирающимися в практике...»
Второй упрек, дискредитирующий интеллигенцию, состоял в утверждении, что многие из них вообще не являются настоящими учеными или инженерами, а были на самом деле – «самозванцами», «лжеспециалистами», купившими дипломы еще в царские времена за границей или выписавшими сами себе документы о высшем образовании.
«Инженерный труд» сообщал: «Наука шла туго, головы работали медленно, они сидели по 10, 12, 15 и даже 18 лет в институтах и всё равно повторно не сдавали экзамены. Они покупали диплом, который потом защищали».
К ругательствам «самозванец» и «лжеспециалист» были добавлены названия «спецрвач», «спецгастролер» и «инженер-обыватель».
В-третьих, большевики пытались оспаривать всякую компетентность «спецов» в оценке социалистического строительства, обвиняя их в аполитичности и безразличии ко всем общественным событиям. По их мнению, без понимания политики и при отсутствии политического взгляда невозможно правильно оценить масштаб грандиозных революционных преобразований, развернувшихся в стране. Нейтральность являлась не только неверием в строительство социализма, но скрывала «вредительство».
Вся эта массированная клевета была нацелена на то, чтобы осрамить буржуазного «спеца» как реликт прошедшего времени и показать, что его слой лишился преимуществ, что у него отсутствуют необходимые качества для решения задач нового времени. Царский ученый и инженер не понимают новый мир, поскольку не верят в него. А основой социалистического строительства являются не расчеты, а вера!
Советский специалист представлял собой противоположность старому «спецу». Внешне он не должен был отличаться от рабочего. Если ранее униформа выражала кастовость «спецов» и студентов, то советский специалист должен был выглядеть как рабочий: в рабочем костюме, с шапкой и в кирзовых сапогах. Он должен был стать не теоретиком, корпящим над книгами, а мужчиной, решающим проблемы на месте. Канцелярии с паровым отоплением были ему чуждыми – его место на продуваемой стройке, в грязи, под дождем и снегом.
Вот как описывал Федор Гладков нового инженера на Днепрострое:
«На пороге встречали производителя работ. <...> От него пахнет скалами, землей, непрерывным трудом, и кажется, что он не знает, что такое теплая, уютная комната, спокойный сон и отдых. Тогда он руководил грабарскими работами по рытью канала для шлюза, теперь в его ведении – скальные работы. О своей работе он говорит с большим смаком, как обжоры о кушаньях».
Такой инженер относился к стройке не рационально, а чувственно: «Он горячо верит в то, что делает. Он выбрался на гору из недр земли, он был в прошлом подземным рабочим. А поднявшись по ступенькам руководства строительством, он сохранил в себе чувство твердых пород, которые нужно грызть, грызть неустанно, – порода тупо, дико, стихийно сопротивляется и противостоит человеку изо всех каменных сил... Гончаренко говорит о простое машин как о пощечине, он чувствует Магнитку как свою жизнь. Такие как Гончаренко, которые чувствуют Магнитогорск, мыслят Магнитогорском, творят Магнитогорск, раскрывают его смысл всем, всем, всем».
Отношение советского специалиста к труду должно было полностью отличаться от отношения старого интеллигента: первый понимал свою задачу не как восьмичасовую службу, а как ведение войск в бой.
Всё социалистическое строительство выражалось в понятиях войны, в которой специалисты занимали посты полководцев, всегда готовых к сражению, отдающих все силы во имя победы, живущих в экстремальных обстоятельствах, подобных фронтовым.
Начальник Магнитостроя Яков Семенович Гугель описывал Магнитку как «отрезок фронта» и «первый аванпост» социалистического фронта индустриализации, на котором рабочие и инженеры вели «самозакаливающую борьбу».
Начальник Кузнецкстроя Сергей Миронович Франкфурт описывал действия на стройке для защиты моста от ледохода в манере военного репортажа: «Подрывники, инженеры, рабочие, служащие, ежесекундно рискуя жизнью, бросались в атаку на льду. Утром лед отводился. Мост производил впечатление серьезно раненного, но всё же живого организма».
При таких обстоятельствах, в которых привычные категории объявлялись устаревшими, казалось совершенно естественным, что надо работать по-новому и мерить время новыми единицами.
«Инженерный труд» описывал эту фантастическую реальность следующим образом: «Инженер Щит <...> верил опытности сантехпроповских специалистов. Но он знал также и то, что страна требует темпов и темпов, и что каждый день затяжки строительства – удар по всему хозяйству страны <...> Щит сделал единственный возможный для него вывод. Комсомольские ударные бригады под руководством т. Щита и других молодых инженеров быстро пошли в наступление. В итоге кран был смонтирован не в месяц, а ровно в 15 дней без помощи “Союзсантехпропа”».
Больше того, советские инженеры обладали невероятной способностью «уплотнять» время!
«Строители моста уплотнили время. Они втискивали в свои дни неимоверно много дел. То, что обычно требовало недели, у них отнимало сутки. Бетон, изготовляемый в течение месяца, они укладывали лишь 10—12 дней. Пролет № 2 был закончен на 18 суток раньше срока. 3-й и 9-й кессоны были опущены в небывало короткий срок. Дни строительства были, так сказать, днями конденсированной плотности».
Такого темпа можно было достичь лишь при применении новых способов труда. Капиталистическим и устаревшим считалось всё, что приводило к ограничению и замедлению строительства или производства.
Газета «За индустриализацию», орган Народного комиссариата тяжелой промышленности, писала:
«Советская конструкторская мысль лишена всех условностей, традиций и конкурентных пут».
Единственный признанный масштаб работ заключался в цели – как можно быстрее и скорее достроить заводы, чтобы пустить их в эксплуатацию.
«Если бы мы в каждом случае стали бы дожидаться окончательнейших данных геологоразведок <...> то мы, пожалуй, и к строительству Магнитостроя не могли бы еще приступить. Кто желает заменить производственный риск формальными основаниями и бумажным прикрытием, тот не годится для нас...»
Работать по-новому означало – класть бетон при остром морозе, вздувать домну при температуре минус тридцать, перегружать машины сверх предела и строить как можно более крупные предприятия, не учитывая будущую эффективность этих гигантов.
Риск, сопутствующий социалистическому строительству, пропагандировался в художественной литературе и в кинофильмах.
Так, в повести «Время, вперед!» Валентина Катаева инженер Маргулиес демонстрирует, что описание машины является не объективным документом, в котором ограничения работоспособности механизма неопровержимо установлено, а субъективным выражением точки зрения западного производителя. Перегрузкой бетономешалки молодой инженер получает в одной смене 409 замесов вместо 90.
Режиссеры Эрмлер и Юткевич доказывают в кинокартине «Встречный», что каждая экспертная оценка всегда является и политическим высказыванием. Когда инженеры одного из ленинградских заводов планируют остановить станок на ремонт на два месяца, партсекретарь объявляет такое действие умышленным срывом плана: «Есть случаи, когда техника становится политической и опасной. Нельзя сдаваться технике».
На этом фоне происходила полная переоценка работы ученых и инженеров. Для них стало почти невозможным основываться на объективных технических данных, когда речь шла о срыве сроков, о «затягиваний» в строительстве или невыполненных планах.
Наука и техника становились предметами политики, и, по мнению сталинистов, при наличии правильного взгляда на социалистическое строительство и нужной порции энтузиазма всякую проблему можно было решить и каждый, самый невероятный, срок выдержать...