на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



II

Другое дело, когда блюстители чистоты языка восстают против того вульгарного жаргона, который мало-помалу внедрился в разговорную речь некоторых кругов молодежи.

Ибо кто же из нас, стариков, не испытывает острой обиды и боли, слушая, на каком языке изъясняется иногда наше юношество!

Фуфло, потрясно, шмакодявка,хахатура,шикара-в каждом этом слове мне чудится циническое отношение к людям, вещам и событиям.

В самом деле, может ли питать уважение к девушке тот, кто называет ее чувихой или, скажем, кадришкой? И, если влюбившись в нее, он говорит, что вшендяпился, не ясно ли: его влюбленность совсем не похожа на ту, о которой мы читаем у Блока.

С глубокою тоскою узнал я о литературной беседе, которую вели в библиотеке три школьника, выбиравшие интересную книгу:

— Возьми эту: ценная вещь. Там один так дает копоти!

— Эту не бери! Лабуда! Пшено.

— Вот эта жутко мощная книжка [О.С. Богданова и Р.Г. Гурова, Культура поведения школьника. М., 1957, стр. 104. ].

Неужели тот, кто подслушает такой разговор, огорчится лишь лексикой этих детей, а не тем низменным уровнем их духовной культуры, которым определяется эта пошлая лексика? Ведь вульгарные слова — порождение вульгарных поступков и мыслей, и потому очень нетрудно заранее представить себе, какой развинченной, развязной походкой пройдет мимо тебя молодой человек, который вышел прошвырнуться по улице, и когда во дворе к нему подбежала сестра, сказал ей: — Хиляй в стратосферу!

На каждом слове этого жаргона мне видится печать того душевного убожества, которое Герцен называл тупосердием.

С острой, пронзительной жалостью гляжу я на этих тупосердых (и таких самодовольных) юнцов.

Еще и тем неприятен для меня их жаргон, что онiHe допускает никаких интонаций, кроме самых элементарных и скудных. Те сложные, многообразные модуляции голоса, которые свойственны речи подлинно культурных людей, в этом жаргоне совершенно отсутствуют и заменяются монотонным отрывистым рявканьем. Ведь только грубые интонации возможны в той примитивной среде, где люди щеголяют такими словами:

вместо компания они говорят — кодла,

вместо будешь побит — схлопочешь,

вместохорошо — блеск! сила! мирово! мировецки!

вместо иду по Садовой — жму через Садовую,

вместонапиться допьяна — накиряться,

вместо пойдем обедатьпошли рубать,

вместо наелись досыта — железно нарубались,

вместо пойдемпотянем,

вместонеудачникслабак,

вместо рассказывать анекдотытравить анекдоты,

вместопознакомиться с девушкой — подклеиться к ней и т. д.

Конечно, было бы странно, если бы и среди молодежи не раздавались порою протесты против этого полублатного жаргона. Студент Д. Андреев в энергичной статье, напечатанной в многотиражной газете Института стали, громко осудил арготизмы студентов: ценная девушка, железно, законно, башли, хилок, чувак, чувиха и т. д. И в конце статьи обратился к товарищам с таким стихотворным призывом поэта Владимира Лифшица:

Русский язык могуч и велик!

Из уважения к предкам

не позволяйте калечить язык

Эллочкам-людоедкам!

[Д. Андреев, Следы людоедки Статья в газете “Сталь”, 1961, № 18. Стихи Владимира Лифшица напечатаны в его книге “Исповедь манекена”. М., 1961, стр. 11.]

Но мне кажется, борьба с этим “людоедским” жаргоном была бы куда плодотворнее, если бы она начиналась не в вузе, а в школе — там, где и зарождается этот жаргон.

Я знаю два-три интерната в Москве и несколько школ в Ленинграде, где учителям удалось начисто искоренить из речевого обихода учащихся всевозможные потрясно и хиляй. Но такие удачи редки. Слишком уж заразительна, прилипчива, въедлива эта вульгарная речь, и отказаться от нее не так-то легко. К тому же школьники — скрытный народ, и я яе удивился бы, если бы вдруг обнаружилось, что главная ее прелесть заключается для них именно в том, что против нее восстают педагоги. Вообще очень трудно отказаться от мысли, что изрядная доля “людоедских” словечек создана, так сказать, в противовес той нудной и приторной речи, которую иные человеки в футлярах все еще продолжают культивировать даже в обновленной, пореформенной школе *.

Не здесь ли причина того, что в своем интимном кругу, с глазу на глаз, школьники говорят о прочитанных книгах на полублатном языке: уж очень опостылели им“типичные представители”, “наличие реалистических черт”, “показ отрицательного героя”, “в силу слабости мировоззрения" и тому подобные шаблоны схоластической речи, без которых в дореформенной школе не обходился ни один урок литературы, хотя они по самому своему существу враждебны эмоциональной и умственной жизни детей. Дети как бы сказали себе:

— Уж лучше мура и потрясно, чем типичный представитель, показ иналичие.

Конечно, это лишь одна из причин возникновения такого жаргона, и притом далеко не важнейшая. Не забудем о влиянии улицы, влиянии двора. И вообще здесь не только языковая проблема, но и проблема моральная. Чтобы добиться чистоты языка, нужно биться за чистоту человеческих чувств и мыслей.

Для этого существуют великие силы искусства. И величайшая из них — литература. Но пользуемся ли мы этой силой? Отовсюду слышны голоса, что до недавнего времени изучение литературы превращалось у нас в унылое зазубривание готовых формулировок и схем, словно преследующих специальную цель: отнять у детей возможность самостоятельно любить литературу.

При такой системе преподавания “словесности” было совершенно немыслимо развитие литературного (а значит, и всякого) вкуса. Между тем именно вкус мог бы раз навсегда предохранить молодежь от лабуды,кадришки,хахатуры.


предыдущая глава | Живой как жизнь | cледующая глава