Глава 35

ПРИГОТОВЛЕНИЯ

Все когда-нибудь да кончается. И с окончанием одного, начинается другое. Это так просто, что даже не замечаешь. День, когда появился Николай, был для Нины обычным днем. И последующий день тоже.

Когда же наступил момент, сделавший невозможным эту прежнюю привычную жизнь? Что случилось?.. Отчего то, что лишь в глубине души она считала ложным и нечестным, сейчас стало просто невыносимым? События, как груз на спине вьючного животного: наступает предел, когда даже лишняя соломинка может сломить перегруженный хребет; она не могла понять, после какого момента.., что именно заставило ее до исступления возненавидеть отца.

Ночью она сумела уйти и, не думая ни о чем, изгнав все чувства, шла куда глаза глядят и вдруг оказалась у номера Николая. Его не было; она открыла дверь своим универсальным, как и у отца, ключом и стала ждать.

Она не думала, что скажет, и скажет ли вообще, потому что как такое рассказать?!

Измученная, истерзанная – и морально, и физически, – она незаметно уснула прямо в кресле.

Когда она проснулась, только-только начало светать. Воздух был еще туманно-серым, еще смутно скрывал очертания предметов, и первое, о чем она подумала, было ее решение во что бы то ни стало спасти Николая. Несмотря на обещание отца не допустить его гибели на арене, она сейчас, как никогда, была убеждена в обратном. Она знала своего отца, знала его мстительную, страстно-грубую натуру и непреклонную волю в достижении поставленной цели. Смерти Николая он хотел по разным причинам. Так что выбор между этим ужасным монстром Гоблином и Николаем мог быть сделан только в пользу первого. Гоблин одним своим видом привлекал зрителей, он был одним из удачнейших приобретений отца. И уже не раз расправлялся со своими противниками на арене таким чудовищным образом, что сами слухи об этом окупали заплаченные за него деньги. Игроки приезжали, делали ставки, тотализатор приносил доход.

Нина понимала, что задумал отец. Продемонстрировав всем незаурядные бойцовские качества Николая, он заставит часть гостей поставить на него. Может, большую часть, ведь впереди еще день и можно успеть убедить многих. Естественно, эти деньги (некоторые в .азарте или в трезвом расчете ставили до миллиона долларов) уйдут к владельцу тотализатора. Конечно, в том случае, если Николай будет убит. Надо во что бы то ни стало убедить Николая бежать. Бежать немедленно, как только он появится, бежать вместе с ней.

Подумав об этом, она сразу вспомнила, что заставило ее прийти сейчас сюда. И горячая краска стыда разлилась по ее лицу. Она понимала, как трудно, почти невозможно, все рассказать Николаю. Ее положение, казавшееся терпимым еще пару дней назад, теперь представилось ей не только кошмарным, но и безвыходным. Прежде о своем позоре она старалась не думать. Ведь посмей она воспротивиться его притязаниям, он не остановился бы ни перед чем. Мог даже выставить ее на арену на съедение диким зверям. Но сейчас собственный недавний инфантилизм ужаснул ее.

Из раскрытой двери балкона донеслись резкие звуки мотора водного мотоцикла. Кто-то на рассвете решил прокатиться. Она, вздохнув, пошла в ванную и долго мылась под душем. Завернувшись в халат подходящего размера, прошла в спальню. Она не стала одеваться, а села, опустив руки и голову, и изредка содрогалась всем телом, желая как бы сделать какой-то жест, сказать что-то и опять замирала. Ей было не просто тяжело, она испытывала страх перед новым, доселе неведомым ей состоянием. В душе все двоилось, как двоятся предметы в усталых глазах. Она не знала, чего боится, чего желает. Того, что было, или того, что будет. И чего именно.

"Что я делаю?" – спросила она себя, почувствовав вдруг боль в висках. И вдруг обнаружила, что изо всех сил сжимает их. Она вскочила и стала ходить по комнате.

Нет, теперь у нее есть цель в жизни. Она вспомнила о Николае, и горячая волна любви и нежности захватила ее. Надо действовать, действовать. Чтобы Николая не отняли у нее. Надо скорее, как можно скорее действовать, пока это не произошло. Надо уговорить его немедленно бежать. Это главное. Ей нужно успокоиться и выйти из этого мучительного положения.

Успокоение ей принесла мысль о том, что она уедет с любимым человеком. Сейчас. Немедленно.

Она быстро оделась, позвонила в ресторан и, заказав себе кофе в номер, стала ждать.

Когда Николай вошел к себе в номер, в нос ему ударил запах кофе, однако ему даже в голову не пришло увязать его с присутствием Нины. События этой ночи, казалось ему, так отдалили их, что думать о ней он мог лишь предельно абстрагируясь от нее живой: да, надо помочь, да, как и всякому, попавшему в беду человеку. А тут увидел ее так близко, в кресле, строго выпрямившуюся, поразительно красивую, черными древне дикими глазами смотрящую прямо на него…

И волшебно мерцали черным бархатом ресницы-бабочки… Все в ней живо напомнило ему их первую встречу в кабинете Качаури; сияние ее черных глаз и всего сливочно-загорелого лица напомнили ему ее совершенно такой, какой он ее тогда увидел. Но теперь он совсем иначе ощущал эту красоту. В его чувстве к ней уже не было ничего таинственного, сегодняшние ночные компьютерные постановки сделали ее более земной и грешной, и потому красота ее, хотя и сильнее, чем прежде, привлекала его, но в то же время и оскорбляла.

Кроме того, ночь порядком его измотала, а сон, который сморил его на берегу, не столько освежил, сколько истончил его нервы. Он знал, что ему обязательно надо поспать, чтобы накопить силы для вечернего боя.

Предстояло также сделать несколько важных вещей, например достать машину.

– Нина, – сказал он.

– Где ты был? Я тебя жду всю ночь! – вскрикнула она и запнулась, вспомнив, где ей пришлось побывать, прежде чем прийти сюда. Он тоже понял причину ее заминки.

– Мне надо было все обдумать, прежде чем явиться сюда. Мы могли бы вместе обсудить…

– Могли, – ответил Николай и вдруг подумал, что, возможно, ей уже доложили о том, где он был ночью и что видел на мониторе компьютера.

Он почувствовал себя таким уставшим, что перспектива скрывать свое знание, думать над каждой фразой, чтобы ненароком не проговориться, прилагать усилия.., непосильные сейчас, привели его в ужас, и он решительно бросил:

– Я все знаю.

– Что?

– Что у тебя с отцом…

– Что? – вспыхнула она и по его лицу поняла, что он имеет в виду.

И помертвела от страха. Загар ее побледнел, глаза еще ярче заблестели.

– – Ты меня больше не любишь? – убито спросила она и в ту же минуту, не в силах удержаться, зарыдала.

– Брось меня, брось! – выговаривала она сквозь рыдания. – Я уеду… Убью его и уеду. Ты меня не можешь любить. Я покончу с собой!

Ему стало жалко ее и все-таки досадно. Он уверял ее в своей любви, говорил, что не переставал и не перестанет ее любить, что любит больше, чем прежде.

Говорил так, потому что видел, только это теперь может успокоить ее. Однако в душе он ее упрекал.

И те уверения в любви, которые казались ему до того пошлыми, что даже совестно было их произносить, она впитывала в себя, как губка. Мгновенно отчаянный страх Нины перешел в отчаянную, страстную нежность: она обнимала его, покрывала поцелуями его голову, шею, руки.

Чувствуя, что разрыва не произошло, Нина развила бурную деятельность. Все еще блестя непросохшими слезами, тут же позвонила в ресторан, заказала обильный завтрак на двоих (сама есть не хотела, но решила, что Николаю двойная порция не повредит), отправила его в душ, позвонила в гараж и приказала подготовить машину. Она практично решила, что для бегства лучше всего подойдет "Форд-внедорожник", великолепной мощи машина сиреневого цвета, которую она, впрочем, почти никогда не использовала из-за накрутки тяжелых труб вокруг корпуса, хоть и придававших вид надежности, но задевавших ее эстетическое чувство.

Николай вышел в халате значительно посвежевший.

Подоспел к завтраку, который на тележке вкатил поваренок.

Он с аппетитом съел курицу, салат из морской дальневосточной капусты и выпил две чашки кофе с двойными бутербродами: хлеб, масло, сыр, ветчина – ему так нравилось. Было еще много чего, но оставил, и так достаточно.

– Машина будет готова минут через пятнадцать, вчерашний наличный тотализатор у меня в сейфе. Там же деньги, которые чуть не украл Упырь. Мы их все берем, на первое время хватит. Там около полутора миллионов долларов.

Он застыл, забыв сделать глоток. Упоминание об Упыре неприятно поразило его. Поставив чашку на стол, он достал сигарету, закурил. Она улыбалась и, глядя на него, ожидала похвалы за свои энергичные действия.

– – Почему ты решила, что мы уедем прямо сейчас?

– А когда? – испугалась она. – Не хочешь же ты сказать, что останешься до вечера? Или собрался драться с Гоблином?

– Именно это я и хочу сказать.

– Но это же самоубийство! – всплеснула она руками.

Он вспомнил, что хотел спросить.

– Кроме компьютерного зала на восьмом этаже, здесь есть еще возможность следить за постояльцами?

Нас могут сейчас прослушивать?

Нина мотнула головой, ничего не понимая.

– Какой компьютерный зал?

Пришлось объяснять, как он нашел этот зал.

– Так вот откуда ты узнал? – краска стыда вновь залила ей щеки.

– Прекрати, котенок! – сказал он. – Все в прошлом. Пойдем на балкон.

Они вышли.

– Тогда расскажи, есть ли возможность пустить слух, что я заболел? Повредил руку, например. Лучше правую.

– Да, – согласилась она. – Конечно. Только зачем?

– А теперь скажи, – не отвечая, продолжил он, – есть ли у тебя свой счет в банке и можешь ли ты сама делать ставки?

– Конечно.

– И сразу перевести деньги подальше можешь?

– Хоть в Швейцарию, это как раз нетрудно.

– Сколько ты можешь поставить? Сколько у тебя на счету? Какой суммой ты располагаешь?

– Тысяч шестьсот-семьсот, точно не знаю.

– Солидно. Это тебе столько папа на булавки дает?.. – По ее потерянной улыбке он вдруг осознал, какой невольно привнес контекст.

– Извини, крошка, я не хотел…

У нее вновь заблестели ресницы, и ему пришлось обнять ее, чтобы остановить готовые хлынуть слезы.

– В общем, твоя задача убедить здешних игроков, что ставить на меня сегодня – значит потерять деньги, а самой поставить все. Поняла?

Она кивнула, но тут же попыталась возразить:

– Но.., милый! Это же глупо! У нас есть деньги.

Давай сейчас же уедем.

Николай устало покачал головой. Заглянул в двери и посмотрел на часы на стене. Половина восьмого.

– Сейчас оденусь, и мы пойдем позаботимся о машине. Еще надо заехать за моими шмотками и паспортом в город.

Все же клонило в сон. Николай перед уходом вытащил свой боевой арсенал. Спросил Нину, умеет ли она пользоваться чем-либо. Она, взяв "узи", лихо отстегнула обойму, со стуком вставила обратно и быстро расстреляла по сторонам воображаемых врагов. Николай догадывался кого.

– Возьмешь с собой. Мало ли?

Нина поискала глазами, куда деть оружие. Улыбнувшись, взяла полиэтиленовый пакет с чайкой, конвоирующей яхту на фоне голубых волн, и спрятала туда.

В фойе к ним подошел молодой человек – вновь банковский служащий! – и, теребя фирменную заколку на галстуке, передал ей ключ от стоявшей у входа лиловой машины. Потом наклонился и что-то шепнул ей на ухо. Что? Николай не расслышал. Видел, как она улыбнулась и, раскрыв пакет, показала содержимое парню. Глаза у того округлились.

– Вот, едем, в город за документами нашего победителя.

Тот сразу все понял и боялся посмотреть на Николая, чтобы не выдать коварную дочь босса. А Николай, следя за утрированно-конспиративной комедией, разыгрываемой с сублимированной условностью, чувствовал, что у него самого глупое лицо: всегда становится неловко, когда играешь по навязанным правилам. А тут еще он был невольно связан со всем этим сумасшедшим домом, где каждый играет роль, собственноручно написанную. И очень, очень хотелось спать.

Николай закурил, решительно подхватив Нину под руку, и провел сквозь расшаркавшиеся двери главного входа к огромному "Форду", лишь формой своей маскировавшемуся под легковушку.

Подумав, он сам сел за руль. Перевозбужденные нервы требовали действия, грозя в противном случае просто усыпить. Ворота, к счастью, были открыты. Он еще сильнее вдавил педаль газа, натужно ревя мотором, машина одолела подъем, а дальше дорога поглотила все его внимание. Не совсем, потому что он еще уточнял с Ниной детали будущего вечера, время, когда ей – лучше в начале боя, в крайнем случае через несколько минут – необходимо будет незаметно исчезнуть.

– Это нетрудно, – говорил он, лихо выворачивая руль и выезжая на шоссе, ведущее к городу, – это нетрудно, потому что все, разумеется, будут любоваться зрелищем.

– Николай!.. – начала было она, но он прервал ее, не хотел больше слушать уговоры:

– Нет, нет, решено и подписано.

Солнце ощутимо давило: жгло колени, локти, лица – все, что попадало под лучи. Мимо бежала серая, высушенная трава, пыльные кусты акации, невысокие деревья, мелкие стволы, – ослепительно просиял в голом просвете поляны кусок моря, мигнул за рощицей, окончательно исчез, с быстрым грохотом проскочил груженный железным прокатом грузовик, визжащая "восьмерка", хлестнула хвостом дорога, – и замелькали пятнистым частоколом, от которого кружилась голова, по линейке выращенные пирамидальные тополя.

Потом выскочили на набережную, сразу окунувшись в кипящее марево пляжной фиесты, проскочили всю, свернули, спугнули с проезжей части собачонку, чуть не раздавили ленивого голубя – приехали.

– В машине посидишь или со мной пойдешь? – спросил он Нину.

– С тобой, – быстро ответила она.

– Пошли.

Валентина Петровна обирала в саду черешню.

Синее платьице повязала белым фартуком, пестревшим старыми и новыми пятнами от ягод.

– Гость дорогой! Я уж заждалась. А это ваша знакомая? – мгновенно и неприязненно осмотрела Нину, оценила, решила пока не ссориться и вновь запела:

– Заходите, заходите и вы, гостьей будете. Вы, Николай Иванович, заплатили, поэтому чувствуйте себя как хозяин. Для меня главное, чтобы постояльцы были спокойны и за порядком следили. Я же…

– Валентина Петровна! Я пришел за вещами.

Ухожу от вас, переезжаю.

– Как?! Мы так не договаривались, – тут же ощетинилась добрая женщина. – Я сдала на месяц, вы заплатили вперед, теперь дом ваш, хоть живите, хоть совсем не живите. Я никому другому не сдам, а ваши деньги раз уплочены…

– Валентина Петровна! – вновь прервал он ее пронзительный, ввинчивающийся в его уставший мозг голос. – Я деньги, которые вам заплатил, назад брать не собираюсь.

– Да я же.., я ничего.., я не о том. Я по справедливости.

– Ну и хорошо, пойду возьму свою сумку.

Они с Ниной прошли к домику. Валентина Петровна поколебалась было, но борьба длилась недолго, сдалась и тоже пришла. Зайти не смогла, втроем здесь было делать нечего, места не хватало, так что просто надзирала. Сразу забеспокоилась, когда Николай отодвинул лук, достал пакет с паспортом и доллары. Дабы успокоить, – а на самом деле, наоборот, – показал содержимое. У Валентины Петровны глаза полезли на лоб.

– Это же какая прорва денег! Это же миллионы!..

Все. Сумка, деньги, документы. Нина последний раз оглядела внутренности домика, посмотрела на Николая, покачала головой.

– Это здесь ты собирался проводить свой отпуск?

– А нам, славянам, наплевать, – решительно сказал Николай и ухмыльнулся.

Он закурил, взял вещи. Распрощавшись с хозяйкой, вышли за калитку и сели в машину.

– Странно, как люди живут?.. – задумчиво произнесла Нина.

– Ты имеешь в виду свои хоромы или еще что-то? – ехидно спросил Николай и вздохнул. – Сейчас бы пивка, ломать начинает.

– Николай! – сразу встревожилась Нина.

– Сделаем, как решили, – оборвал он ее.

Он посмотрел на часы. Пятнадцать минут десятого.

Спешить надо.

По дороге он остановился у кафе и, благо рубли были с собой, купил две бутылки пива. Нина отказалась, и он стал пить прямо из горлышка.

Медленно проехала поливальная машина, сильной струей сбивая к панели домов мокрую пыль, бумажный мусор, всполошенных голубей и прохожих. Набережная еще почти пуста, а вот внизу, на пляже, народу полным-полно. Мимо прокатывает милицейский "жигуленок" – сам синий, с белым передним капотом, – приостановился было… Николай видит капитана, напарника сгинувшего ни за грош (а за большие деньги!) старшего лейтенанта и щурится от неприятных воспоминаний. Капитан узнал его, потом увидел Нину, замялся и, кивнув, умчался по делам.

Допив пиво, Николай заводит мотор и трогает с места. В голове шумит, Нина рядом что-то продолжает втолковывать об опасности вечерних боев, сонная одурь заполняет извилины, делая их холестериново непрочными… Какая чушь лезет в голову! На ходу вынимает сигарету, прикуривает от электрозажигалки.

Нина тоже закуривает.

Потом они направляются к заповеднику, и, когда доезжают до спуска к дому отдыха, Николай, не сворачивая вниз, едет дальше по ответвлению дороги, которую топографически изучил во время ночного вояжа на здешнюю вершину. Благо лунного освещения оказалось достаточно.

– Машину, лапушка, мы спрячем здесь и оставим до вечера. Когда начнется бой, ты пойдешь к той бухте, где мы купались, и, не спускаясь вниз, сразу поднимешься. Дорога здесь совсем рядом, метров двадцать, не больше. Мы сейчас, кстати, проверим. У тебя есть "узи", в случае чего, пуль не жалей. Я это к тому, если тех недоносков-наркоманов встретишь. Это все чушь, думаю, ты справишься. После боя я бегу сюда, мы уезжаем, и все о'кей.

Он остановил "Форд" и повернулся к Нине.

– Вот и приехали. Сейчас машину в кусты заведуй дело сделано.

Николай взял ее за подбородок, повернул к себе, заглянул в глаза и увидел в них тревогу.

– Не боишься? Если да, скажи, котенок.

Она замотала головой – нет, мол, не боюсь, и, взяв его руку, приложила к своей щеке.

– Ну все, крошка, двигаем.

Николай, сколько мог, углубился в дикую придорожную поросль, задом машины сминая кусты и мелкие деревца. Со стороны дороги не видно. Заглушил мотор, вышел проверить степень лесной маскировки.

Вернулся и стал забирать вещи.

– Пошли, девочка, все нормально.

По дороге он заставил ее приглядываться к ориентирам.

– Ночью все будет выглядеть по-другому. Ты, главное, запомни, где стоит машина.

Они спустились по склону метров десять, не больше, и возле огромного раздвоенного клена наткнулись на тропу.

– Видишь? От этого клена полезешь вверх. Бухта чуть дальше. Только не вздумай туда идти. "Форд" найдешь, закроешься и будешь ждать меня. Если что, повторяю, лупи из автомата без разбору. Все поняла?

Нина кивнула.

– Конечно. Дойти до этого раздвоенного клена, подняться вверх к "Форду", запереться и стрелять в каждую движущуюся тень.

– Молодец! Раз шутишь, значит, не боишься.

– Еще чего! Я никого не боюсь.

– Вдвойне молодец! А теперь двигаем.

Охранник у калитки был удивлен их появлением.

– Как же я не видел? Или вы прошли до пересменки? Почему же Петро ничего не сказал?

– Не волнуйся, боец, мы ограду обходили. Усекаешь, инспекторский осмотр на случай внешнего нападения.

Тот хмыкнул.

– А дальше не будете осматривать?

– Хватит с нас.

Они зашли к Николаю в номер. По дороге, да и в лифте, никто не встретился. Мелькнуло, правда, в фойе что-то бело-черно-галстучное, но издали, так что, ввалившись в номер, Николай еще на ходу с чувством облегчения стал раздеваться: скинул туфли, носки, пиджак…

– Все, я отрубаюсь. Если сам не проснусь, ты уж проследи. Да и папаша твой, наверное, распорядится проследить, чтобы срыва не было. Удивляюсь, почему нас выпустили в город?

– Он мне еще доверяет, – тихо сказала Нина.

– Зря, да? – пробормотал Николай и прошел в спальню.

Когда Нина через минуту зашла туда, он уже лежал поверх простыни в одних плавках: огромный, красивый.., спит, как зверь… И бормотал, засыпая:

– Главное, убеди всех, что я хромой, косой, весь покалеченный.., и руку повредил…

Он уснул. Вскоре, заперев его, ушла и Нина. Убеждать народ.