Эпилог

— Н-да, — произнес Сергиенко после очень долгой паузы. — А дальше-то что было?..

Лежащий на койке в госпитальной палате Иван хотел было пожать плечами, но бинты помешали ему сделать это.

— А ничего не было, — сказал он.

— То есть как — ничего?..

— А вот так. Завертело меня, понесло куда-то, пошел совсем уж полный бред — и я очнулся тут.

Сергиенко внимательно посмотрел на Ивана.

— И что же ты сам думаешь по этому поводу?

Иван невесело усмехнулся.

— Что я думаю… Ничего я не думаю. Вы хотите знать, бред это был или какие-то проблески реальности все же имели место?

— Конечно, — кивнул Сергиенко.

— Хорошо, — удовлетворенно произнес Иван. — Давайте разбираться вместе, поскольку вы первый человек, с которым я разговариваю после того, как очнулся… Какое сейчас число?

Сергиенко усмехнулся.

— Шестое декабря тысяча девятьсот семьдесят девятого года, — сказал он. — От Рождества Христова…

— Эге, — сказал Иван, — а почему шестое декабря? Катастрофа произошла двадцать третьего ноября…

— Два дня тебя вообще не было, — сказал Сергиенко, — и полных двенадцать дней ты лежал без сознания…

Иван посчитал в уме.

— Ладно, — сказал он. — Еще вопрос… Откуда у вас шрам на щеке?

Сергиенко дотронулся до щеки, отдернул руку и проговорил:

— Ты должен помнить, я рассказывал… Курская дуга, в наступлении…

Иван довольно хмыкнул.

— Ну вот, уже хорошо, — сказал он. — Значит, никакого там талисмана немцы не получили, в битве и в войне не победили… что само собой разумеется, так?

— Так, — усмехнулся Сергиенко.

— Я — Иван Громов, капитан спецгруппы «Святогор» особого подразделения «15» Восемнадцатого Отдела главразведупра Генштаба Минобороны, так?

Сергиенко слегка поднял левую бровь и подтвердил:

— Так.

— А значит, — радостно подхватил Иван, — из этого следует, что дважды два — четыре, вода — мокрая, небо — голубое… и я здоров, и вся эта чепуха мне пригрезилась, правильно?..

Сергиенко сдвинул брови и озабоченно сказал:

— Неправильно.

Иван растерялся. Радостная улыбка сбежала с его лица.

— Что — неправильно?..

— В твоих словах есть ошибка, — сурово произнес Сергиенко.

— Какая же? — спросил Иван, весь напрягшись. Сергиенко печально покачал головой:

— На самом деле дважды два — пять, — серьезно сказал он.

Секунду Иван смотрел на Сергиенко, выпучив глаза, потом расхохотался:

— Признаю… признаю свою ошибку…

Он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.

Сергиенко добродушно усмехнулся и сказал:

— Ну ладно, будем считать, что все обошлось. Врачи обещают тебя выписать уже через недельку…

— Хорошо, — радостно сказал Иван. — А что будет с лабораторией?

Сергиенко покряхтел в затруднении.

— Это, брат, пока неизвестно. После такого взрыва…

— А что, сильный взрыв был? — понизив голос, спросил Иван.

Сергиенко мрачно кивнул.

— Очень сильный. И до сих пор никто не знает почему… как, кстати, никто не знает и того, где тебя двое суток носило.

Иван легкомысленно хмыкнул.

— А, этот ваш вакуум… реликтовые излучения. Но теперь-то я вполне здоров? — вдруг с тревогой спросил он. Сергиенко утвердительно кивнул.

— Да, врачи поручились мне в этом…

— А где это мы? Ни окон, ни дверей…

Сергиенко усмехнулся и похлопал Ивана по руке.

— Не расстраивайся. Подлечишься еще немного, и будут у тебя окна… в большом количестве. Он поднялся со стула, на котором сидел.

— Все, на сегодня хватит. Отдыхай активнее и помни: ты всем нам очень нужен. Побыстрее забывай про свой бред… Но отчет все равно потом не забудь написать.

Он кивнул Ивану и подошел к двери. Иван радостно сказал ему вслед:

— Слушаюсь, товарищ полковник!..

Сергиенко повернулся к Ивану, еще раз дружески ему кивнул и нажал кнопку в стене. Дверь отъехала в сторону: Сергиенко вышел, и она встала на место.

Иван проводил его взглядом и со счастливой улыбкой откинулся на подушки. Дома, подумал он. Дома…

И все в порядке. Все на месте, все так, как и должно быть. Он был неизвестно где два дня — пусть!.. Этот их абсолютный вакуум… Ну и что? Он просто проспал эти две недели… то есть двенадцать дней.

Иван счастливо вздохнул и вдруг ощутил легкое сожаление. А все же весело было там… во сне. Бегемоты, двойники, мечи, профессоры. Антарктида, подумал он. Бр-р… Ни о какой холодине не может быть и речи, всем известно, что единственное, чего он боится, — это холод… Куда уж лучше легкий сумрак сновидений…

А меча-то и нет, смутно подумал, он сквозь накатывающую ласковую дрему. Ну и ладно… хотя кому он его мог отдать-то? Не пришлось бы обратно забирать, усмехнулся он про себя, — чужая ведь все-таки вещь…

Все в порядке, подумал он, засыпая, все в порядке. Мы отдохнем…

В коридоре Сергиенко поджидал высокий грузный человек с кустистыми бровями.

— Ну, Фомич, что скажешь? — спросил он. Сергиенко вздохнул и стал снимать халат. Блеснули золотые аксельбанты.

— Не совсем хорошо, — сказал он. — Не совсем.

— Почему?

— Да этот бред его, — с досадой сказал Сергиенко. — Ты-то все слышал? Ну вот… Надо будет с психиатрами проконсультироваться. Похоже на последствия болевого шока.

— А что такое? — живо спросил грузный.

Сергиенко посмотрел на него и невесело усмехнулся.

— Нет, не так все страшно… Дату сегодняшнюю он помнит, точнее, я ему напомнил… но, обрати внимание, есть несколько неувязочек.

— Например?

— Например, себя в чине понизил; капитаном назвался, а ведь он уже давно штурм-капитан. Меня вот назвал почему-то полковником, а когда это звание отменили? Ведь он еще и не родился в ту пору.

Грузный хмыкнул.

— Это мелочь. Просто обмолвился. Крейсер-капитан космофлота — все равно что полковник по-старому…

— Ну да, это ничего страшного… А интересные сны ему снились, — улыбнулся Сергиенко. — Красивые… Меч опять же… Сила!

— Положим, Жуков Ла-Манш и безо всяких там талисманов-мечей спокойно перешел, — возразил грузный. — И когда я на Амазонке за подлодками гонялся, тоже без чудес обходилось…

— Ага… Хотя, надо сказать, все-таки бывало так, что и иконы перед войсками носили…

Тут Сергиенко скривился и потер плечо.

— Болит? — сочувственно спросил грузный.

Сергиенко явно сдерживал стон.

— Болит, — ответил он сквозь зубы. — Чуть тучка какая или фон на полрентгена подскочит — так дергает, что спасу нет…

— Это ты на островах схлопотал? Сергиенко отрицательно помотал головой.

— Нет, это калифорнийский плацдарм, в сорок девятом. Осколок, черт его дери…

— А-а, это когда ты в одиночку восемь «шерманов» изничтожил? Тебе тогда первого «Георгия» дали?

— Нет, тогда была «Слава»… Они помолчали.

— Интересно только, — вдруг усмехнулся Сергиенко, — как это он меня тоже в своих бредовостях увидел… Надо же — Александрия Арахосийская!

— А что, такой город и вправду есть? — покосился на него грузный с любопытством. — Что-то я не слыхал.

Сергиенко пожал плечами, невольно при этом поморщившись.

— Есть такой город, есть. Случайно со времен академии помню. Сейчас он, конечно, по-другому называется — Кандагар.

— А где это?

— Да в Афганистане, — сказал Сергиенко и опять слегка усмехнулся. — Уж в этой-то дыре я точно не оказался бы… Снова помолчали.

— Ладно, что делать-то с ним будем? — спросил грузный,

— Что делать, что делать… — проворчал Сергиенко. — Ничего не делать. Выздоровеет. Один ведь из лучших… Полежит недельки три, встанет на ноги — моим заместителем будет. Не начальником же КанзасЛАГа его посылать, на горящее место!.. Все-таки почти десять лет на фронте, боевой офицер… за последний год все холодные планеты облазил, кровью своей поливая…

— Да-а, — протянул задумчиво грузный, — Таких космодесантников на всей Земле не сыщешь… Кстати, — тут он усмехнулся, — по поводу Канзаса. Помню, стоял наш полк году этак в пятьдесят третьем в тех краях, в городке Додж-Сити. Так вот, не поверишь, секретарем местного горкома у них значился некий Кугельсдорф! Занимательнейшая личность, сам из немцев-меноннитов — тех, что попали туда не из Германии, а из России. С ним еще, помню, какая-то странная история приключилась- пропал куда-то во время пылевой бури…

Сергиенко тоже усмехнулся, потом, морщась, помассировал плечо и сказал:

— Ладно, пошли доклад начальству писать… об абсолютном этом холодном вакууме и о реликтовых излучениях, которые были всегда. Завтра у нас трудный день.

Они пошли по больничному коридору. Из-за поворота навстречу им выскочил человек в камуфляже и черном берете с эмблемой — скрещенные молнии, большая пяти- и маленькая четырехконечная звезды на синем фоне.

— Братцы!.. — возбужденно закричал он. — Братцы!.. Наши на Плутоне Седьмую Базу взяли! Конец войне!..