Глава тринадцатая

Князь Санька Меншиков гнал лошадей на Москву, вожжи распустив, во весь опор – лошади кормлены на овсе с пивом, чтобы ехали скорее, вполпьяна! Ужас касался вспотевшего лба, летели во тьму лесов почтовые кони. Санька кусал рукав мундира, весь в хрустком позументе. Всю дорогу не смыкал глаз... Вот и Москва!

А вот и сестрица – Александра Александровна.

– Братик мой золотишный, – сказала, – чую, не с добром ты прибыл... Ну, говори сразу, бей – вытерплю!

– Им, – зарыдал Санька, – деньги нашего покойного тятеньки нужны стали. И получить их могут через нас только. Им невдомек, что мы полушки ныне не имеем, ты сама белье стираешь... Они одно знают: им – отдай!

– Пусть задавятся... Просят – отдай!

– Но деньги берут с тобою вместе. Ждут нас муки огненные, ежели супротив двора пойдем... Так пожалей своего братца, сестрица!

Меншикова выпрямилась, руки ее провисли.

– Кто? – спросила кратко.

– Граф Бирен желает те деньги получить через брак своего младшего брата с тобою. А зовут его Густавом, без отчества, словно собаку, ныне он премьер-майор полка Измайловского... Я уже узнавал о нем: он человек тихий, не пьянственный.

Княжна судорожно вцепилась в плечо брату:

– Бросим все... бежим! Спаси ты меня, а не я тебя!

– Ты спаси, – отбивался от нее брат. – Что задумала? Куда бежать-то? Едем ко двору, там уже кольца заказаны... Иначе дыба, кнут... Помилуй ты меня, сестричка родненькая!

– Видно, прав был тятенька наш покойный: миновали счастливые дни в ссылке березовской, наступила каторга придворная...

Княжна положила в сундук только сарафан крестьянский да кокошник. Села на сундук в санки и застонала:

– Вези, братец... Продавай сестричку свою! Ох, боженька милостивый, на што ты меня породил княжною Меншиковой?..

Анна Иоанновна все эти дни левую ладошку чесала.

– Ох, и свербит! – радовалась. – Кой денек все чешу и чешу. Это к богатству. Видать, испугалась княжна, едет...

Приехала княжна, и поставили ее рядом с прыщавым Густавом Биреном пред аналоем. Императрица сама обручила их. Десять миллионов золотом вскоре прибыли в Россию, и в двери спальни супругов графов Биренов долго стучали средь ночи:

– Эй, откройте... Это я – Густав!

– Придется пустить, – сказала горбатая Бенигна.

Густав вломился в спальню, как солдат на шанцы:

– Где мои десять миллионов? Вы меня обманули...

– Цыц! Ты получишь один миллион, – ответил граф брату и коленом под зад выставил молодожена прочь.

Остальные деньги Меншикова поделили между собой Анна Иоанновна и граф Бирен. «Санкт-Петербургские ведомости» сообщили читателям, что бракосочетание «с великой магнифиценцией свершилось». Бирен ходил веселый, радости скрыть не мог и Лейбе Либману говорил:

– Подлый фактор, наверняка знаю, что тебе известны еще статьи доходов, до которых я не добрался! Ну-ка подскажи...

– Высокородный граф, – смеялся Либман, – в России все уже давно ваше. Даже доход от продажи лекарств в аптеках мы себе забираем! Но есть еще одна статья... Вы сейчас удивитесь.

– Ну же, – прикрикнул Бирен. – Говори.

– Сибирь и горы Рифейские еще не ослепил блеск вашего имени!

– Ты прав. Хватит сшибать макушки, пора рубить под корень... Саксония, – задумался он, – славится своими бергмейстерами. Приищи мне человека, который бы испытал мою доверенность. И я поручу ему все дела Берг-коллегии... В самом деле, Лейба, надо заглянуть мне за горы Рифейские – в леса и горы Сибири!

Граф подошел к окну, выглянул из-за ширм на улицу:

– Ха! А этот глупец еще не ушел... Смотри-ка, Лейба: какой уж день он болтается перед домом моим...

Лейба тоже посмотрел на улицу. Там, стуча ботфортами, мерз среди весенних луж молодой Санька Меншиков.

– Сколько было богатств у его родителя? – спросил Бирен.

– Вот, – показал Либман бумажку, – здесь у меня все записано. Покойный князь Меншиков имел девяносто тысяч мужиков, не считая баб. Владел княжеством в Силезии и шестью городами в России: Ораниенбаумом, Ямбургом, Копорьем, Раненбургом, Почепом и Батурином... При аресте у него наличными отобрали четыре миллиона в монетах, на один миллион бриллиантов, а золота и серебра столового – более двухсот пудов.

– Ладно! – разрешил Бирен. – Сыну его мы отрежем две тысячи душ. И пусть он больше не болтается под моими окнами... Он свое заработал честно!

Таков был печальный конец неправедно нажитого богатства...