ВЕЛИКИЙ КРИК 

Война получилась позиционной и затяжной. Длилась она восемь лет, четыре месяца, двадцать шесть дней, семь часов и одиннадцать секунд, и закончилась сокрушительным поражением, полной капитуляцией, аннексиями и контрибуциями.

Страна лежала в руинах. Экономика, надорванная милитаризацией, пребывала там же. Правительство как-то само собой сверглось и бежало. Тех, кто не успел свергнуться и бежать, развесили на фонарных столбах в драматичной обстановке переходного периода.

Конечно же, долго развал и хаос продолжаться не могли; у населения появился спрос на твердую руку, горячее сердце, орлиный взор и папиросы «Герцеговина Флор», каковой спрос и был немедленно удовлетворен приходом на олимп власти Временного Диктатора.

Временный Диктатор был по натуре, в общем-то, неплохой человек. Любил стихи, детей и кошек. Но как ни странно, он был еще и умный человек. Он понимал, что ситуация требует от него решительных действий, крутых мер и поправок к уголовному законодательству. Он полностью оправдал доверие своего народа, введя в будничную практику экспроприацию, национализацию, девальвацию и расстрел на месте. Так ему в рекордно короткие сроки удалось подавить сотрясавший страну озноб анархии, реанимировать армию, укрепить спецслужбы и снять с фонарей прежнее, успевшее несколько протухнуть, правительство. И вроде все было хорошо, народу бы радоваться, слагать стихи и возводить памятники мудрому руководителю, но народ почему-то остался недоволен, роптал и шептался за рюмкой чая о старых добрых временах, дешевой водке и ушедшем общенациональном величии.

Временный Диктатор тоже был патриот, родину любил не меньше, чем кошек, и подобно другим предавался ностальгическим воспоминаниям. Но тем и отличаются правители от простых людей, что имеют возможность рассматривать любой вопрос в комплексе, а Временный Диктатор видел, что страна на данном этапе своего развития, после сокрушительного поражения, социального шока и братских могил, вряд ли так сразу сумеет вернуть себе былое величие. Представители оппозиции, из тех, которые сумели пережить смуту, гаечную работу и поправки к уголовному законодательству, как всегда безответственно кричали на митингах о реванше, и Временный Диктатор готов был даже согласиться с ними, однако сознавал: реванш реализуем только при наличии общенациональной идеи, а идеи такого рода в обескровленном затяжной войной государстве пока не наблюдалось.

Временный Диктатор рассмотрел несколько возможностей для возникновения вышеуказанной идеи. Например, можно было реанимировать идею экспансии, территориальных претензий к традиционным внешним противникам, но подобный реванш чреват новой войной и новым поражением, а второго такого поражения, понимал Диктатор, страна не вынесет.

Можно было попробовать идею духовного роста, поддерживаемого рядом социально ориентированных программ, налоговыми льготами для меценатов и бюджетными отчислениями в сферу высоких искусств. Однако этот во всех отношениях привлекательный путь требует терпения, времени и народного понимания. А с терпением обычно напряженка, особенно — во втором акте трагикомедии послевоенных реформ; со временем — еще хуже: не дадут на такое дело времени, никому никогда не давали и теперь не дадут; а народное понимание — где его возьмешь народное понимание-то, когда уровень еще ниже среднего и народ отдает предпочтение стакану бормотухи культпоходам в театр?

«Вот если бы народ был другой, — думал иногда мечтательно Диктатор. — Образованный, непьющий, ответственный, думающий наконец. С таким бы народом…»

Пока Временный Диктатор размышлял о возможных путях развития страны, в ней самой экстремистскими элементами и разведками традиционных противников были посеяны и взошли ростки сепаратизма, шовинизма и эксгибиционизма. Дошло до того, что северные провинции предприняли попытку отделиться, а на самого Диктатора трижды покушались, причем второе покушение едва не стоило тому пальцев на левой руке, когда пуля террориста-одиночки, срикошетировав от ордена на груди премьер-министра, раздробила Диктатору ладонь. Впрочем, пальцы усилиями лучших хирургов страны удалось спасти; центробежное ускорение северных провинций погасили танками при поддержке мотопехоты, а Диктатор ввел слегка подзабытый народом комендантский час и призадумался.

Надо было выбирать и выбирать быстро; если не он предложит народу общенациональную идею, это может сделать за него кто-нибудь другой. Диктатор задумался, и поэтому безумный проект под названием «Великий КРИК», признанный в официальных кругах «лженаучным» пришелся как нельзя кстати. Временный Диктатор был все-таки умным человеком и знал, что не все заключения высоких инстанций есть, так сказать, истина в последней инстанции.

Диктатор пригласил к себе разработчиков проекта, переговорил с ними и выдал карт-бланш.

Идея действительно была безумной. Глава проекта, академик с мировым именем, которое после опубликования общей концепции разработки было смешано его противниками с навозом, объяснял ее суть Диктатору так:

— КРИК — это аббревиатура. Расшифровывается как Комплексный Реинкарнационный Коммуникатор. Инкарнация — это, грубо говоря, переселение души. Реинкарнационный Коммуникатор должен восстанавливать души умерших ныне людей. Именно поэтому наш проект называют «лженаучным». На самом же деле в нем нет ничего, что противоречило бы существующим сегодня представлениям о физической природе Вселенной. Ведь известно, что информация о когда-либо происходивших событиях, о людях, которые когда-либо жили на этом свете, не исчезает бесследно; она рассеивается, но теоретически ее можно собрать, записать и воспроизвести. Таким образом мы и попытаемся провести реинкарнацию, вернуть к жизни великих людей прошлого.

— Правда, существует одна проблема, — признался Академик. — Сама по себе, голая информация не есть душа в полном смысле слова. Представленный на магнитной ленте Спиноза не сможет вести полноценной жизни, а значит, и давать полноценных советов, на что мы в конечном итоге рассчитываем. Нужен носитель — такой человек, который согласился бы предоставить свое тело и прежде всего — свой мозг для второй личности, то есть для возвращенной к жизни личности Спинозы.

— Ну, это не проблема, — заметил Диктатор, вспомнив подписанный утром список приговоренных к смертной казни. — Думаю, добровольцев для проведения экспериментов вам хватит.

— Вот как? — заметно приободрился Академик. — Значит, вы поддерживаете проект?

— Да, — кивнул медленно Диктатор. — Я верю вам и окажу всяческое содействие, чтобы вы смогли воплотить его в жизнь. Однако у меня есть ряд требований.

— Мы внимательно слушаем, господин Диктатор! — встал навытяжку Академик.

— Во-первых, ваш Коммуникатор должен иметь неограниченный радиус действия. Я имею в виду, чтобы в его возможностях было осуществлять переселение душ на как можно большее количество потенциальных носителей. Во-вторых, ваш Коммуникатор должен иметь в своем составе некое аналитическое устройство, позволяющее осуществлять перебор личностей по признакам, задаваемым с пульта оператором КРИК'а. Ну и конечно, я требую, чтобы вы держали меня в курсе о ходе работ по проекту; я требую ежемесячного отчета лично от вас, господин Академик.

Последнее требование было самоочевидным, остальные показались Академику странноватыми, но вполне в рамках проекта выполнимыми; главное — пусть денег дадут. Ради этого он был согласен на все. Впрочем, Диктатор и сам пока не знал, зачем выдвинул эти первые два требования. Но нечто смутное, какая-то неоформившаяся идея захватила его; он вспомнил свои мечты: эх, другой бы народ, более образованный, более терпеливый, более трудолюбивый — такие бы горы можно было своротить, такое светлое будущее построить! Диктатор решил изменить народ. И естественно, изменить в лучшую сторону.

На реализацию проекта ушел год, семь месяцев, тринадцать дней, девять часов, пятьдесят пять минут и сорок секунд. За это время многое изменилось и в стране, и в мире, и в уголовном законодательстве. Случился, к примеру, государственный переворот, который возглавил тот самый премьер-министр, от ордена которого отскочила ранившая Диктатора пуля. Переворот провалился, а последовавшие за ним гражданские беспорядки были взяты под контроль компетентными органами и затихли сами собой после предательства лидеров оппозиции. Изменилось многое, не изменился только народ. Народ по-прежнему ностальгировал, роптал и шептался, по-прежнему не посещал театры и жаждал реванша, национального величия и отдельных квартир.

В заботах Диктатор иногда забывал о Великом КРИК'е, но ежемесячные отчеты Академика и жалобы министра финансов по поводу непомерных требований разработчиков проекта напоминали ему, что мечта его воплощается в жизнь.

Здание для Великого КРИК'а было возведено, согласно предложению Диктатора, почти в самом центре столицы. Были приглашены лучшие архитекторы и скоро у правительственной резиденции появился овальной формы дом, со стороны напоминающий ярмарочный павильон, со сферическим куполом из специального сплава, сияющим в солнечные дни червонным золотом. Здание охранялось, однако режима секретности никто на проект не наложил: Диктатор здраво рассудил, что любое мероприятие в этом направлении может только повредить делу — как известно, если хочешь что-нибудь спрятать, положи на самое видное место.

Наконец час пробил. Торжествующий Академик пригласил Диктатора на первый показательный эксперимент. Диктатор, отложив встречу с дипломатами одного традиционно недружественного государства, немедленно прибыл в здание КРИК'а. Теперь по прошествии года он уже знал, как будет действовать, если первый эксперимент завершится успехом.

— Это пульт управления Коммуникатором, — рассказывал и показывал Академик. — Радиус действия КРИК'а, согласно вашему требованию, неограничен. Точнее, он ограничен, но только мощностью энергосети. На крайний случай у нас предусмотрено подключение к автономному ядерному реактору. Его мощности вполне хватит, чтобы покрыть реинкарнационным полем всю страну. Геометрический же центр реинкарнационного поля располагается в испытательной камере. Сейчас там находится доброволец, в мозг которого будет помещен интересующий вас исторический персонаж. Выбор персонажа осуществляется компьютером по задаваемым с пульта критериям отбора.

— Покажите мне, — потребовал Диктатор.

Академик уселся за пульт и на дисплее немедленно зажегся запрос компьютера: «Введите радиус действия реинкарнационного поля в метрах, пожалуйста». «2.0» набрал на клавиатуре Академик. «Введите критерии отбора реинкарнируемой личности, пожалуйста».

— Кого бы вы хотели увидеть, господин Диктатор? — спросил Академик.

— Сначала я хотел бы взглянуть на добровольца.

— Проще простого.

Над пультом зажегся экран. На экране Диктатор увидел маленькую обитую мягким материалом камеру и сидящего прямо на полу человека, в котором признал приговоренного к смерти премьера. Диктатор мысленно усмехнулся. Этому глупцу предстоит скоро стать гением всех времен и народов.

— Я хотел бы увидеть умнейшего человека в истории, — заявил Диктатор.

«Ум — максимум», — набрал Академик. Замигали индикаторы на пульте, защелкали спрятанные за кожухами реле, на мгновение притух свет. Премьер в камере встал, выпрямился во весь рост. Обычно дряблое лицо его разгладилось, у губ появились прямые жесткие складки; глаза из-под полуприкрытых век глянули остро, испытующе.

«Все правильно, — подумал Диктатор, наблюдая эту метаморфозу. — Самый умный вовсе не означает самый добрый».

— Я могу задавать ему вопросы? — поинтересовался Диктатор у Академика.

— Конечно. Мы на связи с испытательной камерой.

— Кто ты? — спросил Диктатор.

— Мой ответ зависит от того, кто есть ты, — надменно заявил премьер.

— Он определенно философ, — заметил Диктатор. — Хорошо. Я спрошу по-другому. Как твое имя?

— Имя — звук, сотрясение воздуха. Имена не описывают сути вещей. А люди — те вообще получают имена по воле глупого случая.

— Прекрасно, — кивнул Диктатор, — обойдемся без имен. Надеюсь, это не помешает нам найти общий язык?

— Даже боги не способны найти общий язык. Потому что общего языка не существует. Именно его отсутствие определяет собой любое движение во Вселенной.

— Замечательно сказано. Думаю, ты сумеешь так же хорошо ответить и на другие мои вопросы. Господин Академик, не могли бы вы на несколько минут оставить нас одних?

Несколько обиженный, Академик удалился. Через пятнадцать минут и тридцать три секунды нервного ожидания он был приглашен Диктатором обратно и осыпан самыми сердечными поздравлениями.

— Это успех, господин Академик, полный успех, — говорил Диктатор, пожимая тому руку. — Я сегодня же подпишу указ о вашем назначении на пост Президента Академии Наук. Более того, я полагаю, к вашему сюртуку очень подойдет высший орден страны. А теперь я хочу, чтобы вы собрали всех, кто участвовал в разработке проекта. Я хотел бы высказать им свою благодарность от самого себя и от лица нашего народа.

Счастливый Академик поспешил выполнить просьбу Диктатора. Через два часа, двадцать четыре минуты и сорок шесть секунд весь штат проекта «Великий КРИК», включая водителей и уборщиц, был собран в конференц-зале овального здания.

Диктатор был краток. Не имело смысла выступать с речью перед покойниками.

— Спасибо, друзья, — прочувствовано сказал он с высокой трибуны, после чего сделал рукой знак дожидавшемуся за спиной министру безопасности.

Еще через минуту и двадцать пять секунд никого из разработчиков проекта не осталось в живых.

— Последние жертвы старого мира, — пробормотал Диктатор, уходя из залитого кровью конференц-зала.

Министр безопасности расслышал эту его фразу, но не придал ей особенного значения. Ему предстояла хлопотная работа по скорой и тайной уборке тел.

Диктатор не стал откладывать главное дело в своей жизни. Из конференц-зала он, отпустив сопровождение, вернулся к пульту КРИК'а, уселся в кресло и инициировал систему.

«Введите радиус действия реинкарнационного поля в метрах, пожалуйста».

«1500000.0» — от границы до границы.

«Введите критерии отбора реинкарнируемой личности, пожалуйста».

Диктатор, из опасения ошибиться очень внимательно следя за собственными пальцами, набрал:

«Ум — 50% от максимума, трудолюбие — 50% от максимума, альтруизм — 50% от максимума, инфантилизм — 50% от максимума, сензитивность — минимум, честолюбие — максимум, самопожертвование — максимум, настойчивость — максимум».

Все эти критерии отбора подсказал Диктатору преображенный премьер-министр. В совокупности они описывали личность, которая должна была, по замыслу, стать основой психотипа всех жителей страны. А что это за личность, Временного Диктатора мало интересовало.

Помедлив лишь долю секунды, Диктатор нажал клавишу «Ввод».

Погас свет. Когда через полминуты лампы снова загорелись, Диктатор встал из-за пульта и целеустремленно, твердым шагом направился прочь, из здания КРИК'а. Глаза его сияли. Теперь он знал Истину и должен был донести ее до людей. До своего народа. Одним и только одним известным ему способом.

Впрочем, никто из населяющих страну в откровении Диктатора не нуждался. Все они были заняты тем же самым, ведомые личностью, вызванной Коммуникатором из далекого прошлого.

Первыми под сруб пошли городские парки, за ними — сады и близлежащие рощи, и только потом — леса. Дерева хватило всем. Улицы городов и сел наполнились бесконечными процессиями. Люди всех возрастов вне зависимости от их прежнего положения без излишней суеты и разногласий свершали свой скорбный ход, неся на согбенных спинах самодельные деревянные кресты.

Не так-то просто (а в большинстве случаев — невозможно) распять самого себя на кресте, но эти люди готовы были помочь друг другу. Пятидесятипроцентного альтруизма, как и дерева, вполне хватало. И помогали. И срубить помогали, и в землю вкопать. И влезть.

Через сорок семь часов девять минут и двадцать шесть секунд в стране не осталось ни одного нераспятого человека. А еще через двое суток — ни одного живого.

Эксперимент по переделке целого народа таким образом состоялся. Идея была донесена. Результат получен. Все более-менее выделяющиеся на общем рельефе возвышенности заполнились крестами.

Во имя Спасения. 

Аминь.

Освободившуюся территорию так никто никогда и не занял. Специалисты, создававшие КРИК, поработали на совесть: реактор продолжал функционировать, поддерживая реинкарнационное поле над вымершей страной.

Экспедиции, наземные и воздушные, отправленные правительствами сопредельных государств, не вернулись. Связь с ними обрывалась обычно на седьмой минуте после пересечения этими экспедициями пограничной зоны. Обрывалась внезапно, без предупреждения или сигналов SOS. Порой удавалось уловить в эфире обрывки фраз типа: «не мир принес, но…», «что говорю вам в темноте…», «…отвергнись себя и возьми крест свой…», и эксперты утверждали, что голоса, произнесшие их, принадлежат отдельным и разным членам экспедиций, однако устойчивую двустороннюю связь наладить не удалось.

Рассказывают, что граница в обратном направлении пересекалась лишь однажды. Это сделал молоденький и любознательный сверх меры лейтенант-пограничник. Он вернулся ровно через три минуты, объявил себя Царем и Спасителем, после чего потребовал предоставить ему Голгофу и персональный крест. Его пришлось поместить в психиатрическую лечебницу, где он предпринял несколько попыток суицида и обзавелся сектой поклонников.

Съемка территорий со спутника результатов не принесла: вместо данных фоторазведки спутник начал передавать обычным текстом одну и ту же фразу: «или/или/лама/савахфани», а затем самоликвидировался.

Со временем кресты сгнили и обрушились под собственной тяжестью. Но здание КРИК'а стоит до сих пор — в самом центре столицы, среди взломанного юными деревцами асфальта — овальное, с золотым куполом. Словно игрушка, выпавшая из кармана проходившего здесь и мимо неведомого божества…

…Хорошая сказочка, Игин. Спасибо. И мораль ее ясна. В самом деле, если поразмыслить: порядок, вся эта общая установка, придуманная человечеством для самого себя, — пустое место, яйца выеденного не стоит, когда речь идет о конкретных людях. Личность в рамки строгого порядка не загонишь, всех одинаково под гребенку не подстрижешь… Да-да, и было такое, применялся вариант — всех наголо побрить. Что в нашем примере равнозначно массовому убийству. Или самоубийству. Мертвецы в этом смысле все на одно лицо: одинаково холодные, одинаково неподвижные, одинаково синие — бр-р-р…

А вообще, все это чушь и суета сует. И давайте лучше выпьем. За присутствующих здесь дам! Этот тост у меня всегда наготове… За вас пью, Алина!..

Что есть человек, Влад? Что такое че-ло-век? И что такое свобода человека?.. Да, человек на текущий момент есть раб, slave, что уж тут поделать, и сказочка Игина этот факт лишний раз подтверждает: все мы или рабы своего положения, или рабы своих вещей, или вот рабы идей, которые были придуманы и записаны еще за две тысячи лет до нашего с вами появления на свет. А то и просто — рабы таких же рабов… Хотя нет, не совсем верно формулирую. Ведь раб — это прежде всего существо подневольное. В силу обстоятельств. Сам он себя к рабству не принуждал, а человек… Слуга — вот! Более точное и полное в данном контексте определение. Служить рад и прислуживаться рад. Не тошно, а рад!.. И посмотрите, как все тезису этому соответствует. Животные — рабы своих инстинктов, но не слуги. Насколько раб благороднее слуги, настолько же животное благороднее человека… Вот, Влад, и сам же я только что обосновал и утвердил вашу концепцию человеконенавистничества… А за соседним столиком, обратите внимание, сидит еще одно обоснование и подтверждение. Смотрите-смотрите… Потрепанный костюм, потрепанный вид, потрепанный блокнот. Что, вы думаете, он туда записывает? Мои слова — тут и думать нечего! Какой-нибудь Барсик, Пушок, или там Тузик в век бы до такого не додумался. Служить и прислуживаться! И ведь явную провокацию, явную лажу, подлец, пишет. Строчит, как Лев Толстой. Вот что он такое?..

Ан нет, я снова оказываюсь не прав. Потому что Ким пришел. Это ЧЕЛОВЕК. И он знает назначение человечества. Он ни служить, ни прислуживаться не будет никогда. А будет идти самым прямым и самым правильным путем… Здравствуй, Ким! Здравствуй, ЧЕЛОВЕК!..

Да, я пьян, я пьян сегодня… И могу позволить себе… Хоть раз-то надо позволить… А какие у вас глаза, Алина. Вам никто раньше не говорил, какие у вас глаза?.. Нет, в самом деле? Никто? Вот Ким ушел, а я увидел, сразу увидел, какие у вас глаза. Они у вас — зе-л-ле-ные… Очень красивые глаза. И Роб, надеюсь, на меня не обидится… Ты ведь не обидишься, Роб? Ты ведь меня поймешь, а? Должен ты меня понять. Глаза у нее — о! С ума можно сойти!..

А помнишь этот анекдот? Помнишь? Ну там еще плачет малыш, и его все спрашивают, почему? Он говорит: «Мама папе сказала, что он слон». «Ну и что?» — говорят ему. «А папа ответил маме, что она курица». «Ну и что?» — говорят ему снова. «А кто же тогда я?» — плачет мальчик дальше. Вот вам и ответ, Влад, вот вам и ответ! Ответный вопрос, так сказать. Или вопросительный ответ? «Кто же тогда я?»…

Да, пьян… Я пьян… Здесь ты прав чертовски, Ким. Я пьян, я — пьяный человек. Но знаешь, Ким, — ты-то, конечно, знаешь — пьяный человек — это обычно добрый человек. В большинстве случаев. Я не удивлюсь, если мне скажут, что Назаретянин был на самом деле того — всегда под мухой. И нетрадиционным взглядам его это дело способствовало. Помнишь притчу о старых и новых мехах? То-то… Впоследствии его, как и полагается, перетолковали, переиначили, переосмыслили разнообразные трезвенники и язвенники: умерщвляйте, мол, плоть и так далее — чушь сплошная!.. А самая главная истина, которую они ретушировать пытались и о которой я сегодня говорю, состоит в том, что пьяный человек — добрый человек, а значит, по твоей же системе доказательств, Ким, более свободный человек, чем все эти трезвенники!.. И наоборот…

Ага, вот и прогноз курса… Послушаем… Что там? Что?.. Ну… ну… Оттепель! Как здорово! Плюрализм, совсем новое мышление, критика снизу и сверху, повальная самокритика, вскрытие позорных пятен как вчерашних, так и послезавтрашних. Как здорово, как прекрасно жить! А ведь вы, Влад, не верили. Возможно, оказывается, это, возможно всегда. И всегда есть достойные люди… Вот кто-то предлагает за это дело выпить, кто-то зарядил рок-н-ролл в автомате — веселье. И смотрите, Влад, и наш писатель, Лев Толстой, уже прячет свой блокнот. Смотрите, вырвал страницы и жжет их в пепельнице. И значит, завтра — весна!.. Дай-ка я с ним, писателем нашим, чокнусь… И меру свою, Ким, я тоже знаю. Не надо мне лишний раз напоминать!.. Помню и знаю… А не потанцевать ли нам, Алина?..

Придерживая под локоть, Ким вывел Антона из «Чумы», прислонил спиной к ближайшей стене, а сам задумчиво прикурил от спички, поглядывая по сторонам. Антон отдышался. Свежий воздух сумерек, спускающихся на Город, чуть отрезвил его, разогнал алкогольный дурман. Но не до конца, и Антон посмотрел в плывущее перед глазами и словно смазанное лицо Кима и, запинаясь на каждом слове, спросил:

— Ведь… я… прав?

— Что? — Ким не понял, не услышал: он думал, улыбаясь, о чем-то своем.

— Прав, говорю…

— Пошли домой.

— Пшли…

Уже вышагивая поддерживаемый Кимом по быстро темнеющим улицам, Антон поднял голову и увидел…

…ОН был там, над Городом. Назаретянин, распятый за чужие грехи. Он был там — парил в вечернем сумраке, как на картинах Дали, с одним лишь отличием: у Дали никогда не увидишь ржавых штырей, удерживающих страдающее тело на кресте, не увидишь крови. А здесь они были — разорвавшие плоть; и кровь стекала по ним, густая и черная, стекала вниз, капля за каплей, на дома, на Город.

— Мираж, — прошептал Антон, отворачиваясь. — Мираж…

Хотелось одного — спать… 

Пропал Ершалаим — великий город, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма, напугавшая все живое в Ершалаиме и его окрестностях. Странную тучу принесло со стороны моря к концу дня, четырнадцатого дня весеннего месяца нисана.