— Сам видишь, — обронил он, — как материальное тело я не существую. Дым, фикция, голограмма, иллюзия сплошная.

Валентин медленно кивнул.

— Даже не знаю, кому говорить «спасибо» за свое нынешнее состояние, — продолжал незнакомец. — Вроде бы особо и некому: сижу я здесь один, как перст… или как Робинзон Крузо… Кстати, почему бы нам не присесть?

Валентин опустился на траву, вытянул гудящие ноги и вздрогнул, увидев, как его собеседник исчез вдруг на мгновение, чтобы через мгновение появиться вновь уже в позе сидя.

— Кто ты? — спросил Валентин настороженно.

— Сейчас — не знаю. Когда-то числился капитаном противовоздушной обороны Российской Федерации, Евгением меня звали.

— Валентин.

— Рад познакомиться.

— Что ты здесь делаешь?

Капитан Евгений задумался. Потом ответил все с той же печальной усмешкой:

— Помнишь у Гребенщикова? «Сидя на красивом холме, я часто вижу сны и вот что кажется мне…» Сижу на красивом холме и вижу сны.

— Сны? Что это значит?

— Трудно сказать, еще труднее объяснить. Моего словарного запаса не хватит наверняка… А так… Приходят видения, призраки, тени… мелодии приходят… и в это время я ощущаю потребность решать и решить какую-то задачу, что ли?.. Нет, это очень грубо, приближенная аналогия, только намек… все гораздо сложнее. Я хотел бы рассказать тебе, Валентин, но не могу. Хочу, но не могу. Скорее всего, это и невозможно…

Они помолчали, разглядывая друг друга.

— Значит, ты не Хозяин, — подытожил Валентин.

— Хозяин?

— Да, так теперь они называются, те, кто пришел и устроил нам все это, — он сделал неопределенный жест рукой, — те, кто нынче распоряжается Землей и окрестностями.

— А ведь я ничего не знаю об этом, — признался капитан Евгений. — После вторжения — период пустоты, а потом я как-то сам собой очутился здесь, на этом холме.

— К тебе разве не захаживали люди?

— Ты и твой приятель будете первым и вторым. Кстати, почему бы тебе его не пригласить сюда?

Резвый стоял внизу на дороге, нетерпеливо переминался с ноги на ногу, ждал. Валентин махнул ему рукой. Резвый побежал вверх по склону. Через минуту, запыхавшийся, тяжело дыша, остановился рядом, вытаращился на капитана Евгения.

— Вот познакомься, — сказал Валентин. — Некогда человек по имени Евгений.

— А теперь кто? — Резвый опасливо отступил на шаг.

— Ох если бы только знать кто я теперь, — вздохнул капитан. — Но никто не даст мне ответа. Призрак, фантом, пустое место под солнцем — вот кто я такой теперь. Менее реален, чем изображение в телевизоре.

— Телевизор? — Резвый отступил еще на шаг. — Что это такое?

— Он не знает? — искренне удивился капитан.

— Откуда ему знать? — ответил Валентин за Резвого. — Ты не берешь в расчет его возраст. С начала Пришествия минуло девять лет — значит, в самый момент ему было восемь. Он не помнит старого мира.

— Девять лет?! Прошло девять лет? Неужели так?.. — капитан Евгений замолчал и надолго.

— Значит, ты ищешь Хозяев? — обратился он к Валентину после паузы.

— Да, и как раз здесь — это место обозначено у меня на карте — мы и рассчитывали их встретить.

— Карта? Что за карта? Покажи мне.

— Я не сумел сохранить ее, но вся она целиком здесь, — Валентин постучал согнутым пальцем себе по виску.

— По каким данным она была составлена?

— Легенды, сказки, слухи. Был человек, который занимался их сбором, выявлением истины. Сейчас этот человек уже мертв. Но очень многие из тех, с кем он разговаривал, указывали на этот квадрат, как на наиболее вероятное местоположение базы Хозяев.

— Брехня. Где они, ваши Хозяева?

— Как сказать… Ты вот сидишь здесь, но откуда-то приходят твои «сны»; кто-то поддерживает твое существование на этом холме. Кто еще, кроме Хозяев? Выходит, ты им зачем-то нужен, и сами они где-то неподалеку. Под нами, или над нами, или, невидимые, среди нас.

Резвый весь сжался, затравленно озираясь по сторонам. Он словно ждал, что вот сейчас, как чертик из коробочки, выскочит вдруг искомый Хозяин в образе сторукого и пятидесятиглавого великана-гекатонхейра, кинется, пойдет топтать жалких людишек, нарушивших его покой.

— Расскажи мне, — потребовал капитан Евгений, обращаясь к Валентину, — расскажи мне о мире. Что там сейчас? Как там сейчас? Кто выжил? Сохранилось какое-нибудь правительство? Говори…

Валентин рассказал ему, рассказал о первых днях после Пришествия, когда никто ничего не понимал, о безумии этих первых дней, о панике, о радиоактивных осадках, черных дождях, сеявших смерть над страной и миром после того, как пятерка ядерных держав, не разобравшись в ситуации, обменялась атомными ударами, в пыль превратив ряд крупнейших городов планеты; рассказал об анархии, о бандах и мародерах, об эпидемиях чумы, сибирской язвы и какой-то жуткой новой болезни, получившей в народе название «черная оспа»; рассказал о появлении чужих хищников, о странных дорогах, по которым идут бесконечным потоком уродливые чужие машины; рассказал о старике и его карте, о том, как чудом остался жив во время штурма городка и как встретил Резвого в поисках обратной связи по пути на юг. За час сжато и по-деловому Валентин рассказал Евгению все. Все основное о нынешнем положении дел на Земле, что знал сам и что слышал когда-либо от других.

— Понятно, — сказал капитан Евгений, помолчав. — Понятно… Значит, оккупировали все-таки, сволочи…

— Если термин «оккупация» применим в данном случае, — заметил Валентин, скручивая очередную «козью ножку» и закуривая. — Разум у нас, землян, — он пошевелил в воздухе пальцами, — чрезвычайно расплывчатое понятие. Мы толком до сих пор не смогли себе уяснить, что это такое — разум. Но ведь не исключено, что некие существа, далеко опередившие нас в эволюционном и культурном смысле, давно определили, что есть разум и с чем его едят. Возможно, и методы у них есть отработанные, позволяющие определить присутствие разума, или того, что они считают разумом, вне зависимости от биологической формы, которую он принимает. И возможно, они никогда не претендовали на планеты с разумом, блюли некий кодекс, но вот только мы, человечество, под это их определение не попали.

— Как это?

— Может быть, мы и не разум; может быть, мы напрасно считали себя разумом; может быть, была это главная наша ошибка. Ну и получилось, что с нами обошлись, как с предметом интерьера. Сами люди, прокладывая автостраду через лес, никогда не подсчитывали количество уничтоженных при этом муравейников. Любому из нас подобное показалось бы смешным. А муравьям? Так и тут. Они пришли, включили свои, скажем, детекторы: разума нет, место свободно — и принялись обустраиваться. Я ведь так понимаю: все эти Домовые, Водяные, дороги их странные — все это среда обитания. Они создают, воспроизводят здесь постепенно собственную квартиру. И будет продолжаться это до тех пор, пока нам совсем станет невмоготу; Земля перестанет быть для нас своей планетой; она станет чужой, может быть, даже более чужой, чем Марс…

Девяносто девять процентов населения они угробили в первые годы обустройства. И это, кстати, тоже вписывается в общее представление о происходящем. А ты бы потерпел муравьев или тараканов в своем доме? Сразу побежал бы покупать дихлофос или китайский карандаш. Выжили только те, кто попрятался по щелям и укромным местечкам. Но и они обречены, видимо. Все мы обречены на скорое вымирание…

— Но почему? Почему?! — внезапно и отчаянно закричал Резвый.

— Это наказание за самонадеянность, — ответил Валентин жестко. — За самомнение наше непомерное. Нам казалось, что мы разумны и знаем абсолютные истины; не всегда следуем им, но знаем. А в действительности мы и не знали их вовсе — сплошной самообман. Абсолютные истины — другие, и сокрыты от нас, как были сокрыты и две тысячи лет назад, и три, и миллион… Вот такие, ребята, дела…