Глава седьмая

Когда Аня очнулась, было темно и жарко. Занавески на окне были распахнуты, и за ними висела дынная корка луны и шпиль Московского университета, со звездой, похожей на красный сочащийся сахаром леденец. Кровать, на которой лежала Аня, была очень высоко над полом, и в изножье блестели металлические шишечки.

Страшно болела голова. Было очень странно: ранили в руку, а болит голова.

«Ты убил моего отца, и я сделаю все, чтобы остановить тебя». Глупо говорить такие слова бандитам в лицо.

Потому что нельзя наверняка сказать, кто убил Семена Собинова, но зато можно совершенно точно сказать, кто стрелял в Диму Мережко.

И еще можно было предположить, что люди Стаса видели, как она садится в машину Мережко. Потому что люди Стаса демонстративно следили за ее передвижениями. И если даже Мережко отыскал ее у ресторана «Князь Кропоткинъ», то люди Стаса – тем более.

И она, и отец – все время ездили в бронированной машине, степень защиты которой Стас Войнин одобрил лично. И она, и отец во время покушения оказались в незащищенной машине, и оба раза их намерение ехать в чужом автомобиле было почти спонтанным.

Стас очень быстро принимал решения.

«Это проблема таких людей, как Стас, – сказал Никитин, – у них в конечном итоге нет других аргументов, кроме стрельбы».

Луна висела над спящей Москвой и освещала очень странный мир.

Аня читала книжки, в которых хорошее FBI охотилось за плохими бандитами. Аня читала книжки, в которых плохое FBI охотилось за хорошими гражданами. Но Аня не читала ни одной книжки, в которой FBI и бандиты дрались за контроль над компанией и отличались друг от друга только тем, что бандиты стреляли в конкурентов, а представители государства потрошили их компании со спецназом.

Точнее, было еще одно отличие.

Аня смотрела на блестящий, как скальпель хирурга, месяц, и думала, что ей плевать на мышастого Защеку и генерала Кутятина. И еще она думала, что до безумия, до потери души влюблена в Стаса Войнина.

Почти так же, как раньше была влюблена в отца.