4

Естественно, такое поведение моряков привлекло к ним внимание всего зала. А если к ним, то и к нам. Мы пользовались невероятным успехом. В дальнем углу, в полумраке сидела холостяцкая компания грузин, которые были чуть постарше наших морячков, — они не сводили с нас глаз. В конце концов они прислали за наш столик с Сережей две бутылки шампанского.

Егор страшно вспылил и собрался пойти бить морду, но Сидор остановил его, сказав, что «сделает» их другим способом. Он пошептался о чем-то с Сережей, тот скрылся за своей занавеской и вскоре продефилировал оттуда через весь зал с подносом, на котором было не менее полудюжины шампанского.

А потом мы с удовлетворением наблюдали, как раздувались щеки, сверкали глаза и дергались усы за грузинским столиком.

Сидору этого показалось мало, он подошел к скрипачу и что-то ему сказал. Скрипач кивнул и объявил, перекрикивая гул возбужденных голосов:

— А сейчас мы для наших гостей из солнечной Грузии исполняем грузинскую народную песню «Сулико». В этой песне поется о несчастной любви…

Кто-то из грузин вскочил и схватился за то место, где у него должен был висеть кинжал, но его товарищи в шесть рук осадили его.

Вскоре грузинская опасность чудесным образом рассосалась. Взглянув украдкой в их сторону, я увидела, что их столик пуст.

Потом мы поехали кататься по Москве на такси, сразу на двух машинах. Сперва, конечно, на смотровую площадку около высотного здания МГУ. Там я вдруг почувствовала себя страшно одинокой. Одиночество мое было вдвойне горьким оттого, что я не могла никому ничего рассказать.

Я вдруг поняла, что Нарком был для меня больше чем страх, больше чем удивление, больше чем страсть, что никто его не знал лучше меня. Его вообще не знали и потому ненавидели. И всю эту людскую ненависть к нему я вдруг всем своим существом почувствовала на себе, словно она, отражаясь от него, попадала в меня. Тяжелая, безысходная тоска навалилась на меня, и я заревела…

Танька — дура — решила, что это пьяная истерика, и стала уговаривать меня, как ребенка из школы для умственно отсталых детей… Я жутко разозлилась и набросилась на нее с кулаками, чего не было уже с пятого класса, когда она вздумала что-то очень остроумное сказать в адрес Лехи.

Насчет кулаков — это, конечно, сказано для красного словца. Я лупцевала ее ладонями по спине и по ядреной упругой заднице, а она, стерва, с кокетливым смехом уворачивалась и звала на помощь Егора. За этой возней я как-то забыла о своем одиночестве, и слезы высохли в моих глазах.

Потом я успокоилась, и мы поехали на Красную площадь. Сидор сказал, что он своими глазами должен прочитать эту надпись на мавзолее.

Мы оставили наши машины около Исторического музея и пошли по влажной после ночной уборки брусчатке.

Откуда ни возьмись тут же появились два милиционера и направились к нам. Сидор шепнул мне, чтобы я не переживала, и пошел к ним навстречу.

Я невольно залюбовалась им. Столько в его неторопливой вразвалочку походке было уверенности и какой-то неколебимости, что душу мою охватил покой. Вот, подумала я, пока такой человек рядом, действительно не о чем переживать. А как он нес свою рыжую голову. Я такой посадки головы не видела ни у самых больших начальников тогда, ни у самых богатых людей в наши новейшие времена. Вот кто был подлинным хозяином жизни!

Сидор сказал милиционерам несколько слов, что-то показал им, и они, козырнув ему, а потом нам всем, отошли.

Мы подошли к мавзолею и долго молчали, вглядываясь в непривычные два слова вместо одного:

ЛЕНИН

СТАЛИН

Я вспомнила, как восторженно замирало мое сердце, когда я смотрела на товарища Сталина в тот единственный в жизни раз, из своей колонны.

Потом я вспомнила, как останавливалось лицо Наркома, когда он говорил о нем. Я не понимала этого выражения лица. Мне тогда казалось, что все люди так же, как я, должны любить эти красивые густые волосы, ласковый прищур мудрых глаз, мужественные, волнующие усы…

Оказалось, что они поселились в гостинице «Москва», куда мы и зашли сразу после Красной площади, чтобы оставить там тоскующего от полной бесперспективности Люсика.

Егор сделал было робкую попытку пригласить нас в гости, но, встретив непреклонный взгляд Татьяны, быстро перевел все на шутку. Сидор тоже посмотрел на него неодобрительно. Я это отметила про себя.

Как мы им ни объясняли, что до нас ходьбы пятнадцать минут, такси они все же не отпустили.

Так, в сопровождении двух машин, пешком мы дошли по улице Горького до Тверского бульвара. В конце пути таксисты уже вели свои машины рядом и вполголоса переговаривались от скуки.

Сперва мы провожали Татьяну.

Одна из машин осталась около ее подъезда, когда Чой зашел вместе с нею в лифт.

— Пойдем, — шепнул Сидор, — это надолго…

— Вы так думаете?! — оскорбилась за Татьяну я.

— Не подумайте ничего плохого, — поспешил оправдаться Сидор. — Егор сейчас начнет ей читать Эдуарда Багрицкого, а он его наизусть помнит почти всего. Он так всегда делает, когда девушка ему нравится.

— А что делаете вы, когда вам нравится девушка? — провокационно спросила я.

— Я делаю ей подарок, — серьезно ответил Сидор.

— И что же вы ей дарите? — с некоторым разочарованием спросила я.

— Одессу… Хотите?