Глава 7

Конец июня

Дома обрадовал родителей возвращением блудного сына. Узнал что, наконец-то, они решились и отец прошел обследование. Врачи нашли у него какое-то затемнение. Успокоили, что пока не видят проблем и назначили какое-то лечение и дополнительное исследование. Возможно, ему потребуется поездка в областную больницу.

— Я только «За», — радостно поддерживаю. «Может отсрочу такую близкую смерть отца?» — думаю.

Завтра встреча с покупателем «блатняка». Павлу звонить сегодня уже поздно. Может записать песни на кассету? Но у меня чистой нет. Сегодня разыскивать импортную кассету уже поздно. Ладно, завтра с утра жду покупателя. Если не дождусь гостя или посыльных от него, то иду к Павлу и записываем песни и ноты. Дома оставлю Пашкин телефон для связи. Планирую завтрашний день.

Наутро не дождавшись гостей, оставляю Пашкин телефон маме. Отсчитываю Пашкину долю из московского гонорара (тридцать процентов — шесть тысяч семьсот пятьдесят рублей). Засовываю в сумку магнитолу с микрофоном, забираю гитару и иду в Паше.

«Как же с Павлом трудно!» — отмечаю про себя. Уже полчаса уговариваю его принять деньги и поддержки в лице Евгении Сергеевны нет. Сказать, что Павел был удивлен, когда я достал сверток с деньгами и озвучил сумму, было нельзя. Павел был просто шокирован, когда пацан запросто достал из простой сумки деньги в сумме, сопоставимой с ценой новых Жигулей и протянул ему. Еле уговорил его принять хотя бы десять процентов.

«Ничего. Он еще не привык к большим деньгам. Потом будет легче. Да и Евгения Сергеевна подключится. Женщины практичнее относятся к деньгам из воздуха» — успокаиваю себя. Решив денежный вопрос, приступили к записи блатных песен. Павла предупредил, что ему домой могут позвонить от покупателя. Предложил подумать, где тому можно демонстрировать товар. Паша отмахнулся:

— Пусть сюда приходит.

— Паша, это будет представитель воров, — предупреждаю.

— Ну и что? Это же будет музыкант, скорее всего, — легкомысленно удивляется моему недопониманию.

Телефонный звонок прозвучал, когда мы заканчивали записывать песни на Пашину пленку.

Пьем чай с печеньем Юбилейным, дожидаясь гостя.

Знакомлюсь и разглядываю парня, вероятно Пашиного ровесника. Одет в модный джинсовый костюм и бежевые мокасины. Длинные волосы, как у многих творческих людей. На пальце печатка, на шее «цепура», скорее всего золотые. Импортные наручные часы. «Упакован», — мысленно отмечаю.

При знакомстве парень, если и удивился моему возрасту, но эмоций не проявил. Назвался Севой и пожал мне руку, как равному. От чая отказался. Сообщил о своей миссии:

— Мне рекомендовали прицениться к вашим песням. «Все-таки не воспринимает меня, как автора текстов и музыки еще», — констатирую про себя.

— Как будешь слушать? С магнитофона или под гитару? — интересуюсь.

Почему-то мне кажется, что ему можно не «выкать».

— По-всякому. Давай с гитары начнем.

Беру гитару и пою «Извозчика», «Ушаночку», «Владимирский централ». Завершаю «Кольщиком». Павел подсовывает гостю нотную тетрадь и чего-то указывает, тыча пальцем. Парень впечатлен и не скрывает своего удивления.

— Дай, я попробую, — в азарте протягивает руку к гитаре.

Передаю инструмент. Он, заглядывая в нотную тетрадь, пробует несколько аккордов. Потом кивнув головой, начинает петь, глядя в текст с нотами и подыгрывая себе на гитаре. Павел, поворачиваясь к синтезатору, аккомпанирует ему.

«Похоже у Павла любимое место — вращающийся круглый стульчик у синтезатора. Большую часть времени, сколько его знаю, сидит на нем», — мелькает неожиданная мысль. «А Сева поет лучше меня», — завистливо отмечаю.

Парень удовлетворен.

— На пленке давайте прослушаем, — просит. — Еще, что есть у тебя? — поворачивается ко мне, когда закончилось воспроизведение.

— Больше пока ничего нет по этой тематике, — признаюсь. — Времени совсем нет. Только что из похода вернулся, — оправдываюсь. — Есть только дворовые, — предлагаю, замечая недовольную гримасу Севы.

— Давай, послушаю, — скептически соглашается.

Пою «Ребята с нашего двора» и «Старые друзья». По мере исполнения скептическое выражение его лица меняется на удивленно-заинтересованное.

— Некоторые слова, имена и названия можно подставить другие, близкие слушателям, — предлагаю по окончании.

Сева кивает, не сводя с меня глаз. Потом, чего-то решив, интересуется, кивая на магнитофон:

— На пленке есть запись?

— Нет, пока, — отвечаем вместе с Павлом.

— Давайте запишем, — предлагает.

Пишем две песни дополнительно. По окончании работы парень подходит к синтезатору и спросив разрешения у Павла, начинает наигрывать некоторые мелодии из песен. Начинают с Павлом чего-то обсуждать, спорить, проигрывая некоторые музыкальные отрезки. Потом достают нотные записи и иногда чего-то чиркают в них.

«Нашли сапоги пару», — иронизирую про себя, наблюдая за увлеченными музыкантами. Снова захотелось чая, но не стал мешать творческому процессу двух профессионалов.

Хлопнула входная дверь и на пороге комнаты появилась раскрасневшаяся Евгения Сергеевна.

— Здравствуйте мальчики! Ой, вы заняты? — замечает незнакомца, — я тогда позже зайду. Вы, наверное, голодные? Схожу, пробегусь по магазинам, — выпалила и тряхнув челкой, умчалась.

Павел, было, дернулся вслед, но остановился, услышав хлопок входной двери.

«Тормозит Паша», — мысленно отмечаю. Сева задумчиво посмотрев на нас, спрашивает меня:

— У тебя вроде есть еще песня. Про жизнь.

— «Так хочется жить!» — подсказываю название.

— Возможно, — пожимает плечами и смотрит на меня вопросительно.

— Об этой песне речи не было, — напоминаю. — Я ее уже продал, — информирую.

Видно, что Сева не доволен.

— Спеть можешь? — интересуется.

— Спеть могу, но эта песня, возможно, уже зарегистрирована в ВААПе под другим авторством и передана исполнителю, — предупреждаю его.

— Пой, хоть оценю, — машет кистью.

— Однако, — качает головой, прослушав, — действительно стоящая вещь.

— У кого песня не скажешь? — придя к какому-то решению, спрашивает.

— Коммерческая тайна, — сообщаю, мотая отрицательно головой, — Даже Павел не знает, — добавляю, отводя от друга возможные неприятности.

— Хорошо. Я знаю, какую цену ты просишь за песни. Я могу купить (тянется за нотной тетрадью) «Кольщика», «Владимирский централ» и «Ушаночку» за названную сумму. «Извозчик» — еще сырой и требует доработки. За него дам пятьсот рублей. За дворовые песни — по триста, — предлагает.

— «Извозчика» отдам за так. Сомневаюсь, что это полностью моя песня. Вроде бы, чего-то похожее слышал, — сообщаю. — А дворовые стоят значительно больше.

Сходимся на пятистах рублях за песню. Сева не скрывает своего удовольствия, убирая в дипломат бобину и нотные записи. Выкладывает на стол две банковские упаковки двадцатирублевок и десятирублевок и отсчитывает пятьсот рублей. Пишет на бумажке свой телефон и просит звонить ему в случае появления новых песен незамедлительно. Намекает, что за достойные песни сможет заплатить больше. Жмем руки и расстаемся почти друзьями.

Оставляю на столе упаковку червонцев. Остальные деньги кидаю в сумку. Павел горестно вздыхает, глядя на одинокую пачку денег на столе. Сил на споры у нас уже не было и жрать хотелось не по-детски.

Вернулась с авоськами Евгения Сергеевна, как будто дожидалась ухода гостя.

— Ну как все прошло? — интересуется, заметив банковскую упаковку денег на столе.

— Все в порядке, — смущенно улыбается Павел.

— Ладно, все разговоры потом, сначала поедим. Я из ресторана кое-что принесла, чтобы не готовить, — сообщает она. — Чьи это деньги? — интересуется.

— Пашины, — злорадно закладываю друга. Тот только вздыхает.

Иду довольный и сытый домой. Эта пара так и не согласилась принять тридцать процентов от денег москвичей. Согласились только на полученную сумму от меня и сегодняшнюю тысячу. «Возможно, большие суммы пугают неизбалованных провинциалов», — предполагаю.

Дома отсчитываю и приношу маме десять тысяч рублей. Она при виде такой суммы теряет дар речи. Не давая ей собраться, информирую, что завтра вечером уезжаю в Ленинград на неделю. Прошу поискать адрес тети Светы, двоюродной маминой сестры, проживающей там.

Мы с мамой в моих начальных классах ездили к ней на несколько дней. Жили тогда у нее где-то в центре города в комнате коммунальной квартиры. Из будущего помню, что она давно получила отдельную квартиру в новостройке на Московском проспекте, так как в увольнениях иногда навещал ее.

Выбрав из пачки старых газет последние номера, двигаюсь к бабушке. Через некоторое время в дверь протискивается смущенная мама с листком в руке.

— Ты знаешь сколько лет нам надо работать с отцом, чтобы заработать такие деньги? — вполголоса со страхом спрашивает меня.

— Года три? — предполагаю.

— Это, правда, все законно? — интересуется, не слушая мой ответ.

— Все законно, никто не придет с обыском, — успокаиваю. — Только все равно не надо бы хвастаться перед знакомыми, — напоминаю.

— Я, что, совсем без головы? Даже отцу не скажу, — бурчит довольная. — Себе денег оставил? — интересуется.

Киваю.

— Вот тут новый адрес тети Светы. Завтра соберу ей посылку, передашь, — сообщает обычным голосом, протягивая листок с адресом. — Совсем взрослым стал, — констатирует, оборачиваясь в дверях.

«Ни слова против поездки сына-недоросля в большой город одного», — удивляюсь и радуюсь, что не было скандала. «Вероятно, от шока при виде таких денег не отошла», — предполагаю.

Принимаюсь за чтение газет, чтобы быть в курсе последних событий в стране и мире. Надеюсь, что встретив знакомые события или фамилию государственного деятеля, смогу вспомнить чего нибудь значимое из будущего. Вдруг пригодится мне в дальнейшем.

Родители выписывают газеты «Труд» и «Комсомольскую Правду» (мне). Журналы «Работница» и «Крестьянка» (маме из-за выкроек). «Смену» (мне — по настоянию Горкома ВЛКСМ).

Пролистываю первые страницы, отмечая привычное. Строится БАМ. Нечерноземье успешно развивается. «Союзы» с космонавтами летают в космос. В СССР готовятся к Всесоюзной переписи населения, Олимпийским играм в 1980 году и Всемирному Фестивалю молодежи и студентов в Гаване. СССР во главе соц. стран активно борется за разоружение и мир во всем мире.

В Китае недавно принята новая конституция. Происходит какое-то сближение Китая с ЕЭС. А с Вьетнамом у них затеваются какие-то «терки». Вспоминаю, что между ними должна вскоре случиться война. Когда, не помню! Вроде бы этой осенью или зимой. Мама, как и многие тогда, кинулась запасаться макаронами, спичками и солью. Помечаю.

Чаушеску из Румынии мотается по свету с визитами. Отметился в Китае и Великобритании. (Куда наши смотрят?)

Зацепился взглядом за Гондурас. Ничего интересного. Пробегаю глазами заметку. Зато вспомнился анекдот:

«— Что-то меня в последнее время беспокоит Гондурас! — А ты его не чеши!»

В Чили правит Пиночет. В Италии «Красные бригады» убили Альдо Моро.

Выписываю в тетрадь, что показалось мне интересным. Апрельская революция В Афганистане. Амин и Тараки.

Цепляюсь за Иран и вспоминаю про исламскую революцию и аятоллу Хомейни. «Уже была или еще будет?» — задаюсь вопросом.

Иду в комнату родителей за порцией более ранних газет. Сожалею, что нет у нас дома «Аргументов и Фактов». Вспоминаю, что когда буду в десятом классе мы подпишемся на этот бюллетень, размером с тетрадный лист, по рекомендации Райкома.

О революции в Иране ничего не нахожу. Только про беспорядки. Значит еще будет в ближайшем будущем. Помечаю.

Воюют в Никарагуа, в Эфиопии, в Ливане и других странах. В Кампучии Пол Пот.

Цепляет фамилия члена Политбюро — Кулакова Ф. Д. Он вроде вскоре должен умереть. Еще какие-то сплетни ходили, связанные с его смертью. Пытаюсь разворошить свою память из будущего. Ничего не вспоминается.

Пытаюсь найти ассоциативные цепочки: «От кого я слышал про сплетни? Вроде бы от отца, а он слухи принес с работы. Когда? В июле меня дома не было. Наверное, услышал в августе. Значит, умер раньше». Помечаю. Пригодится.

«Не мешало бы „Голос Америки“ на русском языке на магнитоле послушать. Почему раньше не пытался?» — сокрушаюсь.

Откидываюсь на подушку, глядя в потолок. «Как мне действовать в Питере, тьфу в Ленинграде?» — задумываюсь.

«А как действовали другие попаданцы?» — вспоминаю.

Один писал письма в перчатках чужим почерком Андропову и другим «силовикам» и разбрасывал по почтовым ящикам. Он пользовался доступом к какой-то сверхпамяти, полученной бонусом от инопланетянина. Чего я помню из его сообщений? Предателей: Калугина, самого молодого генерала из ПГУ КГБ, Полякова, генерала из СВР, Резуна из Европейской сети КГБ или СВР. (Не помню). Вспоминаю фамилии Пигузова и Толкачева без подробностей. Предатель Шевченко из МИДа какой-то важный пост занимал в ООН. Про взрывы в метро, устроенными армянскими террористами. Так-же главный герой сообщил об упавшем нашем спутнике с ядерной установкой на борту на территорию Канады.

Другой пользовался смартфоном. Помог задержать маньяка-насильника Григорьева в Ленинграде. За счет этого стал знаменит и легко вышел на Романова, Чурбанова и Щелокова. Сам убил Чикатило Андрея. В Шахтинске? Новошахтинске? Не помню. Знания о Григорьеве и Чикатило мне пригодятся. Жаль не помню фамилии других маньяков. В книге Романову понравилась песня Розенбаума «Дорога жизни».

Помню, когда сам прослушал ее на ЮТубе, тоже был поражен образностью сцен блокадного Ленинграда. Надо бы вспомнить ее. Может пригодиться. Через Романова главный герой вышел на певицу Сенчину. Или наоборот. Не важно. Вроде бы Сенчина была любовницей Романова. Отложу в «копилку» пока не знаю, что мне может помочь.

Вероятно, в первую очередь придется себе временное жилье. Это — у тети Светы. Потом выяснить, как организован прием в Обкоме КПСС в Ленинграде. Может просто послать письмо с интересной информацией на имя Романова? Вдруг дойдет. Он заинтересуется и захочет сам со мной встретиться. А что я напишу? Конечно, информация о Григорьева будет интересна. Но скорее всего, получится так, как обычно поступают с подобными письмами. Перешлют письмо в ГУВД Ленинграда. А там начнут меня мотать, откуда узнал о Григорьеве? Правдоподобной версии мне не придумать из-за незнаний Ленинграда и подробностей жизни Григорьева. Моментально засыплюсь. А дальше всплывет фантастическая версия о моем предвидении, провидении и здравствуйте врачи-мозголомы.

Нет. Надо искать пути, чтобы информация обо мне и некоторые важные сведения из будущего попали к самому Романову без промежуточных читателей. Необходимо будет собрать сведения о Романове и его ближайшем окружении. О родственниках, друзьях, доверенных помощниках. Где он живет, отдыхает и прочее. Любая мелочь может пригодиться.

У кого мне это узнавать? Конечно у ленинградцев. Придется «в темную» использовать тетю и Андрея Малышева. Тот, хоть и пэтэушник, но может чего-то слышал о «хозяине» Ленинграда. Возможно, придется познакомиться с будущим другом по военному училищу Эдиком Курочкиным. Он сам или его родители тоже могли чего-либо слышать.

Под каким предлогом своим «агентам» обосновать свой интерес к хозяину Ленинграда, чтобы не вызвать подозрений? Песни? Можно обосновать тем, что написал песню о блокаде и хочу подарить ее городу. А для этого мне нужно выйти на руководство Ленинграда. А кто главный? Романов. Кроме этого, я хочу зарегистрировать свои песни в ВААПе. Кто мне может протежировать? Опять же он. Вот для этого мне нужно просто передать ему письмо. Напрямую, естественно меня к нему не допустят. А вот выйти на его близких людей и передать письмо через них — вполне реально. Принимается! Осталось только решить, что можно и нужно написать в письме. Вероятно, для родных нужно писать одно, а в письме для помощников … Нет, помощники отпадают. Откуда я могу знать, кто из них «стучит» неважно кому?

Текст письма можно сочинить потом. Время еще терпит. Если за эту поездку мне не удастся выполнить мой план-минимум, то в августе придется повторить поездку. Конечно, мой план авантюрный и трудновыполнимый. Но ведь надо что-то делать!

Хочу послушать «Голос Америки» и раскинув антенны кручу ручку настроек. Ничего похожего. Может сегодня глушилки активно работают? Надо бы у Леднева поинтересоваться на каких диапазонах он ловит «голоса» на своем ВЭФе? Уже глаза слипаются. Надо спать ложиться. На сегодня хватит.

На следующий день в школе мне сообщали, что в следующий понедельник меня вызывают в Горком комсомола. Понятно. Объявят о поездке в лагерь комсомольского актива.

Прощаюсь с девчонками до сентября, а с ребятами тащим походный инвентарь для возврата в спортзал. С Беляниной поцеловались тайком в пустом коридоре.

Сегодня по плану еще покупка сумки для Ленинграда, баня и парикмахерская. (Оброс за время похода.) Еще надо вечером зайти к Малышевым и взять адрес Андрюхи в Ленинграде. «Тоже, наверное, придется немаленькую посылку тащить на себе. Его мама работает заведующей производством в заводской столовой и продуктов не пожалеет», — вспоминаю и заранее сокрушаюсь.

К часу ночи тащусь, сгибаясь под тяжестью груза на железнодорожный вокзал. Необходимо купить билет, на какой нибудь из двух проходящих ночью пассажирских поездов на Ленинград. По дороге развлекаю себя воспоминаниями. Припомнилось, что Андрея устраивать в Ленинградское ПТУ отвозил отец. По словам матери Андрюхи, от поезда при возвращении его привел какой-то друг. Причем брюки на дяде Володе были одеты ширинкой сзади!

Жизнь Андрюхиного отца оказалось недолгой. Через несколько лет он умрет от цирроза печени. Что примечательно, одновременно с ним хоронили его ровесника — секретаря нашего Горкома партии. Этот умер от сердечного приступа. «Один умер от удовольствий, другой износил сердце стрессами в партийном гадючнике. Ради чего строить карьеру?» — задумываюсь. «Только ради будущего своих близких и детей!» — заключаю.