XVIII

Ровно через две недели Фабиан сообщил Таубенхаузу, что проект доклада готов. Через несколько дней воспоследовало приглашение явиться к шести часам вечера.

В шесть часов с небольшим от бургомистра ушел последний посетитель, и Фабиана провели к нему в кабинет. Таубенхауз встретил его весьма благосклонно. В кабинете царил полумрак.

— Послушаем, что вы там придумали, — начал бургомистр, протирая очки носовым платком. — Станьте у моего стола. Я же сяду здесь и буду изображать публику. И давайте обойдемся без долгих предисловий, время — деньги.

Фабиан щелкнул каблуками и, галантно раскланявшись, встал у массивного резного стола, за которым якобы сиживал сам Наполеон. Таубенхауз сел на один из обтянутых черной кожей стульев, предназначенных для посетителей; от времени кожа на этом стуле потрескалась, и на ней виднелись бесчисленные тоненькие трещинки. Таубенхауз был в черном костюме, и, когда он двигался, Фабиан видел только его бледное широкое лицо под густой черной щетиной волос и золотые очки. Широкое лицо склонилось, и Фабиан начал свою речь.

— Я прибыл из маленького городка в Померании, — выкрикнул он, — где козы и гуси разгуливают прямо по Рыночной площади!

Широкое лицо под черной щетиной вскинулось кверху, золотые очки неодобрительно блеснули. Даже миниатюрные знаки отличия на орденской колодке пришли в движение и, казалось, подпрыгнули. Фабиан отчетливо видел это, хотя и не смотрел на Таубенхауза.

— Но и в этом большом и красивом городе, куда меня направили, часто еще можно видеть гусей и коз на Рыночной площади, — патетически продолжал Фабиан. — Эти гуси и козы — равнодушие, беспечность, косность!

Бледное лицо бургомистра раскачивалось из стороны в сторону, вдруг стали видны и руки.

— Замечательно, — смеясь, воскликнул Таубенхауз, — просто замечательно! — Он так смеялся, что стал кашлять и брызгать слюной.

— Новый дух должен воссиять над городом, — выкрикнул Фабиан, стоя у массивного резного стола, — духовные силы города должны прийти в движение, дремлющие умы и сердца — пробудиться! Долой равнодушие, беспечность, косность, к черту их! Как буря раздувает полупотухшее пламя, так новый дух должен из золы вызвать светлый святой огонь.

Таубенхауз поднял лицо и удовлетворенно кивнул.

Фабиан строил на его глазах новый «город с золотыми башнями», утопающий в зелени, переливчатый, как цветник. После того как он показал ему новый мост Героев с германцами, барабанщиками, гренадерами и Фридрихом Великим в центре, Таубенхауз выпрямился на стуле, сделал движение, точно собираясь вскочить, и несколько раз проговорил вполголоса: «Хорошо, хорошо!»

А Фабиан все строил и строил. Новая площадь Ратуши и на ней статуя Роланда — символ права и справедливости, новый театр, музей, стадионы, бассейны для плавания, магистраль Норд-Зюд, новая Вокзальная площадь с весело плещущимся фонтаном… Он никак не мог остановиться.

Таубенхауз кивал головой и время от времени восклицал:

— Хорошо, замечательно!

От этих похвал щеки у Фабиана покрылись румянцем.

Он был в ударе, говорил прекрасно и большую часть речи произнес, не глядя в записку. Прекрасно понимая, что она значит для него, Фабиан так часто ее перечитывал, что затвердил наизусть.

— У нас есть Музейное общество! — восклицал он. — Но оно спит! Есть Историческое общество, оно тоже спит. Между тем, вблизи города имеются замечательные древние гробницы. Есть у нас и Общество туризма, есть Общество содействия процветанию города, но все они спят, спят крепким сном! Пробудитесь, пора, пора! Прошли времена, когда одни зарабатывали деньги, а думали за них другие.

Таубенхауз засмеялся. Но то было последнее проявление его чувств, после этого он затих. Он сидел, вытянув ноги и вперив взгляд в потолок, усталый и с виду безразличный. Что он, вправду устал? «Да нет, нисколько, — решил Фабиан, уверенный в успехе своего дела. — Он не устал, но он слишком откровенно выражал похвалу своему подчиненному и теперь разыгрывает равнодушие. Я насквозь вижу тебя, Таубенхауз».

Фабиан кончил, Таубенхауз неторопливо встал и обстоятельно протер очки в золотой оправе. Он потянулся, словно его клонило ко сну.

— Что ж, хорошо, — пробормотал он с явно наигранным равнодушием. Потом он взглянул на Фабиана, скромно стоявшего у письменного стола. — Вы отлично поняли мысли, которые я вам изложил, — произнес он. — Ваш проект будет хорошей основой, спасибо. Попрошу вас еще составить мне список всех видных граждан, которым должны быть разосланы приглашения.

«Да, я тебя сразу понял», — подумал Фабиан, откланиваясь.

Он вернулся к себе в контору в прекрасном настроении.

— Фрейлейн Циммерман, мы получили весьма почетное задание, — начал он, и худощавая секретарша залилась румянцем радости. — Нам нужно составить список всех видных граждан, которые должны быть приглашены на доклад бургомистра. Вот какие мы теперь стали важные. В нашей власти оказать высокую честь и нанести глубочайшее оскорбление. Понимаете?

Поздно вечером в «Звезде» он заказал бутылку шампанского и полдюжины лучших сигар.

«Ты честно заработал это, Фабиан», — сказал он себе.