14

Прага

Томми справил Эдди лицензию на «кольт» калибра.45, упаковал, зарегистрировал, выписал нужные бумаги – все как положено.

Шведское посольство в Праге располагалось в отходящей от площади узкой улочке. Позади здания был парк. Ни открытых кафе, ни каких-либо других мест, с которых было бы удобно вести наблюдение, поблизости не просматривалось. Поэтому все, что оставалось Боману, – это прогуливаться взад-вперед по улице и полагаться на удачу.

День выдался жаркий и душный. Солнце стояло высоко. На Эдди были солнечные очки и кепка с надписью Havoline^[14], «сорок пятый» спрятан под курткой. Эдди вспотел.

Множество раз, словно чертов профессор Бальтазар^[15], прошел он мимо ворот посольства, держа в поле зрения оба выхода. Одна дверь была маленькой, другая побольше. Но движения людей почти не наблюдалось. Двое парней фотографировали друг друга на фоне ворот – то, чего Эдди никогда не понимал. Смотрите, это я и шведское посольство!

Время шло, и Боман все больше сомневался в успехе. Между пятью и половиной шестого несколько человек покинули здание через меньший выход. «Сотрудники», – решил про себя Эдди. Ни Майлза, ни Софии Бринкман среди них не было.

Эдди снова пошел вниз по переулку. В обычном месте он развернулся и направился вверх. Все оставалось тихо – ни один человек за это время не вышел из посольства. Около шести Боман решил прогуляться вверх-вниз в последний раз. На спуске ему повстречалась молодая женщина – коротко стриженная блондинка лет тридцати. Она улыбнулась и помахала рукой кому-то позади Эдди. Он прошел мимо нее, а потом повернул и двинулся обратно.

Теперь Эдди смотрел в спину этой женщине. Тот же, кому она махала, шел на него. Они остановились, обнялись, поцеловались и вместе зашагали навстречу Боману. Женщина смеялась – ее спутник рассказывал что-то веселое. Эдди сразу узнал его – такие не меняются. Глянцевые черные волосы разделены косым пробором. Голливудская звезда – из тех, кто курит всю жизнь, не рискуя заполучить рак. Майлз Ингмарссон.

Эдди сделал еще несколько шагов, потом остановился, а затем снова двинулся за ними, держа дистанцию. Спутницей Майлза была не София, а какая-то другая женщина. Иначе Боман занял бы удобную позицию, расстрелял их со спины и исчез.

Несколько минут пара продолжала идти вниз по переулку, удаляясь от здания посольства. Потом, к удивлению Эдди, они повернули в другой переулок, налево, и исчезли в воротах. Боман последовал за ними, прошел по боковому переулку метров тридцать и посмотрел на здание, перед которым Майлз и его спутница пропали из виду. Это был старый пятиэтажный особняк. Эдди повернулся к дому напротив – тот же стиль, та же эпоха. Переулок оказался совсем узким, здания разделяли какие-нибудь несколько метров.

На дверях дома напротив висел кодовый замок.

Эдди собирался было воспользоваться домофоном, когда дверь отворилась и на пороге появилась пожилая женщина.

– Добрый день, – сказала она по-чешски.

Боман придержал ей дверь, вошел в подъезд и поднялся по каменной лестнице на последний этаж, где было две двери.

Судя по табличкам на них, здесь располагались офисные помещения.

Эдди поковырял замок – его ничего не стоило отпереть отмычкой. Затем постучался – никаких признаков жизни.

На взлом замка ушло секунд тридцать, после чего Боман вошел в темное помещение без сигнализации. На каждом из трех выстроившихся в ряд столов стояло по компьютеру. На выходящей в переулок стене – четыре окна.

Майлза и Софию Эдди увидел сразу. Они сидели на третьем этаже на кухне в компании еще трех человек. На столе горели свечи, стояли бутылки, еда… Среди гостей была и та коротко стриженная блондинка. Сын Софии – светловолосый подросток – сидел в инвалидном кресле. Рядом с ним стоял крупный широкоплечий мужчина с торчащими «ежиком» волосами. Боман не знал, кто это такой, но это не имело никакого значения.

Он сфотографировал компанию на мобильный. Изображение на дисплее дрожало. Эдди подошел к окну и щелкнул. Потом отошел подальше и щелкнул еще раз. Томми должен получить снимки до и после.

Потом Боман положил телефон и взялся за «кольт». Взвесил его на ладони, подвигал предохранитель. Клик-клик-клик…

Она стояла совсем близко. София…

У Эдди пересохло во рту. Кровь стучала у него в висках. Он вытянул руку с пистолетом, прицелился в голову Софии, потом в Майлза, потом снова в Софию… Выполнить задание Томми не представляло проблемы.

Боман опустил пистолет. Потом поднял его снова.

Голова Софии.

Панг-панг.

Голова Майлза.

Все должно получиться. Пистолет старый, но надежный. 45-й калибр. Пули тяжелые и грубые, очень много пороха. Они наберут скорость, пойдут по прямой траектории и разнесут черепа вдребезги.

Эдди открыл окно. Подставил лицо теплому вечернему воздуху. Потом на шаг отступил в темноту, поднял пистолет и прицелился Бринкман в голову. Надавил пальцем на спусковой крючок. Задержал дыхание. Он должен был стрелять, но почему-то медлил. Она улыбалась. Она была готова рассмеяться – и Боман опустил пистолет.

Он не мог застрелить ее, когда она смеется. Решил подождать.

Краем глаза Эдди следил за тем, что происходило на кухне. Ужин в дружеском кругу, смех, еда, выпивка… Ему это мешало.

София перестала смеяться. Боман поднял пистолет и снова затаил дыхание. Указательным пальцем нажал на спуск. Но в тот момент, когда он должен был стрелять, София склонилась над сыном и взъерошила ему волосы.

И тут-то Эдди увидел картину другими глазами.

Пять человек за столом. Свечи, напитки, еда, радость, тепло, смех – все слишком уютно, по-семейному.

Уютно, по-семейному…

Боман в жизни не знал ничего подобного. То есть он слышал, конечно, что так бывает у других, но не представлял себе, как именно это происходит. И теперь вот как будто понял.

Эдди прикрыл глаза. Он проклинал себя за нерешительность. Мотнул головой, прогоняя гнев. Поднял пистолет снова. Прицелился, надавил на спусковой крючок. Но оружие вдруг отяжелело, а рука задергалась, затряслась. Боман попробовал держать пистолет двумя руками – стало только хуже.

Он понял, что теряет контроль над ситуацией. Застонал от отчаяния, удерживая пистолет на весу из последних сил, опять задержал дыхание. Руки у него тряслись. Ему вдруг захотелось разрядить всю обойму в эту чертову кухню.

Но ничего не получалось. Эдди опустился на пол и прижался спиной к тумбе письменного стола.

Чертов никуда не годный идиот…

Он сунул пистолет в рот и почувствовал вкус железа. Снова надавил на спуск. Но его тело имело свою волю и говорило на своем языке. И сейчас оно каждой своей частью противилось его желанию стрелять – будь то в Софию, в Майлза или в самого себя.

Пистолет упал на пол.

Все было кончено. Эдди сел на полу, глядя перед собой.

И в этот момент к нему пришло озарение. Оно, подобно солнечному лучику, пронзило мрак безнадежности. Он в тупике. Неспособность лишить себя жизни закрывает для него последний выход. Но лучик озарения, он здесь… «Сделай все наоборот», – внушает он Эдди.

Эдди Боман должен сделать все наоборот.