на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



1

16 апреля 1967 года

ВЫСОКИЙ СУД[3]

ОТДЕЛЕНИЕ: СУД КОРОЛЕВСКОЙ СКАМЬИ

ЗАЛ № 7

СУДЬЯ — м-р Гилрей

ДЕЛО: сэр Адам Кельно, д-р медицины,

против Абрахама Кейди и др.

Томас Баннистер и Брендон О’Коннер, уже в мантиях и париках, перешли Стрэнд, миновали оживленную кучку собравшихся журналистов и, войдя в Дом правосудия, поднялись по лестнице в совещательную комнату напротив зала № 7, где уже собрались Джейкоб Александер, мистер Джозефсон и Шейла Лэм.

Вслед за ними прошли в гардеробную сэр Роберт Хайсмит и его младший барристер Честер Дикс — в котелках и костюмах в тонкую полоску, неся под мышкой зонтики, а в руках — сумки с мантиями.

Сэр Адам Кельно, прибывший вместе с женой и Терренсом Кэмпбеллом, торопливо вошел в здание. В руке он держал скомканную телеграмму от сына.

— Вон идут Кейди и Шоукросс.

— Мистер Кейди, не скажете ли вы несколько слов…

— Простите, ребята. Строгий запрет. Никаких комментариев. '

— А что это за девушка?

— По-моему, дочка Кейди.

Появление Саманты и Реджи Брука не привлекло внимания.

Начало заседания приближалось. Перед дверями зала № 7, в холодном каменном коридоре, шумела толпа судебных приставов, помощников адвокатов, репортеров и зрителей.

В судейской комнате судья Гилрей поправлял парик и горностаевый воротник своей пурпурной мантии. На его хищном лице уже застыло привычное выражение полного бесстрастия и скуки — такую маску он избрал для себя на время ведения процессов.

Обе входные двери за зелеными занавесками распахнулись, и зал начал заполняться. Прямо напротив входа, на возвышении, находилась Королевская Скамья, предназначенная для судьи, а ниже — простые деревянные скамьи для адвокатов и их помощников, барристеров, прессы, присяжных и зрителей.

Кейди и Шоукросс сели позади Брендона О’Коннера в первом ряду мест для публики. Дэвид толкнул Эйба в бок и кивком головы указал на дальний конец ряда, где сидели Анджела Кельно и Терренс Кэмпбелл.

Эйб улыбнулся Саманте и Ванессе, которые уселись сзади него вместе с Лоррейн Шоукросс, Джеффри, Пэм и Сесилом. Потом он посмотрел в сторону адвокатского стола, где с непроницаемо спокойным лицом сидел Адам Кельно. Эйб, которому на протяжении его журналистской и писательской карьеры довелось беседовать с тысячами людей, сразу понял, что это спокойствие напускное, как только Адам, обернувшись, стал искать глазами жену и сына.

И тут взгляды Кельно и Кейди встретились. В первые мгновения они смотрели друг на друга с нескрываемой враждебностью, потом — испытующе и вопросительно. Эйба по-прежнему одолевала злость, но на лице Кельно вдруг выразилась растерянность, словно он подумал: «А что мы здесь делаем?»

Появились присяжные — восемь мужчин и четыре женщины, ничем не примечательные на вид. Двенадцать заурядных англичан, каких можно в любой момент встретить на улице.

Барристеры зашептались с адвокатами, зашелестели бумаги.

— Прошу тишины!

Все поднялись с мест, когда из двери позади Королевской Скамьи вышел достопочтенный судья Энтони Гилрей. Весь зал почтительно склонил головы, и он уселся в свое глубокое кожаное кресло с высокой спинкой.

Сэр Роберт Хайсмит энергично встал со своего места и завел непринужденный разговор с судьей, обмениваясь с ним замечаниями о том, сколько времени может продлиться процесс.

Томас Баннистер тоже встал. Типичный англичанин среднего роста и сложения, он излучал могучую энергию. Голос у него был тихий и казался монотонным, пока слушатель не улавливал в нем четкого ритма. Он согласился с тем, что процесс, вероятно, будет долгим.

Гилрей повернулся вместе с креслом к присяжным и выразил свое сочувствие, сказав, что им придется нелегко. Те промолчали.

— Я хотел бы спросить, нет ли среди вас кого-нибудь, у кого родственники погибли в концлагерях?

Баннистер и О’Коннер тут же вскочили. Баннистер обернулся через плечо и взглядом дал понять своему помощнику, что берет дело в свои руки.

— Если милорд намерен ввести такое ограничение для присяжных, то мы будем вынуждены просить о введении и других, противоположных ограничений — например, исключить из числа присяжных тех, кто питает особые симпатии к врачам, или к лицам, возведенным в рыцарское звание, или к бывшим польским националистам и так далее.

— Я только одно имел в виду, — ответил судья. — Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь, кто потерял родственников в концлагерях, пережил лишние страдания, выслушивая то, что будет говориться на этом процессе.

— В таком случае я не имею возражений.

Ответом на вопрос судьи было молчание. Тогда присяжных привели к присяге.

Когда сэр Роберт Хайсмит раскрыл перед собой на трибуне свои заметки и выпрямился, подбоченившись, наступила тишина — слышно было только, как тикают часы на стене между книжными шкафами. Он долго молча смотрел на присяжных и несколько раз откашлялся. В английском суде барристер обязан стоять на трибуне, что ограничивает его подвижность и жестикуляцию. Не имея возможности передвигаться по залу суда, он должен полагаться только на свои ораторские способности и быстроту соображения.

— Милорд судья, господа присяжные! — начал Хайсмит. — Мы рассматриваем здесь иск о возмещении ущерба, причиненного клеветой. Клеветой, должен сказать, такой злостной, какая редко становится предметом рассмотрения английского суда. Нам с вами придется на время забыть о благоустроенном Лондоне тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, потому что речь пойдет о кошмаре нацистских концентрационных лагерей, которые представляли собой жуткий ад, созданный два десятка лет назад руками человека.

Он высоко поднял экземпляр «Холокоста», нарочито медленно раскрыл его на странице 167 и, сделав долгую паузу, обвел взглядом присяжных. Потом он отчетливо прочитал:

— «Из всех концлагерей самой дурной славой пользовался лагерь „Ядвига“. Здесь штандартенфюрер СС доктор Адольф Фосс устроил экспериментальный центр для разработки методов массовой стерилизации, где в качестве подопытных животных использовались люди, а штандартенфюрер СС доктор Отто Фленсберг и его ассистент проводили и другие столь же чудовищные исследования на заключенных. В пресловутом бараке № 5, в секретном хирургическом отделении, доктор Кельно проделал пятнадцать тысяч или более экспериментальных операций без применения обезболивающих средств». Господа присяжные, позвольте мне повторить: «пятнадцать тысяч или более экспериментальных операций без применения обезболивающих средств».

Он со стуком захлопнул книгу, бросил ее на стол и воздел глаза к потолку.

— Что может быть ужаснее, позорнее и подлее, чем это обвинение?! — воскликнул он, приподнимаясь на носки и тыча кулаком в воздух, словно боксер. — Как можно сильнее оклеветать врача, чья репутация известна далеко за пределами его больницы? Я хотел бы повторить то, что написано в нашем исковом заявлении. И я прошу передать присяжным комплект его обоснований.

— У вас есть возражения, мистер Баннистер? — спросил судья.

— Что именно вы намерены передать присяжным?

— Обоснования иска, — ответил Хайсмит. — Согласованный комплект обоснований. Вот он.

Томас Баннистер взял у него папку и протянул сидевшему позади О’Коннеру, который перелистал лежащие в ней бумаги и прошептал ему несколько слов.

— Мы не возражаем, но с оговоркой. По этому делу уже было несколько предварительных слушаний, есть кое-какие дополнения, и могут возникнуть новые обстоятельства, имеющие отношение к делу.

Каждому из присяжных был вручен экземпляр обоснований. Хайсмит продолжал:

— В деле о клевете истец должен доказать три вещи. Первая — опубликовали ли ответчики эти слова? Этого они, впрочем, и не отрицают. Вторая — относятся ли эти слова к моему клиенту? И этого они не оспаривают. И наконец, являются ли эти слова клеветническими? Наша задача — доказать, что являются, если этого не признают сами ответчики. Собственно говоря, мое вступление на этом закончено, и я мог бы сказать ответчикам: пожалуйста, доказывайте, что вы правы. Однако я намерен сначала вызвать на трибуну сэра Адама Кельно, чтобы вы могли составить суждение об этом человеке и о том, насколько чудовищна возведенная против него клевета.

В голосе Хайсмита зазвучали иронические нотки.

— Конечно, ответчики будут утверждать, что пятнадцать тысяч — всего лишь приблизительная цифра и что мы не знаем, действительно ли он проводил все эти операции без обезболивания. Они скажут — может быть, несколько сотен или несколько десятков. Видите ли, на самом деле они этого не знают. Вы, конечно, примете во внимание, что сэр Адам Кельно не был немцем, не был нацистом, он был заключенным-поляком. Нашим союзником, который пережил невообразимые ужасы, которого спасло лишь то, что он был опытным врачом, и этот свой опыт он использовал для того, чтобы помогать товарищам по несчастью. Он был нашим союзником, благодаря мужеству которого выжили тысячи людей… Да, я не боюсь назвать цифру — тысячи людей он спас от болезней и смерти. Действительно, сэр Адам Кельно провел сам или помогал проводить около двадцати тысяч операций, но это были обычные, необходимые операции, и при этом он еще рисковал своей жизнью как член подполья.

Дальше сэр Роберт Хайсмит рассказал о приезде Кельно в Англию, о возведении его в рыцарское звание, о его выдающихся научных трудах.

— Этот человек обратился к нам, чтобы снять пятно со своего имени. Типография, напечатавшая эту книгу, — он схватил книгу и высоко поднял ее, — признала свою ошибку и нашла силы прислать извинения. Можно было бы ожидать, что и Абрахам Кейди вместе с Дэвидом Шоукроссом сделают то же самое, вместо того чтобы вынуждать нас встать на этот мучительный путь. Но они этого не сделали. Вы — британские присяжные, и вам предстоит решить, насколько серьезна клевета, возведенная против этого ни в чем не повинного человека.


предыдущая глава | Суд королевской скамьи, зал № 7 | cледующая глава