на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Сергей Стратановский

или

«Здесь что ни день умирает надежда-птица…»

Когда стирается грань между дозволенным и неподцензурным, для поэта, принадлежавшего к андеграунду советской поры, начинается самое главное и сложное, непредсказуемое. Зачастую вместе с ощущением освобождения наступает утрата былой определенности и гарантированности оценок, выставленных по принципу «не так, как диктуют с трибун, значит – хорошо». Падение железного занавеса поэты, рожденные в роковых тридцатых-сороковых, пережили по-разному. Соблюдая раз и навсегда принятый в нашей рубрике принцип, мы и на этот раз не будем никого ни с кем сравнивать, а просто обозначим, что в девяностые-двухтысячные путь Сергея Стратановского, одного из самых заметных поэтов ленинградского неофициального круга, выглядит заведомо непростым, и эта непростота обусловлена обстоятельствами, далеко выходящими за пределы одной отдельно взятой жизни и судьбы.

Внешне для Стратановского почти ничего не изменилось – вынужденная немногочисленность публикаций приобрела свойства немногочисленности, вызванной соображениями взыскательной разборчивости. Всегдашние серьезность и отточенность, почти формульность стиля также остались незыблемы, равно как и усложненность поэтического зрения, благодаря которой самый простой пейзажик или нехитрое рассуждение вбирают в себя контексты и смыслы, отсылающие к искусству самых разных времен и народов. Вот фрагмент стихотворения рубежа семидесятых-восьмидесятых:

Бог в повседневности:

в овощебазах, на фабриках

В хаосе матчей футбольных,

в кружке ларечного пива

В скуке, в слезах безысходности,

в письмах обиды любовной

В недрах библейских дубов,

в дрожи плоти от страха бескровной

Смотрит колхозник смиренный

на Его тонкотканный шатер…

Грань между миром овощебаз и библейскими событиями оказывается стертой, то и другое существует на равных правах. Реальность есть сумма воззрений людей, их взглядов на жизнь, и потому нет истинных и ложных картин мира, правильных и ошибочных убеждений. Перечень событий, система оценок, кодекс правил поведения оказываются тем более «верными», чем глубже они укоренены в традиции, чем больше людей являются (или являлись в прошлом) их носителями. Наиболее отчетливо эти творческие принципы реализованы в цикле стихотворных обработок фольклорных легенд, сказок, национальных эпических сказаний, позднее составивших книгу «Оживление бубна». Название, кстати, весьма символично – оно свидетельствует о намерении автора не просто стилизовать «Сказки разных народов» в современных стихах, но именно воссоздать, оживить даже не произведения искусства и устного творчества, но системы воззрений, упущенные из виду, лишь временно пропавшие из поля зрения людей нынешней эпохи. Чего стоит, например, сконструированный Сергеем Стратановским поверх временных и пространственных барьеров диалог Урал-батыра и Гильгамеша, заглавных героев башкирского и шумеро-аккадского эпосов!

Урал-батыр:

Много дел богатырских

совершил я, Урал-батыр:

Я со змеем Заркуном боролся

И с отцом его,

дивов владыкой, боролся,

Против зла их боролся.

Только главное зло

на земле обитает без тела

И лица не имеет.

Смертью зовется оно.

Как его победить,

рассказала мне девица-Лебедь:

………………………………………

Гильгамеш:

…заплакал я бурно,

когда друг мой Энкиду умер,

И пошел я от горя

к последнему морю на берег

И добыл на дне моря

цветок, на шиповник похожий,

Смерть саму убивающий…

И понес я народу своему,

не сорвав лепесточка даже,

……………………………….

Урал-батыр:

Ты не смог стать бессмертным –

владыка народа забытого.

Я им стану – я знаю.

Гильгамеш:

Берегись, воин сильный,

не стремись стать бессмертным, герой.

Нет в бессмертье веселья

зря к нему люди стремятся.

………………………………..

Урал-батыр:

Смерть не гостья, а вор…

Не бывает такого, старик.

Гильгамеш:

Знаю… видел… бывает.

Имена древних героев отсылают к двум разным эпическим мировоззрениям, отношениям к смерти, однако ни одно из них не отменяет друг друга, как непосредственная, «данная нам в ощущении» реальность современного мира не отменяет мифологические рациональности, лишь по видимости исчезнувшие, канувшие в прошлое. Напротив того, именно прошлое, древность гарантирует культурным смыслам долговечность и незыблемость. Есть и иные критерии фундаментальности этих смыслов: их тотальность и интенсивность. С этой точки зрения высокой степенью подлинности обладают воззрения не закрепляющие наличный порядок вещей, но обращенные к идеальному будущему, мечте, в частности – воззрения утопические. В давнем стихотворении «На смерть утопии» на вопрос «Кто такая Утопия?» ответ дается ясный и недвусмысленный:

Это утопленница

В мутной, нечистой воде,

В омуте дней настоящих

Вот и уложена в ящик

…………………………

Закопали, забыли

А ведь когда-то любили

Как же нам без нее

Совершенствовать технику жизни?

Строго говоря, смерть утопии так же невозможна, как и окончательное забвение уроков древних эпосов: даже советская утопия в своем раннем изводе, отмеченном почти космическим размахом перспектив и ожиданий, продолжает существовать об руку с современностью, ее поправшей. Отсюда в стихах Стратановского отчетливые мотивы поэзии молодого Андрея Платонова, особенно сборника «Голубая глубина»:

Прораб сказал:

движенье звезд

Прообраз нашего сознанья

Мы строим человеко-мост

над ночью мирозданья

Пролетарий – субъект созиданья

Демиург и космический мозг…

Как видим, поэтика Стратановского была и остается шире противостояния «советского» и «антисоветского», освобождение от цензуры не привело и не могло привести к автоматическому обретению осознанной непринужденности и правильности мировосприятия:

Пел советский певец:

«Как я счастлив, что нет мне покоя».

Вот и мне нет покоя,

и что хорошего?

Здесь порою такое

выползает из дыр и щелей.

Здесь что ни день умирает надежда-птица…

И ночами не спится,

а если заснешь под утро,

Лучший мир не приснится.

Дело не в наличии либо отсутствии внешних барьеров для поэтического высказывания. Дело, по Стратановскому, в природе самого этого высказывания. При всей кажущейся отвлеченности от привычного «лиризма» самовыражение подлинного поэта непременно должно быть связано с многочисленными смысловыми «фильтрами», зачастую отсылающими к далекому прошлому. Прозрачность этих фильтров – мнимая, они продолжают жить, они непосредственно и мощно воздействуют на реальность, по-разному преломляют основные потоки смыслов, воскрешают подлинную геометрию человеческого мира.


Библиография | Сто поэтов начала столетия | Библиография