Ах, на этой скамье

           Тою давней весной

      Аталанта ведь не

           Тяготилася мной,

И в ответ мои нежные речи не звала «чепухою одной».

      Я ей шарфик купил,

           Ожерелье и брошку, —

      Всё надела, мой пыл

           Оценив понемножку;

И под императрицу она неспроста причесалась в дорожку.

В театральный салон

           Я привёл мою пери;

      Издала она стон —

           И мгновенно за двери:

Духота, мол; одна толчея, и несносен ей этот Дандрери.

      «О, счастливчик, постой!

           По тебе эти стоны! —

      Так я мнил той порой,

           Помня флирта законы. —

Плеск и блеск! (Девонширский рыбак так, случится, похвалит затоны.)

      И воскликнет любой:

           „Ну, счастливчик вы наш!“,

      Как с невестой такой

           Подойдёт экипаж,

Когда бел ещё свадебный торт и пока желтоват флёрдоранж!»

      Тот тягучий зевок!

           Тот слипавшийся глаз!

      Тех фантазий поток,

           Что блаженство припас!

Уложил меня взор её вскользь и пришибла слеза напоказ.

      Видел, видел вполне

           (Сомневаться негоже)

      И томленье по мне,

           И тоску. Только всё же

Оглашенье ли мне предпочесть? Ведь лицензия выйдет дороже.

      «Как Геро, ты возжги

           Мне торшер Афродиты;

      Пусть не видно ни зги —

           Доплыву». — «Да поди ты…»