– Поворотись, сынку, – ухмыльнулся я. – Красавец. Все торговки твои. Красный как рак, Самойленко немного скованно рассматривал себя в зеркало. Примерка шла вовсю. Выглядел он справным хозяином: добротные юфтевые сапоги, штаны и пиджак из добротного сукна, белая «парадная» рубашка из хлопка, картуз. Все это преобразило сапера, а выправка лишь добавляла солидности. Этакий сверхсрочник, и на гражданке сумевший стать уважаемым человеком. Стоящий в стороне ефрейтор Иванов походил своей одеждой на бедного крестьянина, подавшегося в город на заработки. Лавров, лучший «револьверщик» в отряде, играл роль мастерового, сопровождающего хозяина. Я же в своей роли стал небогатым фабрикантом, одетым неброско, но с претензией на элегантность. Этакий денди русского разлива. Переодев в штатское солдат, я мог теперь спокойно ознакомиться с будущим ТБД. Кроме того, сказывалась инерция: если ты служишь – изволь надевать мундир. Не должны господа революционеры ожидать такого от жандармов. – Все, заканчиваем примерку. Фельдфебель, всю одежду аккуратно повесить, и чтобы она на виду не была, – приказал я Немову. Потом начались будни. Не привлекая внимания, ежедневно пять человек выезжали для помощи станционным жандармам. На укрепление, так сказать. Это происходило постоянно и особого интереса ни у кого не вызывало. Вот только там мы переодевались и с надежными проводниками отправлялись в город. Прошел целый месяц, пока все не побывали на «экскурсии». Этого было недостаточно, но минимальное знание города было получено. Выяснилась не совсем приглядная картина: у Лукьяновского замка постоянно толпились родственники и знакомые политзаключенных. Последним передавались продукты, различные вещи, даже обеды. Короче, о тюрьме как о месте заключения можно забыть. Хорошо, что еще заключенные не разбежались. Расследование покушения на Федорчука продолжалось своим чередом. В управление я буквально на крыльях прилетел. Отряд Гурко, перешедший Балканы, 5 декабря вошел в Софию, а сегодня в газетах написали об уничтожении армии Весселя-паши под Шейново и Шипкой. – Слышали новости? – крикнул я, залетая в канцелярию. – Вломили мы им. – Да, давненько нас так не радовали, – ответил пожилой письмоноситель. – Жалеете, что не в армии? – Есть маленько… – Почитайте, Сережа, порадуйте стариков, – предложил довольный Фекленко. – Старые канцелярские крысы, оказывается, кое-что могут. Вчитавшись, я мысленно обозвал себя идиотом. Знаменитое «Чигиринское дело».[52] В допросе атамана Олейника[53] проскользнула фигура некоего Михаила, якобы он должен был закупить для восставших оружие, причем этот Михаил подчинялся «царскому комиссару» Найде. – А этот Найда, Тарас Порфирьевич? – сказал я жалобно. – Молодежь пошла, дочитать уже лень. Сидит он в Лукьяновке. Естественно, никакой он не Найда, а Яков Стефанович. – Спасибо, Тарас Порфирьевич, что бы мы без вас делали. – Побежал в тюрьму? Напрасно, он не заговорит. – У меня заговорит. – Дай Бог, дай Бог. Тогда мы получим сведения о других бутовщиках. Зайдите, голубчик, к Павлу Даниловичу, он вас ждет. Найдя Белого, я поделился своими планами. Получив в ответ, что времена Ивана Грозного закончились, он потянул меня к Езжевскому. Михаил Казимирович, выслушав обе стороны, вздохнул и велел мне навести порядок в политическом крыле. Для приведения тюрьмы в божий вид на всякий случай я прихватил десяток штурмовиков. И не прогадал. На входе в замок нас привычно освистали дежурившие здесь студенты. – Митрофаныч, что это за балаган? Старик надзиратель, вытянувшись, отрапортовал: – Вашбродь, так намедни студентов привезли. А эти дружки ихние. – Ясно, давай веди нас к «узникам совести». Политическое крыло Лукьяновки встретило нас гулом и суетой. Заключенные переходили из одной камеры в другую, троица хорошо одетых молодых людей дымила в коридоре. – Вашбродь, разрешите… – услышал у себя за спиной. Поверив голову, я увидел двух надзирателей, несших шикарный обед. – Проходи, служивые. Кому пищу несем? – Господину Татищеву. – Сам сидит? – Господь с тобой, вашбродь, сынок… – Постой пока, сейчас мы порядок наведем. И вам полегче станет. Синицын, свистни… Переливчатый «разбойничий» свист мигом заставил всех замереть. – Значится, так, граждане заключенные, – скопировав я Жеглова. – С этого момента весь этот балаган заканчивается. Проходим все в свои камеры… – Как, вы смеете… Сатрап… Выстрел… – Больше в воздух палить не буду, следующий выстрел на поражение. – Ты… Выстрел… И говоривший студент мешком упал на пол. – А-а… Выстрел… И молодой денди, схватившись за ногу, осел на пол. Остальные заключенные мгновенно юркнули в камеры. – Закрывай страдальцев, отцы, – приказал я бледным надзирателям. – Готово, вашбродь. – Так, Синицын, бери пятерых и неси этих к врачу. Теперь вы. Мне нужен Стефанович, показывайте, где он сидит. Вытащив его из камеры, ребята сноровисто заломили ему руки и потащили по коридору. Такие методы гневно осуждаются что здесь, что на Западе. Вот только результаты дают отличные. А мне сейчас нужен только успех. – Заключенный доставлен, господин ротмистр, – рявкнул я, словно был на плацу. – Я требую… Легко бью Стефановича «вилкой» в горло. Для жизни не опасно, следов не оставляет, но воспитывает послушание. – Поручик, право, зачем вы так, – мягко выговаривает мне Белый. – Без разрешения рот раскрыл, господин ротмистр! – Но может, он попить хотел, а вы так. В этот момент с Белого можно было писать картину «Офицер и джентльмен». Ну прямо душка. Игра стара как мир, но она постоянно срабатывает. – Спасибо, можете подождать в коридоре, – обратился он ко мне. – А я останусь, господин ротмистр. У меня приказ, – тоном тупого и упрямого служаки ответил я. – Оставайтесь. Итак, господин Стефанович, меня интересует некий Михаил. – Я вам ничего не скажу, сатрап, мы боремся за счастье народа… Далее он понес стандартный бред интеллигента. Минут через пять Белый спокойно обратился ко мне: – В камеру, не получится у нас разговора. – Что случилось, Павел Данилович? – спросил я, едва за Стефановичем закрылась дверь. – Антураж не тот. Я не сомневаюсь ни в вас, ни в ваших молодцах. Только куда потом девать тело? Он просто так не заговорит. – Антураж вам надо? Есть у меня идея… Правда, сначала пришлось разобраться с текучкой. Визит начальника тюрьмы был ожидаем. Понятное дело, происшедшее, по его мнению, не лезло ни в какие рамки. О чем он мне и заявил. – Хорошо, Леонтий Карпович, давайте так, я достаю бумагу, что за политическое крыло отвечаю я. На вас остается всякая мелочь, вроде уголовников и должников. Вас это устраивает? – Да, но то, что… – Вы получите копию, заверенную в управлении. – Но по закону… – По закону… Леонтий Карпович, я отлично понимаю этот щекотливый момент. Молодые оболтусы из хороших семей играют в карбонариев. И вам приходится на многое закрывать глаза… А по-простому, стараться сберечь этих щенков от неприятностей. И родители, постоянно указывающие вам, что и как надо делать. И угрожают вдобавок, если дитятко пальчик прищемит. Так? Только честно. – Да, так. Извините, я не знаю, как вас по имени-отчеству? – Сергей Петрович. – Вы абсолютно правы, Сергей Петрович, и поймите меня правильно… – Отлично вас понимаю. Поэтому вам следует прибыть в жандармское управление, где вас и ознакомят с приказом. Как говорится, и овцы целы, и волки сыты. Если начальник тюрьмы просто старался досидеть до пенсии и поэтому никуда не лез, то второй визитер был его полной противоположностью. Коллежский асессор[54] Татищев встретил меня словно он барин, а я его холоп. – Что ты себе позволяешь? В Сибирь захотел? – начал он орать на меня, открыв дверь кабинета. – Совсем распустились… – А ну, пасть закрой, ты, собака, на кого тявкаешь? От такого Татищев впал в ступор. – Ты кого пугать вздумал? Или забыл, что твой щенок готовил мятеж? А ты, поди, потворствовал… Как говорится, лучшая защита – это нападение. Главное – ошеломить противника, заставить его оправдываться. – Недоглядел покойный Федор Савельевич, ну да ничего. Мы это гнездо каленым железом выжжем. Ошарашенный асессор начал что-то лепетать, но мой рык заставил его замолчать. – Значит, так, вот перо и бумага. Если не хочешь сесть лет на десять, пиши, все подробно пиши… – Да что вы несете… – опомнившись, начал он. – А вот ты, кажется, не понял, во что вляпался. Объясню. По уложению это называется мятеж и карается в основном веревкой. Каторгу еще заслужить надо. И щеголять знакомствами не надо… Не помогут, сейчас каждый сам за себя. Умри сегодня ты, а завтра я. Вот такая сейчас будет у всех философия. – Но я действительно ничего не знаю, – пролепетал испуганно Татищев. – Ни в каком заговоре я не участвовал. – А вы не думайте, вы пишите. За вас есть кому думать. Давайте начнем со знакомых вашего сына… Спустя час я читал его «докладную». Да, чиновник и есть чиновник. Приятно работать без дураков. Все четко и по полочкам разложено. Пора обрастать своей агентурой. – Ну, вот и ладно, а вы кричали… Разве можно так. И меня в неловкое положение поставили… – Извините… – Сергей Петрович, – подсказал я. – Извините, Сергей Петрович, нервы, – устало произнес он. – Пустое, право слово… Я все понимаю, не знаю, как вас по батюшке… – Герман Александрович. – Вы же на государевой службе, Герман Александрович, – польстил я ему. – Поэтому понять должны, что все это очень серьезно. Ваш сын заигрался в разбойников и ненароком попал в очень скверную историю. Я вам могу приватно сказать, что он в серьезном не замечен и по суду будет, скорее всего, оправдан. Но его репутация… Ведь он не понимает, что карьеры ему потом не сделать, а если он не расстанется со своим окружением, все закончится петлей. – Господи, я знал, что его увлечения добром не кончатся, – глухо сказал Татищев. – Теперь еще и суд… – Поймите меня правильно, мне он не нужен. Я готов отдать его вам, если вы гарантируете, что о нем я больше не буду читать рапортов. – Если я скажу вам «да», вы мне поверите? – Нет, но дам ему последний шанс. И вам тоже. Он у вас единственный сын? – Да. – Приходите завтра вечером. Заберете его сами. И сделайте так, чтобы он наконец попробовал настоящей жизни, иначе толку не будет… Место вольноопределяющегося в пограничной страже подойдет. До свидания, Герман Александрович. – До свидания, Сергей Петрович. Ну, с почином. Брать с него обязательство я не стал. Зачем? Этот лис отлично все понял. Не сомневаюсь, что непутевый сыночек уедет дня через два, как только задница отойдет от ремня.Казарма осназа