Там же. Спустя полтора часа.
Великий Князь и цесаревич Николай Павлович грустил. Жизнь проходила мимо, неподалёку вершились судьбы мира, менялись границы одних государств и исчезали с карт другие, время летело вперёд, а он до сих пор так и не совершил ни одного подвига. И неважно, что Цезарь или Александр Македонский в таком возрасте тоже ничего не успели сделать – голоногие древние дикари наследникам скифов не указ! Они не сделали…. а ему очень нужно сделать!
Вот Михаил Нечихаев намного ли старше? На семь лет всего, а уже капитан и кресты со звёздами на груди не помещаются. И первый бой принял как раз в одиннадцать! Эх, завидно становится… К Дашке Нечихаевой теперь и не подойти – нос воротит и требует доказательств храбрости. Девице, говорит, старшим братом гордиться должно, а кое-кому за широкой отцовской спиной прятаться не подобает. Врёт она всё, эта Дашка! Никакая у отца спина не широкая, он вообще ростом маленький. Ну и пусть! Зато Наполеон на три пальца ниже – Александр Христофорович по большому секрету сообщил.
А Дашка, хотя её по правилам приличия полагается называть Дарьей Касьяновной, противная. И как на такой в будущем жениться? И ведь придётся – сам обещал ещё три года назад. Но для этого необходимо стать героем.
Решено! Николай встал с дивана, где так удобно предаваться унынию, и пошёл готовиться к подвигам. Хотя чего уж там готовиться? Всё приготовлено заранее, и самое сложное, что предстоит, это выскользнуть из Михайловского замка незамеченным. Да, стоит поторопиться, пока война совсем не закончилась. А капитан Нечихаев не прогонит и домой не отправит, капитан Нечихаев человек хороший.
Казачий мундир Атаманского полка пошит недавно, потому сидит без изъянов, нигде не топорщится и не жмёт. Сабля кована как раз под его руку… пистолеты на пояс… Не забыть взять денег – мешок с харчами на себе тащить тяжело, а десяти рублей вполне хватит на пропитание по дороге. Мишке лучше ничего не говорить – мал ещё для войны. Вот письмо с объяснениями разве оставить?
Николай вздохнул и с тоской посмотрел на чернильницу и стаканчик с гусиными перьями – учителя не разрешали пользоваться вечными ручками, мотивируя необходимостью сначала поставить красивый почерк, и уже потом осваивать скоропись. Но деваться-то некуда! Чистая бумага ещё осталась?
На лист ложились ровные строчки, и даже привычные кляксы не портили настроение. А если буквы выводить покрупнее, то текста получится больше! И тут чуткий слух цесаревича уловил странный разговор за дверью:
– Не будет ли это считаться дезертирством, Абрам Соломонович? Всё-таки без приказа… – слышался взволнованный молодой голос.
– Какое тут дезертирство, Гриша? – отвечал приглушённый бас. – В действующую армию идём, не к тёще на блины.
– А ну как под трибунал потом?
– И что? Да пусть хоть сто раз разжалуют, чем во дворцовых караулках штаны протирать. Казак для битвы рождён, Гриша! Вот, бывалоча, мы с Михаилом Касьяновичем…
Николай насторожился, а молодой голос перебил собеседника:
– Не прогонит он нас, господин старший урядник?
– Нечихаев-то? Мы не скажем, что самовольно прибыли – пополнение, и всё тут. Успеть бы только до Кенигсберга к приходу "Забияки" добраться, а уж там… Одвуконь пойдём, тогда не опоздаем. Но выходить нужно сегодня в ночь.
– Боязно.
– Дело верное, Гриша. Вернёмся победителями, а их, как известно, не судят. Ты со мной?
– С тобой, Абрам Соломоныч.
От радости у Николая дыхание спёрло. Неужели Господь послал момент? Да, это он самый, можно не сомневаться!
Цесаревич на цыпочках подбежал к двери и рывком распахнул её:
– Здравствуйте, господа.
– Здравия желаем, Ваше Императорское Высочество!
– Мне послышалось, или тут составляется заговор?
Казаки посмотрели друг на друга, потом на Великого Князя. Старший, с бородой, закрывающей увешанную крестами грудь, вытянулся во фрунт:
– Никак нет, никаких заговоров!
– Врёте… – с обидой прошептал Николай. – Я всё слышал. Возьмите меня с собой, а то…
– А то что? – спрашивая, бородатый казак почему-то косился в сторону.
– А то не пустят меня, – цесаревич отвернулся, чтобы украдкой вытереть предательские слёзы. – Мне очень нужно. Вам тоже, да? Возьмите с собой, братцы!
Молодой, видимо тот самый Григорий, тихонько кашлянул, привлекая внимание:
– Выручить бы человека, Абрам Соломонович. Сам погибай, а товарища выручай.
– В поговорке про другое.
Но что-то в голосе старшего урядника было такое, что заставило Николая усилить напор:
– Я про вашу помощь никому не скажу. Только помогите до Нечихаева добраться, а?
– Точно не скажешь?
– Никогда-никогда, даже на исповеди!
– На исповеди можно.
– Так вы согласны?
Казак опять покосился куда-то в сторону и кивнул:
– Выезжаем немедля. Гришка, коней подбери казаку Николаю Романову! Пошевеливайся, храппаидол!