Глава 9

Капитан Иван Лопухин погрозил кулаком каркающим над головой воронам, но более решительных действий против них предпринимать не стал. Чёрные бестии со вчерашнего дня кружат огромной стаей, и совершенно не хочется повторить подвиг младшего сержанта Воейкова, давеча решившего спугнуть птиц пистолетным выстрелом. Бабахнул, и тут же был подвергнут жесточайшей бомбардировке. Печальный итог…

– А скажи мне, друг Теодор, – начальник штаба батальона забрал у командира лопату, которой тот орудовал с ловкостью, указывающей на многолетнюю привычку, – вот скажи мне, Федя… Не слишком ли мало одной нашей дивизии против всей наполеоновой армии?

– Да сколько той армии осталось? – легкомысленно отмахнулся майор Толстой, и достал из кармана трубку. – И потом, Ваня, твой бледный вид решительно нарушает всякую маскировку.

– На себя посмотри, красавчик, – нервно рассмеялся Лопухин, вгрызаясь лопатой в мягкий песчаный грунт. – Давно руки перестали дрожать?

Вообще, рытьё окопов является верным средством для устранения последствий неумеренных возлияний, и господа офицеры, страдающие от вышеупомянутых последствий, принимали участие в общих работах в лечебных целях, но исключительно добровольно. Генерал-майор Тучков, вчера поздравивший друзей с новыми чинами, предлагал день отпуска, но, по здравому размышлению, оба от оного отказались. Денис Васильевич Давыдов привёз неутешительные известия, подтвердившиеся данными разведки и донесением, присланным с воздушным шаром из ставки Светлейшего князя Кутузова, потому отдых сейчас подобен промедлению. А то и самой смерти.

– Копай, чего уж там…

Красногвардейская дивизия, спешно собранная в единый кулак, готовилась встречать неприятеля неподалёку от Минска, перекрыв единственную удобную для отступления дорогу. В том, что Бонапарт пойдёт именно здесь, сомнений нет, так как участь шведского короля, избравшего путь через Полтаву, Наполеона не прельщает. Там, с юга, из-за припятских болот показывает внушительный кулак армия генерала Барклая, собранная как раз для такого случая. Французы наверняка предпочтут привычного противника сомнительному удовольствию войны с дикими ордами калмыков, башгирдов, якутов, и более цивилизованных, но очень страшных казаков. Последние, правда, есть и у Кутузова, но в меньших количествах, что внушало супостату определённые надежды…

– А почто мы не на опушке леса окапываемся? – Лопухин вытер пот рукавом, и с кряхтением распрямился. – Оттуда в случае чего и смыться можно.

– Там тоже будем, – успокоил товарища Фёдор Иванович. – Шестая линия обороны как раз там и пройдёт.

– Какая? – удивился капитан.

– Что ни говори, а виргинский табак куда как лучше турецкого. У того и крепости настоящей нет, да и вообще…

– Зубы-то мне не заговаривай.

– А вот не нужно спать на военном совете.

– Ты тоже спал, – парировал Иван.

– Дремал, – нехотя согласился Толстой. – Только я потом у Миши Нечихаева тетрадь с записями взял.

– И что в ней?

– План нашей победы.

– Вот как?

– Сомневаешься?

– В победе? Нет, в ней не сомневаюсь. А вот в твоей способности разобрать Мишкин почерк – очень даже.

– Не дерзи командиру, герр Иоганн. И пошевеливайся, скоро брёвна привезут.

Красногвардейцы готовились к обороне основательно. Давно уже никого не удивляло требование императора избегать встречных сражений в чистом поле и при возможности зарываться в землю, так что лопата в вооружении солдата занимала почётное место наравне с винтовкой. Закапываться – тактика известная, ещё римляне окружали себя рвами и валами, так что она не вызывала отторжения даже у старых, начинавших службу при Екатерине, вояк.

Лейтенанту Нечихаеву проще – прежние порядки он застал самым краешком, и рытьё окопов полагал чем-то само собой разумеющимся. Правда, гусарские полки готовили для другой войны, делая упор на диверсиях во вражеских тылах, уничтожении штабов, захвате и удержании переправ, но и обороне уделялось немало времени. Немногим меньше, чем минному делу.

– Что вы думаете об это позиции, Денис Васильевич? – Мишка с некоторой долей сомнения осматривал небольшой пригорок, при общей гладкости местности позволяющий хорошо видеть первую линию окопов. – Подойдёт сия точка?

– Непременно, Михаил Касьянович, – отозвался Давыдов, в отличие от большинства офицеров оставшийся в звании капитан-лейтенанта. – Как раз на пределе дальности наших винтовок, а для артиллерии вполне подходящая дистанция.

– Тогда работаем, – Нечихаев соскочил с коня и махнул рукой ожидающим в отдалении казакам. – Соломоныч, давай сюда!

Заскрипели несмазанные оси крестьянской телеги, гружёной грубо сколоченными ящиками, и лейтенант поморщился. Пожалели дёгтя, черти бородатые! Оно, конечно, понятно… развалюха одноразовая и к вечеру сгодится разве что на костёр. Но до чего же противный звук.

– Где ставить, ваше благородие?

– Займётесь разметкой, Денис Васильевич?

Капитан-лейтенант кивнул, указал ближайшему казаку на охапку заострённых колышков, сам взял большой деревянный молоток, и отправился указывать места закладки фугасов. Самое командирское занятие, тем более кому, как не флотскому офицеру, на корабле ночующему чуть ли не в обнимку с пушкой, разбираться в артиллерии? Ну, не то, чтобы всеобъемлющие знания, но нет в дивизии иных специалистов. Рассчитать зону поражения при ракетном залпе? Вот тут любой сержант справится, но предположить где французы могут расставить свои орудия… Следовательно Денису Васильевичу и карты в руки.

А Нечихаев занялся минами. Несколько человек копали ямки, а сам лейтенант осторожно укладывал в них ящики, вставлял запал, и засыпал взрывное устройство, оставляя снаружи торчащие металлические усики, возвышающиеся над землёй на пару вершков. Жалко только, порох дрянной, трофейный, но, даст Бог, его силы хватит для отправления в короткий полёт разнообразного каменного и железного хлама, в избытке присутствующего в фугасе. А там, где колышки повязаны белой ленточкой, можно не жадничать – малую толику "чёртова зелья" производства заводов княгини Лопухиной удалось выпросить у запасливого Александра Никитича Сеславина, и в сих местах наполеоновых пушкарей будут ожидать особо неприятные сюрпризы. Впрочем, им никто и не обещал выстланных красными коврами и розовыми лепестками дорог. Как однажды выразился государь Павел Петрович: "В России жёстко стелят, а спать ещё жестче".

– Михаил Касьянович, вы не могли бы отвлечься на некоторое время? – отец Станислав стоял у крайнего колышка, не решаясь ступить на размеченный под минное поле участок, и всем видом своим выражал крайнее отчаянье. – Извините, что помешал, но обстоятельства таковы, что без вашего вмешательства никак не разрешить. Понимаете, в чём дело…

– Подождите, святой отец, – Мишка обернулся к казачьему уряднику. – Справишься без меня, Абрам Соломонович?

– Да не впервой же, – тот перекрестился двумя перстами и ещё раз заверил. – Не извольте сомневаться, в лучшем виде сделаем.

– Буду надеяться. – Нечихаев отряхнул с колен приставшую пожухлую траву и поспешил к ксендзу.

Надо заметить, что католический священник в данный момент более напоминал сторожа хлебных складов где-нибудь в Тамбове или Воронеже, чем лицо духовного звания. Ранние заморозки заставили его одеть овчинный полушубок и меховую шапку, а висевший на плече старинный мушкет придавал картине дополнительную достоверность. Разве что небольшой медный образок, пришитый вместо кокарды, нарушал гармонию, а без него – вылитый русский мужик.

– Слушаю вас, пан Станислав. И здравствуйте.

– И вам здравствовать, господин лейтенант, – ксендз замолчал, немного помялся, и решительно перешёл к делу. – Видите ли, Михаил Касьянович, я столкнулся с некоторыми трудностями, разрешить которые самостоятельно никак не могу.

– Да? И каковы же они?

– Ко мне обратились с просьбой о проведении молебна, и так как батальонный священник отец Михаил находится на излечении после ранения…

– Такие вопросы находятся в ведении вышестоящего командования, пан Станислав, – перебил Нечихаев. – Обратитесь по команде.

– К кому? Наш отряд является самостоятельной войсковой единицей, а Денис Васильевич, как его командир, ещё вчера ответил, что не намерен влезать в межконфессиональные… хм… дальше он сказал совсем грубо.

– Причём здесь эти… межконфессиональные?

– Так я же католик!

– Давно? Ах да, извините.

– Вот! – ксендз поднял указательный палец, как доказательство неизвестно чего. – Но люди перед решительной битвой желают исповедаться и причаститься, так что отказывать им в этом – большой грех.

– Определением степени греховности занимается Священный Синод, пан Станислав, а у нас регулярная армия. Вы хоть и состоите в ополчении, но в соответствии с приказом Светлейшего князя фельдмаршала Кутузова…

– Так точно, господин лейтенант, здесь армия! Потому соблаговолите принять рапорт.

– Что это? – Нечихаев с подозрением взглянул на сложенный вчетверо лист бумаги.

– Прошение о зачислении на вакантную должность отрядного священника и обязательство проводить богослужения по православному обряду установленного образца.

– Даже так? – Мишка забрал бумагу, развернул, и пробежал взглядом по выписанным каллиграфическим почерком строчкам. – Простите, а что обозначают слова "а так же муллой из расчёта одной пятой оклада денежного содержания"?

– Так ведь у нас четверо гусар татарского происхождения, господин лейтенант. Как можно оставить их без божьего слова?

– Вы владеете арабским?

– Зачем? Ведь они, слава Господу, русские татары, а не турецкие, значит, могут молиться по-русски.

– Интересный подход к делу, пан Станислав. Иезуиты просто обзавидуются.

– Мнение этих завистников меня не интересует. Так подпишете рапорт, Михаил Касьянович?

– Под вашу личную ответственность. И сразу после принятия православия непосредственно вами.

– Разумеется, господин лейтенант, разумеется… Разрешите приступить к выполнению обязанностей?

– Идите, – Мишка улыбнулся, когда ксендз чётко повернулся через левое плечо и звякнул шпорами на великоватых, видимо снятых с француза, сапогах.

Удивительные люди, эти поляки! Каждый в отдельности – милейший и толковый человек, храбрый вояка, а как народ вообще – сволочь на сволочи. Парадокс…