Неделю спустя. Где-то под Минском.

В сам город решено было не заезжать, так как по слухам и результатам допросов попадавшихся по дороге французских солдат, в Минске стоял крупный гарнизон. Даже пан Пшемоцкий не стал возражать и выказывать ненужную храбрость, и благоразумно согласился взять южнее. Даже для виду не стал сопротивляться, видимо окончательно обрусел. Случается же такое на свете, да?

Не доходя до Пуховичей, остановились на привал. Не то, чтобы сами сильно устали, но ведь лошади не железные, и им, в отличие от людей, нужно давать роздых. Кузьма Петров, добровольно принявший на себя обязанности командирского денщика, развёл костёр на берегу не отмеченной на картах речушки, и отправился к воде с удочками. Рыба не самая лучшая замена мясу, но уже несколько дней приходилось рассчитывать лишь на подножный корм, перебиваясь ухой и жареными с картошкой белыми грибами, благо последние по осеннему времени находились в немеренных количествах. Удивительно было, кстати, обнаружить под Минском громадные поля с редким для России земляным яблоком. Сей заморский овощ с большим трудом приживался в центральных губерниях, а тут на тебе… Земледельцы-энтузиасты!

Но как же вкусно её кушать, когда прутиком выкатишь горячую из углей, разломишь хрустящую корочку, пачкая пальцы, посыплешь крупной серой солью… Или почищенную отварить в котелке, а потом заправить мелко порезанным салом, и растолочь. Жалко вот, что гранаты кончились, а то были весьма удобны для приготовления этого блюда. Говорят, будто сам государь-император Павел Петрович подобную кулинарию одобряет. Особенно с соловецкой селёдкой, солёными рыжиками, и под хлебную слезу тройной очистки. Самый что ни на есть русский продукт – ни с коньяком, ни с винами такого чудесного сочетания не даёт, исключительно с водкой. А здесь люди нутром это чуют, что ли?

– Дым от костра не привлечёт внимание незваных гостей? – забеспокоился Пшемоцкий. – Дрова сырые…

– Если только на запах еды сбегутся, – немного легкомысленно ответил Давыдов. – Или жалко будет делиться?

– Мне? – пан Сигизмунд изобразил ненатуральное удивление. – Для французов я не пожалею самого дорогого, что у меня осталось.

– Самогону?

– Пороха и пуль! – шляхтич погладил лежавшую на коленях кулибинку и заинтересованно спросил. – А разве у нас осталось чего-нибудь… ну, вы понимаете?

– Представления не имею, это нужно у Кузьмы спрашивать.

Пшемоцкий улыбнулся – за время пути бывший крестьянин, а ныне "вольнонаёмный народный мститель", как окрестил его Денис Васильевич, проявил удивительный талант в снабжении маленького отряда съестными припасами. Природная склонность тому причиной, или наследственный разбойных нюх, но в покинутых жителями деревнях и сёлах партизан всегда находил выпивку и закуску. Пусть не ахти какие разносолы, но сало в его заплечном мешке не переводилось, а позабытая спешащими хозяевами горилка отыскивалась даже будучи закопанной в землю. Полезное в походе свойство, что ни говорите.

– Не буду отвлекать нашего кормильца от рыбалки, – решил пан Сигизмунд, и поудобнее устроился у костра. – Думаю, что русский народ в неизбывной доброте своей не обойдёт чаркой сирого польского шляхтича. Хотя… какого там, к чертям, польского!

– В каком смысле? – удивился Денис Васильевич.

– В прямом, – Пшемоцкий нервно дёрнул щекой. – Мой батюшка умер за полтора года до моего рождения… да… И ходили упорные слухи, что появлению на свет божий наследника славного рода поспособствовал некий униатский священник, холера ему в бок.

– А вы не пытались найти его и поговорить?

– Пытался, – пан Сигизмунд горько вздохнул. – После того, как мы стали подданными российской короны, отец Андрей принял православие и получил приход где-то на Волыни, а предполагаемая родня даже на порог не пускает. Скверные люди, эти Достоевские.

– Кто, простите?

– Достоевские, – повторил Пшемоцкий. – Голодранцы, холера им в бок.

– Подождите-подождите… – капитан-лейтенант глубоко задумался. – Сёйчас вспомню… Нет, забыл! Хотя… Если не ошибаюсь, то это потомки бежавшего в Литву Василия Ртищева? Да, точно так и есть!

– Предательское семя.

– Нет, вы не правы, Сигизмунд Каземирович, Литва тогда была вполне русским и православным государством, так что не стоит говорить о предательстве.

– Да?

– Совершенно верно. И вы, как я понял, являете собой пусть и побочную, но всё же прямую ветвь старинного дворянского рода.

– Русского рода?

– Ну не китайского же?

Теперь уже пан Сигизмунд впал в задумчивость. На лице его явно читалась борьба, ведомая с самым серьёзным противником – с самим собой. После длительного молчания он наконец-то принял решение, о коем сообщил громко во весь голос:

– Ненавижу, поляков, пся крев! Представляете, Денис Васильевич, они почти тридцать лет прельщали мою православную душу ложными посулами, и лишь кровь истинного сына Отечества нашего… Кстати, а вы согласитесь стать моим крёстным отцом?