Х
отя мой отец долго работал в авиации, он всегда был человеком сугубо земным, предпочитающим всему остальному фаршированную рыбу и смешливых блондинок. И все же лучшую часть жизни он, как ангелы, провел в эфире. В России отец жил на коротких волнах. Они уносили его вдаль, не отрывая от родной почвы. Магия западного радио преображала отечественную действительность, да-иая ей дополнительное - антисоветское - измерение. Не мудрено, что отец знал все лучше других, особенно, когда приходил его черед вести политинформацию. Кривя душой, он знал правду, счастливо живя в двух мирах сразу. Главное было их не путать, но как раз с этим у отца были трудности, которые и привели его в Америку.
Оставшись наедине с голой однозначностью, отец затосковал, как новообращенный атеист: в Америке правду не прятали, ее не было вовсе. Опечаленный открытием, отец сменил I эфир на рыбалку, оставив привычку толковать • реальность в обидном для нее ключе. I
Ему никто не мог помочь. Мне еще не при-* ходилось встречать человека, которого бы не* обманула свобода. Я, например, ждал от нее I худшего. Считалось, что в обмен на волю Запад «потребует от нас кровавого пота. Со сладостра- I стием будущих мучеников мы распинались в го- ' товности мести американские улицы, еще не • догадываясь, как трудно попасть в профсоюз I мусорщиков. I
Свобода не подвела: она оказалась и лучше, I и хуже, чем о ней думали. Я учился ее ненави- \ деть, глядя в голубой экран. Господи, как меня* бесила реклама! Бунтуя против мира, где счас-: тье приходит в дом с новой сковородкой, я как-; то сказал Довлатову: I
- Будь Америка мне родиной, я бы взрывал* телевышки.* в
- Что тебе мешало это делать дома? - спро- I сил Довлатов, и я охладел к терроризму. •
Более того, со временем я научился любить* рекламу за композиционные вериги. Целена-* правленная, как проповедь, и хитроумная, как • акростих, она ставит перед автором ту голово- I ломную задачу, с которой не справлялись до- • ма - убеждать обиняками.» Оценив хитрость телевизора, я стал относиться к нему с уважением. В экран ведь влезает очень маленькая часть реальности, а кажется, что - вся. Секрет телевидения еще и в том, что его проще освоить. Живая картинка больше похожа на мир, чем мертвые буквы, но врет она также. Причем в каждой стране по-своему.
Я убедился в этом, включая телевизор там, куда меня заносило. Даже на непонятном языке он выдает сокровенные тайны народной души и подспудной фантазии. Так, в Рио-де-Жанейро есть канал, где всегда показывают триумфы бразильской сборной - голы здесь забивают только в чужие ворота. В Мексике героини сериалов обычно блондинки. Лишь Катманду оставил меня в неведении: в отеле не было телевизора. Я строго указал на промашку хозяину, но он ловко выкрутился:
- Видите ли, сэр, - (напрасно я надеялся, что меня будут звать «сагибом»), - в Непале еще нет телевидения.
Пока я осваивал чужой эфир, мой отец в него кернулся. До его дома в Лонг-Айленде дотянулась невидимая (точнее - видимая) рука Москвы, и он стал забрасывать удочку через забор, чтобы не отрываться от экрана. Жизнь отца приобрела вожделенную двусмысленность. Мир его вновь делился на две неравные части. Меньшая питала тело, большая - ностальгию. С тех пор, как отец I смог следить за проделками Жириновского, для • Америки он был потерян. Война для моего отца» теперь шла в Чечне, своим мэром он считал Луж-* кова, даже об американской погоде ему рассказы- • вали московские синоптики. t
Как женщина в песках, телевизор сужает кру- j гозор до тех пор, пока ты не перестаешь верить • в окружающее. То, что за окном, кажется досад- \ ной частностью того, что на экране. Глядя на отца, я вывел эмигрантский закон,*