Глава первая,

в которой оказывается, что краевой прокурор должен владельцу казино «Коралл», а владелец казино «Коралл» должен Аллаху

Руслан сидел в своем кабинете на третьем этаже и смотрел на мониторы системы наблюдения. Картинка прыгала, как пиратская копия; по экрану электронной рябью ползла красивая жизнь – глубоко декольтированные вечерние платья, красные длинные ноготки красавицы-крупье, бешено вращающийся в рулетке шарик и бокал с дымчатым, как топаз, коктейлем, поставленный на зеленое сукно игрового стола.

Вокруг тонкой ножки бокала неожиданно обвилась чья-то ладонь. Ладонь была широкой, как лопата, и из нее вырастали пять коротких, украшенных черными накладными ногтями пальцев. На среднем сиял бриллиант размером с фундук.

Изображение сдвинулось еще чуть-чуть, и под камеру, подобно океанской рыбе, вплыла сама обладательница бриллианта, накладных ногтей и бокала с затейливым коктейлем. Серебряное шитье, обтягивающее мощный ее круп, засверкало в свете двухметровой люстры, свисающей с расписного потолка.

Из-под декольте, как из-под дынной плети на бахче, вздымались две перезрелых груди невиданных размеров. На дряблой коже ослепительно сверкали бриллианты.

Бриллианты и круп принадлежали супруге губернатора Озерова, по совместительству занимавшейся бизнесом. Ольга Николаевна Бабец владела небольшим домостроительным комбинатом, который за последние три года выиграл все сколько-нибудь завидные тендеры на возведение жилья, скромной фабрикой по производству пластмассовых стульчиков и формочек (фабрика имела удивительную прибыль, ибо Кесаревский НПЗ поставлял туда полипропилен втрое ниже себестоимости), а также заводиком по производству тротуарной плитки. Существование заводика оказало заметное влияние на городской ландшафт Кесарева: дороги даже в центре города не асфальтировались годами, на это не хватало денег, однако тротуары и площади ежегодно прирастали все новыми и новыми километрами веселенькой разноцветной плитки.

Однако главным бизнесом Ольги Николаевны была рыба: двенадцать принадлежащих ей траулеров и три ярусолова с удивительным постоянством получали половину краевых, распределяемых губернатором квот на вылов минтая, краба и трубача.

Несмотря на изрядное состояние, Ольга Николаевна Бабец не любила играть в казино. Зато она постоянно назначала там деловые встречи, с удовольствием поглощая немыслимые количества любимой ею гусиной печенки, баранины на косточке и малины, – и никогда не расплачиваясь по счету. Редко-редко она подходила к столу в «блек-джек» и разменивала сотню на мелкие фишки. Играла минут пять-десять. Если проигрывала, начинала спорить с крупье и орать, как на рынке.

Вот и сейчас она, стоя у рулетки, нерешительно потянулась и поставила две двадцатипятидолларовые фишечки – на черное.

Полный румяный мужчина, стоявший по ту сторону стола, – прокурор края Андриенко, – поставил три тысячи на первую треть. Третий игрок, среднего калибра авторитет по кличке Костя Покемон, кинул две штуки безо всякой видимой системы.

Колесо рулетки закрутилось, шарик заскакал по номерам, сверкая ртутным блеском, Ольга Николаевна дернулась забрать одну из фишек, потом передумала. Покемон, торопясь, раскидал фишек еще на две тысячи.

Улыбнулся и сказал что-то на ухо прокурору.

Руслан напрягся. Андриенко был назначен в край недавно, но в соответствии с новым пониманием роли прокуратуры развернулся круто. Он уже поменял управляющих на пяти предприятиях, обложил данью ментов и судебных приставов, и в настоящий момент выяснял отношения с ФСБ. А стало быть – и с покровителями Руслана. Свою бескомпромиссность Андриенко объяснял удивительно просто. «Я два миллиона заплатил за назначение, – говорил он, – надо отбить».

Шарик рулетки провальсировал по кругу последний раз, заколебался и скатился на цифру «13». Черные.

Ольга Николаевна сгребла выигрыш, повернулась и поплыла по залу, раздвигая могучим серебристо-черным форштевнем губернскую элиту.

Андриенко рассерженно покосился на Костю Покемона: тот выиграл довольно много. Костя в ответ осклабил белые волчьи зубы.

Нет, это совсем не голливудский фильм, – раздраженно подумал Руслан, обозревая мониторы. В голливудских фильмах в казино играли одни молодые женщины в платьях, сидящих на них, как шкурка на абрикосе, и обольстительные мужчины с повадками Джеймса Бонда. Среди русской публики мало кто уступал Ольге Николаевне габаритами, и только китайцы, – молодые, холеные, худощавые, сверкали раскосыми глазами и белоснежными манишками. Китайцы постоянно приезжали в Кесарев. В самом Китае азартные игры были запрещены, и в приграничном Кесареве число казино перевалило уже за двадцать. Почти половина из них китайцам и принадлежала, но даже Руслану, чье казино считалось за элитный клуб, китайцы приносили больше половины дохода.

Надо было идти вниз и приветствовать Ольгу Николаевну, но что-то удерживало Руслана на месте. Предчувствие. И нехорошее. А предчувствия Руслана никогда не подводили. Без них бы тридцатидевятилетний выпускник физмата, бывший комсомольский активист и сын ссыльного чеченца Руслан Касаев никогда бы не стал одним из крупнейших бизнесменов Кесаревского края. Косточки его бы давно сгнили в земле.

Руслан поднялся из-за стола и подошел к пуленепробиваемому окну. Там, внизу, лежала ухоженная сентябрьская ночь: лепестки роз на клумбах сплетались в слово «Коралл», море дышало влагой и солью, и в фонтанах, подсвеченных мощными прожекторами, прыгали красные и зеленые шарики.

Пора было идти к губернаторше. Руслан отвернулся от окна и взглянул на себя в зеркало. Точеный римский профиль. Тщательно выбритый час назад подбородок. Совершенно белая кожа – чтобы она была еще бледней, Руслан почти никогда не ездил на юг и даже летом две недели провел на Аляске. Безукоризненный черный костюм в тонкую полоску, белая рубашка, шелковый галстук и туфли от Джона Лобба, и подо всем этим – безупречно сложенное, высокое и поджарое тело.

Он бы ничем не отличался от европейца, если бы не волосы цвета дегтя и черная волчья щетина, вызревавшая на щеках с удивительной скоростью: Руслан брился два раза в сутки, как минимум. Это было тем более обидно, что предки Руслана происходили из Гуни, гуноевцы считались казацким тейпом, и из четырех братьев Руслана трое были рыжеволосыми и голубоглазыми.

Над стремлением Руслана выглядеть как русский, – он даже официально поменял отчество с Абусалимович на Александрович, – в городе подшучивали, но шутить удавалось только очень влиятельным людям.

Как и большинство чеченских коммерсантов и тем более бандитов, Руслан мастерски владел искусством мгновенно превращать безобидное застольное вышучивание в жесткий наезд с криками «да как ты, сука, меня назвал?» – наезд, после которого собеседник оказывался кругом виноват перед Русланом, а то и должен ему.

Но сейчас из старинного зеркала в золоченой раме на Руслана глядел человек с типично европейской – ну, скажем, итальянской – физиономией в безупречном деловом костюме; и никто бы при случайном знакомстве не заподозрил, что по-настоящему фамилия этого европейца писалась даже не Касаев, а Хасаев.

Слишком известная фамилия.

Он бы и сам хотел это забыть.

За окном послышался легкий шум, и Руслан снова повернулся к стеклу. У подъезда стояли два черных «лексуса», оба в сопровождении джипов охраны. Раскосые их фары отражались в струях фонтанов, и суровые охранники в камуфляже следили за сине-красным швейцаром, распахивающим дверцу первой машины.

Из машины показалась лысая голова Артема Сурикова, – хозяина половины кесаревских заправок и Кесаревского НПЗ. Отсюда, сверху, Суриков казался смешным толстеньким человечком с оттопыренными ушками, – но Руслан знал Артема Ивановича за одного из самых богатых и опасных людей края.

Из следующей машины выскочил плотный пятидесятилетний человек в джинсах и простой белой майке. По виду его можно было принять за охранника Сурикова или бандита. Это был начальник краевого управления ФСБ генерал-майор Савелий Рыдник, неофициальный партнер и Сурикова, и Руслана. Рыдник протянул руку, и на асфальт, напоенный сполохами огней и фонтанов, ступила стройная красавица в розовом платье, тесном и прозрачном, как шкурка сосиски. Лола, поп-звезда краевого значения и жена Рыдника. К удивлению Руслана, генерал приехал не с девочками, а с женой.

Руслан обреченно подумал, что теперь-то ему точно придется спускаться к гостям.

Дверь кабинета приоткрылась, и на пороге показался Рома Вишняков, занимавший в казино должность, официально именовавшуюся «менеджер по связям с общественностью». Рома был выпускником ГИТИСа и инструктором по дайвингу. Он проводил лотереи, развлекал гостей, поставлял им проституток, а в случае надобности мог и сам оказать помощь богатой скучающей даме. Говорили, что услугами Ромы пользуется и сама губернаторша.

– Руслан Александрович, – сказал Рома, – там подъехали Суриков и Савелий Михайлович. И еще мент приходил, новый какой-то, из соседнего участка. Сказал, что готов вас крышевать за семь тысяч в месяц.

– Скажи ему, что за семь тысяч его в сопках закопают. Что еще?

– К вам какой-то Муса. Говорит – родственник.

Губы Руслана брезгливо дрогнули.

Родственники. Двоюродные братья, троюродные, четвероюродные, пятиюродные – и так до седьмого колена, – не один, не два, как у русских или американцев, – целые десятки.

Где они были, когда отца его зарезали на поселении по указу ссученного актива? Где они были, когда семнадцатилетний Руслан, с рюкзачком за плечами, приехал в Москву поступать на физмат, – и прошел, прошел, стиснув зубы, сдав на пятерки все, кроме русского языка. Из-за русского он не набрал проходного балла, но физрук факультета, когда он пришел на апелляцию, высмотрел в анкете запись «КМС по боксу», осмотрел молодого чеченца цепким взглядом и сказал: «Будешь выступать за факультет». И Руслана приняли.

И Руслан выступал. Он выступал на соревнованиях по боксу и соревнованиях по пятиборью. Он плавал за Сидорова и бегал за Иванова, а летом он организовывал трудовые отряды и ехал в Кесарев добывать гребешки, – именно так он впервые попал на Дальний Восток.

А потом он поступил в аспирантуру и защитил диссертацию по физике высоких энергий, – и где в это время были его родственники? Пасли овец в горах?

Они появились в восемьдесят девятом году, в Москве, когда Руслан уже начал заниматься бизнесом; и после первого же их визита молодой чеченец бросил бизнес в Москве, на последние деньги отправил сестру в Оксфорд, а сам уехал в город с имперским названием Кесарев. Город, основанный Павлом для завоевания Китая и Кореи. Опорную базу России на Дальнем Востоке, крепость, которую так и не взяли японцы во время гражданской войны.

Но в Кесареве тоже были чеченцы. И война между чеченской и славянскими группировками. И так случилось, что славянская группировка в этой войне придерживалась воровских понятий и не сдавала конкурентов органам. А нохче презирали понятия воров так же, как они презирали законы коммунистов.

Это была чужая земля: земля охоты и мести. Мести за все, начиная с Дады-Юрта, вырезанного генералом Ермоловым, мести за чужие обычаи, за убитых отцов, за ссылку и лагерь, – и они закладывали славян-бандитов с той же легкостью, с которой они резали горло славянам-коммерсантам.

И тогда родственники снова появились в жизни Руслана. Они приезжали на неделю-другую, по трое-четверо, обросшие черными волосами, пахнущие овцами и кровью, и разговаривали между собой на языке, который Руслан помнил только по детским дракам и ночным кошмарам, и пока они жили у Руслана, в Кесареве обычно что-то происходило. Заказное убийство. Или взрыв.

Родственники уезжали сразу после убийства, а иногда бывало так, что после их отъезда становилось известно о похищении крупного бизнесмена.

Сначала они жили в комнате, которую он снимал в коммуналке. Потом они жили в его кооперативной квартире на Лермонтова. Потом они жили в его загородном особняке.

В родственниках были свои преимущества. Потому что не всегда они приезжали сами. Если у Руслана были проблемы, Руслан сам мог их позвать. И тогда они, приезжая, жили не у него. Но когда они уезжали, проблем у Руслана больше не оставалось. А на городском кладбище прибавлялась одна-две новых могилы.

Они не убили Руслана, как они убили большинство подкрышных им славянских коммерсантов. Более того, они помогли ему с бизнесом, а глава краевого ФСБ Савелий Рыдник, тот самый, который когда-то пересажал славянских воров, свел Руслана с губернатором. Они не посадили его на героин и даже не заставили им торговать. Без них кандидат физических наук Руслан Касаев не стал бы ни пайщиком подпольной порностудии, ни владельцем казино «Коралл», ни хозяином таможенного терминала и автотранспортной компании, осуществлявшей почти треть трейлерных перевозок между Кесаревским краем и Китаем и перевозившей, впрочем, не только безобидное китайское тряпье и корейскую электронику, но и – как-то раз, еще когда жив был Халид – замотанные в тюки с тряпьем, упакованные в непромокаемые мешки китайские «ТТ».

Но ему и не нужно было этого. Ни казино, ни порностудии (которую, слава Аллаху, давно сбыли китайцам), ни стволов в пуховиках. Ему нужна была транспортная компания, с финансами прозрачными и понятными, как уравнение Шредингера, компания, акции которой он мог бы разместить на западных рынках. Он не для того всю жизнь уходил от средневековья, чтобы селить в своем доме пахнущих козами убийц. Он хотел, чтобы бухгалтерия его компаний выглядела так же, как он сам в зеркале. Чтобы у нее были чисто выбритый подбородок и костюм из шерсти тонкорунного мериноса.

Они взяли у него куда больше, чем дали.

– Муса? Какой Муса? – недовольно спросил Руслан.

– Говорит, Муса Мухадиев. Говорит, вы ему помочь обещали.

Руслан вспомнил, кто это мог быть. Муса Мухадиев женился на овдовевшей тетке Руслана лет семь назад; в счастливые дни независимости успел постоять в чеченских блок-постах, грабя прохожих именем Халида до тех пор, пока Халид однажды не передал ему, что задушит как кошку. Когда снова началась война, отощавший Муса объявился в Москве и напросился к Руслану. «Работать умеешь?» – спросил Руслан. «Нет». – «А убивать?» «Тоже нет», – признался Муса. «Ты что думаешь, ты мою тетку замуж взял и на всю жизнь себя обеспечил?» – спросил Руслан. По мере того как Руслан богател, все больше и больше людей вспоминали, что они его родственники. Некоторых Руслан брал в охрану. Некоторые не годились ни на что.

– Он не очень грязный? – спросил Руслан, по-прежнему косясь на себя в зеркале. Он был на пятнадцать лет старше Ромы, а выглядел ничуть не хуже, чем этот акваланговый жеребец.

– Очень, – честно ответил Рома.

Руслан колебался секунду.

– Проводи его сюда. Чтобы гостей не пугал. Скажи: «Руслан велел подождать».

– И еще, – сказал Рома, – там Андриенко.

– Что – Андриенко?

– Прокурор. Он проигрывает.

– Сколько?

– Да штук тридцать уже проиграл. Отпускные, видать.

– Чего ты несешь? – невольно удивился Руслан, – какие отпускные? Где ты видел тридцать тысяч долларов отпускных?

– Это смотря кого отпускать, – развел руками Рома.

Руслан расхохотался.

– Ну и прекрасно, что проигрывает. Ни за кого из проигравших в моем казино я не рад так, как за господина Андриенко.

Чеченец хищно улыбнулся и сбежал по длинной мраморной лестнице в игровой зал.

Рыдник уже стоял у соседнего стола с «блек-джеком», и по левую руку от него возвышалась солидная стопка черно-белых тысячедолларовых фишек. Начальник УФСБ по краю любил играть, играл помногу, был случай, когда он оставил в казино шестьсот тысяч, и на все попытки оттащить его от стола отвечал:

– Отойди. Все равно я тут в доле.

Впрочем, обычно Рыдник был удачливым игроком; он бывал в казино минимум два-три раза в неделю и уносил домой по пять-шесть тысяч долларов. Как и все страстные игроки, он преувеличивал свое везение и не понимал, что редкие стотысячные проигрыши более чем компенсируют заведению мелкую ежедневную удачу.

Чуть поодаль, за столиком, сидел Аркаша Наумов, – рыбный коммерсант, который сильно вырос под крылом бандита Трошкина, а сейчас, когда Трошкина расстреляли в Пусане, потихоньку окучивал под себя весь бизнес. Наумова в казино не любили: он ставил мало, играл только «на верочку» в покер с партнерами и, выиграв тысяч пять-десять, тут же уходил, ссылаясь на завтрашние встречи. По неписаным правилам первым уходил проигравший.

Артем Суриков беседовал с губернаторшей за низким столиком в ресторанном зале. Перед Ольгой Николаевной уже стояла тарелка с гусиной печенью, украшенной сочными ягодами малины.

За соседним столиком расположилась большая компания, в которой Руслан сразу отметил Мишу Глотова и Сашу по прозвищу Морж. Глотов и Морж были профессиональными игроками, с двадцати лет стажировавшимися по катранам.

– Третий месяц, – громко и капризно говорила губернаторша, – а решения все нет. Вы, Артем Иванович, уж поторопитесь. Деньги-то не ваши.

– Ольга Николаевна, – начал Суриков, – вопрос двух-трех дней…

Увидел Руслана и замолчал. Но Руслан и так понял, о чем идет речь: Ольга Николаевна проталкивала своего человека на пост главы Госкомрыболовства. Чеченец, церемонно поклонившись губернаторше, отвел ее в сторону.

– Ольга Николаевна, – сказал Руслан, – у меня к вам просьба маленькая. У меня друзья, у друзей склад с водкой. Раньше у них никаких проблем не было, а теперь новый вице-губернатор с них тридцать тысяч в месяц просит. Говорит, не для себя. Надо бы эту проблему порешать.

Супруга губернатора посмотрела на Руслана.

– Слушайте, Руслан Александрович, – спросила она, – эти друзья вам платят?

– Нет.

– Так что ж вы себя дураком выставляете? Они вам не платят, а вы за них просите?

Савелий Рыдник выиграл десятку, довольно улыбнулся и подошел к Сурикову с Русланом.

– Ну что, пошли наверх? – спросил Суриков.

Глотов и Морж навострили уши. В покер между собой играли наверху, чтобы не смущать народ составом присутствующих и размахом ставок.

– Отойдем. Разговор есть, – сказал чекист.

* * *

Спустя две минуты генерал-майор ФСБ Савелий Рыдник и владелец Кесаревского НПЗ Артем Суриков сидели в небольшом баре на втором этаже. Метровые листья пальм отражались в черном полированном столике и зеленоватом стекле пола.

Суриков мелкими глотками пил подогретое саке. Рыдник поигрывал тысячедолларовыми фишками и смотрел сквозь пол вниз, туда, где его жена любезничала с Костей Покемоном. Рыдник лениво раздумывал, стоит ли послать за Покемоном «наружку» или хватит отеческого наставления, переданного через общих знакомых.

– Разговор такой, – сказал Рыдник. – В Москве будут создавать новое агентство, в составе ФСБ. Агентство по борьбе с терроризмом. Я могу его возглавить.

– И что для этого нужно?

– Пять миллионов.

– Это чтобы назначили или чтоб попасть в список?

– Это чтоб попасть в список.

Суриков помолчал.

– Рискованно, – сказал он, – мало ли там со скольких эту пятерку возьмут. А потом кого-то своего назначат и скажут – так получилось. Гарантий-то нет.

– Гарантии будут за двадцать, – отозвался Рыдник.

– И как ты будешь отбивать деньги на террористах? Это тебе не с контрабандой бороться, – недовольно сказал Суриков.

Суриков понимал, что деньги за назначение генерал просит с него. Ему было жалко денег, и к тому же кто сказал, что Рыдник его не разводит? Стрясет пятерку, а скажет, что потратил в Москве. Это было часто с Рыдником: он просил вроде как на дело, а потом Суриков стороной узнавал, что никуда дальше генерала деньги не пошли.

– Кроме того, – продолжал Суриков, мучительно соображая, как съехать с темы, и вдруг мгновенно переменил интонацию:

– Господи! Да что ж там такое?

«Там» располагалось далеко внизу, за спиной Лолы, и, судя по всему, «там» происходило что-то нехорошее. Почти такое же нехорошее, как два месяца назад, когда капитан сторожевого пограничного катера проиграл в казино семьдесят тысяч долларов и принялся от обиды палить в воздух. Капитана приняли; прокуратура, вспухши от жадности, стала выяснять, откуда у капитана пограничного катера такие бабки. Происхождение долларов так и не выяснилось, – зато выяснилось, что за полгода сторожевик даже ни разу не заходил на базу заправиться. Ленивый капитан, видимо, получал топливо там же, где и деньги – у браконьеров.

Рыдник недовольно нахмурился, и в эту секунду из комнаты, где играли в покер, выскочил начальник охраны казино.

– Савелий Михайлович! – возопил он, – как хорошо, что вы здесь… Там… там…

Рыдник пожал плечами и вместе с охранником заспешил вниз.

В центре зала, окруженный изумленной публикой, стоял прокурор края, Александр Андриенко. Он был сильно пьян: из-под съехавшего набок дешевого галстука виднелась тощая, украшенная пятнами волчанки шея. Напротив прокурора стояла растерянная женщина-крупье, довольно полная, сорокалетняя, в белом декольтированном платье и отчаянно-черном парике, который должен был придавать ей некоторую пикантность, но почему-то делал ее похожей на продавщицу из советского универсама.

– Да тут у вас одни мошенники! – орал Андриенко, разбрызгивая слюну. – Вон, я выиграл!

– Вы проиграли, – тихо, но твердо отвечала крупье.

К столу, в сопровождении охранников, уже шел Руслан, и тесная толпа расступалась перед чеченцем, как выкипающая на сковородке вода.

– Что случилось? – спросил Руслан.

– А то и случилось, – громко сказал прокурор, – что я поставил в этом гребаном казино пять штук на «девятнадцать», число выпало, а эта сучка берет лопатку и все сгребает себе.

Руслан вопросительно поднял брови.

– Он не ставил на «девятнадцать». Он ставил на «семь». А выпало «девятнадцать», – ответила крупье.

– Сколько он засадил? – тихо спросил Рыдник одного из охранников.

– Сто двадцать, – ответил тот.

– Да ты знаешь, кто я такой? – заорал прокурор, – я вас всех… Всех тут…

– Пошли наверх, – спокойно сказал хозяин казино.

На втором этаже располагались мониторы камер наблюдения. Над мониторами висела красавица Лола в голубом бюстгальтере и с красными губами. Два охранника внимательно следили за камерами. Все происходящее в зале, – и не только в зале, – фиксировалось на пленку и потом сбрасывалось в компьютер, и благодаря популярности «Коралла» Руслан Касаев обладал самой большой коллекцией видеокомпромата в крае.

При появлении высоких гостей охранники вскочили с места.

– Я вас всех тут выведу на чистую воду, – орал прокурор, поддерживаемый под руку Рыдником.

– Пятая камера, – сказал Руслан, – давай посмотрим, что там было.

Лицо Андриенко приобрело более осмысленное выражение, и он уставился в экран. Несколько минут на мониторе шла обычная игра. Играли прокурор и китаец в темном свитере; прокурор проигрывал, зарывался, ставил много и бестолково и только один раз выиграл десятку.

Насчет отпускных Рома Вишняков был, видимо, прав: деньги у прокурора были с собой в зеленом полиэтиленовом пакете, и более того, пакет был украшен стилизованным изображением корабля и надписью «Дальрыбтрест». Владелец «Дальрыбтреста» Ванятка Сочин в августе переехал пополам старенькую «мазду» с пассажирами, и, судя по размерам пакета, это обошлось ему недешево. Не сделали даже скидки на то, что Ванятка недавно стал помощником губернатора.

Китаец играл немного и хладнокровно. Прокурор спустил все и попросил у крупье в долг фишек на двадцать тысяч.

Первый же поворот рулетки скосил половину. В следующую игру Андриенко бестолково раскидал несколько фишек по полю, тысячу поставил на красное, рулетка завертелась, и в этот момент прокурор поставил пять тысяч долларов на число «семь», соседнее с «девятнадцатью». Андриенко перегнулся через стол, не отрывая взгляда от вертящегося шарика. Левая рука его оказалась в опасной близости от ставки, перекрывая вид крупье. Шарик запрыгал и свалился на «19». И в то же мгновение локоть прокурора, будто бы нечаянно, передвинул фишку на пять сантиметров левее. Это был старый как мир и очень грубо исполненный прием.

Руслан отмотал пленку на несколько секунд назад, остановив прокурорский локоть в самом интересном положении. Андриенко пошел красными пятнами.

– Видите, Александр Валерьич, – с убийственной вежливостью сказал чеченец, – вы проиграли.

– Что ты мне показываешь? – возмутился Андриенко, – я что, не помню, на что ставил? Да вы пленку подменили!

У охранников казино отвисла челюсть.

– Вы проиграли, – не повышая голоса, повторил Руслан, – а это называется мошенничеством. В Москве бы вас сейчас избили, как собаку, и выкинули бы вон.

– Ты что, хочешь сказать, что я засадил сто двадцать штук в твоем гребаном заведении? Да ты понимаешь, кто я такой?

Темно-финиковые глаза Руслана слегка сузились.

– Ты прокурор края, – сказал генерал Рыдник, – и это вопрос, откуда у прокурора края сто двадцать штук?

– А у тебя? Да ты…

Начальник УФСБ по краю улыбнулся и показал рукой на плакат.

– А у меня жена хорошо зарабатывает, – сказал он.

И тут прокурор Андриенко сделал ошибку. Он был пьян, раздосадован проигрышем и назначен в край недавно.

– Шлюха твоя жена, – сказал он, пьяно улыбаясь.

В следующую секунду генерал въехал ему прямо в пятак.

Какими бы недостатками ни обладал генерал – неумение драться в их число не входило. Кулак генерала Рыдника составил неплохую конкуренцию гравитационному полю Земли: прокурор взмыл в воздух и, пролетев два метра, шумно обрушился спиной на мониторы. Рыдник с ревом устремился за ним. Охранники повисли на генерале, как борзые на разъяренном медведе.

– Савка, успокойся, – закричал Руслан.

Куда там! Рыдник дрался без криков и без правил. Один из чеченцев обхватил его сзади, огреб головой в подбородок и осел на пол. Другой получил ребром стопы по хрустнувшему колену. Прокурор полз по стенке в дальний конец комнаты. Руслан бросился его поднимать.

– Уберите от меня этого придурка, – истошно орал прокурор. Ноги его, в щегольских ботинках крокодиловой кожи, скребли по полу, полосатые брюки задрались, открыв взору черные с красными стрелками носки.

Дверь распахнулась, и в дежурку вскочил Рома Вишняков. Надо отдать ему должное – мальчик тут же понял пикантность ситуации. Пока генерал разбирался с охраной, Рома с Русланом подхватили обеспамятевшего прокурора под руки, снесли его вниз и сдали с рук на руки казенному водителю.

Габариты прокурорского «крузера» уже таяли в темноте, когда из служебного входа выбежал Рыдник. Ворот белой майки был разорван, и в руке генерала Руслан, к своему ужасу, заметил табельный пистолет. Вслед за начальником краевого УФСБ бежал один из охранников казино, по имени Сапарби, зажимая рукой рассеченную кожу над глазом.

Увидев, что прокурорская машина уже уехала, Рыдник пожал плечами. Сунул пистолет в карман и принялся обеими руками зачерпывать воду из фонтана и лить себе за шиворот.

– Блин! – сказал Рыдник, – раньше за такое стрелялись!

Руслан Касаев представил себе в подробностях дуэль между начальником УФСБ по краю и краевым прокурором и вздохнул. Ему бы не хотелось быть на этой дуэли секундантом.

* * *

Руслан вернулся в свой кабинет через час. В зале уже никого не было. Компания, собравшаяся играть в покер, как-то необыкновенно быстро рассосалась после истории с прокурором. Рыдник с Суриковым уехали. Глотов пил сакэ в компании какого-то рыбного авторитета.

Открывая дверь кабинета, Руслан почуял кислый запах немытой одежды и запоздало вспомнил о Мусе. О, черт!

Бедный родственник сидел в его, Руслана, кресле, развернувшись вполоборота и наблюдая за мониторами. Из-под замызганного серого свитера вылезала седая щетина на подбородке.

– Здравствуй, Муса, – сказал Руслан по-русски.

Человек в кресле развернулся, и Руслан с удивлением понял, что это не Муса. Человек был ему вообще незнаком. Черт, да это и не чеченец! Седые волосы, взлетающие кверху татарские скулы и тонкие сильные пальцы, перебирающие четки из нанизанных на вощеную нитку кусочков металла…

Четки из пуль?

– Ваалейкум салам, Руслан.

Сердце бухнуло неровно и замерло. Руслан понял, что сегодняшнее предчувствие относилось вовсе не к русскому прокурору.

* * *

Прошло, наверное, несколько секунд, а Руслан стоял у двери собственного кабинета, там, где узнавание прошло через него фотовспышкой. Человек в кресле слегка раздвинул полные влажные губы, обнажая белые корешки зубов. Почему-то это очень мало походило на улыбку. Разве волки улыбаются? Они показывают клыки.

– Ioха, ма латта.^[1]

Рука с неровными обкусанными ногтями описала круг и указала на стул для посетителей.

– Просто… рад, – сказал Руслан, – я тебя не узнал. Ведь говорили, что тебя убили.

– Рад – это хорошо, – отозвался посетитель, – слишком многие в России нам не рады. Странно это, Руслан, когда чеченец не рад брату и пирует с его убийцами.

Посетитель встал. Он был на полголовы ниже Руслана, но, несмотря на грязные джинсы и не первой свежести свитер, от него исходило ощущение силы и власти. Лицо и тело его по-прежнему казались непривычными, словно новая обивка давно прижившегося в углу дивана, но никто не спутал бы сейчас эти плавные, уверенные движения профессионального убийцы с дергающимися манерами бедняка Мусы.

Темные его глаза, – абсолютно черный зрачок сливался с абсолютно черной радужкой, как в хорошем прицеле мушка сливается с центром мишени, – неспешно пропутешествовали по фигуре Руслана, ощупали ее от подметок тысячедолларовых туфель до воротничка украшенной монограммой рубашки, – и Руслану показалось, что белые полоски на его костюме из шерсти лучшего английского мериноса становятся широкими и грубыми, как полоски на робе заключенного.

– Неплохо живешь, – сказал гость.

– Ты когда-то сам меня учил выбирать одежду, – ответил Руслан.

Гость пожал плечами.

– Это было давно. Говорят, в Коране сказано, что тот, кто носит «Хьюго Босс» на этом свете, не будет ходить в нем в раю.

– И в какой же суре?

Антрацитовые зрачки блеснули насмешкой.

– Не помню. Но я совершенно точно помню другой айят: не равны друг другу те, кто отсиживается дома, и те, кто сражается на пути Аллаха. Особенно если все, чем владеют отсиживающиеся, они владеют благодаря Аллаху и своим родичам.

* * *

Ванная у Руслана имела две двери: одна вела в комнату отдыха, другая в тренажерную. Там же, в тренажерной, был шкаф с чистой одеждой.

Посетитель отсутствовал довольно долго; сначала он мылся, пофыркивая от удовольствия, а потом журчанье воды смолкло. Руслан приоткрыл дверь в ванну: с бело-синего кафеля испарялись лужицы горячей воды, и в углу валялась немытая одежда гостя, словно кокон, из которого вылупилась бабочка. Сквозь мутный хрусталь двери, ведущей в тренажерную, виднелся смутный силуэт человека, свернувшегося на коврике, как жук-богомол. Руслан поднял из кучи тряпья серый свитер и вернулся в комнату отдыха.

Гость молился довольно долго: видимо, он пропустил немало молитв и теперь делал возмещающий намаз. В кармане свитера обнаружился в меру потрепанный паспорт на имя Колокольцева Александра Викторовича, 1964 года рождения, уроженца города Самара.

В другом кармане лежала запасная обойма от «ТТ». Видимо, сам пистолет гость взял с собой. Этот человек психологически не мог расстаться со стволом, как другие не могут выйти на улицу без брюк.

Руслан отпер стоявший в углу кабинета сейф и достал оттуда спрессованный в толстый банковский целлофан параллелепипед – сто тысяч долларов. Выдвинул ящик стола, бросил деньги туда, а из ящика достал австрийский «глок». Поднял трубку и попросил принести в кабинет ужин.

– Там сделай покрасивей, – распорядился Руслан, – а то я с этим прокурором поесть забыл. А ко мне еще люди придут. Да, и охране скажи, чтобы пока домой ехали.

Когда ночной посетитель закончил свою терку со всевышним, ужин был уже накрыт в комнате отдыха. Руслан сидел на низеньком пуфике перед японским столиком – изящным сплетением титана и стекла – и тупо смотрел на пузырьки в бокале с минералкой. Вина на столе не было. Руслан знал, что его посетитель давно не пьет, ни вина, ни водки – ничего. И даже не потому, что так велит Аллах. Просто когда человек пьяным идет в бой – это не его храбрость. Это храбрость вина. Такой человек никогда не окажется после смерти там, где он хотел бы оказаться.

Скрипнула дверь. Руслан поднял глаза и обомлел. На пороге комнаты отдыха стоял худощавый сорокалетний человек в джинсах и мягкой кожаной куртке, наброшенной поверх белой водолазки. Подбородок его был чисто выбрит, а высокие скулы и взлетающие кверху уголки бровей свидетельствовали скорее о монгольском, нежели о кавказском происхождении. Мать гостя была татаркой. Пальцы гостя перебирали четки из деформированных пуль и кусочков металла, – черта, по которой Руслан, собственно, и узнал посетителя.

Волосы и брови гостя стали совершенно седы, скрыв его некогда характерную примету. Еще в девяносто первом году этот человек попал в пьяную ресторанную перестрелку. Пуля «марголина» снесла кожу за ухом, не тронув черепа, но волосы вдоль длинной отметины почему-то стали седыми. Тогда-то будущий полевой командир, а в ту пору – известный кесаревский бандит Халид Хасаев, и получил кличку Пегий.

В ту пору Халид вечно улыбался, пил сутки напролет и готов был забивать стрелки хоть Аллаху. Впрочем, про Аллаха он знал крайне мало и однажды повеселил вайнахов, татар и ментов, собравшихся за одним столом, глубокомысленным изречением: «А что, мусульмане такие же люди, только молятся два раза в сутки». При меньшем росте он весил килограммов на десять больше Руслана.

У человека, стоящего перед Русланом, похудело не только тело, но и кости. Так не меняются ни от диет, ни от физических нагрузок – только от ран и тяжелых болезней. Сейчас перед Русланом стоял седой, потрепанный жизнью русский, – спецназовец или просто военный. Тиф и седина изменили его куда сильней, чем пластическая операция, которой он явно подвергся. Его выдавали только глаза. Они были того же цвета, что и вакуум за бортом космического корабля.

Посетитель пренебрег изысканными закусками, отдав предпочтение пресным лепешкам, баранине и фасолевому супу с сушеным мясом. Ел он быстро и аккуратно, снимая влажными красными губами куски мяса с кончика ножа, и только внимательный взгляд мог заметить, что он очень голоден.

Это тоже было новой чертой: когда-то Халид Хасаев предпочитал сушеному мясу свежего омара, и именно с чеченцем по кличке Пегий были связаны самые громкие ресторанные разборки. Скандал в ресторане был для Халида любимым способом пробивки русских коммерсантов. Подозвать ничего не подозревающего хозяина ресторана, влепить ему в лицо тарелку с морским гребешком и заорать: «Ты че мне тухлятину подаешь? Ты че, сука, отравить меня хотел?» – это был фирменный трюк Халида. Еще через две минуты владелец ресторана просил прощения, еще через пять – он признавал, что должен чеченцу. К тому времени, когда несчастный коммерсант соображал, что именно произошло, и бросался за помощью к русским бандитам, сделать было уже ничего нельзя. «Это мой баран, – отвечал Халид на стрелке, – ты чего на чужую поляну лезешь?»

Руслан смотрел, как посетитель ест, и чувствовал себя в непривычной роли испуганного владельца ресторана.

– Что, – сказал посетитель, – раздумываешь, не позвонить ли Рыднику?

– Нет, Халид. Об этом я не думаю.

– Правильно. От Рыдника зависеть еще хуже, чем от меня.

– Зачем ты приехал, Халид? Тебя здесь могут убить.

– Меня убить очень легко, – ответил полевой командир, – только пресс-служба ФСБ делала это двадцать шесть раз. Я считал.

– Зачем ты приехал?

Чеченец откинулся на спинку дивана, аккуратно вытер салфеткой губы. Руслан и не думал, что у человека, девять лет бегавшего по горам, сохранились такие изысканные манеры.

– Я решил поработать по старой специальности.

– Бандитом?

– Еще раньше. Говорят, ты заключил контракт с Кесаревским НПЗ. На поставку и монтаж комплексной системы безопасности. Вот уже три месяца, как заключил и не можешь найти субподрядчика.

Руслан молчал несколько секунд.

– Это не очень выгодный бизнес.

– Разве? Ты получил шесть миллионов долларов предоплаты.

– Этих денег уже нет. Я смогу заплатить субподрядчику не больше двухсот тысяч. Меня послали уже три конторы, одна в Хабаровске и две здесь.

Паспорт Александра Колокольцева шлепнулся на стол между кукурузной лепешкой и краснобоким помидором.

– Фирма этого человека согласна заняться работой.

– Халид. Я рад, что ты жив. Я помогу тебе всем, чем могу. Деньгами. Оружием. Но я не могу заключить с господином Колокольцевым контракт на оборудование Кесаревского НПЗ системами наружного наблюдения.

– Почему?

– Потому что потом меня вычислят.

– Не беспокойся. Не вычислят.

– Что же должно случиться с заводом, чтобы меня не вычислили?

– А что случилось с Бамутом?

Руслан побледнел.

– Халид, это невозможно.

– Для Аллаха нет ничего невозможного.

Руслан невольно отметил, что этот новый Халид употреблял арабское слово «Аллах» почти так же часто, как девять лет назад он употреблял русское слово «хрен».

– Это Кесарев, – сказал Руслан, – это не Урус-Мартан и даже не Буйнакск. Здесь нет войны.

– А почему, собственно? – спросил гость. Насмешка в его глазах была как зайчик, отразившийся от полевого бинокля. – Россия воюет с Ичкерией. Разве в Ичкерии есть место, где нет войны? Тогда почему же в России есть места, где нет войны?

– Я бизнесмен, а не моджахед, Халид.

Халид перегнулся через низенький японский стол один плавным рысьим движением. Руслан даже не понял, как это произошло: руки Халида в одно мгновение подхватили его под колени и дернули на себя. Руслан слетел с пуфика, больно ударившись головой и едва не потеряв сознание, и тут же поверх него приземлился Халид. Стальная рука легла ему на затылок. Другая потянула в сторону подбородок. Бешеные глаза цвета небытия глянули прямо в глаза Руслану. Руслан понял, что еще секунда – и Халид свернет ему шею, как цыпленку.

– Ты бизнесмен? А кто подарил тебе бизнес?

– Мне никто ничего не дарил. Я все беру сам.

– Ты недостоин быть чеченцем, Руслан. Ты сидишь в России и делаешь бизнес с теми, кто на нашей земле вырезает наших отцов и сыновей! Ты смотришь на нас, как на немытых дикарей, а между тем каждый раз, когда тебе в твоем чистом бизнесе мешает конкурент, ты зовешь нас! И тебя жаба душит платить тем, кто сражается за свободу твоей родины, больше, чем ты платишь собакам в погонах!

Руслан схватил Халида за руки и попытался оторвать их от своей головы. С таким же успехом он мог дергать запертый сейф.

– Ты слишком во многом замешан, – сказал Халид, – нельзя перепрыгнуть через половину ущелья.

Руслан саданул гостя коленом в пах. Тот на секунду ослабил хватку, Руслан боднул его головой в нос и тут же из положения лежа нанес ему свой коронный удар, семнадцать лет назад принесший ему второе место на Спартакиаде народов СССР, – короткий хук справа. Его тренер всегда говорил: «Если не хочешь бить второй раз, бей правой». Халид, с окровавленным лицом, отлетел назад, ударившись спиной о небьющуюся стеклянную пластину стола. Пластина треснула. С громким стуком посыпались вниз тарелки и жирные куски баранины вперемешку с икрой.

Руслан выхватил пистолет из-под пиджака. Он знал, что будет делать, с той минуты, когда достал «глок» из ящика стола. Именно поэтому он отпустил охрану. Он не пойдет к чекистам сдавать Халида, потому что их дед проклянет его и никто в роду никогда его не простит. Но и Халиду он не позволит калечить свой бизнес. Первым ударив брата, Халид сам решил свою участь. «Зарою сам, – мелькнуло в мозгу, – никто никогда ничего не узнает».

Немигающие черные глаза смотрели на Руслана, зрачок в зрачок. В них не было ни боли, ни растерянности: один потусторонний холод.

Отлетая, Халид выхватил нож. Мелькнувшее перед глазами лезвие заставило Руслана промедлить долю мгновения, и тут же запястье с пистолетом перехватили, словно чугунным прессом. Неведомая сила вздернула хозяина казино в воздух, стол мелькнул неправдоподобно внизу, и Руслан, приземляясь, еле успел подставить вместо позвоночника руку. Он упал с характерным хрустом выворачивающихся из пазов суставов. Боль была адской. Унижение оказалось хуже боли.

Халид подошел к нему и несильно пнул в бок. Отнятый у двоюродного брата «глок» казался продолжением его руки. Халид цапнул с дивана мягкую игрушку – розово-желтого жирафа со смешно заламывающимися ушами, и ткнул стволом в брюхо зверушке. С подбородка Руслана текло: он угодил лицом в раздавленный помидор.

Руслан понял, что больше не выдержит. Он закрыл глаза и тихо проговорил:

– Халид, не убивай. Ты выиграл. Не надо.

– Знаешь правило? – спросил Халид. – Вынул ствол – стреляй.

Выстрел из пистолета с импровизированным глушителем был почти не слышен. Ногу пронзила дикая боль, и только по ней Руслан понял: он еще жив. Хозяин казино вздохнул, потерял сознание и обмяк на полу, как шкурка, из которой вынули банан.

* * *

Изящные настенные часы, осененные двумя китайскими вазами начала XVI века, купленными в прошлом году в Японии за пятьдесят тысяч долларов, прозвенели половину второго ночи, и Руслан очнулся. Он лежал на полу в комнате отдыха, и руки его были пристегнуты наручниками все к тому же японскому столику: к титановой трубе, ввинченной в пол. Руслан лежал навзничь, и пластина стола над ним расслоилась, как лобовое стекло автомобиля, поймавшего булыжник на скорости двести километров в час.

Халид был уже не один. Вместе с ним были еще двое, оба в джинсах и дешевых китайских кроссовках. Один чеченец был неправдоподобно молод, с тонким смуглым лицом и точеными чертами, делавшими его похожим на девушку. Его Руслан видел впервые.

Второй казался хрупким и невысоким, и только мощные запястья, поросшие коротким седеющим волосом и полускрытые длинными рукавами синей в клетку рубашки, выдавали его страшную силу. Этого человека Руслан знал, и то, что он знал, не особенно радовало.

Молоденький рылся в ящиках стола. Поверх клавиатуры компьютера лежал запаянный в пластик параллелепипед – сто тысяч долларов. Второй – его звали Висхан – перебинтовывал ногу Руслана. Заметив, что тот открыл глаза, Висхан улыбнулся четвертинкой челюсти и сказал:

– Навылет. Быстро заживет.

Руслан знал, почему на Висхане рубашка с длинными рукавами. Вены чеченца, должно быть, исколоты до полного исчезновения. Висхан Талатов пристрастился к наркотику после того, как русские взяли его в плен. У Висхана был поврежден позвоночник, а из легких выбивались струйки крови. Русские решили, что он не выживет, и выкинули его из вертолета с тридцатиметровой высоты. У федералов это называлось «учить летать».

Висхан выжил. Он перенес восемь операций, и три из них – в полевых условиях. Промедол ему кололи дважды в день, чтобы хоть как-то облегчить боль.

После своего чудесного спасения Висхан Талатов перешел с промедола на героин и уверовал в Аллаха. Как и всякий человек, считавший себя богоизбранным, он делал много таких вещей, от которых вывернуло б наизнанку даже Халида. Или Савелия Рыдника.

Халид снова сидел в кресле. Руслан отчетливо видел его ноги, – в чистых белых кроссовках с толстыми японскими носками. На смятом стекле стола, словно в чаше, лежал пластмассовый «глок». Потом «глок» исчез со стола, и вместо него Руслан увидел лицо Халида. Очень усталое. С треугольником невытертой крови у рта. Халид наклонился почти к самому стеклу.

– Ты взял новых охранников, – сказал Халид, – будешь делать все, как они скажут. А сейчас поедешь домой и скажешь, что растянул связку.

Руслан смотрел сквозь пошедшее слоями стекло на покрытое морщинами лицо полевого командира и думал о том, что Халид младше его всего на четырнадцать месяцев. Они даже в один и тот же год поступили в институты. Правда, в разные.

Руслан Касаев закончил физмат МГУ.

Его двоюродный брат Халид Хасаев был отчислен с пятого курса нефтехимического института имени Губкина после того, как сломал декану руку в его собственном кабинете. Преддипломную практику Халид проходил на Кесаревском НПЗ.

Глава вторая,

в которой владелец Кесаревского НПЗ ловит рыбу на берегу пруда, а прокурор края начинает активную борьбу с контрабандой

Артем Иванович Суриков, владелец и председатель совета директоров Кесаревского НПЗ, сидел на берегу заросшего лотосами пруда и ловил рыбу.

В том, что крупный промышленник с утра ловит рыбу, не было б ничего удивительного, – если бы пруд, в котором Артем Иванович ловил рыбу, не располагался под крышей.

Сам пруд был чуть больше обыкновенного плавательного бассейна, зеркало воды составляло шестьсот метров. На слегка зеленоватой воде покачивались распустившиеся лотосы. Посередине пруда возвышалась построенная в китайском стиле беседка, к которой вел вздыбившийся мостик с лакированными перилами; в дальнем конце помещения по камням скользил водопад. Под стеклянной крышей сияли люминисцентные лампы, все вокруг утопало в тропической зелени, и только внимательный глаз мог разглядеть под пурпурными и белыми цветами лиан нежную итальянскую плитку ручной работы, – двести пятьдесят долларов штучка, к слову говоря.

Пруд обошелся Артему Ивановичу втрое дороже, чем все остальное, и был отделен от дома длинной галереей-зимним садом, провешенной на уровне второго этажа. Архитектор предупреждал Сурикова, что иначе могут быть проблемы с влажностью в доме. Архитектор вообще умолял Сурикова не строить пруда.

Но в детстве Тема Суриков очень любил ловить рыбу; он вырос не здесь, у моря, а в глубине края, в крошечном военном городке, окруженном болотами и протоками. Там, где за влажной зеленью начиналась контрольно-следовая полоса и бетонные дзоты вдоль огромной реки, на другом берегу которой располагалась неведомая, страшная и волшебная страна – Китай.

В болота мальчишкам ходить запрещали: там были минные поля, где оторвало ногу Сережке из соседнего подъезда. Однажды в школе, на уроке гражданской обороны, мальчикам показали картинку из жизни вероятного противника. Картинка была датирована шестнадцатым веком, и на ней была изображена беседка с крышей, изогнутой, как листья бабочки, и люди в широких женских одеждах, пьющие вино на берегу пруда. Тема решил, что так выглядит рай, и поклялся получить этот рай любой ценой.

И вот уже четыре года, каждое утро, он удил рыбу в своем персональном пруду под тонкой стеклянной крышей, раздвигавшейся летом. Он начинал с этого день, как другие начинали день с зарядки или молитвы.

Пруд у него теперь был, а рая не было.

Артем Иванович вздохнул, посмотрел на часы (было ровно десять), опростал всю выловленную рыбу обратно в пруд и отправился висячей галереей в дом, на кухню, где уже сидела жена Лена, – скромная, свеженькая, в джинсах и простой белой майке.

Артем Иванович клюнул жену в щечку, включил телевизор и откинулся на спинку стула, пока китаец-дворецкий наливал ему кофе в кружевную фарфоровую кружку.

– Как дела? Что там вчера в казино случилось? – спросила Лена.

Синие ее глаза беспокойно смотрели на мужа. Лена видела, что Артем сердится, и подозревала, что причиной тому ее вчерашняя просьба – Лене хотелось желтенький «Мазерати».

– Ничего, – ответил Суриков, – прокурор с Русланом сцепился.

– А чего сцепился?

– А потому что крыша съехала, – ответил Суриков, – он пять лет на зоне прокурорствовал. Он привык, если что – все в ряд, ноги врозь. А что здесь не зона, не понимает. Теперь Руслан его снимет.

– А если не снимет?

Суриков пожал плечами.

– Тогда прокурор его посадит.

Лена слушала, подперев кулачком белокурую головку.

– А мне вчера сценарий прислали, – задумчиво сказал Лена, – хо-о-ороший… Знаешь, отличный такой сценарий.

Суриков закусил губу. Прошло уже семь лет с тех пор, как он женился на Лене, но он до сих пор любил жену бешеной, нерассуждающей любовью. Правда сказать, Леночка Сурикова была необыкновенно хороша.

Все в ней было большое, кроме роста: большая грудь, полные смеющиеся губы, широко распахнутые глаза. Маленький рост придавал ее подвижной фигурке какое-то особое очарование. Она не могла сойти за эталон красоты, на подиум ее из-за роста в свое время не взяли, но для обложек журналов она снималась успешно.

Главной проблемой во взаимоотношениях Лены и Артема Ивановича была та, что на семейном жаргоне целомудренно называлась «ситуацией». Первая «ситуация» случилась лет пять назад, когда в Лондоне Леночка сбежала от Артема с каким-то длинноволосым музыкантом. На поиски музыканта были брошены все силы, вплоть до российской резидентуры в Великобритании, и Леночка вернулась домой к мужу, счастливому от одного того факта, что дело было за границей, а не на глазах всего Кесарева. Через полтора года «ситуация» повторилась. На этот раз ее виновником был мелкий рыбный авторитет, знаменитый по всему краю как хозяин плавбазы «Восток». Эту плавбазу еще в начале 90-х продали в Индию на металлолом. Добиралась плавбаза до Индии своим ходом, и пока она шла по морю, предприимчивый капитан свинтил и продал все лишние детали; в конце концов, рассудил он, какая разница? Короче, в Индии плавбазу принимать отказались: металлолом оказался слишком некондиционный. Плавбаза отправилась обратно в Охотское море и уже двенадцать лет ловила там рыбу, – безо всяких, разумеется, квот и лицензий.

Вот с этим-то пареньком Леночка удрала отмечать медовый месяц в Южной Корее и вернулась не раньше, чем на плавбазу «Восток» десантировался взвод погранцов. Пограничники поставили вопрос так: или Леночка Сурикова возвращается к мужу, или плавбазу берут под ноздри и ведут в порт. Между Леночкой и плавбазой рыбный авторитет выбрал плавбазу.

От второй «ситуации» до третьей прошел год, от третьей до четвертой – восемь месяцев. Предыдущий инцидент имел место четыре месяца назад и привел к увольнению (вкупе с возбуждением уголовного дела) коммерческого директора Кесаревского НПЗ, – смазливого тридцатилетнего паренька, ходившего на работу в блейзере и джинсах и бравировавшего своими знакомствами среди кесаревской братвы. Заодно уволили и гендиректора, за то, что не пресек моральное разложение коллектива.

А позавчера, просматривая электронную почту, Артем Иванович натолкнулся на письмо, посланное некоей особой, пожелавшей сохранить анонимность. В письмо были вложены фотографии, запечатлевшие Лену вместе с Ромой Вешняковым, инструктором по дайвингу и менеджером по связям с общественностью в казино «Коралл». Излишне говорить, что занимались они вовсе не дайвингом.

Артем еще вчера хотел попросить Рыдника о помощи. Но тот сначала завел неприятную речь о федеральной службе, а потом начался скандал с прокурором, все бегали как оглашенные, так и разъехались.

– Отличный сценарий, – сказала Лена, – и петь там надо. Что я, хуже Лолки пою?

– О чем сценарий? – спросил Суриков.

Больше всего на свете ему сейчас хотелось утопиться в своем пруду.

– О милиции и бандитах, – ответила с готовностью Лена, – отличный сценарий, как раз такой, какой государству нужен. Я там следачку из прокуратуры играю, такую всю из себя правильную…

– Про-ку-ра-тура, – раздельно проговорил Суриков. Перед глазами его встала жабья рожа Андриенко с опущенными книзу глазами.

Он резко встал и вышел в другую комнату, на ходу набирая сотовый Рыдника:

– Савка? Есть тема. Мне надо, чтобы ты кое о чем попросил Руслана.

* * *

Белая разбитая «Хонда», за рулем которой сидел Халид, остановилась у залепленной грязью автобусной остановки с надписью «Коршино». День, на восходе солнечный, внезапно испортился. Небо заволокли тучи, ветер стлался параллельно земле, – ранний сентябрьский тайфун, заливший половину Японии, кажется, все-таки собирался на исходе задеть и Кесарев.

Пригородное село Коршино располагалось справа от дороги, а рядом, в двух метрах, шел бетонный забор с обвисшим охранным кабелем, проложенным поверх металлического козырька, и над ним, сквозь мглу, вонзался в небо минарет установки каталитического крекинга Л-37-80.

Даже без тщательного осмотра Халиду было видно, что работа была выполнена крайне халтурно. При монтаже подобного рода охранных систем чувствительный кабель – обычно применялся стандартный телефонный кабель с хорошим трибоэффектом, сохранявший свои свойства в уличных условиях 7–8 лет, – передавал сигнал тревоги в случае деформации подвижных элементов заграждения. Заграждение, соответственно, должно было быть натянуто с усилием не менее ста килограмм. Халид был готов биться об заклад, что в первые месяцы эксплуатации система срабатывала каждые пять минут, – и охранники с облегчением вздохнули, когда вода затекла в плохо изолированные корпуса блоков обработки сигнала и система приказала долго жить.

Кесаревский НПЗ перерабатывал около тридцати тысяч тонн нефти в сутки и занимал впятеро большую площадь, чем любой другой западный нефтеперерабатывающий завод такого же объема.

Территория завода, со всеми прилегающими службами, составляла девятьсот гектар, а охранный периметр основных производств растянулся на девятнадцать километров. На Западе такой завод разорился бы только из-за одних платежей за землю. В России, когда строили Кесаревский НПЗ, земля не стоила ни гроша.

Впрочем, своими размерами завод был обязан не советской безалаберности, а маниакальной военной предусмотрительности. Все установки были разнесены на максимальное расстояние друг от друга и отделены широкими заасфальтированными дорогами, нарезавшими всю территорию завода на правильные квадраты, как остров Манхеттен: какой-то остроумец лет десять назад окрестил их «авеню» и «стритами». Резервуары для хранения готовой продукции были утоплены глубоко в земле и окружены противовзрывной обваловкой. Завод был устроен так, что даже если бы, к примеру, установка селективной очистки масел взорвалась и сгорела дотла, стоявшая рядом установка риформинга могла бы продолжать свое благородное дело по ароматизации низкосортного бензина – и с большой вероятностью не пострадала бы в огне.

Еще одной особенностью Кесаревского НПЗ, отличавшей его от западных коллег, была низкая глубина переработки нефти; более шестидесяти процентов выходящего продукта составлял мазут. Это была обычная беда российских заводов, но в Кесареве это объяснялось тем, что Кесаревский НПЗ был построен в первую очередь для снабжения мазутом и соляркой Охотского флота.

Халид был одет, как и полагается хозяину небольшого, отчаянно нуждающегося в заказах предприятия. Мешковатые, но чистые джинсы, полосатая рубашка и, по случаю дрянной погоды, – китайская ветровка.

Двумя единственными деталями, не соответствовавшими облику, был «ТТ», подпиравший бок чуть ниже того места, в которое когда-то вошла пуля от «калаша», и четки с раздавленными ягодами пуль.

Ходить со стволом было опасно, но без ствола Халид не мог. Без оружия он не чувствовал себя свободным человеком, потому что свобода – это право на смерть. Свою и чужую. Без оружия он чувствовал себя Халидом Хасаевым, отчисленным из «керосинки» сторожем в райкоме комсомола. Это был другой человек, живший в его теле когда-то. Мысли и чувства того молодого нефтехимика не интересовали Халида. Знания иногда могли пригодиться.

Еще десять лет назад не то что сигнализации, а и самого забора вокруг Кесаревского нефтеперерабатывающего вовсе не было, как и объездной дороги. Забор и проходная были далеко, километрах в пяти, там, где территория НПЗ упиралась в проспект Нефтехимиков и где возле трехэтажного заводоуправления, под вздыбившимся над дорогой трубопроводом, висели Доска Почета и гордая надпись: «Кесаревский нефтеперерабатывающий завод им. В.И.Ленина».

А здесь не было ничего, кроме поля, как не было весов на автоотгрузке и топливомеров на эстакаде.

Летом девяносто третьего года, когда завод был на грани остановки и рабочим не платили зарплату, по этому полю рабочие выносили с завода канистры. Они приходили за бензином ночью, сначала в свою смену, а потом и в чужую. Сначала они проложили по полю тропинку, а потом эта тропинка превратилась в широкую дорогу, по которой ночами ездили «уазики», собирая урожай канистр – пять, десять, пятьдесят. Вдоль Приморского шоссе, ведущего через Коршино, у каждого дома сидели пожилые пенсионерки и продавали проезжим малину, кабачки и прозрачную жидкость в банках из-под компота. Деревня Коршино жила бензином, как другие деревни края жили картошкой и рыбой. Люди с канистрами приходили во все гаражи и предлагали дрянной прямогонный бензин за полцены.

Десять лет назад каждый житель деревни знал земляную дорогу на завод, каждый хоть раз да принес пятилитровую банку.

Халид пятилитровых банок не носил.

В одну ночную смену он со своими людьми заехал на завод прямо на десятитонном бензовозе, подкатил к установке первичного крекинга и приказал оператору наполнить цистерну из пробоотборника.

Бензовозы стали ездить каждую ночь.

Однажды служба безопасности завода попыталась вмешаться. Дело кончилось перестрелкой. На следующий день Халид пришел в кабинет директора завода. С ним было пять человек и пять стволов. Пожилая охранница на входе не посмела их задержать.

Халид распахнул дверь ногой во время селекторного совещания и поинтересовался, по какому праву в его людей, забиравших положенный им бензин, начали палить «какие-то уроды».

Директор онемел от такой фантастической лжи. Перестрелку устроили люди Халида. Службе безопасности даже спьяну не пришло бы в голову стрелять на промплощадке.

– Что значит – положенный? – изумился директор.

– Я с Нахоминым договаривался. С главным инженером.

Нахомин был вызван в кабинет. Чеченских бандитов он видел в первый раз в жизни и, естественно, вздумал все отрицать.

– Ты что, собака, врешь, – сказал Халид, – а? Ты во что меня втравил? Ты мне сам сказал заходи, дорогой, заправляйся, – а теперь в кусты! Ты мне сам сказал, все согласовано! А теперь своему хакиму врешь?

Главный инженер разевал рот, как карп без воды.

– С нами поедешь, – распорядился Халид.

Генеральный был уже за гранью инфаркта.

– Не надо, – попытался вступиться он за подчиненного.

– Мы с ним разберемся, Виктор Сергеич, – пообещал Халид, – он не человек, он зуд. Он сука позорная. Тебе такой не нужен. Мы тебе другого найдем, который нам врать не будет и тебе врать не будет.

Директор слабым голосом начал говорить, что его вполне устраивает его собственный главный инженер. Он капитулировал бесповоротно и полностью. Он просил только, чтобы бензовозы заправлялись не через пробоотборник, ведь малейшая искра – и сгорит все к черту!

– Это твоя забота, чтобы завод не сгорел, – сказал ему Халид, – моя забота – мою долю забрать.

После этого никто и никогда не спрашивал, почему чеченская преступная группировка забирает с завода бензин. Люди Халида ходили по заводу и дежурили на площадке, где наливали цистерны: ни один бензовоз не мог уйти с завода, не заплатив им дани. Должники завода стали рассчитываться с Халидом: ни одной копейки из этих денег заводу не перепало, зато другие стали аккуратней платить.

Только одну прямую пользу извлек из Халида директор. Однажды днем люди Халида проехали через деревню Коршино, расстреляв по пути все банки с бензином, выставленные вдоль дороги. Несколько женщин серьезно обгорели, а воровать с завода стали значительно меньше, хотя зарплату никто так и не выплатил. «Если русские платят нам за то, чтобы постреляли в других русских, почему бы не получить деньги за удовольствие?» – сказал тогда Халид.

* * *

Сразу за деревней дорога поворачивала влево, оставляя завод в стороне. Вопреки обычным требованиям к охраняемому периметру, стена не была полностью закольцована в подъездную бетонку, а уходила в топкие поля, окаймленные лесом, взбиравшимся все выше и выше по склонам сопок. Там – вплоть до границы с Китаем – не было никаких дорог, только деревья, бурелом и вздыбленная складками земля.

Сотня километров земли до Китая, – если считать по прямой. Тысяча, если считать то, что топчешь ботинком.

Возьмите салфетку и поставьте ее на поверхность стола. Много ли места она займет, со всеми своими складками? А теперь расправьте ту же салфетку – сколько места она займет теперь?

Эту логику горной войны Халид знал очень хорошо. Горы добавляли в плоский мир третье измерение. Смерть была четвертым.

Он бы предпочел умереть в горах. Но что делать – он погибнет на равнине перед ними.

Проехав остановку в Коршино и убедившись, что недавно проложенная объездная дорога не возвращается к заводу, а уходит все дальше и дальше, к поселку Озлонь, Халид развернул «Хонду».

Спустя десять минут его автомобиль миновал пост ГАИ, промчался по Нежинскому путепроводу и оказался на проспекте Нефтехимиков.

Несмотря на близкий дождь, улица кишела народом, на трамвайных остановках стояли женщины с непокрытыми головами, урны были переполнены обертками от мороженого и шоколада, и полуобнаженные шлюхи с оборванных по краям плакатов призывали пить кока-колу и пользоваться тарифом «молодежный».

Проспект разительно помноголюднел с тех пор, как Халид проезжал через него в последний раз. Много надписей было на китайском, и Халид не сразу сообразил, что хорошо одетые плосколицые люди, организованными стайками дожидавшиеся светофоров, – это не японцы, а китайцы. В его время китайцев было меньше, и они были такие нищие, что Халид даже не стал их крышевать.

Старенькая «Хонда» свернула на площадь перед заводоуправлением, и Халид почувствовал, как холодное бешенство закипает в нем.

Здесь был мир. Эта страна воевала с его землей, на его земле не осталось полей, в которых не лежали мины, и не осталось домов, в которые не пришла смерть. А здесь, в двух шагах от проходной, теснились ларьки с сигаретами и «сникерсами», тут же тянулись ряды китайских крестьян с дынями и фруктами, и мякоть разрезанных арбузов была сочной, как развороченный труп врага.

Чистенькая «Хонда» Халида втиснулась между японским грузовичком и стареньким корейским автобусом. Русских машин на площади совсем не было. Люди, высыпавшие из трамвая, казались мелкими и некрасивыми на фоне полуобнаженной красавицы с плаката. «Вы воюете с моей землей, – подумал Халид, – я научу вас, что такое война».

Халид запер машину, хозяйственно подергал ее за все ручки, старательно играя роль потрепанного жизнью бизнесмена средней руки, и направился вверх по каменным потертым ступеням заводоуправления. Деревянные двери вели в просторный вестибюль, перегороженный линией вертушек. Посереди линии была стеклянная будка: в ней тосковали два охранника с табельными «макаровыми» на боку. Перед вертушками буквой «п» высилась арка неработающего металлоискателя. Справа за выгородкой сидела женщина в зеленой кофточке. Надпись над окошечком с женщиной гласила: «Бюро пропусков».

К этому-то окошечку Халид и нагнулся, просительно протягивая паспорт.

– Меня зовут Александр Колокольцев, – сказал он, – у меня на двенадцать тридцать встреча с вашим генеральным директором.

* * *

Заводоуправление Кесаревского НПЗ было отремонтировано не полностью, но там, где ремонт был, он был роскошен.

На первом этаже здания располагались технические службы; темные коридоры с негорящими лампочками расползались во все стороны от проходной, и из туалета – дырки в заваленном нечистотами полу – тянуло, как из выгребной ямы.

На втором этаже располагались бухгалтерия и лица, приближенные к начальству. Коридор там был светел и тих, в сортирах был унитаз и иногда бумага, а кабинеты с пластиковыми столами и мощными компьютерами были застланы серым ковролином.

Лестница на третий этаж оканчивалась просторной приемной с пестрыми рыбками, плавающими в аквариумах, и скромными секретаршами, сидящими за конторкой. Из приемной вело две двери. Табличка на правой гласила: «Генеральный директор Сергей Карневич», табличка на левой гласила: «Председатель совета директоров Артем Иванович Суриков». Чтобы никто не ошибся в размерах сравнительного влияния, табличка с именем Сурикова была в два раза больше.

Словом, заводоуправление напоминало модель общества в миниатюре. Чем выше был этаж, тем шикарней был ремонт и просторней кабинеты.

Кабинет Сурикова походил на вертолетную площадку, вымощенную жемчужно-серым паркетом. Мощный дубовый стол располагался на тронном возвышении, и слева человека, сидящего за столом, осеняло роскошное трехцветное знамя с золотыми кистями, а справа – портрет Президента Российской Федерации.

За кабинетом, в порядке удаления, располагались: комната отдыха, сортир, гардеробная, коридорчик и двухуровневый банкетный зал, со смотровой площадки которого, вознесенной на три метра над полом, открывался великолепный панорамный вид на все пространство завода.

Артем Иванович Суриков прибыл в свой кабинет в два часа дня, воспользовавшись личным лифтом. Он не успел еще расстегнуть портфель, как широкая дверь из выбеленного бука распахнулась, и в комнату вошел директор завода, Сергей Карневич.

Несмотря на свою шляхетскую фамилию, Карневич был американцем в третьем поколении. Прадед его, польский дворянин Антон Карневич, лишился ноги во время Брусиловского прорыва; после разгрома Колчака поручик Карневич долгое время жил в Харбине, а потом уехал в США. Двадцатисемилетний Сергей знал пять языков, говорил по-русски с изысканным белоэмигрантским акцентом и очень обижался, когда его называли Серж. Предыдущим его местом работы был венесуэльский нефтеперерабатывающий завод, принадлежавший «Коноко Филипс».

– Читал? – спросил Суриков, протягивая директору «Кесаревский вестник».

Передовица «Вестника» описывала вчерашний визит представителей американского Exim Bank, который рассматривал возможность предоставления Кесаревскому НПЗ 300-миллионного займа на реконструкцию.

Больше половины статьи было посвящено новому директору: человеку, который за четыре месяца управления увеличил объем нефтепереработки с восемьсот девяносто до девятьсот тридцати тысяч тонн в месяц, сократив при этом потребление электроэнергии на четыре процента и воды – на десять процентов.

Карневич пробежал глазами статью и зарделся от удовольствия.

– Я вчера новости смотрел, – признался он, – там много доброго было о нас сказано. Очень приятно.

Суриков засмеялся и доверительно хлопнул молодого директора по плечу:

– Сергей, я же дал тебе карт-бланш. Ты делаешь с заводом все, что хочешь. Ты делаешь, как в Америке. Ну, что у тебя нового?

– Наконец объявился человек от «Кондора». Насчет охраны периметра. Точнее, субподрядчик. Миша с ним сегодня весь день по заводу ходил.

– Замечательно! – с энтузиазмом откликнулся Суриков, – наконец! А то творится на заводе черт знает что. Ведрами носят, банками! Служба безопасности с ног сбилась подкопы вынюхивать. Еще что?

– Еще вот эти бумаги. Их коммерческий директор принес на подпись.

Суриков посмотрел бумаги. Это был арендный договор: некое ОАО «Лада», во главе с генеральным директором Велимиром Григорьевым, арендовало у завода второй маслоблок.

– И что? – спросил Суриков.

– Я не могу подписать эти бумаги.

– Почему?

– Потому что есть вещи, которых не бывает. Армия не сдает в аренду ракетные установки, а нефтеперерабатывающий завод не сдает в аренду маслоблоки. Это все равно что сдать в аренду собственную печенку.

– Если это выгодно, почему не сдать?

– Это нам не очень-то выгодно, – усмехнулся новый директор. – Я поднял бумаги и выяснил, что завод заплатил за модернизацию второго маслоблока сорок миллионов долларов. Согласно этому договору, за аренду от ОАО «Лада» мы получаем аж сто рублей в месяц. Довольно странный бизнес, Артем Иванович, особенно если учесть, что, согласно другому договору, мы поставляем «Ладе» сырье на тридцать процентов ниже себестоимости.

– Кто тебя просил поднимать другой договор?

– Это моя работа. Я генеральный директор.

Суриков обнял молодого человека.

– Завод ведет обширную реконструкцию, – сказал Суриков, – завод действительно много строит.

– Факт остается фактом. Некое ОАО «Лада» арендует у нас сорокамиллионную установку аж по три с половиной доллара в месяц, и при этом, согласно договору, мы еще оплачиваем господину Григорьеву электроэнергию. У меня возникает вопрос – кто такой господин Григорьев?

Суриков помолчал.

– Сегодня на завод пришел человек, – продолжал Карневич, – который поможет нам пресечь воровство среди рабочих. Это вполне профессиональный человек, у нас был очень интересный разговор. Я получил массу информации о том, почему цифровые системы видеонаблюдения лучше аналоговых, о том, как завести шестнадцать камер на один компьютер и обеспечить экономию дискового пространства, ведя запись только при срабатывании детекторов движения. Но факт остается фактом – мы заплатили шесть миллионов долларов за то, чтобы поймать десяток несунов с пятилитровыми банками. Наверное, ущерб от несунов меньше, чем от сдачи в аренду собственных внутренних органов. Я уже не говорю о том, что, как мне сегодня объяснили, простейшая черно-белая камера стоит пятнадцать долларов. А мы заплатили шесть миллионов.

Суриков помолчал. Грузно встал со стула, раскрыл поставец и вынул из него бутылку коньяка.

– Хочешь?

– Вы же знаете, я не пью.

– Тогда чокнись.

Суриков налил себе и выпил. Карневич молчал.

– Ты думаешь, я бы не хотел иметь нормальный завод? Ты думаешь, я бы не хотел платить рабочим нормальные зарплаты? Ты думаешь, это я краду у себя деньги, да? А с Рыдником или госпожой губернаторшей меня связывают просто дружеские теплые отношения?

Карневич молчал. Суриков взял его за руку и подтащил к окну.

– Проволоку видишь? – спросил Суриков. – И стену?

Прежнюю систему охраны – сигнальный кабель поверх бетонного ограждения, с датчиками охраны через каждые пятьсот метров, – оборудовали год назад, задолго до прихода Карневича.

– Знаешь, почему ее поставили? – спросил Суриков. – Моему дорогому другу, Савке Рыднику, не понравилось, что я нанял для охраны бывших морячков из ГРУ. И чтобы не придираться по-пустому, Савочка провел на заводе секретные учения. Проникновение террористов на охраняемый объект и закладка там взрывных устройств. У него были три группы: одна перелезла через стену, а две других въехали по фальшивым документам. Они заложили все, что им было нужно. А потом Савочка позвал меня и морячка, руководившего нашим ЧОПом, и объяснил, как мы плохо охраняем потенциально опасный объект. Морячок все правильно понял и свалил из края к черту. Я нанял новый ЧОП, которым руководит бывший зам Савочки. Ну а в качестве дополнительной арендной платы Савочка посоветовал мне фирму, которая любезно продала и смонтировала мне этот кабель по периметру всего лишь с трехкратным превышением реальной стоимости. Сущий пустяк, если учесть, что эта сигнализация срабатывала на дуновение ветра и даже на восход солнца, так что даже бывший зам Савочки был счастлив, когда она наконец испортилась. Что произошло, впрочем, через два месяца.

– Погодите, так новая система охраны…

– Мы платим той же фирме. Только субподрядчик другой. Кушать Савочке хочется каждый год.

В это мгновение на столе Сурикова зазвонил телефон.

Тот схватил трубку.

– Да. Еду, сию секунду. Я буду через пятнадцать минут.

Суриков в отчаянии бросил трубку.

– Черт. Я должен ехать.

– Куда?

Суриков ткнул пальцами в неподписанный договор.

– В ОАО «Лада»? – не понял американец. – Так они же у нас сидят.

– Ты представляешь, – продолжал Суриков, – она хочет, чтобы я назначил ее сына директором австрийского филиала. «Мальчик последние два года провел за границей…» Мальчик сидит за границей в психиатрической клинике! У него маниакально-депрессивный психоз!

Суриков в раздражении собирал бумаги со стола. Поколебался, взял договор.

– Подпиши. Быстро. А то мне голову в администрации оторвут.

Американец скрестил руки на груди.

– Я никогда не подпишу подобной бумаги, Артем Иванович. Если хотите, ее может подписать коммерческий директор.

Хозяин завода несколько секунд глядел на молодого американца.

– Вечером я жду тебя дома. Поговорим.

Суриков поцеловал его в лоб и вышел из кабинета.

* * *

Потрепанный жизнью коммерсант Александр Колокольцев – седой неприметный мужичок в китайской ветровке и потертых джинсах – покинул завод в начале первого.

Тем же днем он выбрал по объявлению и снял гараж и пару комнатушек в величественном Кесаревском Доме Армии, габаритами и состоянием напоминавшем Стоунхендж. Когда-то это процветающее учреждение служило благородному делу воспитания патриотизма; на его сцене пели Кобзон и Ротару, служить в его труппе было высшим блатом. Теперь редкие солдаты, охранявшие здание, подрабатывали проституцией, а директор – сдачей площадей внаем. Соседями Колокольцева оказался гараж, где перебивали номера на угнанных иномарках, и мастерская по изготовлению корейской капусты.

Документы визитера и здесь не вызвали никаких вопросов; получив триста рублей по договору и две тысячи долларов в карман, начальник Дома Армии повеселел и стал осторожно расспрашивать нового арендатора о характере его бизнеса.

Человек, назвавшийся Александром Колокольцевым, охотно рассказал, что сам он родом из Хабаровска, воевал в Абхазии и в Чечне, а последние годы зарабатывал на жизнь монтажом охранных систем.

Что недавно он поругался со старым партнером и основал новую фирму, которая только что заключила договор с Кесаревским НПЗ. Что в его бригаде сейчас работает десять человек и что офис вместе со складом будет нужен им месяца на два-три, если они не получат в Кесареве новых заказов. Под военные байки хорошо пошли и водочка, и доставленная корейскими арендаторами закуска; хабаровский коммерсант, впрочем, пил одну минералку, не особо афишируя этот факт. Уже в конце второго часа Колокольцев вспомнил:

– Слышь, Семеныч, где бы мне здесь технику арендовать? Или купить. Мне два грузовика нужно, да, пожалуй, и столбы забивать…

– А военная техника тебя устроит? – спросил начальник КДА.

* * *

Частная компания «Биоресурс», возглавляемая Ольгой Николаевной Бабец, находилась на последнем – пятом этаже в здании краевой администрации, и кабинет г-жи Бабец располагался ровнешенько над кабинетом губернатора края.

Поэтому даже недалекий человек, посещающий администрацию края, мог заметить, что в данной супружеской паре губернатор находится снизу, а губернаторша – сверху. Этот факт бросался в глаза каждому, кто нажимал кнопку лифта.

На первом этаже у входа в администрацию скучала пожилая вохровка: преддверие «Биоресурса» на пятом было оборудовано стеклянным стаканом с металлоискателем и двумя рыцарями в бронежилетах при стакане.

По коридорам администрации змеилась вытертая ковровая дорожка. За стеклянным стаканом она чудесным образом преображалась в сверкающий буковый паркет. В кабинетах краевых чиновников отсыревшие стены были выкрашены серым и синим; в кабинете главы компании «Биоресурс» Ольги Николаевны Бабец жидкокристаллический монитор гордо восседал на столешнице из зеленого малахита, и расписной потолок отражался в наборном паркете.

Стены кабинета были увешаны многочисленными грамотами, полученными компанией «Биоресурс» от МВД, ГИБДД, Русской православной церкви за участие в угодной Кремлю и Богу благотворительности, и грамоты эти соседствовали с красочными постерами, отпечатанными местной типографией в виде календарей: Ольга Николаевна с мужем одаривает детский дом шапочками и варежками. Ольга Николаевна в приюте ветеранов. Ольга Николаевна на закладке краевой онкологической больницы. Ольга Николаевна руководит ремонтом школы, производимым на пожертвования «Биоресурса» (школу так и не отремонтировали, а пожертвованные деньги потом вычли из налогов).

Впрочем, губернаторский кабинет был отделан не хуже, чем кабинет его супруги. Благо они сообщались через лестницу, соединявшую комнаты отдыха.

Разговор между хозяйкой кабинета и владельцем Кесаревского НПЗ был продолжением разговора вчерашнего и до крайности походил на ту беседу, что имели между собой Суриков и Рыдник. И в том и в другом случае речь шла о постах в Москве, только если Рыдник хотел у Сурикова помощи в назначении главой нового ведомства, то Ольга Николаевна хотела поставить главой Госкомрыболовства некоего Велимира Григорьева, который уже упоминался в разговоре Сурикова и Карневича. Велимир Григорьев, – смазливый двадцатишестилетний паренек со стероидными мускулами и поролоновой улыбкой, – возглавлял то самое ОАО «Лада», которое арендовало на заводе сорокамиллионнодолларовую установку за сто рублей в месяц. Причин такого необыкновенного делового везения г-на Григорьева было много, и не все они были просты, но одна из причин могла быть выведена из того факта, что губернаторша неизменно именовала господина Григорьева «Величкой».

С некоторых пор госпожа губернаторша решила, что милый, молодой, восхитительный Величка перерос уровень ОАО «Лада» и должен идти выше. Господин Суриков, со своей стороны, был бы совершенно счастлив, если бы Величка Григорьев занялся вместо каталитического крекинга рыбой – в которой он понимал ровно столько, сколько в каталитическом крекинге.

– Я обговорил вопрос в Москве, – сказал Суриков, – они просят десятку, из них половину предоплатой.

– Что ж так дорого! – всплеснула руками губернаторша.

– Так что же вы хотите, Ольга Николаевна, – правительство новое. Мест стало меньше, вот цены и подскочили. Многие бывшие чиновники покупают себе должности просто так, чтобы быть при корочке. Даже не надеются деньги отбить.

При таком известии о коррупции в столице родины Ольга Николаевна даже всплеснула руками.

– Главное, как будто я для себя радею, – сказала губернаторша, – ведь Величка, он, считай, государственный человек! Умница редкая!

Первым документом, который государственный человек Величка Григорьев должен был подписать на посту главы Госкомрыболовства, была передача ярусоловов Боткинского рыбколхоза в бербоут-чартер компании «Биоресурс». Ярусоловы были построены на деньги, взятые Россией в долг у немецкого «Дрезднер-банка». Денег по кредиту рыбколхоз ни разу не заплатил. Пока владелец рыбколхоза, Ваня Трошкин по прозвищу Есаул, был жив, вопрос о долгах как-то не поднимался. Когда Есаула расстреляли в Пусане, суда были арестованы.

– Велимир замечательный человек, – сказал Суриков, – только поэтому я за него и хлопочу. Но мы же с вами прекрасно понимаем, что значит иметь дело с Москвой. Там сидят коррумпированные, черные люди. И реальность такова, что они просят десятку.

Но губернаторша продолжала гнуть свою линию.

– Откуда же я возьму такие деньги! Я же трачу больше, чем зарабатываю! Ведь, считай, моя компания – это компания с государственным менталитетом. Школы ремонтируем, вон, Первой детской бесплатно сколько лекарств дали!

Первой детской больнице действительно были бесплатно выделены лекарства. «Биоресурс» купил их на двадцать миллионов рублей у фирмы вице-губернатора Бородовиченко. Лекарства были просроченные, и в аптеках их продать было нельзя. Двадцать миллионов «Биоресурсу», разумеется, потом возместили из бюджета.

– Эти вот сволочи, журналюги, как что, так сразу пишут про меня и Вову, – продолжала Ольга Николаевна, – а я разве хоть чего имею с того, что у меня муж – губернатор? Я одни расходы имею! Мы по сути – социалистическое предприятие, как что, так затыкаем собой краевой бюджет! А разве в Москве входят в такие тонкости? Им бы лишь деньги высосать. За что я должна платить? За то, чтобы сделать добро государству?

– Ольга Николаевна, – сказал Артем Суриков, – вы знаете, как я к вам отношусь. И вы знаете, что я тоже болею за государство. Я очень хочу видеть Велимира в Москве. Поэтому давайте сделаем так: все расходы там я беру на себя. Это не ваша забота. Десяткой больше, десяткой меньше – разве я не могу сделать подарка прекрасной женщине? Только одна встречная просьба: уже осень, уже мазут надо закупать. Сделайте милость: протолкните бумаги побыстрее, а то ведь с губернатора же и спросят: почему, мол, мазута нет?

* * *

Бумаги о закупке мазута прибыли в приемную ОАО «Биоресурс» в тот же день к трем часам. Согласно этим бумагам, кесаревский мазут в кесаревские же котельни должно было поставлять некое ООО «Куусо». ООО «Куусо» было зарегистрировано на севере области, в районе компактного проживания коренного хантысского населения, и более половины его работников составляли представители вышеозначенного населения. В связи с этим ООО «Куусо» было совершенно избавлено от такой глупости, как налог на прибыль. А прибыль получалась немалая: покупая на НПЗ мазут по три тысячи рублей тонна, «Куусо» впаривал его краевому бюджету по двадцать тысяч.

Губернатор подписал бумагу через пятнадцать минут по ее прибытии.

Ольга Николаевна поднялась из мужнина кабинета в сияющем расположении духа. Она, конечно, понимала, что Артем Суриков получит за мазут куда больше, чем отдаст в Москве за Величку, – но, с другой стороны! Десять ярусоловов, стоивших при постройке по пятнадцать миллионов каждый! «Сколько денег, – думала Ольга Николаевна, – вторую городскую больницу вполне можем отремонтировать! Канализацию достроить!»

Ибо Ольга Николаевна обладала драгоценным качеством: она не только платила изрядные деньги за хвалебные публикации о благотворительности «Биоресурса». Она в них верила.

* * *

Прокурор Андриенко вернулся на работу к трем часам дня. В кабинете его дожидался Николай Сляньков, старший следователь по особо важным делам и его приятель по комитету комсомола еще двадцать лет назад.

– Слышал новость? – сказал Сляньков. – В «Коралле» уволили Ромку Вишнякова.

– Кого? – не понял прокурор.

– Ну, пиарщика ихнего. Представляешь, звонит Рыдник Касаеву и говорит: «Ты чего, Руслан, у себя бордель развел?» Касаев сначала даже и не понял, какой такой бордель? У него все казино – один сплошной бордель. А Рыдник ему: «Твой Роман не с кем-нибудь путается, а с женой самого Артема Ивановича. А ну увольняй на хрен».

– И что? Уволили?

– В здание не пустили! Вещи не дали собрать!

Прокурору Андриенко было сорок семь лет. Это был человек невысокого роста, рыхлый и полный, с животом, напоминающим кокосовый орех, туго обтянутый голубым сукном прокурорского мундира, который Андриенко носил почти все время. У него был странный цвет лица – бледный и нездоровый, точь-в-точь как у пролежавшего в воде рулончика дешевой туалетной бумаги, и на этом ноздревато-сером лице ярко выделялся бугристый сизый нос.

Несмотря на некоторое очевидное сходство между краевым прокурором и начальником краевого УФСБ, естественно обусловленное временем, в которое они жили, и должностями, которые они занимали, характеры этих двоих людей были глубоко различны.

Савелий Рыдник был беспринципен, но умен, циничен, но храбр. Он презирал людей, потому что хорошо знал себя, но даже если публично он называл кошку Тузиком, то в сейфе он всегда держал аналитическую справку о том, сколько котят этот Тузик родил в прошлом месяце. Он врал всем – но только не себе.

Что же до прокурора края – он принадлежал к тем жадным, но чрезвычайно простодушным людям, которые не только говорили о собственной непогрешимости, но и свято в нее верили. С точки зрения Андриенко, общественное благо совпадало с личным благом прокурора до сотого знака после запятой, как гравитационная масса совпадает с инертной. Направляя за собственной подписью письмо в коммерческую структуру с просьбой пожертвовать денег в недавно созданный при прокуратуре Фонд, он искренне не видел в этом ничего плохого и был бы совершенно возмущен, если бы ему сказали, что это не что иное, как рэкет. Но не менее искренне, если бы это самое письмо появилось в печати, он был бы возмущен наглостью и коварством журналистов, которым лишь бы облить грязью власть: хотя как бы, казалось, это можно сделать, напечатав совершенно невинное письмо?

Унизительное положение, в которое чеченский подбандиток Касаев вместе с коррумпированным начальником УФСБ поставил российскую прокуратуру, не могло не взволновать глубоко чувствительную душу прокурора. Поэтому Андриенко с удовольствием выслушал рассказ Слянькова, задумался и, постукивая пальцами по столу, спросил:

– Этот Руслан чернозадый – что у него есть? Кроме казино?

Сляньков пожал плечами.

– Много чего есть, – сказал Сляньков. – Сейнера. Терминал.

– Какой терминал?

– Таможенный. На Посадской, 10. Знаменитый терминал. Раньше Алиеву принадлежал.

– И что там таможат? Суда?

– Контейнера. И фуры из Китая.

– Контрабанда там бывает?

– Там без контрабанды не бывает, – ответил Сляньков.

– И что нам надо, чтобы обыскать терминал?

– Заявление надо, – сказал Сляньков, – зарегистрированное. «Я, пупкин иван иваныч, настоящим сообщаю вам, что на таможенном терминале „Западный“, на улице Посадской, 10, находится контрабандный груз золота…» Плюс постановление о возбуждении уголовного дела на основании заявления и ваша на то санкция.

– А если золото не найдется?

– Золото всегда найдется.

Ноздри Андриенко слегка раздулись. Его вчера оскорбили, при всех. Унизили человека, который должен представлять в этом прогнившем крае законность и порядок, – унизили перед всей чавкающей, погрязшей в контрабанде и коррупции элитой. И кто унизил? Черножопый. Чечен.

– И где заявление? – спросил Андриенко.

Сляньков начал переминаться с ноги на ногу.

– Что такое? – сказал Андриенко.

– Там у терминала… крыша… говорят, Рыдник.

Прокурор взлетел с кресла. Сизый нос его вздулся, как подкрылки заходящего на посадку самолета.

– Мне плевать, – заорал прокурор, – чья тут крыша, не крыша! Мне не плевать, что у вас возят контрабанду! Если человек нарушает закон, он за это должен отвечать! И это моя функция – заставить его ответить, невзирая на покровителей!

* * *

Российская система контрабанды очень проста и встроена в российскую систему таможенной очистки, как стенной шкаф в дорогой квартире встроен в придуманную для него нишу. Основана она на том, что груз, въезжающий в Россию, проходит растаможку не на границе, а на любом удалении от нее, в специальных местах, принадлежащих частным компаниям. Как следствие, между границей и таможенным терминалом с грузом и документами происходят самые удивительные превращения, а лица, которые обеспечивают эти превращения, имеют совершенно официальный статус и называются таможенными брокерами.

Автобус со следователями и спецгруппой под гордым названием «Варяг», недавно приданной в порядке эксперимента прокуратуре, подъехал к терминалу на Посадской в половине пятого. Склад за решетчатым забором напоминал гротескно увеличенный гараж-ракушку, – гофрированная горбушка, собранная из жестяного барахла.

Вдоль горбушки, под темнеющим небом, стояли длинные фуры, крытые брезентом и похожие на гигантских земляных червей, выползших на асфальтовую дорожку после дождя. У ворот переминались с ноги на ногу несколько человек в прозрачных дождевиках, – видимо, владельцы груза.

Здание было захвачено молниеносно. Когда Андриенко вошел в просторный склад, сотрудники терминала уже были загнаны в одну из комнат, а следственная группа изучала сопроводительные документы на груз. «Варяги» стояли вдоль стен, как зеленые новогодние елки, увешанные любимыми игрушками мужчин, и смотрелись очень достойно.

Технические средства досмотра на терминале предусмотрительно отсутствовали, и следователи, будучи людьми тертыми, приволокли с собой «рапискан». Между следователями мячиком катался низенький и толстый азербайджанец, хватал их за рукава и гортанно причитал, а усмотрев прокурора края в форменном голубом мундире, тут же бросился к нему. Слова полились из азербайджанца, шипя и брызгая, как ржавая вода из только что включенного крана.

– А… – взмахивал руками азербайджанец, – что же… гражданин начальник, как же так? Всемерно… Что?

– Заявление, – веско сказал Андриенко. – По факту контрабанды.

Азербайджанец от волнения перешел на родной язык.

– Начальник-джан, – закричал он, хватая прокурора за рукав.

– С какой фуры начнем? – спросил один из следователей.

– С любой, – ответил Андриенко.

* * *

Первый контейнер оказался с телевизорами «Тошиба». По документам «Тошиба» проходила как китайский зеленый горошек. Во втором было шмотье, значившееся в бумагах как нитки. Китайские пуховики и платья, которыми трейлер был набит под завязку, были увязаны в огромные тюки с надписями «Нина», «Валя», «Ирка». На многих тюках вместо русских имен стояли иероглифы.

Следователи перетаскивали тюки к терминалу один за другим, потрошили их и прогоняли шмотки через «рапискан». Тряпья было так много, что, казалось, следователи раскурочили грузовой «Ил».

Третий трейлер тоже оказался со шмотками.

Азербайджанец замолк и выдохся, как истощившая аккумулятор сигнализация. Андриенко стоял у «рапискана» хмурый, кусая зубы.

Досмотр продолжался уже второй час, а прокуратура так и не нашла того, чего искала. Конечно, шуму будет много. Конечно, электроника вместо зеленого горошка – это неприятно. Но Андриенко слишком хорошо знал, что весь этот улов не тянул даже на статью 188-ю – «контрабанда». Он тянул только на 194-ю статью – «пересечение границы товаром с занижением таможенной стоимости». Так уж, для удобства таможенных крыш, был устроен российский таможенный кодекс.

Прокуратуре будет очень трудно доказать, что весь этот товар подлежит конфискации. Все, что нужно будет сделать Касаеву, – это переоформить товар и заплатить с него нормальную пошлину. Обидно, но не смертельно.

Им повезло на четвертом трейлере. Один из тюков с женскими кофточками вдруг налился на «рапискане» черно-зеленым цветом, и приданный следственной группе опытный оперативник мгновенно рванул тюк. Из-под вороха китайских лифчиков высыпались золотые цепочки.

– Оформляйте! – торжествующе вскричал прокурор.

К прокурору подошел один из бойцов спецгруппы.

– Товарищ прокурор, – козырнул он, – там за воротами толпа. Бабы орут. Вон, слышно даже.

– Пусть орут, – сказал прокурор, – нечего контрабанду возить.

Золото уже оформляли и протоколировали, когда снаружи послышались крики. Командир «Варягов» поднял рацию.

– Черножопые приехали.

Андриенко выскочил на крыльцо.

Во дворе стремительно темнело. Ураганный ветер пригибал к земле верхушки деревьев, тучи над сопками закручивались в черную воронку, и на землю вот-вот должны были упасть первые капли дождя.

Фары джипа, на котором приехал Руслан, ослепительно сияли в предтайфунной темноте, и за джипом стояла машина сопровождения, из которой выскакивали черноволосые крепкие люди в камуфляже и с автоматами. Прокурор вдруг заметил справа от джипа невысокого мужчину, перехватившего автомат так, что дуло почти упиралось в землю.

Руслан вышел последним. На нем была черная футболка, черные брюки и удобные спортивные туфли. Он почему-то очень сильно хромал, и левая рука его была в лубке.

– Ублюдки, – с ненавистью процедил один из бойцов группы. Он потерял брата в Чечне.

Ветвистая молния разодрала тучи на части, тут же сверкнуло второй раз, над морем, и сдвоенный гром грохнул так, что под Андриенко задрожало крыльцо. Прокурор оторопел, глядя на автоматы чеченцев. Он не сомневался, что у них нет разрешений на это оружие. Но он почему-то не мог заставить себя отдать приказ их разоружить.

Дождь все не шел и не шел, как это бывает перед особенно сильной грозой. Откуда-то издали, из-за бетонной стены, слышались возмущенные крики.

Руслан остановился напротив прокурора.

– Слушай, Александр Валерьич, – сказал он, – отпусти людей.

– Каких людей? – не понял прокурор.

– Людей за воротами. Там человек пятьдесят. С ума сходят.

– Нечего контрабанду возить.

Губы чеченца хищно вздернулись.

– Слушай, Александр Валерьевич, – заговорил он, – как всегда, когда Руслан волновался, в речи его прорезался гортанный горский акцент. – Там девочка стоит. Она деньги под залог квартиры взяла, в Китай поехала, бабушке на операцию денег заработать.

Чем человек виноват, что в наши разборки попал. Отпусти людей, разберемся.

– Если тебе эта девочка понравилась, оттрахай ее и денег дай, – ответил прокурор.

– Пошли, – сказал Руслан.

Повернулся и скрылся внутри здания. Прокурор последовал за ним. Чеченец открыл закуток, где обычно ютился завскладом, оглядел пыльное помещение и молча стал у покорябанного, залитого чернилами деревянного стола. Андриенко торжествующе улыбнулся. Он вчера проиграл сто двадцать тысяч: сегодня он спросил с чернозадого триста. И еще кассету – кассету обязательно. С кассетой в распоряжении обиженного и обозленного кавказца Андриенко никогда не будет себя чувствовать в безопасности. Не то чтобы из-за таких кассет нынче в России снимали с должности. Но из-за таких кассет приходилось платить много денег, чтобы с должности не сняли…

Андриенко сел за стол и совершенно искренне улыбнулся Руслану.

– Покажи постановление, – сказал чеченец.

Прокурор, пожав плечами, протянул ему постановление о возбуждении уголовного дела. Чеченец взял лист здоровой рукой, пробежал глазами и вернул прокурору. Потом он все так же неспешно сунул руку за пазуху – и в следующую секунду в лоб краевого прокурора уперся ствол «глока».

– А теперь ты напишешь на этой бумажке, что в возбуждении дела отказано за отсутствием основания.

Обычно серое лицо прокурора приобрело нежно-салатный оттенок.

– Здесь за дверью семь человек, – продолжал Касаев, – и все они мои родственники. Любой из них возьмет этот выстрел на себя. Я не заплачу тебе ни копейки, потому что тот, кто заплатил сегодня, заплатит и завтра. Мне дешевле откупиться один раз. От обвинения в твоем убийстве.

Глаза цвета бронестекла глядели прямо в душу Андриенко, и прокурор вдруг с ужасом понял: чеченец не шутит. Он спустит курок, не колеблясь ни секунды, с группой «Варяг» в соседнем помещении и со следователями за стеной, а потом какой-нибудь Мага или Аслан заявит, что между Андриенко и Касаевым возникла драка и что он, Магомед, выстрелил, чтобы защитить своего шефа. А потом этот Мага бесследно скроется, и никакая юстиция его не достанет: разве что случайная пуля федералов где-нибудь под Ачхой-Мартаном.

В этом и было отличие Руслана от всех тех, с кем до сих пор имел дело прокурор Андриенко: столкнувшись с беспределом ментов, чеченец схватился не за деньги, а за пистолет. Он был готов стрелять сам, и у него были люди, которые готовы были принять этот выстрел на себя.

– Хочешь, подписывай, – сказал Руслан, – а хочешь – сдохни. Со мной много кто воевал. Я живой, а они нет.

Андриенко молча наложил требуемую резолюцию поверх листа.

– И если ты хоть разинешь рот, – сказал Руслан, пока прокурор трудился над текстом, – клянусь, любой из моих родичей тебя пристрелит.

Андриенко в сопровождении Руслана вернулся в зал минут через десять. Лицо прокурора было цвета оттаявшей трески, чеченец невозмутимо улыбался.

Разоренный тюк все так же лежал на столе. Между китайскими бюстгальтерами золотой крупой блестели золотые сережки и цепочки с российскими клеймами. Следователи, делавшие досмотр, сбились в кучу и облизывались, как кот на сливки.

При виде Андриенко возникла пауза, а потом один из следователей поднялся и подошел к прокурору края.

– Слышь, Василич, – сказал он, – сколько золота-то в протоколе писать?

Андриенко глядел на него сквозь туман.

– А… что? – не понял он.

– А то ребятам… обидно немножко. Дети дома голодают.

Следователь был свежий, румяный, и кожаная его куртка стоила пару тысяч долларов. Непохоже было, чтобы его дети сильно голодали. Андриенко сделал шаг и другой, подошел к раскуроченным сверткам. Руслан неотступно следовал за ним.

– А… отбой, – проговорил прокурор, сунув в руки следователю резолюцию об отказе.

Механически, почти не сознавая того, что он делает, Андриенко выбрал толстый литой браслет и положил его в карман. И вышел из склада. Когда за ним захлопывалась дверь, Андриенко оглянулся: следователи бежали к столу, как куры к поилке.

* * *

Ветер так трепал зеленые юбки тополей, что они стлались параллельно земле, первые капли тайфуна падали на асфальт по навесной траектории, и разрозненная стайка людей, маявшихся два часа назад у проходной, превратилась в огромную толпу. Больше половины были китайцы. Завидев вышедшего к ним прокурора, люди заволновались. Первой к Андриенке бросилась девушка, закутанная в зеленый непромокаемый плащ. Наверное, та самая, что приглянулась Руслану.

– Тише, тише, – закричал прокурор, – граждане, сейчас всем будут выданы вещи…

Толпа подалась вперед. Андриенко попытался отступить за ворота, но те почему-то заклинили и не открывались.

Толпа орала на китайском и русском. Девочка в зеленом вцепилась в одного из бойцов. Кровь бросилась в лицо прокурору. Ему, прокурору края, минуту назад чеченский бандит упер пистолет в лоб и пригрозил смертью, если тот вздумает соблюдать закон, расследуя факт совершенно отъявленной контрабанды, – а кого сволочат эти немытые контрабандистские хари?

– Арестовать зачинщиков, – приказал Андриенко.

– Александр Валерьич, – тихо начал Сляньков.

– Арестовать! Я сказал!

Русские торговцы услышали и подались назад. Китайские напирали, как взбухающее тесто. Боец «Варяга» отпихнул от себя девочку, и она упала.

– Убили! – закричала толпа.

Прокурора прижало к решетке ворот.

– Стреляй! Стреляй, мать твою! – закричал Андриенко.

Командир «Варягов» ошалело моргал.

И в этот момент раздались выстрелы. Автоматная очередь разорвала небо над складом, толпа подалась и отхлынула. На дороге, метрах в двадцати от прокурора, стоял начальник УФСБ по краю генерал-майор Савелий Рыдник. Ствол автомата, выхваченного им у охранника, упирался прямо в черное брюхо наползающего тайфуна.

Рыдник поднял автомат и выстрелил еще раз, – и тут же с неба сплошной стеной хлынул дождь, словно очередь продырявила тучу.

– Тише! – заорал Рыдник, перекрывая шум воды. – Была плановая проверка! Сейчас всем все выдадут!

Почему-то Рыдника китайцы поняли. Толпа с довольным рокотом откатывалась назад. На площадку перед терминалом рушился водопад. Бойцы из группы физической поддержки тащили в свой автобус какого-то косоглазика и девочку в зеленом плаще.

Кровь бросилась прокурору в лицо. Он говорил то же самое! Почему они не послушали его? Почему они послушали наглого коррумпированного чекиста?

Рыдник, не выпуская автомата, подошел к прокурору и смерил его с ног до головы. Это был тот же самый взгляд, которым десять минут назад смотрел на прокурора Руслан, и Андриенко вдруг почувствовал, как холодный пот ползет у него между лопаток. В паре Касаев-Рыдник именно Рыдник был старшим – это говорили все. Кто же такой Рыдник, если Касаев его слушается и ему платит?

– Пошли, – сказал Рыдник.

Они вошли обратно на склад. За минуту оба промокли до нитки. Руслан и его охранники молча стояли под навесом около сияющих фарами машин, и стекающие с шифера потоки дождя отскакивали от асфальта и били вверх, как фонтаны в казино.

Склад был полон разбросанных тюков с надписями «Нина» и «Коля». От вороха золотых цепочек на «рапискане» осталась лишь вата.

– Ну, – сказал Рыдник, – где контрабанда?

– Не нашли, – сказал следователь, писавший протокол.

– Не нашли, так отлично. Отдайте вещи людям, – распорядился начальник УФСБ по краю.

* * *

Было уже девять вечера, когда генерал-майор Рыдник и Руслан Касаев остались одни. Прокуратура и группа «Варяг» давно покинули терминал.

Перед Русланом стояла бутылка водки, но чеченец не пил. Рыдник, улыбаясь, отхлебнул из горлышка, вытер губы и, критически окинув партнера взглядом, осведомился:

– Че с рукой?

– Напился, – ответил Руслан. Улыбнулся и добавил. – Пора возвращаться к вере отцов. А то пью, как русский. Очень диетическая религия – ислам.

Рыдник помолчал.

– Они к пяти приехали. Чего меня не позвал?

Руслан стиснул зубы. Помощь друзей в России обходится дороже наездов врагов, кто бы эти друзья ни были – чеченские полевые командиры или генерал-майоры госбезопасности. Эту аксиому российской экономики Руслан выучил давно.

– Какая проблема. Сами разобрались.

– И сколько ты дал?

– Нисколько. Я что, шлюха, красным давать?

Рыдник испытующе вскинул глаза. Он примерно представлял себе, при каких условиях Руслан мог «нисколько» не дать прокурору. Андриенко выглядел так, словно… словно ему только что прочли краткий курс чеченской этнографии. И если прокурор слушал недостаточно прилежно, следующим лектором окажется автомат Калашникова.

– Ты сильно рисковал, – сказал Рыдник.

Руслан усмехнулся. Да, он сильно рисковал. Он мог бы подождать, пока все закончится, и потом написать заявление о незаконном обыске. Он мог бы подождать, пока следователи конфискуют контрабандный товар, и написать заявление о незаконном изъятии, потому что наверняка следователи продали бы этот товар своим фирмам и их можно было схватить за руку. А потом бы Рыдник вел дела о незаконном обыске и незаконных продажах и дрался бы с прокурором, и чем больше бы они дрались, тем больше каждый бы просил с Руслана. И таможенный бизнес Руслана оказался бы как поле, на котором дерутся слоны. Разве на таком поле вырастет пшеница? Даже сорняки, и те не успеют созреть.

Да, в этом случае Руслан не рисковал бы, что его посадят. Зато он мог быть на сто процентов уверен, что его разорят.

Начальник ФСБ по краю отхлебнул еще водки. Одинокая электрическая лампочка блеснула ярким светом на его начинающейся лысине.

– У тебя будут проблемы, – сказал Рыдник.

– Не будут.

– Он придет снова, и знаешь, в чем будет разница? В том, что сегодня он пришел по заявлению, а заявление у него липовое. И если начнется скандал, ему нечем особенно прикрыть свою задницу. А следующий раз он придет по уголовному делу. И будет потрошить тебя, сколько влезет, потому что по закону он тебя может потрошить.

– Много не выпотрошит, – отозвался Руслан, – это не мои товары. А перевозчиков.

– А тебе какая разница? Ну, сегодня он взял фуры на складе. И отдал. А завтра он их в пути возьмет. И конфискует. А даже не конфискует, а просто заставит заплатить – и что? Раз заставит, два заставит, кто через твой терминал будет возить?

– Это и твой терминал, – напомнил Руслан.

– Это мой терминал, как защищать. А как лавэ получать, чей это терминал? Я, Руслан, посмотрел, прикинул. Стоит двадцать фур, в каждой добра на четверть лимона, в среднем фура стоит по три дня, с каждой фуры вместо четверти лимона платят двадцать шесть тысяч, двадцать в казну, шесть – терминалу. Сколько получается в месяц? Восемь миллионов. Сколько моя доля? Половина. Сколько я получаю? Двести тысяч. Ты меня за лоха держишь?

Руслан молчал.

– Давай посчитаем, – продолжал Рыдник, – терминал тут пять лет. За пять лет я должен был получить четыреста миллионов долларов. А получил – десятку. Так?

– Не так. Пять лет назад оборота не было.

– Правильно, Руслан. Оборота не было, но двести штук я получал уже тогда. Что за арифметика, Руслан? Ты пять лет назад платил двести, когда оборота не было, и сейчас платишь двести, когда оборот есть?

– Хорошо. Я буду платить двести пятьдесят тысяч.

– Ты мне должен четыреста миллионов, Руслан. Без десятки.

– Я буду платить триста.

– Ты не понял, Руслан. Ты мне должен четыреста миллионов.

– Я тебе скажу, почему триста, – сказал Руслан. – Терминал получает в месяц восемь миллионов. Я что их, все себе беру? Два лимона идет таможне. Семьдесят тысяч – зарплата. Пять лет назад здесь был кусок асфальта, сейчас здесь склады стоят. Сколько стоит склад построить? Охрану нанять? Сколько стоит проблемы решать? Я тебя когда звал проблемы решать? Я их сам решал. Склад получает восемь миллионов, а тратит семь. Хочешь, бери триста штук. А хочешь, найди на терминал покупателя. Цену, которую он даст, поделим пополам. Только не удивляйся, если он даст за склад трешку. Меньше, чем ты получишь от меня за год.

Рыдник долго думал.

– Триста пятьдесят, – сказал он.

– Я, пожалуй, продам терминал, – отозвался Руслан.

Рыдник несколько мгновений вглядывался в лицо собеседника, а потом натянуто рассмеялся.

– Хорошо. Триста так триста.

Партнеры уже дружески прощались, когда Рыдник внезапно спросил:

– Слушай, Руслан, а что это у тебя за новый нохчи в охране?

Глаза Руслана на мгновение полыхнули, как у затравленного волка.

– Кто?

– Маленький, смуглый. Я его раньше не видел.

– Он недавно приехал, – сказал Руслан, – родственник.

– Как зовут?

– Висхан.

Глава краевого ФСБ слегка усмехнулся.

– Ты скажи своему Висхану, что он автомат неправильно держит.

– В каком смысле?

– Он не замечает, что у него в руке автомат. Он его держит, как курильщик сигарету. Так, как будто он каждый день с автоматом в обнимку ходит и спит с автоматом вместо женщины. Здесь, в России, так автомат не держат. Здесь не Кадорское ущелье.

– Что я могу сделать, – спросил Руслан, – я что, знаю, чем он занимается? Приходит, говорит: устрой на работу. Пить-кушать дай. А где я ему работу найду? Ты же сам сказал, он автомат держит, как курильщик сигарету. Где я такому человеку работу найду? А к нему семья приезжает.

Рыдник помолчал. Тщательно сбил пылинку со щегольских брюк, из-под которых выглядывали туфли от Гуччи.

– Значит, денег просит?

Руслан зло пожал плечами.

– Такие не просят, – сказал Руслан, – такие требуют.

– Я смотрю, ты не очень… этим… родственником дорожишь?

– Он мне по-чеченски родственник. А по-русски считать, так у вас в России таких даже знакомыми не кличут.

– Он один?

– Пока один. Обустроится, семью привезет.

– Регистрация есть?

– Он вчера приехал.

– Где живет?

– У меня.

– Ты бы его отселил, Руслан, – медленно сказал Рыдник.

– Зачем?

Рыдник не ответил.

– Ты ему дай денег – и выгони.

– Что ты собираешься с ним делать?

Рыдник развел руками.

– А тебе не все равно?

– Нет. Если ты его посадишь, скажут: Руслан родича сдал. У нас родичей не сдают.

Рыдник усмехнулся.

– Выгони его, Руслан. Или продавай терминал.

* * *

Когда железные ворота распахнулись, пропуская машины Руслана, на улице было уже темно. Сплошной ливень смыл с заасфальтированного пятачка перед терминалом все живое, и только под обмотанным колючей проволокой фонарем скорчился какой-то ярко-зеленый сверток.

Машина промчалась мимо, сверток зашевелился и выпрямился – и Руслан с заднего сиденья узнал давешнюю девочку в раздувшемся, как колокол, плаще. Ту, которая билась об охранников и кричала, что деньги ей нужны для бабушки.

Покрышки взвизгнули, набирая скорость, машина сопровождения чуть не сбила девчушку, – та выпрыгнула на проезжую часть и побежала вслед за джипами, размахивая руками и топоча маленькими ножками, обутыми в резиновые китайские шлепки.

– Останови машину, – велел Руслан.

Руслан опустил стекло. Из остановившейся сзади машины на дорогу высыпали охранники. Девчушка подбежала к ним, задыхаясь, и Руслан сделал знак, чтобы ее пропустили.

Мокрые желтоватые волосы торчали колом из-под сбившегося набок капюшона, на скуле вздувался огромный синяк, пуговицы на плаще были оборваны, и из-под зеленой ткани были видны бесформенные тренировочные штаны и красная полосатая майка.

– Ты чего кричишь? – спросил Руслан.

– Товар! Товар у меня пропал!

– Как – пропал?

– Они ее в ментовку забрали, – отозвался водитель Руслана, – пока товар разбирали, она в ментовке была. Приходит, а товара нет.

Руслан представил себе, что здесь творилось два часа назад, когда осатаневшие челноки разбирали вещи. Менты ли приватизировали тюк, что всего верней, или товарищи по несчастью, или его собственный персонал свистнул, как разберешь?

– На сколько товару было?

– Я заплатила две тысячи, – сказала девчушка, – рассчитывала здесь три с половиной выручить. Меня… тетя Рая взяла с собой, нам… все равно на операцию не хватало…

– Операция сколько стоит?

– Семь.

– Где делаете? Здесь или в Москве?

– Здесь. У профессора Ратковского.

Руслан знал Ратковского. Кардиолог по основной специализации, он спас жизнь немалому числу бандитов. Но легендой он стал тогда, когда к нему на консультацию пришел Тема Воробышек. От частных жизненных передряг и засевших в организме посторонних предметов сердце Темы почувствовало тоску и беспокойство, а когда напротив его припаркованного «Ниссана» взорвалась начиненная тротилом шестерка, покрошив на месте двоих охранников и серьезно задев третьего, Тема и вовсе сдал.

Профессор Ратковский осмотрел Тему и сказал, что единственным для него выходом является пересадка сердца, но ждать подходящего донора придется долго. После этого Тема заверил профессора, что подходящий донор – не проблема, что хоть завтра Тема приведет профессору хоть трех доноров, только выбирай. После этого профессор предложил Теме покинуть порог клиники и больше никогда в нее не возвращаться. После этого Тема уехал на три месяца в Южную Корею, и когда он вернулся оттуда, в его груди билось сердце прекрасной молодой кореянки.

Но профессор Ратковский стал легендой.

– Садись, – сказал Руслан.

Девушка в зеленом плаще попятилась назад, с ужасом оглядываясь на смуглых и черноволосых людей в камуфляже.

– Садись, кому говорят!

Охранники втолкнули девушку на сиденье, и Руслан тут же пожалел о своем решении: от русской пахло потом, как от полевого командира после двух месяцев боев в горах. «Почему они не могут защитить себя? – подумал Руслан, – почему они не могут защитить себя от собственных прокуроров, а потом они приходят в наши горы и пытаются навязать свои законы нам?»

– Это точно деньги для твоей бабушки? – спросил Руслан.

Девушка испуганно кивнула.

– Я тебе помогу, если это деньги для старшей в роду, – сказал Руслан. – Но если ты меня обманываешь, ты пожалеешь.

Девушка, казалось, стала в два раза меньше. Телефон Ратковского Руслан помнил наизусть. У бывшего физика была фотографическая память на цифры.

– Салам, Сергеич. Это Руслан. У меня такой вопрос, у тебя в очереди на операцию есть женщина… как фамилия?

– Цыганова, – сказала быстро девчушка. – Наталья Михайловна Цыганова.

– Цыганова, – повторил Руслан, – что с ней?

Трубка долго крякала в ответ.

– Ясно, – сказал Руслан, – мои пацаны завтра деньги привезут. Отнесись к ней как к моей матери, Сергеич.

Из-под зеленого капюшона на него смотрели затравленные глаза русской. За тонированным окном тихо вспыхивали и гасли фонари, – машины, обогнув город по кольцевой, уже выскочили к Ленинскому проспекту. Девчушка была одета до того плохо, что Руслан даже не мог разобрать, красива она или нет.

– Вот мой телефон, – сказал Руслан, – если что не так, звони. Арзо, останови машину. Пусть ее охрана отвезет, куда скажет…

В центре города дождь давно прошел, и Руслан с неудовольствием заметил грязную лужу, оставленную русской девушкой на чисто вымытом коврике «Крузера». Она забилась в вязкую глину на обочине и так и стояла там, пока охранники менялись местами, освобождая для нее место во втором джипе.

Руслан хотел было открыть стекло, чтобы спросить у русской замарашки, как ее зовут, но вместо этого откинулся на теплую спинку сиденья и закрыл глаза. Усталость накрыла его внезапно, как ватной шубой. В ноге дернуло резкой болью, напоминая, что вчера его собственный брат поставил его на то же самое место, на которое Руслан спустя сутки поставил русского прокурора.

* * *

Небо над особняком было усеяно звездами, словно кто-то швырнул пригоршню мелочи по черному бархату ночи. Пахло близким морем и недавним ливнем, и совсем рядом волны разбивались о берег.

Но Суриков и его директор сидели на берегу искусственного пруда: от моря их отделяли сто метров пляжа и бетонный забор с колючей проволокой.

Директор был пьян, и давно: оскорбленная Лена заперлась в спальне. Суриков вертел в руках черную бархатную коробочку. Внутри были сережки – витое золото ракушки вокруг бриллиантов.

– Для Лены, – сказал Суриков.

Карневич промолчал.

– Осуждаешь меня? – спросил Суриков.

Директор отвел глаза. Артем Иванович нащупал нетвердой рукой бутылку. Водка с тихим бульканьем полилась в стакан.

– Как твоя-то? – спросил он.

Сергей был женат уже три года; Мэри работала юристом, и за четыре месяца, которые Сергей провел в России, он два раза ездил в Лос-Анджелес на выходные, а Мэри один раз прилетела в Кесарев.

Тогда они провели вместе целых шесть часов. Еще бы, ведь Мэри приехала вместе с делегацией Эксимбанка, изучавшей завод на предмет возможного кредитования.

– Отлично, – сказал Сергей.

Как и всякий американец, он был приучен отвечать «отлично» на любой вопрос.

– А что не отлично? – спросил Суриков.

– Завод, Артем Иванович. Вы прочитали мой меморандум?

Суриков махнул рукой.

– Я и без тебя знаю, что там написано.

– Вряд ли, Артем Иванович. Я должен быть откровенным: я никогда не предполагал, что заводом можно управлять так, как управляют Кесаревским НПЗ. Ко мне в среднем раз в четыре дня приходит человек, который либо просит у меня горючее за полцены, либо предлагает мне купить оборудование за две цены. Барышом он обещает поделиться со мной. К тому же, как правило, этот человек даже не является предпринимателем. Это либо бандит, либо полицейский. Бандит, когда я не соглашаюсь, обещает засунуть мне в задницу черенок от лопаты, а полицейский, когда я не соглашаюсь, обещает найти в моем кармане наркотики.

– Это блеф.

– Это блеф, но в Америке так не блефуют.

– Но ты же не соглашаешься.

– Я не соглашаюсь. Но я постоянно натыкаюсь на документы, из которых следует, что либо мой заместитель, либо начальник цеха сделал что-нибудь подобное.

– Я дал тебе право разбираться с этими людьми, – сказал Суриков, – и это уже не блеф. Тебе достаточно сказать. И черенок от лопаты будет торчать в чужой заднице.

Американец помолчал несколько секунд, видимо оценивая перспективы улучшения экономических показателей завода с помощью такого неизвестного в Америке финансового инструмента, как черенок от лопаты.

– Я могу разобраться с теми, кто ворует на заводе, Артем Иванович, но я не могу разобраться с теми, кто заводом владеет. Завод не получает ни копейки прибыли, потому что завод не покупает нефть и не продает горючее. Завод всего лишь перерабатывает чужую нефть в чужое горючее, и по странному совпадению, денег, которых он получает за это, едва хватает на покрытие производственных расходов. Реальным хозяином и нефти, и горючего является компания «Росско». Вы объяснили мне, что это связано с удобствами российского налогообложения, и я не могу с вами не согласиться. Но вы не объяснили мне, почему подставная компания «Росско» должна покупать нефть у таких же подставных компаний.

Суриков молчал.

– Я заинтересовался нашими поставщиками. На долю одного из них, компании «Аахалго», приходится до пятой части поставляемой на завод нефти. Нефть привозят танкеры. По документам эта нефть идет с Сахалина, с месторождений, принадлежащих Сахалинской государственной нефтяной компании. Мы получаем около двух миллионов тонн нефти в год.

– И что тебя не устраивает?

– То, что, согласно официальным данным, сахалинские месторождения находятся на стадии освоения, там есть только разведочные скважины и количество добываемой нефти не превышает двадцати тысяч тонн нефти в год. Это ровно в сто раз меньше того, что получаем мы. Вот у меня и вопрос: откуда «Аахалго» берет нефть?

– А ты как думаешь?

– У меня не хватает воображения.

Суриков невесело усмехнулся.

– Да все оттуда же. С Сахалина.

– Но…

– А что ты думаешь? Что там седьмой год бурят разведскважины?

Американец открыл рот и закрыл его.

– Это государственная компания, – сказал Суриков, – и вышки стоят в море. И никакая инспекция без ведома главы компании не доплывет до этих вышек, чтобы проверить, сколько там добывают нефти. А та, что доплывет, обязательно останется довольна, потому что это очень опасно – быть недовольной человеком, которым доволен Кремль.

– Кремль будет доволен этим человеком ровно до тех пор, пока не узнает, что разведскважины на самом деле добывают нефть в промышленных масштабах.

– Неужели ты думаешь, Кремль этого не знает и с этого не имеет?

– Наверное нет. Это государственная компания. Зачем Кремлю воровать нефть самому у себя?

– Затем, что у Кремля есть потребность в неучтенных доходах. Ты можешь не волноваться, Сержик. Откуда мы берем свою нефть, мы можем объяснить Кремлю.

– А как мы это объясним иностранным банкам?

Суриков молчал. Долго-долго. Потом, тяжело махнув рукой, опрокинул в себя полстакана.

– Надоело все, – сказал Суриков, – надоело. Лгать, изворачиваться. Как в грязи плаваешь. Грязь тут, грязь в Москве. Ты думаешь, я не понимаю, в каком состоянии завод? Не понимаю, что с этим надо кончать? А я не могу. Я им должен.

С моря, огороженного бетонной стеной, донесся утробный гудок: один пароход приветствовал другой.

– Должны – кому, Артем Иванович? Как может хозяин завода быть кому-то должен свои активы?

– Выпей.

Американец отрицательно покачал головой, и Суриков, вздохнув, допил свой стакан.

– Это очень старая история, – сказал Артем. – Нас вначале было двое партнеров. Я и Данила Милетич. Я поставлял на завод нефть, а Данила… знаешь, он был больше по части как кинуть и не заплатить. Завод был в ужасном состоянии. Если тебе кажется, что завод сейчас плох, видел бы ты его тогда. Я поставлял нефть, а директор отдавал ее чеченским бандитам. Был тут один такой. Халид. Погоняло Пегий. Он потом стал полевым командиром. Убили его год назад. Никогда не связывайся с чеченами, Сережа. Это… это волки. Ты им слово сказал – ты уже попал. Этот Халид однажды на моих глазах взял автомат и расстрелял резервуар с готовым топливом.

– Что?!

Суриков невесело рассмеялся.

– Гоблин четыре года отучился в нефтехимическом институте, и все, что он оттуда усвоил, это что если стрелять ниже уровня жидкости, ничего не взорвется. Своеобразное применение образования, не находишь?

– Но зачем он стрелял?

– Чтобы забрать бензин. Его люди потом воткнули в дырки шланги и наполнили два бензовоза. С завода несли все и всё. Директор впал в полный маразм. К нему приходили чехи, тыкали автоматом в висок и говорили: подпиши нам две тысячи тонн отгрузки. И он подписывал. Потом приходили другие бандиты, тыкали автоматом в рот и говорили: подпиши нам три тысячи тонн отгрузки. И он подписывал. Потом оказывалось, что свободных только тысяча тонн, и начиналась стрельба. По людям и резервуарам. Рабочие воровали банками, Халид – бензовозами, директор – составами. Потом он перестал воровать составами, потому что воровать было больше нечего.

– Ну и что?

– Мы собрали контрольный пакет. Стали менять директора. Директор побежал к ментам. Послушать его, так именно мы были виноваты в том, что на завод не поставляется нефть… конечно, мы были виноваты! Завод нам задолжал четыреста тысяч тонн топлива! Ни один коммерсант не хотел поставлять нефть на завод, если получившийся бензин выкачивают через дырки от автоматных очередей!

Молодой американец молчал, ожидая продолжения. Суриков нетвердой рукой влил в себя еще водки.

– И вот тут Милетич сделал то, чего он никогда не должен был делать. Он обратился за помощью к чеченам.

– Они помогли?

– Они-то помогли. А потом с нас и спросили. За помощь. Вот тогда и появились…. Суриков с губернатором.

– А Милетич?

– У Милетича украли дочку.

– Кто?

– Чехи. Халид. Они считали, что он их кинул.

– А он?

– Он жадный был. Сказал: «У меня денег нет за дочку платить».

Суриков помолчал.

– Я ему собрал деньги. Пять миллионов долларов. Он их взял и не вернулся.

– И куда он делся?

– Не знаю. Он совсем запутался. Он всем был должен, он просто взял деньги и сбежал.

– Деньги на выкуп дочери?!

– Ага.

– А дочка?

– Дочке было восемь лет, – сказал Суриков, – вот такие вещи люди делают из-за денег.

Суриков снова запрокинул в рот водку. Сопки на берегу уходили к небу, и звезды были как осколки разобранной на запчасти луны. Карневич сидел совершенно потрясенный.

– Рыдник и губернатор спасли меня от чеченов, – сказал Суриков. – Иначе зверьки спросили бы с меня то, что не отдал им Данила. Я им должен, понимаешь, я им должен все. Завод. Жизнь. Собственность. Никогда не связывайся с чеченами, Сережа…

Москва – Кесарев. Начало 90-х

Когда началась перестройка, Даниле Милетичу было двадцать четыре года. Данила работал в научно-исследовательском институте прикладной химии и занимался объемными взрывами. Несмотря на молодой возраст, он считался одним из лучших специалистов в этой области. Он бы давно защитил докторскую, но Данила не был членом партии, а начальник его лаборатории был членом парткома. Поэтому докторскую диссертацию по материалам исследований Милетича защитил начальник лаборатории. Он привнес туда несколько цитат из классиков марксизма-ленинизма, бывших, само собой, главными авторитетами в том, что касается объемных взрывов.

И все работы, выполненные Данилой, выходили за двумя фамилиями, первой из которых стояла фамилия начальника лаборатории Аксютина. Ведь она начиналась с буквы «А».

К началу перестройки кандидат химических наук Данила Милетич имел красавицу-жену, трехлетнюю дочку и однокомнатную квартиру в новостройке в Бирюлево. От квартиры до работы было полтора часа пути на автобусах и метро. Поэтому Данила не всегда ездил домой. Он засиживался на работе до пяти утра.

Одним зимним вечером 1989 года Данила и его жена ужинали с человеком по имени Миша Айзерман. Они все трое учились вместе в университете, а после пятого курса Айзерман подал документы и уехал в Израиль.

Сейчас он приехал в Москву на две недели и поселился в гостинице «Пекин». Ресторан в гостинице был темный и величественный, и на ужин всем троим подали жареных трепангов. Миша рассказывал, как он в этом году отдыхал на Мальдивах.

– А ты, Данила, как живешь?

– Неплохо, – сказал Данила. – Вон, дочь растим.

– Работаешь у Лобарева?

Лобаревым звали директора института.

– Какая разница? – спросил Данила.

– Ты мог бы уехать и работать по тому же профилю в Израиле, – сказал Миша.

– Я вообще-то не еврей, – сказал Данила.

Его дед, известный сербский коммунист, бежал в СССР и был расстрелян Сталиным по просьбе Иосифа Броз Тито еще до того, как отношения между Тито и Сталиным испортились.

– У твоей жены бабушка еврейка, – ответил Айзерман, – в твоем случае этого вполне достаточно.

– Я не уеду, – ответил Данила.

* * *

На следующий день Данилу позвали к Лобареву.

Знаменитый ученый, отец российского бинарного химического оружия сидел в своем кабинете похудевший и сдавший. Перед ним лежала заявка Данилы, – заявка, работе над которой он отдал последние полтора года. Сердце Данилы неприятно екнуло. Это было бы страшно, если бы вся его работа пошла коту под хвост из-за вчерашней встречи. Но когда Лобарев наконец заговорил, в его речи не было ни слова о МОССАД.

– Это хорошая работа, – сказал Лобарев, – но денег на исследования нет. Вообще нет.

Милетич помолчал. Он вспоминал разговор, который состоялся между ним и Викой после ужина в «Пекине». Деньги в разговоре занимали немалое место.

– Вообще-то нам должен деньги по договору АвтоВАЗ, – сказал Лобарев. – Лети туда. Если выбьешь деньги, сможешь продолжать работу.

Данила удивился. Он никогда не занимался коммерцией и вообще смутно представлял, откуда институт берет деньги и зачем они нужны. Кроме этого, в институте был человек, который последние годы занимался такими делами. Этим человеком как раз был доктор химических наук Федор Аксютин, начальник их лаборатории. Аксютин привозил откуда-то компьютеры, учреждал хозрасчетные объединения, бегал, ловчил и однажды даже умудрился сдать часть помещений секретного объекта шайке воров, перебивавших номера на ворованных машинах.

– А Аксютин? – спросил Данила.

Лобарев помолчал.

– Аксютина вчера застрелили.

* * *

Когда вечером Данила открыл дверь, его дочка, Даша, плакала на ковре в комнате. На обеденном столе белела записка от Вики.

Буквы с трудом складывались в слова, словно обозначали какую-то реакцию, противную законам химии и непонятную Милетичу. Когда буквы сложились, Данила подошел к телефону и набрал номер гостиницы «Пекин». Ему сообщили, что да, гражданин Израиля Михаил Айзерман днем покинул отель. Портье, видимо служивший в КГБ, был достаточно наблюдателен, чтобы подтвердить: вместе с Айзерманом была молодая дама в синей юбке и бежевом плаще.

Сварить кашу на ужин Даше оказалось значительно трудней, чем изготовить из подсолнечного масла взрывчатку.

* * *

Вечером следующего дня самолет с Данилой Милетичем приземлился в Тольятти. Милетич вышел из него, неся на руках спящую Дашу. Таксиста он попросил отвезти его в гостиницу. Тот удивленно поглядел на ребенка, но ничего не сказал.

Директор принял его на следующее утро. Выяснилось, что он действительно не может заплатить институту деньгами, но мог бы заплатить машинами. Милетичу предложили две тысячи «Жигулей» на заводской стоянке.

– Но почему вы не можете сами продать машины и заплатить нам? – спросил Милетич.

– Или ты берешь машины, или ждешь сколько получится.

– Я беру машины, – сказал Данила Милетич.

Ему слишком хотелось приступить к опытам.

* * *

Маленькие ножки Даши оставляли отпечатки в белом снегу, покрывающем автостоянку и крыши «жигулей». Машины стояли, покрытые брезентом и снегом, и были как брошенная армия, отступающая через Березину.

Их были сотни и сотни.

Все они были без шин.

Милетич кормил Дашу в заводской гостинице гороховым супом, когда к нему подсел другой командировочный. Ему было сильно за тридцать, он слегка расплылся и уже начал лысеть, и круглые глаза по обе стороны румяного лица глядели на мир весело и добродушно. Он был в черном костюме и ослепительно белых кроссовках. У правой кроссовки уже отвалилась подметка.

– Слышь, парень, – сказал командировочный, – у тебя случайно машин на продажу нет?

– А ты откуда?

– С Кесарева.

Милетич задумался.

– А ты знаешь Кесаревский шинный?

– У меня там дядя – начальник цеха.

– Может быть, и есть, – сказал Милетич.

Командировочный засмеялся и хлопнул его по плечу.

– Ты посмотри, – сказал он, указывая на свою кроссовку, – сегодня утром на рынке купил. А уже оторвалась. Она для покойника. Представляешь, подошва из картона. Для покойника.

Веселого командировочного звали Артем Суриков.

* * *

На следующее утро Данила с дочкой и с Артемом Суриковым приземлились в Кесареве. Прямо с самолета они отправились на Кесаревский шинный.

Кабинет директора Кесаревского шинного был украшен портретом Ленина и попугаем в клетке. Было девять часов утра, и директор был безнадежно пьян.

– Шины, – сказал директор? – в обмен на автомобили?

– Р-разумно, – заорал попугай в клетке.

– Разумно, – сказал директор. – Если достанете заводу сырье для шин, будут вам шины.

Когда Данила вышел из заводоуправления, было три часа дня. Пространство до первых цехов было завалено полутораметровыми сугробами, и в этих сугробах были протоптаны маленькие тропинки. Данила сначала решил, что по тропинкам ходят на смену, но потом он заметил двоих рабочих. Они деловито, как муравьи, тащили из цеха здоровенный моток медной проволоки. Больше всего Данилу поразил цвет снега: он был белый. Снег на химзаводе не должен быть белый.

Январское солнце разбивалось о покрывавшую завод целину на тысячу искр, и Данила очень хорошо понял, что на нефтеперабатывающем заводе его пошлют за нефтью; на нефтяном месторождении – за обсадными трубами. На трубопрокатном заводе его пошлют за сталью, а на металлургическом комбинате…. что ж, может быть, кто-нибудь из металлургов согласится взять в оплату часть «Жигулей». Данила Милетич всегда хорошо умел экстраполировать события.

Но все же в тот момент он и не подозревал, сколько денег он заработает через год. И не знал, что больше никогда не вернется в свою лабораторию.

Впоследствии он спрашивал себя, отчего все так получилось. Да просто оттого, что ему, как химику, не понравился цвет снега на заводе.

* * *

На следующее утро, придя на работу, Артем Суриков долго рассматривал в «Кесаревском вестнике» фотографию своего директора: в белой рубашке и шелковом галстуке, со счастливой американской улыбкой на фоне никелированного кружева нефтеперегонных установок. Потом вызвал к себе пресс-секретаря.

– Зачем тут столько Карневича? – спросил Суриков, – зачем вы его пиарите? Этот американец, кто он был четыре месяца назад? Никто. Я его на помойке нашел. Вы его так пиарите, что через год он попросит вдвое больше. Чтобы этого больше не было.

Глава третья,

в которой человек по имени Ваня Бонсай любезно устраивает Висхана Талатова на работу, а Артем Суриков в Москве укрепляет вертикаль власти

Пригородная электричка привезла Висхана Талатова на приморский вокзал около десяти утра. Смуглый жилистый чеченец выпал из нее вместе с огромными пластмассовыми кулями, которые тащили на себе китайские торговцы: прямо у вокзала располагался городской рынок.

Поток китайцев побежал на рынок. Они были как муравьи, которые тащат гусеницу вдвое больше себя. Висхан остался стоять на платформе, слегка щурясь и разглядывая разбитые стеклянные буквы вокзала.

Когда китайцы схлынули, Висхан увидел несколько пожилых женщин, стоявших у конца платформы с самодельными плакатиками. Плакатики извещали о том, что женщины сдают комнаты на ночь.

Чеченец подошел к одной из женщин.

– Сколько комната? – спросил Висхан.

– Я черным не сдаю, – ответила женщина, – вон, Олька сдает. Иди к ней.

Но и Олька комнаты не сдавала – она уже сговорилась с китайцами.

В конце концов Висхан договорился с пожилым стариком: тот сдавал комнату пятерым азербайджанцам, и Висхана брали шестым. Висхан уже сунулся в карман за деньгами, когда на его плечо опустилась рука:

– Документы.

Висхан оглянулся.

Сзади стоял молоденький лейтенант и глядел на него, как кот на лягушку. Съесть не съем, а замучаю. За лейтенантом стояли еще двое, в мышиных милицейских кителях.

Висхан протянул паспорт.

– Что у тебя паспорт грязный, как у покойника? А регистрация есть?

– Дальше, в паспорте, – ответил Висхан.

Лейтенант перелистал книжечку и заметил подоткнутую под корочку тысячу рублей. Рубли он аккуратно изъял, положил в карман.

– Пошли с нами.

Висхан попятился. Милиционер щелкнул затвором.

В отделении обыск продолжился. У Висхана изъяли две тысячи долларов, перетянутых резинкой, и небольшую пачку рублей. Из верхнего ящика стола дежурный вынул небольшой пакетик с белым порошком и тоже записал его как изъятый у Висхана.

Висхан попытался сказать, что пакетик не его, и получил милицейской дубинкой по почкам. Последний удар, который он помнил, был сапогом по челюсти. Не то чтобы милицейский лейтенант так хорошо владел кикбоксингом, просто Висхан к этому времени долго лежал на полу.

Когда Висхан очнулся, руки у него были скованы, и под головой вместо подушки была бетонная плита пола. За прутьями обезьянника шла обычная жизнь: дежурный беседовал с бабой, у которой вытащили кошелек, лениво бубнила на столе рация да привокзальная проститутка лет пятидесяти прихорашивалась на колченогой скамейке перед дерматиновой дверью в кабинет начальника.

В обезьяннике были два бомжа и молодой человек несколько необыкновенной наружности: дорогая кожаная куртка с оторванным воротом, синяк в пол-лица и гаванская сигара в зубах.

Висхан приподнялся, ощупал синяки и сел. Менты раздавили часы у него на руке, но судя по тени от окна камеры, он был без сознания часа четыре. Наступало время намаза, но совершить омовение было негде, и Висхан сидел неподвижно, прикрыв веки. Кожаный все так же курил сигару. Дежурная по вокзалу громко объявила об отправлении поезда «Кесарев-Владивосток».

– С поезда сняли? – спросил кожаный.

– Нет. На вокзале был.

– А чего на вокзал пришел?

Висхан подумал.

– На электричке приехал.

– У них тут бригада, – сказал кожаный, – по китайцам работают. Китайцы здесь бабки зарабатывают, а регистрации у них нет. Вот когда китаец домой едет, они в поезд заходят и бабки стригут. У тебя забрали?

– Да.

– Много?

– Две штуки.

Кожаный присвистнул.

– Че, ограбил кого?

– Не. Откуда ехал, там дали. Вышвырнули из ворот и денег на дорогу дали.

Кожаный шумно завозился, потом затряс решетку:

– Эй, командир! В сортир сходить дай.

Вернувшись из сортира, сообщил:

– Я Серега.

– Висхан.

– У меня тоже бабло взяли. Котлы забрали, суки. Все забрали. Мобилу забрали, ствол вынули.

– А ты за что попал?

– С мусорами подрался, – сказал Серега. – Сейчас человек подъедет, решит вопрос. Тут в прошлом месяце эти менты пьяного подобрали, без денег, но с карточкой. Нефтезавод-то на карточки бабки платит. Так они ему ноги сломали, показалось, что он код им неправильный сказал. А это просто в банкомате денег не было. Ноги сломали. Прикинь. Как у вас в Ханкале.

– Нет, – сказал Висхан, – здесь не как в Ханкале. В Ханкале проверяют плечо, а эти – карман.

– А почему проверяют плечо? – спросил парень.

– Потому что на нем синяк от приклада.

Серега внимательно посмотрел на Висхана.

Спустя полтора часа решетка обезьянника распахнулась, и в ней нарисовались два мента, и за ними – светловолосый парень в черной рубашке:

– Ты! На выход.

Сергей поднялся и вышел. Решетка захлопнулась. Висхан остался сидеть в углу.

Замок снова лязгнул через двадцать минут.

– Эй, ты, черножопый, выходи.

Когда Висхан поднялся, ему показалось, что кто-то изнутри ткнул ему вилкой в почки. В коридоре стояли Сергей и светловолосый.

– Пошли, – сказал светловолосый.

На вечереющей улице их ждал черный «ниссан-патрол» с битой задней фарой. За рулем сидел молодой парень с голодными глазами наркомана.

Висхан сел на заднее сиденье. Глаза его оставались такими же равнодушными, как в камере.

Спустя пять минут джип остановился перед небольшим ресторанчиком. Висхан кое-как омыл руки и ноги, а потом попросил позволения уйти в один из отдельных кабинетов, отгороженных от общего зала резной решеткой. Когда он закончил молиться, он увидел, что в дверях кабинета стоит Серега и смотрит на него с брезгливым любопытством.

– Слышь, тут все тебя ждут, ты че, погодить не мог?

Висхан поглядел на него непроницаемыми антрацитовыми глазами.

– Ты когда хочешь есть, что делаешь?

– Ем.

– А что ты думаешь, должно быть важнее для человека – съесть кусок хлеба или поговорить с Аллахом?

Серега пожал плечами и вышел.

Еду для всех принесли в общий зал. Висхан ел размеренно, как машина. После шести часов в обезьяннике он вовсе не был голоден. Еда в желудке для Висхана была то же, что патроны в винтовке – средство сражаться. Разве винтовка может быть голодна? Ей просто нужны патроны.

Чеченец съел все, включая хлеб, и замотал головой, когда ему предложили пиво.

– Не пью, – объяснил Висхан.

Беловолосого звали Мишей, а кличка его была Бонсай.

– Слышь, – спросил Миша, – они с тебя правда две штуки сняли?

Висхан кивнул.

– Откуда бабки? – спросил Сергей.

– Родич дал.

– Кто?

– Его для меня больше нет, – сказал Висхан, – я к нему за помощью пришел, а он денег дал и выкинул. Он не человек. Он шайтан.

– Регистрация есть?

– Нет.

Сергей помолчал.

– Я тебе регистрацию сделаю. Ты мне должен будешь.

Висхан кивнул.

* * *

Расставшись с Висханом, Серега еще некоторое время обсуждал дела с человеком по имени Миша Бонсай, а потом закрылся в туалете и долго и с сожалением разглядывал огромный, нежно-сизый синяк. Синяк был настоящий и никуда деться не собирался.

Затем Сергей погрузился в свой собственный джип, сделал Мише ручкой, – и через пятнадцать минут уже входил в каменное четырехэтажное здание с вечно задернутыми шторами на окнах – здание управления федеральной службы безопасности по Кесаревскому краю.

В кабинете Серегу ждали трое сотрудников «наружки», которая сегодня утром пасла Висхана с той самой минуты, как он покинул загородный дом Касаева. Работа оказалась нелегкой.

Все полагали, что Висхан уедет на машине. На этот случай у «семерочников» был заготовлен дорожный патруль, который должен был арестовать Висхана и препроводить в камеру, где тот и должен был познакомиться с Серегой. Из-за того, что Висхан поехал на электричке, спешно пришлось пересаживать Серегу в другую камеру и привлекать к операции вокзальных ментов. И хотя у старшего уполномоченного краевого управления ФСБ майора Сергея Михайловича Якушева был с собой полный набор документов прикрытия, включая бордовую ксиву капитана милиции Сергея Анатольевича Куренкова, оставленный широкий след был ему не по душе.

– Как с ментами? – спросил Якушев.

– Менты уже все забыли, – отозвался один из сотрудников «семерки», – а тебя начальство ждет.

Составление рапорта заняло полчаса. В восемь майор Якушев доложил Рыднику:

– По вашему заданию группа провела оперативную комбинацию по выявлению преступных связей объекта. Зафиксирован контакт объекта с местным авторитетом по кличке Бонсай. С учетом нашего внедрения в банду Бонсая прошу разрешения на проведение оперативной игры.

– Хорошо, – сказал Рыдник, – принеси мне план.

Сергей Якушев провел в здании еще около часа. Тысячу долларов, которую отдали менты, наружка поделила между собой. Для них это были большие деньги. Якушев дал группе инструкции на завтра и покинул здание к девяти.

Когда он выходил на улицу, невысокий черноволосый водитель, сидевший за рулем припаркованного в ста метрах «мицубиси», встрепенулся и взялся за фотоаппарат. Мощная цейссовская оптика легко запечатлела старшего оперуполномоченного ФСБ Сергея Якушева на выходе из здания, так же, как три часа назад тот же водитель запечатлел белобрысого Серегу в компании с Висханом и Мишей Бонсаем.

* * *

Руслан Касаев беседовал в своем офисе с представителями Духовного Управления мусульман Дальнего Востока, когда раздался звонок по селектору:

– Руслан Абусалимович, к вам директор фирмы «Вартан». Александр Викторович Колокольцев. Договор мы подготовили, как вы велели.

Секретарша имела строгую инструкцию. Если с Русланом сидели русские, она должна была говорить «Руслан Александрович». Если это были мусульмане, то она должна была говорить «Руслан Абусалимович». Корейцы, японцы и американцы приравнивались к русским.

– Заведите его в переговорную.

Руслан встал и поклонился собеседникам. Это были птички невысокого полета, и вдобавок они выстроили себе четырехэтажный офис за двухэтажной мечетью.

– Я на пять минут, – сказал он.

В переговорной от столов пахло свежим пластиком, и ровной мухой жужжал кондиционер. Халид сидел лицом к двери, расставив крепкие длинные ноги в заляпанных кроссовках. Руслан с неудовольствием заметил, что по полу тянулась цепочка следов. Руслан, не здороваясь, сел в соседнее кресло. В руках у него был договор субподряда.

– Почему ты отослал Висхана? – голос Халида был холоден и насторожен.

– Я уже объяснил ему. Этого потребовал Рыдник. Нечего было ствол держать, как в горах. Я бы на месте Висхана убирался куда подальше.

– Уже поздно. У него отобрали паспорт. А человек, который предложил ему помощь, работает на ФСБ. Ты меня сдал?

– Если бы ты думал, что я тебя сдал, ты бы застрелил меня раньше, чем я вошел.

– О чем ты вчера тер с Рыдником?

Руслан помолчал.

– Он отобрал у меня терминал. Ты понял? Приехал Андриенко, а отобрал Рыдник. А на сдачу прихватил твоего Висхана.

Руслан внезапно вскочил, так, что договор вспорхнул со стола и листы его разлетелись по комнате.

– Господи, до чего же вы мне все надоели! Почему я не могу спокойно работать? А? Почему?

– Почему ты не можешь спокойно работать? Можешь. Разве тебя кто обижает? Скажи, и перестанет обижать. У тебя вот партнер был? Аяз был, да? Аяз Алиев? Нехороший человек. Обижал тебя. Больше не обижает.

Руслан молчал. В 99-м, когда с него очередной раз попросили на газават хоть полфиника, Руслан дал очень мало. Сослался на своего партнера по таможенному бизнесу, коммерсанта Аяза Алиева. Сказал, что все деньги от бизнеса забирает Алиев.

Через три недели азербайджанца Алиева расстреляли в подъезде. Руслан не хотел гибели Алиева. Он просто хотел отвертеться от людей Халида. А они пришли после убийства и попросили денег за услугу.

– Не бери себе в друзья неверных, – сказал Хасаев, – или не надейся на помощь Аллаха. Ты забыл об этом и взял в друзья Рыдника. И теперь ты думаешь, что у тебя нет выхода. Если ты меня сдашь, Рыдник воспользуется этим, чтобы отобрать твой бизнес. А если сделаешь, как я скажу, ты окажешься крайним, когда начнется разбор полетов. Так?

Халид Хасаев сидел перед братом, совершенно неузнаваемый, поседевший и постаревший, поменявший все свои привычки, кроме привычки убивать, и Руслан понимал, что он обречен. Прежним Халидом нельзя было управлять с помощью страха, но им было легко управлять с помощью денег. Для нового Халида деньги были лишь способом обеспечить то, чего любой нормальный человек и даром-то не пожелает – быструю, а возможно и мучительную, смерть.

Отношение Халида к Руслану и к русским, конечно, было разное. Все-таки Руслан был брат, а русские были бараны. Но пытаться объяснить Халиду что-то насчет ценности человеческой жизни, хотя бы жизни чеченца, было все равно что пытаться объяснить биологу в лаборатории ценность жизни подопытной мыши. Биолог бы тут же согласился. «Конечно, – сказал бы он, разделывая очередной экземпляр на пробирном стекле, – во-первых, тысяча мышей стоит две тысячи долларов, а во-вторых, вы знаете, сколько денег мы затратили, прививая ей этот вирус?»

Халид, усмехаясь, встал. Поддел носком кроссовки вертящееся кресло, так, что оно подпрыгнуло и отлетело к стене.

– И это ты называешь бизнес, Руслан? Казино-мазино? Пленки с компроматом? Терминалы, которые тают, как шоколадка в руках, едва на них подует прокуратура? Ты живешь как морской еж, которого берет со дна любой ныряльщик. Так вот – я готов предложить тебе бизнес. Настоящий. С доходом в десять тысяч процентов на каждый вложенный бакс. И если ты сделаешь, как я скажу, тебя никто никогда не тронет.

* * *

Четвертого человека, приехавшего в Кесарев вместе с Халидом, звали Маирбек.

Маирбек происходил из уважаемого кумыкского рода и был национальной гордостью соседней с Чечней республики: в двадцать лет Маирбек стал чемпионом мира по джиу-джитсу. К двадцати пяти у Маирбека был огромный дом в самом центре столицы республики, красавица-жена и два двухлетних близнеца: Саид и Умар.

Маирбеку было двадцать шесть, когда его старший брат, уважаемый в республике человек, по имени Сагит, заплатил пятьсот тысяч долларов за должность министра сельского хозяйства республики.

К несчастью, спустя три месяца еще один уважаемый в республике человек, и вдобавок даргинец, а не кумык, заплатил президенту семьсот тысяч долларов за ту же должность. Новый претендент на должность министра спросил, как быть с Сагитом, президент ответил:

– А это твоя проблема.

Новый претендент разрешил проблему весьма просто, всадив противотанковую гранату точно в створ бронированных листов сагитовского «Мерседеса». «Мерс» сгорел, как свечка.

После смерти брата Маирбек, спешно прервав свое выступление на чемпионате мира, прилетел в столицу республики и объяснил ее президенту, что министром сельского хозяйства будет он: имущество должно оставаться в семье.

– Моего брата убили из-за этой должности, – сказал Маирбек, – если ее получу я, я буду считать виновным одного человека, а если ее получит убийца, я буду считать виновными двух.

Президент республики не хотел, чтобы Маирбек считал его причастным к гибели брата, но и назначать его министром сельского хозяйства президенту было тоже неохота. Поэтому он предложил Маирбеку любую другую должность на выбор.

– Тогда министром финансов, – сказал Маирбек.

– Но ты же ничего не понимаешь в финансах, – удивился президент.

– Я и в сельском хозяйстве ничего не понимаю, – ответил Маирбек, – какая разница, в чем я не понимаю?

Маирбека назначили министром сельского хозяйства, а даргинца Али-Хаджи Ильясова назначили в утешение на место руководителя Пенсионного Фонда. Так уж получилось, что здание Пенсионного Фонда в республике стояло точно напротив от здания Министерства сельского хозяйства – прямо через площадь Примирения и Согласия – и поэтому никто не удивился, когда спорхнувший с крыши министерства ПТУР вписался точнехонько в окно кабинета уважаемого Али-Хаджи. Ильясова в кабинете не было.

За два последующих года борьба между сельским хозяйством и пенсионным фондом республики унесла жизни троих телохранителей и семерых сотрудников министерств. Три бронированных «Мерса» завернуло в лепешку, у двоюродного брата Ильясова сгорел новенький дом, площадь Примирения и Согласия покрылась противотанковыми траншеями и воронками от фугасов, а полуразрушенные здания обоих ведомств были прикрыты бетонными заборами, в проломах которых дежурили гранатометчики.

Трудно сказать, кто бы победил в этой войне на истощение, а только в 2002 году в республику приехала комиссия во главе с заместителем генерального прокурора России.

Комиссия имела мандат на арест всех ваххабитов, которые могли помешать переизбранию президента республики. Через неделю после прибытия заместитель генерального прокурора навестил министерство сельского хозяйства и показал Маирбеку его имя в списке закоренелых ваххабитов.

– Ну что, – сказал замгенпрокурора, – будешь сидеть или приведешь доказательства своей невиновности?

Маирбек отлучился в комнату отдыха и приволок с собой целую кучу доказательств своей невиновности, все за подписью секретаря американского казначейства. Доказательства тут же были приобщены к делу и признаны исчерпывающими, Маирбек и москвич превосходно поладили, и притом до такой степени, что когда зам генерального собрался улетать в Москву, Маирбек отвел его в сторону и попросил об услуге: забрать с собой на правительственном чартере жену и двух детей Маирбека. О том, что семья министра сельского хозяйства покидает город, не знал никто, кроме самого зама генерального прокурора.

На следующий день кортеж из четырех машин выскочил из гаража Маирбека и помчался по утренним улицам между беленых домиков и цветущих вишен. В тот момент, когда машины поворачивали на дорогу, ведущую в аэропорт, под днищем бронированного «Мерседеса» Кайтагова сработал стодвадцатидвухмиллиметровый фугас.

По иронии судьбы, сам Маирбек находился в машине сопровождения: обычном небронированном «шевроле». Свой «мерседес» он отдал жене и детям.

Три оставшиеся невредимыми машины кортежа подъехали на взлетное поле спустя пятнадцать минут. Зам генерального прокурора лично руководил погрузкой в правительственный чартер коробок дагестанского коньяка и трехлитровых банок с черной икрой. Он не мог скрыть своего изумления, когда увидел Маирбека живым и невредимым.

– Кому ты сказал, что я поеду в аэропорт? – спросил Маирбек.

– Это что за тон? – возмутился москвич.

Больше он ничего не успел сказать: Маирбек и его люди открыли ураганную стрельбу по заму генерального прокурора и его охране.

Случай этот наделал изрядный переполох. Правительственный самолет сгорел к чертовой матери. На месте кровавой бойни осталось двадцать трупов. Бывший чемпион мира по джиу-джитсу, бывший министр сельского хозяйства, двадцативосьмилетний Маирбек Кайтагов скрылся со своими уцелевшими охранниками в горах Чечни.

Руководитель Пенсионного Фонда Али-Хаджи Ильясов погиб через полгода, когда грузовик со взрывчаткой, за рулем которого сидел ингуш-смертник, въехал в ворота Дома Правительства соседней с Чечней республики.

* * *

Было уже три часа дня, когда Маирбек, сидевший в военном «Газике» по правую руку от водителя, свернул с Приморского шоссе в глухой лес. За «Газиком» шла еще одна машина, полная солдат.

Солдат Маирбек нанял в ближайшей стройчасти три часа назад, предъявив на проходной паспорт на имя Александра Моисеевича Боренбойма.

Раздолбанная бетонка привела их к зеленым воротам с облупившимися жестяными звездами. Перед воротами стояли бетонные блоки, и по обе их стороны тянулась полуобрушившаяся стена с предгорьями колючей проволоки.

Маирбек с натугой распахнул ворота, и «Газик» с грузовиком въехали на асфальтовый плац, поросший высокой травой и молоденькими, густыми как крапива, тополями и кленами. За плацем к морю спускались полуразрушенные казармы, и у берега стоял огромный недостроенный особняк из красного кирпича.

– Особняк – снести, – велел Маирбек, – ограду – починить. Казармы тоже почините, в них рабочие жить будут.

Место это, в девичестве называвшееся Челоково, в военных документах именовалось не иначе как «Кесарев-31». В 80-х годах здесь базировались части ракетных войск стратегического назначения; дальше от моря, в глухом лесу, были проложены дороги и оборудованы бункеры, под сопкою скрывались пусковые шахты ракет. В 92-м году часть сократили, в 94-м – расформировали. Замначальника части подсуетился и, приватизировав часть земли, затеял строить на ней дачу. Дело неожиданно получило огласку. Генерал ушел на пенсию, дача прозябала недостроенной, а сомнительное право собственности на землю де-юре осталось у его дочери, которая уже шесть лет как жила в солнечной Калифорнии. У дочери его и выкупили за сущие слезы в начале июля.

– А из чего ограду ставить? – спросил сержант.

– А у вас в части что-нибудь есть?

– Есть, – ответил сержант, нисколько не удивленный такой просьбой. Не меньше половины заказчиков, пользовавшихся услугами дешевой рабсилы, норовили через армию же прикупить и стройматериалы.

– Ставьте все, – распорядился Маирбек, – плиты ставьте. Колючку ставьте. Вон, вышку у ворот восстановите. Тут серьезные люди землю купили, все как крепость должно быть.

– А для кого крепость-то? – поинтересовался сержант.

– Для Бен Ладена, – ответил Маирбек.

Сержант исподлобья посмотрел на слегка полноватого чернокудрого собеседника со спортивной выправкой и льдистыми агатами глаз. «Оборотистые, жиды», – подумал он.

* * *

Артем Иванович Суриков и его юный протеже, гендиректор ОАО «Лада» Велимир Григорьев, вылетели в Москву на следующий день после разговора с губернаторшей.

Путеводителем провинциального олигарха по кремлевским кабинетам был тот самый вице-президент государственной нефтяной компании, которая обеспечивала завод двумя миллионами тонн неучтенной нефти в год. Пройдя несколько согласований и собеседований, Суриков и Григорьев оказались в кабинете, принадлежавшем одному из самых высокопоставленных чиновников Кремля, известному своей близостью президенту.

Две высокие договаривающиеся стороны обменялись своими взглядами на будущее России и необходимость укрепления вертикали власти. Хозяин кабинета поглядывал на молодого просителя благосклонно и даже время от времени записывал что-то на листочке бумаги.

– Простите, – сказал Суриков, – если бы у меня был какой-нибудь способ доказать, насколько мы в нашем крае преданы…

– Знаете, я принимаю принципиальные решения, – сказал хозяин кабинета. – Вся текучка – у моего помощника.

В заключении аудиенции чиновник обнял молодого выдвиженца и сказал:

– Вот такие люди нам и нужны!

Помощник кремлевского небожителя проводил Артема Ивановича и вице-губернатора по красной ковровой дорожке до самого лифта. Нажав кнопку вызова, Артем Иванович кашлянул.

– Простите, Вадим Никифорович, – сказал он, – так насчет способа…

– Десятка, – спокойно сказал помощник, – пять до, пять после.

– Прямо вот так?

Помощник с широкой улыбкой развел руками.

Помощник кремлевского небожителя вернулся в кабинет к начальнику спустя пять минут и в ответ на невысказанный вопрос тихо кивнул. Его босс довольно улыбнулся. Он получил уже по пять миллионов от четырех кандидатов и рассчитывал как минимум еще на два взноса.

* * *

В тот самый день, когда хозяин Кесаревского НПЗ укреплял в Москве вертикаль власти, Халид вместе с начальником Кесаревского Дома Армии и его двоюродным братом выехал за двадцать километров от Кесарева, в военную часть № 18417.

Место это поочередно передавали в ведение то армии, то флота, и встык с зеленым армейским забором располагалась база списанных подводных лодок.

Трупы атомоходов лежали в зеленоватой воде. С берега к ним тянулись кабеля и швартовые, и подлодки с заглушенными реакторами были похожи на гигантские резиновые поплавки, запутавшиеся в водорослях и прибрежном соре.

Двоюродный брат начальника КДА, подполковник Усольцев, был начальником артслужбы 136-й мотострелковой дивизии. За зеленым забором части тянулись военные склады, и НУРСы были свалены в кучу, словно картошка.

Жизнь в горах учит полагаться на запах, и впервые за несколько месяцев вокруг пахло так, как Халид привык: немытым человеческим телом, боеприпасами, топливом и смазкой. Сторговались чрезвычайно быстро: два японских грузовичка обошлись Халиду вдвое дешевле, чем если бы он покупал их на пирсе.

Все закончилось грандиозной пьянкой. Упившийся подполковник водил Халида по плацу и говорил, показывая то на развалившийся катер, то на умерший в грязи БТР:

– Купи! Купи! Ну совсем недорого отдам!

* * *

Белобрысый Серега не соврал: через два дня он принес Висхану бумажку с регистрацией и устроил его на работу. Четыре дня Висхан работал грузчиком в порту. Он сразу оказался на хорошем счету. Он не пил, не задавал вопросов и не отказывался от работы. Он спокойно таскал груз, равный своему весу – правда, весил он всего шестьдесят килограмм. Он молился пять раз в день, однако в пятницу он не пошел в кесаревскую мечеть, единственную в городе и всегда забитую битком, в отличие от полутора десятков церквей.

Якушев навестил его на четвертый день. Он кивнул чеченцу, и тот спустя десять минут подошел к своему спасителю, на ходу утирая грязной рукавицей смуглое обветренное лицо.

Они зашли в небольшую припортовую забегаловку, полную людей, дыма и запаха прокисшего пива. Вдоль деревянных столов тянулись деревянные же скамьи, и на стойке возле кухни радио орало голосом местной знаменитости Лолы.

Сергей сел на скамью напротив Висхана, а на пол поставил большую матерчатую сумку. Официантка в клетчатом переднике принесла им по большой кружке пива, и Сергей, наклонившись, достал из сумки воблу и сыр.

– Я не буду пива, – сказал Висхан, нарезая сыр маленькими аккуратными кусками. Сыр был очень вкусный, главным образом потому, что с утра Висхан еще ничего не ел.

– Там еще есть. Достань, – проговорил Сергей.

Висхан раздернул молнию на матерчатой сумке и посмотрел внутрь. Сыра там не было. Там был брусок тротила, провода и электродетонаторы. Висхан закрыл сумку и продолжил еду.

– Видал такие?

– Не, – сказал Висхан, – это что? Хозяйственное мыло?

Сергей помолчал.

– Есть один человек, – сказал он, – его проучить надо. У него универсам на улице Рылеева, 16. Этот гад хороших слов не понимает. Не знает, что делиться надо.

– А охрана у гада есть? – спросил Висхан.

– Какое тебе дело до охраны? Его надо предупредить, а не убивать.

На улице дул холодный не по-осеннему ветер, и когда они вышли, Сергей, запахивая поплотней полы кожаной куртки, спросил:

– А что, Висхан, ты правда веришь, что нас сотворил Аллах?

– Да. А ты?

– Не знаю. Меня как-то в детстве учили, что человек произошел от обезьяны.

– Русские, может быть, и произошли от обезьяны, – ответил Висхан, – а чеченцы произошли от волка.

* * *

Хабаровский коммерсант Александр Колокольцев созвонился с подполковником Усольцевым спустя неделю. Узнав, что тот в городе, он предложил отобедать в ресторане, и предложение было с готовностью принято.

На встречу хабаровчанин явился не один. Вместе с ним был невысокий человек с плоским лицом и вежливыми манерами. Человек двигался, как китаец, кланялся, как китаец, и хорошо говорил по-китайски.

Человека этого звали Эльдар Темиркаев, и он был чистокровный казах. В девятнадцать лет он окончил медресе в Уфе, три года воевал в горах Чечни и год провел в палестинских лагерях. После того как израильтяне объявили на него особую охоту, Эльдар уехал в Узбекистан (его взял в свою охрану один из руководителей Хизбут-Тахрир), а оттуда – в Синьцзян. Там он прожил последние три года и научился говорить по-китайски. Пять лет назад, после паломничества в Мекку, Эльдар принял новое имя Расул, то есть – посланник.

Усольцеву и приехавшему с ним начальнику Дома Армии Расула представили как Цзинь Кэ.

Все уже хорошо набрались, когда Саша Колокольцев вполголоса изложил свою проблему. Им предстояло доставить из Китая, с предприятия, торговым агентом которого и состоял господин Цзинь, три контейнера аппаратуры: черно-белые камеры, силовые и телекоммуникационные кабели, усилители сигналов, – словом, все, что требовалось для монтажа комплексной системы видеонаблюдения.

Первый из контейнеров пошел через таможенный терминал, принадлежащий чеченцу Руслану; а так как у терминала начались неприятности, господин Цзинь хотел бы найти новые пути доставки.

– Так что за проблема? – спросил подполковник Усольцев, – у нас есть причал, там и разгрузитесь.

– Говорят, это сделал сам Руслан, – поддержал разговор его брат, – я слыхал, что прокуратура забрала все товары у перевозчиков и Руслану же их продала за копейки.

Остаток разговора был посвящен чеченцам и прокуратуре, которая охотней всех берет от них взятки. Было весело и дружно. Улыбающийся китаец оплатил счет в ресторане, разбитый в пылу спора графин и девочек, снятых чуть позже на Ленинском проспекте.

– Слышь, Сашок, – сказал Усольцев в пять утра, когда все уже расползались, довольные и счастливые, – а твой китаец славный парень!

– Он не китаец. Он уйгур.

– Че?

– Это такой народ на западе Китая. В провинции Синьцзян. То есть это китайцы считают, что это провинция Синьцзян, а уйгуры считают, что это их страна, которая должна стать свободной.

– Часто считают?

– У него брата за это самое дело убили. За то, что считал.

Усольцев пьяно засмеялся.

– Ты прикинь, – сказал он, – и в Китае есть чечены.

Саша Колокольцев старательно улыбнулся.

– Это хорошо, – сказал Усольцев, что в Китае тоже есть чечены. Не люблю узкоглазых.

* * *

Взрыв в супермаркете «Марина» на улице Рылеева произошел в пять вечера. Рвануло в шкафчике, куда в порядке самообслуживания посетители сдавали кошелки. Нижнюю секцию, в которую было заложено безоболочное взрывное устройство в двести грамм тротилового эквивалента, вынесло начисто, жестью порезало троих. По счастливой случайности никого не убило.

Видеонаблюдение за шкафчиками не велось, однако не менее пяти свидетельниц заявили, что за некоторое время до взрыва в супермаркет вошел подозрительный человек кавказской внешности.

Прокуратура попыталась составить фоторобот, однако это оказалось технически невозможным. Так, одна из свидетельниц утверждала, что вошедший имел густую черную бороду, роста был маленького и что лоб его пересекал разбойничий шрам. Другая утверждала, что бороды у кавказца не было, росту он был громадного и хромал на левую ногу, словно раненный в бою человек. После того как третья свидетельница уверенно подтвердила показания первых двух, опрашивавший женщин следователь плюнул, махнул рукой и возбудил дело по статье «хулиганство».

ФСБ заявило, что берет дело о взрыве в супермаркете «Марина» под свой особый контроль.

* * *

Старый американский катерок с российским бортовым номером и синей полосой вдоль проржавевшего пуза пришвартовался в трехстах метрах от резиновой оболочки подлодки, и сменившийся караул помог перегрузить картонные ящики с китайскими иероглифами на дожидавшийся у пирса грузовичок.

В ящиках, как и заверял Саша Колокольцев, находилась всякая электротехническая утварь: силовые и телевизионные кабели, камеры для видеонаблюдения, сервисные блоки, магистральные короба, гофрошланги, разъемы, металлорукава. Вся эта техника, произведенная в Китае, была сравнительно легально ввезена в Россию крупной хабаровской фирмой «Эвиком». На оборудование имелись все необходимые таможенные документы. Эти документы были порваны и утоплены в море час назад. Теперь вся техника имела вид самой черной контрабанды, и помощь российских военных в деле ее разгрузки представлялась незаменимой.

Операция уже почти закончилась, когда на асфальтированную площадку возле пристани заехал серебристый «Лексус», и из него вылез сорокалетний человек, двигавшийся со стесненной грацией располневшего спортсмена. Из джипа сопровождения вылезли еще трое – такие же толсторожие, в черных водолазках и черных кожаных куртках, оттопыривающихся у пояса.

Халид молча наблюдал, как новоприбывшие идут по пирсу. Он ожидал этого визита с того момента, как подполковник Усольцев с преувеличенным негодованием отказался от какого-либо вознаграждения. Он только не знал, кто это будет: менты или бандиты.

– Ой, – сказал подполковник Усольцев, – Костя приехал. Это вообще, знаешь, такой человек…

Халид превосходно знал человека по имени Костя, а по прозвищу Покемон. Если бы восемь лет назад Косте Покемону предложили поставить «крышу» не то что Халиду Пегому, а лавке, в которой Халид купил пирожное, – Костя Покемон обоссался бы на месте.

– Это Саша, – представил Усольцев своего нового знакомого, – Саша Колокольцев.

– И че тут Саша делает? – с неприятной хищной улыбкой переспросил Константин, а потом быстро нагнулся и распорол бок одному из ящиков. Когда он выпрямился, в руках его была небольшая беспроводная телекамера.

– А таможенная декларация на нее есть?

– Нет.

– Плохо, что нет. Вот придут менты и все у тебя конфискуют.

– А ты что, мент, что ли?

– Я-то? Я что, на мента похож?

– Так ты под ними лежишь, что ими грозишь? – презрительно спросил Халид.

Лицо собеседника перекосилось, словно кто-то воткнул ему иголку в сплетение лицевых нервов.

– Ты, смотрю, мужик, поседел, а ума не нажил, – сказал Константин.

– Я в Чечне поседел. Объяснить как?

Костя повернулся к людям, стоявшим за его спиной, и те синхронным движением выхватили из-под курток спрятанные там пистолеты.

– Объясни, – сказал Костя, – да поторапливайся. Потому что вас здесь двое, а нас четверо.

Халид не шелохнулся. Подполковник Усольцев, внимательно наблюдавший за происходящим, был готов поклясться, что маленький китаец, стоявший в пяти метрах от них в своей смешной желто-красной ветровке, не шелохнулся тоже. Подполковник так и не понял, когда в руках китайца оказался укороченный АК-74, который так удобно прятать под курткой.

– Сцитай, сто нас здесь тлидцать, – спокойно сказал китаец.

Костя даже раскрыл рот от удивления.

– Э-э, – закричал подполковник Усольцев, – это что такое? На моей земле? В моей части! Э, товарищи, прошу прекратить безобразие. Саша, Саша, вам надо просто договориться с Костей.

– Договориться о чем? О том, как отдать свои кровные?

– Послушай, Саша, – заторопился подполковник, – Костя мой старый друг, он помочь вам хотел. Ведь действительно, если приедут менты, вам нужны какие-то документы на груз? У Кости есть свой терминал. Он эти документы вам нарисует.

– За сколько? – спросил Халид.

Костя перевел взгляд с худощавого седоволосого человека на китайца с автоматом. Он хотел стрясти с залетных гусей десятку. Для начала.

– Пять штук, – сказал он.

– За пять тысяч долларов в России можно растаможить летающую тарелку, – ответил Хасаев.

– Две тысячи.

– Мне не нужны документы, – ответил Хасаев, – а что нужно, я сам нарисую.

Подполковник побледнел. Катастрофа приближалась с каждой минутой. Черт бы побрал Костю Покемона с его неуемной жадностью! Почему он не мог устроить разборку за пределами части?

Костя судорожно смотрел на автомат в руках китайца. По какой-то неуловимой грации, с которой тот держал оружие, Костя понимал, что китаец опытней его людей. Костя вообще был небольшой охотник до стрельбы и все свои проблемы в последние годы решал с помощью красных. Сюда он взял стволы только потому, что закошмарить какого-то хабаровского коммерсанта показалось ему делом несложным. Костя уже был готов повернуться и уйти, когда китаец что-то нараспев проговорил.

Никто не понял, о чем речь. Китаец заговорил снова, а потом наклонился к уху русского и совещался с ним полминуты, не отрывая цепкого взгляда от костиных громил.

– Господин Цзинь говорит, что он не будет покупать у вас таможенные декларации. Однако он с удовольствием купит у вас такие же вещи, как та, что он держит в руках. Их здесь много, и лежат они бесхозно. На этих условиях мы готовы разговаривать.

Встреча, начавшаяся так неудачно, закончилась вполне по-русски: пьянкой. Из батареи бутылок, глядевших в зенит за столом, можно было напоить всю советскую армию. Расставались совершенными друзьями: Костя Покемон и Саша Колокольцев, обнявшись, пели «По долинам и по взгорьям», и мало кто обратил внимание, что хабаровский коммерсант был пьян куда меньше, чем показывал.

* * *

Начальник УФСБ по краю Савелий Рыдник провел два часа в тренажерном зале гостиницы «Кесарев» и оттуда, посвежевший и распаренный после душа, спустился вниз, где в отдельном кабинете японского ресторанчика его ждал Руслан Касаев.

Они уже доедали омара, когда Рыдник внезапно сказал:

– Кстати, ты не мог бы мне помочь?

– А что такое?

– Да Курченко на пенсию уходит. Ты его в казино не возьмешь? Финансовым директором, к примеру?

Геннадий Курченко работал в УФСБ в хозяйственном управлении.

– Не возьму, – сказал Руслан, – что он понимает в финансах?

– Ну снабженцем возьми. Ты же жаловался, что к тебе ненужные родственники приходят. А тут ты сможешь их на законных основаниях посылать. Мол, вы че, братья-моджахеды? Вы казино хотите охранять? А вы знаете, кто у меня сидит в соседнем отделе?

В кабинетик неслышно впорхнула официантка в белом передничке и сетчатых колготках. Рыдник замолчал, ожидая, пока она уберет тарелки. Пальцы Руслана еле слышно постукивали по скатерти. Рыдник искоса наблюдал за ним и понимал, что именно чеченец думает. Отказать всемогущему главе УФСБ в пустяковой просьбе было некрасиво. Согласиться – означало запустить соглядатая в самое сердце своей игровой империи.

Савелий Рыдник в принципе ничего не имел против чеченца. Еще несколько лет назад Руслан был великолепным посредником между ним и Чечней; с его помощью можно было делать карьеру, выкупать из плена российских солдат и водить в высокие кабинеты как прирученного зверька, жертвующего собственные деньги на выкуп россиян – и потому нуждающегося в административных преференциях. Например, в бесплатном землеотводе под казино.

Теперь все изменилось. Из посредника Руслан стал политическим риском. Посредников больше не было. Никто не выкупал россиян, попавших в плен на войне в Чечне, потому что война кончилась. Начался мирный процесс.

Халид Хасаев был мертв; а будь он жив, любые переговоры с ним были б как переговоры с чумой. Не веди, а то заразишься. Говорили, что в последние два года перед смертью он стал отчаянным ваххабитом, и что бы ни значило это импортированное из Саудовской Аравии слово, – оно значило что-то очень плохое и для русских властей, и для традиционного мусульманского духовенства.

Еще несколько лет назад Руслан был тем человеком, которому можно было пожаловаться на того, кто мешает, и быть уверенным, что тот, кто мешает, исчезнет из поля зрения, а Руслан никогда не предъявит счет к оплате. Теперь это было лишним: с недавних пор – Рыдник это знал – такие указания можно было отдавать собственным подчиненным, не проходя утомительной цепи согласований и не оставляя следов.

Савелий Рыдник, начальник УФСБ по Кесаревскому краю, умел работать с чеченцами. Принцип работы был весьма прост: никогда не давай чеченцам собираться вместе. Один-единственный чеченец в твоем окружении может быть тебе другом, товарищем и даже братом. Если их заведется двое или трое – они непременно составят против русских заговор.

Поэтому Савелию Рыднику было искренне жаль Касаева, как бывает жалко охотнику прирученную рысь или иное дикое животное. Руслан был, конечно, не русский. Но когда его бизнес уйдет в другие руки, он станет давать намного меньше денег, а кому это хочется?

Но Руслан был обречен. Это было бесповоротное решение главы ФСБ по краю, и две недели назад он сделал первый шаг к его осуществлению: он указал Руслану, что тот должен ему миллионы, и согласился на ежемесячные триста тысяч.

Это был компромисс, и Руслан пошел на компромисс. Люди всегда идут на компромисс, если их сначала поставить в безвыходное положение.

Другое дело, что не прошло и недели, а Рыдник уже предложил новый компромисс: небольшой пост для уходящего на пенсию полковника ФСБ. Одолжение, в котором Руслан не сможет Рыднику отказать.

А за вторым компромиссом последует третий. И четвертый. И пятый.

И в тот момент, когда Руслан опомнится, что вместо компромисса он загнан в угол, рыпаться будет уже поздно. Человек, который десять раз говорит «да», не отвечает в одиннадцатый «нет». Такова логика государственного процесса. Десять лет назад Руслану повезло потому, что он был чеченцем. Теперь это смертельный изъян.

Официантка составила грязные тарелки на поднос, специальной щеточкой смахнула крошки со скатерти, ослепительно улыбнулась обедающим и упорхнула.

– Так вот, о Курченко, – начал Рыдник.

– А что это за взрыв в магазине? – внезапно перебил Руслан.

– Какой взрыв?

– В супермаркете «Марина». Ну, там где взорвался этот шкафчик. Мне не нравится, как он взорвался. Что, кому-то угрожали? Я бы знал, кому угрожали. Никто этот магазин не делил. Тогда чего он взорвался? Чтобы нас опять везде полоскали?

– Брось, Руслан. Никто тебя не тронет.

Руслан помолчал.

– Ко мне Висхан приходил. Сказал, что деньги мусора отобрали. Сказал, что регистрацию получил. Как он ее получил, если у него деньги отобрали?

– Забудь о Висхане.

– У нас один прадед.

Рыдник пожал плечами и взялся за чашечку с черным кофе:

– Все мы произошли от Адама.

– Послушай, Савелий, ты думаешь, ты этим чего-нибудь добьешься?

– В каком смысле?

– Их мало, что ли, таких историй? Вон, в прошлом году в Москве. Пришли менты с обыском к трем чеченцам, принесли с собой чемодан с фугасом. Сняли отпечатки пальцев с телевизора, при экспертизе подменили их и сказали, что сняли с фугаса. Судья дала братьям десять месяцев, которые они уже отсидели. Десять месяцев за теракт. Все смеялись.

– Это ты к чему?

– Отпусти Висхана.

Савелий Рыдник откинулся на стуле и составил пальцы домиком:

– Так Курченко-то пристроишь?

– Пусть подходит. Я на него посмотрю. Посмотрю, что с Висханом будет…

Рыдник рассмеялся и, поднимаясь, дружески хлопнул Руслана по плечу:

– Руслан, не волнуйся. Все будет в елочку. Тебя это не коснется.

* * *

Рыдник давно ушел, а Руслан Касаев все сидел и сидел в кабинете, нервно куря одну сигарету за другой и стряхивая пепел прямо на скатерть.

В зеркале отражалось его лицо, белое, выбритое всего два часа назад и уже покрытое мелкой черной щетинкой, росшей со скоростью бамбука. Почему, черт возьми, Халид так рано поседел? Его не отличишь от русского.

У Руслана был приятель, мент, азербайджанец. Когда он бы в гражданском, его задерживали каждые полчаса. Потом козыряли, извинялись: «Простите, товарищ полковник». Азербайджанец относился к этому с юмором и говорил: «Поверишь ли, когда утром в зеркало гляжу, самому у себя документы спросить хочется».

У Руслана никогда не спрашивали документы, потому что он никогда не ходил по улице пешком. У него вместо документа был черный «лексус» и автоматчики в машине сопровождения. Ни один бизнес не был оформлен на Руслана, и даже любую акцию казино официально – до прошлой недели – представлял русоволосый Ромка Вишняков.

Все было бы проще, если бы он чувствовал себя уроженцем Ичкерии. Но первый раз после окончания института Руслан приехал в родное село в 1988 году. Он только что защитил диссертацию по физике высоких энергий, и в доме их собрались родные и гости отпраздновать это радостное событие.

За столом сидели, разумеется, без женщин – женщины хлопотали на кухне и готовили еду. Подавать еду на стол должен был самый младший в семье мужчина. Таковым и оказался виновник торжества – Руслан.

Прошло шестнадцать лет, но Руслан до сих пор помнил запах объедков на тарелках, которые он уносил во двор.

Все было бы проще, если бы он чувствовал себя правоверным. Все основания для этого были: он был выходцем из старого уважаемого рода, следовавшего суфийскому тарикату нахшбандия, тарикату, к которому когда-то принадлежал великий имам Шамиль. Однако в глубине души бывший физик был не меньшим атеистом, чем красные комиссары, и ислам был для него не больше чем кучей выцветших ленточек на могилах шейхов и подписями на платежках в пользу попрошаек из Духовного Управления.

Руслан сидел у окна и глядел на улицу, как рыба глядит через стекло аквариума. Там было еще светло: по расчерченной белыми полосами мостовой торопились люди, мигал, подгоняя их, светофор на перекрестке, и два мощных джипа с охраной перекрывали – один – вход в ресторан, другой – затемненное окно, у которого сидел Руслан.

Чуть поодаль стояла белая «мазда», которая открыто ездила за ним вторую неделю. «Наружку», скорее всего, пустили по просьбе прокуратуры, но Руслан не стал жаловаться на нее Рыднику. Зачем? Рыдник наверняка пообещает разобраться и наверняка не разберется. Потому что чем больше прокурор притесняет Руслана, тем больше пользы из этого извлечет Рыдник. Если бы Андриенко не оскорбил на его глазах жену Рыдника, Руслан вообще был бы уверен, что прокурор и Рыдник сговорились его развести. Сам он, Руслан, действовал бы именно так.

Но прокурор глупый человек и действует самостоятельно. И Рыдник – неумный человек. Он разводит Руслана по той же схеме, по которой они вместе развели с десяток лохов, – и что, он думает, чеченец не сообразит, чем кончится дело?

При виде джипов и сидящих в них чеченцев люди нагибали голову и бежали быстрее, и две девушки, не дойдя до машин, вдруг свернули и перебежали на ту сторону улицы. Третья девушка, бывшая с ними, внезапно остановилась и стала вглядываться в номер.

Девушка была тоненькая и длинноногая, и даже копытца разношенных кроссовок, выглядывавшие из-под серых брюк, не скрадывали изящной ее фигурки. Белая кофточка с высоким воротом обтягивала полную молодую грудь, пышный хвост золотистых волос был затянут китайской резинкой. Девушка повернула голову, и Руслан увидел безупречно белую кожу золотоволосой блондинки, зеленоватый малахит глаз под бровями, изогнутыми наподобие ласточкина хвоста, и изящно вылепленные линии подбородка и носа.

И самое удивительное, что это лицо было Руслану хорошо знакомо. Просто когда он в первый раз его увидел, оно было заплаканным и грязным; на скуле вздувался синяк, и волосы торчали из-под дождевика желтыми крысячьими хвостиками.

Это была та самая челночница, которая убивалась за бабушку две недели назад. Руслан даже не спросил тогда ее имени. Девушка стояла в метре от Руслана, и Руслану казалось, что она смотрит ему в глаза. Этого не могло быть: стекла были тонированными и пуленепробиваемыми, и Руслан понял, что она смотрит на отражение его машин.

Дверца джипа открылась, и из нее спрыгнул чеченец в камуфляже. Девушка мгновенно вздрогнула, тряхнула золотистой челкой и побежала прочь.

Руслан бросил сигарету и выскочил из кабинета, приглушенно выругавшись из-за боли в ноге.

Девушка уже заворачивала за угол, когда Руслан, прихрамывая, выбежал на улицу. Джипы взяли с места на красный, распугав машины и пешеходов, но когда они свернули в переулок, девушки уже не было. Руслан замер, озадаченный, потому что она не могла так быстро уйти, а потом увидел ее товарок, поднимающихся по ступеням небольшого зоомагазинчика.

Руслан вышел из машины и пошел вслед за ними. В тесном помещении пахло кормом и пометом. Над прилавками с кошачьей едой висела клетка, и в ней сидели два печальных волнистых попугайчика с расклеванными перьями.

Девушка стояла спиной к прилавку и щебетала с подружками.

– Как бабушка? – негромко спросил Руслан.

Девушка обернулась, и краска сбежала с ее лица. Зеленые глаза стали испуганными и совершенно бездонными.

– Спасибо. У нее все просто… просто замечательно.

– А что не звонишь? Спасибо не скажешь?

Глаза девушки заметались, как хомячок в клетке.

Стукнула дверь, и в магазинчик вошел молодой шатен с вихляющей походкой и чуть поросячьим выражением лица.

– Мила! Мы едем или нет?

Девушка покраснела. Шатен скосил подозрительный глаз на Руслана.

– Мне вон того попугайчика, – сказал Руслан.

Когда он выходил, Руслан заметил, что шатен приехал в казенной «тойоте» с синими милицейскими номерами.

* * *

Вернувшись на службу, Савелий Рыдник набрал внутренний номер Якушева:

– Сережа? Зайди.

Когда Якушев заглянул в кабинет Рыдника, генерал полулежал, закинув ноги на тумбочку. В руках его был план оперативной игры, представленный Якушевым еще две недели назад.

– Как успехи? – спросил Рыдник.

– После того как в рамках наружного наблюдения были получены данные о причастности Висхана Талатова к взрыву в супермаркете «Марина», – отрапортовал Якушев, – мне удалось войти в доверие к объекту. В материалах дела зафиксировано, что Висхан Талатов не раз выражал возмущение действиями наших войск в Чечне и молился по пять раз в день.

Рыдник поморщился.

– Ну, а кроме этого?

– Есть данные, что объект попытается приобрести партию взрывчатки.

Рыдник помолчал.

– Ребята просто горят на работе, – сказал Сергей. – Шутка ли. Такую птицу накрыли.

– Какую птицу? – спросил Рыдник тоном, не предвещавшим ничего хорошего. – Что в этой птице такого? Что он мусульманин? А кто он, по-твоему, должен быть? Буддист?

Сергей растерянно моргал.

– Ты дело провалил, ты это понимаешь? Их что, ловят мало? Ты газеты почитай. Там закладку возьмут, там сарай с тротилом. Вон, каждый день: заходят менты в квартиру, берут там взрывчатку, рапортуют, что предотвращен теракт. Вопрос – почему, вопреки всем оперативным правилам, не подождали хозяев квартиры? Прочему закладку изъяли, а людей не взяли? И всем сразу ясно, что это фуфло…

– Но мы-то человека берем!

Рыдник, уже не сдерживаясь, заорал:

– Ну и что? Вон, в прошлом году в Москве тоже троих взяли. Вошли менты с чемоданом в квартиру, в чемодане фугас был. Сняли пальцы с телевизора, сказали, что пальцы были на чемодане. Ну и дали этим троим десять месяцев условно…

– У нас не чемодан…

Рыдник взял Сергея за воротник.

– А теперь послушай меня внимательно. Это не моя установка. Это установка с самого верха. Страна терпит на Кавказе унижение за унижением. В стране взрывается кафе за метро, метро за кафе. Падает престиж органов. Падает престиж власти. Нам надо поднять дух россиян. Надо показать: мы по-прежнему стоим на страже законности и правопорядка. Мы можем предотвращать теракты. Страшные теракты, чудовищные замыслы, не уступающие одиннадцатому сентября. Американцы не могут, а мы можем! Понятно?

– Понятно, – сказал Сергей.

– А теперь скажи мне: двести грамм тротила в супермаркете – это страшный теракт? А?

Якушев глядел в пол перед собой.

– Двести грамм – это зачем? Чтобы над нами смеялись в Москве? Чтобы какие-нибудь дерьмократы над нами издевались? Ты чем был занят последнюю неделю? Землей в Беспаднице торговал? Да?

Якушев покраснел.

– Так вот, землей ты можешь торговать в свободное от работы время. А ответственные задания, которые тебе поручила родина, надо выполнять двадцать четыре часа в сутки. Все понял?

Якушев кивнул.

– Иди и подумай. Завтра принесешь мне… – Рыдник секунду поколебался, а потом пристально глянул на Якушева, – новые оперативные данные о планах Висхана Талатова.

* * *

Запасы оружия на Дальнем Востоке, созданные на случай китайской агрессии, в несколько раз превышают запасы оружия в европейской части России, а артиллерийские и инженерные склады тянутся порой на несколько километров.

Артсклады 136-й мотострелковой дивизии не были исключением. Оружие и боеприпасы лежали в двадцати ангарах, расположенных на площади в тридцать три гектара. Территория склада была обнесена двумя рядами колючей проволоки с неработающей сигнализацией, а по четырем углам стояли четыре вышки. В некоторых местах лес подступил к проволоке так близко, что часовой с вышки не видел ничего, кроме густой зеленой поросли.

Охрану тридцати трех гектар несли восемь часовых, сменявшихся каждые два часа. Четверо стояли на вышках, а еще четверо обходили территорию.

Четырнадцатого сентября в крае снова объявили тайфунное предупреждение. Ураган налетел к вечеру, ломая деревья и обрушивая на землю мегатонны дождя.

Начальник караула, молоденький лейтенант Видов, разбудил новую смену в два часа ночи. Вместо обхода территории часовые забились в караулку и пили водку. В четыре к ним присоединились их сменщики.

Только в десять утра, после того, как тайфун эмигрировал в Корею, часовые обнаружили факт проникновения на склад. На участке периметра, проходящем в десяти метрах от заброшенной бетонки, проволока была перекушена ножницами, и глинистая размокшая земля была утоптана в тесто. Висячий замок на одном из складов был перекушен, сургучная печать – сорвана.

Главная трудность была в том, чтобы понять, что именно похищено. С 1968 года, когда в/ч 18417 впервые расположилась на этом месте, часть трижды передавали из армии в армию. Некоторые боеприпасы были вывезены новыми хозяевами без документов, некоторые без документов приехали, и еще большее количество бумаг пропало неведомо куда. Было не только не ясно, какое именно оружие забрали злоумышленники, – было непонятно, приходили ли они за оружием или же, допустим, за китайской тушенкой, крупная партия которой хранилась тут же за отдельным забором.

В конце концов написали, что была нарушена целостность печатей, но расследование не выявило факта проникновения на склад. Часовым за халатность дали пять суток ареста. Начальнику караула, лейтенанту Видову, – кстати, двоюродному брату жены подполковника Усольцева – вкатили строгий выговор.

Выговор вряд ли сильно огорчил лейтенанта: через три дня после печального происшествия на складе Видов наконец купил себе старенькую «Мазду».

* * *

Утром семнадцатого сентября море совершенно успокоилось и лежало ровным синим полукругом, выбросив на берег взлохмаченные штормом кудри водорослей. В загородном поместье Кости Покемона царило оживление: с моря к пирсу пристал белый катер с синей полосой, а в гостеприимно распахнутые ворота въехала потрепанная «Хонда».

Вскоре приехал и еще один гость: подполковник Усольцев. Это было не самое умное, что он мог сделать. Но Усольцев боялся, что, когда китайцы будут передавать деньги за товар, Костя возьмет себе больше оговоренной доли.

Теперь Халид, Усольцев и Костя Покемон пили кока-колу за пластмассовым столиком на веранде, и Халид, прищурясь, глядел туда, где золотая дорожка, плясавшая на волнах, была как веревочная лестница, по которой можно было забраться к солнцу. Если и было что на свете, что Халид любил кроме гор, так это было море. Кесарев заразил его морем, а покойник Гоша Баркас даже научил его нырять, хотя и шутил все время, что чеченец с аквалангом – такая же редкость, как негр на горных лыжах.

Было странно помнить, что когда-то у него был друг по имени Гоша и что он был русский.

Подручные Кости, шаря по складу, были не трезвей часовых. Они раздобыли восемьдесят АК-74, столько, сколько просил заказчик. Однако Саша Колокольцев просил автоматы, на которых можно было установить оптический прицел, а таковых, со специально выполненным заводским приливом, обнаружилось только десять. Вместо гранат для подствольника пацаны в спешке прихватили несколько ящиков боеприпасов для тридцатимиллиметрового станкового АГС. Сам АГС остался на складе.

– Ты говоришь, у него китайцы убили брата? – спросил начальник артслужбы 136-й дивизии, глядя вниз, на плосколицего человека, знаками объясняющегося с грузчиками.

– Я говорил?

– Да брось ты, раньше надо было меньжеваться. Ты же сам сказал, что он уйгур. И что китайцы расстреляли его семью.

Саша Колокольцев помолчал, а потом ответил совершенную правду:

– Вообще-то его брата не расстреляли. Его нашли раненым и с оружием в руках. У него был перебит позвоночник. Ну, эти ребята поняли, что он не выживет, и привязали его к двум БМП. Потом БМП поехали в разные стороны.

– Звери эти китайцы, – сказал с чувством начальник артслужбы, – восточные люди. Разве бы русские такое сделали?

Халид помолчал, потом нехотя ответил:

– Там было много крови. А кровь хуже водки. Кто ее пробует, тот звереет.

Один из ребят, вышедших из ангара, направился к Косте и прошептал ему что-то на ухо. Халид напрягся.

– Что такое? – спросил он.

Костя Покемон пожал плечами.

– Пошли посмотрим. Ребята там чего-то лишнее взяли… «Стрелу», что ли…

В ангаре, друг рядом с другом, лежали четыре длинных деревянных ящика. Вечером пацаны Кости Покемона прихватили их со склада, полагая, что это ПЗРК.

Ящики были длинней человека, и оказалась в них не полутораметровая «Стрела», а какая-то установка, – здоровущая направляющая в два с половиной метра длиной, и отдельно сошки. Снаряды к установке, стодвадцатидвухмиллиметровые НУРСы, тоже были разобраны на две части, но даже разобранная, каждая часть весила больше двадцати килограмм.

– Это что за ерш? – изумился Костя Покемон.

– «Град-П», – сказал Усольцев.

– Это че?

– Переносная установка «Град», – отозвался Халид. – Она вообще-то никогда не состояла на вооружении советской армии. Ее сделали для вьетнамских товарищей. Очень надежная штука. Можно ее закопать на рисовом поле, откопать и через две минуты стрелять.

– Возьмешь?

Халид пожал плечами.

– Мне-то зачем? Это вон ему решать.

Халид ткнул куда-то в направлении пирса.

Установка и в самом деле не была ему нужна. Никто из его людей не был привычен с ней обращаться, а эффект от взрыва термобарического заряда одноразового «Шмеля» не уступал эффекту от взрыва стодвадцатидвухмиллиметрового НУРСа. Конечно, «Шмель» бил максимум на шестьсот метров, а «Град-П» – на десять километров. Но это была совершенно излишняя роскошь: Халид не планировал в ходе операции поражать цели, отстоящие от завода дальше, чем на пятьсот метров. Да и запустить «градовскую» ракету, если так уж нужно, можно было хоть со скрещенных штакетин, хорошенько дав по заду молотком. Правда, точность попадания при этом оставляла желать лучшего.

– Так спроси.

Халид, склонив голову, смотрел туда, где белые облака сливались с белым горизонтом и где у кромки неба начинался беззащитный и мягкий, как брюшко котенка, город. Он внезапно сообразил, что «Град» ему может очень и очень пригодится.

Халид вернулся к столу через три минуты.

– Он говорит, что согласен их взять. По пятьсот долларов, как за «Муху». Если вы достанете ему «Шмели», он заплатит по тысяче долларов, а за многоразовые гранатометы – по семьсот.

* * *

Через час после того, как все разъехались, один из костиных пацанов, по фамилии Бочев, а по прозвищу Бочонок, зашмыгнул в сарай и, убедившись, что его никто не слышит, заелозил пальцами по сотовому:

– Николай Игнатьевич? Это Иван. Надо встретиться.

Николай Игнатьевич, которому звонил Бочонок, возглавлял особый отдел 136-й дивизии.

* * *

Старший оперуполномоченный ФСБ Николай Морозов встретился со своим агентом по кличке Бочонок в небольшой припортовой забегаловке.

– Вчера Костя очень хорошо заработал, – сказал Бочонок.

– На чем?

– Автоматы – штук восемьдесят. Десять «мух». Гранаты. И еще какая-то длинная штуковина, вроде ПТУРа.

– Кто покупатель?

– Китайцы.

– И как я этих китайцев возьму?

– У них посредник есть. Саня. Он сейчас монтирует электронику на Кесаревском НПЗ. А китайцы ему ее поставляют.

Глава четвертая,

в которой начальник особого отдела 136-й дивизии берет с поличным банду торговцев оружием, а Руслан Касаев проявляет заботу о ветеранах Великой Отечественной войны

Вечером в конце сентября Руслан ужинал в казино со своей новой девушкой. Девушку добыл новый менеджер по связям с общественностью, по совместительству возглавлявший модельное агентство «Мэй», что в переводе с китайского означало «цветы сливы» и намекало на название классического порнографического романа времен династии Цинь.

В девушке не было, впрочем, ничего китайского, и она была очень хороша в коротеньком черном платье, открывавшем великолепную грудь и ноги, которые росли от улыбки. Она удивительно напоминала Руслану резиновую куклу.

Руслан сделал круг почета по казино, держа девушку за обнаженную талию, и когда они наконец сели поужинать, к ним приклеился вице-губернатор Бородовиченко. Вице-губернатор делал вид, что страшно занят разговором с Русланом и все время косился на колечко в пупке его спутницы. В конце концов он не выдержал и осведомился о том, как зовут девушку.

– Не помню, – сказал Руслан, – а она что тебе, нравится?

Вице-губернатор выразительно причмокнул губами.

– Нравится, так бери.

– Что? – растерянно спросила девушка.

– Что слышала. Иди с ним. Встала и пошла.

Улыбка сползла с лица девушки, как плохо приклеенный стикер. Она, собственно, не была проституткой. Быть может, она бы и поспорила с русским, но с человеком по фамилии Касаев ей спорить не хотелось.

Девушка и Бородовиченко уже ушли куда-то на второй этаж, а Руслан все сидел, прихлебывая «Шато Марго» урожая девяносто третьего года и глядя перед собой.

Потом отодвинул бокал и приказал подать машины.

* * *

Было уже десять вечера, когда джипы Руслана остановились во дворе выстроенной «покоем» двенадцатиэтажки. Мила жила недалеко от центра, но на редкость неудачно, в безобразном районе панельных новостроек, вздымавшихся на восток от старой резиденции секретарей крайкома.

Вырванный с мясом кодовый замок болтался на одном гвозде, стены в подъезде были исчерчены рокерской каббалистикой, и челюсти грузового лифта сомкнулись за ним, как крышка гроба.

Руслан не видел такой бедности давно, даже три года назад, когда приезжал в Чечню. Там, у родных, был красный забор итальянского кирпича, и трехъэтажный особняк за пятиметровым забором, и двоюродный брат вышел к нему в мягкой кожаной куртке от Валентино и породистых джинсах, купленных в соседнем Хасавюрте, куда богатые нохчи приезжали за фирменными шмотками.

Руслан трижды обругал себя, пока лифт со скрипом ехал до одиннадцатого этажа. Он отвык от этой грязи: от закопченных чайников, ржавых кастрюль и подтекающих бачков коммунальных квартир. Сейчас он доедет наверх, и дверь ему откроет Мила в халатике, а из-за плеча у нее будет выглядывать румяный мент.

Чем она ему приглянулась? В модельном агентстве «Мэй» двадцать таких, только мытых.

Дверь Милы была обита линялым дерматином.

Уже нажимая на звонок, Руслан запоздало вспомнил, что не купил цветов или чего там полагается у русских. За дверью послышался звонкий лай, и она отворилась.

На пороге стояла Мила, в домашних джинсах и кофточке с зеленоватыми цветочками, совершенно того же цвета, что и ее огромные глаза. Руки ее были в чем-то мокром, и с кухни доносилось скворчание жарящейся рыбы. Мила стояла и молча смотрела на высокого холеного чеченца, и в глазах ее не было радости – один напряженный испуг. Руслан не привык, что девушки смотрят на него так. Они всегда смотрели на него с вожделением кошки, созерцающей печенку в руках хозяина.

– Что ж ты без спросу открываешь? – спросил Руслан. – Смотреть надо.

– Кто там? – раздался дребезжащий голос откуда-то из утробы квартиры.

Руслан шагнул внутрь. Крошечная прихожая кончалась шестиметровой кухней, а из единственной комнаты тянуло лекарствами и хворью. В глубине ее, на высоко взбитых подушках, лежала худенькая старушка с редкими волосами на бледной луковке лба.

– Это вы, Коленька? – сказала старушка.

– Нет, – ответил Руслан.

– Коленька, подайте мне воды. И там лекарство.

Руслан понял, что она не слышит, и осторожно подал ей воду. Лекарство было сильнодействующим снотворным.

– Коленька, вы присядьте, – сказала старушка.

Чеченец сел, и тут глаза его упали на фотографию в рамке под стеклом. Фотография была вырезана из газеты и была необыкновенно старой, не просто желтой, а пергаментно-прозрачной. На фотографии было три смеющихся женщины в летных шлемах и подпись: «На счету отважной летчицы Людмилы Голиковой – восемь фашистских „юнкерсов“.

– Коленька, – сказала старушка, у меня к вам дело. Вы знаете, вы должны проверить соседей за стенкой.

– Соседей?

– Да, я думаю, они хотят меня отравить. Они каждый день за стенкой возятся. И телефон все время звонит, так дзинь, дзинь, слышите?

Телефон не звонил.

– Вы должны проверить, – сказала старушка, – или написать в особый отдел. Там разберутся.

Руслан сидел на кровати еще несколько минут, пока старушка не закрыла глаза и не задышала во сне. Руслан осторожно поднялся и прошел в кухоньку.

Рыба пузырилась и шипела на сковородке. У нее был едва уловимый горклый запах. Не то чтобы она была тухлой, просто несвежей. Руслан сообразил, что это тот самый минтай-конфискат, который один из советников губернатора изъял с помощью пограничников у Аркаши Наумова. Когда выяснилось, что японцы не хотят покупать несвежее, губернатор раздал рыбу народу. Мила расставляла на столе чистые тарелки.

– Вы извините, – сказала Мила, – я не сказала ей, кто дал денег на операцию. Я сказала, что ветеранам операция полагается бесплатно. Она все равно… она не очень хорошо понимает…

– Я заметил. Она ветеран?

– Она Герой Советского Союза. Она… о ней есть фильм, документальный.

– У меня дед тоже воевал, – сказал Руслан, – он был в Брестской крепости. Там было трое чеченцев, так получилось. Он резал немцев, а потом ушел к партизанам. Был командиром отряда.

– Его наградили?

– Его вывезли на Большую Землю и сослали в Казахстан.

– Он жив?

– Да.

Руслан поколебался и добавил:

– Он очень уважаемый человек. Он живет в большом доме. У него семь внуков и одиннадцать правнуков, три отары овец, двадцать коров и огромный сад, за которым ухаживают два русских раба.

Мила отвернулась к плите и выключила шипящую сковородку.

– Вы ужинать будете?

– Конечно. Сейчас мы спустимся вниз, поедем в «Коралл» и поужинаем.

Мила замотала головой.

– Нет-нет, я не могу ее оставить. Она проснется.

– Я пришлю сиделку.

– Что вы! Она ведь…

Мила замолчала. Запах несвежей рыбы внезапно куда-то исчез, вместе с облезлой квартирой, серыми обоями и разводами грибка на стенах. Остался лишь запах женщины. В мире было только двое, он и она, и зеленоватая кофточка на Миле была как клетка, за которой билось пойманное тело, и желание сделалось таким нестерпимо жарким, что Руслан в первый момент не услышал слов девушки, – кажется, она говорила, что очень устала и они могли бы погулять.

– Конечно, – услышал Руслан свой ответ.

Когда они спустились вниз, Руслан с неудовольствием заметил у въезда во двор белую «Мазду» наружки. Охранники следовали за ним по пятам, и Мила испуганно на них оглядывалась.

– Потеряйтесь, – тихо сказал Руслан охране.

– Но…

– Ждите меня на той стороне набережной.

Руслан не ходил по городу лет шесть. И город, встававший по обе стороны тротуара, оказался совсем другой, нежели город по обе стороны машины.

Пахло морем и ночью. Во дворе у песочницы облетали желтые клены, и над аркой далеко впереди сияла похожая на серебряный каблук высотная корейская гостиница.

Двор выходил прямо в огромный, заросший платанами и кленами сад, неправдоподобно зеленый от близости моря. Так уж получилось, что в тридцатые годы именно здесь, в центре города, на встающей при море сопке была выстроена резиденция местного секретаря крайкома. Краевые владыки жили тут до начала девяностых, когда в разгар демократии новый губернатор, предшественник Озерова, громко заявил, что совесть не позволяет ему проживать на тридцати гектарах реликтового парка в центре города.

Землю передали мэрии; в стиснутом горами, задыхающемся от смога Кесареве она могла бы принести миллионы застройщику. Руслан лично знал двух людей, которые купили тридцать гектаров Ахчанайской сопки. Оба купили слишком дешево и поэтому лежали в могиле.

А Ахчанайский парк, вместо того чтобы покрыться элитными высотками, увенчанными шляпками пентхаусов, по-прежнему вставал за проломленными решетками, как заколдованный лес.

Фонарей нигде не было: над деревьями сияла яркая луна, и раскрошившийся асфальт дорожки был устлан красными и желтыми листьями. Они шли куда-то к морю. Руслан взял руку девушки в свою, и жилки в ее пальцах забились, как родник подо льдом.

– А где родители? – спросил Руслан.

– Они погибли. Еще давно. Мама разбилась, когда мне было пять лет. Она была летчик-инструктор. А отец погиб в Ливане.

– А что это за мент тебя встречал? Николай? – спросил Руслан.

– Мы просто… со школы дружим. Он в соседнем подъезде живет.

– Если дружите, что же он тебе не помог?

– Я… я ему дозвониться не могла. Он на задании был.

За поворотом дорожки внезапно открылось белое двухэтажное здание с пустыми глазницами окон и огромная гранитная лестница, спускавшаяся к морю. Под деревьями мелькнула какая-то тень, и Руслан с неудовольствием понял, что охрана нарушила его приказ и потащилась следом.

Они шли по лестнице. Куски штукатурки лежали на ступеньках, как ощипанные перья ангелов.

– Здесь очень красиво, – сказала Мила, – центр города, а совсем как в лесу. Я здесь по утрам плаваю.

– А на Тыкче ты была?

Остров Тыкча был любимым местом отдыха тех жителей Кесарева, у которых были собственные яхты и акваланги. Таких было немного, и остров был очень красив: красные скалы, поросшие густой от влаги зеленью, и белые с фиолетовым морские звезды в зеленой толщине воды.

– Нет, – сказала Мила.

– Поехали завтра на Тыкчу.

Мила испуганно вздрогнула.

– Нет-нет. Я не могу оставить бабушку.

– Тебе с ней нелегко.

Мила поглядела на чеченца, сжала губы и сказала:

– Вы сделали для своего деда все, что можете, и я сделаю для бабушки все, что смогу.

Руслан оглянулся. Полуразрушенная резиденция цековских начальников нависала над лестницей, как маленький античный храм, и на его фоне мелькнули два человека в джинсах и куртках. Руслан внезапно сообразил, что это не охрана. Это – наружка.

В голове зазвенел предупредительный звоночек, словно кто-то задел сигнальный кабель на дальнем рубеже опасности. Руслан сунул руку за телефоном, – он не хотел целоваться с Милой на глазах своих охранников, но коли уж за ним потащились «семерочники»… Резко передумал и дернул плечами.

– У вас тоже сложности. Это из-за обыска?

– У меня все отлично, – сказал Руслан.

Левая рука его легла на талию девушки, она вздрогнула и попыталась отстраниться. И в эту секунду из боковой дорожки, – одной из тех засыпанных галькой и проросших травой тропок, которые шли параллельно берегу, пересекая лестницу в отлогих местах, показалась толпа. Их было десятка два, не меньше: молодые голоса, пьяный хохот и блеск открытой бутылки в лунной ночи.

Пальцы Руслана сжались на талии Милы. Правая рука нырнула туда, где под замшевой подкладкой оттягивал куртку полукилограммовый «глок», тот самый, из которого Руслан целился в лоб прокурора Андриенко.

В легком пластмассовом пистолете было семнадцать патронов, а в толпе было двадцать человек. Впрочем, Руслан не сомневался, что русские собаки разбегутся, когда он начнет стрелять. Проблема была в другом.

«Наружка» в партере крайкомовской резиденции. Двое ментов, которым отлично видны и мужчина с девушкой, застывшие посередине облитой луной лестницы, и поднимающаяся к ним толпа. Прокурор Андриенко все-таки получит сдачу со своих обмаранных от страха штанов.

Руслан ступил вбок, увлекая Милу за собой, к высокой каменной вазе, оплетенной вьюнками и лианами.

– Что такое? – испуганно спросила девушка.

Руслан молчал.

Толпа была уже совсем рядом. Впереди шел вожак – лет двадцати, с веснушчатым носом и пшеничными волосами. Вожак засмеялся, указывая спутникам на парочку, стоявшую в тени вазы.

Руслан отчетливо видел черные вытертые нашлепки на джинсах вожака. Первая пуля – в воздух. Вторая – в колено. Третья – в сердце.

А еще в следующую секунду толпа раздалась, обтекая Руслана и его спутницу. Кто-то крикнул, не агрессивно, а весело, кто-то расхохотался, и внезапно в расступившейся толпе Руслан увидел девушку в расшитом бисером белом подвенечном платье и подхватившего ее под руку паренька с красной гвоздикой в петлице взятого напрокат пиджака.

– Эй, ребята, айда с нами! – крикнул кто-то.

Сухо треснула ракетница, и в ночном море отразились красные и зеленые искры.

– Свадьба гуляет, – сказала Мила.

Руслан вынул руку из кармана. По позвоночнику холодными каплями стекал пот. «Совсем нервы ни к черту стали», – подумал чеченец.

– Счастливая примета, – сказала Мила.

Над морем снова треснуло, и старый особняк властителей края осветился белым и желтым.

* * *

Следующая партия оружия, закупленная Халидом Хасаевым, состояла почти исключительно из мин и была обязана появлением на свет учениям по инженерно-тактической подготовке, проведенным в 136-й дивизии.

Так получилось, что количество мин, использованных в ходе учений, было меньше количества мин, подорванных согласно акту, подписанному начальником артслужбы дивизии подполковником Усольцевым и еще двумя офицерами. Разница ушла в море на белом катере с синей полосой на боку.

На следующий день после того, как катер отчалил от пирса, агент по кличке Бочонок передал Николаю Морозову оперативные кадры погрузки.

* * *

Работы по оборудованию Кесаревского НПЗ комплексной системой безопасности продвигались необычайно быстро. В начале сентября Саша Колокольцев только подписал договор, а уже через два дня он с начальником службы безопасности принес на утверждение генеральному директору развернутый план работ и образцы техники, уточнить – устраивает ли директора качество.

Камера передавала два кадра в секунду, и качество изображения было весьма посредственным. Зато цифровой формат позволял чрезвычайно быстро просматривать архив. Один компьютер мог обрабатывать изображение с шестнадцати камер. Большее количество камер требовало либо большего количества компьютеров, либо большей их мощности.

Камеры автоматически включались при наличии движения. Если картинка была статической, камеры не работали.

Буквально через три дня после того, как две камеры были установлены на нефтеналивной эстакаде, зам главного инженера обратил внимание на исчезновение двух поставленных в ремонт цистерн. Обе цистерны были вдвое больше стандартных, по сто двадцать тонн каждая. Обе исчезли ночью.

Просмотрели записи, и тут же отловили обе цистерны в составе «вертушки» и опознали тех, кто их ночью цеплял. Злоумышленники быстро раскололись: цепочка тянулась вверх по железной дороге до начальника ночной смены и мелкого бандита Вани Бонсая.

Даже американец-директор, крайне скептически относившийся к принятым мерам безопасности и полагавший, что система наблюдения должна быть нацелена скорее на повышение эффективности работы, чем на предотвращение воровства, был вынужден признать, что в них есть толк. Двести сорок тонн бензина плюс две цистерны – это, знаете ли, наглость.

Ребята в синих аккуратных спецовках с желтой надписью «Вартан» замелькали на заводе повсюду: ведь камеры монтировались не только по периметру завода, но и на многих важных объектах.

Единственным неудобством были траншеи. Сорок процентов стоимости всей системы приходилось на кабельное обеспечение. К каждой камере подходило два кабеля, один питающий и другой телекоммуникационный. Собранные в пучки провода шли до центрального пульта по эстакаде, которая время от времени ныряла под землю, туда, где было проще протянуть под магистралью тонкую закладную трубу, нежели уходить вправо или влево.

В отличие от металлургического завода, который уходит под землю, как айсберг, завод нефтеперерабатывающий залегает совсем неглубоко. Он растет вверх, а не вниз. Под землей находятся только фундаменты установок да кабельные каналы – подземные тоннели высотой в полтора-два метра, со смотровыми колодцами, расположенными через каждые двести метров, и распятыми вдоль стен толстыми силовыми кабелями, снабжающими установки.

Эти-то силовые кабеля и умудрились дважды перерубить нанятые фирмой солдаты. Второй раз дело чуть не кончилось серьезной аварией, и только после этого, разоравшись в кабинете гендиректора, Саша Колокольцев смог наконец получить в свое распоряжение полную схему всех подземных коммуникаций Кесаревского НПЗ.

* * *

Оперуполномоченный Якушев и Висхан встретились через несколько дней после учиненного Рыдником разноса в маленькой китайской пивнушке, переполненной челноками, рыбаками и мухами. Якушев, по привычке, сел к стене, цепко обегая глазами все пространство пивнушки, Висхан, в джинсах и плотной ветровке, оказался напротив.

– Я думал, что взрыв будет мощнее, – сказал Сергей, когда ему принесли высокую кружку запотевшего пива.

– Я использовал только половину взрывчатки, – отозвался Висхан.

– А где другая?

Висхан в ответ молча распахнул ветровку. Кружка чуть не выпала из рук чекиста. Грудь сидящего перед ним чеченца была опоясана широкой черной лентой, такой толстой, что было сразу понятно – взрывчатка в поясе нашпигована стальной мелочью. Два проводка выползали откуда-то из-под рукава и соединялись в небольшой коробочке, которую Висхан держал в руке. Сергей стал приподыматься.

– Сидеть, майор, – негромко сказал Висхан, и Сергей послушно сел.

– Как тебя зовут на самом деле? – продолжал чеченец.

– Ты чего, парень, ты…

– Не дергайся, майор, или нас с тобой похоронят в одном полиэтиленовом пакете. А я так лично не хочу лежать в одном пакете с неверным. И послушай, что я тебе скажу. Я приехал сюда не затем, чтобы выполнять дурацкие поручения твоей конторы. Меня послали серьезные люди на серьезное дело.

За спиной Висхана неслышно возникла девочка-официантка. Чеченец застегнул ветровку.

– Расплатись, – сказал он.

Сергей негнущимися пальцами отсчитал двести рублей.

– Так как тебя зовут?

– Сергей.

– А начальника?

– Савелий Михайлович Рыдник.

Чеченец поднялся.

– Очень хорошо, – сказал он, – мы едем вместе. К Савелию Михайловичу. Я хочу с ним поговорить. Если договоримся, я сдам вам всю нашу группу.

* * *

Было уже одиннадцать часов вечера, но в служебном кабинете генерала Рыдника горел свет. Там, под портретом Дзержинского, сидели трое: бледный, еще не отошедший от пережитого ужаса майор Якушев, спокойный чеченец и натянуто улыбающийся генерал. Разговор продолжался уже час; на каком-то его этапе Рыдник убедил Висхана снять с себя взрывчатку. Батарейки и детонатор тот отдал в самом начале разговора.

– Мое задание, – повторил Висхан, – было устроиться на Кесаревский НПЗ. Желательно – водителем или охранником. Мы планировали уничтожить завод в ноябре или декабре. Если бы параллельно с уничтожением Кесаревского НПЗ нам бы удалось перерезать нитку магистрального газопровода Уренгой-Кесарев, то весь Дальний Восток замерз бы этой зимой.

– Кто еще из твоей группы в городе? – спросил Рыдник.

– Они должны приехать через две недели.

– Кто организатор акции?

– Ваха. Младший брат Халида Хасаева.

Рыдник молча смотрел на Висхана. Он мог бы взять этого чеченца сейчас – трудно было простить собственный шок при виде человека, распахивающего ветровку и протягивающего тебе батарейки и детонатор. Но предъявить ему было нечего. Даже взрыв в супермаркете при таком раскладе нельзя было ему, живому, предъявить, потому что на процессе Висхан мог бы начать рассказывать про Сережу Якушева, про провокацию и сегодняшний разговор.

К тому же Руслан был прав: что такое супермаркет? Мелочь. Дешевка, имитация активности, которой занимается любой человек в погонах в любом из восьмидесяти девяти регионов России. Но предотвратить то, о чем говорил Висхан – масштабный промышленный теракт, теракт с целью не только убить несколько сот человек, но и заморозить весь Дальний Восток…

– Почему ты пришел к нам? – спросил Рыдник.

– Ваха – не Халид. Этот щенок пьет, как русский, обращается с нами как с собаками и кричит, что он будет круче имама Шамиля. Он послал меня в Кесарев, потому что ему приглянулась моя сестра, и считает, что я об этом не знаю. Ваха никогда не справится с тем, что задумал.

Рыдник улыбнулся.

– Ну, – сказал генерал, – почему же не справится? Мы ему поможем. На первом этапе.

* * *

Операция по назначению Велички Григорьева главой Госкомрыболовства вступила в завершающую стадию в начале октября: деньги были отданы, анкеты поданы, и в понедельник утром Артем Суриков лично приехал в приемную замглавы администрации президента РФ для согласования последних деталей.

Высокого чиновника еще не было на месте. Артем Иванович, присев в кресло, пил чай и просматривал газеты. Он пролистал два глянцевых еженедельника и журнал «Автопилот», а потом он развернул газету «Ведомости» и обомлел. Текст на первой странице гласил, что новым главой Госкомрыболовства назначен некто Федор Корчевник. Господину Корчевнику было тридцать семь лет, у него было четыре судимости и звание мастера спорта по боксу, и последние два года он возглавлял торговавший нефтью благотворительный фонд при МВД республики Башкирия.

«Постойте, – пронеслось в голове Сурикова, – то есть это как же так? Как так это?»

Больше ничего он не успел подумать, потому что дверь распахнулась, и в приемную влетел помощник кремлевского чиновника. Всплеснул руками, увидев Сурикова, подхватил его под локоть и потащил в собственный кабинет.

Дверь за ними захлопнулась, Суриков набрал в легкие воздуха, готовясь устроить наглому разводиле оглушительный разнос, но в этот момент помощник всплеснул руками, ткнул в кесаревского промышленника пальцем и развязно зашипел.

– Артем Иванович, как вы могли!

– Что? Я?

– Ну что же вы нам сразу не сказали?!

– Чего?

Помощник рассерженно развернул перед Суриковым досье.

– Вот, смотрите! Вопрос – «Имеете ли родственников за границей?» Ответ – «Сестра – проживает в США». Ну как же можно так отвечать, Артем Иванович! Кто назначит министром человека, сестру которого в любой момент может вербануть ЦРУ? Вы бы предупредили, мы бы подчистили запись, поменяли анкету. А так мы этот ужас приносим на подпись! – и вы представляете, какой втык мы получили! Вы понимаете, как вы нас подставили?

– А что я деньги платил, я тоже вас подставил? – спросил Суриков.

– Артем Иванович! – кремлевский помощник даже всплеснул руками, – вы же деньги не мне лично платили. Вы же передавали их на укрепление вертикали власти. Мы же вам сразу сказали, что да, есть некоторый фонд, куда отнюдь не всех допускают. Скажем прямо, не всех. И если бы какой-нибудь Ходорковский захотел пожертвовать в этот фонд, то мы бы от него ни копейки не взяли. Есть фонд, допуск в который означает наше к вам хорошее отношение. Это пропуск, понимаете? Это подарок. Вы свой подарок хотите забрать обратно? Ну, вы можете это сделать. Ну, извините, подарки это такая вещь. Либо не дари, либо не забирай.

* * *

Весть о назначении Федора Корчевника главой Госкомрыболовства была встречена госпожой губернаторшей с чувством глубокого недовольства.

– Как же так? – сказала она Артему Ивановичу, – вы говорили, у вас все схвачено, а они назначили бог знает кого!

– Что ж делать, – сказал Суриков, – не просить же деньги обратно. Они нам обещали возместить.

– Ну, тогда пусть хоть отдадут ярусоловы!

– Я постараюсь. Но ведь это будет тоже не бесплатно. Я вот тут написал постановление…

Госпожа губернаторша вперила во владельца Кесаревского НПЗ тяжелый взгляд.

– Нет уж, Артем Иванович, – сказала она, – никаких постановлений. Ваш косяк, вы и исправляйтесь. Все расходы за ваш счет.

* * *

Артем Иванович Суриков вылетел обратно в Москву на следующий же день. Он встретился с новым главой Госкомрыболовства в популярном стрип-клубе «Семирамида». Новый чиновник был круглолиц, низок ростом и имел полрта золотых зубов. Он мог с закрытыми глазами отличить по запаху запеченный в фольге сибасс от дорадо на гриле, и этим его познания в рыбе и ограничивались.

В перерыве между двумя приват-танцами Артем Иванович успел изложить ерзающему от возбуждения собеседнику свой взгляд на развитие рыбной отрасли в России и государственную необходимость передачи приморских ярусоловов государственной же компании «Биоресурс».

– Десятка, – коротко сказал новый глава Госкомрыболовства.

– Помилуйте, – всплеснул руками Артем Иванович, – это же старые суда! Да еще два года на приколе, они же просто разваливаются! Нет, за такую рухлядь больше трех я не могу дать.

– Извините, Артем Иванович. Я благотворительностью заниматься не буду. Особенно в пользу жены губернатора Озерова.

В конце концов они сговорились на пяти миллионах. Спустя два дня деньги были переведены на указанный номер в Швейцарии.

Наутро после их перевода Артем Суриков развернул газету и прочел об упразднении Государственного комитета по рыболовству.

* * *

Мила Голикова стояла на лесенке в подсобке, пытаясь достать с верхней полки коробку с кормом, когда дверь в подвал хлопнула, и знакомый голос с легким кавказским акцентом сказал за ее спиной:

– Привет.

Коробка выскользнула из рук Милы и непременно бы грохнулась об пол, если бы Руслан не подхватил ее.

Мила обернулась. Руслан стоял, глядя на нее снизу вверх и держа в руках коробку, и глаза его светились легким плотоядным блеском, как будто чеченец держал в руках не коробку, а девушку. Больше всего Милу в Руслане пугал этот взгляд. Каждый раз, когда она встречалась с чеченцем глазами, ей казалось, что она голая.

– Помочь? – сказал Руслан.

Мила отрицательно покачала головой, но чеченец уже поставил коробку на стол, и сильные руки его мгновенно обхватили девушку за талию и сняли с лестницы, как пушинку с лацкана пиджака. Через мгновение Мила уже стояла на цементном полу подсобки, а пальцы Руслана по-прежнему лежали у нее на поясе, и лицо его, неожиданно бледное для чеченца, со вспухшим от постоянного бритья подбородком и хищными темными глазами, было близко-близко. В подсобке вдруг стало ужасно жарко.

Еще через несколько секунд чеченец отпустил девушку, улыбнулся и кивнул на коробку:

– Помочь?

– Нет-нет, я сама.

Руслан по-прежнему улыбался так, словно знал о ней что-то стыдное. Наверное, этот чеченец знал о девушках все.

– Я вчера заходил, а тебя не было, – сказал Руслан. – Как бабушка?

– Ее опять положили в больницу.

– Что-то случилось?

Мила вздернула головку и попыталась посмотреть в глаза Руслану, но тут же отвела взгляд.

– Нет, наоборот. Позвонили из клиники и сказали, что у них есть возможность провести для нее курс послеоперационной терапии. Ее положили в совершенно замечательную палату, я таких никогда не видела. С отдельной ванной, с евроремонтом. Ей очень понравилось. Коля спросил у стойки регистрации, и там сказали, что такая палата стоит двести долларов в сутки.

– А что там Коля делал? – спросил Руслан.

Мила покраснела еще больше.

– Ну, он мне помог ее перевезти.

Руслан помолчал. Когда он позавчера разговаривал с хирургом, тот сказал ему, что у Голиковой было два сына. Один погиб в Сирии, другой занимался в Москве бизнесом. Вполне процветал. Участие его в судьбе матери выразилось в том, что накануне операции он позвонил лично главврачу больницы и обещал вырвать всем ноги, если к героине войны будет проявлено неуважение. Если было что-то, что Руслан не понимал в русских – так это их отношение к старшим.

– Ну так что, мы едем на Тыкчу?

Мила молчала. Осеннее солнце, пробравшись в подсобку, плясало на банках с кошачьим кормом, и сверху, с первого этажа, оглушительно чирикали канарейки.

– Понятно, – сказал Руслан, – бабушка в больнице, и ты уже обещала этот вечер Коле, тем более что он так тебе помог.

Мила вспыхнула.

– Я ничего никому не обещала! А Коля – славный парень.

– Ты уверена?

Мила кивнула.

– Поехали проверим. И если ты возьмешь свои слова назад, ты поедешь со мной.

Через десять минут черный тонированный джип Руслана остановился у входа в отделение, и Руслан слегка приспустил стекло.

– Мне Федорова, – сказал Руслан.

Коля Федоров спустился с крыльца через пять минут.

– Тебе чего?

– Мила твоя девушка?

– Ну типа да, – сказал мент.

– Была твоя, стала моя. Больше к ней не подходи, понял?

Федоров стремительно изменился в лице.

– Ты че, черножопый, больной на голову, а? Да я ща…

Лейтенант внезапно замолчал. Из-под длинных пальцев Руслана, небрежно опиравшихся о спущенное стекло, виднелась толстая пачка долларов.

– Мне она нравится, – сказал Руслан.

Лейтенант смотрел на деньги, как завороженный.

– Бери-бери, – сказал Руслан, – твои.

Федоров невольно шагнул вперед, упершись боком в полированное бедро джипа, и в эту секунду Руслан разжал пальцы. Деньги, скользнув по форменной куртке, упали в карман.

– Чудак ты, – сказал лейтенант, – ни одна баба столько не стоит.

Руслан широко улыбнулся.

– А особенно эта, – продолжал мент. – Думаешь, она кому нужна? Она дура. Она сука известная, она никому не дала. И бабка ее дура. Каждый день фашистов под диваном ищет!

Задняя дверца машины резко хлопнула, и на крыльцо перед отделением выскочила Мила. Мгновенно оказавшийся рядом с ней Руслан подхватил девушку под руку.

– Мила, пошли.

Та отмахнулась.

– Ты что сказал про мою бабушку?

Коля в панике завертел головой.

– Что слышала. Тебе ее в психушку надо сдать.

В следующую секунду тяжелый кулак Руслана впечатался ему в челюсть. Мент покатился сбитой кеглей, и тут же с крыльца отделения посыпались пэпээсники.

– Ах ты сука!

Распахнувшаяся дверца джипа сопровождения впечаталась в одного из ментов, сшибая его с ног. Второй подскочил к Руслану со спины, обхватывая чеченца руками. Руслан мгновенно ударил его головой в подбородок, выкрутил руку и подсечкой сбил на землю.

С визгом затормозила у отделения патрульная машина. Громко закричала Мила. Двое охранников Руслана выворачивали у сбитого им мента пистолет. Трое ментов повисли на чеченце. В воздухе раскатилась автоматная очередь, выпущенная одним из сотрудников вневедомственной охраны из сопровождения Руслана, и через секунду начальник отделения, в расхристанном кителе и с ошалевшим лицом, ломился вниз по ступенькам. В руке он держал крепкую бейсбольную биту, подаренную ему на день рождения кем-то из подчиненных и частенько пускавшуюся в ход во время допросов.

– Ударь, – сказал Руслан, – только попробуй. Потеряю.

Начальник отделения остановился и, тяжело дыша, глядел на чеченца. Он знал Касаева в лицо и знал, что этот человек может в городе.

– Из-за чего драка-то? – спросил начальник отделения.

Мила раскрыла было рот, но Руслан предостерегающе поднял руку.

– Какая драка? – спросил Руслан, – что, драка была?

Менты и охранники Руслана глядели друг на друга, сжимая автоматы. Потом кто-то тихо вздохнул и опустил оружие. Его примеру последовал второй человек и третий. Один из ментов отступил на шаг, и охранник Руслана помог подняться Коле Федорову. Чеченец презрительно повернулся на каблуках и открыл дверцу машины.

– Я тебя ударил не за те слова, которые ты сказал о девушке, – сказал Руслан, – а за те, которые ты сказал о старухе. Вы ничейный народ. Кто вас будет уважать, если вы не уважаете своих старших?

Джипы уже сворачивали к набережной, когда Мила наконец вытерла слезы и несмело улыбнулась.

– А сколько вы ему дали? – спросила она.

Руслан вместо ответа сунул руку куда-то в карман пиджака.

– Посчитай.

Мила в недоумении стала перелистывать протянутую ей пачку денег. Ей потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что между двумя сотенными купюрами лежат купюры по доллару.

– Но это же «кукла»!

Джип затормозил на площадке перед огромным, обнесенным трехметровой кирпичной стеной домом. Внизу, у причала, покачивался белоснежный катер.

– Мила, – сказал чеченец, улыбаясь своей плотоядной улыбкой, – человек, который способен взять деньги за свою девушку, не стоит и ста долларов. Неужели ты думаешь, я заплачу ему больше?

Глава пятая,

в которой краевой прокурор примеряет пиджак комиссара Катаньи, а сотрудник военной контрразведки разоблачает группу торговцев оружием

Прошел месяц с того памятного дня, как зарвавшийся чеченский бандит унизил и растоптал прокурора Андриенко, и каждый час этого месяца прокурор Андриенко думал о мести.

Сильнее жажды мести был только страх: страх смерти, которой Руслан совершенно недвусмысленно пригрозил ему в случае, если прокурор напишет заявление, и страх скандала из-за снятого на пленку проигрыша ста двадцати тысяч долларов.

Злоба, возможно, и пересилила бы страх, но Андриенко хорошо понимал, что из заявления ничего не выйдет. О чем писать? О том, что к его виску приставили пистолет? А кто в это время был в комнате, кроме вас и чеченца? Ах, никто? А почему родственник обвиняемого утверждает, что он был в это время вместе с ним? И пистолета не видел, зато слышал, как вы вымогали у Касаева деньги? Ах он врет? Он был в соседней комнате? А почему вы решили поговорить с Касаевым без свидетелей?

Словом, о заявлении надо было забыть – но забывать о мести прокурор не собирался. И поэтому, когда в среду ему на сотовый телефон позвонил человек и представился Ромой Вишняковым, Андриенко сразу вспомнил, кто это.

Менеджер по связям с общественностью казино «Коралл». Человек, которого Руслан Касаев выкинул на улицу. Человек, который очень много может знать о чеченце.

* * *

Рома Вишняков сидел напротив прокурора, в большом и светлом кабинете, где в стеклянных гробницах шкафов тосковали большие книги с золотыми обрезами, и посередине между Ромой и прокурором лежала кассета. Маленькая, чуть больше магнитофонной. Формата mini-DV.

– Это мне? – спросил Андриенко.

– Вам.

Вишняков откинулся на спинку стула, и под белой тенниской рельефно вспухли мышцы.

– Как вы ее достали? Говорят, вам не разрешили даже кроссовки забрать.

Рома развел руками.

– Сначала не разрешили. Потом пустили. Я же все-таки не бабу Руслана трахнул. Если бы я трахнул его бабу, Руслан Александрович никуда бы не звонил и никому бы не жаловался.

Прокурор сглотнул, представляя, что такой человек, как Касаев, может сделать со своим незадачливым соперником.

– А копий у него нет?

– Нет. Зачем ему копия?

Рома Вишняков заговорщически улыбался. Белокурые волосы и загорелая кожа делали его похожим на негатив старинного фото. Чертовски красивый негатив, надо сказать.

– От имени законности и порядка, – сказал прокурор Андриенко, – я благодарю вас. Это совершенно недопустимо, чтобы преступные элементы имели возможность шантажировать слуг закона, какой-то совершенно липовой….

– С тебя десятка.

– Что?!

– С тебя десятка, – сказал Вишняков, лениво улыбаясь полным смеющимся ртом.

– За кассету?

– Кассета бесплатно. Вот за это.

В руках молодого человека материализовалась папка, – пластиковая, прозрачная, с вытравленным рекламным слоганом кока-колы наверху.

– Это приговор Руслану. И не только.

Пальцы прокурора застыли в ложбинках пластика:

– Что значит – приговор?

– А ты сам посмотри.

Андриенко открыл папку.

Внутри было несколько документов. Точнее – копий. Копии были пересняты аккуратно и со знанием дела, – на каждом из документов перед сканированием были закрыты подписи и печати, и давая превосходное представление о существе дела, такая бумага лишалась всей своей юридической силы, словно патрон, из которого вынули порох.

Документ первый представлял из себя договор между ОАО «Лада» и Кесаревским нефтеперерабатывающим заводом. Завод сдавал в аренду «Ладе» маслоблок. Сумма аренды составляла тысячу двести рублей в год. За ним лежал договор между ОАО «Алонсо» и ОАО «Лада». ОАО «Алонсо» закупало у «Лады» несколько десятков тонн МВП – масла вязкого приборного.

Адрес ОАО «Алонсо» совпадал с адресом Кесаревского НПЗ, а генеральным директором покупателя и продавца почему-то числился один и тот же В.А. Григорьев, подпись которого на копии документа была аккуратно замазана.

Документ третий был договор, заключенный Охотским флотом на поставки этого самого МВП, которое, судя по всему, использовалось в приборах ориентирования – в частности, в гироскопах. Поставщиком значилось ОАО «Алонсо», предложившее поставлять масло по цене девятьсот тысяч рублей тонна, что выглядело несколько странно, поскольку цены других конкурентов, на тендере проигравших, колебались, согласно представленной тут же справке, от двухсот пятидесяти до трехсот тысяч рублей за тонну.

А затем прокурор Андриенко взялся за следующую порцию документов и обомлел.

Это были протоколы комиссии, выяснявшей причины потрясшей всю Россию аварии: гибели дизельной субмарины «Ангарск», ушедшей прямо на учениях под воду вместе со всем экипажем. Выводы секретной комиссии гласили, что лодка погибла из-за неисправности гироскопа: идя в подводном положении, лодка по какой-то причине потеряла ориентацию и со всей дури наскочила на скалы, отклонившись от района учений на три сотни километров.

Доставая последнюю пачку документов, Андриенко уже знал, что там будет. И не ошибся.

Это была записка главного инженера Кесаревского НПЗ, адресованная командующему Охотским флотом вице-адмиралу Соколову. Записка чрезвычайно сухо излагала технологию изготовления МВП.

Согласно ей, МВП производили из особых сортов нефти, содержащих небольшое количество парафинов – так называемой троицко-анастасьевской нефти.

Мазут, полученный после разделения фракций, направлялся на установку вакуумной перегонки. Затем в вакуумный дистиллят добавляли серную кислоту, для экстракции асфальто-смолистых веществ. В получившийся продукт добавляли полипробутилен – вязкое вещество с молекулярным весом в 10–20 тысяч дальтон.

Согласно той же записке главного инженера, на маслоблоке, арендованном ОАО «Лада», имело место существенное нарушение технологического процесса. Во-первых, для изготовления приборного масла использовалась не троицко-анастасьевская нефть, а обычная тяжелая сернистая нефть. Это не представляло большой проблемы, поскольку вакуумный дистиллят в соответствии с разработанной на этот случай технологией подвергли депарафинизации.

Однако этого было мало: оборудование маслоблока было старым, агрессивная серная кислота сожрала корпус сульфуратора, и пока его меняли, прошло два-три месяца. Все это время сырье для производства МВП подвергалось только контактной очистке и не подвергалось обработке серной кислотой.

Получившееся в результате масло первоначально отвечало всем необходимым спецификациям, однако было нестабильно. Пролежав на складе несколько лет и даже месяцев, оно могло резко потерять свои свойства и загустеть.

Записка главного инженера рекомендовала вице-адмиралу Соколову как можно скорее уничтожить все запасы масла вязкого приборного, закупленного флотом по столь дорогой цене у ОАО «Алонсо».

– И чьи это фирмы?

– Руслана.

Прокурор потрясенно вздрогнул. Рома Вишняков развалился на стуле, улыбаясь. Подошвы его тупоносых ботинок прочертили на паркетном полу кабинета едва заметные следы.

– У меня свои счеты с Русланом, – сказал Вишняков, – и с Артемом Ивановичем. Он мужик или кто? Если он мужик, пусть пойдет и набьет мне морду. А не обращается к генералу ФСБ, чтобы меня выгнали с работы.

– У тебя оригиналы есть? – хрипло сказал прокурор.

Он мог думать только об одном: об эффекте, который произведет сообщение, что принадлежащие чеченскому бандиту фирмы несут прямую ответственность за гибель российской подводной лодки.

И что косвенная вина при этом лежит на всей этой коррумпированной шайке, начиная с покровителей Руслана в ФСБ и кончая партнером Рыдника Суриковым.

– Оригиналы будут после десятки. В течение часа.

Андриенко молча поднялся, подошел к сейфу и через минуту протянул Роме Вишнякову десять тысяч долларов.

– Тебе не страшно отдавать такие документы?

Вишняков усмехнулся.

– Я уезжаю из города. Маленький круиз. Боро-боро, Таити и Гонолулу. Лайнер «Принцесса Востока». Отходит завтра вечером из Пусана.

– Надеюсь, не с женой Сурикова?

– Нет, с Ваняткой Сочиным.

Лицо прокурора слегка вытянулось.

– Что делать? – сказал молодой человек, – Россия – дикая страна. В ней состоятельных мужчин куда больше, чем состоятельных женщин.

* * *

Халид Хасаев и генеральный директор Кесаревского НПЗ Сергей Карневич стояли бок о бок в шести километрах от заводоуправления, на самой дальней окраине завода, выходившей к полям и сопкам.

Директор принимал первые пять километров периметра. Работа была проделана действительно качественная. Монтажники «Вартана» разнесли камеры по забору на расстоянии сто-сто пятьдесят метров и подняли их на пять метров вверх, так, чтобы обеспечить технике максимальный угол обзора и максимальную защиту от вредителей. На ту же мачту монтировалось освещение, – иначе бы слабая оптика была бесполезна в темное время суток. А вдоль периметра внутри завода шла теперь узкая сервисная бетонка, проложенная нанятыми «Вартаном» солдатами.

Пятнадцать минут назад Сергей Карневич вместе с главным инженером и начальником охраны могли убедиться в том, как отлаженно работает система на другом конце.

– Отлично, – сказал главный инженер, – и сколько эти камеры будут работать?

– Вы столько не проживете, сколько она проработает, – заверил Халид.

– Мрачный у вас юмор, Александр Викторович, – заметил главный инженер.

Они возвращались к заводоуправлению на директорском джипе. Тонкие березки вдоль трубопровода уже пожелтели, и машина подпрыгивала на выбоинах, забитых опавшими листьями. Карневич сидел рядом с Халидом на заднем сиденье и сосредоточенно шелестел сметами, врученными ему директором фирмы. Он по-прежнему улыбался своей американской улыбкой, но меж бровей у него уже пролегла типично русская черточка. Из кармана щегольского пальто торчал завернутый в целлофан пирожок: Халид знал, что американец питается в общей заводской столовой и всему менеджменту завода велел делать то же самое.

– Вам что-то не нравится, Сергей Александрович? – спросил Халид.

Директор обернулся к Халиду. Солнце выкатывалось из-за моря, серебряное кружево установок горело в утренних лучах, и Халиду казалось, что за ними по верхушкам установок гонится пожар.

– Я вчера получил письмо от жены, – сказал Карневич, – на двух листах. Содержание: уважаемый мистер Карневич, с сожалением сообщаем, что совет директоров Эксимбанка не может предоставить вашей компании требуемый ей кредит в связи с несоответствием ее финансовой отчетности международным стандартам. Подпись: Мэри Крей, инвестиционный департамент Эксимбанка.

Халид помолчал. Если бы это было девять лет назад, он бы, наверное, приехал к жене этого Карневича, дал бы ей легонько между глаз и объяснил, что женщине писать такие письма мужу – значит позорить мужа перед всеми. Сейчас Халиду было все равно.

– Я схожу с ума на этой работе, – сказал Карневич, – я вычерпываю воду ковшиком, а она хлещет через пробоину шириной с бочку. Вы знаете, что вы единственный подрядчик, который выполняет работы в срок?

Они вернулись в приемную в десять сорок, и Карневич велел секретарше подготовить акт приемки.

– Александр, – сказал он, обращаясь к Халиду, – пойдемте пока ко мне в кабинет. Чаю хотите?

Халид утвердительно кивнул.

В эту секунду дверь в приемную распахнулась, и в нее стали вваливаться один за другим парни в камуфляже и шлемах-сферах.

Время замерло и потекло со скоростью несколько кадров в секунду, как в дешевой цифровой системе видеонаблюдения, преимущества которой они недавно обсуждали с директором.

«Руслан, сука, ты меня все-таки сдал», – подумал Халид.

Чеченец сунул руку в карман, нащупывая там плотное тельце мобильного телефона. Он теперь редко ходил по территории завода с пистолетом. На этом настояли Маирбек и Висхан после того, как Халид чудом не застрелил обматерившего его начальника цеха.

Но зато теперь он таскал с собой два мобильника. Один – совершенно обычный – звонил постоянно. По второму можно было позвонить только Аллаху. Увесистый корпус был полностью выпотрошен и набит пластитом с вдавленными в него арбалетными шариками. Детонатор был рассчитан на мгновенное срабатывание. Такую гранату можно было использовать только в двух случаях: в растяжке и для самоуничтожения.

Рука вместо телефона нащупала лишь тяжелую рукоять десантного ножа, и в эту секунду Халид с ужасом понял, что тот, второй телефон, – он оставил в куртке, брошенной в машине Карневича.

Люди в сферах сыпались в приемную, бездумно, беспечно, словно знали, что чеченец, стоящий посереди комнаты, не вооружен ничем страшней ножа, и Халид уже видел разворачивающиеся к нему стволы, готовые ощетиниться вспышками выстрелов.

Карневич рядом с ним глядел на спецназовцев, вытаращив глаза. Пальцы Халида сжали рукоять ножа. В мозгу завертелся комикс: лезвие к горлу русского. «Стоять, собаки, или я его зарежу!» Грохот пуль, вспарывающих тело, – это только в книжках спецназ будет щадить заложника, а здесь, сгоряча, стрельнут и потом кинут рядом с Халидом автомат, словно это он убил. Возможно, Халид даже останется жив, русский поглотит большинство пуль, и тогда они будут избивать умирающего чеченца прямо на залитом кровью паркете.

Халид впоследствии много раз думал, что заставило его промедлить несколько решающих мгновений. Может быть, слишком чистый камуфляж спецназовцев. Может быть, то, что стволы автоматов были задраны вверх. Может быть, то, что сами автоматы были «кипарисы» – несерьезное оружие для настоящей боевой части.

– Всем оставаться на местах, – заорал человек с «кипарисом».

В следующую секунду дверь распахнулась, и в ней появился полный одутловатый человек в небесно-синем прокурорском мундире.

– Сергей Александрович, – спросил человек, обращаясь почему-то не к Халиду, а к генеральному директору.

– Да, – ответил тот.

– Краевая прокуратура расследует дело о злоупотреблении при поставках ГСМ, приведших к гибели подводной лодки «Ангарск». Вот постановление на обыск.

Прокурор протянул генеральному директору лист бумаги. Тот внимательно прочитал документ, а потом поднял голову.

– Это постановление на обыск в ООО «Лада», – сказал Карневич, – но это не ООО «Лада». На каком основании вы врываетесь в приемную генерального?

– ООО «Лада» арендует у вас площади.

– Вот там и обыскивайте.

– У следствия есть основания полагать, что ООО «Лада» – это подставная структура, принадлежащая криминальным элементам.

– У нас есть такой арендатор. Он арендует одну из наших установок. Ничего больше я о нем не знаю.

– Четыре года назад ваш завод взял кредит на модернизацию этой установки в размере сорока миллионов долларов. А потом он сдал установку ООО «Лада» за сто рублей в месяц. Вы считаете это нормальным, Сергей Александрович?

– Я производственник. Меня наняли руководить заводом, я им и руковожу. Про «Ладу» я ничего не знаю и обыск в моем кабинете на основании этого постановления проводить не позволю.

Халид вынул руку из кармана и сделал шаг в сторону.

– Я могу идти? – спросил Халид.

Прокурор уставился на него маленькими подозрительными глазками. Халид смотрел устало и безразлично.

– Да, конечно, Саша, – ответил Карневич.

Спецназовцы расступились, и Халид вышел.

Солнце ослепительно сияло над выгоревшей травой, и тяжелый мазутный запах завода мешался с запахом моря. Возле автобуса, стоящего у заводоуправления, кучковались вооруженные люди с гордой надписью «Варяг» на прикрытых бронежилетами спинах.

Пока Халид забирал из директорской машины куртку, он невольно обратил внимание на их ботинки. Берцы всегда были проблемой в горах, и люди Халида обычно стаскивали их с убитых. Халид не помнил ни на одном из убитых таких новеньких и удобных ботинок. На плечах бойцов висели вороненые «кипарисы».

На Халида эти люди не обратили ни малейшего внимания. У их руководителей была более важная задача, чем ловить чеченских террористов, и они не знали, что по дулу автомата – даже если это пижонский «кипарис» с дальностью прицельного боя не больше пятидесяти метров – проходит дорога в смерть. Они думали, что это такая штучка для получения денег.

* * *

Ночная Москва остывала по-октябрьски быстро, когда шины суриковского «Мерседеса» прошуршали и остановились в тихом переулке перед рестораном с загадочным названием «Алоа».

Ресторан был непозволительно дорогой, переполненный предупредительными официантами в пестрых шелковых рубашках, крепкими лысоватыми людьми в простых черных майках, из которых выпирали бычьи шеи, федеральными чиновниками и восемнадцатилетними девушками, одежда которых напоминала оперение колибри.

Среди черных «Мерседесов», забивших парковку, Суриков заметил номера вице-президента Сахалинской нефтяной компании. Этот вице-президент отвечал за негласные поставки нефти на завод и был главной опорой Сурикова в столице.

Вице-президент и вправду ждал в отдельном кабинете, и был он не один: справа от него сидела очаровательная спутница в прозрачной таитянской юбочке и чем-то белым сверху. Слева – сухопарый человек с бдительными глазами.

– Игорь Федорович, – сказал вице-президент, представляя сухопарого, и Суриков почтительно замер.

Это был вице-премьер, курировавший природные ресурсы и, между прочим, возглавлявший совет директоров Сахалинской государственной нефтяной компании. До того, как стать смотрящим над всеми недрами страны, этот человек заведовал кадрами в Кремле, а еще до этого управлял тремя автозаправками в Гатчине. Поэтому считалось, что надзор за нефтянкой ему строго по профилю.

В такой большой компании серьезного разговора быть не могло; все пили и радовались жизни. После десерта вице-президент неожиданно подхватил спутницу под руку и отчалил. Игорь Федорович и владелец НПЗ остались одни.

– Я, собственно, давно хотел с вами поговорить, – сказал Игорь Федорович. – Я о вас много хорошего слышал. Вы в этом смысле правильно ориентированный бизнесмен. С правильными людьми работаете. Никто вас, надеюсь, не обижает?

– Да кто нас обидит, – вежливо улыбнулся Суриков.

– А какие вообще настроения в крае?

– Хорошие, – бодро сказал Суриков, – просто отличные. Знаете, сколько у нас проголосовало за «Единую Россию»? Семьдесят два процента.

– Знаю… ответил собеседник, – знаю… сколько проголосовало. Плохо у вас голосовали. Считали, правда, хорошо.

– Ну так…

– Голосовать, Артем Иванович, надо сердцем. Надо чтобы народ голосовал за тех, кого он любит. А если народ не голосует, если начальство вместо него по тюрьмам голоса лепит, так на что такое начальство? Чем оно занимается? Мы же знаем, чем оно занимается. Проталкивает своих людей на посты в правительстве – раз! Было такое?

Артем Иванович смущенно возразил:

– Ну, в общем-то я не могу сказать, что это был свой человек… Это был высокий профессионал.

– Это был любовник губернаторши, – возразил собеседник, – два. Этот человек предлагал взятку, и нам в последний момент удалось удержать ситуацию и вычеркнуть его из списка – три. А когда назначили вместо него другого, то что сделал губернатор? Правильно, вот что он сделал.

И собеседник выложил перед растерявшимся Суриковым копию постановления правительства.

– Что такое «Биоресурс»? – спросил собеседник. И сам же ответил: – «Биоресурс» – это жена губернатора. А что такое – ярусоловы? Это сто пятьдесят миллионов долларов. Сто пятьдесят миллионов долларов, которые вы хотите украсть у государства и взять себе.

– Почему же украсть… Помилуйте, стоят же суда, ржавеют…

– Они стоили советскому народу сто пятьдесят миллионов долларов. А губернатор хочет, чтобы эти деньги за его жену заплатило государство. Нужен России такой губернатор?

– Не нужен, – сказал Суриков.

– А если не нужен, так какого же черта вы, Артем Иванович, отсвечивали по кабинетам, деньги носили?

– Да я же не сам! Меня же… мне руки выкручивали… Это же мои деньги!

– Как – ваши? То есть они вашими деньгами хотели заплатить за свои ярусоловы?

Суриков кивнул.

– Ну тогда, как честный человек, вы обязаны написать об этом заявление.

– О чем?

– Обо всем. О том, как губернатор потребовал от вас участия в коррупционной сделке. Как он обязал вас заплатить взятку собственными деньгами. Как вы перевели ее на счет господину Корчевнику. Вы же это сделали?

– Да помилуйте… Господин Корчевник. Но он же это… он же не взятку брал. Меня заверили, что, что эти деньги… ну, как бы неофициальный взнос в пользу… ну, в общем, если президенту нужно…

– Мы от такого, как господин Корчевник и его покровители, и бутылки «Пепси» не возьмем, – ответил собеседник. – Надо еще заслужить, чтобы от тебя взяли. А ты, Артем Иванович, если хочешь со мной работать, вот тебе мое условие: завтра придешь в прокуратуру и напишешь, как все было. Мы таких, как ваш губернатор, будем каленой метлой гнать. Выбирай, с кем ты – с ними или с нами.

* * *

Артем Суриков вернулся в гостиницу в полном оцепенении.

Отношения его с семейством губернатора, правду сказать, переживали не лучшие времена. Длинная и бесславная возня в Госкомрыболовстве уже не раз давала повод горьким упрекам. Упреки эти, вместе с самой губернаторшей, ее накладными ногтями, пухлыми ручками и выставкой золота на перезрелой груди, сидели у Сурикова в печенке – но написать заявление?!

Это поссорило бы его не только с губернатором, но и с Кремлем, – то есть с тем человеком в Кремле, который посадил Корчевника на место главы Госкомрыболовства и с которым его сводил, казалось бы, партнер Игоря Владиславовича! Артему Ивановичу вовсе не улыбалось стать разменной пешкой в каких-то неэвклидовых интригах, тем более, что Корчевник получил на счет пять миллионов долларов, а Артем Иванович, желая подчеркнуть важность услуги, объявил Ольге Николаевне, что он заплатил десять.

В этом-то расположении духа и застал кесаревского олигарха звонок молодого директора. А через пять минут позвонила и сама губернаторша.

– Артем Иванович? – сказала она, – что у вас там за проблемы на заводе?

– На заводе нет никаких проблем, – ответил Суриков, – прокуратура ищет тех, кто произвел и поставил Охотскому флоту негодное ГСМ.

– Но ведь масло произвел ваш завод?

– Производитель – ООО «Лада». Поставщик – ООО «Алонсо». Это, Ольга Николаевна, если помните, не мои структуры.

– А чьи же?

– ОАО «Лада», арендующее на моем заводе маслоблок стоимостью 40 млн. дол, было зарегистрировано в Москве на паспорт бомжа 17 декабря 1996 года. Уставной капитал составил две тысячи рублей. Три года назад ООО «Лада» поменяло владельца. Пятьдесят восемь процентов компании купил ваш сын Вадим Бабец на свою гонконгскую фирму, а остальные сорок два процента были распределены в равных долях между двумя корейскими подставными конторами. Генеральным директором компании стал не кто иной, как Велимир Григорьев. Вы прекрасно знаете, что я не связан с тем, что происходит на установке. Я не имею отношения к сбытовым структурам, и я неоднократно предупреждал Велимира, что попытка торговать мухоморами вместо подосиновиков кончится плохо.

В трубке молчали несколько секунд.

– А где сейчас Величка?

– Понятия не имею. Вам лучше знать.

* * *

Генеральный директор ОАО «Лада» Велимир Григорьев отдыхал в отеле «Негреско», что в Ницце, когда в его номере зазвонил телефон.

Велимир Григорьев удивленно снял трубку. В Ницце была половина второго ночи.

– Господин Григорьев? – сказали по-русски, – возможно, вас заинтересует информация о том, что только что прокуратура Кесаревского края начала обыск на ОАО «Лада» по уголовному делу в связи с гибелью подводной лодки «Ангарск».

В три часа ночи господин Григорьев покинул отель в неизвестном направлении.

* * *

О том, что прокуратура Кесаревского края начала самостоятельное расследование гибели подводной лодки «Ангарск», впервые передали в семичасовых новостях популярного кесаревского телеканала ТКТ.

Прокурор Андриенко пообещал с экрана найти и посадить того человека, который виноват в гибели лодки. «Мы подозреваем, кто является истинным хозяином этой фирмы, – заявил прокурор, – и мы не испугаемся ничьих угроз».

Руководство завода было недоступно для комментариев, а генеральный директор ООО «Лада» был объявлен в федеральный розыск.

* * *

Начальник особого отдела 136-й мотострелковой дивизии майор Николай Морозов сидел в зеленом стареньком джипе напротив пятиэтажного особнячка на набережной. Нижний этаж дома был выкрашен в белый цвет, резко контрастировавший с облупившимися балконами наверху, и украшен кокетливой вывеской «Мельбурн».

Ресторан «Мельбурн» был открыт в самом начале перестройки заезжим австралийским проходимцем. На открытии присутствовал австралийский консул, произнесший прочувственную речь о закрытом городе и закрытом народе, наконец-то распахивающем дверцу в своей душе влиянию Запада. «Мельбурн» был очень популярен среди японцев, австралийцев и американцев, немедленно наводнивших город. Столь же популярен он стал у городских бандитов.

Постепенно американцы и австралийцы исчезли, а бандиты остались. Последним уехал сам владелец ресторана, на прощание погостив месяц в подвале у Ершика.

Ершик владел рестораном недолго. Разгорелась война между славянской и чеченской группировкой, в окно ресторана влетела бутылка с зажигательной смесью, а когда Ершик с присными бросился вон, его встретила очередь из ДШК, приваренного к задку пикапа: Халид Хасаев по кличке Пегий всегда считал, что разговор должен быть коротким, а калибр – большим.

Ресторан был унаследован победителями и некоторое время никем, кроме чеченцев, не посещался: был уже 1995-й год, и воспоминания о гражданских трупах и приваренном к задку пулемете превращали этот участок набережной в какой-то филиал города Грозного.

Потом Пегий вонзил зубы в кусок не по размеру и отбыл в Чечню, где окончательно удовлетворил свою любовь к крупнокалиберным аргументам, перейдя от расстрелов ресторанов к расстрелам колонн.

Ресторан унаследовало ФСБ, а у ФСБ его выкупил Костя Покемон. Именно в «Мельбурне» Костя назначил встречу своим сообщникам, за которыми Коля Морозов следил уже вторую неделю.

Первым на встречу подъехал подполковник Усольцев, – грузный, красноносый, с торчащими рожками седоватых волос, вышел из «Хонды» с армейскими номерами и заспешил вверх по ступеням ресторана, как утка.

Вторым подъехал сам Покемон. Он высадился из черного бронированного «Лексуса», – крепко сбитый, темноволосый, в черной куртке, из которой высовывались крепкие волосатые запястья, окруженный кордебалетом неулыбчивых гоблинов.

Третий гость подъехал почти сразу после Покемона. Морозов внимательно смотрел, как он выходит из белой разбитой «Хонды»

семьдесят шестого года выпуска. Седые, тщательно причесанные волосы. Опрятная куртка из кожезаменителя на чуть сутулых плечах, чистые, но потертые джинсы, кожаный портфельчик. Внешне этот парень выглядел неприметно, разве что чересчур опрятно. «Не пьет, небось», – отметил Морозов.

Третий на мгновение задержался у входа. Нагнув голову, он сосредоточенно разглядывал гранитные ступени, словно ища в них выщерблины, – потом решительно протянул руку и шагнул внутрь.

Коля Морозов не спеша набрал номер сотового телефона.

* * *

Меж тем все трое гостей разместились в одном из отдельных кабинетов «Мельбурна», – с длинным деревянным столом на шестерых и потрескавшейся вагонкой стен. В одной из трещин прятался «жучок». Покупая «Мельбурн», Костя и не подозревал, что некоторые сотрудники ресторана остались в аренде у прежних владельцев.

Устройство, которым воспользовался майор Морозов, было сколь примитивным, столь и удобным. Оно было сделано на базе дешевого сотового телефона с самой обычной SIM-карточкой, купленной за двадцать долларов у первого же попавшегося оператора, и с отключенным динамиком и дисплеем.

Телефон автоматически включался при входящем звонке, позволяя слушать и записывать все, что происходило в комнате. Существенным преимуществом такого устройства по сравнению с традиционными жучками была неограниченная дальность прослушки: хоть за сто километров записывай, хоть за тысячу. Кроме того, прослушка – как и любой другой звонок данного оператора – шла по сети в кодированном виде, и ее не мог перехватить случайный радиолюбитель.

Обед был очень неплох: две тоненькие официантки в белых сапожках и коротких полосатых юбочках уставили стол в два яруса: над валами закусок сторожевыми вышками возвышалась водка.

Пили мало, если не считать Усольцева, шутили много. Подполковник жаловался на близящиеся учения и на глупость московских эмиссаров.

Когда официантки убрали тарелки с остатками мяса и принесли кофе, Саша Колокольцев положил на стол потертый кейс и щелкнул крышкой.

– Это что? – спросил Костя Покемон.

– Задаток, – ответил хабаровский коммерсант, – те парни очень довольны. Но им нужна утварь посерьезней.

– И что именно? – подполковник Усольцев резко протрезвел.

Колокольцев протянул ему бумагу.

Подполковник прочел и присвистнул. Улыбчивого восточного гостя интересовали противотанковые и зенитные ракетные комплексы; автоматические станковые гранатометы «Пламя», в количестве не менее пяти штук, и реактивный пехотный огнемет «Шмель», не менее полудюжины. Также ему были нужны гранатометы новейших модификаций, принятые на вооружение в конце 80-х, такие как РПГ-29 и одноразовый РПГ-27 с тандемной боевой частью, способной поражать даже танки с динамической или разнесенной защитой брони.

– А «Тополь-М» твоим уйгурам не пригодится? – резко спросил подполковник.

Саша Колокольцев философски пожал плечами.

– Могу спросить.

– Не получится, – сказал Костя Покемон, проглядывая список. – Слишком серьезные игрушки. Гранатометы могу достать. «Муху». А откуда я тебе «Шмель» возьму?

– А учения? – спросил хабаровский коммерсант, – будут же учения, ты сам говоришь. Под учения можно много списать.

Внезапно он замолчал и поднял голову.

У входа в кабинет стоял невысокий парень с чересчур широким носом и как будто испитыми глазами. Одет парень был в джинсы и кожаную куртку, и из-за пояса джинсов виднелся служебный «макаров».

– Здоровеньки булы, – сказал парень, – здорово Костя. Здорово, Никифор. И вы, Александр Викторович, здравствуйте.

– Мы знакомы? – спросил Халид.

– Майор Морозов, – отозвался новоприбывший, – военная контрразведка.

Подполковник Усольцев, по-прежнему державший в руке список техники, дернул было локтем.

– Но-но, – сказал Морозов, – дай-ка бумажку, Никифор.

Усольцев мертвой рукой протянул ему бумажку.

– Забавно, – сказал Морозов, пробежав глазами строчки, – зенитно-ракетными комплексами интересуетесь, а, Александр Викторович? Я смотрю, у вас разнообразные деловые интересы. Системы безопасности на Кесаревском нефтезаводе, ПЗРК для уйгурских повстанцев…

– Вы неплохо осведомлены, – сказал невысокий седой человек с глазами цвета выгоревшей земли.

Морозов наклонился к нему через стол и улыбнулся, как кит плотвичке.

– Мы все о вас знаем, Александр Викторович, – сказал он, – особый отдел всегда о всех все знает.

Усольцев и Покемон сидели, уткнув нос в скатерть. Морозов наклонился к кейсу, стоящему возле хабаровского коммерсанта, поднял его, отщелкнул замки. Покачал головой и хлопнул по плечу Костю Покемона.

– Костя-Костя, – сказал Морозов, – сколько лет мы с тобой знакомы, а ты каждый день меня норовишь кинуть на две копейки.

Усольцев и Покемон молчали. Начальник особого отдела дивизии сел напротив Саши Колокольцева, сцепил руки в замок и весело глянул ему в глаза:

– Ну так что, товарищи? – сказал он, – садиться будем? Или будем решать вопрос?

* * *

Прокурор Андриенко появился в резиденции губернатора, окрыленный близкой победой над кровным врагом и свежеполученным званием краевого комиссара Катаньи.

Дело было около одиннадцати утра; прокурор был несколько удивлен, что губернатор вызвал его в такой ранний час, но вскоре недоразумение рассеялось: в гостиную, где маялся свежеиспеченный борец с коррупцией, легким шагом вплыла Ольга Николаевна Бабец, одетая в полупрозрачный розовый пеньюар.

Дама торжественно протянула для поцелуя пухлую ручку с отчаянно-розовыми коготками, ручка была поцелована, и верная спутница жизни губернатора края, улыбаясь, уселась в кресло напротив ревнителя вертикали власти.

– Вы уж извините моего мужа, – сказала Ольга Николаевна, – он нездоров. Что-то с сердцем… после всех этих ужасных новостей о подводной лодке я, право, сама не своя! Бедные мальчики! Как подумать, сердце замирает, как они там задыхались! Ведь у меня тоже сын! Но я не верю, что это… Суриков. Неужто Артем Иванович мог…

– Насчет Артема Ивановича я сомневаюсь, – сказал прокурор, – но я знаю, что фирма с тем же юридическим адресом, что и Кесаревский НПЗ, поставила флоту заведомо некачественный продукт. И сильно при этом нажилась.

– И какие у вас доказательства?

– Доказательства будут предъявлены в суде, – улыбнулся прокурор, – но вам, Ольга Николаевна, я могу сказать, что масло это стоит на рынке двести рублей литр. А флоту его фирма поставила по девятьсот рублей. При этом ни «Алонсо», ни «Лада» не несли производственных издержек. «Лада» арендовала свои производственные площади у завода за сто рублей в месяц и при этом так замечательно устроилась, что завод еще оплачивал ей тепло и электроэнергию. В случае другой сделки, когда ОАО «Алонсо» поставлял флоту уже не масло, а дизельное топливо, дизелька стоила на рынке три тысячи рублей тонна, а флот ее покупал по девятнадцать тысяч. По сумме обеих сделок прибыль господина Григорьева, числящегося генеральным директором обеих компаний, составила пятнадцать миллионов долларов. Одно это является достаточным, чтобы выделить в самостоятельное производство уголовное дело о налоговых злоупотреблениях на Кесаревском НПЗ.

Губернаторша, побледнев, уставилась на прокурора.

Пятнадцать миллионов долларов!

За весь прошлый год Величка Григорьев принес ей – наличкой – всего три миллиона. Маслоблок – утверждал он, – продолжает быть нерентабельным.

– ООО «Лада», – продолжал между тем прокурор, – было зарегистрировано в 1996 году Лаврентьевым Артемием Ивановичем, 1932 года рождения, который проживал по адресу проспект Приморский дом 45, квартира 1. Конечно, можно предположить, что Артем Суриков решил заняться благотворительностью в пользу пенсионеров и именно поэтому позволил Лаврентьеву арендовать за сто рублей в месяц установку стоимостью сорок миллионов. Однако я рискну предположить, что тут другая причина. Мы знаем, что в 2001 году фирма была продана трем оффшорным компаниям, и мы непременно выясним, кто за ними стоит.

– Пятнадцать миллионов долларов, – задыхаясь, произнесла губернаторша.

– Пятнадцать миллионов. И смерть двадцати восьми подводников.

– Вы должны немедленно с этим разобраться! – вскрикнула губернаторша, – вы должны немедленно найти этих негодяев!

* * *

Весь день уголовное дело по факту гибели подводной лодки шло первой новостью в местных теле– и радионовостях.

К вечеру новость просочилась в федеральные телепрограммы. И тогда же свой комментарий к происходящему журналистам ТКТ дал губернатор края, которого канал сопровождал на церемонию открытия нового консервного завода. Так как десять процентов компании принадлежали краевой администрации, губернатору выделили десять минут эфира.

– Мы не позволим замалчивать этот возмутительный факт, – сказал губернатор, – мы сделаем все, чтобы довести расследование до конца.

* * *

Артем Суриков услышал заявление губернатора по дороге из аэропорта. Он набрал телефон Рыдника, но тот был недоступен. По другому телефону ответил его охранник: Рыдник был в казино «Коралл».

Суриков велел ехать туда же.

Швейцар у входа все так же низко согнулся в поклоне перед Артемом, но вот с посетителями казино что-то случилось. Некоторые из тех, кто еще недавно лез обниматься, едва завидев могущественного владельца НПЗ, теперь делали вид, что поглощены игрой, иные, опустив голову, старались шмыгнуть мимо, а в глазах тех, что подходили выразить сочувствие, пряталось нестерпимое любопытство зрителей гладиаторских боев: ну как тебя, родимый? До смерти или еще подрыгаешься?

Рыдника в казино не было – уже уехал. Зато далеко за столиками Артем заметил широкий форштевень Ольги Николаевны Бабец. Сегодня она была в черном и розовом. Суриков протиснулся к ней, расталкивая публику.

– Нам надо поговорить, – сказал Суриков.

– Разумеется, Темочка, – расплылась в улыбке Ольга Николаевна, – разумеется. Вы ведь из Москвы? Как там ваши переговоры о ярусоловах?

Комната для переговоров нашлась на втором этаже. Суриков понимал, что она прослушивается, но ему было плевать. Он был зол, устал и взбешен после вчерашнего разговора с вице-премьером и восьмичасового перелета.

– Что это за история о всемерном содействии следствию? – спросил Суриков, едва они остались одни.

– Но, Темочка, погибли люди… как мать…

– Вы что, на стороне Андриенко? Вы думаете, я буду молчать? Эта фирма принадлежит вашему сыну, а я буду отвечать за то, что они напороли?

– Это не имеет значения, чья это фирма, – с достоинством возразила Ольга Николаевна, – прибыль «Лады» только по двум сделкам была пятнадцать миллионов долларов, а Григорьев за весь прошлый год отдал мне три! Знаете, что это значит? Да вы просто обманывали меня, Величка и вы! А я… господи, глупая я баба…

Ольга Николаевна всплеснула руками.

Лицо Сурикова потемнело от ярости.

Эта сука подарила кусок его завода своему сыну и посадила управлять им своего любовника. А теперь она еще хочет сделать его крайним по делу о гибели подлодки.

– Я с Григорьевым ни копейки не делил, – отчеканивая каждое слово, – сказал Суриков. – Он ко мне приходил, просил сырье, я ему давал. Памятуя о ваших отношениях.

– А где же деньги?

– Спросите у Григорьева.

– А где Величка?

Суриков помолчал.

– Ольга Николаевна, знаете, что я вам скажу? Велимир Григорьев кинул и меня и вас, он клал денежку в карман, а когда запахло жареным, свалил. И дай бог, чтобы мы его больше никогда не увидели. Потому что тогда все косяки можно будет повесить на него.

– Как на него? – закричала Ольга Николаевна, – вы на него ничего не повесите, Артем Иванович! Веля … Величка жив! Величка мне все объяснит! Я все знаю! Я поняла, что вы хотите сделать, вы и ваш Рыдник, вы просто убьете Величку, чтобы все на него списать…

Телефон в кармане Сурикова зачирикал полонез Огинского. На экране был московский сотовый номер. Суриков, побледнев, взял трубку. Голос бесплотного собеседника громыхнул из динамика, как с горы Синай:

– Что же вы, Артем Иванович? Я весь день ждал вашего заявления. Я не люблю ждать.

И раньше, чем Суриков что-то успел ответить, в трубке раздались короткие гудки.

* * *

Было уже одиннадцать часов вечера, но в окнах заводоуправления по-прежнему горел свет. Карневич, второй день ночевавший на рабочем месте, сидел на диване в том самом костюме, в котором он, собственно, и ночевал.

Суриков ходил по кабинету взад-вперед перед скептически улыбавшимся Рыдником.

– Это бред какой-то, – говорил Суриков, – просто дикий сон! Она отрезает кусок моего завода и кладет его в глотку своему сыну. Потом она сажает туда своего любовника. Любовнику двадцать шесть, а ей пятьдесят четыре! Потом она хочет назначить этого любовника главой Госкомрыболовства, а деньги за это должен платить я! Я плачу, меня кидают – и я же виноват!

– Конечно ты виноват, – ответил Рыдник, – тебя развели. Сейчас берут с пяти, а назначают одного. Ты же сам мне объяснял: не помнишь?

– Слушай, Савка, я тебя прошу, найди этого Григорьева, этого… альфонса! Господи, лучше уж голубых брать на работу.

Рыдник задумчиво смотрел на Карневича. Тот встрепенулся.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал молодой директор.

– Иди, иди, Сережа, – всполошился Суриков, – ты хоть спал?

Карневич распрощался и вышел.

Суриков и Рыдник остались одни.

– Москва снимает губернатора Озерова, – сказал Суриков.

Начальник УФСБ саркастически усмехнулся.

– Я это знаю, – сказал Суриков, – и я в обойме. Ты знаешь, что мне предложили? Написать заявление на Озерова и его жену. За вымогательство.

– И что же они у тебя вымогали?

– Я заплатил деньги за постановление в пользу «Биоресурса». Я заплатил их Корчевнику прямо со счетов завода. Корчевник никому не нужен, и губернатор тоже никому не нужен. Из него хотят делать показательный процесс. Укрепление вертикали власти и все такое прочее. Я напишу заявление про взятку. И другое, о том, что «Лада» принадлежит ее сыну.

Генерал ФСБ, склонив крупную лысеющую голову, смотрел на своего партнера.

– Ты понимаешь, что это значит? – спросил Артем, – это значит, что на заводе нас будет только двое. Никаких «Лад». Никаких диких проектов насчет всяких ярусоловов. Савка, ты понимаешь, что Андриенко – это оттуда же? Что они просто используют его вслепую! Этот гад не понимает, что он работает на меня и на тебя!

– Этот гад, – сказал, усмехаясь, Рыдник, – по моим сведениям, завтра возбудит еще одно уголовное дело. По факту незаконного перевода валютной выручки за рубеж. Они тут, знаешь, кое-что изъяли, пока обыскивали.

Рыдник небрежно выложил на стол две бумаги. Суриков недоуменно поднес бумаги к глазам. Первым шел договор с российским филиалом крупнейшей японской компании «Мицубиси» о поставке очистного оборудования для факельной системы. Первый транш – восемь миллионов долларов – был проплачен шесть месяцев назад. Деньги по второму траншу ушли в прошлом месяце – с санкции генерального директора Карневича.

Вторая бумага была справка ФСБ. Справка гласила, что подписи и печати японской стороны – это сплошная фальшивка и что местонахождение указанного в документах русского филиала «Мицубиси» не имеет никакого отношения к подлинному филиалу фирмы.

– Месяц назад, – сказал Рыдник, – я попросил у тебя пять миллионов. Не для себя, заметь. На благо родины. Что ты мне ответил? Что денег катастрофически нет. Очень интересный платеж – ты не находишь?

– Этот платеж как раз подтверждает мой тезис. Потому что это деньги Ольги Николаевны.

– Вот как? – спросил Рыдник, – а она уверена, что их получил я?

Суриков несколько мгновений озадаченно молчал. Потом вгляделся в бумагу, оторопел и воскликнул:

– Господи… так это… в сентябре! Ах этот сукин сын Карневич!

– Не надо, Тема. Это твой фирменный прием. Мне объяснять, что денег нет, потому что они у губернаторши, а губернаторше объяснять, что денег нет, потому что их украл я.

Генерал-майор встал.

– Дело о гибели подводной лодки – это вопрос национальной безопасности, и к нему, конечно, подключится ФСБ. От моей позиции в этом деле очень много зависит. Тебе будет очень сложно без меня найти Григорьева, и еще сложней добиться от него нужных показаний. Тебе будет очень сложно без меня доказать, что оффшорки принадлежали сыну губернатора, а почему я должен это доказывать?

И Рыдник швырнул в лицо своему партнеру договор с «Мицубиси».

– Это недоразумение, – проговорил Суриков.

– Прекрасно. Для начала давай его исправим.

– Я завтра позвоню, – сказал Суриков, поглядывая на часы.

– Мы через час вылетаем в Корею. Вместе. Я уже заказал чартер. Артем, не заставляй меня жалеть, что я когда-то принял твою сторону. А не Данилы Милетича.

Кесарев. 1993 год

Савелий Рыдник хорошо помнил, как он в первый раз встретил Данилу Милетича.

Это было в девяносто третьем году, когда майор МБ Рыдник получил по своим каналам информацию о том, что российские бандиты закупили через корейцев в Японии две тысячи тонн высококачественной бумаги, идентичной той, на которой печатались российские рубли.

Первую партию свеженьких рублей перехватили на границе. Между российскими бандитами и их корейскими партнерами началась свара, кое-кого взорвали, и вскоре родное ведомство, очередной раз сменившее фамилию, имя и отчество на Министерство Безопасности, выяснило, что остаток рублей лежит в Пусане и ждет покупателя. Во избежание сложностей решено было рубли выкупить. Дело поручили Савелию. Ему изготовили паспорт на имя Михаила Демченко и биографию, в которой фигурировали две отсидки, а в напарники дали лейтенанта Егора Осокина.

Операция прошла на диво легко. Савелий сошел за русского уголовника, сбил цену до полумиллиона долларов и перешел границу в районе Ушт-Тарьи, где его поджидал Егор.

Переход по лесу продолжался двое суток. Они бы уложились и побыстрее, но плечо оттягивали две огромные сумки вроде тех, в которых мешочники таскают на рынок лифчики и пуховики.

На маленьком аэродроме в Усть-Луньске Рыдник с Осокиным предъявили кое-какие бумаги и прошли без проверки на посадку.

Когда они затаскивали сумки в кабину небольшого ЯК-40, Савелий заметил у трапа невысокого полноватого человека лет сорока. Он суетился и спорил со штурманом.

– А вам, товарищ генерал, придется оружие сдать, – донесся до Савелия почти заискивающий голос летчика.

В самолете чекисты сели в самый хвост. Савелий вытащил из рюкзака шкалик водки. Нарезали огурчиков, посадили третьей хохочущую стюардессу. Пол-литра уже опустели, когда Рыдник вспомнил, что они забыли предупредить отдел о прилете.

– Танечка, – взмолился он, – сходи к пилоту, пусть он свяжется с 31-й комнатой, чтобы нас встретили.

Танечка ослепительно улыбнулась и поднялась. Рыдник потянулся, чтобы погладить ее бедро, и внезапно столкнулся взглядом с генералом, возвращавшимся из туалета. Лицо генерала было желтым, с нездоровыми мешками под глазами и мясистым носом, в крыльях которого засели редкие белые прыщики. Глаза задумчиво смотрели куда-то за поясницу Рыдника, туда, где за брючным ремнем покоилась кобура с торчащим из нее ПМ.

Рыдник радостно улыбнулся.

– Товарищ генерал, – сказал он, – садитесь с нами.

Генерал пошел багровыми пятнами и заспешил вперед.

В аэропорту на взлетной полосе их встречала черная «Волга», и пока чекисты продирались к выходу, остальных пассажиров не выпускали из самолета.

Куча российских рублей, сваленная на пол в кабинете Кислицына, начальника краевого управления Министерства Безопасности, доходила Рыднику до пояса. Савелий не мог поверить, что они дотащили все это на себе через минные поля и пятьдесят километров тайги. Почему-то генерал не проявил ожидаемой радости от завершения долгой, кропотливой и удачной операции. Он сидел за столом задумчивый, то и дело протирая замшевой тряпочкой очки.

– Михаил Егорыч, – не выдержал Савелий, – мы чего не так сделали?

– Все в порядке.

И в этот момент в кабинете скрипнула дверь.

– Меня переводят в Москву, – добавил генерал, – кстати, это ваш новый начальник.

Савелий с Егором обернулись и увидели того самого полного сорокалетнего генерала, с которым летели вместе на самолете.

– Мы уже знакомы, – сказал Савелий.

* * *

Три дня новый начальник проводил совещания личного состава. За это время он не дал Савелию ни одного поручения и ни разу не позвал его в кабинет.

На четвертый день Рыдника разбудил звонок. Звонил все тот же Егорка Осокин.

– Есть работа.

– Какая?

– Да так. Одного коммерсанта защитить.

Когда они приехали на стрелку, коммерсант был уже на месте. Он топтался возле серебристого новенького «Лендкрузера», и два его охранника пузырились бронежилетами.

– Они у тебя что, на разминирование собрались? – спросил Рыдник коммерсанта.

Коммерсант сглотнул. Он был белобрысый, голубоглазый и очень молодой, моложе Рыдника лет на пять. На нем был дорогой костюм, на бледном лице – искусанные губы, но если не считать искусанных губ, держался коммерсант хорошо. Майор Рыдник был в кожаной куртке. На шее у Рыдника была золотая цепь, на пальце – болт с затейливо вырезанной анаграммой. За пояс были заткнуты две обоймы патронов.

– Какие проблемы? – спросил Савелий.

Коммерсант замялся.

– Халид, – негромко объяснил лейтенант Осокин. – Познакомились в ресторане, Халид его машину похвалил. «Вай, какой машина красивый, подари!» Ну, Данила отшутился. Кругом полно народу, чехи и русские, все смеются. Второй раз встречаются, второй раз Халид машину хвалит. Данила снова отшучивается, а кругом снова полно народу. А на третий раз скандал устроил: «Ты мне тачку обещал подарить, слова не держишь, за дурака меня числишь?» Это он так под крышу берет, не впервые я такой рассказ слышу.

– Пошли, – сказал Савелий.

Стрелка была назначена в одном из самых известных городских ресторанов, «Мельбурн». Савелий знал, что это любимое место Халида; кажется, уже и хозяин отошел чеченцу под крышу, даром что иностранец.

Было два часа дня; официанты застилали белыми скатертями столики, и из кухни сладко пахло печеным мясом. Чеченцы сделали ошибку – они сидели за ближним столиком, вполоборота к двери. Когда дверь хлопнула, один из них обернулся, и лицо его плотоядно расплылось в предвкушении разговора – но разговора не получилось.

Выхваченные чекистами стволы уперлись в затылок чеченцам раньше, чем те успели среагировать. Рыдник вытащил из кармана ксиву и сунул ее под нос первому чеченцу:

– Госбезопасность, – сказал Савелий, – сиди тихо.

– Документы, – подхватил Егор, – не шевелись! Убью! Где документы?

– Слушай, ну зачем ты так? – начал Халид, – мы пагаварить чэловека звали…

– Человек под охраной государства, – ответил Савелий, – понял?

Егор уже переписывал в бумажку данные с паспорта, выуженного им из брюк младшего чеченца. Паспорт был в левом кармане, в правом был снятый с предохранителя ПМ. Потом он проделал то же самое с Халидом. У обоих была одинаковая фамилия – Хасаев.

– Запомни, Халид, – сказал Савелий, – если с этим коммерсантом чего случится, вырежем весь тейп. Понял?

– Слушай, ну зачэм так… – снова начал чеченец.

Рыдник стукнул чеченца по ушам, и тот упал головой на стол.

– Слабые люди падают лицом в салат, сильные люди падают лицом в десерт, – сказал Савелий, и они вместе с Егором покинули заведение.

На улице коммерсант наконец представился. Его звали Милетич, и Рыдник вспомнил, что он слышал это имя. Это был один из многочисленных дельцов, вертевшихся вокруг дальневосточных заводов и менявших японскую электронику на никель и нефть. Милетич звал обоих чекистов в ресторан, но Рыдник коротко отказался. Он презирал в ту пору коммерсантов почти так же сильно, как бандитов.

Когда вечером Рыдник приехал в управление, новый начальник вызвал его к себе.

– Ты утром на стрелке был, – сказал генерал, – сколько этот коммерсант вам отвалил?

– Полтинник, – сказал Рыдник.

– С тебя половина.

– Почему половина?

– Я тут сидел, вас прикрывал, – ответил новый начальник.

* * *

Утром следующего дня Рыдник и Суриков сидели в роскошном офисе в городе Пусане, составленном из стеклянных коробок, воняющих нефтью кораблей и одноэтажных пригородов. Их принимал владелец кабинета и вице-президент корейского отделения Highland National Bank господин Пак Вон У.

Корея не имеет собственной развитой банковской системы, зато редкий международный гигант не имеет в ней представительства; Credit Suisse, Chase Manhattan, BONY, HSBC и множество других столпов финансового мира говорят по-корейски и выполняют в отношении своих клиентов все те операции, которые они выполняют в Швейцарии, Флориде и на Багамах. А любой международный банк отличается от прачечной на Багамах ровно тем, чем девушка из модельного агентства отличается от проститутки на Тверской. В прачечную открыт доступ всем: в банк же не всем, только за большие деньги, и только при соблюдении определенных приличий.

Говорил Артем Суриков. Объяснения его в основном сводились к тому, что произошла неприятная, но легко поправимая ошибка. Последний платеж по контракту с фирмой «Мицубиси», перечисленный на номерной счет в Highland National Bank и управляемый господином Суриковым, на самом деле должен был быть перечислен на счет корейской фирмы «Сайон», открытый, впрочем, в том же «Хайленде».

Банкир выслушал двух российских господ с улыбкой и заверил, что все недоразумения еще могут быть улажены.

После этого он нажал кнопку вызова, и в кабинет вошла Елена Кроу.

Елена Кроу была чистокровной украинкой. Она была прекрасна, как цветок лотоса, и глупа, как инфузория туфелька. Из Кесарева ее вывез в начале девяностых австралийский консул, назначенный вскоре в Корею. В Корее он с ней и развелся, и Леночка Кроу оказалась секретаршей в корейском офисе Гоши Баркаса. Баркас обещал жениться на Леночке, но его убили раньше, чем он выполнил обещание.

После смерти Баркаса Лена Кроу некоторое время украшала собой корейский чайный домик, а потом ее на должность помощника пригласил корейский банкир Пак Вон У.

Пак Вон У использовал Елену по прямому назначению, как и все ее предыдущие работодатели, а заодно – для подписей. Через руки австралийской гражданки Хелен Кроу проходили миллионы и десятки миллионов долларов, переводимых со счета на счет корейскими, австралийскими и японскими компаниями, финансовым директором которых она состояла.

Пак Вон У хорошо знал, что Лена Кроу, хотя и умеет ставить подпись под документами, ни за что не разберет, под чем она подписывается, неважно, на русском это написано, на английском или на корейском.

– Леночка, – сказал Пак Вон У на почти правильном русском, – оформь, пожалуйста, документы на перевод денег вот на этот счет. Документы те же, что неделю назад.

Леночка Кроу улыбнулась и покинула офис, покачивая бедрами.

Когда через полчаса, покончив с деловыми разговорами, господа вышли из кабинета, Леночка Кроу сидела в приемной, лучезарно улыбаясь и рассматривая модный журнал.

– В честь вашего прилета, – поклонился господин Пак, – я заказал небольшую чайную церемонию. Соблаговолите ли принять приглашение?

– С удовольствием, – сказал Рыдник, – и, кстати, давайте возьмем с собой Леночку.

Все-таки Леночка, несмотря на десятилетнюю профессиональную карьеру, была очень еще ничего.

* * *

Леночка Кроу поехала провожать Савелия Рыдника на аэродром, и поскольку начальник УФСБ по Кесаревскому краю был человек щедрый, он подарил Леночке еще тысячу долларов и дал свой телефон.

– Будешь в Кесареве, звони, – сказал Савелий.

Через пять минут, оторвавшись от земли, он забыл о девице.

Леночка Кроу вернулась в банк и два часа трудилась там над документами. Во время обеденного перерыва она спустилась в интернет-кафе. Там, заплатив несколько вон, она подсела к компьютерному терминалу и послала сообщение по известному ей адресу.

Спустя две минуты она уже покинула кафе и углубилась в стеклянные лабиринты торговых рядов: на подаренные ей деньги она хотела купить крокодиловой кожи сумочку.

Остаток рабочего дня Лена исполняла привычные обязанности: ей пришлось два раза принести чай управляющему филиалом и один раз сделать ему минет.

В восемь часов вечера Леночка Кроу, одетая в оранжевые сапожки и белое кожаное пальто, вышла из такси у входа в отель «Интерконтиненталь». В дамской сумочке Лены покоились все последние документы по сделке с «Мицубиси».

Ей открыли без промедления. В номере ее ждал светловолосый молодой человек.

– Принесла? – сказал он.

Леночка молча протянула сумку.

Молодой человек потратил на изучение документов пятнадцать минут, а затем приступил к инструктажу Леночки. Объяснять Леночке финансовую документацию было все равно что толковать монашке камасутру.

Молодой человек потратил три часа и весь вспотел.

* * *

Алексея Корчевника, бывшего главу Госкомрыболовства, арестовали в Москве в десять часов утра. Поводом для ареста послужило заявление Артема Сурикова о вымогательстве Корчевником взятки в пользу компании «Биоресурс», возглавляемой женой губернатора Озерова.

В тот же день Артем Суриков выступил в программе «Лица города» производства телекомпании ТКТ. Так как тридцать процентов акций компании принадлежали Сурикову, ему выделили двадцать минут прямого эфира.

– Я не являюсь специалистом по подводному флоту, – заявил хозяин НПЗ, – и не могу судить, какие последствия влечет за собой отказ гироскопа. Однако хочу заявить следующее. В результате внутренней проверки, проведенной еще предшествующим генеральным директором, стало ясно, что фирма «Лада», арендующая у нас маслоблок, грубо нарушила технологию производства приборного масла. Владельцем фирмы был сын губернатора Озерова.

И я разрываю с этой фирмой договор, который был, по сути, формой вымогательства.

* * *

Прокурору Андриенко положили на стол распечатку заявления Сурикова как раз в тот момент, когда он выписывал ордер на обыск в казино Руслана Касаева.

Прокурор прочитал распечатку, открыл рот и закрыл его. Он мгновенно понял, что произошло. Проклятый Рома Вишняков провел его, как цыпленка. Бывший инструктор по дайвингу наверняка знал, что Касаев не имеет отношения к гибели лодки. Этому прилизанному альфонсу просто хотелось натравить прокуратуру на мужа своей бывшей любовницы.

Андриенко некоторое время мучительно соображал, стоит ли ему договариваться с Суриковым или лучше идти ва-банк, когда телефон правительственной связи разразился прямо ему в лицо громким звоном.

– Александр Валерьевич? – голос в трубке был деловит и собран, – я хочу сказать, что мы с восхищением смотрим за вашей самоотверженной борьбой против тотальной коррупции в крае. Так держать. И побольше их всех. И тех, понимаешь, и этих. Беспощадно.

* * *

Общевойсковые учения под кодовым наименованием «Тайфун», состоявшиеся в Кесаревском крае, начались седьмого октября.

Согласно вводной, группа террористов высадилась в лесном районе в двухстах километрах от Кесарева, обосновалась на сопке и потребовала отделения от России.

Против террористов была брошена 136-я мотострелковая дивизия при поддержке 164-го и 174-го полков. Для участия в учениях с европейской территории России были переброшены два десантных и один саперный батальон, и несмотря на долгую подготовку, операции способствовал легкий бардак.

НУРСы, пущенные с вынырнувшего из-под облаков МИ-8, чуть не снесли коровник в деревеньке Алферово (экипаж перепутал квадраты), пятерых парашютистов при десантировании внезапный порыв ветра снес далеко в море, и на берег удалось выбраться только троим, и артсклады 136-й дивизии разрывались от звонков по засовской связи.

В 9.30 утра последовал очередной звонок: подполковник Усольцев поднял трубку, и уши его содрогнулись от могучего рыка подполковника Бебирева, командовавшего батальоном десантников, присланных из Пскова.

Как известно, слова великого и могучего русского языка имеют среднюю длину в семь букв. Это на две буквы больше, чем средняя длина слов в английском. В случае военного конфликта между двумя войсками, одним из которых командуют по-русски, а другим по-английски, у войска, которым командуют по-английски, есть существенное командное преимущество: там, где английский командир уже закончит фразу, российский командир будет только на середине предложения.

Поэтому, инстинктивно понимая важность лингвистической компоненты сражения, русские командиры в момент боя переходят на мат, который повышает информативность высказывания в два-три раза и на столько же сокращает его длину.

Подполковник Бебирев, в свойственной ему краткой информативной манере, высказал глубокое недоумение в связи с тем, что его батальон до сих пор не получил оружие, необходимое для выполнения боевой задачи, и кратко, но образно описал, что именно он сделает с начальником артслужбы 136-й дивизии, с его мамой, бабушкой, а также куда именно он засунет вверенные попечению начальника артслужбы гранатометы и ПТУРы.

Выслушав десантника, подполковник Усольцев глубоко вздохнул, вынул из груды засовских же бумаг заявку псковского батальона и пошел распоряжаться.

Машина была погружена в кратчайшие сроки. Под тент «газона» вошли: десять одноразовых реактивных пехотных огнеметов «Шмель», три ПТУРа «Фагот» и выстрелы к ним, пять автоматических станковых гранатометов «Пламя», три ПЗРК «Стрела-2» и около трех десятков гранатометов различных модификаций.

Водителем машины, по несчастливой случайности, оказался первогодок-башкир: забитое существо, каждую неделю получавшее из дома перевод на пятьдесят рублей и пачку сигарет, которые он и отдавал старослужащим, чтобы его не били. Ничего сигареты не помогали: били башкира все равно. Сопровождающим в машину сел лейтенант Видов.

Чтобы срезать путь, Видов приказал ехать к месту учений кратчайшей дорогой. Машина проехала железнодорожный переезд, свернула на грунтовку, проехала лесом и оказалась на погруженной в болото бетонке. Не прошло и трех минут, как впереди на бетонке показалась огромная куча мусора.

– Направо, – сказал лейтенант, – тут есть объезд.

Машина послушно повернула направо, – и тут же, чавкнув, провалилась в болото по бампер.

– Жми! – заорал лейтенант.

Башкир притопил газ, машина взвыла, продернулась еще дальше, сошла задними колесами с бетонки и увязла окончательно.

– Да куда же ты, дубина! Я тебе сказал налево, а ты направо!

Башкир моргал круглыми глазами. Мотор грузовика заглох.

– Эх ты, чурка, – заорал старшина, – бегом в часть! Бегом, кому сказал! Кто нас вытянет?

Водитель, часто кивая, вылез из кабины и побежал по бетонке.

Когда он скрылся вдали, лейтенант вынул из кармана мобильник и быстро набрал номер.

* * *

Спустя пять минут с другого конца бетонки к застрявшей машине подъехал мощный японский грузовик и за ним – черный джип.

Из джипа выскочил Костя Покемон со своими людьми. В мгновение ока через болото были переброшены несколько толстых досок. Люди встали цепочкой и принялись перекидывать ящики из застрявшего «ГАЗ-66» в свой грузовик.

Вся операция заняла пятнадцать минут, и вовремя: машина потихоньку погружалась в болотную жижу, и когда бандиты разгружали последние ящики, она сидела уже ниже осей.

Как только погрузка закончилась, Костя вскочил в грузовик и велел водителю трогать. Джип остался около болота. Бандиты вынули из джипа два деревянных ящика, набитых металлоломом, и поставили их у заднего борта. Затем быстро растащили гать и покидали доски в озерцо по ту сторону дороги. Лейтенант Видов и Костя Покемон некоторое время вполголоса обсуждали, не стоит ли загнать «газон» подальше в болото, но пока они обсуждали, грузовик ушел в трясину по борт.

Еще через пять минут джип уехал вслед за грузовиком. Видов остался на карауле у медленно погружающегося в трясину грузовика.

* * *

Время осенних ураганов кончилось, и на Кесарев медленно, но верно надвигалась зима. Ночью десятого октября столбик термометра впервые опустился ниже нуля, и даже после рассвета блестящие корочки льда покрывали берег полупрозрачной пленкой.

Море не отличалось по цвету от грязноватых облаков, задернувших горизонт, и у заброшенного пирса на сизых волнах покачивался потрепанный американский катер, в который люди Кости Покемона сносили один за другим ящики безо всяких маркировок.

Место было пустынное: море изгибалось косой, выбросив на берег свалявшиеся волосы водорослей. Ничто не напоминало о людях, если не считать бутылок из-под пива на пляже, – да четырех машин возле полуразрушенного причала. Чуть поодаль, за песчаным гребнем пляжа, тянулась бетонная стена мертвого санатория.

Катер отвалил от причала сразу же, как только Саша Колокольцев вручил майору Морозову полиэтиленовый пакет, набитый зелеными долларовыми пачками. Следующей уехала белая разбитая «Хонда» Колокольцева.

Майор Морозов и Костя Покемон отошли к бетонной стене. Морозов еще раз пересчитал содержимое пакета, вынул, поколебавшись, две пачки и протянул их Косте.

– Держи.

– Ты че, в натуре? Мы же договорились в пополаме!

Майор улыбнулся.

– Извини, парень. Ты что думаешь, тебе этот грузовик так просто сошел бы с рук? Операция одобрена на самом верху. Такова, мол, политическая необходимость. России выгодно поддержать кой-кого, чтобы кое-кто не слишком зарывался. А если операцию одобрили сверху, то и деньги идут туда же.

На щеках Покемона вздулись желваки. Он понимал, что, скорее всего, это вранье. Но он был виноват перед Морозовым. Они всегда работали в тройке. Усольцев создавал условия для хищения оружия. Непосредственно кражу осуществляли бандиты Кости, а Коля Морозов, отдел которого расследовал покражу, их прикрывал.

Подполковник с бандитом, не устояв перед уйгурским соблазном, попытались кинуть чекиста и провести операцию самостоятельно. Теперь им предстояло за это платить.

Покемон пожал плечами, взял деньги и вскочил в свой джип. Через секунду он сорвался с песчаного пляжа, обдав бок эфэсбешного внедорожника веером грязного песка из-под колес. Еще через минуту уехал и Морозов.

Прошло еще полчаса, и на пустынном пляже появился потрепанный «Судзуки-витаро». К нему из-за бетонной стены вышел человек по имени Саламбек. Он снял с расстояния в семьдесят метров майора-чекиста, дружески прощающегося с Халидом. Что еще важнее: узконаправленный микрофон запечатлел слова Морозова о том, что операция одобрена на самом верху.

* * *

История с утонувшим грузовиком закончилась для организаторов кражи даже лучше, чем они рассчитывали. Утопший грузовик переполнил чашу несчастий, вылившуюся на салагу-башкира, тот перепугался и дал деру.

Милицейский патруль арестовал его на следующее утро на полустанке в Усть-Дальнем. Башкир признался во всем быстрее, чем ему вышибли зубы. Менты позвонили в часть, и уже в девять утра начальник артслужбы дивизии, подполковник Усольцев, спешно выехал в направлении деревни Скочево.

На месте катастрофы подполковник обнаружил военный «ГАЗ-66», погрузившийся в болото по самую крышу, и лейтенанта Видова. Тот, полумертвый от холода и голода, верно нес охрану утонувшей машины. Лейтенанта посадили в «Уазик», влили в него поллитра спирта и стали растирать одеялами.

Прибывшие офицеры устроили краткое совещание на предмет того, как можно вытащить утонувший грузовик. Кто-то предложил дождаться зимы и выморозить машину. Подчиненный Усольцева, майор Семин предлагал пригнать из части автокран, пока не поздно.

– Дернем да и вытащим! – утверждал Семин.

– Ага, дернем! Там же гранаты, – напомнил Усольцев, – ты его дернешь, а он как звезданет!

– Как же он звезданет, если детонаторов нет? – удивился Семин.

Возник короткий, но яростный спор по поводу того, как именно перевозились в грузовике боеприпасы: с детонаторами или без. По идее, детонаторы должны были везти отдельно, но кто его знает? Принялись звонить в часть, там отвечали неуверенно.

Автокран пригнали только на следующее утро. К этому времени грузовик булькнул и исчез, оставив посереди зеленой ряски окошко черной воды. Начальник артслужбы преложил офицерам написать в акте, что грузовик пытались вытащить и что при рывке сдетонировал боезапас. Так и записали.

История вышла громкая. Об утонувшем грузовике известили штаб армии. Расследованием ее занимался лично начальник особого отдела 136-й дивизии майор Морозов. По результатам расследования он предложил представить начальника артслужбы дивизии подполковника Усольцева к медали «За безупречную службу»; а лейтенанту Видову, чуть не замерзшему на посту у грузовика, – выдать денежную премию в размере трех месячных окладов.

Что же до общевойсковых учений под кодовым наименованием «Тайфун», – они завершились на третий день полным и окончательным разгромом противника.

Глава шестая,

в которой русские клиенты ставят корейского банкира в крайне затруднительное положение и в которой читатель знакомится со славной карьерой полпреда Федоровского

Прошла неделя с того момента, когда Савелий Рыдник и Артем Суриков побывали в Корее.

Было около одиннадцати часов утра, когда Леночка Кроу, прекрасная в своих оранжевых сапожках и белом жакетике, внесла в кабинет господина Пака на лакированном подносе крошечную фарфоровую чашку с чаем. Чашечка была куплена господином Паком на аукционе за сумму, вдесятеро превышающую стоимость сапожек Леночки.

Господин Пак пил кофе и любовался экзотической фигуркой русской девушки, облитой лучами хлещущего в панорамное окно солнца. Леночка подождала, пока господин Пак допьет кофе, и на своем очаровательном английском перечислила ему звонки российских друзей. Господин Пак сделал себе пометки в блокноте и отослал жестом Леночку, но та не уходила. Склонившись в глубоком поклоне, она протянула господину Паку несколько страниц убористого заявления.

Господин Пак взял бумаги и начал читать, и по мере того, как он читал, с лицом его происходило примечательное превращение. Оно оставалось бесстрастным, как лицо спартанца, который невозмутимо отчитывался перед старшими, пока лисенок прогрызал ему живот. Но по мере чтения оно приобрело цвет вареной свеклы.

– Что это? – спросил Пак, дочитав бумагу.

Леночка Кроу поклонилась еще глубже. Большой бант позади ее пиджачка делал ее похожей на гейшу.

– Это мое заявление полиции, – ответила Леночка.

Лицо банкира по-прежнему оставалось бесстрастным, только пальцы все крепче сжимали ручку чайной чашечки.

– Я все время подписывала все эти бумаги, которые вы просили меня подписывать, – сказала Леночка, – и я никогда не интересовалась, не делаю ли я чего-нибудь противозаконного. Но недавно у меня появился парень, который… в общем, который стал меня расспрашивать, чем я занимаюсь в банке, и он очень встревожился, когда узнал об этих подписях. Он сказал, что мы должны проконсультироваться с адвокатом. Я сняла копии со всех бумаг, которые проходили через мои руки, и мы вдвоем обратились к одному адвокату. Адвокату эти бумаги очень не понравились. Он сказал, что если эти бумаги попадут в руки полиции, то меня могут обвинить в том, что я отмываю деньги русской мафии. А еще меня могут обвинить в неуплате налогов, поскольку со всех тех фирм, где я числюсь директором, я должна была платить налоги, а я ничего не платила. И адвокат посоветовал мне написать заявление в полицию и приложить к ним копии бумаг, чтобы меня не считали соучастницей преступления.

– И куда ты отнесла это заявление? – спросил господин Пак.

В голове его витала мысль о неизбежном позоре и самоубийстве.

– Я поговорила с моим парнем, – сказала Леночка, – и решила пойти вам навстречу. Зачем же я буду сажать вас в тюрьму, если я не видела от вас ничего плохого? Поэтому мы решили спрятать копии этих бумаг в надежном месте, а вас я прошу тоже пойти мне навстречу. Я прошу вас перевести деньги, которые я якобы перевела две недели назад на счет фирмы «Сайон», вот по этому адресу. Мой парень сказал, что это будет только справедливо, потому что если бы вместо меня вы использовали все эти годы человека, понимавшего, о чем идет речь, то причитающееся ему вознаграждение было б не меньше. Это черные деньги, и как только они поступят на этот счет, я уеду. Вы больше никогда о нас не услышите.

Господин Пак удивленно смотрел на Леночку Кроу. Она стояла перед ним, похожая на статуэтку нэцке в своем белом шелковом пиджачке и оранжевых сапожках. Она улыбалась невинной улыбкой Евы, которая еще не вкусила от древа познания и не научилась отличать сальдо от бульдо.

Господин Пак перевел взгляд на свои руки и внезапно заметил, что он сжал старинную чашечку так сильно, что отломал от нее ручку.

– Хорошо, – сказал Пак Вон У. – Но если эти документы когда-нибудь окажутся в полиции, тебя найдут и убьют.

* * *

Номинальным владельцем земли на территории бывшей ракетной базы в Челоково значилось некое ООО «Бавана», выкупившее ее всего за тридцать тысяч долларов у дочери покойного начальника части.

Замдиректора ООО «Бавана» по фамилии Александр Боренбойм обживал территорию быстро и энергично.

В течение двух недель строительные войска, нанятые чернокудрым и чернобородым г-ном Боренбоймом, восстановили бетонный забор, нацепили над ним колючую проволоку и обустроили караульную вышку.

Бывшую генеральскую дачу снесли. Старые казармы подлатали и починили, – новые владельцы сказали, что в них будут жить рабочие. Площадку за караульным домиком залили свежим асфальтом. В дома подали свет от дизельного генератора, возле скал закопали бочки с соляркой, обветшавший пирс привели в порядок.

После этого Александр Боренбойм расплатился с командиром строительной части, сдававшим в аренду солдат, и вверенные тому войска убыли к месту следующей работы.

Командир стройбата знал, что работы они производят для коммерческой организации. По брошенным вскользь намекам г-на Боренбойма он предположил, что земли бывшей ракетной части выкупил какой-то московский банк.

Поэтому командир не увидел ничего необычного в том, что периметр, возведенный вокруг будущей базы отдыха, по степени защищенности не уступает периметру строго охраняемого военного объекта. Все фазенды местных бандитов были защищены не хуже, а в поселке Благодатное, что в ста десяти километрах к северу, покойник Есаул вообще выстроил бетонный бункер и весь поселок обнес колючкой: жители, работавшие там на рыбоконсервном заводе, содержались на положении рабов. Уж если Есаул так изгалялся над народом, то что же должны делать грозные москвичи?

Так или иначе, стройчасть возвела периметр, починила казармы и уехала.

Не ее беда, что в ближайшей деревне, расположенной в пяти километрах от базы, жители, внимательно смотревшие за тем, как строительные войска возводят охранный периметр вокруг бывшей секретной части, – решили, что армия вернулась в эти края.

* * *

На следующую ночь после того, как строители покинули часть, к восстановленному пирсу подошли два низких, с хищными обводами катера, спущенных на воду с транспортного судна «Капитан Касаткин». Несмотря на свое русское название, «Касаткин» вот уже пять лет ходил под либерийским флагом и возил в Корею и Японию ворованный российский гребешок.

На этот раз у него был другой груз и другая команда. Именно на «Касаткина», болтавшегося за пределами территориальных вод, было перевезено якобы проданное в Китай оружие.

Сейчас это оружие возвращалось обратно. Первая партия катеров доставила на базу тридцать человек; следующая – еще тридцать. Все были настороже на случай внезапной атаки: но край спал.

С первой же партией на песок выпрыгнул кудрявый парень лет двадцати, в камуфляже, армейских берцах и со снайперской винтовкой в правой руке. Это был младший брат Халида, Ваха Хасаев.

Когда часовые заняли свое место на вышках, а отряд собрался на плацу, было уже шесть утра. Халид скинул армейские ботинки, подвернул штаны и зашел в море, совершая омовение. Его люди последовали его примеру. Только часовые на вышках терпеливо ждали своей очереди к Аллаху.

Выйдя из моря, Халид бросил под ноги чистую камуфляжную куртку. Потом он опустился на колени, спиной к солнцу и лицом к Мекке.

Стоял почти полный штиль: море едва целовало песок прозрачными губами волн. Над белой полосой облаков восходило ослепительно красное солнце, освещая свежепокрашенные казармы и босых людей в камуфляже, поклоняющихся то ли Мекке, то ли лежащим перед ними «калашниковым».

Закончив намаз, Халид встал, повернулся к своим людям и сказал:

– Однажды к пророку пришел человек и спросил: один сражается ради военной добычи, другой ради славы, третий сражается напоказ, – кто же из них сражается на пути Аллаха? И пророк сказал: на пути Аллаха сражается человек, сражающийся ради того, чтобы превыше всего было слово Аллаха. Братья! Мы пришли не ради денег и славы. Мы пришли ради Аллаха. На пути, которым мы идем, не бойтесь людей, а бойтесь одного Аллаха. И знайте, что двери Рая открыты для павших за Родину.

Продумывая план захвата Кесаревского НПЗ, Халид Хасаев столкнулся с серьезной проблемой. Ему надо было разместить на враждебной территории восемьдесят бойцов, которые должны были привести выданное им оружие к нормальному бою, отработать тактику захвата объекта и пройти боевое слаживание. Как это сделать, если большая часть этих людей имела ярко выраженную кавказскую внешность и говорила по-русски с отчетливым чеченским акцентом?

Он решил этот вопрос просто и элегантно.

* * *

Артем Суриков провел в Москве неделю в бесполезных переговорах. Скандал за это время ничуть не уменьшился. Даже наоборот: чем бы ни руководствовался Андриенко при первом обыске, сейчас прокуратура беспощадно гвоздила по заводу ковровыми проверками, явно следуя простому правилу: чем больше я накопаю, тем дороже это вам будет стоить.

Суриков приземлился в Кесареве на следующий день после того, как прокурор Андриенко объявил о выделении в отдельное производство дела о неуплате Кесаревским НПЗ налогов за 2003 год.

Следователей в предбаннике не было. Вместо следователей был главный инженер, зам по производству и еще какой-то полный человек со ступнями, длинными как ласты, и лимонным галстуком под полосатым пиджаком.

– Вы кто такой? – хмуро спросил человека Суриков.

– Я, – сказал с достоинством полный человек, – представляю комиссию по экологическому надзору при Министерстве Природы Российской Федерации. Дело в том, что жители окрестных домов неоднократно жалуются на боль и удушье в том случае, если ветер дует с завода. Мы бы хотели проверить уровень выброса вредных веществ в атмосферу.

Суриков молча глядел на полного человека.

Еще в сентябре он даже не подозревал о существовании комиссии по экологическому надзору. И буде такая явилась бы к нему, ее бы вышибло с завода одним звонком губернаторше, и комиссия бы летела глубоко и далеко, а там, куда бы она прилетела, ее бы ждал спецназ ФСБ под руководством товарища Рыдника.

Суриков громко хмыкнул себе под нос и, отстранив полного человека, прошел в кабинет. На столе лежал отпечатанный список звонков и посетителей. Сегодня на заводе уже успели побывать: пожарная инспекция, горводоканал, санэпидстанция, имевшая претензии к заводской столовой, а также представители сельской администрации деревни Коршино, вдруг резко обеспокоившиеся возведением новых заводских установок почти под самыми их окнами.

«Пираньи, – подумал Суриков, – чисто пираньи. Стоит кому-то пустить тебе кровь, и вся стая тут как тут».

Среди звонков первым значился звонок вице-премьера по природным ресурсам. Суриков положил руку на трубку, чтобы набрать московский номер, – и тут аппарат сам разразился ему в лицо оглушительной трелью.

– Господин Суриков? Это приемная Федоровского. Господин полпред хотел бы видеть вас в пятнадцать ноль-ноль.

* * *

Александр Михайлович Федоровский, полномочный представитель президента Российской Федерации, опоздал на встречу совсем немного: на сорок три минуты.

Он вкатился в предбанник, радостный и румяный, обнял Сурикова, закричал:

– Артем Иванович! Рад, рад познакомиться! Что ж не заходили? Я давно вас ждал, – легонько подтолкнул к открытой двери, подмигнул шальным глазком пышнотелой секретарше и ворвался в свой кабинет так, будто брал его с ОМОНом.

Суриков с любопытством глядел на полпреда. Он появился в крае недавно.

Четыре года назад полпред Федоровский был губернатором соседнего края, одного из богатейших в России. За семь лет правления Федоровский разорил край дотла. Мазут для отопительного сезона закупался только через его фирмы; уголь, обходившийся по двадцать долларов тонна, бюджет покупал по шестьдесят; четырехкратные скидки на электроэнергию, установленные для любимых предприятий Федоровского, компенсировались трехкратным ростом тарифов для всех остальных предприятий; краевая казна текла, как ржавое решето. Через три года в столице края кончились не только электричество, но и вода, и тогда губернатор вывел население на улицы: вместе с ними он протестовал против грабительской политики Москвы, урезающей дотации региону.

Отчаянному положению края способствовала еще и политическая проницательность губернатора Федоровского. Он был наблюдательный человек и видел, как олигархи отворяют двери в Кремле ногой. Он не мог допустить, чтобы двери в его собственный кабинет кто-либо отворял ногой, и он не допустил в край олигархов. Более того – он не позволил завестись доморощенным предпринимателям. Всякого бизнесмена, который не приходил к нему на поклон или вырастал выше обычного уровня, губернатор Федоровский сшибал с точностью стрелка, стреляющего по тарелочкам на соревнованиях. Единственные, кто выживал рядом с Федоровским, были бандиты и красные директора, расклевавшие собственные предприятия, как вороны раздавленную на шоссе собаку.

Иностранный капитал единственный раз появился в вотчине Федоровского, в лице известнейшего американского корпоративного налетчика по имени Мартин Лэмб. Мартин Лэмб в своей собственной стране имел титул консула Коста-Рики, шесть месяцев в году, чтобы не платить американских налогов, проживал на яхте с вертолетной площадкой и противоракетной установкой и специализировался на захватах предприятий, недооцененных фондовым рынком из-за плохого менеджмента. Глянув наметанным глазом на финансовые показатели одного из тихоокеанских пароходств России, Мартин Лэмб понял, что не видел предприятия с более плохим менеджментом и более недооцененными активами.

Ведомый блестящей интуицией, Лэмб скупил на чековых аукционах контрольный пакет акций пароходства и назначил дату собрания акционеров, на которой он был намерен поменять руководство. На собрание акционеров господин Лэмб прибыл лично.

Поздним вечером, накануне собрания акционеров, когда господин Лэмб скучал в жуткой тихоокеанской гостинице, в дверь постучали. Ничего не подозревающий Лэмб повернул ключ в замке и оказался лицом к лицу с двумя гражданами, выглядевшими так, будто они только что сбежали из клетки в зоопарке. Их причастность к человеческому роду выдавали только автоматы Калашникова в волосатых лапах.

Вооруженные бабуины отвели господина Лэмба вниз и запихнули в дожидавшийся у служебного входа черный джип. Цивилизованный американец был слишком изумлен, чтобы протестовать. Через десять минут бабуины выгрузили господина Лэмба у здания администрации края, и сверкающий серебром лифт вознес его на двенадцатый этаж, в кабинет губернатора.

В кабинете губернатора сидели: прокурор края, начальник милиции, начальник краевого ГУИНа, начальник УФСБ по краю и еще один человек, не имевший отношения к официальным структурам, но явно имевший отношение к бабуинам. Кроме того, в кабинете был сам губернатор. Губернатор по очереди представил Лэмбу присутствующих (всех, кроме человека, командовавшего бабуинами) и в свою очередь спросил Лэмба, как его зовут.

– Мартин Лэмб, – сказал американский налетчик.

– И сколько тебе лет, сынок?

Мартин Лэмб ответил и на этот вопрос.

Это были две единственные фразы, которые почетный консул Коста-Рики в Америке и владелец яхты с противоракетной установкой сумел произнести за сорок пять минут встречи с губернатором Федоровским.

Остальное время солировал сам Федоровский. Его выступление было посвящено детальному описанию того, что каждый из присутствующих здесь официальных лиц может сделать для ухудшения положения американского гражданина, оказавшегося в российской тюрьме. Лексикон американца, с грехом пополам понимавшего по-русски, пополнился такими словами, как «опетушить», «чмо» и «загнать под шконку».

После сорокапятиминутной беседы с губернатором господин Лэмб уехал, но не в гостиницу, а в порт. Который и покинул спешно через полчаса на своей яхте, сопровождаемой на этот раз, для разнообразия, эскортом боевых кораблей Тихоокеанского флота: ничего противоракетная установка не помогла. Собрание акционеров прошло без американца.

Краткое пребывание в России произвело на маститого налетчика столь глубокое впечатление, что в дальнейшем на все предложения инвестировать в Россию Мартин Лэмб отвечал категорическим отказом, а яхта его получила приказ даже не приближаться к российским территориальным водам.

Пароходство вскоре обанкротилось и было растащено по частям. Что же касается начальника бабуинов по кличке Баркас, присутствовавшего на встрече с американцем, ему тоже не повезло. Через три года после вышеописанных событий он негласно собирал деньги на предвыборную кампанию губернатора. Часть денег он зажилил, губернатору это не понравилось. После выборов губернатора бабуин поехал в море купаться, нырнул и не вынырнул, несмотря на то, что в прошлом состоял командиром взвода боевых пловцов.

И все же политическое чутье однажды подвело губернатора Федоровского. Он был одним из первых губернаторов России, получивших предложение поддержать нового и.о. президента. И.о. президента даже лично прилетел на Дальний Восток уговаривать влиятельного губернатора принять участие в его избирательной кампании. Но губернатор Федоровский даже не приехал встречать его самолет.

Как выяснилось, это было не просто личное оскорбление. Это была политическая ошибка. И глубину этой ошибки не смогли загладить даже преемники бабуина, под чьим чутким руководством краевая избирательная комиссия насчитала новому президенту сто три процента голосов избирателей.

Федоровский получил предложение уйти, и так как он охотно послушался, то попал не в тюрьму и даже не в отставку, а в правительство – руководителем природоохранного ведомства. На посту охранителя природы Федоровский развил бурную деятельность; его природоохранные катера не раз и не два вступали в перестрелку с браконьерами, не платившими им дани. А так как те, кто не платил Федоровскому, обыкновенно платили пограничникам, перестрелка в конце концов переросла в небольшую тихоокеанскую войну. Было потоплено несколько кораблей, а на суше – застрелена парочка генералов. Служебный автомобиль Федоровского разлетелся на куски около Белого Дома, а сам Федоровский поразмыслил над предупреждением и через три дня купил себе другую работу. В течение полутора лет он сменил еще две должности и наконец был назначен на должность дальневосточного полпреда.

Слухи по поводу этого назначения ходили самые разные. Одни утверждали, что это расстрельная должность, данная в насмешку после поста вице-премьера: вот-вот еще осталось Федоровскому доскомпрометировать себя, и через месяц его с позором снимут. Другие утверждали, что полпред Федоровский давно уладил щедрыми выплатами свой первоначальный грех перед нынешней властью. И в этом смысле он являлся идеальной опорой для вертикали власти на Дальнем Востоке: компромат на Федоровского не влезал в шкаф, его личное состояние позволяло ему каждый месяц заглаживать вину перед властью, а давняя история с неявкой на аэродром делала его вечным должником победителей.

Для Сурикова были ясны две вещи. Чем бы ни было это назначение – ссылкой или наградой, Федоровский обязан укрепить свой статус. А сделать это можно только одним способом: враждуя с губернатором и подбирая под себя предприятия края.

– Что ж ты так, Артем Иванович, – сказал Федоровский, – как все хорошо, носу не кажешь. А вот начались проблемы – и сразу прибежал.

Федоровский улыбался так искренне, будто не он пригласил Сурикова к себе. Полпред Федоровский вообще славился некоторой взбалмошностью мысли. Иногда по концу его фразы собеседник никак не мог сказать, чтобы тот помнил начало. Но как-то всегда взбалмошность Федоровского вывозила.

– У меня нет проблем, – сказал Суриков.

– Нет так нет, – сказал Федоровский, – но выступил ты здорово! Эк как ты всех по стенке размазал! А доказательства у тебя есть?

– Есть, – сказал Суриков. – Вы вообще знаете, кто такой Велимир Григорьев? Это любовник губернаторши.

– И ты можешь это доказать? – уточнил Федоровский.

– Могу, – нехорошо усмехнулся Суриков.

– Молодец, Артем! Ты у нас теперь борец с коррупцией! А это самый главный лозунг времени! И бороться с ней, особенно когда дело касается региональных властей, мы будем насмерть.

Федоровский некоторое время глядел на бизнесмена, а потом поманил Сурикова пальцем и прошептал:

– Тема, у меня есть задание, с самого верха. Там хотят предложить тебе пост губернатора.

– Где – там? – спросил Суриков, – в Москве?

– Выше.

– В Кремле?

– Еще выше.

– Еще выше только господь Бог, – не удержался Артем Иванович.

– Господь Бог, – серьезно ответил полпред, – на нашей стороне.

* * *

Заслуженный профессор кафедры нефтехимии Кесаревского государственного университета доктор химических наук Михаил Моисеевич Кац отмечал пятьдесят пятый день рождения в традиционном профессорском кругу.

Собралась вся кафедра; на день рождения прилетела вся обширная родня Кацов, а жена Михаила Моисеевича, Соня, приготовила исключительную фаршированную щуку и яблочный пирог.

– У меня вчера была удивительная встреча, – сказал Михаил Моисеевич, накладывая себе изрядный кусок гефилте фиш, – то есть я до сих пор не могу прийти в себя. Вы представляете, сижу я на кафедре, проверяю работы студентов, и вдруг – стук в дверь. Я открываю – на пороге парень совершенно бандитского вида. Бритый, в кожаной куртке, и лицо как у хулигана. И что вы думаете, этот парень-таки хочет узнать? Он хочет узнать, сколько килограммов взрывчатки понадобится, чтобы нанести Кесаревскому НПЗ максимальный ущерб.

– И что ты сказал ему? – полюбопытствовал двоюродный брат Михаила Моисеевича, давно эмигрировавший в США и работавший на одну из крупных американских химических корпораций.

– Я сказал ему, что если они хотят найти для этой проблемы остроумное и экономное решение, им почти не нужно взрывчатки. Им нужен только инициирующий заряд, который они заложат в бензовоз. Я ему сказал: «Молодой человек, ни в коем случае не стоит забывать, что продукция нефтеперерабатывающего завода сама по себя является взрывчаткой».

– Но я надеюсь, ты поставил в известность полицию? – спросил сын Михаила Моисеевича, который тоже давно уехал из России и сейчас командовал подразделением израильских бронетанковых войск, охранявших Голанские высоты.

– Ах да, – огорчился Михаил Моисеевич, – разве я забыл сказать? Этот молодой человек был из ФСБ. Они работают над обеспечением безопасности граждан Кесарева и очень обеспокоены состоянием самого взрывоопасного объекта в городе. То есть я очень рад, что эти люди, вместо того чтобы разыскивать диссидентов, наконец занялись нужной работой. Очень приятный молодой человек, хотя и совершенно бандитского вида. Майор Якушев. Сергей Михайлович Якушев, да, вот так его и звали.

* * *

В ту же самую ночь, когда Михаил Моисеевич поглощал фаршированную щуку и рассказывал родственникам и сослуживцам о своей посильной помощи службам безопасности, Серега Якушев и Висхан Талатов встретились на конспиративной квартире ФСБ, на втором этаже покосившейся пятиэтажки. Они сидели в шестиметровой кухоньке за пожелтевшим пластиковым столом. Якушев сварил Висхану кофе, а себе из холодильника вынул запотевшую банку пива.

– Вам нужны четыре бензовоза, – сказал Якушев.

– Почему четыре?

– Ты один, да еще трое приедут. Итого четыре бензовоза, регистрация и права. В городе полно частных бензовозов. Старенький японский стоит десять штук.

– А почему бензовозы? – уточнил Висхан.

Якушев, вздохнув, открыл холодильник. Висхан слегка напрягся, но все, что майор ФСБ вынул оттуда, была увесистая пачка сливочного масла и кусок колбасы с глазками нечистого жира. Якушев отрезал от колбасы порядочный круг, густо сдобрил его маслом и запихнул вместе с хлебом в рот. Оставшееся масло он бережно завернул и теми же руками, которыми ел колбасу, поставил перед Висханом.

– Берем стандартную тротиловую шашку, – сказал Якушев, – четыреста грамм. Плюс электродетонатор, провода и будильник китайский обыкновенный с батарейкой типа «крона». Много ты можешь взорвать?

– Этой хлопушкой?

– Теперь предположим, ты получил задание взорвать такой шашкой нефтеперерабатывающую установку. У тебя куча головной боли: ты должен пройти на завод так, чтобы тебя не заметили, ты должен прикрепить шашку в правильном месте. Но даже если ты сделаешь все правильно и установка сгорит, соседняя установка может не загореться, потому что она слишком далеко.

Висхан сидел совершенно невозмутимо, расставив локти и глядя куда-то вдаль. Сколько бы Якушев с ним ни общался, каждый раз при встрече с чеченцем у него мурашки ползли по коже.

– А теперь смотри, – сказал Якушев, – можно взять бензовоз и прикрепить половинку шашки – всего двести грамм, – внутри цистерны, у самого люка. Там, где больше всего бензиновых паров. А потом водитель заезжает на автовесовую и наполняет цистерну бензином, но не целиком, а где-то наполовину, чтобы бензина было меньше, а паров было больше. А потом он едет по заводу и останавливает бензовоз в двадцати метрах от установки. Ставит таймер и уходит.

– А по заводу можно проехать?

– Можно, если ты заехал с пятой проходной. Там неделю назад снесли забор и проложили временную дорогу. И сейчас бензовоз, если он заехал на пятую проходную, едет прямо по заводу.

Чеченец встал и задумчиво подошел к окну. Было уже четыре часа утра; солнце еще не взошло, но над гаванью внизу разливалось зыбкое молочное сияние: это от воды отражались фонари и сигнальные огни. Сергей откинул занавеску и встал рядом с ним.

– Красиво, – сказал Сергей.

– Да. Когда ночь близится к концу, Аллах спускается на ближнее небо.

– И ты правда в это веришь?

– Я верю в то, – ответил чеченец, – что человеку в этом мире не принадлежит ничего, и даже его собственная жизнь дается ему во временное пользование.

Майор ФСБ искоса взглянул на своего собеседника.

– Что тебе сделал Ваха Хасаев?

– Это мое дело.

– А если он женится на твой сестре?

– Этого не будет, – сказал чеченец, – я убью ее собственными руками.

* * *

Халид приехал в часть спустя три дня после конца учений. У пристани на волнах покачивался белобокий катер, солдаты заносили в него пакеты с едой и водолазные баллоны, и тут же, на пристани, носами к морю стояли несколько машин. Халид и Костя Покемон дружески обнялись.

– Саня, – представили Халида всем присутствующим.

– Леша.

– Андрей Степанович.

Из присутствующих Халид знал двоих: Костю Покемона и Усольцева. Все остальные, как и Усольцев, впрочем, были люди служивые. Полковник Скоростев служил в Генштабе и временно остался в крае после учений. Генерал Шлыков был заместителем командующего округа по технике. Седьмой участник пикника был милиционер – подполковник Валентин Соболев был замначальника кесаревского РУБОПа.

В море вышли через полчаса. Это был один из последних теплых дней уходящего года: падавший было ниже нуля градусник снова показывал плюс пятнадцать, и под нежной дымкой, разостланной над морем, стоял полный штиль. Плавать с аквалангом, однако, решились только двое: подполковник Соболев и Халид.

Старый американский катер покачивался в ста метрах от берега Тыкчи, и рядом с ним на волнах качалась надувная лодка, с которой ныряли в море милиционер и чеченец.

Именно Соболев, когда они сбросили гидрокостюмы, и обратил первым внимание на звездчатый шрам чуть выше сердца и другой, от осколка, под лопаткой.

– Слышь, Саня, это откуда?

– Чечня, – коротко ответил Халид.

Остров Тыкча в октябре стоял еще зеленый и совершенно нетронутый. Они ели икру морских ежей, вынимая их из мокрой сетки и полоща в море, и запивали ее пивом. Вокруг были тишина и безмолвие, и только где-то на вершине горы белели развалины стены – раньше здесь была военная база.

Генерал Шлыков травил анекдоты времен афганской войны (он был там замполитом). CD-ROM пел голосом Бритни Спирс. Халид, лениво улыбаясь, рассказывал об очередном посещении ОМОНом офисов Кесаревского НПЗ.

– Молодец мужик, – сказал Усольцев про прокурора, – а то уже вконец оборзели! Чего придумали: продавать такое масло, чтобы утопить лодку!

– У нас тоже в прошлом году был случай, – сказал полковник из Генштаба, – девять вагонов охотничьих патронов шло в Азербайджан. Официально шло, через «Росвооружение». Таможня остановила патроны, а они калибра 5,45. Как раз для охоты.

– Ну и что, их конфисковали?

– Какое! Подержали и отправили куда шли. Что ты, девять вагонов – такие деньги!

И полковник из Генштаба сердито дернул щекой. Ему было сорок лет, он знал пять иностранных языков и уже по одному этому точно понимал, что ему никогда не быть генералом.

– А зачем азербайджанцам столько патронов? – спросил Костя Покемон, который еще со времен вольной борьбы был несколько туг на голову.

– Они не в Азербайджан шли, а в Чечню, – ответил Халид. – Если б генералы не воровали, у чеченцев давно бы патроны кончились.

– Воруют в три горла, – с чувством сказал Усольцев, – на крови воруют, суки!

– Когда мы дрались под Шали, – сказал Халид, – у нас был один лейтенант с коммерческой жилкой, наладился коштом торговать. Идут машины, их останавливают, горючку сливают, патроны продают. Потом подбивали головную машину, а лейтенант в отчете писал: было, мол, боестолкновение, горючку пожгли, патроны расстреляли. Раза три он так делал.

– И что ему за это было? – поинтересовался Шлыков.

– От начальства ему ничего не было. Ротный погиб, дали ему роту. Мол, человек каждую неделю в бою, а потерь среди личного состава нет. Ну, он роту построил в колонну и повел. Все как обычно: остановились посереди дороги, горючку слили, оружие продали. Потом чехи отошли, подожгли головную и замыкающую машины и расстреляли роту. Всю. Вместе с командиром.

Все замолчали. Замначальника РУБОП Валентин Соболев лениво допил пиво. Он слыхал эту историю, потому что расстрелом колонны командовал бывший кесаревский бандит Халид Хасаев: Соболев подумал, стоит ли называть это имя вслух, и решил, что не стоит.

Но разговор все равно свернул на чеченских бандитов.

– А много у вас чехов? – спросил московский полковник.

– Раньше было много, – сказал Костя Покемон.

– А куда делись?

– Война началась, вот и делись. А так бы весь край под ними ходил.

– Дело не в войне, – сказал Соболев. – Они как чума были. Любого коммерсанта выжимали досуха. Кто под них попал, тот или не выжил, или разорился.

Саша Колокольцев меланхолично стукнул ножом по очередному ежу, раскалывая его на две части. Икры не оказалось, и Колокольцев, поморщившись, выбросил обе половинки.

– Был у нас один тут, Халид, по кличке Пегий, черненький такой, жирный, – сказал Костя Покемон, – он вообще был как СПИД, один раз мимо прошел – уже попал. У меня один коммерсант был, Петей звали. Ну, Халид с этим Петей знакомится в ресторане. «Я Халид». «Я Петя». «Слушай, у меня тут тема есть, я тебе классного человека подгоню». Ну, Пете же неловко его послать. На следующий день приходит человек, пургу какую-то гонит, ни денег, ни интереса. Петя его прогнал. Опять встречает Пегого. Опять этот Пегий: «Слушай, у меня тема есть, я тебе человека пришлю». Опять приходит какой-то обсевок, Петя его прогоняет. Так третий раз и четвертый. На пятый приходит Халид, говорит: «Ты, сука русская, ты чего меня не уважаешь, я тебе людей присылаю, они серьезные темы несут, а ты нос воротишь». «Да я не ворочу». «Ты, такой-сякой, меня оскорбил. Ты мне должен».

– И что дальше было? – спросил московский полковник.

– Ну че, – скромно сказал Костя Покемон, – пришлось мне подключаться. А то так бы и сгиб человек.

– Да не заливай, – заметил Соболев, – Петя-то лег под Пегого. Пегий его потом и замочил. Труп-то нашли, так глаза из кишок вынули.

– Как из кишок? – не понял московский полковник.

– А черт его знает как. Может, съесть заставили. Может, потом сунули.

– Он больной был на голову, Халид, – громко сказал Костя Покемон, раздосадованный тем, что его уличили во лжи, – они девок снимали, так он однажды девку пистолетом пользовал, да и спустил курок спьяну. Что, нормальный мужик будет девку стволом трахать? У него чего, не стоит?

Человек со звездочками шрамов по высохшему от тифа телу и седыми волосами, сидевший напротив, бесстрастно улыбнулся и залпом опрокинул в себя полстакана водки.

Катер возвращался обратно, вздымая за кормой два пенных рога. Хасаев, скорчившись, сидел на носу и смотрел вдаль, туда, где небо и вода переплетались, как уток и основа. «Все-таки если нельзя умереть в горах, – лучше умереть у моря», – подумал Халид. Недаром пророк говорил: чтобы понять, чем является этот мир по сравнению с миром вечным, пусть любой из вас опустит палец в море, а потом посмотрим, что он извлечет.

– Слышь, Сашок, а ты отличный парень, – внезапно раздался над ухом голос Соболева, – чего ты в своей фирме горбатишься? А? Хочешь, я завтра тебя хоть начальником отделения сделаю?

Халид помолчал. Устраиваться на работу в российский РУБОП не входило в его планы.

– Или ты думаешь, мы плохо зарабатываем? – сказал Соболев, приехавший на гулянку на новеньком «ниссан-мурано», – ты вот сколько за все про все получил?

– Мне пока не заплатили, – ответил Халид.

Рубоповец присвистнул.

– А тебе кто должен заплатить? Завод?

– Нет, я субподрядчик.

– А подрядчик кто? – недовольно спросил Соболев.

– У него Руслан подрядчик, – отозвался Усольцев.

– Какой Руслан?

– Чеченец. Который казино держит.

В море пили мало. Настоящее мероприятие началось в семь вечера: в столовой части накрыли длинный узкий стол, где на фоне хора соленых огурцов и салата «столичный» солировала пятилитровая бутылка прозрачного рисового самогона, крепостью превосходившего любую водку: на изготовлении его специализировалась семья живущих за переездом китайцев.

К десяти часам вечера кончился и самогон, и привезенная Халидом водка.

– Это как это так? – возмутился генерал Шлыков, – мужик не кактус! Его поливать надо!

– Я съезжу за поливкой, – сказал Халид.

Шлыков внимательно посмотрел на коммерсанта. Тот едва держался на ногах.

– Нет, – сказал генерал, – в таком состоянии за руль садиться нельзя. Ваня, седлай!

Когда они вышли на улицу, перед столовой уже ревел мотором похожий на зубило БТР.

Поехали все.

Как выяснилось, поездка на БТРе имела строго практический смысл. Ближайший ларек с водкой находился в трех километрах по прямой на окраине деревеньки Бакшеевка, но путь к ларьку преграждала железная дорога. Переезд находился километрах в десяти, и БТР позволял легко спрямить путь.

Железная дорога, шедшая вдоль побережья, была успешно форсирована, но ларек оказался закрыт. Военные растерянно уставились на забитое фанерой окошечко.

Посыпались различные предложения, как-то: раздолбать ларек к такой-то матери и извлечь из развалин искомый продукт. Ехать в Кесарев. Заправиться спиртным все у тех же китайцев.

Последнее предложение победило, и, пропетляв по длинному селу, БТР въехал в китайский квартал и остановился у первого же опрятного домика со слегка вздернутой крышей.

Проба продукта была произведена тут же; качество нашли превосходным, и Халид расплатился с пожилой совершенно трезвой китаянкой за две пятилитровые канистры.

Генерал Шлыков пожелал прокатиться на бронетранспортере, и желание его было немедленно исполнено. Генерал принялся ездить по селу туда-сюда, переполошив всех окрестных собак, и в конце концов выбрался на старую скособоченную бетонку. Возле леса бетонка упиралась в кучу мусора – судя по всему, кесаревские коммунальщики облюбовали это место под незаконную свалку.

– Это где мы? – спросил зампотех.

Все присутствующие стали живо обсуждать этот вопрос, но к единому мнению не пришли.

– Жми на газ, – предложил Усольцев, и машина пошла вперед. Мусор обошли с правого фланга, вминая колеса в вонючую грязь и чуть не застряв в болотце. БТР ломился сквозь лопающиеся банки, как лось через лес, и через несколько минут снова выскочил на бетонку.

Дорога, еле видимая в ночи, совсем утонула в болоте. Некоторые плиты растрескались, другие стояли в трясине под углом в сорок пять градусов. Трясло немилосердно; москвич с Усольцевым вылезли на броню, чтобы не блевать в отсеке. Усольцев выронил канистру с самогоном, и Соболев врюхался по пояс в подернутую ряской воду, ее вытаскивая.

Пока Соболева втаскивали на броню, из-за пояса у него выпал табельный пистолет. Халид хотел подобрать ствол, чтобы вернуть хозяину, но промахнулся и сел на бетонку. Бетонка шевелилась, как живая, и их почему-то было две. «Застрянем», – подумал Халид.

Однако мощная техника не подвела. БТР прошел два километра по утонувшей в болоте бетонке, сшиб зазевавшийся шлагбаум, прокатился мимо старых дачных домиков и в конце концов выскочил на отороченную соснами полянку, упиравшуюся в деревянный невысокий забор: этот-то забор БТР и форсировал.

За высокими стенами кирпичных особняков залились оглушительным лаем собаки, черный «Паджеро», летевший по улице, шарахнулся в сторону и чуть не свалился в канаву. Из джипа выскочил водитель в черном свитере и с короткой стрижкой.

Московский полковник выпал из люка в обнимку с канистрой, пьяно моргнул и спросил:

– Где это мы, браток?

– Макеевка, – не моргнув глазом, ответил водитель так, как будто каждый день наблюдал пьяных военных на взрыкивающей броне.

– Макеевка – это где? – спросил москвич.

– Это где чернозадые живут, – сказал Шлыков.

– Чернозадые в Чечне живут, – сказал москвич.

– Это у вас они в Чечне живут. А у нас они в Макеевке живут. Вот там Вагит живет, центральный рынок держит. А Руслан твой вон там живет, – сказал Усольцев, поворачиваясь к вылезшему на броню Халиду и показывая куда-то вниз и вбок, откуда слышался шум волн.

– Порезать всех на х… – строго сказал подполковник Соболев.

– Это который Руслан? – сказал Шлыков.

– Это который ему денег не платит.

– Эй, пацаны, вы что, за грибами ездили? – с нескрываемым интересом спросил водитель «Паджеро».

– Как так не платит? – спросил Шлыков, – кто не платит! Ща заплатит!

Они выскочили к морю через три минуты.

Было уже темно. Над осенним морем сияли звезды калибра четырнадцать с половиной, и у пирса перед белым трехэтажным особняком швартовался широкоскулый катер. Ворота особняка были широко распахнуты, и в них стояли люди в камуфляже.

Внизу Руслан Касаев спрыгнул на пирс и протянул руку тоненькой девочке в серых джинсах, с опаской пробежавшей по трапу. Они начали подниматься вверх по гранитной лестнице, а охрана занялась разгрузкой катера.

В этот-то миг БТР и вылетел на пятачок перед особняком. Усольцев и Шлыков выскочили из машины одновременно.

– Эй, нохчи! – заорал генерал, – мы к тебе за деньгами!

Девушка слегка вскрикнула и вцепилась в Руслана. Из ворот повалили чеченцы, и зампотех с беспокойством заметил автоматы у них в руках. Охранники Руслана, бросив катер, кинулись вверх по лестнице, и как только они добежали до чеченца, тот толкнул девушку за их спины.

Чеченцев становилось все больше, они лезли из особняка, как тараканы, и как бы ни был пьян зам командующего округом, он вдруг сообразил, что ехать пугать Касаева на БТРе было не самой лучшей идеей. А вдруг он не испугается?

Двое охранников быстро-быстро бежали вверх по зеленому дерну, уводя с собой девушку, и как только она оказалась за воротами дома, Руслан шагнул к зампотеху:

– Ты чего приехал? – спросил Руслан.

– Слушай, ты чего людям не платишь?

– Это я кому не заплатил? – спросил Руслан.

– Вот ему. Сашке.

Руслан молчал, переводя взгляд с человека, стоявшего рядом с заместителем командующего округом, на БТР и обратно. Из БТРа вылез замначальника РУБОПа и Костя Покемон. Замначальника РУБОПа тоже хотел пригрозить чеченцу, сделал шаг вперед, но не смог удержаться на ногах и шлепнулся носом в белую пористую плитку.

– А ты что, у него в доле? – спросил Руслан.

– Я? – растерялся Шлыков.

– Ты его крышуешь, да? – продолжал Руслан, – а это кто? Если ты на стрелку приехал, ты зачем чужих притащил?

– Да я…

– Да ты прямо не стоишь, – продолжал Руслан, – ты че на кастрюле приехал? Ты думаешь, круче твоей кастрюли в округе не найдется? Ща как врежут по ней, так из пушки твоей пропеллер сделаем!

И Руслан показал рукой, как вращается в воздухе башня, сорванная сдетонировавшим боезапасом.

Шлыков невольно отступил к борту машины. Замкомандующего округом по технике был человек исключительно мирный и Чечню видал только по телевизору.

– Ты чего плитку попортил? – продолжал Руслан. – Вон, за плитку кто платить будет?

Шлыков опустил глаза вниз и действительно заметил, что дорогая плитка, устилавшая площадку перед особняком, треснула под весом бронемашины.

– Я что? Я просто… – проговорил генерал Шлыков.

– Вы все пьяны, – сказал Руслан, – пьяными на стрелки не ездят. Вы сейчас сделаете то, о чем трезвыми жалеть будете. Уезжайте и проспитесь.

Шлыков моргал. Он много хотел сказать чеченцу. О том, что тот сначала нанимает подрядчиков, а потом им не платит. О том, что нечего ему лапать русских девушек, – потому что девушка, бывшая вместе с Русланом, была русская, это генерал заметил очень хорошо. Генерал Шлыков вообще не любил чеченцев и хотел бы сделать с ними что-то героическое, но не отправляясь в Чечню. Но как-то при виде Руслана и стоящих за ним автоматчиков все мысли вылетели из головы, и БТР за спиной не спасал положения.

И тут чья-то рука отстранила генерала, и слегка заикающийся от водки голос сказал:

– Да что ты с ним мяукаешь!

Из-за спины его вышел Саша Колокольцев. Он был пьян еще сильней Шлыкова. Видно было, что он шатается, как чернобыльник на ветру, и что все мысли в его башке утекли с водкой. Саша шагнул к Руслану, и генерал с ужасом заметил у него в руке длинный нож, рукоять которого выше ладони раздувалась в тяжелую стальную шишку с короткими зубчиками.

Руслан сделал шаг назад, – и в этот момент стальная шишка влепилась ему в челюсть. Чеченец упал как подкошенный.

«Ну все, – подумал Шлыков, – сейчас нас перемочат». Однако охрана по какой-то причине не бросилась на помощь к хозяину, и один из охранников что-то громко крикнул по-чеченски, обращаясь к остальным.

Руслан лежал на покрошенных белых плитах в метре от БТРа, и Халид, приподняв его за волосы одной рукой, держал другой нож у его горла. Усольцев сделал шаг вбок, потерял равновесие и сел у машины.

– Ты знаешь, почему русские боятся чеченцев? – спросил Халид, сидя на корточках перед Русланом.

Руслан молчал.

– Потому что чеченцы не боятся смерти. А русские боятся. А ты, Руслан, как русский. Ты боишься смерти. Ты понял?

– Я заплачу, – тихо сказал Руслан, – я тебя прошу, успокойся. Ты пьян. Подумай, что ты делаешь.

– Хью лхитарий?^[2]

В следующую секунду охрана подхватила Халида под мышки. Халид обернулся, и лезвие ножа, сверкнув в последних лучах заходящего солнца, прочертило прореху в рукаве одного из его собственных боевиков. Мгновенно образовалась куча мала: нож, звякнув, улетел в траву, Руслан бросился на Халида и вместе с охранниками стал крутить ему руки, и кто-то из чеченцев, дав очередь в воздух, заорал:

– Стоять! Всем стоять!

Через полминуты Халид стоял у края пирса, и его мучительно выворачивало прямо в воду, в черный темный проем между склизкими столбами и белобоким бортом яхты. Усольцев и Соболев держали его за плечи. Все были настолько пьяны, что не поняли, на каком языке орал хабаровский коммерсант.

– Тише, тише, – говорил Соболев, – тише, Саня, все в елочку. Он заплатит. Правда, Руслан Александрович?

Руслан и его охранники стояли в метре, и лицо Руслана было цвета филе трески. Зубы его мяли незажженную сигарету.

– Вы все пьяны, – сказал вполголоса Руслан Соболеву, – уезжайте, пока не случилось много такого, о чем все мы потом пожалеем.

Халид плохо запомнил то, что было дальше. Он помнил, как они пили, сидя на броне; как снова брали водку в круглосуточном кафе на трассе и как сняли тут же двух «плечевых» девочек.

Халид помнил, как он лил в себя почти чистый спирт под придорожной березой и как рядом над проституткой сопел зам командующего округом.

Потом он пришел в себя внутри отсека и долго соображал, какой сейчас год и куда его ранило. БТР свернул с шоссе, перевалил через придорожную канаву и, проминая кустарник, вполз на железнодорожную насыпь.

Машина чихнула раз и другой, дернулась и заглохла. Водитель еще раз нажал кнопку пуска. БТР заурчал, дернулся, словно его ударили током, – и заглох снова.

– Вперед! Вперед! – заорал генерал.

Халид пришел в себя – почти.

– Солярка кончилась, – сказал Халид.

Пассажиры начали пьяно материться.

– Да какое кончилась, – возмутился генерал Шлыков, – еще литров пятнадцать…

– Вылезаем, – сказал Соболев.

Пьяный экипаж выбрался из машины. Халид вместе с Соболевым вытащили генерала. Была уже ночь. БТР, перевалившись за рельсы двумя парами ведущих осей, торчал почти поперек пути, и в трех метрах за ним рельсы превращались в мост, а насыпь ныряла вниз, к остреньким камням речушки.

Халид открыл машинное отделение и отвинтил крышку, расположенную внизу бензобака. Жидкость оттуда стала стекать на землю.

– Солярка кончилась, – повторил Халид, – вода осталась.

Как и почти всякое дрянное армейское топливо, солярка, которую залили в баки машины, была на треть разбавлена водой. Так как дизельное топливо было легче воды, плавающий заборник впрыскивал его в систему до той минуты, пока не дошел до воднодизельной взвеси, находившейся на самом дне бака. Как только вода попала в систему подачи, БТР встал.

Усольцев, опершись о вздернутый нос машины, блевал между шпал. Московский полковник, будучи извлечен на воздух, что-то пробормотал и тут же уснул. Остальные участники пирушки были не в лучшем состоянии.

Халид сообразил, что они застряли примерно в том же месте, где пересекали пути в прошлый раз. Вынул из кармана телефон и протянул Усольцеву.

– Звони в часть, – сказал он.

– А?

– Звони в часть, пусть срочно везут соляру. Я поменяю фильтры, а они привезут соляру.

– А?

Соболев вырвал у Халида телефон и принялся нажимать на кнопки.

Из бака вылилось два ведра воды. По счастью, конструкторы машины хорошо знали специфику снабжения как в условиях фронта, так и в условиях воровства, и на двигателе стоял спецфильтр, отделявший воду от топлива. Халиду пришлось снять оба фильтра и топливопровод. Очистка системы заняла минут пятнадцать.

Когда Халид спрыгнул с брони, Усольцев вместе с рубоповцем пели, держась за руки. Солярки нигде не было видно.

– Позвонили? – спросил Халид.

– Они там все пьяные, – заорал Соболев, – они там все в ж… пьяные! Вот приеду, глаза на жопу натяну и моргать заставлю!

И в эту секунду Халид увидел желтый глаз электрички. Она шла вдали по берегу моря, изгибаясь по гигантской кривой, и генерал Шлыков за его спиной изумленно охнул, заматерился и протрезвел.

– Валим к черту! – заорал замкомандующего округом.

Взгляд Халида упал на полковника из Москвы. Тот лежал на насыпи ничком, обняв последнюю пятилитровую канистру с рисовым спиртом.

– Оттаскивай его, – заорал Костя Покемон.

Из раскрытого люка высунулся Усольцев. Халид вскочил на броню с канистрой.

– Лей самогонку, – заорал он менту, – лей в бак, кому сказал.

Усольцев в ужасе выдирался из люка.

– Бежим! – орали на насыпи в три глотки.

– Я залью, – сказал Соболев, хватая канистру.

Халид спрыгнул в люк и скользнул на водительское место.

– Лей, твою мать!

Замначальника РУБОПа трясущимися руками лил самогонку, расплескивая половину мимо.

Электричка заорала дурным голосом, заметив темную массу на путях, и стала снижать скорость. Халид, в машине, лихорадочно жал на кнопку пуска.

– Выпрыгивай, – надрывался снаружи мент.

Халид нажал на кнопку еще раз, и в двигателе грохнуло оглушительным треском стартующей ракеты. Спирт, впрыснутый под чрезмерным для него давлением, не загорелся, а взорвался. Машину подбросило вверх, Халид врубил передачу, и БТР слетел с рельс, проламывая кусты и снося деревья.

Поезд пронесся в метре от машины, мигая квадратами освещенных окон и оглушительно свистя. Халид выскочил из люка вовремя, чтобы увидеть на последнем вагоне надпись: «Кесарев-Москва».

Шоссе внезапно осветилось фарами, и Халид увидел армейский «Уазик», от которого бежал солдатик с ведром солярки.

– Ой блин! – сказал за спиной Халида генерал Шлыков, – а выпить осталось?

* * *

Майор Якушев, в теплой кожаной куртке и джинсах, сидел за рулем мощного «Субару» и краем глаза наблюдал за четырьмя чеченцами, идущими через засыпанный мусором двор.

Девятиэтажный дом, выстроенный «покоем», был добит воровством, как гаубицами. Даже воздух во дворе пах неисправной канализацией. Антикварные японские машины загораживали вход в третий подъезд, туда, куда вошли чеченцы и где Висхан, с помощью ФСБ, снял квартиру.

Чеченцы прибыли в Кесарев час назад в поезде «Москва-Кесарев». Висхан встретил их на вокзале; перед встречей он позвонил по условленному телефону.

Висхан Талатов вышел из подъезда через час, направился к освещенному магазинчику в соседнем квартале. Майор тихо завел мотор и поехал следом.

Талатов зашел в магазин.

Якушев припарковался через дорогу. На улице не горели фонари, и воздух сочился дождем; Якушев был этому рад. В этом месте мощная «Субару» слишком бросалась в глаза. Талатов вышел из магазина с набитым снедью пакетом, воровато оглянулся и пересек улицу. Через минуту рядом с Якушевым хлопнула дверца автомобиля. Висхан протянул руку, и Якушев, поколебавшись, вложил в нее хрустнувшую зеленую пачку.

– Не поддельные? – спросил Висхан.

– Нет.

– Хорошо. А то наши любят расплачиваться поддельными. Держи.

В руки Якушеву легли три паспортных фотографии.

* * *

Генерал-майор Рыдник сидел в своем кабинете и изучал фотографии, переданные Якушеву Висханом.

– В результате оперативной работы, – доложил Якушев, – нашим отделом установлены террористы, прибывшие в город для совершения теракта. Первый – это Салавди Гакаев, 1967 года рождения, он был ранен около Ачхой-Мартана в 2001 году и арестован через две недели федералами в местной больничке, где лежал с проникающим ранением живота. Его передали МВД Чечни, и дальнейшая его судьба официально неизвестна, однако через шесть месяцев его видели в Азербайджане: он долечивался.

Второй террорист – это Супьян Адаев, 1973 года рождения, бывший личный охранник Халида Хасаева. После гибели Хасаева его видели в банде Абу-аль-Валида. В федеральном розыске с 2002 года, разыскивается за убийство главы урус-мартановского района в 2002 году и нападение в составе вооруженной банды на село Аллерой в 2004-м. За голову Адаева МВД Чечни предлагает триста тысяч долларов. Третий – Абусалим Адаев, младший брат Супьяна, 1975 года рождения.

По полученным из надежного источника данным, цель террористов – Кесаревский нефтеперерабатывающий завод. Теракт планируется осуществить с помощью бензовозов, заполненных парами бензина. Три бензовоза будут взорваны под установками, четвертый – рядом с заводоуправлением.

– Смертниками?

– Нет. Взрывные устройства снабжены часовым механизмом.

Савелий Рыдник молча барабанил по столу пальцами.

– Террористы намерены использовать в качестве основного взрывчатого вещества вырабатываемый заводом же продукт. В качестве инициирующего заряда им нужны всего две тротиловых шашки. По пути на завод бензовоз заезжает в гараж, и там ему крепят к цистерне половину такой шашки, вместе с таймером и детонатором. Это очень маленькая бомба. После того как бензовоз заправляется на заводе, маленькая бомба превращается в большую. Из двухсот грамм получается десять тонн. А потом полный бензовоз едет по заводу. И большая бомба превращается в очень большую. Было десять тонн – стало две тысячи.

Рыдник молча рассматривал фотографии и чувствовал внутри знакомый азарт победы. Он рискнул – и выиграл. Он был прав. Кто такой Висхан Талатов? Никто. Он даже не значится в федеральном розыске, его «пальчиков» нет в картотеке. Возьми он Талатова за взрыв шкафчика в супермаркете, – и над ним бы смеялись от Кесарева до Калининграда. Но теракт на нефтезаводе – совсем другое дело. Никто не скажет, что трое матерых боевиков приехали в Кесарев поплавать в Тихом океане.

– А если случится сбой? – спросил он.

Якушев развел руками.

– Мне кажется, что планы террористов идеально подходят для создания нужной нам оперативной ситуации, – сказал он. – Предположим, что чеченцы раздобыли бы большое количество взрывчатки и схему уязвимых мест завода. Наше управление попало бы в затруднительное положение. У нас было бы два варианта действий. Первый – поймать чеченца со взрывчаткой раньше, чем он проникнет на территорию комбината. У нас, конечно, был бы террорист и была бы взрывчатка, но доказательная база по сути равнялась бы нулю. Он бы дал показания, а на суде он бы отказался от них и сказал, что взрывчатку ему подбросили. Согласитесь, Савелий Михайлович, что критически настроенные элементы в обществе не поверили бы в правильность приговора.

– Допустим.

– У нас был бы второй вариант действий. Ловить чеченца в тот момент, когда он устанавливает взрывчатку. Но это чрезвычайно опасно. Проникнув на территорию комбината, такой человек, как Гакаев, просто не дастся в руки. Замкнет контакты, и все. И людей потеряем, и теракта не предотвратим.

Рыдник кивнул в знак согласия.

– В настоящий момент известная нам схема позволяет представить суду полную доказательную базу, не подвергая опасности наших сотрудников. Что мы имеем? Мы имеем несколько чеченцев, которые устроились шоферами на НПЗ. И вот в один прекрасный день их берут в тот момент, когда они в снятом ими гараже крепят к пустому бензовозу взрывное устройство. С одной стороны, ясно, зачем они это делают. Никакой правозащитник не докажет, что матерый террорист, находящийся в федеральном розыске, заехал в гараж случайно, а шашку ему подкинуло ФСБ. С другой стороны, когда мы возьмем этих чеченцев в гараже с пустым бензовозом, они будут безоружны. Максимум, что они смогут сделать, это замкнуть контакты и взорвать безоболочечное взрывное устройство в двести грамм тротилового эквивалента. Это даже не граната. Это взрывпакет.

– А источник?

– Покинет гараж под предлогом, что забыл купить батарейки. Он выходит – мы заходим.

Савелий Рыдник внимательно рассматривал фотографии троих чеченцев.

– В этом плане, – сказал Рыдник, – два слабых места. Первое – это Висхан. На пленке будет видно, что террористов четверо, а не трое.

Якушев стоял, вытянувшись в струнку.

– Второе слабое место – это Ваня Бонсай.

– Он будет молчать, – сказал Якушев.

– Он в суде будет молчать, но не в кабаке. Он трепло. Он будет течь каждый раз, когда нарежется в «Синем Море», а это происходит три раза в неделю.

– Не будет, – сказал Якушев.

Прозрачные светло-серые глаза генерала глянули куда-то сквозь Якушева.

– Ну хорошо. Тебе удалось установить месторасположение гаража?

Майор Якушев не повел и бровью. Он устанавливал месторасположение гаража, – точнее, искал подходящее, – последние два дня.

– Это гараж в районе Белых Садов. Около санатория «Спутник». Очень удобное место для террористов. Ни души в санатории, ни стекла в окнах.

– И кто его будет арендовать?

– Как кто? Висхан.

– А кто будет покупать бензовозы?

– Он же. В городе достаточно частных бензовозов…

Генерал Рыдник откинулся на спинку стула. На губах его заиграла довольная улыбка.

– Это хороший план, – сказал Рыдник, – и у меня есть к нему маленькое уточнение. Наш чеченский друг арендует гараж и купит бензовозы от имени частного предприятия. Индивидуального частного предприятия, которое завтра же и зарегистрирует. А потом ты пойдешь к этому человеку и попросишь его купить для этого предприятия гараж и бензовозы.

И генерал Рыдник протянул своему подчиненному лист бумаги, на котором синим фломастером было выведено имя. «Руслан Касаев».

* * *

Халид проснулся после полудня на какой-то серой простыне, возле которой стояли солдатские сапоги. В голове работал асфальтоотбойник, и его шум перемешался с криками сержанта, гоняющего по плацу солдат.

Халид поднялся со стоном и тут же схватился за голову. Последний раз он пил столько лет десять назад, во времена бурной бандитской молодости.

Он кое-как застегнул джинсы и вышел на улицу. Зам командующего округом генерал-лейтенант Шлыков и простой русский бандит Костя Покемон опохмелялись на деревянной террасе. Возле подгнившего крыльца цвели маргаритки и вьюнки, и на столе сияла поллитровая слеза «смирновки». Надо полагать, добытая поутру без поддержки бронетехники.

Хабаровский коммерсант Саша Колокольцев молча опустился на стул рядом со Шлыковым, дрожащими руками дотянулся до бутылки и отхлебнул прямо из горлышка.

– Н-да, – молвил Костя Покемон, – кого утро встречает рассветом, а кого рассолом.

– Саша, – воскликнул генерал, – я твой должник. Ты меня спас. Ты нас всех спас. Ты не представляешь, что б было!

– Теракт бы был, – сказал Колокольцев.

Генерал даже переменился в лице.

– Почему теракт?

– Если бы чеченские боевики спустили с рельс пассажирский поезд, перегородив пути бронетранспортером, это бы пошло как теракт, – пояснил хабаровский коммерсант, и в его никогда не улыбающихся глазах проскочила непонятная злая искра.

Генерал расхохотался. Он хохотал долго, утирая слезы и размазывая по щекам острый рассол.

– Теракт, тоже мне! Ну ты отмочишь, Саша! Ты так больше не шути!

Потом внезапно посерьезнел, подмигнул и сказал:

– Мы тут, Саня, подумали. Ты отличный мужик. Давай какой-нибудь бизнес вместе сделаем.

– Какой?

Замкомандующего округом улыбался.

– Если я правильно понял, ты на заводе систему безопасности ставишь за шесть миллионов долларов. Это сто семьдесят миллионов рублей. А у нас тут по итогам года как раз неизрасходованный остаток есть – сто пятьдесят миллионов рублей. Я вот тут подумал, что у нас склады совсем без охраны. Лезут, кому не лень. Давай мы с тобой подпишем контракт.

– И какие условия? – спросил Саша Колокольцев.

– Сто пятьдесят миллионов. Пополам.

* * *

Руслан Касаев как раз принимал душ после утренней тренировки, когда охрана доложила, что к воротам его дома подъехала белая разбитая «Хонда».

– Тот самый урод, который приезжал вчера на «Бешке». Только без генералов.

– Проводите его в зимний сад, – отозвался Руслан.

Когда, спустя пять минут, чисто выбритый и пахнущий одеколоном Руслан поднялся в стеклянную галерею зимнего сада, тянущуюся по всему третьему этажу, в руках Руслана был небольшой потрепанный кейс.

Халид стоял у дальней стены сада, повернувшись лицом ко входу, и глаза его сканировали накрытую стеклянным куполом «зеленку». За его спиной Руслан увидел охранника по имени Ломали, единственного в доме, кто знал настоящее имя гостя.

Руслан молча кивнул Ломали, и тот вышел, оставшись на часах у двери. Халид, слегка расслабившись, опустился в белое кожаное кресло. В зеркальном столике на фоне зеленых знамен пальм отразилось его худое лицо с высоко поднятыми татарскими скулами и совершенно седыми волосами.

Руслан молча положил кейс на столик, замками к Халиду, и сел напротив.

– Ты вчера не очень удивился, – сказал Халид.

Руслан пожал плечами.

– Я привык, что ты требуешь с меня денег. Но что ты потребуешь их в компании замкомандующего округом и Кости Покемона я, правда, не ожидал. Кстати, твой Ломали чуть не снес вам башню из гранатомета.

Руслан помолчал.

– Ты сказал, что тебе нужно оружие, Халид. Для того чтобы в России добыть автомат, достаточно угостить водкой старшину со склада. Для того чтобы добыть новейший РПГ, достаточно угостить водкой начальника артслужбы. Толстого ленивого подполковника с красным от пьянки носом и мозгами с горошину, который никогда не видел пачки денег толще пальца. Скажи, зачем ты разъезжаешь с людьми из штаба округа? От них что, лучше гореть будет?

– Что ты скажешь мне о генерале Шлыкове?

– Многогранная личность. Гад, сволочь и пьяница одновременно. У солдат нет связи, аккумуляторам в рациях пять лет и они выходят из строя через пять минут работы. Прошлой весной был скандал: у полка ВДВ оставались неизрасходованные деньги, комполка хотел купить рации, а Шлыков перевертел все по-своему и купил стройматериалы. Стройматериалы пропали.

– А что за девушка с тобой была?

– Какая разница?

– Она русская?

– Тебе не хватает женщины, Халид? Так в чем дело, иди и сними любую бабу на Приморском бульваре. Или ты не хочешь спать с русскими шлюхами, потому что боишься оставить после себя труп?

Халид помолчал. Рука с сильными длинными пальцами и тонким запястьем легла на замки дипломата. Послышался щелчок – Халид открыл крышку и лениво, как догорающие угли, поворошил содержимое кейса. Там были деньги и бумаги – номера счетов и реквизиты компаний.

– Рыдник пришлет к тебе человека. Сегодня или завтра. Скорее всего, это будет майор Якушев. Ты все понял, что надо сделать?

– Да.

Халид захлопнул крышку и выскользнул прочь из сада, – неотличимый от невысокого, потрепанного жизнью русского мужичка с быстрыми и плавными движениями профессионального убийцы.

Руслан запрокинул голову и откинулся в кресле. Листья пальмы над его головой тихо шевелились в такт дирижерской палочке кондиционера. Под мышками было мокро от пота. В саду было так тихо, что Руслан слышал, как у барной стойки неслышно мурлычет холодильник с дорогим пойлом.

Если бы десять лет назад Руслана спросили, кто такой Халид, он бы ответил: «Он настоящий чеченец. Ему легко убить человека и трудно убить чеченца». Десять лет назад Руслан не боялся Халида, потому что Халид не убивал своих. Десять лет назад любому русскому коммерсанту, желающему избежать стрельбы на встрече с Халидом, достаточно было взять с собой чеченца: и Халид никогда бы не стал стрелять в единоплеменника. Правда, он мог бы сговориться с ним и выпотрошить бизнесмена вместе.

Так уж было устроено все чеченское общество: в течение столетий избыточная агрессия, сдерживаемая предохранителем кровной мести, направлялась вовне, а не внутрь, и генерал Ермолов с досадой отмечал в своих записках, что изо всех кавказских народов только чеченцев он не смог заставить обратить оружие против соплеменников.

Но то, что не менялось столетиями, изменилось за десять лет. Чеченец стал подставлять чеченца. Брат стал убивать брата. Может ли он рассчитывать, что Халид не обманет его?

Руслан понимал, что ему надо бросить все и бежать. Так же, как он бросил в восемьдесят девятом Москву. Но тогда ему было нечего бросать, кроме общежития аспирантов МГУ. Сейчас у него было слишком много денег. Они висели на душе как гиря и заставляли играть в привычную русскую рулетку.

Хотя на этот раз он играл в русскую рулетку с пистолетом Макарова.

Скрипнула дверь, и Руслан, открыв глаза, увидел, что на пороге зимнего сада стоит Мила. Она была в белом банном халатике, и золотистые ее волосы после душа потемнели и стали цвета красного дерева.

Мила подошла к нему, перебирая босыми ножками, и Руслан подхватил ее и усадил к себе на колени.

– Что с тобой? – сказала девушка.

Руслан развязал ворсистый поясок и, улыбаясь, сбросил халат с плеч девушки. Тело Милы было ослепительно, молочно белым, с розовыми венчиками сосков и талией такой тонкой, что Руслан мог перехватить ее двумя руками.

– Я беру тебя замуж, – сказал Руслан.

* * *

Звонок на сотовый телефон генерала Рыдника раздался в три часа дня.

– Салам, Савка, это Руслан.

– Что тебе?

– Слушай, мне твой Якушев тут платежки принес, подписать просит.

– Он же не себе просит, а Родине.

– Послушай, дорогой, тут гараж какой-то в Белых Садах, бензовозы четыре штуки, ты мне скажи, зачем родине гараж в Белых Садах?

Рыдник дернул щекой.

– Слышь, Руслан. Я одной бабе бизнес дарю. Я же не могу сам подарить. Лоле стукнут.

В трубке несколько секунд молчали.

– Ну хорошо, – сказал Руслан, – я все подпишу. До встречи.

Голос чеченца в трубке сменился короткими гудками. Генерал усмехнулся про себя.

Руслан подпишет не платежку. Руслан подпишет смертный приговор.

Через три дня с бизнесом человека, оплатившего со своих счетов покупку бензовозов для чеченских террористов, будет покончено. Было, правда, не очень приятно, что Руслан упомянул про бензовозы по телефону. Verba volant scripta manent – это было, увы, сказано не про российскую сотовую связь.

* * *

На другом конце провода Руслан опустил трубку. Несколько мгновений он смотрел на лежащую перед ним платежку, и его темно-коричневые, как косточка абрикоса, глаза безо всякого выражения смотрели перед собой. Потом Руслан ткнул пальцем в кнопку селектора:

– Гена? Зайди.

Бывший хозяйственник ФСБ, полковник Геннадий Курченко работал в казино уже второй месяц. Две недели назад Руслан сказал ему, что хочет сделать небольшой подарок органам. А именно – закупить экипировку для бойцов Кесаревского ОМОНа. «Что там нужно?» – рассеянно спросил Руслан, одновременно звоня кому-то по телефону. «Зимний камуфляж, – радостно начал перечислять Курченко, – в Хабаровске отличные такие куртки делают, типа „снег“, со съемными подстежками и воротниками, ботинки зимние, шапочки, бронежилеты, рации…» «Все, не грузи, – сказал Руслан, – все, что надо, купи».

Курченко появился в кабинете спустя десять минут. Это был толстенький человек с добродушным выражением лица. Оттопыренные ушки торчали по обе стороны его лысой головы, как две ручки сахарницы.

– Купил? – спросил Руслан.

– Купил, – гордо ответил Курченко, протягивая Руслану список.

Чеченец долго глядел на итоговую цифру.

– А чего так дорого? – спросил Руслан, – что, бронежилет тыщу долларов стоит? И на восемьдесят штук они скидки не дали?

– Это уникальные бронежилеты, – всплеснул руками Курченко, – вы знаете, Руслан Александрович, какие это бронежилеты! Их даже Израиль закупает. За ними в Свердловске очередь на полгода.

Руслан махнул рукой, и Курченко бочком выскользнул из кабинета.

Бывший хозяйственник был очень доволен собой. Меньше чем за неделю он облетел пять городов; он напряг все свои старые связи, он скандалил, грозил и посылал факсы, украшенные грозным грифом предыдущего места работы. Он добрался даже до Питера, а закупленные им бронежилеты и в самом деле пользовались спросом в Израиле: они имели площадь защиты до двадцати квадратных дециметров, весили меньше пяти килограмм и уберегали даже от пуль, выпущенных из АКМ. Другое дело, что тысячи долларов они не стоили даже израильтянам.

Курченко так торопился заработать, что не обратил внимания на мелкую деталь. Он закупал экипировку не на казино «Коралл», а на имя какого-то одноразового ООО «Стрела», зарегистрированного по паспорту бомжа. Таким образом, единственным реальным человеком, которого видели все продавцы и подпись которого красовалась на платежках липового ООО, был он сам – недавний сотрудник краевого УФСБ полковник Геннадий Курченко.

Вечером того же дня Руслан и Курченко заехали на день рождения вице-мэра Кесарева. Руслан был лихорадочно весел, много пил и смеялся.

– Слышь, Володя! – сказал Руслан именнику, – ты анекдот слышал? Можно ли сесть голой задницей на ежа?

– Нелья! – уверенно сказал именинник.

– Можно! Если еж бритый, или если задница чужая!

Чеченец расхохотался, залпом вбросил в себя остаток вина и повторил:

– Если задница – чужая.

* * *

В конце октября глава администрации Челоковского района заехал на территорию бывшей ракетной базы. Кто-то донес ему о странной воинской части, обосновавшейся в его районе, и глава администрации заволновался.

Избрание главой района стоило ему полмиллиона, и он надеялся отбить их за полгода. Появление неопознанной части, судя по признакам – спецназа ГРУ или ФСБ, сильно встревожило его. Никому не нравится присутствие конкурентов.

Глава администрации решительно миновал свеженарисованный «кирпич», потом второй, и углубился в лес. Через пять минут джип остановился перед шлагбаумом.

Из-за туго натянутой сетки виднелся аккуратный караульный домик. Два человека в новеньком камуфляже с отстежными меховыми воротниками материализовались перед джипом, и прямо в стекло уставились два «калашниковых».

– Стой! Стрелять буду!

Третий часовой рванул дверцу джипа.

– Кто такие?

– Я – глава района…

– Всем из машины! На пол!

Особое недоверие спецназовцев вызвали кожаные куртки и пистолеты, заткнутые за пояс охранников главы администрации.

После проверки документов часовой принял решение и махнул автоматом: мол, проходи вперед.

Глава администрации проследовал в указанном направлении. На территории бывшей базы вырос целый тренировочный лагерь. Посереди размеченной площадки горело деревянное окно, и парни с шерстяными масками на лице рушились через это окно, не забывая в прыжке поразить из автомата мишень. У пристани двое в черных водолазных костюмах швартовали катер.

К этому времени глава администрации совсем приуныл и уже вовсе не думал о том, как делить территорию. Он думал о том, как бы убраться из этого места.

На крыльце свежеотремонтированного домика главу администрации встретил командир базы: седой, гибкий и невысокий, с тяжелыми военными морщинами и черными глазами убийцы. В отличие от часовых, он был без маски. Изучил документы, отошел в дом, – видимо, чтобы связаться с Москвой, – и через десять минут вернулся. Эти десять минут показались главе администрации вечностью.

Мертвой рукой глава администрации принял обратно свой пропуск и, склонив голову, выслушал совет валить обратно и не возвращаться.

– А вы чьи будете, братцы? – не удержался он от вопроса, садясь в джип.

Черные глаза сопровождавшего его спецназовца усмехнулись через прорези в маске.

– ДОСААФ, – сказал боец.

Глава седьмая,

в которой все несчастья, свалившиеся на голову Артема Ивановича Сурикова, получают причину и объяснения, а командующий округом заключает взаимовыгодный контракт с хабаровским коммерсантом Сашей Колокольцевым

Второе ноября выдалось для Савелия Рыдника днем необычайно хлопотным.

Утром в городе открывалась конференция по энергетике в странах Тихоокеанского региона, и на конференцию прилетали новоназначенный министр транспорта и вице-премьер, курирующий природные ресурсы. В пятнадцать тридцать Рыдник назначил совещание, а сразу после совещания он должен был ехать на свадьбу Касаева.

Руслан планировал провести все как можно скромнее. «Чтоб не так, как в горах, – презрительно сказал Руслан, – день пируют, десять лет долги платят».

Представление Руслана Касаева о скромной свадьбе включало в себя банкет на триста человек в казино «Коралл», фейерверк с участием орудий Охотского флота и срочно выписанную из-за границы поп-диву, занимавшую первые строчки хит-парадов.

До своего кабинета генерал добрался в одиннадцать двадцать пять и обомлел.

Ему на стол всегда клали три пресс-релиза. Один – обзор федеральных выпусков центральных газет. Второй – обзор газет местных, и третий обзор был составлен по материалам иностранных газет, в основном японских и китайских. Кроме этого, генералу на стол обычно клали «Жэминь жибао» на чистом китайском, – генерал до сих пор неплохо говорил на этом языке, а читал еще лучше.

Сегодня ничего китайского на столе не было, а вместо этого поверх обзоров лежала газета на чистом русском. Более того – это был даже не принадлежащий краевой администрации «Кесаревский вестник», не частный деловой «Моряк» и даже не кесаревская вкладка в «Коммерсант». Это была газета под названием «Клубничка». Газета распространялась в Кесареве, Владивостоке и Хабаровске, имела умопомрачительный для регионального издания тираж в семьсот тысяч экземпляров, цветную печать и семьдесят две страницы, семьдесят одна из которых были заняты интервью с поп-звездами, вурдалаками, обитателями летающих тарелок – и, разумеется, фотографиями топлесс. Семьдесят вторую страницу занимал кроссворд.

Эта-то самая «Клубничка», с голой девкой, распялившейся на стуле (так что стул прикрывал самое интимное), и лежала на столе Рыдника, и аршинный заголовок на первой странице гласил: «Жена кесаревского олигарха произвела фурор среди австралийцев».

Из текста чуть ниже следовало, что этот – и все следующие снимки – появились неделю назад на страницах какого-то эротического австралийского журнала. И какова же была радость издателей «Клубнички», когда они опознали в фотомодели лицо, чрезвычайно похожее на…

Рыдник выругался и поспешно перевернул страницу. Так и есть. Фотографий было по крайней мере штук десять, и половина из них была куда откровенней, чем первая, со стулом. На этот раз «Клубничка» превзошла себя. Это была не эротика, а жесткое порно.

Но самое главное было другое. Девушка, изображенная на фотографиях, была жена Артема Ивановича Сурикова.

Рыдник рассеянно сгреб со стола телефоны, брошенные туда еще утром, и обнаружил, что Суриков звонил ему уже не меньше десяти раз.

Добрый десяток мыслей промелькнул в голове Рыдника. Арестовать к черту весь тираж. Закрыть газету за порнографию. Редактору вломить так, что…

И тут сотовый разразился полонезом Огинского.

– Але! – с раздражением сказал Рыдник.

– Савочка, вы меня еще не забыли?

– Это кто?

В трубке послышался нежный смешок.

– Как вам не стыдно, Савочка. А ведь когда вы целовали меня, вы сказали, что мои груди похожи на две половинки луны.

Рыдник говорил эту фразу по крайней мере полусотне барышень за последний год. Тем не менее он вспомнил голос корейской секретарши Пак Вон У. Только ее сейчас ему не хватало.

– Я звоню вам потому, что вы мне понравились, – прошептала девушка. – Я хочу, чтобы вы знали, что после вашего отлета мой шеф вызвал меня и велел переделать все документы по-старому. Проверьте счета. На них ничего не пришло.

* * *

Генеральному директору НПЗ Сергею Карневичу газету принесли в обед. К этому времени в заводоуправлении не осталось инженера, который не сходил бы с ней в туалет подрочить. Карневич взглянул на похабщину – и схватился за сердце.

Расследование прокуратуры могло быть случайностью. Внезапный провал сделки по ярусоловам мог быть случайностью. Разрыв с губернатором мог быть случайностью.

Но вот уж публикация в «Клубничке» в день приезда в Кесарев московских партнеров Сурикова случайностью быть не могла. Если три кирпича падают в одно место, значит, их кто-то бросает.

Только сейчас Карневич понял, что компания, генеральным директором которой он является, стала объектом готовящегося захвата. И это был захват не по-американски, а по-русски. Захват, в ходе которого обращаются не к финансовым рынкам, а к бандитам и следователям. Захват, в ходе которого нападающая сторона не брезгует ничем, даже газетой «Клубничка». Захват, в ходе которого акции атакуемой компании не взлетают до небес, позволяя рядовым акционерам получить невиданный барыш, а наоборот – падают до самого дна, откуда их черпаком уголовного дела вычерпывает прокуратура, чтобы швырнуть с остатками уничтоженного менеджмента к ногам захватчика.

Тишину кабинета разорвал телефонный звонок.

– Сергей Александрович? Это старший следователь Очипко. Напоминаю вам, что вы должны явиться в прокуратуру в шестнадцать ноль-ноль.

* * *

Следователь Очипко оказался полным молодым человеком с выкаченными глазами и в черном блейзере, делавшим его неуловимо похожим на бандита. Он потратил минут пятнадцать на то, чтобы установить имя, отчество и фамилию генерального директора крупнейшего предприятия края, а потом начал записывать его показания на стареньком компьютере, тщательно перечитывая каждую фразу вслух. Если следователь Очипко замечал опечатку абзацем выше, он не исправлял опечатку, а стирал весь абзац.

Через три часа, измученный бесполезным, ненужным и унизительным допросом, генеральный директор распрощался со своим адвокатом в украшенном триколором, только что отремонтированном здании краевой прокуратуры.

– Сергей Александрович?

Карневич оглянулся. Рядом с ним стояла пухлая секретарша, затянутая в малиновый бархат.

– Сергей Александрович, вас просят зайти. Буквально на пару слов.

Карневич оглянулся в поисках адвоката, но тот уже испарился.

– Я… Э…

Кабинет краевого прокурора был весь в редком дереве и полированном камне. В кожаных удобных креслах пили коньяк двое: прокурор Андриенко и рыбный коммерсант Аркаша Наумов.

При виде Карневича Наумов поспешно вскочил:

– Ну, я, пожалуй, пойду, – сказал Наумов.

– Ты лучше останься, – попросил прокурор. – Я ведь Сергея Александровича вызвал не для допроса. А так, осветить некоторые моменты.

Прокурор тяжело поднялся, открыл стоящий в углу сейф и бережно достал оттуда огромную папку с матерчатыми завязками, неправдоподобно древнюю, такую же, в которой когда-то в центральном архиве НКВД эмигрант во втором поколении Сережа Карневич нашел дело на своего двоюродного деда, расстрелянного в тридцать девятом году.

Первый же документ, который достал прокурор, был договор между «Ладой» и заводом.

– Сергей Александрович, это ваша подпись? – спросил следователь.

– Нет. Это подпись предыдущего директора.

– Сергей Александрович, как вы объясните, что ваш предшественник сдал маслоблок номер два в аренду по ставке сто рублей в месяц?

– Это вопрос к моему предшественнику.

– А вы как считаете?

– Установка была новая и неотлаженная, – сказал Карневич. – Практически она не работала, а арендаторы вызвались наладить ее работу. В этих условиях, возможно, это была выгодная сделка. Я не изучал ее подробностей.

– Но вы ее не разорвали?

– Нет.

– Сергей Александрович, вам известен настоящий хозяин «Лады»?

– Григорьев? Конечно.

– Я имею в виду не Григорьева, а тех, кто за ним стоял.

– За ним никто не стоял. Пришли люди, выиграли тендер и получили установку.

– Сергей Александрович, вы когда-нибудь получали от Артема Сурикова указания насчет установки?

– Нет.

Следователь Очипко вздохнул.

– Зачем вы выгораживаете Сурикова? Вы разве не понимаете, Сергей Александрович, что крайним по этим делам являетесь вы?

– Я никого не выгораживаю.

– Обратимся к другому эпизоду. Двенадцатого сентября этого года вы, как генеральный директор, подписали договор с российским отделением «Мицубиси» о поставке газоочистного оборудования. Вы помните этот договор?

Карневич страшно удивился.

– Да, помню.

– Ознакомьтесь. Это ваша подпись?

Карневич полистал бумаги.

– Да, конечно. Моя.

– А эта?

Следующей шла платежка в адрес российского филиала «Мицубиси».

– И эта моя.

– Откуда появился этот договор?

В мозгу американца предупреждающе звякнуло. К чему они клонят? Карневич тогда был слишком занят, чтобы проверить договор. Большой откат? Но это дело частной российской компании, по какой цене покупать оборудование у частной японской компании. К тому же с учетом спецификаций и качества сумма не показалась тогда Карневичу завышенной…

– Не помню. По-моему, мне принесли докладную записку. Они встречались с нашим тогдашним главным инженером.

– Почему оборудование до сих пор не поставлено?

– Я не помню графика поставок. Когда я его изучу, я отвечу на ваш вопрос.

– Почему вы заплатили деньги по второму траншу, не дождавшись поставки первой партии оборудования?

Карневич уставился на прокурора.

– Вы что, считаете, что «Мицубиси» украла эти деньги? Вы, может, ее с кем-то путаете?

– Юридический и фактический адрес российского отделения «Мицубиси» отличен от того, что указан в договоре. Отлична также и организационная форма. Ни в российском отделении, ни в японской корпорации не знают о существовании российского ООО «Мицубиси Лтд», на счет которого вы перевели деньги.

Карневич открыл рот и закрыл его. Ему показалось, что его ударили по голове кувалдой. Мыслей не стало, ни одной, кроме мысли о неизбежном позоре и увольнении. Он вляпался. Он тщательно выверял каждый контракт, каждую бумагу, каждый технологический процесс – и он все-таки вляпался. Ему в голову не пришло проверить документ, под которым стояли реквизиты одной из крупнейших японских компаний. И теперь, если эту бумагу и его подпись опубликовать в американской газете, его карьеру можно спускать в унитаз.

И тут заговорил Аркаша Наумов.

– А теперь послушай меня внимательно, – сказал Аркаша Наумов. – Вот две бумаги. Вот бумага по контракту с «Мицубиси». На ней твоя подпись, и эта подпись тянет на пять лет. А вот вторая бумага. По этой второй бумаге ты продаешь нефтеналивной терминал. Ты продаешь его мне за два миллиона долларов. Или ты подписываешь вторую бумагу, – или прокурор подписывает ордер на твой арест.

Карневич в изумлении поднял голову.

Аркаша Наумов?

Тихий жмот Аркаша, который из-за собственной скупости никогда не мог построить настоящего бизнеса? Аркаша устроил все это?

Аркаша, который заказал Трифону двух своих конкурентов, рассказывает ему, Сергею Карневичу, выпускнику Лос-Анджелесского университета, что воровать нехорошо?

– Я не воровал! – вскрикнул Карневич.

– Так по документам-то воровал ты!

– Я проверю.

– Поздно проверять, – сказал прокурор, – я подписал ордер на твой арест.

Карневич сидел, как громом пораженный.

– Решай, Сережа, – сказал Наумов. – Если ты подписываешь эту бумагу, вот это все, – и коммерсант махнул рукой в сторону документов, – просто исчезнет. Если ты ее не подписываешь, ты садишься.

Молодой директор упер глаза в пол:

– Я должен подумать, – сказал он.

– Хорошо, Сергей Александрович. Думайте. У вас двадцать четыре часа.

* * *

Когда Карневич вышел из здания прокуратуры, было уже пять вечера. На улице темнело: ветер стлался по земле, и вместе с ветром летели последние листья и первый снег.

Карневич рассеянно повернул налево и пошел против ветра, туда, где море задирало юбки о берег.

Там, за проржавевшими кранами и паромом, с бортов которого гроздьями свисали старые «Мазды», далеко в море на рейде качалась белоснежная пятипалубная яхта, на радаре которой полоскался американский флаг.

Яхта была зрелищем настолько неожиданным для Кесарева, что возле парапета стояли несколько прохожих и глазели на рейд.

Карневич шел, не замечая ни моря, ни набережной, ни яхты.

– Сергей Александрович, вы куда?!

Карневич оглянулся.

За ним бежал его водитель, совершенно растерявшись, и Сергей вспомнил, что машина остановилась в другом месте. Потом он почувствовал, что на улице ниже нуля и что рубашка, промокшая от пота в кабинете следователя, замерзла у него под мышками. Он даже забыл надеть пальто.

Карневич вздрогнул и сел в машину. Когда он набирал номер Сурикова, его била такая дрожь, что он не попадал пальцами по кнопке. Телефоны Сурикова были выключены. Наконец Карневич дозвонился до охранника, который сказал ему, что Артем Иванович сейчас на деловых переговорах с министром транспорта и энергетики.

– Мне плевать, – сказал американец, – мне необходимо его видеть.

Охранник поколебался.

– Подъезжайте к казино «Коралл», Сергей Александрович.

* * *

Мучителен был этот день для Сергея Карневича, но все муки директора и даже все муки ада показались бы в этот день песчинкой перед тем, что перенес Артем Иванович Суриков.

Весть о газете «Клубничка» застала его на конференции нефтепереработчиков Тихоокеанского региона, открывать которую должен был его московский партнер.

Артем Иванович приказал охране не принимать звонков от Лены, но конференции не покинул, а пошел и выдул в баре полбутылки коньяка.

Вице-премьер, к изумлению публики, так и не появился на конференции. Замглавы Сахалинской государственной нефтяной компании Валентин Победнов, прилетевший вместе с ним, сказал, что они прибыли частным самолетом московского олигарха Барова и что прямо с самолета министр отправился на его яхту. Суриков начал звонить Победнову – но телефон у того был отключен.

Суриков на всякий случай остался на конференции, – вдруг чиновник объявится, – и уже к вечеру ему донесли, что москвич-таки появился в городе, в администрации губернатора, где имел длительный разговор.

Какой разговор? Какой разговор с губернаторшей может иметь человек, потребовавший от него написать донос на компанию губернаторши?

Суриков позвонил вице-премьеру, но телефон того по-прежнему не работал. Суриков стал набирать сахалинскому чиновнику – но на этот раз пропал и тот.

Суриков заехал в администрацию к двум советникам губернатора, известным в крае бандитам, и был встречен ласковыми уверениями в том, что это «конечно, фотомонтаж», и предложениями надрать владельцу газеты задницу и любые другие части тела; как только за Суриковым затворилась дверь, он услышал за ней громкий сатанинский хохот.

В конце концов Сурикову донесли, что вице-премьер поехал на свадьбу к Касаеву. Суриков бросился туда и поспел как раз вовремя: черный «Лексус» федерального чиновника с машиной сопровождения уже стоял у подъезда, и вдоль мраморной лестницы квадратно-гнездовым способом рассредоточилась охрана.

Забыв всякое достоинство, хозяин завода кинулся к спускавшемуся по ступеням чиновнику.

– Игорь Федорович! Погодите, нам надо поговорить…

Вице-премьер неторопливо повернулся к нему, и у Сурикова на мгновение возникло ужасное чувство, что вот сейчас охрана просто оттолкнет его от москвича, а тот неторопливо повернется, сядет в машину и…

– Здравствуйте, Артем Иванович, – спокойно сказал вице-премьер.

– Я вас везде искал, – заторопился Суриков, не сознавая, что он разговаривает с чиновником на глазах по крайней мере полудюжины свидетелей, порождая тем самым неизбежную гадкую сплетню, – Я слышал, вы были в администрации края…

– Конечно, я был в администрации, – сказал вице-премьер, – это цель моего визита, приехать сюда и проверить готовность края к зиме. Мне было совершенно необходимо повидаться с губернатором Озеровым. А вас, Артем Иванович, я бы просил ваши глупые нападки на губернатора прекратить. Не к лицу.

– Но вы же сами просили!

– Я просил? – изумился вице-премьер. – Вы в своем уме, Артем Иванович? Я просил вас подымать грязный, гнусный скандал, в котором вы изваляли федеральную власть? Да даже если бы все это и произошло на самом деле – наружу-то выносить дерьмо зачем? Людей смущать зачем? А вы еще и совершенно беспочвенно человека оклеветали. Нет на тех счетах ни-че-го! И как вы себе позволили от имени федеральной власти заявления, что мы-де губернатора снимем? Вы что, президент России? Вы что, господь Бог?

Суриков, открыв рот, смотрел на своего московского покровителя.

Он мгновенно понял, что случилось. Объяснение было одно: москвич взял деньги. И с губернаторши, и с бывшего начальника Госкомрыболовства Корчевника. Более того, он планировал взять деньги с самого начала. Самое предложение написать донос на губернатора и Корчевника было лишь способом вышибить с них деньги. С губернатора – предвыборный взнос, а с Корчевника – те самые деньги, которые отнес Суриков. И сейчас, когда деньги получены, операция свернута. А он, Суриков, оказался пешкой в игре.

– Но постойте, я не думал!

– Ты вот о чем подумай! – грубо сказал москвич и швырнул на пол перед Суриковым пачку скрепленных степлером листов.

Артем Иванович, в полном изумлении, наклонился подобрать бумаги, и когда он распрямился, вице-премьер уже исчез: только виднелись в распахнутом проеме двери темные силуэты охранников и серебрился в морозном воздухе пар от их дыхания, – а потом дверь захлопнулась и силуэты пропали.

Суриков в недоумении перелистнул бумаги. Это были платежки за первое полугодие этого года: тогда еще на заводе был предыдущий директор. Видимо, со всех документов, которые он подписывал, он аккуратно снимал и копии. Документы неопровержимо доказывали, что за первое полугодие танкеры Сахалинской государственной нефтяной компании поставили на завод для переработки девятьсот тысяч тонн ворованной у государства нефти. А вот оффшорные компании, косвенно учрежденные вице-премьером, – получили деньги только за двести пятьдесят тысяч тонн.

* * *

Когда Карневич подъехал к казино, было уже около семи. Торжественная часть давно кончилась, и началось веселье.

Из ледяных скульптур перед входом били фонтаны переливчатого света, на набережной военные цепляли к тягачам отсалютовавшие пушки, и вместо обычной сияющей надписи «Коралл» лампочки свивались в слова «Руслан и Людмила».

Зал на первом этаже был заставлен круглыми столами с белыми скатертями, и на сцене плясала голливудская дива.

Людская волна подхватила Карневича и зашвырнула к первому ряду столиков, где по правую и левую руку от виновника торжества сидело все краевое начальство. Руслан, улыбаясь, поднялся ему навстречу:

– Сергей! Дорогой! Как я рад тебя видеть!

Черноволосый и темноглазый Руслан был в неизбежном строгом костюме; рядом с ним стояла золотоволосая девушка в белом, затканном кружевами платье. Карневич даже застыл на секунду, пораженный не столько красотой, сколько внутренним светом ее счастливого лица, – светом, который почти погас во всех окружавших американца физиономиях.

Руслан улыбался. Казалось, он помолодел лет на десять. Чеченец обвел рукой череду колонн и столов, отражавшихся в зеркалах, и пляшущую на сцене суперзвезду.

– Я, знаешь, – сказал он, – решил ничего пышного не устраивать. Так, собрались в узком кругу с друзьями…

– Да, – сказал Карневич, – все очень скромно.

Руслан внимательно вгляделся в американца.

– Что случилось? – спросил Касаев.

– Да нет….

– Пошли.

Через минуту Руслан и Карневич сидели в отдельном кабинете, и рука Сергея крепко сжимала стакан с водкой, налитый гостеприимным хозяином.

– Черт, узнаю, кто мне свадьбу испортил, ноги переломаю! Ты-то не за Леночку переживаешь?

Карневич отрицательно помотал головой.

– Тогда выпей. Выпей и рассказывай.

Карневич хотел было сказать, что он не пьет, но чеченец почти насильно влил в него полстакана. Водка теплым шаром покатилась по животу, руки перестали дрожать – и тут Сергея как прорвало. Он рассказывал сцену в прокуратуре, рассказывал каждую деталь почти чужому ему человеку, хуже, чем чужому, – чуждому, просто потому, что у того были тоже проблемы с прокурором. Руслан внимательно слушал, не перебивал, и темные его глаза глядели с неожиданным и каким-то загадочным участием.

– Он меня посадит? – спросил Карневич.

– Это зависит от того, что ты будешь делать.

– Я хочу рассказать все. Публично.

– Что – все? Что ты украл восемь миллионов долларов?

– Я хочу рассказать, как от меня потребовали разорить завод, чтобы откупиться от уголовного дела.

– Не стоит.

– Почему?

– Это будет твое слово против Аркаши и Андриенко. Ты скажешь, что было, а они скажут, что не было. А потом они тебя посадят – ты же ведь всякого дерьма наподписывал, так?

– Но если общество хотя бы узнает, что произошло…

– И через кого оно это узнает?

– Ну, допустим, я созову пресс-конференцию.

– И кто на нее придет? На нее придут четыре телекомпании. Две из них федеральные. Они будут комментировать твою пресуху с точки зрения прокуратуры, потому что федералы в этом деле вообще поддерживают прокуратуру. Так?

Карневич кивнул.

– Третья – губернаторская. Она будет поддерживать прокуратуру до той поры, пока Суриков не договорится с губернаторшей. Так?

Карневич кивнул снова.

– Четвертая компания берет деньги от Сурикова. Она с радостью подчеркнет тот факт, что именно твоя подпись стоит на контракте с «Мицубиси». Суриков сдаст тебя, потому что так и планировалось. Ты что, не понимаешь, что это он тебя подставил?

Карневич скорчился, как будто его ударили хлыстом.

– Так что мне делать? Руслан, у меня есть сутки. Что мне делать?

– А что ты сделаешь, если я решу твою проблему?

– Как?

– Всякую проблему можно порешать, – спокойно сказал Руслан. – Если проблему нельзя решить деньгами, ее всегда можно решить другим способом.

– Каким, ради бога?

Руслан засмеялся и хлопнул американца по плечу.

– Потом поговорим.

И вышел.

* * *

Карневич сидел некоторое время один в кабинетике, допивая водку. Слова чеченца возбудили в нем неясное беспокойство. Ему почему-то казалось, что если Руслан решит для него проблему с прокурором, то решение окажется хуже проблемы.

Так ничего и не придумав определенного, Сергей встал и вышел из кабинета. Он был на втором этаже казино, в белом с золотом зале, в котором обычно играли в покер, и, к своему удивлению, Сергей заметил, что стол для покера стоит на обычном месте, а около бара прохаживается похожий на черно-белого пингвина официант.

Сергей прошел мимо официанта, вышел на балкон и стал спускаться вниз, к белым столам и пляшущим возле сцены людям. Официанты разносили мороженое, и, спустившись в зал, Карневич вдруг понял, что страшно голоден.

– Александр! А вы что здесь делаете? – внезапно спросил Сергей.

За одним из столиков вместе с тремя незнакомыми ему людьми сидел Саша Колокольцев. Пятый в этой компании был мелкий бандит, случайно известный Карневичу. Звали его Костя Покемон.

– Генерал армии Веретенников, – сказал один, вставая и пожимая руку Карневичу, – командующий округом.

Второй человек оказался заместителем командующего по технике в чине генерал-лейтенанта, а третий представился:

– Николай. Военная контрразведка.

Карневич и не знал, что Колокольцев тусуется с особистами и военными. Хотя, если подумать, это было логично. Фирма по монтажу систем безопасности должна иметь обширные связи в этих кругах.

– Мы тут с Сашей контракт подписываем, – сказал командующий округом. – Чтобы, знаете, обезопасить. Ввиду возрастающей военной и террористической угрозы… Как, можно с ним работать?

– У него отличная фирма, – рассеянно сказал Карневич.

– Рекомендуете, значит?

– Рекомендую.

В этот момент мимо них прошел улыбающийся Руслан с невестой. Командующий замолчал и полез целоваться, сначала с Русланом, а потом с невестой. Когда его братский поцелуй сделался чересчур настойчивым, Руслан довольно грубо взял его за плечи и отставил в сторону.

– Сукин сын, – сказал командующий, когда Руслан с невестой скрылись за колонной, – позор. Охотский флот салютует невесте чеченского бандита, а власть куда смотрит?

– А власть с ним рядом сидит. Вон, видишь, губернатор.

– А ты яхту видел на рейде? Это же его яхта. Он снял для свадебного путешествия.

– И ничего не его, – возразил особист, – а этой… певицы. Она на яхте приплыла.

– Это яхта не его и не певицы, – авторитетно сказал командующий округом, – а московского олигарха. Данилы Барова. Я точно знаю. Мы вместе сюда летели, на его самолете. Вот уж, я вам доложу, субъект! Олигарх, а рожа в шрамах!

– Нож?

– Пуля.

– Интересно, где он пулю-то получил? – спросил Костя Покемон.

Как и всякий мужчина, а особенно бандит, он часами мог обсуждать разные обычаи убийства.

– Воровал небось, вот и получил, – со злобой сказал вице-губернатор Бородовиченко, в какой-то момент присоединившийся к военным, – разграбили страну, москвичи!

Несколько человек, заинтересовавшись темой разговора, подошли поближе. Они, видимо, уже слышали, что московские гости, которых ожидали на дневном совещании, нагло проигнорировали краевую элиту и квасят на яхте, покачивающейся на рейде, как залитая светом пятипалубная рождественская елка.

Карневич резко повернулся и отошел к окну. Ему совершенно не хотелось принимать участие в начавшемся разговоре. Каждый раз, когда при нем заговаривали об олигархах и москвичах, на следующей стадии обсуждения переходили к жидам и американцам, – а никогда еще генеральный директор НПЗ Сергей Карневич не чувствовал себя большим американцем, чем сегодня, когда оказалось, что его репутация и карьера рушатся в пропасть.

Сергей внезапно вспомнил двухмесячной давности разговор с Костей Покемоном. Костя, будучи хозяином десятка заправок, пришел к нему в кабинет и стал жаловаться на то, что бензин ему теперь отпускают на семь процентов дороже, чем при прежнем директоре. «Слушай, давай договоримся, как раньше, – сказал Костя, – ты мне сбрасываешь по двадцать долларов с каждой тонны, а я тебе откатываю из них десять». «Пошел вон», – сказал Карневич. Костя поднялся. «Ну смотри, американец. Тут тоже такой был… американец. В государственной нефтяной компании. Я к нему в прошлом году в Хабаровске с той же идеей пришел, он меня прогнал. А в декабре прихожу, он говорит: „Я тебе по тридцать скидывать буду, а ты мне по пятнадцать откатывай“.

Неужели он станет, как тот американец в госкомпании? Кто ему мешает делать, как они? Репутация на рынке? Перспективы дальнейшего найма? Какая у него репутация будет сейчас, если станет известно, что на него заведено уголовное дело по факту перевода денег за рубеж по заведомо липовому контракту с нарушением валютного законодательства данной страны? Даже если его не посадят, кто в Америке возьмет его на работу?

Карневич, горько усмехаясь, глядел в окно. Яхта была и в самом деле роскошная, и вдобавок шла под американским флагом, под которым развевался еще и золотой с белым штандарт группы «Логос». Когда Карневич учился в Лос-Анджелесском университете, он видал немало таких яхт: и ни одна из них не вызывала у студентов такого отчаянного раздражения, как среди русской публики, собравшейся в этом казино, хотя студенты были неизмеримо беднее.

Каждый из этих людей считал своим долгом украсть половину рубля и посадить того, кто украл другую половину.

Карневич внезапно оглянулся, почувствовав чей-то пристальный взгляд. Саша Колокольцев тоже не участвовал в разговоре, а стоял немного сзади и смотрел на директора своим непонятным взглядом, почему-то все время напоминавшим Карневичу оптический прицел. Американец даже мотнул головой – настолько странным было выражение лица Колокольцева, и, чтобы избавиться от наваждения, спросил:

– Руслан вам наконец заплатил?

– Нет.

– Он не получит второй транш, пока не заплатит. Сукин сын. Выписал на свадьбу суперзвезду, а подрядчику не платит сотню тысяч.

– Чечен, – чуть блеснул зубами Колокольцев.

Карневич с раздражением поглядел на него.

– При чем тут чеченцы? – сказал он, – совершенно не обязательно быть чеченцем, чтобы быть сукиным сыном. Что вы все с ума посходили! Все сидят и срут в две жопы, а как приходит пора убирать кучу, спорят, кто насрал – чеченцы или олигархи!

Колокольцев глядел на него водонепроницаемыми антрацитовыми глазами.

* * *

Сергей Карневич нашел хозяина завода через полчаса. Тот сидел за самым крайним столиком в первом ряду, и от мира его отрезала пляшущая под голливудскую знаменитость толпа и наполовину пустая бутылка водки. То, что Артем Иванович был пьян в хлам, было неудивительно. То, что к нему никто не подсел – было невероятно.

Сергей взял Сурикова и повел его наверх. Сергей понимал, что им надо поговорить, но не был уверен, что это имеет смысл ввиду состояния патрона.

Суриков покорно прошел до половины мраморной лестницы, а потом вдруг махнул рукой, пошатнулся и сел прямо у стеклянного фонаря лифта. Здесь, наверху, музыка уже не рвала перепонки. Суриков сидел, покачиваясь и бессмысленно облизывая губы, и смотрел остановившимся взглядом на праздничную пляску и на золотоволосую невесту в белом платье.

– Артем Иванович, – начал Сергей, но Суриков только взмахнул рукой, в которой была зажата бутылка, и приложился к горлышку.

В следующую секунду дверь лифта распахнулась, и на площадке возник Савелий Рыдник. Суриков пьяно икнул.

– Савка! Наконец-то! Я весь день не мог до тебя дозвониться…

– Я летал в Корею, – сказал Рыдник.

Суриков недоуменно помотал головой.

– Я был в Highland National Bank. Мне хотелось знать, куда делись восемь миллионов долларов, которые мы перевели на указанный мной счет на моих глазах.

– В каком смысле – куда делись?

– Господин Пак Вон У поведал мне трогательную историю. Он сказал, что девочка, которая оформляла твои документы последние шесть лет, вдруг вздумала его шантажировать и потребовала, чтобы деньги перевели на ее имя. Я спросил – почему такая напасть случилась именно с моими деньгами, и господин Пак имел неосторожность утверждать, что сделал это по приказу вышедшей в тираж шлюшки. Я хочу заявить тебе, что господин Пак больше не управляет нашим бизнесом. Нашим бизнесом управляет вот эта контора.

И с этими словами Рыдник бросил Сурикову лист бумаги. Хотя Сергей видел его вверх ногами, он узнал на ней логотип известного японского инвестиционного банка.

– Савелий, ты о чем? Мы же партнеры…

– Артем, я восемь лет слышу заверения, что мы партнеры. Я восемь лет слышу, что у меня треть в компании. Губернатор восемь лет слышит, что у него треть. И что мы имеем? Крошки с барского стола. Ольга имеет «Ладу», с которой ты крал деньги. Я имею счет, который оказался пустым. Думаешь, я не знаю, почему он опустел? Потому что ты заплатил в Москве, чтобы меня уволили. И ты решил, что меня уволят раньше, чем я проверю счет. Так вот, Тема, меня не уволят. Те люди, к которым ты обратился, они первым делом позвонили мне.

– Я ни к кому не обращался! Савка, верь мне…

– В чем?

– В том, что мы партнеры!

– Прекрасно. Если мы партнеры, ты отдаешь управляющую компанию японцам. И японцы делят нам акции, каждому по трети…

– Но это безумие, отказываться от удобной схемы из-за недоразумения. Из-за чьей-то разводки.

– Да, из-за разводки. И я даже знаю, чья это разводка.

Суриков поднял голову.

– Я тоже знаю, чья это разводка, Артем. Это была твоя агентша, да? Твой коронный трюк. Ты сам научил эту девку сбежать, а теперь пользуешься этим как предлогом, чтобы отобрать бизнес?

– Ты отдаешь управление?

– Нет. Пропади ты пропадом!

Рыдник посмотрел на партнера, резко повернулся и побежал вниз по лестнице. Суриков остался сидеть, смотря перед собой мутным взглядом. Потом залпом выпил водку и начал подниматься.

– Артем Иванович, куда вы? – ужаснулся Сергей.

Суриков глядел на него мутными глазами.

– Как куда? – спросил хозяин Кесаревского НПЗ, – играть. Там сейчас наверху славная игра будет.

Он пошатнулся так, что Карневич едва успел подставить ему плечо.

– Артем Иванович, я вас прошу, поехали домой. Нам надо поговорить. Очень надо.

– Домой? – переспросил Суриков и пьяно рассмеялся. – Пошли, Сережа. Пошли, я тебе покажу, как у нас в России играют!

* * *

Зампотех командующего округом и Костя Покемон отошли потанцевать с девушками, и Халид с Колей Морозовым остались вдвоем. Халид, лениво откинувшись в кресле, цедил через соломинку приторно-сладкий коктейль и оглядывал пляшущую толпу с прилежанием натуралиста, наблюдающего за комарами, и безразличием дервиша, полагающего, что весь этот мир не стоит крыла комара.

Халид очнулся только тогда, когда особист заговорщически тронул его за рукав.

– Слышь, Сашок, – сказал Коля, – а ведь ты меня кинуть хочешь.

– В каком смысле?

– Ты оружие со склада брал? Брал. А теперь ты со Шлыком подписал договор на оборудование складов системами безопасности. Ну и что будет со складами?

– Ничего. Оборудуем.

– Нет, Саша, так не пойдет.

– Почему?

– У нас был бизнес вдвоем. А теперь ты хочешь работать один. Это не по понятиям.

– У меня контракт, – сказал гендиректор ООО «Вартан», – и контракт этот с командованием округа. Я красть со складов не буду, а если буду, то в тебе не нуждаюсь.

– Мне нет дела, будешь ты красть или нет. Я с тебя получил сорок штук за два месяца. По двадцатке в месяц. Так и будешь платить.

– А если не буду?

– Сядешь.

– За что?

– За торговлю оружием. Забыл?

Хабаровский коммерсант усмехнулся.

– Я, Колян, че-то не догоняю. Мы были вместе. Если ты посадишь меня, я посажу тебя.

– Нет, – ответил Морозов, – ты меня не посадишь. Знаешь почему? У меня вся операция задокументирована. И добро начальства получено. На внедрение в банду, снабжающую оружием уйгурских повстанцев.

Саша Колокольцев думал несколько секунд.

– О’кей, – сказал он наконец, – у меня сейчас нет денег, ты же знаешь. Но у меня есть земля. Я недавно купил землю в Челоковском районе, на берегу моря. Хотел дачный поселок строить. Если хочешь, я ее тебе отдам. Договорились?

– Договорились, – сказал чекист.

* * *

Наверху компания уже была в сборе. Профессиональные игроки Глотов и Морж сидели друг напротив друга. Аркаша Наумов жадно смотрел на крупье, распечатывающего новую колоду. Суриков грузно рухнул посередине карточного стола.

– По сотке, – сказал Суриков. – У меня сорок тысяч, за мной миллион.

– Ну, Тема, ты прихамел! Сотку зарядил, – нарочито сердито отозвался Морж, – этак ты нас до игры разденешь.

– А ты в воскресенье ему сдал каре, – сказал Глотов, – он тебя и порвал. Смотри, с кем играешь.

В позапрошлое воскресенье Суриков выиграл тысяч двадцать долларов; с тех пор он успел проиграть Глотову с Моржом три раза по столько же, но при напоминании о своей победе Суриков зарделся.

– Да чего там, по соточке, – храбро сказал Аркаша.

– Во-во. Он и тебя порвет, – фыркнул Глотов, – он фартовый у нас, Тема. Вон жених бы сел, он и жениха бы порвал.

– Может, я присоединюсь? Вместо жениха?

Суриков резко обернулся на звук нового голоса, и во внезапно наступившей тишине Карневич увидел, как краска сбегает с его лица. Ничто из случившегося сегодня, – ни генеральный директор его завода, вызванный в прокуратуру, ни ссора с Рыдником, ни даже снимки в «Клубничке», – не подействовало на Сурикова так. Можно было подумать, что на него плеснули серной кислотой.

Человек, шагнувший из лифта, был высок и болезненно худощав. Черные брюки; серый кашемировый свитер, трость в левой руке, чисто выбритый подбородок и худое лицо с безразличными к миру иконописными глазами. Темно-русые волосы новоприбывшего были чуть длинноваты, правая прядь свисала на глаз, но Карневич заметил под бровью этого человека звездчатый шрам. Другой шрам угадывался у скулы: странно было, что его не попытались скрыть под мелкой бородкой.

За плечами человека стояли двое охранников, и это было само по себе удивительно: никого на свадьбу с охраной не пустили. Но еще удивительней были сами охранники. По всей России облик охранника был стандартным: медведь в камуфляже. Если медведь состоял во вневедомственной охране, он носил автомат и бегал по делам хозяина. Если медведь был частный, он носил пистолет и бегал по делам хозяина.

Эти охранники были среднего роста, с курчавыми черными волосами и оливковой кожей. Из-под ворота безупречно пошитых пиджаков к уху поднимались крученые проводки раций. Охранники стояли совершенно неподвижно, сложив руки перед собой, и каждому при взгляде на них было ясно, что они никогда не понесут за хозяином портфель и никогда не принесут его гостю чай, и что они умеют делать только три вещи: охранять, умирать и убивать.

Сергей Карневич ни разу в жизни не видел фотографий хозяина группы «Логос» Данилы Барова. Если уж на то пошло, фотографий его не видел никто, и сейчас, глядя на изуродованное пулей лицо, Карневич понимал почему. Мало кто на Западе захочет иметь в партнерах компанию, президент которой выглядит как ветеран горячих точек.

Человек шевельнулся, его палка с резким стуком ударилась о мраморные плиты пола.

– Привет, Руслан. У тебя свадьба. Желаю тебе много детей. Это ведь для вайнаха самое важное – дети?

Руслан, скрестив руки на груди, чуть насмешливо поклонился.

И тут же тишину разорвал приветливый материнский голос губернаторши:

– Господи, Данечка! Да как же давно вас не было видно!

«Данечка»? Сергей Карневич никогда не слыхал, чтобы хозяин группы «Логос» имел в крае хоть какой-то бизнес. Если на то пошло, то он знал о группе «Логос» только то, что он читал каждую неделю в специализированных журналах для инвесторов. Он даже помнил, как удивился, заметив, что несмотря на то, что группа «Логос» приобрела в прошлом году два крупных химкомбината на юге России и несколько угольных компаний с общим объемом добычи в три с половиной миллиона тонн, прибыль финансового центра группы – банка «Логос» составила ровно триста семьдесят тысяч долларов. Эти цифры никак не согласовывались друг с другом, и, будучи в Москве, Сергей спросил у приятеля, инвестиционного банкира: не кажется ли ему, что группа «Логос» стоит на грани разорения? Ответ банкира потряс американца. «Данила Баров процветает, – сказал банкир, – только человек, имеющий прекрасные отношения с администрацией президента, может позволить себе указать в качестве прибыли банка куриные сопли».

– У меня не было бизнеса в крае, Ольга Николаевна.

– А теперь появился? – негромкий, полный скрытой иронии вопрос принадлежал Артему Сурикову.

– Да. Я получил в бербоут-чартер немецкие ярусоловы. Так что – мы играем?

– Садись, – сказал Суриков.

– Ты не играешь, Руслан? – спросил Баров.

Хозяин казино покачал головой.

– Тогда сдай нам карты.

Баров сел за стол напротив Сурикова. Справа от него оказались зам губернатора с Моржом, слева Глотов и Аркаша Наумов. Руслан быстро раздал карты, и первый туз оказался у Глотова.

Раздача начиналась с Барова.

– Втемную, – сказал Баров и поставил перед собой еще четыреста долларов.

Глотов невозмутимо раздал всем присутствующим по две карты. На третью карту, рубашкой вверх, Баров положил две стодолларовых фишки.

Наумову пришла шестерка пик. Он взглянул в свои карты, пожал плечами и сказал:

– Пас.

Зам губернатора, получив десятку бубен, аккуратно добавил в банк восемьсот долларов. Суриков и Глотов остались в игре, Морж спасовал. Баров открыл свою карту: это была семерка.

– Банк, – сказал Баров.

– Деньгами давишь? – спросил Глотов, – банк.

После новой раздачи у Барова оказалось две семерки.

– Банк, – невозмутимо сказал Баров.

Зам губернатора вышел из игры. Глотов попросил следующую карту. В банке было уже двенадцать тысяч.

– Банк, – проговорил Баров.

У него были две семерки и дама. У Сурикова – девятка, валет и дама. Смотрелось на стрит. Глотову пришла совсем барахляная карта, и он с сожалением сказал:

– Пас.

– Банк плюс банк, – сказал Суриков.

– Делим не глядя или вскрываемся? – спросил Баров.

– Вскрываемся. Не могу фишку обидеть. Больше не придет.

Суриков перевернул свои карты. Стрита у него не было: были две дамы и две девятки.

Баров перевернул свои: семерок было четыре.

– Я думал, ты блефуешь, – спокойно сказал Суриков.

– Я играю только наверняка.

Наумов сгреб со стола карты и принялся их тасовать. И тут заговорила Ольга Николаевна.

– Данечка, я не поняла, что вы сказали насчет ярусоловов?

– Мой банк их выкупил.

– Но это невозможно! Мне обещали! – вскричала губернаторша.

– Обещали, – согласился Баров, – но они ждали денег. А Артем денег не дал.

– Как не дал? Артем отнес в Госкомрыболовства пять миллионов! Он даже заявление написал!

Баров слегка наклонил голову.

– Сожалею, – сказал Баров, – кто-то дезинформировал вас. Артем Иванович относил деньги, но не в Госкомрыболовства. А в администрацию президента, чтобы его назначили следующим губернатором края.

Суриков вскочил из-за стола.

– Неправда! – закричал он, – Ольга Николаевна, он лжет!

Баров поднялся. Его движения были неторопливы и точны. Смел со стола фишки.

– Погоди, Данила, – сказал Суриков, – я еще не отыгрался.

– Ты уже проиграл.

Баров повернулся и пошел вниз. Его палка резко стучала по мраморным плитам.

* * *

Под освещенным козырьком казино, рядом с облитыми светом ледяными скульптурами, Барова ждал пухлый розовощекий человек в барашковой шапке – прокурор края.

– Нам надо поговорить, – сказал прокурор.

Баров остановился. За плечами его стояли два оливковых охранника, с проводками в ушах и в одинаковых серых пальто, так плохо вязавшихся с их смуглыми лицами.

– О чем? – удивился Данила Баров.

– О том, что я все это время работал на вас!

Баров покачал головой.

– Нет, Александр Валерьевич, вы работали на правосудие. Вы изобличили виновников страшной трагедии. И людей, которые обворовывали казну края.

– Казну? – задохнулся прокурор, – да вы… да я… я могу прекратить дело в любой момент.

– Вы не можете прекратить дело, пока Суриков не заплатит вам деньги, – усмехнулся Баров, – вы станете посмешищем всего края.

В пальцах московского олигарха показался беленький прямоугольник визитки. Голос Барова был холодней ледяных скульптур.

– Господин прокурор, я не буду платить за то, что вы сделали сами. Когда у вас найдется свежий товар на продажу – позвоните мне.

Белая визитка спланировала из рук олигарха на снег перед прокурором. За спиной его по ледяному насту прошуршали шины автомобиля. Оливковый охранник захлопнул за Баровым бронированную дверцу.

Прокурор Андриенко стоял, совершенно пораженный. Потом он нагнулся и поднял визитку.

* * *

Данила Баров, бывший партнер Артема Сурикова и владелец промышленной группы «Логос», покинул собственную яхту в восемь утра. Похожий на зенитную ракету катер доставил его к пристани, где олигарха уже ждала машина.

Это был шестисотый «Мерседес» с броней четвертой степени защиты и правительственными московскими номерами. На крыше серебристыми флагштоками торчали четыре антенны: одна от спутникового телефона, одна от телевизора и две от «Персея» – установленного в багажнике блокиратора радиовзрывателя.

Даже без антенн и без номеров машина привлекла бы к себе всеобщее внимание: в Кесареве европейские модели были реже попугаев в Антарктиде.

Еще более пристальное внимание «Мерседесу» уделили три человека из серой «Хонды», караулящей его на пристани. Все трое состояли в группе наружного наблюдения и имели устное поручение Рыдника не упускать Барова из виду.

«Мерседес» промчался по проспекту Нефтехимиков, миновал заводскую проходную и Причастьевский рынок и свернул к деревне Коршино.

Там «Мерседес» остановился чуть позади запорошенной снегом остановки. Рядом копошился крошечный рынок: вездесущие китайцы, откупившие два года назад половину коршинских земель, продавали картошку и лук. Оливковые охранники, выскочившие из машины, отворили дверцу перед высоким худым человеком с глазами, похожими на выцветшее небо.

При виде дорогой машины китайцы оживились и залопотали, но усилия их пропали втуне. Баров, не обрашая ни малейшего внимания на продавцов, шагнул с дороги в покрытую свежим ледком грязь и побрел по полю, туда, где над ажурными конструкциями нефтезавода восходило новорожденное солнце.

Данила Баров хорошо помнил, что именно с коршинских холмов завод был виден как на ладони.

* * *

Кесарев. 1994–1996 гг.

Данила Милетич снова приехал на Кесаревский нефтеперерабатывающий в конце 94-го года.

На нем был добротный английский костюм, пошитый портным на Севил-роу, и швейцарские часы за пятьдесят тысяч долларов. С ним было два «мерседеса» и пять человек охраны.

Несколько лет радужного существования Кесаревского НПЗ, когда в заводских магазинах рабочие могли купить китайские шмотки, корейскую технику и японские машины, полученные в обмен на нефтепродукты, – канули в небытие. Завод, предназначенный для переработки 30 тысяч тонн нефти в сутки, перерабатывал семь тысяч тонн в неделю и стоял на грани технологической катастрофы. Зарплаты рабочие не видали шесть месяцев. Правда, заводские магазины по-прежнему существовали, и в них по-прежнему можно было купить китайские кеды и корейские видеомагнитофоны на выдаваемые вместо зарплаты талоны. Просто кеды и видеомагнитофоны можно было уже купить повсюду, а в заводском магазине их цена была вчетверо выше, чем на рынке.

Первое, что Данила увидел, въехав на территорию завода, был небольшой грузовичок. Двое рабочих грузили в него какие-то обломки, в которых Данила, присмотревшись, узнал остатки японского оборудования, купленного за восемьдесят миллионов долларов в 1989 году и до сих пор не смонтированного. Погрузка проходила под контролем чеченца-автоматчика.

– Это что? – спросил Данила у чеченца.

– Дырэктор разрэшил, – сказал чеченец.

В кабинете директора почетное место занимала пятилитровая бутылка коньяка, ректификационной колонной возвышавшаяся посереди заваленного бумагами стола. Бутыль была полупуста, а Мезенцев – полупьян. Он потолстел на двадцать килограмм и на фоне своих рабочих выглядел, как эсэсовский комендант на фоне узников концлагеря. Вооруженный эскорт Милетича его ничуть не шокировал – видимо, по заводу, как по тайге, иначе не ходили. При виде старого партнера Мезенцев заплакал и полез обниматься.

– Олег Николаевич, – сказал Данила Милетич, – в прошлом квартале моя фирма поставила вам триста тысяч тонн нефти для переработки и не получила в обмен ничего. Где мое топливо?

– А я его другим людям продал, – ответил директор, – я им тоже должен был.

– С учетом задолженности по предыдущим поставкам, – сказал Милетич, – долг завода передо мной и Артемом составляет девяносто миллионов долларов. Как рассчитываться будете?

– Данила Александрович, – Мезенцев прижал руки к сердцу, – да я всей душой… да я же не для себя, для рабочих… ты же видишь, в каком завод состоянии, все тащут, поганые, все…

– В оплату ваших долгов я согласен взять акции завода, – сказал Данила, – двадцать семь процентов, если не ошибаюсь?

Мезенцев страшно удивился. На чековом аукционе завод выкупил через подставную фирму двадцать семь процентов собственных акций, но зачем это было сделано, директор толком не знал. Так, все покупали, и он купил. Что такое акции – директор не понимал. Главным и высшим экономическим благом он считал пятьдесят центов с тонны переработанного топлива, которые отстегивал ему Данила Милетич.

– Да бери! – сказал директор.

* * *

В течение следующих трех месяцев Данила Милетич скупил еще десять процентов акций; часть на аукционе, устроенном краевой администрацией, часть у замов Мезенцева. В начале 1995-го Данила нанял брокерскую контору, которая скупала акции у рабочих прямо за проходной, и только тут Мезенцев опомнился.

Кто-то растолковал директору, что, купив контрольный пакет, Милетич и Суриков выгонят его с завода. Мезенцев ошеломился. Он был твердо уверен, что рабочие без него пропадут.

Спустя три дня милиция арестовала брокеров, скупавших у рабочих акции, а Мезенцев предупредил, что будет увольнять всех, кто продастся Барову.

Продавать продолжали все равно, потому что Милетич давал за акции деньги, а на заводе не платили зарплату.

Тогда Мезенцев тоже стал скупать акции. Правда, у него не было для этого денег. Каким образом у директора завода, занимавшего площадь в девятьсот гектар и разворованного до нитки, не было денег для скупки акций, оставалось для Милетича одной из самых непостижимых экономических загадок, и тем не менее это было так. Там, где Мезенцев воровал копейку он позволял украсть рубль, а ущербу наносил на тысячу рублей. Это был один из главных принципов советской и постсоветской экономики. Где легче всего красть? На пожаре. Потому что если человек крадет копейку и кроме копейки ничего не пропадает, это заметно. А если человек крадет копейку, а пропадает на миллион – кто углядит в миллионе копейку?

Так как собственных денег у Мезенцева не было, он попросил помощи Миши Пищикова, своего давнего партнера и бывшего коммерческого директора завода, который, собственно, и снабжал заводские магазины китайскими кедами по цене корейских магнитофонов и корейскими магнитофонами по цене японских автомобилей. Взамен Мезенцев отпускал Пищикову прямогонный бензин вдвое ниже себестоимости.

Цена акций, которые скупал Милетич, выросла до двадцати долларов за штуку. В заводоуправлении появилось два окошечка. На одном – окошечке бухгалтерии – была надпись «зарплаты нет». Другое окошечко было то, через которое фирма Пищикова скупала акции. Пищиков давал за акции по десять долларов.

Прошло две недели, Пищиков скупил около пятнадцати процентов акций. Собрание акционеров должно было состояться в субботу. В среду успокоенный генеральный навестил губернатора края и попросил у него на всякий случай помощи против московских варягов.

– А у тебя сколько процентов? – спросил губернатор.

– У меня контрольный пакет, – сказал Мезенцев, – включая рабочих, которые все как один на моей стороне, и Мишу Пищикова.

– Странно, – сказал губернатор, – насчет рабочих я не знаю, а Пищиков с Милетичем вчера были у меня. И Пищиков сказал, что будет голосовать за Милетича.

* * *

Данила Милетич нашел Савелия Рыдника на работе. Тот сидел в своем кабинете вместе с Егоркой Осокиным и еще одним незнакомым Даниле парнем. Чекисты были в грязном полевом камуфляже. На столе лежал автомат Калашникова и стояла бутылка водки.

– Вы откуда такие? – спросил Милетич.

– Из Чечни, – ответил Осокин.

– И как в Чечне?

Рыдник посмотрел на коммерсанта соловыми глазами. Потом сунул руку куда-то под стол и вынул оттуда рюкзак.

– Вот как в Чечне.

Милетич заглянул в рюкзак и не сразу понял, на что он смотрит. Рюкзак был доверху набит солдатскими билетами.

– Это что? – спросил Милетич.

– Выменял, – ответил подполковник Рыдник. – Один рюкзак и двух живых.

Данила молчал.

– Я был мушавером в Афганистане, – продолжал Рыдник. – Помню: мы идем по ущелью. Вниз гора, а вверху облака. А мы по карнизу идем. И по карнизу этому лупят душманы. Целую позицию себе оборудовали. Вызываем помощь. А какая помощь? Вертолет они подстрелят, истребитель должен два месяца тренироваться, чтобы пролететь по этой аэродинамической трубе.

И через три минуты по ущелью такой гул. Вылетают – ниже нас, идут по ущелью. Два МиГа – ведущий и ведомый. Там ветер такой, что нас сдувает, вертикальные потоки из них лепешку должны сделать, а они идут. И прямо на душманов. Ракеты сходят с направляющих. Я думаю, когда отворачивать будут? А они не отворачивают – летят дальше. И прямо по позиции, в упор, из пушек, как молотком по тараканам. Раз – и только клочья полетели. И на той же скорости – вверх по горе ушли. В облака. Понял?

Данила не понимал. Когда Рыдник сражался с моджахедами, Данила Милетич учился в университете и тайно сочувствовал афганскому народу.

Савелий грохнул кулаком по столу.

– Шесть экипажей, – заорал Рыдник, – когда они решили брать Грозный, они нашли шесть годных к вылету экипажей! И это через десять лет! А что будет еще через десять, а, коммерсант?

Данила молчал. Рыдник набулькал себе полный стакан водки, чокнулся со своими и выпил. Потом еще.

– Что у тебя за дело? – спросил он.

Данила не сводил глаз с рюкзака, набитого билетами.

– Мы с Артемом скупили контрольный пакет Кесаревского НПЗ, – сказал он. – Ты знаешь, что там творится. Рабочие зарплату месяцами не получают, чехи по территории с автоматами расхаживают, а нефть, которую мы туда поставляем, директор отдает Халиду. Через два дня мы снимаем Мезенцева. На внеочередном акционерном собрании. Когда он об этом узнал, он обратился за помощью к Халиду.

* * *

Собрание акционеров было назначено на 13 июня. С утра в Доме Культуры Кесаревского НПЗ были перерезаны все провода – чтобы никто не послал сообщения о заложенной бомбе. На подступах к Дому стояли люди с собаками и проверяли каждую машину. Сам Дом был опоясан тройным кольцом спецназа ФСБ.

Халид появился в Доме Культуры в девять утра. Он приехал на белой «Акуре-MDX» в сопровождении серебристого «Лендкрузера».

Халид был в белом льняном костюме и черных дымчатых очках из фильма про итальянскую мафию. Вдоль смоляных волос над ухом тянулся седой росчерк. Полноватый жизнерадостный чеченец был на полголовы ниже Данилы, но казался куда сильней и проворней.

Халид поднимался по ступеням Дома Культуры, пока Рыдник не преградил ему путь.

– Ты акционер? – негромко спросил подполковник.

– Да, – сказал Халид.

– И где твоя доверенность?

Халид пожал плечами и потянулся за пазуху. Спецназовцы вокруг схватились за стволы, но все, что вытащил Халид, был лист белой бумаги, извещавший, что ОАО «Васса», владеющая ста двадцатью семью тысячами акций Кесаревского НПЗ, уполномачивает Халида Супьяновича Хасаева, 1963 года рождения, уроженца города Гудермес, проголосовать оными на собрании акционеров Кесаревского НПЗ. Сто двадцать семь тысяч – это было ровно 0,073 % от общего числа голосующих акций.

Рыдник перечитал бумагу несколько раз, потом вынул зажигалку, щелкнул колесиком и поднес ее к бумаге. Та вспыхнула и догорела уже на бетонных ступенях.

– Нет у тебя доверенности, – сказал Рыдник.

Халид молча смотрел на чекиста. По щекам его ходили желваки.

– Слушай, Халид, – спросил Рыдник, – а если бы я на твою землю приехал? Если бы я на твоей земле разборки устраивал, дань собирал, чеченок лапал, как это будет?

– Этого не будет, – сказал Халид, – овца волка не кушает.

Рыдник ударил чеченца так, что тот полетел со ступеней кубарем. Тут же на его людей кинулись спецназовцы.

– Лежать! Бояться!

Халид молча лежал подбородком в луже, пока чекисты шмонали его. На смуглом запястье платиновым светом сверкал пятидесятитысячедолларовый «Патек Филипп». Егорка Осокин, примерившись, ударил прикладом автомата, и Халид закусил губу до крови, когда запястье треснуло вместе с часами.

Из кармана чеченца вытащили два грамма чистого кокаина, из машины – незарегистрированный ствол.

– Здесь тебе не Чечня, – сказал Рыдник, когда Хасаева сажали в оперативную «Волгу».

Собрание прошло без сучка без задоринки. Пищиков проголосовал так, как обещал.

* * *

Данила Милетич позвонил Пищикову спустя неделю после собрания. Когда Пищиков явился в директорский кабинет, Милетич был не один. Вместе с ним был прокурор района и подполковник ФСБ Савелий Рыдник.

– Привет, ребята, – сказал Пищиков, – я тут кое-что хотел обговорить.

– Я тоже, – сказал Милетич. – Вот тут у меня документы. Некое ООО «Варус» семнадцатого апреля позапрошлого года поставило заводу в оплату нефтепродуктов тапочки резиновые по цене сорок долларов пара. Тапочки провалялись на складе полтора года и три месяца назад были отданы, как неликвид, на реализацию обратно тому же ООО «Варус» по цене двадцать центов пара. ООО «Конт» забрало с завода семнадцать тысяч тонн мазута и не расплатилось. ООО «Истрик» забрало с завода шестнадцать тысяч тонн керосина и не расплатилось, ООО «Мелань» забрало с завода…

– А я тут при чем? – не выдержал Пищиков.

– При том, что это твои фирмы.

– Да вы…

– Я не потерплю бардака на своем заводе, – не повышая голоса, продолжал Милетич, – я не потерплю, чтобы фирмы, зарегистрированные по паспорту покойника, забирали мазут и не платили за него; я не потерплю, чтобы на заводе до проходной не платили зарплаты, а чеченские бандиты за проходной забирали выданный в счет зарплаты магнитофон. Я не потерлю, чтобы какие-то уроды палили по резервуарам ниже уровня жидкости и ввинчивали в местах пулевых пробоин шланги, по которым они сцеживают бензин. Этого больше не будет. Халид в тюрьме и там и останется. Мезенцев улетел в Корею и в России в ближайшие годы не появится. А у тебя два варианта.

И с этими словами Милетич положил перед Пищиковым два листа бумаги.

– Вот это – постановление о твоем аресте. Вот это – договор о продаже акций завода. Ты его подписываешь сейчас, и я перевожу тебе триста тысяч долларов. Выбирай.

– Триста тысяч? За двенадцать процентов? – завопил несчастный Пищиков.

– Я позову налоговую, она их арестует и продаст мне за десять тысяч.

– Триста тысяч? Этот завод перерабатывает одиннадцать миллионов тонн нефти в год!

– Вы довели завод до такого состояния, что все, что он перерабатывает, идет ему на собственные нужды.

– Но это же я сдал вам Мезенцева!

– Вот именно, – сказал Рыдник. – Предатели дорого не стоят.

Делать было нечего: Пищиков в тот же день продал акции.

* * *

Прошло шесть месяцев.

Обстановка на заводе решительно переменилась. Ни одного литра бензина больше не уходило с завода без предоплаты. Ни один посторонний дилер не имел права прийти на завод со своей нефтью для переработки. Если у дилера была нефть, ее покупала фирма Милетича и Сурикова – «Росско». Если дилеру был нужен бензин, он покупал его у «Росско». Милетич продал четыре миллиона пар белых китайских носочков, валявшихся на складе в оплату за ГСМ, гостиницу у моря и роскошное охотничье хозяйство с мраморными банями и вертолетной площадкой, выстроенное Мезенцевым для гостей завода. Обустройство хозяйства и гостиницы обошлось голодающему заводу в сто миллионов долларов, и еще пятерку под них списывали ежегодно.

Зарплату рабочим наконец выплатили. Долги перед краевым бюджетом реструктуризировали. Чудовищную задолженность по электроэнергии Данила обменял по какой-то фантастической схеме, лежавшей в серой области между гениальным и мошенническим. Дольше всех сопротивлялся мэр Кесарева. У него был свой интерес в бандитских структурах, торговавших топливом, и когда мэр понял, что его интересу настал конец, он предъявил заводу все долги, которые тот скопил за то время, пока на нем хозяйничали подведомственные мэру бандиты. Понадобилось три уголовных дела и один инфаркт, случившийся у мэра в кабинете Рыдника, чтобы мэр заткнулся.

Данила работал по шестнадцать часов в сутки. Четыре часа у него уходило на сон, и еще два часа он посвящал своей дочке. Он всегда лично сам забирал ее из школы, приезжая за ней на бронированном «мерседесе» с охраной, и очень часто он отвозил ее на завод, где за кабинетом Милетича для Даши была оборудована маленькая комнатка.

Как-то вечером, – в нарушение обычного расписания, – Данила сидел в ресторане с девушкой, когда сбоку послышался легкий шелест платья. Данила повернул голову.

На пороге зала стояла его бывшая жена. Она была все так же красива, как в его памяти и как на фотографиях, которые присылала ему служба безопасности. Ее миндалевидные глаза, когда-то сводившие Данилу с ума, смотрели на него, как испуганные воробушки, и тонкие пальцы мяли носовой платок с синей каемочкой.

На ней было черное платье с узким вырезом у беззащитного горла, и в глубине этого выреза в ложбинке грудей пряталась тонкая золотая цепочка с агатом, которую Данила когда-то подарил ей в день свадьбы.

– Я… – сказала Вика… – Данила. Прости меня.

– За что? Я на тебя никогда не сердился.

Вика бросила взгляд на спутницу Данилы. Это была ослепительная белокурая блондинка лет восемнадцати; донельзя открытое платье спадало вниз тысячью золотистых нитей, и из-под него были видны пальцы с ноготками, выкрашенными в цвет платья и затянутыми в узкие ремешки босоножек.

Вика перевела взгляд с Данилы на девушку и почти физически вздрогнула, когда Данила широким жестом обнял Машу за талию и притянул к себе. Явная красота соперницы и победоносный блеск ее глаз подсказали Вике единственно возможную линию поведения.

– Я пришла за своей дочерью.

– Это невозможно. Она моя дочь!

– Это мы еще посмотрим, – сказала Вика. – Ты не отнимешь у меня дочь, ты… я подам на развод. Не здесь, а в Москве, где у тебя не все схвачено. Я добьюсь того, чтобы мне отдали дочь…

– Мы давно разведены, – отозвался Данила, – в суде. Это не потребовало твоего присутствия. Я, кстати, женюсь на Маше. Завтра я пришлю тебе документы.

И Данила улыбнулся девушке.

Вика совершенно побледнела.

– Но…

Милетич нажал на кнопку, вмонтированную в столик.

– Выведите ее вон, – сказал он появившейся охране.

Пока плачущую Вику вытаскивали из ресторана, Данила сделал несколько звонков по телефону. Когда он наконец отложил трубку, он увидел, что его спутница сидит, совершенно ошеломленная, моргая длинными, как крылья ласточки, ресницами.

– Данила, – сказала она, – это правда? Данила Александрович, мы… женимся?

– Разумеется нет, – сказал Данила. – Я даже могу тебе объяснить почему. Потому что ты точно такая же, как Вика.

* * *

Володю Пищикова нашли в Москве в апреле. Его ударили по голове, когда он выходил из квартиры, впихнули обратно, повалили на пол и начали избивать. Пищиков потерял сознание почти тут же, а когда очнулся, он валялся на собственной кухне, распятый между холодильником и батареей, а над ним на стуле сидел Халид.

Тот давно уже был освобожден из Кесаревского СИЗО: его вытребовали в Чечню, якобы за совершенное там преступление, а по прибытии с почетом отпустили. Два месяца назад Халида серьезно ранили, и друзья организовали ему лечение в московской клинике.

– Ты меня подставил, – сказал Халид.

Пищиков лежал на полу и давился собственной кровью.

– Ты сказал, что у Данилы нет контрольного пакета, а он у него был.

Пищиков молчал.

– Ты сказал, что красные на вашей стороне, а они были на стороне Данилы. Ты виноват, тебе и отвечать.

Пищиков отдал чеченцам все наличные – около трехсот тысяч долларов. Он отдал им банковские карточки и назвал пин-коды. Потом его умыли, одели и свезли к нотариусу. Там, у нотариуса, Пищиков составил акт о продаже своей фирмы «Куско», той самой, которой когда-то принадлежали двенадцать процентов акций НПЗ, компании Руслана Касаева.

Потом Пищикова посадили в машину и сказали, что отвезут на дачу. Вместо дачи машина приехала на территорию какой-то ТЭЦ. Кесаревского коммерсанта убили двумя выстрелами в упор, а тело его бросили в топку.

* * *

Артем Суриков прибежал в кабинет Милетича в одиннадцать утра. Усы на его похожем на шар лице стояли торчком.

– Помнишь Руслана? – спросил он, – ну, это какой-то родич Халида Пегого? Он подал на тебя в суд.

– На предмет?

– Он говорит, что был партнером Пищикова. Пишет, что Пищиков продал их акции без его ведома, и хочет акции обратно.

* * *

Статья в «Кесаревском вестнике» занимала всю первую полосу. В статье утверждалось, что генеральный директор Кесаревского НПЗ Данила Милетич – мошенник и убийца, который отобрал двенадцать процентов акций завода у их бывшего совладельца Владимира Пищикова. Подпись Пищикова была подделана. Сам же Пищиков – исчез. Статья обильно цитировала партнера Пищикова, Руслана Касаева.

Руслан Касаев заявил, что Милетич намеревался убить и его, и в доказательство предъявил пакет с пятью гранатами, найденный его охранником на заднем крыльце дома. «Я не оставлю этого без внимания, – заявил Руслан Касаев, – мой партнер исчез, а мои акции отобрали без суда. Этот человек за полгода запугал весь город, но меня он не запугает».

Данила еще не дочитал статью, когда ему позвонил Рыдник.

– Читал? – спросил Рыдник.

– Читал.

– Я сейчас подскочу.

* * *

Когда Рыдник появился на заводе, Данила как раз заканчивал производственное совещание. Он вел его так, как будто ничего не произошло. Да и в самом деле: это был не первый и даже не двадцатый наезд на Милетича. Изо всех прошлых он выходил победителем.

Суриков зашел в кабинет вместе с Рыдником. Дождался, пока все сотрудники выйдут, допил остатки стоявшей на столе минералки и, вытерев рот, заявил:

– Надо найти Пищикова.

– Ищем. Он неделю назад был в Москве, – сказал Рыдник. Задумался и добавил: – Только ты учти, Данила, если мы его найдем, мы найдем труп.

– А ты уверен, что его убили? – резко спросил Данила. – Это ж сука, каких мало. Он мог запросто быть в пополаме с Халидом. Теперь он сбежал – и все. И все стрелки на мне, что я паленое купил.

– Уйми Руслана, – сказал Суриков.

Полковник Рыдник молчал. Он молчал и глядел, как ожившая майская муха ползет через солнечное пятно по безукоризненной полировке стола.

– Не могу – сказал полковник.

Данила и Суриков переглянулись.

– Ты разве не знаешь? – спросил Рыдник. – Когда Халид перебрался в Чечню, Руслан лег под моего шефа. Руслан у нас теперь мирный чеченец. Он даже прошение подал, переименоваться хочет. Из Абусалимовича в Александровича.

– И что мне делать? – спросил Данила.

– Заплати, – посоветовал Рыдник, – мы не найдем в этом деле концов. Сколько он хочет?

– Полтора лимона, – отозвался Суриков.

– Я не буду платить никому, – заявил Данила, – если я заплачу хоть одному козлу, их тут сразу будут тысячи. Я не для того вытаскивал этот завод из дерьма, чтобы опять хлебать половниками.

– Это не «один козел». Это чехи, – сказал Рыдник.

– А меня зовут не Борис Ельцин, а Данила Милетич, – ответил Данила. – Я не федеральная группировка. Это я буду иметь их, а не они меня.

Рыдник долго молчал.

– Данила, – наконец сказал он, – ты знаешь, что Халид был в Москве?

– Ну и что?

– Как ты думаешь, почему полевой командир, потрошивший наших солдат, как курей, спокойно лечился в московском госпитале?

– Это не мое дело.

– Три месяца назад несколько полевых командиров, и в их числе Халид Хасаев, вошли в город Грозный. Они пробыли в городе два дня. Как ты думаешь, зачем они приходили?

Милетич раздраженно пожал плечами.

– За несколько часов до атаки на железнодорожный вокзал города Грозного прибыл поезд, груженный наличными рублями для реконструкции Чечни. Главный удар боевиков был нанесен по железнодорожному вокзалу. Они разгрузили вагоны и ушли. Мне об этом рассказал московский чекист, который ехал вместе с вагонами. А потом два дня отстреливался в здании вокзала вместе с двадцатью солдатиками. Я, конечно, понимаю, что утечка могла произойти где угодно. Но ты мне, темному служаке, ответь как финансист: на кой хрен Центральному Банку и правительству Российской Федерации понадобилось посылать в Грозный вагоны н а л и ч н ы х денег?

Данила молчал, и желваки ходили по его лицу от щеки к щеке.

– Здесь не Грозный. Здесь Кесарев, – сказал Данила.

Чекист раздраженно пожал плечами.

– Хорошо, если ты намерен лезть в драку, сделай мне одно одолжение. У тебя есть кто-то, кому ты доверяешь? Абсолютно? Полностью?

– Я доверяю тебе. Я доверяю Артему, – ответил Милетич.

– Тогда перепиши «Росско» на Артема. Потому что иск подан на тебя.

Данила думал не более двух секунд.

– Нет проблем, – сказал он.

* * *

Постояв минуты три, как огнепоклонник, молящийся газовому факелу, олигарх сел обратно в «Мерседес». Его машины промчались по проспекту Нефтехимиков, подрезав автобус, свернули на Сахаровскую, развернулись из среднего ряда под носом у отчаянно заоравшего трамвая и тут же свернули налево – в Сеченовский проезд. «Семерка» последовала за ними.

– Он что, только сейчас нас заметил? – проговорил с досадой один из «семерочников».

В следующую секунду «Мерседес» Барова резко затормозил, разворачиваясь поперек узкого проезда. Передняя дверца распахнулась.

Смуглый, невысокого роста охранник сделал два шага, и в руке его с фантастической скоростью возник пистолет. «Наружка» даже не успела испугаться, когда глухо крякнул выстрел – один и второй. «Хонду» подкинуло.

Израильтянин повернулся и плавным жестом сунул пистолет в кобуру. «Мерседес» бесшумно сорвался с места и исчез за поворотом. Только тогда ошалевшая «наружка» со стволами в руках выскочила из «Хонды». Первое, что заметил водитель, было растекшееся по асфальту колесо.

– Блин, – заорал он, – этот гондон нам шину прострелил!

Но, как выяснилось тут же, была прострелена не только шина, но и двигатель. Бессильно матерившиеся чекисты засуетились вокруг машины.

* * *

«Мерседес» московского олигарха проехал еще три квартала, и Баров приказал водителю:

– Налево.

Они свернули в переулок и оказались перед старым особнячком с прозрачной табличкой, гласившей: «Семнадцатое отделение милиции».

Баров вышел из машины в сопровождении охранника и наклонился к дежурному, скучающему в заплеванной будке.

– Я хочу сделать заявление, – сказал Баров, – пять минут назад на меня было совершено покушение. Когда моя машина остановилась на красный сигнал на Сеченовском, к ней подбежал неизвестный мне человек и начал стрелять. Моя охрана открыла ответный огонь. Нападавший скрылся.

Милиционер заинтересованно поднял глаза. Стоявший перед ним человек меньше всего походил на испуганного коммерсанта, в которого только что стреляли. Человек врал – причем врал намеренно и даже не скрывая этого. Два оливковых охранника стояли за ним, неподвижно, как фотоснимки.

– Как он выглядел, они запомнили? – спросил дежурный.

– Нет.

– Я не вас спрашиваю. Я его спрашиваю, – кивнул мент на одного из охранников.

– Он не будет отвечать.

– Он че, по-русски не понимает? – попытался пошутить милиционер.

– Не понимает. Он из израильского спецназа.

Дежурный нахмурился.

– И что ваш спецназ? Попал в нападавшего?

– Ни в коем случае, – сказал Баров, – кажется, они могли задеть капот одной из стоявших рядом машин. Номер машины – К926МК. Если вы ее разыщете, мы с радостью оплатим ремонт.

– Шикарная история, – с иронией сказал дежурный. – И чем ты ее можешь подтвердить?

Баров молча протянул ему толстую пачку стодолларовых купюр в банковской упаковке. Милиционер разглядывал пачку округлившимися сглазами. Потом сунул ее за пазуху, кашлянул и сказал:

– Никогда не видел такого убедительного аргумента. Так как, вы говорите, выглядел нападавший?

* * *

Хабаровский коммерсант Александр Колокольцев приехал на встречу в штаб округа к двенадцати дня. Договор был уже готов; согласно ему, фирма ООО «Вартан» должна была оборудовать охранным периметром двенадцать артиллерийских и инженерных складов Восточного военного округа. Сумма контракта составляла сто пятьдесят миллионов рублей.

Колокольцев поставил на документе свою подпись, а после него расписались заместитель командующего по технике Игорь Шлыков и глава финансово-экономического управления округа Абрасов.

Спустя час в нотариальной конторе, находившейся в двух кварталах от штаба округа, произошла другая сделка: ООО «Бавана», учрежденное в феврале прошлого года двумя бомжами и владевшее ста двадцатью гектарами прибрежной земли в Челоковском районе, перешло в собственность хорошо известной в крае риэлторской фирмы «Ардус», консультантом которой состоял начальник особого отдела Коля Морозов.

* * *

Двенадцатиэтажное здание администрации края возвышалось на центральной площади Кесарева, как свечка, воткнутая в небеса, и от Тихого Океана его отделяла только беломраморная лестница из пятисот ступеней да бронзовый позеленевший Ленин.

Зрелище было величественным в тихую погоду. Сейчас, когда предзимний ветер с океана разбивался о сопки, обрушивая мегатонны дождя и снега на узкую полосу между сопками и бухтой, вдоль которой вытянулся замерзающий Кесарев, когда температура упала до минус пяти, площадь напоминала космический корабль, пробитый метеоритом, из которого стремительно уходит воздух, срывая с прохожих шубы и шапки, выворачивая наизнанку горящие легкие. Заледеневшая лестница превратилась в горнолыжный склон, и прошлой ночью отчаянная молодежь опробовала ее на сноубордах: катание прекратилось только тогда, когда в четыре утра случился перебой с электричеством и у памятника вырубили свет.

Черный «мерседес» Барова счастливо миновал ледяной ад площади, закатившись на подземную автостоянку под бывшим горкомом партии. Оттуда сверкающий лифт вознес его на пятый этаж здания, – весь занятый открытым акционерным обществом «Биоресурс», возглавлявшимся непосредственно госпожой губернаторшей.

Когда Данила Баров показался в дверях, постовые во все глаза уставились на охранников: невысоких, с оливково-спелой кожей, с высоко поднятыми воротниками дорогих плащей, из-под которых высовывался зацепленный за ухо проводок рации.

Приемная главы «Биоресурса» была отделана не хуже, чем казино «Коралл». За столом вместо секретарши сидел смазливый парень в свитере, открывавшем одно смуглое загорелое плечо.

Губернаторша выкатилась в предбанник встречать дорогого гостя.

– Господи! Данечка! Вы не представляете, как я рада видеть вас живым! Мы же все считали, что вас убили, и даже Тема был уверен…

– Вы были правы, – отозвался Баров.

– Что?!

– Данила Милетич мертв, Ольга Николаевна.

Баров молча прошел в кабинет и принялся усаживаться в кресло. Это было не очень легко: правая нога Барова сгибалась с трудом, а кресло было слишком низким. Наконец Баров сел, вытянул ногу и прислонил щегольскую палку к полированному боку японского столика.

Секретарь уже хлопотал, расставляя на столе чайный прибор и вазочки с печеньем. Губернаторша с искренним женским состраданием глянула на гостя. Она хотела было спросить, где ее собеседник повредил ногу, но тут же этот вопрос, не относящийся к делу, был вытеснен из головы более насущной проблемой.

– Так я все-таки не поняла, как вы купили ярусоловы, Данечка? Вы заплатили сто пятьдесят миллионов или нет?

– Я заплатил сто двадцать. Но не деньгами, а внешним долгом.

– И что же теперь? Вам ведь, Данечка, нужны квоты на вылов рыбы? Губернаторские квоты? – участливо спросила она, выделив голосом слово «губернаторские».

– Нет, – ответил Баров, – у меня уже есть квоты. Я же не полностью погасил свой долг перед Российской Федерацией. Еще тридцать миллионов долларов осталось. Вот чтобы я его погасил, мне и выделили квоты. Тем же постановлением правительства.

И Баров подал Ольге Николаевне увенчанную двуглавым орлом ксерокопию.

Губернаторша приняла листок мертвой рукой. Ей даже не надо было его читать, чтобы понять все: ярусоловы уплыли в Охотское море, оставив ее на берегу. Барову не нужно было от края ничего: ни денег, ни помощи, ни квот.

– Впрочем, у меня есть одна проблема, – продолжал Баров.

– Какая?

– Мне не нужны ярусоловы. Мой банк занимается внешним долгом. Мой банк не занимается рыбой.

Баров помолчал и добавил:

– Я мог бы отдать их в бербоут-чартер «Биоресурсу».

– И что же вам нужно взамен?

Баров улыбнулся. Улыбался он редко. Дело было все в той же искалечившей его пуле, прошедшей от нижней челюсти к предглазью. Усилия лучших пластических хирургов Израиля и Германии почти скрывали шрамы, но когда Баров улыбался, искалеченные лицевые мускулы тут же вздергивали губу вверх, обнажая не улыбку – оскал крупных белых клыков.

– Кесаревский нефтеперерабатывающий завод, – мягко сказал Баров.

– Но… это частная собственность Артема Сурикова.

– Частная собственность в России – это условность, Ольга Николаевна. И вот вам простой пример. Ведь вам, Ольга Николаевна, принадлежит треть комбината?

– Помилуйте, Данила, с чего вы взяли? Ничего мне там не принадлежит!

– Совершенно точно, – сказал Баров, – ничего. Ведь вы владеете не акциями завода, а акциями некоей компании, которая называется «Росско». Заводом владеет именно «Росско». Однако «Росско», в свою очередь, находится в доверительном управлении у корейцев, и вся система устроена таким образом, что если, к примеру, вы и Савелий Рыдник решите продать мне контрольный пакет «Росско», – Суриков может приказать корейцам продать акции собственно завода любой другой компании. Вот и выходит, что вы правы, что вашей собственности в комбинате ни копейки.

Подтверждение ее же собственного высказывания о том, что на комбинате ей ничего не принадлежит, почему-то сильно огорчило Ольгу Николаевну, и, чтобы скрыть огорчение, она поспешно набулькала в хрустальный стакан воду.

– Но я…

– Вы получаете с комбината деньги, хотите сказать вы? Вы не получаете денег. Все деньги крадет Артем. Я как бывший его партнер могу сказать, что прибыль комбината составляет не менее ста пятидесяти миллионов долларов в год. Сколько вы имеете вместо пятидесяти миллионов? Сдачу с мороженого. И даже сдачу он не может дать просто так – он взамен требует таких льгот, что получается, это не он платит вам деньги, это край платит деньги заводу.

Ольга Николаевна даже поперхнулась водой.

– То есть что вы имеете за свои акции? Вы имеете человека, который заставляет вас субсидировать его завод, и так как он понимает, что рано или поздно воровство выплывет наружу, он берет деньги, которые он получил с вашего завода, и на эти деньги пытается в Москве купить себе губернаторство.

Улыбка Барова была вырезана из пенопласта. Губернаторша дрожащей рукой потянулась за графином с водой.

– Вы знаете, – сказала губернаторша, – в сложившихся обстоятельствах я могу продать вам мою долю в «Росско».

– Ваша доля в управляющей компании «Росско» не стоит ничего, потому что управляющая компания «Росско» не распоряжается акциями завода. Однако «Росско» должна вашим компаниям. Вот эти долги я готов купить.

– Зачем?

– «Росско» должна «Биоресурсу», а завод должен «Росско». Я намерен обанкротить сначала «Росско», а потом сам завод. И я хочу это сделать через ваши долги, чтобы все видели, что я банкрочу завод с вашей санкции.

– И за сколько же вы готовы купить долги?

– За три миллиона долларов. По номиналу.

– Вы смеетесь, Данила Александрович. Вы только что сказали, что прибыль завода составляет сто пятьдесят миллионов долларов в год и что моя там треть. И вы мне предлагаете продать все за три миллиона долларов.

– Ольга Николаевна, я думаю, вы понимаете, кто именно на самом деле науськал прокурора Андриенко на ООО «Лада». Я вас уверяю, что Генеральная Прокуратура может в пять минут установить и арестовать настоящего владельца этого ООО.

– А ярусоловы?

– Вы мне долги, я вам – ярусоловы.

И в эту секунду Ольга Николаевна сообразила одну простую вещь. Компания «Биоресурс», занимавшая все правое крыло администрации губернатора, получала ярусоловы после решения арбитражного суда о банкротстве «Росско». И до решения арбитражного суда о банкротстве Кесаревского НПЗ. Ничто не мешало Ольге Николаевне переменить свое мнение о судьбе НПЗ в промежутке между этими двумя событиями. Банкротство – это война, которая ведется административным оружием, а кто выигрывает в такой войне? Тот, кто поставляет это оружие сторонам.

И если благосклонность губернской власти к москвичу Барову была оценена последним в десять пятнадцатимиллионных ярусоловов, то ничто не мешает второй стороне конфликта заплатить вдвое больше… Хотел Суриков стать губернатором или нет, это еще неизвестно, но вот предъявить ему это желание можно будет наверняка.

– Господи, Данечка! – всплеснула руками Ольга Николаевна, – да неужели вы думаете, я буду помогать этому скоту? Мало того, что он меня обворовывал, так даже сына на работу не взял! Сыночка моего, он пять лет на Западе учился, а он… Господи, Данечка, как наконец приятно иметь дело с порядочным человеком вроде вас….

Данила Баров давно откланялся и ушел, а губернаторша все сидела в руководящем кресле. Пухлые ее пальцы теребили столешницу. Дверь скрипнула, в кабинет вошел секретарь.

– А охранники-то, охранники его, – зашептал он возбужденно, – вы видели охранников этого Барова, Ольга Николаевна? Оливковые! По-русски не говорят!

* * *

Кесарев. май 1996 года

Данила навсегда запомнил этот день. С утра они запускали установку гидроочистки дизельного топлива: та не работала больше года, и весь дизель, которым торговал завод, имел чудовищное содержание серы – один процент против нормативных ноль целых две десятых.

Установка заработала к полудню. Старые рабочие, чумазые и перепачканные, подходили к такому же чумазому директору и обнимались с ним.

– Ну Данила, ты наш! – говорили они.

В заводоуправлении накрыли небольшой стол, и уже раздавались первые тосты, когда Данила приказал подавать машину.

– Ты куда? – спросил его главный инженер.

Данила поглядел на часы.

– Я скоро вернусь. Дашу из школы заберу и вернусь.

Данила заехал за Дашей в час пятнадцать. Школьники только-только начали расходиться. Одних забирали родители, другие играли на школьном дворе в «резиночку». Классная руководительница заметила кортеж Милетича и поспешила навстречу.

– Здравствуйте, Данила Александрович, – сказала она, чуть скованно сторонясь охранников, – вы что, не улетели в Москву?

– Почему я должен лететь в Москву?

Учительница удивилась.

– Но… ваш шофер, который забрал Дашу. Он сказал, что вы вместе летите в Москву.

Мир обрушился вниз, как разбитый камнем аквариум. Учительница глядела на него удивленно и немножко испуганно. За ее спиной девочка с косичками прыгала по асфальту.

– Когда это было? – услышал Милетич свой собственный голос.

– Два часа назад.

* * *

Вся городская милиция была поднята на ноги спустя пять минут. Заводская охрана вместе с ментами перекрыла дороги из города и аэропорт.

Классная руководительница рыдала на коленях перед Милетичем. По ее словам, похититель приехал за Дашей на том самом черном «Мерседесе» с номерами администрации края, на котором всегда ездил сам Милетич, кто же в школе не знал «Мерседеса» Милетича? Из трех городских «Мерседесов» два принадлежали Даниле. Более того, и сам похититель ей был прекрасно известен: это был один из водителей Данилы, по имени Петя Ушенко, смешливый и голубоглазый. Он работал у Данилы уже два месяца, и Даша села к нему в машину без малейших колебаний.

Через полчаса в школу прибыли все городские силовики, включая начальника УФСБ по краю. Это был невысокий расплывшийся человек, и серые его глаза глядели безмятежно сквозь Милетича.

– Вы кого-то подозреваете? – спросил начальник УФСБ.

– Чехов.

– Ах да. Вы же им что-то не заплатили.

Милетич помолчал, потом спросил:

– А где Рыдник?

Чекист развел руками.

– Он вчера улетел в Чечню. Выкупать наших омоновцев.

К двум часам Данила добился решения о блокаде морского порта. Нельзя сказать, чтобы поиски совсем не дали результатов: труп Ушенко, убитого выстрелом в затылок, нашли под откосом Приморского шоссе. Внизу на мелководье под скалами плавал колесами кверху пустой «мерседес».

Эта находка развеяла последнюю надежду Милетича на то, что все произошедшее есть глупое недоразумение и что придурок водитель повез дочку босса покататься по сопкам.

В четыре часа новость о похищении дочери генерального директора нефтезавода передали по телевидению; Данила плакал и бился на руках у Сурикова. Артем взял на себя руководство ментами и насильно запихал Данилу в машину. Когда они доехали до дома, они обнаружили у ворот два серебристых «Ниссан-мурано» и около них – Руслана Касаева с охраной.

– Данила Александрович, – сказал Руслан, – наш род и наши дети – все для мужчины. У тебя большое горе, я слышал. Поверь, это не моих рук дело. Тот долг, который на тебе, он не передо мной, он перед другими людьми.

– Сколько? – спросил Данила.

– Данила Александрович, я ни при чем в этом деле. Это мой город, и мне здесь жить. А те, кто это сделал, это не их город. Если я смогу стать посредником, я…

– Я заплачу, – сказал Данила, – я заплачу твои гребаные полтора лимона. Но передай Халиду: если он хоть пальцем тронет мою дочь, на вашу долбаную Чечню по ошибке сбросят атомную бомбу.

* * *

Руслан поторопился предложить свои услуги; неделю от похитителей не было ни слуху ни духу. Милетич сходил с ума. Полковник Рыдник по-прежнему был в Чечне. Он прилетел на пятый день, провел в Кесареве три часа и улетел обратно тем же бортом, оставив Данилу на попечение майора Осокина.

– Если они не выходят на связь, значит, они увезли ее из города. Они позвонят не раньше, чем она окажется в Чечне, – объяснил Рыдник свой отъезд.

Звонок раздался на девятый день. Он разбудил Данилу, и Данила не сразу понял, что это не сон. Милетич схватил трубку, и в ней раздался отчаянный детский крик:

– Папа! Папа!

– Даша!

Трубка замолкла, а потом вместо Дашиного крика послышался низкий голос с идеальным московским произношением. Халид всегда говорил без акцента, когда ему не надо было строить из себя перед посторонними дикаря с гор. Только строение фраз и мыслей всегда оставалось у него кавказским.

– Ты неправильно себя повел, Данила. Ты был должен полтора. Теперь ты должен пять. Ты все понял?

– Я все понял, – сказал Данила. – Тебе Руслан передал мое условие?

Трубка в его руках омертвела с едва слышным щелчком.

* * *

Через пять минут Данила из машины позвонил Сурикову. Тот как раз вел утреннее совещание: раньше, до похищения дочери, совещания вел Данила.

– Халид позвонил, – сказал Данила.

– Ты начал переговоры?

– Я сказал, что заплачу.

– Сколько?

– Пять миллионов.

– Но это абсурд. Даже если мы ему должны, он говорил – полтора…

– Я заплачу пять миллионов, – сказал Данила, – эти деньги мне нужны сейчас. Наличными.

– И откуда ты их возьмешь?

– Ты с дуба рухнул, Артем? Это мой завод!

– Это мой завод, – сказал Суриков. – Моей фирме принадлежит контрольный пакет этого завода, а ты всего лишь мой наемный менеджер. Я мог позволять тебе управлять моим имуществом, Данила, но я не могу позволить, чтобы ты сначала делал управленческие ошибки, Данила, а потом расплачивался за них моими деньгами. Я не могу позволить, чтобы за моей спиной ты договаривался неизвестно о чем с чеченскими бандитами…

– Ах ты сука!

– Данила, я не знаю, действительно ли у тебя похитили дочь или это просто твой способ вынуть деньги из моего кармана на пару с чеченцами. Но…

Данила бросил трубку.

В кабинете Сурикова все глядели на директора круглыми глазами. Потом потихоньку засуетились, собрали бумаги и заспешили по своим делам.

– Как же это, Артем Иванович? – потрясенно промолвил главный инженер.

– Не бойся, – доверительно прошептал ему на ухо Суриков. – Данила сам просил меня это сделать. Ну не хочет он платить за свою дочку пять миллионов. Вот мы и разыграем перед чехами спектакль – он хочет, а я не даю…

– Но как же… – главный инженер был изумлен еще больше.

Суриков пожал плечами с досадой.

– Вот не представляю, – сказал Артем, – уж казалось, он так ее любил, так… я бы сам за нее сколько угодно отдал. А Данила – нет. Данила решил их развести.

* * *

Джип Милетича остановился у заводской проходной в девять пятнадцать, и Данила, выскочив, бросился вверх по ступеням.

Охранники у «вертушки» преградили ему путь.

– Вас не велено пускать, Данила Александрович, – заявил старший по смене.

– Почему?

– Есть приказ о вашем увольнении.

В девять двадцать пять машина Милетича остановилась у здания УФСБ по краю, и белый от гнева Данила влетел в кабинет Вячеслава Игоревича. По пятам за ним бежал Егор Осокин.

– А вот и вы, Данила Александрович, – радостно приветствовал его генерал, – хорошо, что вы пришли. А то тут к нам поступил сигнал. Весьма тревожный сигнал со стороны руководства завода о мошенничестве. Есть такая версия, что вы вместе с чеченцами разработали схему якобы похищения вашей дочери, чтобы выманить у акционеров деньги…

Милетич вышел из здания УФСБ спустя три часа, и эти три часа были роковыми. Уже потом Данила узнал, что именно за это время Артем Суриков провел совет директоров и уволил с завода главбуха и коммерческого директора, которые были безусловными ставленниками Милетича.

На улице сверкало неправдоподобно яркое майское солнце, и с высоких ступеней серого здания с вечно занавешенными окнами был виден синий треугольник моря. Данилу вели под руки двое – начальник его личной охраны и майор Осокин. Осокин был потрясен не меньше Милетича.

– Что же это, – говорил чекист, – ошалело разводя руками, – Данила, кто же это мы? Где же это мы…

И в этот момент у Данилы зазвонил сотовый. Милетич взял трубку.

– Данила? Ты приготовил деньги?

– Послушай, у меня тут некоторые проблемы…

– Я слышал о твоих проблемах, коммерсант. Это все фуфло. Ты с Артемом договорился развести меня, так? Ты мол, да, а Артем, мол, нет. Я знаю, кто из вас владелец завода. Я знаю, кто из вас главный. Ты соберешь пятерку в течение двух дней, или я пришлю тебе уши дочери. Если ты не соберешь пятерки за неделю, я пришлю тебе ее голову.

* * *

Наутро после свадьбы Мила проснулась раньше мужа. Руслан лежал, крепко обняв ее, как шестилетний ребенок обнимает коробку с игрушками. Широкая спальня была залита солнцем, и лучи его сверкали на тонком золотом кольце, обхватившем безымянный палец чеченца.

Электронный будильник на столике показывал безумное время: двенадцать сорок, и тут же, напоминанием о времени, лежала красная кожаная книжечка с паспортами и билетами на дневной рейс.

Мила тихонько высвободилась из объятий спящего мужа и побежала проведать бабушку.

Бабушка спала. В доме было по-прежнему необыкновенно тихо, и только когда Мила возвращалась через столовую, она услышала в гостиной легкий ритмичный скрип, словно кто-то делал тихую неспешную зарядку.

Мила заглянула в гостиную и увидела одного из охранников мужа, молодого паренька по имени Ломали. Он молился, то поднимаясь, то опускаясь на колени на обращенном к Мекке коврике. Он закончил довольно быстро, сошел босыми ногами с коврика, свернул его и обернулся к Миле. Раньше она почти никогда не говорила с этим человеком: он понимал по-русски хорошо, но говорил с жестким гортанным акцентом, делавшим его речь чужой и неприятной.

– Вам понравилась свадьба? – сказала Мила.

– Какая свадьба? – спросил молодой чеченец.

Мила недоуменно сморгнула.

– Моя свадьба. Моя и Руслана.

– Это была не свадьба, а попойка, – ответил Ломали.

Мила внимательно посмотрела на молодого чеченца. Ему было восемнадцать, а может, и семнадцать, и черты его смуглого лица были настолько тонки, что его можно было принять за переодетую девушку.

– А как должна выглядеть свадьба?

– Как ты можешь выйти замуж за мусульманина, если ты не приняла ислам? – спросил Ломали. Помолчал и добавил: – Женщины и мужчины на свадьбе должны веселиться отдельно друг от друга, а потом они должны произнести молитву для хозяина свадьбы и разойтись. Разве это свадьба, когда по сцене скачет американская шлюха, а мужчины топчутся вместе с обнаженными женщинами и только что не топчут их, как баран овцу? Как ты думаешь, был ли хоть один гость на этой свадьбе, который вспомнил, когда наступило время намаза? Или что Аллах запретил вино? Может, на этой свадьбе и был губернатор, но Аллаха там не было. Это не свадьба мусульманина, это вечеринка неверного.

– Мой муж не очень-то соблюдает все ваши установления, – сказала Мила.

– Он живет без страха перед Аллахом, – ответил Ломали, – и если ты хочешь, чтобы он был спасен, научись молиться и научи его, потому что в Судный День у врат ада неверные скажут: «О, если бы и мы были мусульманами».

– Что же, все неверные отправятся в ад?

– Да.

– А если они были добрые люди и совершали хорошие поступки?

– За их хорошие поступки Аллах даровал им награду на этом свете. А в Судный День они будут отвечать за свое неверие.

– Если вы такой уж правоверный мусульманин, почему же вы не ходите в мечеть? Руслан ездит по пятницам в мечеть, а вы с ним никогда не ездили.

Ломали глядел на молодую женщину, и глаза его на тонком юном лице были глазами столетнего старика.

– Зачем мне ездить в проклятое место? – спросил Ломали. – Эта мечеть построена с дозволения Иблиса, а ее имам-хатыб держит собак и дает деньги в рост. Он не мусульманин, он стукач. Ваши чекисты так боятся нас, что хотели бы завербовать самого Аллаха. Так как это невозможно, им приходится вербовать тех, кого они считают его слугами.

Когда Мила вернулась в спальню, Руслан уже проснулся. Он лежал навзничь, закинув руку за голову, и при виде Милы его усталое лицо мгновенно преобразилось. Мила поскорее юркнула под одеяло.

– Ты где была? – спросил Руслан, немедленно поворачиваясь в свежих простынях.

– Я… я просто к бабушке ходила. Нам билеты принесли. Нам вставать надо.

Финиковые глаза чеченца глядели куда-то вдаль, туда, где на темно-синих волнах покачивалась белоснежная пятипалубная яхта Данилы Барова.

– Я передумал, – сказал Руслан, – мы поедем через неделю.

* * *

Прокурор Андриенко выехал на работу в час дня, с головой, гудящей с похмелья, и совершенно взбешенный.

Было совершенно очевидно, что и Андриенко, и Аркаша Наумов, который неделю назад пришел к прокурору с великолепным планом дербанки завода, не получат ничего или получат такую малость, что даже и говорить неприлично.

Его провели. Его использовали в темную, и все время, пока он плавил Сурикова, он работал, оказывается, не на себя, а на грабителя народа, которому, видите ли, понадобился завод.

Понадобился – прекрасно. Андриенке этот завод тоже нравится, и он имеет на него никак не меньше прав, чем Баров. Если на то пошло, то даже больше, потому что кто такой Баров? Олигарх и кровопийца, а Андриенко всю жизнь стоял на страже закона.

«Посмотрел бы я на тебя у себя в лагере», – подумал Андриенко и даже зажмурился. Картинка голого бритого Барова, покорно стоящего с раздвинутыми ногами, пока вертухай ищет у него в заднице, была нестерпимо яркой, Андриенке даже показалось, что он слышит за решетчатым окном лай лагерных собак.

Андриенко зажмурился и снова открыл глаза, но, увы, никакого голого Барова поблизости не наблюдалось. Прокурорский джип несся по узкому шоссе между морем и далекими сопками. Вдоль обочин тянулся первый зимний снег цвета дохлого минтая, и в воздухе пахло водорослями и прошедшим тайфуном.

Перед джипом неторопливо ехала антикварная «Тойота» с громыхающим прицепом, аккуратно затянутым брезентом. Шофер прокурора попытался уйти на обгон, чуть не влетел в лоб ехавшему навстречу корейцу и поспешно вильнул назад.

Особенно прокурору было обидно, что он не получил ничего – кроме обещаний поделиться прибылью – даже от Аркаши Наумова.

Прокурор выругался и посмотрел на часы. Он никуда не опаздывал, но злился из принципа. Конечно, если Баров извинится и предложит компенсацию… А если не предложит? Что делать тогда? Прекращать дело, не получив ничего с Сурикова?

Немыслимо. Дело приобрело всероссийский размах, он выставит себя на посмешище, да что на посмешище: то же самое начальство в Москве возьмет его за жабры и скажет: «Отпустил? Делись!» И как доказать, что отпустил просто так?

Попытаться чего-то с Сурикова стребовать? Так он, сволочь, не даст, потому что он лучше, чем кто-нибудь, понимает, в какую ситуацию попал Андриенко!

Ждать долю от Наумова? Но теперь, когда в дело пошли баллистические ракеты, было совершенно ясно, что Наумову с его двустволкой ничего на заводе не светит, – он и сам, небось, уже свалил с темы!

«Тойота» впереди въехала в лужу, и лобовое стекло джипа мгновенно облепило грязью.

– Да обгони ты эту гребаную тачку! – заорал прокурор.

Вот ситуация! Прекратить дело – все будут смеяться. Продолжать – все будут тоже смеяться. Полная потеря лица!

Повинуясь прокурорскому приказу, джип взвыл, наддал и пошел на обгон. Тут же навстречу из-за крутого поворота выскочил белый грузовой «мицубиси». Шофер прокурора бросил руль вправо, подрезая «тойоту». Скула прокурорского джипа разминулась с прицепом на миллиметр.

«Мицубиси» в панике вылетел на обочину, рассудив, что биться лучше о столбик, чем о встречную морду. Машины разминулись в сантиметре друг от друга, и все бы обошлось, но тут «Мицубиси» нарвался на кочку, потерял управление и съехал по склону вниз, в осеннее болотце, полное черной воды меж увядших кочек со снежными шапочками.

Прокурорский джип затормозил, и «тойота» за ним тоже была вынуждена остановиться. Прокурор выскочил на дорогу и побежал к «тойоте». Охранники поспешили за ним. Виталик бросился по склону к грузовичку. «Чего хлопочешь?», – подумал прокурор. Было ясно, что с грузовичком ничего не случилось, вон, только охромел.

Прокурор рванул дверцу «Тойоты», и оттуда вылез испуганный чернявый парень, то ли азербайджанец, то ли грузин, в глубоко надвинутой на глаза кепке.

– Ты как ездишь? – заорал прокурор, – ты куда глядишь, сука?

– А… я… – волновался парень.

Хлопнула дверь, и из «Тойоты» выпрыгнул пассажир. Тоже черноволосый. Выпрыгнул и заспешил вниз по склону.

– Ты куда? – заорал прокурор.

Черноволосый обернулся.

– Людям помочь, – сказал он, – может, расшибся кто.

– Стой! Документы!

– Мои документы? – сказал пассажир.

– И твои, и водителя!

Водитель покорно достал документы. Машина принадлежала ООО «Горка», и там же работал водитель Магомедов Али Гусейнович, год рождения – 1974, место рождения – город Буйнакск. Его спутник, Жухаев Аслан Увайсович, родился на два года раньше в селе Ачхой-Мартан Чеченской республики.

– Я тебя научу, как ездить, черножопый! Я тебя на пять лет упрячу! – орал прокурор.

Магомедов стоял спокойно, уперев глаза в асфальт, перечеркнутый сплошной разделительной полосой.

– Ты че лыбишься? Че глазами сверкаешь?

Магомедов молчал. Охранники прокурора молча переглянулись. Авария была небольшой, но за все, что произошло, полностью отвечал прокурорский джип. Он вышел на встречную на глухом повороте и пересек при этом сплошную разметку. Чудо еще, что никто не побился.

– Регистрация есть? – заорал прокурор.

– Какая регистрация?

– Обоих вас регистрация. Понаехали тут, черножопые!

И в эту секунду прокурор Андриенко узнал пассажира машины. Жухаев Аслан Увайсович. Ну точно. Один из охранников Руслана. Они встречались два месяца назад, на таможенном терминале. Тогда он стоял, поигрывая автоматом, как бывалый следователь поигрывает ручкой. В глазах прокурора вспыхнул охотничий блеск.

– В докумэнтах рэгистрация, – все так же не поднимая глаз от асфальта, сказал водитель.

Прокурор брезгливо перелистнул пачку засаленных бумажек. Регистрация и вправду была на месте, но это уже не могло остановить главного законоблюстителя края. Этот человек присутствовал при том, как его оскорбили. Этот человек был охранником того, кто оскорбил.

Ноздри Андриенко раздулись. До какого же дна докатились правоохранительные органы, что краевой прокурор вынужден лично разоблачать двух мелких чеченских бандитов, рассекающих по шоссе с липовой регистрацией и отбирающих рабочие места у коренного населения!

– Буйнакск – это что, Чечня? – спросил прокурор.

– Дагестан, – ответил второй кавказец.

На дорогу вскарабкались водитель грузовичка и охранник Андриенко, Виталик. Водитель грузовичка был крупный лысый старик в тренировочных штанах и ватнике. Виталик что-то настойчиво объяснял ему на ухо.

– Документы на груз, – потребовал Андриенко у Магомедова.

– Какые документы, а? Человек попросыл урожай перевезти…

– Чего везешь?

– Ну, картошку.

– Не нукай! Показывай!

– Товарыш началник, – жалобно протянул Магомедов.

Кавказский акцент в его голосе бил по обнаженным нервам прокурора.

– Ну чего стоите, – заорал Андриенко своим охранникам, – обыщите машину! Ездят тут, регистрация липовая, паспорта липовые! Пока мы тут этой мелочью занимаемся, важные дела горят! Самому до всего докапываться приходится! Ну!

Один из охранников прокурора нерешительно двинулся к прицепу.

– Я сам все покажу, товарыщ начальнык, – торопливо сказал Жухаев.

Плечи его горбились, когда он распускал завязки брезента. Под брезентом и вправду была картошка, – склизкая и гнилая. Руки чеченца ушли в картошку по локоть. В рваном пуховике и засаленных джинсах он выглядел совсем не так грозно, как с автоматом возле Руслана.

– Взять обоих, – сказал прокурор, – машину досмотреть.

О господи! Если бы Данилу Барова было б так же легко засадить в кутузку, как этих чернозадых придурков!

Щуплый чеченец ухватил что-то под картошкой и плавным движением развернулся к охранникам. Прокурору Андриенко понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что короткая черная штуковина в его руке – это автомат. У охранников этих мгновений не было. Дуло автомата засверкало венчиком огня, и на белую рубашку прокурора брызнуло чужой красной кровью.

Еще миг – и автоматная очередь разнесла прокурору голову. Та же очередь, не останавливаясь, прошила оцепеневшего водителя грузовичка.

Висхан Талатов – а это был именно он – кинул автомат спутнику и кивком указал на видневшуюся из овражка крышу «мицубиси».

– Проверь.

Второй чеченец проворно сбежал по склону. Висхан наклонился, достал из-под картошки еще один «калашников» и, передернув затвор, подошел к лежавшему навзничь прокурору. Нагнулся, вынул из мертвой руки документы – свои и водителя. Голова прокурора была как расколовшийся арбуз.

Один из охранников был еще жив. Из рассеченного пулей горла толчками выливалась кровь, и пальцы бессильно скребли по асфальту, пытаясь дотянуться до кобуры. Висхан присел над охранником, расстегнул у него кобуру, взял пистолет и несколько раз выстрелил в воздух.

– Если ты, русская собака, спрашиваешь у меня документы, – сказал Висхан, – сначала достань ствол.

Ботинок Висхана ударил охранника под подбородок, ломая шейные позвонки. Пальцы русского перестали скрестись по асфальту. Второй боевик выскочил из овражка, размахивая руками.

– Никого, – сказал он, – только куры.

– С курами не воюем, – ответил Висхан.

Поднял автомат и короткой очередью из трех выстрелов расстрелял джип. Две пули ушло в бензобак, и машина лениво задымилась. Еще три выстрела пришлись по грузовичку, и было слышно, как там кудахчут куры.

Секунду Висхан раздумывал, что делать с «калашом». Бросать его нужды не было. Если в городе введут план «Перехват» и возьмут их с прицепом, полным оружия, сброшенный ствол не облегчит их участь. Чем больше оружия – тем легче уйти. Это киллеры избавляются от оружия, диверсанты уносят его с собой.

Висхан опасался лишь одного: если русские не обнаружат ствола на месте преступления, они могут задать слишком много вопросов. Ну и пусть. Ответить они все равно не успеют.

Через мгновение зеленая «Тойота» сорвалась с места аварии. Джип разгорался все ярче и ярче. С того момента, как Висхан выхватил из-под гнилой картошки спрятанный там автомат, прошло пятьдесят две секунды.

* * *

После встречи с госпожой губернаторшей Данила Баров отправился на ланч в ресторан гостиницы «Империал».

Компанию ему составили министр транспорта Российской Федерации, задержавшийся на день в Кесареве после визита в Южную Корею, и сопровождавший министра южнокорейский посол.

По расписанию министр должен был улететь из Кесарева в половине первого, но никто особенно с ланчем не торопился. Самолет, который ждал министра в аэропорту, был частный Lear Jet Данилы Барова стоимостью пятьдесят два миллиона долларов.

Сотрапезники уже покончили с гребешком и приступили к десерту, когда к Барову подошел молодой человек со свернутой газетой в руках. Охранники Барова напряглись, но тот остановил их рукой.

– Не надо, – сказал Баров, – это генеральный директор Кесаревского НПЗ.

Министр транспорта откинулся на спинку стула, хмыкнул и сказал:

– Ну-ну. Крысы бегут с тонущего корабля.

Газета, принесенная Карневичем, шлепнулась на стол.

– Я пришел сказать вам, господин Милетич, – сказал Карневич, – что вы подлец.

Баров невозмутимо ждал, что будет дальше.

– Вы покупаете судей. Вы купили Кремль и прокурора. Вы устроили травлю на человека, который… который… но мало этого! Вы перешли все границы, есть вещи, которых порядочные люди не делают, они не лезут в личную жизнь…

– Если бывшая проститутка раздвигала ножки перед фотокамерой, при чем здесь я?

– Это не ваше дело, кто жена Артема Ивановича! Он… он сложный человек. Но он ее любит, и он имеет на это право! Это вы… вы не можете понять, что такое, когда один человек любит другого, вы, который отказался платить выкуп за собственную дочь.

Лицо московского олигарха стало безмятежным, как лицо вспарывающего себе кишки самурая.

– Это все? – спросил министр транспорта.

– Нет, не все! Я пришел сказать вам, что ничего, чего требует Андриенко, я подписывать не буду! Можете передать это своему холопу!

– Вот как? И чего же требует от вас Андриенко?

– Сами знаете!

Карневич повернулся и вышел вон.

– Один честный человек нашелся в городе, – сказал министр транспорта, – да и тот придурок.

– Он мне напомнил меня самого, – сказал олигарх. – Знаешь, некоторые мужчины женятся все время на одном и том же типе женщин. Вот у Артема так с генеральными директорами. Со мной получилось, и он выбирает таких же.

Баров помолчал и добавил:

– Он из Америки. Там до сих пор есть люди, которые думают, что земля круглая.

– А она не круглая?

– Нет. Она грязная и скрипит на зубах, – ответил олигарх.

* * *

Савелий Рыдник приехал на место расстрела в 12.15. Расследование убийства прокурора края подпадало под статью «центральный террор» и было прямой служебной обязанностью Федеральной службы безопасности. К полудню туман рассеялся. Сахарные головы сопок сверкали на солнце, и подтаявший лед на шоссе мешался с кровью.

Трупы еще лежали на шоссе, покрытые черной полиэтиленовой пленкой. Возле грузового «Мицубиси», задравшего ножку в канаве, почему-то бродили куры, и машины с мигалками забили всю обочину.

Начальник УФСБ по краю медленно обошел место происшествия, поднял брезент. В руке одного из мертвых охранников тускло блеснул табельный «макаров».

– Отстреливался? – спросил Рыдник.

Ответом ему было мертвое молчание. Рыдник поднялся с колен и обнаружил, что стоит в кольце следаков и начальников, и все они смотрят на него с каким-то недоуменным ужасом.

– Он мог ранить кого-то из нападавших? – повторил Рыдник и вдруг понял, что не стоило задавать этот вопрос.

– Он выпустил три пули, – ответил замначальника УВД. – Похоже, не попал. Вообще картина происшествия… очень странная.

– Убирайтесь, – сказал Рыдник.

– Что?

– Не топчи мне поляну. Это дело в компетенции ФСБ. Все вон, и журналюг прогоните!

* * *

Было четыре часа дня, когда Савелий Рыдник вошел в директорский кабинет Сурикова. Он три часа провел на месте расстрела, замерз и проголодался. Картина убийства складывалась не очень понятная. Видимо, машина киллеров стояла в засаде на обочине, и когда джип притормозил, ее объезжая, по нему выпустили пол-обоймы из АК-74. Так как стрельба велась по движущейся мишени, киллер промахнулся по жертве, но дальше начиналось что-то совсем странное. Вопреки всем инструкциям, требовавшим в таком случае прежде всего обеспечить безопасность пассажира, то есть нажать на газ и улепетывать куда подальше, охранники выскочили из машины и попытались открыть огонь. Возможно, машина была повреждена. Даже наверное повреждена и уже загорелась, иначе Андриенко ни за что бы не покинул ее. «Дурацкое покушение и случайно удавшееся», – подумал Рыдник. Даже автомат киллеры забрали с собой, демонстрируя явный непрофессионализм.

Суриков в кабинете совещался с редактором местой телекомпании. При виде генерала редактор поспешно откланялся.

– Тебе надо уехать, – сказал Рыдник, как только за посетителем закрылась дверь.

– Почему?

– Почему?! Вот почему!

На стол полетели снимки с места расстрела. Суриков растерянно уставился на залитое кровью, неузнаваемое лицо прокурора.

– Пять трупов, – заорал Рыдник, – пять! И еще грузовик с курами! Ты чем вообще думаешь, когда людей заказываешь? Это тебе не бензином торговать!

– Я?!

– Ты. Ты. Ты где такое дубье нашел, ты вообще понимаешь, что все чудом проскочило? Они вообще не должны были останавливаться, по инструкции! Если стреляют, охрана первым делом должна обеспечить безопасность охраняемого объекта, то есть по газам – и вперед! А они из машины полезли! А ну как они твоего киллера подстрелили б? Где бы ты был?

– Ты хочешь сказать, это я?

– А кто еще? Может, Данила?

– Да я клянусь…

Рыдник ласково взял партнера за галстук.

– Слушай меня, Тема, – сказал он, – слушай очень внимательно. Ты влип. Ты влип по самые ушки. Ты влип с Данилой, у которого ты отнял завод. Ты влип со мной, потому что ты обещал дать мне треть и кинул меня. Ты влип с губернатором, которому ты обещал то же самое. Ты даже копейку с «Лады» помылил себе, и ты влип с этой «Ладой». А еще ты влип с прокурором, и ты понял, что тебе никто не будет помогать, потому что ты не умеешь дружить. И тогда ты решил выпутываться сам. И начал с прокурора. Так вот, ты сделал одну ошибку. Расследованием этого убийства занимаюсь я. И я не буду отмазывать человека, который только что меня кинул. Если ты не хочешь сидеть, ты должен сделать две вещи. Первая – передать управление «Росско» указанной мной компании. Вторая – ты должен уехать. Ты понял?

– Я понял. Одним выстрелом двух зайцев, да? Андриенко с тобой воевал, ты убил Андриенко, а теперь еще хочешь повесить это на меня?

Рыдник усмехнулся.

– Повесить? Да мне достаточно это расследовать!

– Знаешь, в чем твоя ошибка, Савелий? Ты опоздал на день. Ты мог замочить Андриенко, свалить это на меня и прибрать к рукам завод, пока я буду бегать. Но сейчас ты этого уже не можешь сделать. Потому что иначе завод заберет Данила.

– Я могу договориться с Данилой.

– Ты никогда не договоришься с Данилой. Ты думаешь, Даниле нужен завод? Ему нужна моя шкура. Моя и твоя, потому что мы были вместе. Ты всегда брал с завода, сколько хотел, Савелий. Я тебе ни в чем не отказывал. Если ты меня выгонишь, на завод придет человек, который поклялся тебя уничтожить. Мы в одной лодке, Савка. Не бери меня на испуг. Я пуганый.

– Ты передаешь мне акции?

– Это твои акции, Савка. Я никогда с этим не спорил. Но я не могу в критический период менять структуру собственности компании. Давай преодолеем вместе этот кризис…

Суриков не договорил.

Рыдник повернулся, хлопнул дверью и вышел.

Суриков вздохнул и принялся набирать телефон губернатора.

* * *

Сурикову пришлось просидеть в приемной почти час.

Когда он зашел внутрь, губернатора в кабинете не было. Вместо него за низким кофейным столиком расположились двое: супруга губернатора и генерал-майор ФСБ.

Суриков на секунду приостановился.

– Садитесь, Артем Иванович, – сказала губернаторша, – наконец-то вы пришли не только к Федоровскому, но и ко мне. И как у вас смелости хватило сюда приходить! После всего, что вы говорили с экрана!

Суриков пожал плечами и сел.

– Я думаю, Ольга Николаевна, – сказал он, – пришла пора объясниться.

– Разумеется. Я очень хочу услышать, почему деньги, полученные под ярусоловы, пошли в Кремль, чтобы сместить моего мужа с должности.

– Ольга Николаевна, это ложь. Мы здесь все старые партнеры, и почти месяц нас пытаются поссорить и развести. Вчера стало ясно, кто хочет нас поссорить. Данила Милетич, он же Баров. Человек, который ненавидит всех нас.

Губернаторша и Рыдник молчали.

– Ольга Николаевна, я сожалею о наших взаимных разногласиях. Но я пришел с миром. Мы должны вместе держать оборону против Барова.

– Почему? – спросила губернаторша.

– Потому что это не только мой завод, это и ваш завод. Это ваша собственность.

– Если это моя собственность, я хочу ее получить, – сказал Рыдник.

– Господа, я никогда не отрицал, что акции ваши. Я всегда говорил, что мы партнеры. И в ваш счет, как в счет партнеров, я делал кучу выплат. Если на завод приходит Баров, все эти выплаты становятся хищениями. Вы оказываетесь в его руках. Я давал вам все, Данила вам не даст ни копейки. Это же человек, который собственную дочь пожадничал выкупить. Это человек, который развел всех нас!

– А прокурора убить он тоже тебя развел? – спросил Рыдник.

Суриков подскочил.

– Это… это неправда! Да у Андриенко полкрая врагов! Мало ли кто мог его убить, это… это… важно не кто его убил, а кого за это накажут!

– Вот именно, – важно промолвила губернаторша. – Может быть, Артем Иванович, вы и не убивали прокурора. Только проблема в том, что в результате всей этой истории вы в самом тяжелом положении. И если вы хотите, чтобы мы вам помогали, вы должны исполнить свои обязательства перед нами.

– Господа, я готов отдать акции, но не сейчас, не в момент, когда все с ног на голову…

– Артем, когда-то мы приняли твою сторону против Данилы. Ты обещал нам по трети завода, а выдал копейки. Если ты хочешь, чтобы мы тебе помогали – рассчитайся по старым обещаниям.

– Послушай, Савка. Вот ты говоришь – переведи счета. Ты предлагаешь мне японскую фирму. А наши управляющие – корейцы. Ты знаешь, как корейцы относятся к своим бывшим японским оккупантам? Ты знаешь, что наш управляющий родился в японском концлагере…

– Артем. Либо мы договариваемся с тобой, либо мы договариваемся с Данилой.

Артем Суриков подумал, вынул из кармана мобильный телефон и набрал номер управляющего корейским филиалом Highland National Bank.

– Господин Пак? Это Суриков. Я сейчас пришлю вам по факсу инструкции… Да, инструкции по передаче управления компанией.

* * *

Леночка Кроу была не единственным человеком, снабжавшим Данилу Барова информацией о состоянии дел в корейском филиале Highland National Bank. Поэтому уже через полчаса после того, как на стол господина Пака лег факс от Артема Сурикова, содержание этого факса стало известно московскому олигарху.

На следующее утро яхта Барова ошвартовалась в Пусане.

* * *

Южнокорейское общество устроено просто и эффективно, как муравейник. Корейцы – это техасцы Дальнего Востока. За ними нет тысячелетней аристократии, как в Японии, и тысячелетней империи, как в Китае. Их дипломаты считают деньги, как коммерсанты, и их коммерсанты умеют лгать, как дипломаты. Корейцы готовы заимствовать все, делать деньги из всего и подражать всему, и когда для достижения успеха им пришлось подражать стране, превратившей все ей захваченные области Кореи в один большой Освенцим, – корейцы лишь невозмутимо улыбнулись и, украв японские технические разработки, назвали свои фирмы так, чтобы они были похожи на названия фирм старинного врага.

Поэтому, когда посол Южной Кореи в России позвонил управляющему корейским отделением «Хайленд банка» господину Пак Вон У и предупредил его о визите московского олигарха Барова, – Барова приняли со всем возможным почтением.

Его охранников пропустили на пятнадцатый этаж стеклянной башни без досмотра, и первое, что увидел президент группы «Логос», войдя в приемную, – это самого господина Пак Вон У, склонившегося в низком поклоне.

В глубине души управляющий филиалом был в отчаянии. Кесаревский НПЗ был очень крупным корпоративным клиентом; русские небрежно обращались с деньгами, были щедры на вознаграждения, и уход Сурикова повлек бы за собой по крайней мере десять-пятнадцать миллионов долларов потерянной прибыли. Это означало, что господин Пак не сможет выполнить обязательств, взятых на себя перед акционерами банка. Его коллега два года назад в аналогичных обстоятельствах прыгнул из окна двадцатого этажа. Акционеры «Хайленд банка» были иностранцы, и из-за них Пак Вон У, конечно, не собирался выбрасываться из окна. Но лицо он все-таки терял, а вместе с лицом – надежду на то, что он останется во главе филиала.

Однако, когда господин Пак провел московского олигарха в свой кабинет, никто бы не заподозрил, что вчера этот человек лежал без сна и думал, следует ли ему самому подать в отставку. Кабинет управляющего был безукоризненно чист, на стене за стеклянными рамками висели памятные грамоты в честь сделок, закрытых корейским филиалом «Хайленд банка» под руководством господина Пак Вон У, и на тяжелом дубовом столе стояли фотографии жены и трех детей, которых господин Пак видел последний раз две недели назад, потому что, по примеру большинства корейских служащих, он работал по пятнадцать-шестнадцать часов в день, а ночевать шел в баню.

Теплый пар позволял расслабиться, забыться и проспать шесть часов, в течение которых девушки при бане успевали выстирать, высушить и выгладить безукоризненный рабочий костюм господина Пак Вон У.

Московский олигарх коротко пожал руку корейцу, – рукопожатие у него было поистине железное, несмотря на болезненный вид и хромую ногу, с трудом уселся в кресло и прежде, чем господин Пак успел предложить ему кофе или коньяк, заявил:

– Ваш банк управляет Кесаревским нефтеперерабатывающим заводом. Я хочу его купить.

Пак Вон У вежливо улыбнулся.

– И какова ваша цена?

– Двадцать миллионов долларов.

– Господин Баров, мне рекомендовали вас как богатого и делового человека. Вы, надеюсь, осознаете, что двадцать миллионов долларов – это чистая прибыль завода за полтора месяца работы?

– За сколько вы его готовы продать?

– Он не продается.

– На свете продается все, господин директор. Если вы продаете то, что вам не принадлежит, цена гораздо ниже.

– Акции завода принадлежат нашему банку. Точнее, они принадлежат дружественной банку компании «Санг-Си».

– Они не принадлежат вашему банку, потому что российская компания «Росско» может в любой момент их выкупить или приказать продать третьим лицам. Более того – вы только что получили от господина Сурикова указание расстаться с этими акциями. Вы все равно больше на них ничего не заработаете. Почему бы вам не продать их мне?

Пак Вон У помолчал.

– Это нарушение контракта, господин Баров.

– А как насчет нарушения закона, господин Пак?

– Я не нарушал закон.

Баров махнул рукой, и бывший с ним юрист молча подал ему портфель. Баров раскрыл портфель и вынул из него несколько скрепленных степлером платежек. Еще до того, как он протянул бумаги Пак Вон У, управляющий филиалом понял, что это копии документов, проходивших через Леночку Кроу.

– Суд будет другого мнения. Либо вы продаете мне завод, либо эти бумаги идут в полицию.

– Если я продам вам завод, эти бумаги в полицию принесет Суриков.

– Он не предъявит их никогда. Никто не доносит на себя самого.

Управляющий корейским филиалом «Хайленд банка» помолчал, размышляя о вечном. Вечного было много, и размышлять о нем можно было долго. Господин Пак вздохнул и сказал:

– Я сожалею, господин Баров. Я понимаю, что вы пойдете до конца, но я не имею права продать вам акции завода. Согласно договору, который я заключил с российской компанией «Росско», компания «Санг-Си» может продать акции только с согласия «Росско».

– Совершенно верно, – сказал Баров, – но вы можете продать мне саму «Санг-Си».

Кореец вежливо улыбнулся.

– Чисто теоретически, господин Баров, я мог бы это сделать. Но я вынужден указать вам, что это ничего не даст. Кому бы ни принадлежала «Санг-Си», право выкупа акций все равно останется за «Росско».

Баров кивнул.

– Вот именно, господин Пак. Даже если я стану владельцем «Санг-Си», господин Суриков тут же потребует от «Санг-Си» продать ему акции Кесаревского НПЗ. Если я откажусь, он обратится в суд, и вы прекрасно понимаете, что любой подобный иск я тут же проиграю. «Санг-Си» – это компания-пустышка. Поэтому я и предлагаю за нее двадцать миллионов долларов.

– Если вы считаете «Санг-Си» пустышкой, зачем вам ее покупать?

– У меня старые счеты с господином Суриковым. Я готов потратить эту сумму, чтобы устроить ему головную боль. Аспирин ему обойдется еще дороже.

– Сто миллионов, – сказал Пак.

– Двадцать пять.

Они сторговались на тридцати миллионах долларов. Корея есть Корея, а деньги есть деньги.

Господин Пак был рад отплатить неблагодарным клиентам их же монетой. В глубине души он сомневался, что такой человек, как Баров, купит управляющий оффшор Кесаревского НПЗ только для того, чтобы досадить врагу.

И он был совершенно прав.

Глава восьмая,

в которой олигарх Баров объясняет майору Яковенко, зачем он захватывает заводы, а майор Яковенко объясняет олигарху Барову, зачем он надпиливает пули

Начальник группы управления «С» майор Александр Яковенко наблюдал, как бойцы выполняют учебные стрельбы на фоне обстановки, имитирующей специальную операцию, когда караульный доложил о ЧП: у ворот базы появился «Мерс» с машиной сопровождения, и вышедший из «Мерса» человек потребовал встречи с майором Яковенко.

Человек не представился и себя не назвал. «Личка», бывшая с ним, предъявила разрешение на ношение оружия на русском языке и документы на иврите.

Поглядеть на израильских спецназовцев было любопытно всем, и когда майор вышел за ворота, закончившие тренировку бойцы забили караулку.

Посмотреть было на что. В двух метрах от глухих ворот абсолютно секретной базы стоял, как ни в чем не бывало, новорусский «Мерс», и на капоте его сидел высокий худой человек в сером костюме и с палкой в руках. В темно-русых волосах пробивалась ранняя седина. За ним стояли два оливковых курчавых охранника в расстегнутых прямых плащах и с проводками в правом ухе. При виде охранников майор подобрался, как подбирается породистый пес при виде пса из другой стаи.

– Здравствуйте, Александр Евгеньич, – сказал незнакомец, – меня зовут Данила Баров. Я глава промышленной группы «Логос». Мне требуется помощь вашего подразделения.

Причина, по которой майор Яковенко не взял рацию и не отдал приказ о задержании иностранных вооруженных лиц, была проста:

группа «Логос» вот уже три года оказывала серьезную помощь управлению. Банк оплачивал спецтехнику, хирургические операции и отдых сотрудников. Го д назад, когда двое ребят погибли в Чечне, банк выплатил вдовам по пятьдесят тысяч долларов. Банк охотно брал на работу бывших бойцов управления. Но сейчас холодная отчужденность банкира неприятно поразила Яковенко. Он представлял себе таинственного главу холдинга (а ходили слухи, что «Логос» полностью контролируется каким-то одним молодым и наглым олигархом) куда более приятным человеком.

– У вас что, кого-то в заложники взяли? – спросил майор.

– Нет. Мне просто нужна вооруженная поддержка для выполнения решений суда.

Пальцы майора по старой привычке перебирали мусульманские четки. На этот раз четки были голубенькие, и на них не хватало двух бусин.

– Прямо и второй поворот налево, – сказал Яковенко.

– Это что? – не понял олигарх.

– Это супермаркет, – ответил Яковенко, – тебе ведь туда нужно? Прямо и второй поворот налево. Там такими большими буквами будет написано «супермаркет». Здесь где-нибудь написано супермаркет? Здесь вообще над воротами чего-нибудь написано?

Воздух вокруг Барова, казалось, вот-вот готов был превратиться в жидкий кислород.

– Я пришел куда надо.

– Ну, если ты не хочешь идти в супермаркет, можешь идти в задницу.

– Ты меня не помнишь?

Яковенко внимательней посмотрел на банкира. Он не припоминал из своих знакомых ни одного, кто бы ездил на «шестисотом» с джипом сопровождения, носил часы за сто тысяч долларов и демонстративно пользовался услугами иностранных наемников.

– Семнадцатое мая девяносто шестого года. Две сожженные «бешки». Твои раведчики вытащили раненого из ущелья.

– Помню. Ты назвался охранником какого-то дальневосточного коммерсанта.

– Я был не охранник. Охранник погиб в бою.

Александр Яковенко помолчал. Потом сказал:

– Иностранные спецслужбы не имеют права находиться на территории Российской Федерации с оружием в руках. Если ты не хочешь, чтобы мы перестреляли твою охрану – уезжай.

Банкир кивнул и повернулся, чтобы сесть в машину. Оливковый охранник распахнул перед ним дверь.

– Ты где служил? – спросил Яковенко, обращаясь к охраннику.

Тот даже бровью не повел, а банкир ответил:

– «Автахат Ишим». Они из Израиля.

– Они что, по-русски не понимают? – удивился майор Яковенко, все знакомые евреи которого прекрасно говорили по-русски.

– Не понимают. Они сефарды.

– Ты что, не доверяешь русской охране?

– Не доверяю, – холодно подтвердил олигарх.

* * *

Майор Яковенко, в одних камуфляжных штанах и босой, стоял посереди огромной каюты и меланхолично глядел в окно на серый тяжкий туман, летящий над морем. Каюта простиралась от правого борта до левого: итого двенадцать метров в ширину. На кровати, забросанной пуфиками и подушками, можно было посадить МИ-8. Изогнутые светильники напоминали рога драконов, туалетный столик был отделан позолотой и малахитом, и в каюте, в дополнение к двум сортирам, обнаружились два джакузи.

Самое странное было то, что на этой императорской постели майору приснился кошмар, который всегда снился ему накануне неудачных операций.

Яковенко упал на кулаки, отжался двести раз, с вожделением поглядел на «калашников», утонувший в персидском ковре, и шагнул из каюты в поисках хозяина яхты.

Когда его группу вчера привезли на яхту прямо с военного аэродрома, была ночь, все устали и хотели спать, и Яковенко с трудом разглядел, к какой-такой посудине они причалили. Понял, что яхта. Рекогносцировку проводить не стал. Чай, ночевать привезли, а не штурмовать.

Холл, отделанный красным деревом, плавно переходил в гостиную с камином, библиотекой и роялем, осененным растущими в кадках пальмами. Рояль, таким образом, стоял в кустах, и надо сказать, что в кустах он совершенно терялся.

Тут же в холле обнаружилась винтовая лестница, которая привела майора в еще одну гостиную, которая отличалась от предыдущей лишь отсутствием рояля и наличием огромного биллиардного стола.

В гостиной на третьей палубе во всю стену висел огромный плоскоэкранный телевизор, и пол перед ним был покрыт коврами, шкурами и подушками. В подушках валялись человек двадцать в камуфляже и сопереживали футбол. «Тоже наемники» – отметил про себя Яковенко.

На четвертой палубе располагался тренажерный зал, и там-то Александр и нашел хозяина. Данила Баров, в одних белых штанах, перебрасывался мячиком с капитаном яхты. Израильские охранники застыли поодаль.

Коротко зазвонил телефон, Баров бросил мяч и начал разговаривать по-английски. Он расхаживал из угла в угол, подволакивая правую ногу. Яхта внезапно выскочила из туч, и зимнее короткое солнце засияло на русых волосах и белой коже олигарха.

Александр вынужден был признать, что для своих лет хромой бизнесмен выглядел неплохо: гладкое, без жира тело, плоский живот с белой дорожкой сбегающих к паху волосков. Но мускулы Барова были как воздушная кукуруза: форма есть, а силы нет. Яковенко сомневался, что Данила Баров может убить или всего лишь покалечить человека. Руками, разумеется. Что он может убивать языком, Яковенко не сомневался.

Баров кончил говорить по телефону, мазнул взглядом по четкам в руках майора и приветливо кивнул.

– Как добрались?

– Нормально, – сдержанно ответил Яковенко.

– Хочешь? – Баров обвел рукой расставленные вдоль иллюминаторов тренажеры.

– Я ими не пользуюсь, – сказал Яковенко.

– Почему?

– А ты пользуешься резиновыми женщинами?

– А. а… разочарованно протянул олигарх, прищурился и добавил:

– Кстати, спасибо за совет.

– Какой?

– Ты мне сказал идти в задницу. Я рассудил, что самая большая задница – это ваш начальник. Так оно и оказалось.

Яковенко сжал зубы. В глубине души он был вполне согласен с таким определением генерала Терентьева. И по причинам, куда более веским, чем те, что имелись у олигарха.

– Завтракать хочешь? – спросил Баров. – На третьей палубе накрыт стол. Я там буду через полчаса, но он вообще накрыт.

Яковенко кивнул и вышел из тренажерного зала. Завтракать он не пошел, а вместо того оделся и вышел на палубу. Яхта шла ходко, делая не меньше двадцати пяти узлов и оставляя за кормой два рога белой пены. Ни берега, ни неба не было видно: все заволокло сплошным туманом, и по морю ходили волны с барашками. Два бешено вращающихся радара на верхушке яхты тонули в серой мгле, и чуть выше их угадывались очертания двух флагов: американского и бело-золотого, с эмблемой группы «Логос».

Яковенко был на палубе не один: рядом курил человек в камуфляже. Нашивка на рукаве свидетельствовала о его принадлежности к внутренним войскам, а погоны изобличали подполковника. При виде Яковенко вэвэшник повернулся, приветственно взмахнул рукой и сказал:

– Петр.

– Александр, – представился Яковенко, не называя ни звания, ни рода войск. Внезапно он вспомнил, как фамилия подполковника. Его звали Исенин, и Яковенко видел его один раз живьем и дважды – по телевизору. Два года назад, в Чечне, в день своего рождения, майор Исенин со товарищи отправился за бабой. Они вышли на дорогу и заметили ехавший навстречу «Уазик». Они стали стрелять по «Уазику», но были пьяны и не сразу попали. Когда наконец они убили шофера, «Уазик» остановился, и выяснилось, что баб в «Уазике» нет. Зато там были дети: девочка полутора месяцев и мальчик восьми лет. Исенин приказал расстрелять всех, включая девочку. Так как дядя одного из пассажиров был из службы безопасности Кадырова, дело дошло до суда.

Присяжные оправдали Исенина и его людей.

Александр Яковенко никогда не верил в искалеченную войной психику. Он скорее считал, что близкая смерть действует как катализатор. Если человек был нормальный, он нормальным и останется. А если в человеке была какая-то кривизна, то да, точно, на войне он совсем тронется. В конце концов, большую часть своей истории человечество только и делало, что резало друг друга. Почему-то все эти Цезари и Атиллы не страдали от афганского, вьетнамского или чеченского синдрома.

Майор Яковенко также не верил в мирных чеченцев. Не бывает мирных людей в стране, где против тебя воюет весь народ.

И все же он без всякого снисхождения относился к людям вроде Исенина. Свою собственную коллекцию чеченских ушей, одну из самых обширных в России, Яковенко отклонением не считал. Детских ушей там не было.

При виде Исенина майору стало совсем погано, так же погано, как вчера, когда его вызвали в кабинет к начальству и срочно озадачили этой поездкой. Попытка тут же заявить о командировке в Чечню успеха не принесла: генерал Терентьев раскричался так, что было ясно: Родина желает, чтобы майор Яковенко и его люди были завтра на Дальнем Востоке, а желает этого Родина потому, что Данила Александрович Баров просил прислать именно майора Яковенко.

Но даже в страшном сне майор не мог представить себе, что командировка на предмет захвата какого-то заводика обернется путешествием на белобокой посудине ценой в полтора эсминца. В голове вертелись какие-то злобные и потому детские мысли. Нагадить на пол в каюте. Бросить в джакузи гранату.

Самое же удивительное заключилось в том, что ночной кошмар не давал майору покоя. За много лет игры в покер со смертью он научился предугадывать вежливый стук в дверь. И сейчас темное, непонятное предчувствие беды лезло в душу, мешаясь с классовой ненавистью, а возможно, и проистекая от нее.

От нечего делать Яковенко принялся планировать, сколько минут ему и его людям хватит, чтобы взять яхту и зачистить всех на борту, включая, между прочим, жирного подполковника Исенина. Вот это будет операция так операция: и точно с катастрофическим итогом.

От раздумий его оторвал помощник капитана. Нещадно мешая русские слова с родным английским, помощник сообщил, что мистера Александра ждут на третьей палубе.

На покрытом белоснежной скатертью столе дымилась чашка черного кофе, и Данила Баров мазал свежий круассан маслом и джемом. Чересчур длинная челка была зачесана наверх, открывая еле видный звездчатый шрам чуть ниже и правее глазницы.

Яковенко хорошо помнил осколки кости, которые восемь лет назад торчали наружу из этого лица. Он не знал, что на свете есть деньги, способные превратить эти осколки в маленькое аккуратное пятнышко. У одного из офицеров его группы, полгода назад попавшей в засаду под Назранью, таких денег не было: офицер до сих пор дышал через пластмассовые трубочки.

Яковенко сел и вытащил из кармана четки. Пальцы привычно заскользили по бусинам. Безмолвный стюард тут же бросился наливать ему кофе.

– Это правда, что ты всегда надпиливаешь пули? – нарушил внезапно тишину Баров.

– Да.

– Чтобы убить наверняка?

– Это не самый лучший способ убить наверняка, – ответил Яковенко, – при стрельбе очередями это уменьшает кучность.

– Тогда зачем?

– Для счета. Чтобы было ясно, кто убит моей пулей, а кто нет.

– И зачем тебе считать трупы?

– Каждый человек любит что-то считать. Ты считаешь доллары, а я – трупы.

Льдистые глаза олигарха глядели прямо в глаза Яковенко, и майору захотелось отвести взгляд.

– Смотри. Кесаревский НПЗ.

Берег тонул в глубоком тумане, и только где-то вверху горел яркий, словно у статуи Свободы, факел.

– Странно, – сказал Баров, – факел один.

– А сколько должно быть?

– Два. Один погас. Сейчас снова зажгут.

– А что сжигают в факелах?

– Все, что не смогли переработать. Чем хуже менеджмент, тем больше сжигают. Через год этого не будет.

Кофе был восхитителен, как и булочка. Весь этот корабль был как маленький кусочек Америки, вырезанный и наклеенный на карту возле российского берега, и от этого кусочка майора тошнило.

– Так я понимаю, цель – именно Кесаревский НПЗ, – сказал Яковенко.

Баров кивнул.

– И какова программа концерта?

Олигарх поглядел на часы.

– Через полчаса мы встанем на рейде. Решение суда у меня с собой. После этого мы берем судебного пристава и с ним заходим на завод.

– А кто завод охраняет?

– Никто. Нас не ждут.

Яковенко поднял брови. Только омоновцев, валявшихся на тигровых шкурах за соседней стенкой, было человек двадцать. А еще были люди Исенина. Не говоря уже о десяти офицерах ЦОН ФСБ. Кто ж берет борзых охотиться на мышей?

– И почему ты уверен, что нас не ждут?

– Тебе интересно?

– Хотелось бы услышать.

– Хозяин завода создал перекрестную схему владения собственностью. Заводом владеет корейская компания, которой отдает приказы компания русская. Если сменить владельцев корейской компании, ничего не будет, потому что русская компания имеет опцион на выкуп акций. Если сменить владельцев русской компании, тоже ничего не будет, потому что завод принадлежит корейской компании.

– И..

– Я сменил владельцев обеих компаний.

– Зачем?

– Идиотов надо учить, – усмехнулся Баров. – Если человек сделал дурную схему и думает, что она хорошая, он обязательно попадет.

– А что будет потом, когда мы возьмем завод?

– Ничего. Я договорился.

– С кем?

– Со всеми покровителями завода. С губернатором. С губернаторшей. С людьми в Москве.

– Если ты договорился, то к чему такая спешка?

– Потому что половина тех людей, с которыми я договорился, считает, что договоренность с одним человеком – это всего лишь повод передоговориться за большие деньги с другим. А другая половина – это стервятники, которые сами разорвут завод, дай им неделю, – и мне вовсе не улыбается выковыривать потом куски из их зубов. В этой стране нельзя договориться. Ни с кем. Можно только создать возможность и воспользоваться ею.

– И зачем тебе ЦОН ФСБ, чтобы взять завод, который никто не защищает?

– А зачем я езжу на «шестисотом»? Для понтов.

– Может, лучше нанять танковую бригаду?

– Танк я нанимал в прошлый раз. Человек стремится к разнообразию.

Кровь бросилась в лицо Яковенко. Его учили убивать одним пальцем. Его учили оставаться в живых там, где остаться в живых невозможно. Его учили служить Родине. Теперь, по приказу начальства, вместо того, чтобы воевать в Чечне, он и его люди оказывают эскорт-услуги хладнокровному негодяю, который провертел дырочку к чужому имуществу.

– Хорошо, – сказал Яковенко, вставая.

Кофе так и остался недопитым.

– Погоди, – бросил ему в спину Баров.

Майор повернулся.

– Сколько денег отдал вам генерал? – спросил Баров.

Майор молча перебирал четки.

– Понятно. Нисколько, – констатировал Баров, – сказал, что приказ есть приказ. А какая у тебя зарплата?

Яковенко глядел прямо перед собой – на темное дерево иллюминаторов и резной фарфор на столе.

– Теперь нормально. Пятнадцать тысяч рублей.

Баров расстегнул бывший с ним портфель и вынул оттуда несколько плотных зеленых упаковок. Первый и последний раз Яковенко видел столько долларов восемь лет назад, когда они взяли филиал Центробанка в Грозном. Тогда все эти пачки оказались фальшивыми.

– Раздели на всех, – сказал Баров.

– Я не продаюсь, Данила Александрович.

Баров помолчал.

– Это вечная проблема, – сказал он. – Тех, кто продается, не стоит и покупать.

Пальцы майора привычно скользили по бусинам. В голове почему-то вертелся похабный анекдот про блондинку, которая работала в борделе десять лет и умерла, узнав, что всем остальным за это еще и платят. Он получился, как та блондинка. Он убивал десять лет. Деньги, которые он держал в руках, равнялись его зарплате за половину этого времени. На этой яхте они казались чаевыми.

Майор повернулся и вышел на палубу. На деревянные лавки были набросаны пледы и подушки, рядом светился мощный обогреватель. Казалось, мороз не властен над кораблем олигарха: бутылка дорогого пойла на столе даже не замерзла. Вместо того чтобы выпить, майор хватил бутылкой о борт.

Предчувствие беды полоснуло по сердцу, как розочкой.

* * *

Звонок на сотовый майора Якушева раздался в два часа дня.

– Сергей, – сказал голос с чеченским акцентом, – мы закупили товар. Подъезжай к пяти. Понял?

– Понял.

* * *

Спустя полтора часа, когда уже близилось время вечернего намаза, в ворота одного из инженерных складов округа, украшенные замерзающими часовыми и надписью «в/ч 12713», въехал огромный трейлер с надписью ООО «Вартан» на боку и за ним – черный «ниссан-мурано» зампотеха.

Из внедорожника выбрался генерал Шлыков, а из трейлера – генеральный директор вышеупомянутого ООО, известный Шлыкову как Саша Колокольцев. Шесть миллионов долларов по контракту с «Вартаном» ушли со счетов округа еще три дня назад; три миллиона вернулись куда надо. Люди Колокольцева должны были приступить к работам на складе еще вчера, но накануне Колокольцеву позвонил зампотех. Он был не очень доволен тем, как командующий поделил трешку, и намекнул Колокольцеву, что если тот хочет продолжать взаимовыгодное сотрудничество дальше, то хорошо бы подумать о дополнительном подарочке.

Судя по всему, хабаровский коммерсант намек понял, – генерал Шлыков с удовольствием отметил, что в руке он нес чуть удлиненный алюминиевый чемоданчик.

В караулке только что сменившиеся часовые грели озябшие руки на чашках с дымящимся чаем. Командир части провел дорогих гостей в небольшую комнатку, где на столе между грубо напластанной рыбы уже стояла бутыль с косорыловкой.

Шлыков не сводил глаз с чемоданчика. В такой влезало миллиона два рублей, если в тысячерублевых купюрах.

– Это что? – спросил генерал.

– Подарок.

И раньше, чем командир части успел покинуть комнату, Колокольцев поставил на стол чемоданчик и поднял крышку.

– Какой красавец! – сказал командир.

В чемоданчике, аккуратно упакованный в поролоновые гнезда, находился комплекс «Гроза», он же ОЦ-14-4А, – индивидуальное штурмовое оружие, предназначенное для спецвойск и до сих пор по финансовым соображениям не состоявшее на вооружении армии и милиции. «Грозу» имели только Федеральная служба охраны и ОДОН внутренних войск МВД – бывшая дивизия им. Дзержинского. Выполненная на семьдесят пять процентов на базе АКС-74У и гранатомета ГП-25, «Гроза» имела схему компоновки, скорее соответствующую натовским, нежели российским стандартам, и собиралась из модулей самим стрелком в зависимости от обстоятельств. У «Грозы», которая лежала в чемоданчике, гранатомет и оптика лежали отдельно, а глушитель был навинчен на ствол. Порядковый номер 59, выбитый на корпусе автомата, показывал, что оружие происходит еще из первых опытных партий.

Генерал Шлыков даже задохнулся от возмущения. Оружие было, бесспорно, красивым и очень редким. Но он рассчитывал вовсе не на такой подарок! А то, что при разговоре присутствовал третий, мешало Шлыкову объяснить хабаровскому коммерсанту, куда он может засунуть свое ружьишко.

Колокольцев меж тем достал автомат из поролонового гнезда, вставил обойму и передернул затвор.

– Дай подержать, – попросил командир части.

Халид вскинул автомат и выстрелил два раза. Хлопки получились неожиданно громкими – все-таки никакой глушитель не может эффективно работать на оружии, предназначенном для стрельбы очередями. Халид перешагнул через трупы и взялся за ручку двери, ведущей в караулку.

На часах Халида была половина пятого. По графику операции в его распоряжении было два часа и сорок три гектара инженерных складов.

* * *

Когда Сергей Карневич подъехал к заводоуправлению, было уже темно. Утренний дождь смерзся в каток, и с неба летела косая снежная крупка. Перед заводоуправлением сияли фары двух черных «крузеров», и возле них бродили чеченцы с автоматами. За приспущенным тонированным стеклом Карневич заметил тургеневскую головку молодой жены Руслана.

Сам Руслан ждал директора в его собственном кабинете.

На чеченце был черный смокинг и галстук бабочкой; короткие смоляные волосы были тщательно расчесаны, и прямо с порога в нос Карневичу шибануло дорогой туалетной водой.

Касаев сидел в его собственном кресле, задрав ноги к компьютеру. На клавиатуре лежал «Кесаревский вестник», и первая полоса газеты была украшена аршинным фото с места убийства прокурора. Человека, проблемы с которым Касаев обещал ему «порешать» ровно за день до убийства.

Карневич остановился у порога. У него была слабая надежда, что Касаев приехал к Сурикову. Она испарилась, когда секретарша шепнула, что Суриков заперся в кабинете и приканчивает уже третью бутылку водки. За оба прошедших дня Карневич, как это ни парадоксально, так и не получил вразумительного объяснения насчет истории с «Мицубиси». Он ни разу не застал Сурикова трезвым.

– Здравстуй, Руслан, – сказал директор. – Ты как-то без предупреждения…

Касаев стремительно поднялся из-за стола. Как всегда, он двигался с грацией хищного породистого песца.

– Сергей, дорогой, какие предупреждения между друзьями! Я чего заехал, у меня сегодня розыгрыш. Через час. Новенький «лексус» разыгрываем. Поехали.

У Карневича возникло неприятное чувство, что если он сейчас поедет с Русланом в казино, то он этот «Лексус» и выиграет. Даже если у него будет полбилетика, именно эти полбилетика и окажутся счастливыми.

– Не могу, – сказал Карневич, – я улетаю в Москву. Через час.

– Слушай, да что Москва? Подождет Москва. Хочешь, рейс задержим? Я хочу, чтобы ты повеселился. Я две вещи в жизни хочу. Чтобы мои друзья радовались. И чтобы мои враги горевали.

Мазнул сытым взглядом по фото в газете и добавил:

– Я же тебе говорил, что с моими врагами ничего хорошего не бывает.

– Сожалею. Мне надо лететь в Москву.

Касаев внезапно, без приглашения, сел на стол, закинул ногу на ногу.

– Завод продавать, да?

– С чего ты взял?

– У Артема есть враг, который хочет отобрать завод. И друзья, которые готовы помочь, если Артем отдаст им половину завода. Если Артем не станет прибегать к их помощи, эти друзья обидятся и сами возьмут свою половину. Что делает в таком случае умный человек? Он продает за полцены то, что все равно потеряет.

– А у тебя что, есть покупатели? – спросил Карневич.

– Зачем покупатели? Я сам покупатель.

– Ты? Ты хочешь купить завод?

– Не завод. Ты мне продай, ну, скажем – танкера.

– Что?!

– Танкера, – повторил чеченец, – что тут такого? У завода большой танкерный флот, вот ты мне его и продай.

– Если у тебя есть лишние деньги, ты бы лучше по контракту платил, – раздраженно сказал Карневич.

– Это я кому не плачу? – искренне удивился Руслан, – ты скажи, это кто на меня говорит?

– А вот кто охранный периметр ставил, ты им хоть копейку заплатил?

В глазах Руслана мелькнуло что-то непонятное.

– Неправда, я им все заплатил. Слушай, меня за них просили, там мои земляки работали, я зверь, что ли? Нет, ты скажи, я кого обманывал? Ты мне назови, кого я когда кинул?

Карневич помолчал.

– И за сколько ты хочешь купить наш флот?

– Два миллиона долларов. Один в кассу, другой тебе.

Карневич поднял брови.

– Два миллиона стоит один танкер-трехтысячник.

Руслан усмехнулся. Он совсем не походил на чеченца в своем черном смокинге и галстуке-бабочке.

– Ты что, не знаешь? Ольга Николаевна продала Барову долги «Росско».

Карневич молчал.

– Ты понимаешь, что будет дальше? Я тебе скажу. Баров пойдет в суд и обанкротит «Росско». А потом он предъявит в суд долги завода перед «Росско» и начнет банкротить завод.

– Это еще долго будет происходить, – сказал Карневич.

– Вот именно. Этот пирог будут резать по частям. Я хочу свою долю.

– Меня нанимал Артем Иванович.

– Брось. Он тебя сдал. Он тебя нанял, чтобы сдать. А тебе нужен надежный друг. Друзья не сдают.

– Я не собираюсь воровать.

Человек в смокинге улыбнулся. Он уже не очень был похож на завсегдатая светских раутов. Таких улыбок не должно быть у людей в смокингах.

– Ты не понял, Сергей. Ты уже своровал. По контракту с «Мицубиси». А когда у тебя из-за твоего воровства начались проблемы с прокуратурой, ты меня попросил их решить. Я решил твою проблему с прокурором. Я могу решить твою проблему с Артемом.

Глаза американца вспыхнули бешенством.

– Я ничего тебе не поручал.

– Так не бывает, Сережа. Ты меня просил о помощи. Я тебе помог.

Карневич сглотнул.

– Руслан, давай начистоту. Два дня назад прокурор сказал мне, что я вор. Теперь ты говоришь мне, что я убийца?

– Сергей. Ты попросил. Я сделал. Дружба – это дорога с двусторонним движением. Что такое двенадцать танкеров по сравнению с моей дружбой?

– Если я продам тебе танкеры, меня отдадут за это под суд в Америке.

Глаза чеченца вспыхнули угрюмым красным светом, как тормозные огни за секунду перед столкновением.

– Под суд тебя бы отдали за контракт с «Мицубиси». Тот человек, который меня кидает, не доживет до суда в Америке.

Карневич сжал кулаки, уже не контролируя себя. Ему никогда в жизни не угрожали убийством, и даже сейчас, с фотографией расстрелянного прокурора на столе, Карневич психологически не мог осознать реальность такой угрозы.

– Ах ты подлец!

Лицо Руслана переменилось стремительней, чем экран телевизора, выдернутый из розетки. Только что перед Карневичем стоял лощеный бизнесмен, заглянувший к приятелю перед светским раутом. Теперь перед ним вздыбился волк. Карневич понял, что совершил какую-то непоправимую ошибку. В следующую секунду ладонь закованной в белоснежный манжет руки с несильным чавканьем ударилась о щеку Карневича, и хрупкий мир американца разлетелся на куски.

Это было не столько больно, сколько неожиданно. Сергея не били никогда в жизни, и Карневич вдруг с ужасом осознал, что вместо мужского желания ответить обидчику сердце оборачивается каким-то липким комом и проваливается в кишки, а на глаза выступают предательские слезы.

На столе истошно заверещал селектор.

Руслан шагнул к директору, и в руках его Карневич, обмирая, заметил тускло-серую рукоять пистолета.

Селектор продолжал орать.

Перед глазами Карневича мелькнула вышитая на манжете монограмма и надпись на стволе. Слава богу, Руслан не выстрелил, а ударил. Во рту Карневича словно взорвалась петарда, и американца отбросило к столу.

– Зачем ты меня оскорбляешь? Или ты не видел, что бывает с теми, кто меня оскорбляет?

В следующую секунду дверь кабинета распахнулась, и Карневич увидел вваливающихся в нее людей в бело-серой форме с масками на лицах.

«Нас записывали, – понял Карневич. – Господи ты боже мой, они записывали каждое слово!» Наверное, в рамках расследования убийства прокурора.

Руслан оглянулся на вваливающихся ментов и мгновенно швырнул пистолет на пол. В следующую секунду подножка сбила чеченца с ног, а затем пришел и черед Карневича. Американца ударили третий раз за последние шестьдесят секунд и за всю его жизнь. Карневич рухнул как подкошенный. Глаза уже щипало от слез.

Он лежал, даже не пытаясь подняться. По полу перед ним топтались армейские ботинки, и звуки, раздававшиеся в кабинете, не связывались в слова. Молодой американец представил себе завтрашние заголовки: «Американский менеджер нанимает чеченских киллеров, чтобы те убили русского прокурора, преследующего его за мошенничество».

Потом чьи-то руки вздернули американца за шкирку, как котенка, и Карневич с изумлением увидел, что посереди кабинета стоит Данила Баров, и за ним – оливковые охранники и не меньше двадцати пятнистых гоблинов с автоматами и в масках. Руслан лежал плашмя, и один из спецназовцев макал его подбородком в паркет.

– Вы что себе позволяете? – спросил Баров, обращаясь к спецназовцам.

– Они дрались. У него был ствол, – сказал спецназовец, ослабляя хватку.

Руслан перекатился на спину и попытался встать. Из прокушенной губы сочилась струйка крови. Карневич понял, что чеченца ударили гораздо сильнее, чем его, но тот почему-то не плакал.

– Не было, – спокойно сказал чеченец, – ваши подбросили. Скажи, Сережа, не было у меня ствола.

Карневич молчал.

– Зачем мне ствол учить этакого щегла? – добавил Руслан. – Ему козу покажи, он в памперс наложит.

Карневич скребся пальцами по стенке, пытаясь подняться, и по знаку Барова один из спецназовцев протянул ему руку. Сергей поднялся и тут же оперся на стол, чтоб не упасть. Ноги его предательски дрожали.

– Что эти люди здесь делают? – спросил Карневич.

Баров протянул ему украшенную подписями бумагу.

– Они выполняют решение внеочередного заседания Совета Директоров компании «Росско». Которое сегодня приняло решение сместить вас с поста генерального директора. И назначить на этот пост меня.

– Но Артем Иванович…

– Артем Иванович больше не управляет «Росско». С двух часов сегодняшнего дня ей управляю я.

– По какому праву?

– По решению арбитражного суда. Кажется, республики Тува. Или Калмыкии. Я не помню точно.

– Я вас поздравляю с судом, господин Баров, – услышал Карневич свой голос. Только «Росско» не владеет заводом. Завод принадлежит корейской компании «Санг-Си».

Баров кивнул и протянул Карневичу еще одну бумагу. На корейском и русском.

– Я купил «Санг-Си», – сказал Баров, – вот договор.

– Но это ничего…

Карневич осекся. С минуту он глядел на улыбающегося хромого человека со складочкой шрама над правым глазом. Глядел и вспоминал последние сорок восемь часов. Контракт с «Мицубиси». Наезд прокурора. Пьяный лепет Сурикова. Темные глаза Руслана, глядящие в душу: «Я тебе помогу». Расстрел на Приморском шоссе.

– Садитесь, Данила Александрович, – сказал американец, любезно махнув рукой в направлении собственного кресла, – желаю вам так же счастливо проводить в нем время, как я провел.

Пожал плечами и вышел вон.

* * *

Дверь кабинета захлопнулась за молодым директором. Данила Баров с неожиданной для хромого ловкостью уселся на стол и, перегнувшись, стал смотреть в компьютер.

Чеченец по-прежнему сидел на полу. Он просто не мог встать: Яковенко, увидев в руках поворачивающегося к нему человека ствол, врезал ему от души, и тому еще очень сильно повезло. Если бы Яковенко сразу понял, что черноволосый высокий человек в смокинге – чеченец, он бы его убил. С удовольствием и не задумываясь.

Чеченцу должно было быть очень больно, но он сидел совершенно неподвижно, и только из закушенной губы текла струйка крови. Яковенко надеялся, что сломал ему ребро.

Майор нагнулся и подобрал с пола пистолет. Это был хороший австрийский «глок», – удобное легкое оружие с пластиковым корпусом и без докучливых внешних предохранителей. Ну разумеется. Это пусть парни в камуфляже таскают «макаров». Если у чеченца есть деньги на смокинг, у него есть деньги и на «глок».

Яковенко сунул ствол в карман, и чеченец вздернул голову.

– Отдай ствол, – сказал чеченец.

Яковенко покачал головой.

– Трофей, – сказал Яковенко.

– Ты в горах трофеи собирай. А не в охране, – сказал чеченец.

– В горах я их собираю вместе с ушами.

Владелец «глока» глядел на майора. У него было белое, неестественно бледное для чеченца лицо, правильные черты и внимательные глаза цвета абрикосовых косточек.

– Знаешь, что самое сложное? – спросил Яковенко, – чужого не забрать. Если, к примеру, не мой покойник, а чужого производства, мне его не надо.

Чеченец уже вполне пришел в себя. Если бы он был волком, шерсть бы его сейчас стояла дыбом.

– А знаешь, как не перепутать? Надпилить пулю. Выходное отверстие размером с кулак, значит – мой.

Автомат, словно невзначай, слегка сполз с плеча Яковенко. Ногти чеченца впились глубоко в наборный паркет. «Наверняка будут царапины», – отметил майор. В глубине кабинета, на краешке стола, сидел Данила Баров и, казалось, получал удовольствие от неожиданного дивертисмента.

– А на случай, если кто не понял, кому спасибо сказать за избавление от нечисти, я на трупе оставляю вот это.

И Яковенко вытащил из кармана мусульманские четки из дешевого голубоватого пластика. Двух бусин уже не хватало.

– Это уже третьи четки, – уточнил Яковенко.

Чеченец молчал.

– Родичи-то твои бусин не получали?

Чеченец внезапно расслабился и оперся ладонью о пол, и Яковенко понял: он не станет драться. Он посчитал, сколько народу вокруг, и вполне овладел собой, и сколько ни дразни его дальше – толку не будет.

Дверь кабинета распахнулась, и внутрь впорхнула золотоволосая фея. Яковенко остолбенел, забыв про чеченца. Из-за светлых бровей и ненакрашенных губ лицо девушки казалось полупрозрачным, как у эльфа, и на этом полупрозрачном лице блестели зеленые, как покрытый росой лист осоки, глаза. В маленькие ушки были вдеты два широких сверкающих бриллиантами кольца. Узкий бледно-зеленый топ был расшит блестками и стразами, и между ним и темно-зеленой юбкой, стекающей на пол, как струи горного водопада, мелькала полоска стройного, чуть загорелого тела. Яковенко никогда не подозревал, что женщина и вправду может так выглядеть. Он всегда в глубине души полагал, что женщин в вечерних платьях рисуют в Голливуде художники по свету прямо на целлулоидной пленке.

Девушка всплеснула руками и опрометью кинулась мимо майора.

– Руслан! Что они с тобой сделали?

Чеченец уже поднимался навстречу девушке. Он был выше ее на голову, и они составляли прекрасную пару. Стройный черноволосый мужчина в смокинге и златовласка в вечернем платье.

– Все в порядке, – сказал Руслан, – зачем ты пришла?

– У тебя телефон выключен… А эти… эти…

Девушка беспомощно оглянулась на окружавшие ее бронежилеты и маски.

– Как вам не стыдно, – закричала девушка, – как вам не стыдно бить безоружного!

– Все в порядке, – сказал Яковенко, не узнавая собственного голоса. – Мы просто обменивались боевым опытом. Я рассказывал ему, как убивал чеченских бандитов, а он – как употреблял русских блядей.

Чеченец метнулся к нему со скоростью шарика, вылетающего из арбалета. Яковенко встретил его ровно так, как намеревался: ударом ногой чуть сбоку и выше колена, и пока чеченец падал, он еще успел получить по почкам.

А затем случилось неожиданное: на майора бросился визжащий смерч из шуршащего шелка и сверкающих камешков. Яковенко легко оттолкнул девушку от себя, она отлетела к стене и тут же кинулась снова, отчаянно вереща и норовя проехаться коготками по закрытому маской лицу. Майор даже и не мог себе представить, что девчонка с бриллиантами в ушах и вечернем платье будет драться, как уличная шпана. Майор вывернул ей запястья, лишь в последнюю секунду успев удержаться и не сломать тонкие косточки, но девчонка продолжала орать и царапаться, и тогда майор швырнул ее на пол, зажав ногами ноги и перехватив ее шею согнутым локтем – не затем, чтобы причинить увечье, а наоборот – чтобы не допустить до него.

Чеченец дергался, прижатый к паркету тремя офицерами. Баров спрыгнул со стола.

– Это чересчур, Саня, – сказал олигарх. – Ты не на зачистке.

Яковенко побледнел от бешенства. Баров находился в кабинете с самого начала, и он прекрасно видел, как майор дразнил чеченца. Тогда олигарх не вмешивался, потому что не было свидетелей. Теперь, когда златокудрая шлюшка будет давать показания в пользу своего бойфренда, олигарх дал задний ход.

– А жалко, – сказал Яковенко, поднимаясь с пола. – Очень много что в России нуждается в зачистке. Сплошной. Начиная с твоей яхты.

Глаза олигарха стали цвета замерзшего кислорода.

– Ваше дело – охранять завод. Не ваше дело бить местных бизнесменов.

– Ах, так это бизнесмен? За что тебя чуть не убили в Чечне, Данила Александрович? За бизнес с бизнесменами?

– Я тебя нанял охранять, а не разговаривать, – сказал Баров.

Яковенко молча сдернул с головы черную шапочку. Ему больше не надо было прятать лицо. Он сунул руку за пазуху, и пять тысяч долларов неровными бумажками разлетелись под ноги Барову. Обернулся к своим:

– Пошли отсюда. Без нас разберутся.

Лейтенант Синицын, поколебавшись, первый швырнул деньги на затоптанный паркет. Остальные члены группы, один за другим, последовали его примеру.

– Ты еще вернешься сюда, майор, – негромко сказал олигарх. – Вернешься и извинишься.

Никто не успел нажать кнопку, чтобы выпустить Яковенко, и майор разнес стеклянную дверь из приемной ребром ладони. Его люди выходили, давя ногами осколки. Сквозь распахнутую дверь кабинета Баров глядел вслед офицерам ЦОН ФСБ с непонятным выражением лица. Руслан вытирал глазки всхлипывающей Миле. Подполковник Исенин нагнулся и стал собирать разлетевшиеся по полу деньги. Собрав, протянул Барову.

– Держите, Данила Александрович.

– Оставь себе, – дернув губой, сказал олигарх.

* * *

Взрывчаткой, взятой на складе, загрузили два «Урала». Первый из них уже выехал из ворот части, когда к Халиду подошел один из боевиков. Он был слегка бледен.

– Кесаревский НПЗ захвачен полчаса назад человеком по фамилии Баров.

Хасаев помолчал несколько секунд.

– Мы продолжаем операцию, – сказал Халид.

– Вокруг завода – толпа. Баров привез с собой группу из управления «С».

– Чем гуще трава, тем легче косить, – ответил Халид.

* * *

Майор Якушев и группа захвата сидели в сером японском микроавтобусе за заброшенной баскетбольной площадкой. Впереди белел остов санатория, за площадкой начинался пляж. Слева от Якушева располагались старые гаражи, которые неделю назад снял Висхан.

В море рядом водились лечебные грязи, и при советской власти этот пригородный район был отдан под санатории. С концом Союза кончилось и электричество. Санатории вымерли и глядели на мир черными, словно после бомбардировки окнами. Они тянулись вдоль берега на добрый десяток километров: разрушенные здания, провалившиеся беседки, упавшие с пьедесталов гипсовые скульптуры и еще не заметенная снегом куча сора вдоль побережья. Даже снег на берегу был какого-то сероватого цвета.

Якушев нервно глянул на часы: было уже пять, а обещанных бензовозов не было видно. По плану, предложенному Висханом, группа захвата должна была дождаться приезда всех террористов. Четыре бензовоза должны были подъехать к гаражам с интервалом в пять-десять минут. По первоначальному плану, к тому времени, когда четвертая машина заедет в гараж, взрывное устройство на первой будет уже смонтировано. А приехавший первым Висхан под каким-нибудь благовидным предлогом покинет гаражи.

Якушев собирался выполнить план с одним-единственным изменением. Висхана следовало убрать. ФСБ брало настоящих террористов и предотвращало невиданный по масштабу теракт: кто будет винить чекистов, если одного из чеченцев грохнули при захвате?

Рация в руках лейтенанта Зверева ожила и пролаяла условный сигнал. «Едут», – облегченно выдохнул Зверев. Через минуту на повороте показалась огромная, похожая на желто-черную гусеницу машина. Водитель – а это был Висхан, – затормозил на площадке перед гаражом, спрыгнул с машины и начал возиться в замке. Ворота распахнулись. Висхан сел за руль, и бензовоз, испустив облако черного дыма, втянулся в темное чрево гаража.

Ворота захлопнулись.

За поворотом снова послышался рев двигателя. Командир группы захвата передернул затвор. В следующую секунду Якушев отчаянно выругался.

Машина, вывернувшая из-за поворота, была отнюдь не бензовозом – а новым корейским автобусом с тонированными стеклами, и еще до того, как эта машина остановилась, из нее посыпались люди в камуфляже и с черными масками на лице.

Ворота в гараж были вынесены одним ударом, внутри затрещали выстрелы. Другая часть группы кинулась к микроавтобусу, и через секунду Якушев лежал, воткнувшись мордой в асфальт, и два гоблина крутили ему руки.

– Уроды! – заорал Якушев, – я майор ФСБ!

Один из обыскивавших сорвал с его пояса кобуру, другой извлек из куртки бордовую книжечку, – и только сильнее вдавил его лицом в снег пополам с асфальтовой крошкой.

– Идиоты, – кричал Якушев, – вы что, читать не умеете?

– Знаем мы вас, – отвечали сверху, – вы и не то себе нарисуете.

– Вы мне сорвали операцию!

Майора подняли с асфальта, провели несколько шагов и втолкнули в гараж.

Там над ямой стоял черно-желтый бензовоз, и рядом на газетке, словно завтрак туриста, уже лежали аккуратные бруски тротила с воткнутыми в них зубочистками электродетонаторов. Спецназовцы суетились вокруг машины. Висхана нигде не было видно.

Досаде Якушева не было предела: это была его операция: выношенная, выпестованная, тщательно продуманная. И мало того, что какие-то непрошенные менты втерлись поперек конторы, отследив чеченцев: они изгадили все. Что теперь делать с Висханом, если он жив? Как ловить остальных террористов?

– Кто вы такие? – заорал Якушев, – это моя операция! Вы мне ответите!

Сзади послышался рев двигателя, и Якушев, обернувшись, увидел, как в гараж вползает второй бензовоз. Почему-то водитель его даже не притормозил при виде вооруженных до зубов спецназовцев. А спецназовцы, в свою очередь, не обращали внимания на машину.

В дверях гаража появился чуть полноватый черноволосый человек, двигавшийся с вкрадчивой грацией профессионального спортсмена. В одной руке он держал удостоверение Сергея, в другой – АК-74 с оптическим прицелом и навинченным сверху глушителем.

– Это наша операция – спокойно сказал Маирбек.

Ствол в его руках дернулся, расставаясь с пулей.

В углу раздались, один за другим, четыре хлопка: это добивали группу захвата. Маирбек носком ботинка перевернул труп Якушева и заметил:

– Удивительные люди эти русские. В этой стране, когда они видят людей с автоматами, они не начинают стрелять в ответ. Они ложатся на пол и пытаются объясниться.

В ворота заворачивал уже третий бензовоз. Двое чеченцев, подхватив труп Якушева, отнесли его к дальней стене гаража.

Когда с бензовозами было покончено, Висхан занялся трупом майора ФСБ. Подняв мертвеца, он пристроил цилиндр ОЗМ в трещине между разошедшихся плит пола, навинтил взрыватель, и привязал к предохранителю кусок тут же извлеченного из кармана синего кабеля. Затем установил растяжку, привязав проволоку одним концом к боевой чеке, другим – к поясу покойника. Уложив покойника на спину и проверив натяжение, осторожно потянул за кабель, высвобождая предохранитель.

– Уходим, – резко сказал Висхан.

Через десять минут заранее заправленные бензовозы покинули гараж. Автобус с тонированными стеклами уехал еще раньше. В опустевшем гараже осталась только расстрелянная группа захвата да белый микроавтобус, на котором они приехали.

* * *

Запершись в кабинете, Суриков трясущимися пальцами тыкал в телефонную трубку. Звонок сбрасывался снова и снова, и наконец в ухе послышался недовольный голос Ольги Николаевны.

– Вы доигрались! – закричал Суриков, срывая голос, – Баров забрал завод. Просто забрал, и все! Поняли? И теперь…

На том конце провода Ольга Николаевна слушала его в совершенном ошеломлении. Баров оказался мошенником. Человеком, подло обманувшим ее доверие – точно так же, как до этого ее доверие обманул Артем Суриков.

Разумеется, она вела переговоры с Баровым. Но о чем? О том, что его допустят к забегу. А вовсе не о том, что он забег выиграет. Она не собиралась отдавать НПЗ даже за какие-то ярусоловы. Это было нечестно! Это было отъявленное кидалово – ведь никакие деньги, которые заплатит ей Баров единовременно, не стоят ничего в сравнении с деньгами, которые можно получить в ходе бесконечно долгого конкурса за обладание НПЗ.

Ольга Николаевна очень хорошо понимала, что для Барова вопрос о заводе – это не вопрос о деньгах. А в таких случаях люди платят самые большие деньги.

– Мы вмешаемся, – сказала губернаторша, – мы непременно вмешаемся.

Она не успела опустить трубку, как звонок раздался опять. Это был Данила Баров.

– Ольга Николаевна? Я хотел поблагодарить вас за поддержку в суде. Я взял завод. Суриков, знаете ли, заперся в кабинете.

– Но постойте, Данила, вы же говорили о банкротстве…

– Мне представилась другая возможность, и я ей воспользовался. Это же ничего не меняет в наших отношениях, Ольга Николаевна?

– Мы так не договаривались! – выпалила губернаторша, – и вы не очень-то много думайте о себе! Суд может еще и передумать, кому принадлежит «Росско»!

– Это меня уже не волнует, – ответил Баров, – я купил компанию «Санг-Си», и «Росско», на момент покупки принадлежавшая мне, одобрила эту сделку. После этого акции завода были выкуплены у «Санг-Си» и перепроданы добросовестным приобретателям. Сделка заключена по европейским законам, и оспаривать Сурикову ее придется в Стокгольме. Сомневаюсь, что у него это получится.

– Слушайте, Данила, вы не думайте, что вы можете вертеть закон так и сяк, как в каком-нибудь Стокгольме! Мне ваш Стокгольм не указ! Я…

– Ольга Николаевна, я звоню не по поводу завода, а по поводу ярусоловов. Я благодарен вам за поддержку, и я думаю, что в сложившихся обстоятельствах мы можем заключить договор прямо завтра.

– Я…

– Вы можете послать ОМОН. Вы можете этого не делать. Но если вы его пошлете, он должен быть на моей стороне.

И трубка в руках Ольги Николаевны замолчала. Губернаторша уставилась невидящим взгядом перед собой. Данила Баров поставил ее перед выбором: ярусоловы или война.

И что-то подсказывало ей, что Суриков проиграет эту войну. А тем, кто будет на стороне проигравших, не останется ничего. Ни завода, ни «Биоресурса», ни даже должности губернатора.

Размышления ее прервал осторожный стук в дверь. Между ясеневых створок просунулась мордочка вице-губернатора Бородовиченко.

– Олечка, – сказал вице-губернатор, – там менты звонят. Спрашивают, что им делать…

– Ни-че-го, – сказала губернаторша. – До завтра – ничего.

* * *

Машины Руслана стояли во внутреннем дворе, и когда Руслан сбегал по ступенькам, руки его дрожали от ярости. Если б майор уехал один, Руслан бы приказал догнать его и расстрелять.

Но майор ушел со всей группой, а Руслан был слишком расчетливым человеком, чтобы не понимать: десять человек из управления «С» ему не по зубам. Если уж на то пошло, десять человек из управления «С» не по зубам даже Халиду.

Руслан посадил Милу в машину, а сам остался снаружи, постепенно приходя в себя от холодной ночи. Вдалеке, на площади, ворчала толпа, и за габаритами его джипа сверкали несколько красных огоньков, – это горели круглые ламочки на ограждении какой-то траншеи.

Руслан нагнулся к земле, сгреб с нее горсть свежевыпавшего снега и размазал его по лицу.

Рядом раздался смех, вспыхнула сигаретка и послышался голос вэвэшника.

– Черт, нарыли тут. Прямо окоп полного профиля.

Это замечание вернуло Руслана к реальности. Вэвэшник и не подозревал, насколько он прав. Руслан вгляделся в темноту. Халид обещал предупредить его за несколько дней и дать убраться из страны, но Руслан понимал, что времени осталось немного.

Траншея, огражденная сеткой и подсвеченная габаритными огоньками, огибала здание, и на одной из сеток Руслан заметил брошенную стройбатовскую гимнастерку.

Со времен первой чеченской все полевые командиры уяснили необходимость окапываться. Норы, отнорки и ходы сообщения утрояли огневую мощь любой группы, позволяя ей наносить удар с неожиданной позиции и исчезать раньше, чем на тебя обрушится вражеский огонь. Под Чабанмахи и Карамахи туннели, заранее прорытые сквозь горы, позволили вторгнувшимся в Дагестан чеченцам уйти от штурмующих их русских войск и разъяренного аварского ополчения. Но никто еще не рыл для себя удобных огневых позиций с помощью нанятого по сходной цене российского стройбата.

Интересно, Халид отложит операцию сейчас, когда завод наводнен вооруженными захватчиками?

Нет. Кроме пули в лоб, его ничто не переубедит.

А ведь он очень легко может получить пулю в лоб, – подумал Руслан. Если бы русский майор с глазами серийного убийцы не уехал с завода, шансы Халида получить пулю были бы пятьдесят на пятьдесят. Надпиленную пулю. А у майора были бы все шансы разобрать на бусины еще одни четки.

А если бы майор был предупрежден?

Руслан чуть не сел, чувствуя внезапную слабость в ногах, и чтобы сохранить равновесие, схватился за железную сетку ограждения.

Он в общем-то мог считать себя защищенным. Рыдник не посмеет привязать Руслана к теракту, потому что все, что будет указывать на Руслана, укажет и на Рыдника. Достаточно пересидеть спектакль за границей, а потом вернуться и в обмен на документы, уличающие Рыдника, получить отпущение грехов и остатки завода.

Но теперь у него есть и другой выход.

Он не смог убить Халида, потому что Халид оказался сильней его. Он не смог сдать его Рыднику, потому что Рыдник воспользовался бы этой историей, чтобы отобрать у Руслана бизнес.

Но Даниле Барову нет дела до его бизнеса. А за голову Халида он простит все.

Два дня назад, когда Данила появился в Кесареве, Руслана обдало ужасом. Он не был виноват в смерти дочери Милетича. Халид подставил его так же хладнокровно, как и сейчас. Руслан тогда сделал все, чтобы помочь Милетичу, но он вовсе не был уверен, что Данила не станет ему мстить. Он бы на месте Данилы – стал.

Сегодня, когда Данила шуганул своего майора, Руслан понял: в списке смертельных врагов нового владельца Кесаревского НПЗ он не состоит.

Даниле нужен Суриков. Нужен Рыдник. И нужен Халид. Достаточно предупредить Барова о теракте – и эти люди встретят Халида очередями в упор. И ему никогда не придется отвечать перед старейшинами. Кто ж виноват, что параноики из охраны Барова попросту расстреляли чеченцев?

Руслан открыл дверь джипа. Мила сидела сзади и обкусывала поломанные о спецназовца ноготки.

– Езжай домой. Я поговорю с Баровым и приеду.

Глаза Милы тревожно сверкнули.

– Я без тебя не поеду.

– Хорошо. Тогда жди в машине. И на этот раз никуда не бегай.

* * *

Было уже шесть часов вечера, когда заправленный ровно наполовину бензовоз остановился у ворот нефтебазы «Ручей». Нефтебаза располагалась в городе Озлонь; в советское время процветающий Озлонь был секретным городом, изобиловавшим черными «Волгами», красной икрой и почтовыми ящиками. Сейчас город отощал и вымер; население его, некогда собиравшее блоки наведения для ракет морского базирования, занималось собирательством и охотой. Город вечно мерз; денег, необходимых на закупку мазута, краевая администрация выделяла ровно половину, и чем меньше было денег, тем охотней их воровали. В закромах нефтебазы – единственного резервного источника топлива для Озлоньской ТЭЦ, – находилось десять тысяч тонн мазута против необходимых двадцати тысяч.

Документы водителя не вызвали никаких вопросов у охранника. Он сделал необходимые пометки в путевом листе, и ворота на территорию базы поползли в сторону, пропуская десятитонную машину.

– До свалки и налево, – сказал охранник.

Возле свалки бензовоз, однако, свернул направо и вскоре остановился перед резервуаром-двухтысячником. Было уже темно: территория базы была совершенно пуста, и над кромкой резервуара горели яркие морозные звезды. Водитель заглушил мотор, вылез из машины и, не оглядываясь, пошел прочь.

* * *

Сергей Александрович Карневич, генеральный директор Кесаревского нефтеперерабатывающего завода, сидел на подоконнике в приемной и курил одну сигарету за другой. Руки его дрожали. Карневичу хотелось пить, но ему казалось, что если он попросит воды, то на него обратят внимание и выкинут в окно. А если он сам попытается наполнить стакан из гудящего аппарата с красным и синим носиком, установленного прямо в приемной, он непременно все разольет.

За раскрытой дверью его кабинета гудел пылесос, со стены свинчивали табличку с его именем.

Больше всего в происшедшем американца изумила собственная предательская реакция на физическое насилие. Он чувствовал себя не как мужик, который хочет дать сдачи. Он чувствовал себя, как женщина, которую притиснули и попользовали у темного забора. И стоило признать, что за последние три дня его попользовали самые разные люди. Начиная с Артема Сурикова, который, как выяснилось, пользовал его уже два месяца.

Если перегнуться через подоконник, можно было заметить толпу у заводоуправления, но не чрезмерную, голов этак в двести. В толпе стоял человек с плакатиком «Москвичи – руки прочь от завода», и его снимала какая-то телекамера. Человек заметил Карневича и помахал рукой. Карневич узнал во владельце плаката пресс-секретаря Сурикова.

Карневич отвернулся от окна и увидел, что перед ним стоит Баров.

– Пошли, – сказал Баров, – покажешь мне завод.

Новый хозяин завода был все в том же кожаном пальто типа «Матрица», и за плечом его стояли два оливковых охранника. Баров дожевывал пирожок, и из левого, плохо двигающегося уголка рта на пол сыпались капустные крошки.

Когда они вышли в коридор, Карневич, к своему удивлению, увидел Касаева. Чеченец стоял под кадкой с обломанным фикусом и нервно курил. Под глазом его вздувался изрядный синяк.

– Нам надо поговорить, Данила, – негромко сказал Руслан.

Данила остановился.

– Поехали со мной.

Руслан судорожным жестом вогнал бычок в землю и исподлобья уставился на Барова. Это настолько не походило на обычную повадку чеченца, что Карневич не поверил глазам своим. Этот человек, не колеблясь, бросился на полусумасшедшего спецназовца, – а тут молчал, как двоечник на экзамене.

– Поехали, – повторил Данила.

Руслан достал из пачки новую сигарету и вставил ее в рот фильтром наружу.

– Хорошо, – сказал Баров, – я вернусь, и мы поговорим.

Дверь уже захлопнулась за Баровым и его охранниками, а Руслан по-прежнему стоял возле кадки с фикусом и смотрел через стекло, как тают в темноте габариты баровского «Мерседеса». Он никогда не подозревал, что сдать брата будет труднее, чем выстрелить в него. Он никогда не подозревал, насколько он все-таки чеченец.

Руслан медленно щелкнул зажигалкой, попытался зажечь сигарету и чертыхнулся. В кармане зазвенел телефон: новый менеджер «Коралла» по связям с общественностью напоминал, что розыгрыш призов начнется в девять пятнадцать.

«Ты уверен, что Халид тебя предупредит? – спросил себя Руслан, – он подставлял тебя не раз. Ну и что, что ты его брат? Он давно не думает, как чеченец. Он думает, как фанатик. У меня есть жена. У нее будет сын. Я должен дождаться Барова».

– Я сейчас буду, – ответил чеченец, – покурю и поеду.

* * *

В девять ноль пять у толпы перед заводоуправлением остановились два автобуса с тонированными стеклами, и из автобусов посыпались люди в камуфляже и в черных шерстяных масках.

Трое в масках прошли сквозь расступившуюся толпу к деревянным дверям, перекрытым железной решеткой, и предводитель их, невысокий, жилистый и седой, постучал о решетку прикладом автомата.

Охрану у входа нес подчиненный Исенина – лейтенант Сурков. При виде пришельцев он приоткрыл дверь и выглянул через решетку.

– Кто такие? – спросил лейтенант.

– Нас прислал губернатор. Сказал охранять площадь.

– Документы.

Седой протянул книжечку. Сурков внимательно начал ее читать. Почему-то ему не нравился этот автобус. Кто его знает, кто в нем приехал. Может, подмога, а может, наоборот.

Сурков поднял рацию.

– Петр Евгеньич, тут автобусы подвалили. В сферах и камуфляже. Говорят, охранять площадь.

– Пропусти командира, – ответила рация. – Я сейчас спущусь.

Глухо лязгнула решетка, и седоволосый скользнул внутрь.

Внутри была обычная заводская проходная. Стеклянная будка посереди помещения и две вертушки по обе стороны. За будкой широкая истоптанная лестница вела наверх, к пятиметровому бархатному портрету Маркса и выше.

Обычно охрану в будке нес один человек. Сейчас там сидели двое в камуфляже, и еще двое бойцов с «калашниковыми» и в бронежилетах стояли по обе стороны вертушек. Откуда-то из коридора уже вынырнул майор Гаранин, посланный Исениным на разбор. При росте метр девяносто майор весил сто сорок килограммов. За плечом у него висел казавшийся игрушечным «калашников», могучую ляжку обтягивала кобура с «макаровым».

– Вы кто такие? – спросил Гаранин.

– Свои. Нас губернатор прислал.

Гаранин хмуро глядел на новоприбывшего. Больше всего его прикалывал шеврон на плече кесаревского вояки. Под стандартной эмблемой спецназа – рука, сжимающая автомат, была нарисована оскаленная пасть волка. Ну да. В Кесареве, за десять тысяч километров от Чечни, эти дальневосточные охламоны догадались выбрать себе нашивку.

– Ты что, без оружия? – спросил Гаранин.

Гость широко улыбнулся и распахнул камуфляжную куртку, отработанным жестом выдергивая из-под мышек две тупорылых «Грозы».

Обтянутый резиной глушитель сверкнул прямо в зрачок Гаранину, и в следующую секунду тот обнаружил, что лежит глазами вверх и поднимается к потолку, а сразу за потолком начинается небо.

А потом и небо пропало.

Конфликты акционеров решаются с применением водометов, штурмовых лестниц и огнетушителей. Конфликты акционеров не решаются с помощью оружия. Автоматы омоновцев и спецназа играют при их решении исключительно декоративную роль.

Несмотря на то что все шесть бойцов внутренних войск, стоявших в холле, были вооружены до зубов, ни один из них не был готов стрелять, и не имел такой боевой подготовки, как бывший студент «керосинки», а ныне – чеченский полевой командир Халид Хасаев.

Через несколько секунд все было кончено. Ни один из покойников не успел даже схватиться за оружие. Ни один не успел поднять тревоги.

Халид брезгливо переступил через тела и открыл решетку.

* * *

Как только Халид исчез в глубине вестибюля, Маирбек подошел к начальнику ОВД «Западное», чьи люди смотрели за порядком на площади.

– Снимай своих, – приказал он.

Начальник ОВД с интересом посмотрел на курчавого черноволосого спецназовца. На камуфляже типа «снежинка» не было ни малейших опознавательных знаков: ничего, кроме овальной нашивки: кулак, автомат да черный волк на белом фоне. За плечом висел стандартный АК-74, на бедре – «стечкин». Стоявший рядом оператор немедленно развернул объектив.

– Убрать камеру! – последовал жесткий окрик.

Оператор попятился. Двое местных ментов подтянулись к месту конфликта.

– Вы кто такие? – начал корреспондент рядом с оператором. – Вы…

В следующую секунду приклад автомата сбил камеру в снег.

– Ты че делаешь! – закричал оператор, – ты знаешь, сколько она стоит?

Немедленно он получил в морду. Начавшаяся драка полностью отвлекла на себя внимание начальника ОВД. Один из спецназовцев пинал камеру по снегу, оператор громко орал, новоприбывшие выкручивали ему руки, – словом, спецслужбы сцепились с прессой, и неизвестно, чем бы закончился этот бардак, если бы в разгар его на третьем этаже не расскочилось стекло, и из него вылетел, спиной вперед, человек в камуфляже.

Начальник ОВД ошеломленно наблюдал за его падением. Человек грянулся об асфальт и остался лежать сломанной куклой. Сквозь разбитое стекло раздались звуки выстрелов. Дуло автомата уперлось начальнику ОВД в позвоночник, и над притихшей толпой раздался приказ:

– Всем стоять.

Тут только начальник ОВД увидел, что за то время, пока он пытался унять дерущихся, новоприбывшие оцепили площадь, а автобусы, на которых они приехали, перекрыли оба выезда.

А затем полноватый курчавый спецназовец поднял камеру из сугроба, удостоверился, что красный глазок записи еще моргает, и вручил ее ошеломленному оператору.

– А теперь будешь снимать, – сказал он, – все. До самого конца.

* * *

Через восемь секунд после бойни на проходной Халид Хасаев с четырьмя бойцами вошел в роскошно отделанную приемную на третьем этаже.

За высокой конторкой мореного дуба двух секретарш заменяли два вэвэшника. Дверь налево, с табличкой «генеральный директор», была открыта. Из нее тянуло сладким запахом сигарет, кофе и копченой колбасы. Прямо возле двери лежал спальный мешок.

Дверь направо, с табличкой «председатель совета директоров Артем Иванович Суриков», была закрыта. Возле нее стоял человек с погонами подполковника, с красным, немного одутловатым лицом и встопорщенными рожками темно-русых волос, прикрывавших раннюю лысину.

Халид никогда не видел этого человека в лицо. Но когда тот объяснял присяжным, почему он расстрелял «Уазик» с полуторамесячной девочкой, он сказал, что охотился на известного своей беспощадностью полевого командира Хасаева.

– Где Суриков? – спросил Халид у подполковника Исенина.

Тот кивнул на кабинет.

– Один?

– Два охранника. Вооружены и обещают стрелять.

Халид ударом ноги вышиб дверь. Артем Суриков, небритый и полупьяный, лежал в кресле. По обе стороны двери стояли охранники.

– Стой! Стрелять будем! – закричали они.

Два одиночных выстрела из «Грозы» покончили с ними на месте. Два бойца влетели в кабинет, выдернули Сурикова из кресла, как репку из грядки, и поволокли в приемную.

Подполковник Исенин ошеломился.

– Вы че, уроды? – заорал он, – здесь не Чечня!

Бойцы Хасаева передернули затворы.

– Всем на пол, руки за голову, жопу кверху! Ну!

Глаза подполковника стали как две плошки. Один из его людей схватился за автомат, и короткая очередь уложила его на месте.

– Еще кто храбрый? – сказал Халид.

Русские лежали тихо, как трупы. Из кабинета вытаскивали ошарашенных служащих. Халид подошел к сержанту внутренних войск, лежавшему рядом с Исениным, сорвал автомат с его пояса, упер в висок.

– Где Баров? – спросил Халид.

Сержант молчал.

Халид нажал на курок, и мозги сержанта разлетелись по паркетному полу. Халид упер автомат в следующего.

– Где офицеры из управления «С»? – спросил Халид.

– Они уехали. Посрались с Баровым и уехали, – поспешно ответил подполковник.

– Где Баров? – спросил Халид.

– Осматривает завод.

Ловкие руки ошмонали Исенина. Кто-то подтащил его к батарее и сковал запястья наручниками. Кто-то сорвал с его пояса сотовый телефон. Дуло автомата уперлось Исенину в ухо. В другое ему сунули телефон с уже набранным номером.

– Спроси, где он. Только без фокусов.

– Он не отвечает, – побелевшими губами прошептал подполковник.

В трубке и в самом деле раздался приятный женский голос, сообщивший об отсутствии связи с абонентом.

Вправо по коридору грохнула светошумовая «Заря», и сразу же затрещали выстрелы. Исенин помнил – по коридору, в зале заседаний, устроили небольшую столовую. Поставили пластиковые тарелки, вывалили привезенные с собой салаты, икру, красную рыбу. На кухню отдали жариться парное мясо. Данила Баров заботился о том, чтобы его люди были накормлены. В столовой было много людей. Там и грохнуло.

– Ты, припадочный, – заорал подполковник Исенин, – ты что делаешь? Ты кто такой?

Халид улыбнулся. Потом неторопливо стянул с головы шерстяную шапочку. Из кармана Халид достал зеленую повязку смертника с черной вязью арабских букв. Чтобы обвязать голову, ему пришлось на несколько секунд отдать автомат младшему брату.

– Помнишь, – сказал чеченец, – два года назад ты расстрелял под Шали «Уазик»? А на суде ты сказал, что твой отряд искал террориста Хасаева. Так вот, ты его нашел. Я – Халид Хасаев.

* * *

Маскарад, затеянный Халидом, удался полностью. Никому в голову не пришло сопротивляться хорошо вооруженным людям, открыто приехавшим на завод в новеньких автобусах с тонированными стеклами. Все приняли их за очередной отряд борцов за собственность и не ожидали, что они начнут стрелять в затылок тем, кого уложили на пол.

Заводоуправление, ворота и проходная были захвачены в девять часов семь минут.

Одновременно группа Маирбека окружила зевак, находившихся на площади, журналистов и охранявших их милиционеров.

В это же самое время группа Висхана, предъявив липовые «корочки», блокировала и захватила нефтеналивную эстакаду.

Люди Халида забросали дежурку светошумовыми гранатами раньше, чем находившийся в ней персонал успел разобраться в происходящем. Когда дым рассеялся, на невредимых мониторах перед Халидом предстал весь периметр завода – плюс два десятка ключевых объектов.

В ночную смену на заводе работало около трехсот человек. Халид понимал, что его люди никогда не смогут захватить всех, кто оказался на огромной территории завода. По его прикидкам, с завода могли сбежать тридцать-сорок потенциальных заложников.

Факельная установка, установки каталитического крекинга, установки риформинга и маслоблок были заняты мелкими группами боевиков, и результат был даже лучше того, на что надеялся Халид. Прошло уже десять минут после захвата заводоуправления, и единственными, кто за это время покинул периметр, были две облезлые серые псины, проделавшие лаз под бетонной стеной.

Халид сомневался, что он бы обошелся без жертв, если бы люди из управления «С» не покинули завод. Халида тревожило другое: ни на одном из мониторов не было видно машины Барова. Ни один из пикетов ее пока не засек.

Время уходило. Вот-вот могла начаться тревога, а Халиду вовсе не улыбалось иметь на территории нефтеперерабатывающего завода вооруженных израильских охранников Барова. Перестрелка посереди нефтехранилищ не входила в его планы; к тому же Халиду очень не нравилось, что у Барова не работает телефон. Хорошо, если претендент на завод отключил телефон согласно требованиям техники безопасности, несколько параноидально относившимся к слабым искрам в насыщенном парами бензина воздухе. А если он что-то заметил?

В девять часов одиннадцать минут на вершину установки каталитического крекинга поднялся Апти Чабаев со снайперской СВД, снабженной ночным бесподсветочным прицелом и способной к прицельной стрельбе на расстоянии до шестисот метров.

Первого русского солдата Апти застрелил, когда ему было четырнадцать лет. Сейчас ему было на пять лет больше, и каждый год стоил жизни сорока русским собакам.

Апти выжил так долго потому, что знал: главное в искусстве снайпера – это маскировка. Необнаруженный снайпер – это человек, который может в одиночку удержать горный проход. Обнаруженный снайпер – это мишень для шквального огня, выжигающего все живое.

В эту морозную ноябрьскую ночь Апти впервые не собирался маскироваться. Всем русским войскам, которые обложат завод по периметру, очень скоро станет известно, откуда ведется снайперский огонь.

Пусть они попробуют подавить шквальным огнем снайпера, находящегося на вершине установки, вмещающей железнодорожный состав с мазутом.

Апти был не один: вместе с ним на площадку поднялся наблюдатель, низкорослый восемнадцатилетний татарин по имени Равиль. Пока Апти обустраивался на новом месте, Равиль поднес к глазам новенький ПНВ и стал осматривать окрестности.

Спустя минуту он поднес к губам рацию. Несмотря на чужие позывные, говорил он по-русски.

– «Фатих», «Фатих», я «Малик». Вижу черный «мерс» на установке А-147, установка не работает. Повторяю – установка не работает.

Халид, в директорском кабинете, подхватил с пола автомат и шагнул к дверям.

– Ты куда? – спросил Маирбек.

– Я хочу лично поздороваться со старым знакомым.

* * *

– И где же оборудование на сорок миллионов долларов?

Данила Баров стоял на третьем уровне установки изомеризации легких бензиновых фракций – три вздымающиеся вверх серебряные колонны, перетянутые этажами труб и поручней. Установка прекратила работу еще в девяносто третьем и сейчас больше всего напоминала руины Сталинграда.

– Какое оборудование?

Баров вместо ответа подал Карневичу белую пластиковую папку. Внутри были документы. Договор с российским филиалом японской фирмы «Мицубиси» о глубокой модернизации установки изомеризации легких бензиновых фракций, за подписью Сергея Карневича. Платежка завода на счет российского филиала вышеупомянутой «Мицубиси». Платежка самого филиала, переведшего деньги почему-то в корейский банк.

Справка ФСБ о том, что японская фирма «Мицубиси» не осведомлена о договоре, заключенном ее русским филиалом. Справка ФСБ о том, что подписи, печати и местонахождение указанного в документах русского филиала «Мицубиси» не имеет никакого отношения к подлинному филиалу фирмы. Справка о том, что все подписи Карневича – подлинные.

Карневич молча прислонился к холодному бетону и закрыл лицо руками. Баров шевельнулся рядом.

– Ты знал, что подписываешь?

– Если скажу, что не знал, вы все равно не поверите. Прокурор не поверил.

– Ты понимаешь, что твоя карьера кончена? Мне не нужно тебя сажать. Мне достаточно опубликовать эти документы, и тебя возьмут обратно в «Коноко». Мыть машины на фирменных заправках.

Карневич махнул рукой.

– Что от тебя хотел Руслан?

Генеральный директор молчал.

– Я жду, Сергей, – холодно поторопил Баров.

– С меня хватит откровенных исповедей, – сказал Карневич. – Я… исповедовался. Руслану. Два дня назад. На меня наехал прокурор с этой бумагой и сказал, что я должен ему часть завода. И я рассказал это Руслану. Сегодня Руслан пришел ко мне и сказал, что он решил мою проблему с прокурором и что я ему должен за решение.

– И что ты ему был должен?

– Какая вам разница, Данила Александрович? Вы стояли за всем этим. За чеченцами. За прокуратурой. Вы круче их, не так ли? Я наконец понял, что такое российский олигарх. В России есть прокуроры, которые делят собственность, в России есть бандиты, которым ты должен, едва с ними поговоришь, и в ней есть олигархи, которым прокуроры и бандиты все равно что мыши слону. Вы хотите меня посадить? Пожалуйста, сажайте. За что? Мне уже неважно. Хотите, за этот договор. Хотите, за убийство прокурора. Хотите, за сговор с инопланетянами, вам же все равно платить деньги за мою посадку, а когда платят деньги, совершенно все равно, за что сажать!

– Это все чеченские понты. Касаев не убивал прокурора.

– Почему вы в этом уверены?

– Потому что я знаю Касаева. Он разводит чаще, чем уб�