Галина Гордиенко Лесная колдунья Глава 1 Прощание с домом Василиса домыла посуду и вышла на крыльцо. Августовское солнце мягко пригревало, и семнадцатилетняя девушка с наслаждением подставила лицо под ласковые лучи. Села на ступеньки и замерла, тоскливо рассматривая знакомый с раннего детства двор. Сердце сжалось, к глазам подступали злые слезы: неужели через день-другой она всего этого не увидит? Растущие под окнами яркие осенние хризантемы; пышные кусты сирени, служащие границей участка; шиповник у крыльца; пламенеющие над дровяным сарайчиком гроздья рябины… Василиса вытерла мокрые щеки: когда-то она сама принесла из леса хрупкие саженцы рябины. И сирень посадила, и шиповник, и цветы. И сама за ними ухаживала. Теперь же придется расстаться с ними. Надолго. Отца и младшей сестры сейчас нет, никто не мешает подумать и решить наконец — ехать или не ехать в город. Василиса до сих пор колебалась. Конечно, она прекрасно понимала: здесь делать нечего. Окончила школу, пора подумать о будущем, не она первая, не она последняя расстается с домом. Почти все выпускники крошечной школы уезжали в «большой» мир, работы в лесничестве на всех не хватало. И мама хотела, чтобы она, Василиса, получила высшее образование. Василиса непроизвольно оглянулась, будто могла сквозь дверь увидеть большую фотографию под стеклом. На ней совсем юная мама — только-только вышла замуж — весело улыбается, и глаза ее полны ожиданием счастья. Синие-синие глаза, удивительно яркие. Лельке повезло, ей такие же глаза достались. Мамины. А у нее, у Василисы, светло-карие, почти желтые. Мало ей рыжих волос! Василиса досадливо поморщилась: мама никогда не верила, что в местной школе ее девочки смогут получить нужное образование. Особенно сейчас, когда в старших классах должна изучаться информатика, а в их лесничестве нет ни одного компьютера. Да и преподавать некому, если уж честно. Ни книг нужных в маленькой библиотеке, ни справочников. Уже заболев, мама настояла, чтобы отец съездил в город, купил спутниковую антенну и компьютер. Она даже заставила его продать старинную брошь, сохранившуюся в семье невесть с каких времен. И специалиста папа из города привез, тот помог подключиться к Интернету. Василиса снова сморгнула непрошеные слезы: институт — это, конечно, неплохо. Но жить несколько лет в чужой семье? В незнакомом городе? Пять лет, по сути, не видеть родные леса и чистой веселой речушки Росной? Не собирать ягоды, грибы, забыть об охоте и рыбалке? Бросить отца и Лельку? Девушка удрученно покачала головой: еще неизвестно, смогут ли они без нее. Все-таки в последнее время она заменяла Лельке мать, да и хозяйство на ней, отец почти дома не бывает, он же лесник. Василиса нежно коснулась пальцем колючей ветки шиповника, разросшегося прямо у крыльца, и помрачнела: ее волновали не только отец с Лелькой. Как она сама будет чувствовать себя в городе? В жизни никуда не ездила дальше райцентра. Василиса вытерла повлажневшие ладони о футболку. Папа говорил: людей в городе — тьма. Как деревьев в лесу. Или муравьев в самом большом муравейнике. А если верить компьютеру, то в Петербурге живут несколько миллионов человек, настоящий кошмар, в голове не укладывается… У них в деревне всего шестнадцать семей, и Василиса никогда не считала, что это мало. Почти под сотню человек выходит. Здесь все друг друга знают. В городе же, по словам папы, все совершенно по-другому. Даже люди, живущие в одном доме, частенько не здороваются. Могут и в лица соседей не знать. Странно в городе. Василиса нервно одернула себя: глупо так настраиваться. И заранее пугать себя. Тем более жить придется не у чужих людей, а у родной тетки, сестры умершей матери. И Санкт-Петербург не самый плохой город в мире. Василиса угрюмо улыбнулась: бабушка оставила на ее имя комнату в коммунальной квартире, пусть небольшую, но все же… Она уже несколько лет пустует, тетка писала — необходимо делать ремонт. И звала к себе: мол, Василисе для начала нужно адаптироваться, лесничество — это не многомиллионный город. Мол, поживет у них, а потом, года через два-три, если очень захочет самостоятельности… На голову опустился слегка тронутый позолотой березовый лист, и Василиса нервно вздрогнула: интересно, как ее встретят? Письма — письмами, а жизнь — жизнью. У тетки и своих детей двое, зачем ей лишняя головная боль? Василиса сердито фыркнула: да еще гостья из такой глухомани! Наверняка тетка думает — совершенный дичок приедет. И вдруг рассердилась: ну и не ошибается! Она, Василиса, действительно дичок. Подумаешь! Василиса бросила угрюмый взгляд на проселочную дорогу, петляющую среди пышно разросшегося орешника. Других изб с крыльца и не разглядеть, крыши теряются в густой листве. Где-то лениво залаяла собака и тут же подавилась собственной зевотой. Ветер принес с болот звук выстрела, кто-то из соседей бил уток. С реки тянуло прохладной свежестью. «И чем плохо у нас? — грустно подумала девушка. — Компьютер есть, в Интернете можно найти все, что угодно, я бы запросто могла учиться экстерном, так нет, папа против…» Василиса неприязненно вспомнила старую преподавательницу математики — уговорила-таки отца! Убедила, что старшей дочери нужно обязательно учиться в институте. Грех, мол, такой талантище в землю зарывать. Это про нее, Василису! И с чего Людмила Иннокентьевна взяла только?! Если бы не Интернет… На плечо Василисы с размаха шлепнулась бесцеремонная Кара. Девушка вздрогнула от неожиданности и вскрикнула: — Опять ты со своими когтями! Тысячи раз говорила — я не насест! Прямо как медом тебе намазано. Она стащила слепо жмурящуюся на солнце сову. Пристроила на коленях и привычно проворчала: — Спать днем положено, ясно, нет? Ты же ночная тварь! Кара не возражала. Василиса перебирала перья доверчиво жмущейся к ней птицы и грустно говорила: — Придется тебе в лес вернуться. Мышей, правда, и здесь хватает, в сарае их полно, да без меня тут делать нечего. Запросто снова подстрелят. — Она погладила птицу. — Думаешь, кто-то возиться с тобой захочет? Вот уж нет. Ты, дорогуша, не та птаха. Не любят тебя. И мне сколько раз влетало, и папе, что подобрали да вылечили. Хорошо — в деревне никто за это время не умер… Кара недовольно запыхтела. Нахохлилась, напыжилась, стала похожа на шар. — Ладно-ладно. — Василиса усмехнулась. — Сама знаю, что глупости. Но ведь не докажешь. Темной птицей тебя считают, колдовской. Мол, хуже черной кошки… Василиса занесла сову в сарай, где хранилось сено. Стряхнула с руки и расстроенно сообщила: — Уезжаю я скоро, Кара. Далеко уезжаю. И надолго. Кара сделала круг над ее головой и хрипло закричала. — Может, в самом деле тебе лучше в лес податься? Папа с Лелькой не выгонят, понятно, но и защитить не смогут. — Василиса тяжело вздохнула и неохотно признала: — Меня-то здесь побаиваются, сама знаешь… — Васька, ты где? Папа тебе билет купил! На поезд! На завтра! Взъерошенная Лелька пулей влетела в кухню и возбужденно заплясала вокруг застывшей старшей сестры. — Представляешь? Завтра в город поедешь! Поездом! Настоящим! Счастливая какая! И место, папа сказал, хорошее, нижнее! Значит, получается, и верхнее есть, да? Это как? — скороговоркой сыпала Лелька. Василиса положила ложку на стол и вопросительно подняла глаза на отца. — Купил, Вася, купил. — Прихрамывая сильнее обычного, отец подошел к столу. Неловко сел и виновато улыбнулся. Василиса не смогла ответить улыбкой. Лицо ее горело от волнения, сердце сбоило, в висках стучало. Больше всего хотелось убежать в свою комнату и запереть дверь. А еще лучше — в лес. Чтобы никого не видеть и не слышать! — Чего уж теперь. Ехать так ехать. Решили же. Пойми, я матери обещал, что выучу тебя. — Отец сгорбился, отошел к окну. Махнул рукой и глухо пробормотал: — Знаешь ведь, не по ней жизнь здесь была. Глушь, мол. Из-за меня мирилась. Лелька притихла и с тревогой уставилась на мрачные лица домашних. Она не понимала их. Десятилетней Лельке казалось: Василисе страшно повезло. Санкт-Петербург же! Новая интересная жизнь! Тетя, дядя, двоюродные брат с сестрой. Чем плохо? Радоваться нужно! Отец угрюмо закончил: — Через себя переступала. И ничем не помочь ей было. Горожанкой родилась, горожанкой жила, горожанкой ушла от нас… — Но я при чем, пап? Я-то все здесь люблю, — невнятно пробормотала Василиса, с усилием глотая слезы. — Знаю, Вася, знаю. Но и ты пойми, никто не гонит тебя насовсем. Захочешь — вернешься, — устало сказал отец. — Институт только закончи. Как мать хотела. Чтобы шанс появился строить жизнь, как пожелаешь. — Он грустно усмехнулся. — Да и мир посмотришь. Хоть будешь знать, из чего выбирать! Василиса упрямо передернула плечами, не ответив ни словом. Она смотрела в окно, и привычный вид родного подворья заставлял сердце болезненно сжиматься. Отец тяжело поднялся и неохотно буркнул: — Город — дерьмо, конечно. Ни лесов рядом нормальных, ни рек, ни живности. Все загублено на корню. Зато там люди, Васенька! Другие люди, понимаешь? Совсем другие. Ты от них что-то взять сможешь. Василиса недоверчиво хмыкнула. Отец с досадой бросил: — Тут большей частью, сама видишь, кто — темнота. Многие и читать-то едва умеют. Книгу в руках не держали, им и не нужно. — Он махнул рукой. — Самогон вечно глаза застит! Лучшие — лесом промышляют. Ничто их не трогает, ничто не интересует. Пустые людишки! — Голос отца дрогнул. — Тяжеловато первое время придется в городе, верно. Но привыкнешь, деваться-то некуда. Да и знаешь примерно, чего ждать. По рассказам моим, по книгам, да и Интернет опять же… Василиса молчала, опустив голову. Лелька снизу всматривалась в хмурые лица. Ей вдруг стало жаль старшую сестру. Лелькины губы подрагивали, светлые брови составляли одну ломаную линию, она едва сдерживала слезы. Отец бросил на Лельку внимательный взгляд. Улыбнулся и преувеличенно бодро воскликнул: — Ну, выше нос! Все будет хорошо, вот увидите. А теперь — ужинать! — Он заговорщически подмигнул младшей дочери. — Потом собираться начнем. Завтра-то с рассветом выйти придется, чтобы к поезду успеть, всего две минуты стоит. К шести утра к станции подъехать нужно… Поспешно придвигая к столу стулья и помогая сестре накрывать на стол, Лелька жадно спросила: — Па, а что Васька с собой возьмет? Книги, да? По математике? Другие какие учебники? — Да нет, — усмехнулся отец, наблюдая за привычной суетой дочерей, — книг в городе и без того хватает. Там библиотек полно. — Тогда платья, да? И шубу? Валенки она тоже возьмет? — Что сочтет нужным, то и возьмет. Деньги я вашей тетке уже отправил. Так что необходимое она Васене прямо там и купит. А тащить с собой… — Отец ласково потрепал Лельку по голове. — Кто знает, что сейчас в городе носят? Может, лишь брюки… — Только брюки? — ахнула Лелька, вытаращив на сестру большие синие глаза. — Слышишь, Васька? — Лелька обернулась к отцу. — А платье чем плохо?! Василиса невольно рассмеялась. Отец проворчал: — Ну что ты ко мне пристала? Я знаю? — Он пожал плечами. — Может, и платья таскают. Я давно в городе не был. Как вашу мать похоронили. Последний раз ездил — так молодежь больше в джинсах да легинсах ходила… Василиса поставила на середину стола блюдо с нарезанным хлебом, щедро положила в полные тарелки по паре ложек домашней сметаны и села. Отец посмотрел на младшую дочь и насмешливо хмыкнул: — Рот-то закрой, Лелишна! И за борщ принимайся, остынет. Чего раньше паровоза забегаешь? Всему свой срок. Вот приедет Василиса на каникулы летом и все тебе самым подробнейшим образом изложит. И про то, что в Санкт-Петербурге носят, и про сам город… — Почему только летом? — возмутилась Лелька. — А зимние каникулы?! — Захочет, приедет и на зимние, — не стал возражать отец. — Только вот как добираться до деревни будет со станции-то? — А лыжи?! — Ну, если только на лыжах… Долго молчать Лелька не умела. Уже доедая борщ, спохватилась: — Па, а как же Васька без охоты своей любимой проживет и без леса? Где она травы-корешки собирать станет? Отец промолчал. А Лелька даже ложку выронила, так ее взволновала последняя мысль: — И кто нас с тобой лечить будет? Что ли, старая докторша из Сосновки? Своими таблетками? — Да ну тебя, Лелька! — сердито воскликнула девушка, озабоченно посматривая на помрачневшего отца. — Травы я вам оставлю. С инструкциями. К каждому сбору свою бумажку приложу. Так что и без меня справитесь. — Она заставила себя рассмеяться. — Да и с чего вам болеть-то? Лоси здоровые… Сравнение с лосем Лельке совсем не понравилось. Девочка украдкой покосилась на свое отражение в оконном стекле и обиженно проворчала: — Так уж и лоси! Просто я… не всем же костями греметь! — и жарко вспыхнула. Десятилетняя Лелька сильно переживала из-за своей мнимой полноты. Крепенькая, коренастая, невысокая, с двумя туго заплетенными светлыми косичками… Рядом со старшей сестрой девочка казалась себе неуклюжей и толстой. Василиса Лелькиных переживаний не заметила, спокойно проговорила: — С охотой, думаю, и там неплохо. Папа мне уже рассказывал. Лишь лицензию иметь нужно, так у меня есть. А дату я сама потом поставлю. Папа все документы выписал, понимаешь? Лесник все-таки… Лелька радостно воскликнула: — Здорово! Василиса поставила перед младшей сестрой чашку с чаем: — С травами сама учись разбираться. Я в твои годы из леса не вылазила, а ты все в куклы с Машкой играешь. Взрослеть пора. — Да уж, — вздохнул отец, — пора. Только силой к лесу не привяжешь, можешь зря не стараться, Васена. Не лесной человек Лелишна, не наш. — Ну вот еще, — мгновенно надулась Лелька. — Как это — не «наш»? Думаете, мне ваши драгоценные травки и корешки выучить слабо, да? — И девочка сердито закричала: — Вот увидишь, Васька, как домой вернешься! Я еще получше тебя врачевать стану! Поняла, нет? — Поняла-поняла, — улыбнулась девушка. Встала и обреченно бросила: — Ну что, пойдем собираться? Младшая сестра в ответ лишь восторженно завизжала. Опрокинула стул и опрометью вылетела из кухни. Лельке до сих пор не верилось, что завтра Васена уедет в город. Одна! На поезде! На нижней полке! Через леса и поля! В сказочный город Санкт-Петербург! Папа рассказывал: там до революции русские цари жили. Машины там в восемь рядов по дорогам движутся, а еще и тротуары есть. Для пешеходов. Там музеи, театры, дворцы, парки и детские площадки в каждом дворе. А людей — тысячи и тысячи, а то и миллионы… Лелька разочарованно сопела: ну и сестрицу Бог послал. Несчастье, не сестра. Ничегошеньки с собой брать не хочет, хоть что говори. Костюм свой охотничий уложила да дурацкое — подумаешь, тульское! — ружьишко. Еще травами разными и корешками чуть ли не половину рюкзака набила. А на остальное и не смотрит, будто не нужно ей. Нет, зачем Ваське в городе травы?! Папа говорил, там аптеки на каждом углу, где все-все лекарства есть. Самые настоящие лекарства, не самодельные. И даже травы разные продаются в специальных коробочках. А на коробке — картинка. Например, ромашка нарисована. И написано, как ее заваривать. Лелька сердито смотрела на старшую сестру: тоже, сборы называются! Ничего интересного. Лелька совсем другого ожидала, когда шла помогать. Девочка тяжело вздохнула, она не понимала упрямства сестры. На Васькином месте она бы… Васька же — тьфу! Из одежды ничего и брать не стала. Какие-то старые поношенные бриджи в рюкзак сунула, из маминых перешитые, да парочку длиннющих свитеров, мама еще вязала. Ну к чему, к чему они в городе? А на красивое крепдешиновое платье, что на прошлый день рождения подарили, Васена и не глянула. Лелька несколько раз в рюкзак его подложить пыталась. Девочка раздраженно сдвинула светлые брови: вот ведь упрямая! Древнюю отцовскую рубаху, чуть ли не до колен, взяла — сказала: сойдет вместо халата, а на платье приличное — ноль внимания. В городе, мол, такие не носят. Ну, с чего взяла, а? Мало ли что в книгах напишут? Так всему и верить?! Лелька возмущенно следила за сестрой: и финку свою жуткую сунула! И звездочки, что Коська обучил швырять, не забыла. И все это — вместо нарядного, совсем нового платья! Не дурочка разве? Лелька забралась с ногами на кровать сестры и угрюмо следила за сборами. Наблюдая, как Василиса бережно упаковывает звездочки, она лишь плечами пожала: зачем? Историю металлических звездочек Лелька прекрасно знала: Коськин подарок. Как и финка. Два года назад это случилось. Старшая сестра Коську Нарышкина своими травами на ноги поставила. Парень тогда едва живым из армии вернулся. На границе где-то служил. С Чечней и Грузией. Совсем плохой пришел, мать отчаялась, думала — потеряет. И кровью кашлял, и рука после ранения у Коськи почти не действовала. То-ощий — жуть. Васена много времени на него потратила. Даже ночами дежурила у его постели. Это когда Коське совсем плохо было. И вылечила-таки! Коська, как выздоровел, две зимы с Васеной занимался и одно лето. Зачем только — непонятно. И Васена, дурочка, согласилась. Ох и гонял же Коська ее! Как сидорову козу. Лелька не раз их в лесу выслеживала. До сих пор помнит, как сестра с завязанными глазами на тонюсеньком бревнышке над речушкой выплясывала да от веток, что Коська в нее швырял, уклониться вслепую пыталась. Пока в воду не свалилась. А Коська еще и наорал на нее. Мол, равновесие плохо держит и внимания ни на грош. Коровой обозвал! Лелька грустно вздохнула: Васена и до занятий с Коськой была худенькой, в чем только душа держалась, а тут совсем отощала. Кожа да кости остались. Так в деревне про нее говорили. И тени под глазами появились. Папа сколько раз от этой каторги ее отговорить пытался, да разве Василису переспоришь? Упрямая! После той беготни по лесу она сильно изменилась. Даже походка другой стала. Как по льду Васька ходит. Водой перетекает — глазу не уследить. Коська своей матери тогда сказал: «Васене цены нет, самородок». При чем тут самородок, это же камень? — Лельке непонятно. Подумаешь, драться немного научилась! Ладно бы чему доброму. Лелька невольно фыркнула: к тому же и не дерется Васена совсем. Разве только с самим Коськой. Так то и на драку не похоже. Лелька сколько раз видела: летают вокруг друг друга, и всех дел. Как танцуют. Смотреть забавно и не страшно. Вот мужики в деревне по пьяни бьются — это да. Лельку как-то даже стошнило от отвращения. А Коська Нарышкин этим летом опять куда-то подался. Сказал, что, раз смерть отступила, нечего ему в деревне делать. Как мать ни уговаривала, не остался. Собрал свой рюкзак и был таков. Опять на свой Кавказ, наверное, поехал. Мало ему досталось. Матери Коська заявил: места ему те полюбились. Горы до сих пор снятся, звезды над ними гроздьями рассыпаны, яркие, колючие, нездешние. И быстрые речки — вода студеная-студеная. Бежит по камням, звенит колокольчиками, от нее зубы ломит. Девочка удивленно покачала головой: глупая Васька и без Нарышкина занимается! Чтобы не забыть. Лельке сказала — форму потерять не хочет. Коська якобы строго-настрого тренироваться велел. И самой нравится. Вот чудачка! Вся на пот исходит и все равно не бросает. Лелька снова сдвинула тонкие бровки и хмуро покосилась на сестру: ну почему Васька не как все люди, а? Еще и рыжей уродилась — с ума сойти! Лелька насупилась: в деревне говорили — рыжие волосы от нечистого. Она, Лелька, конечно, в сказки не верит, но… Лучше бы у Васьки волосы оказались другого цвета. Любой бы подошел, только не этот, почти огненный. И с глазами бедной Васе не повезло. В деревне смеются — мол, тоже рыжие. А на самом деле — Лелька лично проверяла! — они карие, с золотистыми крапинками, вовсе не рыжие. Сколько раз Лельке приходилось свою единственную подругу за подобные разговоры колотить да за косы таскать, не передать. И все без толку. Чужие рты не закроешь. Боятся Васену в деревне. Хотя как заболеют серьезно — моментом к ней бегут. С мелочишкой какой — к докторше Марии Павловне в Сосновку, а с чем серьезным — только к Васе. И все равно недовольны. Вот люди! То старую Степаниду побаивались, она всю округу травами пользовала, а как Степанида померла, так Ваську стали бояться. Лелька незаметно сморгнула с ресниц вдруг выступившие слезы: зачем только Василиса знахарству училась? Травками да корешками голову себе забивала? Ладно бы с пользой для себя… Лелька грустно усмехнулась, вспомнив про Кару. Сова стала последней каплей. Как Васька ее подобрала да вылечила, вообще от нее шарахаться стали. Сова, мол, птица темная, и где это видано, чтобы она за человеком, как собачонка, таскалась? Даже днем, когда всем нормальным совам спать положено. Нечисто, мол, тут. Опять-таки, рыжие волосья к чему? Бог, он шельму метит… Дураки! И папа сказал — дураки. Не везет Васене. Может, и хорошо, что она в город едет. Лелька с любовью посмотрела на старшую сестру, озабоченно стоявшую над полупустым рюкзаком, и предложила: — Хочешь, свои сережки золотые подарю? У тебя таких нет, а в городе наверняка носят. Возьми, а? — Лелька немного подумала. — Или цепочку на шею возьми мамину. С янтариком. Папа разрешит. А то поедешь — деревня деревней… Василиса улыбнулась и отрицательно замотала головой. — Ни за что! Не ношу я золота, ты же знаешь. Тяжелый металл, давит на меня. Пусть лучше тебе останется, ты безделушки любишь. — Любишь не любишь, могла бы и потерпеть, — проворчала Лелька. — Опозоришь нас перед родственничками. Прямо голодранка из глухой деревни! — Ну и пусть — из деревни, — засмеялась Василиса. — И даже — из глухой. Правда ведь, глупо на правду обижаться. — В чем же ты поедешь, Вась? — жалобно протянула девочка, рассматривая тоненькую фигурку сестры в мешковатой домашней рубахе. — Город все-таки. И в поезд сядешь… — В чем поеду? Не знаю пока. Наверное, к чему привыкла, в том и поеду. В чем в лес хожу. — Что?! — возмущенно закричала Лелька, мгновенно забывая о своей недавней жалости. — В своих тертых-претертых замшевых штанах и обычной футболке?! — Ну и что? Чем плохи мои бриджи? Сама знаешь, из дедовых перешила. Такой выделки замшу еще поискать. А удобные — не представляешь. Как вторая кожа на мне, я их и не замечаю. — Кожа, — язвительно протянула Лелька. — Издеваешься, да? А как на тебя наша тетка посмотрит? И эти… как их… двоюродные брат с сестрой? Как на дикарку? — Лелька презрительно хохотнула. — В дедовских штанах в облипочку, над которыми вся деревня смеется, и в футболке! Да еще с дурацким ружьишком за спиной! Василиса пожала плечами. Лелька, помолчав, мрачно поинтересовалась: — Может, ты и на ноги свои лесные бахилы наденешь? Из кожи, а? Что вы на пару с Коськой весной сварганили? Бесшумненькие? Они же тоже, ты хвасталась, удобные. — И она ядовито передразнила: — Вторая кожа! — Ты права, — улыбнулась Василиса. — Надену. Чудо что за полусапожки у нас получились. — А новые кроссовки как же?! — взвыла покрасневшая от негодования Лелька. — С собой, наверное, возьму. Раз уж папа потратился. А хочешь, тебе оставлю? Размер у нас один… — Не надо, — зло посмотрела на сестру Лелька. — Мне папа такие же купил. — Она убрала в шкаф отвергнутое крепдешиновое платье и обернулась к сестре. — Представляю, как тебя в городе встретят! Явишься туда чучело чучелом. Хорошо, если сразу обратно не отправят! — Не переживай. Отправят — поеду. Если решу, что так лучше. — Василиса сузила глаза. — Если же сочту нужным — останусь. Папа слово маме дал. И его нужно сдержать. — Девушка тоскливо вздохнула. — Вот окончу институт и стану свободной. А может, лесником сюда вернусь, как папа. Увидим… В эту ночь, последнюю в родном доме, Василиса почти не спала. Вечером они с отцом вдруг надумали истопить баню. Кто знает, когда в Питере удастся толком помыться? В городе пусть и коммунальные удобства, но все не то. Горячую ванну принять, конечно, приятно, зато попариться… Понятно, и в Санкт-Петербурге настоящие бани есть, но ведь не бесплатно же. А лишних денег у Василисы в городе не будет. На стипендию не слишком пошикуешь, а папа много высылать не сможет, ему Лельку поднимать. Да и какая у него зарплата? Одни слезы. Василиса с Лелькой долго, как последний раз в жизни, парились и намывались, отводили душу: когда еще встретятся? Василиса натерла свои и Лелькины волосы кислым молоком. Прошлась по рукам и ногам пучком запаренного чистотела. Потом сестры тщательно полоскали волосы в отваре крапивы. Нет, мыло у них, естественно, в доме есть, как и шампуни. Но от них какие волосы? А после простокваши да крапивы они пышные и блестящие. После бани Василиса почти до самого утра возилась на кухне. Решила натушить побольше картошки с мясом. Пусть хоть неделю у отца голова не болит. Василиса и не заметила, как ночь пролетела. Едва запели петухи, как отец запряг лошадь, не хотелось Василисе сегодня ехать в уазике. Другое дело — когда лежишь на дне повозки, а над тобой высокое небо, и гудят от ветра в вышине корабельные сосны. И запахи кружат голову: пахнет сеном, свежей листвой, медовыми травами и нагретой на солнце песчаной дорогой. К станции подъехали за сорок минут до прибытия поезда. Отец занес рюкзак в единственное помещение деревянного здания — тут и касса, и комната дежурной, и «зал ожидания» — две лавки вдоль стены. — Пап, а там, в поезде, как? — волновалась Лелька. — Можно я с вами в вагон зайду, просто посмотреть? Отец натужно улыбнулся: — Не получится. Поезд две минуты стоит, а то и одну, если опаздывает. Как бы Василисе на ходу прыгать не пришлось. — Ага, а тебе, значит, можно?! Так не честно! Отец ответить не успел, раздался гудок. Он вздрогнул от неожиданности и подхватил рюкзак. — Какой вагон-то, Алексей? — крикнула дежурная. — Четвертый! — Не беги, он прямо здесь и будет. Поезд двигался с оглушающим грохотом, не только Лелька, но и Василиса зажмурилась. Раздался лязг, четвертый вагон с надписью «Екатеринбург — Санкт-Петербург» действительно остановился напротив. Открылась дверь. Василиса легко вскочила на ступеньку и протянула руку за рюкзаком. — Я с тобой зайду, — почему-то испуганно сказал отец. — Некогда провожающим! — гаркнула тучная проводница, закрывая собой проход. Поезд сразу же тронулся. Василиса неотрывно смотрела на своих, сердце щемило. Она только сейчас поняла, что действительно уезжает. Вот отец взмахнул рукой и неловко побежал за вагоном. Лелька трусила следом, спотыкаясь и размазывая по лицу слезы. Василиса больно прикусила губу, чтобы не разреветься при посторонних. Ей не десять, как Лельке! Проводница смерила пассажирку угрюмым взглядом: из-за девчонки пришлось вставать ни свет ни заря, единственная села на этом полустанке. — Первый раз в город едешь? — буркнула она, открывая дверь в узкий коридор. Василиса кивнула, во все глаза рассматривая вагон и спящих на полках пассажиров. — Вот твое место, — указала проводница на синий кожаный диван, на нем — ни одеяла, ни подушки, ничего. — Белье брать будешь? — Нет. Мне… спать не хочется. Я лучше в окно посмотрю. Мы ведь к вечеру приедем? — Да. К семи часам. Чай тоже не будешь? — Попозже, если можно. — Ладно, подойдешь, как захочешь. — Проводница вдруг коснулась Василисиной косы и удивленно пробормотала: — Ишь, как огонь! Василиса раздраженно отпрянула: неужели и в городе ей будут все время напоминать, что она рыжая?! Бросила случайный взгляд в окно и тут же забыла обо всем. Крошечная станция, где она села в поезд, давно исчезла, вдоль железной дороги стеной стоял лес, вот он расступился, открывая взгляду небольшую деревеньку… Василиса села, неотрывно глядя на мелькающие за окном картины, и с горечью подумала, что долго теперь не увидит родных мест, что-то ждет ее впереди… Глава 2 Колядины Екатерина Васильевна обвела комнату придирчивым взглядом: уже завтра встречать племянницу, Ваську — Васену — Васеньку, золотоволосую Василису, Светланину дочь. Ах, Светланка, сестренка! Екатерина Васильевна до сих пор не примирилась с ее смертью. К чувству потери примешивалась вина: она так и не собралась повидаться с сестрой, когда та заболела. Хотя Леша, муж ее, позвонил, и Екатерина Васильевна знала, что Светлана в больнице. Действительно хотела съездить, но как-то закрутилась — дом, работа, дети… «И в голову не пришло, что все настолько серьезно, Лешка толком ничего не объяснил…» — горько плакала она, узнав, что сестру похоронили. После смерти Светланы окончательно слегла и мама. Даже нотариуса для составления дарственной на комнату в коммунальной квартире пришлось вызывать на дом. Последний месяц мама совсем не вставала с постели, таяла на глазах, будто интерес к жизни окончательно угас вместе со смертью младшей дочери. И внуки, прежде любимые, вдруг отошли на задний план, только о рыжей Василисе старушка иногда вспоминала, чем-то Васена больше других легла ей на сердце… Теперь, когда сестру не вернуть, сожалела Екатерина Васильевна, что редко виделись они при жизни. Всего раз выбрались Колядины на неделю к Черновым, в Лешкино лесничество. Василиса в школу еще не ходила, а Лельки и вовсе не было, она через год родилась. Черновы в Петербург тоже не приезжали — хотя девчонки, конечно, просились город посмотреть, особенно Лелька. Сестра все отговаривалась, что не бросить дом, хозяйство. Екатерине Васильевне всегда казалось — во всем виноват Лешка. Куры, утки да огород — его фантазия, к чему Светлане, горожанке до мозга костей, дурацкое крестьянское хозяйство? «Сам в лесу сидит — настоящий сыч! — и бедную Светку держит рядом, словно на привязи, — негодуя, жаловалась она мужу. — Ну, прикинь — закончить биофак с красным дипломом и жить в такой глуши! Ради чего, Жень?!» Екатерина Васильевна часто вспоминала, как сестра уехала на преддипломную практику в лесничество. Ее однокурсницы пристроились кто в зоопарк, кто на кафедру в университете, кто в ветеринарные клиники. Из всей группы одна Светлана захотела изучать сов в месте естественного обитания — юношеские фантазии! — вот и понесло ее к черту на кулички. А через месяц позвонила и заявила: выхожу замуж. Из-за Лешки Чернова погубила и жизнь свою, и карьеру! Останься Светлана в городе — в этом Екатерина Васильевна не сомневалась, — жила бы и сейчас. Здесь современные клиники, чудесные врачи, Санкт-Петербург — это вам не отдаленное лесничество с единственным фельдшером в соседней деревне. В последние годы Екатерина Васильевна немного смягчила свое отношение к Алексею. «Не думала, что Чернов окажется однолюбом, — говорила она мужу. — Надо же — второй раз так и не женился, а ведь две девчонки на руках, попробуй вырасти их без матери…» Когда Алексей сообщил, что хочет дать Василисе высшее образование, Екатерина Васильевна, не раздумывая, обещала помочь. И сразу на душе стало легче: хоть так она выполнит долг перед умершей сестрой, хоть так немного искупит свою вину. Вечером, едва муж вошел в дом, она сообщила о своем решении. И как должное приняла его согласие. Впрочем, Евгений Наумович практически никогда ей не возражал, вот и сейчас добродушно буркнул, торопясь в ванную: — Конечно, пусть малышка живет. Места, слава богу, хватает, все-таки сто семьдесят квадратных метров… За ужином Екатерина Васильевна сообщила детям о скором приезде Василисы. Сказала, что девочка будет учиться в ветеринарной академии и первое время, пока не освоится в городе, поживет здесь. Она улыбнулась: Лера с Васенькой ровесницы, между ними всего два месяца разницы, девочки наверняка подружатся, почему нет? Обе только что окончили школу, обе вот-вот станут студентками, все ново, все интересно… Да и всяко Васенька лучше Лериных высокомерных, размалеванных одноклассниц с пустой головой! Григорий с Валерией удивленно переглянулись — дома не слишком часто вспоминали о деревенских родственниках. Нет, они конечно же знали о младшей маминой сестре, выскочившей замуж за лесника — по великой любви, разумеется! — и о Василисе с Лелькой, несколько лет назад оставшихся сиротами, но… Почему Василиса должна жить непременно у них?! — Естественно, на постой сестрицу — Василису, да? — определят в Леркину комнату? — Гриша глотнул кофе. — Чего ради? — Лера от возмущения вскочила и едва не уронила стул. — У меня всего одна кровать! А у тебя, кстати, еще диван! — Извини, но я парень. Э-э… разнополым родственникам просто полагается жить раздельно, — весело ухмыльнулся Гриша. — И потом, вам есть о чем потрепаться перед сном, обе девчонки. — Гриша допил кофе и проворчал: — Все на телефоне меньше висеть будешь. Твой сотовый — мам, скажи! — самый обжористый в доме, я позавчера снова пятьсот рублей на твой номер бросил… — О чем мне с ней говорить?! О видах на урожай? Не забывай — она из глухой деревни! — Подумаешь! Научит тебя доить корову, тесто на пироги ставить, яйца из-под кур таскать, печь топить, чем там еще в деревне занимаются? Екатерина Васильевна покраснела от негодования. Евгений Наумович бросил на нее обеспокоенный взгляд и жестко скомандовал: — Прекратить пустопорожние разговоры! Брат с сестрой настороженно притихли. — Избаловали мы вас! Что за махровый эгоизм? Девочка будет жить здесь, сколько захочет. Мы единственные родственники, ваши матери — родные сестры, если вы вдруг забыли… Григорий с Валерией молчали. Прекрасно понимали: с отцом спорить бесполезно, да и опасно. Деньги — а карманные денежки мама обычно выдавала по первой просьбе! — в дом приносил именно отец. Нет, мама, конечно, тоже работала. С ее энергией в четырех стенах не усидеть, она — менеджер в туристическом агентстве. Оформляла договора с зарубежными партнерами, ездила за границу, иногда нужно на месте оценить качество гостиниц и услуг… Но мама зарабатывала всего тысяч двадцать в месяц и почти все тратила на себя, папа, естественно, не возражал. Он лишь одобрительно посмеивался, когда жена демонстрировала новую сумку, туфли или серьги. Папа всегда шел у мамы на поводу, зато с детьми был достаточно строг. Грише иногда казалось: он ревновал маму к ним. Понятно — глупо! Впрочем, если бы не отец, Гриша никогда не поверил бы в существование так называемых «нежных» чувств и в любовь не поверил бы. А они точно есть! Стоило посмотреть на родителей. Правда, лично Грише еще ни одна девица всерьез не нравилась, так — провести приятно время… в конце концов, ему почти двадцать, имеет право! — Па, мы ж просто так, мы вовсе не против. Пусть Василиса живет, мы сто лет ее не видели, — пробормотала Лера. — Мы ж понимаем — она сирота, а мама ей — родная тетя… — В гостиной места полно, диван там классный, Василисе наверняка понравится, — хмуро согласился Гриша. — Точно, гостиная ей подойдет! — обрадовалась Лера. — Нет уж, только не проходная комната, — отрезала Екатерина Васильевна. — Да и Лере там будет неловко, она же девочка, переодевается по сто раз на дню… — Это точно, — фыркнул Гриша. — Если не чаще… — Не твое дело! — огрызнулась Лера, краснея. — Мама имела в виду, — Евгений Наумович сочувственно улыбнулся сыну, — что именно тебе придется уступить твою комнату гостье. — Что?! — Да, сынок, поживешь пока в гостиной. — Екатерина Васильевна смотрела виновато. — Но почему не поселить их с Леркой вместе?! — У нас не общежитие, — рассеянно бросил Евгений Наумович и протянул жене чашку под кофе. — И комнат хватает… Лера повеселела: не ее выселяют, ура! Гриша помрачнел: вот черт, не повезло как, влип по самое не могу! Интересно, где ему встречаться со своей девчонкой? В комнате они включали музыку и до изнеможения целовались, а теперь что? Болтаться по улицам? В гостиную в любую секунду могут войти… — Пап, честное слово, я не могу переехать. У меня в комнате комп, принтер, сканер. Мне работать нужно, сам знаешь! Гриша не врал, он со второго курса подрабатывал системным администратором в небольшой инвестиционной компании. Учебе это не мешало, скорее помогало, да и деньги никогда лишними не бывают. Отец одобрял. Говорил: «Правильно, учись рассчитывать на себя, родители не вечные. Останетесь с Леркой одни, никто за резинку от трусов вас по жизни тянуть не будет…» Может, еще не все потеряно? Гриша с самым серьезным лицом сказал: — Пап, я каждый день должен обновлять сайт, ты же знаешь. Лерка сейчас спать завалится, а мне до двух ночи пахать! И потом — куда я дену всю технику? — Перенесешь в мой кабинет, — хмыкнул Евгений Наумович. Гриша мрачно кивнул. — Видишь, я тоже согласен потесниться. Бедная девочка семнадцать лет жила в избе, удобства во дворе, пусть хоть сейчас… — Папа прав. — Екатерина Васильевна подошла к сыну и поцеловала в макушку. — Уступи, Гриня. — Ма, ну хватит уговаривать, что я — маленький? — Для нас вы всегда маленькие, — горько усмехнулась Екатерина Васильевна. — Как подумаю, что это мои дети могли остаться без матери… Она резко отвернулась, пытаясь сдержать слезы. Иногда казалось: сестра отвела судьбу. Ведь именно она, Катя, росла слабенькой, все болячки в детстве ее были, а Светланка никогда не болела, как же вышло, что она умерла раньше? Может, взяла на себя смерть, предназначенную ей, Кате? Нет, они просто обязаны позаботиться о Василисе! А когда подрастет Лелька — и о ней тоже. После ужина Лера отыскала старый альбом с фотографиями, но любительских снимков, сделанных во время единственной поездки в лесничество, оказалось на удивление мало. Лера рассмеялась: мама с перекошенным лицом отмахивается березовым веником от комаров! Вот Гришка в одних трусах, тощий — ужас, все ребра видны. Вцепился обеими руками в ружье, а мордашка испуганная — боится, что оно выстрелит? А здесь она, Лера, прижимает к груди большую эмалированную кружку, над верхней губой — молочные усы. Смеется, глупая, — половины зубов нет. А вот и Васька! Жаль, только на одном снимке. Лера с любопытством рассматривала фотографию — забавная девчонка на крыльце деревенского дома, рыжая и веснушчатая, в белой футболке и босоногая. Щурится на солнце и обнимает кота, тоже рыжего. Гришину комнату освободили быстро. Парень — не девчонка, это у Леры все полки заставлены безделушками, косметикой и мягкими игрушками. У Гриши единственная ценность — стол с компьютерной техникой. Его и перенесли в кабинет отца. Свою одежду хмурый Гриша пристроил в шкаф-купе, тот занимал всю стену в прихожей, места в нем хватало. Хотя дай той же Лерке волю… Екатерина Васильевна по-детски старательно пропылесосила ковровое покрытие. Собрала красивыми фалдами сшитые на заказ шторы. Протерла полиролью шкаф и подоконник из натурального дуба. Застелила свежее постельное белье, специально выбрав пододеяльник и наволочки с яркими маками. Пусть Васеньке снятся солнечные сны! Последним штрихом стал новый махровый халат. Екатерина Васильевна разложила его на кровати: вряд ли у Василисы есть такой, девочка порадуется. Что ж, все готово! Утром следующего дня Екатерина Васильевна проснулась раньше звонка будильника. Она еще с вечера наметила съездить в коммуналку, где когда-то жила мама, — проверить комнату, завещанную Василисе. Екатерина Васильевна убирала постель и грустно улыбалась, вспоминая мать — упрямая! И Гриня такой же, копия бабушки. Даже когда со здоровьем стало плохо, мама наотрез отказывалась переезжать в огромную квартиру дочери. Сколько раз Екатерина Васильевна говорила ей, что мужу неловко перед знакомыми. Ведь болтают — несчастная больная женщина умирает в коммуналке, дочь с зятем о ней забыли, а сами жируют, нехорошо это… «Бог им судья, — невозмутимо отвечала мама. — На чужой роток не накинешь платок. Отсюда Васю моего унесли, и меня отсюда же унесут…» Екатерина Васильевна раздвинула на день портьеры: Васеньку в честь папы назвали, это тоже незримой кровной ниточкой привязывало к деревенской племяннице. Екатерина Васильевна вырулила с огороженной территории элитного жилого комплекса и повернула на Петроградскую сторону. В субботнее утро машин оказалось немного, она очень удачно попала в «зеленую волну» и без остановок доехала до улицы Максима Горького. Припарковалась и окинула знакомый с детства дом печальным взглядом: «Видишь, одна я осталась. Мамы, папы, Светланки — давно нет, а мы с тобой все коптим небо…» Она прошла через высокую арку когда-то помпезного сталинского дома и вошла в угловой подъезд. Поднялась на древнем лифте — двери в нем не автоматические, нужно закрывать руками — на последний этаж. И озабоченно нахмурилась: люк на чердак снова открыт. Сколько раз звонила в ДЭЗ — бесполезно… Подошла к нужной квартире, и сердце защемило — ничего не менялось, на двери по-прежнему пять разномастных звонков, под одним до сих пор наклеена бумажка с фамилией матери. Екатерина Васильевна сморгнула невольные слезы: никогда уже, нажав на черную кнопочку, она не услышит за дверью маминого голоса: «Катюша, ты?» Старый английский замок слушался плохо, она с трудом провернула ключ. Вошла в темный коридор и поморщилась: на пороге ближней комнаты тут же появилась соседка, одинокая, желчная старуха, сколько она матери крови попортила… Екатерина Васильевна хмуро поздоровалась и быстро пошла по коридору, сделав вид, что не заметила намерения бывшей соседки пообщаться. Вот уж с кем говорить не хотелось, в прошлый приезд старуха потребовала с Екатерины Васильевны «компенсацию за моральный ущерб». Якобы перед самой смертью мама слишком громко кричала по ночам, лишая ее сна, мол, до сих пор мучают головные боли… Совести никакой у человека — ведь почти шесть лет прошло! Екатерина Васильевна вошла в небольшую светлую комнату с двумя окнами, в ней царило запустение. Мамины вещи — одежду, постельное белье — она после сорокового дня унесла. Сняла шторы и скатерть, без них стали особенно бросаться в глаза дряхлость мебели, выгоревшие обои, трещины на потолке. «Интересно, почему в нежилых помещениях такой спертый, мертвый воздух, дышать нечем?..» Екатерина Васильевна распахнула окно. На облупившийся подоконник упал кусок стекольной замазки, она вздрогнула и грустно подумала: «Через год-другой придется делать капитальный ремонт. Те же стеклопакеты поставить. Обязательно заменить дверь. Новые обои поклеить, что-нибудь светлое, радостное, как мама любила. Васе обязательно понравится…» Евгений Наумович плохо слышал американских партнеров, он думал о сыне. О старшем сыне, Кирилле, о существовании которого ни жена, ни дети даже не догадывались. Будь это сценарий сериала, Евгений Наумович непременно одобрил бы: тайный внебрачный ребенок — всегда удачный ход. Он прибавляет драматизма. Но собственная жизнь — отнюдь не фильм. Здесь все идет не по сценарию. И назад не вернуться, не вырезать ненужные кадры, не забраковать неудачные эпизоды. Ничего не изменить, как бы ни хотелось. Евгений Наумович страдальчески поморщился: каким же он был кретином! Конечно, в семнадцать лет это простительно. И все же, все же… — Ты меня любишь? — робко спросила в то утро Ольга. — Мы теперь всегда будем вместе? Он непонимающе таращил глаза, пытаясь понять, что происходит, где он и, главное, с кем. Голова трещала, язык едва ворочался в пересохшем рту, он с трудом сглотнул: интересно, что за гадость пил? Холодный душ немного привел в чувство, он вспомнил — вчера они праздновали посвящение в студенты. Потом… дискотека. Потом… дешевое вино. Какая-то комната в общежитии — эта, выходит? — группа «Абба» на катушечном магнитофоне, и нравилась же, вот ведь напился… Худенькую невзрачную девушку в собственной рубашке он не вспомнил, хоть плачь. Нет, что-то такое маячило в голове, но… Он сел на подоконник и долго рассматривал новую знакомую. Зачем-то пригладил ладонью мокрые после душа волосы и осторожно спросил: — Звать-то тебя как? — Ты… тебя — Женей, я помню, а ты, значит, нет, — невнятно пролепетала девушка, отчаянно краснея, глаза ее мгновенно наполнились слезами. — Извини, — пожал плечами он. — Я первый раз в жизни так напился. Если честно, и с девушкой спал первый раз, жаль, ни черта не помню… Конечно, он не любил ее. Конечно, они никогда не будут вместе. Он утром даже не вспомнил ее имени, о чем разговор! К счастью, они учились на разных факультетах и в университете пересекались редко. Неделю спустя он благополучно забыл о ней. Через два месяца Ольга перехватила его в столовой и, пряча глаза, сообщила, что беременна. Он испугался: стать отцом в семнадцать лет? Что скажут родители?! К тому же ему нравилась совсем другая девчонка. Он начал уже сознательно избегать Ольгу. Перестал заходить к друзьям в общежитие. В столовую даже не заглядывал, предпочитая наскоро сжевать на перемене взятое из дома яблоко. Потом случайно узнал: Ольга перевелась на заочное отделение и уехала домой, в Пикалево. Он обозвал себя подлецом, но был откровенно рад: для него все закончилось благополучно. Ошибался! Через год Ольга внезапно появилась в аудитории — вот-вот должна была начаться лекция — и попросила его выйти. А в коридоре протянула свидетельство о рождении Кирилла Евгеньевича Рокотова. И фотокарточку — похожий на лягушонка большеротый младенец беззубо улыбался ему, выдувая пузыри. Евгений Наумович не сомневался — это его сын. Мелькнула паническая мысль: жизнь погублена, Ольга наверняка попытается заставить его жениться. А если узнает мама… К тому же в те времена за аморальное поведение вполне могли отчислить из института. Оказалось, Ольга приехала сдавать сессию. Она обожала ребенка и ничего от него не требовала. Просто ей казалось: он должен знать о сыне. Евгений Наумович и сейчас помнил, как сгорал от стыда: в этой невзрачной, откровенно некрасивой девчонке столько благородства, а он… показал себя настоящей свиньей! Ольга не требовала денег, она вообще ничего не требовала. Он сам предложил помогать хотя бы материально. Ольга не стала отказываться, она зарабатывала весьма скромно, а на малыша требовалось все больше и больше. На пятом курсе Евгений женился на Кате, он любил ее до сих пор и не жалел ни о чем. Перед свадьбой Евгений порвал единственную фотографию сына. Ту самую, где большеротый Кирилл пускал пузыри. Он выбрасывал обрывки в мусорное ведро и угрюмо думал — кого же предал на этот раз. Маленького сына, которого не знал? Ольгу, никогда ему не нужную? Катеньку, ведь она имела право знать правду? Екатерине Васильевне и в страшном сне не могло присниться: двадцать пять лет подряд муж ежемесячно отправлял деньги матери своего старшего сына. Первые годы — почтовыми переводами в Пикалево. Потом — лично в руки, четырнадцать лет назад Ольга с сыном переехали в Петербург. Заработки Евгения Наумовича росли, одновременно росли и его выплаты Ольге. Старшему сыну давно исполнилось восемнадцать, но Евгений Наумович по-прежнему приносил деньги, ведь Ольга так и не вышла замуж, выходит, он сломал ей жизнь. Евгений Наумович платил алименты аккуратно, не пропуская ни одного месяца. Отправлял переводы, даже когда жена четыре года подряд не работала, находилась в отпуске по уходу за детьми, и им жилось достаточно трудно. Он чувствовал себя виноватым! И несправедливо наказанным. Он даже не помнил, как это произошло! Алименты от Колядина поступали регулярно, но Ольга все равно не считала этот источник доходов надежным. Хорошо знала: вот узнает законная жена о внебрачном сыне и запретит давать на Кирилла деньги. И будет права, не так уж Женя виноват в той давней истории… Сына Ольга обожала. Нищеты смертельно боялась. Слишком хорошо Ольга помнила первый, самый трудный год. Они с мамой тогда едва концы с концами сводили, а на ее руках — новорожденный сын. Хорошо, что она решилась встретиться с Женей, а ведь так трусила… Полученные «алименты» Ольга старалась на повседневные нужды не тратить, почти все откладывала на банковский счет. Вначале копила на переезд в Питер, доплата за размен требовалась огромная. Теперь мечтала когда-нибудь купить Кириллу трехкомнатную квартиру. «Соберется жениться, а я скажу: вот ключи от новой квартиры, это мой подарок к свадьбе. Представляешь, какой для Кирюши сюрприз?» — говорила она Евгению Наумовичу в его редкие посещения. И выдавала сыну строго дозированные суммы на учебники, новые джинсы, поездку с классом в Павловск или на спортивную секцию. Кирилл с раннего детства знал: лишних денег в доме нет. И с четырнадцати лет пытался подрабатывать, он не любил брать деньги у матери. Отлично знал: и без того все на него тратится. Кирилл рос, и Евгений Наумович стал замечать: сын встречает его все более неприветливо. На безобидные, будничные вопросы об учебе, занятиях карате он отвечал резко, если не сказать — грубо. Смотрел на отца волком, как на врага, а иногда не выходил из своей комнаты даже поздороваться. Евгений Наумович полагал: старший сын не может простить отцу нерешительности, он до сих пор не рискнул представить Кирилла законной жене, сестре и брату. Кирилл знал о них! От матери. И ждал. После каждого визита Евгений Наумович давал себе слово: все расскажу. Сегодня же! Катя поймет. И простит. Наверное. Он не предавал ее! Ольга — случайный эпизод в его жизни. Даже — нечаянный эпизод. Но ребенок, плод легкомысленного поведения, ни в чем не виноват. Да, он скажет Кате: это случилось до того, как мы познакомились. Это же правда! Он впервые увидел Катю, когда Кириллу исполнилось два года. И сразу же влюбился. Мгновенно. Никогда раньше не верил в любовь с первого взгляда, и вот… Тысячи раз Евгений Наумович мысленно объяснялся с женой. Тысячи раз просыпался в поту, почему-то во сне его признание ничем хорошим не кончалось, оскорбленная Катя уходила. Тысячи раз обещал себе: вот сейчас, сейчас… но каждый раз в последний момент трусливо уходил от откровенного разговора. Кирилл щелкнул пультом телевизора. По экрану бежали титры очередного сериала. И снова продюсер — Евгений Колядин. Парень зло сжал губы. С остервенением переключил несколько каналов и помрачнел окончательно: на экране отец. Держал в руке статуэтку — премию за очередной сериал — и говорил в микрофон: «Эту награду по праву должна разделить со мной моя супруга, Екатерина Васильевна. Если бы не ее терпение, ее понимание…» Его жена безмятежно улыбалась в объектив. Она стояла рядом с Колядиным в элегантном вечернем платье, благополучная, ухоженная, на шее сверкало драгоценное колье. Кирилл резко выключил телевизор. Юношу буквально трясло от злости: его мать всю жизнь считала копейки; по ночам перешивала блузки, отданные соседкой, — та слишком быстро толстела, — простенькие сережки носила столько, сколько помнил себя Кирилл, они были куплены еще бабушкой к совершеннолетию дочери… А эта… женщина блистает рядом с Колядиным, вырядившимся в смокинг! И сама в одежде из самых дорогих магазинов города, это сразу видно! Ну, чем, чем она лучше матери? Кирилл в сердцах швырнул на пол диванную подушку. Вскочил, замахнулся на невидимого врага и вдруг рассмеялся: он вел себя как мальчишка. Но ему давно не четырнадцать! Кирилл несколько раз глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. Закрыл глаза, подняв руки в форме чаши, и присел. Уперся локтями под колени. Оторвал ноги от пола. И замер в позе «ворон». Телефонный звонок вывел Кирилла из транса. Он бросил взгляд на определитель номера и раздраженно поморщился: Лариска! Никак не хочет понять, что они действительно разбежались. Звонит домой или на сотовый, «случайно» попадается ему на улице, поджидает после работы — зачем, на что эта смазливая дурочка надеется? Трубку брать не хотелось, но… «Хвост гуманнее отрубать сразу, чем отрезать по кусочку, — не помню, чьи это слова, но готов под ними подписаться…» Кирилл неохотно снял трубку и, не слушая Ларискин лепет — какие билеты, какое кино, с чего она взяла, что ему нравится слушать во время просмотра фильма хруст попкорна и шелест фольги? — жестко сказал: — Неужели не дошло еще? Мы расстались. Да, окончательно. Нет, ты мне просто не интересна. Совершенно. Пойми, меня буквально тошнит от твоего голоса и от твоего вида. Да и от нытья тоже! Кирилл бросил трубку и жестко усмехнулся: наверное, он скотина. С другой стороны, он никогда не старался казаться лучше, чем есть. И прекрасно знал, что о нем болтают такие вот Лариски. Да, он честолюбив и жесток, и что? Его это вполне устраивает. Единственный человек, с кем он покладист, мягок и даже нежен, — мама. Наверное, так и останется. Еще говорят — к сожалению, говорили! — у него острый ум и незаурядные способности в области информационных технологий, жаль, после второго курса пришлось бросить институт. Глупо, но… не мог Кирилл оставаться на иждивении матери! Хорош лось, он будет пять лет преспокойно сидеть за партой, а мама по-прежнему горбатиться на двух работах? Нет, он просто обязан пахать! В их небольшой семье единственный мужчина — он, Кирилл, пора взрослеть. В серьезную организацию без диплома не брали. Стать обычным работягой на стройке или пойти на завод Кирилл не захотел: что там заработаешь? Несколько лет после армии он просидел в закутке на компьютерном рынке. Обнулял память подержанных мобильных телефонов. Менял индивидуальные номера. Полировал корпуса и печатал инструкции для пользователей. Короче, превращал подержанный мобильник в готовую к продаже новенькую фирменную трубку. Работа Кириллу не нравилась — скучная! — но платили довольно прилично, и он мирился. Лишь недавно понял, что губит себя, все глубже увязая в житейском болоте, постепенно привыкая к простой растительной жизни. Он снова стал подумывать об учебе. И начал искать другую работу. Глава 3 Деревенская гостья «Ничего себе — сестрица!» Григорий слепо толкнулся в закрытую дверь ванной, где шумел душ и смеялись мама с этой… как ее… Васей! Предательница Лерка крутилась там же, подхихикивая за компанию. Один он сиротой казанской бродил по квартире, совершенно никому не нужный. Гриша мрачно усмехнулся: вот она — справедливость, вот место в доме современного мужчины. Нет, пора перебираться на Восток! Юноша вдруг вспомнил, как они ровной шеренгой выстроились у входа в четвертый вагон, встречая гостью, и невольно застонал: «Представляю, какими редкостными болванами мы смотрелись со стороны! Тройка идиотов, бдительно пожирающих глазами всех выходящих…» Его передернуло: ждали, кретины сладкие, когда из вагона покажется нечто широкое, румяное, сугубо деревенское, обвешанное переполненными сумками да корзинами. Это как раз соответствовало их представлениям о глубинке. И естественно, они не обращали внимания на других пассажиров, не подходящих под нужный стереотип. Григорий раздраженно фыркнул: а кого им было ждать?! Мама говорила: Васькино лесничество — меньше любой самой захудалой деревеньки. Десяток домов и крошечный магазин, где продавалось все подряд: колесная мазь, швейные иглы, хлеб, крупы, конфеты, детские игрушки, презервативы и валенки на зиму. По ее словам, народ там живет за счет натурального хозяйства. Коров держат, коз, кур… А в школу несчастная Васька бегала в соседнее село, километров за пять от лесничества. Коровы — ха! Вот и растерялись, когда к ним подошла огненно-рыжая девчонка с небольшим рюкзаком за спиной и ружьем в чехле. К тому же одета не по-деревенски. В узенькие, стильные замшевые бриджи, широченную черную футболку и мягкие кожаные полусапожки ручной работы. Подобную обувь в магазине не купишь, явно на заказ сшита. Еще и коса через плечо — длинная и пушистая. Надо же, чудо-юдо лесное! — Не меня ли ждете? — спокойненько так спрашивает. Гриша и сорвался. Рявкнул в сердцах, перенервничал же, понимать надо: — Исчезни, не до тебя. А мечтаешь познакомиться, займи очередь! Не видишь, дым из ушей идет? Гостью дорогую ждем, блин… Гриша раздраженно хмыкнул: зря старался. Рыжая даже не смутилась. Мазанула по нему равнодушным взглядом, как по пустому месту, и почесала прямиком к маменьке. Скромненько так опустила глазищи, эффектно похлопала длинными ресницами и ангельским голосочком пропела: — Я — Василиса! Дальше последовал второй акт: все вверх дном. Как там у женщин положено? Охи, ахи, слезы, смех, поцелуи, объятия… Все одновременно. Щенячий восторг Лерки, получившей не то, что ожидала. Еще бы — вместо деревенской тетехи — куда с ней пойдешь, позориться только! — вполне современная девица, будущая подруга, быть может. Восторженное умиление маменьки: мол, Васенька — вылитая Светлана в юности! Глазки, взгляд, фигурка… А уж красавица! Коса ниже пояса, такая редкость в наши дни… И он, Гришка, злющий, как оса, в стороне от компании. Никому не интересен и всеми забыт. Правда, рюкзак гостьи Лерка мгновенно ему в руки сунула. А вот ружье двоюродная сестрица не отдала, вцепилась в него, как в брильянтовое колье, — смех один, охотница, блин… Нет, ну надо же так проколоться! Это в каких же деревнях таких язв кропают?! С такими глазищами, косой, воздушной фигуркой и точеным личиком? И где та нормальная деревенская деваха, которую они все так дружно и наивно ждали? Или это шутка именно над ним? Персональная, так сказать! Гриша подошел к окну и обвиняюще уставился на потемневшее небо, будто виновника высматривал: вот уж развлекается кто-то там, наверху… Его бы, затейника, сюда, на Гришкино место! Юноша угрюмо рассматривал пустую улицу: эта Васенька, как ласково зовет гостью мама, на него больше ни разу глаз не подняла. Будто он в невидимку превратился. Со всеми разговаривала, о младшей сестре рассказывала, об отце, о своих планах, всем улыбалась, а на него — ноль внимания. Если честно, он к подобному отношению со стороны девиц не привык. Обычно сами на шею вешаются, а тут… Гриша бросил взгляд на смутное отражение в оконном стекле и криво улыбнулся: собственная внешность его вполне устраивала. А что? Высокий, плечистый, очень даже смазливый, как мама с Леркой уверяли… «Тоже мне Дульцинея с лесного хутора!» Василиса с наслаждением вытянулась на чистых, прохладных простынях и протяжно вздохнула: сколько всего на ее голову… Девушка прислушивалась к непривычным звукам большого промышленного города и невольно вспоминала события прошедшего дня. Для начала ее сильно поразил поезд, и нельзя сказать, что поразил приятно. Ничего более отвратительного Василиса в своей жизни не встречала. Длинный, не очень-то чистый вагон с серыми мутными стеклами, переполненный разнообразнейшими и противными запахами. Девушку едва не стошнило от отвращения. Сложнейшая смесь машинных масел, дешевого мыла, пота, дезодорантов, табачного дыма и жареного мяса. Как дышали этим другие пассажиры, Василисе совершенно непонятно. А ведь многие спокойно пили чай, завтракали… Как приехали в город, Василиса запомнила плохо. Слишком много впечатлений, голова шла кругом: дома, люди, машины. И все в таком жутком количестве! Василиса непроизвольно поежилась: а к вокзалу подъехали… весь вагон как с цепи сорвался — народ засуетился, забегал, зашумел. Все схватились за сумки, за мобильники… У нее в глазах зарябило! Из вагона Василиса выходила практически последней, не спеша, когда основная толпа схлынула. Волновалась страшно: вдруг тетка не получила отцовскую телеграмму? Вдруг ее не встречают? Как тогда добираться? Адрес адресом, но в городе она впервые, а Питер — город не маленький, считай, вторая столица… К счастью, ее встречали. Мамину сестру, тетю Катю, Василиса узнала сразу. По фотографиям, что дома хранились в альбомах. Тетка ничуть с тех пор не изменилась. Все те же кудрявые темно-каштановые волосы, все те же темно-синие глаза, мамины глаза, у Лельки такие же. И чуть длинноватый нос с заметной горбинкой. Бедная Лелька свой нос просто ненавидела! Особенно горбинку. Ждать-то Василису ждали, вот только внимания тетя Катя на нее совершенно не обращала. Стояла, вытянувшись в струнку у самых дверей вагона, и встревоженно поедала глазами всех выходящих. Ну, кроме нее! А рядом топтались забавная девчонка с таким же напряженным взглядом, длинным носиком и высоченный — очень симпатичный — парень со скучающим лицом. Василиса как-то моментально поняла: это и есть Гриша с Лерой, двоюродные брат и сестра. И отошла в сторону перевести дыхание. Подойти к ним сразу же она не смогла. Василису смущал Григорий, уж очень высокомерно и презрительно он посматривал на окружающих. Сразу понятно: ее приезд двоюродного брата вовсе не радовал. Скорее, раздражал. Как монстра какого встречал, судя по физиономии. Василиса хмыкнула: кого Гриша ожидал увидеть, интересно? Широколицую мартышку, увешанную корзинами? Непременно в валенках, тулупе и цветастом платке? Еще прошлой весной Коська горячо уверял Василису, что она стильная девчонка. И советовал оставаться собой, где бы ни оказалась, — мол, манерных безголовых дурочек и без нее в этом мире хватает. Правда, в деревне и школе Василису считали чуть ли не уродиной. Рыжая и тощая, в чем душа держится, какая из нее хозяйка, жена, мать? А уж когда Василиса стала травами заниматься, а потом и раненую Кару в лесу подобрала… От нее стали буквально шарахаться! Наивная Василиса почти поверила Коське, он никогда не обманывал. К тому же папа тоже называл ее красавицей, но ведь это всего лишь папа… В сутолоке вокзала девушка растерялась, она вдруг снова почувствовала себя деревенской дурнушкой. И действительно — куда ей до тетки с сестрой?! Как до неба. Тетя Катя с Лерой, обе — с модными стрижками, от них тянет духами, одеты, словно только что со страниц журнала сошли, на ногах легкие босоножки на высоченных каблуках… Как они на них держатся?! Василиса окончательно помрачнела: зато на ней — униформа а-ля Зверобой, как язвительно отметила языкатая Лелька, и самодельные сапожки, сшитые с Коськой на пару. К тому же тетка с сестрой не рыжие! «В лес бы их отправить в таких-то прикидах, — с неожиданным раздражением подумала Василиса. — Быстренько бы лоск потеряли!» И жарко покраснела, так стало стыдно: ей-то что до чужих нарядов? Ведь удобство в одежде — главное, она всегда так считала, ничего же не изменилось… Коське ее поведение вряд ли понравилось бы. Он считал, что Василиса самодостаточна, а она повела себя как обычная деревенская дурочка, самой не верится. Глаза буквально слипались, девушка сладко зевнула и взбила подушку под головой: надо же, как здесь шумно, никак не заснуть. Рядом проспект, машины в восемь рядов бегают, да две трамвайные линии, рекламные щиты на магазинах огнем горят, в комнате светло, пусть шторы и задернуты… Василиса растерла по лицу вдруг выступившие слезы: дома совсем не так. Весной в кустах сирени соловьи поют; осенью листва шелестит под дождем; зимой сосны гудят от ветра, колючие снежинки бьют в стекла; летом окна нараспашку, запахи трав голову кружат, а вместо дурной городской рекламы яркие звезды в комнату заглядывают… И время есть подумать обо всем на свете. О смысле жизни, о собственном месте в ней, о прочитанных книгах или только что просмотренном фильме. А здесь, в городе, думать некогда. Ритм жизни другой, времени ни на что не хватает, суетно все, стоит только щебет двоюродной сестры послушать… Впрочем, чего вдруг она расклеилась?! Василиса заставила себя улыбнуться: нечего киснуть, нужно признать — ей повезло. У нее отличная тетка, забавная сестра, понятно, им придется притираться, слишком они разные; кажется, очень добродушный дядя и… красавец брат, пусть в нем яда и многовато. Что он на вокзале сказал? «Хочешь познакомиться, становись в очередь?» Правда, потом весь вечер молчал, как язык проглотил. Но взгляда не спускал, следил за Василисой, словно кот за мышью, будто ждал, что она вот-вот какую-нибудь глупость ляпнет. Василиса снова слабо улыбнулась: Гриша совсем не похож на деревенских парней. Хорошо выбрит, трезв как стеклышко, волосы не тусклые, не засаленные. И пахнет от него не застарелым потом и табаком, а хорошим мужским дезодорантом и чистым телом. И от дяди Жени так же пахнет, только он совершенно лысый. Надо же, дяде Жене всего сорок четыре года, как папе, а голова у него словно бильярдный шар, бреет ее, наверное. Глаза у дяди Жени удивительно добрые, и еще он забавно картавит. Что бы тетя Катя ни предложила, он в ответ свое «хар-р-рошо» тянет. А какую комнату Василисе выделили! Огромную, современно обставленную. Тетя Катя перед сном сказала: «Живи, солнышко, сколько хочешь, ты нас ни капли не стеснишь. А надумаешь когда-нибудь — не раньше чем года через два! — перебраться в свою квартиру, — это она так о бабушкиной комнате, — мы поможем ремонт сделать, я уже все-все прикинула…» Лера тоже не спала. Сидела за компьютером, расстреливала яркие цветные шарики и думала о двоюродной сестре. Василиса ей неожиданно понравилась. Девушка с улыбкой вспоминала, каких напридумывала себе страхов: слава богу, ничего не сбылось! Вместо деревенской простушки, ширококостной, толстоногой и круглолицей, застенчивой и в то же время нагловатой — от неуверенности! — приехала вполне нормальная девчонка, очень даже симпатичная, глазастенькая, пусть и рыжая… Если честно, даже красивая! Очень красивая. Лера фыркнула: то-то Гришка весь вечер крутился рядом, первый раз за эти полгода не смылся куда-нибудь со своей девицей или не заперся в своей комнате. Лера и не помнила, когда он последний вечер с ними провел, вечно его где-то носит. Когда Василиса вышла из ванной, бедный Гришка едва на ногах устоял от потрясения. Мама всплеснула руками и засмеялась. Папа снял очки, зачем-то протер стекла и снова надел. Она, Лера, сама не сдержалась. Вслух ахнула и в ладоши захлопала: ну Васька, ну артистка! Мамин подарок — новый махровый халат — двоюродная сестрица почему-то не надела. Влезла в старую отцовскую рубаху — с собой привезла, — большущую, холщовую, Лера бы в жизни на такую внимания не обратила, и зря, выходит. Очень сексуально Василиса в ней смотрелась! Рукава закатаны, плечевые швы почти у локтей болтаются, ножки стройные, удивительно ровные, любая девчонка позавидует. А уж волосы… Лера восторженно зажмурилась: полжизни отдала бы за такие волосы! Как плащ огненный с плеч стекал, шелковистый, блестящий, почти по колено. Личико розовое, нежное, кожа как светится, потому что рыжая… «Да, не повезло Гришке! Не будь Василиса двоюродной сестрой, наверняка бы хвост распустил, ухаживать принялся. А так только злится, чем-то Васька его задела, интересно чем…» Домой Кирилл возвращался совершенно разбитым, работал последнее время по двенадцать — шестнадцать часов, уставал смертельно. Ему повезло, на прошлой неделе устроился в неплохую фирму, после короткого собеседования Кирилла взяли «помощником вице-директора», по сути — секретарем-референтом. Пришлось пообещать, что вернется в институт хотя бы на заочное отделение, главе фирмы почему-то не понравилось, что у Кирилла нет диплома. Кирилл хмуро усмехнулся: зарплату предложили небольшую, всего пятнадцать тысяч, зато здесь он может получить нужные знания: фирма оказалась связана с «Майкрософт» и вела трехмесячные обучающие курсы по нескольким направлениям — различные компьютерные технологии, как раз то, что ему нужно. Найти тридцать тысяч за курс Кирилл не в состоянии, но сотрудники фирмы оплачивали лишь тестирование, а не обучение, это и привлекло Кирилла. Жаль, с прежней работой пришлось расстаться — совершенно не оставалось свободного времени, уже в шесть вечера начинались занятия, а заканчивались в двадцать два тридцать. Повторял новый материал Кирилл урывками, то в обеденный перерыв, то во время ужина. Вчера в два ночи вскочил, вдруг приснилось, что завалил уже оплаченное тестирование. Голова эти дни гудела шаманским бубном, Кирилл в жизни так не выматывался — какая уж тут прежняя работа… Правда, в выходные можно прийти, посидеть над мобильниками, деньги лишними не будут — мать по-прежнему каждую копейку считала, — но получится ли? Сейчас Кириллу казалось: в субботу-воскресенье он из постели не выберется, отоспится наконец за всю неделю. Кирилл мягко улыбнулся: мама с ума сходила, считала — он работает на износ, едва не плакала вечерами, впихивая в уставшего Кирилла ужин. Уговаривала бросить работу, мол, она курсы сама оплатит. А вот как он отучится, тогда другое дело… Оплатит, как же! Наверняка к отцу обратится за помощью, только вот Кириллу его деньги не нужны, он сам на себя заработает, не маленький. Кирилл зло смял сигарету и бросил в кусты, дым вдруг явственно загорчил — ну, не мог он спокойно думать о собственном папаше! Не мог простить, что тот бросил мать и не помогал им все те годы, когда она крутилась как проклятая на трех работах, откладывая деньги на доплату, мама уже тогда мечтала обменять их двухкомнатную квартирку в панельном доме на такую же в Питере. Считала — в крошечном Пикалеве сыну делать нечего. Ни работы там нет достойной, ни возможности получить нормальное образование, дыра дырой… Кирилл не сомневался: наверняка мама хотела перебраться поближе к этому козлу Колядину, любила его до сих пор, раз так и не вышла замуж, чего только в нем нашла? Кирилл прекрасно помнил, что за мамой ухаживали, когда она была помоложе. Даже через него, сопливого и злого мальчишку, пытались к ее сердцу ключик подобрать. Шоколадными конфетами его закармливали — смех, да и только! Машинки пластмассовые в руки совали, трансформеры, наборы с петардами… будто от него что зависело. Мама ни на кого внимания не обращала. Бабушка сердилась — еще жива была, — «каменной» дочь единственную обзывала и «дурой кромешной». А мама отмалчивалась, понятно, о Колядине думала. Почти каждый месяц в город ездила, якобы по делам, а возвращалась совершенно разбитой, с больными глазами, жалкой и виноватой. Сейчас-то Кирилл понимал: к нему ездила, и ненавидел отца за это. Не мог простить материнского унижения, ее жалкого забитого взгляда. Мама не ошиблась. Не успели переехать, Колядин тут же в гости заявился, тогда-то Кирилл и познакомился с ним. Юноша и сегодня помнил свое потрясение: у него, оказывается, есть папочка! Да не забулдыга какой-нибудь, а вальяжный такой дядечка — сытенький, благодушный, подчеркнуто интеллигентный, выглядевший лет на десять моложе матери… а ведь они ровесники! Кирилл угрюмо ненавидел в отце все: забавный картавый говорок, мягкий, чуть виноватый взгляд, искреннюю готовность помочь — где он был раньше?! — выпирающее на поверхность благополучие и даже нескрываемую привязанность к семье и законным детям. «Законным» — что за слово?! Чем он, Кирилл, хуже этих балованных мальчишки и девчонки?! Понятно, Колядин не спешил их знакомить. Он, Кирилл, постыдная тайна, случайная ошибка юности! Папенька не собирался сводить его со своим возлюбленным семейством, может, опасался, что Кирилл отрицательно повлияет на драгоценных отпрысков? Да они даром ему не нужны! Кирилл бросил случайный взгляд на зеркальную витрину парикмахерской и невольно вздрогнул, перехватив мрачный, неподвижный, какой-то волчий взгляд плечистого светловолосого парня в черной кожаной куртке. А секундой позже хрипло рассмеялся, узнав себя. «Лучше бы у меня вообще отца не было. — Кирилл непроизвольно сжал кулаки, как в детстве. — Стоит вспомнить о нем, я теряю над собой контроль…» Кирилла окликнули, и он натужно улыбнулся, узнав молодого мужчину, тот работал на рынке в службе безопасности. Рыжеволосый, сероглазый, круглолицый, он представлялся Рустамом и говорил по-русски с явным акцентом, какой он национальности, Кирилл представлял смутно. Болтали, что Рустам с Кавказа, но Кавказ — не маленькое Пикалево. Чечня, Абхазия, Адыгея, Грузия, Азербайджан, Армения… Все Кавказ. Ладонь у Рустама оказалась горячей и твердой, как деревяшка. Кирилл посмотрел на него с невольной симпатией, он ненавидел, когда, здороваясь, ему совали влажные дряблые руки. — Что-то давно тебя на рынке не видел, — дружелюбно улыбнулся Рустам. — Или мобильниками уже не занимаешься? Взгляд Рустама показался Кириллу напряженным, и он насторожился: что-то случилось? — Другую работу нашел, — небрежно бросил Кирилл. — Пока нравится. Рустам выразительно посмотрел на часы: — Нравится? Двенадцатый час! Ты что, в смены пашешь? — Да нет. Просто учусь вечерами, только в десять тридцать освободился, вот домой иду… — Учеба — это хорошо, — рассеянно пробормотал Рустам. — Я тоже все хотел учиться, да не срослось как-то, все некогда, все дела, понимаешь ли… — Он хмыкнул. — Легче тот диплом купить, чем пять лет из-за него в вузе штаны протирать! Кирилл пожал плечами: такой диплом ему даром не нужен. Он собирался заниматься тем, что интересно, а не возиться всю жизнь с подержанными мобильниками или пыжиться, как Рустам, в охране — мышцами поигрывать, лохов распугивать, взгляды наивных девчонок ловить. Он, Кирилл, обязательно станет классным специалистом, первым в своем деле, добьется успеха, и вот тогда… Кирилл раздраженно поморщился: опять отец, чтоб его, прямо навязчивая идея какая-то — доказать ему и «законным» деткам, что не хуже, а лучше. Кирилл, в отличие от них, сделает себя сам, вопреки всему, ему не подстилают мягкой соломки под ножки… — Заснул, да? — Рустам мягко толкнул юношу в плечо. — Извини, — смутился Кирилл. — Неделю не высыпаюсь, вот и… Я не понял, про какую машину ты говорил? — Любую. На неделю. Из области уехать нужно, нет меня тут сейчас, понимаешь? — Рустам подмигнул. — И ты меня не видел, да? Никто меня не видит, невидимка я, брат… — Что-то случилось? — Э-э… зачем тебе знать? — уклончиво протянул Рустам, глаза его недобро блеснули. — Просто нужна машина. Временно. Чистая нужна, с номерами. Потом верну, не съем, мое слово твердое, ты знаешь. — Машина? — Кирилл нехорошо улыбнулся и подумал: «Почему бы нет?» Глава 4 Теперь — студентки Гриша проснулся и недоуменно обвел глазами комнату: ах да, он же теперь спит в гостиной, у них гостья, чтоб ее… Вставать не хотелось. Юноша бросил взгляд на настенные часы и угрюмо усмехнулся: что-то невероятное — шесть утра! Похоже, тихо сходит с ума, в такое время он раньше вставал только по будильнику. И не в каникулы. Гриша закрыл глаза, пытаясь снова заснуть, но голова оказалась на удивление ясной — и это в такую рань! Приезд двоюродной сестрицы подействовал на него явно разрушительно. Гриша прислушался: вместо привычного звона трамваев за окном — стук посуды и гул вытяжки на кухне. Он потянул носом — вкусно пахло блинчиками, свежемолотым кофе и чем-то сладко-ванильным. «Понятно, мама завтрак готовит. Вот только в будний день блинчики жарить — это уж слишком, ей же на работу…» Гриша прошлепал в столовую — она плавно, через раздвижную стеклянную стену, перетекала в кухню — и замер от неожиданности: возле плиты стояла Василиса. В той же, вчерашней, мужской рубашке и босиком. Узкие ступни — щиколотки словно выточены из сандала, — тонко прорисованные мышцы голеней, а уж загар… не Леркин — искусственный, полученный за деньги в солярии! Гриша не сомневался: подойди он сейчас к Василисе, коснись рыжих волос, и на него повеет лесной земляникой. Когда собираешь ее в сосновом бору, так одуряюще пахнет спелыми ягодами и разогретыми на солнце сосновыми иглами… Голова кружится! Воспоминание оказалось таким ярким, что Гриша коротко застонал. Василиса обернулась и уронила готовый блин снова на сковороду: двоюродный брат стоял на пороге почти голый. Или… в городе так принято? Чувствуя, что неудержимо краснеет, Василиса быстро перевела взгляд на плиту и ахнула, мгновенно забывая о брате: боже, блин уже не спасти! Гриша поддернул шелковые боксерские трусы — в них удобно спать — и невнятно пробормотал: — Привет! Ответа не дождался. Василиса даже не обернулась, а от плиты явственно потянуло горелым. Гриша раздраженно фыркнул, удивляясь собственному смущению: любую другую девицу в подобной ситуации он бы как минимум приобнял за талию. Юноша дернул дверь ванной, услышал крик Валерии «Занято!» и удивленно приподнял брови: Лерка-то с чего в такую рань поднялась? Обычно она просыпалась лишь в полдень, от выстрела пушки на Петропавловской крепости. Гриша хмыкнул: неужели на сестрицу так подействовал вчерашний рассказ Василисы об утренних зорьках и особой энергии первых солнечных лучей? Вот уж бред! Срывая злость, юноша двинул по двери кулаком и пошел в ванную комнату, примыкающую к родительской спальне, — душа там нет, придется ополоснуться в джакузи, вот уж радости… Дом вверх дном — в собственной квартире в трусах не пройти, не помыться толком, и все из-за рыжей девчонки! Гриша не понимал, почему так злится. Ну не смотрит в его сторону эта лесная ведьма с точеной фигуркой — рыжих в Средние века сжигали, и правильно делали, между прочим, — и черт с ней! Вниманием девиц он не обделен, а Васька — родственница, и довольно близкая, с ней все равно всерьез не закрутишь… Через полчаса Гриша вошел в столовую и раздраженно сдвинул брови: Василиса с Леркой над чем-то смеялись — неужели над ним?! — По какому поводу камеди-клаб? — с деланым равнодушием буркнул он, хватая из парующей высокой стопки румяный блин. — Представляешь, всего две недели назад Василиса столкнулась в лесу с настоящей медведицей! — восторженно сообщила Лера. Гриша подавился и мучительно раскашлялся. Глотнул апельсинового сока и едко поинтересовался: — Судя по тому, что одна из участниц встречи жива и довольно неплохо выглядит, жертвой пал несчастный медведь? Василиса с Лерой переглянулись и снова захохотали. «Да они неплохо спелись. — Гриша бесцеремонно положил в свою тарелку сразу несколько блинов. — Теперь хоть из собственного дома беги…» Уже от матери Гриша узнал: девушки поднялись рано, потому что собрались ехать в свои вузы, смотреть списки зачисленных. Впрочем, ей казалось, они почти не переживали по этому поводу. Екатерина Васильевна не ошиблась, сестры действительно не волновались. Василиса все решила для себя еще в июле, когда отправляла в Петербургскую академию ветеринарной медицины результаты ЕГЭ и ходатайство от лесничества: «Поступлю — ладно, останусь в Питере, раз мама хотела, нет — еще лучше, вернусь домой…» А Лера с девятого класса знала, что будет учиться на коммерческом отделении. Три-четыре тысячи долларов в год — для папы не деньги, зато ей не нужно «париться» с учебниками, репетиторами и ходить на подготовительные курсы. Конечно, папочка делал вид, что сердится из-за троек, — мол, все условия для учебы у тебя есть! — но все равно относился к Лере снисходительнее, чем к сыну. Считал: для девочки главное — удачно выйти замуж, а высшее образование, конечно, необходимо, но… В это утро Леру гораздо больше заботило, как она выглядит, — дочь продюсера Евгения Колядина должна появиться в Петербургском государственном университете во всем блеске! Лера раздраженно отбрасывала один наряд за другим — все не то! Потом мучительно долго наносила макияж и ломала голову над шкатулкой с «драгоценностями», жаль, мама не разрешала пользоваться своими, никак не могла понять: дочь уже взрослая. Через час Лера зашла за двоюродной сестрой и удовлетворенно усмехнулась: судя по округлившимся Васькиным глазам, она выглядела просто сногсшибательно! Василиса же при виде сестры не смогла скрыть удивления: накладные акриловые ногти на руках — у Кары когти короче! — золотая цепочка на щиколотке, колечко на большом пальце ноги, расшитый блестками лифчик в вырезе короткого кожаного пиджачка и пирсинг в пупке… Лелька была бы в восторге! Сама Василиса лишь заплела косу и сменила черную футболку на длинный свитер ручной работы. Девушка обожала его, этот нежно-голубой свитер еще мама носила, а вязала бабушка. — Классно смотришься, — не очень охотно признала Лера. — Правда, эта хламида — она небрежно дернула за рукав свитера, — полный отстой, хочешь, свой джемпер дам? Папа из Франции привез, настоящий кашемир, а по вороту стразами обшит… — Спасибо, меня мой свитер вполне устраивает, — признательно улыбнулась Василиса. Лера пожала плечами: было бы предложено! И с невольной завистью посмотрела на огненно-рыжую косу двоюродной сестры: повезло же Ваське! Жаль, она волосы так туго стягивает, можно ведь по-другому заплести, более выигрышно, что ли, только разве Василису уговоришь? Лера покосилась на себя в зеркало и озабоченно нахмурилась: да уж, жалкое зрелище! Кажется, испортила она свои кудряшки бесчисленными «креативными» окрасами, укладками, лаками и шампунями «для ежедневного использования», вот и верь после этого рекламе… Возле метро девушки решили — для начала они поедут в ветеринарную академию, хорошо, адрес у Василисы записан: улица Черниговская, 5. Лера понятия не имела, где находятся «непрестижные» вузы для приезжих провинциалов — придется звонить в справку. И достала из сумочки усыпанный стразами мобильник. — Вообще-то это смартфон, — небрежно пояснила она сестре. — Есть функции WAP и GPRS. Наверное, можно выйти на сайт академии, вот только как? Леру совершенно не интересовали все возможности мобильного телефона, она использовала сотовый исключительно для болтовни с подругами. Ну, изредка они обменивались эсэмэсками, еще реже Лера снимала друзей на видеокамеру. Разбираться в занудных инструкциях, напечатанных мелким шрифтом, она не собиралась — чего ради? Василиса же с раннего детства старалась докопаться до сути любой новинки. При слове «GPRS» ее глаза загорелись — это же спутниковая навигация! Они с папой давно мечтали о ней: задаешь точку на местности, и спутник выводит тебя, незаменимая вещь в лесу. Ничего, она еще купит папе такой сотовый, вот устроится на работу, вечера у нее свободны… Леру детский восторг Василисы позабавил. Она сунула телефон двоюродной сестре и зевнула: — Разбирайся, если хочешь. К ее удивлению, через несколько минут Василиса — а ведь говорила, что всего пару раз в жизни держала в руках мобильник! — спросила: — Станция метро «Московские ворота» далеко? Возле списков стояла плотная толпа абитуриентов, но Лера небрежно и уверенно пробилась сквозь ряды возбужденно галдящих сверстников. Провела длинным ногтем по колонке фамилий и радостно обернулась к сестре: Чернова принята! Василиса вспыхнула, сердце учащенно забилось, только сейчас она поняла, что ждала именно этих слов. К горлу подступили слезы, Василиса сглотнула горьковатый комок и заставила себя улыбнуться. «Вот бы мама узнала…» Лера подскочила и закружила ее по залу: — Вась, ты — студентка, представляешь — студентка! Вот ведь повезло, правда? Потом она потащила взволнованную Василису к огромному плазменному экрану — справочной панели — и принялась наугад трогать сенсорные кнопки: — Какая у тебя специальность? Василиса пришла в себя. Сморгнула невольно выступившие слезы и принялась вслух читать: — «Кафедра болезней птиц, рыб, пчел и пушных зверей», «Акушерство млекопитающих»… Боже, неужели она все это будет изучать?! Лера разочарованно фыркнула: «Кошмар — ветеринарный врач! Лучше бы Васька выбрала факультет ветеринарно-санитарной экспертизы. Там есть специальность — „сертификация пищевых продуктов“, работа чистенькая и денежки неплохие…» Но говорить ничего не стала, лишь вздохнула: Васька не от мира сего. Вчера весь вечер болтала про какую-то вылеченную сову, выхоженного лосенка… Через час счастливая Лера звонила родителям: «Поступили! Обе! Теперь студентки!» И мечтательно жмурилась, вспоминая нового знакомого. Факультет международных отношений Петербургского государственного университета располагался в престижнейшем Смольном районе, и вереница роскошных машин перед крыльцом ясно давала понять Василисе: эти студенты — не ее поля ягоды. Впрочем, девушку это не волновало. Она равнодушно наблюдала за стайками счастливых сверстников, они чем-то напоминали попугаев, такие же благополучные, яркие и беспечные. Подниматься в здание Василиса отказалась наотрез. Сказала двоюродной сестре, что подождет на улице. Лера настаивать не стала, смешно, но она нервничала: а вдруг… Конечно, папа обещал, но он же не Господь Бог! К счастью, папа оказался прав — ее приняли на коммерческое отделение. Лера трижды находила свою фамилию в длинном списке и улыбалась все безудержнее — надо же, она теперь настоящая студентка! Как Гришка! — Можно поздравить? Лера вздрогнула от неожиданности и обернулась: на нее насмешливо смотрел высокий кудрявый парень. — Откуда ты взял, что меня можно поздравить? — хмыкнула Лера. — Может, я не поступила? — Ну да! Сияешь, как ясно солнышко! — А ты? — Что — я? — Ты тоже поступил? — А как же, барышня, — новый знакомый бесцеремонно рассматривал Леру, — всенепременно! Так что, надеюсь, мы еще не раз пересечемся на лекциях… — Это если мы в одной группе! — Не обязательно. Кстати, у тебя прелестные глазки, ты знаешь? Очень выразительные. А уж фигурка… Лера смущенно фыркнула: ну и нахал! Однако нужно признать — нахал обаятельный. Интересно, старший братец так же знакомится с девушками? Темноглазый, темноволосый парень понравился Лере. Девушку смущал лишь его крупный нос с явственной горбинкой — настоящая пародия на ее собственный. Правда, Лерин нос поизящнее и поменьше, иначе бы она повесилась, сто процентов… И одет он, пожалуй, слишком вызывающе. Вернее, его аксессуары слегка шокируют. Эта пудовая серебряная цепь на шее, серебряное кольцо в правом ухе и такое же, только потоньше, в ноздре. На запястье — широкий браслет черненого серебра, на пальцах — печатки… Нет, ей, Лере, конечно, все равно, даже забавно, но родители… Мама с ним никуда не отпустит, Лера просто уверена! Юношу звали Оскар. Имя показалось Лере оригинальным, впрочем, как и сам новый знакомый. Оскар держался непринужденно, остроты из него так и сыпались. Оскар забавно морщил нос и заразительно хохотал над любыми Лериными шутками. А его комплименты?! Если честно, Лере первый раз в жизни делали комплименты! Вечер девушки провели в огромном торговом центре. К досаде сестры, Василиса откровенно скучала в отделах с косметикой, сумками и перчатками, скользила равнодушным взглядом по купальникам, нарядным платьям. Интерес у нее вызвали лишь стеклянные лифты — они спускались прямо в воды фонтана. Василиса азартно нажимала кнопки, спокойно смотрела сквозь стекло вниз, а Лера жмурилась от страха и досады — вот дикарка, лифта никогда не видела… На одном из этажей Василиса схватила ее за руку: — Смотри! Лера равнодушно пожала плечами: — Подумаешь, «Полярная экспедиция»… Дурацкое название! А мама велела тебя одеть, так что нам не сюда! — Да мы на пару минут. Я только взгляд брошу! Василиса вошла в зал и замерла от восторга: одежда для путешествий, рюкзаки, ножи, стальная посуда, локаторы… — Подствольный фонарик, с цевьем, — взволнованно прошептала она. — Я о нем в Интернете читала… — С чем? — мрачно переспросила Лера. Теперь скучала она. Двоюродная сестра носилась по залу и счастливо сияла, а Лера тоскливо бродила следом. Какое-то «цевье» дурацкое — крепить фонарь к ружью… Часы с обратным отсчетом — зачем считать время назад, какому кретину это нужно? Металлическая кружка-термос — вот ведь гадость, фарфор гораздо симпатичнее… Ладно бы двоюродная сестра только рассматривала все эти ненужные вещи, но она просила дать ей деньги — мол, папа же прислал — на всякие глупости. Например, на покупку эхолота для рыбалки. Или на «тактический» фонарик — мол, две лампы дают направленный луч света — ослепит кого угодно, хоть тебя. А водонепроницаемый компас?! — Мама выделила деньги только на одежду и обувь, — вяло сопротивлялась Лера, крепко сжимая сумочку. И чувствовала себя пустым местом, слушая разговор сестры с продавцом о качестве охотничьих ножей. Лера непроизвольно поежилась: менеджер магазина выложил перед Василисой канадский нож для разделки пушных зверей. Сказал — благодаря шарику на конце нож разрезает шкурку на брюхе зверя, не повреждая мышц. Девушка с ужасом смотрела на острое лезвие — неужели Васька сама разделывала добычу? Не может быть, наверняка кабанов и зайцев резал дядя Леша! Лера с огромным трудом увела Василису в отдел одежды. Пришлось купить ей дурацкий фонарик — чем бы дитя ни тешилось… Злясь на себя — выбросить деньги на такую гадость! — Лера практически тащила сестру вдоль длинных рядов, требуя выбрать себе хоть что-нибудь «приличное», ей же перед мамой отчитываться… Василиса смотрела на пестрые вешалки почти с ненавистью и сквозь зубы цедила, что у нее все есть. Две пары легинсов, довольно приличные джинсы, свитера, кожаная куртка — сама шила! — кроссовки и полусапожки… Когда Василиса начала перечислять свое богатство по второму кругу, припомнив на этот раз и папину рубаху, Лерины нервы не выдержали. Она сунула Василисе в руки первое, что попалось на глаза — топик из ткани с лайкрой, и бесцеремонно втолкнула сестру в примерочную. Лера кипела от негодования: ну почему мама не отдала эти деньги ей?! Уж она бы не таращилась на идиотский компас или канадский нож… Васька — настоящая дикарка! Нет, она еще и дурочка! Василиса грустно рассматривала странную маечку: пестрый узор на шелковистой ткани вдруг напомнил перышки Кары. «А если мальчишки забили ее камнями? — Сердце тоскливо сжалось. — Меня нет, а Лельку с папой никто в деревне не боится…» — Ты там ночевать собралась? — В кабинку заглянула Лера. — Мне долго ждать?! Она бросила на низкий кожаный диванчик еще какие-то вещи, Василиса в панике прошептала: — А это что? — Брюки! — прорычала Лера. — Самые что ни на есть спортивные, как на парня, специально для тебя выбирала! И безрукавка с капюшоном, проще не бывает, клянусь! — И это… надевать? — Нет, любоваться! Василиса умоляюще пробормотала: — Может, не надо? — Меряй! А то я сейчас окончательно озверею! Василиса невольно усмехнулась: вид у двоюродной сестры… по-настоящему затравленный! Придется, наверное, взять эти тряпки, чтобы она успокоилась. А носить их не обязательно, можно подарить Лельке, к Новому году, скажем, вот она обрадуется… Через час девушки, наконец, вышли из магазина. Лера с гордостью посматривала на дело своих рук: в новой одежде сестра неузнаваемо изменилась. На ней просто классно смотрелись широкие оливковые брюки со множеством карманов, карабинов и завязок, такого же цвета безрукавка с капюшоном и высокие ботинки на шнуровке. Василиса выглядела безумно стильно! И современно! Лера поймала жадный взгляд высокого красивого парня, брошенный на двоюродную сестру, и грустно усмехнулась: на нее никогда так не смотрели. Вот только глупая Васька чужих взглядов не замечала, будто ей десять лет, а не восемнадцать. Шла себе, о чем-то думала, глаза отстраненные-отстраненные… «Ведет она себя точно на десять, — хмыкнула Лера, вспомнив недавние мучения в магазине. — Надо же, уже на выходе зачем-то купила три пары простеньких носков! Якобы их можно стирать даже в ледяной воде горных рек! И не вспомнила, что живет сейчас в городской квартире, где любая мелочь бросается в автомат, при чем тут, спрашивается, ледяная вода горных рек?» Лера снова посмотрела на сестру и вдруг радостно улыбнулась: почему-то Оскар почти не обратил на Ваську внимания, когда она познакомила их. Или он слеп, как крот, или… Помнится, папа как-то говорил, что у каждого мужчины свои представления о женской красоте. Например, для папы красивее мамы нет никого в целом мире. Даже Мерилин Монро кажется ему на мамином фоне жалкой простушкой. Если это правда… Получается, Оскару больше нравится она, Лера? Глава 5 Называется — съездили за грибами… Лере не спалось. Она бродила по квартире как неприкаянная, не зная, чем заняться. Даже за компьютером не сиделось, ни одна игра не привлекала, никак не могла сосредоточиться. Лера подошла к зеркалу. Придирчиво уставилась на собственное отражение и раздраженно поморщилась: ну и уродина! Один длинный нос чего стоит, надо же, удружила родная маменька, нашла что передать по наследству. Может, пластическую операцию сделать? Лера невольно улыбнулась, представив лица родителей — а Гришкино?! — заикнись она об этом. Засмеют! Папа ни копейки на «такую дурь» не выделит, и к гадалке ходить незачем. Еще и рассердится. Лера сколько себя помнила, папа всегда умилялся маминым «чудным» носиком. Якобы в нем самый шарм, и мама выглядит необыкновенно женственной и чуть беспомощной. Лера сердито фыркнула: папенька — настоящий фантазер! Лично ей нос с самого детства жизнь портил, в младших классах даже Буратино дразнили, сколько она, Лера, из-за этого слез пролила, не передать, сколько дралась… а папе все шуточки! Лера отошла от зеркала, пытаясь не думать о новом знакомом. Сказала себе, что ничуть ей не понравился этот… горбоносый. Нахал, во-первых, а во-вторых… опять-таки нахал! Лера энергично встряхнула головой, прогоняя навязчивые воспоминания, никак от них не избавиться. Никогда такого не было, о чем бы ни думала, мысли снова возвращались к этому… этому… горбоносому! «Может, с Васькой поговорить? Как ей город понравился, то… се… Чтобы отвлечься немного…» Лера заглянула в комнату двоюродной сестры и разочарованно прикрыла дверь: Василиса спала, как младенец, даже дыхания почти не слышно. И понятно. Каждый день чуть свет поднимается, времени ей, видите ли, жалко, сумасшедшая. Лера тысячу раз говорила, что в городе в четыре часа не встают, не принято! А сестрица будто не слышала. Каждое утро из дома смывалась, в парк ближайший бежала, рассветы, что ли, там встречала? Домой только к шести часам возвращалась. Отца чаем поила и болтала с ним на кухне обо всем на свете, папенька от племянницы без ума, смешно просто… Лера ревниво подумала, что с ней, родной дочерью, отец не знал о чем поговорить, нет у них общих тем, не тряпки же обсуждать или новую косметику? Папочка только об учебе ее расспрашивал, никогда не забывал отметками поинтересоваться. Хорошо, не школьница, теперь отец лезть с нравоучениями не будет, и ладно. Лера разочарованно хмыкнула: как же, раскатала губу, а институт? Неужели он снова начнет приставать с оценками?! Она ведь уже взрослая, кому какое дело, как учится и чем занята вечерами, куда ходит и с кем гуляет… Впрочем, глупо себя обманывать. Ничегошеньки не изменилось в ее жизни, разве только школу окончила. В этом доме ее по-прежнему считают ребенком! Иначе бы мама приказным тоном не объявила за ужином, что завтра с утра всей семьей в лес едут, за грибами, и никаких отговорок слышать не пожелала. Всей семьей, и точка! Мол, вначале на дачу заедем, корзины возьмем, а потом за грибами отправимся. Как раз дожди прошли, у метро старухи лисичками, рыжиками и подосиновиками торгуют, сказали — грибов полно. И начала расписывать Ваське, какие девственные леса вокруг дачного поселка, не хуже, чем в ее родном лесничестве. Мол, грибы, ягоды, речка рядом чистейшая, а на болотах клюквы осенью немерено и уток тысячи, охотников, правда, тоже хватает, почти на каждую птицу по стрелку. Завтрашней поездке Васька как маленькая обрадовалась. Единственная, кстати. Соскучилась по лесу. Лера криво улыбнулась: ничего, завтра набегается! Родители к сбору грибов относятся серьезно, можно сказать — фанаты. Мамуля, кажется, надеется еще и на маринад набрать, мало ей жареных да сушеных… «Интересно, куда Васька исчезла? Только что рядом стояла и вдруг — нет ее!» Лера недоуменно осмотрелась, но двоюродной сестры не увидела. Исследовала густо разросшийся орешник и развернулась к матери: — Ма, а где Васька? — Что значит «где»? — громко возмутилась Екатерина Васильевна. — Думаю, грибы искать пошла, для чего мы, по-твоему, сюда приехали? Лера раздраженно фыркнула: а то она сама не знала! Екатерина Васильевна усмехнулась: — Твой отец тоже испарился, не успела отвернуться. — Папа просто не любит толпой по лесу бегать, — вступилась за отца Лера. — Да пусть себе один бродит, мне-то что? — с деланым равнодушием отмахнулась Екатерина Васильевна. — Договорились же: встретимся через три часа, не у машины же ему топтаться? Грибов на одном месте не наберешь… Лера помрачнела. Екатерина Васильевна посмотрела на дочь и строго прикрикнула: — И тебе нечего здесь отираться! И губы кривить нечего. Все лето в комнатах провела! Гриня хоть на пляж бегал, а ты все по подружкам да по подружкам, языками чесать. В те же четыре стены! — Ага, — огрызнулась Лера, — на пляж! Со своей очередной девицей потискаться! Если бы я туда с кем собралась… — Ну что ты бухтишь себе под нос? Гриня — мужик, к нему и отношение другое. Вот встретишь нормального парня, и тебя отпускать будем. — Такого, как братец, что ли? — язвительно поинтересовалась Лера. — Да нет, пожалуй, — улыбнулась мать. — Ищи надежнее, Гриня — тот еще ловелас, сама знаешь… Лера представила реакцию матери на Оскара и невольно поморщилась: вот уж с кем ее даже за хлебом в соседний магазин не отпустят! Она бросила на мать сердитый взгляд: — «Понадежнее»… «Поприличнее»… Да мы сейчас и слов таких не используем! — Солнце мое, я тоже когда-то именно так говорила своей маменьке, однако, познакомившись с твоим отцом… Лера растерялась. Екатерина Васильевна с усмешкой закончила: — Времена меняются, люди — практически нет. И что бы твои подружки ни болтали, поверь, каждая мечтает о любви. Настоящей и красивой. Даже если в нее не верит. Кстати, парни в этом ничуть от вас не отличаются… Лера не нашлась с ответом и досадливо отвернулась. Еще раз тоскливо обвела взглядом орешник и пожала плечами: никого. Может, Васька вообще про нее забыла? Из ельника, брезгливо отряхиваясь, выбрался Гриша. Неодобрительно покосился на пустые корзины и поинтересовался: — Что, сбор грибов заменяется торжественным собранием? А мне поучаствовать разрешается? Или никак? — Трепло! — фыркнула Лера. — Может, ма, ты передумала на маринад собирать? Если так — порядок. Тогда, чем джинсы по кустам трепать, лучше музыку послушаю, я пару новых дисков с собой захватил… Юноша демонстративно направился к машине. Екатерина Васильевна цепко ухватила его за локоть: — Куда? А ну-ка в лес! Учти, трудолюбивый мой: домой не поедем, пока все корзины не наполним! Гриша демонстративно застонал. Лера сочувственно пожала плечами. Екатерина Васильевна укоризненно попеняла: — Кто знает, когда в следующий раз выберемся? У отца первый выходной за этот месяц, да и погода в любой день может испортиться, дожди пойдут, и что? Прощай грибочки! Гриша умоляюще уставился на мать, но она держалась твердо, и он сдался. Выбрал корзину поменьше и ядовито спросил: — А вы с Леркой как? Уйду, снова митинговать продолжите? — Попридержи язык. — Лера проводила брата злым взглядом: нет, ну почему она должна изображать из себя грибника?! Васька любит лес, а она, Лера, почти ненавидит. Здесь грязно, полно паутины и острых веточек, за них вечно цепляешься, а муравьи так и норовят забраться в кроссовки или под штанины… Лера долго взвешивала в руках оставшиеся корзины, но они казались совершенно одинаковыми, и девушка просто взяла себе посимпатичнее. Достала из машины бутылку минеральной и минут пять, не меньше, тянула ледяную воду. Екатерина Васильевна терпеливо ждала. Лера сердито покосилась на мать, но других причин задержаться у машины не нашла и нехотя побрела в лес. На Василису она наткнулась нечаянно. Причем слово «наткнулась» очень неточное. Просто Василиса в какой-то неуловимый момент вдруг оказалась рядом. Лера и не поняла, откуда двоюродная сестра появилась. Хорошо, испугаться не успела. Увидела переполненную корзину и потрясенно ахнула: — Откуда, Вася? В лесу же ни черта нет! Василиса рассмеялась: — Ну да — нет! Так не бывает. Дожди недавно прошли, грибов полно, я порой не знала, какие брать, корзина же не резиновая… — А почему мне ничего путного не попадается? Василиса внимательно осмотрелась и с коротким смешком заявила: — Не ищешь, вот и не попадаются. — Что значит «не ищешь»? — оскорбилась Лера. — Да я уже мозоли на глазах натерла! — Насчет мозолей не знаю. Вижу только, что ты по грибам топчешься, вместо того чтобы собирать. — Ты серьезно? Я ничего не вижу! — Чудачка! Кто же так смотрит? Василиса присела на корточки и отвернула в сторону солидный пласт прелых листьев. Под ними действительно оказались великолепнейшие тугие шляпки молодых подберезовиков. Бережно срезая их, Василиса сказала: — В паре сантиметров от твоей правой ноги — боровичок, не раздави. — Где?! — взвизгнула Лера. — Не торопись. Глянь, листья чуть приподняты. Посмотри там… — Нашла, — восторженно ахнула Лера, благоговейно срезая бурую шляпку на толстой ножке. — Рядом ищи, — посоветовала Василиса. — Грибы, они семействами держатся. Только осторожнее, ты прямо как слон в посудной лавке… Лерину корзину девушки наполнили быстро и неторопливо пошли к машине. С невольным уважением посматривая на двоюродную сестру, Лера вдруг вспомнила: — Куда ты с поляны исчезла? Не успела оглянуться, тебя нет! Хоть бы предупредила… — Да мне в лес хотелось, — виновато отозвалась Василиса. — Сто лет не была, знаешь, как соскучилась. — Как же, сто лет! Неделя как приехала! — Помню, — вздохнула Василиса. — Самой не верится, что всего неделю здесь… Лера сочувственно посмотрела на нее: — Скучаешь по дому? — Ужасно. И по отцу, и по сестре, и по Каре… — Кара — это кто? — Сова моя. — Сова? — изумленно вскинула брови Лера. — Ну да, сова. — Первый раз слышу, чтобы кто-то по сове скучал, — фыркнула Лера. — Откуда ты ее взяла? — В лесу как-то подобрала. Еще совенком. Раненую. Вот и выходила. — И что? Она теперь в вашем доме живет? — Не совсем в доме. В сарае. В комнаты папа с Лелькой ее не пускают. Да и незачем. Это же не попугай. — Класс! Жаль, что ты сюда ее не привезла! Все знакомые в осадок бы выпали, клянусь. Мы бы ее на балконе держали, в клетке. — Скажешь тоже, — грустно усмехнулась Василиса. — А кормили бы чем? Это же не деревня. У вас в доме мышей нет, а лес довольно далеко. — Да ладно тебе! Я же просто мечтаю. Думаешь, не понимаю, что в городской квартире сове не место? Правда, ее можно на дачу… — Одну? В ваши шикарные комнаты? Или в гараж, где пахнет бензином и нет даже сена? — Ты права… Девушки помолчали. Глядя, как Василиса, казалось бы, на пустом месте срезает очередной гриб, Лера довольно сказала: — Спорим, никто больше нас грибов не принесет? — Почему? У остальных корзины не меньше. — Не смеши — корзины! Наши корзины — это мамулина жадность! Если честно, мы их в жизни полными не видели. — Лера немного подумала и уточнила: — Ну, если все собранные грибы в одну сложить, тогда конечно… Сестры уже подошли к поляне, где Евгений Наумович оставил машину, когда Василису вдруг что-то насторожило. Она резко остановилась и даже поставила свою корзину в траву. Встревоженно прислушиваясь, Василиса прижала палец к губам. — Ты чего? — удивилась Лера. — Молчи, — прошипела Василиса. — И слушай! Лера пожала плечами: ну и манеры у двоюродной сестрицы, все-таки деревня есть деревня… Насмешливо посмотрев на застывшую в двух шагах Василису, Лера решительно двинулась вперед: не ночевать же тут? Все равно минут через двадцать истекали выделенные папой три часа, сейчас все сюда подтянутся. Лера с трудом продралась сквозь кустарник и буквально вывалилась на знакомую поляну. И замерла с открытым ртом: у папиной машины колдовали двое молодых мужчин. Они оказались настолько поглощены делом, что не заметили ее появления. Как сразу поняла Лера, парни не могли открыть дверцы. Отмычка, которой довольно уверенно орудовал старший из воров, почему-то помогала мало. «Выходит, зря мамуля ругала папу за выброшенные на ветер деньги, — отстраненно подумала девушка, удивляясь собственному спокойствию. — Новые замки в самом деле оказались надежными…» Как ни странно, Лере не было страшно. Она даже толком не понимала, что происходит. Как фильм смотрела. И уж никак не относила происходящее к себе лично. Потом Лера увидела рассыпанные в траве грибы, брошенную корзину, неподвижно лежащего чуть в стороне брата, и все ее спокойствие мгновенно улетучилось. Девушка какое-то время потрясенно смотрела на знакомый кудрявый затылок, на нереально черную кровь, запекшуюся на тугих завитках, на неловко вывернутую руку… Она пронзительно закричала и тут же, не успев ничего понять, полетела в кусты. Все произошло настолько неожиданно, Лера едва помнила себя от страха. Но мужчины, копавшиеся у машины, оказались ни при чем. В орешник ее зашвырнула двоюродная сестра, откуда только силы у Васьки взялись… — Предупреждала же! — раздраженно бросила она перепуганной Лере. Василиса показала сестре кулак, чтобы та не совалась на поляну, и резко развернулась: парни явно пребывали в растерянности. Судя по всему, внезапного появления гостей здесь не ждали. Младший, высокий светловолосый парень, угрюмо протянул: — Ну, началось! Дороговато нам эта тачка обойдется. Еще двоих принесло, черт меня дернул с Колядиным связаться, с ним вечно все не так… Старший, коренастый и русоволосый, с легкой рыжиной, небрежно сунул в карман джинсов отмычку и буркнул: — Успокоим! Подумаешь, две курочки… — Две! Да сейчас на их вопли сюда толпа примчится! Не одни же они приехали, в этом чертовом лесу грибников не меньше, чем грибов. — Он зло посмотрел на непрошеную гостью. Обернулся к приятелю и мрачно бросил: — Да и не хотелось бы, чтоб тебя видели. Лишние свидетели ни к чему, сам говорил — тебя в Питере нет. — Думаешь, в милицию побегут? — нехорошо улыбнулся коренастый. — Тогда… — Он смерил Василису оценивающим взглядом, уголок рта нервно дрогнул. — Черт, вторую девчонку я не разглядел, куда она делась? Светловолосый развернулся к приятелю, лицо его показалось Василисе напряженным, кулаки то и дело сжимались. — Я знаю? Удрала, наверное… Коренастый грязно выругался. Что он говорил приятелю, Василиса не слышала, как ни напрягала слух, зато прекрасно видела: светловолосому сказанное не нравилось. Он стискивал зубы, играя желваками. Потом в сердцах пнул пустую корзину и заявил: — Перебор. — Сам сказал — свидетели. — И что? Не убивать же девчонок! У Василисы сжалось сердце: чем все кончится? Что предложил коренастый? Кажется, он явно не собирается оставлять их с Лерой живыми, чем-то не устраивают его свидетели… Василису передернуло: неужели дядина машина — пусть и дорогая иномарка! — того стоила? Или за угон сажали надолго, и коренастый просто не хотел за решетку? Оцепеневшая от ужаса Лера и сейчас плохо понимала, что случилось. До нее доносились обрывки разговора, но жестких лиц бандитов она не видела и постепенно приходила в себя. Девушка машинально посмотрела на саднившую ладонь и едва не заскулила от боли и обиды: ну и безобразная же царапина! Очень вовремя, она как раз собралась влюбиться. Оскар так красив, так стильно и дорого одет, вряд ли она, Лера, ему понравится, если будет выглядеть драной кошкой. Удивительно, что он к Ваське не переметнулся, как увидел… На поляне гортанно вскрикнул один из воров, и Лера вздрогнула, удивляясь собственному скудоумию: забыть о бандитах?! Думать в такую минуту о понравившемся парне?.. Она точно сошла с ума! Лера в панике вспомнила о родителях и взмолилась про себя, чтобы первой здесь оказалась не мама. Лучше папа. Хотя, если честно, и от него толку… с его-то брюхом! Лера жалобно хлюпнула носом: да-а, вот это они влипли! И по ее вине, ничего не скажешь. И что было не послушаться Васьки?! Лера на четвереньках выбралась из кустов и спряталась за невысокую, пышную елочку. С трудом перевела дыхание и чуть не расплакалась от облегчения: кажется, ее не заметили. Девушка поискала взглядом сестру. Нашла и изумленно приподняла брови: Васька за эти несколько минут неуловимо изменилась. Спокойно стояла, небрежно рассматривая незнакомцев. Заслоняла спиной кустарник, где — она не сомневалась — пряталась Лера. Словно глупая Васька не понимала, кто перед ней! Или не видела несчастного Гришку, лежавшего в двух шагах! Боже, хоть бы он был жив!!! Лера судорожно вздохнула: надо же — полнейшая невозмутимость. Перекинула на грудь свою невероятную косу и с интересом разглядывала застывших у машины мужчин. Удивительно, но в двоюродной сестре не чувствовалось страха! Лере на мгновение показалось, что Васька вдруг стала выше ростом. Но она посмотрела на брата и обреченно поникла: «Да что со мной? Совсем ума лишилась! Что тут может сделать эта пигалица?! Лучше попытаться как-то отсюда смыться…» Мысль показалась дельной и единственно правильной, Лера затравленно осмотрелась, выбирая пути отступления. «Если предупредить родителей, можно попробовать хотя бы спугнуть этих бандитов, не полезут же они сразу на троих? — лихорадочно размышляла девушка, оправдывая собственное бегство. — И потом — я все равно Ваське помочь ничем не могу, нас просто придушат обеих и прикопают где-нибудь под кустами, а если я быстренько приведу кого-нибудь из взрослых…» Василиса хмуро рассматривала молодых мужчин и невольно вспоминала Коську Нарышкина. Два года жесткой муштры в эти минуты не казались долгими. Наоборот, сейчас и три-четыре не помешали бы. «Прав Коська, — мрачно думала девушка. — Город — не крошечное село, и здесь нужно уметь за себя постоять…» Василиса криво улыбнулась, вспоминая свой прежний лепет насчет милиции. Той самой, которая обязана защищать честных граждан. Всегда и везде. Например, здесь и сейчас. Только пойди докричись ее! Чувствовала себя Василиса ужасно. Лезть в драку не хотелось совершенно. Она элементарно трусила. Василиса никогда всерьез не дралась. Бои с Коськой больше воспринимались как игра. Рискованная игра, чреватая в худшем случае парой-тройкой дополнительных синяков. Или легким вывихом. Здесь же другое, совершенно другое. Эти мрачные парни церемониться или делать скидку на ее пол и возраст вряд ли станут. Не Коська! Василиса обеспокоенно покосилась на тело брата: надо же — высоченного и довольно спортивного Гришку в момент уложили. Или врасплох застали? Судя по позе и крови на голове, его стукнули по затылку, значит, подобрались сзади. Он мог этих типов и не заметить. Василиса вспомнила про сестру и осторожно обернулась: Леры, к ее изумлению, на месте не оказалось. «Неужели догадалась сбежать?» Девушка облегченно выдохнула: двоюродная сестра здорово связывала ей руки. Запросто могла в самый неподходящий момент рвануть на помощь и все испортить. Да и показывать себя с этой стороны Василисе не хотелось. По двум причинам. Первая и главная: так велел Коська. Приказал скрывать свое искусство до последнего. Почему? Он не стал объяснять. Василиса просто дала слово и нарушать его не собиралась. И вторая: кто знает, как потом будет относиться к ней Лера? Инфантильная, избалованная, из благополучной семьи, у нее свои представления о том, какой именно должна быть девушка… Уж всяко не воином. Не терять же из-за двух подонков зарождающуюся дружбу? Парни Василисе не нравились. Активно не нравились. И даже не потому, что решили угнать дяди-Женину машину. Просто не нравились, и все. Уж очень нагловато и самоуверенно держались. И вид у них предельно уголовный. Особенно у смуглого и коренастого. Да и второй не многим лучше смотрелся, светловолосый. Прямо-таки классические бандиты! И все же драться Василисе не хотелось. Коська советовал выкладываться лишь в крайнем случае, всегда стараться разойтись миром. Мол, именно в этом настоящее мастерство. Нарышкин даже психологическим тренингом с ней занимался. Почти полгода. Ну что же… — Мальчики, — вкрадчиво начала Василиса, — может, расстанемся по-хорошему? Вы меня не видели, я — вас. Ведь парнишку вы не угробили? Если так, предлагаю разбежаться… «Мальчики» ее миролюбие поняли неправильно. Переглянулись и громко захохотали. Коренастый аж постанывал, так его развеселило Василисино предложение. Светловолосый отсмеялся и грустно сказал: — Смелая девочка! Только глупая. Подружка умнее оказалась, воспользовалась моментом и смылась. А ты зря осталась. Теперь с нами поедешь. — Совсем свихнулся — тащить телку с собой?! — раздраженно прошипел коренастый. — Не проще… — Нет, — отрезал светловолосый. — Я знаю одну брошенную дачу, подержим там девчонку дней десять, потом пусть катится на все четыре стороны. — По мне, так лучше… — Я обещал помочь с машиной, на большее не подписывался! — Ну, смотри… Василиса с интересом выслушала недружелюбный диалог и отметила про себя, что полного понимания среди бандитов нет. Плохо это или хорошо, она пока не знала. — Оглохла? — прорычал коренастый. — Поедешь с нами! Раз уж дядя такой добренький. — И он недобро кивнул на приятеля. Василиса искренне удивилась: — Куда это? И почему — поедешь? Машину вы так и не открыли! — Куда — не твое дело, — отрезал коренастый. — А дверь мы и без ключа откроем, просто стекло не хотели трогать… — Но кто сказал, что я с вами поеду? — перебила его Василиса. — Говорю же, смелая девочка, — хмыкнул светловолосый. — И глупая! — неестественно весело подхватил коренастый. Василиса обреченно вздохнула: — Почему мужики настолько самоуверенны? Роста чуть побольше, мяса с жирком — тоже… И это — причина? С чего взяли, что я с вами куда-то поеду? На вас смотреть-то нельзя без слез… Последние слова Василиса буквально выдавливала из себя. Она уже несколько секунд чувствовала какое-то неясное томление. И тревогу. И, только уловив за спиной еле слышный шорох, успокоилась. До нее дошло: там третий. И как она раньше не сообразила? Вот почему эти типы так спокойно орудовали у машины! Третий явно стоял на стреме и должен был предупредить о посторонних. Заблаговременно, так сказать. Василиса мысленно усмехнулась: вот только не предупредил. То ли убрел куда-то, грибы, может, отвлекли, то ли придремал… Хорошо, она привыкла держать в лесу ушки на макушке. Спасибо Коське, выдрессировал. И драться научил вслепую, сказал — в бою всякое случается… Василиса чутко прислушивалась к движению неизвестного за спиной. В нужный момент она отпрянула в сторону и, молниеносно развернувшись, рубанула ладонью. Не очень сильно, но в нужную точку. Услышала, как тяжело рухнуло под ноги чье-то тело, и удовлетворенно улыбнулась — получилось. Глаз на упавшего Василиса так и не опустила — вот еще! Тех-то у машины двое, и кто знает, на что они способны, рисковать девушка не собиралась. Мужчины пораженно переглянулись. Василиса нервно воскликнула: — Мое предложение остается в силе! Можете забирать дружка и проваливать. Пока к машине не вернулись остальные. Только поторопитесь, времени уже не осталось. — Девочка нарывается, — прохрипел коренастый, лицо его побагровело, веко начало неприятно подергиваться, взгляд сделался бешеным. — Уложила твоего братца, — почему-то весело согласился второй. — Да еще как профессионально уложила! Василиса изумленно заметила, что он подмигнул ей. А приятелю с фальшивым сочувствием заметил: — Опозорила, можно сказать, — а ведь зеленая девчонка, еще молоко на губах не обсохло, наверное, только-только школу окончила… Или еще учишься? Коренастый бросил на него ненавидящий взгляд и отрывисто приказал: — Вскрывай тачку! Слышал же — вот-вот появятся остальные! Светловолосый кивнул. — Я бы на вашем месте все-таки исчезла, пока есть возможность, — почти дружелюбно посоветовала Василиса. — Ага, как же, — ядовито усмехнулся коренастый. — Спешим и падаем! Светловолосый взвесил в руках камень и с сомнением покосился на машину. Василиса торопливо сказала: — Не делай этого, мне придется общаться с милицией, а у меня фотографическая память… — Ч-ч-чего? Какая у тебя память?! — Коренастый, слегка согнув ноги в коленях, танцующей походкой направился к Василисе. — Поосторожнее, — хмуро буркнул светловолосый. — Ты не на татами. — Она вырубила моего брата! — И что? По-твоему, должна была позволить тюкнуть себя по затылку? — Я что-то не понял, ты за кого?! — Тебя не сдам, если ты об этом, но и себя ни во что лишнее втянуть не позволю. Ледяной тон парня поразил Василису, она не понимала, что происходит: бандиты ссорились? Светловолосый мрачно усмехнулся и с силой стукнул камнем по стеклу. Осколки дождем посыпались в траву, коренастый мгновенно успокоился. Удовлетворенно крякнул и поманил Василису пальцем: — Ладно, пошли, не трону. — Смотри, как бы я тебя не тронула! Коренастого от ее простых слов перекосило. Он вновь двинулся к Василисе, белый от бешенства, у него даже руки тряслись. Василиса сказала светловолосому: — Зря ты дяди-Женину машину повредил, я ведь просила по-хорошему… — Дядину? — удивился тот, со странным вниманием всматриваясь в нее. — Колядин — твой дядя? В самом деле? — Тебе-то что? Его жена — родная сестра моей мамы, — хмуро пояснила Василиса. Она настороженно наблюдала за противником, твердо решив не церемониться с ними: оклемаются! А нет — невелика беда. Рисковать не приходилось, попадет к ним в руки — одними побоями вряд ли отделается. Светловолосый — куда ни шло, а вот коренастый… коренастый доверия не внушал. Как противник — тоже. И машину жаль, такая дорогая машина! Дядя Женя только этим летом ее купил, Лерка говорила. Носился с ней, как с малым ребенком, а тетя Катя добродушно над ним подтрунивала. Да, машину жаль! И Василиса птицей взлетела в воздух… Драться оказалось не с кем. Светловолосый исчез, Василиса и не заметила — как, куда и когда. Обернулась — его уже нет, не слышала ни шороха, ни хруста, ни скрипа, будто парень растаял в воздухе. Василиса погрустнела: Коська бы с нее шкуру спустил — она так и не стала настоящим воином, внимания ни на грош, сплошное безобразие. А коренастый ничего собой не представлял, несмотря на свою танцующую походку. Василиса видела недавно такую же по телевизору на чемпионате по… по какой-то борьбе. «Как там ее, дзюдо, что ли? Или греко-римская? — Василиса наморщила лоб и огорченно махнула рукой. — Какая, собственно, разница…» Она внимательно осмотрела поле боя и тяжело вздохнула: нужно избавляться от тел. И быстрее, пока Лерка не притащила сюда родителей. Не объясняться же с ними, в самом-то деле? Перепугаются. И Коська — опять-таки! — раскрываться не советовал. Только в крайнем случае. Сейчас Василиса его понимала — и правда, зачем? Она — обычная хрупкая девочка, от которой никто не ждет неприятностей, именно так и нужно держаться. Василиса услышала протяжный стон коренастого и вздрогнула от неожиданности: не угодила в нужную точку, получается? Коська на этот «раздел» почти две недели потратил, а она… Василиса примерилась и осторожно ударила. А когда мужчина снова обмяк, удовлетворенно кивнула. И внимательно осмотрела второго парня, как она поняла — младшего брата коренастого, напавшего со спины. Еще не хватало, чтоб они выбрались из кустарника раньше времени! Тетя с дядей даже увидеть этих типов не должны. Незачем их пугать. Василиса и объяснение прекрасное придумала для родных: мол, поняли бандиты, что Лера сбежала, и, испугавшись, исчезли сами. Что называется — от греха подальше. Отличная легенда! Коське бы наверняка понравилась. — Ну и тяжеленные… Василиса спрятала братьев в густом кустарнике метрах в пятнадцати от поляны и вытерла носовым платком влажный лоб. Потом встревоженно присела на корточки рядом с Гришей: «Почему он так долго не приходит в себя? Я здесь минут двадцать, не меньше…» Девушка склонилась над двоюродным братом. Услышала тяжелое дыхание и немного успокоилась — главное, жив. Она присмотрелась к ране на затылке и сочувственно покачала головой: хорошо же его приложили, крови-то сколько… Василиса осторожно приподняла слипшиеся волосы и поморщилась: ссадина приличная, к счастью — просто ссадина. Сам череп, кажется, цел. Пару швов придется наложить, не страшно… Гриша жалобно заскулил. Василиса расстроенно поставила окончательный диагноз — сотрясение мозга как минимум. Глава 6 Телефонный звонок Лера осторожно выглянула в коридор — никого. Она нервно хихикнула и на цыпочках проследовала к комнате Василисы. Проскользнула в дверь и громко прошипела, пытаясь рассмотреть двоюродную сестру: — Вась, а Вась, ты еще не спишь? — Теперь нет. — Василиса взбила под головой подушку и сонно пробормотала: — Чего тебе, полуночница? — Я… это… не спится! — Ты же в чай рюмку коньяку опрокинула! — возмутилась Василиса. — И что? — Лера громко икнула. — Голову ведет, пьяная потому что, а заснуть не получается… — Пьяная она, — проворчала Василиса, окончательно просыпаясь. — Пьяных ты в своей жизни не видела, вот что я тебе скажу! — А что, дядя Леша пьет? — с любопытством спросила Лера, забираясь с ногами в широкое кожаное кресло. — Вот еще! — Тогда где ты видела пьяных? Нет, конечно, в городе их хватает, но ты только-только приехала… — Где видела? Да у нас почти в каждой семье самогон гонят, ненавижу… — Это такой мутный и вонючий? — Наверное. — Ты пробовала? — С ума сошла! — А я бы не отказалась. — Лера длинно зевнула. — Все в жизни нужно попробовать… — Ну и дурочка! — Эй, ты чего? — Коська говорил: пьют только кретины. Голова всегда должна быть ясной, от этого порой зависит жизнь. — У-у… зануда! И кто он, этот Коська? — Мой… друг. — Твой парень? — Нет. Просто друг. Он намного старше меня. Я еще в школе училась, когда он из деревни уехал. Навсегда, сказал. А перед этим на Кавказе служил. — А-а-а… Лера рассматривала сестру и не могла понять, как хрупкая худенькая Васька — ведь на голову ниже! — рискнула связаться с бандитами. Нет, конечно, Ваське повезло — не тронули, все-таки правильная идея Лере в голову пришла — бежать за родителями, — но ведь как рисковала… Лера зачем-то оглянулась на дверь, будто могла отсюда увидеть раненого брата. Папа уступил ему кабинет, чтобы никто не тревожил, — мол, больному нужен покой, а гостиная — проходная, вернется туда, как выздоровеет. Пригласил какого-то профессора — нейрохирурга, кажется, — они возили Гришку в больницу. Там ему сделали рентген, наложили швы и обкололи успокаивающим, братец сейчас спит как мертвый, так храпит, что в коридоре слышно. — Неужели ты совсем-совсем не боялась? — Почему не боялась? — Задремавшая было Василиса вскинула голову. — Очень даже боялась… — А чего тогда вылезла? — Сама не знаю, как получилось. — У меня тоже бывает. — Лера снова зевнула. — Влезу во что-нибудь, потом думаю — и зачем? Василиса отбросила одеяло: — Сейчас чай специальный заварю. Выпьешь и заснешь, как дитя, у меня специальный сбор есть… Она вытащила из шкафа рюкзак. Села на палас и принялась перебирать какие-то шуршащие пакетики. В комнате остро запахло лесом. Лера встала за спиной сестры: — «Сбор» — это что? — Травы. Ну, в определенном сочетании. — И я должна буду этот… сбор пить? — Ну да. Как обычный чай. Знаешь, папа после маминой смерти совсем плохо стал спать, я для него собирала. — А сюда зачем привезла? — Так. На всякий случай. Да я немного взяла. Видишь, пригодилось. Лера к себе не вернулась, пошла за сестрой на кухню. Села на диван и с любопытством наблюдала, как Василиса быстро и аккуратно заваривала травы. Только не в чайнике, эмалированной кружке, термосе или бокале — так мама иногда ромашку себе настаивала, — а на водяной бане. — Охота тебе возиться? — пробормотала Лера, глядя, как сестра бережно процеживает взвар через марлю. — Плеснула бы кипятка, а через полчаса слила бы, мама всегда так делает… — И погубила бы сбор. — Василиса сердито обернулась. — Какой тогда смысл травы собирать? — На мой взгляд — вообще никакого. Сейчас в аптеке что душе угодно купить можно. Любое снотворное. — Знаю. — Не веришь в современную медицину? — Почему? Верю. И воспользуюсь при необходимости. Но только когда край придет. — Это как? — Ну, если, скажем, аппендицит вырезать срочно нужно… — И все?! — Лер, отстань. Просто я с детства травами семью лечу, привыкла… — Дикарка! — Пусть. Девушки посмотрели друг на друга и рассмеялись. Лера взяла бокал с отваром и осторожно глотнула. Поморщилась и капризно протянула: — Горчит… Кирилл стоял у окна, равнодушно глядя на скользящие мимо машины и редких прохожих. Мысленно перебирал события сегодняшнего дня и раздраженно морщился: из-за собственной мелочности вляпаться в подобное дерьмо… И дался ему Колядин! Сотни раз Кирилл повторял себе: ему нет никакого дело до этого… лощеного типа. Всего-навсего биологический отец, нулевая величина, практически пустое место. Кирилл почти не сомневался: исчезни завтра Колядин, он, Кирилл, мгновенно его забудет. Перестанет жить с оглядкой на ненавистное семейство, не нужно будет никому ничего доказывать. Кирилл мрачно усмехнулся: вернее — доказывать себе, что не хуже, а лучше колядинских законных отпрысков! Глупейшее противостояние, о котором знала лишь одна сторона, то бишь он сам. Колядин и его драгоценные Лерка с Гришкой и не подозревали о существовании сводного брата, а уж на его дурацкие комплексы им вообще плевать. Как и на жалкие попытки Кирилла хоть как-то насолить отцу. Вот-вот, именно жалкие! Машина наверняка застрахована, ее угон — из ряда мелких житейских неприятностей. Зато теперь… С Рустамом они разбежались под вечер, и не сказать, что расстались друзьями. Хорошо, Кирилл теперь не работал с мобильниками, на рынке не пересечься, если повезет, они вообще никогда не встретятся. Кирилл помрачнел: он оказался невольным свидетелем унижения Рустама — неслыханного унижения! — двух воинов «завалила» молоденькая девчонка. Такого просто не могло быть, это позор для всего рода, только кровь могла смыть его, причем лишь частично, с этим отныне придется жить. Рустам был в бешенстве и не скрывал этого. Исходящая от него злоба казалась материальной, удушающей, страшной. Кирилл внешне сохранял невозмутимость. Руслан, младший брат Рустама, пугливо прятал глаза, парнишка чувствовал себя виноватым — часовой из него не получился. Он глупо увлекся грибами, по-детски радуясь богатой находке. Раньше Руслан только слышал о «ведьмином» кольце, а тут сам случайно на него наткнулся, в сотне метров от поляны, вот и забыл обо всем. Руслан не сопротивлялся, когда брат избивал его. Руслан не сопротивлялся бы, реши старший брат убить его! Рустам прав: если бы не он, ничего не случилось бы. Руслан должен был перехватить девушек еще на подходе к поляне и обезвредить. Подумаешь, стукнул бы их легонько по затылку, отлежались бы… Кирилл едва оттащил обезумевшего Рустама от мальчишки. Прекрасно понимал: Рустам охотно прирезал бы и его самого, вот только знал — не справится, они раньше не раз встречались в спортивном зале, Кирилл побеждал всегда. Рустама с трудом удалось успокоить, он словно с ума сошел от злости. Брызгая слюной, твердил, что по капли выцедит кровь из проклятой девчонки, жизнь положит на то, чтобы найти ее и уничтожить. Спрашивается, при чем тут эта рыженькая? Кирилл невольно улыбнулся, вспомнив забавную девчонку, глазастую и отчаянно смелую. Выйти одной против двух крепких молодых мужиков! Для того лишь, чтобы дать двоюродной сестре возможность сбежать. Не каждый рискнул бы! Конечно, кто-то неплохо натаскал малышку, наверняка какой-нибудь приятель из армейского спецназа. Кирилл сам служил. Скупые, быстрые и предельно точные движения девушки не были рассчитаны на зрителя, так обычно обезвреживают будущего языка — надежно, как в аптеке. Попади она с той же точностью в некоторые другие точки, могла и убить. Пожалела, выходит. Интересно, где девчонка этого нахваталась? В спортивных секциях бою на поражение не учат, больше защите, чем нападению. Кирилл угрюмо усмехнулся: кретин, надеялся примирить Рустама со случившимся! Ляпнул, что тот свечку за здравие малютки должен поставить — пощадила и его, и Руслана, оставила в живых. Налицо явная самооборона. Парень — выходит, брат двоюродный! — вырублен, девчушка защищала собственную жизнь, закон на ее стороне. Рустам взбесился окончательно: его — пощадили?! Он едва на Кирилла с кулаками не бросился, ладно, сумел сдержаться, вовремя вспомнил, чем всегда заканчивались встречи в спортзале. Побелел от злости, но кое-как справился с собой, только руки крупно дрожали и правое веко подергивалось. Кирилл пожал плечами. Собственные попытки примирить Рустама с поражением казались сейчас глупыми и безнадежными. Смешно, пришлось сделать вид, что малышка расправилась и с ним! Когда машина уехала, Кирилл почти полчаса сидел рядом с братьями, ждал, когда придут в себя. А едва Рустам зашевелился и застонал, прилег рядом с мальчишкой, труп трупом. Рустам сам приводил их в чувство. Расталкивал, лупил по щекам, поднимал чуть ли не пинками, эмоции он контролировал безобразно. Если честно, вообще не контролировал. И «поражение» Кирилла ничуть его не смягчило. «А узнай он правду?» Кирилл мягко улыбнулся заглянувшей в комнату матери. Рассеянно наблюдал, как она откладывала ношеные вещи в стирку, и перебирал в памяти сегодняшний день. Ну не мог он драться с малышкой! Не мог, и все. Она была в своем праве. Кирилл не осудил бы девчонку, убей она каждого из них дважды! Рустаму не понять. Такие, как он, никогда не виноваты. Проще обвинить других, более слабых, а потом и наказать, чтобы окончательно перевести стрелки. Нет, правда забавная девчушка. Внешне маленькая, хрупкая, в чем только душа держится. На деле, как ивовый прутик — тонкая, гибкая, не сломать. И смотрела на них без всякого страха. Вернее, умело его скрывала. Уж Кирилл-то заметил неуверенность в движениях, малышка панически боялась напортачить. Кирилл не сомневался — это ее первый бой. Не учебный, настоящий. Странно, Кирилл никак не мог забыть девочку. Глазищи у нее… огромные, светло-карие, желтые крапинки у зрачка плавятся на солнце в золотой обруч. Рыжая коса — длинная, пушистая. Кожа чистая-чистая, прозрачная почти, а на правом виске тоненькая голубая жилка бьется. И ни одной веснушки, а ведь так не бывает — рыжая и чтобы совсем без веснушек… Кирилл поморщился: она Колядину родная племянница, хорошо, не по крови. Скорее, родственница его жены, да и детям, выходит, родственница. Сестра двоюродная Гришке и Лере. Хотя… ему-то что?! Впрочем, какой смысл себя обманывать? Рыженькая малышка Кириллу понравилась как никто и никогда. Понравилась сразу, как только увидел. Что-то в ней такое… Кирилл раздраженно фыркнул, он не мог подобрать слов. Просто знал: обязательно ее найдет. Через Колядина ли, через его дочь — не важно. К тому же малышке угрожает нешуточная опасность. Валерии, пожалуй, тоже. Рустаму не нужны свидетели. Кирилл впервые задумался, что именно натворил его знакомый, почему решил на время уехать. Ведь случись что серьезное, вряд ли вернулся бы в город через неделю, как собирался. В голову ничего не приходило. Разве что очередная драка? С характером Рустама и его несдержанностью — запросто. Кирилл встревоженно подумал: «Черт с ним, с Рустамом. Лишь бы всерьез не принялся разыскивать рыженькую. Прирежет, подонок, с него станется. Ударит девчонку ножом в спину…» Кирилл виновато поморщился: Рустам слышал их короткий разговор на поляне и знал, что выйти на нее можно через Колядиных. Номер машины записан, найти адрес ничего не стоит, у него всюду свои люди, везде связи. Может, Кириллу прямо сейчас позвонить Колядиным? Не самому, понятно, а его дочери. Сказать, чтобы вела себя осторожнее. Без сопровождения никуда не ходила и обязательно предупредила сестру: мол, один из мужчин — они видели его у машины — хочет убрать свидетелей, и он очень, очень опасен… Василиса с досадой смотрела на сестру: Лера заснула прямо в кресле. Не захотела идти в свою комнату, не поверила, что травы подействуют быстро. Заявила, что хочет поболтать, рассказать кое-что важное, мол, такое, такое… Понятно, они все сегодня перенервничали. Бедной тете Кате дважды вызывали скорую, делали уколы, у нее резко поднялось давление. Переживала за сына, все-таки ранение в голову — это очень серьезная травма. Василиса пыталась объяснить, что с Гришей ничего страшного не случилось, обычная ссадина и легкое сотрясение мозга, но тетя Катя смотрела круглыми бессмысленными глазами и не слышала. Немного пришла в себя, когда Гришу привезли из больницы и дядя Женя подтвердил: все в порядке, просто мальчику придется несколько дней провести в постели. Василиса смерила двоюродную сестру оценивающим взглядом и горестно шмыгнула носом: да-а, тяжеловата, пожалуй. Проще уложить здесь же, а самой поспать в Лериной комнате, хоть и не хочется. Василиса, стараясь двигаться бесшумно, перестелила постели. Потом с большим трудом — Леру пришлось практически тащить на плече — довела сестру до кровати. Укрыла одеялом и невольно усмехнулась: Лера тут же свернулась калачиком и уютно засопела. Василиса вышла в коридор и вздрогнула: в прихожей зазвонил телефон. В спящей квартире звонок прозвучал слишком громко, и Василиса торопливо сняла трубку: — Слушаю… — Валерия? Мужской голос показался знакомым, и Василиса зло прошипела: — Оскар, ты с ума сошел! Уже первый час ночи, Лера давно спит! — Я не Оскар, — холодно сказал мужчина. — Извините. Но Лера действительно спит. Все спят. Уже ночь. — Вы… Екатерина Васильевна? — Нет. — Прислуга? — Нет. Впрочем, какая разница? — Разница есть. Мне нужно сообщить Валерии кое-что, достаточно важное для нее… — Можете сказать мне. — Василиса, сжимая в руке трубку, — какое чудо эти беспроволочные телефоны! — закрыла за собой дверь. — Я передам. Утром. — Вы… — Сестра Леры. Двоюродная. Молчание показалось Василисе странным — может, оборвалась связь? — она подула в трубку и едва не уронила ее, услышав: — Рыженькая? Глаза Василисы округлились, она изумленно переспросила: — Ч-что? Я… не поняла. — Вы рыжая? — Вот это вопрос, всем вопросам вопрос, — ошеломленно пробормотала Василиса и язвительно поинтересовалась: — Что, с рыжими не разговариваете? Мне перекраситься? — Значит, не ошибся, — удовлетворенно заметили в трубке. — Точно. Я такая. Рыжая то есть. Может, вас интересует мои рост и вес? — Нет, — хмыкнули в трубке. — Также можете не называть объем груди и талии, это не важно. — Да-а? — То есть важно, конечно, но… Василиса сердито фыркнула, прерывая: — Так что передать Лере? — Лере? — Мужской голос прозвучал рассеянно. — Вы забыли, зачем звонили?! — Где-то так… — Тогда — до свидания. — Подождите, не бросайте трубку! Мне нужно поговорить именно с вами! — Со… мной? — Да. Если вы действительно рыжая. — Да что вы прицепились к моему цвету волос?! Вам что, активно не нравятся рыжие? Кто-то из нас наступил вам на ногу, прямо на любимую мозоль, или как-то по-другому обидел? — Рыжие мне как раз нравятся, — засмеялись в трубке. — Правда, я только сегодня это понял… Василиса вдруг вспомнила, где слышала этот голос. Точно так же смеялся тот тип, на поляне. Светловолосый. Она положила трубку на постель и вытерла внезапно повлажневшую ладонь о простыню. Потом осторожно взяла телефон другой рукой и изумленно выдохнула: — И вы звоните сюда? После сегодняшнего? — Узнали, значит, — усмехнулся светловолосый. — Не ожидал, честно. — Да как вы можете… как смеете… — Василиса задохнулась от возмущения. Хотела прервать разговор, но не решилась: а вдруг этот… этот… словом, этот! — скажет что-то действительно важное? Она неохотно поднесла трубку к уху и ледяным тоном бросила: — Что вы хотели сообщить? — Я? Всего лишь, что сегодняшняя встреча… — Я о причине звонка! — А-а-а… Переходим, выходит, к делу? — И как можно скорее! — Ладно. Я хотел предупредить — вы в опасности. — Я или Лера? — Обе. Но вы… в большей степени. Василиса озадаченно посмотрела на трубку, не зная, что думать: получается, история может оказаться с продолжением? Чего вдруг… — Это из-за вашего друга? — глухо спросила она. — Он мне не друг. Но… да. — Почему — в опасности? Все же кончилось… относительно благополучно. Для него, я имею в виду вашего приятеля. И его брата. — Видите ли… он… человек восточный. — И что? — Считает — вы его оскорбили. Гм-м-м… унизили. — Я?! — Да. — Чем это?! — Ну… он — мужчина, воин, а вы его так грубо, так бесцеремонно… — Грубо?! Да я его просто обездвижила, причем только на время, а могла… — Я понимаю. Он — нет. Василиса раздраженно воскликнула: — И что теперь? — Ничего. Просто будьте осторожнее. Не ходите никуда одна. А лучше исчезните на лето из города. И Валерию прихватите с собой. — А Лера здесь при чем?! Она-то его пальцем не тронула! — Я… в курсе. Но ему не нужны свидетели. Так он сказал. В чем причина, не знаю, не спрашивайте. Просто поверьте. Василиса озадаченно молчала. Она не представляла, как сможет обезопасить Леру, — не говорить же правду? Получается, нужно просто прилипнуть к ней, сопровождая везде, для защиты… — Вы меня слышите? — Да, — хмуро буркнула Василиса. — Вы… уедете? — Нет. Я не могу. И Лера тоже. — Но… — Я поняла вас. И… спасибо за звонок! Кирилл послушал короткие гудки и криво усмехнулся: поговорили, называется. Даже познакомились. Еще раз. И снова как-то коряво. Он ее имени по-прежнему не знает, так и не спросил, кретин, а она… Интересно, за кого она его приняла? Впрочем, ясно за кого — за вора. Ведь считает — он пытался угнать машину. Не объяснять же девчонке, что глупо мстил собственному отцу, а машину собирался вернуть через неделю. Кирилл положил трубку на место и вышел на кухню. Заглянул в холодильник и пожал плечами: разогревать котлеты лень, может, колбасой обойтись? Посмотрел на часы: второй час ночи, мама, понятно, уже спит, ей завтра с утра на работу. Кирилл включил кофеварку. Дождался, когда вспыхнет лампочка, и взбил молоко под капучино. Наполнил форму свежемолотым кофе и нажал на клавишу. Жадно вдохнул терпкий горьковатый запах и с усмешкой подумал, что придется взять отпуск за свой счет. Не хочется, но… Нужно хотя бы неделю попасти малышку. Исключительно из соображений безопасности. Да, исключительно! Глава 7 Трудный день Лера с любопытством наблюдала за двоюродной сестрой, Василиса выглядела сегодня как-то… не так. Озабоченной выглядела, вот что. И круги под глазами синюшные, будто ночь не спала. И карие глаза кажутся совсем темными, зрачка не видно, а обычно с утра они почти светятся, Лера заметила. Удивительно, но и после вчерашнего кошмара Василиса встала раньше всех. Лера слышала сквозь сон, как двоюродная сестра рылась в шкафу, переодевалась. А потом вывернула свой рюкзак прямо на палас, искала какие-то звездочки. А может, Лере показалось… Лера не понимала сестру. Ей лично вчерашней поездки в лес надолго хватит, бегать в парке ни свет ни заря — глупость несусветная. Хочется спортом заняться — пожалуйста, дома тренажеры специальные есть, разве плохо? Конечно, Василиса не горожанка, на беговую дорожку смотрит словно на диво дивное, как и на велосипедный тренажер. Ей проще в парке погонять, чем потеть в комнате, Лера едва уговорила Василису опробовать тренажеры. Родители ушли на работу. Екатерина Васильевна неохотно, но согласилась оставить Гришу на попечение сестер. Не стала брать две недели за свой счет, как собиралась еще вечером. Сочла, что сын чувствует себя достаточно хорошо. Лера фыркнула: мама лично покормила Гришку манной кашей. С ложечки! Как младенца. И взяла слово, что он весь день проведет в постели. Постарается подремать. Мол, никаких книг, компьютера или даже музыки! Лекарство велела принимать по часам. И Василисин отвар сказала, чтоб выпил, не повредит. Мол, Васенька настоящая травница, ее отец хвастался, рассказывал — все лесничество у нее лечится. Самое смешное, братец принял из Васькиных рук горьковатый отвар совершенно безропотно. Не морщился, не отнекивался, не вышучивал все на свете по своей извечной привычке, а пил лекарство как овца. И глазел на Василису завороженно, жаль, она ничего не заметила. «Нужно Васене сказать, чтоб держалась холоднее, не хватало Гришке влюбиться в собственную сестру, пусть и двоюродную. — Лера угрюмо усмехнулась. — Впрочем, ему полезно! А то смотрит на своих девчонок как на низшие существа…» После обеда Лера засветилась от счастья: неожиданно позвонил Оскар и предложил встретиться и погулять по городу. Мол, почему бы ни познакомиться поближе, раз вместе пять лет учиться? Говорил Оскар со смехом, снова сыпал анекдотами, но Лере вдруг показалось, что для нового знакомого эта встреча важна ничуть не меньше, чем для нее. Что-то такое почудилось Лере в его голосе… Радуясь, что мамы нет дома, Лера смело реквизировала из родительской спальни шкатулку с драгоценностями. Уж очень шли ей материнские серьги черненого серебра с бирюзой и такое же ажурное колье. Подумав, Лера с сожалением отказалась от мысли надеть новое платье из натурального шелка, к нему буквально просились легкие босоножки на каблучках, а Оскар ясно сказал — они идут прогуляться, нет — прошвырнуться! — по городу. Значит, незачем пижонить. Незачем давать Оскару знать, что для нее, Леры, настоящий подарок судьбы это нечаянное свидание. Лучше влезть в кроссовки, самая подходящая обувь для беготни по улицам. Лера с тяжелым вздохом вернула в шкаф бирюзовое платье и решила остаться в легких летних джинсах и нежно-голубом топике. И порадовалась, что мамина бирюза вполне демократична, идет почти к любой одежде. Лера мыла голову. Потом долго красилась и укладывала волосы. Противные кудряшки упорно не желали ложиться нужной волной, топорщились во все стороны, превращая лицо студентки в несерьезную физиономию вчерашней школьницы, причем не самой симпатичной. Лера прекратила мучить волосы, лишь когда старинные напольные часы в зале пробили трижды, и она поняла, что опаздывает на первое в жизни свидание. Лера угрюмо посмотрела на собственное отражение в зеркале и с надеждой подумала, что бирюзовый мамин гарнитур непременно должен отвлечь внимание Оскара от ее злосчастной мордашки. В кухне Василисы не оказалось. В бывшей Гришиной комнате тоже пусто. Лера поочередно заглянула в обе ванные комнаты — никого. Зачем-то еще раз зашла в родительскую спальню — а ведь только что вернула туда шкатулку — и в свою комнату: двоюродная сестра как сквозь землю провалилась. «Да она же у Гришки! — Лера по-детски постучала по собственному лбу согнутым пальцем. — Наверняка понесла ему свой жуткий отвар, как только Гришка терпит такую горечь…» Лера с улыбкой влетела в отцовский кабинет и растерянно пробормотала: — Да куда ж она пропала?! — Ты о ком? — Гриша лениво зевнул. — О Василисе, о ком еще! Ее нигде нет, представляешь? Я всю квартиру обежала! Думала, она тебе свой отвар понесла… — Приносила. Только я уже выпил. — Гриша снова зевнул. — Сказала, что я сейчас засну, и не обманула, глаза буквально слипаются… — Тогда где же она сама? — возмутилась Лера. — Мне срочно уйти надо, я уже опаздываю! — Она… — Гришка с трудом сдержал очередной зевок, — тоже ушла… — Что значит «тоже»?! — То и значит — ушла. Сказала, ей нужно кое-куда по делам сгонять. Мол, спи спокойно, дорогой товарищ… — Клоун! Я серьезно! — И я серьезно — ушла. Вырядилась в свои умопомрачительные бриджи из замши, кожаные полусапожки, черную футболку… Лера упала в папино кресло. — И рюкзачок нацепила, — сонно усмехнулся юноша. — Хорошо, ружье дома оставила, а то бы решил — она от нас сбегает!.. — Но… мне надо срочно идти, — с отчаянием выпалила Лера. — Меня ждут! — Да? И кто? Анька с Наташкой? — Не твое дело! Лера с досадой подумала: старший брат и мысли не допускает, что у нее свидание, а ведь она уже совсем взрослая, сам он в семнадцать лет давно встречался с девчонками… — Мне правда нужно уйти. — Лера едва не плакала. — Ну и иди. — Гриша пожал плечами и тут же болезненно поморщился, простенькое движение отозвалось головной болью. — Я тебя, кажется, за юбку не держу. — Я в джинсах! — огрызнулась Лера. — И за ремень джинсов тоже. — Ты все равно сейчас заснешь, — успокаивала себя Лера, — а я через пару часов вернусь… — Да испаряйся ты быстрее! Мне нянька не нужна, я практически здоров — подумаешь, легкое сотрясение! — Но мама… — Когда это ты слушалась маму? И потом, сама сказала — через два часа будешь дома, мама ничего не узнает… — Я… я серьезно! — И я серьезно. — Гриша зевнул. Отвернулся к стене и пробормотал: — Иди-иди, я уже сплю, честное слово… Василиса ждала сестру, прячась за старым тополем во дворе. Ей совершенно не нравилась идея — оставить двоюродного брата дома одного, но… Отпустить после ночного звонка легкомысленную Леру в город? А если с ней что-нибудь случится?! Нет уж, лучше Василиса прилипнет к ней, как пластырь. Будет незаметно следовать за сестрой по всему Санкт-Петербургу, станет ее тенью, ее невидимым двойником. У Василисы нет выбора: вдруг вчерашний звонок не розыгрыш? Вдруг этот коренастый тип действительно решил избавиться от свидетелей? Смешно, они даже не пошли в милицию! Дядя Женя заявил, что это бесполезно. Мол, в милиции и за более серьезные дела неохотно берутся, а тут всего-навсего — тетя Катя покраснела от негодования — легкое сотрясение мозга, ссадина на затылке да неудавшийся угон машины. Василиса подумала: может, если этому «восточному» типу сообщить, что в милицию идти с заявлением никто не собирается, он хотя бы от Леры отстанет? Она не «унижала» его, на травку отдохнуть не укладывала, если честно, Лера вообще вряд ли кого запомнила, она была слишком напугана… Василиса не сомневалась: Грише сиделка не нужна, сейчас заснет, это для него самое действенное лекарство. С другой стороны, тетя Катя непременно вырвется сегодня с работы пораньше — волнуется же! — и ей вряд ли понравится, что больной сын остался без присмотра. Оставалась надежда: Лера не решится уйти, когда поймет, что Василисы нет в квартире. Именно она обещала матери — Василиса скромно помалкивала! — поухаживать за братом. А если Лера останется… Василиса грустно усмехнулась: это вряд ли. Лера потрясающе ребячлива, даже не верится, что они сверстницы. Лера чем-то напоминала Лельку, хотя младшей сестре этой весной исполнилось только десять. А что? Одни интересы, несмотря на разницу в возрасте! Обе всерьез озабочены собственной внешностью. Обе ненавидят свой якобы «длинный» нос. Обе страдают из-за мнимой полноты. Обе периодически садятся на диеты, старательно голодают утро, день, а вечером бросаются к холодильнику и уж наедаются… А потом обе чувствуют себя преступницами. Обе обвиняют себя во всех мыслимых грехах и засыпают с надеждой начать с рассветом новую жизнь. Смешные, трогательные, легкомысленные, инфантильные… вечные дети! Никакой уверенности, что Лера вспомнит о материнских наставлениях. Наверняка в голове лишь предстоящее свидание с забавным парнем со странным нерусским именем Оскар. Василиса пожала плечами, вспоминая недавнее знакомство. Оскар не то чтобы не понравился ей… Просто показался слишком экзотичным, слишком ярким, слишком говорливым — не по-мужски! — все в нем «слишком». Желая понравиться, Оскар так и сыпал анекдотами, большая часть из них — про Вовочку. Лелька тоже эти анекдоты обожала, правда, ее истории менее двусмысленны. Лера в тот день не сводила с нового знакомого восхищенных глаз. Нужно признать, Оскар тоже поглядывал на нее заинтересованно. Василиса случайно подслушала сегодняшний разговор. Сидела у шкафа, перебирала травы, а Лера подошла к зазвонившему телефону. Василиса совсем о нем забыла. Трубка с ночи осталась в комнате, Василиса машинально зашла тогда к себе, не подумав о спящей Лере. Говорила со странным… э-э… лесным разбойником и боялась разбудить сестру. Почему-то постоянно помнила, что она рядом. Просто не хотелось пугать Леру мнимой опасностью! Наверное, мнимой. Хорошо, дяде с тетей телефон с утра не понадобился. Василиса заметила, они чаще пользовались сотовыми телефонами, чем городским. Василиса старалась не прислушиваться к чужой беседе, но она же не глухая. А в голосе Леры звенела нескрываемая радость, когда они с Оскаром согласовывали, где и когда встретятся. Отговаривать Леру от свидания бесполезно, Василиса за это время неплохо узнала сестру. Намекать об опасности не имело смысла, что это изменит? Слишком невероятной выглядела история об обезвреженных ворах. И кто обезвредил? Восемнадцатилетняя девчонка. На голову ниже самой Леры! А уж позвонивший светловолосый… Он вчера исчез с поляны неизвестно куда — интересно, чего ради, пожалел ее или струсил? — а потом вдруг объявился и предупредил о своем страшноватом приятеле. Опять-таки — зачем? Девушка раздраженно фыркнула: совесть проснулась! Нет, еще интереснее версия — влюбился. Смертельно. И с первого взгляда! Теперь бы понять — в кого именно. В нее, Василису, или в Валерию, звонил-то он первоначально двоюродной сестрице. А ее, Василису, раз десять обозвал рыжей, хорошенький комплимент… Василиса удивленно моргнула: над ней кто-то шумно завозился, на волосы и плечи посыпались листья. Василиса брезгливо отряхнулась и подняла голову. — Ничего себе! — изумленно пробормотала она, рассматривая растекшегося вдоль ветки тощего молодого кота. Больше всего животное напоминало старый шнурок, только полосатый. Были когда-то у Лельки такие же, разлохмаченные, она вечно просила старшую сестру зашнуровать кеды. Василиса впервые в жизни видела настолько полосатого кота! Черные, темно-коричневые и рыжеватые полосы чередовались с завидной аккуратностью. Даже вокруг прозрачных желтых глаз наплывали одно на другое три кольца, и от носа расползались они же… — Маскируешься под тигра? — усмехнулась Василиса. — Думаешь, воробьи от твоего вида сразу в обморок шлепнутся, останется только глотать? Кот оскорбленно фыркнул, золотистые глаза нехорошо сузились. Василиса отпрянула от дерева и предостерегающе прошипела: — Попробуй только, живо уши оборву! И вообще — я сама не охоте, не мешай… Кот будто понял ее, смотрел с любопытством, но больше не щерился и не фыркал угрожающе. Длинный тощий хвост стек с ветки и теперь болтался перед Василисиным носом. Она осторожно дотронулась до него пальцем и улыбнулась: — Действительно, шнурок… Дверь подъезда хлопнула, Василиса резко обернулась: не хватало из-за этого забавного Шнурка прозевать сестру! Это в самом деле оказалась Лера. Василиса быстро скользнула за тополь, чтобы сестра ее не заметила. Девушку колотило от волнения, первый раз ей придется выслеживать человека не в лесу, а в городе, да еще практически незнакомом. И не Коську Нарышкина, что всегда воспринималась как игра, а Леру. И ставка на этот раз… Василиса видела, как двоюродная сестра обшарила взглядом пустой двор. Потом виновато посмотрела на свои окна и неуверенно крикнула: — Вась, а Вась!.. Кот над головой Василисы хрипло мявкнул, и девушка раздраженно прошептала: — Ну я это, я! Имя прямо-таки кошачье, согласна. И Коська Нарышкин тысячи раз говорил, что я из рода кошачьих… Кот недоверчиво заворчал. — Я тоже не верю. — Василиса глаз не сводила с сестры. — Имя тут ни при чем. К тому же я не Васька, а Василиса, понял? Кот насмешливо фыркнул, наверное, большой разницы не заметил. Василиса сердито сказала: — Зато ты — Шнурок! Жалкий, полосатый, лохматый, тысячу лет не мытый… — М-мв-я-яу… — Все-все, молчу, не будем переходить на личности, ты прав! Лера наконец поняла, что сестры во дворе нет, и пожала плечами. В последний раз обвела взглядом двор — Василиса едва успела спрятать голову — и пошла к автобусной остановке, она почему-то не любила метро. Василиса бросилась следом и невольно оглянулась: с ветки шумно ссыпался ее новый знакомый. Припал к земле, выгнувшись дугой, и смотрел на Василису пристально и не очень добро. — Пока, Шнурок. — Василиса помахала рукой. — Если вечером будешь на месте, вынесу кое-что к ужину. Эй, не вздумай за мной идти, я сейчас, кажется, на автобус! К вечеру Василиса устала настолько, что на двоюродную сестру смотрела почти с ненавистью. Легкомысленная Лера будто забыла о больном брате, даже на часы ни разу не взглянула. Зато на Оскара таращилась неотрывно, смущенно опуская ресницы, лишь когда они случайно встречались взглядами. Влюбленная парочка протаскала Василису буквально по всему городу! Девушка никогда не думала, что часами бродить по улицам куда сложнее, чем по лесу. Нет, следить за человеком здесь оказалось совсем просто, людей на тротуарах тьма-тьмущая, спрятаться за чужими спинами элементарно. Тем более Лера с Оскаром шли, никого не замечая, видели только друг друга. Василиса чихнула и печально подумала: «Зато в лесу воздух чистый, а тут буквально задыхаешься от смога…» Машины шли плотно, одна за другой, несчастные прохожие дышали выхлопными газами — и это вместо запаха цветов! — а шум транспорта заменял пение птиц, шелест листвы и журчание ручья. Василиса брела за сестрой, тоскливо размышляя о предстоящих пяти годах жизни в эдаком бедламе, перспективы не радовали. Сейчас казалось — диплом ветеринара не стоит таких мук. В конце концов, лечить животных она умела с детства, а практически любую консультацию могла получить на нужных сайтах Интернета… Василиса давно поняла, что достаточно было проводить Леру до центра города — нет, даже до автобуса! — и убедиться, что за сестрой не следят, потом она могла спокойно вернуться домой. Совершенно невероятно, чтобы коренастый наткнулся на Леру среди этой толпы. Или вычислил — не зная точно! — на какой остановке она выйдет или в каком именно кафе решит выпить стакан сока. Конечно, Леру легко подстеречь у института или перехватить по дороге к ближайшему универсаму, но здесь, в городе, когда эта парочка сама не знает, где окажется через полчаса… Невозможно! Василиса шла за ними скорее из упрямства, она не любила менять собственные планы. Еще из интереса, пожалуй. Должна же она знать, как проводят свободное время сверстницы в городе и как они ведут себя с парнями. И Санкт-Петербург Василиса увидела сегодня совсем по-другому. Настоящие каменные джунгли! У многих домов — ни единого деревца, как можно жить среди асфальта и бетонных блоков живому существу, не понять. Василиса едва не упала, споткнувшись о бордюр, и рассердилась на себя — сколько можно? Лерка, понятно, о времени забыла, но она-то помнит: вот-вот вернется с работы тетя Катя, и что тогда? Василиса облизала пересохшие губы: даже чаю не удалось выпить, хотя она и зашла вслед за сестрицей и ее парнем в кафе. И присмотрела себе свободное местечко за столиком у самых дверей, чтобы легче было выбраться на улицу. Потом взяла в руки меню… Василиса до сих пор не могла прийти в себя от увиденных цен. Чашка чаю и самое дешевое пирожное стоили столько… Еще утром наивная Василиса рассчитывала на чуть большую сумму жить здесь студенткой несколько дней, не балуя себя чрезмерно, но и не голодая. Если честно, Василиса так и не поняла, почему мороженое в универсаме стоило почти в десять раз меньше такой же порции в кафе. И с ужасом наблюдала, как хорошенькая официантка принесла к столу сестры переполненный блюдами поднос, а Оскар вытащил из кармана бумажник, собираясь сразу же отдать деньги. Василиса заглянула в свой кошелек и невольно усмехнулась: если она позволит себе перекусить здесь… Придется просить у тетки на карманные расходы! Василиса не сомневалась: тетя Катя не откажет, она уже пыталась сунуть тысячу рублей «на метро», Василиса едва сумела отказаться. И грустно подумала, что они с папой настоящие оптимисты, считали — ей хватит на неделю пять сотен на питание. Это максимальная сумма, которую мог выделить папа на обучение старшей дочери. Еще он собирался высылать деньги на одежду и дорогу домой, а будущую стипендию назвал «премиальными» за хорошую учебу. Папа знал, конечно, что Василиса первый год проживет в семье тетки, и откровенно радовался этому — мол, через год-другой она в городе освоится и сумеет подработать при необходимости «на булавки». Пока же пяти сотен вполне хватит, чтобы перекусить в обеденный перерыв, и на различные ученические мелочи. Лера с Оскаром уселись на скамью в небольшом сквере. Они ни на кого не обращали внимания, Оскар что-то рассказывал, Лера задорно смеялась, кокетливо запрокидывая голову. «Наверное, опять свои анекдоты про Вовочку травит, как Лерка не устала его слушать…» Василиса жалостливо оглядела пыльные деревья и разросшиеся кусты сирени — листья почти серые! — и открыто подошла поближе к влюбленным. Присела на бордюр за лавкой и облегченно вытянула ноги: ходить весь день по асфальту — не то что по мягкой траве, земле или снегу, ступни буквально горели. Больше всего Василисе хотелось плюнуть на этих двоих и вернуться домой, но иррациональный страх не позволял. Почему-то казалось: стоит уйти, и с Лерой непременно что-нибудь случится. Василиса внимательно изучила сквер, все скамейки, газоны, детскую площадку — к счастью, обе аллеи хорошо просматривались, — но коренастого не увидела. Василиса на память никогда не жаловалась, а после разговора по телефону проклятый бандит ей даже приснился. Василиса подхватилась вся в испарине и долго сидела в постели, тараща глаза на плотно зашторенное окно, не в силах поверить, что это всего лишь кошмар, а сама она дома, в полнейшей безопасности. Стоило зажмуриться, как Василиса снова видела ненавистного коренастого: светлые злые глаза, широкоскулое лицо, тонкие синеватые губы, крупный нос и неожиданно мягкий, округлый, как у женщины, подбородок. Василиса могла поклясться — сегодня этого типа рядом с Лерой не было, она на всякий случай не оставляла без внимания всех подозрительных лиц мужского пола. Причем за основу брала лишь рост коренастого и общий абрис фигуры, прекрасно понимая, что все остальное можно неузнаваемо изменить. Василиса угрюмо усмехнулась: она сама после Коськиной школы могла стать старухой или сопливой девчонкой, мальчишкой, стариком или женщиной-вамп. Если верить Нарышкину, больше всего привлекали внимание — как и меняли человека! — характерные жесты, походка, словарный запас, какие-нибудь яркие необычные аксессуары… Так вот — коренастого сегодня не было. Или он еще не вышел на тропу войны, или появился у дома чуть позже их ухода, или… Василиса встревоженно приподнялась: а если коренастый отправил вместо себя младшего брата?! Девушка обежала взглядом лица ближайших прохожих и смущенно пожала плечами: она совсем не помнила мальчишку, почти ровесника. «Вырубала» вслепую, а потом не до того стало — торопилась спрятать тела в кустах до появления дяди с тетей. Василиса заставила себя сесть на место: пока она тут, ничего страшного с сестрой не случится. И вообще, вряд ли коренастый рискнет действовать при посторонних, а здесь слишком многолюдно. Скорее, он постарается перехватить Леру где-нибудь у дома, жильцы элитного комплекса частенько возвращались из магазина через парк. Лера тоже старалась срезать дорогу, вдоль улицы не любила ходить, слишком много там машин, шума и грязи. Василиса думала о своем, не вникая в разговор влюбленных, и вдруг услышала, как сестра испуганно воскликнула: — О боже, я совсем забыла о времени! — Но еще рано, — запротестовал Оскар. — Семи нет. — Сколько? — ахнула Лера. — Семь?! Ну все, мама снимет с меня голову, и правильно сделает, я же обещала сидеть с Гришкой, а сама сбежала… Василиса оживилась: наконец-то Лера проснулась. Если эти двое поторопятся к метро, то минут через сорок сестра будет дома. Тетя Катя, понятно, рассердится, но… Главное, и Василиса окажется в своей комнате. Подальше от этого шума, от тысяч и тысяч незнакомых людей, от мерзкого смога и запаха раскаленного асфальта. Василиса только сейчас по-настоящему поняла, насколько устала. От множества чужих лиц у нее кружилась голова, девушка по деревенской привычке всматривалась в каждого человека, горожане же не обращали друг на друга внимания. Воспринимая толпу как фон, они на редкие клумбы смотрели с большим удовольствием, чем друг на друга. Через пару минут Василиса сообразила, что никуда Лере бежать не придется. Оскар вызовет к скверу такси и подвезет подругу прямо к крыльцу. Василиса тяжело поднялась и побрела прочь, к метро. Сейчас казалось, она не смогла бы проводить сестру. Слишком вымотана, чтобы наблюдать за окружающими, высматривая коренастого. Василиса мечтательно зажмурилась: ничего, вернется домой, сразу же упадет на свой диван и раньше чем через час голову от подушки не оторвет. И чаю наконец напьется, а то во рту пересохло. Василиса шагнула на эскалатор: Лере точно ничего не угрожает. Если таксист подгонит машину к крыльцу, то уж до квартиры она доберется без приключений. Внизу всегда сидит охранник, он каждого постороннего чуть ли не обыскивает, а к лифту гостей пускает, только созвонившись с хозяевами названной квартиры. Если же вдруг ему что-то не понравилось — так называемый «фейсконтроль», что поделаешь! — то охранник звонит жильцам еще раз, уточняя, добрался ли гость до места. Василису изумил этот ритуал, но тетя Катя объяснила, что в Санкт-Петербурге хватает квартирных краж, вот и страхуются люди, как умеют. Кирилл весь день потратил, пытаясь побольше узнать о своем случайном в общем-то знакомом по рынку. Для начала он осторожно порасспрашивал Олега, парнишка в прошлом году вернулся из армии и сразу же устроился работать в охрану. Кирилл еще полгода назад заметил, что он поправляет свои финансовые дела отнюдь не за счет зарплаты. Уж очень быстро Олег приобрел новенький навороченный джип, а отпуск разбил на две части и провел его на Канарах и Кипре. С Рустамом же парня связывали какие-то особые отношения. Олег порой не появлялся на работе неделями, а Рустам туманно намекал на командировки, хотя какие могут быть командировки у обычного охранника? Открыто спрашивать о Рустаме Кирилл не рискнул. Завел разговор издалека — мол, очень нуждается сейчас в деньгах и неплохо бы за этот месяц подзаработать, способ значения не имеет, но, конечно, не хотелось бы потом иметь дело с законом… Пришлось даже намекнуть Олегу, что у Кирилла появилась постоянная девушка, ему нужно произвести впечатление, а с его зарплатой это невозможно. Забавно, но, говоря о девушке, Кирилл вдруг подумал, что совершенно не возражал бы, окажись это правдой. Рыжая девчонка не забывалась, Кириллу почему-то казалось — она из настоящих, его бывшим подружкам до нее как до неба. К слову, рыжая вряд ли станет жеманиться, и ее голова вряд ли набита такими глупостями, как модные тряпочки, походы на дискотеку, скоротечные романы звездочек разной величины или очередные сериалы. Кириллу повезло, Олег оказался еще глупее, чем он предполагал. Видимо, к парню первый раз в жизни обратились с просьбой о покровительстве, и он тут же почувствовал свою значимость. Веснушчатая круглая физиономия мгновенно стала надменной, Олег вроде и ростом повыше сделался. Расправил плечи и важно пробасил: — Чё, братан, бабло требуется? — Сам понимаешь, красивая девчонка денег стоит. — Кирилл искательно улыбнулся, решив подыграть, с него не убудет. — Да и надоело, если честно, за копейки горбатиться… — Чё, за мобилы мало платят? — хохотнул охранник, снисходительно похлопав Кирилла по плечу. — Да уж, на Канары с девчонкой не съездишь! — А у твоей телки губа не дура, ишь, куда просится, нет чтобы для начала в Турцию или Египет… — Красивая, я же сказал! — Ну, некрасивых баб не бывает, бывает мало водки, не слышал разве? — Олег утробно хохотнул, довольный собственным остроумием. — Я же непьющий! — Да-а, тогда тяжко, братан! Водка, она… — Олег смешно причмокнул, не находя слов. — Подскажешь что-нибудь? Ты-то, смотрю, весь в шоколаде, не то что я… Олег самодовольно покосился на массивный перстень. Вдруг вспомнив о времени, задрал манжету, демонстрируя Кириллу дорогие часы. Оглянулся на свой джип и почти сочувственно сказал: — И чего тебя к мобилам прибило? Пошел бы сразу под руку Рустама, сейчас бы на мерине раскатывал, а не на метро! — Не сыпь соль на рану, — угрюмо хмыкнул Кирилл. — Да ладно, братан, чё я, не секу… — Значит, поможешь? Олег шумно поскреб бритый затылок, лицо его мрачнело на глазах. Кирилл смотрел выжидающе. — Понимаешь, братан… — Я отблагодарю, вот как только… — Да я не об этом! — Нем буду, как могила, что я, не понимаю?! — Ах ты ж… ну… как бы тебе… — Олег отчаянно махнул рукой и жарко зашептал прямо в ухо Кириллу: — Я б замолвил за тебя словечко Рустаму — я ж был в спортзале, видел, как ты классно делаешь всех подряд, — да только у нас затишье сейчас, братан, никакой работы… Кирилл озадаченно заморгал. Охранник настороженно осмотрелся, будто ожидал увидеть в двух шагах шпиона, и с тяжелым вздохом признался: — Последний раз напортачили мы, простаиваем теперь, нужно выждать, а сколько… — Чего выждать? — Кирилл смотрел преданно, но непонимающе. — Ну, братан, ты даешь — «чего»! — Олег звучно шлепнул его по плечу. — Кто же тебе скажет?! Кирилл погрустнел. Охранник почти виновато буркнул: — Не кисни, вот Рустам вывернется, и тогда… — Не везет мне! — Не скажи. — Олег ухмыльнулся и заговорщицки подмигнул. — Рустам, он тебя уважает. Прошлый раз на соревнованиях деньги на тебя ставил, пятьдесят тысяч, я сам видел. — И выиграл? — с искренним интересом спросил Кирилл, впрочем не сомневаясь в ответе. — А то! — Эх, не знал, нужно было проценты с него снять! — С него снимешь! — захохотал Олег. — Может, мне самому с Рустамом поговорить? — понизил голос Кирилл. — Ты бы подвел меня, порекомендовал, а? — Не выйдет, братан. — Олег размашисто замотал круглой головой. — Нет его на работе… — А если завтра? — Не, через неделю появится, не раньше! — Но… — Да уехал он, сечешь? — с досадой воскликнул охранник. — В следующую субботу приходи, если не передумаешь. Кирилл пожал протянутую руку и с сожалением сказал: — Не, через неделю уже не приду. — Чё так? — Глаза охранника настороженно сузились. — Деньги нужны, сказал же. За неделю в другом месте устроюсь, есть еще кое-что на примете… — Хлебное? — завистливо поинтересовался Олег. — В принципе да, вот только… — Чё не так? — Риска, на мой взгляд, многовато. — Да-а… — неопределенно протянул охранник. — Лишний риск, он того… — И я о том же! — Слушай, может, подождешь? — Олег снова смотрел сочувственно. — Рустам, он предусмотрительный, свидетелей никогда не оставляет, это в прошлый раз промашка вышла, а так… — Сам хотел к вам прибиться, — торопливо перебил охранника Кирилл, кажется, тот и не понял, что ляпнул. — Но ждать не могу. Понимаешь, обещал своей девчонке уже в следующую субботу на Канары с ней вылететь… — Да-а… — Ладно, все равно спасибо! Кирилл уже шел к выходу с рынка, когда Олег догнал его. Отвел глаза в сторону и смущенно пробормотал: — Слышь, братан… — Для тебя — все, что угодно! — Кирилл так широко улыбнулся, что заныли скулы. — Ежели что, ты за меня… — Порекомендую, без вопросов! Если сам устроюсь, понятно. — Ты человек, братан! — А если вдруг я снова к тебе обращусь, ты тогда… — О чем базар, братан, все сделаю! Олег снова попытался съездить Кирилла по плечу, но тот ловко увернулся и шлепнул охранника сам, да так, что Олег едва устоял на ногах. Но не обиделся, а захохотал во весь голос, показывая Кириллу большой палец. На этом они и расстались, довольные друг другом. Кирилл почти час просидел в кафе, обдумывая услышанное. По всему выходило, что Рустам обыкновенный бандит. Чем он занимается конкретно, пока не ясно, понятно одно: не цветами в переходах торгует и не сутенерством подрабатывает, иначе бы речь о свидетелях не зашла. «Хотя с Рустама станется параллельно и сутенерством заняться, такие, как он, обычно ничем не брезгуют, — мрачно размышлял Кирилл. — Но тут похоже на обычный гоп-стоп, раз о свидетелях волнуется. — Рокотов заказал еще чашку кофе. — Вот только что или кого они грабят? Вряд ли Рустам набирал банду — а на него почти вся охрана пашет, по мордам видно и по тому, как деньгами сорят, — чтобы в подворотнях с барышень серьги срывать…» Через час Кирилл звонил бывшему однокласснику — когда-то они не то чтобы дружили, но… Низкорослый и тощий Ромка Густелев класса с пятого смотрел Кириллу в рот и преданно ходил за ним по пятам. Довольствовался крохами внимания, зато неожиданно получил в ответ на искреннее восхищение полноценную защиту от школьного хулиганья. Ромка до сих пор не пропустил ни одного соревнования, в котором участвовал Кирилл! Другое дело, что самого Кирилла спортивная слава не интересовала, он занимался карате для себя, и только для себя. Соревнования признавал лишь как способ проверить собственные силы. Так оказалось проще найти слабые места, уяснить уровень собственной квалификации и понять, над чем работать дальше. Кирилл всегда хотел быть сильным! И независимым. Физическую слабость презирал, она превращала мужчину в жалкое, трусливое существо, не мужчину вовсе, по его понятиям. Ведь если ты не в состоянии сам защитить свою мать, девчонку или детей, то кто ты? Женщины остаются женщинами, они не потеряли способности рожать, воспитывать, любить, зато современные мужики… Обеспечивать всем необходимым и защищать — это функция мужчин, иначе на кой черт они в этом мире?! Ромка подъехал к кафе минут через двадцать после разговора. Кирилл вскинул руку, приветствуя, и улыбнулся: внешне приятель практически не менялся. Все такой же низкорослый, худощавый, лопоухий, с глазами умной печальной обезьяны и ее же ртом — широким и толстогубым. Но внешность обманчива, на самом деле Ромка теперь не слишком нуждался в защите со стороны, Кирилл за последние десять лет неплохо его натаскал. Понятно, против профессионала Густелев не выстоит, но вот уложить обнаглевшего самоуверенного мерзавца сумеет запросто, что уже не раз доказывал. Кирилл усмехнулся: Ромкина внешняя беззащитность буквально притягивала к нему асоциальных личностей. И все они как один желали облегчить Ромкин кошелек, а то и просто покуражиться над слабым. Теперь наверняка — ну, как выйдут из тюрьмы! — не полезут к первому попавшемуся задохлику с кулаками, пистолетом или ножом, поостерегутся. Ромка с детства отличался чувством ответственности. Понянчив очередного разбойничка на кулаках и отведя душу, он всегда вспоминал о служебном и гражданском долге — вызывал милицию и сдавал скулящего от боли и разочарования противника с рук на руки товарищам по работе. Сослуживцы и смеялись, и возмущались — мол, в свободное время Густелев специально работает подсадной уткой. Иначе чего ради он оказывается в самых злачных и опасных для добропорядочного горожанина местах? Да еще настолько часто! Правда, если так будет продолжаться и впредь, через несколько лет Санкт-Петербург станет самым безопасным городом мира… Кирилл подождал, пока бывший одноклассник сделает заказ, и хмуро бросил: — Слушай, мне нужна консультация, только не спрашивай для чего. Могу сказать одно: для личного пользования. Дальше меня информация не уйдет. — Оч-чень интересно, просто очень, — жизнерадостно заявил Густелев и шумно отхлебнул из чашки Кирилла — мол, когда еще официанта дождешься… — Ты ведь следователь, я правильно помню? — Кирилл бесцеремонно отобрал свою чашку и демонстративно допил кофе. — Ну ты и жадина! — возмутился Ромка. Перевернул чашку, на салфетку упала последняя коричневая капля. — Я сегодня весь день в бегах, первый раз присел, еще и не завтракал, и кофе не пил… — Так да или нет? — перебил густелевские причитания Кирилл. — Да. — Тогда… — Э-э нет! Ты мне друг, понятно, но служебную информацию сливать… — Да не нужна она мне, твоя служебная информация! — А что нужно? — удивился Густелев и плотоядно облизнулся, получив из рук официантки вкусно пахнущий горшочек с тушеным мясом. — Куда в тебя столько влазит, проглот несчастный? — проворчал Кирилл, наблюдая, как Ромка аппетитно наворачивает мясо. — Я маленький, но удаленький, — хмыкнул Густелев, споро работая вилкой. — Оно и видно! — Так что ты… э-э… хотел от меня? — Некоторые сведения. — Кирилл раздраженно наблюдал, как жадно и неопрятно ест приятель. — Да успокойся ты! Я о тех говорю, которые не являются секретом, о них на следующее же утро журналисты вовсю трубят. И… слушай, да не спеши ты как на пожар, никто у тебя твой горшок не отберет! — Горшочек! — оскорбленно поправил Ромка. — Есть разница? — насмешливо поинтересовался Кирилл. — Еще какая! Этот скромный суффикс… — Слушай, только давай без лекций! Прошлый раз ты полчаса рассказывал о приставках, зимой объяснял разницу между синонимами и антонимами… — Нужно было в школе учить русский язык, а ты… — А я все больше по соревнованиям! — Э-э… ну ладно, прекращаем бодаться, нет времени. Лучше скажи внятно: что именно тебя интересует? — Покончив с мясом, Густелев принялся за блины. — Если бы я знал толком… — Однако! — Ну пусть так: были ли какие-нибудь ограбления в городе последние две-три недели? — Смеешься, Кир?! Да они каждый день, считай, каждый час случаются, и не одно! — С жертвами? Густелев мгновенно насторожился, даже блин вернул на тарелку: — Ты о чем? — Просто спрашиваю — все ли они с жертвами? Или… с неудавшимися жертвами. — Вот ты о чем. — Ромка машинально отодвинул тарелку. — Я и забыл, что ты на том же рынке работаешь. Выходит, гуляют слухи? — К-какие слухи? — Ну, о вашем начальнике охраны, Бекмуратове… как там его? — Рустаме, что ли? — Именно. — Я уже на рынке не работаю, неделю назад в приличную фирму устроился, — отрезал Кирилл. — Но сегодня забегал туда — да, болтают. Невнятно, правда. — Приличная — это как? — Компьютерные технологии. — Поздравляю! Звучит солидно. — На деле тоже солидно, — огрызнулся Кирилл. — Фирма с «Майкрософт» связана, если это тебе о чем-то говорит, юзер несчастный… — О «Майкрософт» знаю, не такой уж я и юзер! — Слушай, давай о деле. Так что там у вас на Рустама? И не корчь такую рожу, мне ваши секреты до лампочки… Густелев нахмурился, размышляя. Не спеша принялся за кофе, Кирилл молча ждал. Наконец Ромка неохотно буркнул: — Слушай сюда! Бекмуратов твой… — Он не мой! — …давно подозревается в серии ограблений. Вот только взять его никак не можем, скользкий, сволочь, как угорь. — Густелев допил кофе и с сожалением вернул на блюдце чашку. — Ограблений? Даже так? — пробормотал Кирилл. — Последнее было как раз неделю назад. Перед самым закрытием взяли небольшой ювелирный магазин, да так нагло! — Густелев закурил и неохотно признал: — Об этом действительно писали в газетах, да и по телевидению по всем городским каналам прошлись, чтоб их, этих журналистов… — А при чем тут Рустам? — Он же сидел, ты знаешь? Кирилл отрицательно помотал головой. — Дважды. И почерк его — налететь перед закрытием, когда уже нет покупателей, и сразу двери на замок… — Но ведь сейчас во всех магазинах сигнальные кнопки! Продавщица нажмет, тут же милиция примчится или вневедомственная охрана. — Это так. Если, конечно, она успевает нажать ту кнопку. — Густелев помрачнел и пояснил: — Эти подонки вначале припозднившимися покупателями прикидываются, а потом сразу же персонал вырезают, чтоб свидетелей не оставалось… — С ума сойти! В наше время… — Вот-вот. — А на Рустама как вышли? — Да на этот раз случайно девчонка жива осталась, оплошал твой Рустам, если это он, конечно… — Он не мой, повторяю! — Крови было много, продавщица мгновенно сознание потеряла, ну и не сообразили, что жива… — Ни черта себе! — Потом, когда она в себя пришла — я уже о больнице, — фоторобот составили: вылитый Бекмуратов. Других малышка не запомнила, на него только смотрела, он самым страшным показался. Все твердила потом: «Глаза бешеные прямо, светлые, белые почти, а губы ниточкой…» Кирилл нахмурился: у Рустама действительно очень светлые глаза — не белые, естественно! — и тонкие, змейками, губы. — Значит, вы уверены, что это Рустам? — глухо спросил он. — Нет, к сожалению, — вздохнул Ромка. — У этого подонка на этот раз стопроцентное алиби. — Даже так? — Он сейчас на Кипре отдыхает, по путевке, мы проверяли. — Не понял! — Что тут непонятного? — угрюмо проворчал Ромка. — Мы проверяли: десять дней назад из Санкт-Петербурга на Кипр действительно вылетел гражданин Бекмуратов Рустам Ибрагимович. И в гостинице на Кипре остановился он же, и до сих пор там, у него путевка на двадцать дней. — А если это не он?! — Он. Мы фотографию отправляли местным коллегам, подтвердили — он. И никуда не вылетал за это время, вовсю там гуляет — девочки, вино, то-се… Кирилл ошеломленно молчал, не понимая, как такое могло случиться, ведь он только вчера встречался с Рустамом и позавчера тоже… Может, это не тот Рустам? Может же оказаться на свете два Рустама Бекмуратова? Кстати, фамилию и отчество Рустама Кирилл не знал, как-то не нужно было. Кирилл хрипло откашлялся и пробормотал: — С чего ты взял, что Рустам с нашего рынка тот самый Рустам? Мало ли однофамильцев? Это я о Кипре. — А чью, как ты думаешь, фотографию мы высылали на Кипр? — ядовито поинтересовался Густелев. — Ты… уверен? — Естественно! Мы с его родственниками уже беседовали, с матерью, женой, теткой… Все в один голос твердят: на Кипре Рустамчик, отдыхает! — Не может быть! Густелев мгновенно насторожился. Как-то подобрался, от недавней расслабленности не осталось и следа. — Ты что-то знаешь? — требовательно спросил он. Кирилл отрицательно покачал головой, хмуро размышляя, что же ему делать. Сдавать Рустама сейчас? Но он на свободе, его еще найти нужно… Нет, он сам с этим подонком разберется! Как только Рустам выйдет на девчонок. О-о черт, он же собирался с утра пасти сестер, а сам… «Впрочем, Рустаму нужно время, чтобы вычислить адрес и найти рыженькую, — успокоил себя Кирилл, — день, по крайней мере, не вчера же ночью он все справки навел? Да и скрывается он, вот ведь гаденыш, молоденькую девчушку — ножом… Интересно, Олег в его банде что делал? На вид дурак дураком, но не подлец вроде…» — Кир, я тебя спрашиваю: ты что-то знаешь? — Густелев смотрел строго, мало напоминая смешного лопоухого Ромку, к которому с детства привык Кирилл. — Нет. — Зачем тогда им интересовался? — Хотел к Рустаму напроситься, в охрану, — неохотно буркнул Кирилл. — На ночные дежурства бегать раза три в неделю. Понимаешь, я учиться надумал, диплом необходим, директор фирмы только что прямым текстом его не требует, так что деньги нужны… — И что? — А там слухи, как ты сказал, гуляют… Густелев молчал, но смотрел недоверчиво. — Вы же, наверное, его коллег-охранников тоже трясли? — криво улыбнулся Кирилл, он не терпел, когда на него давили. — Ну, вызывали, твердят: нет его на работе, уже почти две недели нет — мол, отдыхает где-то. — Вот они с тех пор и обсасывают все это, шушу да шу-шу. — Кирилл решительно поднялся со стула. — А мне наниматься к бандиту… решил у тебя уточнить! — И что теперь? — Густелев по-прежнему смотрел нехорошо. — Да пошли они все! — внезапно разозлился Кирилл. — Что, я себе в другом месте работу не найду?! — И он выскочил из кафе, не желая объясняться со слишком — как выяснилось! — проницательным и въедливым одноклассником. Шел к метро и мрачно думал: «Интересно получается — Рустам в одно время там и тут, чушь какая-то… Вряд ли этот подонок полицейских на Кипре купить успел, они, скорее всего, правду говорят: идентичный снимку мужик спокойно проживает в отеле и таскает к себе девиц. Опять-таки — кто-то же вылетел по его паспорту из страны?.. — Кирилл едва не споткнулся, настолько его поразила следующая мысль. — А что, если там действительно отдыхает Бекмуратов, только не Рустам, а, скажем, его старший братец? Видел я их как-то вместе, полгода назад, кажется, Рустам — буквально копия старшего! Запросто мог вылететь вместо братца, пользуясь его паспортом, кто там различит их по фотографии — ведь одно лицо… — Кирилл удовлетворенно усмехнулся. — Густелев мог и не знать о парне, Рустам как-то говорил — он живет не в Питере, а где-то на юге, сюда лишь в гости ездит. Довольно часто, правда, тут мать, понятно…» Кирилл перебежал улицу и остановился у киоска. Взял стаканчик кофе и невольно поморщился: мутноватая жидкость пахла как-то странно и мало напоминала любимый напиток. Он глотнул и раздраженно поставил стакан на столик у киоска — ну и бурда! «Теперь понятно, почему Рустам собирался смыться из города. — Кирилл снова шел к метро. — Ему нужно, чтобы считали — он на Кипре. Это единственная возможность остаться на свободе… — Кирилл шагнул на эскалатор. — Интересно, Рустам специально туда своего братца отправил или это случайность? А что, запросто. Скажем, у того своего загранпаспорта нет или менять пора, а может, он вообще невыездной, вот и воспользовался чужим паспортом…» Кирилл спешил к дому отца. Как-то в прошлом году он ездил на Васильевский остров, просто хотелось посмотреть, где именно живут Колядины. И возненавидел отца еще больше: уж, конечно, не в таком сарае, как они с матерью! Новенький, с иголочки, так называемый «элитный» дом заставил тогда Кирилла поклясться, что когда-нибудь его мать станет жить в лучшем доме. И обязана этим будет только своему сыну. Кирилл шагал по улице и неприязненно рассматривал дорогие иномарки на благоустроенных стоянках. Сейчас ему казалось, что единственная возможность обезопасить девчонок — это отправить Рустама в тюрьму, на его законное место. Но вот как это сделать? За руку приволочь в милицию? Мол, вот он, злодей-убийца, товарищи-господа, вяжите и сажайте за решетку. Нет, не пойдет, противно как-то. Конечно, Рустам гаденыш еще тот, но… он доверился Кириллу! Они пили вместе, встречались в спортивном зале, Рустам просился в ученики и несколько уроков таки из Кирилла выбил… Потом придется жить с оскоминой, все время помнить о собственном предательстве. Вроде бы все правильно, честно, однако… Что же придумать?! Глава 8 Опасная встреча Сестрам повезло, Гриша великодушно прикрыл их. Сказал матери, что девушки только-только ушли проветриться — понимая, что Екатерина Васильевна к шести часам вернется домой! — а сам он великолепно себя чувствует. Если не вертеться, то и голова почти не болит. Лере он даже — едва мать вышла на кухню — позвонил. Дождался, когда сестра снимет трубку, и насмешливо шепнул: — Учти, с тебя причитается! Лера мгновенно поняла, в чем дело, они с братом частенько друг друга выручали. И порадовалась, что не успела открыть входную дверь, звонок как раз поймал ее на лестничной площадке. — Мама уже дома? — прошептала она, нервно играя ключами. — Почти час. — Пришла так рано?! — Не пришла, прибежала. — У-у-у, елки… А что же ты только сейчас звонишь? — Ну даешь! Не при маменьке же мне тебя инструктировать! — Что, она… э-э-э… — Ну да, все время рядом. То температуру мерила, то расспрашивала — как я тут, бедный, всеми заброшенный. — Гриша хмыкнул. — Теперь пошла чай заваривать какой-то особенный. Василиса свои травы лечебные ей оставила, в этот сбор малина сушеная для вкуса добавлена, представляешь? Я и отсюда запах слышу… — Васьки тоже нет?! — Угадала. Обе гуляете. — Ну… — Ладно, слушай, маменька в любую секунду зайдет. Короче, я сказал — вы только что ушли — выходит, в шесть двадцать где-то! — прогуляться немного в парке. Мол, сам вас выгнал проветриться — нельзя же в четырех стенах весь день сидеть? Я прекрасно себя чувствую, то-се… — Так мы вместе?! — С Василисой? Ну да. — Ой, балда… — Что-то не так? — Я же представления не имею, где она! Что теперь скажу маме? Мол, потерялись в парке? — А если позвонить? Отец вроде сотовый ей подарил? — Вот именно — вроде! Эта дурочка его на столе оставила, сама видела! С ней не связаться и не предупредить! — Да-а… ну, извини. Лера хмуро буркнула: — Все равно — спасибо, что прикрыл. — Всегда — пожалуйста, — фыркнул Гриша. — Сама знаешь — надеюсь на взаимность. — Само собой. Брат с сестрой помолчали. Гриша осторожно спросил: — Где ты, кстати? — Ты меня прямо у дверей стопорнул, — вздохнула Лера. — Еще секунда, и я бы перед мамой оправдывалась… — Что делать будешь? — Не знаю. Наверное, во двор спущусь. Ваську подожду, нужно же ее предупредить. — Ну и ждала бы на лестничной площадке! — А если мама выйдет к мусоропроводу? — сердито фыркнула Лера. — Нет уж, я лучше на лавочке посижу или поброжу вокруг дома. Как думаешь, Васька скоро придет, она ничего тебе не говорила? Брат ответить не успел, Лера вздрогнула, услышав вдруг мамин голос. Гриша же поспешно нажал на отбой и сунул сотовый под подушку. Василиса не спеша шла к дому, уныло размышляя, как же объяснить тете Кате свое внезапное бегство из дома. Ездила в институт? Мол, внезапно захотелось посмотреть на него — зайти внутрь, побродить немного по этажам, познакомиться со списком будущих предметов… Или, скажем, ей просто приспичило побродить по городу одной? Подышать его воздухом — Василиса невольно усмехнулась, — посмотреть на старинные улицы, на мосты, каналы, набережную… Или так — ее внезапно потянуло к бабушкиному дому. Ведь скоро тут жить, а для начала нужно изучить район, узнать, где магазины, театры, далеко ли станция метро, где трамвайные и автобусные остановки… «Ну да, и ради всего этого я бросила больного брата? — хмуро одернула себя Василиса. — Тетя Катя не поверит. Она прекрасно разбирается в людях, и уж я-то у нее как на ладони…» Василиса понимала, что никогда не скажет тетке всей правды. Она не видела в этом необходимости. Конечно, тетя Катя могла бы по-своему решить проблему — например, срочно отправить их с Лерой куда-нибудь из города. До сентября. Василиса печально вздохнула: дача оказалась бы неплохим выходом, но о ней коренастый прекрасно знает, раз заинтересовался машиной и угонять ее собирался как раз из дачного поселка. А если пока не в курсе, то быстро вычислит. Номер машины известен, владелец, следовательно, тоже, а уж найти его адрес в городе, а потом выспросить про дачу… Соседи тут же расскажут! И потом — все равно тетя Катя будет за них переживать. Ей начнут мерещиться всякие ужасы, никакая логика не поможет. Папа в таких случаях говорил: эмоции и голова у женщин не дружат. Нет, тете Кате ничего говорить нельзя! Василиса вдруг остановилась посреди тротуара: «Можно, правда, временно пожить в бабушкиной комнате, ее вычислить сложнее. Бабушка умерла довольно давно, Колядины практически там не бывали, так что…» Василиса оживилась — а что, выход! Соседям можно сказать, что Лера с сестрой поступили в московские вузы и уехали в столицу, вряд ли этот подонок будет их искать там. Да, но как затащить Леру в коммуналку из ее хором, не сказав правды? И тетя Катя никогда на это не согласится, она искренне считает их детьми, нуждающимися в опеке… Додумать Василиса не успела. Испуганно вздрогнула, когда кто-то над самым ее ухом насмешливо пропел: — Спишь на ходу? Василиса автоматически скользнула в сторону и также автоматически сделала подсечку, ожидая услышать за спиной вскрик или шум падения. Ничего не услышала и быстро обернулась: — Вы?! — Надо же, не только голос запомнила, — хмыкнул недавний знакомый. — Впрочем… — Что? — Василиса смотрела враждебно. Она не знала, что делать, — может, просто отвернуться и уйди? С другой стороны, этот тип мог сказать что-то полезное про своего приятеля. Василиса хмуро разглядывала худощавое лицо и ежик удивительно светлых, практически белых волос над высоким лбом и раздраженно думала, что все-таки зря остановилась. — Моя последняя девушка — кстати, мы давно расстались! — уверяла, что я довольно красив… — Она вам льстила! — Ты так считаешь? — Да. — Это хорошо. Василиса удивленно приподняла брови, и странный собеседник совершенно серьезно пояснил: — Я же не красна девица, мне смазливое личико ни к чему. А уж чтоб именно оно привлекало девушку… да не дай бог! — Почему? — Это унизительно. — Лесной разбойник говорил по-прежнему серьезно. — Не волнуйтесь, смазливой вашу физиономию не назовешь. — Василиса невольно фыркнула. — Спасибо! — Черты лица грубоваты. И подбородок как топором высекали. — Еще раз — спасибо. — Новый знакомый вежливо склонил голову и широко улыбнулся Василисе. — Другое дело, если даму привлекут мои чисто мужские качества… — Такие, как грабеж в лесу? — ядовито поинтересовалась Василиса. — Ну что вы! Это так… случайность. — Случайность?! — Вернее — глупая ошибка. Сам не понимаю, как ввязался, честное слово. — А уж друзья у вас… — Всего лишь знакомый! Причем весьма поверхностно знакомый. Мы иногда сталкивались по работе. — И вы с ним пошли угонять чужую машину?! — Не совсем чужую… гмм. — Как это? — Спутал с… отцовской. — Вы считали — это машина вашего отца? — Ну… да. — И хотели у собственного отца угнать машину?! — Искренне каюсь, — по-шутовски расшаркался новый знакомый. — Хорош гусь! — Мы бы ее вернули, — пожал плечами парень. — Просто… Василиса смотрела мрачно. Кирилл раздраженно отметил, что всерьез пытается оправдаться, будто мнение этой забавной девчонки для него действительно важно. И, злясь на себя, добавил: — Просто мы с отцом… поссорились. И я… хотел его наказать. Глупо, теперь понимаю. Господи, да он говорил этой пигалице почти правду! Конечно, кое-что недоговаривая. Девчушке совершенно незачем знать, что ее драгоценный дядя Женя — Кириллу кровный отец. Василиса недоверчиво усмехнулась. — Понимаешь, малышка, Рустам попросил на неделю машину, и я подумал: почему нет? — Я вам не малышка! Кирилл смерил Василису выразительным взглядом с ног до головы, и девушка невольно поежилась: конечно, рядом с этим… этим… — словом — этим! — она явно проигрывала в росте. И постарше он, понятно. Лет на… пять — семь? Но это совершенно не давало ему права называть ее малышкой! Кирилл едва сдержал усмешку, до того забавно смотрелась девчушка: кулачки сжаты, глазищи мгновенно стали злющими и почему-то из карих — желтыми. Рыжие крапинки остались лишь у зрачков. Кирилл напомнил себе, что дразнить девушку сейчас нельзя, с ней нужно просто познакомиться. Для начала. Он откашлялся и примирительно заметил: — Извини, я просто не знаю твоего имени. Василиса возмущенно фыркнула, но ответить не соизволила. Кирилл щелкнул воображаемыми каблуками и, склонив голову, отчеканил: — Разрешите представиться — Кирилл Рокотов! Василиса невольно подумала, что странному парню это имя идет. Как и фамилия, впрочем. И тут же напомнила себе, что перед ней почти бандит. И даже если он действительно хотел угнать всего лишь машину своего отца… Да уж, это отлично его характеризует! Девчушка размышляла, и Кирилл с интересом наблюдал, как меняется ее выразительное личико и как улыбка снова оборачивается хмурой гримаской. — Позвольте узнать ваше имя? — вкрадчиво попросил он. — Зачем? — Василиса с нервным смешком отметила, что новый знакомый внезапно перешел на «вы». — Исключительно чтобы в беседе случайно не назвать вас малышкой! — Но я и не собираюсь больше с вами болтать. — Василиса вызывающе вскинула подбородок. — Я спешу домой, вы и так меня уже на полчаса задержали! Кирилл посмотрел на запястье и мягко поправил: — На двадцать одну минуту и пару секунду. Пока. — Вот именно — пока, — проворчала Василиса. — Прощайте! К искреннему изумлению Кирилла, упрямая девчонка преспокойно развернулась к нему спиной и пошла к дому. «Вот так орешек, — весело ухмыльнулся он. — Явно не Лариска с Наташей или Таня Игнатенко. Спелым яблочком в руку не упадет, как они. Боюсь, окучивать придется, еще бы знать заранее — как долго…» Кирилл догнал Василису и пристроился плечом к плечу. Она возмущенно покосилась на него, но ничего не сказала, лишь прибавила шагу. Парень… э-э… Кирилл не отставал, Василиса почти побежала к дому. — Знаешь, малышка, — Кирилл без всяких усилий держался рядом, — ты мне слишком нравишься, боюсь, это не последняя наша встреча. — Я вам не малышка, повторяю!!! — Но я же до сих пор не знаю вашего имени. — Кирилл невинно улыбнулся. — Что же, мне вас барышней называть? — Хотя бы! — Добро, — легко согласился Кирилл, — барышня так барышня! Василиса сжала зубы, но промолчала. Кирилл безмятежно заметил: — Милая барышня, вы пропустили мимо ушей вторую часть моего пылкого монолога, замечу — самую важную… — Я вам не милая барышня! — Василиса уже кипела от злости. Она вдруг поняла, что этот высоченный парень несказанно ее раздражает. Василису никто и никогда настолько не раздражал! — Но вы же мне только что разрешили называть вас барышней, — удивился Кирилл. — Я не так понял? Или ослышался? И потом, вы не даете мне договорить… — Молодой человек, — Василиса резко развернулась к нему лицом, — я уже сказала прощайте! — Меня зовут Кириллом. — Или вы туги на ухо? — Не забудете? Кириллом. — На оба уха?! — Милая барышня, если вы позволите мне договорить… — Если вы еще раз меня так назовете… — То что? — В голосе Кирилла звучало искреннее любопытство. — Я вас просто убью, вот что! Здесь и сейчас! Голыми руками!!! — Верю. — Кирилл завороженно рассматривал пылающие гневом золотистые глаза и раскрасневшееся от злости личико. — Тогда позвольте обращаться к вам дорогой товарищ, по-моему, очень достойно и вежливо… Василиса сжала кулаки. Кирилл поспешно сказал: — Не нравится дорогой товарищ — я понимаю, это обращение устарело, — могу называть вас моя госпожа… — Вы надо мной издеваетесь?! — Как можно, — испугался Кирилл. — Я просто не знаю вашего имени! А мое воспитание… — Он заговорил о воспитании! — Василиса изо всех сил пнула подвернувшуюся под ноги банку из-под пива. — Да, именно мое воспитание не позволяет мне кричать такой красавице, словно рыночному воришке: «Эй, ты!» — твердо заявил Кирилл. — Поэтому, моя госпожа, извольте дослушать… — Черт с вами, подавитесь — меня зовут Василисой! — в гневе закричала девушка. — И не вздумайте сокращать мое имя!!! Кирилл почтительно пробормотал: — Не смею-с. И благодарю за доверие-с! — Клоун! — разъяренно прошипела Василиса. — Что вы, что вы. — Кирилл отчаянно замотал головой. — Это я от смущения! На самом деле я очень серьезный молодой человек, ну просто — очень-с! — Фигляр! — Какой у вас богатый словарный запас, я восхищен и даже потрясен… Лера уже минут пять наблюдала за двоюродной сестрой и ее парнем, а они все никак не могли распрощаться. Еще и ссорились самозабвенно, не замечая никого вокруг. Лера стояла буквально в метре от Василисы, а сестрица не видела. Ну да, ну да, для этого нужно хоть на секунду отвести взгляд от белобрысого парня… Кстати, очень симпатичный молодой человек. Высоченный, плечистый, и лицо такое… мужское! Лера раньше только читала про «квадратный» подбородок, а тут — пожалуйста… Лера посмотрела на часы и возмущенно воскликнула: — Вась, ты вообще-то имеешь представление, сколько времени? Кирилл и Василиса едва не подпрыгнули от неожиданности, услышав ее голос совсем рядом. — Мама давно дома, чтоб ты знала! — П-правда? — растерянно пробормотала Василиса. — А что ты хотела? Уже половина девятого! — Сколько?! — Восемь тридцать, если так понятнее! — С ума сойти… — Вот-вот! — Что мы скажем тете Кате… — Ладно, успокойся, Гришка подстраховал. Сказал — выгнал нас перед самым ее приходом — прогуляться. Так что мы в парке сейчас сидим, дышим свежим воздухом. Василиса устало прошептала: — Сумасшедший день… Лера подошла к ней и взяла под руку. Улыбнулась Кириллу — он наблюдал за сводной сестрой с болезненным любопытством, впервые видел ее так близко — и кокетливо пропела: — Вась, может, познакомишь со своим парнем? — Это не мой парень! — зло прошипела Василиса. Кирилл пожал плечами и пожаловался Лере: — Я битый час пытаюсь растолковать вашей сестре, насколько она мне симпатична — и даже очень! — поэтому мы в любом случае познакомимся поближе… — Что?! — Василиса изумленно распахнула глаза. Лера одобрительно рассмеялась, парень нравился ей все больше. Где только сестрица его подцепила? Она же в Питере совсем недавно, первый раз выбралась в город одна, и вот результат… — Я почти влюблен. — Кирилл смотрел грустно. — Только вы никак не желали меня выслушать… — Да как вы смеете?! — И ужасно упрям. Это я о себе. — Ах — упрямы?! Кирилл кивнул и коротко подтвердил: — Да. — Вась, ты чего? — прошептала Лера, покрепче сжимая локоть сестры. — Такой классный парень, вы с ним здорово смотритесь вместе… Василиса вырвала руку и разъяренно процедила сквозь зубы: — С меня на сегодня хватит этого балагана! Можешь с ним болтать, сколько душе угодно, а я пошла домой! — Очень верное решение, — одобрил Кирилл. — Уже действительно поздно, продолжим знакомство завтра. У нас впереди бездна времени… Василиса стиснула зубы и заставила себя промолчать. Развернулась и пошла к дому. Лера виновато посмотрела на нового знакомого и бросилась догонять сестру. Кирилл, безудержно улыбаясь, крикнул Василисе: — А вы знаете, что у вас глаза как у кошки? Честное слово — желтые и светятся! Юноша усмехнулся: узкая спина дрогнула, но девчонка даже не обернулась. Практически бежала к дому, заставляя бежать за собой и двоюродную сестру. «Надо же, Лерка действительно не узнала этого типа, — вяло размышляла Василиса после ужина, неприкаянно слоняясь по дому. — Смотрела на него как на незнакомца, причем с симпатией, она совершенно не разбирается в людях…» Василиса вспомнила, как двоюродная сестра приставала к ней с расспросами — где, как и когда она познакомилась с таким классным парнем — и поморщилась от досады: городские, они довольно странные… Лера как должное приняла, что незнакомый человек вот так запросто может подойти на улице и приклеиться к тебе пластырем, не отодрать. Сестра абсолютно серьезно заметила, что у бедного парня не оставалось выхода — мол, а вдруг это самая настоящая любовь с первого взгляда? Василису передернуло от подобного предположения, а Лера с горящими глазами развивала тему: «Прикинь, он тебя увидел и сразу погиб, — сестрица явно злоупотребляла женскими романами, — моментально понял: ты единственная, другой ему даром не нужно, без тебя жизнь не жизнь. А ты вот-вот исчезнешь, как потом найти в огромном городе? Вот бедняга и пытался сразу познакомиться, что ему оставалось?..» Лера даже принялась убеждать Василису, насколько ей повезло. Расписывала, какой симпатичный, воспитанный — с первой встречи видно! — парень ей достался. И какая глупость с ее стороны упускать подобное сокровище, не познакомившись толком. Василиса грустно усмехнулась: знала бы Лера, кого так отчаянно защищала! Надо же придумать: этот… наглый и бесцеремонный тип — жертва нечаянной любви! Невинная овечка, чтоб его… Еще и с телефоном пристала, заявила — Василисе пора изживать в себе деревенщину. Мол, любой горожанин с сотовым не расстается. Даже в туалет с ним ходит и в ванную комнату, а перед сном нежно укладывает рядом с подушкой. Интересно, Лерка так шутила? По лицу не скажешь. Василисе пришлось пообещать, что без телефона из дому больше не выйдет. Не объяснять же сестре, что специально оставила сотовый на столе. Василиса грустно улыбнулась: хорош сыщик с зазвеневшим внезапно телефоном! Правда, можно заменить звонок вибрацией, но… Точно, Лера сразу начала бы звонить и уговаривать Василису остаться с братом, клятвенно заверяя, что уж ей-то необходимо срочно уйти, буквально вопрос жизни и смерти. Василиса подошла к окну. Бросила случайный взгляд на деревья у детской площадки и вдруг вспомнила про оголодавшего — все позвонки наружу — кота. И свое обещание вынести ему что-нибудь к ужину. Она попыталась высмотреть Шнурка среди листвы и бессильно пожала плечами: у нее, конечно, стопроцентное зрение, но… На долю секунды Василисе померещился среди деревьев чей-то силуэт, но, сколько она ни всматривалась, ничего больше не увидела. Да и кому прятаться за толстым стволом тополя в одиннадцать вечера? Конечно, здесь белые ночи, по улицам круглые сутки бродят люди, вовсю работают кафе и даже магазины, полно машин. Это родное лесничество после десяти часов будто вымирает, все разбегаются по домам, светящееся окно — редкость. Василиса усмехнулась: но здесь-то не Невский проспект, ей явно показалось… Мысль о коренастом девушка отбросила сразу. Вряд ли он стал бы ждать их с Лерой после одиннадцати, да еще во дворе — слишком опасно. Сейчас довольно тепло, почти все окна в доме нараспашку, девичий крик мгновенно услышат и тут же вызовут милицию. Да и охранники — в каждом подъезде! — то и дело выходят на крыльцо покурить, они на шум отреагируют гораздо быстрее любой милиции. А вдруг это… тот ненормальный? Помнится, Лера самозабвенно болтала о влюбленных, бродящих всю ночь под окнами. Якобы «бедняги» не в силах уйти, то-се… Василиса мгновенно разозлилась на себя: при чем тут Кирилл?! Этот тип похож на влюбленного так же, как она сама похожа на… Шнурка, скажем! Девушка попыталась найти между собой и котом хоть малейшее сходство и рассмеялась — ничего общего. Приказав себе выбросить странного парня из головы — понравилась она ему, как же! — Василиса пошла на кухню: нужно держать слово, даже если ты дала его бессловесной твари на четырех лапах. Тем более если ты дала его бессловесной твари! Количество лап значения не имеет, у Кары их всего две, и что? Василиса заглянула в дядин кабинет: двоюродный брат крепко спал. Его лицо показалось девушке безмятежным, и она с легким сердцем подумала, что уже через пару дней Гриша сможет вставать. Дядя Женя мирно дремал в кресле перед работающим телевизором, на колени упала газета, очки едва держались на кончике носа. Василиса сочувственно подумала, что дядя Женя слишком много работает, домой возвращается к десяти часам вечера, а утром убегает первым. Она осторожно сняла с его носа очки и положила на журнальный столик. Подумав, пристроила рядом газету, та могла в любую минуту упасть и своим шелестом разбудить. Тетя Катя сидела перед компьютером, набивала что-то. Кажется, письмо, Василиса заметила знакомые контуры почтового сайта. В комнату Леры она заглядывать не стала. Едва приоткрыв дверь, поняла: сестра болтала с Оскаром. Вернее, не столько сама говорила, сколько слушала, прерывая собеседника лишь междометиями типа «о-о-о…», «да что ты…», «правда?» и тихим горловым смехом. Василиса распахнула холодильник и озадаченно приподняла брови: такое изобилие возможно только в городе, причем обязательное приложение — дяди-Женин немалый заработок. Брать копчености Василиса не решилась. Размороженного мяса не оказалось. Подумав, она сунула в полиэтиленовый пакет пачку творога и оставшуюся после ужина котлету. Снова подошла к окну. Никого не увидела и зло прошептала: — Влюбился он, как же… Вчера раз пять обозвал меня рыжей по телефону! Сегодня внизу дежурил мужчина явно за пятьдесят — виски полностью седые, как и широкие брови, уже обзавелся довольно солидными залысинами и небольшим брюшком. Охранник отложил газету. Бросил взгляд на висевшие в холле большие настенные часы и затем настороженный — на Василису. Девушка пожалела, что выскочила в домашнем — Лера навязала-таки ей модные шорты из голубого льна и яркую футболку в белую и голубую полосу. Было проще вырядиться в эти тряпки, чем спорить с сестрой. В сочетании с туго заплетенной косой костюм превращал Василису в школьницу старших классов максимум. Понятно, охранник встревожился. Наверняка девочек «ее» возраста гулять в полночь — да еще в одиночестве — жильцы этого благополучного дома не отпускали. Василиса вежливо поздоровалась. Продемонстрировала суровому охраннику свой пакетик — пачка творога и котлета отчетливо видны — и по-девчоночьи жалобно протянула: — Я только кота покормить. Видела сегодня на детской площадке — одни ребра остались… Лицо пожилого мужчины смягчилось. Он кивнул Василисе, принимая объяснения, лишь проворчал по-отцовски: — Что ж так поздно? Спать уже должна! — Забыла про него… — Забыла она! Ну и потерпел бы твой кот до утра, небось не подох бы! — Так ведь я обещала вечером прийти… — Василиса смущенно шаркнула ножкой. — Кому обещала? — Брови охранника забавно зашевелились. — Ему… коту то есть. — Василиса покраснела, ожидая смеха. — Ишь ты — обещала, — вдруг добродушно усмехнулся мужчина. — Иди тогда, только быстрее, поздно уже… — И уже в спину пробормотал, открывая Василисе дверь: — Сейчас слово редко кто держит, даже если человеку дано… Девушка стояла на крыльце и настороженно всматривалась в заросшую кустами и деревьями детскую площадку. Что-то такое витало в воздухе… Василиса не решалась сойти с крыльца. Смешно, но ей не нравилась слишком полная, почти абсолютная тишина во дворе, неестественная какая-то тишина для города. «Сама себя пугаю, — раздраженно подумала Василиса. — Сейчас вечер, все воробьи давно спят, как и другие птицы. Надо же, и машин не слышно… Правда, элитные дома — Лера говорила — и строятся в таких спокойных районах. Здесь с одной стороны парк, с другой — большой спортивный комплекс, никаких солидных автомагистралей…» Василиса успокаивала себя, но идти к площадке не спешила. Коська Нарышкин приучил девушку слепо доверять интуиции, а интуиция Василисы буквально вопила об опасности, понять бы еще — что именно ей не нравилось. Василиса угрюмо усмехнулась: так и с ума сойти недолго. Если за каждым кустом видеть невесть что, а в каждом человеке — убийцу. Она пошла к детской площадке легким танцующим шагом, не столько всматриваясь в окружающие деревья, сколько прислушиваясь и постепенно впадая в то состояние, которое позволяло ощущать мир вокруг продолжением себя. Они на время становились единым целым — Василиса, деревья, белесое низкое северное небо, каждая песчинка под ногами, муравей, бегущий по своим делам, и падающий с березы рано пожелтевший лист… Коська Нарышкин говорил — Василиса необычайно талантлива. Сам он, например, так и не научился полностью растворяться в окружающем мире, сливаться — да, и на этом все. По его словам, редко кому подобное дано. Нарышкин за свою богатую на события жизнь встретил лишь одного старика чеченца, способного на такое. Высохший от старости дед слышал и чувствовал родные горы как никто. Он и с закрытыми глазами мог распознать любое инородное тело: только что установленную мину; хорошо замаскированный склад боеприпасов; разбитый грузовик в соседнем лесочке; растяжку на дороге; детей, бегущих по своим делам, или залегшего за ближайшей скалой снайпера. Старик сам не знал, сколько ему лет. Коське иногда казалось: он жил тут всегда, с самого сотворения мира. Василиса же становилась продолжением леса, его мельчайшей живой частицей. Она словно слышала дыхание лесного массива, его пульс. Биение множества сердец — больших и маленьких — сливалось с ритмом ее собственного сердца, и это было прекрасно! Прекрасно до тех пор, пока жесточайшей дисгармонией не врывался в эту симфонию жизни непрошеный и нежданный гость. Василиса могла в любой момент перечислить Коське, кто и где нарушил невидимые глазу границы. Грибник ли это, охотник ли, пьяная ли компания, от которой нужно держаться подальше, или ребятишки из лесничества, идущие к речке купаться. Нарышкин вначале не верил Василисе и бегал проверять. Потом остервенело выспрашивал — как ей это удается? Василиса искренне не понимала, что Коська от нее хочет, и не умела объяснить. Нарышкин же буквально бесился, когда слышал, что она просто следует его инструкциям. Мол, раньше получалось значительно хуже. Несколько раз Коська объявлял ее ведьмой. Твердил, что сельчане правы, все рыжие в родстве с нечистым, а уж Василиса ему не иначе как внучатая племянница. Порой, устав от расспросов и понимая их безнадежность, Коська надрывно обзывал Василису сумасшедшей. И едва не плакал от обиды: ну почему у него ничего не выходит?! Василиса не спорила: сумасшедшая так сумасшедшая. Это куда лучше, чем рыжая ведьма. И потом — Нарышкин никогда не хотел ее обидеть. А кричал и ругался… да пусть себе! Вот и сейчас Василиса незаметно скользнула в транс и моментально поняла: Шнурка здесь нет. Поняла и причину своего страха: за толстым стволом тополя — она сама днем пряталась там от Леры! — стоял чужой. В нем чувствовалось нечто совершенно чуждое этому мирному — пусть и крохотному — уголку природы. Нечто враждебное. Какое-то дикое неприятие, почти отторжение! Фиолетово-багровой пеленой замерцал в ее сознании почти квадратный силуэт, и девушка мгновенно узнала опасного гостя. Василиса мысленно подивилась его присутствию здесь в столь позднее время, ведь не мог же он подслушать днем ее беседу с котом? Или он только что узнал ее адрес и пришел познакомиться с обстановкой? Тогда зачем взял с собой оружие, запах пороха ни с чем не спутать, как и запах смазки. Василиса почему-то не верила, что он начнет стрелять. Она чувствовала его, как всегда чувствовала хищного зверя в лесу. Василиса не раз сталкивалась зимой с волками, а весной и летом — с медведями. И всегда твердо знала, когда хищник собирается напасть. Это случалось лишь трижды, и странное знание тогда спасло ей жизнь. Дважды Василиса выстрелила первой, а в третий раз промахнулась, но успела спрятаться на дереве — взлетела на высоченную сосну белкой, удивляясь себе. Василисе с раннего детства казалось, что трусость имеет свой оттенок, свою силу свечения, даже запах, впрочем, как и любое другое эмоциональное состояние. С болью выдирая себя из странного слияния, Василиса скользнула в сторону, оставляя между собой и врагом детские качели. Не то чтобы она боялась, что на нее нападут внезапно, напротив — не сомневалась в обратном, — просто автоматически выполняла инструкции Нарышкина. Коська не любил ненужного риска и всегда предпочитал страховаться. Василиса извлекла из памяти имя и негромко произнесла: — Ты меня боишься, Рустам? — и улыбнулась, услышав, как он шумно глотнул воздух, всей кожей почувствовала его гнев и… страх. Василиса присела на спинку скамьи и задумчиво проговорила: — Знаешь, меня в моем лесничестве считали ведьмой. Глупости, конечно, я просто немного другая. Но они боялись, представляешь? Как ты. Тополь дрогнул, роняя листья от мощного удара кулаком, голос Рустама срывался от бешенства: — Я никого не боюсь! — У тебя пистолет, — небрежно заметила Василиса. — Оружие слабого против сильного. — И вкрадчиво поинтересовалась: — Ты всегда решаешь проблемы трусливым выстрелом в спину? Я не удивлюсь, но рядом люди, а в меня попасть довольно трудно, предупреждаю… — Ничего у меня нет! — Есть. В левой руке. Ты, оказывается, левша, Рустам, как я не поняла этого на поляне… — Откуда знаешь?! — прохрипели из-за дерева. — Знаю. Я же сказала — меня считали ведьмой, а я просто… вижу. Чувствую. Знаю. Пусть и не могу объяснить. Рустам молчал. Василиса печально сказала: — Знаешь, там я страдала, мне так хотелось стать обычной, чтобы от меня не шарахались… — Она усмехнулась. — А здесь вдруг поняла, что не хочу терять мой дар, вы живете в городах так скучно… — Ты умрешь, как собака!!! — Собака перед смертью может больно укусить, Рустам, и ты никогда не попадешь в свой рай… Ответить Василисе Рустам не успел, замер неподвижно за стволом тополя — на крыльцо вышел пожилой охранник и громко окликнул Василису: — Ты что так долго? Я уж начал тревожиться… Василиса помахала в воздухе пакетом и виновато пояснила: — Шнурка на месте нет, вот сижу — вдруг прибежит… — Кого нет?! — Это я кота так назвала. Он полосатый, у моей сестры когда-то шнурки такие были, для кед… — Гм-м-м — Шнурок! — хмыкнул охранник. — Кажется, видел я во дворе такого — в полосочку. Василиса усмехнулась про себя, понимая, что в любую секунду может выдать Рустама и он это отлично знает. Как знает и то, что у охранника тоже есть оружие, он-то свою кобуру носит открыто, у него разрешение, он на работе. Стоит Василисе сказать, что за деревом прячется вооруженный мужчина и он только что ей угрожал… Конечно, охранник может не поверить. Но проверить-то обязан! Волны ненависти и страха, идущие от Рустама, почувствовал бы и не эмпат, так иногда называл Василису Коська Нарышкин. — Вот я и хочу его покормить, — улыбнулась охраннику Василиса. — Э-э нет, не сейчас! Иди-ка лучше домой, уже поздно. Да и мало ли кто сюда забрести может? В городе полно наркоманов, просто подонков. Бродить ночью по Питеру опасно, разве тебе родители не говорили? — Но я обещала… — Ты и сдержала слово. Не твоя вина, что кота нет на месте. — Пожилой охранник оказался на удивление терпелив. Василиса растерянно молчала, ей пока не хотелось уходить. Присутствие Рустама и пугало и волновало, она не представляла, чем закончится разговор. Может, ей удастся договориться? Или хотя бы объяснить Рустаму, что Лера ни при чем, она лиц воров не запомнила. Или лучше спровоцировать нападение? А потом вырубить его снова и на этот раз вызвать милицию — Рустам при оружии, и он первым напал… Василиса лишь вздохнула, понимая, что ничего не будет. И сдать его она не имеет права, Рустам запросто может пристрелить этого славного дядьку. Охранник подошел к ней и, забрав пакет, добродушно пообещал: — Иди-ка домой, тебе давно пора спать. А я, если замечу твоего Шнурка, покормлю его, так и быть. Все равно время от времени выхожу покурить… — И пожилой охранник почти за руку повел Василису к крыльцу. Девушка не сопротивлялась. Шла к дому и всей кожей чувствовала растерянность Руслана, непонимание происходящего и неожиданное для него самого чувство облегчения. Рустам жался к домам и проклинал белые ночи, причуду до сих пор чуждого ему Русского Севера. Если вдруг встретится милицейский патруль, и эти сопливые мальчишки вздумают проверить документы… Сбежать при таком освещении затруднительно. На улицах пусто, топот будет слышен за километр, да и рассмотреть его физиономию слишком легко, а это уже лишнее. Рустам поморщился: снова не оставлять свидетелей? Потешить себя, спустить пар, лишив жизни безмозглых пацанов? Пустить чужую кровушку, вдохнуть ее пьянящий аромат, смотреть до последнего в потухающие глаза, пытаясь поймать-таки момент перехода человеческой души туда… Оно, понятно, заманчиво, но… слишком рискованно! Рустама трясло от ненависти. В голове прокручивались сладостные сцены, и он лишь кровожадно хекал, представляя, что сделал бы с мерзкой девчонкой, попади она в его руки. Правда, все портила мысль, что взять врага живым на этот раз практически невозможно. Проклятая девчонка владела каким-то неизвестным Рустаму методом боя — в лесу она завалила даже умельца Рокотова! — а это о многом говорит. Рустам нехорошо усмехнулся: повезло Кириллу, что рыжая ведьма его вырубила, иначе… Уж его-то Рустам без малейших колебаний пристрелил бы из-за угла или спокойно пырнул ножом в спину. Конечно, Кирилл все равно оставался свидетелем неслыханного позора, но и сам облажался по полной программе, что немного утешало. Рустам хоть и со скрежетом зубовным, но признавал в Рокотове более сильного бойца. Всегда завидовал ему и втихую ненавидел. Рустам многих в этой жизни ненавидел. Ненависть оказалась самым сильным чувством из всех, что когда-либо испытывал Рустам. Он холил ее и лелеял. Ненависть делала жизнь менее пресной, она давала ему силы, пьянила вседозволенностью, власть над миром сама плыла в руки, пусть о ней знал только сам Рустам. Чужие жизни ничего не стоили. Это всего лишь песок в его руках, он утекал сквозь пальцы и тут же уносился ветром. Единственная ценность в этом мире — его собственная жизнь. Не станет ее, и вселенная пойдет прахом… Рыжая девчонка напугала Рустама. Никто и никогда не противился ему! Предпочитали если не подчиниться открыто, то хотя бы не связываться. Прекрасно понимали — Рустам убьет запросто, ничто в каменной душе не дрогнет. Причем перережет горло не только виновнику, но и его матери, отцу, жене, детям, Рустаму не важно. Было в его глазах что-то такое… Рустама побаивалась собственная мать! Единственный в мире человек, с которым он хоть как-то считался. Даже старший брат с самого детства признавал первенство младшего. Всего раз Рустам наказал Марата — отрезал на глазах старшего брата хвост у его подопечного, пестрого веселого котенка, пообещав в следующий раз оставить беднягу слепым, и все — мамин любимчик сломался тут же. Рыдал над жалкой тварью как последняя девчонка! Пятилетний Рустам именно тогда накрепко усвоил, что жизнью близких врагу существ можно манипулировать. Не важно, сын это, мать, обожаемая собака или женщина… В эти минуты Рустам впервые почувствовал, что не всесилен. Дело даже не в проигранном бесславно поединке в лесу — шайтан вынес тогда к поляне рыжую ведьму! — а в нем самом. Рустам боялся! Смертельно боялся опозориться в собственных глазах вторично — какая разница, что на этот раз не будет свидетелей… Рустам понимал — проклятая девчонка должна умереть. Не важно как. И лучше в то же самое время, когда осмелится поднять на него руку. Среди белого дня. Чтобы весь мир увидел и понял — он не прощает обид. «Тогда убью ее в парке, — угрюмо думал Рустам. — Там почти нет прохожих и легко уйти, аллеи заросли сиренью, ее сто лет не подстригали. Пырну эту дрянь ножом — выстрел будет слышен, а с глушителем возиться не хочется — и в кусты. А дальше — через забор и к машине. — Рустам мрачно усмехнулся. — Жильцы ее дома этой дорогой ходят к супермаркету и от автобусной остановки частенько через парк идут…» Рустам сжал кулаки, понимая, что схватиться с девчонкой в честном бою не решится — глупо так рисковать. Даже с ножом или пистолетом в открытую против рыжей бестии не выйдет, она сегодня… «Может, она действительно ведьма? — Рустам ожесточенно сплюнул. — Иначе как смогла угадать, в какой руке держу пистолет? Как смогла увидеть меня? Как узнала, что я Рустам? — Он в сердцах пнул подвернувшуюся под ноги дворняжку и злорадно оскалился, слушая страдальческий визг. — Сказала — левша, как поняла? Я сам об этом забываю, стараюсь двумя руками работать, незачем мусорам жизнь облегчать…» Вспомнив о милиции, Рустам с досадой подумал и о собственном промахе: как он мог так бездарно пролететь, оставив свидетельницу в живых?! Ведь кинжал в эту шлюшку он погружал дважды! Чувствовал каждым нервом чужую упругую плоть, ее податливость, ее беззащитность перед острой сталью. Чувствовал безумный страх жертвы, ее боль, обреченность, запах теплой крови… И зверь в Рустаме сыто урчал, и сам он мягко улыбался, глядя в затуманенные близкой смертью глаза глупой молоденькой продавщицы… Невероятно, но эта маленькая трусливая дрянь осталась жива! И дала показания! Рустам ушам не поверил, услышав это в новостях. И проклял собственную неосторожность. Ему повезло, брат надумал съездить отдохнуть, паспорт попросил — свой-то просроченный. Не подсуетился вовремя, легкомысленный, как всегда, одно название — старший, сам же хуже младенца. Теперь Марат — его железное алиби. Рустам удовлетворенно хмыкнул: пришлось человечка в Турцию слать — нужно же ситуацию прояснить, чтоб глупый братец ошибки какой не сделал. Еще целую неделю счастливцу Марату шлюх в свой номер тягать — вот уж оторвется! — пока здесь шум не утихнет. По сотовому телефону Рустам звонить не решился, не дурак — а вдруг прослушивают? Раз в милиции с девчонки показания сняли, фоторобот составили, на Рустама быстро выйти должны, засвечен он, к сожалению, сидел когда-то по глупости и по молодости. Больше не сядет! Правда, полоса пошла какая-то нехорошая… Решено, рыжая ведьма должна умереть. И от его рук. Не от жалкого оружия «трусливых» — Рустам скривился, в голове вдруг всплыли недавние слова Василисы, — а от верного кинжала, подарка прадеда к совершеннолетию. Рустам не даст ведьме честного боя! Глупо рисковать. Рустам убьет ее в спину! Но так, чтобы девчонка вначале увидела его, узнала и задрожала от страха неминуемой гибели. Умирая же, устрашенная — чувствуя нож в собственном сердце! — смотрела бы в его глаза. Смотрела, признавая власть Рустама, его силу, его волю, побежденная и ничтожная, всего лишь пыль под его ногами. Только тогда Рустам успокоится. Только тогда жуткий зверь в нем заснет, позволив спать и ему, Рустаму. Цвет ее крови принесет покой! Рустам нырнул в подворотню, провожая мутным взглядом влюбленную парочку. Молодого мужчину буквально перекосило от светлых открытых лиц недавних школьников, бредущих по улице, по-детски взявшись за руки. Мысль, что эти двое сейчас считают — мир принадлежит им и только им, — заставила Рустама схватиться за пистолет. Пальцы свело судорогой от желания выстрелить и навсегда стереть белозубые улыбки с ненавистных физиономий. Эти сопляки улыбались, не зная жизни! Не понимая ее хрупкости, быстротечности! Не сознавая, что все зависит от легкого движения пальца Рустама, и их будущее на волоске, его просто уже нет, этого жалкого будущего! — Не сейчас, — прохрипел Рустам, неохотно убирая оружие в карман. — За мной другие долги… Глава 9 Рокотов на тропе любви Кирилл проснулся на час раньше звонка будильника. Голова оказалась на удивление ясной, обычно он ненавидел ранние побудки, окончательно прийти в себя помогала лишь чашка крепкого кофе. Кирилл подмигнул себе в зеркало. Провел тыльной стороной ладони вдоль щеки и недовольно поморщился: придется бриться. Смешно, раньше он брился через день, перед сном, и это его вполне устраивало, светлой щетины на щеках практически не видно, зато теперь… Каждое утро! Едва проснется! Кирилл усмехнулся: почему-то неловко встречаться с забавной рыжей девчушкой небритым. Невесть с чего не сомневался — она не потерпит в своем парне неопрятности, несобранности, разгильдяйства. Кирилл раздраженно напомнил себе, что вообще-то девчонка с кошачьим именем пока его близко к себе не подпускала и к его физиономии не присматривалась. Напротив, делала вид, что не замечает Кирилла. А если он вынуждал ее обратить на себя внимание… О-го-го, тушите свет! Язвительности малышки позавидовал бы сам Жванецкий, а Галкин с Задорновым бросились бы к ней с просьбами подарить или продать им некоторые «репризы». Кирилл таскался за Василисой тенью уже несколько дней подряд, и чего он добился? Ни одного доброго взгляда, ни одного доброго слова, а ведь она прекрасно понимает, почему он прилип к ней. Кириллу хотелось надеяться, что понимает. И ценит хоть самую малость. И не принимает слишком серьезно его легкомысленный треп. Интересно, Василиса догадывается, насколько ему нравится? Или все списывает на чувство вины? Кирилл же брякнул как-то, что присматривает за ней, исправляя собственные ошибки, — мол, черт его понес в тот злосчастный день угонять отцовскую машину! Хотя какая она — Василиса?! Васька в лучшем случае. И ведет себя не как взрослая девушка, а как ершистая девчонка — школьница, ни разу в жизни не целовавшаяся с парнем, не говоря уже о чем-то более серьезном. Впрочем, кажется, она в самом деле только что окончила школу, да еще жила в лесничестве, Лерка говорила — дыра страшная. Тогда неудивительно, что она так… — э-э-э… неадекватно! — реагировала на некоторые его выходки. Другая бы девчонка таяла, выслушивая комплименты, а Василиса… Ладно, хоть с кулаками не бросалась! «Хорошо, моя сводная сестрица достаточно болтлива. — Кирилл хмуро брился. — Если бы не она, я не вытянул бы из Василисы ни слова, малышка упряма как…» Он невольно улыбнулся, вспомнив колючий взгляд золотистых глаз, никогда раньше Кирилл таких не видел. У матери вроде бы карие глаза, но без света, без золота, вечно уставшие, потускневшие от времени, как старые монеты. «А Лерка родственничка, что ли, во мне чует? — Кирилл невнятно выругался, порезавшись. Налепил на царапину полоску газеты, она почему-то лучше всего останавливала кровь. — Симпатизирует откровенно, хотя явно влюблена в горбоносого мальчишку, у паршивца еще молоко на губах не обсохло…» Василиса несколько раз провожала сестру на свидания — незаметно от Леры, естественно, — так что парня Кирилл хорошо рассмотрел — жалкий самоуверенный сопляк, молокосос. Маменькин сынок и пижон, настоящий павлин, самозабвенно распускающий хвост перед молоденькой самочкой. Кирилл угрюмо хмыкнул, вспоминая свою неожиданную то ли злость, то ли ревность, когда увидел сводную сестру с парнем явно кавказского типа. Внезапно понял: совершенно не хочет, чтобы глупая Лерка — сестра все-таки! — обожглась, наткнувшись по неопытности на подонка. Кирилл не доверял себе подобным. Не сомневался — каждый второй парень слишком хорошо знает, что хочет от девчонки. Валерия же — настоящая ромашка, слепому видно — все лепесточки пока на месте, и ума — кот наплакал. Желание подловить горбоносого, намять ему как следует бока, раз и навсегда запретив приближаться к наивной Лерке ближе чем на сто метров, оказалось сильным и мучительным. Кирилл едва сдержался, чтобы не броситься на выручку сводной сестре сразу же, как сладкая парочка направилась в самостоятельное плавание по городским улицам. Если бы не Василиса… Она не позволила Кириллу вмешаться, заявив, что голову снимет с любого, кто «сдаст» ее сейчас Лере. Мол, Лера не знает и знать не должна, что за ней следят! И говорить о Рустаме Василиса тоже не собиралась, незачем зря пугать девочку. Слегка помявшись, Василиса смущенно пробормотала, что Лера влюблена и мешать ей нельзя. Будто Кирилл и сам не видел, что сводная сестрица влюблена, как кошка! Она смотрела на этого длинноносого типа такими глазами… Кирилл успокоился, лишь сообразив, что горбоносый мальчишка влюблен ничуть не меньше. И его взгляд на девушку иначе как бараньим не назовешь. Уже дома Кирилл попытался представить, что Василиса смотрит на него так же, но не смог. Видимо, фантазия оказалась слабовата. Да и объект его грез косился на Кирилла слишком уж злобно. Кирилл взял крем после бритья и кисло подумал, что забавная девчонка по-прежнему не воспринимает его всерьез. И кажется, ни капли не верит, что она ему нравится. Считает, дурочка рыжая, — он бродит за ней только из чувства долга! — Рискнуть, что ли, поцеловать ее сегодня? — лениво пробормотал Кирилл. — Интересно, как она отреагирует… — И вдруг захохотал так громко и заливисто, что в ванную заглянула мать и поинтересовалась, что случилось. Кирилл машинально что-то соврал, но настроение внезапно стало прекрасным, и он нетерпеливо взглянул на часы: его дежурство у отцовского дома обычно начиналось не раньше восьми, когда родители Леры уходили на работу. Василиса с досадой следила за сестрой: Лера и за завтраком обменивалась с Оскаром эсэмэсками. Омлет в ее тарелке совершенно остыл, кофе подернулся противной белесой пленкой, а она и не замечала. Торопливо набивала ответ на только что полученную от Оскара очередную глупость. Стыдно признаться, но Василиса вчера вечером не выдержала. Уставшая и счастливая Лера дремала в ванной, оставив сотовый на столе у компьютера, — что удивительно, обычно она с телефоном не расставалась. И когда пришло очередное сообщение, Василиса из любопытства прочла его и насмешливо хмыкнула: Оскару явно нечем заняться, ведь только что расстались. «Лежу с книгой, но не читается, все время думаю о тебе. Помнишь, как сегодня ты испачкала щеку мороженым, а я… убрал пятно? Твоя кожа пахла мятой, и у меня до сих пор кружится голова…» Василиса решила на этом не останавливаться: а вдруг Лерка умнее? Дерзко прочла отправленное сестрой последнее письмо и поставила диагноз: оба больны на всю голову! Состояние влюбленности и слабоумие, видимо, одно и то же. Лерка писала: «Все ужинали, а я с трудом втолкала в себя котлету, чтобы мама не решила — я больна. Мне тоскливо без тебя, представляешь? А до десяти утра еще целая вечность, я не доживу…» — С ума сойти, — со злостью пробормотала Василиса. — Опять с самого утра за ними таскаться! — И покраснела, внезапно вспомнив, что скучать ей вряд ли придется. Странный лесной разбойник дежурил где-то у дома и, едва Василиса выходила на улицу, бесцеремонно пристраивался рядом. Смешно, этот тип считал, что охраняет ее! Ну, Василисе так казалось. Двигался он как-то… Нарышкин совершенно так же двигался по лесу, когда они «играли» в войну, и Коська шел по следу, ежесекундно ожидая нападения Василисы откуда-нибудь из-за куста. Взгляд цепкий, скользящий, ничего не оставляющий без внимания, а сам он — опасно и лживо расслабленный. Вот только Нарышкин никогда не отвлекался, война и серьезные ранения — строгие учителя. А этот белобрысый клоун… Да он сумасшедший! Несет такие глупости, что у Василисы уши горят, и впервые в жизни она порой не находится с ответом. Василиса раздраженно фыркнула, вспомнив, что и стукнуть Кирилла не удается, он как-то очень хитро в последнее мгновение оказывался совсем в другом месте, что почти невероятно. Вчера, например, этот ненормальный заявил, что рыжий цвет — цвет солнца, а солнце должно светить всем, так не улыбнется ли ему Василиса хоть разочек — он скромный, на большее не претендует. Мол, если Василиса стесняется отсутствия верхнего переднего зуба, так совершенно зря, он хоть сейчас ее к стоматологу сводит, он почти не жадный, особенно по средам… Разъяренная Василиса хотела пнуть Кирилла по щиколотке — откуда только этот тип взял, что у нее нет зуба?! — но не попала. Да еще и — Коська умер бы от стыда, увидев! — равновесие потеряла, едва не упала. Этот… этот… — словом, этот! — услужливо поддержал ее под локоть и сочувственно пропел: — Голова закружилась, понимаю-понимаю… Василиса выдернула руку и зло прошипела: — Оступилась просто! — Всего лишь легкая косолапость? — фальшиво огорчился белобрысый змей. — А я-то надеялся — от волнения… — С чего бы мне волноваться?! — Ну как же? Рядом с таким парнем… Это я о себе, если ты не поняла. — Кирилл ловко ускользнул от ее тумака. — Вась, ты только посмотри на мой профиль, ведь любой грек удавится от зависти! Чеканный же, Вась, оцени, один нос чего стоит… — Я вам не Вася!!! — Оцени, Василисушка. — Кирилл ничуть не смутился. — Счастье-то какое тебе привалило, а? Этот возмутительно легкомысленный тип крутился перед ней, будто перед фотографом позировал, и приговаривал, томно закатывая глаза: — Профиль. Фас. Опять профиль. Снова фас. Ах, Василисушка… Василиса стиснула зубы и двинулась вперед — к счастью, Лерка с Оскаром наконец проснулись и тоже пошли, а то застыли посреди улицы, держась за руки и глядя друг другу в глаза, смотреть неловко. «Удивительно все-таки в городе люди устроены, — размышляла Василиса, следуя за двоюродной сестрой и старательно не обращая внимания на Кирилла. — Обтекают Лерку с Оскаром с двух сторон, как скамью какую, никто не таращится, никто слова плохого не скажет, будто все внезапно ослепли…» Василиса и не заметила, что Лера с Оскаром успели пройти пешеходную дорожку на зеленый свет, и он сменился на красный. Держа взглядом пышную каштановую гривку сестры, сунулась на дорогу и вскрикнула от неожиданности — Кирилл рывком выдернул ее из-под самого носа длинного черного лимузина. Встряхнул за шиворот, как котенка, и прорычал: — Не спи на ходу, не в деревне! Василису затрясло от злости, но она промолчала, с досадой признавая, что этот ненормальный тип — нет, даже сумасшедший тип! — кажется, только что спас ей жизнь. Хоть и не так, как собирался. Лучше бы она под машину попала, чем осталась ему обязана! Василиса смотрела вслед шикарному лимузину почти с ненавистью, не желая признавать собственную вину. С горьким смешком подумала: «Коська сказал бы, что во мне сейчас криком кричит классовая ненависть, и наврал бы. Классная машина, только слишком неповоротливая, папин уазик куда мобильнее, да и некапризен — ему что есть дорога, что нет… Просто эта полированная штучка очень не вовремя тронулась с места и скорость явно превысила», — сказала себе Василиса. Машины мчались одна за другой непрерывным потоком, да еще и в несколько рядов, девушке вдруг стало страшно. Василиса с опозданием представила себя под колесами всех этих равнодушных железных монстров. Она-то ладно, для нее бы все кончилось, умирать, она уверена, не страшно, а вот папа и Лелька… Василиса сжала кулаки так сильно, что коротко стриженные ногти больно впились в ладони. Обернулась к Кириллу и выдавила сквозь зубы: — Спасибо. — Не за что, — небрежно отмахнулся он. — Для себя старался… Василиса непонимающе моргнула. Кирилл широко ухмыльнулся ей в лицо: — Детка, ты разве не поняла еще, что станешь моей женой? Я, как только тебя увидел, еще там, в лесу… — Ч-что?! — Не волнуйся, милая, я пока не делаю предложения, — успокоил ошеломленную девушку Кирилл. — Не торопись бежать в магазин, сегодня же высматривая фату и свадебное платье, даже туфли белые можешь не искать… ?! — Понимаю, ты еще маленькая, придется месяц-другой подождать, — заливался соловьем этот ненормальный, — так я и не спешу — какие наши годы… — Тебя недавно выпустили из сумасшедшего дома? — с надеждой спросила Василиса. — Да нет, солнышко мое рыженькое, я только на пути к нему. — Кирилл неожиданно жестко придержал за плечо рванувшуюся через дорогу Василису, как раз зажегся зеленый свет. — Но если ты еще пару раз сунешься под машину, то попаду туда точно… — Не называй меня так! — Хорошо, малышка… — И так тоже! — Слушаюсь, Васенька… — Издеваешься?! — Да что ты, Василисушка, как я смею… — Я — Василиса! Понял?! Только — Василиса!!! — Понял, солнышко, не рви сердца, я изумительно послушный, самому противно… Ну вот что ты с этим змеем белобрысым поделаешь?! Василиса еще раз наудачу лягнула Кирилла, как обычно, промахнулась и зашипела словно рассерженная кошка. Она вчера из-за этого чокнутого едва не потеряла сестру из виду! Василиса бесцеремонно отобрала у Леры мобильник и угрюмо буркнула: — Ешь сейчас же, все давно остыло! — Вась, но мне нужно отправить эсэмэску, я не успела ответить на последнюю! — возмущенно воскликнула Лера, вскакивая. — Ты только что отправила — я считала! — восемь писем подряд. — Василиса спрятала чужой сотовый в карман бриджей. — Ну и что?! — То! Бродишь весь день по городу голодная, мороженым и кофе питаешься, вот я тете Кате все скажу! — А ты откуда знаешь, чем я питаюсь? — проворчала Лера, неохотно принимаясь за омлет. Девушке совершенно не хотелось, чтобы мама узнала о свиданиях. Она тут же потребует познакомить ее с Оскаром, и тогда… Лера даже зажмурилась от страха, представив, что Оскар маме не понравится и им запретят встречаться. Конечно, она не послушается, но… «Оскар такой… стильный, — жалобно подумала Лера, — а у мамы с папой безумно старомодные представления о „приличиях“. Если честно, сейчас и слов-то таких нет, я только от родителей их и слышу…» Лера не сомневалась, что мама придет в ужас от одних только аксессуаров, а они Оскару безумно идут. У Леры буквально сердце замирало, когда она его видела: чернокудрый, черноглазый, чернобровый, улыбка белозубая невероятно, никто никогда Лере так не улыбался. Бежит навстречу: глазищи сияют, в правом ухе — крупное кольцо серебряное, в ноздре — такое же, но поменьше, на смуглой сильной шее — ряд разнокалиберных серебряных цепочек, запястья широкими коваными браслетами украшены, на тонких длинных пальцах — печатки, на плече татуировка — забавный дракончик, изрыгающий пламя… Светлые джинсы в облипочку, широкая модная майка без рукавов, тоненькая лента вокруг головы, прижимающая кудри, фирменные кроссовки… Ей, Лере, нравится! И вообще — почему кто-то должен диктовать Оскару, как одеваться?! Лера давилась омлетом и сверлила двоюродную сестру сердитым взглядом. Нет, она понимала, что Василиса ее не выдаст, но, с другой стороны, и сотовый ни за что не отдаст. Васька, она такая упрямая… Кирилл обошел отцовский дом и с усмешкой понял, что теперь элитная многоэтажка его совершенно не раздражает, даже умиляет, стоит вспомнить, что за одним из окон находится Василиса. И о сводной сестре Кирилл думал с симпатией, никакого раздражения не осталось. Если бы не Лерка со своей внезапной влюбленностью, Василиса не болталась бы вынужденно целыми днями по городу, охраняя ее. Кириллу казалось, Василиса понимала, что двоюродной сестре практически ничего не грозит, уж слишком тяжело вычислить ее на переполненных людьми питерских улицах. Глупый детский страх, который заставлял ее сопровождать всюду Лерку, это чисто русское — а вдруг? Сестра могла в любую минуту поссориться со своим парнем, броситься домой, а уж там… Тут Кирилл, пожалуй, с Василисой соглашался: на месте Рустама он выслеживал бы девушек именно у дома. Кирилл за эти дни десятки раз обошел отцовский район, изучил все улицы-переулки, все подворотни, все прилегающие дворы и различные подходы к дому, даже самые невероятные. Пытался определиться — где именно устроил бы засаду, понадобись ему срочно убрать свидетеля. Самый оптимальный вариант — ближайший парк. Вернее, даже сквер. Три тенистые параллельные аллеи, скромный фонтан на центральной, удобные лавочки вокруг него, где иногда сидели старушки, молодые мамочки с колясками или маргинальные личности с бутылкой дешевой водки. Больше в парке скамеек не было, зато аллеи тянулись на добрый километр, и Кирилл не заметил, чтобы здесь толпами бродили горожане. Обычно один-два человека спешили по домам из ближайшего супермаркета или с автобусной остановки, что понятно — жители элитного микрорайона явно не бедствовали, машина была у каждой семьи, и не одна. Только платных автостоянок рядом с отцовским домом Кирилл насчитал три, а многие просто оставляли легковушки во дворах. Получается, перехватить девчонок в конце аллеи — нечего делать, и так же легко скрыться в густом кустарнике, пересечь парк, перемахнуть невысокую чугунную изгородь и сесть в машину. Или дворами выбраться на соседнюю улицу. Рустам не дурак, сразу поймет — в другом месте вероятность захватить девчонок врасплох меньше, здесь же можно спокойно курить в кустах, ни с одной аллеи никто тебя не заметит. Наблюдая несколько дней за Лерой, Кирилл понял, что прав, — двоюродная сестра от автобусной остановки бежала к дому именно через парк. И с парнем обычно расставалась у остановки. Лера не разрешала провожать ее дальше, боялась, что они нечаянно столкнутся с матерью. Екатерина Васильевна тоже, оказывается, предпочитала короткий и приятный путь через парк. Смешно, но Кирилл ходил к этому дому как на работу. И не только потому, что его нестерпимо, прямо-таки болезненно тянуло к странной девчонке. Если честно, Кириллу с понедельника казалось, что за ними следят. И утром, когда они с Василисой идут к остановке, и вечером, когда уставшие бредут к дому, вяло переругиваясь. Он украдкой обшаривал взглядом кусты, но никого заметить не смог, как ни всматривался в пыльную листву, пытаясь вычислить место засады. Пугать Василису не хотелось, поэтому Кирилл не рискнул при ней обыскивать наиболее подозрительные участки. И зря, пожалуй, уж вспугнул бы Рустама точно. Сегодня утром Кирилл рыскал по скверу, как милицейская собака, но так и смог определиться — прав ли. Пустые бутылки, окурки валялись в жухлой траве во множестве, мятых газет с остатками хлеба и консервных банок тоже хватало, но когда они тут очутились… Кирилл не сомневался, что Рустам при нем к Василисе не сунется. Этот рыночный вояка достаточно труслив и осторожен, хоть и искренне считает себя крутым парнем. Кирилл презрительно хмыкнул: он не раз встречался с этим «тигром» в спортивном зале, Рустам сдувался мгновенно, почувствовав чужую силу. А ведь Кирилл знал и более слабых физически бойцов, которых уложить практически невозможно, если только убить или покалечить. Он сам из таких. Ему легче сдохнуть, чем сдаться. Когда Кирилл был подростком, тренер клятвенно обещал ему, сопливому мальчишке, чуть ли не олимпийскую медаль, только бы Кирилл не уходил из большого спорта. Говорил, что именно такой характер, как у него, приводит спортсмена к победе. Когда все остальное не важно, важно одно — не сдаваться. Никогда. Кирилл поморщился, вспоминая один из боев: он дрался тогда с переломанной рукой и разбитым лбом. Дрался ожесточенно, будто на кону сама жизнь, и выиграл-таки, напугав противника бешеным напором и нездоровым огнем в глазах. Он стал чемпионом Северо-запада в своем весе, но медаль, как ни странно, и в том нежном возрасте ничего не значила для него. Тренер после чемпионата и ругался страшно, и — Кирилл видел — гордился им, даже хвастался талантливым учеником в тренерской, приятели потом доложили, кто-то из них подслушал случайно. Нет, Рустам не боец! Но он очень опасен, просто очень. Кирилл видел, как дерется этот подонок против более слабых. Рустам буквально терял голову и бил, бил, бил, бил… От противника его приходилось оттаскивать. Кирилл помнил лицо Рустама в эти минуты: глаза мутные, дурные, зубы оскалены, на губах пена — смотреть страшно и противно. Порой Кириллу казалось: у начальника охраны рынка что-то не в порядке с психикой. Однако после боя Рустам вел себя вполне адекватно и даже с кривой улыбкой невнятно извинялся перед ошеломленным его внезапным бешенством противником. Сваливал все на «трудное» детство и «восточный» темперамент. В любом случае Кирилл не собирался допускать, чтобы Василиса или Лера встретились с этим типом один на один. Даже если ему придется ночевать у отцовского подъезда. Кирилл понимал, что глупо продолжать игры в прятки, нужно быстрее кончать с этой затянувшейся историей. Если он прав и Рустам в самом деле до сих пор следит за девушками, нужно… Да, он обязательно все продумает вечером! И не сегодня, так завтра прекратит эту глупую опасную игру в казаки-разбойники. Если честно, по Рустаму давно плачет тюремная камера, жаль, что подобных ему вообще выпускают на свободу, еще и срок скашивая за «приличное» поведение. Неужели Густелев прав и это действительно именно Рустам пытался прирезать молоденькую продавщицу ювелирного магазина?! Кирилл криво усмехнулся, вспомнив вчерашний ночной звонок одноклассника — Густелев так и не поверил ему, наивно пытался расколоть. Добрый час задавал невинные на первый взгляд вопросы о Бекмуратове. Смешно, но Кирилл едва не попался на его удочку, едва не проговорился, что на днях встречался с Рустамом. Чуть не брякнул — нет, следов женских ногтей на рустамовской физиономии не заметил, хотя видел Бекмуратова буквально на днях. Мол, если несчастная молоденькая продавщица успела пройтись ноготочками по разбойничьим щечкам, то ищите, друзья-следователи, в другом месте, Рустам чист как слеза младенца, пусть на самом деле подонок еще тот. Хорошо, Кирилл вовремя все просек и не угодил в ловушку. Густелев настоящий иезуит! Впрочем, хороший следователь и должен им быть, уважительно отдал Кирилл должное приятелю. Кирилл по очереди проводил взглядом Лериных родителей. Первым ушел из дома отец. Он спешил к платной стоянке, по сторонам не смотрел, по озабоченному лицу видно — мысленно уже на работе. Екатерина Васильевна несколько минут постояла на крыльце, неспешно беседуя с пожилым охранником. Согласилась с его замечанием, что лето в этом году на удивление жаркое и сухое, это для Питера необычно. Посмеялась над какой-то историей с несостоявшейся кошачьей трапезой. В разговоре мелькнуло имя Василисы, но Кирилл так и не понял, при чем тут облезлый дворовой кот, похожий почему-то на старый «шнурок от кед». Потом охранник вернулся в подъезд, а Екатерина Васильевна обвела двор жадным взглядом, будто стараясь вобрать в себя все: и неяркое питерское небо, и деревья с их пыльной листвой, и коротко подстриженную траву на газонах, и разгуливающую по клумбе с чахлыми астрами толстую печальную ворону… Кирилл еле успел спрятаться за свою газету, почему-то не хотелось, чтобы жена отца рассмотрела его лицо. Мать всегда уверяла, что он очень похож на этого отвратительно вальяжного типа! Сам Кирилл печального сходства в зеркале не замечал, но по-глупому рисковать не собирался — мало ли… Кирилл едко усмехнулся: зацепит взглядом, что-то царапнет, пусть и не поймет, в чем дело, но запросто может подойти, спросить, скажем, что он делает тут, в чужом дворе. Наконец Екатерина Васильевна пошла к автобусной остановке, и Кирилл нетерпеливо уставился на дверь подъезда: все предыдущие дни Лерка вылетала из дому сразу же после ухода матери. «Кстати, она внешне почти копия Екатерины Васильевны. — Кирилл свернул газету и оставил на скамье. — И братец мой сводный тоже мало что унаследовал от папаши, это мне, если верить маменьке, не повезло…» Василиса с досадой проводила взглядом двоюродную сестру: опять она со своим дружком исчезла в кафе, неизвестно, сколько времени они там пробудут, ждать же на улице… Здесь, как назло, ни одного деревца или просто лавочки рядом! Центр города, вокруг только камень и асфальт, да еще раскаленные солнцем до состояния стоящей на медленном огне тяжелой чугунной сковородки. Василиса тоскливо осмотрелась, стараясь не обращать внимания на больного на всю голову типа, терпеливо державшегося рядом. Сегодня этот ненормальный — едва Василиса закрыла за собой дверь подъезда — бросился к ней с радостным воплем: — Солнышко, как я счастлив тебя видеть! — Зато я вас — нет, — хмуро буркнула Василиса. — Неужели ни капли не соскучилась? — Угадали. — Ни разу не вспоминала меня вчера вечером? — Чего ради?! — И я не снился тебе, весь из себя романтичный и очень, очень симпатичный? — О боже, нет! — Кажется, мне достанется самая жестокосердная в мире женушка, — сокрушенно вздохнул Кирилл. — Это я — самая жестокосердная в мире?! — наивно возмутилась девушка. — Значит, вторая часть предложения тебя не смутила? — вкрадчиво поинтересовался Кирилл. — Стать моей женой ты согласна? Василиса задохнулась от негодования, только сейчас сообразив, что именно она сказала. В сердцах попыталась дать этому… этому… — словом, этому! — по физиономии, одновременно выбрасывая правую ногу в надежде хотя бы заехать Кириллу по голени кроссовкой, если не выгорит с оплеухой, и разочарованно выдохнула: змея, а не мужик. Вроде бы остался рядом, но она снова по нему не попала, ускользнул, гад белобрысый, чтоб его… Причем делал вид, что ничего не случилось! Мол, солнышко светит, птички поют, а он как стоял на месте, так и стоит, подумаешь, на верхушку березы приспичило взглянуть, а потом на запястье, нужно же знать, сколько времени? Василиса обругала себя безжалостно и поклялась не обращать внимания на бессовестную личность, упорно следующую за ней тенью. Ну нет тут никого, ясно? Нет, и все! Василиса хмуро улыбнулась: она уже несколько часов честно держала слово, не отвечая на провокации, на которые белобрысый змей оказался ой как горазд. Так и вертелся под ногами, несомненно стараясь вывести девушку из равновесия, так и сыпал своими рискованными шуточками. Василисе порой казалось: ее зубовный скрежет слышен на весь Питер. Она честно и даже героически держала себя в руках! Правда, пару раз делала попытки отомстить, но поймать Рокотова не сумела, как ни старалась. Этот… тип будто на тропу войны вышел, ни на секунду не терял бдительности. Вроде бы не замечал ни случайный резкий выброс руки — имела Василиса право отогнать, скажем, надоедливого комара? — ни стремительной подсечки — все иногда спотыкаются, что тут особенного? — ни откровенного «удара» в солнечное сплетение… Кирилл просто обнаруживался в сантиметре от точки риска, а как этот бессовестный тип туда переместился, Василиса, к собственному стыду, засечь не могла. Девушка буквально ненавидела себя: никак не удавалось хоть на пару секунд забыть об этом надоедливом… Кирилле! Пусть она и не смотрела в его сторону, но постоянно чувствовала Рокотова рядом, всегда знала, где он и что делает. Это просто невыносимо! — Васенька, солнышко, я приглашаю тебя в кафе! Василиса вздрогнула от неожиданности и от неожиданности же огрызнулась, невольно оборачиваясь: — Вы не знаете, какие там цены! — Малышка, запомни: когда девушку приглашают выпить чашечку кофе, цены ее волновать не должны, — небрежно бросил Кирилл. — В этом случае платит парень, а барышня может расслабиться и получать удовольствие… Рокотов вдруг хохотнул, а Василиса покраснела от злости. Слова «расслабиться и получить удовольствие» показались странно двусмысленными, где-то Василиса слышала эту фразу, тогда она прозвучала совсем в ином контексте, вот только в каком… — А если барышню чашка кофе не устраивает? Если она захочет съесть пару пирожных или что-нибудь мясное? — враждебно прошипела Василиса. — Кошелек парня выдержит, как считаете? — Урок номер два, малышка: городскую барышню не должны волновать финансовые возможности мужчины. Она должна делать вид, что не сомневается ни минуты в его кредитоспособности… — Тысячи раз говорила: я вам не малышка! И не нуждаюсь в ваших дурацких уроках! — Не нужно так топать, пожалей ножку, солнышко… Василиса стиснула зубы, но промолчала. В ярко-серых глазах Кирилла плескался откровенный смех, он явно ждал привычного продолжения пикировки и собирался повеселиться, но оправдывать его ожиданий Василиса не собиралась. Она тоскливо осмотрелась по сторонам, но не нашла места, где можно ждать сестру в течение часа, в прошлый раз бессовестные Лерка с Оскаром просидели в кафе ровно шестьдесят семь минут. Солнце палило нещадно, будто Василиса находилась не на Русском Севере, а в Сочи или Крыму. Совершенно не чувствовалось, что уже август и вот-вот начнется осень. В последние годы погода вообще как-то резко изменилась… Василиса коснулась пальцами горячей рыжей макушки и пожалела, что не надела косынки или — как там ее? — бейсболки, кажется. Лерка купила для Василисы практически такую же, как и себе, только голубую вместо кипенно-белой, сказала — чтобы не путали. Раскаленный асфальт пах отвратительно, тротуар не отделялся от дороги даже самым узеньким газоном, машинные выхлопы висели в неподвижном воздухе, стесняя дыхание. Зато из кафе соблазнительно тянуло прохладой, стоило кому-нибудь приоткрыть дверь при входе или выходе, там явно работали кондиционеры. Василиса бросила взгляд на запястье: время как остановилось, двоюродная сестра вошла в кафе всего семь минут назад, Василисе же казалось, что прошла вечность. «Только сумасшедшие добровольно живут в таких жутких местах, как этот город, — мрачно подумала она. — В лесах сейчас чудесно, на болотах полно морошки, клюквы, черника еще не полностью отошла, на позднюю малину можно наткнуться, у огородной совсем другой вкус…» Василиса невольно облизнула пересохшие губы, вдруг показалось, что в воздухе резко запахло малиной. — Черт с вами, — процедила сквозь зубы Василиса, оборачиваясь к Рокотову, тот с невозмутимым лицом держался рядом, прямо ангел небесный, не человек. — Посидим в кафе, все равно ждать не меньше часа придется… — Василисушка, спасибо. — Ангел тут же исчез, в серых прозрачных глазах зарезвилась-заплескалась привычная усмешка. — Не дала погибнуть браву молодцу в самом расцвете лет, спасла от страшной погибели… Василиса зашипела от негодования, но сдержалась. Этот клоун… этот… сумасшедший тем временем продолжил выступление на бис — склонился перед ней в поясном поклоне. — Уж головушка моя бедовая кружилась, уж вело меня от духоты и дурных запахов, — пропел он, — уж глазоньки слипались, и ноженьки подламывались… — Это точно, — добродушно прогудел тучный немолодой мужчина, открывая дверь в кафе, — у самого в такую жару сердце заходится. — Он подмигнул Кириллу и исчез в помещении. Зааплодировали проходившие мимо подростки. Один из них — патлатый, чем-то неуловимо напоминающий Оскара, пусть белоголовый и голубоглазый, — показал Кириллу большой палец и хрипло одобрил: — Клевая девочка, завидую. Я бы тоже ради такой расстарался. У нее, случайно, сеструхи такой же рыженькой нет? Кирилл развел руками и совершенно серьезно отозвался: — Не поверишь, братишка, сам себе завидую. Вот только понравиться этой красавице… легче повеситься! Мальчишки весело захохотали и пошли дальше, то и дело оглядываясь и откровенно рассматривая покрасневшую от злости Василису: кажется, опять ее назвали рыжей. Как же надоело!.. К счастью, в кафе Кирилл вел себя нормально. Согласился на предложенный Василисой столик в самом углу, за кадкой с разросшимся фикусом. Оттуда отлично оказалось видно Леру, и дверь входная не очень далеко, они успеют выйти заранее, как только Оскар начнет рассчитываться с официанткой. Кирилл вежливо предложил стул, Василиса так же благовоспитанно села, мысленно благодаря дядю Женю. Дядя Женя до сих пор по-юношески ухаживал за женой, эту процедуру Василиса видела ежедневно. Вот только тетя Катя принимала этот жест как само собой разумеющееся, а она… Чувствуя, что снова неудержимо краснеет, Василиса мысленно обозвала себя деревенщиной и поклялась с этого дня внимательнее присматриваться к поведению за столом тетки. Тетя Катя, она такая… такая… изысканная, вот! Василиса с сожалением покосилась на двоюродную сестру — легкомысленная Лерка, на ее взгляд, мало что унаследовала от матери, разве что внешность. Василиса вздрогнула, непонимающе глядя на Кирилла, он зачем-то протягивал ей меню. Раскрывать пурпурные кожаные корочки Василиса не собиралась, слишком хорошо помнила прошлый шок. Если она еще раз увидит здешние цены, они ей сниться будут! — Василиса, выбери, что тебе понравится, — шепнул Кирилл, по-прежнему протягивая меню. — Так принято, первой делает заказ дама… Злить в кафе забавную девчонку Кирилл не собирался. Тем более вела она себя здесь совсем не так, как он ожидал. Никакого стеснения или неловкости не выказывала, будто сидела в таких кафе не первый раз, и не с подружками, а с парнями. Как должное приняла его неловкие ухаживания, на стул опустилась как королева. Кирилл впервые обратил внимание, что она… попросту красива! Интересно, где были его глаза раньше? Если бы не искренний восторг сопливых мальчишек на улице, когда он непритязательно развлекался, Кирилл бы и сейчас этого не заметил. Как-то раньше он не задумывался, какая она, Василиса. Ну рыжая неимоверно, Кирилл никогда с такими рыжими раньше не сталкивался, голова как апельсин марокканский. Ну глаза забавные, запоминающиеся. Когда Василиса злится, они желтеют, как у дикой кошки. Когда же спокойна — цвета гречишного меда на солнце. Кирилл в детстве ел такой, у бабушки на даче. Кирилл сглотнул внезапно набежавшую слюну: бабушка частенько баловала его блинами. Пекла их на русской печи в маленькой баньке, а потом выносила румяные блины в сад на большущем керамическом блюде, а к блинам обязательно ставила глиняную миску с гречишным медом. Мед так восхитительно и сладко пах, над ним тут же начинали кружить невесть откуда налетевшие пчелы, а солнце высвечивало это чудо до самого донышка простенькой обливной миски. Кириллу порой снился плывущий в лето бабушкин сад; грубый деревянный стол, застеленный потертой веселенькой клеенкой в голубой цветочек; разлапистая яблоня у скамьи, то и дело роняющая на стол крошечные краснобокие яблочки, бабушка почему-то называла их «райскими» и варила из них изумительно душистое варенье… Где это все?! То ли было, то ли, правда, снилось… Василиса даже после его замечания заглядывать в меню не пожелала. Небрежно отвела руку Кирилла в сторону и сказала: — Нет, спасибо, я полагаюсь на ваш вкус. Кирилл со вздохом сожаления раскрыл корочки, ему было просто интересно, что выбрала бы девчонка. Кириллу, как только что выяснилось, вообще интересна любая мелочь, связанная с ней. Он заказал, подумав, по отбивной — Лерка со своим мальчишкой уже добрых четыре часа таскала их за собой! — по паре крошечных пирожных, своих любимых, и по фирменному мороженому. Василиса стоически молчала, изо всех сил пытаясь не переводить заказ в цифры. Кирилл подождал, пока принесут кофе и холодную минералку. Потом смотрел, как Василиса пила воду, на ее полудетском личике явственно читалось наслаждение. Поставил перед ней свой стакан: — Это тоже тебе, я воду не пью. — Но вы же две минералки заказали, — смущенно пробормотала девушка. — Для тебя. Для себя — кофе. Лерка, помнится, говорила, что ты кофе не любишь… Василиса кивнула и виновато призналась: — Я к чаю приучена. Кофе мне горьким кажется, только запах нравится, тетя Катя каждое утро варит свежемолотый. — Ее лицо погрустнело. — А у нас одна мама кофе пила, но это так давно было… Кирилл изумленно отметил, что глаза девушки потемнели, стали насыщенно карими, золотистые крапинки остались лишь у зрачков, сливаясь в светлые кольца. Никогда раньше он не видел, чтобы от настроения менялся цвет радужек, да еще так быстро. — Почему — давно?.. — осторожно спросил Кирилл. — Мамы уже нет. — Голос Василисы дрогнул. — У нее оказалось больное сердце, а мы и не знали. Кирилл с трудом сдержал порыв переставить стул поближе и прижать к себе печальную девушку. Или хотя бы взять ее ладошку в свою. Или… — А… отец? — хрипловато поинтересовался он и тут же натужно раскашлялся, прикрывая рот. — Папа? — Василиса машинально взяла второй стакан и вдруг улыбнулась: прохладный, запотевший, он приятно холодил руку. — Папа у меня лесник, он здесь когда-то лесотехническую академию закончил, по этим же улицам ходил, так странно… — А я с матерью живу. — Кирилл удивился своей внезапной откровенности, никогда он не чувствовал потребности знакомить кого-то со своей личной жизнью. — Вдвоем? — Василиса опустила ресницы, изумительно длинные, пушистые, рыжие… У Кирилла вдруг пересохло во рту. Он жадно глотнул кофе и пробормотал: — Отца у меня никогда не было. — Но… как же машина? Вы же говорили… — Вернее, моя мать никогда не была замужем, — криво усмехнулся Кирилл. — А так, понятно, биологический папаша у меня имеется, куда ж без него… — И-извините… — Да не за что, малышка, это просто жизнь. Порой сволочная, порой вполне ничего, временами и светлые полосы прорываются, жаль, не так часто, как хотелось бы… — А ваша мама, она… — Она в полном порядке. До сих пор любит этого подонка. — Кирилл допил кофе и грубовато приказал официанту принести еще чашку, а девушке — апельсиновый сок, лучше холодный. Василису смутил его тон, но официант лишь кивнул и тут же исчез. — Черт, из-за этой истории всегда терпеть не мог сказок о любви с первого взгляда, — зло выдохнул помрачневший Кирилл. — Мать — я еще мальчишкой был — проговорилась — мол, как увидела этого типа, так сразу же… — Я читала, так часто бывает. — Василиса смущенно покраснела. — Дамские романы, святочные сказочки для романтических дурочек — ненавижу, — пренебрежительно фыркнул Кирилл. — Мать искалечила себе жизнь этой глупой влюбленностью! — Зато… у нее есть вы. — Действительно, я у нее есть. И как приложение к такому великому счастью — одиночество, вечные слезы в подушку, ранние морщины да работа на износ — вырастить ребенка в наше время не просто. Василиса сочувственно кивнула и поймала себя на мысли, что напрасно так уж шарахалась от Кирилла. Нормальный парень, правда, не очень счастливый и, кажется, мать любит, что уже неплохо его характеризует. Официант принес не только кофе и сок, но и весь заказ. Кирилл потребовал счет, заявив, что в любую секунду его могут вызвать на работу, и Василиса вдруг вспомнила, как они, собственно, оказались тут. Она резко обернулась, отыскивая взглядом двоюродную сестру, и виновато подумала, что совершенно забыла о Лере. Сумасшествие явно заразительно, Кирилл голову заморочил, вот она и… Сестра с Оскаром оказались на месте, и Василиса облегченно выдохнула: на этот раз все обошлось. Коська Нарышкин как-то сказал — любая оплошность, малейшее легкомыслие может кому-то стоить жизни. Если бы Лера именно сейчас рассорилась с Оскаром и сбежала домой… Василиса похолодела, вспомнив длинные тенистые дорожки и ненавидящий, леденящий душу чужой взгляд в спину. Упорный, сверлящий, неотрывный. Василиса уже несколько дней подряд чувствовала его, стоило вступить в парк и отойти подальше от фонтана. Просто молчала, не хотела выказывать невольного страха перед Рокотовым, он и без того считал ее чем-то… желторотым цыпленком, вот кем считал ее этот нахал! Лера с Оскаром о чем-то мило щебетали, салаты перед ними стояли практически нетронутыми, в серебристых вазочках таяло забытое мороженое. Они сидели голова к голове, пальцы переплетены, лица отрешенные, счастливые, нездешние… Прекрасно понимая, что это надолго, Василиса решила все же отдать должное обеду, пусть его и заказал Рокотов. Она-то не влюблена! К вечеру Василиса совершенно не понимала, как могла хоть на мгновение подумать, что с Рокотовым можно иметь дело, Кирилл снова был невыносим. Он будто жалел о случайной беседе в кафе, будто мстил Василисе за свою нечаянную откровенность. А может, Рокотов и тогда над ней подшучивал? Может, у него благополучная семья, есть и мама, и папа, и брат младший, допустим? Просто она, Василиса, по глупости ляпнула о своем сиротстве, вот он и решил подсуетиться — мол, мы из одного теста, я тоже не слишком счастлив… Точно, Рокотов все придумал! Иначе откуда бы у него такие деньги на кафе? Говорил, что несчастная мать на десяти работах разрывается — значит, материально они живут не очень-то хорошо, — а сам заплатил за обед почти семьсот рублей, с ума сойти, какая сумма… Василиса попыталась оттолкнуть Кирилла, он стоял слишком близко, но не смогла и с досадой прошипела: — Послушайте, мне буквально дышать нечем! — Автобус битком, — пожал плечами Кирилл, — к тому же твоя сестрица в двух шагах, хочешь, чтобы она тебя увидела? — Не хочу! — Между прочим, я спиной толпу держу, знаешь, как на меня давят? Могла бы спасибо сказать… Василису бросило в краску. Она только сейчас заметила, что достаточно комфортно стоит у окна, в кольце его рук, зато сам Кирилл безжалостно зажат между чужими телами. Едущие с работы люди набились в автобус до отказа, как сельди в бочку. К ее удивлению, никто не возмущался, на остановках жались друг к другу еще теснее, вежливо пропуская выходящих к дверям. Привстав на цыпочки, Василиса высмотрела среди пассажиров сестру с Оскаром и невольно усмехнулась: она напрасно опасалась, эта влюбленная парочка не заметила бы ее, даже стой они с Леркой спина к спине. Эти двое наверняка не чувствовали дискомфорта и вряд ли радовались, что автобус неумолимо приближает Леру к дому. Кирилл зачарованно смотрел на пушистую рыжую макушку, на длинные ресницы, на слегка вздернутый носик, на пухлые яркие губы, на упрямый округлый подбородок, на нежную, чуть голубоватую прожилку на правом виске… и не мог отвести взгляда. Кожа на лице девушки казалась ему тонкой, нежной, почти прозрачной и удивительно белой, память услужливо подсказала, что рыжеволосые практически не загорают. Забавная девчушка нетерпеливо вертелась в кольце его рук. То вставала на цыпочки, высматривая поверх его плеча сестру. То отворачивалась к окну, мимо проплывал огромный, почти незнакомый город, его улицы, каналы, мосты, памятники, скверы, и Василиса на некоторое время замирала неподвижно, околдованная зрелищем. То вдруг начинала беспокойно озираться, всматриваясь в окружающие лица, отстраненные и далекие, равнодушные к ней и друг другу. Личико Василисы становилось растерянным и печальным. Она, сельская жительница, пока не понимала, что самое страшное и самое полное одиночество — это одиночество среди толпы. В ее крохотном лесничестве каждый человек вызывал интерес, каждое событие, слишком однообразна там жизнь, слишком мало людей. Зато здесь, в городе, взгляд привлекала скорее цветущая клумба, чем одинокий старик или плачущий ребенок. Равнодушие — визитная карточка любого мегаполиса, скоро малышка это поймет. Автобус резко качнуло при остановке. Кирилл охотно качнулся вместе с толпой, будто нечаянно смазав носом по пушистым рыжим волосам. На него почему-то остро пахнуло лесом, и Кирилл с усмешкой шепнул Василисе: — От тебя пахнет солнцем, ты знаешь? — Зато от тебя пылью и бензином, — огрызнулась Василиса. — И нечего на меня падать! — Ты всегда злишься, слыша комплименты? — А это что… был комплимент?! — А что, по-твоему? — Ты обозвал меня рыжей! — Я всего лишь сказал, что от тебя пахнет солнцем. — Вот-вот! — А при чем тут цвет твоих волос? Василиса растерянно моргнула, не в силах ответить — действительно, при чем тут ее волосы? Она просто не ожидала услышать от этого типа ничего хорошего, вот и… — Солнце, оно, сам знаешь… — растерянно пробормотала она. — Рыжее, хочешь сказать? Василиса хмуро кивнула. — А почему не золотое? — Какая разница?! Кирилл негромко рассмеялся. Василиса отвернулась к окну, понимая, что ведет себя как ребенок. Глупо и вызывающе, как маленькая Лелька, когда ждет от нее, Василисы, какого-нибудь подвоха. «Жаль, что Лерка с Оскаром не пошли на метро, а оттуда к дому пешком, — грустно размышляла она, выписывая пальцем по пыльному стеклу замысловатые узоры. — Ненавижу набитые автобусы, Кирилл оказывается слишком близко, и… — Она покраснела в очередной раз и сердито сказала себе: — Он ничуть мне не нравится, просто раздражает безмерно, вот я и дергаюсь…» Влюбленные простились, как всегда, у остановки. Хмурый Оскар неохотно запрыгнул в подошедший автобус, а Лера долго еще стояла, провожая глазами набитую людьми машину. Потом она неспешно побрела к парку. Василиса пропустила ее метров на сто вперед и пошла следом. Теперь, если даже двоюродная сестра и обернется, можно сказать, что она тоже возвращается домой. На Кирилла девушка старалась не обращать внимания, напомнив себе, что она занята делом, а что тут делает этот белобрысый, она и знать не желает. Мало ли кто прогуливается вечером по аллеям парка? А рядом идет, так что с того? Дорога для всех, не для нее одной. Лера спокойно шла к дому, и Василиса позавидовала ее беспечности. Едва они отошли от фонтана достаточно далеко, девушке снова стало не по себе: кто-то буквально сверлил взглядом ее затылок. Очень недобро смотрел, враждебно, угрожающе даже. Василиса безразлично скользнула глазами по зарослям сирени и с досадой подумала, что из-за идущего рядом Кирилла не может уйти в нужное состояние. Коська почему-то называл его трансом, она сама — слиянием. Рокотов безумно отвлекал ее! Нет, он не то чтобы мешал, но… Василисе совсем не хотелось, чтобы он принял ее за сумасшедшую. Коська рассказывал, как она выглядит и ведет себя, оказавшись в этом странном состоянии. Внешне — как сомнамбула. А когда чувствует опасность — как хищный зверь. Коська почему-то считал, что Василиса похожа в эти минуты на рысь, особенно с ее привычкой передвигаться по «верхнему» лесу, то есть по веткам деревьев. Говорил — Василиса буквально перелетала с дерева на дерево, цепляясь за ветви не глядя, они словно сами подставлялись под руки, это порой пугало Нарышкина до полусмерти. Коська ненавидел мистику и в сердцах напоминал Василисе об ее «ведьминской» природе. Если честно, Василиса предпочитала походить на рысь. Правда, когда Коська злился, он обзывал ее даже не ведьмой или рысью, а обезьяной. Иногда — рыжей обезьяной! «Интересно, насколько у Рустама хватит сил вот так без толку дежурить в парке? — думала Василиса, искоса поглядывая на безмятежную физиономию Рокотова. — Сейчас он ко мне не лезет, понятно, к чему ему лишний свидетель. К тому же…» Василиса неохотно признала, что вряд ли Кирилл — пусть он и змей белобрысый! — будет стоять в сторонке и ждать, пока с ней расправятся. Рустам, видимо, это прекрасно понимает. «Наверное, считает, что Рокотов просто за мной ухаживает. — Она хмуро улыбнулась. — Вряд ли догадывается, что это „охрана“, вот бы Коська посмеялся…» Василиса подняла небольшой камень и подбросила его несколько раз в воздух, будто забавляясь. Потом остановилась у молоденькой рябинки и сделала вид, что поправляет шнурки, мучительно прислушиваясь к шуму листвы над головой и легко касаясь тонкой коры. Она буквально на секунды слилась с парком и задрожала от ужаса, тут же поймав мощный импульс неистовой злобы. Бессильной в данный момент и поэтому еще более страшной. С болью выдирая себя из этого состояния — парк разочарованно застонал, отпуская ее, — Василиса выпрямилась и небрежно отбросила камень куда-то в кусты. Уловила едва слышный стон и удовлетворенно усмехнулась — попала. Жаль, она не видела лица Рустама! Зато Василиса мгновенно почувствовала, что свободна, ее не держит ничей взгляд, а враг поспешно удаляется, даже не особенно стараясь сохранять тишину. Она посмотрела на Кирилла и удивленно приподняла брови, вдруг показалось: Рокотов тоже чувствовал слежку. Недавно еще жесткое лицо Кирилла стало мягче, серые глаза посветлели, стали прозрачными, губы уже подрагивали в привычной усмешке. Неужели Рокотов действительно подозревал, что где-то в парке скрывается Рустам?! Поэтому и провожал ее каждый день до самого дома, а она-то, глупая, навыдумывала… Василиса вспыхнула от злости на собственное легкомыслие и язвительно заметила, что не многим она отличается от своей двоюродной сестрицы. Только Лера принимает все как должное, а она противится — дурацкое неумение проигрывать кому бы то ни было, даже себе. Лера уже вышла из парка и подходила к дому. Василиса увидела на крыльце курящего охранника и тут же выбросила сестру из головы — она сейчас в полной безопасности. Василиса сжала губы, обдумывая, что сказать Рокотову, ей не хотелось больше видеть его ни минуты. Не хотелось зависеть от него, нечаянно вспоминая вечерами его слова или взгляд, не хотелось волноваться по утрам, выходя на крыльцо и ожидая — подойдет ли или уже забыл о ней. Ей ненавистно врать себе! К тому же пора кончать с этой затянувшейся историей. При Рокотове Рустам действовать не решится, это уже понятно. Василису вдруг зазнобило от внезапной тревоги: значит, завтра Кирилла не должно быть рядом? Пусть завтра Рустам увидит Василису одну, и будь что будет. Нет, все кончится хорошо! Все обязательно кончится хорошо. Завтра. Василиса тяжело вздохнула, не зная, как начать трудный разговор. Ведь нужна не обычная пикировка — бессовестный Рокотов принимать всерьез ее никак не желал! — а свободный вечер. И правды сказать нельзя. Рокотов ни за что не поверит, что Василиса не нуждается в защите, что сама сможет «скрутить» Рустама и доставить в милицию. Ну, или вызовет ее на место происшествия. Задумавшаяся Василиса едва не подпрыгнула, когда Рокотов пропел над самым ее ухом: — Солнышко, тебе не идет эта поперечная морщинка между бровями, барышням вообще думать вредно, тебе папа об этом не говорил? — Папа советовал мне не связываться с таким скользким типом, как ты! — в сердцах огрызнулась Василиса, мгновенно забывая о своих намерениях поговорить с Кириллом взвешенно и спокойно. — Скользким? — Брови Кирилла удивленно приподнялись. — Как змей. Причем — болотный! — Боже ты мой, почему именно — болотный? — А они самые противные, — мстительно доложила Василиса. Кирилл комментировать ее выходку не стал. Зато неожиданно громко захохотал, запрокидывая голову. Василиса насупилась: она что, снова ведет себя как малолетка?! Выходит — да, раз этот… этот… — словом, этот! — не злится, а смеется-заливается. — Смех без причины… — беспомощно пробормотала она. — Солнышко, я в жизни столько не смеялся, сколько за эти несколько дней с тобой. — Кирилл вытер ладонью выступившие слезы. — Хочешь сказать, мне самая дорога в клоуны? — Ни за что! — Это еще почему? — Чтобы на тебя каждый день таращились толпы придурков?! — Ага, вы желаете оставаться единственным? Придурком то есть, а то вдруг вы это уточнение упустите. — Знаешь, желаю. В цирках и без тебя хватает рыжих… — При чем тут цвет моих волос?! — Разве я не говорил, что с недавнего времени — это мой любимый цвет? Василиса промолчала, прекрасно понимая, что Кирилл бессовестно развлекается, и не желая ему подыгрывать. Она и без того позволила втянуть себя в дурацкую перепалку, хотя собиралась поговорить серьезно. Василиса вздрогнула, когда Кирилл развернул ее лицом к себе. Нежно провел пальцем по ее щеке и глухо пробормотал: — А еще мне нравятся рыжие ресницы и злые золотистые глаза, почти кошачьи, такие как твои, малышка, я только что это понял… — Вы с ума сошли! — Василиса гневно отбросила его руку. — Наверное. — Вы мне абсолютно не нравитесь! — Ошибка. — Что?! — Ты в меня влюблена, только признать не хочешь. ?! — Да-да, в тебе упрямства больше, чем килограммов. — Да я вас… — Помнишь, я рассказывал в кафе о матери? — При чем тут… — Я, к сожалению, в нее. С детства не верил россказням о любви с первого взгляда и вот… — Я вам не верю! — Сам себе не верю. — В голосе Кирилла снова звучала прекрасно знакомая Василисе насмешка. — Мой язык сейчас действует независимо, слушаю себя и удивляюсь — нет, я даже потрясен… — Вы самый настоящий шут, я уже говорила! — Да, я помню, вы с первой встречи отличались скромностью, вежливостью, изысканным поведением… — Ах вы… Попытка Василисы лягнуть мерзавца в щиколотку в очередной раз бесславно провалились, и она чуть не разревелась от обиды. — Именно это меня и привлекло — ваше изумительное воспитание, нужно будет обязательно сказать спасибо вашему папеньке… — Негодяй! — Он мне, кажется, тестем будет приходиться? Я, знаете ли, плохо разбираюсь в степенях родства… Василиса стиснула зубы, обещая себе скорее пристрелить этого типа, чем когда-нибудь хотя бы мысль такую глупейшую допустить — выйти за него замуж. — Значит, вы согласны? Василиса молчала. — Ну вот, наконец-то вы осознали, что влюблены в меня… Тишина. — А раз со мной согласны, раз мы скоро все равно побежим в ЗАГС — нет, лучше во дворец бракосочетаний! — вы что предпочитаете? Василиса мысленно поклялась не отвечать на провокации, должен же закончиться завод у этого… шута, да! — Я так счастлив, — радостно объявил Кирилл. — Мы с вами почти обручены, я правильно понял? Теперь скрепим будущий союз… Василиса и моргнуть не успела, как очутилась в объятиях этого невозможного типа, причем настолько тесно была прижата к его груди, что и шевельнуться не могла. Степень свободы оказалась возмутительно мала, то есть ее вообще не было, этой степени свободы, о матерь божья… О какой свободе можно вести речь, когда тебя так бесцеремонно, так бессовестно целуют, и сознание мутится, и сама ты не понимаешь, есть ли ты на этом свете или тебя уже нет… Кирилл пожалел, что пошел на рискованный эксперимент, как только шальная девчонка оказалась в его руках. Он мгновенно потерял голову! Кирилл практически не контролировал себя, вел себя как прыщавый мальчишка-подросток, целующийся впервые в жизни, — это было безобразно, это было возмутительно, это было восхитительно… Девчонка пахла лесом, солнцем, медом, от нее исходила аура невиданной свежести и чистоты… Кирилл едва не застонал, отрываясь от ее губ. Он отдирал от себя девчонку с такими усилиями, будто за эти секунды — минуты, часы, вечность?! — она пустила в него корни, проросла в нем, они стали единым целым — настоящее безумие… Кирилл почти грубо отстранил Василису, больно впившись пальцами ей в плечи. Встряхнул и прохрипел, не в силах оторвать взгляда от распухших — с ума сойти — от его поцелуев! — пламенеющих губ: — Сладкая ты, малышка, ох, какая ты сладкая, не ожидал… Огромные карие глаза, непонимающие, будто затянутые поволокой, вдруг прояснились. Расширившиеся зрачки мгновенно стянулись в черные точки, от них волной пошли золотые кольца, заливая радужку, и вот уже на Кирилла смотрели самые злые в мире кошачьи глаза. — Хорошо, у тебя зрачки не плывут в вертикали, — словно во сне пробормотал Кирилл. — А то ведь вылитая рысь, ей-богу… И в ту же секунду Кирилл полетел на дорожку, пребольно ударившись спиной об асфальт. Потрясенный нежданными эмоциями, он даже не уловил опасного для него движения Василисы и не понял, каким приемом его завалили. — Змей белобрысый! — со слезой в голосе выкрикнула Василиса. — Чтоб я тебя завтра близко не видела! Попробуй только подойди, ненавижу, понял?! Василиса хотела было пнуть поверженного врага, но сдержалась. Не из милосердия, отнюдь. Просто уловила предостерегающий блеск серо-голубых глаз и поняла, что через секунду окажется рядом. И ладно бы на асфальте! Гораздо хуже, если этот мерзавец пощадит ее и опрокинет на себя, вон как правая ручонка нехорошо шевелится… — Ты меня понял?! — с бессильной злостью прошипела она. — Не приходи! Кирилл широко ухмыльнулся и лег удобнее. Даже руки под голову пристроил, чтобы малышка зря не дергалась — ишь, как золотые глазки сверкают, любо-дорого смотреть… — Ты понял?! — Да понял, я понял! Могла бы так не разоряться, я все равно хотел перед тобой извиниться… — Да?! За что же это?! — Не за поцелуй, не мечтай. — Ах ты… — Он останется в памяти на всю мою долгую и счастливую — как я надеюсь! — жизнь. Вернее, нашу жизнь. — Кирилл улыбнулся еще шире, хотя — на взгляд Василисы — это было невозможно. — Ведь это наш первый поцелуй, ты еще не поняла, солнышко? Но не последний, не сомневайся. Багровая от злости Василиса молчала, не понимая, как терпит этого… клоуна, почему не повернется и просто не уйдет — ах да, ей же нужно, чтобы он завтра не показывался здесь! — За что же ты хотел извиниться? — с трудом произнесла она. — Меня завтра срочно вызывают на работу, малышка. В голосе Кирилла звучало столь явное беспокойство, что Василиса чуть смягчилась — все-таки что-то хорошее в этом отвратительном типе есть, пусть всего лишь чувство ответственности. — Тебе придется быть осторожнее, — виновато продолжил Кирилл. — Утром я провожу до автобуса… — Нет!!! — Я не подойду близко, не волнуйся, и уж тем более не наброшусь с поцелуями, к тому же ты совсем не умеешь целоваться… — Что?! — Не обижайся, солнышко, это ведь твой первый поцелуй, а умение приходит с опытом, ты же понимаешь… — Да я… да мы… да сколько угодно… — Василиса задыхалась от негодования. — Хочешь сказать, что целовалась с первого класса? — лукаво поинтересовался Кирилл. Василиса так резко кивнула, что довольно больно стукнулась подбородком о грудь, и тут же пришла в себя: в глазах белобрысого змея плескался откровенный смех. Да он над ней издевался! Подлец!!! Василиса вдруг всхлипнула. Резко развернулась и бросилась прочь, к дому. Уже в спину ей Кирилл крикнул: — Меня вечером не будет, малышка! Придется тебе идти не парком, а улицей, так безопаснее… — И захохотал Василисе вслед, будто его щекотали. Чтоб он провалился, бессовестный! Глава 10 И падало питерское солнце… Василиса и дома не находила себе места. Почему-то сегодня ее безумно раздражал Гриша. Он уже чувствовал себя много лучше, и врачи разрешили ему вставать. Непонятно как, но двоюродный брат постоянно оказывался в той же комнате, что и Василиса. Бродил следом как привязанный и с насквозь фальшивым интересом расспрашивал о лесничестве. Тетя Катя с дядей Женей, как заметила Василиса, смотрели на сына сочувственно, зато Лера откровенно наслаждалась ситуацией. Она затащила Василису к себе и бесцеремонно захлопнула дверь перед самым носом брата, крикнув: — Куда? Нам нужно поболтать о своем, о девичьем, так что изыди! И потом — Васька уже язык стерла, отвечая на твои вопросы! Никогда не думала, что ты настолько интересуешься сельским хозяйством… — и смешливо фыркнула. И показала запертой двери язык. Подтолкнула Василису к дивану. Упала рядом и лукаво зашептала: — Ох и счастливая ты, Васена! Мужики вокруг тебя… ты обратила внимание, что Гришка почти влюбился? — С ума сошла, — хмуро пробормотала Василиса. — Он мне брат! — И что? Зато ты — красавица. И потом, я же не говорю, что он этого не понимает и собирается предложить тебе руку и сердце. Это… безответная любовь, чисто платоническая, и я рада… — Чему?! — Ну, Гришка никогда в любовь не верил, вечно смеялся надо мной, издевался над моими книжками, а теперь сам вляпался. — Это тебе кажется, — мрачно буркнула Василиса. — В меня нельзя влюбиться. — Почему это? — Я — рыжая. — Вот дурочка! — Над рыжими только смеются, любят других. — Вась, ты сумасшедшая, вот честное слово! — Пусть. — Да я в жизни не видела никого красивее! — Спасибо, ты хорошая сестра. — Клянусь, я правду говорю! — Ага, а я тебе верю… Лера всплеснула руками и подтащила двоюродную сестру к зеркалу. Кивнула на ее отражение и воскликнула: — Да ты сама посмотри! — Ну смотрю. — Василиса бросила равнодушный взгляд на зеркало. — Рыжая. Вот ты — темно-русая, повезло тебе, совсем другое дело. — Да тысячи женщин душу бы продали за такой цвет волос! — Они просто не жили в нашем лесничестве, и им с детства не твердили, какие они уродины, а рыжий цвет — от нечистого, — хмуро усмехнулась Василиса, невольно любуясь раскрасневшимся личиком сестры. Как ни странно, влюбившись, Лера здорово похорошела. Василисе иногда казалось — двоюродная сестра будто светится от счастья, и глаза ее стали необыкновенно лучистыми. — Дурочка, но ты же сейчас не в лесничестве. — Лера шлепнула ее по спине. — Ты в Питере, а в крупных городах, чтоб ты знала, совершенно другие эталоны красоты! — Смешная ты, Лер. — Василиса вернулась к дивану. — Красота, она или есть, или ее нет. Какая разница, где человек — в городе или в деревне? — А тот парень?! — Какой? Василиса удивилась так искренне, что Лера смешалась. Потерла лоб и неуверенно сказала: — Ну, высокий такой, широкоплечий, белоголовый… Помнишь, я как-то вас вместе застала, ты тогда первый раз сама в город выбралась? — А-а-а, тот… — Поверь — такой красавчик в жизни не обратил бы на тебя внимания, окажись ты дурнушкой. Василиса пожала печами и с горечью подумала: «Много ты знаешь! Кирилл познакомился со мной из-за чувства вины, а так и близко не подошел бы. Он… вечно смеется надо мной! А если верить книгам, должен таять от одного присутствия… — Она зло фыркнула. — Такой растает, как же!» — Значит, он не влюблен? — разочарованно пробормотала Лера. — То есть абсолютно! — Но ты правда очень красивая. — Лера смотрела почти обиженно. Василиса заставила себя рассмеяться: — Мне это уже говорили. — Кто? — мгновенно оживилась Лера. — Папа. — А-а-а… — И Коська Нарышкин. — Который не парень, а просто друг? Василиса кивнула. Лера открыла дверь и выглянула в коридор. Потом обернулась и уверенно сказала: — Можешь не верить, но Гришка все равно в тебя немножко влюблен, я же вижу. Наверняка страдает, что ты родственница, да еще близкая, и ему ничего не светит… Василиса улыбнулась и похлопала ладонью по дивану, приглашая сестру сесть рядом. «Лучше час потрачу, выслушивая откровения, — грустно подумала она, — все быстрее время пойдет, что там еще будет завтра…» О неизбежной встрече с Рустамом девушка старалась не вспоминать, но получалось плохо. Почему-то казалось, что закончится для нее завтрашнее столкновение паршивенько, ведь у Рустама оружие, он может просто не подпустить ее близко. Выстрелит в спину, и все для Василисы закончится раз и навсегда, так глупо… Интересно, Кирилл пожалеет о ней или сразу же выбросит из головы? Наверное, снова сочтет себя виноватым — мол, если бы не согласился выйти на работу… Нет, лучше об этом не думать! Ей рано умирать, у нее папа, Лелька… Василиса машинально накручивала на палец кончик косы: правда, Рустам позер, только на это и надежда. Он наверняка захочет напугать ее скорой смертью, а для этого покажется на глаза, выкрикнет что-нибудь типа — «Ты сейчас умрешь, презренная!». Или — «Ты падешь от моих рук, как собака!». Или так — «Я выпущу твою кровь по капле…». Ф-фу, глупости какие! Василиса поморщилась, запрещая себе думать о предстоящей встрече, и спросила: — Лер, скажи: ты по-настоящему влюблена или Оскар тебе просто нравится? Василиса не угадала. Расстались они с двоюродной сестрой вовсе не через час, а почти через три. Зато к этому времени Василиса настолько хотела спать, что и мысли в голове не осталось о Рустаме или бессовестном Рокотове. Она заснула, едва уронив голову на подушку. К удивлению Василисы, Кирилл слово сдержал. Действительно не подошел к ней утром. Лишь кивнул издали, когда она вышла на крыльцо, и неторопливо побрел следом, провожая к автобусу. Это выглядело бы смешно, если б не было так грустно! Они двигались рваной цепочкой. Первой почти бежала через парк к автобусной остановке Лера, они с Оскаром встречались, как всегда, на Невском проспекте. Следом шла, настороженно поглядывая по сторонам, Василиса. Чужой взгляд в затылок сегодня не пугал и не раздражал ее, скорее, радовал — быстрее бы все закончилось! Замыкал шествие Кирилл, рассеянный и почему-то мрачный. Василиса изредка оглядывалась на него и встревоженно думала: «Может, что-то случилось? Мама у него заболела или на работе неприятности? А может… он чувствует неладное? Присутствие Рустама в парке, например…» Василисе очень хотелось надеяться, что Рустам правильно оценит сегодняшнюю расстановку, поймет, что она с Кириллом поссорилась. И обязательно выйдет на «охоту» вечером, ему тоже должны надоесть бесконечные дежурства. Василисе взгляд Рустама не нравился. Ненависть ощущалась слабее, чем обычно, Василиса бы сказала — во взгляде чувствовалась растерянность и опасливое недоумение. Не хватало, чтобы мерзавец заподозрил неладное! Василиса подумала, что просто не выдержит еще одного сумасшедшего дня. Она и без того почти ненавидела этот пропитанный бензиновыми парами город и на Оскара с Лерой посматривала с неприязнью: из-за них забыла, что такое свободное время. Василиса обиженно шмыгнула носом: а ведь собиралась перед учебой подыскать какую-нибудь временную работу, у нее лишних денег нет, да и Лельку побаловать хочется… Лера ушла довольно далеко, и Василиса решилась. Обернулась к Кириллу и скандальным тоненьким голоском крикнула: — Ну что ты за мной плетешься?! Я же сказала — не хочу больше тебя видеть! — И поежилась, до того противным показался собственный голос. С другой стороны, Рустам должен ее услышать и понять, что они поссорились. Хорошо бы сейчас Кирилл подтвердил, что вечером его не будет. — Ты что, оглох?! — возмутилась Василиса. — Катись отсюда! Будто подслушав ее сумбурные мысли, Кирилл раздраженно отозвался: — Кончай разоряться. Сказал же, сегодня исчезну. Вечером меня уже не увидишь. — Вечером! А если я сейчас видеть тебя не хочу?! — Да пожалуйста! Сейчас так сейчас. — Кирилл зло сплюнул. — Мне твое рыжее величество уже плешь своими истериками проело! Пока, детка! Василиса с трудом сглотнула плотный комок, но горло все равно перехватило болезненным спазмом, она едва дышала. Девушка сморгнула внезапно выступившие слезы и отвернулась, гордо вздернув подбородок: мимо нее, насвистывая, прошел Кирилл. Ей показалось — он даже взгляда не бросил в ее сторону. «Ну и пусть, — угрюмо подумала Василиса. — Даром мне не нужен этот… этот… он снова обозвал меня рыжей!!!» День сегодня тянулся слишком долго и скучно. Василиса только сейчас поняла, насколько легче «дежурить» с Рокотовым. Пусть он и бесил ее несказанно, зато время летело довольно быстро. От разъедающей душу тоски Василиса совершенно потеряла осторожность и предельно сократила дистанцию, теперь она порой едва не дышала двоюродной сестре в затылок. Шла и вяло удивлялась, насколько беспечны и невнимательны влюбленные. Лера с Оскаром вообще никого не замечали! Получается, зря они с Кириллом прятались, наступи она Лерке на ногу, сестрица лишь рассеянно извинится. Вместо нее. Василиса фыркнула: недавно так и произошло. Леру бесцеремонно толкнула какая-то высокая плечистая девица — неслась, как на пожар! — а сестра на нее и не оглянулась. Зато вежливо пробормотала: «Извините, пожалуйста». Слышать «содержательную» беседу влюбленной парочки Василиса уже не могла, ее мутило от чужой глупости. Она не понимала, как можно часами бродить по городу, держась за руки, и болтать всякую чушь. Не считать же обменом информацией следующий разговор: — Ты любишь ореховый пломбир? — Да, а еще с изюмом и взбитые сливки сверху. — И я. Нежные взгляды и продолжительное молчание. Потом: — Знаешь, я почему-то больше люблю загорать, а не купаться. — И я. — А еще здорово дремать в тенечке. — И я люблю. И чтоб шум волн слышать… Василисе скоро стало казаться, что ключевым словом в этом бессвязном лепете служило слово «люблю». О чем бы Лера с Оскаром ни говорили, оно присутствовало обязательно. «Я люблю…» «И я…» Причем начать мог любой, и если вначале Василиса веселилась, пытаясь угадать, что еще совместно «любит» забавная парочка, то потом бросила бесперспективное занятие. Они перебрали все! Музыкальные группы, фильмы, телевизионные передачи, виды спорта, какие-то книги, страницы Интернета, форумы, которые предпочитали, фрукты, овощи, сладости, мясные блюда русской и кавказской кухни, городские улицы, площади и скверы, политиков, континенты, страны, домашних и диких животных… Весь огромный мир уместился в этих «люблю». «Нет, я, конечно, слышала, что влюбленные внезапно глупеют, но чтобы настолько…» Василиса попыталась представить Кирилла, идущего с ней рука в руку и мечтательно говорящего: «Я люблю смотреть зимой на закат, а ты?» — и ее передернуло. Василиса не сомневалась — такого никогда не будет. Интересно, что имел в виду Кирилл, когда крикнул, что ее истерики ему плешь проели? Василисе повезло: Лера сегодня снова забыла о времени, спохватилась уже в восемь вечера, и Оскар отправил ее домой на такси. Василиса немного повеселела: значит, можно выбросить из головы дурные мысли — не рискнет ли Рустам этим вечером избавиться сразу от обеих. А что? Огнестрельное оружие у него имеется, наверняка есть и глушитель. Запросто Леру пристрелит, а потом уже за нее возьмется. Василиса невольно поежилась: в парке они с сестрой оказались бы около девяти вечера, гуляющих там в это время не оставалось, даже у фонтана обычно пусто. И ближайшие дома от аллеи достаточно далеко, с обеих сторон — дороги, правда, не слишком загруженные. Колядиным повезло — микрорайон довольно тихий. И все равно — кричи не кричи, никто не услышит… «Лишь бы он не ушел, — встревоженно размышляла Василиса. — Надоест ждать или решит, что мы добрались домой на машине… Да нет! Не дурак же он, наоборот — должен радоваться, что сегодня мы припозднились, парк-то практически опустел… К тому же Рустам знает, что этим вечером я буду одна, а завтра могу и помириться с Рокотовым. Он наверняка считает, что мы…» Василиса сердито фыркнула и почти побежала от автобуса к парку. Кирилл нетерпеливо посмотрел на часы: ну и где эта сумасшедшая? Она уже час назад должна быть дома! Обычно Василиса с Лерой спешили опередить Екатерину Васильевну, а она — Кирилл специально узнавал — возвращалась с работы около половины восьмого. Следить за девушками в городе Кирилл не рискнул: Василиса казалась ему достаточно чуткой, чтобы заметить — или почувствовать? — его присутствие. Из расспросов — кстати, девчушка держалась как партизан! — он понял, что Василису тренировал односельчанин, парнишка старше ее на добрый десяток лет, ранее воевавший. Слава богу, между ними ничего не было! Бывший спецназовец считал Василису зеленой девчонкой, все-таки она еще училась в школе. Хорошо — прошлой весной парень навсегда уехал из лесничества. Василиса сказала о занятиях лишь несколько слов, но Кирилл с удивлением понял, что тренировки шли всерьез. Парнишка со смешным именем Коська обязанностями не манкировал, гонял Василису как сидорову козу, понять бы еще — зачем. Кирилл хмуро усмехнулся: впрочем, если парень воевал на Кавказе… Тогда он слишком хорошо понимал, насколько дешево стоит в этом мире человеческая жизнь и как легко ее оборвать любому подонку. Вот и хотел, чтобы Василиса могла себя защитить хотя бы в случае нечаянного столкновения с каким-нибудь мерзавцем. «Это вырастить человека сложно, — вспоминая материнские слезы по ночам и ее бессильные попытки хоть как-то направлять его жизнь в милом пубертатном возрасте, печально подумал Кирилл, — а убить любого из нас… слишком легко». В парк Кирилл приехал заранее, чуть ли не к пяти вечера, необходимо было опередить Рустама, узнать место засады и больше не спускать с Бекмуратова глаз ни на секунду. Кирилл поправил парик и мрачно ухмыльнулся: вряд ли Рустам узнал бы его, даже случайно заметив. Все-таки над внешностью Кирилла поработал профессионал, пусть это и обошлось в три тысячи рублей. Рокотов не жалел потраченных денег, театральный гример честно отработал их — Кирилл сам не узнал себя в зеркале, перед ним был совершенно другой человек. Не вечно мрачноватый, с жестким взглядом парень, уже мужчина, хорошо знающий себе цену, а легкомысленный и богатенький мальчишка, наверняка балующийся наркотиками и злоупотребляющий спиртным. Круглые ярко-голубые глаза с чрезмерно пушистыми ресницами — вместо темно-серых, удлиненных. Пышный полудетский рот — вместо губ достаточно твердо очерченных. Забавный носик-картошка, мягкий и безвольный — вместо прямого и жесткого носа. Легкие светлые кудряшки, откровенно девчоночьи — вместо обычной короткой стрижки. Румяные ребячьи щечки — вместо его впалых… Тихий кошмар! Для полного преображения потребовалось всего ничего — цветные линзы, мягкие тампоны в нос, такие же накладки под щеки, парик и грим. Да, и, конечно, талант гримера. Кирилл с коротким смешком поддернул широкие льняные шорты и чуть нервно покосился на ноги, бесстыже выбритые гримером, — слишком гладкие и слишком белые, якобы мальчишеские. Образ дополняла бежевая футболка, длинная и широкая; короткий льняной жилет со множеством карманов, заполненных всякой чепухой; кожаные сандалии на босу ногу; крошечные черные втулки в ушах, к счастью, плеер Кирилл выключил; кольцо в носу и в правом ухе; серебристые цепи на шее, запястьях и щиколотках: массивные печатки на пальцах и бессменная жвачка в зубах… Рокотова едва не стошнило, когда он себя рассмотрел. Кирилл всегда ненавидел так называемую золотую молодежь — жестокую и трусливую, смелую лишь в стае себе подобных или при наличии личного охранника. У них с пеленок было все, а они бесились с жиру, сжигая собственную жизнь на пьяных тусовках, разбиваясь на дорогих иномарках и погибая от наркотиков. Слава богу, завтра с утра костюм вернется в театральную костюмерную, как и все аксессуары. Интересно, сколько денег стоило театру все это явно недешевое барахло… Кирилл видел — Рустам пришел в парк около шести вечера. Совершенно не скрываясь, обошел его, внимательно и настороженно присматриваясь к гуляющим. Посидел у фонтана и неторопливо выпил банку пива. Потом смял ее, швырнул мимо урны и пошел к дому Колядиных. Метров за двести до конца аллеи Рустам воровато оглянулся — на дорожке никого — и нырнул в кусты. Кирилла удивила откровенная наглость Бекмуратова — он же отлично знал, что находится на заметке у милиции, но скрываться не спешил. Вел себя как ни в чем не бывало. Правда, Рустама не искали, по сведениям того же Густелева, он сейчас купался в теплом море и развлекался с девочками. Кирилл не стал подходить слишком близко. Он уже изучил это место вчера утром — там можно расположиться с удобствами, вряд ли Рустам переместится куда-то еще. Кирилл раздраженно фыркнул: кто-то оставил в кустах деревянный ящик, почти кресло-качалку в подобных обстоятельствах. То-то там валялось столько окурков и пустых банок из-под пива — убийца на отдыхе, чтоб его! Вспоминая службу в армии, Кирилл бесшумно передвигался в зарослях сирени, стараясь не наступить ни на один сухой сучок и проклиная собственную глупость, — черт его дернул согласиться на светлый костюм! Теперь приходилось двигаться чуть ли не ползком, чтобы не привлечь чужого внимания. «Ничего, я не собираюсь долго играть в прятки, — успокоил Кирилл себя. — Мне главное, перехватить Бекмуратова, когда тот нападет на малышку, а потом сразу вызвать милицию…» Василису Рокотов заметил издали и до боли стиснул зубы, до того девчонка показалась вдруг беззащитной. И… красивой. Чрезмерно, пожалуй. Кирилл жадно рассматривал тоненькую гибкую фигурку в замшевых потертых бриджах и широкой черной футболке и не замечал, что мягко улыбается. Нежный овал лица, большие карие глаза, тонкий, чуть вздернутый носик, пухлые яркие губы, округлый подбородок с четко различимой ямочкой по центру, длинная коса, стекающая по спине почти до бедер, рыжая, пушистая, такой же солнечный ореол вокруг лица из легких кудряшек… У Кирилла внезапно закружилась голова — его ладонь снова чувствовала затылок Василисы, потрясающе нежные упругие губы опять были в миллиметре от его рта, от них одуряюще пахло лесной свежестью, огромные глаза затуманились, зрачки Василисы поплыли, занимая, казалось, всю радужку… Кирилл изо всех сил стукнул кулаком по стволу старой березы, освобождаясь от наваждения, и зашипел от боли — костяшки пальцев саднило, он по дурости стесал кожу, впрочем, так ему и надо. Кирилл резко встряхнул головой и невнятно высказался в собственный адрес — нашел время предаваться воспоминаниям! Он убедился, что Василиса вошла в парк, и быстро отправился на облюбованную позицию. Кирилл собирался устроиться в тех же кустах сирени, только на противоположной стороне дорожки, и следовать за Василисой тенью — мало ли где решится напасть на нее Бекмуратов, лишь бы не струсил, не отложил все на завтра, и без того эта история излишне затянулась. Сейчас Кирилл жалел, что морочил себе голову так называемыми «вопросами чести». Лучше бы сдал Рустама Густелеву, чем рисковать сегодня жизнью Василисы, как он не подумал об этом раньше… Впрочем, рисковать он не собирался! Василиса вошла в парк с мнимой беспечностью. Она ни в коем случае не хотела спугнуть Рустама, слишком устала от ежедневного, ежесекундного напряжения. Неужели сегодня все закончится, не верилось… Как она и предполагала — у фонтана уже никого, как и на аллеях. Тишина нарушалась лишь приглушенным шумом мчавшихся мимо парка машин. Даже от автобусной остановки никто не шел, так странно, ведь всего-то начало десятого. «Всего-то! — с нервным смешком одернула себя Василиса. — В лесничестве в это время уже не первый сон видят, вставать-то людям когда…» Впрочем, дядя Женя тоже просыпался достаточно рано, еще шести не было, а ложился не раньше часа ночи. Иногда засиживался с книгой или газетой и до половины третьего. Василиса как-то спросила, почему не ложится, а он грустно ответил — что чересчур устал, хочется покоя, тишины, где он это получит, если не здесь. Лечь же в десять — одиннадцать… выйдет, что в его жизни вообще ничего нет, кроме работы! Василиса не совсем поняла логику дяди Жени — ведь не высыпается, иногда дремлет со своей любимой газетой в руках прямо у телевизора… Василиса невольно задержалась у фонтана. Присела на бортик и подставила ладонь под тугую струйку, слегка пахнущую хлоркой, она с детства любила текущую воду. Девушка настороженно вслушивалась в тишину. Ее по-прежнему ничто не нарушало, даже машин сейчас не было, только листва шелестела над головой да пел фонтан. Василиса умылась, освежая пропыленное за день лицо. Вытащила носовой платок и вернула его в карман — прохладная вода бодрила. Девушка неохотно встала и медленно пошла по дорожке, лицо ее казалось задумчивым и отстраненным. Василиса не решалась уйти «в транс», ее поведение мгновенно изменится, Рустам может что-то заподозрить. Она и без того чувствовала его взгляд — нетерпеливый, подгоняющий, в нем почему-то читалась не столько ненависть, сколько… Василиса буквально на секунду позволила сознанию коснуться… э-э… души этого крошечного осколка природы и едва не вскрикнула. Показалось, что она на охоте. Да не на летней, осенней или зимней, когда звери достаточно сыты и благодушны, а на весенней, когда на кону жизнь, своя и чужая. Нескрываемая жажда крови, неистовая, практически волчья, испугала Василису. Вдруг мелькнула мысль, что ее выслеживает сумасшедший. Девушку внезапно замутило, еще непролитая кровь — чья?!! — уже сейчас отравляла тихий летний вечер. Василиса чувствовала ее солоноватый привкус, ее душный запах, пурпурно-алым набухла полоска неба над парком, куда падало низкое питерское солнце. Может, именно от него пахло кровью? От солнца или — от огромного города… Василиса буквально выдернула себя из этого состояния. Неистовая злоба Рустама мутила собственный рассудок, такого никогда не случалось с ней. Периферии сознания коснулось еще что-то, но Василиса не обратила внимания, слишком была потрясена. Да и опасности не уловила, остальная живая и неживая природа оставалась нейтральной и даже доброжелательной. Василиса едва сдержала порыв окликнуть Рустама, совершенно не хотелось поворачиваться к нему спиной. А если он не рискнет напасть? В нем сегодня слишком явно читалась звериная сущность, а звери опасность чуют каждой клеточкой, там все на инстинктах… Василиса заставила себя улыбнуться. Подняла с асфальта гибкий прутик, кто-то искусно вырезал вдоль всей длины узоры, и негромко рассмеялась — красиво. Действительно красиво. Любуясь сложным витиеватым орнаментом, она пошла дальше и испуганно отпрянула в сторону, когда кто-то грубо вырвал из ее рук прут. — Т-ты? — пролепетала она. — А ты кого ждала, своего хахаля? — Рустам зло усмехнулся. Василиса облегченно отметила отсутствие пистолета. Правда, нож… Рустам и не думал скрывать кинжал, наоборот, демонстративно подбрасывал его в воздух. Матовое лезвие выглядело острейшим, явно боевое оружие, а не красивая безделушка для украшения стен или ковров. И все же тяжелый кинжал казался игрушкой. Он пушинкой летал в руках Рустама, сталь то и дело окрашивалась лучами заходящего солнца, и Василисе казалось — кинжал жаждал ее крови ничуть не меньше своего хозяина. В эти секунды Василиса словно забыла уроки Нарышкина. Летающий кинжал завораживал девушку, она не могла оторвать от него взгляда, недавние планы сдать Рустама в милицию выглядели по-детски наивными. Да он выше ее на голову! И массивнее в два раза. — Что, рыжая ведьма, доигралась? — Рустама ее откровенный страх забавлял. Он бросил кинжал так, что острейшее лезвие чуть не пропороло девушке щеку, Василиса едва успела отдернуть голову, золотистый локон с виска будто бритвой срезало. Рустам перехватил кинжал, его зрачки пьяно расширились, оскал зубов стал буквально волчьим, он хрипло хохотнул и пробормотал: — Ты за мой позор дорого заплатишь. Я еще не знаю, как дорого и хватит ли на это твоей крови… Оцепеневшая Василиса не сводила глаз с кинжала. В голове почему-то звенела единственная мысль, что Коська Нарышкин никогда не простит ей такой глупой смерти. Он потратил столько времени, натаскивая Василису именно против вооруженного ножом бандита… — А моей крови достаточно?! Василиса не сразу поняла, что случилось. Ее снесло в кусты неведомой силой, и девушка пришла в себя, лишь довольно чувствительно напоровшись спиной на обломанные ветки сирени. Василиса недоуменно моргнула, пальцы касались чего-то мягкого, неприятно податливого. Она брезгливо отбросила в сторону странную белесую массу и со стоном поднялась, тараща глаза на нежданного заступника. Голос показался ей… Василиса угрюмо усмехнулась: совершенно сошла с ума, Рокотов мерещится ей повсюду! Василиса никогда в жизни не видела парнишку, застывшего сейчас напротив ошеломленного Рустама. Кудрявый, светловолосый, в светлом летнем костюме, увешанный серьгами и цепочками, как… Оскар, точно. Но это не Оскар! Да и откуда бы Леркиному парню тут взяться? — Откуда тебя черт принес, баран кудрявый? — прорычал и Рустам, изумленно рассматривая неожиданного противника. — Есть разница? — усмехнулся незнакомец. Василиса вздрогнула — снова голос… — Да нет. — Рустам нехорошо усмехнулся и неожиданно сделал резкий выпад. Василиса побелела, у нее даже кончики пальцев похолодели, но незнакомый парнишка слегка качнулся, и лезвие прошло мимо. — Ах ты… Рустам грязно выругался, не скрывая досады. Он собирался одним ударом покончить с этим жалким щенком, вмешавшимся так не вовремя не в свое дело. Проклятая девчонка все еще жива! И позор пока на нем, на Рустаме. Василиса с ужасом смотрела на дорожку, где легко, будто играючи, двигались в смертельном танце двое: ее нечаянный враг и неведомый друг. Рустам все больше свирепел. Старинный кинжал порхал в его руках странной птицей, острейшее лезвие бросало на застывшие, напряженные лица противников кровавые блики. Тишина вокруг стала осязаемой, вязкой, кружева безумного танца выплетались все затейливее… «Я сошла с ума. Я смотрю на них, будто нахожусь в театре, сижу в партере, а ведь одно неловкое движение этого парня… — Василиса стиснула зубы. — Я должна помочь, я могу помочь, я просто обязана помочь…» Василиса порвала футболку, выбираясь из кустарника, и досадливо поморщилась, удивляясь собственной глупости, — нашла о чем жалеть в такие минуты… Она сузившимися глазами смотрела на бой, выбирая момент вмешаться и перехватить как-то кинжал, выбить его из рук Рустама. А лучше — просто вырубить этого подонка, смазав кроссовкой вон там, под ухом, осторожно задев нужную точку. Главное, не убить Рустама, пока незачем, только бы правильно рассчитать силу удара… Василиса уже примерилась, поймав момент, когда Рустам наконец раскрылся, но не успела сделать выпад. Незнакомец краем глаза заметил ее движение и, обернувшись, бешено рыкнул: — Исчезни!!! Василиса задохнулась от ужаса: Рустам не зевал, мгновенно поднырнул под руку так глупо отвлекшегося противника, и светлая футболка тут же окрасилась кровью. Лезвие, правда, прошло по касательной, незнакомец успел чуть отклониться. Рустам гортанно вскрикнул, глаза его засветились торжеством, тонкие ноздри раздувались, жадно вдыхая запах крови, на губах выступила пена. — Убью, — выдохнул он, не отводя взгляда от набухающей красной влагой футболки. — Обоих убью! Как собак… — Ага, как же. — Незнакомец с трудом ушел от лезвия, Рустам наскакивал на него как безумный, забыв об осторожности. — Раскатал губу… Отступая, Кирилл умело подсек Василису и с силой толкнул ее плечом, девчонка снова полетела в сирень. Кирилл с трудом сдержал стон, от резкого движения едва не свело плечо, а кровь побежала обильнее. Глупая девчонка крутилась рядом, пытаясь помочь, но только мешала и отвлекала, приходилось думать еще и о ее безопасности. «Бой врукопашную там, на поляне, это не бой с противником, вооруженным ножом, хоть бы не лезла, дурочка…» Кирилл с силой ударил Рустама ногой в солнечное сплетение и получил короткую передышку — вскользь, но попал, и Бекмуратов тут же отпрянул, хватая ртом воздух и шипя от боли. Кирилл слышал, как трещали ветки кустарника, и с беспомощной злостью думал, что если еще раз отвлечется на Василису… «Лучше всего, если б малышка догадалась позвонить в милицию», — вяло размышлял он, чувствуя, что быстро слабеет: не очень опасная рана оборачивалась нешуточной потерей крови. Вооруженное нападение налицо, он, Кирилл, пытался вступиться за девчонку и тут же получил ножевое ранение, статья Рустаму обеспечена, к гадалке ходить не нужно. К тому же выяснится, что Бекмуратов не в Турции, никакого алиби нет и в помине, тут же всплывет ограбление ювелирного и раненая продавщица… Кирилл почему-то не сомневался: глупейшая история с угоном отцовской машины останется за кадром. Рустам о ней вспоминать не захочет, даже желая утопить его, к чему Бекмуратову лишние «эпизоды» в уголовном деле? Ведь кроме неудавшегося угона машины, там еще и травмированный мальчишка, да и младшего брата Рустаму сдать придется за компанию, не надеяться же, что Кирилл промолчит… Василиса обеспокоенно и растерянно наблюдала за незнакомцем, не решаясь вновь выбраться на тротуар. Парень ясно дал понять, что в ее помощи не нуждается, что Василиса больше отвлекает, а это опасно. Крикнуть, что отлично умеет драться, девушка не осмелилась, это выглядело бы смешно. Но и видеть, как ее защитник все больше слабеет, она не могла. К тревоге Василисы, незнакомец продолжал терять кровь. Уже не только футболка и шорты пропитались ею, но и черные в летних сумерках капли на дорожке отчетливо показывали траекторию движения раненого. Рустам же слишком быстро пришел в себя и теперь кружил вокруг белоголового незнакомца, как стервятник, поджидая удобный момент, чтобы одним ударом покончить с ним. И вряд ли ему долго ждать… Стараясь не шуметь, Василиса снова выбралась на дорожку. Оглянулась и горестно шмыгнула носом — никого. Сейчас Василиса радовалась бы любому прохожему — он мог вызвать милицию, а она, дурочка, снова оставила дома телефон. Заменила звонок вибрацией, чтобы не мешал слежке, и все равно забыла. Василиса бросила взгляд на часы и мысленно ахнула — почти десять! Тетя Катя наверняка с ума сходит, думает — как бы с ней ничего плохого не случилось в чужом и малознакомом городе, хорошо, если не обзванивает сейчас морги и больницы. А Лера уже обнаружила на столе забытый сотовый и сто процентов — злится, в который раз обзывая Василису деревенщиной… Отвлекая себя — уж слишком страшными, почти безумными казались Василисе глаза Рустама, — она бесшумно подбиралась к Бекмуратову со спины. Девушка очень надеялась, что останется незамеченной и незнакомцем, его внимание без остатка поглощено боем, на большее просто не оставалось сил. Естественно, Василиса не знала, что Кирилл каждым нервом чувствовал ее присутствие. Он не сомневался — Рустам пырнет девчонку ножом, как только улучит момент, Бекмуратов не мог оставлять в живых таких опасных свидетелей. И без того удивительно, что в парке до сих пор никого нет. В любую секунду появятся люди, рядом большой продовольственный магазин и автобусная остановка. Кирилл видел, как нервно вздрагивал Бекмуратов каждый раз, заслышав шум транспорта, как усиливал напор, забывая о собственной безопасности, лишь бы достать его кинжалом. И доставал пару раз. Кириллу все сложнее уходить от лезвия. Движения стали замедленными, воздух сгустился, обессиленный Кирилл словно в киселе болтался. Рустам чуял его нарастающую слабость, как дикий зверь, только что не ронял слюну. Еще один зевок и… Бекмуратов не должен добраться до малышки! Иначе все зря. Вся его жизнь. И смерть. Проклиная мысленно глупую девчонку, Кирилл пытался выстроить бой так, чтобы достать Рустама в любом случае, пусть и на последнем издыхании, даже если проклятый кинжал останется в его теле, всаженный по самую рукоять. Некоторые движения не остановить, главное, не промахнуться, главное, правильно выбрать точку… Кирилл старался забыть о существовании Василисы, сосредотачивался на единственном ударе. Сейчас вся оставшаяся сила, вся жизнь Кирилла перетекала в два пальца, указательный и средний. Остальное становилось не важным, мир вокруг будто замер в ожидании. Кирилл понимал, что придется раскрыться. Видел, как жадно ловит это мгновение Рустам, и подыгрывал ему, преувеличивая собственную слабость. Последние секунды его жизни растянулись в минуты, часы, вечность. Вот он споткнулся. Вот беспомощно схватил второй рукой воздух, всей ладонью схватил, словно стараясь опереться на него и остаться на ногах. Вот Рустам победно зарычал, и они буквально упали в объятия друг другу… Кирилл в последнем усилии нанес-таки свой коронный удар, едва не ломая напряженно сведенные вместе пальцы. Рустам в те же растянувшиеся на века мгновения вогнал ему кинжал в грудную клетку, Кирилл почти задохнулся от неожиданной и острой боли. И, уже оседая на такую близкую и далекую землю, радостно улыбнулся: Рустам составил ему компанию, причем явно потерял сознание, а значит… «Еще тридцать секунд жизни, Господи, если ты есть, — взмолился Кирилл, пытаясь отыскать взглядом безбашенную девчонку. — И не дай этому подонку очнуться раньше времени…» Он старался не шевелиться и даже не дышать, опасаясь потревожить проклятый кинжал, почему-то казалось: пока он на месте, все в порядке. Ждать Кириллу не пришлось, сумасшедшая девчонка бросилась к нему тут же, не давая даже опуститься на асфальт, придерживая под спину и пачкая руки его кровью. Она тоненько всхлипывала, огромные золотистые глаза показались сейчас Кириллу почти черными, щеки были мокрыми от слез, она что-то бессвязно лепетала. — Слушай меня, — прохрипел Кирилл, с отвращением чувствуя, как рот наполняется тошнотворной солоноватой кровью. — Да! Да, я слушаю! — Вытащи из правого кармана жилета — я его сбросил в траву, вон там, — Кирилл слабо кивнул в нужную сторону, — мой сотовый и вызови милицию, Рустам может в любую секунду очнуться… — Нет, — всхлипнула Василиса, — я не дам! — Звони. Хочу слышать… Василиса сморгнула слезы и растерянно оглянулась на брошенный жилет. Она не представляла, как отойдет к нему, оставив раненого Рокотова. Теперь Василиса не понимала, почему не узнала Кирилла сразу. Только когда он потерял во время боя свой дурацкий парик… Она же слышала его голос! Но не поверила себе. — Иди! Потом… Скорую. Упоминание о скорой помощи подействовало лучше любых уговоров. Василиса помогла Кириллу лечь и одним прыжком оказалась у жилета. На рукоять кинжала она старалась не смотреть, мгновенно вскипали слезы, и она слепла. — Быстрее! — Сейчас… Кирилл мысленно выругался: невозможная девчонка звонила в скорую помощь, довольно толково описывая ножевое ранение, его хрипы и кровавую пену изо рта. Потом — Кирилл слабо улыбнулся — дошла очередь и до милиции. Словно сквозь вату Кирилл слышал нехитрый рассказ, прерываемый жалобными всхлипами, — на Василису в парке напал с ножом какой-то сумасшедший, она студентка и возвращалась домой, шла от автобусной остановки. За нее вступился прохожий, парень какой-то, теперь он истекает кровью, нож она боится из него вытащить — не нож даже, кинжал настоящий! — зато только что вызвала скорую… Нет, убийца рядом. Нет, у него ножевых ранений нет, просто он без сознания, удачно стукнули. Понимаете, парень этот, ее защитник, какой-то борьбой владеет, может, карате… Нет-нет, она ни на шаг от него не отойдет! Она не оставит раненого до приезда врачей! О-о, если этот подонок, этот бандюга придет в себя… Кирилл потерял сознание и не видел, как Василиса безжалостно стукнула Рустама по затылку подобранной деревяшкой, едва тот застонал. И не слышал, как приехали почти одновременно милиция и скорая помощь. Глава 11 Подслушанный разговор Тетя Катя неделю не отходила от Василисы. Едва возвращалась с работы, тут же обнимала ее, да так сильно, словно хотела задушить. И жадно ощупывала, и осматривала, будто Василисе опасность угрожала только что и не прошло несколько дней. Тетя Катя купила навесной кармашек для сотового и сама прикрепила его к ременной петельке бриджей Василисы. Она категорически запретила дома даже прикасаться к этому карману и вынимать телефон, чтобы Василиса не забыла его, выходя из дому. А здесь пусть пользуется стационарным, городским. И днем тетя Катя звонила Василисе почти каждый час, будто маньяки по Питеру стаями бродили, и каждая такая стая охотилась именно за любимой племянницей, старшей дочерью рано умершей сестры. Василису в дрожь бросало, когда она вспоминала состояние тетки в тот страшный день. Да и бедный дядя Женя… Домой девушку доставили на милицейской машине, сняв первые показания и показав врачу. Молоденький сержант проводил Василису до самых дверей квартиры и сдал с рук на руки обезумевшей от тревоги тетке. Василиса позвонила ей уже из милиции, коротко сообщив, что ничего страшного не случилось — жива и здорова, скоро вернется. Тетя Катя едва сознание не потеряла, увидев в дверях измученную, бледную, как привидение, племянницу, всю в крови и царапинах — сирень, чтоб ее! Она не слышала заверений растерянного сержанта, что с девочкой все в порядке, она невредима, на ней просто чужая кровь, своей ни капли… Тетя Катя будто безумная ощупывала Василису, проверяя на целостность каждую косточку. По ее щекам безостановочно катились слезы, и она шептала, не слыша себя, как заведенная: «О господи… о господи… о господи…» А белый, словно простыня, дядя Женя стоял рядом и автоматически гладил Василису по голове, забыв, что племяннице не пять лет, а скоро все восемнадцать. Лера с Гришей выскочили на лестничную площадку и застыли, схватившись за руки, как в далеком детстве. Оба чувствовали себя виноватыми — они не напомнили Василисе про сотовый. Семья Колядиных пришла в себя, только когда на площадку выглянула старая соседка и холодно поинтересовалась, что случилось. Мол, ее разбудили в час ночи, и этому должно быть объяснение, вернее, очень уважительная причина. Шум на лестничной площадке после одиннадцати вечера… Нападение маньяка величественная старуха сочла достаточно солидным извинением. Правда, тут же добавила, что в ее время приличные девушки к девяти вечера уже находились под родительским крылышком, не провоцируя в безлюдных парках маньяков, ведь, по сути, это несчастные больные люди, достойные сочувствия. После странного заявления соседки ошеломленную шумной встречей Василису затащили в квартиру, как и растерянного сержанта, впрочем. К нему пристали с расспросами Лера с Гришей, интересуясь подробностями схватки и случайным защитником Василисы. Лера ахала и едва не плакала, расспрашивая о тяжести ранений отважного юноши. Гриша с горящими глазами выспрашивал о самом бое. Сержант, понизив голос, сообщил, что спасенная девушка явно родилась в рубашке. Негодяй Бекмуратов запросто прирезал бы ее, да случайно нарвался на каратиста более сильного. Мол, жаль, во время боя парнишку отвлекала ваша сестрица — сама рыдала, рассказывая, — может, сейчас парень и не лежал бы в реанимации. Хорошо, если бедняга выкарабкается, врачи сказали — задето легкое, ладно — не сердце, сумел чуть отклониться. Еще и море крови потерял, как на ногах держался, непонятно… Лера взволнованно потребовала назвать номер больницы, куда попал раненый, они обязательно его навестят, они так ему благодарны, так благодарны… Гриша взял блокнот и спросил фамилию героя, нужно же знать, кому Василиса обязана жизнью. Сержант не счел нужным скрывать, и Гриша повторил, записывая: — Кирилл Рокотов… Никто из Колядиных не заметил, как бессильно упал в кресло Евгений Наумович, услышав слова сержанта. Как схватился за грудь, болезненно морщась и массируя ее: впервые в жизни у него заболело сердце. Кирилл потихоньку выкарабкивался. Вчера его перевели из реанимации в обычную палату. Правда, в платную и одноместную, Екатерина Васильевна сама оплатила ее, впервые не интересуясь заранее мнением мужа. Мальчик спас ее племянницу! Он заслуживал большего, чем элементарные бытовые удобства. Екатерина Васильевна каждый день звонила лечащему врачу, выспрашивая все подробности о состоянии больного и выпытывая, чем еще она может помочь несчастному юноше — может, нужно срочно достать какие-нибудь дефицитные и дорогие лекарства? Василиса навещала Кирилла практически каждый день, просиживая рядом часами и держа Кирилла за руку. В первые дни девушку не хотели пускать в палату. Состояние больного оставляло желать лучшего, да и не разрешались посещения реанимации. Василисе просто повезло: медсестра случайно заметила, что показания приборов менялись, когда девушка оказывалась рядом. Причем менялись в лучшую сторону. Как ни странно, но у раненого выравнивалось дыхание, сердце билось сильнее, пульс прощупывался легче, даже на мертвенно-бледное лицо возвращались подобия красок. Больной, сутками не приходящий в сознание, словно чувствовал присутствие молчаливой рыжей девчонки. Пожилая кругленькая медсестра пользовалась в клинике уважением. Говорили, что она знает «петушиное» слово. Лидии Николаевне — так звали медсестру — всегда отдавали под опеку самых безнадежных больных, и они как-то выздоравливали. Опытной медсестре поверили. Василисе выделили белый халат, тапочки, косынку и даже подписали временный пропуск. Василиса о многом передумала за эти страшные несколько дней. К ней вернулись все детские проблемы, вечный вопрос о смысле жизни снова казался неразрешимым и болезненно острым. Выходило, Коська Нарышкин прав — жизнь не имела никакого смысла. Кирилл умирал, и Василиса понимала как никогда — смысл в самой жизни, больше ни в чем. Ведь если она оборвется… Все закончится! Есть ли для умирающего Кирилла разница, останется этот мир в целости и сохранности, если самого Кирилла больше не будет? Василисе уже не узнать — любил ли Кирилл зимние закаты, какую выбрал себе звезду, и не погасла ли она, не скатилась ли в лесной ручей в тот ужасный вечер. Коська Нарышкин как-то сказал, что боится смотреть в ночное небо, боится найти его опустевшим, тусклым и чужим. Слишком много друзей Нарышкин потерял за годы бессмысленной и жестокой войны, а ведь каждая человеческая душа — это живой огонь там, наверху. Он зажигается самим Господом, зато гасится… Коська Нарышкин поверил в Бога, когда умирал. Но наотрез отказывался говорить на эту тему с Василисой. Лишь сухо заметил, что каждый идет к Создателю своим путем и суетиться нет смысла. Василиса боролась за жизнь Рокотова, как умела. Вспоминала «науку» старой знахарки и «держала» Кирилла в этом мире, не отпуская его в другой, может быть, лучший. Терпеливо сидела рядом, отдавая жизненную энергию, перекачивая ее тоненьким живительным ручейком из ладони в ладонь. Завороженно смотрела на непонятные приборы, мысленно умоляя их работать лучше, доверяя им и в то же самое время не доверяя — простое железо, да что оно может?! Из больничной палаты Василиса буквально выползала, делано улыбаясь озабоченной медсестре и спеша на солнышко, только оно могло вернуть ее к жизни, оно и верная Кара. Сова все-таки отыскала Василису в этом огромном чужом городе! С возбужденным клекотом упала на плечи девушки на следующий же вечер после страшного дня, когда выжатая Василиса возвращалась домой из больницы, с трудом переставляя ноги. Взъерошенная, уставшая, но счастливая встречей, почти невесомый сгусток беззаветной любви и преданности. Первое время Василиса чувствовала себя вампиром, припадая к этому живительному роднику, восстанавливающему ее силы, а значит — и силы Кирилла. Василиса безжалостно «насыщалась», благодарно прижимая к груди Кару и проклиная себя. Слишком хорошо понимала: ее жизнь — это лишний день жизни для умирающего Кирилла. Девушке казалось, она досуха «выпивала» Кару. Сейчас несчастная сова замрет в ее руках, иссохшая и пустая. Василиса не сразу поняла, что припала к неиссякаемому источнику. Любовь, оказывается, не жизненная энергия, это нечто совершенно иное, чем невозможно поделиться, что невозможно осушить или полностью выбрать. Любовь или есть, или ее нет, она всегда в твоем распоряжении, не важно, исходит она от человека или лесной птицы. Как ни странно, понимание этого факта привело к резкой перемене в состоянии Кирилла. Василиса больше не жалела Рокотова, она пыталась любить его. Как друга, не больше! Как спасителя. Как потрясающе сильного и честного человека, для которого слово «ответственность» не пустой звук. Как человека, способного отдать собственную жизнь, защищая малознакомую девушку, просто оставаясь мужчиной. Василиса сидела у постели и жадно рассматривала лицо Кирилла, стараясь запомнить его и насмехаясь над собой — будто способна забыть! Она понимала, что не сегодня завтра все изменится. Кирилл в любую секунду мог открыть глаза, сейчас он просто спал, она чувствовала. И Лидия Николаевна это как-то поняла. Долго, недоверчиво смотрела на приборы, а потом прошептала, оборачиваясь к Василисе: — Малышка, ты настоящая волшебница! — Не волшебница, просто лесная ведьма, — угрюмо усмехнулась Василиса. — Почему — лесная? — рассеянно удивилась медсестра, проверяя пульс пациента и расцветая на глазах. — Выросла в лесничестве, — пожала плечами Василиса. — И папа у меня лесник. — Не хочешь стать врачом? — Лидия Николаевна поправила капельницу. — Поверь, из тебя вышел бы чудесный доктор. — Нет. Я буду лечить зверей. — Станешь ветеринаром? — Да. Лидия Николаевна улыбнулась Василисе и шепнула ей на ухо: — Этот юноша обязан тебе жизнью, я в таких вещах разбираюсь. — Это я обязана ему, — хмуро пробормотала Василиса и с горечью подумала: «А он — всего лишь Каре». — Ах да! Он заступился за тебя, я уж и забыла, почему он сюда попал… — Зато я — нет. Сказав эти слова, Василиса побледнела и застыла на стуле, не веря собственным глазам: на нее в упор смотрел Кирилл. Смотрел и насмешливо улыбался, будто видел ее насквозь, и отлично знал, что она… Но Василиса не любила его! Просто… была ему благодарна, вот. С того самого дня Василиса уже не сидела у постели больного дни напролет. Навещала его, приезжая в клинику исключительно в приемные часы. Привозила Кириллу различные лакомства, приготовленные иногда тетей Катей, а иногда и собственноручно. Болтала всякие глупости и смущенно краснела, поймав на себе в очередной раз странно пристальный и будто изучающий взгляд Кирилла. Временами с ней приезжала Лера, и Василиса мучительно завидовала двоюродной сестре: Лера разговаривала с Кириллом запросто, будто знала его всю жизнь. Весело смеялась любой его шутке, рассказывала о семье и даже немного об Оскаре — естественно, замечательном, изумительном, талантливом и самом лучшем. Сама Василиса лишь язвила, ничего не в силах с собой поделать. Кирилл неуловимо раздражал ее, в любой его реплике Василиса усматривала попытку посмеяться над ней, как-то задеть, в его насмешливом взгляде девушка читала одно: рыжая! Никогда Василиса не уделяла столько внимания собственной внешности, как в эти дни. Она подолгу простаивала перед зеркалом, угрюмо рассматривая себя. Ненавистная девчонка в зазеркалье словно смеялась над ней — волосы пылали на голове, осенние краски Санкт-Петербурга тускнели на фоне мерзких кудряшек. Василиса не отрезала косу и не перекрасила волосы по единственной причине: Кирилл мог подумать — из-за него. Никогда! Никогда Василиса не даст ему повода подумать так. Рокотов и мысли не должен допускать, что интересует ее. Пусть Кирилл знает — в больницу к нему Василису приводит благодарность. И только! Кара теперь жила в ее комнате. К удивлению Василисы, ни тетя Катя, ни дядя Женя не возражали. Тетя Катя, наоборот, порадовалась: — Вот и хорошо. Будешь меньше скучать по дому. Лера бессовестно хвасталась совой — самой настоящей, лесной! — перед своими подругами. Перетаскала в дом всех бывших одноклассниц и постоянно перекармливала Кару сырым мясом. Василиса честно пыталась отправить Кару в лесничество. Несколько раз вывозила сову в лес, но Кара неизменно возвращалась домой почти одновременно с ней, иногда даже опережая хозяйку. Василиса смирилась. Теперь она брала Кару на свои пробежки в парк и радовалась, что сова разминает крылья хоть там. Все остальное время сова дремала, сидя на подоконнике. Ночью Василиса оставляла открытым окно, и Кара иногда улетала, неизменно возвращаясь под утро. Странно, но городские соседи вовсе не считали ее исчадием ада, они почти не замечали сову, даже когда видели у Василисы на плече. Лишь однажды старая дама проворчала, что мир сошел с ума, скоро в лесах птиц не останется, а все — Гарри Поттер виноват… Кирилл плохо помнил реанимацию и свое беспамятство. Он периодически выныривал из него и изумленно понимал, что пока жив, и даже радовался боли, как свидетельству того, что еще находится на этом свете. Кирилл рассматривал сквозь ресницы странные конструкции, от них к его телу тянулись какие-то полупрозрачные трубки, провода. Кирилл лежал, запутавшись в них, словно муха в тенетах. И трубка в носу раздражала несказанно, но сил выдернуть ее или хотя бы попросить, чтобы удалили, у Кирилла не хватало. Даже открыть глаз он не мог, ресницы весили тонну, не меньше. Постоянная, нудная боль мешала думать, и мысли ворочались в голове будто киты, которых затолкали в слишком тесный бассейн. Кирилл обреченно морщился, не узнавая себя, — никогда раньше он не страдал излишней сентиментальностью. Сейчас, когда жизнь еле теплилась, Кириллу казалось, что он и не жил вовсе. Так, существовал. Ел, пил, развлекался, работал, чего-то ждал от себя и других, но что именно… Впервые Кирилл люто завидовал матери: в отличие от него она знала, что такое любовь. Пусть страдала, но и любила, а он… смеялся над ней и жалел, и презирал, и порой ненавидел за слабость! Мать как-то сказала, что ни о чем в своей жизни не жалеет и не желает менять. Она полюбила самого лучшего в мире человека, самого достойного, у нее сын от него, что еще нужно для счастья? Кирилл, стиснув зубы, смолчал, но мысленно обозвал мать рабыней. Смотрел на ее светлое лицо, прозрачные, всегда печальные глаза, волосы с проседью, ранние морщины и не понимал. В такой любви Кирилл не нуждался. Да пропади она пропадом такая любовь! Это теперь, оказавшись на грани, он думал иначе. Заглянув в глаза смерти, ужаснулся — да жил ли? Пока единственные доступные Кириллу чувства — ненависть к отцу и жалость к матери, всего-то. Может, правда, способность любить — такой же дар, как способность слагать стихи или писать музыку? Большинство людей и знать не знали, чего лишены, ведь у них нет перед глазами сумасшедшей матери, несущей свою боль через жизнь как знамя. Кирилл перебирал в памяти своих знакомых и знакомых матери, и просто соседей, и коллег по работе, и приятелей в армии — и с некоторым удивлением отметил, что любовь — довольно редкая птица. И если сводило людей хотя бы подобие влюбленности, то вот позже… Что держало семейные пары, не позволяя разбегаться, Кирилл понимал прекрасно, сейчас его мутило от этого понимания — секс, дети, необходимость, нежелание дергаться и начинать все сначала, примитивная лень, обычная апатия… Эти люди с мертвыми сердцами, казалось, не жили, а черновики писали, надеясь чуть позже переписать набело! И Кирилл ничем от них не отличался. Присутствие Василисы Рокотов ощущал настолько остро, что перехватывало дыхание. Странная иррациональная радость переполняла настолько, что Кирилла почти радовала физическая боль, она приводила в чувство, заставляя помнить о реальности. Впрочем, о какой реальности он не должен забывать? Этого Кирилл не понимал и понимать не хотел. Зато понимал другое: если не умер сразу в парке, значит, должен выжить. И узнать, наконец, что такое любовь. Кирилл подсмеивался над собственными фантазиями, но иной раз чудилось, что он приходил в себя только с появлением забавной рыжей девчонки. Запах леса — запах Василисы! — вытаскивал Рокотова из небытия вернее любых лекарств. И плевать, что с приходом девушки возвращалась боль, главное, Кирилл жил и даже мог украдкой наблюдать за лицом Василисы — упрямым и несчастным. От ее руки почти всегда шло бодрящее тепло и странная энергия, Кирилл цеплялся бы за жизнь только ради этих минут. Сегодня Василиса приехала в клинику на час раньше, просто была не в силах оставаться дома одна. Обычно в субботу Колядины никуда не торопились. Семья завтракала неспешно, обсуждая планы на выходные и обмениваясь шутками… Но не в эту субботу! Тетю Катю вызвали на работу с утра пораньше, что-то у них там случилось. Кажется, кто-то из клиентов агентства подал в суд — гостиница в Тунисе не соответствовала ожиданиям… Гриша ушел куда-то со своей девушкой, очень симпатичной и высокомерной. Василиса тут же почувствовала себя дурнушкой — белокурая красавица Лариса почему-то рассматривала ее с нескрываемым раздражением. Лера убежала на свидание с Оскаром, забавно, но она до сих пор не представила его родителям. Сестра не сомневалась, что они Оскара не одобрят. Дядя Женя тоже куда-то уехал, не сказав ни слова. Может, тоже на работу, он частенько прихватывал выходные. Тетя Катя сердилась, говорила, что нельзя работать на износ, а дядя Женя добродушно отшучивался. Василиса вышла из дому практически следом за ним, не сидеть же в четырех стенах весь день, да еще одной? Она с тоской вспомнила о доме: там никогда не чувствовала одиночества, слишком много подопечных рядом. Там любая травинка на огороде, любой кустик в саду чувствовали ее присутствие, тянулись к Василисе, и сама девушка будто купалась в их любви, вполне осязаемой для нее. Дядю Женю Василиса увидела часом позже у клиники. Он стоял на крыльце и нервно курил, то и дело посматривая за запястье. То ли ждал кого-то, то ли спешил куда. Василиса сама не понимала, почему не подошла. Наверное, не хотела, чтобы дядя Женя оправдывался: вдруг он пришел не к Кириллу? Может, у него здесь лежит кто-то из знакомых или сослуживцев. Василиса не помнила, чтобы Евгений Наумович хоть раз навестил Кирилла, это тетя Катя забегала сюда чуть ли не каждый день, а за ужином расстроенно — это в первые дни — или весело — это сейчас — пересказывала беседы с лечащим врачом. Василиса зашла в беседку, села на низкую деревянную скамью и улыбнулась: прямо на голову спланировал пожелтевший березовый лист. Девушка сняла его, зачем-то понюхала и зажмурилась: на нее пахнуло осенней горечью. Василиса обвела взглядом больничный парк, сердце защемило — она и не заметила в этом году, как пролетело быстротечное северное лето. Бегала в клинику и не видела, что небо над городом все чаще затягивалось тучами и влажный северный ветер неохотно гонял их, тяжелые, неповоротливые. Не обращала внимания, что в Неве все реже по утрам плескалось солнце, а ее потемневшие воды который день несли в Финский залив пламенеющие кленовые листья. Вдруг подумалось, что и Кирилл не знает о наступившей осени. Вставать ему пока не разрешали, а в больничное окно видно лишь кусочек низкого питерского неба, даже деревца рядом с корпусом не посажено. Внизу — залитый асфальтом двор, и почти весь день слышен шум подъезжающих к приемному покою машин скорой помощи. Василиса уже не помнила о Евгении Наумовиче. На крыльце кроме одышливой тучной дамы никого не оказалось. Правда, к перилам был привязан длинный брезентовый поводок, и на другом его конце тосковала старая такса с печальными, все понимающими глазами. Василиса улыбнулась собаке. Такса вежливо шевельнула хвостом и снова ожидающе уставилась на входную дверь, она не могла отвлекаться — вот-вот мог появиться обожаемый хозяин. Вахтер хорошо знал Василису и не спросил пропуск, лишь приветливо кивнул — мол, проходи быстрее. Василиса поднялась на третий этаж и в длинном больничном коридоре торопливо набросила на себя халат. Повязала косынку и переобулась, привычно сунув кроссовки в пакет. Помахала рукой дежурившей медсестре и пошла к палате, грустно думая, что и сегодня Кирилл будет смотреть сквозь нее и молчать, будто один в палате. А она от смущения начнет нести глупости, краснея и ненавидя себя. А потом разозлится на Рокотова — ведь из-за него все! — и наговорит дерзостей, желая задеть побольнее. И обозлится еще больше, потому что Кирилл будет молчать и улыбаться. Василиса ни секунды не сомневалась — он смеялся над ней! Василиса оскорбленно шмыгнула носом. Зачем-то пригладила ладонью волосы и заправила за ухо выбившийся на свободу рыжий локон. Осторожно потянула на себя дверь и ошеломленно замерла: Кирилл в палате не один. Василиса даже не сразу узнала его голос. Она привыкла слышать в нем легкую добродушную насмешку, но сейчас… Василиса невольно поежилась, отступая на шаг от двери и глядя на нее с ужасом. Кирилл с нескрываемой ненавистью говорил кому-то: — Можете засунуть в задницу вашу благотворительность, причем поглубже! Слов посетителя оцепеневшая Василиса не разобрала, Кирилл же хрипло прорычал: — И навещать меня незачем, меня от одного вашего вида тошнит! … — Хорош папаша, ничего не скажешь! Вы всю жизнь моей матери искалечили, неужели не понимаете?! … — Повторяю — я в вашей помощи не нуждаюсь! Василиса не верила собственным ушам: ей вдруг показалось, что она узнала голос дяди Жени. Но этого просто не могло быть! Кирилл не посмел бы говорить с Евгением Наумовичем настолько грубо, настолько по-хамски, так бессовестно кричать на него, бесцеремонно выставляя из палаты… И почему у дяди Жени такой виноватый тон?! Василиса непроизвольно пятилась от приоткрытой двери, убеждая себя, что там не может быть дяди Жени. У Кирилла наверняка сейчас кто-то другой, посторонний, тем более Рокотов так пренебрежительно назвал посетителя папашей. Василиса не хотела, чтоб ее заметил гость Кирилла. Не хотела, чтоб гость понял — об его унижении знает кто-то еще. Василиса почти упала на кушетку. К счастью, она стояла за высоким медицинским шкафом, белым, со стеклянными дверцами, полки заставлены какими-то коробками, массивными бутылками и разнокалиберными пузырьками. Девушка поймала удивленный взгляд медсестры и одними губами сообщила: — Там посетитель. Лидия Николаевна сморщила лоб, пытаясь понять. Потом кивнула и громко прошептала: — Знаю, отец. — Отец?! — Ну да, — пожала плечами медсестра. — Он почти каждый день приходит, вот только в палату раньше не заглядывал, обычно сразу шел к врачу… Василиса негодующе покосилась на дверь: так разговаривать с собственным отцом?! — Я подожду, — пробормотала Василиса. — Конечно, жди, — ободряюще улыбнулась Лидия Николаевна. Она снова уткнулась носом в толстый глянцевый журнал, и Василиса с облегчением поняла, что Лидии Николаевне не слышно злого голоса Кирилла. Отсюда и Василиса слов не разбирала, только интонацию… Василиса порадовалась, что ни Кирилл, ни его отец не заметили ее, когда она приоткрыла дверь. Рокотову могло не понравиться, что Василиса сует нос не в свои дела. Кирилл никогда не упоминал об отце, говорил исключительно о матери. Василиса раньше не сомневалась: отца у Рокотова нет. Развелись, умер, уехал куда-нибудь на Крайний Север или в Америку, просто не было, Кирилл его и не видел… Оказывается, есть! И Рокотов буквально ненавидит отца за что-то. Василиса непроизвольно поежилась: она раньше не слышала в голосе Кирилла такой злости, такого неприятия, такого холода. Интересно, что нужно сделать, чтобы тебя настолько ненавидел собственный сын? Василиса почему-то совсем не удивилась, когда из палаты вышел Евгений Наумович, наверное, была к этому готова. Она лишь плотнее вжалась в стену, стараясь слиться с ней, только бы дядя Женя не заметил ее в коридоре. Уж очень он казался… нет, не несчастным, скорее угрюмым. Шел ссутулившись, мрачно о чем-то размышляя, как-то сразу постарев, осунувшись и даже потеряв в росте. И выглядел он сейчас не на свои сорок четыре года, а на все сто сорок четыре. Василиса смотрела на него из-за стеклянного шкафа, медицинские пузырьки странно искажали фигуру Евгения Наумовича, девушке казалось, что она видит сон. Лидии Николаевне тоже что-то не понравилось. Она привстала со стула и негромко окликнула посетителя: — У вас все в порядке? Дядя Женя вздрогнул и обернулся. Виновато улыбнулся и еле слышно пробормотал: — Да-да, все хорошо. Это я так… о своем. Он почти бежал прочь, а Василиса сочувственно смотрела вслед. Она жалела Евгения Наумовича всем сердцем и злилась на Кирилла: как он мог?! Дядя Женя такой мягкий, такой добрый, такой щедрый, внимательный… Кирилл едва сдерживался, до того хотелось избавиться от капельниц. Они мешали ему, приговаривая к неподвижности, не давали полноценно отдыхать, он чувствовал себя связанным по рукам и ногам. К тому же Кирилла трясло от волнения и злости, он никак не мог успокоиться после прихода этого… этого… этого типа, так называемого отца по крови. Папочка, чтоб его! Пришел навестить сыночка, наконец-то спохватился. Кирилл тут уже третью неделю лежит, а до Колядина только что дошло. Наверняка мать уговорила его, чтобы навестил «сына», никак не поверит, что Кирилл не нуждается в отцовском внимании. Он давно не мальчишка, черт возьми, да и мальчишкой не нуждался, если честно, к чему ему объедки с чужого стола… Кирилл мрачно усмехнулся: он впервые откровенно высказался. Теперь папенька знает, что старший сын о нем думает, наконец-то Колядин перестанет таскаться к ним в дом, мать, правда, жалко, но какого черта… Кирилла передернуло от отвращения к самому себе, и он глухо замычал от боли: заштопанное тело ныло так, будто нож Бекмуратова все еще оставался в нем, любое самое малое движение заставляло стискивать зубы — не орать же в полный голос, пугая медперсонал, ту же добрейшую Лидию Николаевну… И что он так разошелся? Молчал ради матери столько лет, а сегодня сорвался, как нервная барышня, уж слишком взбесили встревоженная физиономия Колядина и его сочувственные расспросы о здоровье — да какое ему дело?! Кирилл поморщился, вспоминая беспомощное лицо отца. Колядин даже не пытался возражать или оправдываться, принимая оскорбления как должное. Этот невозможный тип еще и успокаивал Кирилла — мол, ему нельзя сейчас волноваться! Смешно — Рокотов чувствовал себя последним подлецом, но не мог остановиться. И из-за этого еще больше ненавидел отца. Проклятый Колядин вел себя так, что по всему выходило — Кирилл бил лежачего. Бил, испытывая прямо-таки садистское наслаждение. Кирилл всегда считал, что на такое способны только такие подонки, как Рустам. Получается, он ничуть не лучше. Кирилл посмотрел на принесенный матерью будильник и с досадой подумал, что Василиса сегодня опаздывает. Обычно она всегда прибегала к десяти, едва наступали приемные часы, а сейчас почти одиннадцать. Или решила, что Кирилл уже достаточно здоров и в ее опеке не нуждается? Кирилл угрюмо усмехнулся — впрочем, хорошо, что малышка где-то задержалась. Не хватало, чтоб она застала безобразную сцену с отцом, вернее, с Колядиным, какой он отец, смешно просто… Кирилл вздрогнул от неожиданности, с таким грохотом распахнулась дверь, и тут же зашипел от боли — любое движение напоминало о недавних событиях. Кирилл с коротким смешком подумал, что Василиса выбивает из его головы последние связные мысли. Он, Кирилл Евгеньевич Рокотов, вполне взрослый и состоявшийся человек, таращится на рыжую девчонку, как трехлетка на воздушный шарик. Вожделенно и благоговейно, желая и страшась дотронуться — а вдруг… Кирилл изумленно отметил пылающее лицо посетительницы, горящие гневом глаза — снова одно золото! — и судорожно стиснутые кулачки. Спросить, что случилось, он не успел. Гостья пинком отшвырнула с пути стул и разъяренно прошипела: — Как ты мог?! Стараясь сохранить серьезность, Кирилл отозвался: — Мог — что? — Притворяешься?! — Василиса топнула. — Тебе говорили, что ты прекрасна в гневе? — Не превращайся в шута! Я спросила: как ты мог так разговаривать с моим дядей Женей?! — С кем? С каким еще дядей… ах да! — значит, с дядей… ты его только что видела… — Вот именно! И заметь — успела услышать, как ты на него орал! — Тебе родители в детстве не объясняли, что подслушивать под дверью некрасиво? — Я не подслушивала! — Да-а? — Просто подошла к палате и… нечаянно услышала тебя. Заметь — не дядю Женю, а именно тебя, потому что ты бессовестно кричал — нет, орал! — на… хорошего человека! — Бессовестно, значит? — Да, бессовестно! А еще — по-хамски, нагло, беспардонно, невежливо, невоспитанно… — Какой богатый словарный запас, впрочем, я тебе это уже говорил… — Тебе не стыдно?! — Послушай, малышка… — Я не малышка! Мне скоро восемнадцать, чтоб ты знал! — Соболезную — почти старость… — Клоун! Василиса в сердцах швырнула на пол пакет с апельсинами. Тонкий полиэтилен лопнул, и оранжевые пупырчатые шарики весело раскатились в разные стороны. Кирилл рассмеялся. Василиса оглянулась — к счастью, Лидия Николаевна по-прежнему сидела за столом, занятая своим журналом. Василиса аккуратно прикрыла дверь и с тяжелым вздохом принялась собирать апельсины. Не дождавшись продолжения занимательного скандала, Кирилл примирительно заметил: — Твой дядя Женя по совместительству… — Знаю, твой отец! — Ты даже это услышала? — Да. Но это не дает тебе права… — Крошка, да что ты понимаешь?! Дает не дает… Василиса подняла закатившийся под кровать апельсин и гневно выпалила: — Я не крошка! А ты просто хам, настоящее быдло, раз позволяешь себе так разговаривать с собственным отцом! Раскрасневшееся личико Василисы оказалось слишком близко, Кирилл едва не утонул в огромных светлых глазах, опушенных густыми рыжеватыми ресницами. На него так знакомо пахнуло лесом, солнцем, летом… — Дядя Женя вышел от тебя еле живой, я видела! — обвиняюще крикнула Василиса, глядя в упор. — Но он… подлец, — вяло пробормотал Кирилл. У него пропало все желание спорить, даже поддразнивать забавную девчонку. И злиться на нее — ведь лезла явно не в свое дело! — не осталось сил. Зато мучительно хотелось протянуть руку и коснуться пальцем нежной щеки… Проклятая капельница! — Он не подлец. — В глазах Василисы растаяли последние крупинки коричневого, они нестерпимо полыхнули жаром расплавленного золота. — Он… замечательный! — Считаешь? — прохрипел Кирилл, плохо понимая, что говорит. — Он добрый! — О да. — Он очень, просто очень добрый! Василиса в сердцах ткнула кулаком в постель, Кирилл едва сдержался, до того сильной болью отозвались поврежденные мышцы. Зато мгновенно пришел в себя и холодно сказал: — Знаешь, малышка, ты зря разоряешься… — Я вам… — Знаю-знаю, ты Василиса и почти взрослая… — Не почти! — …тебе скоро восемнадцать, и ты уже студентка самого настоящего питерского вуза… — Вот именно! — И все же ты зря суешь свой веснушчатый носик… — Неправда, он не веснушчатый! — …в дела взрослых.?! — Мой папенька та еще скотина, поверь… — Да как вы смеете… — Смею, малышка. — …называть его… — Хорошо, не скотина, просто подонок, тебя это устроит? Василиса в сердцах бросила в угол только что поднятый апельсин. Села на корточки у постели и ледяным тоном произнесла: — Я требую объяснений! — Может, не надо? — Почему это?! — Не хочется лишать тебя иллюзий, — хмуро усмехнулся Кирилл. — Все-таки родной дядька, к тебе относится неплохо, ты живешь в его доме… — Мое отношение к дяде Жене не изменится, не волнуйся. — Василиса смотрела почти с ненавистью. — И учти, я не поверю ни одному твоему слову, так что можешь особо не стараться врать… — Хорошая девочка… — Я просто знаю, что дядя Женя — хороший! — Мне молчать? — Нет! — Тогда слушай, только запомни — мы говорим на эту тему в первый и последний раз! В голосе Кирилла прозвучала такая ярость, что Василиса не нашлась с ответом и только кивнула, соглашаясь. — Твой драгоценный дядя когда-то был сопливым самоуверенным юнцом, надеюсь, в этом ты не сомневаешься? Не считаешь, что он появился на свет сорокалетним, в костюме и при галстуке? — Это еще не преступление! — Правильно, не преступление. Мы все проходим через милый пубертатный возраст, цепенея у зеркала при виде угрей и мечтая кто о сексе, а кто и о неземной любви… Василиса промолчала, стиснув зубы — понятно, что бессовестный Рокотов считает — она в свои пятнадцать мечтала как раз о неземной любви. А он, понятно, о сексе всего лишь. И с бессильной злостью подумала: зато у нее никогда не было угрей! — Только не каждый из нас холодно использует неопытную чистую девчонку из провинции — семнадцатилетнюю, заметь! — а потом благополучно бросает ее на произвол судьбы. Вместе с ребенком. Причем в то время, когда прослыть матерью-одиночкой считалось настоящим позором… — Ты все врешь! — Не вру. Моя мать была влюблена в этого подонка, — Кирилл нехорошо улыбнулся, — как кошка. И прощала все, даже предательство простила, как ни дико… — Но… — Она и сейчас его любит, представляешь? — Кирилл горько хмыкнул. — Колядин наплевал на нее, наплевал на ребенка, жил в Питере, напрочь не помня о ней или обо мне, и правильно — к чему забивать себе голову глупостями? А она… она пахала за троих мужиков, чтобы вырастить меня! Старела, работая на износ, мечтала о квартире в Питере и накопила-таки на нее, все для сыночка единственного старалась, и… — Кирилл скривился и словно выплюнул, — чтобы оказаться поближе к этому типу! Василиса робко прошептала: — С чего ты взял, что дядя Женя о вас не помнил? — А он в это время делал карьеру. Обзавелся другой семьей, и уж твоя тетя Катя и его законные детки ни в чем не знали отказа, не сомневайся! Им не приходилось сидеть на макаронах или перловой каше на воде, у них все было, мой так называемый папенька вполне достойно зарабатывал… — Хочешь сказать, что дядя Женя вам совсем не помогал?! — возмутилась Василиса. — Угадала. Именно это и хочу сказать. — Не может быть! Он знаешь какой щедрый! — Догадываюсь. Позже, когда мы переехали в Питер, он, наверное, и моей матери кое-что подбрасывал с барского плеча. Иначе с чего бы ему — пусть изредка! — показываться в нашем доме и изображать любящего и заботливого папеньку… — Вот видишь! — Давал копейки, это я уточняю для непонимающих, — устало буркнул Кирилл. — С чего ты взял? Дядя Женя — обеспеченный человек… — Знаешь, малышка, я с самого детства слышал от матери одну песню — лишних денег в доме нет. И на трех работах мать не крутилась бы, упади на ее плечи денежный дождь… — Неправда! — Да, конечно. — Ты просто что-то не понял! — Естественно, где уж нам… — Дядя Женя тебя любит, я видела его лицо, когда он вышел из палаты! — Любит, кто бы сомневался. Вот только появился лишь сегодня, а мать — сто процентов! — сразу же сообщила ему, что я в больнице. — Он приходил! — Да, я его видел. Только что. Как и ты. — Он и раньше приходил! — Василиса смотрела негодующе. — Ну да, приходил. Интересно, почем нынче плащи-невидимки? — Лидия Николаевна сказала — он каждый день заходил к твоему лечащему врачу! — А до моей палаты его ноги не доносили. — Он просто… просто… Кирилл ухмыльнулся, ожидая продолжения, но Василиса лишь махнула рукой. Помолчала и прошептала с досадой: — Ты не прав. — Конечно. — Ты был без сознания почти все время! И потом… я сидела тут, а дядя Женя… — Вот-вот, твой дядя Женя за все эти годы так и не рискнул познакомить меня с семьей. С законными — так сказать — отпрысками. Ну как же, я ведь обычный ублюдок, свидетельство его позора. Любящий папенька с удовольствием водрузил бы крест на мою могилу и закрыл бы этим тему, да не удалось, какая жалость… — Ты… отвратителен! — Твой дядюшка под этим подписался бы. — В тебе одна желчь! — А вы, конечно, семейство ангелов. Нимбы над головой видны и без лупы, я почти ослеплен. — Да ты… Кирилл фыркнул, и Василиса заставила себя смолчать, понимая, что они сейчас насмерть рассорятся, и как в таком случае навещать его? Конечно, Рокотов уже выздоравливает, но ее долг… Она покраснела от собственного лицемерия. Не глядя на Кирилла, сунула собранные апельсины в тумбочку и пошла к двери. Взялась за ручку, постояла немного и обернулась: — Коська говорил… — Это тот пацанчик, что тебя натаскивал в лесничестве? — Да. Так вот, он сказал, что я эмпат… — Ха, мистики мне только и не хватало для полного счастья! Впрочем, почему бы и нет? — Можешь смеяться сколько угодно. — Глаза Василисы сузились. — Но я знаю, понимаешь, знаю, что дядя Женя очень хороший… очень, понял? Василиса закрыла за собой дверь и остановилась в нерешительности, не зная, что делать. Возвращаться домой не хотелось, она не представляла, как посмотрит в глаза дяде Жене. «А если он думает, что Кирилл давно рассказал мне об отце? И я тоже считаю его подонком, просто молчу из вежливости или — еще хуже! — из меркантильных соображений, все-таки живу в его доме…» Василиса поежилась, представив, каково бедному дяде Жене видеть ее и каждый день опасаться разоблачения. Впрочем, нет, Василиса бы почувствовала его страх! Дядя Женя ни о чем не подозревает, и слава богу. Да и откуда бы Кириллу — случайный знакомый! — знать, что мы родственники? И все же, все же… Василиса подошла к столу дежурной медсестры и невольно улыбнулась, до того увлеченно Лидия Николаевна читала какой-то любовный рассказ в толстом женском журнале. Она даже не заметила приближения Василисы, маленькая Лелька так же читала свои девчоночьи книжки, не достучаться, не докричаться… Василиса покашляла. Дождалась, когда медсестра подняла на нее затуманенный взгляд, и спросила: — Лидия Николаевна, а к Кириллу мама редко приходит? — Мама? — Медсестра непонимающе моргнула. — Да, мама. Мама Кирилла Рокотова. Из первой палаты. — Мама, мама, мама… — Лидия Николаевна зачем-то закрыла журнал, заложив его какой-то бумажкой, и уже осознанно посмотрела на Василису. — Его мама, Васенька, ходит сюда как на работу, еще ни дня не пропустила. Вы с ней не сталкивались, потому что она обычно прибегает рано утром и под вечер, а то и ближе к ночи, она же не пенсионерка… Василиса озадаченно сдвинула брови, только сейчас осознав — она в самом деле ни разу не встретилась в больнице с матерью Кирилла. А ведь бывала здесь ежедневно… — Я никогда ее не видела, — пробормотала Василиса. — Как странно… — Гм-м-м… — Лидия Николаевна явно смутилась и с преувеличенным нетерпением затеребила журнал. — Понимаешь, детка… — Да? — Мне кажется, мать Кирилла просто боялась с тобой встретиться… ?! — Кирилл умирал, — неловко пояснила Лидия Николаевна, отводя глаза, — и она знала, что из-за тебя. Знала, что сын вступился в парке за какую-то девчонку, связался с законченным бандитом, да еще и вооруженным, ей в милиции сказали — этот негодяй числился в розыске, он самый настоящий убийца… — Но ведь… — Я-то не сомневаюсь, что ты ни при чем, это просто судьба. Но и ее пойми — каково бедняжке было видеть тебя, здоровую и невредимую, когда единственного сына врачи почти похоронили… — Я… не знала, — виновато пролепетала Василиса. — Сейчас-то все по-другому, — добродушно усмехнулась Лидия Николаевна. — Сейчас она и днем забегать стала и не звонит, чтобы спросить, ушла ли ты… Василису бросило в жар, она никогда не смотрела на события с точки зрения матери Кирилла. А ведь действительно… Девушка облизала вдруг пересохшие губы — как же ее должна ненавидеть эта несчастная женщина, мама Кирилла, страшно представить! — и сипло пробормотала: — Значит, она бывает здесь ежедневно, и не раз… — Точно. — А… в выходные? — Ну-у, в выходные по-разному. — Лидия Николаевна пожала плечами. — Иногда раза два успевает навестить, а то и три. Вон, в семь утра завтраком Кирилла кормила, кашу рисовую с собой привезла, с изюмом и черносливом. — А сегодня… она больше не приедет? — Почему? Обещала к обеду быть. Куриный бульон дома приготовит, да и привезет свеженький, самое милое дело — после болезни… — А когда, когда она обещала приехать? — Да откуда же мне знать? День, он длинный… — Спасибо. Василиса погрустнела — не ждать же маму Кирилла до вечера? Тетя Катя не любит, когда опаздывают к обеду, а по выходным особенно. Она даже стол сервирует празднично — скатерть стелет льняную, с ручной вышивкой, фарфор достает из серванта японский, тонкий-тонкий, почти прозрачный, вазу ставит с живыми цветами, обычно с хризантемами или желтыми розами… Василисе повезло. Она не успела далеко отойти от стола, когда Лидия Николаевна вернула ее громким шепотом: — Да вот же она, мать Рокотова, слышишь, Васенька? Вон, с лестницы выворачивает, с авоськой красной, субтильная такая дамочка… Глава 12 Чудо лесное Василиса снова сидела в беседке, ее трясло от волнения, девушка глаз не спускала с крыльца — в любую секунду могла появиться мать Кирилла. Вспоминая разговор с ней, Василиса краснела от неловкости: она в жизни не изъяснялась настолько бестолково! Набросилась на Ольгу Яковлевну как дикарь последний. Лепетала что-то несуразное о собственной вине, о Кирилле, его несправедливости, предвзятости, о несчастном дяде Жене, которого только что третировал собственный сын, а сам он — прекрасный, добрый, по-настоящему хороший человек, уж Василиса-то его знает… Василиса по-детски хватала за руки ошеломленную ее натиском Ольгу Яковлевну, тяжелая сумка мешала, там что-то противно звякало, она больно била по ногам. Наконец женщине удалось оттеснить взволнованную Василису к единственной кушетке в коридоре. Ольга Яковлевна со вздохом облегчения избавилась от сумки и почти упала на скамью, усадив рядом и девушку. И потребовала более внятных объяснений. Василиса откровенно разглядывала Ольгу Яковлевну — они совершенно не походили, мать и сын! — и возмущенно пересказывала недавний разговор с Кириллом. Ну не могла она поверить, что дядя Женя бросил на произвол судьбы молоденькую девушку с ребенком, он и чужим бы помог, Василиса не сомневалась. Ольга Яковлевна слушала внимательно. Простенькое ее личико то бледнело, то покрывалось рваными красными пятнами, над верхней губой появились мелкие капельки пота, женщина нервно смахивала их ладонью, светлые карие глаза смотрели на Василису устало и как-то обреченно. Ольга Яковлевна ни разу не перебила. Ни словом не уточнила путаный рассказ Василисы, не задала ни единого вопроса. Только лицо еще больше осунулось и постарело, а волосы, туго стянутые в небольшой пучок на затылке, потускнели, вдруг стала заметнее седина. — Вот оно что, — убито прошептала Ольга Яковлевна, слепо глядя на Василису. — Не зря говорят — благими намерениями вымощена дорога в ад… — Вы о чем? — О своем, детка. Только о своем. — Но вы меня поняли? — Да. — Кирилл… — Я сегодня же с ним поговорю. Прямо сейчас. — И вы… — Не волнуйся, — Ольга Яковлевна сморгнула выступившие слезы, — все будет в порядке. — Дядя Женя… — Ты права — он хороший, твой дядя Женя. Это я во всем виновата, одна. А Женя помогал нам с Кириллом всегда. Даже когда его семья по-настоящему нуждалась — уж очень времена были непростые, — он о нас с Кирюшей не забывал. — Но почему Кирилл ничего не знает? — Ну… — Ольга Яковлевна пожала плечами, — я как-то стеснялась об этом открыто говорить, считала — и так все ясно. Ведь сама я никогда не заработала бы на квартиру в Питере, сколько там платят бухгалтеру в небольшом городке — копейки… — Она вытащила из сумки отглаженный носовой платок, свернутый аккуратным квадратиком, и старательно высморкалась. — Понятно — помогал он. Правда, и я без дела не сидела — и полы в подъездах вечерами мыла, и дворником зимой подрабатывала. Снег лопатой разгребала, перекидала его за свою жизнь столько, до сих пор все косточки в непогоду ноют, суставы никуда, в старуху совсем превратилась, столько лет работала на износ… — Зачем?! Ведь сами сказали — дядя Женя вас не забывал, денег на жизнь хватало. — Боялась я, детка, а вдруг… Ведь не обязан был он помогать нам, твой дядя Женя, поверь, я знаю, что говорю. — Ольга Яковлевна немного помолчала и виновато пробормотала: — А у меня на руках Кирюша. Я все мечтала в Питер его вывезти, в нашем-то Пикалеве разве жизнь? Народишко все больше спивается, радостей там… — Она безнадежно махнула рукой. — И что теперь? — робко поинтересовалась Василиса. — А что теперь? Правду Кирюше скажу, и всех дел. Все равно хуже не будет. — Это вы… о чем? — Не уважает он меня, мой Кирюша. — Ольга Яковлевна горько улыбнулась. — Считает слабой. Женю мне простить не может, глупенький… Василиса слушала сочувственно. Ольга Яковлевна вдруг показалась ей жалкой, несчастной, слишком зависимой от других, никому бы не хотела Василиса ее судьбы. Видимо, мать Кирилла чем-то задел ее взгляд. Ольга Яковлевна суетливо затолкала сумку под кушетку и неожиданно для себя рассказала практически незнакомому человеку историю знакомства с Женей Колядиным. Говорила Ольга Яковлевна взахлеб, не думая. Сбиваясь, начинала сначала, открыто возвращаясь в прошлое впервые за много лет. Рассказывала не столько Василисе, сколько себе, и все же присутствие девушки приносило облегчение, неожиданное и острое. Ольга Яковлевна словно нарыв вскрывала, давно созревший и мешающий жить. Любовь с первого взгляда — так банально! Пока не коснется тебя. Семнадцатилетняя Ольга нырнула в свою любовь, как в омут, с головой. И безрассудно потеряла девственность, подарив ее, считай, первому встречному. Такому же студенту-первокурснику, как и она. Веселому парнишке, с ясным взглядом и детской светлой улыбкой, пившему в тот вечер шампанское, как лимонад. Женя сразу понравился ей! Он выгодно отличался от других. Ольга сумела увидеть в нем чистоту, ее давно потеряли сверстники в Пикалеве, шумные, грубоватые парни, от которых постоянно несло перегаром и дешевым табаком. Бесцеремонные и наглые, они искренне думали, что осчастливят девушку, просто обратив на нее внимание. Схватить за грудь или залезть под юбку в Ольгиной среде считалось обычнейшим элементом ухаживания. Мнение самой девушки при этом не учитывалось. Представить в такой ситуации нового знакомого Ольга не смогла. Почему-то казалось — своей любовью она привяжет Колядина навсегда. Ольга не сомневалась, что на такую ее любовь нельзя не ответить взаимностью. Ну не слепой же он! Оказалось — слепой. Если счастливая Ольга запомнила каждое мгновение их трогательной неловкой близости, то вот Женя… Наутро он вообще забыл о ней! И даже по имени не смог назвать, а ведь ночью был так нежен, так внимателен, так робок… О возможности забеременеть Ольга не думала — за один-то раз?! Но и никогда не жалела о своем безрассудстве. Ольга ни в чем не винила Колядина, только себя — это она пыталась обмануть его. Чего ей стоило уединиться с ним в ту сентябрьскую ночь, лучше не вспоминать, Ольга и сейчас поражалась собственному коварству. Женя не домогался ее. Если честно, он даже не сразу понял, что происходит. А потом просто принял то, что упало в руки. В чем она могла обвинить Женю?! Что он не сбежал от простенькой девчушки, как черт от ладана? Колядин и потом вел себя благородно по отношению к ней. Ни словом не позволил себе усомниться, что ребенок его, хотя и не помнил ничего о нечаянной близости. И помощь Женя предложил сам, Ольга ничего от него не требовала. И ни разу за эти годы Женя не забыл о них, свалившихся внезапно на его голову. Нелюбимых, даже постылых чем-то, что уж себе врать… Ну кто, кто так поступит сегодня?! Кирилл умный мальчик. И гордый. И честный. Он поставит себя на место отца и поймет, что им можно гордиться. И уж никак не обвинять! Кирилл мрачно смотрел на мать, не зная, как реагировать на ее горестную исповедь. Слишком трудно, почти невозможно оказалось принять новую реальность, в которой Колядин выглядел… по-другому. И нужна ли ему, Кириллу, такая правда?! Она не вернет полноценного детства. Он нуждался в отце лет десять — пятнадцать назад. Даже — пять лет назад. Но не сейчас. Кирилл невольно поморщился: мать достаточно едко напомнила о безжалостно брошенных девушках — мол, Кирилл дружил с ними достаточно долго, тут же — случайная встреча. Евгений Наумович и без того повел себя достойно, не бросил ее с ребенком на произвол судьбы, а ведь ему, когда все случилось, не исполнилось восемнадцати — ребенок совсем, он, Кирилл, много старше… Кирилл терпеливо слушал мать и думал об упрямой рыжей девчонке, пытавшейся настоять на своем любыми способами. Он неожиданно для себя усмехнулся — подойти к незнакомой женщине с подобной проблемой, добиваясь справедливости… Почти достойно восхищения! И все-таки… Полудетская история материнской любви раздражала его, Кирилл не терпел банальностей. Глупая рождественская сказка! Чрезмерно слащавая. Наивная юная дева с легким привкусом порочности — оказаться в одной постели с незнакомцем, да еще по собственной инициативе… — и он, сама порядочность, как выяснилось. Скучно. И пошло. Кирилл нехорошо ухмыльнулся, пугая мать. И признался себе, что на подобную дурость — пусть, благородство! — не способен. Одно дело, если ты любил девчонку, она подзалетела по твоей неосторожности и захотела рожать, другое — случайная связь непонятно с кем, да еще если в памяти ничего не осталось. Нет, его папаша — настоящее ископаемое! И все же, чтобы успокоить мать — исключительно для этого! — Кирилл неохотно признал, что был несправедлив к отцу. Хотя… что мешало Колядину отмести его обвинения с негодованием? Мог бы оскорбленно сообщить, что помогал матери с самого рождения Кирилла, исправно отстегивая денежки десятки лет, месяц за месяцем. Ах да — благородство, порядочность, скромность! И щедрость. Может, повеситься? Чтоб не думать о собственном несовершенстве? Голова кружилась: ненавистный папаша — столько лет искренне считал его подлецом! — вдруг обернулся белым лебедем. Нет, но какова малышка?! И все же Кирилл не потерпит, чтобы кто-либо совал свой нос в его дела. Даже эта рыжая крошка. Василиса без всякого аппетита ела плов. Ни пахучий рассыпчатый рис, ни отлично прожаренная баранина сегодня не привлекали ее, мысли были заняты другим. Василиса бросила быстрый взгляд на дядю Женю и тут же уставилась на все еще полную тарелку. Она не вслушивалась в беседу за столом, веселый голос двоюродной сестры служил сегодня таким же фоном, как и шум транспорта за окном. Василиса ждала. Два часа назад она убедила дядю Женю все рассказать близким. Как-то легко убедила. Наверное, он и сам собирался разрубить проклятый узел, сколько можно скрывать правду? Хорошо, что Василиса перехватила его у подъезда. И уговорила отойти к детской площадке. Почти не смущаясь, она выложила дяде Жене все, что знала. Сообщила, что Ольга Яковлевна только что поговорила с сыном, честно рассказав Кириллу историю их знакомства и дальнейших нелегких отношений. Кирилл признал, что был несправедлив к отцу! Василисе это сказала Ольга Яковлевна, когда вышла из больницы. Уставшая, но странно просветленная. Василиса видела, что Евгений Наумович отчаянно трусил. Он уже несколько раз открывал рот — при этом краснея или бледнея, — но решался попросить лишь хлеба или соли. На большее дяди Жени не хватало! Тетя Катя уже посматривала на мужа обеспокоенно. Лера, передавая отцу плетенку с хлебом в очередной раз, рассмеялась: — Па, ты спишь, да? Смотри, справа от твоей тарелки два надкусанных ломтика, ты о них забыл? — В самом деле, Жень, ты ведешь себя… Что-то случилось? Василиса затаила дыхание: вот сейчас… Но дядя Женя с трудом улыбнулся и вяло пробормотал: — Все в порядке, Катюша. Просто… голова побаливает. — Наверное, давление, — сочувственно предположила Екатерина Васильевна. — Ты бы померил, нужно знать, что пить — папаверин или спазмалгон… — Нормальное у него давление! — Голос Василисы дрожал от негодования. — Ты-то откуда знаешь? — фыркнул Гриша, щедро накладывая себе еще плова. С недавнего времени он старался лишний раз не смотреть на гостью, постепенно привыкая к мысли, что она всего лишь двоюродная сестра, почти Лерка. Эта тактика, как ни странно, приносила свои плоды, ну не мог Гриша видеть в Лерке девушку! И Василиса теперь все чаще казалась самой обычной девчонкой, пусть и очень симпатичной. — Вася, она знает, — звонко заявила Лера. — Пап, смело пей спазмалгон! — И спазмалгон ему не нужен. — Василиса в сердцах бросила вилку, но неудачно, во все стороны брызнул рис. — Ой, теть Кать, извините… — Ничего страшного, Васенька. — Скатерть жалко, красивая, теперь вон какие пятна, вдруг не отстираются… — Да ладно тебе. — Лера помогла смести рис на салфетку. — Сунем в автомат, всех дел-то. Только чур — гладишь потом ты! — Она засмеялась. — Ненавижу утюг! — Хозяйственная ты наша. — Гриша подмигнул сестре. Обернулся к Василисе и с любопытством спросил: — А почему папе и спазмалгон не нужен? Голова-то болит! — Нет. — Что «нет»? — Не болит. — Да с чего ты взяла?! — Просто знаю. Гриша присвистнул. Екатерина Васильевна отставила в сторону чашку с чаем и встревоженно пробормотала: — То-то на нем уже который день лица нет! Жень, что случилось?! Василиса опустила глаза. Вдруг показалось, что не права, вмешиваться так бесцеремонно в чужую жизнь нельзя. Неужели ей не жаль дядю Женю?! «Жаль, еще как жаль. — Василиса упрямо насупилась. — Но разве можно столько лет врать?! Он не сделал ничего плохого, а чувствует себя виноватым перед всеми — и перед Ольгой Яковлевной, и перед Кириллом, и перед тетей Катей, и перед Леркой с Гришей… Глупо же! Если он не решится сейчас… я сама все скажу!» Василисе повезло. Или не повезло? Евгений Наумович не был дипломатом. Врать он не умел, как и говорить правду, впрочем. Вот молчать два десятка лет… Василиса лишь крякнула с досады, когда дядя Женя встал и монотонно забубнил, глядя поверх голов домочадцев: — Я ужасно виноват перед вами. Гриша с Лерой перестали жевать и во все глаза уставились на отца. Екатерина Васильевна тяжело осела на стул и вцепилась в столешницу так, что побелели костяшки пальцев. — Я… у меня… все эти годы… — Па, да что с тобой? — пролепетала Лера, с ужасом наблюдая, как на отцовском лице выступают крупные капли пота. — Что… что такое?! — в панике выдохнула Екатерина Васильевна. — Понимаете, я… как бы сказать… я очень, очень виноват… — Па, не тяни кота за хвост. — Гриша нервно оглянулся на окаменевшую мать. — В чем ты виноват?! Евгений Наумович гулко сглотнул. Вдруг зажмурился и выпалил: — У меня есть еще один сын. Старший. Кирилл. Вот. Лера с Гришей изумленно переглянулись. Екатерина Васильевна вздрогнула, правая рука дернулась, недопитая чашка с чаем опрокинулась. Василиса мысленно ахнула: безобразное коричневое пятно на белоснежной льняной скатерти росло на глазах. — Я просто… боялся, — глухо бросил Евгений Наумович. — Я, оказывается, трус, Катенька… Тишина в столовой казалась вязкой, тяжелой и ощутимо давила на уши. Никто не пошевелился, не бросился поднимать упавшую чашку, не торопился вытирать лужу на парадной старинной скатерти. Настенные часы тикали чересчур громко, бестактно нарушая безмолвие. — Сын… старший… — безжизненно прошелестела Екатерина Васильевна. — А наш Гриня тогда какой? Лера громко икнула и испуганно прикрыла рот ладонью. Гриша с нехорошим интересом рассматривал отца, будто впервые видел. Василиса вскочила, стул с грохотом отлетел в сторону. Она гневно крикнула: — С ума вы, что ли, сошли?! — Лучше бы сошли. — Екатерина Васильевна бледно улыбнулась племяннице. — Дядя Женя, да сядь ты! — Василиса в сердцах стукнула по столу, упала еще одна чашка, Лерина, но и на нее не обратили внимания. Евгений Наумович посмотрел на Василису глазами больной собаки и не сел, рухнул на свой стул. — Как вы можете верить плохому, ведь вы знаете дядю Женю всю жизнь! — Василиса обличительно ткнула пальцем в двоюродную сестру. — Вот ты, например, с самого рождения! Лера по-детски пробормотала: — А я чего? Я ничего… — Дядя Женя ни в чем перед вами не виноват, клянусь, чем хотите! В глазах Екатерины Васильевны засветилась робкая надежда. — Васенька, ты что-то знаешь? — Не что-то, а все, — грозно отрезала Василиса. — И это «все» вы сейчас от меня услышите, как только дядя Женя выйдет отсюда! Буквально на пять минут выйдет! Мерзкая тишина в столовой пошла трещинами, в Колядиных быстро возвращалась жизнь. Вдруг стало понятно, что ничего страшного не случилось, не стала бы обычно сдержанная Василиса просто так кричать на всех. Екатерина Васильевна суетливо промокнула лужу салфеткой и вернула на блюдца обе упавшие чашки. Гриша смешливо фыркнул: уж очень забавно рыжая гостья свела брови. Сурово так свела и губы строго поджала. Любопытная Лера умоляюще посмотрела на отца: — Па, ну выйди, а? — Как раз спортивное обозрение началось, — подсказал Гриша. Евгений Наумович кивнул сыну и тоскливо покосился на жену. Ответного взгляда не дождался и с тяжелым сердцем удалился. Василиса плотно прикрыла за ним дверь и сказала: — Я рассказываю, все молчат и слушают. Вопросы потом, ясно? — Ага. — Лера широко улыбнулась сестре. — Итак, маленький экскурс в прошлое. — Василиса отошла к окну. — Дяде Жене всего семнадцать, и он только что поступил в институт… — Как мы сейчас, — шепнула Лера. — Да. Как мы, — холодно согласилась Василиса. — В начале сентября в общежитии праздновали посвящение в студенты. С выпивкой, естественно. Василиса говорила короткими рублеными фразами. Почему-то рассказ от этого становился выразительнее и как-то… правдивее, что ли. — В компании находилась также девочка Оля из провинции, и ей очень понравился наш Женя. Показался чистым, добрым, и она влюбилась. Вот так глупо и смешно — с первого взгляда. Говорят, такое случается… Лера завороженно кивнула, глаза ее стали мечтательными. — На фоне сверстников из Пикалева Женя выглядел принцем, Оле захотелось привязать его к себе. Способ она знала только один — подарить девственность, что и сделала в тот же вечер. Женя впервые выпил столько шампанского, это оказалось несложно. Лера ахнула. Екатерина Васильевна стиснула зубы. — Наутро Женя даже не вспомнил девушку, с которой провел ночь. Ни лица, ни имени. Ольга была оскорблена, они расстались. Гриша криво усмехнулся. Василиса строго посмотрела на него и закончила: — Через год Ольга нашла Женю в институте и сообщила, что родила от него ребенка. Она выглядела испуганной и растерянной, Женя почувствовал себя виноватым и предложил помощь. Материальную, разумеется. И честно платил алименты на протяжении многих лет. А когда Ольга с Кириллом перебрались в Питер, он изредка и навещал сына. Он сочувствовал Ольге, считая, что искалечил ей жизнь, но любил только вас, тетя Катя. Лера вдруг всхлипнула. — Понятно, дядя Женя не решался раскрыть свою тайну. Боялся, что вы не простите его. Гриша одним глотком допил остывший чай и пробормотал: — Я бы тоже ни в жизнь не сознался… Екатерина Васильевна молчала, но лицо ее не казалось больше мертвым, просто печальным. — Ему всего семнадцать, — звонко напомнила тетке Василиса. — И не забывайте — это случилось единственный раз. В то время вы не были даже знакомы! Лера молчаливо размазывала по щекам слезы. Гриша хмуро сознался, что не повел бы себя так по-идиотски — какого черта? Эту глупую девчонку не насиловали, пусть бы сама выплывала, в конце концов — могла сделать аборт… Лера ахнула и швырнула в брата чайную ложку. Гриша пригнулся и рассмеялся, отцовская история, на его взгляд, выглядела довольно забавно и даже глупо. — И потом, с чего папа взял, что это именно его ребенок? — воскликнул он. — Девица переспала с ним, и что? Может, папа был первым, но не последним? — Как тебе не стыдно?! — Лерины щеки запылали. — Выходит, ма, мое воспитание хромает на обе ноги, — хмыкнул Гриша. — Или папа оказался последним романтиком? — Это ты оказался последним болваном! — возмущенно прошипела Лера. Екатерину Васильевну откровенность сына шокировала, но и она теперь смотрела на внезапное признание мужа другими глазами: они с Женей действительно познакомились на старших курсах, глупо ревновать к прошлому. Правда… — Молчать столько лет… — пробормотала она. — Он боялся вас потерять, — устало пояснила Василиса, — разве не понимаете… — Мам, как ты можешь?! — Лера сердито высморкалась. — Папа, он… очень, очень хороший! — А я что, спорю? — уже раздраженно буркнула Екатерина Васильевна. И все рассмеялись. Лежа в постели, Василиса счастливо улыбалась, представляя удивление Кирилла, когда они ввалятся семьей в палату. Подумать только — пять человек сразу! С цветами, фруктами, банками и баночками, тетя Катя весь вечер что-то готовила, из кухни так вкусно пахло, слюнки текли… Василиса весело фыркнула, вспоминая лицо тети Кати, когда она узнала, что старший Женин сын — тот самый Кирилл Рокотов, которому она почти месяц оплачивала отдельную палату. Как же — защитник племянницы! Тетя Катя тут же растаяла. Даже шепнула Василисе, что теперь не сомневается — Кирилл действительно Женин сын. И с новыми силами закрутилась у плиты. Василиса прекрасно помнила: Кирилла оскорбляло, что отец так и не познакомил его с женой и детьми, и вот завтра… Василиса взволнованно села в постели — как она могла забыть?! Ведь как раз завтра Кириллу впервые разрешили встать! Утро выдалось странно тревожным. Погода не радовала, в открытую форточку ощутимо тянуло влажной прохладой. Небо висело низкое, неприятно плоское, тяжелое. Тучи в глаза не бросались, просто притихший город затянула противная серая пелена. В воздухе остро и свежо пахло озоном. Кирилл не мог дотронуться до волос, его ощутимо било током, от Финского залива шла гроза. Далекие всполохи молний тревожили Кирилла, он с трудом заставлял себя улыбаться незваным посетителям. В конце концов, Колядины ни в чем не виноваты, они хотели как лучше… Екатерина Васильевна расставляла в холодильнике и тумбочке принесенные лакомства и — Кирилл видел — с болезненным любопытством высматривала в его лице знакомые черты мужа. Лера откровенно сияла. Кирилл ей всегда нравился, и девушка по-детски радовалась новому старшему брату. Она весело обещала познакомить Кирилла с подругами — «пусть завидуют». Забавно, но Кириллу на секунду показалось, что совсем неплохо иметь младшую сестру, он никогда никого не опекал в своей жизни, как-то не приходилось. Гриша держался сдержаннее всех, но смотрел доброжелательно. Кирилл чувствовал, сводный брат ничего не имел против него. Отец смущенно жался к стене, стараясь не раздражать Кирилла и уже этим раздражая безумно. Ну откуда, откуда у Колядина вечное чувство вины?! Изредка Кирилл бросал короткие грозные взгляды на виновницу переполоха. Он ничуть не сомневался — именно Василиса заставила Колядина рассказать семье правду, сам отец никогда бы не решился, Кирилл достаточно хорошо его знал. К досаде Кирилла, Василиса его злости будто не замечала. Уселась на подоконник и не столько смотрела на домочадцев и Кирилла, сколько на разбушевавшуюся грозу. Над городом уже гремело так, что закладывало уши. Длинные ветвистые молнии безжалостно прошивали небосклон яркими неровными стежками. От Невы тянуло пронзительным холодом, деревья у старой беседки сгибало в дугу, пожелтевшие листья поземкой несло по все еще сухому асфальту… Погода странно соответствовала внутреннему состоянию Кирилла. Он из последних сил держал себя в руках, хотя ему смертельно наскучили чужие и собственные реверансы. Больше всего Кириллу хотелось остаться с ненормальной девчонкой наедине. И высказать ей все, что думал о привычке некоторых бесцеремонно совать нос не в свои дела. Если честно, ему хотелось выставить Василису вон, раз и навсегда! С детства Кирилла привлекала упорядоченная, размеренная жизнь, которую можно планировать и строить по собственному желанию. В ней не предусматривалось места порывам и глупым эмоциям. Хватит с Кирилла маменьки с ее наивной любовью с первого взгляда! Он вообще не нуждался в любви. Все должно подчиняться расчету. Даже чувства. В то же самое время Кириллу — до боли остро! — хотелось заглянуть в мятежные глаза цвета расплавленного золота. И коснуться шелковистой щеки. И увидеть, как под тонкой нежной кожей на виске робко пульсирует голубая жилка. И вдохнуть, наконец, присущий только этой невозможной девчонке запах леса, солнца и лета… Ну что, что Василиса так пристально высматривала за окном?! Кирилл кротко беседовал с Екатериной Васильевной. Терпеливо улыбался Лере. Отвечал сводному брату спокойным твердым взглядом. И даже сочувственно кивал отцу — мол, да, он чувствует себя много лучше, швы уже практически не болят… Кирилл вздохнул с облегчением, когда гости начали прощаться. С еще большим облегчением понял — Василиса остается. И тут же заскрипел зубами от злости: невозможная девчонка смотрела на него безмятежно, глаза ее счастливо сияли, она явно считала себя благодетельницей. Еще бы — Кирилл в мгновение обзавелся целой толпой близких родственников! Теперь кроме матери у него — любящий папочка, его женушка, сводная сестра, братец… Интересно, малышка и себя возомнила его родственницей? Или все-таки считает… гм-м-м… ну, они-то всяко не родня! Кирилл дождался, когда за Лерой закроется дверь. Едва не сплюнул с досады, когда сводная сестрица снова заглянула в палату — забыла, видите ли, попрощаться — послать новоприобретенному брату воздушный поцелуй. Наконец шаги в коридоре затихли. Кирилл, стараясь не морщиться, сел и неуверенно нашарил ногами шлепанцы. Вдруг показалось, что он не сможет сейчас встать, хоть лечащий врач и дал добро. Потолок нехорошо качнуло, пол накренился. Кирилл стиснул зубы, он не терпел слабости ни в ком, а уж в себе — особенно. Кирилл осторожно покосился на Василису: она по-прежнему смотрела в окно, хотя гроза потихоньку удалялась. Раскаты грома звучали глуше, да и молнии уже не слепили, ветвистые монстры сменились жалкими слабыми росчерками. В его сторону Василиса и головы не повернула, будто не слышала скрипа кровати. Сидела на подоконнике, обняв колени, девичий профиль на фоне темного свинцового неба показался Кириллу особенно светлым, легкие кудряшки стояли вокруг головы солнечно ярким облачком, рыжая коса плавно стекала с подоконника, чуть недоставая пола. «Сейчас я все ей выложу. — Кирилл едва сдержал стон, первый шаг дался трудно, мучительно заныли подживающие раны. — Восемнадцати нет, зато самоуверенности на троих… Вот куда она, собственно, влезла?!» Желание схватить противную девчонку за плечи, встряхнуть как следует, высказаться, а потом выставить ее вон, глядя в рыжие глаза последний раз в жизни, оказалось нестерпимо сильным и помогло Кириллу доковылять до окна, не теряя лица. Он даже ни разу не поморщился, предвкушая скорую месть. Устроить в его палате настоящий балаган и потом сидеть эдакой смиренницей на подоконнике! Мол, я не я и корова не моя… Нет, прямо-таки ангел невинный, даже сияние вокруг головы присутствует, может, рыжие на нашей грешной земле и впрямь за ангелов?.. Кирилл действительно схватил Василису за плечи, но трясти не стал. Ее косточки вдруг показались ему по-птичьи тонкими, легкими, чрезмерно хрупкими. И девичья шея тянулась из широкого воротника как-то особенно беззащитно, и круглый подбородок мерцал в сумерках ненастья нежно и трогательно… Василиса обернулась, у Кирилла перехватило дыхание: она смотрела на него удивительно… доверчиво, открыто, со странным ожиданием. Ее необычные радужки при свете редких молний завораживающе светлели, и плавились вокруг зрачков редкие коричневые островки… Кирилл гулко сглотнул, из головы мгновенно вылетели все недавние планы. Он рывком, плохо сознавая, что делает, притянул Василису к себе. Зарылся носом в легкие кудряшки, с наслаждением вдохнул ароматы лета и хрипло пробормотал: — Чудо ты мое лесное… See more books in http://www.e-reading-lib.com