8
После знойных земель и договора с безволосыми ашкарами еще целых двенадцать дней мчалась Скуфь указанным долгим путем, меняя лошадей под седлами и направление. Ехали то на полунощь, то встречь солнцу или вовсе на полудень: заселивший эту землю кочевой народ уже обустроил пути и межи, отметив их камнями и знаками. И от того, что не кривой и извилистой была дорожка, Рапейские горы лишь обозначились на окоеме и никак не приближались.
Если дальше так ехать, то вряд ли поспеть к условленному с государем сроку.
Узрев желанные горы, Важдай подумал-подумал и поехал прямо, не послушав советов ашкарского вождя. Между тем степь кончилась, и вновь потянулись дубовые леса, березовые рощи на холмах, чистополье с высокими травами и звенящие прохладные реки небесного цвета – земли благодатные, но отчего-то безлюдные.
Проскакала Скуфь прямицей по этим местам совсем недолго, как заметила впереди верховой разъезд, поджидающий их на пути: три великих молодца на тяжелых, толстоногих, вороной масти конях. Вроде землепашцы, одеты в простые холщовые рубища, однако на них нашиты латы из воловьей кожи, а в ручищах по булаве – должно быть, стража порубежная. А на вид миролюбивые, веселые, и речь у них сарская. Спрашивают:
– Куда путь держите, чужеземцы?
– За горы идем, в Рапейское царство, – ответил Важдай.
Изумленная стража глаза выпучила:
– А на что вам рапеи?
– Сарский Владыка послал.
Тут молодцы аж подскочили в седлах:
– Сарский?!
– Сарский государь, именем Ураган.
– Вы что же, сары?!
– Мы сарская Скуфь! А вы кто будете?
– А мы – савры! – закричали стражники. – Про саров даже и не слыхали!
– Нас иногда тоже зовут саврами, – объяснил воевода. – На самом же деле мы сары.
– А ну, поехали к нашему князю!
Можно было бы ослушаться да идти своим путем, но Важдаю любопытно стало: оказывается, есть на свете еще люди, гордо называющие себя саврами. И хоть это неверно, да все равно любопытно: и речь одна и та же, и образом схожи, разве что эти беловолосые, как рапеи. В последние времена все, кто откололся от государства и стал жить сам по себе, и вспоминать не хотел, из каких племен пошел, и называют себя так, как их ромеи или греки кличут обидными прозвищами.
– Есть ли у вас девы на выданье? – спросил Важдай.
– Зачем вам?
– Да мы себе невест ищем.
– Дев у нас избыток!
– Ну тогда поехали!
Кони у порубежной стражи хоть и великие да мясистые, но резвости никакой нет, даже рысью не идут, только шагом. Ярый муж говорит молодцам: дескать, поехали быстрее, недосуг нам за вами волочиться, а молодцы говорят:
– Куда спешить-то? И так доедем.
Земля у этих савров добрая, кругом нивы вспаханы, посевы уже в пояс поднялись, на холмах селения виднеются и ветряные мельницы крыльями машут. Через малые реки мосты наведены, болота гатями вымощены, на развилках придорожные писаные камни стоят – посмотреть любо-дорого.
– Добрая у вас земля, – похвалил ярый муж. – Если такие же добрые девы, то посватаемся.
– Это как князь скажет, – отвечает стража.
Приехали к укрепленному частоколом и башнями граду. Стражники оставили Скуфь за воротами, сами же постучали и вовнутрь въехали. Витязи ждут-пождут, нет никого, хоть на ночлег станом становись.
Выходит наконец князь – детина в сажень ростом, беловолосый, молодой и тоже веселый, но медлительный, как и кони у них. Встал и глядит, улыбается.
– Вы что же, саврами называетесь?
– Нет, мы сары, – отвечает ему воевода.
– А откуда вы?
– Из Азарских степей.
– Землепашцы?
– Нет, мы кочевые.
– Потому и сарами прозываетесь. Мы с вами братья!
И далее стоит, глядит – и ни туда, ни сюда.
– Ты, князь, или к себе в гости зови, – говорит ему Важдай, – или уж пропусти через свои земли. Некогда нам стоять, след за Рапейские горы ехать, а они еще далеко.
– Как же вас ашкары через свои степи пропустили? – наконец спрашивает князь. – И даже лошадей не отняли?
– У нас с ними уговор. Не то что лошадей отнять, даже путь к рапеям указали.
– Если бы ашкары дорогу указали, вы бы к нам не попали.
– А мы прямо поехали!
– Кто прямо ездит, далее нашей земли не бывает.
– Давай тебе пошлину заплатим, если хочешь, и поедем.
– Погодите ехать, – отвечает князь. – Мы пошлин не берем. Тем паче вы и впрямь на нас похожи. Только отчего волосы у вас золотого цвета?
– Такие уж есть.
И опять стоит и смотрит – скуфские кони устали уж с ноги на ногу переступать.
– Скажи уж что-нибудь, князь, – поторопил ярый муж. – Или сами пойдем через твою страну.
– А вот любо мне испытать, нашей крови вы или нет, – говорит тогда князь. – Слезай с коня, воевода, на спинах потягаемся. Одолеешь меня – пропущу!
Было у саров такое состязание: становились спина к спине, брали друг друга сгибами локтей и кто кого от земли оторвет – испытывали, кто крепче на ней стоит. И у этих савров оказался такой же обычай, знать, и в самом деле братья.
Важдай спешился, взялись они друг за друга и давай тягаться. Князь на голову выше, в плечах пошире и тяжелее пуда на три, да в этом состязании иное дороже было – крепость и твердость сырой жилы. Считалось, если муж коня на спине поднять не может, забравшись под брюхо, то ему только с женой тягаться.
Повозились они час, другой, уж третий пошел, солнце на закат, ехать надо, а с князем никак не сладить. Тут уж один по одному народ собрался всякий – старики, пары, дети и девы; стоят веселые, смеются и своего князя подбадривают:
– Подыми! Подыми его, князь! Супротивник-то малый да рыжий!
Заметил ярый муж, девы у них высокие, статные, беловолосые – ну истинные рапейки! И Скуфь это же приметила и с дев глаз не сводит, забыла, что воевода состязается, что ехать надо. Важдаю никак нельзя было уступить, поднапрягся он да и оторвал князя от земли.
Соплеменники его закричали радостно:
– Верно, братья они! А что рыжие, так и ладно!
Воевода поставил соперника на ноги и отпустил.
– Ну, теперь мы дальше поедем!
– Куда же вы на ночь глядя? Не отпущу! Коль вы наши братья оказались, след пир устроить! Мы ведь жили здесь и думали, нет более никого нашей крови и обычаев!
И народ поддержал его:
– Заходите в город! Потчевать будем! Радость-то какая!
Скуфи только этого и надо было!
Тут выходят из ворот девы, одна другой краше, и выносят каравай хлеба, какой аратаи пекут, и плошку соли – видно, обычай у них такой. Кланяются, целомудренно опустив взоры, и говорят:
– Просим вкусить хлеб-соль и в гости к нам пожаловать.
Тут сердце Скуфи и вовсе размякло: за весь путь нигде так не встречали! Сразу видно, живут они по ветхим сарским обычаям! Только вот как сберечь их удалось, коли вокруг инородцы?
– Мои пастухи ваших лошадей попасут, – сказал князь. – А вас ждет званый пир!
Витязи расседлали и отдали лошадей отрокам, а сами вошли в город.
Хоромы в нем деревянные, добротные, на нынешние сарские похожи, даже коньки на кровлях такие же. Только ничем не украшены – видно, невелик достаток, а значит, жира не признают.
Гостеприимные хозяева уже костры разводят, скот режут, снедь всякую выносят, бочки выкатывают на площадь, и все так дружно, слаженно – поглядеть любо-дорого! Однако витязи смутились, ибо не зрели еще истинного сарского радушия, что в минувшие годы было на всех кочевых путях, когда и табуны, и скот, и сама земля с прочим имением считались общим и делились по совести.
Похоже, савры эти до сей поры ветхие обычаи сохранили.
Князь усадил ярого мужа с собой за стол, поднес деревянный кубок с медовой сурой и только тогда спрашивать стал – и прежде у саров так было заведено.
– Зачем же ты едешь за Рапейские горы?
Тут уж нечего было таить.
– Государь послал невест высватать у них.
И поведал, как ныне живут кочевые сары в степях и что Ураган замыслил.
– Знать, вы даже волосы себе позолотили, – сказал князь. – А я думаю, отчего вы рыжие стали? Нельзя с золота ни пить, ни пищу вкушать.
– Теперь мы это знаем. Вот и хотим вернуться к прежней жизни, да жить дружно, как вы.
– Кто же вам сказал, что у рапеев невесты есть?
– Есть или нет – не знаем, – отвечает Важдай. – Но была молва, они живут по законам Тарги, а девы их целомудренны и воинственны.
– Лживая молва! – Князь еще один кубок поднес. – Нет у рапеев невест. И сдается мне, самих рапеев нет.
– Как же так?
– За Рапейскими горами живут сколоты.
– Сколоты?!
Князь и сам усомнился.
– Трудно и разобрать кто. Себя сколотами называют, а посмотришь на них – неведомо, что за люди?
– Беловолосые?
– Беловолосые...
– Девы у них целомудренные?
– А их не видал никто.
– Знать, прячутся от чужих взоров.
– Говорят, прячутся...
– Это добро! А питаются водой, на которой солнце играет?
– Будто впрямь воду пьют. – Князь обнял Важдая по-братски. – Да на что они тебе, даже если сущи? Ты зрел наших дев?
– Славные у вас девы! – от души похвалил ярый муж. – Но больно кротки. Нам же след взять воинственных и отважных, ибо много у нас врагов, коим приходится противостоять. Государь прежде всего заботится о добром потомстве.
– Позри на наших малых чад! Доброе потомство?
А дети у савров и в самом деле крепыши, только медлительные.
– Доброе!
– На дев же не смотри, что кроткие, – говорит князь. – Это они при вас норова не выказывают. Понравились твои витязи. А так-то они резвые. Мы тут не спеша живем, воюем редко, да и то прежде не воевали, покуда ашкары в степи не пришли. Реки у нас медленные, лошади смирные. А куда нам торопиться? Девам же всегда более по нраву и кони борзые, и пары озорные. Эх, нам тоже бы недурно кровь освежить, да кругом инородцы. Дам каждому по невесте, дев у нас довольно. Творите вено и оставайтесь у нас.
– По нашему обычаю невесты избирают женихов. По любви и согласию.
– И у нас так же! Попируют витязи, попляшут с девами – будет любовь и согласие!
– Не можем мы остаться, брат, – сожалея, промолвил ярый муж. – Государь нас ждет. И ему невесту надобно, поскольку вдовец.
– Напрасно! – вздохнул князь. – Какой бойкий народ у нас получился бы!.. А ты ведь у рапеев невест не возьмешь! Зря только время потеряешь.
– Отчего же?
– Еще мой дед к ним лазутчиков засылал, – признался князь. – Тоже думал кровь освежить. Если они и впрямь сколоты, то значит, родственные и по нашим законам живут... Так у них тогда невесты наперечет были. Теперь, наверное, и вовсе.
– Пойду и сам изведаю.
– Добро, что ты упрямый, – одобрил он. – Зрю в тебе наш дух. Но ты знай, через наши земли к рапеям еще никто не проходил. Все здесь и оставались. Вождь ашкарских племен не зря тебе путь указал, чтоб ты нашу страну стороной обошел. Ты же не внял и прямицей двинулся. И теперь не знаю, выпущу тебя или нет.
Князь засмеялся и пошел в свой великий дом, называемый здесь черем, ибо кровля у него была о четырех скатах, коньки указывали на четыре стороны света и весь покрашен в черемный цвет.
Витязи же напировались, наплясались, а когда строгие братья взяли своих кротких сестер, по хоромам развели и гулять не с кем стало, вышли за городские ворота да собрались в круг возле ярого мужа. У всех жар в очах пламенеет.
Посмотрел на них ярый муж и спросил:
– Зрю, зачаровали вас девы савров?
– Ох, добрые девы! – Еще жарче загорелись глаза. – Не сыскать нам лучше, брат! У нас уж любовь и согласие! Не пойдем к рапеям! Давай здесь посватаем?
– Охлади сердца, Скуфь, – строго вымолвил Важдай. – Девы и впрямь всякому мужу на радость и счастье. Но не взять этих лебедиц нашему соколу.
– Отчего же? У нас и обычаи сходные, и нравы! И дев у них с великим избытком. Или князь противится?
– И князь не противится. Сам сказал – не ходите к рапеям, возьмите наших.
– Так что же?!.
– Коли возьмем, не будет нам обратного пути. Здесь придется остаться. А нас в своей земле государь ждет.
Огонь в очах вмиг и угас, ровно туча солнце накрыла.
– Твоя правда, брат, – сказала Скуфь. – Не поменяем своей чести на самых красных дев.
Ходили, ходили кругами, и снова:
– А может, передумает князь?
– Ложитесь-ка почивать, – велел воевода. – Утро вечера мудренее.
Сам завернулся в плащ, положил седло в изголовье, глаза закрыл, да не идет сон. Витязи тоже было повалились наземь, но не заснули и давай взад-вперед ходить, здешнюю землю ногами мерить – не дают сна и покоя беловолосые красавицы, так и стоят перед взорами! А мысли у них такие громкие, что и глухому слышны, и мертвого восстать принуждают.
И думают они все одну думу, ибо побратались в дружине, слились в единого витязя. Покуда ночь на дворе, думают, а здешние сары спят крепко, вкусив хмельной медовой суры, выкрадем себе дев, коих приглядели, сядем на борзых коней да и умчимся. Городские ворота стоят нараспашку, хоромы не запирают, и стражи никакой. А мужи здесь медлительные, лошади у них не резвые – когда спохватятся, уж не догонят сразу. Ну а следом пойдут, так у них на пути ашкары встанут, если им своих коней отдать.
Вот ведь какие чумные мысли приходят, когда увидишь в очах чужой девы любовь и согласие, когда зрит око, да зуб неймет! И нравы тогда нипочем, и обычаи – как будто ни стыда, ни совести, ни разума нет!
Но именно в этот миг даже самого непричастного человека слышат боги!
Наутро князь вышел из своих черемных хором, позрел на витязей и говорит:
– Всю ночь я не спал и думу думал, как нам по-братски расстаться, коли по-доброму встретились. И надоумили меня боги дать вам невест и отпустить с миром.
Боевой победный клич, будто гром, прокатился в небе, и с кровли черема дранка брызнула.
– Ур-ра!
Услышали боги!
– Бывает, мы своих дев за инородцев отдаем, – признался щедрый князь. – Когда своих женихов недостает. Уж лучше за вас выдать!
А девы того и ждали, и созывать не пришлось, сами сбежались на площадь со всех концов, и начался оглас.
У кочевых саров по обычаю после выбора невеста берет жениха за руку, подводит к своим родителям и говорит:
– Вот мой суженый-ряженый. Хочу с ним вено творить!
Здесь же по-иному было: дева огласит витязя, сама же идет не к отцу и матери – к князю и просит у него дать ей зерна для разживы. А он отвечает:
– Поди в черем, там и получишь.
И так всех в свои хоромы отправляет – видно, у землепашцев савров обычай такой.
Важдай вчера на пиру не присматривал девы, сидя с князем, и только в сей час взором избрал деву, переглянулся с ней раз да другой – она и огласила ярого мужа, и со всеми пошла в черем. А он свое думает, мол, дева эта настолько красна, что непременно государю по нраву станет. Ураган возьмет ее за себя, а ему Обаву в награду отдаст, как и условились.
Князь рядом с воеводой стоял и, когда половину витязей огласили, говорит ему:
– Я пойду семя на разживу давать. А как оглас свершится, родители невест бочки с сурой выкатят и угощать станут. Вы уж повеселитесь всласть!
И удалился в свой черем за высоким заплотом.
А оглас без него быстрее пошел. Чем меньше оставалось женихов, тем скорее избирали их невесты – дев-то числом больше, и каждой хотелось за чужеземца пойти. Долго не присматривались к своим суженым, одна за одной выходят, взоры потуплены, и который витязь оказался на пути, того и оглашают, да бегом в черем. Женихи и запомнить не успевали, которая кому дева досталась, но особо тем не тяготились, ибо они такие искусные чаровницы – на любую глянешь, и вот уж трепещет истосковавшаяся душа.
Когда завершился выбор, родители невест и в самом деле выкатили бочки и стали творить сватьё – обряд схождения родов, точно такой же, как и у кочевых саров: наполняют братину хмельной сурой и пьют из нее, пуская по кругу. Поскольку у витязей не было здесь родственников, то каждый в одиночку со всем родом сходился и пил за отца, мать, братьев и сестер, возглашая их имена – не сироты же, не изгои, а именитые сары. И все скоро захмелели да в хороводный пляс пошли, обнявшись с новой родней.
Но дев что-то все нет и нет, а уж смеркается. Веселится Скуфь, а сама на черем поглядывает – очень уж хочется к суженой хотя бы прикоснуться ненароком или за ручку взять. А уж если приобнять в хороводе, так и вовсе счастье!
Ярый муж поплясал в круге да и спрашивает у отца невесты:
– Сколько еще ваш князь будет зерно девам давать?
– Пожалуй, к завтрашнему утру управится, – отвечает тот. – Эвон сколь невест у нас в один день!
Важдай такого обычая не знал и потому думает, долго ли каждой по горсти семян насыпать, даже если пять сот горстей – ну, час, от силы, два. И спрашивает:
– Нельзя ли скорее?
– Да ведь долгий обряд. А что, у вас нет такого?
– У нас зерна невестам не дают, – говорит воевода. – Мы земли не пашем.
– Как же тогда девы вено творят без разживы?
– Дойную кобылицу дарят.
– У нас прежде князь своим семенем делится. Таков обычай. Ведь и впрямь, какое первое зерно бросишь в землю, таков и урожай будет.
Воеводе любопытно стало. Отделился он от пира и стороной, стороной да на княжеский двор, чтоб самому взглянуть на землепашеский обычай. Перемахнул он заплот, затаился: князя нигде не видать, во дворе только девы стоят, радостные, так веселятся. Одно слово, невесты!
Проник он к черему, в одно окно заглянул, во второе – в палатах тоже везде девы.
Забрался на гульбище и посмотрел в окно опочивальни...
Там же князь обряд справляет, и довольно притомился, словно и впрямь землю пашет – вспотел, рубаха к телу льнет.
Войдет к нему невеста, постелет холстинку, поднимет подол, закрывши голову, и ложится на ложе. Князь осыплет лоно горстью зерна, потом воскладывается на деву и совокупляется, приговаривая:
– Вспашу твою пашенку и семенем своим засею. А ты с суженым пожнешь добрый урожай!
Дева потом встает, благодарит, берет с ложа холстинку окровавленную, щепоть зерна и уходит. На ее место тотчас другая приходит, и все сначала.
Позрел на это Важдай, кое-как сладил с собой, вспомнив, что след уважать чужие нравы и обычаи. Спустился он с гульбища и пошел, кляня себя, что не послушал ашкарского вождя и прямо поехал.
А на площади пир горой! Радуется и веселится Скуфь, не ведая, что в тот час творит князь с их невестами. Взметнул он бич да щелкнул над головами пирующих. Витязи же хмельные, так сразу и не уразумели, почему ярый муж за бич взялся, кричат:
– Отчего ты не радуешься, брат? Испей суры с нами!
Тогда он поднял турий рог и затрубил тревогу. Тут Скуфь вмиг протрезвела, ничего не поймет, но и ничего не спрашивает. Поскольку сарские кони сами прибежали на тревожный зов, то заседлали их и сели верхом.
Родственники невест всполошились, руками замахали:
– Эй, куда же вы?
– Не по нраву ваш обычай, – сказал им воевода. – Мы сами и вспахали бы свои нивы, и засеяли!
Тут земледельцы взбеленились, за оружием побежали, стали коней своих ловить, но покуда, хмельные, канителились, Скуфь уже далеко была.