27. В ГОД 1971 – ИЮНЯ 6 ДНЯ…
Монастырь теперь назывался по-протокольному – местом происшествия.
Эти два слова засели в голове и навязчиво долбились в затылок. Николай обошел монастырский двор, заглянул в храм, потом долго исследовал оставшиеся три стены, пока не поймал себя на мысли, что всячески оттягивает тот миг, когда надо подойти к обрыву и заглянуть вниз. Там, у самого края, уже стояли люди и, цепенея, смотрели под обрыв, как смотрят в бездонную пропасть или в могилу. Они уже будто перешагнули незримую черту и увидели то, что нельзя видеть простым смертным. Все, лежащее ниже кромки берега хотя бы на пядь, казалось сакральным; люди немели, ноги врастали в землю, и в их соляных лицах, будто в зеркалах, отражалась смерть.
Он понимал, что когда милиционеры закрепят и спустят под берег веревки, ему придется спуститься вниз. Он чувствовал, как неотвратимо приближается эта минута. До нее, как до обрыва, было всего несколько шагов.
Все. Теперь уже ничто не спасет и не избавит от рока. Словно метроном, отсчитывая секунды, Николай сбросил китель и поднял веревку. Прежде чем спустить ноги с обрыва, в самый последний миг он неожиданно подумал, что, побывав внизу, уже невозможно станет жить как прежде. Казалось, в мире произойдет что-то необратимое, что-то сломается, безвозвратно испортится, как засвеченная фотопленка. И думалось ему, что спускаться придется глубоко и долго, но сакральное начиналось почти сразу же от поверхности, под слоем чернозема и песка, словно пулеметной очередью пробитого стрижиными норами.
Яма напоминала консервную банку с разрезанным боком.
Николай прирос к веревке. Струи сухого песка текли из-под ног, словно в песочных часах. Миг длился вечность.
Потом он вскинул голову и, увидев крест на куполе храма, потянулся к нему, стал карабкаться на берег, как на льдину. Стрижи метались у лица, задевали крыльями, выстреливая белый известковый помет. Крест приближался, и когда до него оставалось дотянуться рукой, вдруг взмыл в небо и утвердился на своем месте. Николай ощутил твердую землю под собой и встал на ноги.
Люди, сгуртившиеся у обрыва, почему-то попятились.
Он протянул к ним натруженные веревкой и изрезанные руки.
– Больно… Как больно!
– Что же вы рукавиц не взяли? – посожалел милиционер, заглядывая в скрюченные ладони начальника. – Я ведь специально привез!
Храм стоял в десяти шагах от обрыва, прямой, как свечка, непоколебимый и мощный. У самой земли стены его казались тяжелыми, монолитными, похожими на комлеватое старое дерево, но чем выше поднимался взгляд, тем легче делалось глазу. Устремляясь вверх, он вытягивался, словно язык пламени, истончался и, вспыхнув последний раз осанистыми куполами, превращался в невесомые, парящие в воздухе крестики.
Видимо, кто-то отдал команду, и людей начали выгонять с места происшествия. Они уходили с оглядкой, боязливо таращились на берег, на храм, а Николаю казалось, будто на него. Ему хотелось крикнуть: я не виноват! это не я! – но рот сводило судорогой. Он пошел было к воротам и чуть не столкнулся с Кирюком. Секретарь вел за собой четырех человек. Мелькнуло лицо начальника УВД, оперуполномоченного из «конторы глубокого бурения» и председателя горисполкома. Четвертый был незнаком Николаю. Будто на похоронах, они молча пожали ему руку, после чего Кирюк пригласил всех к обрыву.
– Показывайте, Березин! – распорядился он.
– А будешь смотреть? – Николай приблизился к нему вплотную. – Если будешь – вот веревка, лезь! Мне показывать нечего…
Он сгреб веревку, сунул ее в руки секретаря. Тот отступил на шаг, стиснул запекшиеся губы.
– Лезь! Смотри!
Начальник УВД приобнял Березина, сказал примиряюще:
– Ну, успокойтесь, Николай Иванович. Конечно, неприятность большая, так что теперь?..
– Неприятность?! – Николай отскочил. – Там люди! Там трупы в консервной банке!
Прибывшие с секретарем стояли в трех шагах от обрыва, и кромка его закрывала все; внизу лишь рябилась светлая речная вода. И никто не решался сделать этих трех шагов.
– Надо пригнать катер и посмотреть с воды, – нашелся Кирюк. – Я сейчас распоряжусь.
– Нет, ты отсюда лезь! – Николай потянул его к обрыву. – Я отсюда смотрел!
Кирюк вырвался, машинально отряхнул рукав.
– Товарищи, так никуда не годится! – подал голос незнакомый Николаю приезжий. – Давайте посоветуемся, что делать. Сколько там трупов?
– Я не считал, – бросил Николай, не сводя глаз с Кирюка.
– Сейчас посмотрю, – с готовностью отозвался секретарь и взял веревку. Не спеша, будто в собственный погреб, он опустил ноги под берег, затем перевернулся на живот и скользнул вниз. Зашуршал песок. Уже через минуту его голова показалась над обрывом. Оперуполномоченный подал ему руку и, не удержавшись, сам покосился вниз.
– Страшно, – неожиданно признался Кирюк. – Кошмар какой-то…
Остальные отступили от берега еще на несколько шагов.
– В любом случае мы должны принять решение, – жестковато произнес незнакомый приезжий. – Какие будут предложения?
– Трупы следует убрать немедленно, – заявил оперуполномоченный. – Завтра сюда съедется полрайона.
– Товарищ Кирюк? Ваши соображения.
Секретарь потупился. На лице было смятение и растерянность.
– Не знаю, – проронил он. – Дайте собраться с мыслями…
– Что тебе собираться? – спросил Николай. – Кислотой их! Ты ведь жег ямы кислотой? Хотел, чтобы и костей не осталось, а они вон – будто вчера расстреляны…
– А ты хотел, чтоб из всех ям повалилось? – взвился Кирюк. – И так уже народ взбудоражили!.. Похороненные, должны оставаться в земле! В земле, понял?
– Кто их хоронил? – чуть не задохнулся Николай. – Кто? Ты?.. Да их стреляли и валили в яму! Это не могила – просто яма! Как на скотокладбище!
– Ты понимаешь, что нельзя! нельзя вскрывать этих ям? – Глаза Кирюка засверкали. – Ничего, кроме страха и ненависти, не будет от такого зрелища. Мало тебе вчерашнего? Тебе мятежа захотелось, смуты? А ты знаешь, чем всегда заканчивался русский бунт?! Не хочу, чтобы эти мертвые будили злобу в живых. Я вчера подумал: люди-то у нас – золото! Больше нас чувствуют и понимают. Только не следует их раздражать.
– Золото ваши люди. – Николай отвернулся к обрыву. – Только «черное золото». Укротил фонтан и в трубы его. Потом гони, куда захочешь…
– Вы что думаете, товарищ начальник милиции? – спросил незнакомый приезжий. – К другим придираться легче. Сами-то что предлагаете?
– Почему я должен об этом думать и предлагать? – Николай повел взглядом по хмурым лицам. – Почему я?.. Я туг моложе всех. Но почему мне они достались?! – Он потряс рукой в сторону обрыва. – Этих людей расстреливали сорок лет назад! А я их сегодня хоронить должен?! Это что, наследство мое?.. Кто ответит – за что мне такое? За что?!
– А мне – за что? – возмутился Кирюк. – Я не виноват в смерти этих людей. Но вынужден принимать меры!.. Судьба нам такая, Березин. Они, сволочи, из земли пирог с человечиной сделали, а жрать его нам!
– Нет, ты врешь! – приступил к нему Николай. – Ты уже впрягся, ты уже с ними заодно, если их следы прятал и кислотой жег. Ты ведь следы прятал?
– Что ты хочешь сказать? – Кирюк отшатнулся. – Что я с этой мразью Деревниным заодно?
– Деревнин простой забойщик, – отрезал Николай. – Ты же защищаешь тех, кто делал политику. Зачем тебе это? Зачем?
– Березин, прекратите немедленно! – оборвал его начальник УВД. – Хватит виноватых искать! И так вон уже поискали… Не знаем, что с ямами делать. Чужой грех на душу берем.
Николай поднял с земли китель, надел его, застегнул на все пуговицы.
– Хорошо, я похороню их. Если мне выпало хоронить… Все сделаю, как полагается. И место для могилы выберу. Только знаете что? Уходите отсюда. Все уходите! Сам сделаю!
Он заметил, как облегченно распрямился Кирюк, как перевел дух оперуполномоченный, а начальник УВД снял фуражку и вытер платком глубокие залысины. Гора с плеч свалилась…
– Я тебе экскаватор пригоню, – тут же пообещал председатель горисполкома. – И пару самосвалов со стройки сниму.
– Как вы себе это представляете? – вмешался незнакомый приезжий. – Так просто взять и перехоронить? А вы знаете, кто в яме? Что за люди?.. Хоронить нельзя. Будет могила – здесь такое начнется! Если бы жертвы войны – другое дело. Я бы слова не сказал. Сами подумайте: это же будет памятник репрессиям. Пусть даже незаконным, все равно репрессиям. Так сказать, увековечим черную страницу нашей истории. Вы правильно рассудили, товарищ Кирюк. Память о мертвых станет раздражать людей, будить в них нездоровые желания.
На мгновение стало тихо. Николай смотрел в стареющее и добродушное лицо приезжего человека и чувствовал, как гнев, смешавшись с кровью, заливает глаза и разум.
– И далее, – продолжал тот. – Вы осознаете, что вам придется каждую весну вскрывать новые ямы и устраивать перезахоронения? Это же превратится в кошмар, в болезнь!
– Эта яма осталась случайно, – несмело вставил Кирюк. – Неправильно указали, ошиблись…
– В таких щепетильных делах случайностей и ошибок быть не может! – жестко отозвался приезжий. – Вот цена вашей… ошибки. Поставьте сюда пару земснарядов и размойте берег.
Николай вышел из круга и медленно направился к монастырским воротам. Он шел так, словно ждал выстрела в спину, и когда до ворот оставалось несколько метров, не сдержался и побежал.
Несмотря на раннее утро, народ уже подтягивался к монастырю. Какие-то незнакомые старухи пытались повесить на стену пихтовый венок с бумажными цветами.