3

Полковник Арчеладзе не любил своего шефа, как, впрочем, и всех предыдущих, какой бы службой и каким делом ни занимался. По стечению обстоятельств, а точнее, по роковому совпадению все вышестоящие начальники оказывались выдвиженцами из партийных структур, если говорить о прошлом. В настоящем же новый шеф оказался опять совершенным непрофессионалом – бывшим начальником пожарной охраны Кремля, но идейно подготовленным и доказавшим свою преданность посткоммунистическому режиму. Про себя Арчеладзе называл их комиссарами и болезненно переживал, если получал незаслуженную выволочку или не мог убедить по вопросам, понятным любому специалисту. Его раздражали и высокомерность, и суетливость очередного комиссара, он ненавидел их голоса, манеру одеваться, запах одеколона и даже мебель в кабинете. Все оскорбляло его профессиональные качества, опыт и самолюбие. Арчеладзе спасался от встреч с непосредственным шефом лишь благодаря тому, что имел почти полную самостоятельность работы своего отдела. Однако при этом все-таки случались моменты, когда избежать контакта с Комиссаром становилось невозможно.

Изучив результаты экспертизы партийного значка со свастикой, он немедленно запросил из архивов все касаемое исчезнувшей партийной кассы гитлеровской Германии, а также информацию и материалы по розыску Мартина Бормана. Аналитики и архивисты отдела за несколько дней перелопатили имеющиеся сведения и ничего занятного не обнаружили. Розыск золота НСДАП, по сути, прекратился в начале пятидесятых, после свержения Берии. Какое-то время им занимался Институт кладоискателей, затем о пропавшей кассе словно забыли, причем так прочно, что у аналитиков возникло подозрение в умышленности этого действия. В какой-то степени пессимизм можно было понять, ибо все материалы указывали на то, что золото из Германии вывезли либо в Южную Америку, либо в Южную Африку, где активность советской агентуры во времена «холодной войны» была ориентирована на политические проблемы. Одним словом, требовалось немедленно провести консультации по всем этим вопросам с коллегами из ЦРУ и «Интеллидженс сервис», но таким образом, чтобы не привлечь внимания к золоту компартии. Организовать подобные встречи можно было лишь через своего шефа, и Арчеладзе скрепя сердце отправился к нему на поклон. Разумеется, он должен был обосновать необходимость таких консультаций, поскольку дело было связано с зарубежными поездками и, самое главное, с большими валютными расходами: коллеги из «дружественных» разведок никакой информации бесплатно не выдавали, а произвести «товарообмен» было не на что – обменных секретов в России почти уже не оставалось. У Арчеладзе складывалась двойная задача – обмануть сначала Комиссара, не раскрывая перед ним находки – партийного значка, после чего попытаться переиграть коллег: последнее время, выгадывая свои интересы, они всюду лезли если не в долю, то, во всяком случае, требовали полной информации о проводимой «совместной» операции.

Главный «пожарный» – Комиссар выдержал его в приемной положенные двадцать минут, и когда впустил в свой кабинет, Арчеладзе был уже слегка раздражен. Шефу было сорок четыре года, однако выглядел он гораздо моложе: мудрено было износиться в кремлевских стенах, где уже лет пятьдесят не возгоралось ни одного пожара, если не считать политических. Но при этом Комиссар тонко чувствовал, когда от подчиненного уже идет дым, и тактику избирал соответствующую. Арчеладзе заготовил и документально оформил версию, по которой значка Зямщица как бы не существовало, однако были показания двух классных ювелиров, к которым обращались незнакомые им иностранцы с просьбами установить подлинность и оценить девять золотых значков НСДАП. Короче, Арчеладзе тем самым давал понять шефу, что на черном рынке золота появились вещи, составляющие партийную казну Бормана. Версия была грубоватой, но на бывшего пожарного должна произвести впечатление… Изложив ее, Арчеладзе неожиданно почувствовал полное спокойствие шефа, что вначале истолковал полной его тупостью в данном вопросе.

– Да, это рынок! – тоном поощрения сказал Комиссар. – Торгуют орденами, значками, бабушкиными золотыми десятками, военными трофеями, раскапывают могилы, чтобы снять золотые коронки… Насколько мне известно, господин полковник, вам поручено искать золото компартии. Вы партии не перепутали?

Арчеладзе чуть только не скрипнул зубами, но ответил сдержанно:

– Я ничего не перепутал.

– Вот и занимайтесь тем, что поручено.

– Ко мне стекается вся информация, связанная с золотом, алмазами и операциями с этими ценностями, – настойчиво объяснил Арчеладзе. – В нашей практике часто случается так, что ищем одно, а находим другое…

Он замолчал, не окончив своей мысли, поскольку вдруг ясно осознал, что спокойствие Комиссара – не тупость, а, напротив, отличное знание предмета.

– Это плохо, – назидательно проговорил шеф. – Вы должны находить именно то, что ищете… Господин полковник, доложите мне, куда исчез человек по прозвищу Птицелов?

В первое мгновение Арчеладзе не мог поверить в то, что Комиссар негласно контролирует его отдел и получает информацию о его деятельности не только из официальных докладов. Операцию с Птицеловом проводил узкий круг особо доверенных сотрудников, и никакой утечки не могло быть. Однако сейчас в любом случае скрывать результаты встречи на Ваганьковском кладбище не имело смысла.

– Он принял яд, – признался Арчеладзе. – В целях конспирации я был вынужден захоронить труп в его же могиле.

– И это плохо, – не изменяя тона, определил Комиссар, и Арчеладзе сокрушенно подумал, что недооценил нового шефа. – Очень грубо работаете, господин полковник. Нам сейчас важнее синица в руке, чем журавль в небе, а вы отвлекаетесь от дела. Оставьте фашистов в покое, занимайтесь коммунистами.

Только тренированное самообладание не позволило Арчеладзе сорваться.

– Вас понял, – проронил он. – Разрешите идти?

– Одну минуту, – уже без прежнего напора сказал Комиссар. – Ко мне обратился работник МИДа с жалобой, что вы третируете его больного сына. Что это такое? Оставьте его в покое!

Это было не требование, а как бы дружеская просьба, высказанная напоследок, но именно она больше всего насторожила Арчеладзе. Вернувшись в отдел, он даже не взорвался от наглости шефа, а посидев несколько минут, мысленно проанализировал результат аудиенции и вызвал помощника по спецпоручениям:

– К немедленному исполнению! Незаметно изъять значок у Зямщица. Пусть думает, что проглотил во сне. И роется потом в своем дерьме!.. Это – раз! Второе: установить наблюдение за старшим Зямщицем. Но только своими силами! Далее. Выяснить канал утечки информации о работе отдела.

– Такого не может быть, – заверил помощник.

– Утечка, слава Богу, внутренняя! – разозлился Арчеладзе. – И она есть!.. Хотя – стоп! Немедленно пришли ко мне Воробьева и… Нигрея! Сам разберусь.

Когда в очередной раз перетряхивали весь аппарат КГБ, Арчеладзе, как завзятый старьевщик, перерывал и тщательно выбирал все то, что выбрасывалось и чаще всего по политическим соображениям не годилось для службы. Он искал матерых профессионалов, и ему было наплевать, какому лидеру они симпатизируют. А бывало, таких спецов выводили за штат, такие кадры выносили «на чердак», как выносят старую мебель, что слюнки текли. Последний «пожар» устроил бывший пожарный, и Арчеладзе умудрился выхватить из огня сразу двух парней. Воробьев всю жизнь занимался контролем за секретностью оперативных действий, был давним знакомым, скорее, даже приятелем, поскольку сам отчаянный рыболов и грибник, и незаметно увлек этим делом и Арчеладзе. А Нигрей был из подразделения, которое занималось проверкой, есть ли «хвост» у того или иного объекта, то есть наблюдал за наблюдением.

Они чем-то внешне походили друг на друга – здоровые, рукастые, с переломанными и оттого горбатыми носами, бородатые и языкастые, за что их и выносили «на чердак». Арчеладзе временно приткнул их в разные группы, далекие в общем-то от их прежней службы, но их навыки применял по назначению.

Первым прибежал Воробьев и потому, что в кабинете никого не было, обращался запросто и на ты.

– Комиссарчик нас обнюхивает со всех сторон, – объяснил Арчеладзе. – Нашел какую-то дырку, тянет информацию.

– А прикидывался пожарным шлангом! Ничего, найдем и прикроем, – засмеялся Воробьев. – У нас самое слабое место – бабы, Никанорыч, я тебе говорил. У аналитиков есть машинис-точка – ити-схвати…

– Ладно, ты мне только дырку найди, но не прикрывай, – распорядился Арчеладзе. – И мы ему дезинформацию приготовим…

– С огнем не шутят! – Воробьев погрозил пальцем. – Смотри, Никанорыч, я сначала все проверю, в том числе некоторых мужичков послушаю. Лучше застрахуемся!

В это время пришел Нигрей, и разговор сразу же перешел в официальное русло, хотя полное доверие сохранилось.

– Походи за старшим Зямщицем, – приказал Арчеладзе. – Посмотри, кроме нашего «хвоста», будет кто или нет. Если заметишь кого, кровь из носу установи, чей человечек топчет.

– Будет сделано, Эдуард Никанорович! – заверил Нигрей, соскучившись по любимой работе.

– Если же старика не пасут, – продолжал полковник, – переключись на Комиссара. Он живет на даче, особых проблем нет. Погляди, кто к нему ходит.

– Опасно, товарищ полковник, – серьезно сказал Воробьев. – Он наверняка обставился наружкой…

– Наша служба и опасна и трудна, – вздохнул Арчеладзе и ткнул пальцем Воробьеву в грудь. – А ты дай Нигрею микрофончик с прилипалой. Мне обязательно надо послушать, о чем вибрируют его стекла в окнах. Понимаете, мужики, я, кажется, нащупал золотую жилку от Бормана, а Комиссарчик ее тянет к себе. А чтобы дать ему по ручкам, мне перед «папой» надо выложить факты.

– Вопросов нет, – согласился Воробьев.

Нигрей же, более спокойный по характеру, лишь завернул вислый казачий ус и скрутил его в шильце.

– Если вопросов нет – вперед! – распорядился Арчеладзе.

На следующее утро помощник по спецпоручениям встретил его в приемной с весьма озабоченным видом.

– Значок исчез, – доложил он. – Изымать нечего. Исполнитель тут, пригласить?

– Сюда его! – чуть ли не рявкнул Арчеладзе.

«Сиделка» младшего Зямщица вошел в кабинет серым и мрачным, его полные губы спеклись.

– Где значок? – спросил Арчеладзе. – Был приказ глаз не спускать!

– Не спускал, товарищ полковник, – хрипло выговорил тот. – Вечером он положил его за щеку, как всегда. Перед этим я дал двойную дозу снотворного… Полез ему в рот – нету. Наверное, в самом деле проглотил, потому что утром поднял тревогу…

– Иди и ройся в его дерьме, понял?! – не сдерживая гнева, проговорил Арчеладзе. – Но значок чтобы был! Сделай ему промывание, клизму – что угодно!

– Слушаюсь, товарищ полковник, – старомодно отозвался «сиделка». – Напарник остался там, следит за стулом…

– Со значком немедленно ко мне! Все!

Арчеладзе послал помощника узнать, поступила ли информация от наружного наблюдения за старшим Зямщицем, а сам повалился в кресло, отпыхиваясь от этого раскаленного утра. В это время заглянул секретарь-телефонист и сообщил, что со вчерашнего дня полковника домогается гражданин Носырев с какой-то якобы интересной и полезной для Арчеладзе информацией. Это был так называемый самотек, которым занимался один из помощников, однако настойчивый гражданин требовал встречи с руководством. Арчеладзе отмахнулся бы, но секретарь сообщил, что Носырев – бывший сотрудник Института кладоискателей и бывший работник фирмы «Валькирия».

– Давай бывшего, – согласился Арчеладзе. – Через двадцать минут.

Сначала он дождался результатов наблюдения за «мидаком». Тот после работы вышел из здания на Смоленской площади, сел в личный автомобиль «вольво» черного цвета. Он сначала заехал в коммерческий магазин, купил там сыр, печенье и баранки, после чего отправился в Химки, в реабилитационный центр, где пробыл около сорока минут. Оттуда вышел без пакета со свертками и отправился по Кольцевой дороге в сторону Ленинградского шоссе. По пути он подсадил двух девушек (занимался частным извозом!), которые рассчитались с ним и вышли из машины на Ленинградском шоссе возле бензоколонки. После чего объект тут же посадил женщину с трехлетним ребенком, отвез их к Белорусскому вокзалу, а там то ли кого-то ждал, то ли подыскивал безопасного пассажира двадцать семь минут. Наконец привел пожилого человека с двумя чемоданами и повез его в Шереметьево. Высадив клиента, объект загнал машину на стоянку и четырнадцать минут расхаживал возле коммерческих палаток, потом вернулся к машине, переложил из внутреннего кармана в боковой пистолет – предположительно девятимиллиметровый газовый «вальтер» – и простоял возле переднего бампера пятнадцать минут. Дважды к нему подходили молодые люди, по всей вероятности, сутенеры, что-то спрашивали – объект отрицательно мотал головой. В двадцать один час тридцать семь минут к «мидаку» подошел молодой человек с сиреневой дорожной сумкой, – судя по артикуляции, они заговорили по-английски, представились друг другу, после чего объект усадил иностранца в «вольво» и поехал в Москву. На втором километре возле дорожного указателя машина остановилась, пассажир помочился, спрятавшись за низкоустановленный рекламный транспарант, и потом они ехали без остановок, исключая светофорные, до дома номер тринадцать по улице Восьмого марта. Объект здесь был впервые – ехал медленно, искал дом. Во дворе они вышли из машины и сели за доминошный столик возле хоккейной коробки. Говорили по-английски, очень тихо, но беседе помешали четверо пьяниц из близстоящих домов, которые согнали чужаков и сели распивать спиртные напитки. Объект в сдержанной форме простился с иностранцем и, оставив его у подъезда номер три на скамеечке, поехал к себе на квартиру. Иностранец же в течение восьми минут находился возле подъезда, из которого скоро вышел бородатый, мощный мужчина в казачьей фуражке и с плетью в руке. За несколько секунд он разогнал пьяниц за столиком, которые вели себя очень шумно. Мужчина пошел в свой подъезд, но в это время к нему выскочила женщина, вероятно, жена, – дородная, степенная красавица, сказала иностранцу: «А ты что здесь торчишь, рожа? Пошел вон, подкидыш!» Иностранец понимал русский язык и торопливо ушел к соседнему подъезду. Мужчина с плетью и его жена поднялись на третий этаж в квартиру номер восемьдесят и заперли дверь. Иностранец же вновь вернулся к подъезду номер три, а через четыре минуты к нему вышла молодая женщина в кожаной куртке, поцеловала в щеку и подвела к белому «жигуленку» шестой модели, стоящему во дворе. Они сели и поехали на улицу Рокотова, где остановились возле дома номер семь и вошли в квартиру номер тридцать пять. Женщина отпирала дверь своими ключами. До восьми часов текущего дня из этой квартиры никто не выходил. Наблюдение оставлено. «Мидак» же тоже всю ночь оставался дома и в семь часов сорок три минуты поехал на работу в здание на Смоленской площади.

Арчеладзе подчеркнул красным карандашом место, где говорилось о встрече с иностранцем и обо всех последующих их действиях, передал помощнику донесение.

– Установить иностранца и женщину на улице Рокотова, – приказал он. – Отслеживать обоих. Телефоны Зямщица контролировать с записью.

Секретарь доложил, что гражданин Носырев в приемной. Арчеладзе приказал впустить и попросил срочно отыскать номер телефона в палате Зямщица-младшего. Посетитель представлял собой невысокого, утлого человечишку с нездоровыми глазами и редкими, гниющими зубами. Неопрятный его вид сразу разочаровал полковника, однако было уже поздно.

– Слушаю вас, – холодно сказал он.

Этот неказистый информатор заговорил неожиданно густым, раскатистым басом и вел себя непринужденно, двигался размашисто, стреляя по сторонам острыми, блестящими глазами.

– Очень приятно, господин полковник! Много слышал о вас, да!.. Я сяду!.. Конечно, мне следовало прийти раньше, но, как говорят, лучше поздно, чем никогда!

Арчеладзе заметил его любопытствующий взгляд, скользнувший по бумагам на столе. Требовалось ставить посетителя на его место.

– Говорите быстро и конкретно: кто, откуда, цель?

– Носырев Олег Семенович, парапсихолог, занимаюсь частной практикой, – отчеканил тот. – Разумеется, после того как развалился Институт и фирма «Валькирия». В Институте работали несколько экстрасенсов, которые сотрудничали с КГБ. Но я пришел со стороны и потому к службе не причастен. В списках стукачей, так сказать, не значусь.

– Пожалуйста, короче!

– Мне стало известно, что вы занимаетесь человеком по фамилии Зямщиц, – начал было парапсихолог, однако Арчеладзе прервал:

– Откуда известно?

– Я знаю гражданина Зямщица лично по работе в фирме «Валькирия», – пробасил Носырев. – Принимал участие в поисках, когда он потерялся. Навестил бедолагу в клинике, там разговорились…

– О чем?

– О его приключениях. Как парапсихолог, должен сказать вам: случай уникальный и весьма перспективный. – Он вальяжно развалился в кресле, однако все равно выглядел маленьким задрипанным щенком. – У него провалы памяти, потеря ориентации во времени и пространстве.

– А вы хорошо владеете ориентацией? – съязвил Арчеладзе, однако гость не понял намека.

– Владею! По моим прогнозам раскрыты десятки преступлений, найдены исчезнувшие люди…

– Что вы предлагаете?

– Я берусь восстановить утраченные фрагменты его памяти. Разумеется, с его помощью. – Носырев сделал паузу, ожидая реакции, но ее не последовало. – То есть мы выезжаем на Урал. Допустим, я, Зямщиц и вы. Лишние люди нам могут повредить. Я ввожу его в состояние прострации, то есть он становится медиумом. И ведет нас по пути, который прошел сам в бессознательном, я бы сказал, диком состоянии.

– Вы уверены в успехе?

– Безусловно!

– А я – нет! – отрезал жестко Арчеладзе. – Потому что вы… Вы просто шарлатаны и авантюристы. Откуда вы вообще взялись? Из каких нор повылазили? Колдуны, чародеи, экстрасенсы, кашпировские, чумаки! Просто чума какая-то!

– Хорошо, – невозмутимо прогудел Носырев. – Ставлю эксперимент.

– Не хочу никаких экспериментов! Все! Вы свободны!

Парапсихолог даже не шелохнулся.

– Спокойно, не напрягайте затылок. Расслабьте плечи… Так, уже хорошо.

Арчеладзе ощутил, как у него плечи сами по себе опустились, размякла кожа на затылке и вдруг улеглось раздражение. И человечишка этот выглядел не таким уж мерзким, а просто неопрятным.

– По вашему желанию я расскажу, как пройдет ваш сегодняшний день.

– Но я не желаю этого знать!

– Хорошо, говорите, что вам больше всего хочется, – предложил парапсихолог и остановил свой болезненный взгляд чуть выше переносицы Арчеладзе.

– Хочу, чтобы на моей голове выросли волосы! – не без издевки сказал полковник.

– Вырастут, – спокойно вымолвил тот. – Только обнаружите это через семь дней, когда оживленные корни вытолкнут волоски сквозь кожу. У вас будет хороший, густой ежик. Почти как у Зямщица.

– Да-а, – многозначительно протянул Арчеладзе. – Ну-ну.

– Ждать неделю очень долго, – слегка поспешил парапсихолог. – Прогноз на сегодняшний день… С утра у вас была неприятность. В вашей ауре черный круг… Так! Еще одна неприятность… нет, даже мощное разочарование ожидает вскоре после моего ухода. Внезапное известие, отрицательная реакция… Так, будет невосполнимая потеря и переживание, гнев до самого вечера. Вам захочется убить человека!.. У вас есть серьезный противник. Он сильнее вас, потому что кто-то постоянно очищает его ауру и выправляет перекос поля. Сегодня опасайтесь его! Поздно вечером на вас возможно покушение, организованное противником… А ночью будет еще одно неожиданное известие.

– Ну довольно! – оборвал Арчеладзе. – Там землетрясения не ожидается? Потопа, извержения вулкана?.. Все, идите!

Парапсихолог не шевелился, вытянутое лицо его окостенело, по щекам из-под длинных, в сосульках, волос обильно побежал пот.

– Завтра я вам позвоню, – усталым голосом сказал он. – Дадите ответ на мое предложение. Сами понимаете, что я профессионал высокого класса и безвозмездно не работаю. Об условиях оплаты договоримся.

Носырев резко встал и стремительно вышел из кабинета, оставив Арчеладзе в некотором замешательстве.

– Шаман! Мать его… – беззлобно выругался он и, встряхнув головой, машинально огладил голое темя. – Вырастут!.. Если бы кто посеял!.. – Ткнул кнопку на селекторе, сказал внушительно: – Этого полудурка… который сейчас выскочил… не впускать больше и по телефону не отвечать!

– Есть! – отозвался секретарь. – Поступила информация от Нигрея.

– Ко мне!

Секретарь принес несколько листков, напечатанных на принтере. Всевидящий и вездесущий Нигрей сообщал, что наблюдение за объектом осуществлялось службой отдела от здания МИДа и до дома номер тринадцать по улице Восьмого марта, где наружка вынуждена была разделиться и наблюдать два объекта по отдельности. Когда машина Зямщица выехала со двора этого дома в сопровождении службы, следом за ним увязался «Москвич» последней модели зеленого цвета. Наблюдал ли он объект раньше, установить было невозможно. Через несколько минут на «Москвиче» заработал радиотелефон, но параллельно с защитой от прослушивания, поэтому перехват осуществить не удалось. Однако установили номер абонента, с которым связывались из «Москвича». Неизвестный наблюдатель двигался следом за объектом до Безбожного переулка к дому номер шестнадцать, где живет Зямщиц. Там остановился за бывшим магазином «Березка», из кабины вышел человек и в цепочке прохожих дошел до автостоянки во дворе вышеозначенного дома, где объект припарковал машину. Там он выждал, когда Зямщиц войдет в подъезд, и, вернувшись в свою машину, снова связался по радиотелефону со своим абонентом. Перехвачено: «Не волнуйся, дорогая, все в порядке, скоро буду». После этого «Москвич» покружился по центру, затем направился через Садовое кольцо в сторону Ленинградского шоссе. На пересечении с Волоколамским шоссе он первый раз ушел из-под наблюдения, однако Нигрей настиг его уже возле дорожной развязки с Кольцевой дорогой. «Москвич» свернул на Московскую улицу, но недалеко от реабилитационного центра неожиданно исчез из поля зрения Нигрея. Розыск его по трассе ничего не дал. Нигрей проник на территорию центра, осмотрел все стоянки автомобилей, затем до трех часов утра наблюдал за входом в корпус, где находился Зямщиц. В двадцать три часа десять минут дверь заперли изнутри, и больше оттуда никто не выходил.

К донесению была приложена справка, что государственный номер «Москвича» на самом деле принадлежит автомобилю «Нива», зарегистрированному в ГАИ города Люберцы. А телефон, по которому связывался наблюдатель из «Москвича», установлен в ювелирном магазине на Кузнецком мосту, причем в торговом зале, который опечатывается и сдается под охрану в двадцать часов. Кроме того, в фойе всю ночь дежурит милиционер…

Арчеладзе не смутило, что наблюдатель ушел от Нигрея и установить его не удалось. Пока живы оба Зямщица, он обязательно даст о себе знать. Информация ему нравилась: начиналась какая-то интересная игра вокруг «мидака» с сыном и участвовали в ней от безвестного иностранца до Комиссара. Он предчувствовал раскрутку событий в самое ближайшее время. Поэтому подчеркнул в донесении нужные места и приказал помощнику немедленно выяснить, кто владелец «Нивы» в Люберцах, а также проверить распределительный телефонный ящик и кабель у ювелирного магазина: штука была известная – подключай свой телефон с помощью «крокодильчиков» и жди звонка…

Потом рассмотрел фотографии наблюдателя, приложенные к донесению Нигрея. Мужчина лет тридцати пяти, открытое лицо, большие глаза, прямой нос – глазу зацепиться не за что. Но и это не снизило его душевного подъема и азарта. Он велел секретарю доложить немедленно, если объявится Нигрей, и вызвал Воробьева.

– Сегодня у меня был парапсихолог, – признался он. – Предсказал бурю. Ты готов, если заштормит?

– Как пионер! – засмеялся Воробьев, радуясь хорошему настроению шефа. – Я провел тут литерные мероприятия, обставил как следует все предполагаемые дырки. Правда, от машинистки пока слышен один треск, а видны ручки и… ножки. А в лаборатории сильно гудит холодильник. Они его пивом перегрузили, баночным по шестьсот рублей…

– Мне нужны такие же мероприятия у Зямщица, – сказал Арчеладзе. – «Мидаки» нашими службами изучены достаточно, поищи материалы и сегодня же насади «клопов» в пиджаки, галстуки – куда влезут. Но смотри, он в нашем ведомстве тертый, поэтому «клопы» должны быть импортные.

– Мало импортных-то, – пожаловался Воробьев. – Не поставляют…

– Всади украинских, прибалтийских. Только не наших.

– Да понял, – вздохнул тот. – А кому выпарывать потом?

– Кто садит, тот и выводит! – улыбнулся Арчеладзе и включил селектор. – В Химки звонил?

– Звонил, – откликнулся секретарь. – Стула пока нет!

– Пусть дадут слабительное!

– Говорят, дали. Все равно нет. Клиент в панике.

– Ничего, скорее пронесет, – пробубнил Арчеладзе, выключая селектор. – На чем я остановился?

– «Клопов» потом мне выводить…

– Это не все, – продолжил полковник. – Срочно гони своих подручных на улицу Рокотова. И чтобы хоть один был со знанием английского! Все писать у вас опять пленки не хватит… Пусть послушают стеклышки. За ними там две пташки сидят со вчерашнего вечера.

– Понял, Никанорыч. Что, клюнуло?

– Тьфу-тьфу-тьфу! Поплавок повело.

– Когда Птицелова нашли, тоже повело, – отчего-то затосковал Воробьев. – Но тут сердечко прихватило…

– Вперед на мины! – приказал Арчеладзе. – Воспоминаниями поделишься, когда по грибы пойдем. Да! Снабди электроникой Нигрея, когда появится. Дай, чего ни попросит. А то он вчера хорошего леща упустил.

После ухода Воробьева Арчеладзе взял второй экземпляр донесений и стал перечитывать. Получалось, что наблюдатель из «Москвича» знал, что «мидак» окажется во дворе на улице Восьмого марта. Именно там он «взял» свой объект. А если Зямщиц, как показалось наружной слежке, искал нужный адрес, то каким же образом «наблюдатель» очутился у трамвайной остановки? Значит, либо Нигрей проглядел слежку, что была раньше, либо иностранец каким-то образом предупредил «наблюдателя», с какого места «взять» Зямщица. Картина складывалась любопытная!

– Товарищ полковник? – послышался насмешливый голос секретаря. – Свершилось. Клиента пронесло, значок нашли. Везут сюда.

– С облегчением его! – усмехнулся Арчеладзе.

Вошел помощник и доложил, что владелицу белого «жигуленка», бывшего во дворе дома номер тринадцать по улице Восьмого марта, пока установить не удалось. В какой квартире этого дома она была – тоже, однако по адресу на Рокотова живет Галина Васильевна Жуго 1966 года рождения, и «Жигули» с указанным в донесении номером принадлежат ей же. А служит она в секретной части фирмы «Валькирия»!

– Сегодня только слышал, что эта фирма развалилась, – сказал Арчеладзе.

– Шатается, но стоит, – сообщил помощник. – Все наши заштатные кадры ушли, поэтому добыть точную информацию об истинном состоянии дел трудно.

– Нужно добыть! Проработай это в оперативной группе.

– Хорошо, Эдуард Никанорович.

– Что с иностранцем?

– Фотография наружной службы очень низкого качества, – признался помощник. – Ни пограничники, ни таможня не опознали. Работаем с бортпроводницами. В районе двадцати одного часа было два рейса – из Канады прямой и из Испании с посадкой в Кельне. Оба нашей авиакомпании.

– Хорошо, пусть трясут пассажиров, пилотов, багажное отделение. Если наружка не научилась снимать, пусть составят фоторобот!

Время было ровно тринадцать часов – секретарь внес в кабинет поднос с обедом. Помощник тут же удалился, никто не мог нарушить обеденный перерыв шефа. Арчеладзе снял пиджак, вымыл руки в личном туалете и сел за журнальный столик в комнате отдыха. Секретарь налил ему бокал красного вина, к которому полковник привык в Чернобыле, снял пластмассовые крышки с тарелок и вышел. Арчеладзе отпил вина и откинулся в мягком плавающем кресле. Вдруг ему стало грустно. Как только на службе у него начинали клеиться дела, намечался какой-то успех, он остро ощущал приступы одиночества. Особенно когда садился за стол: не с кем было поговорить – не о деле, а просто так, ни о чем. Может быть, о белых грибах, о погоде, о кулинарных секретах. Есть в одиночку и молча становилось невмоготу, пропадал аппетит. Конечно, ничего не стоит позвать секретаря, любого подчиненного и усадить за свой стол. Воробьев бы прибежал с радостью… Однако он не хотел кого-то выделять и приближать к себе, к тому же отчетливо представлял, что этой нужной, ожидаемой непринужденной беседы никогда не получится. Он знал истинную природу этой грусти, но всячески задавливал в себе даже мысль о ней. На самом деле он всего лишь нуждался в женском обществе. Однако после Чернобыля он ненавидел и презирал прекрасную половину человечества. Об этом подчиненные в отделе хорошо знали и никогда, ни под какими предлогами не впускали женщин в кабинет шефа. Таким образом они и щадили его, и потворствовали подобным всплескам ощущений грустного одиночества.

Арчеладзе допил вино, когда на приставном столике тихо зажурчал телефон «неотложных мероприятий»: в редких случаях по нему звонили резиденты со срочной информацией. Полковник снял трубку.

– Доставили значок, товарищ полковник, – сообщил секретарь. – Исполнитель говорит…

– Давай его сюда! – распорядился Арчеладзе, двигая к себе тарелку с салатом.

«Сиделка» на сей раз торжествовал:

– Приятного аппетита, товарищ полковник!

– Принес?

– Так точно! – Он разжал кулак и развернул носовой платок. – Вот, изъял незаметно. Пациент считает, что значок застрял в животе, боится, что будут резать…

Он хотел положить находку прямо на стол, однако Арчеладзе брезгливо замахал руками:

– Убери! Ты его мыл? Ты что мне тащишь?..

– Нет, – растерялся «сиделка», – не успел. Выхватил, и скорее…

– Иди в туалет, – приказал полковник. – Вымой с мылом и протри одеколоном. Одеколону не жалей!

– Есть! – «Сиделка» поспешил в туалет.

Обед и слабый, едва живой аппетит были испорчены. Арчеладзе выпил кофе и налил еще один стакан вина.

– Помыл! – возвращаясь, сообщил «сиделка». – Хлорку нашел, так еще хлоркой обработал.

– Молодец.

– Куда его? – Он опасался теперь класть значок на стол.

Взгляд Арчеладзе остановился на пиджаке, висящем на спинке стула.

– Прикрути в петлицу. И свободен.

«Сиделка» навесил значок со свастикой на пиджак шефа и полюбовался от двери.

– Вы теперь как Кальтенбруннер, – пошутил он. – Вам идет, товарищ полковник.

– Возвращайся назад, – не принял юмора Арчеладзе. – Пациента следует убедить, что значок рассосался в его кишечнике. Договорись с врачами, пусть сделают рентген через некоторое время, покажут ему снимки. Он должен поверить. Внушите, что золото в организме полезно.

– Есть!

Оставшись один, Арчеладзе ощутил, что та мимолетная грусть прошла и что все внимание его теперь приковано к значку. Партийной кассой Бормана тем более следовало заниматься вплотную, поскольку Комиссар проявляет к ней интерес. А он, вечно держащий руку на пульсе, знает за что браться: кремлевское чувство конъюнктуры. Об этом значке шеф наверняка знает, и теперь, когда золото «растворилось» в утробе Зямщица, начнется ажиотаж. Если зарубежное отделение быстро сработает и подтвердит убеждение Арчеладзе, что значок всплыл из глубин российской земли, то он уже станет убедительным доказательством потрясающей версии: золото НСДАП находится где-то в пределах Северного Урала.

По крайней мере за два года работы отдела по поиску золота КПСС не было найдено ни одного грамма, не выявлено ни одного перспективного района, и Арчеладзе все больше склонялся к мысли, пока еще тайной, что пропавшая часть золотого запаса никуда не исчезала. Не перебрасывалась она в зарубежные банки, не вывозилась для захоронения в бывшие соцстраны и тем более не пряталась на территории России. Золото находится там же, в хранилищах, в железобетонных бункерах, обнесенных противоподкопными галереями, упакованное в стандартные ящики с войлочной подстилкой по два тридцатикилограммовых слитка. Оно исчезло по бумагам! Контрольно-ревизионная служба выдала ту цифру, которую запросили свыше. Похоже, не один год и не одним человеком готовилась хорошо продуманная операция, государственная тайна посткоммунистической России. Создавалось параллельное прикрытие ее в виде фактов ввоза на территорию объектов Третьего спецотдела той же ртути, множества дополнительных упаковочных ящиков. Одним словом, всякому, кто бы взялся разыскивать золотой запас, было за что зацепиться. Эх, если бы удалось расколоть Птицелова! Но его смерть, как и смерть других, причастных к этой тайне, была уже заложена в план создания мифа об утраченной золотой казне. По разумению Арчеладзе, миф творился с двумя целями: если СССР распадется на суверенные республики, которые потребуют свою долю золотого запаса, то получат ее, исходя из существующего объема казны. И вторая цель, не менее важная, – прикинуться бедными, пойти по миру с протянутой рукой, выпрашивая денежки и совершенно не рискуя своим далеко спрятанным и туго набитым кошельком.

Чем больше Арчеладзе думал об этой версии, тем меньше оставалось пыла и азарта искать то, чего не теряли. А вот партийная касса НСДАП действительно исчезла! И вывезти ее из Германии, окруженной и гибнущей, было не так-то просто ни в Южную Америку, ни в Африку.

Сокровища Третьего рейха, безусловно, вывезли вместе с Борманом, только не на Запад, а на Восток, в Россию – единственную страну, за железным занавесом которой можно было спрятать что угодно. Другой вопрос: кто и каким образом? Но это уже сейчас не имеет значения, когда перед тобой висит собственный пиджак, украшенный партийным значком НСДАП из партийной казны.

Только бы сработало зарубежное отделение!

Арчеладзе снял пиджак, широким взмахом насадил его на крепкие плечи и посмотрел в зеркало. И лишь в отражении увидел… нет, скорее почувствовал, что значок со свастикой – не золотой.

Это была отлично выполненная подделка, если говорить о внешнем виде. Весом же – в два раза меньше: что-то вроде анодированной меди или бронзы. Арчеладзе ощутил, как у него спекаются губы и напрягается затылок. Он снял трубку внутреннего телефона, чтобы позвонить в лабораторию, однако вовремя остановился: если Воробьев провел там литерные мероприятия, значит, подозревает кого-то из экспертов. Полковник тоже не считал их чекистами, ибо в лаборатории работали химики, физики, радиоинженеры, медики и еще черт знает кто, обряженный в погоны. В эту среду можно вживить кого угодно, что Комиссаришка и сделал наверняка. И он же совершил подмену! Только когда? Через кого? О поддельном значке никто не должен знать! Даже самые близкие. Пусть Комиссар – если это его шутка – остается в неведении. Никакой реакции не последует. В конце концов, он, Арчеладзе, держал в руках настоящий значок, есть акт экспертизы, и надо продолжать действовать – разве что более интенсивно – и вместе с тем немедленно установить, кто совершил подмену. Нужно вычистить отдел от всех осведомителей и информаторов Комиссара!

Он вызвал по селектору секретаря и приказал немедленно связаться с Воробьевым. Пока того вызванивали, Арчеладзе стало еще хуже. Он вдруг подумал, что с каждым днем его версия об «исчезновении» золота становится тверже. И если она подтвердится хотя бы одним прямым фактом, значит, уже два года полковника вместе с его суперотделом держат за идиота. Значит, все это продолжение той долгосрочной операции по сотворению мифа. Арчеладзе выполняет роль горчичника, отвлекающего боль всех трех властей, а с ними четвертой власти – прессы, которая время от времени сообщает населению, что государством принимаются все меры по розыску утраченной части золотого запаса. Истину же не знает ни одна власть; истина известна лишь ограниченному кругу лиц.

Ему не хотелось даже играть идиота, да дело требовало этого.

Наконец связали с Воробьевым. Он говорил из автомобиля по радиотелефону, пыхал в трубку, словно только что пробежал стометровку.

– Чем занимаешься? – не выдавая чувств, спросил Арчеладзе.

– Кота ловим!

– Какого кота? Ты мне срочно нужен!

– Не могу, Никанорыч, – борясь с одышкой, заговорил Воробьев. – Все шло по маслу… Вошли спокойно… В квартире пусто… Открыли дверь, оттуда выскочил котяра… По лестнице вниз, во двор…

– Понял… Лови кота! Не поймаешь – убью! Зарежу! – тяжелым шепотом проговорил Арчеладзе и бросил трубку.

Воробьев прокололся по-глупому. Если бы «клопов» собирались запускать объекту, не сведущему в оперативной деятельности, выпущенный на волю кот из запертой квартиры не вызвал бы особого подозрения. Но Зямщиц мгновенно бы насторожился. И вспорол бы все костюмы, разобрал бы все радиоприборы, а то и обои содрал со стен.

За выпущенного кота Воробьева можно было смело гнать с работы…

Мысль прервал секретарь. Помощник доложил, что владелец «Нивы», с чьими номерами катался вчера «Москвич», имеет полное алиби. Номера не снимались с автомобиля более трех лет, о чем говорят ржавые болты. Арчеладзе тут же отдал распоряжение через опергруппу, чтобы ГАИ разыскала «Москвич», проверила документы, но задержала бы всего на несколько минут, чтобы наружка успела взять его под наблюдение и при удобном случае засадила в бампер радиомаяк. Напоминание о странном филере Зямщица слегка отвлекло ноющий гнев в затылке и плечах. Он тут же велел связать его с Нигреем. Тот откликнулся очень скоро и сразу же начал докладывать обстановку. В обеденный перерыв Зямщиц поехал на «вольво» от здания МИДа и проследовал в музей Константина Васильева. Наружная служба отслеживала его с начала пути. На перекрестке Садового кольца и Олимпийского проспекта была пробка, автомобиль объекта и наружки сблизились, и в этот момент Нигрей увидел в правом от Зямщица ряду «Москвич» последней модели, только уже вишневого цвета, за рулем которого сидел вчерашний наблюдатель. Сделал фотосъемку. Этот «Москвич» выехал из-под моста с Цветного бульвара, «взял» объект и сопровождал его потом до музея. Там наблюдатель оставил машину между жилых домов, но в пределах видимости «вольво», и через три минуты вошел в музей. Нигрей последовал за ними, пропустив вперед человека из наружной службы.

Контакта между «мидаком» и объектом не было. Последний держался весьма профессионально и выгодно отличался от сотрудников наружки. Наблюдатель прошел всю экспозицию картин художника и сосредоточил внимание на тех полотнах, которые заинтересовали Зямщица. В четырнадцать часов пятьдесят пять минут «мидак» вышел из музея, сел в машину и двадцать две минуты сидел очень сосредоточенный и слегка нервный. Наблюдатель был в своем «Москвиче», скорее всего, видел Зямщица через оптику. Потом передал по радиотелефону одну фразу: «Милая, еду домой!» Наконец «мидак» поехал в обратный путь и на первом же перекрестке чуть не совершил аварию, не пропустив автомобиль справа. Когда выехал на шоссе, то отчего-то вел себя как «чайник» – пилил на малой скорости в правом крайнем, и наружка вынуждена была уйти вперед. «Москвич» же очень умело «вел» свой объект, не приближаясь к нему. В пятнадцать часов двадцать восемь минут Зямщиц перестроился во второй ряд и прибавил скорость. Однако, обгоняя автобус, не заметил автокран в третьем ряду, водитель которого побоялся помять дорогую машину, и шарахнулся в левый крайний ряд, в результате чего ударил машину наружной службы. Зямщиц же, напротив, попытался вернуться в свой ряд, прижался к автобусу и ободрал себе всю правую сторону. Движение застопорилось. Наблюдатель в «Москвиче» передал фразу: «Дорогая, очень скучаю», объехал пробку по тротуару и двинулся к Садовому кольцу. С Садового он свернул на Ново-Басманную, остановился и вошел в здание военной комендатуры, где находится до сих пор. Войти туда Нигрей не может – нет документов прикрытия.

Арчеладзе приказал Нигрею установить радиомаяк на «Москвиче», дальнейшее наблюдение передать наружной службе, а самому немедленно прибыть к нему. Своему помощнику дал задание выяснить, чей «Москвич» и с кем наблюдатель связывался по телефону. А через минуту помощник по оперативной работе докладывал, что в квартире на улице Рокотова, где находятся вчерашний иностранец и гражданка Жуго, никаких интересных разговоров не ведется, если не считать возгласов и шепота, характерных для любовников. Иностранца зовут Кристофер, говорит он только по-английски, а Жуго этим языком вообще не владеет. Сейчас устанавливается, сколько Кристоферов прилетело в Москву на вечерних рейсах.

– Этим мальчикам, что торчат под окном, накрути хвоста! – приказал полковник. – Пусть не отвлекаются на возгласы, а работают!

Чужая любовь его не просто раздражала – приводила в бешенство.

Минут через десять прибыл Нигрей, спокойный и хладнокровный, только усы чуть вздыблены.

– Побрейся немедленно! – сам не ожидая того, закричал Арчеладзе, ибо чужое спокойствие его тоже бесило. – В зеркало посмотрись! Как с такой… физиономией работать? Да тебя раз увидишь – до смерти запомнишь!

– Есть, – невозмутимо проронил Нигрей.

– Пойми, мы затеваем очень опасную игру, – успокаиваясь, сказал полковник. – И точно не знаем, кто наш противник. Но противник есть, и очень серьезный. А тут один кота выпустил, другой как Тарас Бульба… Начинай отрабатывать цель номер два. Запомни: этот Комиссар не чета тем, что были. Теперь сомневаюсь, что он был пожарным.

Он поднялся с кресла, сутулясь, промерил шагами кабинет. Потом остановился за спиной Нигрея, положил руку на плечо.

– Однажды я тебя выручил. Отплати мне тем же, Виктор Романович.

– Я все помню, – с прежним спокойствием вымолвил тот.

– Будь осторожен… Понимаешь, о чем я говорю?

– Понимаю. В случае провала моя версия: наблюдал по собственной инициативе с целью мести за то, что отстранил от любимой работы и хотел вывести за штат.

– «Любимая работа» – это романтика сопливых юнцов, Виктор Романович, – не согласился Арчеладзе. – И версия твоя никуда не годится. В случае провала тебя никто не должен опознать.

Нигрей подумал, расправил усы:

– У кого получить «мочалку»?

– Свою дам. – Арчеладзе открыл сейф. – Только вернешь в целости и сохранности.

– Все понял, – едва улыбнулся Нигрей и принял из рук шефа небольшую записную книжку. – Я чужих вещей обычно не присваиваю.

«Мочалкой» ее называли потому, что после взрыва от человека оставалось мочало. И еще потому, что когда она лежала в кармане, то промывала мозги и заставляла действовать осмотрительно и инициативно. Арчеладзе сам это испытал несколько раз.

Теперь следовало взорвать обстановку, сломать спланированный ход игры, изменить ее условия, чтобы диктовать свои. Напрасно Комиссар пошутил со значком, если, конечно, это его выдумка. Как и положено, после взрыва противник забегает, станет делать ошибки и проявит себя. Арчеладзе набрал номер рабочего телефона Зямщица.

«Мидак», старый сослуживец, отвечал приятным тенором.

– Здорово, старина! – весело сказал полковник, используя давнее обращение, чтобы быть узнанным. – Ты еще торчишь в этой высотке? А я все время думал, давно живешь где-нибудь на вилле в Сан-Франциско.

– Простите, кто это? – все-таки не признал Зямщиц, видимо, по причине сильной взволнованности и от посещения музея, и от аварии.

– Спасибо, старик, богатый буду, если не узнал! – засмеялся Арчеладзе. – Помнишь анекдот: «Гогия, ты памидоры любишь? Кушать – да, а так – нэт». – Полковник говорил с грузинским акцентом.

– Никанорыч, говорят, у тебя голова стала как коленка! – обрадовался «мидак». – Сколько лет, сколько зим…

Это было на руку, что его звонок вызвал у Зямщица положительные эмоции.

– Надо бы повидаться срочно, – перешел к делу Арчеладзе. – Сможешь подъехать сейчас на одну мою квартирку?

– Не на чем подъехать, – возмущенно отозвался Зямщиц. – Попал сегодня в аварию, только что из ГАИ приехал. Правую бочину изжевало.

– Ой-ой-ой! – пожалел полковник. – У тебя какая машина-то?

– «Вольво». Теперь ремонт встанет!..

– Да уж! Ну ладно, давай я тебя прихвачу, где мы с тобой однажды в краске вымазались.

«Мидак» помедлил, размышляя.

– А что за срочность? – неуверенно спросил он.

– Так тебе все и скажи!

– Хорошо, – наконец согласился без охоты. – Через двадцать минут.

Через двадцать минут Арчеладзе стоял в условленном месте. Он умышленно называл по телефону лишь известный им двоим перекресток. Если Комиссар держит под наблюдением Зямщица либо тот сообщит ему о встрече, то старый сослуживец примчится с «хвостом». Наружка, следующая за полковником, проверит. Зямщиц неожиданно вынырнул из вереницы прохожих, точно оценил обстановку и сразу сел в машину Арчеладзе, хотя никогда ее не видел.

– Только я на твои эти квартиры не пойду, – сразу заявил он. – Давай отъедем и поговорим в машине. У меня очень мало времени.

– Как скажешь, – мгновенно согласился полковник и вывел машину в транспортный поток. – Дело такое… Меня достал мой новый шеф. Дернул к себе на ковер и сделал вливание.

– День сегодня ужасно неудачный, – пожаловался Зямщиц. – Магнитные бури, что ли…

– Бури, старина, – вздохнул Арчеладзе. – И знаешь из-за кого мне чуб рвали? Из-за тебя!

– Из-за меня?!

– Ты накатал жалобу, что я третирую твоего сына.

Зямщиц сразу же посмурнел, тяжело вздохнул:

– Это было… Правда, я не катал жалобу, а позвонил. Но я не знал, что это ты дернул моего сына. Он обрисовал мне – лысый, плечистый… Откуда я знал, что ты уже лысый? – «Мидак» поднял горестный взгляд. – Пойми меня как отца. У меня такое несчастье с сыном, а тут еще КГБ треплет… Потом узнаю – Арчеладзе.

– МБ, – поправил полковник.

– Одна контора… Состояние тяжелое, любое напоминание о его злоключениях вызывает бред. Заговаривается. – Он сделал паузу, точно такую же, как по телефону, когда договаривались о встрече. – Сегодня опять новость… По недосмотру проглотил значок.

– Какой значок? – удивился Арчеладзе.

– Маленький такой, золотой, – будто бы отвлеченный переживаниями, сказал бывший сослуживец. – С детства увлекался нумизматикой…

– Зачем же ему давать значки? – возмутился полковник. – В таком-то состоянии?

– Он же сейчас как ребенок! – страдальчески воскликнул Зямщиц. – Взял из коллекции, надел… Попробуй отними… Сегодня же забираю его домой!

– Давно бы надо было!

– Ухаживать некому. Нужен толковый врач, а не нянька. И чтобы круглые сутки находился рядом. Сейчас вроде договорился. Поедем вечером и заберем… Ты мне скажи откровенно, Никанорыч, зачем… встречался с моим сыном? Ты чем сейчас занимаешься?

– Золотом, – признался Арчеладзе недовольно. – Зачем встречался… Ты же сам знаешь механику: пошла оперативная информация на твоего сына. Рассказывает о каком-то золоте.

– Он же бредит! Навязчивые идеи!

– Это сейчас я понимаю! Если он золотые значки глотает…

– Ты меня извини, – вдруг попросил «мидак». – Знал бы, что ты, так позвонил бы тебе, и разобрались.

– А теперь позвони моему шефу, – жестковато предложил Арчеладзе. – Чтобы он больше меня не ел. Ты же знаешь, как нашу контору трясут. До пенсии хрен усидишь…

– Обязательно позвоню! – заверил Зямщиц. – Не обижайся на меня.

– Да я все понимаю…

– Извини, у меня больше нет времени, – заторопился старый сослуживец. – Не мешало бы встретиться достойно, посидеть, выпить… Давай созвонимся? На будущей неделе?

– Ладно, давай! – Арчеладзе поднял руку. – У меня тоже времени в обрез.

На обратном пути в отдел полковник сделал небезосновательный вывод, что Зямщиц кем-то информирован о деятельности Арчеладзе и проявляет к ней интерес. Правда, этот интерес как бы подневольный. Возможно, кто-то использует «мидака», не исключено, что Комиссар. Хотя наружка и доложила, что слежка за встречей не производилась, Арчеладзе был уверен, что Зямщиц пришел хорошо проинструктированным. И получалось, они не разговаривали, а щупали друг друга и оба говорили только полуправду. У старого сослуживца существовала главная задача этой встречи – сказать полковнику, что золотой значок появился из коллекции сына. Арчеладзе же сейчас убедился, что подмена значка совершена кем-то неизвестным и ни Комиссар, ни Зямщиц к ней не причастны. Мало того, они еще не знают об этой подмене. Иначе бы «мидак» убеждал его, что неразумный сын проглотил простой значок.

Одновременно с этим Арчеладзе понял, что их неожиданная встреча взрыва не произведет. Небольшую суету, движение, консультации, и все. А требовался взрыв! Стремительное развитие качественно новых событий. Размышляя, он слегка отвлекся и не успел перестроиться, чтобы повернуть с Колхозной площади на Сретенку, и пришлось выжидать «дырки» в колонне машин, поворачивающих вправо под зеленую стрелку. Все произошло мгновенно: он видел вишневый «Москвич» и лишь успел отметить это, как водитель с расстояния в полметра метнул гранату в салон машины Арчеладзе.

Тяжелая граната «Ф-1» стукнулась о спинку пассажирского сиденья и упала у задней дверцы. Предохранительная скоба отлетела уже в кабине…

Он резко обернулся, машинально потянулся рукой и понял, что достать гранату не успеет. Из запала вырывался свист и резкая струйка дыма – горел замедлитель…

Вдруг он ощутил полное спокойствие и состояние, похожее на дрему, – не хотелось двигаться и отгонять ее…

Потом раздался хлопок, похожий на пистолетный выстрел, граната подпрыгнула на резиновом коврике и покатилась к его краю, стуча рубчатым кожухом. Из запала курился синий дымок.

Дрема отходила медленно, и ощущение времени, утраченное, пока горел замедлитель, возвращалось вместе с реальностью. Сзади сигналили, мимо, обтекая его, мчался поток машин. Арчеладзе ткнул кнопку аварийной остановки, перегибаясь через спинку сиденья, поднял теплую чугунную «лимонку». Разорвавшийся запал не выкручивался. Он положил гранату на сиденье рядом и огляделся: вишневый «Москвич», разумеется, давно унесся в веренице машин, повернувших на Сретенку. Службы наблюдения на сером «жигуленке» тоже не было… Арчеладзе вынул из кармана рацию и вдруг понял, что забыл позывной наружки.

– Где находитесь? – спросил он. – Вас не вижу.

Его узнали по голосу.

– На Сретенке, стоим у булочной.

– Ждите, подъеду…

Он внаглую перестроился в правый ряд и, не дожидаясь светофора, выехал на Сретенку. У булочной остановился, чуть не уткнувшись в задний бампер «жигуленка». Не спеша вышел из машины. Старший группы выскочил навстречу.

– Заметил что-нибудь сейчас на перекрестке? – спросил Арчеладзе.

– Нет, – краснея, выдавил тот. – Мы повернули… А вы…

Арчеладзе не помнил фамилии старшего группы, да и не должен был помнить. Взял его за рукав, подвел к своей машине, ткнул пальцем:

– На, смотри.

Парень побледнел, кадык на его тонком горле двинулся, как челнок, и замер.

– Какой у тебя позывной?

– Двадцать второй…

Он не ожидал удара и потому кувырком покатился по тротуару. Арчеладзе подождал, когда старший группы встанет на четвереньки, и пнул его голову, как футбольный мяч. Парень опрокинулся на бок и снова начал подниматься…

И тут полковник понял, что если не остановится в это мгновение, то убьет его.

Прохожие шарахнулись в стороны. До ушей донеслось:

– Мафиозные разборки!..

Арчеладзе спокойно сел в свою машину и медленно поехал в отдел.

Гранату он принес в свой кабинет и положил на стол. Рука потянулась к кнопке селекторной связи с лабораторией, однако он нажал другую – вызвал помощника.

– Доложи обстановку, – сдерживаясь, попросил он.

– Воробьев задание выполнил, направляется в отдел…

– Кому Нигрей передал наблюдение за вишневым «Москвичом»? – перебил его полковник.

– Группе Локтионова.

– Немедленно свяжись, выясни, что у них…

– Есть!

– Погоди. Что на Рокотова?

– Все по-прежнему.

– Иностранца установили?

– Пока нет, работают.

– В гранатах разбираешься?

– В этой разберусь. – Помощник кивнул на гранату.

– Возьми и сам проверь, пустая она или заряженная, – приказал Арчеладзе. – Мне пока этого хватит. Только сам. Доложишь мне домой, по телефону спецсвязи. И обстановку доложишь… Я поехал домой.

– Воробьев хотел к вам, товарищ полковник.

– Пошли его на… кошкодава, – меланхолично сказал Арчеладзе. – У кого позывной «Двадцать два» из наружки?

– У группы Редутинского.

– Подготовь документы на увольнение всей группы. Профнепригодность.

– Есть.

Полковник забывчиво похлопал по карманам, затем, вспомнив, взял пистолет ПСМ из ящика стола.

– Хотя нет, погоди… Пусть еще поработают. Все, я – домой.

…А дома было пусто, пыльно и тихо. У Зямщица в пустой квартире сидел хоть кот; тут же, кроме нескольких осенних мух на кухонном окне, ни души…

Полковник принял душ, после которого обрядился в пижаму и стал готовить ужин. С женой он разошелся еще до Чернобыля, как только на подобные вещи в КГБ стали смотреть сквозь пальцы и это перестало отражаться на карьере. А после Чернобыля женщины вообще не бывали в этом доме. Полковник давно привык все делать сам, хотя на службе любил быть барином. Он, как профессиональная повариха, нарезал мерзлого мяса тонкими ломтиками, бросил в жир на сковородку и принялся чистить крупные головки лука. В его русско-украинско-мордовской крови бродили остатки грузинской крови: он любил готовить и есть острые мясные блюда. Лук был злой, ядреный и начал драть глаза, как слезоточивый газ «Черемуха». Полковник намочил под краном нож и луковицы, но на сей раз это не помогло. Слезы продолжали течь и скоро пробили влажную дорожку до верхней губы. Он ощутил их соль, бросил нож и некоторое время сидел сгорбившись на кухонной табуретке, ощущая на губах горечь. Иногда дома ему становилось особенно грустно и одиноко. Почему-то вспомнился Птицелов, который тоже был один и жил примерно так же, как полковник. Правда, в его квартире было много птиц…

Мышление, привыкшее к постоянному анализу, неожиданно соединило три судьбы разных людей в одну, и он не ощутил странности, что жизни Зямщица, Птицелова и его, полковника МБ, так похожи. Пожалуй, «мидак» лишь чуть счастливее – все-таки есть сын. Но теперь – несчастнее всех…

Золото как бы соединяло всех и одновременно становилось причиной одиночества. И суть тут не в самом металле, а в том поле, которое образовывалось вокруг него. Всякий оказавшийся в нем отчего-то испытывает это тягостное чувство…

И полускрытную жизнь, и несвободу, и сумасшествие.

Через несколько минут полковник умылся холодной водой, включил телефон спецсвязи и, не уронив ни единой слезы, напластал целую миску лука. В доме сразу запахло живым – острой мужской пищей.

«Гогия, ты памидоры любишь? Кушать – да, а так – нэт…»

Он не хотел думать о службе и, пока жарилось мясо, сервировал стол, молол кофе ручной «мельницей», убирал тряпкой воду из-под холодильника. Позвонил помощник, доложил, что граната учебная, но запал боевой. Полковник выслушал и тут же забыл об этом. Собственная жизнь и ее безопасность волновали его, но не до такой степени, чтобы думать, даже когда вытираешь пол. Вот если бы сообщили, что установлен водитель «Москвича», бросивший гранату, выявлены его связи с Комиссаром или получены разведданные из Германии положительного характера, полковник, возможно, и встрепенулся бы…

Ужин начал, как и обед, со стакана красного вина, которое выводит стронций из организма. Ему нравилась собственная кухня: когда во рту полыхает жар от перца и приправ, сердце становится холодным и спокойным.

Помощник проинформировал: иностранца зовут Кристофер Фрич, двадцати трех лет, прибыл из Канады, цель – частная поездка. До сих пор отдыхает на улице Рокотова у секретчицы фирмы «Валькирия».

Полковник принял к сведению и стал домывать посуду.

Еще через четверть часа поступило сообщение, что Зямщиц и с ним врач Масайтис, занимающийся частной практикой, несмотря на протесты заведующего отделением реабилитационного центра в Химках, забрали Зямщица-младшего и отвезли в Безбожный переулок, в дом № 16. Полковник велел звонить лишь в экстренных случаях, разобрал постель и лег спать. В ранней молодости полковник был впечатлительным и, бывало, после трудных лейтенантских дней не мог уснуть до утра, заново переживая и перемалывая в воображении все события. Тогда бы ему эта граната со свистящим запалом снилась и виделась не одну неделю. Но уже в майорах он научился спать без сновидений.

Звонок телефона спецсвязи разбудил его в двадцать три часа семнадцать минут: это была давняя привычка – при любом повороте событий отмечать время. Полковник встрепенулся и сел, ощущая зуд кожи на голове.

– Эдуард Никанорович? – услышал он незнакомый голос.

Никто не должен был, да в общем-то и не мог ему звонить в это время по спецсвязи.

– Да…

– Нам необходимо встретиться сейчас же, – заявил незнакомец, по голосу человек в возрасте. – Приеду куда скажете.

– Кто вы? – спросил Арчеладзе.

– Объясню при встрече. Можете взять с собой охрану, хотя вам нечего опасаться.

– Причина встречи? Предмет разговора?

– Сведения о золотом запасе СССР.

Если этот человек имел доступ к системе спецсвязи, возможно, что-то мог знать и о золоте. При условии, что он – не человек Комиссара.

– Насколько вы сами оцениваете объективность информации? – Голову раздирал зуд.

– Птицелов велел кланяться, – вместо ответа намекнул тот.

– А вы с того света звоните?

– Пока с этого, – был ответ. – Но я уже стар.

– Хорошо, – согласился Арчеладзе. – Через сорок минут у кинотеатра «Форум». Серая «Волга», госномер 23-71.

Это был одновременный сигнал дежурному помощнику, по которому на место встречи высылалась усиленная группа обеспечения, имеющая в своем составе двух снайперов.