3

Франция, 1958.

Лили вытащила из дубового гардероба охапку юбок, прикрепленных к деревянным вешалкам, и бросила ее на одну из кроватей рядом с открытыми чемоданами. Сидя на другой кровати, Николь смотрела, как она старается вытащить кучу кашемировых свитеров, в основном голубых и фиолетовых (только несколько бежевых и серых), из верхнего ящика гардероба.

– Честное слово, Лили, я не понимаю, почему нельзя было собраться до церемонии, – в голосе Николь чувствовалась нотка раздражения.

– Не было времени, – ответила Лили, вытаскивая туфли из-под кровати.

Она встала, посмотрела на кровать и задумалась, никогда не зная, что положить на дно чемодана, а что сверху.

– У тебя нет папиросной бумаги? – спросила Николь.

– Слушай, дай мне закончить, – сказала Лили, взглянув на свои аккуратные алмазные часики. – Все в порядке, я успеваю.

– Жан-Клод ждет внизу. Все уже наверняка ушли. Вероятно, остальные девушки нашли время собраться до выпускной церемонии.

– Еще не все ушли. Они на приеме у Мадам. Включая Жан-Клода, я тебя уверяю. Почему бы тебе не спуститься к ним? Я скоро буду.

Николь распахнула хлопчатобумажную занавеску, чтобы взглянуть на открывающийся альпийский вид. Дорога в Экс-ле-Байнс вилась вдоль озера Бурже, через луг, усыпанный разноцветными полевыми цветами и похожий на лоскутный ковер, раскинувшийся перед скалистыми серыми пиками в снежных шапках. Николь всегда удивлялась скоплениям облаков, плывущих как бы ниже уровня горизонта. На террасе под окном школьные подруги ее дочери обнимались и целовались, укладывая вещи в ожидающие их машины.

– Ты не хочешь попрощаться со своими друзьями? – спросила Николь.

– Я уже.

– Ой, Лили, положи блузки сверху.

– Почему ты не сказала мне раньше? – Лили прекратила складывать вещи и посмотрела на Николь, прекрасно зная, что ее жесткий взгляд действует на мать раздражающе.

– Я не знала, правда, – сказала она. – Это все случилось так быстро.

Николь повернулась к зеркалу, поправила шляпку, оценивающе взглянула на себя и разгладила юбку своего безупречного розового костюма «Шанель».

– Быстро? – Лили рассмеялась. – Ты знала Жан-Клода еще до моего рождения.

Прежде ты всегда предупреждала меня, что собираешься выйти замуж. Телеграмма, телефонный звонок, в конце концов, я знала об этом до того, как ты появлялась со своим новым мужем.

– Ах, господи, Лили, по-моему, ты все усложняешь, тебе не кажется?

– Я просто хотела бы знать, почему в этот раз все было по-другому, – голос Лили звучал ровно.

– Потому что в этот раз все – по-другому. Жан-Клод не такой, как все. Я боялась, что ты будешь против, и…

– Николь, будь честной. Я никогда не мешала тебе. Я даже никогда не встречалась с этим, как его, Андреасом, – рассмеялась Лили.

– Все это для меня очень важно. Я хочу, чтобы ты узнала его. Я надеюсь, что ты полюбишь его так же, как я: Пожалуйста, Лили, постарайся. Я знаю, что я не особо прилежная мать, но все-таки…

– Я не возражаю, Николь. Правда, я одобряю. Мне всегда нравился Жан-Клод.

Лили вновь занялась укладыванием чемоданов. Николь села на краешек кровати и наблюдала за ней, понимая, что эта красивая молодая женщина, тех же самых лет, что была она, когда родилась Лили, знает о ней не больше, чем продавщица в Эксе… – лицо знакомое, но чужое.

Она поступила правильно, определив маленькую Лили в частную школу. Она не могла таскать ребенка с собой по всему миру, Лили это не пошло бы на пользу. А сейчас перед ней стояла взрослая женщина, которую она едва ли знала. Она узнавала милые, как бы знакомые черты, прекрасное повторение ее собственных, но волосы пшеничного цвета, дымчатые серые глаза, тонкая кость – это у Лили от отца. Ее собственная внешность – темная брюнетка с карими глазами – более театральна, рост меньше и фигура полнее. Николь казалось, что они – зеркальное отражение друг друга: Николь страстная и пылкая, Лили холодная и отчужденная.

– Я хочу, чтобы ты пожила с нами некоторое время в Париже, Лили. Забудь пока про Нью-Йорк. Ты вполне можешь поступить в художественную школу в Париже. Мне нужно побыть с тобой.

– Почему сейчас? – голос Лили звучал всего лишь удивленно. Николь несколько растерялась. Она готова была к возражениям, но их не было. В голосе Лили было почти согласие.

– Потому что мне очень много надо объяснить тебе, это займет время. Нам надо лучше узнать друг друга.

– Ах, Николь, ты всегда так драматична, – сказала Лили с улыбкой. – Я поеду. Но не могу обещать, что останусь надолго.

– Я очень горжусь тобой, Лили. Мне стыдно признаться, что я не знаю, какой из тебя будет художник. Я была очень удивлена медалью, которую ты получила за свою работу.

– Ну, тогда мы в расчете. Я была очень удивлена твоим новым мужем. Пойдем, я собралась. Давай освободим Жан-Клода от Мадам.

Жан-Клод стоял в мраморном вестибюле у винтовой лестницы, несколько постаревший, поседевший, по сравнению с тем, каким его помнила Лили, но все такой же стройный, подтянутый, элегантный. Он положил ей руки на плечи, ласково поцеловал в обе щеки и отодвинул от себя на расстояние вытянутой руки.

– Какой красивой женщиной ты стала, дорогая!

Лили улыбнулась. Последний раз она видела его в квартире Николь в Нью-Йорке. За месяц до этого умерла его жена. Николь тогда была помолвлена с Андреасом.

Когда начался их роман, интересно было бы знать? Когда старый друг семьи стал любовником, а затем и мужем?

– И как мне теперь вас называть? – спросила Лили. – Дядя Жан-Клод, кажется, уже не подходит, месье де Сен-Аби – слишком официально.

– Ну, тогда, может быть, просто Жан-Клод?

– Прекрасно, – сказала она, – и, Жан-Клод, я очень рада, что у Николь наконец-то исправился вкус.

– Ну, в самом деле, Лили, не будь ребенком, – сказала Николь.

– Но она права, Николь, она совершенно права! – рассмеялся Жан-Клод.

Послеполуденное солнце сквозь чистый горный воздух окрасило в золото озеро Бурже. Весенние полевые цветы покрывали все подножие от ухабистой грязной дороги до луга вдали. Жан-Клод, спешивший попасть в Шамбри до того, как солнце скроется за горными пиками, и опасная дорога погрузится в темноту, мастерски управлял машиной на опасных поворотах. Николь слегка откинулась на сиденье и изучала его лицо. На нем сейчас проступили тонкие морщины, глаза выглядели утомленными, в уголках рта залегли глубокие складки. Это было постаревшее мужественное лицо, которое так очаровало ее двадцать лет назад, лицо человека, которого она до сих пор любила, которого она всегда любила, с той первой ночи в Париже давным-давно. Мысль о том, что они, наконец, вместе, и теперь всегда будут вместе, воодушевляла ее. Все эти годы гонки по свету, головокружительные рауты и приемы, бесконечные поиски любви в объятиях посторонних мужчин, все это осталось позади. Теперь она, наконец, может отдохнуть. «Спасибо тебе, Господи», произнесла она про себя. Сейчас надо заняться Лили. Только сейчас, когда она остановила свой бег, она начала ощущать вину перед дочерью. Рождество в Рио, Барселоне, на острове Патмос. Господи, даже в Биаррице, совсем рядом с Лили, но без нее, если бы только…

– Лили, ты никогда не видела моего сына, Люка? Он вернется в Париж через несколько дней.

– Правда? – спросила Лили, а где он был?

– В Тоскане. Рисовал. Мне кажется, он очень одаренный художник. Масло, акварель, гуашь. Очень здорово, правда. У него талант, которым я могу только восхищаться, так как сам лишен этого. Он готовится к выставке следующей осенью. Вероятно, в октябре. У него это будет первая выставка в Париже. Он выставлялся на юге и еще был небольшой показ в Нью-Йорке в прошлом году, но это будет его первая большая выставка. Он, естественно, очень взволнован.

– Наверняка, это будет в вашей галерее, – Лили рассмеялась.

– Конечно. Но пойми меня правильно. Я должен поддержать его. Я бы не хотел показывать его работы, если они того не заслуживают, и подумал, что, возможно, он сможет помочь тебе поступить в художественную школу. Кажется, ты подаешь надежды.

– Я хочу поступить в школу в Нью-Йорке, – ответила Лили, – но мне нужно сначала подготовить вступительную работу. Было бы замечательно, если бы Люк помог мне с этим.

Николь слушала разговор Лили и Жан-Клода. «Господи, пусть так и будет! Пусть, наконец, у нас будет настоящая семья».

Лили и Люк взяли кофе и вышли из гостиной в небольшой сад. Летний вечер был теплым и пахло каштанами. Мягкий отсвет фонарей на Рю де Сен-Пре падал на внутренний кирпичный дворик.

– Ты бывала раньше в Париже? – спросил Люк, откинув со лба прядь светло-русых волос.

– Да. Я иногда проводила праздники со своей соседкой по комнате и ее семьей в Монморанси. Мы часто ездили в Париж в магазины или пообедать.

– Но ты никогда не была здесь долго.

– Пожалуй.

– Это замечательно. В таком случае, тебе требуется большая экскурсия. Я буду твоим гидом.

Лили почувствовала, что между ними протягивается невидимая нить.

– У тебя найдется время? Ты не будешь слишком занята, чтобы подготовится к демонстрации достопримечательностей?

Люк облокотился на каменную ограду, отхлебнул из чашки и потер затылок.

– Ах, да. Выставка. Ты поможешь мне.

– Чем я смогу помочь?

– Ты поможешь мне с каталогом, и, – он опять задержал на ней свой взгляд, – ты должна мне позировать.

Люк смотрел на нее в смущении. На мгновение у Лили сжалось все внутри, но тут же она поддалась теплу его взгляда и почувствовала незнакомую волну, поднимающуюся из какого-то неизвестного ей источника внутри.

Она просто отказывается ехать с нами, – сказала Николь. – Господи, ну кто остается на лето в Париже? Это какое-то упрямство.

– Ты спорила с ней? – спросил Жан-Клод.

– Нет. Она была совершенно непреклонной, – Николь покачала головой. Лили опрокидывала все ее планы. Она могла понять чувство обиды за годы, проведенные врозь, она сама себе сейчас признавалась, что забросила единственную дочь. Она могла понять гнев. Она понимала страсть, но пассивность Лили, хорошее отношение на расстоянии, выводили ее из себя. И хотя недели, проведенные в Сен-Жермене, были самыми безмятежными за все то время, что они провели вместе, в их взаимоотношениях не произошло никаких сдвигов. Расстояние между ними не уменьшалось и не увеличивалось. Температура их отношений оставалась вежливо прохладной, никогда не повышаясь и не понижаясь. Возможно, еще слишком рано. Возможно, она очень многого ждала, но ей так хотелось приблизить к себе Лили, компенсировать все то время, которое та провела без матери. Дважды она пыталась обнять Лили. Та не сопротивлялась, но и не отвечала, просто принимала эти объятия безо всякой заметной реакции. Как показалось Николь, просто для того, чтобы доставить ей удовольствие. Вроде бы, ей нравились прогулки по магазинам. Она получала удовольствие, примеряя вещь за вещью в каждом модном салоне, счастливо оценивая произведенный эффект и радостно выбирая самое подходящее.

– Мне кажется, что ей нравится посещать занятия, – сказал Жан-Клод. – Она просто не хочет прерывать их.

– Но ты ведь знаешь, как важно, чтобы мы проводили время вместе. – Я едва ли провела с ней час с тех пор, как она приехала в Париж.

Жан-Клод рассмеялся.

– Я понимаю, что часы, проведенные в «Шанель», «Диор» и «Живанши» в счет не идут.

– Ну конечно, они считаются, – сказала Николь, – но я говорю о времени, проведенном с глазу на глаз. Я рассчитывала, что мы будем вместе в Кап-Ферра. Господи, ты же знаешь, что я не могу сразу все рассказать. Я просто могу отвратить ее этим от себя. Мне нужно время.

– Я понимаю, Николь. Это важно для всех нас. Но разве можно за шесть недель добиться перемены? Она выглядит счастливой. Мне кажется, что не надо отрывать ее от занятий, если ей этого не хочется. Чем счастливей она будет, тем легче ей будет адаптироваться. – Он обнял Николь и прижал ее к себе. – Нам не так уж много осталось. Не будем спешить.

В тот день, когда Николь и Жан-Клод уехали из Парижа в Кап-Ферра, Лили сложила одежду в сумку и вышла из дома в Сен-Жермен-де-Пре. Она задыхалась, и у нее кружилась голова, когда она, наконец, добралась до студии Люка.

– Зачем столько одежды? – поддразнил ее Люк. – Она совершенно не нужна для того, чтобы позировать или заниматься любовью, а мы будем проводить время именно так.

– Мы что, даже не будем есть? – рассмеялась она. – Или выходить?

– Нет. У нас нет на это времени. Ты слишком легкомысленна…

Лили бросила одежду на кровать и ждала, когда он ее обнимет. Она повернулась и положила голову ему на плечо. Он взял ее голову руками и осторожно повернул к себе. Как она узнала? Это интересно. Но она знала, с самого первого вечера в Сен-Жермене, что Люк всегда будет в центре ее жизни. Совершенно четко, с равной уверенностью, она знала, что то, что будет кроме этого, это все равно будет Люк. Как она узнала об этом? Ей казалось, как будто чистый, узкий луч света сфокусировался на них, выделил их, осветив друг для друга, оставив остальной мир в тусклой тени. Мадлен верила в реинкарнацию и говорила, что души возвращаются и воссоединяются друг с другом, чтобы продолжить дело, начатое в прошлой жизни. Возможно, она права. Если так, то Люк будет для нее единственным поводом для возвращения, а она – для него. Остальные не важны. Только с Люком ее жизнь. Кроме того, что-то было в них обоих непрочное, иллюзорное. Только вместе они обретали устойчивость. Она ощущала, что в одиночестве никому из них не требовались пища и воздух, и только вместе они были такой реальностью, которой нужны подобные вещи для поддержания жизни. Она никогда не понимала легкомысленных девчонок, которые проводили часы, без толку мечтая о каком-нибудь кадете из военной школы, которая была чуть дальше на берегу озера, или болтая про эротические похождения, большей частью выдуманные, профессора Ле Клера или Херста, светловолосого швейцарца, шофера Мадам. И когда профессор Ле Клер затащил ее в маленькую пустую комнату над гаражом за его домом и просто-напросто трахнул, то это не прибавило ей совершенно никаких ощущений.