II

Обустраивание мумии монаха заняло целый день. Сперва профессор вшил ей серебряную капсулу в затылок. Из места надреза не вытекло ни единой капли крови, наркоз тоже не понадобился.

Затем профессор обтянул тело Зигфрида эластичной, сотканной из серебряных нитей материей на подкладке, состоявшей в основном из асбестовых волокон. Она была создана в секретной космической лаборатории и полностью отвечала предъявляемым ей требованиям. Новоявленная одежда была противоударной и несгораемой, но не служила бронежилетом.

Затем профессор приклеил на лицо Зигфрида синтетическую маску, вроде человеческого лица, и отступил назад, чтобы полюбоваться своим творением.

— Ну, как он выглядит? — спросил он Ла рису.

— Как настоящий человек, — ответила она. — Впечатление портят только мертвые глаза.

— Это дело поправимое, — возразил Кивилиани. — Наш Зигфрид будет носить темные очки.

Напряженная работа над телом мумии была наконец завершена. Профессор подозвал четверых боевиков, которые сопроводили Зигфрида в отдельную комнату на первом этаже. Сюда вела единственная стальная дверь, открывающаяся только снаружи. Там они положили вампира на кровать и ушли.

Профессор остался в комнате один на один с чудовищем. Кивилиани желал продемонстрировать своему созданию собственную власть и силу. Он положил на столик аналогичную серебряную капсулу и взорвал ее через пульт дистанционного управления. Зигфрид отшатнулся. Расплавленное серебро растеклось по полированной поверхности. Куски серебра впились в стенку из оргстекла.

— Это — серебро, — пояснил профессор на латыни. — Подобный контейнер вмонтирован в твою голову, Зигфрид. Если я нажму вот на эту кнопку, я могу в одно мгновение уничтожить твое тело, где бы ты ни находился. Ты в моей власти. Понимаешь?

Зигфрид кивнул. Скорбное рычание донеслось из его горла. Профессор снял наручники с его рук и ног, при этом он не отрывал палец от кнопки пуска капсулы.

Освободив вампира, Кивилиани поднялся к себе наверх, чтобы отдохнуть.

Палестина. 1142 год.

— Если я не нужен тебе в качестве постоянной пищи или как слуга, то для чего я тебе нужен? — допытывался Зигфрид.

Маг только улыбался уродливой маской своего лица.

— Силы мои на исходе, сынок. Ведь я живу на свете уже третью тысячу лет. На моих глазах строились пирамиды, а греки отправля лись воевать с Троей, когда я был уже глубоким стариком. Мне нужен не слуга и даже не ученик. Мне нужен соратник. Человек, кото рому я мог бы не только передать все свои знания, но и который смог бы развить, углу бить их, создать свою школу. Смелый, циничный, безжалостный, но не стремящийся к сиюминутной наживе, в меру образованный, открытый к познанию и не атеист, а человек, признающий существование Высших сил, но не раболепствующий перед ними. К сожалению, найти такого человека в этот темный век невозможно, воспитать самому — еще труднее. Такой человек должен появиться сам по себе. Как появился ты.

Они сидели в полуразрушенном языческом храме, и звероголовые небожители таращили на них свои гордые профили.

— Главное, чтобы ты не боялся богов, а сознавал, что это — те же цари, халифы, гер цоги. Мы — их вассалы и обязаны служить тому богу, какого изберем. Я, допустим, служу тому богу, которого мусульмане зовут Шайтаном, христиане — Люцифером, а персы — Ариманом. То есть Сатане.

При этих словах Зигфрид машинально перекрестился и тут же извинился.

— Что ты, что ты, — засмеялся стари чок, — меня твое суеверие не пугает, а всего лишь смешит. Сам по себе символ креста ничего не в силах создать или разрушить. Дейст венна лишь совокупность последовательных деяний. Так и чтение заклинаний ни к чему не приведет, если ты будешь просто бездумно по вторять их. В заклинании важен прежде всего внутренний настрой, внутреннее видение себя и окружающего мира. Кстати, ваши христианские молитвы — те же заклинания, только на правленные к белым силам. Мои же — к черным.

— Но, служа истинному Богу, мы обретаем жизнь вечную! — горячо возразил Зигфрид.

— Я так и поступаю, — согласился маг, превратно толкуя его слова.

По утрам в воскресенье дача переходила в руки рослой дурнушки с крепкой коренастой фигурой по имени Машка, по прозвищу Мариванна. Горничная профессора была умственно отсталой девушкой двадцати семи лет. Она ничего не понимала ни в деньгах, ни в политике, ни в экономике, ни в происходящих на даче делах. И это было хорошо для нее, поскольку иначе она не задержалась бы на этом свете.

— Привэт, Мариванна! — открыв дверь, радушно сказал парень с лысиной. Через плечо у него висела эта железка, которая стреляет.

— Привет-привет! — откликнулась девушка. Еще двое парней, один из них новенький, сидели за столом и гоняли чаи. Оба вздрогнули при звуках ее громкого голоса — Мариванна не умела разговаривать тихо.

— Ну, чего вы тут штаны протираете, козлы! — сказала им девушка. — Нет, чтобы пойти потрахаться. — И рукой показала неприличный жест, символизирующий этот вол нующий акт.

Парни изобразили из себя саму скромность, загалдели, что они, мол, не по этой части, а смирные алкоголики. На что Маша с отчаянием констатировала: перевелись на свете настоящие мужики, и пошла в дом, кокетливо взглянув на новенького.

— Вообще-то я бы ее попробовал, — сказал новенький.

— Ну-ну, попробуй, — усмехнулся старший караула. — Один такой попробовал приударить за ней в ванной.

— Ну, и как?

— До сих пор плавает. Вон в том озере.

Непроизносимое табу прикрывало девушку, как железным щитом; от посягательств мужчин.

Мариванна знала, что профессор всю ночь провел в своей лаборатории. А теперь он, как говорится, на заслуженном отдыхе. С ним и Лариса, у-ух, вот где они, небось, трахаются! — засвербило у нее в голове. Ни о чем другом она просто не могла думать.

У Резо имелась своя отдельная квартира в городе. Люди, работающие на. профессора, удобно расположились в служебных помещениях и роскошном парке виллы. Там даже имелся бассейн. Конференц-зал служил также залом для банкетов и одновременно там могли повеселиться до двухсот человек — такие пиры любил некогда закатывать командарм, бывший в свое время хозяином дачи.

Мариванна наметила на это воскресенье прибраться в комнатах первого этажа. К уборке этого громадного дома нельзя было приступать просто так. Ее прабабка работала в этом доме на одного наркома, который потом куда-то исчез, потом его сменил командарм, который тоже куда-то исчез, но на него работала уже бабка; потом его сменил какой-то министр, тоже куда-то исчезнувший, или нет, их было семеро, и на последних двух министров работала ее мать, а она сама работала на председателя… чего-то там, и этого, с усами. Потом появился душечка профессор, который разрешил ей забирать с кухни остатки еды, и этого стало хватать на всю семью, да еще и на поросеночка.

Она проработала все утро под раздирающие душу вопли транзистора, который таскала из одной комнаты в другую. Жужжал пылесос. Мариванна вытирала пыль, чистила и мыла пол. Профессор и Лариса находились на втором этаже и мирно спали.

Дача была оборудована всеми мыслимыми удобствами. Светлые, приветливые помещения, матовые обои, современная мягкая мебель со столами из толстого стекла. На стенах висели сюрреалистические картины. Черные или белые ковры и дорожки придавали полам вид шахматной доски. У профессора Кивилиани был хороший вкус и огромные средства, способствующие его развитию.

Лишь два помещения не вписывались в общий план. Это были почти голые комнатушки с запирающимися железными дверями. Одна из них оказалась запертой.

Мариванна рассердилась. Обычно у горничной по воскресеньям был выходной, но сегодня исключение — она хотела взять на неделе дополнительный отгул. Она спустилась на лифте на кухню и взяла запасной ключ.

Дородная горничная приоткрыла дверь. В комнате было темно. Она втащила за собой пылесос и ведро.

В постели что-то зашевелилось. Мариванна насторожилась. К ее неописуемому удивлению, в постели оказался мужчина. Его глаза смотрели на одеяло. Профессор не сказал Ма-риванне, что на вилле пленник и что ей запрещено посещать это помещение. Раньше горничная порой уже получала подобные приказы и воспринимала их как должное. Профессор — великий человек, он мог кого угодно казнить, кого угодно пытать или помиловать…

Мариванна глубоко задумалась. Но раз уж она вбила себе в голову, что помещения первого этажа надо убирать именно сегодня, то остановиться или пропустить внезапно оказавшуюся занятой комнату не представилось ей возможным. Да и, вообще, надо спросить незнакомца, не мешает ли ему ее присутствие.

Девушка подошла к кровати и потрясла лежащего за плечо. Он медленно повернул голову. Мариванна внезапно испугалась: его глаза были неестественно голубые и какие-то безжизненные, чуть ли не стеклянные.

У незнакомца были черные волосы и нежное, гладкое, без единой морщинки или складочки лицо, напоминавшее маску. Мариванна удивилась. На этой даче она повидала многих представителей мужского пола: убийц и вымогателей, одетых и раздетых, пьяных и трезвых, но этот сорт парней ей еще ни разу не встречался.

— Вы позволите мне продолжить уборку или хотите еще поспать? — громко спросила она.

Одеяло сползло с обнаженного тела мужчины. Мариванна непроизвольно оглядела открывшуюся ее взору фигуру. Его половые органы были такого же цвета, как и тело, но выглядели странно скрюченными и усохшими, словно ими давно уже не пользовались Мариванна захихикала. Дородная девушка обладала сильно развитыми формами и чрезмерными плотскими инстинктами, возможно, в связи с ее некоторой умственной отсталостью. Кроме того, репутация профессора надежно защищала ее девственность от покусительства со стороны как поселковых бабников, так и персонала дачи.

— Ты чего, так всегда и спишь без трусов? — вопрос прозвучал несколько грубовато, но Мариванна, увидев его голым и без наручников, машинально причислила его к персоналу дачи, а со своими можно было не церемониться.

Вместо ответа мужчина схватил ее за плечи железной хваткой и повалил на кровать. Его лицо приблизилось. Наступал волнительный момент. Мариванна слегка сопротивлялась, но больше для приличия.

Вдруг ее глаза расширились от ужаса. Вместо ожидаемого полового акта мужчина оскалился, обнажив черные длинные клыки. Они медленно, но уверенно и неотвратимо приближались к шее Мариванны, к тому месту, где едва заметно пульсировала сонная артерия.

— Нет! Отпустите меня! Я этим способом не хочу! Я позову на помощь! — воскликнула горничная в порыве возмущения.

Она хотела вырваться, но вид зубов словно загипнотизировал несчастную. Бедняжка пыталась царапаться и кусаться, но ее ногти и зубы не причиняли незнакомцу боли, а кожа его на ощупь была мертвая, холодная и твердая, как целлулоид, из которого делают куклы

Мариванна завопила изо всех сил. Ее охватил нечеловеческий ужас. Она почувствовала, как черные зубы вонзились в тело, и неожиданно покорилась и затихла. Кровь окрасила белую постель в красный цвет. Зигфрид, Черный магистр, епископ острова Тирон, жадно глотал яркую, теплую жидкость. Он довольно причмокивал, снова и снова погружая зубы в нежное загорелое тело горничной.

Голова Мариванны склонилась набок. Она испустила последний вздох, который Зигфрид сорвал с ее губ своим жадным ртом, — и умерла. Когда поток крови из горла бедной девушки прекратился, вампир последний раз провел рукой по ее роскошным формам и вздохнул. Пища уже закончилась, а жажда крови все еще не отступала после многих столетий голода и лишений на проклятом острове. Вампир поднялся с постели и подошел к окну.

Дневной свет не причинил ему обычной боли. Монах был слеп, но его мозг воспринимал окружающий мир в черно-белых тонах. Душа, позволяющая на основе осуществленного давным-давно ритуала жить его телу, руководила им из другого измерения.

Тело мумии было связующим звеном между миром живущих на Земле и бесконечно отдаленными и чуждыми всему человеческому мирами насилия и ужаса Зигфрид чувствовал, что его тело постепенно меняется: благодаря профессору он может выдерживать дневной свет. В нем проснулись смутные воспоминания о долгих и безрадостных годах на Тироне с их еженощными походами за едой, страшная жажда живой, теплой крови и легкое опьянение после обильной жатвы последних дней.

Он ощущал, что где-то неподалеку притаился профессор, обладающий властью над его телом. Надо бежать. Бежать в мир слабых и глупых людишек. Теперь, освободившись от страха перед солнцем, он обязательно покорит их. Вампир покинул помещение, прошел по пустым коридорам и наткнулся на охранников охраны.

На светлой, залитой солнцем веранде во внушительных размеров креслах сидели трое мужчин, которые читали журналы. Они были одеты в пестрые спортивные костюмы с яркими лампасами, под мышками у каждого торчала кобура с оружием. На столе стояли кофейные чашки и неубранные тарелки после завтрака.

Один из телохранителей профессора поднял голову и увидел голого мужчину с измазанным кровью лицом.

— Какого черта, кто это? — он выругался.

Предсмертных криков Мариванны никто не слышал — в доме были звуконепроницаемые двери, поглощавшие любой шум

— Что тебе здесь надо? — спросил один из телохранителей и отложил журнал в сторону. — Стоять, гнида!

Зигфрид молча приближался к нему. Телохранитель извлек оружие. Он прицелился в ногу обнаженной фигуры, вгляделся в стеклянные глаза, и мурашки побежали по его спине. Боевик со стажем давно уже находился на службе у профессора и многого насмотрелся, но этот голый окровавленный мужчина с остекленевшим взглядом вызвал у него животный страх. — Ни шагу дальше!

Раздался выстрел. Пуля пробила эластичную массу, покрывающую тело вампира, но кровь не потекла из раны. Зигфрид все с той же скоростью приближался. Телохранитель с сумасшедшим криком вогнал ему в живот всю обойму.

Зигфрид ударил стрелявшего, раздробив ему челюсть, и тот рухнул без сознания. Другие телохранители открыли стрельбу. Но разве могли они убить того, кто уже умер много столетий назад?

Зигфрид схватил одного из парней, вгрызся ему в шею и повалил на пол, разрывая на части еще трепещущее тело.

Третий телохранитель отбросил оружие и с криками бросился бежать, словно преследуемый фуриями. У бассейна отдыхали двенадцать мужчин в плавках. Четверо играли в волейбол. Три красотки в крошечных бикини растянулись на солнце. Сторонний внимательный наблюдатель через какое-то время отметил бы, что у отдыхающих — уж слишком, подозрительно похожие позы, более того, все они имеют одинаковые, атлетически сложенные фигуры. Бикини девушек подчеркивали круглые бугры бицепсов под их нежно загорелой кожей.

— Там, на веранде… — в отчаянии завопил прибежавший, — он прикончил Василька и Игоря!

Разумеется, люди у бассейна не просто отдыхали и загорали — учитывая особую значимость разработок профессора для народного хозяйства страны, ему был придан посуточно сменяемый отряд спецназа Эти люди специально находились здесь для подобных случаев и имели соответствующие инструкции. У каждого было оружие. Они даже не потрудились одеться. Со взведенными курками подкрепление последовало за трясущимся телохранителем.

Одна из девушек проявила любопытство и присоединилась к атакующим. Остальные заняли оборонительные позиции по плану С.

Ужасная картина предстала их глазам. Голое, окровавленное существо, без шрамов и волосяного покрова, лежало на убитом телохранителе и, причмокивая, пило свежую красную кровь.

— Пули не причиняют ему вреда, — пожаловался охранник, стрелявший в вампира. — Что же нам делать?

Девушка, сопровождавшая мужчин, вскрикнула. Зигфрид обернулся, но не прервал свое пиршество.

Коста Бардзомишвили, командир телохранителей и правая рука профессора, грубо ударил визжавшую девушку по лицу. Та прекратила истерику.

— Марина, позови профессора, — приказал он ровным, спокойным голосом. — Всем остальным оставаться на местах. Если этот парень нападет на нас, мы откроем перекрестный огонь. Игорьку уже не помочь. Надо ждать профессора.

Марина побежала через парадную дверь и поднялась на лифте на второй этаж. Она громко забарабанила по двери спальни профессора Кивилиани. Заспанный голос недовольно спросил, в чем дело.

— Скорее, господин профессор. На виллу проник мужчина и убил Игоря из вашей охраны. А сейчас он на террасе и пьет кровь убитого. Ребята выпустили в него всю обойму, но он не думает отдавать концы!

За дверью раздались проклятия. Через несколько секунд дверь с грохотом открылась, и оттуда вылетел профессор в синем махровом халате с рацией в руках. Его седые волосы торчали после сна во все стороны.

— Быстрее, — завопил он, — его надо во что бы то ни стало остановить.

Марина и профессор понеслись по лестнице. Когда Кивилиани очутился на террасе, Зигфрид уже закончил с Игорем и подбирался к Васильку, который судорожно пытался уползти, нечленораздельно мыча из-за сломанной челюсти.

Это была отвратительная сцена. Безжизненное тело плавало посреди огромной лужи крови.

Мерзкий, сладковатый запах ударил в нос профессору. Девушку в бикини стошнило.

— Зигфрид! — крикнул профессор изо всех сил.

Голое тело остановилось и повернуло голову. Профессор увидел пару стеклянных глаз. Медленно, вытянув руки, отвратительное создание двинулось на него.

Профессор Кивилиани увидел, что его люди открыли стрельбу. Пули попадали в тело монстра, но не оказывали ни малейшего действия. Это как раз и было доказательством того, что профессор правильно поступил, заключив союз с Зигфридом.

— Прекратить огонь! — приказал он.

Все стихло. Терраса наполнилась дымом и запахом пороха. Профессор положил палец на кнопку дистанционного управления серебряным разрушителем.

— Ни шагу дальше, Зигфрид, — проговорил он на латыни. — Иначе я тебя уничтожу.

Чудовище остановилось в трех шагах от профессора. Профессор торжествовал. Несмотря на жертвы, он был доволен, что может управлять этим монстром, и тот подчиняется его командам.

— Отправляйся в ту комнату, откуда ты пришел.

Голый, залитый кровью мужчина с мертвыми глазами протопал мимо профессора.

Кивилиани повернулся к своим людям, его глаза сверкали, голос прозвучал радостно и взволнованно:

— Мы понесли потери. Это печально. Но значительно важнее, что этот мужчина по имени Зигфрид будет сражаться на нашей стороне. Скоро нам будет принадлежать вся Россия, весь мир!.. Теперь нас никто не остановит!

Однако оставшись наедине с вампиром он вовсю дал волю своей ярости.

Прежде всего они с Ларисой приковали бывшего магистра к четырем углам кровати, затем профессор содрал с него защитную оболочку и принялся полосовать его плетью из серебряных цепочек, на конце каждой из которых было укреплено крошечное распятие. При этом он приговаривал:

— Вот тебе, скотина! Будешь трогать своих! Кровушки ему, видишь ли, захотелось! Из голодался, сердешный!

Магистр только рычал и вертел головой.

Тогда профессор распорядился перенести его на ложе для йогов, в которое вместо гвоздей были воткнуты тысячи осиновых колышков. И когда Зигфрид зарычал от боли, раскалил небольшой тигелечек, расплавил в нем слиточек чистого серебра и принялся ложечкой брызгать на провинившегося. Зигфрид зашелся истошным ревом. Но когда профессор, войдя раж, начал открывать и закрывать наглухо задраенную форточку, и на тело кровопивца стали попадать лучи дневного солнца, вампир застонал от невыносимой муки и промычал:

— Ми… зе… ри…

— Ты что, в преф играть собрался? — рассвирепел, было, профессор, познания коего в латыни были все же достаточно скромными, но Лариса быстренько полезла в словарь и сказала:

— Пощады он просит. То бишь, милосердия. Профессор хмыкнул и покрутил головой.

— Однако ты того… Боли не любишь. Ларочка, дайте ему баночку с кровью.

Женщина открыла банку с консервированной кровью, полученной намедни из ближайшей больницы. Вампир жадно припал, было, к банке, но его тут же стошнило и начало крутить. Профессору пришлось вызывать врачей, которые тут же устроили вампиру форменное промывание желудка.

Как ни странно помог спирт. Почуяв запах жидкости, которой медсестра протирала инструменты, вампир простонал: «аква вита» — и потерял сознание. Отчаявшийся доктор Нащокин влил в него стакан чистого спирта, и тот тут же полился обратно, унося с собой запекшуюся кровь. Спустя полчаса вампир отдышался и объяснил, что его организм не принимает крови от умершего существа, кровь должна быть свежайшей, дабы в ней сохранились частицы эманации жизненной силы, иначе именуемой душой. Врачи в свою очередь предложили отказаться от впитывания крови стенками желудка, заменив этот устарелый принцип прямым перекачиванием крови из вены в вену.

Зигфрид дернул плечами. Пусть делают, лишь бы кровь была не от умершего. Черт-те что не придумают эти людишки ради продления своей ничтожной жизни. Знали бы они, до чего же мерзкая это вещь — бессмертие.