Глава 9.

Начало октября выдалось погожим, но, несмотря на яркое солнце днем, по ночам лужи уже начало прихватывать ледком. Выехав ранним утром, мы свернули на юго-запад, к дороге ведущей в Корч. В путь мы подготовились основательно, у меня и Юозапы в поводу было по вьючному неказистому мерину. Коней мы выбирали не по красоте, а по выносливости, потому как собрались добраться до ауберга как можно скорее. Доставшиеся нам на халяву теплые плащи пришлись кстати, правда, для Агнесс мы его подрезали покороче и подшили, ведь орденская одежка была рассчитана на людей не столь мелких. Весь вчерашний день девочка с нами не разговаривала, просьбы выполняла молча, а на Юзу даже глаз не поднимала, впрочем, на такое поведение сестра никак не реагировала. В итоге, настроение было у всех подавленное, никто не болтал. Мы чувствовали себя паршиво, словно были виноваты в случившемся с ее родителями. Ну, во всяком случае, я и Герта точно.

Весь день мы расчетливо гнали лошадей по мощеному тракту, останавливаясь лишь для небольшого отдыха, и к вечеру, отмахав миль шестьдесят, уже сами готовы были выпасть из седел. На ночлег решили расположиться у стояночного колодца, на расстоянии где-то полуторадневного перегона от Горличей. Поскольку за Агнесс негласно закрепили чистку лошадей, то едва мы остановились, она ни слова не говоря, принялась за работу. Как только запалили костер, к месту стоянки подошел небольшой купеческий караван. Разглядев, кто именно расположился у огня, торговец очень хмурый до этого, махом повеселел и даже залихватски подмигнул старшей сестре. Сначала мы не поняли причин его столь внезапного счастья, но когда узнали, чем собирался расторговываться купец, моментально смекнули, почему он обрадовался нам как родным. На подводах везлись весьма ценные грузы: соль, листья вайды и сушеный кермес для покраски тканей, а так же оливковое масло. Хотя на дорогах сейчас было относительно спокойно, но случись нападение лихих людей, наличие трех боевых церковников могло стать весомым подспорьем. На вопрос Гертруды о малочисленности охраны каравана, купец сознался, что пожадничал, и теперь трясся как осиновый лист, стараясь ночевать в караванных домах прямо на своем товаре. Обычно отправляясь с таким ассортиментом на восток или на север, в сопровождение торговцы стараются взять, чуть ли не по пятерке бойцов на каждую телегу, все одно окупится сполна. Его подручные, пятеро заросших черной бородой до самых глаз уроженцев Похгута, были угрюмы и молчаливы. Жители этого жаркого края, славившиеся разговорчивостью и веселым нравом, оказались сильно измучены переправой через покосившийся мост у Сторыни – узкой, но глубокой речушки – притоке Вихлястой. Из-за того что купец захотел срезать в пути, сэкономив тем самым два дня, мужчинам пришлось разгрузить все телеги и на себе переносить товар на другую сторону, а потом практически на руках и умудриться переправить через хлипкий мост здоровые телеги. По-быстрому съев походную похлебку и распределив караул, они растянулись прямо на подводах с товаром и провалились в сон, а купца, довольного нашим соседством, прямо-таки прорвало на разговор. Хозяин каравана попался до того словоохотливый, что сам себе исполнял роль собеседника, и наше участие в его монологе было бессмысленным. Иногда ему поддакивала Герта, почему-то вызвавшая к себе особое расположение. Мы же трое, молча съели предложенный караванщиками ужин и тихо сидели в сторонке. Агнесс, уперев подбородок в согнутые колени, смотрела на прогорающий костер. Юозапа тоже молчала, и ей, похоже, было безразлично, что за настроение царит в нашей четверке. Во всяком случае, девочку она тоже демонстративно игнорировала, так что, по крайней мере, в этом они были взаимны. В последнее время я стала замечать странности, происходящие с характером нашей сестры. Она сделалась чересчур резкой и язвительной, можно даже сказать циничной. Но пытаться вытянуть ее на разговор, докапываясь в чем суть, было бессмысленно, если захочет сама расскажет, а нет – пошлет куда подальше и еще больше замкнется. Ладно, поживем – пожуем…

Костер прогорел, наш торговец наконец-то угомонился, и стоянка погрузилась в сон.

Первое дежурство, как всегда досталось мне, последнее Гертруде.

Ночью ударил мороз, и по утру на пожухлой траве выпал иней. Мы поднялись и с восходом солнца продолжили свой путь. Очередной день тоже прошел в молчании.

Мы все дальше удалялись на юго-запад. Скоро дорога должна повернуть строго на юг, делая петлю к Триполью и дальше на Гарунь, нам же требовалось кратчайшим путем добраться до Корча.

Третьего дня во вторник мы свернули направо и поехали по бездорожью. Впрочем, поля и перелески, лежавшие на нашем пути, были довольно ровными без оврагов и колдобин. Кони могли скакать хорошей рысью, не рискуя повредить ноги. За день нам удалось покрыть приличное расстояние, лишь немногим меньше чем по накатанному тракту. Мы рысили на приличной дистанции друг от друга.

К полдню, когда вновь потеплело, между нами в пути завязался нормальный разговор, в который оказались вовлечены все. Первой, как всегда, подала голос Гертруда, скакавшая на два корпуса впереди, ее мощный голос без труда покрывал разделявшее нас расстояние:

– А чего мы просто так едем?

– Почему просто так? – спросила я громко, не понимая сути вопроса. – Мы с конкретной целью едем в Sanctus Urbs.

– Да я не про то! Мы едем без заделья, а Агнесс у нас неученая. Ее ведь на раз-два вычислят.

– Как это вычислят?

– Девочка в нашем деле ничего не смыслит! Ни в воинском, ни в церковном! При нынешнем положении ей одна дорога – в монастырь. Так хоть она при тетке останется, а не в какой-нибудь глуши грядки полоть будет, – пояснила всем старшая сестра, оборачиваясь в седле. Мы с Агнесс направили лошадей поближе к ней, чтоб не приходилось сильно напрягать горло.

– В принципе эта идея! – поддержала ее я, но не забыла предупредить. – Но из нее толкового бойца не получится, а тем более за столь короткий срок. Ты глянь, какая она маленькая, чуть выше пяти футов.

– А нам толкового бойца и не надо, – отмахнулась Герта. – Суетится под ногами и визжать не будет, уже хорошо. Агнесс ты как, согласна?

– Делайте что хотите, – ответила та с безучастным видом, даже не поворачивая головы в нашу сторону. – Мне все равно.

– Все равно, не все равно, а учиться будешь. На лошади уже сидишь, не валишься, и тут так же, – бодро заявила ей Герта.

– Девочки, не заставляйте ее, – неожиданно возразила Юозапа. Она, понукая пятками своего жеребца, подъехала к нам, чтоб слова не уносило в сторону, и было лучше слышно. – Если человек не хочет, то не нужно. К Богу так не приходят.

– Юза, дорогая, это ты у нас осознанно пришла, – я обрадованная ее внезапно прерванным молчанием, постаралась не упустить возможность вовлечь в разговор. – Некоторые вынуждены были к нам податься от безысходности, здесь именно такой случай. Ее все равно не сразу в сестры определят: пока постулат, то да се… Может положение еще выправится, а лишними эти умения не будут. (Постулат – начальный этап послушницы для принятия в сестры)

– Возможно, конечно, – с сомнением протянула она, задумчиво глядя вперед. – Но если уж вы собрались тянуть ее на Божий путь, то делать это следует полностью, а не только физически.

– То есть – полностью?

– Нужно чтобы она и в духовном плане захотела, – разъяснила мне Юозапа.

– Ничего я не хочу! И никуда не собираюсь! – вдруг выкрикнула Агнесс, дала шенкеля лошади и поскакала вперед.

Мы, не обращая на ее демарш никакого внимания, продолжили наши рассуждения.

– Юза, ну какой ей духовный план?! – Герта придержала своего жеребца, и теперь наши кони рысили рядом морда к морде. – У нее же в голове одни куклы!

– Когда я решила уйти в монастырь, – менторским тоном начала Юза, повернувшись к нам. – То решила это сделать в гораздо более юном возрасте, нежели Агнесс.

– Мы знаем! – хором отозвались мы с Гертрудой. – Тебе было четырнадцать лет!

– Вот именно! – со значительностью подтвердила та, довольная нашим знанием ее прошлого. – Я с детства поняла, что буду служить Господу нашему! И когда укрепилась в своем решении, то пришла в Костелийскую обитель. – Гертруда закатила глаза, подняв их к небу.

Эту историю мы выслушивали в тысячный раз. Про то, как Юозапа собралась уйти в монастырь, мы знали с первого дня нашего совместного нахождения в боевой четверке. Правда, когда с нами была Бернадетта, то единоличный рассказ Юзы превращался в спор двух сестер – кто же из них раньше понял свое предназначение. И всегда после их препирательства, о том кто круче, мы со старшей сестрой чувствовали себя белыми воронами, потому что такой упертости в вере не испытывали. Верили, конечно же, но считали это как само собой разумеющимся.

– Хорошо, Юза, – вставила свое слово Герта, едва она окончила рассказ. – Тогда твоей святой обязанностью будет рассказать девочке, как правильно ей следует уверовать.

– А чего это я то? – подозрительно спросила та, косясь на старшую сестру. – Возьми и сама расскажи.

– Не-е, мне нельзя! – уверенно заявила Гертруда. – Я же не осознано, не как ты! Ей такой способ не подойдет!

– Да, не подойдет, – сразу же согласилась Юза, припоминая историю старшей сестры. – Тогда давай, ты Фиря, подай пример!

– Моим путем, я вообще не советую, куда бы то ни было, приходить! – отбрила я резким тоном, как всегда, стремясь отбить желание расспрашивать о моем прошлом. – Ты у нас Юза самый положительный пример – тебе и флаг в руки! – та поджала губы, понимая, что от обязанности главного проповедника ей не отвертеться. Хотя сама виновата, никто не настаивал на душеспасительных беседах, первая разговор о них завела.

– Ой, сестры, – перевела разговор в другую плоскость Гертруда. – Вера конечно хорошо, но у нас и в другом деле непочатый край работы! Нам надо научить ее основным навыкам боя, чтобы она не махала, как ни попадя.

– Чтобы она в принципе махала, – хмыкнула Юозапа.

– Это точно! – согласилась я, и с трудом начала припоминать с чего же нас начинали обучать в ордене. – Ты дыханье для начала ей поставь, а то побежит десяток ярдов и сипит как удавленник. Ведь благородным девицам полагается пару шагов сделать и уже запыхаться.

– Н-да… – похоже, теперь и Гертруда осознала всю глубину добровольно взваленной на нас работы. – Что-то я не подумала, за что мы собираемся взяться. Тяжелый случай!

– Вот, вот! – подтвердила я. – Но для начала нам самим надо будет вспомнить: как и чему нас первым делом учить начали. Предлагаю до вечера подумать, а потом определиться.

– А что тут думать! Пусть распевки устраивает! – неожиданно подала идею Юозапа. – Ты же сама сказала, что ей воздуха не хватает. Так пусть поет, – и тут же позвала девочку сюда. – Эй, Агнесс! А ну давай сюда! – та подъехала с недовольным видом. – Повторяй за мной! А-а-а-а-ли-и-и-лу-у-у-я-а-а! А-а, а-а, а-а-а-а-а, а-а-а, а-а, а-а-а! – пропела на одном дыхании сестра. Голос был у нее высокий красивый и хорошо поставленный, как у большинства сестер в ордене.

– Зачем? – удивленно спросила Агнесс, явно не понимая для чего это надо.

– За надом! – отрезала Юза и повторила. – А-а-а-а-ли-и-и-лу-у-у-я-а-а! А-а, а-а, а-а-а-а-а, а-а-а, а-а, а-а-а! Поняла?! Давай, давай!

Девочка пропела тихим голоском 'аллилуйя' и посмотрела вопросительно на нас.

– Чего замолчала? – спросила ее Герта. – Дальше!

– Да зачем?

– Учиться будешь! – ответила старшая сестра, хватаясь за возможность увильнуть от сворота головы насчет метода учебы.

– Я умею петь.

– А ты не поешь, ты распеваешься, – пояснила ей я, то же стремясь проехаться за чужой счет и не истязать воспоминаниями собственные мозги. К тому же я с послушницами всегда терпеть не могла возиться. – Легкие разрабатываешь, чтобы через пять минут после начала тренировки не хрипеть от нехватки воздуха. Так что давай, раз двадцать без перерыва 'аллилуйя', потом пять минут отдышалась и заново. И не менее пяти раз за сегодняшний день. Только не пищи как комар, а пой так, чтобы тебя вся округа слышала, во всю мощь своего горла. Ну?!

– Я не буду, – заупрямилась Агнесс.

– Бего-ом! – рявкнула на нее Гертруда. – Иначе ты неумелым действием или словом там где не надо, всю поездку завалишь и подведешь всех нас под монастырь!

– Под чей? – под нос пробурчала девочка. – Можно подумать, вы уже не в нем…

– Под Ответственных! И поговори мне еще! А ну, живо пой, да погромче! – старшая сестра, похоже, рассердилась. Да в принципе, кто бы на ее месте не начал злиться?! Стараемся ведь как лучше! Из-за неумелости Агнесс мы все можем загреметь в тартары.

Девочка горько вздохнула и запела, но на третьем повторении она сбилась и закашлялась. Да-а, воздуха ей действительно не хватало. Она обернулась, вопросительно глядя на нас, но я, крутанув в воздухе рукой, давай, мол, еще, заставила упражняться ее дальше. К обеду голос у Агнесс охрип и лишь тогда мы сжалились. Хоть со стороны весь процесс и выглядел сущим издевательством над безвольной жертвой, но это было для ее же блага. Как говорится – тяжело в учении… Продолжение и так все знаем. А еще я надеялась, что боя не будет.

В октябре смеркалось стремительно, словно кто свечу задул. Темнота обступила кругом – хоть глаза выколи. Вдобавок небо затянуло тучами, и луну совсем не стало видно. К концу первой декады месяца листья с деревьев почти облетели, устлав землю шелестящим золотисто-багряным ковром, и лишь десяток самых стойких продолжал трепетать на осеннем ветру.

Решив переночевать в небольшом лесочке, мы расседлали лошадей, развели костер и даже собрались варить кашу, но так и продолжали спорить между собой, с чего же следует начинать учить Агнесс. Юозапа попыталась было продемонстрировать ей пару простых на ее взгляд ударов, Гертруда же стала возражать, что для начала ей следует укрепить кисти, а уже потом отрабатывать приемы. Видя, как девочка мается от наших бестолковых указаний, разрываясь между противоречивыми командами, я решила прекратить этот балаган.

– Сестры так не пойдет, – остановила я Юозапу, все же пытающуюся заставить Агнесс отразить удар первой попавшейся палкой. – Она же ничего не знает. А при нашем бездарном обучении еще вернее голову сложит, чем без него.

– Почему это? – поинтересовалась Гертруда. Возвратившись к костру, она насыпала из мешочка крупу в котелок. – Нас же таким способом и учили.

Да совсем не таким! – возразила я горячо, начав аккуратно складывать принесенный хворост, чтоб его удобнее было брать и подкидывать в огонь. – Ну, вспомните же! Нас же в ордене почти пол года подготавливали, укрепляли телесно!

– Каким же образом? – наморщила лоб старшая сестра, бросая в будущую кашу горсть чего-то мелко резанного, а потом залила все принесенной водой из бежавшего неподалеку ручья.

Я оторвалась от своего занятия и позвала Юозапу и девочку:

– Юза, да бросай ты палку и иди сюда! Агнесс, ты тоже давай! Может, что полезное услышишь.

Сестра подошла к костру, и уселась на принесенный ствол поваленного дерева, следом за ней неохотно приблизилась Агнесс и присела на безопасном от нее расстоянии. Но Юозапа наклонившись, протянула руку и дернула ее за штанину, вынуждая пересесть ближе.

– Сначала мы где-то пол года одни гимны пели и с камнями на разминке бегали. Вспомнили? – тем временем продолжала я.

– В перерывах между прополкой огорода? – уточнила у меня Герта, пристраивая котелок на огонь.

– И между подметанием двора, и между чисткой конюшен. Да мы много еще чего делали, – подтвердила я. – Здесь у нас время нет, чтобы заставлять ее всей этой ненужной ерундой заниматься.

– Не скажи! Метла знаешь, как мышцы накачивает! Три полных дня и вот! – старшая сестра продемонстрировала нам могучий бицепс, согнув руку в локте. В обхвате он был приличный, две ладони не сойдутся.

– Можно подумать, что ты такое тело получила от одних упражнений с метлой, – едко прокомментировала Юза.

– Почему только с метлой?! – Герта на ее провокацию не поддалась. – Грядки копать тоже не плохо!

– Так, сестры! Мы сейчас не о нашем обучении разговор ведем! – прервала я пустую болтовню. – С девочкой, что делать будем?

– Учить! – твердо заявила Юозапа, Гертруда согласно кивнула.

– А как? Каким образом? – ехидно поинтересовалась я у них. – Идеи есть?

– Я уже предложила, – с гордостью произнесла Юза. – Теперь ваша очередь.

– Петь не вариант, – отмела ее прежнее предложение Герта. – Распеваться надо долго и умеючи. Здесь же она только голос сорвет и ничего больше.

– Ну почему же, – возразила Юза пакостным таким тоном. – От ее воплей нападающие сперепугу разбегутся.

– Ты еще скажи – со смеху перемрут! – фыркнула я. – Девочки, я же серьезно! Нам надо либо оставлять все как есть, либо по-путевому с ней заниматься. Посмотрите на нее, – мы все дружно уставились на Агнесс, от чего та смутилась и уткнулась взглядом в землю. – Доспех на ней абы какой – плохонькая кольчужка! Из оружия – одноручный меч! И так уже потенциальная жертва, а если еще неумеючи в драку полезет, то все, пиши – пропало!

– Ты шибко умными словами-то не бросайся. Тоже мне потенциальная! Я ить таких и не знаю! – тут же поддела меня старшая сестра, едва я попыталась поумничать. – Никто и не спорит, что учить ее надо. Только как? Ты вроде у нас самая грамотная, вот и подскажи! – так, похоже, мой авторитет, приобретенный в монастыре у августинцев, приказал долго жить. Правда, этого следовало ожидать, поскольку время моего беспрекословного командования в четверке долгим никогда не бывает.

– Давай, давай! – поддержала ее Юза, довольная, что такую обузу можно переложить на чужие плечи. – Ты у нас за старшую, вот и крутись!

– Ой, язвы! – протянула я, понимая, мне не отвертеться. – Переложили со здоровой головы на больную, и довольнехоньки!

– Это кто еще больной, а кто здоровый?! – мгновенно вскинулась Юозапа.

– Так, ладно! – прервала нашу назревающую перепалку Гертруда. – Определись чему и как ее учим, и все дружно приступаем с завтрашнего утра.

– Для начала укрепить ее действительно не помешает, – начала прикидывать вслух необходимые этапы. – А там и удар поставить не плохо бы. Помните, как нас учили? Левая рука в кулак – это щит, прямая правая – меч. Ударил, закрылся. Ударил, вновь ударил, опять закрылся, – я продемонстрировала руками и корпусом начало движений.

– Слушай, а ведь и такое было! – удивленно протянула старшая сестра. – Это ж, сколько времени прошло?! Лет двадцать?! У меня все начисто из головы стерло!

– Не у тебя одной, – махнула я. – Не сбивай! Дальше… Нет сначала надо решить как ее посильнее сделать, повыносливее…

– Может пусть рядом с конем бежит? – полувопросительно, полуутвердительно предложила Юза. – Возьмется за стремя и чешет рядом?!

– И когда мы в ауберг к августинцам прибудем? К нурбанским колядкам? – поинтересовалась у нее Гертруда.

– Вообще то это мысль! – поддержала я Юозапу. – Мы же лошадей не все время на рысях гоним. Как только на шаг переходим, пусть она мелкой трусцой рядом бежит. Тоже неплохая тренировка. А к концу недели или на следующей с распевками совместить можно.

– Ага, а еще пусть по щиту удары отрабатывает, – предложила свой вариант тренировок старшая сестра, включаясь во всеобщий мозговой штурм. – Помните у нас старый щит толстым слоем тряпок и кожи обматывали, и мы учились – лупцевали что есть силы?

– Да, было, – покивала я задумчиво.

– Я свой щит поганить не дам! – сразу заявила Юозапа.

– В смысле? – не поняла я.

– Вы же сразу начнете искать, из чьего тренировочный снаряд сделать. Так вот предупреждаю сразу – я свой щит поганить не дам! – разъяснила мне свою позицию сестра.

– Дерево какое-нибудь приспособим для начала, все одно по лесистой местности едем, – отмахнулась я.

– И нас найдут по зарубкам, оставленным на стволах! – засмеялась Герта. Мы тоже расхохотались.

– Да-а! – протянула я, вытирая набежавшие слезы. – Останется только подпись сделать 'здесь были мы' для завершения полной картины!

– Кажись, чего-то горит, – заметила Юозапа, потянув носом.

– Каша! – хором воскликнули мы с Гертой.

Старшая сестра, как ответственная сегодня по кухне усиленно принялась перемешивать готовящееся блюдо. В воздухе отчетливо поплыл аромат подгоревшего. Юозапа недовольно скривилась.

– Ну чего ты сквасилась? – обиделась Гертруда, заметив ее гримасу. – Мы все хороши, вместе проворонили, а не одна я! Ничего, сейчас сухой морковки кину, лучком приправлю, еще посолю и пойдет!

– Лука не надо! – запротестовала Юза. – Терпеть не могу, когда он недоваренный на зубах хрустит! Лучше просто посоли и хватит!

– Было бы сказано, – пожала плечами старшая сестра. – Тогда все готово, налетай!

Я достала из поясного кошеля ложку и подвинулась поближе к снятому с огня котелку. Гречиха разварилась в коричневое непонятное месиво, с загадочными комочками чего-то рыже-белого. От варева попахивало гарью, но меня это не остановило, потому что есть хотелось сильнее, нежели размышлять о съедобности кушанья. Я зачерпнула полную ложку и осторожно на нее подула. Аккуратно отправила в рот – язык тут же опалило. Я, стараясь остудить кашу, принялась со свистом втягивать воздух. Когда во рту перестало жечь, слегка пожевала и проглотила.

– Вкусно, – авторитетно заявила я сестрам. – Есть можно.

– А что это? – сморщилась Агнесс, недоверчиво разглядывая подозрительный белесый комочек на своей ложке.

– Не боись, это сало, – пояснила я, дуя на вторую порцию. – Ешь, давай, тебе сил надо теперь будет много. С завтрашнего дня тренировки начнем.

– А может, я не хочу, – недовольно и очень тихо прошептала она.

– Есть?

– Тренироваться! Вы все никак определиться не можете, что мне делать. Ставьте опыты на других, на мне не надо. У меня горло после ваших песен болит.

– Ну, потом у тебя не только горло, но еще и все остальное болеть будет, – обнадежила ее Герта. – Но хочешь – не хочешь, а придется.

– Агнесс, ну ты пойми, – сказала я, проглотив кашу. – Мы же для тебя стараемся, и ничего дурного тебе не желаем! Так у тебя больше шансов живой до сподвижников добраться.

– А я и так доеду, без ваших этих тренировок, – продолжила отпираться она, несмело подцепляя зубами мягкий комочек.

– Ты не забывай, что по дороге на нас нападение уже было. И мы так и не знаем, зачем и кто им был нужен. Просто так, знаешь ли, на боевых сестер не нападают! – напомнила я ей тот случай.

– Это давно было, – буркнула она, уже вовсю уплетая из котелка, и не обращая внимания на странный вид содержимого. – Может больше не будет.

– Будет – не будет! Только гадать не надо, – отрезала я. Мне уже до печенок надоели свои раздумья, о том, что может случиться и мозги набекрень свернулись оттого, что произошло; а теперь еще и Агнесс взялась предположения делать. Такие пустопорожние рассуждения мне давно оскомину набили и вызывали только раздражение. – Девочка, мы не в бирюльки играем, а странное, и может быть, опасное письмо везем. В дороге всякое случиться может. К тому же оставить тебя негде, чтобы самим без помех смотаться. Ты, похоже, являешься сейчас лакомым кусочком для инквизиции и просто так тебя отпустить – это отправить на верную смерть. Так что учти, дорога у тебя одна: либо к слушающим, либо в монастырь поближе к тетке. Я тебя не пугаю, просто прошу подумать, но на твоем бы месте я выбрала второй вариант. С утра мы или начинаем тренировки, или прощаемся, и ты можешь отправляться на все четыре стороны. А настоятельнице скажем, что ты сбежала, мы тебя, мол, поискали, поискали, но не нашли. Решили что ты сестра боевая, сама о себе позаботиться сможешь, и не переживали понапрасну. Про то, что ты ее племянница и знать, ничего не знаем. Ну, так что?

– Шантажистки, – угрюмо ответила она, на мою тираду, обреченно опустив голову.

– Есть малехо! – кивнула я с кривой улыбкой. – Определилась?

– Куда я от вас денусь, – вздохнула она тяжело.

– Ну и замечательно! – обняла за плечи сидевшая рядом с ней Гертруда, и потрясла ее как куль с мукой, улыбаясь во всю ширь. – Только давай без халтуры, и на полную силу?! Договорились?

Девочка кивнула. Старшая сестра, обрадованная согласием, хлопнула ее по плечу, отчего та упала навзничь. Мы снова расхохотались. Мир в четверке был налажен, даже Юозапа, похоже, оставила свое предвзятое отношение к благородному происхождению Агнесс, и довольно смеялась вместе со всеми. Девочка села, отряхнулась от приставших листьев, робко улыбнулась, но затем сама присоединилась к нам. На небольшой полянке стоял веселый гогот.

На следующий день после того, как между нами были восстановлены прежние хорошие отношения, мне показалось, что и день стал солнечнее и дорога ровнее начала стелиться под ноги коням. К полудню опять потеплело. Хорошо бы весь октябрь стоял таким же погожим, как и прошедшие дни, тогда оставшийся путь покажется более легким.

Я задрала голову вверх, откинувшись назад в седле. Небо, раскинувшееся над нами, такое невероятно голубое и высокое, такое бесконечное и чистое, без единого облачка… Ах, если бы можно было просто упасть на землю и смотреть, смотреть в него… Обожаю вот так куда-нибудь ехать, ни о чем не думать, и просто любоваться небом, горами, лугами – всей этой красотой. Я заметила, чем старше становлюсь, тем больше мне нравится природа и меньше люди. Наверное, правы отшельники, живущие в восточных горах, что природа – есть Бог, и когда ты с ней наедине – ты наедине с Господом. Потому что только Он мог создать такое великолепие, но только мы – люди – венец его творения, умудряемся все испакостить в угоду своим желаниям. Нет точно, вот закончится эта поездка, я на всю зиму уеду в дальнюю комендатерию, стану растрепанные мысли в порядок приводить. Последнее время в голове какой-то раздрай, сама не пойму что со мной происходит. Вроде все как обычно, а что-то гнетет, не дает покоя, и названия этому состоянию дать не могу. Возможно во мне что-нибудь не так. Как приеду обратно в орден, нужно будет сходить побеседовать с преподобным Винсентом. Он пресвитер прихода расположенного недалеко от нас, ветхий такой старичок, но бесконечно терпеливый и мудрый – священник по призванию, таких называют – от Бога. Души врачует лучше всех и советы дельные дает. Обязательно к нему загляну. Юзу что ли к нему стаскать? У нее тоже на сердце в последнее время неспокойно. Боюсь только, пошлет она меня, поскольку не любит, когда к ней лезут и советы дают. Это не я, готовая чуть ли не у всех подряд спрашивать что хорошо, а что плохо… Ладно, чего раньше времени мозги напрягать, дней еще впереди много, там видно будет. А может, сама в себе разберусь, длинный путь он к размышлениям и самокопанию очень даже располагает.

Скоро полдень, опять коней нужно шагом пускать, чтобы раньше срока не устали, а вот Агнесс вновь бегать заставим. Каким она нас взглядом одарила, когда в первый раз пробежалась! Даже Юозапе фору на сто шагов вперед смогла бы дать, хотя та артистка, каких еще поискать надо. А девочка то ничего, осваивается помаленьку. Раньше все больше молчала, ну плакала еще. Теперь же пререкается, в спор вступает, шутит даже. Чего ни попадя от нас нахваталась, стала на язык остра. К концу пути мы совсем девку испортим, ей точно только в наш монастырь дорога останется. Куда ж еще ее с такими речами-то возьмут?!

– Агнесс, с коня! – скомандовала Гертруда. – Шевелись! Да не кривись ты! Можно подумать тебя полностью одоспешеную бегать заставляем! Одна кольчуга не считается!

Сами мы ехали налегке, упаковав доспехи по мешкам. Места спокойные, видимость хорошая, засад устраивать негде. Зачем себя лишний раз мордовать?! А вот на девочку кольчужку напялили, пусть привыкает к ее постоянному весу. Хотя она и так притерпелась, но одно дело в ней на лошади сидеть, другое дело на собственных ногах вес таскать. Разница сразу ощущается.

Агнесс спешилась, перекинула поводья через голову лошади и подала их старшей сестре.

– Теперь с правой стороны встань, чтобы левой рукой держаться, – посоветовала я ей, улегшись на шее у Пятого. Мне до того было лениво, что я вынула ноги из стремян и почти что валялась на лошадиной спине. – Нагрузка равномернее ложится будет. Под конец ты все равно на стремени весишь, так хоть руки разно-тренированными не будут.

Девочка покорно обошла коня и ухватилась за правое. Конь недовольно всхрапнул и покосился на нее.

– Ты то хоть мне нервы не мотай! – с безысходностью произнесла она, похлопав его по боку, и громче уже для нас добавила. – Все, я готова!

Мы тронули лошадей. Скорость была не ахти какая, так легкая трусца, но через пятнадцать минут девочка уже держалась за правый бок, забывая утирать льющий со лба пот. Теперь только смотри – как только начнет запинаться и норовить упасть, так остановимся, а пока пусть терпит. Хороший результат только через ''не могу'' получается. Еще минут через десять наступил ожидаемый финал – Агнесс упала на одно колено, но поднялась на шатающиеся ноги с готовностью продолжить дальше.

– Все! Стой! – прокричала я Гертруде, усаживаясь ровно в седле. Сестра обернулась. – Хорош, можно и отдохнуть. Давай вон к тем деревьям.

Я указала рукой направление. В ярдах трехстах от нас росла пара вязов. Мы ехали в большинстве своем по разнотравным лугам, по бездорожью, срезая петлю тракта и экономя на этом почти три дня. То тут то там на нашем пути встречались рощицы или одинокие деревья, вымахавшие до исполинских размеров, и мы предпочитали останавливаться возле них, а не посреди поля. Все приятнее сидеть, прислонившись спиной к стволу, да и коня есть куда привязать, чем заваливаться на спину посреди необъятных просторов.

Мы доплелись до деревьев, слезли с коней и сразу же блаженно растянулись на сухой траве. Надо бы переседлать лошадей, но вставать совершенно не хотелось. Я начала задумываться, а права ли я, задав такой темп? Ведь через пяток дней кони начнут быстро уставать, мы то не в счет, вытерпим как-нибудь не в первый раз. Животины находятся под седлом почти семь часов, а это чересчур много для них. Ладно, уменьшим время перегона, устроив двухчасовой привал посреди дня.

Я, кряхтя поднявшись, принялась отстегивать покров, чтобы после стянуть надоевшую походную рясу. Дурь, конечно, все эти положенные уставные облачения, но куда ж деваться – вдруг в пути кого встретим. Сервам все равно как боевые сестры одеваются, лишь бы церковный знак был, а вот свои, если увидят – так насядут, что ничем не отбрешешься. Под рясу поддет стеганый поддоспешник, без него ехать было бы уже прохладно, а с ним жарко, спина взмокает и чешется. Все, долой неудовольствие и ворчание! Как там в правилах сказано? Сначала позаботься о коне… Вот и надо позаботится, скотинка она же ни в чем не виновата.

– Сестры па-адъем! – скомандовала я, аккуратно стягивая рясу, и складывая ее на свернутый покров. – Давай! Давай! Не разлеживаемся! Быстро обиходим лошадей и пару часов отдохнем!

– Чего ты разоралась, – лениво спросила меня Герта, приоткрыв один глаз. – Сейчас, только чуток полежим…

– Ничего не знаю! Вставай давай! Твой конь больше всех устал, ты у нас самая тяжелая! – не унималась я, уже расстегивая и скидывая поддоспешник, чтобы рубашка на ветерке просохла. – Юза! Агнесс!

– Фиря, тебя кто за зад укусил? – проворчала Юозапа, лениво вставая. – Скачешь как ужаленная!

Сестры нехотя поднялись, разделись и принялись расседлывать каждая свою лошадь.

Я стянула с Пятого седло, потник, затем сорвав пук сухой травы скрутила ее в жгут и принялась тереть ему спину. Жеребец блаженно прикрыв глаза, подрагивал шкурой, пофыркивал и переступал с ноги на ногу, как бы пританцовывая.

– Хороший мальчик, – ласково нашептывала я ему, усиленно скребя, и стараясь захватить шею и даже грудь. – Стой спокойно, умный мой.

– Ты его еще поцелуй! – фыркнула Юза, яростно растирая своего гнедого. Ее жеребец тоже подставлял бока под травяную скрутку.

– Надо будет, поцелую, – усмехнулась я. – Для такого хорошего мальчика мне ничего не жалко!

– Угу, – кивнула сестра. – Только ты не забудь, что на тебе сегодня и одна из вьючных, так что долго со своим красавцем не милуйся.

Ой, и правда!

Я по-быстрому закончила возиться с Пятым и принялась за привязную лошадь. Небольшой, но выносливый каурый мерин спокойно стоял и дожидался, пока я разгружу его.

– Девочки, – обратилась я к сестрам, прикидывая вес снимаемых мешков. – А овса то у нас на два дня осталось, не больше.

– До Корча не хватит? – поинтересовалась у меня Гертруда.

– Да Бог его знает, – пожала я плечами. – Если темп не сбавим, то хватит, но на границе фураж гораздо дороже. Неплохо бы в одной из деревень закупить.

– Каких деревень? – удивилась Юза. – Здесь же на двадцать миль точно ни одной!

– Не похоже, – отрицательно махнула я головой. – То здесь, то там, на пути я натыкалась на признаки не очень далекого жилья.

– Ага, только ты их хрен найдешь! – убила все мои надежды старшая сестра. – Если до ближайшего торгового тракта пара дней пути, и где-то здесь есть деревня, то живущие в ней явно позаботились, чтобы их отыскали не сразу. Эти два дня ты будешь плутать на оставшемся корме, выискивая их, чтоб в конце выяснить, что живут там пять баб да трое стариков с малолетками, и на все поселение у них одна коза и дохлая лошаденка. И что овса у них отродясь не водилось. Фиря, оставь ты эти глупые мысли! Доедим до Корча, а там затаримся. Может, в госпитале чего урвать сможем!

– В госпитале?! – я покрутила пальцем у виска. – Там мы только вшами запастись с избытком сможем! В Корче самый нищенский госпиталь, который я видела! Хоть городок и пограничный, но церковники там не прижились, больше всякий сброд. Ордена Бенедикта и Жофруа который год поделить не могут, чья территория, поэтому один другому не дают нормальный госпиталь открыть. А мы страдаем! Если не хотите поселение искать, не надо – так поедем, но я вас предупредила. Пеняйте на себя, если раскошеливаться придется.

– Един перец, придется! – согласилась со мной Герта, и вздохнула. – Вся эта поездка сплошные траты, а куда ж деваться! Сначала премся до Sanctus Urbs, потом обратно на другой конец света!

– Не напоминай мне о дороге на север, – передернула плечами Юозапа, отбрасывая ненужную траву. – Как представлю, так в дрожь кидает!

– Зато обратно от сподвижников легче пойдет, – попыталась я обнадежить ее. – Две с половиной недели и мы дома.

– Если ты только сможешь отрастить крылья и полететь аки сокол над горами! – она и здесь не упустила шанс съязвить. – А кто до перевала топать будет? А кто по окружной дороге плестись? Вся эта поездка одна сплошная…

– Хрень! – закончила за Юзу Гертруда, наконец, управившись со своими двумя лошадями. Сегодня была наша с ней очередь следить за вьючными. Забота о них возложенная на Агнесс, была снята, потому что мы приняли решение гонять девочку как сидорову козу. Ей и так бы с непривычки не надорваться, куда ж еще трех лошадей обихаживать! Если о своем жеребце позаботится и не упадет от переутомления после тренировки, то уже хорошо.

Старшая сестра подхватила с земли фляжку и вместе с поясом, к которому она была прицеплена, вытащила из нее пробку и надолго приникла к горлышку. Это показалось мне заманчивым.

– Не будь жадиной, а?! Поделись! Тем более что это моя фляжка! – попыталась я урезонить присосавшуюся к воде Гертруду. Не добившись результата, я наглым образом подошла и взяла ее фляжку. Ага, сейчас! Та была пустая. – Герта! Экономь воду!

– Ой, да на ты, на! – сунула она полупустую емкость мне в руки. – У нас еще три полнехоньких меха!

– А лошади?!

– Блин! Вроде бы Юзе над всем трястись полагается, а не тебе.

– У меня сегодня праздничный день, и я сегодня отдыхаю, так что пусть Фиря пыхтит, – томно ответила Юозапа, вновь разлегшись на траве и закинув руки за голову.

– И что за праздник? – поинтересовалась я, присаживаясь рядом с ней.

– А что сегодня за день? – спросила она, не открывая глаз.

– Среда.

– Значит день поста. Чем тебе не повод?

– Да ну вас! – я махнула рукой, и, опершись спиной о ствол дерева, полулежала, наблюдая за окрестностями.

Агнесс все шебуршилась, не в состоянии улечься на отдых. Она принялась отряхивать поддоспешник, затем перестегнула пряжки на сапогах, поправила косу под горжетом… Косу? Косу?! Косу!!!

– Агнесс! – девочка подскочила, встав на колени, и посмотрела на меня вопросительно, что, мол, еще не так сделала. – Горжет долой!

– Зачем?!

– А ну сними!

Она стащила убор, обнажая голову.

– Ну чего ты? – Юозапа приподнялась и посмотрела на меня недовольно. – Чего голосишь, спать не даешь?!

– Ты только посмотри на нее! – я указала на девочку.

– Ну…

– А теперь на меня! – я тоже сдернула горжет. – Видишь разницу!

– Герта! – теперь и у Юзы прорезался голос.

– Обалдеть! – выдала свой вердикт старшая сестра. – Ничего себе проморгали!

С плеча у Агнесс свисала толстенная туго заплетенная каштановая коса длинной до пояса, переливаясь на полуденном солнце оттенками начищенной меди и бронзы. У меня же на голове красовались серого мышиного цвета мною же неровно стриженные, можно даже сказать клоками выкусанные короткие волосы, длиной в три-четыре пальца.

– Надо стричь! – твердо сказала Герта.

– Не дам! – истерично взвизгнула девочка, вцепляясь двумя руками в косу. Пожалуй, все бы так поступили же, увидев убожество на моей голове. – Только через мой труп! Не позволю! Мне же замуж идти! А обстриженную никто не возьмет! Это позор! – ее глаза подозрительно начали наполняться влагой.

– Какой замуж?! Ты что? Какой теперь тебе замуж? – заголосили мы хором с сестрами.

– Ты что с дуба рухнула? – брякнула я свою любимую присказку, маленько отдышавшись от потрясения, которое вызвало ее заявление.

– Меня должен по весне герцог д'Амастис сватать! – расплакалась она. – Он такой красивый и добрый! Зачем я ему буду нужна страшная, с обрезанными волосами!

Тут Агнесс не на шутку разрыдалась, принявшись размазывать ладонями слезы по лицу. Гертруда встала и, подойдя к ней, подняла на руки словно маленького ребенка, а потом перенесла под деревья и усадила рядом с нами.

– Ну не плачь, не плачь, – утешала она ее, гладя по голове. – Волосы не зубы – отрастут.

– Н-е-ет, – захлебывалась девочка. – Они лет десять до прежней длины расти ста-а-анут! Герцог меня ждать не бу-у-удет! На дугой женится-а-а! Я к тому времени буду старая-а-а!

– Герцог, поди, теперь рад радешенек, что на тебе не женился, – тихонечко проворчала себе под нос Юза, но Агнесс все равно ее услышала и зарыдала еще сильнее.

– Не реви! Кому сказала, не реви! – рявкнула я, в надежде, что окрик заставит ее поубавить плачь. Подействовало, во всяком случае всхлипы стали пореже и потише. – Во-первых! Ты слышишь меня?! – она кивнула, не отлипая от груди Гертруды. – Так вот, во-первых: Юза права. Герцог просто счастлив, что не успел жениться на тебе. Это ясно?!

– Не-е-ет!

– Ты лишена всего имущества, а значит и приданного. Следовательно, этот д'Амастис к тебе больше не посватается. Во-вторых: если и посватается к тебе, то уж ни как не герцог, а скажем какой-нибудь уродливый купчина, и то из-за твоего знатного рождения. И в-третьих: тебя тетка укрывает от Слушающих, какая вообще может быть свадьба?! Тебе теперь одна дорога – в монастырь! Это то хоть понятно?! – я пыталась всеми силами достучаться до ее убитого горем разума. Попытка надо сказать не из легких!

Девочка кивнула, но вновь заплакала. Через ее всхлипы мы кое-как разобрали, что: 'Я так мечтала выйти за-а-амуж за краси-и-ивого! Я так хотела сва-а-адьбу! Теперь все пропа-а-ало!' Старшая сестра вновь принялась гладить ее по голове, приговаривая и увещевая:

– Ну зачем тебе свадьба?! Нафиг сдался тебе этот муж?! Ничего хорошего в том нет.

– Тебе то откуда знать?! – донеслось сдавленное.

– А я со своей свадьбы в монастырь сбежала, – поделилась с ней Герта.

– Правда? – девочка подняла голову и недоверчиво посмотрела на нее. Лицо у нее было зареванное, нос распух и покраснел. – Зачем?

– А чего я там забыла в замужестве этом?! Сватали меня двое, – начала свой рассказ Гертруда. Агнесс перестала плакать и прислушалась. – Сын владельца харчевни, точнее не сын, а его отец за своего сына, и мельник. И тому и другому потребовались и жена в дом, и рабочая сила по хозяйству. Я тогда уже здоровая да справная девка вымахала…

– А сколько тебе лет было? – прервала ее заинтересованная Агнесс.

– Пятнадцать по весне стукнуло. Так вот, мельнику понадобилась крепкая жена. Он вдовый был. Две прежние жены у него померли. Первая родами, когда четвертого рожала, а вторая сама повесилась. У мельника детишек шестеро по дому бегало, правда, той же весной, пока он ко мне сватался, двое примерли, но четверо все же осталось. И подумала я, что не хочу идти за мельника, он и меня в могилу сведет, как двух первых жен. Ведь не от хорошей же жизни вторая сама на себя руки наложила? Хозяину харчевни нужна была дюжая невестка в услужение, тоже жизнь не сахар с утра до ночи на кухне батрачить, да пьяных клиентов обносить. А тут еще по ночи, с поздних посиделок шла и увидала, как сын хозяина харчевни, одну из ихних подавальщиц загнул и охаживает. Та бедная пищит, кричит что больно, а вырваться не смеет, да и куда денешься от хозяйского сына.

– Что он делает? – не поняв, переспросила девочка.

– Ох, и дитя ты еще! Вроде семнадцать, а сущее дитя! – вздохнула Гертруда, покрепче прижав ее к себе, та только пискнула. – Блуд он творил нехороший!

– Как это?

– Да неважно, – отмахнулась я от ее глупых вопросов. Эту историю полностью я слышала впервые. Знала раньше, что Герта со свадьбы сбежала, но вот от чего, понятия не имела. – Рассказывай дальше.

Старшая сестра посмотрела на меня с благодарностью и продолжила.

– И прикинула я: ни тот, ни другой меня не устраивают, ни с тем, ни с другим весь век коротать не хочется, взяла да и сбежала за два дня до назначенной свадьбы. За кого уж собирался выдать меня отец я так и не прознала, но не жалею что смылась оттуда. Сказала родным, что вечером с подругами гадать пойду на всю ночь, у нас в деревнях такой обычай был…

– Грешный обычай! – выдала молчавшая доселе Юза. – Гадать страшный грех!

– Сейчас то я знаю что грех! – согласилась с ней Герта. Она, придерживая оной рукой Агнесс, освободила другую и попыталась отвесить Юзе щелбан. Та проворно откатилась на пол ярда в сторону, чтобы оказаться в недосягаемости от Гертиных пальцев. – Ты пойди это молоденьким селянкам объясни! Страшно, боязно, но жуть как интересно. Отговорилась я от родных, а сама припустила что есть мочи до первого госпиталя. Бухнулась в ноги тамошнему настоятелю, говорю ему, хочу, мол, служить Богу. Он посмотрел на меня, посмотрел, да и позвал остановившихся там сестер. Повезло, ночевавшие сестры были как раз из нашего ордена. Они посмотрели на меня, покрутили, обо всем подробненько расспросили, и взяли к себе. А что: я здоровая, высокая, для боевых сестер самое то! Вот так и оказалась в монастыре.

– Ясно, – вздохнула Агнесс. – А я бы все равно хотела замуж выйти.

– Не судьба! – припечатала ее Юозапа, вставая и вновь укладываясь ближе к нам. – Человек предполагает, а Господь располагает!

– Да, – она скорбно кивнула, соглашаясь с ней. Поерзала немного, утерла лицо и посмотрела вопросительно на меня.

– Что? – я догадалась, о чем она хочет меня спросить, но прикинулась дурочкой.

– А ты как попала в орден? – озвучила девочка свой вопрос.

– Да ни как, просто пришла и все, – как можно спокойнее ответила я. Рассказывать мне не хотелось совершенно. Терпеть не могу тревожить призраков прошлого.

– Совсем просто-просто? – продолжила допытывать она.

– Совсем просто-просто, – кивнула я. – Ты лучше лицо умой.

– И ты совсем ничего не расскажешь?

– Да, нечего, – отмазалась я. – Просто решала и пришла в орден.

– Ясно, – еще раз вздохнула она, встала и принялась мыть из поясной фляжки раскрасневшееся лицо.

Я же невольно принялась ворошить прошлое.

Не люблю вспоминать свое детство, не слишком оно было радостным. После того как умер отец, и ленными владениями управлять стало некому, точнее мать не захотела, ее родня решила вопрос просто – вдову с двумя дочерьми выдали замуж. Быстро сговорились с ближайшим соседом, приличного рода, барона, и тоже вдовца. Мать радовалась свадьбе. Она была из тех женщин, которые не могли обходиться без мужского плеча, всегда требовала, чтобы кто-нибудь о ней заботился. Ее призвание, как и у многих женщин нашего времени – хлопать красивыми глазами, вздыхать, краснеть, бледнеть да падать в обморок. Сосед оказался мужчина видный, властный, нетерпимый к непослушанию других, но мать ему пришлась по нраву. Свадьбу сыграли той же весной, едва закончился положенный траур. Нам с сестрой он не нравился, но кто нас тогда спрашивал?! Да и спрашивали когда-нибудь детей – хотят ли они нового отчима или мачеху? Взгляд у него был тяжелый такой, ощупывающий и оценивающий. Мы старались не показываться отчиму на глаза, а он не торопился выказывать нам свою любовь и заботу. Мать вновь расцвела с новым мужем, она была не так уж и стара – всего тридцать. Лиане же тогда было двенадцать, а мне восемь лет.

Так продолжалось года три. Сестра уже в пятнадцать выглядела как взрослая девушка, я же в свои лета как была доской, мосластым и костлявым жеребенком, так и осталась, только вытянулась сильно вверх.

Я не помню, как и что развивалось, но постепенно стала замечать, что сестра все реже начала выходить из комнаты, и чаще стала сидеть и играть со мной. Мать же больше и больше становилась ею недовольна, злилась, но я не понимала от чего. Почти сразу же пошли разговоры о ее скором замужестве с младшим сыном графа д'Эбове, мол, засиделась девица.

Все случилось в один из вечеров, когда мать поехала навещать троюродную тетку, отчим, сославшись на подагру, остался дома. Услышав непонятный грохот, я побежала в комнату к Лиане, но ее дверь оказалась заперта. Я кричала, билась, стучала, но никто так и не открыл. Слуги на шум никак не отреагировали, и не пришли посмотреть, что же случилось. Я же довольно долго стояла, уткнувшись в запертую дверь, все плакала и звала сестру.

Неожиданно ключ в замке провернулся, и дверь распахнулась; оттуда вышел отчим с расцарапанной щекой. Я испуганно отшатнулась в сторону, прижавшись к стене.

– И ты, маленькая сучонка здесь! – он оттер кровь с лица. – Прибежала! Попробуй вякнуть что-нибудь матери, и с тобой придется познакомиться так же близко, как с твоей сестрой! – и, выдав мне оплеуху, пошел прочь.

Я залетела в комнату, стулья были опрокинуты, посуда и подсвечники сброшены со стола. Лиана сидела в углу, и невидящими глазами смотрела на меня, почему-то держась руками за горло. Платье все было разорвано, на шее красовались синяки, а нижняя юбка в пятнах крови.

– Ли… Ли-и, – я подбежала к ней, крепко обняла. – Ли, он тебя бил?

– Нет, – прошептала она искусанными губами, так тихо, что я едва разобрала. – Другое… – потом с силой оттолкнув меня от себя, крикнула: – Уходи! Уходи отсюда! Убирайся из этого дома! Как можно скорее убирайся из этого дома! – я вылетела как ошпаренная.

Ночью Лиана повесилась, запершись у себя в комнате. Ее обнаружили, когда вернулась мать, после обеда. Когда я вся в слезах попыталась рассказать ей, что произошло, она отвесила мне оглушительную пощечину.

– Не ври! Ты всегда мне врешь! Завидуешь моему счастью, и она завидовала! Всегда на него заглядывалась! Беситесь, что у меня скоро будет наследник, не чета вам, девкам! – и так далее все в таком же духе. Много я тогда могла понять?! Лишь плакала и смотрела на нее большими глазами.

Меня на неделю заперли в своей комнате. Только от няньки я узнала, что в смерти Лианы обвинили сына конюха. Будто бы он это сделал, потому она и повесилась. Мальчишку запороли до смерти на конюшне. Отец, которого заставили смотреть на изуверство, творимое с его ребенком, не выдержал и умер там же на месте.

Спустя месяц, живот матери стал заметен, отчим почему-то принялся оценивающе посматривать на меня. Нянька начала одевать меня как можно страшнее, старалась сделать более неуклюжей, но это мало помогало. Тогда няня предложила мне, чтобы я носила крест и всем рассказывала, что собираюсь в монастырь, замаливать грехи за сестру и служить Богу. Доброй она была женщиной и всегда хотела как лучше. Сначала это действовало, но все же мать стала косо поглядывать и на меня. Впрочем, тут же заговорили о свадьбе, опять-таки с сыном графа д'Эбове, раз не вышла одна, выйдет другая. Было странно, но ни граф, ни его младший сын вовсе не противились. И почему-то никого не волновало, что мне еще только двенадцать. Отчим стал просто невыносим. Он так и норовил прижать меня к стене, где-нибудь в темном коридоре. Говорил, что мне теперь все равно не уйти в монастырь, блядей туда не пускают, и что раз мне замуж, то никто и не заметит, что я не девственница. Лишь тогда я поняла, что он сделал с Лианой. Нас, девиц благородного происхождения, очень оберегали от знаний, что происходит между мужчиной и женщиной, но некоторые вещи мне все же стали известны. В последнее время барон уже не считал нужным прятаться по углам от любопытных глаз домочадцев. В тот день я прошипела ему: если он коснется меня хоть пальцем, то зарежу его. Отчим навешал мне затрещин, но зажимать по углам стал чуть реже. С того дня мне запретили выходить за пределы дома, и даже посещать семейную часовню не дозволили. Я вновь сильно испугалась, и уже с истинным усердием принялась молиться об избавлении от ожидающего кошмара.

Получилось так, что пару недель спустя к нам на ночлег попросились сестры из Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской. Мои отказать не посмели, с церковью ссориться не хотелось, поскольку эта пара теток могла разнести пол дома, если рассвирепеет. Мне удалось каким-то чудом пробраться в столовую залу, где они трапезничали вместе с отчимом. Я влетела, рухнула на колени. На мне было платье – скромное котарди серого цвета, с массивным крестом на худющей шее. (Котарди – полуприлегающее платье-туника с застежкой спереди по центру или без нее, со съемными или переменными рукавами.) Меня попытались вытащить оттуда, но одна из сестер рявкнула, и слуги отстали.

– Спасите мою душу, мне запретили ходить в часовню и молится! – я быстро сообразила, что следует говорить. – Мне не разрешают служить Господу нашему!

– Она помешанная и развратница! – отчим нашелся мгновенно. Он раскраснелся от злости, и, сжимая руки в кулаки, принялся обличать меня. – Сестра ее такая же, втянула ее в блуд, да к тому же заразившись дурной болезнью, повесилась!

Мать на сносях страдала страшной дурнотой и сидела у себя в комнате, так что защищать меня в столовой было некому. Да и не стала бы она за меня заступаться.

– Он лжет! – я обвинительно ткнула пальцем в его сторону, не вставая с колен. – Я девственна и невинна! Это он опорочил Лиану! Я сама видела! И то же самое он собирается сделать и со мной! Это он не дает служить мне Богу! Не дает замолить грех сестры! Она поступила не по ученью Веры, не смогла пережить позора и надругательства! Помогите мне! Позвольте замолить грех сестры! Я могу поклясться на писании, я невинна!

– Шлюха! – отчим не выдержал, и, подскочив ко мне, ударил по лицу, его трясло. Я упала на пол, носом и из разбитой губы пошла кровь.

Сестры даже бровью не повели.

– Ты дочь графа Чезре? – спокойно поинтересовалась старшая из них – мощная, рослая женщина лет сорока.

– Да, – я даже не пыталась подняться, боясь нового удара.

– Хорошо. А ты можешь доказать свою невинность? Дочери Бога не должны знать мужчины.

– Да!

– Нет!

Мы крикнули с отчимом одновременно. А монахиня, как ни в чем не бывало, продолжала.

– Ты сможешь пройти проверку?

– Да!

– Нет!

– Помолчите барон, не о вашей душе и теле идет сейчас речь!

– Зато о моих деньгах, – прошипел тот в бессильной злобе.

– Ну, так как дитя мое?

– Да! Клянусь Господом Богом, да!

– Встань с пола, и иди сюда. Мужчины выйдете вон и закройте двери.

Проверка была не самой приятной вещью в моей жизни, но я ее пережила. Когда сестра ополоснула руки, двери распахнулись, и вошел отчим.

– Ну что я вам говорил?! – начал он уже с порога. – Эта грязная тварь не заслуживает прощения! – он был уверен в своей правоте, я любила ездить на лошади по-мужски.

– Помолчите, сын мой! Это дитя поедет с нами.

– Вы не можете забрать ее! Скоро свадьба! Мы пытаемся пристроить ее, чтобы разорвать этот порочный круг блуда!

– Этот ребенок невинен. И он поедет с нами, раз желает служить Богу. Или вы думаете, барон, что в лоне Церкви девочка не будет охранена от блуда? Что Мать Церковь не способна побороть порочные страсти Искусителя?

Отчим ничего не ответил. Спорить с церковниками было бы себе дороже.

– Граф Чезре что-нибудь завещал своим дочерям? – спросила другая монахиня, разглядывая узоры на вышитой скатерти.

– Нет! Ничего он не оставлял! Они нищие! Все по праву принадлежит мне! А я этой шлюхе и копейки не выделю! – отчим просто бесновался.

– Мы проверим, барон, проверим… – спокойно покивала старшая из сестер. – Скоро время вечерней молитвы, и ты дитя мое, – она указала на меня. – Пойдешь с нами, и ночевать тоже будешь с нами. Вещей тебе собирать не надо, незачем брать мирское в Божью обитель.

Наутро я уехала с сестрами и оказалась в монастыре. Так я стала послушницей Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской. Орден в ближайшие пол года, отсудил и забрал у отчима причитающиеся мне наследство, приписав его во благо Церкви. Моя мать благополучно разродилась сыном, а потом и еще двумя дочерьми. Отчим унаследовал титул графа Майренского, и теперь преспокойно живет с моей матерью в новом поместье. Я же стала сестрой Ордена. Мать никогда не навещала меня. Я тоже с ней не встречалась.