на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить

реклама - advertisement



Глава 19

Господин фон Гевен, бессменный бургомистр города Хоккенхайма, уже устал от работы. Целый день его одолевали посетители, просители и жалобщики, а ещё, он хотел решить вопрос с выделением земли под красильни, о которых уже второй год просила гильдия ткачей и гильдия торговцев сукном. Просили землю рядом с рекой. Вопрос давно назрел, но земли, что они просили, были уж слишком дороги. Да и противников у красильни было много: и трактиры рядом стояли, и лавки, и дома с честными горожанами, а не с голытьбой пришлой. И никто не хотел, чтобы рядом появились вонючие красильни. И дело тут было не в его корысти или желании, красильни действительно были бы неплохи для города, в этом вонючем деле, водились неплохие деньги. И им всегда были нужны рабочие руки. Фон Гевен вздыхал всепонимающе и разводил руками, в очередной раз, слушая представителей ткачей и торговцев сукном. И в очередной раз готов был сказать, что соседи не желают красилен рядом со своими домами.

Он уже про себя решил, что свалит этот вопрос на голову городского совета. Он всегда так дела в затруднительных ситуациях. Ну, а зачем ещё нужны ещё эти дармоеды советники. Да, он так решил, но ещё не сказал о своём решении. Только собирался сказать, как дверь в залу, где он вел беседы с посетителями, отворилась, и без спроса в залу вошёл его секретарь на подносе неся письмо. Чтобы секретарь осмелился на такое, нужны были веские причины. И как только городской голова увидел почерк на письме так понял, что такие причины у секретаря были.

Сердце важного мужчины забилось учащенно, когда он брал письмо с подноса. Но в этот раз причины на то были смешанные. В прошлый раз оно билось от предвкушения романтического свидания, а теперь к этому сладкому чувству ожидания маленького счастья прибавилось ещё и неприятное волнение. Он не выполнил просьбу той, чьё письмо держал в руке. Нет, конечно, он предпринял кое-какие шаги, но выяснить, зачем приехал в город какой-то божий рыцарь – друг важного барона, он не смог. Даже умный его помощник, лейтенант стражи, не смог за долгой беседой с выпивкой разговорить этого рыцаря. Бургомистр, извинившись перед посетителями, развернул письмо и прочитал такие слова:

«Здрав будь во веки веков свет глаз моих. Жаль напоминать тебе, но время идёт, а дело-то не делается. Человек, что пришёл в город, оказался резв и хитёр, что крот. Роет ямы вокруг и лезет в сады чужие. Всем досаждает. Около всех ходит. А ты беспечен. Как стемнеет, приходи ко мне, поговорить я с тобой хочу. И хочет матушка слышать хочет голос твой. Она неспокойна. Твоя А.».

Вроде и слова простые, а досточтимый бургомистр фон Гевен побледнел, стало ему душно. Он встал, пошёл к комоду, налил себе вина – попил немного. Ошеломлённые посетители смотрели с удивлением на такое. Даже и думать из них никто не мог, что всесильный и важный бургомистр может быть так взволнован.

Они сидели, переглядывались и думки гадали – отчего такое?

А у бургомистра в голове колоколом звенели слова: «И хочет матушка слышать твой голос».

О Боги, зачем страшной старухе он понадобился. Надо бы перед тем как пойти к ней выведать у Анхен зачем он ей. Может она подскажет ему что.

Он, ещё не твёрдой рукой, поставил стакан с вином на комод, пошёл к посетителям и, взяв себя в руки, произнёс:

– Господа, дело ваше решит городской совет. А пока прошу меня простить.

Господа всё понимали, стали спешно вставать, кланяться, к дверям пошли. А бургомистр рад был, что они ушли, разжёг свечу, а от свечи поджёг письмо. Когда поджигал, рука его всё ещё была не твёрдой. После он поехал домой.


Волков в этот вечер просил себе самой хорошей еды, и пиво решил не пить, пить вино. Но ни еда, ни вино, долго его за столом удержать не могли. Он вымотался за два последних дня. Сидел над тарелкой, клевал носом. Ждал вальдшнепов жареных с чёрным драгоценным перцем, ему принесли их, и были они вкусны необыкновенно, но даже вальдшнепы, еда аристократов, не смогли долго удержать его за столом, вскоре он сказал Ёгану, что идёт спать.


Когда кавалер уже спал, бургомистр сел в карету, он бы всё ещё волновался до дрожи в руках, но призванный лекарь дал ему крепких капель, и от них дрожь его улеглась. И в руках, и в сердце. Но мысли, мысли– то никуда не делись. Он думал и думал, зачем старуха Кримхильда зовёт его? Что ей надо? Он помнил её, знал её ещё тогда, когда она могла ходить и разговаривать. Когда она держала приют для малолетних, да и для взрослых шлюх. Да и не приют то был. Поганая лачуга, где собирались самые грязные и опасные девки города. Там собиралась вся грязь и чахоточные, и в коросте, и спившиеся бабы всю жизнь занимавшиеся своим промыслом. Поговаривали, что там же за лачугой есть маленькое кладбище, где хоронят тех, кто не может платить Кримхильде за постой. Он, в те времена приказчик у одного не сильно богатого купца, даже ходить мимо того дома не любил. Как мимо дома с прокажёнными.

Господин бургомистр до сих пор помнил, как проходя мимо гнилой лачуги увидал девчонку лет пятнадцати. И с ней на крыльце сидела старая беззубая баба, бесстыдно задрав подол до уродливых колен. А девчонка была грязна, боса, без чепца и волосы её давно были не мыты. Она глядела на него как кошка на птицу в клетке и делано улыбалась, и руки её были неимоверно грязны, а в углах её рта были огромные рыжие и влажные заеды. Хриплым, взрослым голосом девица спросила у него:

– А не хочет ли славный господин свежего мясца.

При этом она задрала ветхую, юбку показав ему грязные и тощие ноги и костлявый, неприятный не поросший волосами лобок.

Господин, тогда ещё просто Гевен, без приставки «фон» сначала остолбенел от такого, а потом почти взвизгнул:

– Прочь, пошла.

Даже бумаги поднял, чтобы закрыться от гадкой картины. Он ускорил шаг, но до его ушей донёсся насмешливый, шепелявый говор, старой беззубой бабы:

– Не трожь его, Вильма. Видишь, он немощный, гляди какие у него худые лытки. Он их еле переставляет. Куда ему лакомиться молодым мясом. Он бы за тарелку гороха и своим поторговал бы.

И баба вместе с мерзкой девицей зло смеялись ему в след.

Да, он помнил это до сих пор. И помнил тот мерзкий гнилой дом. Он так и был гнилым, пока там не появилась Она.

Когда она появилась, бургомистр не знал, просто он увидел её как-то в дождливый день на улице. Всё вокруг было в грязи, а эта молодая женщина шла по улице, легко перепрыгивая через лужи, несла корзину с едой, и была на удивление чиста. Словно грязь не липла к ней. Даже подол платья был чист. Юный приказчик тогда, от этой светлой женщины взгляда оторвать не мог. А она, поймав его взгляд, улыбнулась ему.

И улыбка эта была словно солнце. Он поклонился ей низко, и она ответила присев, и чуть подобрав юбки. И улыбаясь пошла по мокрым улицам. А он смотрел и смотрел ей в след. Только потом он узнал, что эту чистую и светлую девушку зовут Анхен. И он очень удивился, узнав, что она живёт в вонючей и гнилой лачуге, в которой заправляет мрачная и кривобокая баба, которую зовут Кримхильда.


Он и стукнуть в дверь не успел, как она раскрылась. Как привратник узнавал в темноте людей, для него было загадкой.

– Ждут вас, господин,– сказал Михель Кнофф

Он провёл бургомистра в обеденную залу. Там, за одним из столов, господин фон Гевен увидел двух красивых и богато одетых женщин. Обе были в мехах сброшенных на локти. Платья у них были вызывающе открыты на плечах и груди. И даже шалями их прелести не были прикрыты. С одной из них бургомистр был знаком, когда-то даже и имел её. В городе её знали под именем Весёлая Рози. Начинала она шлюхой, была распутна и весела, могла много выпить и долго плясать. Всегда требовала оплатить музыкантов. И сейчас, для своих лет, выглядела прекрасно. Теперь она смотрела на него как на старого знакомого, и даже немного улыбалась, ожидая, что бургомистр кивнёт ей, но бургомистр отвернулся от неё. Негоже ему знаться со шлюхами да разбойницами. Тем нажил он себе неприятельницу, так как Рози обозлилась на него за такое пренебрежение, улыбка с её лица исчезла.

Но что ему за дело до того. Сейчас он волновался снова, словно лекарь не давал ему капель. Слава Богу, ждать ему долго не пришлось. В зале было тихо, как ангел в нем появилась благочестивая Анхен.

Была она, как и всегда в накрахмаленном фартуке, и накрахмаленном чепце. Платье светлое, строгое, кружева под горло. Распятие на груди из старого, чёрного серебра. Сама чистота.

Коротко, не очень почтительно присела в приветствии, и сказала тоном холодным, не таким, на какой рассчитывал бургомистр:

– Доброй ночи вам, господин, пройдёмте, матушка дожидается вас.

И пошла в покои старухи, а он пошёл за ней следом.

На дворе уже давно ночь была, а покоях матушки было светло, там горело не меньше дюжины свечей.

– Ступай,– сказала Анхен, и женщина, дежурившая у постели старухи бесшумно вышла.

– Стань сюда,– указала Анхен бургомистру место совсем близко к кровати.

Тон её был таков, что он даже не посмел и думать, чтобы ослушаться. Быстро встал туда, где старуха могла его хорошо видеть.

Старуха не то храпела, не то хрипела тихо, глаза её были полуприкрыты.

Анхен встала на колени возле кровати, взяла тёмную руку матушки, всю в старушечьих пятнах, поцеловала ее, и сказал тихо:

– Матушка, пришёл он.

Бургомистр обомлел в это мгновение. Дремавшая старуха вдруг встрепенулась, проснулась, словно от боли, шумно с храпом втянула в себя воздух и с испугом уставилась на бургомистра. Её глаза, карие на выкат, были вовсе не стары, смотрели внимательно и даже со злобой, старуха сопела своим большим носом, и продолжала пялиться на него. А у него сердце встало, он в эти мгновения обливался потом под своими мехами. И пошевелиться не мог. Даже вздохнуть. А она потом захрипела, забуровила что-то нечленораздельное, вроде даже закашляла. Анхен поцеловала её руку, вскочила, поклонилась, и заговорила быстро, и встревоженно выталкивая господина фон Гевена из покоев:

– Прочь, прочь ступай, я сейчас выйду.

Он выскочил из покоев старухи весь белый от волнения, сердце едва не разрывалось. Встал у стены, стянул с головы берет, стал им на себя воздух гнать, словно веером. Никогда в жизни он страха такого не испытывал. Казалось бы, чего бояться старуху, что и встать не может, и говорить не способна, а она на него такого ужаса нагнала, что живот ему скрутило, как от дурной еды. А шлюха и воровка Рози, что была тут же, скалилась, видя его состояние, шептал что-то своей спутнице, такой же воровке и шлюхе. И они над ним потешались. И не прятали потеху свою. Но ему было не до них. Он едва дышать начал. Едва сердце стучать стало.

Тут из покоев вышла Анхен, прекрасное лицо холодно, словно вода в декабре. А глаза холодом обдают, словно декабрьский ветер, что с севера.

– Вон!– Негромко сказал она глядя на бургомистра.

Но говорила это она не ему, тому, кому она это сказала, сразу всё поняли. Рози и её подруга тут же, едва ли не бегом кинулись из покоев, оставляя бургомистра наедине с Анхен. У того, снова сердце остановилась, в ногах слабость появилась, хоть от стенки не отходи. А Анхен подошла к нему так близко, что он запах её чувствовал, и заговорила ледяными словами:

– Матушка говорит, что бесполезен ты. Проку в тебе нет, ты только деньги считать можешь. Да и деньги ты уже не считаешь, берёшь мешки даже и не заглядывая в них.

– Как же, как же…– Только и смог просипеть господин фон Гевен.

– Сказано тебе было узнать, зачем пришлый сюда явился. Узнал?

– Меч, меч у него украли… Воровка Вильма…

– Не за мечом он сюда явился!– Почти взвизгнула Анхен.– Меч уже вернули ему, да не уехал он.

– Я… Я лейтенанта к нему подсылал, он пил с ним, да тот ничего не сказал ему даже когда пьян был. Невозможно узнать.

Тут Анхен схватила его за щеки своими пальчиками, теми пальчиками, что любому мужчине сладость необыкновенную могли принести, но на сей раз острые ноготки на этих пальчиках легко драли кожу на щеках бургомистра, так что кровь тут же выступила, и покатилась редкими каплями вниз к подбородку. А благочестивая Анхен говорила, обдавая холодом:

– Не можешь узнать зачем он тут – убей его!

Она отпустила его щёки, достала платок из рукава, и стала оттирать пальчики от крови, не отводя глаз своих прекрасных от лица бургомистра.

– Убить его?– Он стал рукой вытирать кровь со щек своих.– Как же убить то его, я и не знаю…

– Так ты молодость свою вспомни, как ты раньше убивал?– Уже спокойно говорила прекрасная женщина.– Неужто забыл, как ты бургомистром становился.

Бургомистр тяжело дышал и вытирал лицо дорогим беретом.

– Ступай, – сказал Анхен,– и помни, что матушка тебе больше не благоволит. Пока не изведёшь пришлого.

Бургомистр пошёл на улицу, и шёл так тяжело, что привратнику пришлось за локоть его придерживать, чтобы не упал когда из ворот на улицу выходил. А навстречу ему входила в ворота дородная, не молодая, но всё ещё красивая и богатая женщина. Она переступала порог, чуть приподняв тяжёлые бархатные юбки, глянула на бургомистра с усмешкой. Кивнула ему в знак приветствия, вот ей бы он ответил, это не Рози какая-то. Но он её просто не видел, шел, покачивался, по лицу кровь размазана, а сам смотрел в землю. Но она не обиделась, только ещё больше усмехалась. И пошла в покои. Её тоже завала матушка. Дело, видно, было серьезное, раз всех звали.

На улице он перепутал кареты, хотел сесть не в свою, да кучер чужой осадил его грубо.

В другой раз он бы выяснил, кто таков, этот подлец, что грубит ему, а тут – нет, побрёл искать свою карету. Хорошо, что его кучер, узнал бургомистра в темноте и помог ему. Усадил туда куда надо и повёз господина в его дворец.


Волкова разбудил Ёган спозаранку, ничего разъяснять не стал, сказал, что сержант пришёл. Кавалер из постели вставать не стал, не велика птица, велел сержанта пустить. За сержантом и Фриц Ламме пожаловал. Бодрый и весёлый отчего-то, видно уже знал про новость, о которой пришёл сообщить сержант.

– Ну?– Спросил Волков садясь в перинах.

– Кавалер, нашли, значит Вильму поутру. – Сказал сержант, но тон его был не весел, и Волков и радоваться не стал. – Возницы, что муку от мельницы ночью возили, как рассвело, увидали её.

– В реке?– Догадался волков.

– Нет, на дереве, повесилась она.

– Повесилась?– Переспросил с ехидцей кавалер.

– Повесилась.– Подтвердил сержант.– Мужики снимать её не стали, будете смотреть?

– Обязательно будем, – вместо Волкова ответил Сыч, – очень охота посмотреть, как у вас тут ведьмы сами вешаются. В других-то местах такого чуда не увидать.

– Ёган,– крикнул Волков,– умываться, одежду, завтрак. Максимилиан – лошадей.

– Господин,– пришёл из другой комнаты Ёган,– умываться и одежду дам вам, а еды-то нет, я ещё на базар не ходил, а на кухне вы брать не велели.

– А чего ж ты дурень не сходил на базар?– Начал цепляется к нему Сыч.– Лежал, либо – отдыхал.

– Сам ты дурень,– огрызался Ёган,– господин денег мне не дал, а по его кошелям я без спроса не копаюсь. Дурень, лается ещё, босяк приблудный.

– Беги на базар, лентяй, хоть хлеба с молоком купи, а одежду я сам экселенцу подам,– распоряжался Сыч.

– Ты не командуй тут, – не соглашался Ёган показывая Сычу здоровенный кулак.– А то я тебе промеж рог-то покомандую.

– Хватит,– рявкнул Волков,– Сыч, давай воду, Ёган, бери деньгу беги на базар. Сержант, вниз иди, скоро буду.

На том все и разошлись, а кавалер полез из кровати, размышляя о странных делах, что в городе этом происходят.


Глава 18 | Хоккенхаймская ведьма | Глава 20