Османская Империя. Константинополь. 1761 год

Воровская гильдия, или община, представляла собой небольшой район города. В прежние времена в зенице Порты было строго с соблюдением законов и дисциплины, а воры украшали своими телами петли так же часто, как оставляли в подарок палачам свои руки, а подчас и ноги. Но последние годы всевидящее око власти несколько помутнело. Всему виной неудержимый рост Империи. Захватывая новые земли и распространяясь все дальше от главенствующей власти, турки понемногу теряли хватку. Они не были готовы к управлению столь большими территориями, население уставало от налогов и в то же время вырывалось из ежовых рукавиц, поскольку суровым надсмотрщикам попросту не хватало рук и глаз следить за всеми. Какой бы ни была крепкой стена, какой бы высокой она ни была, нельзя забывать о фундаменте, на котором она стоит.

В любом городе есть районы, куда лучше не заходить, если не готов сражаться за свою жизнь и кошелек. Возле портов всегда неспокойно, но под руководством Чапы мелкие воришки и матерые грабители объединились для мирного сосуществования в общине. Их дома напоминали сараи, на крышах которых стояли другие сараи – чуть меньше. Жители часто добавляли пристройки, сбивали стены, утепляли их коврами и шкурами. Они жили практически одной семьей, хотя, конечно, и в семьях случаются конфликты. За дисциплиной следили неустанно и каждого, кто позволил себе нарушить кодекс, сурово наказывали.

Здесь витал запах скисших фруктов, крыс, сырого дерева, морских водорослей, вареных рыбьих потрохов, пыли и пота. Женщины вытряхивали постель и ковры прямо из окон, бранясь друг на дружку и на снующих повсюду детей, мужчины шумно отстаивали свою правоту, мерялись силой и отсыпались.

В углу таверны за столом, под ножкой которого для устойчивости лежала чья-то старая стертая подошва, сидела странная компания. Женщина, прячущая свое лицо и тело за плотной многослойной одеждой, четверо ее детей, одетых в обноски, и мужчина, чья худощавость и даже сухость не сочетались с невероятно круглым животом. Он после каждого глотка из чашки утирал пышные усы. Глядя на его невзрачную одежду и потертые туфли, никто бы не сказал, что перед ними – царь воров Константинополя, гроза торговцев. Попросту – Чапа.

– Ума не приложу, чем тебе помочь, – сказал он, глядя на сидящую напротив него женщину. – Но ты мне как родная. Живите, сколько нужно. Никто вас не обидит.

Лорин опустила платок, прикрывающий ее лицо, презрительно утерла губы, на которых осталась пыль, и пояснила:

– Я не прошу о приюте. Мне нужны документы. Любые бумаги, с которыми бы честная женщина могла добраться до Бодрума.

Они говорили на османском языке, который не слишком отличался от арабского, смешанного с персидским, а оба древних языка были хорошо знакомы Лорин, она изучала их наряду с испанским, французским и германским.

– Честная женщина должна следовать за мужем, – строго сказал он и хитро прищурился, глядя на притихших детей. – Англичанке и вовсе нечего одной путешествовать. Опасно это. В караван тебя не возьмут. Кому там лишний рот нужен? Хотя… я бы мог договориться с одним достойным человеком. Я ему уступал, его черед пришел.

Лорин с облегчением вздохнула и крепко сжала его руку:

– Я так благодарна тебе!

Этот ее жест привлек внимание остальных посетителей, которые до того времени делали вид, словно ничего вокруг не происходит.

– Не стоит, – усмехнулся Чапа, немного отстраняясь от стола. – Я хочу тебе помочь. Но в ответ мне тоже кое-что нужно.

Лорин почувствовала внутреннее напряжение. Никогда еще прежде она не бывала в такой ситуации. Без гроша, без рекомендательных писем она вдруг почувствовала себя совершенно беззащитной. Словно всё, что делало ее прежде непобедимой, вмиг обратилось в прах.

– Это всё, что у меня есть, – она достала кошелек и вытряхнула его над столом. Глухо упали две мелкие монеты и несколько ниток.

Если бы только Чапа знал, что всего в двух шагах от него находится одна из величайших драгоценностей мира – легендарный Великий Могол – он бы собственную феску сжевал. Но ему об этом знать нельзя.

– Мне не нужны твои деньги, – он с долей снисхождения оттолкнул монеты. – Ты можешь отплатить иначе.

Он цокнул зубом и заметил, бросив взгляд на Джека. Паренек напрягся, по-своему истолковав действия турка.

– Твой малец на меня не бросится?

– Он на цепи, – натянуто улыбнулась Лорин. – Чего тебе нужно?

От того, в какое русло повернул разговор, ей стало не по себе.

– Речь идет об одной услуге, – Чапа жестом спровадил сонного разносчика чая, от которого пахло кальянным дымом. Понизив голос и нагнувшись вперед, он произнес, – Александр фон Мантас.

Лорин удивилась тому, что ничего в памяти не отозвалось.

– Что мне должно сказать это имя? – осторожно уточнила она.

Чапа неожиданно довольно рассмеялся и, откинувшись на спинку стула, великодушно ответил:

– Может, и ничего. Видишь ли, этот человек занимает одну из ключевых позиций в торговой компании Пруссии. На днях он прибыл в порт. Вскоре он подпишет некий документ с Третьим.

Лорин кивнула. «Третьим» Чапа назвал Мустафу III, правящего нынче Империей. Его реформами многие были недовольны. Он слишком кардинально менял политику, целясь в Европу. Для многих это выглядело жалкой попыткой угодить богатому соседу, что было странно при той моще и богатстве, которыми обладала Империя. Другое дело, что простому люду было невдомек, что крепкие стены трещат, а могущество Империи может обратиться против них самих. Но ее это теперь не касалось.

– Прости, чем я могу помочь?

– Мне нужно заменить этот документ другим, – невозмутимо ответил Чапа.

Лорин облизала пересохшие губы. Как знакомо. Она занималась подменой документов так часто, что не вела им счет. Письма о примирении превращались в объявление войны, завещания немыслимым образом перекручивались… Чапа хотел невозможного. Он предлагал ей выполнить привычную работу. Король воров один из немногих в османских землях, кто знал, кому она служит, и нередко участвовал в кампаниях Созидателей. Конечно, она не сказала ему, что бежит от ордена. Иначе он бы не только не принял, но, вероятней всего, убил бы ее.

– Прости, я не могу, – с сожалением, которое так походило на искреннее, ответила она. – Другое задание совершенно не позволяет мне…

Он внезапно хлопнул ладонью по столу, и второй раз за это время все присутствующие посмотрели в их сторону. Глаза Чапы перестали излучать хваленое восточное гостеприимство, и теперь сжигали ее черным пламенем.

– Позволяет, Химера. Ибо я ненавижу ложь, а ты испытываешь мое терпение.

Лорин не спускала с него глаз, незаметно высвобождая оставшийся в рукаве нож. Но краем глаза она заметила, что один из посетителей положил на стол пистоль-мушкетон испанского происхождения.

– Месяц назад я получил письмо, – продолжал Чапа. – В нем говорилось, что Химеру более не стоит связывать с орденом, снимается ее неприкосновенность, а так же накладывается некое наказание за помощь ей. Знаешь, какое?

– Догадываюсь.

Лорин устало посмотрела на уснувшего Брендана, положившего свою светлую голову ей на колени. Он сладко посасывал большой палец руки во сне.

– Но ты всегда казалась мне особенной, – улыбнулся Чапа, снова лучась теплотой. – Я помогу тебе, рискуя многим.

Прикрыв веки, он продекламировал:

– Любовь – роковая беда, но беда по воле Аллаха.

Что ж вы порицаете то, что всегда – по воле Аллаха.

Возникла и зла, и добра череда – по воле Аллаха.

За что же нам громы и пламя Суда – по воле Аллаха?^[11]

Лорин покачала головой, отворачиваясь к окну. Косые лучи заходящего солнца освещали подоконник и часть узкой улицы.

– Твои дети побудут здесь. В безопасности.

Он позаботится о них, без сомнений. А так же о том, чтобы Лорин выполнила свою часть сделки. Конечно, никто не произнесет слова: «заложники», ни к чему эта прямота.

– Ты же не оставишь нас – здесь? – шепотом спросила Мэри, вцепившись в руку младшей сестры, которая начала тихонько хныкать, намереваясь потихоньку забраться на руки к матери. Она не понимала, о чем идет разговор, но по взглядам и тону начала догадываться о возможных перспективах.

– Оставлю, – Лорин поднялась, тяжело подхватив проснувшегося Брендана, который принялся активно играть кисточками, украшающими концы ее платка. Женщина морщилась и жмурилась, чтобы нитки не лезли ей в глаза.

– Так просто, да? – прошипела Мэри, пока Элис набирала обороты для громкого плача. – Может, сразу отведешь нас на невольничий рынок? Или сдашь в бордель?

– Для этого у тебя талантов не хватит, – устало огрызнулась Лорин, испытывая невероятную усталость и раздражение. Капризы и недовольства со стороны старших детей доводили ее до белого каления еще во время плавания, и сейчас она едва сдерживалась, чтобы прилюдно не оттягать мерзкую девчонку за волосы.

Элис, наконец, в голос взвыла, а несмотря на свой малый рост и возраст, она была невероятно громкой девочкой. Чапа, остановившись у двери, обернулся и недоуменно поднял брови. Он сделал и так немалое одолжение, чтобы теперь тратить время на ожидание.

– Нужно было оставить нас с Маргарет, – угрюмо буркнул Джек, исподлобья, как побитый волчонок, глядя на мать.

– И вас бы убили, – напомнила Лорин.

– Из-за тебя! – парировала Мэри, – это всё только из-за тебя. Лучше бы ты нас не рожала.

– Поздравляю, – от улыбки женщины повеяло британской зимой, – ты впервые сказала что-то разумное. А теперь закрой рот, успокой сестру и следуй за мной.