Глава 12

Письмо для леди

Поскольку на следующее утро Саймона одолели пациенты, он решил, что у него нет иного выбора, как лечить их, невзирая на то, включает ли юрисдикция Королевского колледжа Бэнксайд или нет. Прием затянулся, потому что в дополнение к обычным незначительным заболеваниям и травмам, появилась пожилая женщина, жалующаяся на боли в животе. Она уже бывала у него, и ему удавалось временно избавить ее от болей, но сейчас стало очевидно, что она постепенно слабеет.

Она хотела, чтобы он составил для нее гороскоп и определил курс болезни и, возможно, причину, и он удовлетворил ее просьбу. Прогноз был плохим. Он снова дал ей лекарство и попытался ее утешить, но им обоим было ясно, что вылечить ее он не сможет.

После ее ухода он долго сидел, думая о том, что, несмотря на все его способности, иногда случается, что как врач он может сделать очень мало. Нелегко сообщать такие новости даже человеку, которого почти не знаешь. А уж когда дело касается кого-то из знакомых, он по своему горькому опыту знал, как невероятно трудно с этим справиться.

Несмотря на это, он не удержался от улыбки, увидев лицо последнего ожидавшего его посетителя. Роберт Грин, поэт, был одним из самых ярких персонажей в Бэнксайде. Робин, как его называли друзья, был сыном норфолкского сквайра, считал себе «джентльменом», хотя его поведение не всегда тому соответствовало. Он утверждал, что учился и в Оксфорде, и в Кембридже, закончил образование в Европе, а сейчас является популярным драматургом и главной фигурой в тавернах, театрах, игорных домах и борделях в районе Винчестера. Он жаловался, что снова подцепил триппер.

Саймон быстро осмотрел заболевший орган.

— Ты ведь знаешь, что нужно делать, чтобы этого избежать, Робин.

Грин небрежно махнул рукой.

— Мужчина имеет право на удовольствие.

Саймон подошел к полке и нашел лекарство.

— Во-первых, я дам тебе скипидарную мазь. Регулярно мажься ею, слышишь? — Затем он насыпал в ступку горсть семян и размял их пестиком.

— И что еще за гадость ты там готовишь? — спросил пациент.

— То же самое, что я давал тебе раньше. Семена аниса, кориандра и тмина, их нужно смешать с отваром лакричника и сарсапариллы. Принимай трижды в день, если через неделю не будет улучшения, приходи снова.

Грин взял бутылку и баночку и начал безуспешно рыться в карманах.

— Похоже, я не захватил с собой денег, — сообщил он Саймону.

— Ты никогда не захватываешь с собой деньги, Робин.

— В этом виноваты таверны и игорные дома, — без малейшего намека на стыд признался Робин.

— Вот в следующий раз и проси трактирщика или хозяина игорного дома лечить тебя от триппера! — сказал Саймон.

Грин принял обиженный вид.

— Ты можешь себе это позволить, Саймон. Ведь у тебя столько богатых пациентов из Сити. Я же поэт. Ты должен почитать за честь, что я доверяю тебе лечить себя.

— Скоро мне от этой чести придется отказаться, — заметил Саймон, но не стал объяснять, в чем дело. Он смотрел, как Грин едет по аллее Бэнксайда, наверняка направляясь к ближайшей таверне. Поэт вел себя возмутительно, но то, что он сказал, было правдой.

Выхода у него не оставалось. Надо было довести дело до конца. Из рассказа Джона, передавшего слова этой ужасной Энид, было ясно, что в ночь своей смерти Элайза уехала куда-то с Фрэнсисом Дауном и живой ее больше никто не видел. Также было очевидно, что, если информация лодочника точна (а он в этом не сомневался), ее бросили в воду где-то в Челси, и ему удалось обнаружить точное место, где это произошло, если, конечно, он не ошибся в выводах. Более того, он видел лодку, в которой ее в ту же ночь кто-то вывез на середину реки. К тому же сэр Уолфорд владел землей около Челси-Крик.

Саймон сел и написал тщательно продуманное письмо леди Оливии Такетт, в котором сообщил, что ему необходимо срочно поговорить с ней наедине, чтобы обсудить некую информацию, касающуюся смерти ее служанки. Теперь оставалось придумать, как передать письмо так, чтобы никто другой его не увидел. Ему не хотелось снова посылать Джона: вдруг кто-нибудь, вроде бдительной Энид, его запомнил. Не хотелось ему и впутывать в эти дела Анну — не только из-за ее датского акцента, который ее сразу выделит, но и потому, что Оливия видела ее, когда приходила к нему, и может сказать об этом отцу или мужу.

Беседа с Робертом Грином навела его на мысль. Хотя Грин был человеком женатым, жену с сыном он бросил в Норфолке, после того как промотал ее приданое, и жил со своей любовницей, которую звали Эмма Болл. Эмма мало походила на других шлюх в Бэнксайде. Она и ее братец, теперь знаменитый грабитель с большой дороги, известный под кличкой «Джек с ножом», с детства росли на улице, причем он воровал и кормил обоих, а она, как только ей исполнилось двенадцать, занялась проституцией.

К двадцати годам она стала любовницей великого клоуна Тарлетона, который, к негодованию всей своей семьи, умер у нее на руках после любовных утех. Искренне к нему привязавшись, она сделала его счастливым и была очень тронута, узнав, что он завещал ей маленький домик. Все попытки разъяренной вдовы лишить ее этого наследства оказались тщетными. Имея хоть небольшую, но все же крышу над головой, Эмма обрела сравнительную независимость, которая позволила ей выбирать клиентов намного тщательнее, чем раньше. Другой работы, кроме работы поденщицы, ей все равно было не найти. Она часто сокрушалась, что женщинам не разрешается быть актрисами и появляться на сцене, потому что она ощущала, что именно там ее место. К сожалению, ее угораздило влюбиться в непутевого Грина, и мало кто сомневался, что он бесстыдно отнимает у нее деньги на выпивку и игру. Но она была девушкой сообразительной и нравилась Саймону.

Он разыскал ее в гостинице «Якорь», где она высматривала куда-то пропавшего Грина. Она обреченно выслушала то, что сказал ей Саймон о ее заблудшем любовнике.

— Я уже несколько дней твердила Робину, чтобы он сходил к вам, но вы же знаете, какой он. Он вам хоть заплатил?

Саймон покачал головой. Эмма заглянула в сумку и хотела достать оттуда деньги, но Саймон остановил ее.

— Брось, Эмма, это тебе вряд ли по карману. Но ты можешь кое-что для меня сделать.

Эмма широко ему улыбнулась. Саймон всегда ей нравился.

— Я не об этом, Эмма, — улыбнулся Саймон. — Я хочу, чтобы ты отнесла письмо от меня одной даме в Сити. Нет, — продолжил он, заметив понимающий взгляд Эммы, — ты опять не о том подумала. Единственное, о чем я хочу попросить, — это чтобы ты никому об этом письме не говорила, оно касается той девушки, которую недавно выловили из Темзы. Возможно, ты об этом слышала. Письмо ее госпоже, леди Оливии Такетт. У меня есть веские причины не показываться там самому или посылать своего слугу. Важно, чтобы она получила его так, чтобы никто не узнал. У нее есть и отец, и муж, да еще и пронырливый секретарь, всегда готовый сделать пакость. Как ты думаешь, смогла бы ты помочь мне?

Эмма перестала улыбаться и внимательно слушала.

— Должно быть, это очень серьезное дело, доктор Форман, — заметила она, когда он закончил.

— Невероятно серьезное. Достаточно сказать, что отец этой дамы позаботился о том, чтобы лишить меня средств к существованию.

Эмма мгновение молчала.

— Трудно будет встретиться с этой дамой наедине. Если я просто постучу в дверь, то ее, скорее всего, откроет слуга, возьмет у меня письмо и она никогда его не увидит. Или я не смогу даже этого сделать, потому что меня прогонят. Мне нужен хороший повод и возможность как-то замаскироваться. Вряд ли я могу пойти в таком виде. — Она показала на свое потрепанное, но очень пестрое платье. Затем ей в голову пришла хорошая мысль.

— Моя подруга, Молли, летом продает лаванду. Утром я видела, как она поднималась по ступенькам от воды. Она была на полях Уондеруорта и вернулась на лодке с целым подносом лаванды, которую надеялась быстро продать, потому что в этом году ее мало из-за плохой погоды. Может быть, Молли разрешит мне продать ее в Сити. У нее нет мужа, только маленький ребенок, который цепляется за ее юбку. Она должна согласиться.

Саймон дал ей несколько монет.

— Отдай ей деньги и купи все, что у нее осталось. Если ты не встретишься с леди Такетт или она откажется купить, то я с радостью возьму ее у тебя. Лаванда всегда пригодится, потому что это одно из самых полезных растений, известных человеку как в сушеном виде, так и отжатое в масло. Уверен, что ты сообразишь сама, как одеться, чтобы подойти к этой роли.

— Я постараюсь.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Я очень благодарен за то, что ты согласилась, Эмма. Зайди ко мне потом и расскажи, удалась тебе эта затея или нет.

Эмма вернулась в свой маленький домик и взобралась по лестнице на чердак в единственную спальню. Переступая через грязные панталоны Робина, разбросанные по полу, она сняла с крючка самое чистое и скромное из своих платьев. Все они видали лучшие дни. Затем она умылась, расчесала и подколола волосы, даже нашла льняной капор, накинула на плечи унылую серую шаль и взглянула в треснувшее зеркало, чтобы оценить результат. Решила, что сойдет.

Она разыскала свою подругу на южном конце Лондонского моста, где та уныло сидела вместе с маленькой девочкой и почти полным подносом лаванды.

— Для большинства слишком дорого, — пожаловалась она. — Люди ждут солнечных дней, тогда она станет дешевле. — Ничего удивительного, что она охотно согласилась на предложение Эммы купить все «оптом для доктора» и довольная повела ребенка домой.

Эмму несколько ошарашило великолепие дома сэра Уолфорда. Более того, она не ожидала, что калитка будет закрытой, а открывает ее привратник. Казалось, она простояла в тени целую вечность, пока калитка не открылась и из нее не вышел важный господин в меховом плаще в сопровождении молодого человека, который нес большой и туго набитый кожаный мешок, перекинув его через плечо. На улице мужчины свернули направо и направились к собору Святого Павла.

Она подождала, пока они не скрылись из вида, потом подошла к калитке и позвонила. Привратник презрительно окинул ее взглядом и спросил, что ей нужно. Она скорчила жалобную мину и сказала, что принесла, как ее просили, свежую лаванду для госпожи. Привратник почесал затылок, с сомнением глядя на нее, и велел ей подождать, пока он не поговорит с госпожой. Время шло, она уже собралась позвонить еще раз, когда он снова появился.

— Никто ничего об этом не знает, — заявил он. — Слуги считают, что, очевидно, заказывала горничная леди Такетт от ее имени.

— Тогда спросите у нее? — предложила Эмма, которой стало интересно услышать, что он ответит.

Предложение несколько озадачило привратника.

— Она… ее уже здесь нет, — ответил он тоном, который подразумевал конец переговоров. Эмма думала, чтобы ей еще сказать, когда он раздраженно добавил: — Однако экономка велела вам войти, а дальше она сама разберется.

Привратник провел ее вокруг дома к черному ходу и оставил в маленьком дворе, приказав стоять на месте, пока он не сходит за экономкой. Оставшись одна, Эмма начала осторожно оглядываться. Справа во дворе за сараями она заметила полосу кустарника, а в нем арку, ведущую в сад. Она подошла и заглянула. Молодая светловолосая женщина в зеленом сидела на скамейке и читала книгу. Эмма оглянулась. Не было видно ни привратника, ни экономки. Осмелев, она вошла в сад и приблизилась к молодой женщине, остановившись в двух шагах от нее.

— Леди Такетт? — спросила она.

Оливия подняла голову.

— Кто вы? — удивленно спросила она. — Что вы здесь делаете? Кто вас впустил?

Эмма оглянулась на дом, испугавшись, что звуки голосов привлекут чье-то внимание, но вокруг было тихо и спокойно. Она повернулась к Оливии и сделала книксен.

— Я принесла вам лаванду, которую вы просили, мадам.

— Я не заказывала лаванду, — возразила Оливия. — Не знаю, в какие игры вы играете, но вам лучше уйти, пока я не позвала слуг.

Эмма поняла, что это ее последний шанс. Сейчас или никогда. Сунув руку под лаванду, она достала письмо и вложила его в руку Оливии.

— Это от доктора Формана. Он сказал, что я должна отдать его вам, когда вы будете одна. И что дело срочное.

Оливия посмотрела в сторону дома, сломала печать на письме и быстро прочитала его. Было видно, что содержание ей не понравилось. Она сложила письмо и спрятала его за корсажем.

— Скажите доктору Форману, что я встречусь с ним, а когда и где, сообщу, как только у меня будет возможность. — Она с некоторым интересом взглянула на Эмму. — Вы одна из его служанок?

Эмма сказала, что нет.

Оливия оценивающе взглянула на нее.

— Тогда его любовница?

— Нет, миледи, просто соседка. Доктор лечил… моего мужа.

В этот момент экономка, которая вышла к двери черного хода и не обнаружила там Эмму, увидела двух женщин и сразу же позвала слуг. Немедленно появился молодой парень, за ним привратник, и вся троица с угрожающим видом приближалась к арке, причем привратник кричал:

— Немедленно убирайся оттуда!

— Они думают, что лаванду заказала ваша горничная, — торопливо сказала Эмма, — но они не могли у нее спросить, так как ее здесь больше нет.

Оливия ничего не сказала, но, когда слуги приблизились и экономка потребовала, чтобы Эмма ответила, как она посмела надоедать миледи, Оливия успокоила ее.

— Все в порядке, Ханна. Ничего не случилось. Девушка просто невежественна, не умеет себя вести. Я просила Элайзу достать мне свежей лаванды, и, похоже, она велела этой молодой женщине принести ее, как только она зацветет. — Затем она повернулась к Эмме. — Прекрасно, моя дорогая. Вы можете отдать лаванду экономке, и вот вам монета за ваши труды. Но если вы придете еще, ждите там, где вам велели, пока за вами не пошлют.

Оливия снова села на скамейку, расправила подол платья и взяла в руки книгу.

— Можете идти. Но сначала скажите Ханне, где вас найти, если мне еще понадобится лаванда. — Эмма последовала за экономкой по дорожке и сказала, где она живет. Затем привратник проводил ее к выходу, выразив свое отношение к происходящему, громко захлопнув за ней калитку.

Оливия, оставшись в саду одна, вынула письмо и перечитала его. Затем отшвырнула его и закрыла лицо руками.