на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Книга вторая

ОСТРОВ БАФФИНОВА ЗЕМЛЯ

Клон Дьявола

7 ноября. Хочу тебе присниться

«Остановитесь, руки!»

Она смахнула пальцами волосы с глаз. Волосы упрямо опустились — медленно и плавно, будто паря, и она вновь откинула их. Ее маленькие ладони двигались будто по собственной воле — хватали, протыкали, делали стежки.

«Остановитесь, руки», — хотелось ей сказать, но она не могла говорить. Она могла только наблюдать.

Это было неправильно и опасно.

И тем, что она заслужила, заслужила тем, что была скверной. Ее рассудок наполнялся смутным страхом, серо-металлическим туманом обреченности.

Ее руки держали пушистую, пухлую черно-белую панду. Но она помнила, что ее любимая игрушка была немножко другой. Да, тело было панды, но отсутствовали лапы — передние, задние — и голова.

Руки как одержимые потянулись куда-то вниз и вернулись с оранжево-черной лапой плюшевого тигра; ткань оторвана в том месте, где лапа когда-то соединялась с плечом, белый пушок свисал длинными прядями. Руки Цзянь Дэн начали шить. Быстро замелькала игла. Лапа тигра вернулась к телу.

Она почувствовала, что укололась иголкой. Посмотрела на одержимую руку. Струйка крови побежала по ее крохотному пухлому пальчику. Капелька скопилась меж пальцев и упала на тело панды, испачкав пушистый белый мех.

Страх волной едва ощутимых укольчиков прокатился по телу — как укусы миллиона хищных бактерий. Ее миниатюрное тело содрогнулось.

Рука вновь потянулась вниз. На этот раз она подняла длинную, болтающуюся серо-белую ногу носочной обезьяны.

Замелькала иголка. Еще стежки. Одержимые руки приставили ногу к телу панды: теперь на черно-белое легла строчка тонких красных прожилок.

— Shou, ting xia lai, — удалось наконец выговорить ей. «Перестаньте, руки». Но те ее не слушались.

Почему она заговорила на китайском? Сейчас она так редко говорит на нем. Хотя нет, это не так, потому что ей пять лет и это единственный язык, который она знает.

Желто-коричневая лапа тигра.

Опять укололась.

Снова кровь.

Розоватая рука от пластмассовой куклы.

Опять больно.

Снова кровь.

— Shou, ting xia lai, — молила она с полными слез глазами. — Qing ting xia lai.

«Перестаньте, руки. Пожалуйста, перестаньте!»

Руки не слушались и опять потянулись вниз, но на этот раз не нашли искусственный мех или пластмассу. На этот раз они принесли ей что-то холодное и твердое.

Оторванная маленькая голова. Грязная черная шерсть, скользкая от крови. Широкий рот, мертвые черные глаза. Совсем не похожее на существо, когда-либо жившее на свете или которому суждено на свете жить. Если только кто-то не сотворил его.

Цзянь зарыдала.

А руки продолжали шить.


Видеофон вспыхнул раздражающе резким светом: Пи-Джей Колдинг вздрогнул и проснулся. Он прищурился на светящиеся красным цифры часов на базе видеофона: шесть четырнадцать утра. Поганое время, но и дата тоже — седьмое ноября.

Черт. Он надеялся, что сегодня весь день будет спать. Колдинг медленно протянул руку и нажал кнопку «ответить».

Плоский дисплей явил усталое, грустное лицо Гюнтера Джонса: пухлые губы и сонные глаза неизменно создавали впечатление, будто он под кайфом.

— У нее опять, — сообщил Гюнтер голосом лишь чуть менее сонным, чем у Колдинга. — Пятьдесят два года, а ночные кошмары как у ребенка.

— Ничего ей с этим не поделать, Гюн. Не будь с ней так строг. Дай-ка мне картинку из ее комнаты, может, на этот раз все не так плохо.

Гюнтер посмотрел вниз, руки отыскали несколько кнопок. Он предпочитал ночные смены. Удобно устроившись на посту охраны, Гюнтер «мониторил» два десятка камер, покрывавших голую территорию комплекса «Генада» на острове Баффинова Земля, большого ангара, приютившего и коров, и транспортные средства, переходы и лаборатории главного здания. Восемь жилых помещений главного корпуса также были оборудованы камерами, но Колдинг распорядился их отключить. За исключением комнаты Цзянь — в ней камеры работали постоянно. Гюнтер почти все ночные вахты напролет сочинял любовные вампирские романы, не сводя, однако, глаз с Цзянь. Это было главной обязанностью ночного дежурного — следить, чтобы та не пыталась покончить с собой.

Лицо Гюнтера на дисплее сменила черно-белая картинка с высоко расположенной камеры: очень полная женщина, ворочающаяся на постели, густые черные волосы закрывали большую часть лица. Колдинг разглядел, как двигаются ее губы, увидел ее испуганный взгляд.

Выспаться сегодня не удастся.

— Ладно, Гюн. Я позабочусь о ней.

Он нажал «отбой», и экран потемнел. Колдинг выскользнул из постели, голые ноги ощутили неприятно холодный пол. Как бы сильно в помещении ни топили, пол всегда оставался ледяным. Он влез в потрепанные шлепанцы, натянул халат и вставил в левое ухо крохотный наушник. Затем легонько постучал по нему кончиком пальца, включая связь.

— Гюнтер, проверка связи.

— Вас слышу, босс.

— Хорошо, я уже иду. Если она очнется до моего прихода — кричи.

«Беретту» Колдинг хранил в ящике прикроватной тумбочки. Пистолет сегодня не нужен. Он направлялся к Цзянь.


Ее кровоточащие пальцы превратили панду из черно-белой в черно-красную. Тельце панды, лапа тигра, нога носочной обезьянки, рука пластмассовой куклы и черная голова с полным заостренных зубов ртом. Ее непослушные руки держали странное существо, уродца вроде Франкенштейна доктора Сьюза, собранного из нелепо подобранных частей тела.

— Не надо, — прошептал голос маленькой девочки Цзянь. — Пожалуйста, хватит.

Она молила и в то же время, словно наблюдая знакомый старый фильм, знала, что последует дальше. Она начала кричать чуть раньше, за мгновение до того, как черные глаза распахнулись и впились взглядом прямо в нее: первобытные, бесчувственные, но вне всяких сомнений — голодные.

Что-то потрясло ее, потрясло. Неведомое животное с телом панды раскрыло рот в жуткой улыбке. Дьявольской улыбке. Непарные конечности — розовая пластмасса куклы и тигровая оранжево-черная полосатость — дрогнули и потянулись к ней.

Как только существо раскрыло рот, чтобы укусить, это что-то потрясло ее еще сильнее…


Колдинг еще раз легонько потряс Цзянь. Та моргнула, просыпаясь, но выражение ужаса оставалось на заспанном лице. Шелковистые черные волосы слиплись от пота и слез.

— Цзянь, все хорошо.

Он наблюдал эту женщину уже два года, пытаясь помочь ей — и потому, что это было его работой, и потому, что она стала ему добрым другом. Для Цзянь дни делились на плохие и хорошие. Плохие дни причиняли страдание Колдингу, вынуждая чувствовать себя некомпетентным и бессильным. Однако он всегда напоминал себе, что Цзянь все еще жива и это кое-что значило. Дважды та пыталась покончить с собой — обе попытки он пресек лично. Цзянь моргнула еще раз, возможно пытаясь глядеть сквозь волосы, и, выбросив руки, порывисто обняла Колдинга. Он обнял ее в ответ, похлопав по спине и этим как бы отгоняя ее страхи, — как свою дочку, а не женщину пятидесяти двух лет.

— Я опять видела сон, мистер Колдинг.

— Все хорошо, — ответил Колдинг. Он чувствовал ее слезы у себя на щеке и плече. Цзянь всех мужчин звала «мистер»: с ее сильным акцентом это всегда звучало как «мии-ста». Ему так и не удалось уговорить ее называть его по имени.

— Все хорошо, Цзянь. Может, еще поспишь?

Она подалась назад, отстраняясь от него, и вытерла слезы тыльной стороной ладони.

— Нет. Только не спать.

— Да ладно, Цзянь. Просто попытайся. Я же знаю, последние три дня спала не больше шести часов.

— Нет.

— Ну, хоть попробуй, а?

— Нет! — Она повернулась и выбралась из-под одеяла, удивительно грациозная для женщины, весившей 250 фунтов и ростом пять футов шесть дюймов. До Колдинга слишком поздно дошло, что на ней лишь только верх пижамы. Он смущенно отвернулся, но Цзянь будто ничего не замечала.

— Поскольку я встала, надо поработать, — заявила она. — Сегодня утром у нас очередной тест иммунной реакции.

Колдинг потер глаза, отчасти для того, чтобы не выглядеть, будто старается не смотреть. Он уставился на знакомую шахматную доску на комоде. Цзянь выиграла у него девяносто семь раз кряду, но кто считал?

Бутылочка с ее лекарством соседствовала с шахматной доской. Прозрачная полоска, бегущая вниз по боку бутылки, позволяла видеть, сколько жидкости оставалось. Поперек полоски черными аккуратными буквами были нанесены даты в убывающем порядке: вверху — первое ноября, тридцатое ноября — внизу. Уровень жидкости был сейчас на отметке «7 ноября».

— Да, лекарства я принимаю, — сказал Цзянь. — Может, я и сумасшедшая, но не дура.

Но принимала ли она их на самом деле? Состояние только ухудшалось, частота и интенсивность кошмаров росли.

— Не говори так о себе, Цзянь. Я тебя сумасшедшей не считаю.

— А еще вы не считаете себя симпатичным, — сказала женщина. — Это доказывает, что ваше мнение спорно.

«Вжик» молнии ее брюк подсказал ему, что можно смотреть в ее сторону. Цзянь натягивала гавайскую рубашку — цвета лайма с желтыми азалиями — поверх белой футболки с пятнами от пота. Густые черные волосы по-прежнему влажно свисали, закрывая лицо, но сквозь эти волосы Колдинг видел черные круги под налитыми кровью, испуганными глазами.

Она прошла к своему причудливому компьютерному столу, села и включила питание. Семь плоских мониторов вспыхнули, окутав ее беловатым свечением: три на столе, два по бокам и четыре над ними в ряд — все мониторы чуть наклонены и установлены полукругом так, что Цзянь приходилось вертеть головой слева направо, чтобы видеть их все.

Колдинг поставил бутылку с лекарством на место и подошел к ее рабочему месту. Все семь экранов изображали плавающую ленточку букв «A», «G», «T» и «C». Время от времени буквы меняли цвета, иногда переливались яркими полосками, иногда и то и другое одновременно. У Колдинга это ассоциировалось с многоцветной цифровой рвотой.

Иммунная реакция являлась препятствием, которое научная троица генадских гениев — Клаус Румкорф, Эрика Хёль и Цзянь — элементарно была не в состоянии преодолеть. Это был последний серьезный теоретический барьер, ставший между «Генадой» и перспективой спасения сотен тысяч жизней в год. Сейчас, поскольку Цзянь проснулась, она приготовится к тесту или, скорее всего, к очередной неудаче и, как водится, — к ярости и возмущению доктора Клауса Румкорфа.

— Тебе что-нибудь надо? — спросил Колдинг.

Цзянь покачала головой, ее внимание уже было сосредоточено на одном из больших мониторов. По опыту Колдинг знал, что она его, скорее всего, уже не слышит. Не отрывая взгляда от монитора, Цзянь открыла небольшой холодильник, прятавшийся под ее столом, и вытащила бутылку «Доктора Пеппера». Ее рука чуть заметно дрожала, когда она открывала бутылку и делала большой глоток.

— Ну а я, пожалуй, пойду досплю, — сказал Колдинг. — Если что надо — кричи, хорошо?

Цзянь что-то пробурчала, но Колдинг не понял, была ли это реакция на его слова или на какие-то данные с экрана.

Он был уже на пороге, когда она окликнула его:

— Мистер Колдинг?

Он обернулся. Цзянь показывала на один из мониторов.

— Сегодня седьмое ноября, — сказала она. — Простите. Очень жаль, что я не была с ней знакома.

К глазам тотчас подступили слезы. Он проглотил ком в горле, крепко сжал зубы от боли в груди.

— Спасибо, — проговорил он.

Цзянь кивнула и отвернулась к своим мониторам. Колдинг вышел, прежде чем она успела заметить, что он плачет.

В этот день три года назад умерла Кларисса. Порой ему казалось, что часы успели тикнуть лишь раз с того мгновения и он поцеловал ее буквально вчера. А иногда ему с трудом удавалось вспомнить ее лицо, будто он никогда прежде не знал ее. Но всегда, каждую минуту следующего дня, боль ее отсутствия не отпускала его.

Колдинг притворно закашлялся — чтобы вытереть глаза на тот случай, если за ним в настенную камеру наблюдает Гюнтер — и зашагал к своей комнате. Исследовательский комплекс напоминал здание школы: шлакобетонные стены, окрашенные в нейтрально-серый цвет, пестрый плиточный пол, огнетушители в паре с пожарными топорами на каждой стене. Были даже маленькие ручки с маркировкой «тянуть» на высоте плеча, хотя предназначались не для подачи пожарной тревоги, а для закрытия воздушных шлюзов на случай вирусного заражения.

Колдинг добрался до своей комнаты и захлопнул за собой дверь.

— Все спокойно, Гюн.

— Мне понравилась та часть, где она сказала, что не дура, — сказал Гюнтер. — Преуменьшение века!

— Кто бы говорил.

— Поспите, босс. Я присмотрю за ней.

Колдинг кивнул, хотя был в комнате один. Не ляжет он спать сегодня. Сны становятся все хуже. Последние два раза, когда подобное случалось, через две недели у нее начинались галлюцинации, и в итоге она пыталась убить себя. В недавней своей попытке Цзянь заперлась в уборной и наполнила помещение газообразным азотом. Ее ассистент, Тим Фили, понял, что она делает, и позвал на помощь. Колдинг ворвался задолго до «последнего момента». Но дело не в том, как близко она подошла к этому моменту, — дело было в тенденции. Ночные кошмары, галлюцинации, затем попытка суицида. Доктор Румкорф уже подкорректировал минимально эффективную дозу лекарства для нее, но кто знает, поможет это или нет?

Колдинг обязан доложить. Клаус Румкорф блестящий ученый, Эрика Хёль — легенда, но без Лю Цзянь Дэн проект просто прекратит существование.


7 ноября. Холод собачий

Ссутулившись, Колдинг вошел в кабинет засекреченной связи и уселся за стол. Он заранее оделся потеплее: поверх джинсов зимний полукомбинезон, теплые башмаки и большой черный пуховик с эмблемой «Генады» — красной «Г» слева на груди. Не стоит общаться с начальством в халате.

Этот терминал — единственное место в комплексе, откуда можно было позвонить или получить вызов. Причем связаться можно было только со штаб-квартирой «Генады» за пределами Лиф Рэпидз, Манитоба. Заставка экрана прокручивала на мониторе логотип «Генады». Колдинг стукнул по «пробелу». Компьютер был сконфигурирован для единственной задачи, поэтому логотип исчез, и запустился процесс установки связи. Сейчас мобильный телефон Данте выдал особый звонок, сообщая о необходимости подойти к терминалу закрытой связи.

Колдинг терпеливо ждал, пытаясь подобрать нужные слова для сообщения. Минуты через две на экране появилась улыбающаяся физиономия Данте.

— Доброе утро, Пи-Джей. Как погодка?

Колдинг выдавил усмешку на затасканную шутку. На Баффиновой Земле, широта шестьдесят градусов, были только две температуры — «колотун» и «холод собачий».

— Терпимо, сэр. Заметьте, я нечасто выбираюсь наружу, но по крайней мере здесь, внутри, у нас все отлично.

Данте кивнул. Колдинг давно знал, что шеф любил слышать что-нибудь позитивное: такой процесс Колдинг называл «подслащиванием». Он не осуждал Данте за это: вложи он сам почти полмиллиарда долларов в проект, ему бы тоже хотелось слышать добрые вести.

Благородный загар Данте выдавал богатого мужчину, который мог частенько позволить себе спа даже в такой глуши, как Манитоба. Густые, цвета воронова крыла волосы создавали впечатление, будто он только поднялся с кресла парикмахерской где-нибудь в Голливуде, а ослепительно-белая улыбка — о тщательном уходе за зубами со студенческих лет. Его непропорционально крупная челюсть всегда фигурировала в карикатурах и политических комиксах. Это было лицо биотехнологической компании-миллиардера, державшее инвесторов в тонусе и восторженном энтузиазме.

— А я только собрался тебе звонить, — сказал Данте. — Мы приобрели еще несколько геномов млекопитающих. В настоящий момент Валентайн вылетает с ними и будет у тебя минут через тридцать. Пожалуйста, будь готов встретить его, мне нужно, чтобы он сразу же вернулся.

— Считайте, сделано, — ответил Колдинг.

Данте подался чуть ближе к камере, на лице — выжидание:

— Ну, раз уж вы позвонили мне, полагаю, у вас добрые вести о последнем тесте иммунной реакции?

— Как раз сейчас начали, — сказал Колдинг. — Узнаем через несколько часов.

— На этот раз должно получиться. Должно. В противном случае, думаю, придется вовлечь больше народу — людей топ-уровня.

Колдинг покачал головой:

— Я по-прежнему настоятельно рекомендую воздержаться от этого. Сейчас мы в безопасности. Вовлечете больше людей — откроете дверь для агента ЦРУ.

— Но у нас есть специальная проверка сведений…

— Да бросьте, Данте, — перебил Колдинг, не желая вновь начинать этот разговор. — Вы же для этого меня и наняли. Мы работаем с минимальными затратами. Четверо ученых, четверо охранников — вот и все, что нам надо.

— А по-моему, совершенно очевидно, что это не все, что нам надо! — Лицо Данте трансформировалось в злобную узкоглазую маску.

— Я знаю эту команду. И однажды спас этот проект, помните?

Данте, выпрямившись, отодвинулся от камеры, сделал глубокий вдох, затем выдох.

— Да, Пи-Джей. Это ты спас проект. Отлично. Ну, раз ты звонишь не с добрыми вестями, значит — с плохими.

— Цзянь. Она… У нее опять кошмары. Я хотел, чтобы вы знали.

— Так же плохо, как тогда?

Колдинг покачал головой:

— Нет. Во всяком случае, пока.

— Что говорит Румкорф?

— Корректирует дозу ее лекарства. Он не считает галлюцинации большой проблемой и уверен, нам удастся держать ее состояние под контролем.

Данте кивнул, мускулы его огромной челюсти чуть заметно подрагивали:

— Эта старуха меня бесит. Неудивительно, что китайцы сбагрили ее нам.

Вот урод. «Сбагрили»? Данте едва ли не умолял китайцев разрешить включить Цзянь в состав сотрудников «Генады».

— Да ладно, Данте, вы же знаете, мы только выгадали от этой сделки.

— Выгадаем мы только в случае, если ее вдруг осенит и мы получим прибыль. А если не осенит — много людей погибнет ужасной смертью.

— Я очень хорошо представляю себе последствия неудачи, Данте.

Сердитый взгляд Пальоне чуть смягчился.

— Разумеется, Пи-Джей. Простите. Но мы не можем без конца вваливать средства в эту бездонную яму. Наш инвестор требует результатов. Позвоните, если что выяснится.

— Да, сэр, — сказал Колдинг и прервал связь.

Крутящийся логотип «Генады» вернулся на экран. У «Генады» много инвесторов, но волновался Данте лишь по поводу одного — китайского правительства. Раз уж Данте так вышел из себя, китайцы, наверное, настаивают на возвращении своих значительных — и, по-видимому, секретных — инвестиций.

А это означает, что времени в обрез.


7 ноября. Тасманские волки

Колдинг вышел из воздушного шлюза главного здания на утренний холод. Даже спустя много месяцев он не привык к местным температурам. Он неловко побежал словно человек, старающийся высовывать из пальто как можно меньше себя, — и быстро преодолел пятьдесят метров до ангара.

Ангар совершенно не вписывался в снежный унылый ландшафт и казался здесь инородным телом. Семь этажей вверх, 150 ярдов в длину, 100 ярдов в ширину. Две широченные откатные двери, в которые свободно прошел бы самолет, который никогда не прилетит, оттого и использовали ангар как коровник и как гараж для двух машин комплекса. В левую откатную створку была встроена простая, в рост человека входная дверь. Колдинг вразвалочку подбежал к ней и скользнул внутрь.

Внутри — тепло. Спасибо власть имущим. Он подошел к одному из обогревателей и нажимал кнопку «теплее» снова и снова — до упора и, пока стягивал перчатки, держа руки над решеткой, с удовольствием вслушивался в шипение природного газа в хлорвиниловой трубке. Компьютер в помещении охраны управлял этим подогревателем и пятьюдесятью или шестьюдесятью такими же, установленными по периметру пола и потолка, но временный перегрев был настоящим блаженством.

— Эй, завязывай, — окликнул его высокий голос. — Ты что, добавил жару? Здесь и так тепло — очуметь.

— Это потому, что ты мутант из Канады! — крикнул Колдинг через плечо. — Тебя, наверно, родили в иглу… — Он отдернул руки: их едва не опалило. Ну вот, полегчало.

Колдинг вновь натянул перчатки, удерживая тепло, испускаемое его согревшейся кожей. Он повернулся и увидел упитанного Брэйди Джованни, запускающего дизель маленькой автоцистерны, которую они использовали для заправки вертолета Бобби Валентайна.

В ангаре было не так уж «тепло, очуметь», как заявил Брэйди, но заметно выше точки замерзания. В здании в семьсот квадратных футов жили пятьдесят голштинских коров — в дальнем его конце. До них было больше шестидесяти ярдов — доказательство размера здания. Крупные черно-белые животные мирно жевали.

Изредка одно из них издавало «му-у», эхом отражавшееся от листового металла крыши на высоте семи этажей.

На этом же конце ангара приютились автоцистерна и «Хамви». Последний использовался очень редко. Кроме еженедельных визуальных проверок резервного сервера, который располагался в конце взлетной полосы комплекса, длиной в милю, также раз в неделю на нем возили Эрику Хёль инспектировать два комплекса с резервными стадами Баффиновой Земли. Каждый находился в тридцати милях. Шестьдесят миль туда и обратно с Хёль — это так же весело, как клизма из колючей проволоки.

Брэйди выбрался из автоцистерны, оставив двигатель работать на холостых.

— Для Бобби все готово, — сказал он. — Как только чоппер сядет, сразу начну заправлять.

— Сегодня там дьявольский холод, — сказал Колдинг. — Когда откроешь двери, убедись, что добавил жару — чтобы коров не заморозить.

— Само собой. Добавлю им жару. Так сказать, «в нашем городишке наступают горячие деньки»…[2] сегодня утром.

Брэйди, по обыкновению, засмеялся собственной шутке. Колдинг улыбнулся и неопределенно кивнул, тактично пытаясь уловить юмор. Смех Брэйди звучал почти так же, как и его голос: высокий и резкий, скорее характерный для пятнадцатилетней девушки, чем для мужчины шести футов четырех дюймов ростом и трех сотен фунтов весом. Как охранник Брэйди производил сильное впечатление. Никто не понимал его шуток, даже Гюнтер или Энди Кростуэйт, служившие с ним в канадских спецслужбах.

Кстати, об Энди… Колдинг взглянул на свои часы. Чуть за десять тридцать утра. Подумать только, Энди «Отморозок» Кростуэйт опаздывает.

— Брэйди, Энди не объявлялся?

Тот покачал головой.

— Черт. Значит, скоро появится, поможет тебе заправлять. Я выйду ненадолго. Держи оборону. — Брэйди пронзительно рассмеялся. — Держи оборону. Отлично сказано!

Колдинг улыбнулся и кивнул. Он с трудом понимал юмор Брэйди, — а сейчас, похоже, тот не понял собственной шутки.

Он вышел из маленькой двери служебного входа ангара в морозное ослепительно-белое утро. Утрамбованный снег скрипел под ногами, пока те не стали утопать по щиколотку в нетронутых заносах. Колдинг стоял один, обводя взглядом белый простор Баффиновой Земли. Не считая лаборатории за спиной, в пределах видимости не было ни единого строения.

Три года сегодня. К черту сон, сегодня надо напиться. Может, с Тимом Фили — после утреннего эксперимента. Тим всегда готов выпить, и всегда у него найдется под рукой бутылочка.

Три года.

— Как же я хочу, чтоб ты вернулась… — пробормотал Колдинг.

Но Кларисса не могла вернуться, как бы сильно он того ни хотел. Ему не удавалось притупить боль, надолго поселившуюся в груди. Но что он мог сделать — так это заниматься этими чертовыми проектными работами… И тем самым спасти сотни тысяч людей от возможности испытывать такую вот боль, как у него.

Он повернулся взглянуть на жилой комплекс, почти на два года ставший его домом. Ярдах в пятидесяти к юго-западу от ангара стояло еще одно здание комплекса. Квадратное, из шлакобетонных блоков строение выглядело незамысловатым. Оба его входа были оборудованы воздушными шлюзами, в которых поддерживалось давление чуть ниже атмосферного. Отрезвляющая мысль: дом Колдинга был местом, предназначенным для хранения смерти.

Под крышей здания размещались самые передовые лаборатории для генетиков, компьютеры и ветеринарные медикаменты, а также маленький кафетерий, комната отдыха и девять квартир по шестьсот квадратных футов. По размаху — солидный комплекс, но после двадцати месяцев изоляции даже в «башне Трампа»[3] разовьется клаустрофобия.

Между ангаром и главным комплексом стояла металлическая платформа, поддерживавшая десятифутовую спутниковую тарелку. Платформа, ангар и сооружения объекта — вот и все признаки цивилизации Баффиновой Земли.

Эхо принесло отдаленный низкий стрекот лопастей. Колдинг повернулся и увидел темную точку на горизонте. Точка быстро выросла в знакомый контур вертолета «Сикорский S-76C». Колдинг восхищался этой машиной. Если взять типичный вертолет ТВ-новостей, убрать все эмблемы и логотипы и выкрасить в черный цвет, то получится близнец «Сикорского» Бобби. С двенадцатью местами и дальностью полета более четырех сотен морских миль, он был способен в критической ситуации доставить весь личный состав комплекса в безопасное место.

Вертолет приблизился и, как шумная тень, нырнул вниз к взлетно-посадочной полосе длиной в милю, взбивая облака снежной пыли. Вышли шасси. Бобби Валентайн аккуратно посадил машину.

Чуть погодя над снежным ландшафтом разнесся металлический скрежет. Массивные двери ангара — 240 футов шириной и 70 высотой — медленно расползлись ровно настолько, чтобы прошла автоцистерна. Брэйди вывел ее и остановил рядом с «Сикорским». Колдинг направился к вертолету, поглядывая на ангарные двери: закроются или нет.

Двери остались открытыми. Значит, закрыть их некому: Энди Кростуэйта в ангаре нет.

Воздушный шлюз главного здания открылся. Колдинг ожидал увидеть Энди, но на холод выскочил Гюнтер Джонс. При шести футах двух дюймах он стоял «глаза в глаза» с Колдингом, но был намного худее; его черная куртка с эмблемой «Генады» болталась на тощем теле, как просторная рубашка на плечиках.

— Гюн, где, черт побери, Отморозок?

— Дрыхнет. Не хотел вас, ребята, оставлять недоукомплектованными, — он протянул Колдингу «уоки-токи». — Он врубает видеофон в комнате Энди.

Колдинг вздохнул и нажал тангенту.

— Энди, ответь.

Ответа нет.

— Энди, ответь. Я буду тебя доставать, пока не ответишь.

Динамик проскрипел в ответ:

— Ты мне мешаешь. Я пытаюсь заснуть.

— Давай, шевелись, Энди, топай сюда. Гюнтера пора менять.

— А Гюн здесь?

— Здесь, прикрывает твою ленивую задницу.

— Ну, тогда разрешаю всем расслабиться… Отстань, Колдинг.

— Черт возьми, Энди, давай сюда и делай свою работу.

— Не, я пас. В данный момент мой уровень по шкале GAF[4] крайне низок.

GAF? Колдинг взглянул на Гюнтера.

— Это значит, ему все пофиг, — перевел Гюнтер.

Колдинг считал Энди здесь лишь чуть более полезным, чем собачье дерьмо суточной свежести. Отморозок когда-то служил вместе с Магнусом, и это было единственной причиной, по которой вредный маленький ублюдок вообще получил работу.

— Энди, я…

— О, — донесся голос Энди, — похоже, эта штуковина сломалась…

Щелчок, и разговор прервался. Колдинг решил его не возобновлять.

— Да ладно, не парься, — сказал Гюнтер. — Плевать. Дай мне поздороваться с Бобби, а потом закрою ангар и добавлю тепла. Лады?

Колдинг кивнул. Они с Гюнтером подошли к «Сикорскому», когда вращение лопастей замедлилось и из кабины спрыгнул Бобби Валентайн.

Бобби был частным пилотом братьев Пальоне и универсальным курьером на все случаи жизни. Он откинул густые светло-русые волосы с глаз и сверкнул улыбкой, которая всюду служила ему пропуском. В левой руке Бобби держал металлический ящичек размером с коробку для обедов, правую протянул Колдингу, и тот крепко пожал ее.

— Пи-Джей, ну, как ты тут?

— Отлично, Бобби-Ви, — ответил Колдинг. — Долетел нормально?

Бобби кивнул:

— Все бы ничего, да только бы успеть унести отсюда ноги до прихода циклона. — Бобби протянул руку Гюнтеру. — Гюн, старина, как тебе пишется?

— Хорошо пишется, честное слово! Третью книгу почти закончил. Стефани Мейер никак не узнает, что ударило ее.

— Ну, ты гигант, — похвалил Бобби.

Гюнтер кивнул и потрусил к ангару. Он пробежал мимо Брэйди, который тащил заправочный шланг к «Сикорскому».

Бобби осторожно, словно фамильную ценность, поднял металлический ящик и вручил его Колдингу.

— Вот здесь очередной каталог вымирающих, — сказал Бобби. — Карибский тюлень-монах, стеллерова морская корова, свиноногий бандикут и тасманский волк.

— Тасманский волк? Они же вымерли еще в тридцатых?

Бобби кивнул:

— Мы нашли чучело одного в Окленде. Вытянули ДНК из шерсти или еще откуда… Ну, ладно, посылка доставлена, я — обратно.

— Так сразу? Доктор Румкорф умирает хочет полетать с тобой.

Бобби бросил взгляд на часы:

— А может герр доктор сделать это сию минуту?

— Сию минуту у него самый разгар эксперимента с иммунной реакцией эмбриона.

— Тогда прошу прощения: ждать не могу, — сказал Бобби. — К тому же доку Румкорфу вряд ли нужны еще уроки. Я захвачу его в другой раз.

Колдинг взглянул на свои часы: без десяти одиннадцать. Румкорф и компания трудятся уже три часа и скоро должны закончить. Колдинг поспешил внутрь, оставив Брэйди и Гюнтера, торопящихся поскорее отправить Бобби.

В этот раз, по счастью, в отличие от последних пятнадцати эмбриональных тестов, Колдингу удастся сообщить Данте хорошие новости.


Вот это характер!

Крохотный плавающий кластер клеток не был способен мыслить, не был способен реагировать или чувствовать. А если б мог, то чувствовал лишь одно…

Страх.

Страх к монстру, подплывшему слишком близко. Бесформенный, вероломный, безжалостный монстр дотянулся гладкими, как бы струящимися усиками, которые коснулись сгустка клеток, пробуя поверхность.

Плавающий сгусток чуть вибрировал каждый раз, когда одна из его клеток завершала митоз, деля одну клетку на две дочерние. Все это происходило быстро… гораздо быстрее, чем в любом другом животном, иной биологической форме. Ничто на свете не делилось с такой скоростью и такой эффективностью. Именно с такой скоростью живые сгустки начинали вибрировать каждые три или четыре минуты, клетки делились, с каждым разом удваивая количество.

Бесформенный монстр? Макрофаг, охотник-убийца, белая кровяная клетка, взятая из крови какой-то коровы и упавшая в чашку Петри с гибридной яйцеклеткой.

Усики монстра тянулись вперед — гибкие, бесформенные, струящиеся, словно обладающая интеллектом вода. Они гладили быстро делящееся яйцо, распознавая химические вещества, пробуя яйцо с одной лишь целью: узнать, было ли яйцо своим.

Оно им не было. Яйцо было чужим.

А все чужое должно быть уничтожено.


Даже на этой ранней стадии Цзянь знала: их вновь постигла неудача.

Она, Клаус Румкорф, Эрика Хёль и Тим Фили смотрели на гигантский монитор, занимавший всю стену плотно забитой оборудованием генетической лаборатории. Верхний правый угол монитора показывал зеленые цифры: 72/150. На поле широченного экрана светилась сетка квадратов, десять в высоту, пятнадцать в ширину. Больше половины из них были черными. В каждом из остальных квадратов застыло изображение зернистой черно-белой онлайн-картинки сильно увеличенного эмбриона.

Число 150 обозначало количество эмбрионов на момент начала эксперимента. Пятьдесят коров, три генетически модифицированные яйцеклетки от каждой коровы, каждая яйцеклетка вовлечена в воспроизведение без оплодотворения. Как только оплодотворенная клетка, называемая зиготой, делилась на две дочерние клетки, она становилась эмбрионом — растущим организмом. Каждый эмбрион сидел в чашке Петри, заполненной богатой питательной средой и элементами иммунной системы от «родной» коровы: макрофаги, натуральные клетки-убийцы и Т-лимфоциты — элементы, скомбинированные для того, чтобы выполнять функции, образно говоря, «киллеров специальных сил», нацеленных на вирусы, бактерии и другие болезнетворные микроорганизмы.

«72» — количество оставшихся в живых эмбрионов, пока еще не уничтоженных ненасытными лейкоцитами.

Цзянь заметила, как изменились цифры на счетчике: 68/150.

Румкорф, казалось, вибрирует от ярости; частота этой вибрации немного увеличивалась всякий раз, как уменьшалась первая цифра. Ростом он был чуть выше Цзянь, но в весе она превосходила его фунтов на сто. За толстыми стеклами очков в темной оправе глаза ученого очень напоминали глазки жука. Чем больше он кипел, тем больше его трясло. А чем больше его трясло, тем больше расходился зачес на его темени, обнажая поблескивающую лысину.

65/150.

— Скандал… — обронила Эрика, ее интеллигентный голландский акцент сочился раздражением.

Цзянь глянула на чопорную женщину. Она ненавидела Хёль не только за то, что та была законченной стервой, но еще и за то, чем не обладала сама Цзянь: Эрика была хороша собой и женственна. Волосы с серебристой сединой Хёль затягивала в тугой узел — это открывало надменное лицо. У нее были неизбежные для любой сорокапятилетней женщины морщинки, но ни одна из них даже не напоминала морщинку от смеха. Хёль была так бледна, что Цзянь частенько спрашивала себя, видела ли эта женщина последние тридцать лет что-нибудь, кроме бессолнечного лабораторного интерьера.

61/150.

— Время? — спросил Румкорф.

Цзянь, Тим и Эрика автоматически посмотрели на свои часы, но вопрос предназначался Эрике.

— Двадцать одна минута десять секунд, — сообщила она.

— Уберите с экрана «неудачников», — процедил сквозь зубы Румкорф. Тим Фили тихонько набрал на клавиатуре несколько клавиш. Черные квадраты исчезли. Шестьдесят один квадрат, теперь большего размера, остались.

Тим числился ассистентом Цзянь, биологом с впечатляющими биоинформатическими навыками. Разумеется, до уровня Цзянь он недотягивал, но его мультидисциплинарный подход к решениям задач служил мостиком через провал между компьютерным мастерством Цзянь и биологической квалификацией Эрики. Он был крупнее Румкорфа, но ненамного. Цзянь бесило, что даже если на проекте мужчин и женщин по двое, она всегда оказывалась самой крупной из присутствующих в помещении.

Цзянь пригляделась к одному из квадратов. Крохотный эмбрион — беспощадный, серый, полупрозрачный кластер клеток, очерченный белесым кругом. В шестнадцати клетках критерий оценки изменился с эмбриона на морулу — в переводе с латинского «шелковица», названную за его схожесть с плодами тутового дерева. Обычно эмбриону млекопитающего требовалось несколько дней для достижения стадии морулы, но создания Цзянь добирались до этой стадии всего за двадцать минут.

Оставшись одна, морула продолжит деление до тех пор, пока не превратится в полый пузырек клеток, известный как бластоциста, или зародышевый пузырек. Но чтобы развиваться, бластоцисте придется внедриться в материнский околоплодник. А это невозможно до тех пор, пока иммунная система коровы воспринимает эмбрион как вредное инородное тело.

54/150.

Цзянь сфокусировала внимание на этом квадратике. С левой стороны морулы начал «вытекать» в поле зрения макрофаг, двигаясь как амеба и в процессе движения удлиняя-вытягивая ложноножку.

По всей ширине огромного монитора один за другим мигали и гасли белые квадраты.

48/150.

— Черт, — прошипел Румкорф, и Цзянь удивилась, как это ему удается столь отчетливо выговаривать слова сквозь крепко сжатые зубы.

Макрофаг воздействовал на химические вещества, захватывая молекулы из окружающей среды и вступая с ними в реакцию. Внешняя оболочка морулы, или вителлиновый слой, была оболочкой той же яйцеклетки, взятой от коровы. Это означало, что она была на 100 процентов натуральной, родной для коровы, то есть являлась тем, что микрофаги, по идее, не должны атаковать. Но то, что находилось внутри наружной оболочки, было творением Цзянь… Цзянь и ее «Машины Бога».

34/150.

— Еще раз уберите, — велел Румкорф.

Тим пощелкал клавишами. Черные квадраты вновь исчезли: оставшиеся серые выросли еще больше.

И почти в то же мгновение увеличившиеся квадраты стали мерцать и чернеть.

24/150.

— Блин! — воскликнула Эрика намеренно грубо.

Внутри морулы затрепетала клетка. Ее края ужались, форма изменилась с круга на песочные часы. Митоз. Усик макрофага протянулся к моруле, коснулся ее, будто лаская.

14/150.

Все аморфное тело макрофага появилось в поле зрения — сероватая бесформенная масса.

9/150.

Квадраты неуклонно мерцали и чернели, будто насмехаясь над Цзянь и напоминая ей о недостатке опыта, тупости и неудаче.

4/150.

Макрофаг еще приблизился к моруле. Делящаяся клетка еще раз содрогнулась, и одна клетка стала двумя. Прирост, успех, но было слишком поздно.

1/150.

Усики макрофага протянулись к кластеру, затем коснулись тыльной стороны, окружая его, соединились и поглотили жертву.

Квадрат почернел, оставив лишь белую сетку и зеленый номер.

0/150.

— Что ж, это было впечатляюще, — сказал Румкорф. — Глаз не оторвать.

— О, прошу вас, — сказал Эрика. — Я не желаю этого слышать.

Румкорф развернулся к ней:

— Нет, уж послушайте. Мы обязаны выдать результаты. Ради бога, Эрика, ведь вся ваша карьера строилась на основе этого процесса.

— Не сказала бы. Квагга[5] и зебра генетически почти идентичны. А то, что мы пытаемся создать здесь, Клаус, — искусственное, то есть неестественное. Если Цзянь не может выдать правильный геном, значит, эксперимент некорректен с самого начала.

Цзянь мучительно захотелось куда-нибудь спрятаться. Румкорф и Эрика были любовниками — когда-то, но не сейчас. Сейчас они воевали, как разведенные супруги.

Эрика резко показала большим пальцем на Цзянь:

— Вот кто виноват. Все, на что она способна, — это дать мне эмбрион с 65-процентной вероятностью успеха. Мне же, чтобы иметь хоть какой-то шанс, нужно по меньшей мере 90 процентов.

— Да вы обе виноваты, — парировал Румкорф. — Мы что-то проглядели. Иммунную реакцию вызывают сигналы конкретных белков. Вам надо выяснить, какие гены вырабатывают белки, являющиеся причиной срывов.

— Мы пытались, — ответила Эрика. — Проверяли все от и до, снова и снова. Компьютер продолжает анализировать, мы продолжаем вносить изменения, но всякий раз происходит одно и то же.

Румкорф медленно провел рукой по волосам, почти вернув зачес на место.

— Мы приблизились почти вплотную. Надо попытаться сменить направление наших рассуждений. Я точно знаю, критическая ошибка — вот она, перед нашим носом, и мы просто никак не можем разглядеть ее.

Тим встал, потянулся и быстро провел обеими руками по коротким, но густым светлым волосам, одновременно глядя прямо на Румкорфа. Интересно, подумала Цзянь, это он специально в насмешку над выпадающими волосами Клауса?

— Сто раз проделывали, — сказал Тим. — Я уже, помимо своей, проверяю всю работу Цзянь и Эрики.

Эрика взвилась:

— Как будто ты в состоянии хотя бы понять мою работу, идиот.

— Замолчите! — сказала Цзянь. — Не смейте так говорить с Тимом.

Эрика ухмыльнулась — сначала Цзянь, затем — Тиму:

— Ты такой большой мужчина, Тим. И тебе не обойтись без заступничества старой толстухи?

Тело Тима не шелохнулось — за исключением его правой руки: он вытянул ее и средним пальцем щелкнул Эрику.

— Хватит, мистер Фили, — вмешался Румкорф. — Если вам недостает ума полностью отдаться работе, меньшее, что вы можете сделать, — это захлопнуть рот и сфокусировать свой никчемный мозг на своем маленьком компьютере.

Руки Тима сжались в кулаки. Цзянь стало очень жаль его. Тим Фили, вероятно, привык быть всегда «самым умным человеком в комнате». Здесь же он был самым безгласным: Клаус никогда не давал ему забывать об этом.

— Понимаю, все разочарованы, — сказал Румкорф. — Но мы должны найти способ начать мыслить в новых направлениях. Мы так близко к цели, неужели вы не чувствуете?

Его большие, как у жука, глаза обвели взглядом комнату, ловя запоздалые кивки согласия. Они были близко, так раздражающе близко. Цзянь просто не удавалось найти этот недостающий штрих. Это почти заставляло ее мечтать о днях до начала приема лекарства — тогда идеи приходили свободнее и быстрее. Но нет, так нельзя — она знала слишком хорошо, куда это могло завести.

Цзянь, Тим и даже Эрика смотрели в пол.

— В бою все средства хороши, — продолжал Румкорф. — Чего бы это ни стоило, мы добьемся своего. Мы провалили тест иммунной реакции всего лишь в шестнадцатый раз… Так, все сейчас отправляйтесь по своим комнатам и продолжайте работать по отдельности. Может, если мы перестанем кидаться друг на друга, то хотя бы найдем препятствие и устраним его.

Цзянь кивнула, вышла из лаборатории и направилась обратно в свои крохотные апартаменты. Шестнадцать тестов иммунной реакции, шестнадцать провалов… Она должна найти способ заставить семнадцатый получиться, обязана, потому что миллионы жизней зависели от нее, от нее одной.


8 ноября. «Game… over»?

Данте сидел за своим массивным столом из белого мрамора, смотрел и ждал. Его брат Магнус устроился по другую сторону стола, откинувшись на спинку одного из двух кожаных кресел — мобильный телефон прижат к левому уху, глаза чуть прищурены. Ноздри Магнуса раздувались. Большой палец беспрестанно крутил перстень Кубка Грея[6] на правой руке. На гладко бритой голове бликовали лампы кабинета.

Любому в этом мире Магнус показался бы абсолютно спокойным. На самом деле он и был спокоен. Всегда, по крайней мере внешне. Но Данте знал Магнуса всю свою жизнь и мог сказать, когда что-то глодало брата изнутри.

— Продолжайте, — сказал Магнус в телефон.

Данте посмотрел на стену кабинета, разглядывая серии эскизов — подлинников Леонардо да Винчи. Работы художника были воплощением контроля, спокойствия и выдержки, методичного совершенствования. Принципов, за которые Данте бился на всех этапах своей жизни.

— Исполняйте, — завершил разговор Магнус. Ноздри опять раздулись — едва заметно. Он стал медленно выпрямляться, пока его спина не сделалась идеально прямой.

Разделенные лишь полутора годами, Данте и Магнус были очень похожи: у обоих фиалковые глаза, массивные челюсти, оба высокие и крепко сбитые, но Магнус намного больше времени проводил в тренажерном зале, и это было заметно.

Хотя оба были мгновенно узнаваемы как братья, младший обладал еще одним ключевым отличием: он выглядел опасным — по большей части благодаря тонкому шраму, тянувшемуся от левой брови вниз к левой щеке. И в те мгновения, когда Магнус бывал сосредоточен, как, например, сейчас, устремив взгляд в никуда, его холодный разум перерабатывал информацию; правда была в том, что младший брат Данте выглядел просто зловеще.

Магнус сложил телефон, небрежно опустил его во внутренний карман сшитого на заказ спортивного пиджака, затем медленно откинулся на спинку и забросил левую ногу на правую:

— «Новозим» в Дании взорван.

— Взорван? Активисты «Прав животных» наседают?

— Покруче, — сказал Магнус. — Наш маленький друг хакер из АНБ[7] не уверена, но она полагает, что это был боеприпас объемного взрыва.

Магнус медленно выдохнул. Не было нужды переспрашивать, что это значило. Существовала только одна причина сжигать дотла комплекс стоимостью миллиард долларов: вирус перескочил на людей.

— А Мэтал и его команда?

— Мертв, — ответил Магнус. — Он находился в комплексе. Весь персонал погиб.

Данте кивнул. «Новозим» — основной конкурент «Генады». Мэтал был их ответом на Клауса Румкорфа. Новый комплекс можно всегда отстроить, вот только уже не заменишь такого таланта, как Румкорф или Мэтал. В гонке за жизнеспособной ксенотрансплантацией «Новозим» можно было больше не учитывать.

— Это нам на руку, — сказал Данте. — «Новозим» выбыл из игры.

Магнус улыбнулся — одними уголками губ.

— Боюсь, это игра закончена. Для всех и каждого. «G-8» сделает все, чтобы закрыть нас всех. Фермерша говорит, исполнитель у них Фишер, а начнет он с нас.

Фермерша — псевдоним их человека в АНБ. Своего настоящего имени не раскрывает, общается с ней только Магнус. Информация Фермерши была всегда достоверной, права она и сейчас: перспектива столкновения с Фишером сулила им серьезные проблемы.

Гнев, раздражение и беспокойство — все разом полыхнуло в груди Данте. Фишер начал охоту за «Генадой», когда Галина Порискова попыталась устроить публичный скандал, обнародовав материал об экспериментах с эмбрионами суррогатных матерей. Данте нанял Пи-Джей Колдинга и Тима Фили, чтобы избавиться от всех улик. Если б эти двое не справились, Фишер точно прихлопнул бы компанию, а Данте и Магнуса упрятал бы за решетку.

Улыбка Магнуса увяла, вернулся пустой взгляд.

— Иронично, не находишь?

— Что именно?

— То, что нас закрывают в связи с опасностью распространения вируса, в то время как конкретное направление нашей работы гарантирует, что этого не может произойти. Если б ты не держал исследование в тайне, «G-8» оставила бы нас в покое.

— Мы не могли анонсировать наш метод. Иначе б и «Новозим», и «Монсанто», и остальные наверняка попытались бы скопировать его.

Магнус пожал плечами и поднял брови, что означало у него уступку.

Это было плохо, но, возможно, и не совсем: Данте мог найти иной способ справиться с этим.

— А если мы им сообщим сейчас? Я могу позвонить Фишеру. Или нет, лучше пусть Колдинг. У них обоих было что-то в прошлом.

Магнус рассмеялся.

— Они вообще-то не партнеры по покеру. Да в любом случае — уже поздно. Нам не поверят, что наши методы безопасны, особенно после инцидента в «Новозиме». Все кончено.

Данте глубоко вздохнул. Затем медленно выдохнул. Выход всегда есть. Он не сделал «Генаду» одним из крупнейших биотехнологических центров в мире тем, что сидел и ждал, пока что-то произойдет. А преуспел потому, что всегда продумывал все наперед.

— Мы предполагали такой вариант событий, — сказал Данте. — Поэтому у нас есть план.

Магнус несколько секунд молча смотрел на него. Правой рукой он тер левое предплечье — в тишине комнаты негромко шуршала ткань. Ноздри его вновь раздувались.

— Данте, я не верю, чтобы ты всерьез говорил об использовании этой штуки.

— Всерьез. Думаешь, мы потратили пятьдесят миллионов долларов на что-то такое, что не используем, когда больше всего в нем нуждаемся? Румкорф на пороге успеха. Они могут получить эмбриона уже через пару недель.

— Обещания, обещания… — вздохнул Магнус. — Просто смешно, вот уже полгода, как я слышу одну и ту же фразу: «через пару недель».

— Румкорф дает результаты, Магнус. Синтетическая бактерия Вентера, спасшая кваггу от исчезновения… Каждый проект, к которому он прикасается, обречен на успех. Он выдает работу нобелевского качества с десятилетнего возраста.

— А миллиардные долги делал тоже с десяти лет?

— Да плевать на долги, — сказал Данте. — Мы инвестировали слишком много денег, чтобы сейчас все бросить.

— Инвестировали? Ты так это называешь? Мы без гроша. Колодец сух. Ты хоть представляешь себе, сколько стоит получить разрешение на это хитроумное изобретение?

— Знаю.

— А как насчет Сары Пьюринэм и ее команды? Четыре новых носа, глубоко засунутых в наш бизнес. Чем больше народу, тем больше шансов для инфильтрации.

— Говоришь прямо как Колдинг.

Легкая улыбка вернулась:

— Редкий случай, уверяю тебя, но иногда Колдинг прав. Каждый дополнительный сотрудник — риск. Или ты уже забыл о Галине?

Данте почувствовал, как горит лицо. Он не любил говорить об этой девушке, особенно с братом.

— Нет, я не забыл ее. Но Пьюринэм и ее команду взять придется. Выбора у нас нет.

— Есть у нас выбор. С Галиной мы же нашли его.

Дело было не в том, что сказал Магнус, в том, как он это сказал. Данте несколько раз мигнул.

— Не смешно.

— Странно, — сказал Магнус. — Мое чувство юмора известно довольно широко.

Данте покачал головой. Наверняка Магнус предложил такое не всерьез.

— Разные вещи. Эти люди лояльны к нам, так что можешь больше не упоминать об этом.

— Ты уверен? Колдинг и Фили — они ведь оба служили в USAMRIID, где сейчас работает Фишер.

— Если б не Колдинг, у нас бы не было даже компании.

— А Фили? — Магнус пожал плечами. — Откуда ты знаешь, что он у Колдинга не на коротком поводке?

Данте потер виски.

— А какой у нас выбор? Колдинг говорит, Фили — единственная причина, по которой Эрика и Цзянь могут работать вместе.

— Думаю, пора с этим заканчивать.

— И что потом? Поставить китайцев перед фактом, сказав, что Цзянь умерла? Что плакали их денежки?

Магнус взглянул на эскизы да Винчи.

— Что касается денег, китайцы перекрыли кран еще до инцидента в «Новозиме». Больше никаких дорогих покупок для вас, бледнолицые. Вся компания по уши в долгах из-за проекта Румкорфа, а мы сейчас только увеличиваем расходы с Пьюринэм и самолетом — чем мы будем за это расплачиваться?

— У меня запланирована презентация для инвесторов. Пять невероятно богатых особ. Я вынужден запросить больше, чем планировал изначально.

Магнус повернулся взглянуть на Данте. Магнус редко проявлял эмоции, но Данте знал, как подметить такие черточки, которые выдавали признаки гнева и разочарования. Магнус обладал еще одной привычкой, которую проявлял, кажется, только в разговорах с братом, — наполовину приподнятые в изумлении брови.

— Пять? — переспросил он. — И думаешь заполучить их всех?

— Само собой.

Магнус вновь улыбнулся — на этот раз искренне. Он умел многое, чего не было дано Данте, но он не был способен очаровать миллиардеров настолько, чтобы заставить их раскошелиться. А Данте мог. В любое время.

— Этот проект слишком важен, чтобы сейчас останавливаться, — сказал Данте. — Речь ведь идет о сотнях тысяч жизней.

— Сотнях тысяч? Это ты для красного словца, да? А подразумеваешь, наверное, жизнь одного конкретного человека, верно?

Данте зарделся.

— Да я не об этом, — сказал он, отлично зная, что, когда дело доходит до сути, эта одна жизнь — его жизнь — и была именно тем, о чем шла речь. — Мы стремимся вперед и продвигаемся, Магнус. Это несет пользу всему человечеству. И мне плевать, если мы понесем убытки. Этот проект вознесет «Генаду» на вершину, именно этого хотел бы наш отец.

Магнус смотрел в никуда, но взгляд его смягчился, самую малость, и он кивнул.

Магнус, сейчас просто тяжелый период, но крепчайшая сталь выплавляется при высочайших температурах. Ну что, мы вместе?

Тот глубоко вздохнул, затем выдохнул и расслабился.

— Ну конечно, вместе. Как всегда. Ты же знаешь, мог бы и не спрашивать. Я просто не собираюсь механически подтверждать, что все сказанное тобой — истина в последней инстанции.

— Если б ты так делал — грош цена нам как команде. Пожалуйста, подготовь Пьюринэм и ее людей, поедешь с ними. Загрузите в самолет одно стадо из местных резервных. Переброска пройдет быстрее, если нам не придется грузить скот Баффиновой Земли. Через полчаса после взлета позвони Колдингу и скажи, чтоб собрал персонал для срочной эвакуации. Даже если Фишер что-то пронюхает, не думаю, что у него будет время среагировать.

Магнус встал и вышел из кабинета. Данте придется понаблюдать за ним. Брат делает свое дело, вопросов нет, но в стрессовые периоды, как, например, этот, он может сделать ошибочные заключения.

Как то, что он сделал по Галине Порисковой.


8 ноября. Бег — отстой

— Ненавижу бегать, — сказал Гарольд Миллер между глубокими вдохами.

— Блин, а я-то как ненавижу, — ответил Мэтт «Каппи» Капистрано.

Сара Пьюринэм покачала головой, затем вытерла пот с глаз:

— Три круга осталось. Вперед.

Снаружи ангара зимние ветры неслись над снежными полями Манитобы. Однако внутри поддерживалось комфортное тепло. Большой самолет занимал почти все пространство, но Сара убедилась, что все оборудование размещено как минимум в шести футах от стен ангара; таким образом, в их распоряжении была полноценная беговая дорожка по периметру здания. Штатские или военные, ее мальчики должны оставаться в форме.

— Бег — отстой, — не унимался Гарольд.

— Полный отстой, — вторил Каппи.

Двойняшки, как звали Гарольда и Каппи, усовершенствовали свою способность выглядеть достойными сожаления до актерского мастерства. Оба бежали трусцой, чуть опустив головы, руки не работали ритмично в такт, а безвольно болтались. Двигались оба одинаково, и выражения физиономий имели одинаковые, и повторяли друг друга, как попугаи-подхалимы. Они и в самом деле сошли бы за двойняшек, если б не тот факт, что Каппи был черен, как карикатура старого Эла Джонсона, а кожа Миллера, будь хоть немного белее, показалась бы прозрачной.

Сара посмотрела на дальнюю стену. Алонсо Барелла, последний член ее команды, обошел всех на полкруга.

— Давайте, ребятки, догоним Со.

— Без меня, — сказал Гарольд: темп его жалкой трусцы упал до шага.

— Ага, — подхватил Каппи. — Сама догоняй.

Одно дело жаловаться и стонать, а другое — отказаться выполнять. Сара собралась было «власть употребить», но спохватилась: они больше не в вооруженных силах и она для них — не старший по званию. Они все партнеры. Друзья.

Орать на ребят она не стала, только удвоила шаг, оставляя Двойняшек за спиной. Сара добежала до угла и свернула налево. Может, на этот раз она догонит Со.

В отличие от Двойняшек, Алонсо Барелла любил бегать. Этот худой парень мог быть на ногах день напролет. Сара еще прибавила ходу, наполовину сокращая расстояние, затем стала медленно снижать темп: зазвонил ее телефон. Не стандартным звонком, а мелодией Дарта Вэйдера из «Звездных войн» — особый рингтон, которым она обозначила Магнуса Пальоне.

— Со! Стой!

Бежавший впереди Алонсо остановился и повернулся, продолжая бег трусцой на месте. Он даже не вспотел.

Сара ответила. В течение нескольких секунд она выслушивала приказы. После года получения зарплаты за сплошное безделье — за исключением разве что техобслуживания, — пришло время «выгулять» Фреда и отработать содержание экипажа.

И — тотчас пришло ей в голову, — может, она наконец вновь увидит этот кусок дерьма, Пи-Джей Колдинга.


8 ноября. Не такая

В лаборатории ветеринарной медицины сидела Эрика Хёль и тихонько ругалась сквозь зубы. Шестнадцать откровенных провалов в тестах иммунной реакции. Клаус уже давно бесится, но в этот раз его лицо так побагровело, что Эрика встревожилась, не хватил ли удар ее бывшего любовника.

Клаус. Какой же он кретин! Эрика ненавидела научные неудачи и все-таки невольно ощущала в себе чуточку удовольствия, видя Клауса таким взбешенным. Таким… удрученным.

А ведь она любила его — когда они работали вместе над проектом квагги. Клаус хотел невозможного — чтобы Эрика любила его одного. Но она не такая. У нее были свои нужды, отправные стимулы, побуждения и мечты, которые невозможно было игнорировать и которые не нуждались в корректировках. С ней все было в порядке. Она любила мужчин. И женщин тоже. Если бы Клаус был тем, кто ей нужен, он бы понял это и принял. Но — нет, несмотря на все свои таланты, на его благочестивое эго и успехи, глубоко внутри он был малодушным, мечтающим управлять остальными. Человеком, желающим быть единственным.

Она по-прежнему любила Клауса.

И по-прежнему любила Галину.

И потеряла обоих. Несчастье — штука сама по себе скверная, а уж двойная его доза — растущая в геометрической прогрессии мука.

Галина была ассистентом куда лучше Тима Фили. Дело вовсе не в том, что Тим тупой: просто некоторые люди действуют на другом уровне. Тим был достаточно компетентен, он также был вполне способен выполнять другие функции, а Галина — нет.

Эрика уже была влюблена в Клауса, когда Данте взял на работу Галину. Родилась вторая любовь. Эрике следовало рассказать Клаусу, но она слишком хорошо знала, как он отреагирует. Поэтому хранила тайну, и все закончилось настолько плохо, насколько возможно: Клаус застал их в постели.

Клаус заставил Данте выкинуть Галину из проекта. И тогда Порискова попросила Эрику тоже уйти, чтобы они могли быть вместе. И что выбрала Эрика? Проект. Тогда она сказала себе: это куда важнее, чем романтические развлечения. Ох, тот разговор с Галиной, тот последний разговор — как он ранил сердце девушки…

Галина не собиралась принять это безропотно. Она решила бороться за Эрику. По крайней мере, так она сказала. Галина пригрозила предать огласке информацию об экспериментах над людьми в «Генаде», но через несколько недель Данте и Магнус откупились от девушки. За молчание они дали ей миллионы и выслали обратно в Россию. Похоже, любовь, как и все на свете, имеет цену.

«Я выбираю проект». Именно это и сказала себе тогда Эрика. За последний год она все же поняла истинную причину, из-за которой осталась: Клаус. Она хотела быть с ним. Но он так и не простил ее. Она умоляла его дать ей еще один шанс, но он не уступал. Он никогда не упоминал об инциденте. Когда они вместе работали в лаборатории, держался с Эрикой так же, как и раньше. Во многих отношениях это было даже хуже — теперь Клаус обращался с ней, как с коллегой, с подчиненной, словно не существовало сотни их чувственных ночей.

Эрика выбрала проект, и теперь это стало единственным, что у нее осталось.

Принцип стандартных проектов клонирования был отчетливо предсказуем. Первое: выделить клетку у животного, которое хотите клонировать — как правило, стволовую, — и энуклеировать ее, то есть удалить из нее ядро. Второе: взять яйцеклетку у суррогатной матери и также ее энуклеировать. Третье: поместить ядро стволовой клетки в вылущенную яйцеклетку, подвергнуть электрическому шоку, чтобы «сплавить», объединить их, и затем ждать, когда единая клетка начнет делиться в процессе, называемом митозом. Если это произойдет — внедрить гибридную яйцеклетку в суррогатную мать и предоставить ей развиваться естественным путем.

Этот метод взял начало от легендарного клонирования Долли, шотландской овцы. Вскоре последовала лавина клонированных образцов: рыб, птиц, коз, крупного рогатого скота, даже собак и кошек. Процесс сделался настолько корректно сформулированным, что его элементы уже преподавали в средней школе.

Главным во всех методах клонирования было использование того же самого или схожего вида и для яйцеклетки, и для существа, которое будет клонировано. Для проекта предка, однако, последний близкий родственник умер приблизительно 260 миллионов лет назад. Компьютерная программа Цзянь, которую они все прозвали «Машиной Бога», воспроизвела геном, который фактически создал жизнеспособный эмбрион, самостоятельно делящийся, подвергаясь нескольким циклам митоза. В чашке Петри этот этап, этот невозможный этап, уже был преодолен. Но в чашке Петри вырастить животное невозможно: до тех пор, пока не удастся изловчиться и заставить иммунную систему коровы принять эмбрион как «родной», как самое себя, он не мог развиться до плода. И проект застрял на месте.

С кваггой все получилось относительно просто. Животное приходилось зебре близким родственником. Как только они культивировали хромосом квагги из ДНК, «вытянутой» из волоса и других останков, они ввели его в энуклеированную яйцеклетку зебры, а затем внедрили яйцеклетку назад в суррогатную зебру-мать.

Поначалу не сработало. Иммунная система зебры отторгла эмбрион. Эрика нашла решение проблемы путем изолирования нуклеотидной последовательности гена, которая вырабатывала антигены — вызывавшие нарушения белки, — и затем заменила последовательность аналогичным сегментом из ДНК зебры. Это была крохотная секция ДНК, и они были не вполне уверены, для чего она была закодирована, но метод сработал. Без устраненных белков-аллергенов тело зебры нормально справлялось с беременностью, и животное разрешилось первым жеребенком-кваггой на Земле, спустя почти столетие после вымирания последнего взрослого экземпляра.

Все дело в том, что ДНК зебры и квагги на 99 % идентичны. Сейчас, однако, у их ученой группы не было генетически «близкой» матери. А были спроектированный с помощью компьютера геном и живая корова.

«Машина Бога» Цзянь задавала «рейтинг жизнеспособности» для оценки шансов гибридного зародыша пройти тест иммунной реакции и затем в процессе суррогатной беременности развиваться вплоть до рождения. Она оценивала продукты известных последовательностей ДНК в сравнении с менее известными или даже совсем не известными. Пока что 65 процентов были их высшим достижением. Где-то в тех остававшихся 35 процентах присутствовали белки, которые приводили в действие иммунную систему коровы. Эти 35 процентов состояли из миллиардов нуклеотидов, миллионов последовательностей — слишком много, чтобы устранить их путем проб и ошибок. Никто не знал точно, какие гены закодированы и для каких признаков. Эрика и Цзянь продолжали менять неизвестные последовательности, но не могли сказать наверняка, каким будет результат: то ли изменится белок, влияющий на цвет глаз животного, то ли белок, являющийся критическим компонентом развития его мозга. И они не могли это знать, пока животное не вырастет из грозди недифференцированных клеток. Чтобы сработал эксперимент с иммунной системой, им необходимо получить показатель рейтинга жизнеспособности в 80 процентов, а возможно, и больше.

Когда они только начали проект с геномами млекопитающих, доступными «онлайн» в общественном достоянии, рейтинг был низким. Первая тысяча геномов выдала рейтинг в 11 процентов. Следующая тысяча подняла их на порог 20 процентов. После обработки четырех тысяч геномов млекопитающих они преодолели барьер в 45 процентов жизнеспособности. С этого момента бездонные ресурсы «Генады» приступили к генетическому секвентированию редких млекопитающих, даже исчезнувших биологических видов, и с каждым рейтинг чуть поднимался.

А может, именно четыре новых вида Бобби Валентайна помогут преодолеть барьер 80 процентов? А если нет — что она может изменить? Может, новый подход и дополнительные геномы — все это вместе привнесет перелом? Одна половинка Эрики верила в успех, другая, более сильная, — в неудачу. Последнее, что она хотела бы видеть, — доктора Клауса Румкорфа, награжденного за то, что все это время он был нудным, мелочным болваном.


8 ноября. У каждой фотографии своя история

Магнус сложил мобильный телефон и опустил в левый карман пиджака. Сделал глоток «Юкон Джека».[8] Тихонько брякнули кубики льда. Он поставил стакан и положил обе руки на стол. Медленно вздохнул и выдохнул. Вдох — выдох.

В контраст к эскизам да Винчи брата и бесценным шедеврам в оформлении кабинета Магнуса преобладали личные мотивы: десятки фото и даже настенный выставочный стенд.

На нескольких снимках был запечатлен улыбающийся после завершившейся операции Магнус в различных униформах: маскировочной желтовато-коричневой, зеленой, а на одной — в толстом «мокром» гидрокостюме. На всех он позировал с другими такими же перемазанными, улыбающимися, опасного вида мужчинами. Четыре физиономии то и дело повторялись: Энди Кростуэйт, Гюнтер Джонс, Брэйди Джованни и Бобби Валентайн. Это были фотографии тех лет, когда Магнус служил во Второй объединенной оперативной группе — контртеррористическом подразделении канадского спецназа. На большинстве тех фотографий он улыбался. Тогда жизнь имела смысл.

Самый крупный снимок — из той поры, когда Магнус играл тайтэндом в «Калгари Стэмпедерз» Канадской футбольной лиги: в красно-белой форме, вытянувшийся в струнку, чтобы поймать мяч за мгновение перед приземлением в конечной зоне. Самое беззаботное время — время между уходом из армии и началом работы с Данте в «Генаде».

Не все снимки были времен КФЛ или службы в спецназе. Вот Магнус и Энди Кростуэйт держат охотничьи ружья, стоя на коленях перед старой стеной черного камня; кровавая вереница отрезанных оленьих голов протянулась перед ними. Данте всякий раз просил эту фотографию убрать, добавляя, что ей не место в кабинете, но Магнус любил ее и потому оставил. Были здесь, конечно, и «открыточные» фото: снимки Магнуса и Данте, рыбачащих нахлыстом в Монтане, на деловом собрании в Брюсселе, вдвоем на яхте на юге Франции. Эти фотографии с братом были настоящим сокровищем: семья — святое. Данте был единственным родным человеком, оставшимся у него.

Данте также просил Магнуса убрать отсюда деревянный стенд, но тот об этом и слышать не хотел. В левой части стенда красовались награды Магнуса и знаки отличия. В правой — выстроились десять боевых ножей «Ка-Бар», закрепленные кончиками лезвий вниз, заточкой вправо. Каждый хранил свою историю. На пяти ножах было заметно обесцвечивание металла, раскаленного огнем. Оставалось достаточно места для трех-четырех ножей в правой части стенда: какие-то истории еще ждут своего начала или продолжения…

Магнус вновь сделал глубокий вдох, сфокусировался, медленно выдохнул, затем повернулся к компьютеру и открыл электронную таблицу.

Множество красных пометок.

Его брат просто изматывал «Генаду» ради какой-то альтруистической фантазии. И во имя чего? Замененный орган покупал вам что — десять лет? Может, двадцать? Вселенной как минимум тринадцать миллиардов лет — существуют ли даже десятичные знаки, чтобы измерить соотношение двадцати против этой цифры?

Все умирают. Кто-то раньше, кто-то позже.

Данте обладал глубоким умом, ловкостью, деловым чутьем. Именно поэтому папа оставил компанию Данте, а не Магнусу. Мудрое решение, верное. Но вот чего не было у Данте — настоящей силы воли. Хотя не так страшно: именно для этого и существуют братья. Когда настанет час для тяжелых решений, Магнус защитит своего брата. Магнус убедится, что все сделано как надо.


8 ноября. Игры, в которые играют люди

Колдинг постучал в дверь обиталища Тима Фили.

— Войдите, — донесся голос Тима.

Колдинг подергал ручку — заперто.

— Закрыто, балбес.

— Ты знаешь код.

— Тим, кода твоей двери я не знаю.

— Пароль моего компьютера помнишь? Такой же, шеф.

Колдинг вздохнул. Пароль он знал — его все знали: 6969. Методы высокой безопасности их компьютерного эксперта, проживающего по месту службы. Колдинг набрал комбинацию на клавишной панели на стене рядом с дверью.

Тим сидел на диване своей крохотной гостиной, лэптоп стоял на кофейном столике перед ним. Также на кофейном столике полупустая бутылка скотча «Талискер». Тим любил этот скотч.

Его апартаменты выглядели точно такими же, как у Цзянь и как каждые вторые в комплексе: около шестидесяти квадратных футов уютного пространства, разделенные на гостиную, кухоньку, ванную и спальню.

— Слушай, Тим, а почему это ты работаешь здесь, а не с Цзянь?

— А потому, что наш Маленький Господин Румкорф хочет, чтобы мы думали по отдельности и нестандартно.

— Тест опять провалился?

Тим кивнул. Колдинг подошел к дивану и заглянул в экран лэптопа Тима.

— Приятель, — сказал Колдинг, — а что, скотч и тетрис — неотъемлемые части процесса нестандартного мышления?

Тим пожал плечами:

— Очевидно, мой мозг действительно ни на что не годен. Я с одинаковым успехом мог бы исследовать новые территории, как хорошее пойло или высшую сумму баллов.

— Да брось ты. Твой лопатник должен быть украшен вышивкой «наглый ублюдок». Как Румкорф перенес это?

Тим поставил игру на паузу и глотнул виски.

— Румкорф — сволочуга, каких поискать.

— Не уверен, — сказал Колдинг. — Он просто упертый мужик.

— Да он продаст тебя в мгновение ока, если это даст ему то, что он хочет. Продаст с потрохами любого из нас. — Тим и Румкорф конфликтовали с самого начала. Тим молодец, ему удалось приглушить неприязнь и играть свою роль. По большей части. — Знаешь, что на самом деле жжет мне задницу?

— Что?

— Что именно Цзянь делает настоящую работу. Как и Эрика. А Румкорф собирается заполучить львиную долю заслуги.

— Да бог с ним, — сказал Колдинг. — Мы здесь, чтобы спасти человеческие жизни и изменить историю. Не ради славы.

— Ха. А я здесь за денежки.

Колдинг почувствовал прилив гнева, но подавил его. Тим, наверное, шутит. А может, и нет. Какая разница. Поскольку Тим способствует успеху проекта, он волен иметь какую угодно мотивацию.

— Мне заглянуть к Румкорфу?

Тим пожал плечами:

— Если нравится торчать на глазах у ходячего говорящего придурка — твое дело. Он будет в генетической лаборатории, не сомневаюсь. Вот только зачем, если можно припарковать ненадолго свою задницу и опрокинуть стаканчик со мной, братишка?

— Я должен для начала обойти всех. А вечерком, может, и опрокинем.

Тим покачал головой:

— He-а, вечером не смогу. Я… Я сейчас немного отдохну, но через несколько часов закроюсь тут. С головой окунусь в поиск, веришь? Тиму надо поработать в одиночестве. И прежде чем ты спросишь, к Цзянь я заглядывал — она в порядке. И еще, пока ты не спросил — чуть позже я обязательно прослежу, чтобы она приняла лекарства.

— Черт возьми, у тебя никак прорезался дар экстрасенсорного восприятия или как?

— Оно самое, или базисная кратковременная память, — сказал Тим. — Если не собираешься надраться со мной, будь добр, свали, а я окунусь в цифровые дебри… «Тетриса».

Колдинг небрежно отсалютовал и вышел из квартирки.

Как и предсказал Тим, Румкорф стоял в одиночестве в генетической лаборатории, неотрывно глядя на экран во всю стену, заполненный одними только черными квадратами.

— Как дела, док?

Румкорф повернулся, налитый яростью взгляд как будто чуть смягчился при виде Колдинга:

— Боюсь, сегодня я не готов отвечать на приветствия в таком же бодром духе, мой друг.

— Суккоташ[9] не прижился, — сказал Колдинг. — Все плохо?

— Плохо, плохо. Мы в тупике. Убежден, мы упускаем что-то в общем и целом очевидное.

— А не пробовал выключить, а затем опять включить?

Румкорф сердито зыркнул и следом рассмеялся:

— Если б все так просто… Бобби еще здесь? Я бы немного полетал — надо развеяться…

— Извини, ему пришлось почти сразу стартовать. Если это тебя утешит — он оставил четыре новых образца.

Маленький человек вздохнул:

— Да кто его знает. Может, в одном из них найдется ответ. Попроси, пожалуйста, Тима заняться ими прямо сейчас.

— Тим очень занят, — сказал Колдинг. — Ломает над чем-то голову.

Румкорф закатил глаза:

— Ну, ты и здоров врать! Опять «Тетрис»?

Колдинг кивнул.

Румкорф устало потер глаза:

— Тогда пусть ими займется Цзянь. Работа, конечно, не ее масштаба, но, может, это как-то разнообразит ей жизнь.

— Кстати, о Цзянь: ее кошмары все хуже.

— Да? А что — участились? Стали более интенсивными?

Румкорф выстреливал слова стремительно и отрывисто. Он как будто чуть оживился. Интересно, частенько думал Колдинг, видел ли он в Цзянь человека или набор симптомов, очередную научную проблему, которую предстояло решить?

— Три ночи подряд, — ответил Колдинг. — Насчет интенсивности ничего не могу сказать.

— Галлюцинации были?

— Не думаю. Вы хотите еще раз поменять ей дозу?

Румкорф покачал головой.

— Нет, нам надо довести до конца курс после последней смены, посмотреть, скорректирует ли он ситуацию, прежде чем вносить изменения.

— Но спит она все меньше и меньше. Мне очень тревожно за нее.

— Тебе тревожно за все и за всех, — сказал Румкорф. — Доверься мне, я внесу поправки до того, как она вновь начнет думать о самоубийстве. Нам нельзя терять Цзянь, верно?

Колдинг пожевал нижнюю губу. Румкорф здесь был врачом, он и раньше помогал Цзянь. Может, маленький человек прав и в таких случаях просто нужно время?

— Хорошо, — сказал Колдинг. — Я отдам образцы Цзянь. Ну а ты как — что я могу для тебя сделать?

— У тебя Нобелевская премия в кармане?

— Нет, это не Нобелевская премия, просто я на самом деле рад тебя видеть.

Румкорф вновь рассмеялся и вытолкал Колдинга из лаборатории.


8 ноября. Перспектива длиною в жизнь

Пятеро собравшихся в шикарном конференц-зале «Генады» были одними из первых в рейтинге Fortune 500.[10] Двое мужчин и женщина из Америки, британский плейбой-делец и китайский транспортный магнат. Оба американца заработали миллиарды на технологии — один на программах, другой на поисковой системе, — в то время как женщина превратила скромный семейный гостиничный бизнес во вторую в мире сеть отелей.

Транспортный магнат представлял самый большой риск. Если информация дойдет до Госсовета КНР, Данте за многое придется отвечать. В Госсовете полагали, что останутся единственным инвестором этого проекта. По его удачном завершении китайское правительство сможет помочь полутора миллионам своих граждан, ожидающих трансплантации органов. Всего лишь с сотней тысяч потенциальных доноров ежегодно Народная республика отчаянно искала способ помочь своему народу. Ситуация оборачивалась настолько тревожной, что правозащитные организации требовали умерщвления заключенных и использования их тел в качестве доноров. Китай остро нуждался в решении. Таким решением был проект Румкорфа.

Однако транспортный магнат не стал бы одним из богатейших людей на планете, лишь разглагольствуя об исключительных инвестиционных возможностях. Он не пропадет. Данте, по крайней мере, надеялся, что не пропадет.

Пальоне приветствовал миллионеров, выдав из набора улыбок самую обаятельную, и перешел к сути вопроса:

— В финансировании решающего проекта «Генады» сложилась критическая ситуация. Нам необходимы денежные средства, и как можно скорее. Это даст вам «окно возможности». Все вы подписали соглашения о неразглашении, так что я просто перейду к делу.

Он взял пульт и нажал кнопку, включив огромный плоский монитор на стене. Экран отобразил диаграмму с поднимающейся зазубренной красной линией.

— Красная линия символизирует возрастающее количество людей в Соединенных Штатах с неизлечимыми заболеваниями, ожидающих трансплантации органов. В настоящий момент их более ста тысяч; пять лет назад было восемьдесят тысяч и десять лет назад — пятьдесят три. Каждые десять минут к списку добавляется новое имя. В этом году доступными для трансплантации будут всего лишь около пятнадцати тысяч органов, из них, по грубым подсчетам, 55 процентов от умерших доноров, остальные — от живых. Средняя продолжительность ожидания донорской почки в США — четырнадцать месяцев. Разница между спросом органа и его доступностью возрастает приблизительно на 20 процентов ежегодно. И приблизительно четырнадцать тысяч американцев умрут уже в этом году, не дождавшись органа.

Это цифры только по Соединенным Штатам. В мировом же масштабе, по данным некоторых источников, семьсот пятьдесят тысяч человек нуждаются в пересадке почки. Не говоря об остро нуждающихся в пересадке сердца, легких и печени.

По оценкам «Генады», средняя стоимость замены органа будет около пятидесяти тысяч долларов. Это означает, что ежегодная продажа достигнет тридцати семи миллиардов. И это текущие продажи. С повышением уровня жизни и медицинского обслуживания в Индии, Китае и так далее в условиях развивающегося мира мы полагаем увеличение нуждающихся в трансплантации органов в ближайшие десять лет вдвое. Вы позволите продолжить?

Головы пятерых инвесторов склонились в синхронном кивке.

— Некоторые компании пытаются разрешить этот дефицит с помощью процесса, известного как «ксенотрансплантация»: пересадки органов либо тканей от животного одного биологического вида к другому.

— Органы животных, — проговорил маленький человек с толстыми стеклами очков и всклокоченными волосами, один из магнатов американской индустрии компьютерных программ и, по некоторым стандартам, богатейший человек на земле. — Сердца бабуинов, свиные печенки и все такое.

Данте кивнул и улыбнулся:

— С нынешней технологией ксенотрансплантат может поддержать кого-то в живых несколько дней, самое большее — недель, и лишь при условии постоянного нахождения пациента в стационаре. Видите ли, иммунная система человека, как правило, отторгает орган. Подавление этой иммунной реакции является задачей большинства компаний, но ее решение ведет к более масштабному риску. Ксенотрансплантация раскрывает возможность вспышки вирусной инфекции. Когда вы внедряете чужеродный орган в тело человека, вместе с ним вы также внедряете и вирусы, которые содержит этот орган. Как правило, такие вирусы быстро погибают, поскольку не приспособлены к атаке клеток хозяина-человека. Но в случае, если они адаптируются и смогут проникать в клетки человека, мы можем получить инфекцию, против которой у людей не найдется природных антител.

— Вирус H1N1, — сказал транспортный магнат. — Свиной грипп, атипичная пневмония, птичий грипп. Вы об этом?

— Или нечто похожее на только что случившееся в Гренландии, — сказала единственная женщина. — Мне это не кажется ценной инвестицией. Скорее способом убить миллионы.

Ее комментарий застал Данте врасплох. Четверо мужчин посмотрели на женщину: о Гренландии они явно не слышали, но их уверенность тем не менее растаяла. По-видимому, «Генада» была не единственной компанией со связями «наверху». У Данте промелькнула мысль, не приторговывает ли Фермерша информацией с другими партнерами.

— В «Генаде» найдено решение, — сказал Пальоне. — Мы, наверное, единственное ценное инвестирование в этой области, поскольку наш процесс исключает всякую возможность передачи вирусной инфекции от донора-животного к человеку.

Он нажал кнопку на пульте. На экране появилось меленькое существо, сидящее на гнилом бревне, окруженном экзотической растительностью доисторических джунглей. Форма тела существа напоминало каплеобразную: толстое посередине, сужающееся к тонким бедрам и заканчивающееся коротким, заостренным хвостом. Задние лапы торчали под углом сорок пять градусов от худощавых бедер, далее — колени и лапы, расположенные дальше от тела по сравнению с кошкой или собакой. Передние лапы тоже были оттопырены, но под меньшим углом. Редкая серебристая шерсть покрывала маленькое гибкое тело. Хотя оно обладало чертами современных животных — например, длинными усами, торчавшими из заостренного носа, — выглядело существо безошибочно первобытным.

— Это тринаксодон, живший около двухсот миллионов лет назад. Один из подкласса синапсидов, также называемых предками млекопитающих. Что-то вроде тринаксодона дало начало всем остальным. Это «что-то» приходится далеким предком вам, мне, собакам, дельфинам — всем видам млекопитающих. Этот предок, друзья, является тем, что воссоздает «Генада» и что даст вам заработать очень-очень много денег.

Человечек с всклокоченной шевелюрой встал, улыбаясь от уха до уха, глаза возбужденно заблестели:

— Позвольте уточнить: вы создаете этого нашего предка для того, чтобы пересаживать его органы людям, спасать им жизнь и в то же время исключить возможность заражения этими опасными вирусами?

Данте кивнул.

— Мы создадим животное, подобное прародителю млекопитающих. Поскольку предок будет создан из основы ДНК, мы можем гарантировать, что получившееся в результате животное не будет носителем естественных вирусов, способных адаптироваться к тому, чтобы инфицировать человека. Каталогизация и обработка этих компьютерных данных есть наука, которая называется биоинформатикой. Проект «Геном человека» и компания «Целера Геномикс» установили последовательность всего генетического кода человека, вплоть до каждого последнего нуклеотида, но люди были только началом. Ученые расшифровали последовательности тысяч млекопитающих, внося данные цифрового анализа в общедоступные базы данных — таких, как Банк генов. Эти геномы в сочетании с геномами животных, которые мы расшифровали самостоятельно, дают «Генаде» полный генетический код почти каждого млекопитающего нашей планеты.

— Я не понимаю, — подал голос транспортный магнат. — У вас есть геномы современных животных, но не этого ископаемого?

— Генетическая мутация является основополагающим принципом эволюции, — сказал Данте. — Но не все гены мутируют со «скоростью». В то время как виды ответвляются от общего предка, некоторые гены мутируют быстрее, а некоторые не мутируют совсем. Используя «молекулярные часы», так сказать, мы можем рассчитать, какие последовательности изменились, и, сравнив этот ген с таким же, но другого млекопитающего, сможем сказать, какая последовательность старше, ближе к генетическому коду прародителя.

Женщина улыбнулась.

— Нет слов, насколько элементарна концепция! Просто используй наименьший общий знаменатель. Выбираем все, что «индивидуально», и остаемся со всем «общим».

Данте кивнул. Кажется, доходит. Женщину убедить было сложнее всего. Софтверный магнат «созрел», Данте не сомневался, что, если женщина даст денег, оставшиеся трое сделают то же самое.

— Наши сотрудники создали компьютерную лабораторию эволюции, — продолжил Данте. — Ее программа производит статистический анализ геномов, основанных на вероятной функции каждой генной последовательности. Компьютер работает с нашим представленным в цифровой форме геномом предка, прогнозируя окончательный внешний вид и функции, затем вносит изменения, вновь прогнозирует и оценивает возможность для ожидаемых признаков. Эволюция в миниатюре, только в обратном порядке и в миллион раз быстрее, чем в природе. Мы создаем существо в компьютере, один нуклеотид зараз. А поскольку оно создано «с нуля», то свободно от любого вирусного заражения.

— Но это животное на экране… — заговорил китаец. — Оно слишком мелкое. Вы не можете пересадить мне его сердце.

— Совершенно верно, — ответил Данте. — Но животное на экране было создано только «в силиконовом чипе», то есть в компьютере, чтобы нам было с чего начинать, от чего отталкиваться. И мы это сделали. С этого момента компьютер добавил виртуальное специфичное генное кодирование для «подгонки» размера и совместимости с человеческим органом. Наше первое живое «потомство» идеальным не будет, но мы в состоянии проанализировать фенотип — размер животного и его внешний вид — на фоне генотипа, фактического кодирования ДНК. Имея на руках эти результаты, мы продолжаем модифицировать геном до того момента, пока органы животного не станут идеально подходить для трансплантации человеку.

Всклокоченный человечек опустился на стул:

— Но если вы обладаете такой технологией, почему бы просто не выращивать органы индивидуально?

— Некоторые компании работают исключительно над этим проектом, но пока такое невозможно. А когда станет возможным, для выращивания отдельных органов потребуется дорогостоящая лаборатория или производственный центр. Короче, стоимость органа будет астрономической. Предки «Генады», с другой стороны, будут стадными животными. И что самое важное, их можно будет разводить. Все, что от нас потребуется, — это предоставить им пастбище и корм. Спрос на органы растет? Не проблема: увеличим поголовье.

— Как насчет ЛЕОЖ?[11] — спросила женщина. — Как насчет «Фронта освобождения животных»? Они давно точат зуб на ксенотрансплантационные исследования.

— Мы полагаем, что и в этом вопросе у нас конкурентоспособное преимущество, — ответил Данте. — Предки в природе не встречаются. Мы их сделали, вплоть до самых последних нитей ДНК. Мы даже сможем использовать этот факт, чтобы вынудить другие компании прекратить исследования на свиньях и приматах. Раз уж «Генада» уже решила проблему, значит, больше нет нужды продолжать потенциально опасные исследования.

Софтверный магнат рассмеялся:

— Мечтаете о монополии? Монополии на человеческую жизнь?

Данте кивнул.

— Леди и джентльмены, ничто не продается так, как сама жизнь. Когда мы добьемся успеха, мы станем единственным вендором. Мы сможем назначить такую цену, какую только выдержит рынок. А поскольку миллионы людей не вполне готовы к смерти, рынок выдержит очень много.

Час спустя все пятеро ушли и вынесли единое решение: «да». Это дало «Генаде» достаточно капитала: по крайней мере, еще на год.

Магнус будет просто счастлив.


8 ноября. Точка-точка-точка…

Наручные часы зажужжали. Это было жужжание не будильника, потому что будильник пищал. Жужжание означало лишь одно.

Контакт.

Жужжание являлось пятиминутным предупреждением, сигналом уйти куда-нибудь, где можно остаться наедине, прежде чем придет полный текст сообщения. В комнате он был один. Пять минут тянулись долго-долго.

Спрятанный в часах микрочип принял строго зашифрованные сигналы со спутника. Чип расшифровал эти сигналы и «прожужжал» их азбукой Морзе:



Клон Дьявола

«Уничтожить коммуникации».


Клон Дьявола

«Уничтожить все транспортные средства».


Клон Дьявола

«Уничтожить все данные».


Клон Дьявола

«Поддержка приземляется в 17:00».


То есть команда приступить к действиям. Спустя столько времени! Как странно: сейчас, когда проект так близок к завершению, к продлению жизней миллионам людей. Нет, не «когда»… правильным словом было «если». Не оставалось никакой гарантии, что они вновь когда-либо подавят иммунную реакцию.

Да, собственно, кого это колышет? Кто-нибудь когда-нибудь все же выяснит это. Поскольку Румкорф не получил кредита, значит, не судьба.

Будет опасно, но план готов и не так уж труден. Без лишнего шума вывести из строя транспортные средства и средства связи с целью полной изоляции объекта. После чего уничтожить данные — текущие и резервные. А потом? «Включить дурака» и дожидаться прибытия полковника Фишера и его головорезов.

Последовательность нажатий клавиш вывела на экран монитора компьютера секретное меню. Несколько готовых к запуску программ спрятаны внутри потока заархивированного генетического кода длиною в мили. Безусловно, было небезопасно прятать программы в готовом к использованию формате, имея в команде Цзянь. Эта женщина взаимодействовала с компьютерами способом, не поддающимся логике: если хакерные программы просто «сидели» там, Цзянь непременно отыщет их.

Программы эти нанесут незначительный вред. Порция его будет зависеть от того, спит Цзянь или бодрствует. Она была единственной действительной переменной, а это означало, что с ней необходимо было что-то сделать, иначе план не сработает.

Несмотря ни на что, сегодня ночью все будет кончено… так или иначе.


8 ноября. Рюмочка с «прицепом»

A

G

C

T

Снова и снова бесконечные цепочки бежали сверху вниз по экрану, некоторые сегменты подсвечены желтым, некоторые — зеленым, какие-то — красным и другими цветами. Специальный язык. Истинный язык жизни. Язык, который по какой-то причине лишь она одна могла по-настоящему видеть и понимать.

Биологическая поэзия.

— Цзянь?

Она моргнула. Поэзия вновь обратилась в бегущие по экрану буквы, а сама она сейчас в лаборатории биоинформатики. Цзянь подняла глаза и увидела стоявшего перед ее столом Тима.

— Мистер Фили, — не успела она сказать это, как поняла, что он стоит здесь уже несколько секунд, снова и снова негромко зовя ее по имени. Часть ее рассудка слышала Тима, но не пожелала выходить из того особого состояния.

— Вы мой босс, — сказал он. — Подумайте, может, наконец хватит называть меня «мистером»?

Та покачала головой. Нет, она так не может. Она иногда пыталась, пыталась сказать «Пи-Джей», или «Тим», или «Клаус», но всякий раз получалось «мистер Колдинг», либо «мистер Фили», либо «доктор Румкорф».

Компьютерная рабочая станция в семь мониторов была точно такой же, как и в комнате Цзянь. Тим показал ей бутылочку и стаканчик для приема лекарства и протянул ей из-за боковых мониторов.

— Вы кое-что забыли.

Ее лекарство.

Она взглянула на бутылочку, затем — на свои часы. Опоздала с лекарством на два часа.

— Ох, простите, — Цзянь взяла бутылочку и пластиковый стаканчик.

Тим обошел стол и стал рядом с ее креслом.

— А чем это вы занимаетесь? Вы же должны быть в постели. Может, все-таки пойдете спать?

Она покачала головой, поставила бутылочку на стол и потянулась к холодильнику под столом.

— Запивка, — сказал Тим и вытащил из кармана лабораторного халата банку «Доктора Пеппера». Цзянь уловила запах алкоголя в его дыхании.

— Мистер Фили, вы пили?

— Всего пару рюмочек, — ответил он. — Кстати, о рюмочках: лекарства — твои рюмочки, а эта банка — твой «прицеп». Так что — вперед!

Тим заставил ее рассмеяться. Он был хорошим помощником, хотя и не таким, каким была Галина. Но если Галина почти все свое время проводила с Эрикой, Тим следил за тем, чтобы Цзянь вовремя принимала лекарства, спала, даже ела. Порой Цзянь и в самом деле забывала о еде, когда с головой уходила в работу и минуты превращались в часы, а те — в дни.

Цзянь налила в стаканчик лимоннокислый натрий до отметки в пять миллиметров, выпила лекарство и следом сразу же осушила банку «Доктора Пеппера». Газировка пузырилась во рту, смывая противный натриевый вкус. Но дурной привкус стоило потерпеть — он делал ее нормальной, способной функционировать, не видя… их. Лекарство давало ей возможность работать.

Она вновь потянулась к холодильнику, но Тим вытянул из другого кармана вторую банку.

— Запивка, — повторил он.

Цзянь чуть зарделась. Тим и Пи-Джей так трогательно о ней заботятся, и это делало ее пребывание здесь довольно сносным, несмотря на давление Румкорфа и постоянные гнусные злобные подначки этой злобной стервы Эрики.

— Цзянь, да ладно вам, — сказал Тим. — Мы же не первый раз проваливаем иммунный тест. Отдохните немного: работа не волк. А утром возьмемся за дело.

— Нет, мы должны работать. Есть новости?

— Ага, — ответил Тим. — Офигительный новый счет в «Тетрисе».

— Вы, наверное, очень гордитесь им.

— Не сказать, чтобы очень. Я его перепрограммировал, чтобы победить. Вам, может, тоже стоит попробовать поиграть — в видеошахматы. Дайте своему разуму ненадолго другое занятие.

Цзянь пожала плечами. Она не собиралась читать взрослому человеку лекцию о пользе напряженной работы.

— Ну же, Цзянь. Идите спать.

— Пойду, — сказала она. — Вот только закончу секвентирование четырех новых образцов и — сразу спать.

— Обещаете?

Цзянь кивнула.

— Ну и ладно, — сказал Тим. — Что-то я выдохся. Дуреж «Тетриса» отнимает последние силы. Спокойной ночи.

Фили повернулся и вышел. Цзянь потерла глаза. Как же она устала! Однако завершить процесс времени займет немного.

Они уже давно собрали образцы каждого живого млекопитающего, известного людям. После этого Данте начал обзаводиться образцами вымерших видов. Каждый раз, когда они оцифровывали один из тех дополнительных геномов, индекс жизнеспособности «Машины Бога» поднимался. Поднимут ли их привезенные Бобби новые образцы к порогу 80 процентов?

На Земле несметное количество разновидностей животных, но каждое из них состоит из простого набора четырех нуклеотидов: аденина, гуанина, цитозина и тимина. Эти четыре основных нуклеотида создают структуру двойной спирали — дезоксирибонуклеиновой кислоты, или ДНК. Некоторые люди не понимают, что такое «двойная спираль», зато всем понятно любимое название Цзянь — «винтовая лестница».

Различие между нитями, по обе стороны «ступенек» лесенки ДНК, еще более ограничено — всего лишь до двух комбинаций: аденин может быть связан с тимином, а гуанин — с цитозином. Но количество комбинаций вдоль «сторон» лестницы — четыре буквы А, G, Т и С — может быть бесконечным.

Эти бесчисленные комбинации и являлись тем, что собиралась Цзянь анализировать и оцифровывать — так, чтобы «Машина Бога» могла увидеть полный геном каждого животного и сравнить его с последовательностью главного предка.

Первым делом она выделила клеточную ДНК каждого вымершего млекопитающего и поместила в отдельные пробирки. В каждую пробирку добавила свой мастер-микс.[12] Микс состоял из полимеразы ДНК, случайных праймеров и четырех основных нуклеотидов. В микс также входили дидезоксинуклеотиды, или нуклеотиды с чуть отличной химической структурой, содержавшие флуоресцентный срез и имеющие решающее значение в финальной стадии процесса.

Для проведения цепной полимеразной реакции Цзянь поместила пробирки в амплификатор — устройство, предназначенное для производства миллиардов копий ДНК-мишеней. Сначала ПЦР-машина «раззиповала» ДНК, нагрев ее до температуры 95 °C, тем самым разорвав водородные связи между двумя цепями ДНК. Затем машина охладила смесь до 55 °C, и вступили в действие праймеры. Праймер для цепочки ДНК — что фундамент для кирпичной стены: цепочки ДНК не могут формироваться случайно, им необходимо начать с праймера. Понижение температуры позволило праймерам прикрепиться к комплементарным срезам на одной цепочке ДНК — так, чтобы праймер с комбинацией ACTGA образовал связи с комбинацией TGACT на противоположной стороне «винтовой лестницы». А связывается с С, Т соединяется с G, и одним кликом мышки выставляется точка отсчета.

А потом еще раз подогреть.

Пока температура поднималась до 72 °C, ДНК-полимераза началась с произвольных праймеров и двинулась вниз к открытой цепочке, фиксируя свободные нуклеотиды в незавершенные однонитиевые ДНК — наподобие поезда-строителя, оставляющего за собой готовый путь. В результате получались две идеальные копии исходной, оригинальной цепочки ДНК. С этого момента процесс начинал быстро повторяться снова и снова: две копии становились четырьмя, затем восемью, шестнадцатью — и все выливалось в быстрый экспоненциальный рост.

За прошедшие годы Цзянь пришлось преодолеть немало этапов, но теперь весь процесс сделался автоматическим. Ее машина создала миллионы точных копий, отмеченных крохотными флуоресцентными пятнышками, обозначавшими срезы. Чтобы заставить эти пятнышки светиться, компьютер применил лазер, затем отсчитал срезы. И в результате? Анализ ДНК животного, нуклеотид за нуклеотидом. Миллионы копий, выполненных с высочайшей точностью.

Итоговые данные автоматически поступают в суперкомпьютер, известный как «Машина Бога», и здесь за их обработку принимались программы Цзянь. Она задвинула крышку ПЦР-машин и запустила их в автоматическом режиме.

Всего через несколько часов четыре новые последовательности ДНК присоединятся к тысячам уже секвентированным. Она вывела на экран базу данных обрабатываемого генома.

Секвентирование генома А17: в процессе

Алгоритм коррекции: в процессе

Прогнозируемая вероятность жизнеспособности: 65,0567%

Снова и снова мощная «Машина Бога» обрабатывала триллионы комбинаций ДНК, выискивая уникальный набор, который породит жизнеспособный эмбрион. Еще несколько новых образцов, может, несколько видов млекопитающих, и они его получат.

Цзянь продолжала свой секретный эксперимент — тот, о котором Румкорф даже не подозревает. Колдинг приказал уничтожить все компоненты программы по человеческой суррогатной матери. Цзянь сохранила самую-самую малость. Особую малость. Геном предка с 99,65 процента вероятности выживания — тот, что наверняка подавит иммунную реакцию.

Иммунную реакцию не коровы, а… ее собственную иммунную реакцию.

Это был ее маленький секрет еще на этапе создания суррогата человека. В качестве основного рабочего шаблона Цзянь использовала свою ДНК. Ирония заключалась в том, что настойчивое требование Колдинга уничтожения человеческих суррогатов спасло компанию, но если б они могли использовать суррогат человека, им бы удалось успешно провести имплантацию с первого же раза. Цзянь сохранила собственные модифицированные яйцеклетки, спрятав их внутри высокой — по грудь — емкости с жидким азотом, в котором также хранились последние шестнадцать циклов геномов «Машины Бога». Это были, в конце концов, ее яйцеклетки, и она не находила в себе сил расстаться с ними.

Возможно, если эксперименты с коровами в конце концов провалятся, она использует их. Миллионы жизней балансируют на грани смерти. Не исключено, что даже сам Румкорф поможет. Он так отчаянно надеялся на успех, так рассчитывал заставить Цзянь образумиться и прекратить быть такой тупой, такой неудачницей…

Столько людей. Столько людей умирает каждый день, умирает из-за ее некомпетентности.

Надо расслабиться. Возможно, Тим прав… Может, немного поиграть? Буквально несколько минуток. Если она прервет работу, никто даже не узнает. Цзянь осторожно развернулась к левому нижнему монитору и запустила шахматную программу «Chess Master». Сейчас совсем не время играть! Но она так растеряна… Ну, давай, уровень Каспарова, покажи, на что способен.

Она всегда побеждала на уровне Каспарова. По крайней мере, компьютерная программа была достаточно сильна, чтобы заставить ее продумывать свои ходы. Среди всех участников проекта в этом равных ей не было. Бедняга Пи-Джей всякий раз так силился выиграть, но не мог продумать больше чем на пять-шесть ходов вперед. Цзянь видела все партии наперед еще до того, как сделан первый ход.

Она глядела на черно-белые квадратики, аккуратно выстроившиеся на виртуальной шахматной доске. Компьютер ждал, пока она сделает первый ход, но по какой-то причине Цзянь находила в себе силы лишь смотреть на клетки. Черные клетки. Белые клетки. Черные и белые.

Черные и белые.

Они могли бы быть и других цветов, но игра осталась бы прежней. Голубые и красные, желтые и фиолетовые — без разницы, потому что роль самой доски от этого не менялась.

Доска, что лежала под черно-белыми клеточками. Черными и белыми…

…как коровьи шкуры.

— Нашла… — прошептала она. — Нашла!

Цзянь закрыла игру и вывела на экран геном коровы. Ведь все ясно же как день! Почему же это раньше не приходило ей в голову? Если самым важным были внутренние органы — то, что было «под», она могла исключить сотни потенциально проблемных генов устранением того, что было над: оболочки, наружного покрова.

«Машина Бога» могла обработать это изменение даже в процессе обсчитывания геномов четырех вымерших млекопитающих. Достаточно ли будет всего этого, чтобы поднять уровень жизнеспособности до 80 процентов?

Главный терминал рабочей станции выдал сигнал ошибки, требовавший ее внимания. Цзянь щелкнула по иконке сообщения. «Ошибка удаленного резервного копирования».


Внешнее хранилище данных, десятипетабайтный массив накопителей, находящийся в кирпичном здании с постоянной температурой в конце взлетно-посадочной полосы… вышел из строя. С момента установки четырнадцать месяцев система работала без единого сбоя. Массив был спроектирован так, чтобы выжить в любой ситуации и сохранить эксперимент в случае наихудшего развития событий в главном корпусе. Поломка компьютеров, пожар, электромагнитное излучение… Цзянь говорили, что он выдержит даже сильный взрыв так называемой «топливной бомбы», хотя она не могла представить, зачем кому-то понадобится сбрасывать столь разрушительную штуку на совершенно безобидный научный комплекс.

Ну как же некстати! Цзянь чувствовала вдохновение, именно которого ей так не хватало, чтобы решить проблему иммунной реакции. Но она очень сомневалась в случайности выхода из строя резервного сервера: это дело чьих-то рук. И сейчас ей надо было сделать две вещи сразу: разобраться с ошибкой сервера и одновременно ввести генетический код, осенивший ее, как порыв горного ветра. Цзянь отключила компьютерную лабораторию от сети комплекса и следом запустила программу диагностики.


8 ноября. Миссис Сэнсом

«Руки Маргариты двигались сами по себе, будто одержимые невидимым демоном страсти. Она освободила лямочки лифа, неторопливо обнажая нежные полукружья грудей. Когда ночной воздух ласково коснулся сосков, она тихонько охнула… Откуда в ней столько смелости?

— Да, миссис Сэнсом, — пылко кивнул Крейг. — Позвольте мне взглянуть.

— Позволю, Крейг, — чувственно проворковала она.

Она смотрела на него глазами, потерявшими от страсти фокус. Она хотела его. Но он был вампиром! Причем вампиром-конюхом! Она взлетела так высоко, начав со служанки, завоевав руку Эдварда и став миссис Эдвард Сэнсом — герцогиней Тетшир и очень богатой женщиной с деньгами, драгоценностями и многочисленными личными слугами. Она поступает неправильно, разве нет? Это зло! Надо бежать! Бежать к пастору Джонсону и что-то делать, иначе она обратится в зловещего обитателя ночи и возжаждет крови невинных.

Однако повернуться и убежать она не успела: Крейг поднялся и легко высвободился из штанов. Его пенис сверкнул в лунном свете, словно был усеян толчеными рубинами».

Гюнтер Джонс откинулся на спинку и перечитал написанное. Недурно, надо сказать. Как тебе, Стефани Майер, а? Каково? Немного симпатичных вампиров, немного романтики, чуток запретного плода, который оборачивается сексом, и — бац: вампирский роман.

Лучше всего ему творилось в ранние утренние часы. Один, в комнатке поста охраны, никто его не беспокоил, особенно в 03.00. Нет, от работы он не отлынивал… просто ее, работы, было немного. Помимо наблюдения за тем, чтобы Цзянь не попыталась что-нибудь сотворить с собой, Гюнтер выполнил все процедуры по регламенту и проверил, что системы сигнализации находятся в подключенном режиме. Если вдруг требовалось на что-то взглянуть воочию, он будил Брэйди или Энди, в зависимости от того, кто дежурил.

Камеры системы видеонаблюдения перекрывали все внутренние помещения комплекса, предоставляя ему вид с любого возможного ракурса. После почти двух лет, проведенных здесь, Гюнтер научился прямо-таки виртуозно держать мониторы в периферийном зрении: если на них происходило какое-то движение, он тотчас замечал это. Только никогда ничего не двигалось. Это означало, что Джонсу платили чертовски хорошие деньги в основном за то, что он часами сидел и строчил.

Гюнтер уже завершил два романа в серии «Жаркие сумерки»: «Жаркие сумерки» и «Жаркий вечер». Как только он допишет эту, «Жаркую полночь», — придется подыскивать агентов, чтобы протолкнуть улетную трилогию.

Компьютер пропищал, выдав сигнал предупреждения. Гюнтер уменьшил окно редактора — не забыв, однако, прежде всего сохранить текст романа и не потерять тех изумительных слов, — и увидел пульсирующую табличку сообщения:

«Падение уровня сигнала спутниковой связи».

Он вывел на дисплей программу настройки и нажал кнопку «переподключиться», затем подождал, восстановится ли связь, как это обычно происходило. Колдингу не нравилось, когда пропадал сигнал космической связи, хотя время от времени это случалось по причине, им не понятной. Появилось новое сообщение:

«Сигнал отсутствует. Ошибка переподключения».

Ничего себе! Что-то новенькое. Гюнтер повторил команду и стал ждать.

«Сигнал отсутствует. Ошибка переподключения».

«Вот Колдинг взбесится», — подумал Гюнтер и запустил программу диагностики.

«Отказ оборудования».

Он уставился на экран. Отказ оборудования? Такого здесь еще не бывало. Согласно инструкции по ремонту оставалось сделать только одно — отправить кого-то посмотреть. Он повернулся к видеофону и послал вызов в комнату Брэйди.


8 ноября. Горячие деньки в старом городе

Брэйди Джованни не боялся холода, но это не означало, что он не придавал ему значения. Он был из тех, кто в детстве всегда слушался маму. А слушаться в детстве маму, живя в Саскатуне, означало одеваться тепло.

В часы дежурства одеться тепло значило спать в теплых кальсонах и носках, дабы сократить время на одевание в случае экстренного вызова. Когда его разбудил звонок Гюнтера, Брэйди понадобилось всего несколько секунд, чтобы натянуть черный генадский пуховик, зимний комбинезон в цвет, армейские теплые перчатки, шарф и штуковину, из-за которой Отморозок Кроссуэйт без конца дразнил его, — шерстяную шапку, связанную не кем-нибудь, а матерью Брэйди. Шапка была ему впору, плотно облегая большую голову вместе с гарнитурой — микрофоном и наушником в ухе.

Брэйди набрал код доступа на выходной двери воздушного шлюза. Та открылась. Он шагнул в камеру, закрыл дверь и выждал пять секунд, пока не уравнялось давление. «Би-ип» от двери просигнализировал о завершении цикла.

— Гюн, это Брэйди, уже выхожу.

— Принято, — проговорил ему в ухо голос Гюнтера.

С «береттой» в руке Брэйди открыл тяжелый запирающий механизм выходной двери и вышел на морозный ночной воздух. Прожекторы периметра освещали территорию. Тыльная сторона спутниковой тарелки была ему видна уже от двери. Никаких там шевелений. Он припустил бегом сквозь снег и ударивший в грудь ледяной ветер. Пусть себе дует, сколько влезет, Брэйди хорошо подготовился. Может, даже чуть перестарался: струйки пота побежали вниз от подмышек, несмотря на мороз.

Он не переставая зорко смотрел на тарелку, пока нарезал вокруг нее широкий круг. Да что вообще может случиться в таком изолированном комплексе? Даже такая невидаль, как неисправность оборудования, вызвала здоровое возбуждение, дала ему шанс проявить себя добросовестным служакой.

Спутниковая тарелка пятнадцати футов в диаметре смотрела на звезду, в сторону от Брэйди. Круговая пробежка привела его к фронтальной ее части — отсюда был виден ресивер, укрепленный на металлических лапах, тянувшихся внутрь и вверх от вогнутой тарелки. Во время движения Брэйди постоянно менял угол обзора слева направо, затем справа налево.

Голос Гюнтера пропищал ему в ухо:

— Ты еще там?

— Я в двадцати футах от тебя, и ты прекрасно это знаешь, — ответил Брэйди. — Ты же глазеешь на меня по тепловизору, а?

В крохотном наушнике смех Гюнтера прозвучал тоненько:

— Ага, просто балдею от этой штуковины. Первый раз врубил. Все стоит, один ты бродишь, чувак.

Брэйди подошел поближе к фронтальной части тарелки. Не видя никакого движения, он приблизился, чтобы проверить ресивер. И смотрел на узел полных три секунды, не веря своим глазам.

Баффинова Земля перестала быть скучной.


Видеофон вновь замерцал резким цифровым светом. Колдинг застонал, перекатился на другой бок и взглянул на экран — 3.22 утра. Опять Цзянь? Господи, здесь дадут человеку хоть немного поспать? Колдинг нажал кнопку «соединение».

— В чем дело, Гюн?

— У нас проблема, — торопливо проговорил Гюнтер. — Ретранслятор поврежден.

Сон Колдинга мгновенно улетучился:

— Что значит «поврежден»?

— Я подключу Брэйди, — ответил Гюнтер. — Брэйди, Колдинг на связи, скажи ему, что видел.

На экране осталось лицо Гюнтера, а из динамиков зазвучал девичий голос Брэйди:

— Какой-то псих раздолбал ретранслятор. С тарелкой все нормально, но узел приемо-передатчика просто всмятку. Похоже на следы от топора.

«Топора»… Во внутренних помещениях небольшого комплекса на пожарных щитах было двадцать пять топоров. Тот, кто повредил спутниковую тарелку, выходил из здания.

— Гюнтер, — сказал Колдинг, — включи все камеры жилых помещений, пересчитай народ по головам и доложи мне, немедленно.

— Сию минуту, босс, — Гюнтер перевел взгляд от экрана на невидимый монитор.

— Так, поглядим… Цзянь не спит, сидит в лаборатории биоинформатики, что-то печатает. Румкорф в кровати, похоже, спит. Энди отсоединил камеру в своей комнате, но я слышу его храп по видеофону. Хёль под одеялом. Брэйди у тарелки, я здесь, вы там, а… Оп-па!.. Тима в комнате нет.

Колдинг встал:

— Нет в комнате? А где он? Просканировать все здание в инфракрасном на предмет обнаружения тела.

Грустные глаза Гюнтера сосредоточенно сузились:

— Хм… Тепловизор подтверждает визуальный осмотр. Все, кроме Брэйди и Тима. Я тут еще проверил данные контроля входа-выхода. За последние два часа никто не набирал код на вход или выход.

— А я? — сказал Брэйди. — Я же только что вышел наружу.

— Не отмечено, — сказал Гюнтер. — Кто-то снес данные слежения. Кстати, похоже, что камеры в коридорах «закольцованы». Я… Я не могу сказать, как давно, потому что они были в режиме реального времени.

Колдинг принялся натягивать одежду.

— Проверь регистрацию доступа админа. Чей код выключил те системы?

— Ух… — Колдинг услышал, как щелкают клавиши под пальцами Гюнтера. — Ищу.

— Скорее, Гюн! Ты должен знать, как это делается!

— Да знаю, знаю! Секундочку… вот. Код доступа 6969.

Код Тима. Но почему? С чего вдруг Тиму творить такое спустя столько времени… Зачем?.. Разве что…

— Брэйди, — сказал Колдинг. — Найди мне Тима. Он устроил саботаж.

— Слушаюсь, сэр.

— И гляди в оба. У него топор — по меньшей мере. Не исключено, есть и другое оружие.

— Слушаюсь, сэр, — повторил Брэйди. — Убрать его?

— Нет! Боже упаси, никого не надо убивать, — сказал Колдинг, шокированный тем, как скоро Брэйди вынес смертельный приговор другу. Но Брэйди мыслил как солдат, и Колдингу следовало мыслить так же. Если Тима и вправду перекупила другая биотехнологическая компания или, хуже того, он работал на спецслужбы отдела биотехнологических угроз Лонгуорта, тогда вообще трудно представить, что этот тип в состоянии тут наворотить.

— Защищайтесь, если придется, — сказал Колдинг. — Но делайте все возможное, чтобы не застрелить его, понятно?

— Да, сэр, — от возбуждения тон голоса Брэйди повысился еще на одну нотку.

— Гюнтер, — сказал Колдинг, — разбуди Энди и скажи, чтоб охранял резервный воздушный шлюз. Если Тим снаружи, он не должен войти сюда. И чтобы внутренние камеры работали.

— Блин, да я не знаю, как это сделать.

— Ты же говорил мне, что знаешь систему назубок, черт тебя дери!

— Да знаю, знаю! Моя вина, но сейчас я их исправить не могу. Вы же хотите, чтоб я вышел наружу его искать?

Колдинг с досады топнул ногой. Гюнтер был слишком занят своими чертовыми вампирскими романами, чтобы быть подготовленным и информированным, как полагалось по штату. Колдинг сам виноват, что поверил ему на слово.

— Сиди на посту охраны и держи все под контролем.

— Есть, сэр, — лицо Гюнтера исчезло с экрана.

Колдинг втиснул ноги в ботинки, достал из ящика ночной тумбочки «беретту» и выщелкнул магазин: полный. Прежде чем влезть в пуховик, он убедился, что пистолет на предохранителе. Бесшумно открыл дверь, осторожно оглядел коридор и, никого не заметив, направился к главному воздушному шлюзу.


На экране админа красовались пять сообщений об ошибках:

Ошибка резервного копирования

Неисправность спутникового оборудования

Неисправность системы контроля доступа к двери

Неисправность системы видеонаблюдения

Падение температуры воздуха в ангаре до опасного уровня

Пальцы Цзянь порхали над клавиатурой, вызывая одно меню следом за другим или пытаясь это сделать: большинство из них оказалось блокировано. Ее код доступа стерт. Надо было торопиться. Кто бы это ни сделал — хотел стереть все данные исследования. Отчего-то оборвалась спутниковая связь, и ей не удалось даже отправить измененные данные в штаб-квартиру «Генады» в Манитобе. Более того, хакер уже стер данные на жестком диске внешнего резервного сервера. Взял и стер. Единственные оставшиеся активные данные были на главном диске, находящемся прямо под ее столом в лаборатории биоинформатики. Цзянь успела засечь атаку на этот диск и отбила ее. Если б она спала, они бы потеряли все, что «Машина Бога» произвела с момента привоза Бобби Валентайном последних образцов.

Вот это точно стало бы настоящим крахом… потому что все наконец получилось.

Цзянь разделила свое внимание между стиранием последних следов буйства компьютерных программ и наблюдением за сообщениями «Машины Бога». С другими проблемами она справится сразу же, как только сможет. Привести в порядок камеры — пара пустяков, но вот отчего упала температура в ангаре, она не знала. Кто-то вручную выключил отражательные печи, но зачем?

Ход мыслей прервала «Машина Бога», выдав радостный звон колокольчиков, прозвучавший в сложившейся ситуации просто зловеще. Цзянь подняла глаза на верхний средний левый монитор — тот, что выдал новое сообщение:

Секвентирование геномов А17: завершено

Алгоритм проверочного считывания: завершено

Вероятность жизнеспособности: 95,0567%

Девяносто пять процентов! Она сделала это. А теперь, чего бы это ни стоило, Цзянь должна защитить полученные данные.

Он балансировал между сознанием и бессознательностью. Обрывки звуков… сложились в его имя, мерзкий привкус во рту. Энди Кростуэйт хотел лишь одного — не просыпаться.

Но этот гнус Гюнтер, похоже, не заткнется.

— Энди, подъем!

Единственным источником света в комнате был видеофон, который, черт бы его взял, стоял так близко и слепил сонно щурящиеся глаза Энди. На дисплее торчала башка идиота Гюнтера с такой физиономией, будто еще секунда — и он не добежит до горшка.

— Гюн, у тебя что, фантазия на книжонки кончилась, а?

— Энди, я серьезно, вставай давай скорее.

— Да пошел ты…

— Подъем!! Тим устроил диверсию, тебе надо срочно топать охранять запасной выход!

Энди протянул руку и перевернул видеофон экраном вниз. Затем накрыл его одной из подушек — голос Гюнтера она приглушила не полностью, но Энди спал крепко, и этих манипуляций оказалось вполне достаточно.

— Энди, засранец, вставай!

Картинка с видеофона Энди стала черной. Гюнтер снова принялся орать, затем его внимание отвлекло движение на другом мониторе.

Ангар.

— Брэйди! Брэйди, прием!

— Гюн, не ори, а? Гарнитура у меня в ухе, соображаешь?

— Ну да… извини, — продолжил Гюнтер спокойным голосом. Тепловизор показывает коров в стойлах ангара и какое-то движение у машин: человек.

— Один человек? Ты уверен?

Гюнтер взглянул еще раз. Монохромный монитор показывал теплый объект в светлых, более холодных тонах — от серого к черному. Помимо коров и загадочного источника тепла, Гюнтер различал лишь Брэйди, двигавшегося от спутниковой тарелки к фронтальной двери ангара.

— Подтверждаю: цель одна. Скорее всего, Тим.

— Тебе видно, что он делает? Где он?

— Похоже, он у капота «Хамви»… Нет, идет в глубь ангара. Он идет к коровам! Давайте скорее!

Голос Колдинга прозвучал на этом же канале:

— Брэйди, не кипятись. Я уже выхожу.

Гюнтер увидел тепловое пятно Гюнтера рядом с входом в ангар.

— Надо брать его прямо сейчас, — проговорил Брэйди, приблизившись на последние десять футов. — Нельзя давать Тиму убивать коров.

— Нет! — сказал Колдинг. — Брэйди, стой, жди!

На черно-серой картинке монитора Гюнтер разглядел, как белое пятно сигнатуры Тима стало стремительно удаляться от задней двери ангара. Сигнатура остановилась буквально на секунду, затем Гюнтер увидел крохотное белое мерцание, двигающееся назад к ангару. Очень маленькое, размером много меньше человека и очень быстро двигающееся.

— Брэйди, осторожно, у меня еще один источник тепла…


Из намоченной бензином веревки получился простейший запал. Диверсант оставил один ее конец за задней дверью, а пятьдесят футов отмотал наружу. Осталось лишь разок щелкнуть зажигалкой. Буквально через две секунды после того, как мощное тело Брэйди Джованни вломилось через входную дверь, пламя веревки доплясало до ангара и поцеловало облако скопившегося газа.

Огненный болид стартовал в дальнем конце ангара и вырос экспоненциально, выплеснувшись с давлением в двадцать фунтов на квадратный дюйм, что эквивалентно порыву ветра в 470 миль/час. Ударная волна швырнула Брэйди назад. Если б за его мощной спиной оказалась дверь, он бы, наверное, выжил, но он ударился о внутреннюю стену ангара и погиб. Брэйди не увидел, как его объял огненный шар в три тысячи градусов по Фаренгейту, не заметил, как вспыхнула одежда, и уже не почувствовал, как запузырилась кожа.

Коровам повезло еще меньше. Пятисотфунтовых созданий ударная волна расшвыряла, словно собачонок. Вспыхивая, как спички, они опрокидывались в стойлах, некоторых влепило в стены ангара со страшным звуком, различимым даже на фоне взрыва.

Огромная крыша ангара будто приподнялась, побалансировав на разбухающем облаке пламени, и затем обрушилась, сокрушая «Хамви» и заправщик, пробив его цистерну и скормив авиатопливо все еще беснующемуся огненному шару. Темно-оранжевое пламя выплеснулось из разбитого ангара, коробя металл и расплавляя пластик.


Прежде чем мать Энди бросила его, дабы попробовать свои силы в проституции с лесорубами Альберты, она частенько поговаривала, что ее сын может не проснуться, даже если через его комнату промчится стадо бизонов. Так было до армии. Наряду со многими вещами, не способными потревожить его сон (как, например, противный голос Гюнтера из видеофона), мощный, сотрясший землю взрыв не был таковым. Что Энди твердо усвоил в этой жизни — как успеть быстро проснуться, чтобы не быть убитым.

Он успел слететь с кровати и прижаться к полу с «береттой» в руках, прежде чем до него дошло, что он услышал: Гюнтер пытался его разбудить.

— Упс… — проговорил Энди.

Не поднимаясь с пола, он принялся натягивать одежду.


В кровати Эрики Хёль Тим Фили перекатился на бок, отбросив с лица простыню. Что же это за идиот так чертовски шумит? Вдобавок он весь взмок. Кто-то укрыл его с головой. Черт, комната все еще кружилась как сумасшедшая. Вот уж что умеют эти голландки, так это пить. Пить и заниматься любовью, как никто другой. Тим частенько спрашивал себя, какова была Эрика Хёль в двадцать лет, и следом напоминал себе, что, может, не так уж это интересно: женщине сорок пять, а он всякий раз оставался чуть жив после их любовных сессий.

Он протянул руку к Эрике, но ее половина кровати оказалась пуста. Наверное, пошла в туалет. Комнату вновь крутануло, и Тим опять провалился в глубокий сон.


Вот это взрыв, вот это шум! Эрике Хёль даже не верилось, что ее план сработал. Простаки. И задняя дверь не охранялась. По ее расчетам, Энди уже должен быть здесь. Она взглянула на часы и стала ждать. Еще пять секунд до запуска последней программы хакерской атаки. Как только это произойдет, она вернется внутрь, убедится, что петабайтный диск лаборатории биоинформатики стерт, затем прокрадется в постель к Тиму и «включит дурочку». А если по дороге вдруг нарвется на Колдинга, то скажет, что пытается убежать от Тима, который ни с того ни с сего начал угрожать и неадекватно себя вести. Уловка, конечно, ненадолго, но Фишер с головорезами скоро приземлятся, и Эрика будет в безопасности. Вот тогда она прямо в лицо скажет Клаусу все, и ее бывший любовник узнает, что это она уничтожила все плоды его работы.

Эрика не отрывала глаз от часов, отсчитывая секунды.


Гюнтер Джонс отчаялся докричаться до Брэйди. А тот ответить уже не мог. Пожар в ангаре сделал внутренние инфракрасные камеры бесполезными. Коридорные видеокамеры все были закольцованы, но камеры всех жилых помещений оставались исправны.

И тут все его мониторы одновременно заполнились «снегом». Компьютерный терминал пискнул, выдав бессмысленное сообщение:

Отказ системы камер слежения.

— Приехали… — сказал Гюнтер и полез под компьютер за руководством по обслуживанию.


Эрика зажала топор под мышкой и вновь взглянула на часы. Ее программа, наверное, только-только запустилась и отключила камеры. Пора уходить. Как говорится, теперь или никогда. Она вгляделась в маленькое оконце двери заднего воздушного шлюза — никого. На цифровой клавиатуре замка Эрика набрала «6969», затем вошла внутрь и захлопнула за собой дверь. Процесс уравнивания давления в воздушном шлюзе занял всего пять секунд, показавшихся ей пятью минутами: Гюнтер, Энди, Брэйди или Колдинг могли оказаться где-то поблизости или даже следовать за ней снаружи. И они все вооружены.

Пятисекундный цикл завершился, внутренняя дверь шлюза пискнула и открылась. Эрика неслышно вбежала в здание комплекса и направилась к лаборатории биоинформатики. Если ее программа сработала, все кончено. Если Цзянь этому помешала, Эрике придется уничтожить петабайтный диск вручную.


Колдинг открыл воздушный шлюз главного входа, чтобы видеть пламя, с ревом вырывающееся из разрушенного ангара. Густой дым крутился в ночном ветре, заслоняя звезды. Даже в пятидесяти ярдах жар был почти обжигающим. Он присел за булыжником слева от входа и спрятался на случай, если увидит Тима, и чтобы укрыться от ярости бушевавшего огня.

В голове по-прежнему не укладывалось, что Тим выжидал два года, упорно трудился в проекте, по-настоящему отдавал себя работе, ратовал за его успех — все лишь для того, чтобы внезапно сотворить такое. Колдинг полагал, что знал этого человека.

— Гюнтер, где, черт возьми, Тим? — его наушник выдал статический разряд вслед за голосом Гюнтера.

— Все камеры вырубило. Я ничего не вижу. А Брэйди был в ангаре, когда там рвануло.

«Черт!»

— Брэйди, отзовись, — позвал Колдинг.

Никто не отозвался.

— Брэйди, если ты меня слышишь, щелкни два раза по микрофону. Как-нибудь дай нам знать, что ты там.

Колдинг ждал — три медленных вдоха и выдоха, — но ответа не услышал. Если Брэйди успел войти в ангар, он наверняка был уже мертв.

И это делало Тима Фили убийцей.

Колдинг должен был защитить своих ученых. А значит, во-первых, нейтрализовать Тима, во-вторых, отыскать Брэйди. Чертова приоритезация: ведь если Брэйди где-то истекает кровью и не в силах ответить, задержка поиска может стоить ему жизни. Но Брэйди Джованни платили за то, что в случае необходимости он будет рисковать жизнью, а Румкорфу, Цзянь и Эрике — нет.

Колдинг осматривал территорию насколько мог спокойно и терпеливо. И ничего не видел.

Дверь воздушного шлюза открылась. Колдинг повернулся, вскинув «беретту», готовый стрелять в Тима, если тот сделает неверное движение. Только целился он не в Тима… а в Энди Кростуэйта, который, по идее, должен был охранять заднюю дверь.

— Чтоб тебя… — ругнулся про себя Колдинг, отводя пистолет и вновь опускаясь на колени за камень.

Энди на полусогнутых добежал до камня и стал на колени слева от Колдинга. Этот человечек взял сектор обзора слева от себя, подразумевая, что Колдинг возьмет себе сектор справа. Энди явно не паниковал; он был спокоен и терпелив и делал все правильно… за исключением, конечно, самого главного: не стоял у задней двери, которую ему было приказано охранять.

— Энди, отсюда ни шагу, — велел Колдинг. — Я иду внутрь, соберу народ и приведу к шлюзу главного входа, а ты будешь за ними наблюдать отсюда. И не шевелись, пока не позову. Понял?

— Давай, уматывай, — ответил Энди, — и не учи меня, блин.

Ярость закипела в Колдинге, но для любой битвы существовало место и время.

— Просто оставайся здесь, — нажал Колдинг, затем рванулся к шлюзу главного входа и скрылся внутри. Если Гюнтер не запустил камеры, ему придется проверять одну за другой каждую комнату.


Эрика неслышно скользнула в лабораторию биоинформатики и увидела единственное, чего так не хотела видеть, — Лю Цзянь Дэн за своей мультимониторной рабочей станцией. Толстые пальцы молотили по клавиатуре: «клик-клак-клик-клак».

Цзянь повернулась в кресле, густые черные волосы упали на лицо, как маска. Глаза Эрики автоматически метнулись к монитору верхнего ряда над головой Цзянь.

Секвентирование генома А17: завершено

Алгоритм коррекции: завершено

Прогнозируемая вероятность жизнеспособности: 95,0567%

— Получилось, — сказала Эрика. — Глазам не верю.

— Так это ты… — жутко прошептала Цзянь. — Это ты все убила.

Эрика опустила взгляд на свои руки. Она и забыла, что все еще держит пожарный топор. Она была так близка к тому, чтобы все провернуть и незамеченной вернуться в свою комнату. Но теперь ее видела Цзянь. Свидетельство Эрики против Тима — одно дело, но всему, что ему скажет Цзянь, Колдинг поверит автоматически.

Теперь узнают, что все сотворила она. Ну и что? Что они ей сделают — уволят? Отсюда никому никуда не деться, да и люди Фишера скоро будут здесь.

Единственное, что имело значение, — результаты исследования.

Цзянь встала, протянула руку под стол и одним мягким движением вытянула салазки с петабайтным диском длиною в фут.

Две женщины, лицом к лицу, в руках Цзянь — будущее проекта, в руках Эрики — топор.

— Цзянь, отдай его мне, и ничего не будет.

Цзянь встала, отрицательно покачала головой и сделала шаг назад.

Эрика шагнула вперед.


Пальцы Гюнтера бежали по строчкам страниц распечатки инструкции. Он должен выяснить, как перезагрузить систему видеонаблюдения. В описании сказано, что перезагрузка сбросит режим «закольцовки» типа «пошел-ты-Фили» и подобные хакерские фокусы.

В наушнике зашипел голос Колдинга:

— Гюн, ну что, где этот ублюдок?

— Я пытаюсь… Стоп. Вот оно! Просто вызвать экран командной строки, ввести эту часть кода…

— Гюн! Вруби эти чертовы камеры!

— Секунду! — он напечатал код и нажал «ввод».

Мониторы мигнули, а затем все ожили.

— Врубил! Еще секундочку…

У него снова появилась полная картина с камер наблюдения комплекса. Он пробежался взглядом по мониторам в поиске движения. Пустой холл, Румкорф на корточках у изголовья кровати, пустая генетическая лаборатория, комната Эрики… Одеяла откинуты, но это не Эрика… Затем лаборатория биоинформатики, вот Эрика, держит топор и надвигается на Цзянь…

— Блин, Колдинг! Это не Тим, это Эрика!

— Что?

— Тим дрыхнет в комнате Эрики. Бегите в биоинформатику, скорее, Эрика собирается убить Цзянь!!!

Еще один «бип» присоединился к какофонии звонков из комнаты видеонаблюдения. Гюнтер знал, что означал этот сигнал: цель на экране радара.

— А у нас еще одна проблема. Борт на посадку. Ожидаемое время прибытия… пять минут.


— Уходи, — сказала Цзянь тоненьким, почти детским голосом.

Никому причинять боль Эрика не хотела, но времени у нее не оставалось.

Цзянь пятилась, пока спина не уперлась в стену. Бежать некуда. Эрика протянула левую руку, прося диск. Цзянь бросилась ничком на пол, накрыв телом салазки с диском и одновременно пронзительно завизжав. Эрика подскочила к ней, ухватила крупную женщину за плечо и сильно дернула, пытаясь перевернуть на бок.

— Цзянь, отдай! — Она продолжала тянуть без всякого эффекта — женщина не двигалась. Острая головка топора пробьет затылочную кость, словно яичную скорлупу, но у Эрики и мысли не было убивать.

Она перешагнула через ноги Цзянь, затем потянулась правой рукой, схватила полную пригоршню густых черных волос и дернула. Голова китаянки откинулась назад, и та взвыла от боли. Эрика просунула обух топора под горло Цзянь, затем взялась за топорище обеими руками и потянула холодное дерево, упираясь в теплую плоть.

Цзянь начала задыхаться: чтобы ухватиться за топор, ей надо было отпустить диск, и тогда Эрика его разобьет, чтобы закончить эту возню. Эрика налегла сильнее, неуклонно увеличивая давление на полную шею Цзянь, но та не разжимала рук!

— Отдай диск, стерва! — прошипела Эрика по-голландски.

Цзянь заметалась из стороны в сторону, задыхаясь и хрипя, но продолжала крепко прижимать к себе диск.


Колдинг ворвался в лабораторию биоинформатики, чтобы увидеть жуткое зрелище: рычащая тощая сорокапятилетняя женщина силится с помощью топорища придушить 250-фунтовую китаянку в гавайской рубашке. Два ученых средних лет отчаянно боролись, как пара сокамерников во время расовых беспорядков.

Он вошел быстро, не снижая темпа, опустив пистолет, даже когда сократил расстояние. Мелькнула мысль, куда его девать, поскольку кобуры у него не было и он не собирался стрелять в голландку, боясь попасть в Цзянь. Эрика посмотрела вверх в тот момент, когда Колдинг схватил ее за левое плечо и дернул. Это движение застало Эрику врасплох. Левая ее рука соскользнула с топорища, и женщина полетела назад, правой рукой по-прежнему держа топорище посередине. Цзянь сипло, болезненно закашлялась.

Колдинг небрежно держал «беретту» у правого бока — больше как заслон, чем оружие. Эрика перекатилась на пятую точку и увидела пистолет. Глаза ее округлились от мгновенного узнавания и паники; она даже покачала головой, словно говоря «нет, это не входило в ее планы».

— Доктор Хёль! Бросьте этот…

Но это было все, что он успел, прежде чем она запаниковала и махнула топором, который держала правой рукой. Взмах был медленный и неуклюжий, но Колдинг не ожидал такой поспешной реакции. Верхняя часть лезвия пропорола его пуховик. Полетели мелкие белые перья. Жгучая боль опалила его от левого плеча до груди.

Вес топора и инерция движения развернули Эрику, все еще сидящую на ягодицах, — рука ушла вперед, за ней вытянулось вперед тело, будто она кинулась что-то подобрать с пола. С противным чавкающим звуком лезвие топора вонзилось в линолеум.

Колдинг не думал, а просто двигался, сделав шаг вперед и врезав Эрике Хёль по ребрам. Он почувствовал и услышал, как что-то треснуло. Женщина испустила странный, резкий крик, почти сразу же оборвавшийся. Удар опрокинул ее на спину. Топор застрял в линолеумной плитке, ручка торчала под углом сорок пять градусов — все напоминало кадр из дешевого ужастика.

Чувствуя, как боль пронизывает грудь, Колдинг сделал еще шаг вперед и поднес «беретту» к переносице Эрики. Здравомыслие проснулось в самую последнюю секунду. Он отпрянул назад, борясь с собственной инерцией, пока кончик ствола «беретты» не коснулся перекошенного болью лица с силой матушкиного поцелуя на ночь.

А Эрика Хёль и так никуда не собиралась. Она попыталась пошевелиться, но мучительная боль в сломанных ребрах буквально пригвоздила ее к полу. Колдинг помотал головой, словно отгоняя ярость. Он уже успел прийти в ужас от того, что так жестоко ранил ее, но ведь женщина ударила его топором, едрена вошь! Черт, как же больно… Насколько здорово она его порезала?

Хриплый, утробный кашель отвлек его внимание от Эрики.

— Цзянь, вы в порядке?

Та помедлила, затем подняла взгляд — глаза были едва видны за копной черных волос, — с трудом поднялась на ноги и обвила руками его шею, едва не сбив с ног. Ее руки крепко сжали его. Негромкие рыдания вдруг сотрясли ее тело.

— Я в… порядке, мистер… Колдинг. Она… она чуть не задушила меня.

Колдинг держал левую руку опущенной и чуть отведя в сторону от Цзянь. Боль, казалось, расползалась в стороны: отчего-то болели его левый локоть и правое плечо, хотя задеты не были. Он чувствовал, как прилипла к коже намокшая рубашка. Он тихонько похлопал Цзянь правой рукой, все еще сжимавшей пистолет.

— Ну-ну, успокойтесь, все позади. А теперь вам придется отпустить меня: надо разобраться в произошедшем.

Цзянь еще раз сжала объятия, и Колдинг едва не вскрикнул. Она отпустила его и подхватила с пола то, что продолжала крепко держать, когда Эрика душила ее.

— Что это?

— Петабайтный диск, — ответила Цзянь, голос ее стал чуть спокойнее. — У нас наконец получилось.

У Колдинга не оставалось времени спросить, что она имеет в виду, потому что в наушнике проскрипел возбужденный голос Гюнтера:

— Босс, отличная работа, но эта хреновина уже на подлете.

Кто? Боевики, нанятые конкурентом? Нет, он нутром чуял, это наверняка люди Лонгуорта.

— Сколько до посадки?

— Меньше трех минут.

— Так, слушай внимательно. Не исключено, это спецназ США, может, Канады, но в любом случае — вооруженный до зубов. Собери Румкорфа и Тима, и пусть идут к шлюзу центрального входа. Оставь их с Энди, а сам беги по периметру и посмотри, может, найдешь Брэйди. Я хочу, чтобы все наши люди выглядели спокойными и были на виду, с оружием в кобурах. Все понял?

— Оружие в кобурах, понял.

— Хорошо. Если это группа захвата, нам не выстоять, и я не хочу, чтобы пострадал кто-то еще.

— Понял, сэр, выполняю.

В лабораторию биоинформатики вошел Энди Кростуэйт. От него исходил густой запах горелого масла, а еще вонь, которую Колдинг надеялся никогда больше снова не услышать: вонь горелой человеческой плоти.

Лицо, ладони и рукава куртки Энди были в жирных подтеках. Одним взглядом он охватил сцену, затем прошел вперед и опустил пистолет, целясь в распростертую Эрику Хёль.

— Тебе хана, сука.

— Черт тебя дери, Энди, — возмутился Колдинг. — Ты опять оставил пост?

— Да завязывай ты со своей уставной ахинеей! «Оставил пост»… Это не долбаный фильм Джона Уэйна. Собираешься кончить эту сучку или нет?

— Мы никого не собираемся кончать! Протри глаза, это же Эрика.

— Я знаю, кто она. Вероломная стерва, которая работала бок о бок с нами два долбаных года, а потом вдруг взяла и убила Брэйди.

Сердце Колдинга упало.

— Брэйди мертв?

Энди кивнул. Его верхняя губа оттопыривалась, и казалось, что он скалится, когда говорит.

— Я вытащил его тело из ангара. Он сгорел заживо, — Энди сверкнул глазами на Эрику. — Так кто тебе платит, шлюха? «Монсанто»? «Генетрон»? Сколько ты получила за убийство парня, который два года охранял твою задницу каждый день?

Эрика зажмурила глаза — не только от боли. Колдинг увидел, как ее охватило раскаяние. Никогда и никого она не хотела убивать.

Энди вскинул «беретту», опустился на колени и приставил ствол ко лбу Эрики. Та зажмурилась еще крепче.

Колдинг поднял свою «беретту».

Краем глаза Энди уловил его движение. Когда он повернулся, прямо на него смотрел ствол пистолета.

— Энди, брось оружие.

Тот открыл рот, затем закрыл.

— Ты что творишь, твою мать?

— Я сказал, брось оружие. Трупов сегодня больше не будет.

Второй раз спустя столько минут Колдинг сделал движение прежде, чем подумал, словно застигнутый врасплох на скоростной полосе. Никогда в жизни он не целился из оружия в кого-либо и сейчас чувствовал, что попал в незнакомую ситуацию: погибший коллега в ангаре, раненая женщина перед ним на полу, заходящий на посадку вертолет и пистолет в собственной руке, направленный в лицо убийцы из спецназа. Если Энди вдруг взбесится и попытается применить свое оружие, у Колдинга — лишь доля секунды, чтобы нажать на курок, иначе он будет убит.

Двигаясь медленно, Энди стал подниматься на ноги, одновременно нацеливая пистолет в потолок.

— Ладно, ладно, шеф, ухожу.

Колдинг вел стволом, пока Энди поднимался, не сводя его с лица парня.

— Я велел тебе бросить оружие. И выведи из корпуса Цзянь.

— Но у нас «гости». Вы хотите, чтобы я вышел отсюда безоружным?

Энди задал риторический вопрос, но это было именно то, чего хотел Колдинг.

— Энди, я сказал, брось свою чертову пушку и выходи из главного… сейчас же.

Энди медленно присел на корточки и опустил пистолет на пол.

— Пожалел дерьмо… Дождешься, что Магнус узнает… — Он ухватил Цзянь за локоть и повел к выходу. Та прижимала диск к груди, как единственного ребенка.

Когда они вышли из лаборатории, Колдинг вздохнул. Ничем хорошим не кончится, если нажить себе врага в лице Энди Кростуэйта. Но здесь больше никто не должен умереть, вот и все. Он поднял пистолет Энди, поставил на предохранитель и сунул за пояс штанов. Затем опустился на колени подле Эрики.

— Доктор Хёль, простите, что мне пришлось так с вами поступить.


Господи, как больно! Она подозревала, что сломано несколько ребер, но раньше ничего себе не ломала. Боль забирала все силы. Казалось, будто ей в правый бок вколотили толстые палки. Или копья. Зазубренные, из стекла.

— Доктор Хёль, — сказал Колдинг. — Ответьте, пожалуйста. Вы меня слышите?

Она не могла даже пошевелиться. Малейшее движение будило волны почти ослепляющей боли в груди. Но какой бы жуткой ни была эта боль, она не заглушала ужаса от сознания того, что Эрика убила человека.

Говорить было тоже больно, и тем не менее ей удалось вымолвить несколько слов:

— А Брэйди правда… умер?

Колдинг отвел взгляд в сторону, оглянулся и затем кивнул.

— Если Энди так взбеленился, значит, да. Умер.

Господи, о чем она думала? Взрослая женщина, а не коммандос. Неужели месть Клаусу всего этого стоила?

Уж конечно, не жизни Брэйди — милого парня, такого вежливого, почтительного… Сколько ему — двадцать восемь? Двадцать девять? Она не могла припомнить, а теперь это уже не имело значения, поскольку свое тридцатилетие он уже не встретит.

— Боже мой… Колдинг, я… Клянусь, я не хотела…

Колдинг кивнул. Он не злорадствовал и не сердился. Он выглядел очень грустным, как человек, только что ставший свидетелем несчастья и понимавший, что оно произошло на самом деле, но никак не желавший смириться с этим.

— Доктор Хёль, я обязан сохранить жизнь всем остальным. Расскажите, чего нам ждать.

Она было решила пожать плечами, но это оказалось еще больнее, чем говорить:

— Не знаю… Фишер… вот-вот будет здесь.

Колдинг вновь кивнул, будто ее слова лишь подтвердили его подозрения.

— Почему он летит именно сейчас? Ведь мы здесь уже два года.

Она покачала головой:

— Без понятия. Я-то просто думала… погубить Клауса. Я не хотела, клянусь вам.

— Ладно, — сказал Колдинг. Он протянул руку и осторожно погладил ее по голове. — Постарайтесь пока не двигаться. Я сразу же вернусь, как только найду что-нибудь болеутоляющее.

Пи-Джей Колдинг встал и выбежал из лаборатории, оставив Эрику Хёль плачущей от стыда, потрясения и мучительной боли.


8 ноября. Карета подана

Колдинг побежал в ванную и разорвал упаковку закрепленной на стене аптечки. Он выхватил марлевый бинт, пакеты для стерилизации и баночку с болеутоляющим «Эдвил». Облегчит ли боль Эрики «Эдвил»? Он не знал, но должен был что-то сделать. Не сдержался, вышел из себя и ударил женщину по ребрам со всей силы. Он вел себя как зверь, словно перед ним был Пол Фишер.

«Вспомни топор, начальничек. Топор Эрики едва тебя не угробил».

Нет, какие могут быть отговорки: ранение Эрики, смерть Брэйди и взрыв — он за все в ответе.

Колдинг распахнул пуховик и посмотрел на себя в зеркало ванной. Серая нательная рубашка пропиталась кровью. Он осторожно оттянул распоротую ткань посмотреть на рану. Кровь все еще проступала каплями, но это была скорее глубокая царапина, чем опасное для жизни ранение. Достаточно серьезно, чтобы врезать женщине по ребрам? Нет. Однако он вновь попробовал эту мысль на вкус — странно было чувствовать вину за то, что защищался от нападения.

Колдинг принялся разрывать упаковку бинта, когда его внимание привлек рев реактивных двигателей. Боль Эрики, собственная рана — этому придется подождать. Он движением плеч накинул пуховик, выдув небольшое облако пушистых белых перышек, и побежал к воздушному шлюзу главного входа. Через несколько секунд Колдинг шагнул в зимнюю ночь. Пожар ангара заметно утих. Легкий ветер нес падающий снег под углом, делая прожекторы освещения периметра похожими на мерцающие конусы света. Двигатели приближающегося самолета ревели уже немыслимо.

Фишер уже почти здесь.

Фишер. Человек, который организовал расследования деятельности трансгенных компаний и координировал подразделения ЦКЗ,[13] ВОЗ, ЦРУ и USAMRIID. Фишер, который, несомненно, обладал возможностью манипулировать на расстоянии женщинами с разбитыми сердцами, обращая их в саботажниц и неосторожных убийц.

Человек, который когда-то возглавлял проект, убивший жену Колдинга.

Все это заставило Пи-Джея отчаянно надеяться на еще один раунд с ним, сделать нечто куда более значительное, чем просто врезать по колену. Ярость Колдинга была неуместна против сорокапятилетней женщины. А против Пола Фишера — совсем другое дело.

У сломанной спутниковой антенны стояли Гюнтер, Энди, Румкорф, Цзянь и Тим Фили. У Гюнтера, храни его бог, пистолет был в кобуре. Колдинг подошел и стал с ними рядом; «беретта» — в правой руке у бедра, стволом вниз. Он старался держать в поле зрения Энди. Тим, похоже, был настолько пьян, что мог рухнуть в любой момент. Цзянь всем телом содрогалась от рыданий.

В двадцати футах от группы зеленый брезент накрывал бесформенную тлеющую глыбу. Глыбу размером приблизительно с Брэйди Джованни. Ночной ветер громко хлопал концами брезента и удушливую вонь уносил прочь почти без остатка. Почти. Жуткий запах паленого мяса и горящего масла все еще стоял в воздухе.

Никто из них не смотрел на тело. Наоборот, все глядели вверх, в ночное небо. Летательный аппарат, о котором предупреждал Гюнтер, заходил на посадку, но это был не вертолет: они увидели массивный неосвещенный силуэт, черное брюхо ловило отсветы пламени догорающего ангара.

— Mein Gott, — ахнул Румкорф. — Вот это громадина…

Колдинг не верил своим глазам. Вспыхнули фары самолета, швырнув длинные конусы света на заснеженную посадочную полосу. Он был таким большим, что, казалось, неподвижно завис в воздухе. Лишь один самолет мог обладать такими размерами…

С-5 «Гэлакси».

— Сара, — тихо обронил Колдинг.

Но это невозможно. Атака Эрики произошла только что. Как мог Данте отреагировать так быстро?

С-5 был идеей Колдинга. Летающая лаборатория для сохранения проекта предков на случай… например, подобного произошедшему сегодня. Один из крупнейших самолетов в мире, 247-футовый С-5 был размером с футбольное поле — от лицевой до лицевой. Размах крыльев — как у рук великана, 222 фута от кончика до кончика, а верхняя точка хвоста была на высоте шестиэтажного дома. Кокпит напоминал маленький черный глаз Циклопа, врезанный в вытянутый и закругленный треугольник фюзеляжа. 450 000-фунтовый монстр — достаточно большой, чтобы перебросить полностью оборудованную биотехнологическую лабораторию вместе с коровами в любую точку на планете.

Пять блоков массивных колес, каждое размером с «Фольксваген»-«жук», выползли из брюха, чтобы встретить снег посадочной полосы. С-5 двигался словно в замедленном воспроизведении, и все же это был реактивный самолет, заходивший на посадку со скоростью 120 миль/час.

Гюнтер передвинулся и стал у плеча Колдинга:

— Что мы должны делать?

Если бы не горящий ангар, обуглившееся тело на земле и женщина в лаборатории биоинформатики с минимум парой сломанных ребер, вопрос бы рассмешил Колдинга.

— Что делать? Садиться. Карета подана.


8 ноября. Зона военных действий

Хвостовая рампа С-5 медленно опускалась. Ветер набрал скорость, сыпал редким снегом через посадочную полосу и вынуждал закрывать руками прищуренные глаза. Из раскрывающегося двадцатифутового зева самолета, будто из раскаленной пещеры, плеснуло ярким светом, нарисовав неясный дрожащий ореол в полупрозрачной снежной пелене. Колдинг едва не вздрогнул, вообразив гигантского механического монстра, распахнувшего челюсти и готового одним махом проглотить проект Румкорфа.

Когда рампа опустилась наполовину, на ней показался человек, идущий к краю.

Магнус Пальоне.

У Энди вырвалось триумфальное «Йес!». Он бросил на Колдинга угрожающий взгляд — мол, жди неприятностей — и побежал встречать старого дружка. Магнус и Энди напоминали Колдингу человека и щенка терьера. Энди был энергичным, постоянно недовольным и сердитым, обожал и боготворил своего хозяина. Магнусу, очевидно, нравилась компания Энди, но, если того требовала дисциплина, мог и всыпать дружку по первое число.

На плече Магнуса висела большая черная спортивная сумка. Вес содержимого туго натянул брезентовые лямки, однако он нес ее с небрежной легкостью — словно буханку хлеба. Пальоне шел к Колдингу, пристально разглядывая людей и разрушения.

Его глаза остановились на трупе, и несколько секунд он смотрел не отрываясь.

— Это Брэйди?

Колдинг кивнул.

Магнус поднял глаза, лицо было пустым:

— Кто это сделал?

Колдинг сглотнул. Сердце понеслось. Ни одной эмоции не читалось на лице Магнуса, но поведение изменилось — он буквально излучал опасность.

— Доктор Хёль.

— Шутишь, — сказал Магнус. — Все это дело рук обычной женщины? Чего ради?

Колдинг глянул на Румкорфа, решив было солгать, чтобы как можно меньше накалять обстановку, но не нашел в этом смысла:

— Хотела отомстить Клаусу за то, что выгнал Галину из проекта.

Клаус моргнул. Снег прилипал к его очкам в черной оправе. Он опустил глаза на труп Брэйди, затем поднял их, одновременно сделав подсознательный шаг назад от дымящегося тела, словно отделяя себя от него.

— Бред какой-то, — сказал Клаус. — Эрика Хёль — прежде всего ученый. Я не верю.

— А вы поверьте, — прохрипела Цзянь. — Она уничтожила резервный сервер и все результаты на нем.

Лицо запаниковавшего Клауса побелело, а грудь заходила ходуном. От Колдинга не ускользнуло, что Румкорфа в это мгновение больше волновал его проект, чем мертвое тело на земле.

— Все результаты? Она уничтожила наши результаты? Как вы могли позволить ей сделать это?!

Цзянь вытянула руку с петабайтным диском. Женщина выглядела напуганной, страдающей от боли и печальной одновременно, но Колдинг готов был поспорить, что частичка ее души страшно обрадовалась панике Румкорфа.

— Я все сохранила здесь, — сказала она. — К тому же у нас получилось. Девяносто пять процентов жизнеспособности.

Колдинг почувствовал прилив восторга — еще одна эмоция, присоединившаяся к суматохе в голове и в душе. Неужели они все-таки сделали это?

— Девяносто пять… — повторил Румкорф, угроза и гнев на лице сменились изумленно-радостным волнением. — Вот это да!

— Молодцы, — сказал Магнус. — Что ж, хорошо то, что хорошо кончается. А поскольку бесценные данные остались у нас, значит, все хорошо.

Румкорф начал было с ним соглашаться, затем понял, что Магнус так шутит. Клаус уставился себе под ноги.

Магнус обратил мрачный взгляд на Колдинга.

— Где Хёль?

— В лаборатории биоинформатики. Все под контролем.

— Если вы называете моего мертвого друга и миллионные убытки ситуацией «под контролем», Бубба, значит, наши с вами терминологии сильно разнятся, — Магнус любил называть американцев «Бубба». Особенно Колдинга. Непонятно, чего он вкладывал в это слово больше — юмора или оскорбления.

— Я-то было решил, здесь группа захвата поработала, — подал голос Энди. — А оказалось, престарелая нимфоманка. К Колдингу все вопросы.

— Энди, захлопнись, — сказал Магнус. — Сейчас недосуг. Давайте-ка все на борт, мы переезжаем.

Крепкий порыв ветра заставил всех пригнуть головы, закрыть ладонями глаза и сделать полушаг, чтобы не потерять равновесие. Всех, кроме Магнуса. Тот стоял как статуя и не сводил глаз с Колдинга. Пи-Джей с каменным лицом смотрел на него, подозревая, что Магнус видит его насквозь.

— Пора выдвигаться, — сказал Пальоне. — Доктор Румкорф, у вас есть безъядерные клетки для всего резервного стада?

— Ну конечно. В хранилище главной лаборатории.

— Несите, — сказал Магнус. — На борту имеются дубликаты вашего оборудования, включая «Машину Бога», и ждать, пока мы приземлимся, вам не придется: можете прогонять тесты иммунной реакции во время полета.

Цзянь отдала Колдингу диск.

— Я принесу, — сказала она, прикрыла рукой лицо от ветра и побежала к воздушному шлюзу главного входа.

Магнус вновь опустил взгляд на укрытое брезентом тело Брэйди Джованни. Затем поднял глаза и кивнул, как бы давая понять, что полностью осознал ситуацию.

— Колдинг, всех на борт. Времени в обрез. Я останусь и вызову вертолет для эвакуации доктора Хёль.

Энди вышел вперед.

— Что за дела, Марк? — Огни «Гэлакси» отбрасывали странные тени на глаза Энди, под крылья его носа, под подбородок, придавая лицу что-то демоническое. — Эта сучка убила Брэйди, слышь? А когда я попытался разрулить это, Колдинг наехал на меня и даже забрал у меня пистолет. И долбаная пушка до сих пор у него, понял? Ты что, пытаешься мне впарить, что оставляешь его главным? Да он понятия не…

Магнус выбросил левую руку и схватил Энди за горло, прервав разглагольствования маленького охранника. Хватка была настолько контролируемой, что выглядела едва ли не деликатной: секунду назад Энди говорил, а в следующую уже задыхался, глаза изумленно выпучены. Мощная ладонь полностью захватила его горло.

— Энди, — сказал Магнус, — я, кажется, просил тебя заткнуться.

Руки Энди взметнулись вверх в попытке отделить палец и оттянуть его назад. Колдинг увидел, как Магнус сжал пальцы — самую малость. Глаза Энди расширились еще больше, он поднял руки вверх ладонями наружу. Магнус отпустил его и вновь взглянул на Колдинга, будто ничего не произошло. Надрывно кашляя, Энди согнулся пополам, держась за горло. Он вроде остыл и смирился, но было ясно, что Магнус мог передавить ему дыхательное горло, лишь чуть усилив хватку.

— Сюда летит Фишер, — сказал Магнус. — У нас крайне ограниченное «окно» спутниковой связи, мы должны отправляться прямо сейчас. Мы минут тридцать вызывали вас, но… — он показал на поврежденную спутниковую тарелку. — Похоже, ваш телефон не обслуживается. По нашей информации, у нас на все про все не больше сорока минут. Я хочу, чтобы уже в пять «С-пятый» был в воздухе. Отдайте Энди оружие.

Колдинг вытянул «беретту» из-за пояса и протянул Энди. Магнус оглянулся на самолет.

— Начали! — помахал он рукой, давая знак кому-то внутри спускаться по рампе.

Саре Пьюринэм.

Вот она — по меньшей мере пять футов десять дюймов, может, чуть выше, если считать кончики коротко стриженных, взъерошенных светлых волос. Светло-голубые глаза — маленькие точечки колючего электрического света, встроенные в веснушчатую кожу лица. Точно как в последний раз, Колдинг не заметил и следа косметики. Все, чем можно было покрыть эту кожу, лишь преуменьшит ее природную красоту. Она была словно девушка с открытки — серфингистка, ушедшая служить в ВВС.

Сара сошла на землю и стала прямо перед Колдингом. Вид у нее был раздраженный. Чем — операцией? Или тем, как он с ней обошелся? Не исключено, и тем и другим.

И почти сразу же Колдинг почувствовал, что безумно хочет ее, как в день их первой встречи. Тогда он поддался этому чувству и предал память совсем недавно умершей жены. Мысль о Клариссе разворошила старую рану. Однако сейчас есть вещи поважнее, чем смотреть с вожделением на эту женщину.

— Мистер Колдинг, — сказала Сара ровным голосом. — Надо же, где встретились.

— Пьюринэм, — кивнул ей в ответ Колдинг.

Сара повернулась к Магнусу:

— Что, черт возьми, здесь творится? Похоже на зону военных действий.

Румкорф вышел вперед:

— Да, а что случилось-то? Если Эрика на самом деле хотела мне навредить, так что такого? Почему полковник Фишер опять преследует нас?

Магнус оглядел всех — одного за другим, будто раздумывая, стоит ли провести на этой земле еще какое-то время.

— В «Новозиме» вспышка вирусной инфекции. Смертность 75 процентов.

Глаза Румкорфа округлились.

— Семьдесят пять процентов? Я всегда говорил, что метод Мэтала небезупречен. Это ужасно. Утечка вируса есть?

— Пресекли, — ответил Магнус. — Американцы сработали быстро. Фишер уничтожил лабораторию вакуумной бомбой, а затем приступил к закрытию всех трансгенных проектов. Мы не исключение.

— Нет, — покачал головой Румкорф. — Нет. Только не сейчас, когда мы так близко. Мы должны продолжать.

— Ну, так грузитесь в этот чертов самолет, — велел Магнус. — Уводим проект в «подполье». Все ваши компьютеры скоро отключат от сети. Все до единого. Если вы не уберетесь отсюда до прибытия Фишера, ваша Нобелевская премия затеряется по почте.

Сара сощурила глаза:

— А это кто такой — полковник Фишер? Мы говорим о штатовских вояках? И что это за труп? Я на такое дерьмо не подписывалась.

Магнус быстро повернулся и шагнул к Саре — они оказались лицом к лицу. Ей пришлось смотреть прямо в глаза Магнусу.

— Вы подписывались делать все, что вам будет приказано, — сказал он. — И уже неплохо получили по нашим чекам. А сейчас, если не хотите потерять ваш бизнес, дайте команду экипажу приступить к погрузке самолета. У вас четыре минуты.

Сара удерживала его взгляд лишь секунду, затем отвернулась и крикнула голосом, моментально утонувшим в реве работающих вхолостую двигателей:

— Приступили, парни! Через четыре минуты взлет!

Трое мужчин в черных пуховиках «Генада» сошли по грузовой рампе. Колдинг узнал невысокого испанца Алонсо Бареллу. За ним шли Гарольд и Каппи, черный и белый «двойняшки».

— Сдайте оружие, — скомандовала Сара. — На моем самолете разрешено иметь оружие только командиру и членам экипажа, так что сдайте свое Гарольду.

Гарольд подошел и протянул руки. Колдинг выщелкнул магазин, проверил патронник и затем вручил «беретту» вместе с обоймой Гарольду. Гюнтер поторопился проделать то же самое.

Энди засмеялся Саре, затем ухватил себя за мотню и потряс.

— Пистолет я придержу, а тебе подарю свою пушку, летчица. Как тебе, а?

Сара пожала плечами:

— Значит, в самолет не сядешь. Оставайся здесь и трахай коров или что придется.

— Прекратить! — рявкнул Магнус. — Пистолет останется у Энди. Продолжайте погрузку. — Он посмотрел на Сару. — Вы не против, капитан?

Сара зыркнула на Энди, который продолжал смеяться, затем вновь повернулась к Магнусу.

— Никак нет, — ответила она. — Слушаюсь.

Магнус бросил взгляд на свои часы.

— У вас две минуты на сбор личных вещей.

Энди и Гюнтер бросились к главному зданию. Колдинг остался стоять. Не двинулся и Румкорф.

Из главного входа вышла Цзянь. Ночной ветер сильно трепал ее одежду. Она с трудом толкала перед собой тележку, груженную большим алюминиевым контейнером. Алонсо побежал помочь ей. Каппи поднырнул под руку Тима Фили и помог пьяному и сонному ученому подняться по рампе. Гюнтер и Энди скоро вернулись. Гюнтер тащил рюкзак, набитый книгами, а Энди — мятый коричневый бумажный пакет: похоже, решил сберечь свою коллекцию порножурналов. Оба охранника бегом поднялись по рампе в брюхо С-5.

Колдинг остался с Магнусом наедине.

— Куда летим?

— Озеро Верхнее, остров под названием Черный Маниту.

— Верхнее? А каким, интересно, образом мы протащим эту штуковину, — Колдинг ткнул большим пальцем в сторону С-5, — через сетку ПВО Канады, а потом — США?

Магнус посмотрел в сторону, будто вопрос вызвал у него раздражение:

— У нас свой человек в аэропорту Икалуит и план полета, в котором мы значимся как грузовой «семьсот сорок седьмой», следующий из Икалуита в аэропорт Тандер-Бэй. Есть у нас человек и в Тандер-Бэе — сдается мне, там на зарплате диспетчеров экономят; он должен зарегистрировать нас как заходящих на посадку. Время полета — часа три, Бубба. Как пройдем Тандер-Бэй, Сара переведет С-5 на ночной режим: без ходовых огней и высота полета ниже зоны захвата радаров. Между Тандер-Бэем и Черным Маниту ничего нет. Двадцать минут полета на малой высоте.

Колдинг кивнул. Звучало вполне реально.

— А не слишком ли Черный Маниту близок к цивилизации, учитывая характер наших занятий?

Магнус рассмеялся:

— Близок к цивилизации? Посмотрим, что вы скажете, когда окажетесь там, — он расстегнул на четверть молнию черной брезентовой сумки, вытянул манильскую папку и закрыл молнию за мгновение до того, как Колдинг успел заглянуть внутрь. — Здесь все, что вам надо знать. На острове всего пять человек, и все работают на «Генаду». Клейтон Дитвейлер — наш управляющий на острове. Когда увидите его сына Гэри, скажите ему, чтоб подготовил мой снегоход.

Колдинг взял папку.

— С этого момента вы в зоне сетки ПВО. Отключить все средства связи, кроме закрытого канала с Манитобой. Никаких беспроводных устройств, Интернета — ничего. Вас просто нет, ребята, ясно?

Звучало тревожно, но Колдинг знал, что это был единственный способ спасти проект. Черт возьми, С-5 был его идеей, тем самым способом сохранить проекту жизнь, если кто-то попытается их прихлопнуть.

Он вспомнил, как Магнус смотрел на труп Брэйди, и смертельную вибрацию в его голосе, когда тот спросил: «Кто это сделал?» Если Колдинг улетит, то оставит Эрику один на один с этим человеком.

— А как же доктор Хёль?

— Ты о бабе, которая в одиночку, без посторонней помощи, провалила твою операцию и убила моего друга?

Колдинг издал шумный выдох, собравший облачко пара перед его лицом, затем медленно кивнул.

— Не волнуйся, Бубба. Я о ней позабочусь.

— Магнус, она не собиралась сделать Брэйди что-то плохое. Ее нанял Фишер, она хотела только уничтожить работу Румкорфа и…

— Ты, похоже, меня за дурака держишь, — мягко сказал Магнус. — Думаешь, ты умнее меня, да?

Колдинг покачал головой, может, чуть торопливо.

Пальоне улыбнулся.

— Думаешь, Бубба. Ты считаешь, я настолько тупой, что могу убить женщину, которая работает на Фишера? Разговор окончен. А сейчас давай в самолет — или оставайся здесь и болтай со своим старым приятелем Полом Фишером, когда тот приземлится.

Колдинг помедлил еще секунду, не в силах справиться с нахлынувшим страхом. Разве у него был выбор? Если он хочет успеха проекта, то должен доверять Магнусу. Колдинг повернулся и стал подниматься по грузовой рампе С-5.

Рампа привела его в огромный грузовой отсек. Двадцать футов поперек, он был почти достаточно широким для двухполосного хайвэя. Колдинг сам проверял схемы инженеров, помогал в составлении проекта, но готовый продукт ему еще видеть не приходилось. Очутившись внутри, единственное, что он мог делать, — остановиться и глядеть на коров. А те дружно таращились на него в ответ.

Отсюда просматривалось все внутреннее пространство длинного фюзеляжа до носовой грузовой рампы, в этот момент сложенной за закрытым носовым обтекателем: более чем на сто футов тянулись стойла для скота, на семь футов в глубину, двадцать пять в ширину с пятифутовым проходом ближе к середине. Прозрачные пластиковые перегородки отделяли каждое стойло, и в каждом имелась прозрачная пластиковая дверь с контейнером, в который автоматически загружались кормовые гранулы. На наружной стороне каждой двери был плоский контрольный монитор, показывавший пульс, вес и некоторые другие — Колдинг сразу не разобрал — данные каждой коровы.

Стойла населяли большеглазые черно-белые голштинские коровы, и каждая частично поддерживалась надежной, свисавшей с потолка сбруей. Копыта все же касались палубы, но основной вес держала сбруя, дабы во время полета стопятидесятифунтовые животные не метались по стойлам. Раздающееся время от времени мычание только усиливало сюрреалистичность картины. Запах коров и свежего навоза был здесь подавляющим. С правого уха каждого животного свисала пластиковая бирка: А-1, А-2, А-3 и так далее.

Коровы казались абсолютно спокойными и счастливыми. Спокойными, но большими, высотой пять футов в холке. Как управлять полусотней таких животных в самолете, если что-то вдруг вызовет у них панику, Колдинг не мог себе представить.

Справа от него на рампе имелся кормовой трап на вторую палубу, вместившую оборудование, компьютеры и рабочие места для Румкорфа и Цзянь. Там, наверху, имелась почти вся аппаратура из комплекса «Баффин», разница лишь в гораздо меньшем пространстве для работы.

За коровьими стойлами и по правой стороне центрального прохода на двадцать футов протянулся участок ветеринарной лаборатории с компьютерами, шкафчиками снабжения и длинным металлическим столом вдоль края прохода. Слева от прохода находился небольшой пятачок открытого пространства, куда с верхней палубы могла опускаться грузовая платформа размером десять на семь футов. Позади него виднелись три ряда кресел, по четыре в каждом. За ними — сложенная носовая рампа и металлический трап на верхнюю палубу.

Миллер и Каппи торопливо проверяли показания на дисплеях и пробовали ремни поддержки каждой коровы. Оба по нескольку раз мельком взглянули на Колдинга, будто ждали, что он пройдет вперед, но тот застыл на месте, завороженный интерьером воздушного гиганта. Два члена экипажа, шагая почти в ногу, быстро подошли к нему.

— Вам надо сесть, сэр, — сказал Миллер.

— Ага, — добавил Каппи. — Надо сесть.

Колдинг, извиняясь, кивнул и прошел в глубь самолета.

— Простите, ребята, просто немного… ошалел от всего этого. И не называйте меня «сэром», зовите Пи-Джей.

— О’кей, — сказал Миллер.

— Ага, о’кей, — подхватил Каппи.

Они проводили его к креслам, где Энди, Гюнтер, Румкорф, Цзянь и Тим уже сидели пристегнутые. Медленно сложилась кормовая рампа. Две задние двери внешнего контура закрылись за ней, возвращая корпусу самолета гладкий аэродинамичный профиль. Весь носовой отсек С-5 мог подниматься, как гигантская раззявленная пасть. С опущенными обеими — носовой и кормовой — рампами пятидесятисемитонный, двенадцатифутовый в ширину танк «М-1 Абрамс» мог заехать в самолет с одного конца и выехать с другого.

Колдинг уселся и потянулся за ремнями, морщась от боли, когда от движения напомнили о себе раны на плече и груди.

С трапа на верхнюю палубу соскочила Сара. Она повернулась и увидела, как он возится с ремнями.

— Поторопись, Колдинг, пристегивайся скорее, мы взлетаем, черт возьми.

— Я… уф, мне самому никак.

Сара подошла к нему. В ярком освещении самолета она как будто заметила его порванную куртку и кровь в первый раз.

— Ну и дела, — сказала она. — Покажи-ка свою рану.

— Да ерунда. Можешь просто помочь мне натянуть ремни?

Та проигнорировала его слова: протянула руки и, отогнув полу пуховика, заглянула внутрь. С шипением вздохнула сквозь зубы, увидев рану.

— Чем это?

— Топором.

Энди рассмеялся своим неприятным резким смехом:

— Старая баба — топором, вот чем. Тебе, Колдинг, лучше не встречаться с моей бабулей: порвет тебе задницу на раз-два-три.

— Энди, — оборвала его Сара, — заткнись, а? Колдинг, когда взлетим, я позабочусь об этом. А пока постарайся не залить кровью мой самолет.

Она обхватила руками бока его кресла, взялась за ремни, подтянула их и пристегнула. Управившись, вернулась к носовому трапу и поднялась.

Спустя несколько секунд мощно загудели четыре гигантских турбореактивных двигателя «ТГ39». Колдинг почувствовал, как массивный самолет начал медленно двигаться вперед. Ускорение вдавило его в спинку кресла. Разгоняясь, самолет грохотал по заснеженной полосе; когда шасси оторвались от земли, грохот почти стих.



8 ноября. Получай

Три «Блэкхоука» шли низко, футах в тридцати над потемневшим от ночи снегом. Два ведущих вертолета сделали широкий круг над периметром комплекса Баффиновой Земли. Третий «Блэкхоук» завис на подлете.

Внутри этой третьей машины полковник Пол Фишер внимательно рассматривал в бинокль разрушения внизу. Руины большого строения из листового железа напоминали гигантскую смятую банку от пепси-колы. Угасающее пламя выбрасывало кольца черного дыма сквозь разорванный металл. Место напоминало зону военных действий. Хорошо, что он взял с собой двадцать четыре бойца.

Пол был в синем мешковатом защитном комплекте. Ему казалось, что он смотрится нелепо, но костюм «Чемтурион» должен защитить от любого возбудителя инфекции. По крайней мере, если надеть шлем, который сейчас лежал у его ног — в качестве слабого знака протеста против основанных на невежестве строгих правил, предписанных Мюрреем Лонгуортом. Это не меняло того факта, что Пол напоминал то ли Смурфа,[14] то ли Зефирного человека,[15] то ли нечто среднее между ними обоими.

Восемь вооруженных мужчин, сидевшие рядом с ним в полных комплектах индивидуальных средств химзащиты MOPP, выглядели еще страшнее. Такой комплект состоял из маски и капюшона, закрывавших шею и плечи, а также темно-серого закрытого костюма и перчаток. Вся экипировка обеспечивала значительную степень защиты от химической, биологической, радиационной и даже ядерной угрозы. Не такую, конечно, как костюм Зефирного человека на Фишере, должным образом одетого, но комплекты MOPP, уступая по степени защищенности, давали преимущество в мобильности. Он не сомневался: эти люди могут двигаться быстро и эффективно использовать свое жуткого вида оружие огневой поддержки морской пехоты — М249 и компактные пистолет-пулеметы NP90.

Еще по восемь облаченных в MOPP бойцов несли на борту другие два «Блэкхоука»: шестнадцать человек, которые ворвутся в комплекс и все законсервируют. Восьмерка с Полом была отчасти резервом, отчасти «нянькой». А ребенком, которому требовалась такая «нянька», был, конечно, он. Фишер не являлся участником боевой операции. Когда бойцы не разговаривали непосредственно с ним, то именовали его «багаж».

В любом случае все это снаряжение было излишеством. Вероятность очередной вспышки эпидемии смертельного трансгенного вируса прямо сейчас была ничтожно мала. Но приказы Мюррея Лонгуорта были одновременно и неприятны, и ясны: входить в комплекс с максимальной осторожностью.

Однажды Колдинг уже уклонился от них, заставив исчезнуть целый исследовательский проект, и уничтожил все до единого свидетельства правонарушений «Генады». Именно поэтому Лонгуорт хотел ударить стремительно, жестко и не дать Колдингу успеть повториться. С удивлением глядя на горящий ангар, Пол думал, не опоздали ли они.

— Полковник Фишер, — обернулся к нему второй пилот. — Вспомогательная постройка уничтожена, но главное здание комплекса внешне не пострадало. Команды готовы к высадке.

— Давайте команду занять комплекс, — велел Пол.

На отдалении два «Блэкхоука» сорвались со своей орбиты и приблизились к комплексу.


Радар выдал дистанцию до приближающегося борта. Сто пятьдесят метров, расстояние сокращается.

Эрика Хёль плакала. Клейкая лента удерживала ее в кресле поста охраны — том самом, на котором Гюнтер Джонс штамповал два своих полных романа и почти завершил третий. Ей не удавалось освободить руки из оков толстой серебристой пленки, и с каждой попыткой ребра вонзались в тело зазубренными стеклянными пиками.

«…сто двадцать пять метров…»

Большая часть ленты из того же мотка была обмотана вокруг ее голеней вместе с небольшим, размером с кулак, шариком мягкой замазки. Магнус объяснил, что замазка — это «Демекс», пластиковая взрывчатка. Он подробно рассказал все Эрике, объяснив, что конкретно случится, когда вертолет приблизится на сто метров.

«…сто пятнадцать метров…»

Свернутый кольцами провод бежал от «Демекса» к маленькому роутеру, подключенному к радарному комплексу. Роутер показывал десять красных огоньков — каждый огонек соответствовал десятку метров. Другие девять проводов убегали через порог поста охраны к остальным помещениям комплекса, где были подключены к более крупным «шарам» пластида.

Никто не спешил ей на помощь. Ее мелочная мстительность убила Брэйди, а через несколько мгновений прикончит и ее саму. Холодное осознание наконец пришло к Эрике. Она перестала плакать. Напоследок она успела пожелать Клаусу Румкорфу и Галине Порисковой прожить долгие, счастливые жизни.

Скоординированный взрыв сотряс шлакобетонное здание комплекса. Даже несмотря на то, что находился от него на удалении пятисот метров, Фишер дернулся назад от распустившегося огненного шара, который кратко подсветил ночь и отразился от белого снега. В течение секунды крепкое здание обратилось в горящие и дымящиеся развалины.

— Уходите! Уходите! — услышал он голос пилота. «Блэкхоук» Фишера продолжал висеть, но два других стремительно отвернули от комплекса на случай новых взрывов или враждебных действий с земли.

Колдинг умный ублюдок, спору нет, но он на такое не пошел бы. Рука Магнуса Пальоне. Наверняка. «Черт…»

— Держитесь подальше от главного здания! — крикнул Пол второму пилоту. — Передайте другим вертолетам, чтоб облетели по широкому кругу на предмет обнаружения людей на земле, соблюдая предельную осторожность: кое-кто из сотрудников «Генады» прошел подготовку в спецназе.

Фишер знал: они ничего не найдут. Никаких результатов исследований, никаких доказательств. «Генада» вновь ускользнула.


8 ноября. Пидж

Через двадцать минут после взлета Колдинг увидел спускающуюся по носовому трапу Сару. Она улыбнулась своим пассажирам и заговорила с притворным радушием бортпроводницы:

— Леди и джентльмены, наш полет продолжается. Вы можете свободно передвигаться по салону.

Тим по-прежнему пребывал в «отключке», а Цзянь и Румкорф отстегнули ремни. Последний встал и медленно двинулся мимо стойл к кормовому трапу, по которому забрался на вторую палубу — в лабораторию. Цзянь последовала за ним, продолжая прижимать к себе петабайтный диск, как мягкую игрушку.

Гюнтер и Энди встали и потянулись — на оставшееся время полета особых дел у обоих не предвиделось.

— Какой же Брэйди кретин, — сказал Гюнтер. — Из всякого фуфла выкарабкивались, и он вдруг умирает на такой работе.

— Точняк! — сказал Энди, затем ухватил Гюнтера за плечо в редком для него внешнем проявлении духа товарищества. — Помнишь тот дом на окраине Кабула?

Гюнтер посмотрел в сторону, затем опустил взгляд.

— Ну. Да, помню. Если б не Брэйди, мне бы крышка.

— Тебе и мне — нам обоим, братан, — сказал Энди.

Гюнтер поднял взгляд на Сару. Тени не до конца подавленных воспоминаний затуманили ему глаза.

— Эй, здесь у вас найдется свободный компьютер с текстовой программой? Чтобы можно было воткнуть? — Он вытянул из кармана кольцо для ключей — на нем блеснула серебристая флешка с красным логотипом «Генады».

Сара посмотрела на флешку:

— Там что? Рабочие файлы?

— Роман про голубых, — ответил Энди. — Это так Гюн удирает от воспоминаний о нашем с ним старом добром времечке. Да, Гюн?

Гюнтер пожал плечами и вновь опустил взгляд.

— Есть у нас компьютер, — быстро сказала Сара. — Идите оба за мной. И… Колдинг, я серьезно насчет того, чтоб не заляпать кровью мой самолет. Заставлю отмывать. Если кто из вас хочет поспать — могу показать помещение для отдыха.

Энди плотоядно покосился на Сару:

— Я не прочь, если придешь ко мне под бочок, а? Можешь реквизировать мою пушку дедовским способом, а?

Сара закатила глаза:

— Размечтался, коротышка.

Энди засмеялся, скривив рот в полуулыбке-полуухмылке. Не похоже, чтобы он сильно переживал по поводу смерти своего дружка, хотя, с другой стороны, Колдинг имел совсем небольшой боевой опыт. Возможно, способность быстро приходить в себя была частью того, что делало из человека профессионального солдата.

Сара не повела их к носовому или кормовому трапу, а нажала и удерживала кнопку в обшивке салона. Взвыли механизмы — платформа десять на десять опустилась на гидравлической лапе.

— Это у нас для тяжелых грузов, — пояснила Сара. — Или для подъема раненых в лазарет.

Они зашли на железный решетчатый пол платформы. Сара подержала несколько секунд нажатой кнопку на гидравлической лапе, и они поехали вверх.

Когда платформа достигла верхней точки, Колдинг оглянулся и посмотрел на тысячу квадратных футов лабораторного пространства второй палубы. Большой плоский монитор шириной восемь футов и высотой пять возвышался на задней переборке. Флуоресцентные лампы заливали мягким светом сверкающее оборудование, черные лабораторные столы, небольшие мониторы компьютеров и белые кабинеты — все удобно и компактно встроено в арочный фюзеляж С-5.

Цзянь уже сидела, с головой погруженная в программу, за точной копией своего рабочего стола — семимониторной рабочей станцией. Румкорф переходил от одного прибора к другому, любовно проводя руками по различным поверхностям, задерживая на секунду взгляд, затем удовлетворенно кивая и переходя к следующему. Колдинг почувствовал, как в душе у него поднимается гордость при виде собственного проекта, воплощенного в жизнь, и нескрываемого одобрения Румкорфа и Цзянь.

— Крепко вы упаковали этого малыша, — сказала Сара. — Не знаю, за каким бесом нужны все эти железяки, но вид у них явно дорогой.

— Не то слово, — кивнул Колдинг.

— Идем, — сказал Сара. — Комната отдыха между лабораторией и кабиной самолета.

Она прошла через узкий проход и продемонстрировала крохотную кухню, изолятор на две кровати, комнату отдыха с тремя койками и комнатушку с двумя диванами и плоским телевизором, вмонтированным в стену; на полу под телевизором — консоль видеоигры и полка с играми.

— Вот это дело! — обрадовался Энди, тотчас усевшись перед телевизором и запустив игру «Мэдден».

— Черт, — сказал Гюнтер. — Какой же здоровый самолет!

Колдинг кивнул:

— Поэтому мы и выбрали его. С нашей полезной нагрузкой он может покрыть без дозаправки более тридцати пяти сотен миль. Это дает нам просто колоссальный диапазон. К тому же здесь мы защищены от внешних воздействий — и можем делать всю работу прямо на борту.

Сара показала на встроенный в стену столик с лэптопом:

— Захотите писать, Гюнтер, — пожалуйста.

— Если честно, я выдохся, — ответил Гюнтер. — Лучше посплю.

Может, Энди и удалось быстро забыть смерть Брэйди, но Гюнтер выглядел подавленным. Как долго он знал Брэйди? Пять лет? Десять? Колдинг больно ощущал потерю, но сам знал Брэйди меньше двух лет, к тому же они с ним никогда не были близкими друзьями. Гюнтеру, наверное, очень тяжко сейчас.

— Гюн, — сказал Колдинг. — Мне так жаль Брэйди…

Гюн кивнул — безмолвное «спасибо». Волоча ноги, он направился к койке.

Сара осторожно взяла Колдинга за локоть:

— Пойдем-ка, — она провела его несколько футов до маленького изолятора и указала на одну из двух железных коек. Тот сел. Без единого слова она помогла ему выбраться из порванного пуховика. Клочья белого пуха вылетали из подкладки и плыли по воздуху. Взяв хирургические ножницы, она срезала разодранную, окровавленную рубашку.

Духами Сара не пользовалась, но Пи-Джей остро и так близко ощутил запах ее кожи. Она пахла в точности так же, как и два с половиной года назад.

Он вытянул шею взглянуть как следует на свою рану. Кончик лезвия топора порезал его от левого плеча до грудины. Повезло. Пройди острие чуть глубже, оно рассекло бы пополам грудные мышцы. Сара промыла рану.

— Шить надо?

Сара помотала головой:

— По правде говоря, просто шикарная царапина.

Ее пальцы нежно скользили по его коже, смывая все еще сочащуюся кровь. Она собрала комочки белого пуха с пореза, потом осторожно нанесла антибиотическую мазь на рану. Было больно, но от прикосновений пальцев стало как будто легче. Управилась Сара быстро, забинтовала рану, обернула бинт вокруг груди и закрепила его киперной лентой.

Несмотря на нежные прикосновения, от Сары так и веяло враждебностью. Ему надо поговорить с ней, как-то уладить все…

— Сара, знаешь, я…

— Не утруждайся. Ты получил что хотел — меня, а через меня — экипаж для этого самолета.

Так вот что она думала? Что он просто использовал ее?

— Нет, все было совсем не так.

— Неужели? — она встала, выпрямилась и посмотрела ему в глаза. Ее голова чуть возвышалась над его головой. — Совсем не так? А как оно было, Пидж?

«Пидж». Этим странным имечком она стала называть его после того, как они переспали. Тогда оно казалось ему прикольным. Сейчас же его звучание покоробило Колдинга.

— Зови меня, пожалуйста, Пи-Джей.

— Не поняла?..

— Уф… ну, ты знаешь, последний раз ты называла меня Пидж, когда мы… м-м…

Сара склонила голову и улыбнулась так, как улыбаются какому-нибудь трепачу в баре, прежде чем расквасить ему нос.

— Тогда вот что, — сказала она. — Предоставлю тебе выбор. Я могу называть тебя Пидж — или мистер Вонючий-Кусок-Дерьма-Который-Использовал-Меня-Как-Последнюю-Шлюху. Как тебе?

Колдинг только моргал.

— Уф… Это не… В смысле… все же не так было.

Она скрестила на груди руки.

— Тогда как, а? Использовал свой волшебный пенис, чтоб заставить меня подписать контракт?

Он чувствовал, как пылает лицо. Кларисса никогда так с ним не разговаривала.

— Ну, — сказала Сара. — Какое имя выбираешь?

Он хотел лишь одного — закончить этот разговор. Немедленно.

— Пидж.

— Я не сомневалась. А теперь ложись и выспись. Когда будем на подлете к Черному Маниту, я пришлю кого-нибудь сыграть тебе подъем.

Сара вышла из изолятора и повернула налево, к кабине пилотов. Колдинг смотрел ей вслед, вслед единственной женщине — не считая жены, — с которой спал за последние шесть лет.

Может, она и права. Может, так ему и надо. И тут вспомнилось мертвое тело Брэйди, вспомнилось, как ударил Эрику Хёль по ребрам; он вспомнил, что Фишер не отступится и продолжит охоту на всех них. Эти вещи были куда важнее, чем беспокойство о чувствах Сары Пьюринэм.

Он отлепился от кровати и прошел в комнату отдыха. Гюнтер уже вовсю храпел. Но его храп недолго мешал Колдингу заснуть.



8 ноября. Полный комплект

— Перестаньте, руки…

Окровавленные руки Цзянь не слушались. Они продолжали шить. В этот раз иголочные уколы были больнее, и каждый пронизывал будто до кости. Черно-белый мех панды стал влажно-красным.

— Перестаньте, руки!

Она закончила шить. В точности как и раньше и до того, большие черные бессмысленные глаза существа, дрогнув, раскрылись и заморгали, как у пьяницы, очнувшегося на полуденном солнце.

«Зло».

Цзянь почувствовала, что существо источает зло, как скунс — острую вонь. Она хотела бежать, но тело отказывалось повиноваться, вроде ее сбрендивших рук.

Зла достаточно, чтобы убить ее. А разве она этого не заслуживает?

Существо посмотрело на нее. И распахнуло широкий рот.

Цзянь начала кричать.


Сара и Алонсо сидели в кабине С-5. До отказа забитое аппаратурой помещение благоухало искусственной хвоей: над панелью приборов Алонсо повесил три «елочки» автомобильных ароматизаторов.

Сара чувствовала напряжение, исходящее от ее второго пилота.

— Ну, выкладывай, Со, — сказала она. — Сто лет уже сидишь, язык прикусив. Если есть что сказать — говори.

Алонсо с демонстративным тщанием осматривал чуть ли не каждый прибор перед собой. Сара держала паузу и просто наблюдала за ним.

Дверь в кабину открылась. Вошли Миллер и Каппи. Обычно во время полета в кабину они не заходили никогда.

— Так-так-так, — сказала Сара. — Вся банда в сборе, полный комплект. И сейчас ты, похоже, заговоришь, а, Со?

Алонсо кивнул.

— Ты правда хочешь, чтоб мы это сказали?

— Сказали — что?

Миллер коротко рассмеялся.

— Мы та-а-акие скрытные и загадочные. Может, сама догадаешься, о чем речь?

— Ага, сказал Каппи. — Сама-сама.

— И попробую… — Сара потерла подбородок, глядя вверх. — Духи подсказывают мне… Вы озабочены тем, что мы взялись за транспортировку генетического эксперимента, о котором нам ничего не известно, так?

— Бз-з-з, — прожужжал Алонсо. — Ответ неверный, но спасибо за участие в игре.

— Ладно, ребята, хватит. Расскажите, в чем дело. Миллер, опусти задницу в кресло и выкладывай.

Миллер занял место наблюдателя, располагавшееся сразу за креслом второго пилота.

— Само собой, этот генетический хлам настораживает, — сказал он. — Но я подписывался на это. Я знал, на что иду.

Каппи остался стоять. Он скрестил на груди руки.

— Вот на что мы не подписывались, так это летать на «Фреде» в долбаную зону военных действий с полным набором горящих зданий и трупов, грузить на борт раненых и сматывать удочки по-быстрому. Новый «Фред» не предназначен для операций в горячих точках, как эта, не говоря уж о переоборудованном. И ты знаешь об этом.

«Фредами» называлась вся линейка модельного ряда С-5. Этим самолетам, как правило, требовалось около шестнадцати часов техобслуживания на каждый полетный час. В модернизированной версии появилось шедевральное от первого до последнего винтика оборудование, поэтому обслуживание существенно упростилось, и тем не менее Миллер был прав: эта машина не предназначена для боевых операций. Но что сейчас они могли изменить? Сара пожала плечами, очень надеясь, что вид у нее при этом бесстрастный.

Ее позиция пришлась Алонсо не по душе.

— Сара, там человек погиб. Это же, по идее, научный эксперимент, а не боевик.

Теперь настал черед Сары отвести взгляд, пробежавшись им по приборам. Она с этими ребятами вместе уже семь лет, начинали в ее экипаже С-5, когда еще служили в ВВС. Когда они демобилизовались, купили на паях Боинг-74 7, переоборудованный исключительно для грузовых перевозок. Была масса заказов на транспортировку от контрабандистов наркотиков, но Сара и ее команда за подобную работу никогда не брались. Большую часть дохода составляли заказы от «FedEx» и «UPS», особенно в те дни, когда эти компании были завалены грузами, требовавшими срочной доставки.

Они стали владельцами собственной компании, сами управляли своей судьбой, и это было захватывающим ощущением. К сожалению, падение спроса на перевозки по всему миру застало их врасплох. Они стали стремительно запаздывать с платежами и сейчас рисковали потерять все.

Тогда-то и появился Пи-Джей Колдинг. Ее рыцарь в сверкающих доспехах. Если Сара и ее команда согласятся переоборудовать «генадского» Франкенштейна С-5, компания полностью оплатит их долги за 747-й и еще выдаст каждому из них шестизначную зарплату — в качестве гонорара. Все, что требовалось от Сары и трех ее самых близких друзей, — поддерживать С-5 в отличном техническом состоянии и быть готовыми вылететь в любой момент.

— Ребята, у нас договор, — сказал Сара. — Мы взяли у «Генады» деньги. Много денег. И братья Пальоне не могут вот так просто открыть «Желтые страницы» и найти другой экипаж для этой птички.

— Пальоне? — сказал Алонсо. — Ты точно уверена, что не имеешь в виду Колдинга? Мы не слепые, Сара. Ты и раньше крутила с парнями, но от этого козла у тебя явно башню снесло.

— Да пошел ты, — сказал Сара. — Разок переспали, и все. И больше не собираюсь, а если и соберусь, то ты, черт возьми, точно знаешь, что это никак не повлияет на мое решение. Суть в том, что мы незаменимы. Если выйдем из игры, то здорово подставим «Генаду».

— Знаю, босс, — сказал Миллер. — Да только получается, что за это дерьмо тут убивать готовы.

— Во-во, — подхватил Каппи. — Готовы убивать. А что долбаное правительство Штатов? Или вояки? И что, кстати, это за чувак — полковник Фишер?

— И как насчет обгорелого трупа? — спросил Алонсо. — Мы тут ни при каких делах.

Сара потерла виски кончиками пальцев. Алонсо прав. Они все были правы, но и вариантов у них не было никаких.

— Ребята, ситуация у нас, конечно, не ахти, но если мы просто спокойно продолжим свою работу, то получим назад наш 747-й — без долгов. И ради этого я готова рискнуть. А если слиняем, то потеряем все, за что бились. И если честно, я лучше сдохну. Но если вы, ребята, хотите выйти из игры, только скажите словечко, и мы уходим сразу же, как только приземлимся.

Она взглянула на каждого по очереди. Решить должны все. Она не должна их принуждать, да и не собиралась. Все они — одна семья; эти парни заменили ей братьев, которых у нее никогда не было.

Экипаж смотрел кто куда — под ноги, на приборы, только не на Сару. Ни один из них не хотел больше работать на «чужого дядю». Но как далеко они готовы пойти ради этого?

Она высунулась со своего кресла и остановила тяжелый взгляд на Алонсо:

— Ну? Я не могу это делать за вас. Решайте.

Казалось, Алонсо хотелось слиться со своим креслом. Он терпеть не мог неловких ситуаций.

— Предпочитаю быть сам себе хозяин. Но если что закрутится, ты должна обещать нам, что вся эта заварушка с сожженным телом была не более чем одноразовая случайность, иначе мы выходим из игры. По рукам?

Сара кивнула.

— Тогда все, проехали, — сказал Алонсо. — Присматриваем друг за другом. Работаем до конца. Я в деле.

Сара повернулась взглянуть на Двойняшек, уже зная ответ.

— Со прав, — сказал Миллер. — Твою мать, я в деле.

Каппи поднял оба больших пальца:

— Я тоже. И даже добавлю обязательное «твою мать», чтобы поклясться, как это делают крутые парни.

Сара рассмеялась:

— Отлично. Ну а поскольку мы все прояснили, давайте займемся работой. Я схожу проведаю Цзянь и Румкорфа. Со, продолжай лететь. Каппи и Миллер, проверьте этого алкаша Тима Фили. Если он еще в отключке, пусть остается в кресле пристегнутым.

Сара последовала за Каппи и Миллером из кабины. Они спустились по носовому трапу на нижнюю палубу, а Сара направилась к лаборатории верхней палубы.


Тигровая лапа и рука ребенка одновременно потянулись вверх, к ее лицу. Из кончиков пальцев и подушечек показались изогнутые швейные иглы.

— Нет, — захныкала Цзянь, — пожалуйста, не надо…

Иглы впились ей в плечи. Широкий рот раскрылся и потянулся к ее лицу.

Дыхание как у щенка.

Длинные зубы, влажные от слюны.

Цзянь разжала пальцы, державшие уродца, и тот упал на траву. Приземлился на все четыре конечности и заковылял к ней, яростно шипя, черные глаза сощурены от ненависти и голода.

Вот сейчас, наконец, ее боль и страдания закончатся…


Войдя в лабораторию, Сара нашла Цзянь спящей на компьютерном столе: голова тяжело опущена на руки на левой половине клавиатуры. Блестящие волосы словно таяли на черной поверхности стола, сливаясь с ней. Она спала, но не была неподвижна — подергивалась и тихонько хныкала.

Румкорф сидел за терминалом у противоположной стены лаборатории, то ли игнорируя кошмары Цзянь, то ли просто их не замечая.

— Доктор Румкорф, — обратилась к нему Сара. — С ней все в порядке?

Он поднял на нее глаза, посмотрел на Цзянь и махнул рукой:

— У нее постоянно так, — и вновь склонился за работой.

Вот придурок. Сара тихонько потрясла Цзянь за плечи. Женщина вздрогнула и проснулась, увидела Сару и отпрянула, будто та была чудовищем из кошмара.

— Успокойтесь, — сказала ей Пьюринэм. — Все хорошо.

Цзянь поморгала, сделала глубокий вдох, задержала дыхание, затем медленно, неторопливо выдохнула. Ну и видок у нее. Наверное, сон был высший класс. Глаза Цзянь метнулись вправо, к мониторам, затем она резко наклонилась заглянуть под стол.

— Цзянь, что такое?

— Видели его?

— Да кого?

Цзянь ищущим взглядом быстро обвела лабораторию:

— Я видела одного из них.

— Одного из… кого, милая?

Женщина прижала кулаки к глазам и потерла:

— Показалось, будто что-то видела. Но там ничего нет.

Сара протянула руку и погладила длинные черные волосы Цзянь:

— Дыши глубоко, подружка. Это просто дурной сон, только и всего.

Цзянь в ответ смотрела на нее испуганными, ввалившимися глазами.

— Только и всего… — повторила она шепотом и тихонько засмеялась. Смех был настолько пронзительно высоким, что вполне мог сойти за визг, подумала Сара.

Цзянь повернулась к компьютеру, плечи ссутулены, волосы, свисая, закрывают лицо. У нее была осанка женщины, которую поколачивает муж или бойфренд. А Румкорф, похоже, просто по рассеянности ничего не заметил. Полный придурок.

— Мисс Пьюринэм, можно вопрос?

— Не называйте меня «мисс», — сказал Сара и улыбнулась. — Я зарабатываю себе на жизнь. Зовите меня Сарой.

Цзянь помотала головой.

— Я использую только уважительные формы обращения.

— О’кей, тогда «Сара» — это уважительная форма. — Сара нежно подняла пальцем подбородок Цзянь, чуть отклонив ее голову назад. На шее Цзянь отчетливо виднелись ярко-красные пятна, предшественники уже формирующихся черных синяков. — К шее надо приложить лед.

— Я в порядке, мисс Пьюринэм.

— Сара. Я сейчас принесу лед, и вы его приложите. А теперь давайте свой вопрос.

— Где вы раздобыли такой самолет? Это же летающая лаборатория. Здесь все, что нам надо, просто невероятно.

— Это С5-Б, который когда-то разбился при посадке на базе ВВС в Дублине, — рассказала Сара. — Большую его часть Колдинг приобрел по цене металлолома через одну из фиктивных компаний «Генады». Кое-какие узлы достались нам от двух других катастроф, а новые двигатели — по особому контракту с «Боингом». Колдинг отправился на Баффиннову Землю с вами; я со своим экипажем наблюдала за сборкой нового проекта самолета в Бразилии. Влили денежек, хорошенько взболтали, и у «Генады» теперь своя собственная «прокачанная» летающая лаборатория.

— Из нескольких частей вы получили единое целое, — сказала Цзянь и затем кивнула. — Примерно то же я сделала для «Генады», но внутри компьютера.

— Только ведь вы, ребята, шинкуете клетки, ДНК и все такое, — сказала Сара. — Это же нельзя сделать на компьютере, верно?

Цзянь вскочила и утиной походочкой направилась к устройству в белом корпусе. Она явно обрадовалась возможности поговорить о чем-нибудь или с кем-нибудь. Цзянь показала рукой на сложный прибор, как модель на автошоу демонстрирует новый концепт-кар.

— Это наш олигосинтезатор. Я делаю геномы в компьютере, а эта машина создает ДНК — один нуклеотид зараз; так же, как изготавливаются связи между звеньями цепочки, только в гораздо более мелком масштабе.

На взгляд Сары, ничего такого выдающегося в этой машине не было — штуковина высотой по пояс, почти вся покрыта белым пластиком, ощетинившаяся аккуратными трубками, шлангами и пластиковыми баночками. Она вовсе не выглядела настолько научно-фантастически, но то, что рассказывала о ней Цзянь… это было уже за гранью фантастики.

— Боюсь, я не совсем поняла, — сказала Сара. — По-вашему, это что-то вроде биологического струйного принтера? И может делать… Ну, не знаю… что-то вроде «продвинутого» ДНК?

Цзянь кивнула.

— Это самая передовая машина такого типа в мире. Она может строить полноценные, на заказ, хромосомы, которые мы создаем и тестируем в компьютере.

— Офигеть… С ума сойти. Только представить себе мозг, который придумал все это.

— Этот мозг — мой, — сказала Цзянь. Она гордо улыбнулась; выражение ее лица, казалось, явило скрытый резерв красоты, которую Сара не смогла разглядеть в ней прежде. — Я изобрела этот компьютер и называю его «Машиной Бога», потому что эта олигомашина как десница Божья. Прикольно, да?

Нет. Совсем не прикольно. От одного названия у Сары холодок пробежал по спине. «Машина Бога». Прямо в сердце ее самолета.

Саре это очень не понравилось. Ни на йоту.

— Схожу принесу вам льда, — сказала Сара. — Я быстро.



8 ноября. «Машина Бога»

Сара осторожно обернула марлю вокруг шеи Цзянь. В марлю был завернут маленький пакет со льдом, приложенный к темнеющим кровоподтекам. Цзянь покрутила головой, приноравливаясь к компрессу, но все время не переставала печатать. Глаза ее стреляли по полусфере семи экранов, Сара ничего не понимала в ее действиях: единственное, что она видела на экранах, — бесконечные вереницы из четырех букв «С, G, Т, А»…

— Понимаю, вы такая умная и все такое, — сказал Сара. — Но разве не компьютер управляет процессом кодирования?

Цзянь пожала плечами:

— Иногда я вижу сны, которые подсказывают мне идею. Я модифицирую геном так, модифицирую этак. И надеюсь, что могу перезагрузить последние результаты нашего исследования с диска, который взяла с собой.

Словно желая подкрепить сказанное, Цзянь вывела на экран новое окно, напечатала несколько строчек кода, затем вернулась к бесконечной развертке строчек «С, G, Т, А». Компьютер выдал громкий одиночный сигнал. Цзянь резко вздохнула и задержала дыхание, вглядываясь в экран с пугающей напряженностью. Она напомнила Саре игрока в кости, ждущего момента, когда кубики перестанут кувыркаться.

Цзянь кликнула мышкой, и Сара увидела на экране слова, которые смогла прочитать:

Восстановление из резервной копии: завершено

Геном А17: загружен

Вероятная жизнеспособность: 95,0567%

Начать синтез: Да/Нет

Из-за терминала вынырнула голова Румкорфа.

— Загружен?

— Да, доктор Румкорф, — ответила Цзянь.

Он подбежал. Точнее было бы сказать «примчался», потому что этот суетливый человечек напоминал Саре крысу в очках.

— Сара, — сказал он, — пожалуйста, сходите разбудите мистера Фили. Скажите, нам надо подготовить и прогнать тест на иммунную реакцию. Срочно.

Сара увидела, как правая рука Цзянь двинула мышкой. На экране указатель завис над «Да». Левая ладонь Цзянь лежала плашмя на столе, затем она скрестила пальцы и кликнула мышкой.

Из олигомашины послышалось механическое гудение. Десница Божья. Сара быстро вышла из лаборатории, отчасти чтобы разбудить Фили, отчасти потому, что ей захотелось держаться от этой машины подальше.


8 ноября. Румкорф спасает положение

Непрекращающийся гул летящего С-5 заполнял неподвижность и тишину лаборатории, но Клаус едва замечал его. Все его внимание сосредоточилось на встроенном в переборку мониторе, как и внимание Цзянь и Тима.

Вновь сетка из 150 квадратов. Из них черными были только девятнадцать.

131/150.

Они беспрестанно сверялись с часами — с цифрами в нижнем углу монитора, а заодно и со всеми теми, что можно было отыскать в помещении. Никогда прежде не было в процессе такой долгой паузы — обычно на этой стадии теста оставалось не более десяти яйцеклеток.

Почернел еще один квадрат.

130/150.

Три человека затаив дыхание ждали неизбежного каскада черных квадратов. Но его все не было.

— Мистер Фили, — сказал Клаус. — Время? — Он мог бы и сам свериться с часами на экране, но не мог заставить себя поверить в происходящее. Это какая-то ошибка. У Тима было официальное время, и именно его хотел услышать Клаус. Прежде этим занималась Эрика, но она перестала быть частью проекта. Теперь ее обязанности — все до единой — перешли к Тиму.

— Двадцать четыре минуты тринадцать секунд, — доложил Тим.

Клаус почувствовал проблеск надежды. А вдруг… Он наблюдал, ждал. Черных квадратов больше не появлялось. Эмбрионы вибрировали, в то время как их клетки делились. Смертельные макрофаги сидели бок о бок с морулами, но больше не атаковали.

Все молчали. Внезапно Клаус заметил, что шум двигателей был единственным звуком в лаборатории.

— Время?

Тим начал говорить, затем икнул и прикрыл рот. Эрика была не только высочайшим интеллектуалом, но и, несомненно, лучше переносила похмелье.

— Двадцать восемь минут тридцать секунд, — проговорил Тим, справившись с собой. — Отметка.

В квадрате тридцать восемь яйцеклетка задрожала: еще один успешный митоз. Макрофаги двигались бесцельно.

Клаус сделал это. Он победил иммунную реакцию.

Его стратегия была рискованной: ограничение доз лекарств Цзянь вернуло ее маниакально-депрессивные симптомы, но вместе с этим освежило ее рассудок. Самые творческие решения приходили к ней всякий раз, когда она балансировала на пороге сумасшествия. Возможно, в скором времени Клаус подведет ее к нормальной дозе лекарств, но только не сейчас — сейчас она нужна ему в «лучшей форме». Следующим шел процесс имплантации. Если и он принесет проблемы, им потребуются быстрые решения. Проект преследовали мировые правительства, и скорость сейчас играла огромную роль.

Кошмары Цзянь становились страшнее, но ее галлюцинации начались лишь совсем недавно. У Клауса приблизительно неделя до того, как дело дойдет до самоубийства. Может, меньше. Но таковой была «ставка»: на кону — бессмертие.

Он отсчитал еще шестьдесят секунд, дабы окончательно убедиться.

Больше черных квадратов не появилось.

— Это успех, — объявил Румкорф. — А теперь готовим яйцеклетки к имплантации.

Как же сейчас не хватало Эрики! Несмотря на ту жуть, что она сотворила, ученым она была блестящим. Вполне возможно, он даже оставит ее имя в документах исследования, которые появятся впоследствии. Цзянь при этом получит компенсационный кредит. Она заслужила. Клаус посмотрел, как она ощупывает пальцами бандаж вокруг шеи, покрывающий синяки, которые поставила ей Эрика. Женщины. Все они ненормальные.

— Цзянь, а что изменилось? — спросил Клаус. — Ты что-то поменяла?

— Помогли четыре новых образца, доктор Румкорф, и еще у меня была идея, очень простая, о которой мы как-то не подумали. Нам требовались внутренние органы, и мы кодированием пытались их сделать совместимыми с человеческими. Остальное тело мы «проходили» по частям, меняя небольшие группы белков за один раз, пытаясь найти недостающий «кусочек пазла совместимости». Идею мне подсказал мистер Фили.

— Я? — удивился Фили.

— Да. Мне пришло в голову, что существует один орган, бесполезный для наших задач. Я дала задание компьютеру выкачать целиком ДНК для этого органа, затем «исполнить» сто тысяч поколений тестовой эволюции. Похоже, ДНК, ассоциированная с тем органом, была последним триггером иммунной реакции.

— Да, но каким органом… — начал было Клаус и осекся. Нет. Все так просто? Он просил их «сделать шаг назад», думать каждому по отдельности. Цзянь именно так и поступила — и нашла то, что им следовало разглядеть еще семь месяцев назад.

— И? — спросил Тим. — Что за орган?

— Самый большой орган, — сказал Клаус, постаравшись опередить Цзянь. — Наружный покров. Кожа.

Тим перевел взгляд с Клауса на Цзянь:

— Кожа?

Цзянь кивнула, едва приметно улыбнувшись.

— Предки будут иметь коровью шкуру.

— Значит, всё? — сказал Тим. — Проблема решена?

Разумеется, проблемы это не решало. Парень явно не обладал даже крупицей блестящих способностей Эрики.

— Не говорите глупости, мистер Фили. Единственное, что мы сделали, — преодолели барьер иммунной реакции. Это позволяет имплантировать, вести наблюдение, оценивать и модифицировать по ходу дела. Не исключено, что мы потеряем всех эмбрионов за несколько дней имплантации. Когда мы клонировали кваггу, то имплантировали более двенадцати сотен бластоцист, прежде чем одному эмбриону удалось дожить до рождения. Эта часть проекта квагги была доктора Хёль, мистер Фили. Теперь она ваша.

Глаза Тима сузились:

— Но… но я же ассистент Цзянь. Надо взамен Эрики кого-нибудь сюда вызвать.

— Некого вызывать, — сказала Клаус. — Мы изолированы и пока вынуждены скрываться. Поздравляю, мистер Фили, вы только что получили повышение.

— Но… но я не могу… Она же брала образцы из вымерших… И я не могу…

— Можете. И будете, — нажал Клаус. — Пора взрослеть, мистер Фили. На ваши плечи теперь возложены миллионы предотвращенных смертей.

Тим вновь моргнул. Он раскрыл было рот что-то сказать, но икнул и метнулся к раковине — его вырвало.


Клон Дьявола


Книга первая ГРЕНЛАНДИЯ | Клон Дьявола | Книга третья ОСТРОВ ЧЕРНЫЙ МАНИТУ