«Жертвы Ялты»
«Вышла за рубежом книга «Жертвы Ялты», — говорю Молотову. — Написал ее внук Л. Н. Толстого Николай Толстой. Описывается ваша встреча с Иденом в 1944 году в Ялте, где вы договорились о репатриации советских граждан, оказавшихся за границей. Англичане потом переусердствовали и вернули всех насильно. Многие кончали жизнь самоубийством. Десять процентов возвращенных расстреляли, а девяносто процентов попало в концлагеря.
— Я такой встречи не помню, — отвечает Молотов. — Ее не было. Разговор, видимо, был. А возможно, нам и посылали людей, чтобы заслать разведчиков.
— Наверно, было, — говорю я. — Они приводят количество — тридцать тысяч человек.
— Ну, это они могут. Не проверишь.
04.03.1978
— Есть версия, по которой Жуков предлагал не останавливаться на Берлине, а двинуть дальше, взять Париж…
— Я такого не помню. Люди плохо знают географию[21].
08.03.1974
Рассматриваем фотографию Потсдамской конференции. Прошу рассказать, кто есть кто. Молотов поясняет:
— Это Вышинский, Громыко, Кузнецов Николай Герасимович, это начальник охраны Власик, Майский… Это Геращенко, заведующий экономическим отделом.
— Это Сталин, это Молотов, — говорю я.
— Верно, Сталин, Молотов. Это мой помощник Подцероб, это Царапкин, так называемый Новиков, Силин, второй мой помощник Потрубач, это мои ребята…
— А рядом со Сталиным кто сидит?
— Это Голунский, заведующий юридическим отделом МИДа, он переводил. Но он не только знал языки, он очень хорошо знал законы, и поэтому Сталин посадил его рядом с собой, чтоб нас не надули. Сталин не раз говорил, что Россия выигрывает войны, но не умеет пользоваться плодами побед. Русские воюют замечательно, но не умеют заключать мир, их обходят, недодают. А то, что мы сделали в результате этой войны, я считаю, сделали прекрасно, укрепили Советское государство. Это была моя главная задача. Моя задача как министра иностранных дел была в том, чтобы нас не надули. По этой части мы постарались и добились, по-моему, неплохих результатов.
Нас очень волновали польский вопрос, вопрос о репарациях. И мы своего добились, хотя нас всячески старались ущемить, навязать Польше буржуазное правительство, которое, естественно, было бы агентом империализма. Но мы — Сталин и я за ним — держались такой линии, чтоб у себя на границе иметь независимую, но не враждебную нам Польшу. На переговорах и раньше споры шли о границах, «линии Керзона», линии «Риббентроп — Молотов». Сталин сказал: «Назовите, как хотите! Но наша граница пройдет так!» Черчилль возразил: «Но Львов никогда не был русским городом!» «А Варшава была», — спокойно ответил Сталин.
09.07.1977
— Гесс сидит, Вячеслав Михайлович.
— Гесс сидит по нашей вине.
— А почему — по нашей вине?
— Они были за то, чтобы его освободить, а без нас не могут решить. Нюрнбергский процесс[22]…
16.06.1977
— Поляки интересуются судьбой польских офицеров в нашем плену, это больное место… Они говорят, что наши расстреляли…
— Они могут. Есть специальное заявление советского правительства. Этого я и придерживаюсь. Была же потом комиссия. Руденко входил.
— А сколько поляки принесли горя Украине, Белоруссии, — говорит писатель И. Ф. Стаднюк. — Между прочим, в Первую мировую войну поляки были самыми страшными для украинцев. Очень жестокие. Они не выбирали кого-то, а сразу наказывали целую деревню.
— Националисты все — польские, русские, украинские, румынские, они на все, на все пойдут, самые отчаянные, — говорит Молотов.
13.06.1974
— Перед назначением Рокоссовского в Польщу я туда ездил и сказал полякам, что мы им дадим в министры обороны кого-нибудь из опытных полководцев. И решили дать одного из самых лучших — Рокоссовского. Он и характером мягкий, обходительный, и чуть-чуть поляк, и полководец талантливый. Правда, по-польски он говорил плохо, ударения не там ставил, — он не хотел туда ехать, но нам было очень нужно, чтобы он там побыл, навел порядок у них, ведь мы о них ничего не знали[23].
16.07.1978
— Рейган провозгласил, что Польша — это начало конца коммунизма. Польша всегда была в тяжелом положении. У нас много было разговоров о Польше с Трумэном, Гарриманом… Мы не можем Польшу потерять — нам же за это достанется. Если такая линия пойдет, и нас это захватит. К этому тоже надо быть готовым.
04.12.1981
— Поляки никогда не утихают и никогда не успокоятся. И без толку. Все на свою шею… Очевидно, будут еще серьезные события…
09.12.1982
Черчилль пишет, что англичане из-за Польши начали войну.
— Да, да, — соглашается Молотов и добавляет: — Союзники нас голыми руками хотели брать и заставлять делать то, что им надо! Они иначе полагали. А мы обыграли.
— Народ мало знает.
— Мало, да.
— Вы не допускали в Польше Миколайчика…
— Ну а как же. Черчилль, конечно, не пишет о том, что дал Монтгомери указание насчет немецкого оружия?
— Пишет.
— А для чего — как он пишет?
— Боялся русского усиления. Русские нарушили ялтинские соглашения: Вышинский появился в Румынии.
— Вышинский позже появился, — парирует Молотов.
04.10.1972
— В Польше дела неважные, — говорю я.
— Плохо не просто то, что там неважное настроение, — отзывается Молотов, — но то, как мы капитулянтски информируем об этом.
— Пришел наш танкер с продовольствием, они не подпустили к берегу, обстреляли. Лозунг: «Лучше умереть с голоду, чем есть русское дерьмо!» Есть нечего, не работают. Чехи прислали им состав с курами — не пропустили через границу. Партия оказалась там слабой, недостойной.
— Не то что слабой, — добавляет Молотов, — а никуда не годной. Съезд они неплохо провели. Но действий со стороны Кани (Первый секретарь ПОРП. — Ф. Ч.) не было. Гришин сказал твердо, что мы не отдадим Польшу.
— Вы со Сталиным еще в Потсдаме заявили, что Польша должна быть самостоятельным, но не враждебным нам государством.
— Ну а потом, когда мы ее приблизили к себе и она стала нам дружественной — тем более, — говорит Молотов.
03.06.1981