Книга: Как перехитрить дракона
Text and illustrations copyright© 2006 Cressida Cowell © E.O. Токарева. Перевод, 2008 © «Эгмонт Россия Лтд.>>. 2008 First published in Greal Britain in 2006 by Hodder Children's Books Название и автор на языке оригинала:
How to Cheat a Dragon's Curse by Hiccup Horrendous Haddock III translated from the Old Norse by Cressida Cowell Перевод с английского Елены Токаревой Редактор Михаил Морозов Графика Елены Блиновой
Издательство <<Эгмонт Россия Лтд.».
119048. Москва, ул. Усачёва, 22.
Товар сертифицирован Подписано в печать 04.07,2008, Объём 15.0 п.л, Формат 60x90/16. Бумага офсетная, Печать офсетная.
Тираж 5000 экз. Заказ № 0816880.
Издательский номер 0802-06
Опечатано в полном соответствии с качеством предоставленного электронного оригинал-макета в ОАО «Ярославский полиграфкомбинат»
150049, Ярославль, ул. Свободы. 97
ОБ АВТОРЕ
Судьба предуготовила Иккингу Кровожадному Карасику III стать Вождем Племени Лохматых Хулиганов и величайшим из Героев- Викингов.
Однако мемуары Иккинга правдиво воссоздают те времена, когда он был самым обыкновенным мальчишкой, и всем казалось, что Судьба совершила страшную ОШИБКУ. В четвертом томе своих мемуаров Иккинг вспоминает о том, как он раздобыл противоядие от Змеепатита, отняв его у Бешеного-Злодея-с-Топором, и, едва успев спастись из челюстей свирепого Злокогтя, вернулся на остров Олух.
О ПЕРЕВОДЧИКЕ
Крессида Коуэлл обитает в Лондоне, Вместе с ней живут муж Саймон и дети — Мэйзи, Клементина и Александр. Она не только переводит мемуары Иккинга, но также пишет и иллюстрирует книги, среди которых — «Иккинг и морская
болезны», «Клейдон — прилипчивый ребенок», «Библиотека маленькой Бо Пип» и «Не делай этого, Китти Килрой!»
1. ЛЫЖНАЯ-ОХОТА-С -ЛУКОМ-И -СТРЕЛАМИ
Зимы в Викинговских Землях всегда выдавались холодные.
Но такой зимы, как эта, не помнили уже лет сто. Жестокие морозы не ослабевали добрых пол года. Угрюмое Море промерзло насквозь, и острова Внутреннего Архипелага соединились между собой ледяным полотном, белым, как пустыня, и толстым — местами под два метра.
Наше Правдивое Повествование начинается одним особенно зябким утром, за несколь- ко часов до завтрака, когда у всего мира, казалось, дыхание
перехватило от стужи. Воздух царапал горло, точно битое стекло, и ни единый звук не тревожил хрупкую белоснежную тишину.
Ни единый звук — если не считать оглушительных воплей, исходящих откуда-то из самого сердца ледяной пустыни.
Вопли эти испускал небольшой отряд мальчишек. Они во главе со своим учителем отправились с родного Олуха на остров Негодяевку, лежащий к югу.
Шли они, конечно, не на лодке, потому что разве .можно плыть на лодке по замерзшему морю?
Нет, они очертя голову неслись в громадных деревянных викинговских САНЯХ, запряженных шестеркой снежно-белых Саблезубых Ездовых Драконов — зверей могучих, как львы, и быстроногих, как гепарды.
Самые страшные и оглушительные вопли издавал великан, правивший санями. Его звали Брехун Крикливый. Он был Главным Наставником Молодежи на острове Олух и возглавлял Программу Подготовки Пиратов. Этот свирепый исполин был с ног до головы укутан в меха, и издали его можно было принять за крайне невоспитанного медведя-гризли с грязной рыжей бородой.
— А НУ ПОШЕВЕЛИВАЙТЕСЬ, ВЫ, ЖАЛКОЕ СТАДО ДОХЛЫХ ЧЕРВЕЙ! - орал Брехун на Саблезубых Драконов, пощелкивая кнутом у них над головами, - ЧЕГО ВЫ ПЛЕТЕТЕСЬ, КАК СОННЫЕ УЛИТКИ?! МОЯ БАБУШКА И ТО БЕГАЕТ БЫСТРЕЕ ВАС, А ЕЙ КАК-НИКАК СТО ЧЕТЫРЕ ГОДА НА ДНЯХ СТУКНУЛО! Н-НО-О-О-О!
Одна гигантская мохнатая ручища взмахнула кнутом (тот взвился, как толстая черная змея), а другая бешено встряхнула поводья, и Ездовые Драконы, обезумев, пустились вскачь.
За спиной у Брехуна Крикливого сидели двенадцать его учеников.
Десятеро из этих мальчишек были юными балбесами и, едва не лопаясь от восторга, тоже вопили во всю глотку.
— ЙИИИИИ-ХООООО! — весело заорали они, когда сани врезались в сугроб, пролетели по воздуху десять метров и с треском шлепнулись на лед. Oт такого пируэта нормальных людей вывернуло бы наизнанку.
— ЙИИИИИИИИИИ-ХОООООООО!
Оставшиеся двое мальчишек были гораздо мельче остальных и не проявляли таких бурных восторгов.
— Знаешь что? — пропыхтел Иккинг Кровожадный Карасик III, Надежда и Опора и Наследный Принц Племени Лохматых Хулиганов, когда сани угрожающе накренились и со страшным скрежетом, в вихре ледяных брызг проехались на одном полозе. — Хорошо, что я не успел поесть, а то плакал бы мой завтрак...
Иккинг Кровожадный Карасик III и будет героем нашего Правдивого Повествования, хотя, глядя на него, вы ни за что об этом не догадались бы. Он был маленький, рыжий и совсем-совсем ничем не примечательный.
Лучшим другом Иккинга был Рыбьеног: мальчик худенький, как щепка, и маленький, как фасолинка, страдающая астмой и косоглазием. Он почти не слышал приятеля, потому что, крепко зажмурившись, возносил молитвы Тору.
— Тор, прошу тебя, — взывал Рыбьеног. — Сделай так, чтобы мы остановились...
И, казалось, Тор был готов ответить на его молитву.
Сани на полном ходу приближались к высоченному черному обрыву, за которым начи-налась Гостеприимная Территория, и явно не успевали затормозить вовремя...
— Рыбьеног, лучше не открывай глаз, — посоветовал Иккинг.
С громким «ТПРРРУУУУУ!»- Брехун Крикливый натянул поводья и откинулся назад, приняв почти горизонтальное положение. Саблезубые Драконы взрыли лапами снег и резко остановились. Сани описали безумную дугу... вот-вот они врежутся в стену обрыва и разлетятся в щепки...
— АААААААА! — завопил Иккинг и тоже зажмурился.
Сани, заскрежетав, остановились. Иккинг несмело открыл глаза. Как ни странно, они были еще живы: черная стена обрыва грозно вздымалась в считаных сантиметрах от Иккинговской щеки.
— МОЛОДЦЫ! — взревел Брехун, как ни в чем не бывало выбираясь из саней. — ЧЕГО РАССЕЛИСЬ, КАК НА ЗВАНОМ ПИРУ? А НУ, ВСТАТЬ СМИРНО, ЖАЛКИЕ ОШМЕТКИ МЫШИНОГО ДЕРЬМА!
Зевая и недовольно бурча себе под нос, мальчишки распаковали лыжи, уложенные в санях, и привязали их к подошвам своих меховых сапог.
Ибо, раз уж викингов угораздило поселиться в краях, где шесть месяцев в году лежит СНЕГ, значит, каждый доблестный Воин должен уметь ходить НА ЛЫЖАХ не хуже, чем ПОД ПАРУСОМ.
Это был урок Лыжной-Охоты-с-Луком-и-Стрелами. Мальчишкам предстояло спуститься на лыжах с горы Негодяевки, самой высокой на Внутренних Островах, и по дороге подстрелить как можно больше Полупятнистых Снегоступиков.
— Я добуду не меньше ПЯТИДЕСЯТИ, — заявил Сопляк Мордоворот, свирепый верзила с огромными волосатыми ноздрями. Над его губой топорщились усики, неприятно похожие на мохнатую гусеницу.
— МОЛЧАТЬ! — взревел Брехун Крикливый, щелкнув кнутом.
Тотчас же наступила мертвая тишина. Как ни странно, тяжеловооруженному сумасшедшему учителю шести с половиной футов ростом почти всегда удавалось привлечь к себе внимание класса.
— Я останусь здесь и буду сторожить сани, — проорал Брехун. — Когда доберетесь до гор, Охотничью Экспедицию возглавит Иккинг Кровожадный Карасик III.
Десятеро мальчишек застонали и, обернувшись, со злостью уставились на Иккинга.
КАЖДЫЙ из них считал, что справился бы с ролью вожака ГОРАЗДО лучше этого заморыша.
Сопляк три года подряд выигрывал турнир по Бессмысленной Жестокости. Кабанчик умел ударом кулака разнести стул в щепки. Песьедух Тугодум рыгал так громко, что дрожали стекла в окнах.
И только Иккинг, маленький, худенький и абсолютно ничем не примечательный, не имел никаких лидерских качеств. Он виновато переминался с ноги на ногу, от этого лыжи его скрестились, и он упал,
— Ну почему главным ОПЯТЬ должен быть ИККИНГ?! — возмутился Сопляк Мордоворот.
— Потому что Иккинг — сын ВОЖДЯ и когда-нибудь, сохрани нас Тор, станет у нас ГЛАВНЫМ... — пояснил Брехун, помогая Иккингу подняться на ноги и волосатой ручищей отряхивая его от снега.
— Вопросы есть? — прогудел Брехун.
Рыбьеног поднял руку.
— Есть один маленький попросик сэр, — сказал он. — Каким образом мы вскарабкаемся на эту гору?
- Вы встанете НА ЛЫЖИ, и Саблезубые Драконы вас туда ВТАЩАТ, — пояснил Брехун, — Это займет каких-то полчаса...
Рыбьеног и Иккинг с сомнением поглядели на громадных белых тварей. Те, высунув языки и оскалив кинжально-острые зубы, кровожадно припали ко льду. Горящие как у кошек глаза взирали на мелких хозяев-человечишек с неприкрытой ненавистью.
— Всем всё понятно? — спросил Брехун. — Я буду ждать вас тут. Возвращение через три часа. А я пока что ВЗДРЕМНУ... час-то еще ранний...
С этими словами Брехун Крикливый улегся поверх саней на косматые шкуры и сладко зевнул.
— Да, вот еще что... Как вы знаете, на острове Негодяевка никто не живет, но до острова Истерия оттуда рукой подать, так что должен вас предупредить: в эту пору тут могут попадаться Истерики...
— ИСТЕРИКИ? — истерически взвизгнул Рыбьеног. — Но разве Истерики не сидят под семью замками у себя на Истерии?
Надо пояснить: ИСТЕРИКИ — это чрезвычайно кровожадное и сумасбродное Племя Викингов. Их побаивались даже самые крутые викинговские Племена вроде Гостеприимцев. Иккинг Кровожадный Карасик III никогда в жизни не встречался с Истериками, но знал, что они сначала убивают, а потом уж задают вопросы.
Обычно Истерики не сильно беспокоили другие викинговские Племена, потому что их остров был на три четверти окружен головокружительными обрывами, уходящими глубоко в море, а на севере находился Пролив Торо-ва Гнева, где обитал Невероятно Чудовищный Морской Дракон по имени Злокоготь.
К счастью для всех, благодаря этому никто не мог проникнуть на Истерию, а самое главное — Истерики не могли пробраться в окру-жающий мир.
Но в эту пору...
— Потому что в эту пору, — радостно прогудел Брехун Крикливый, — Пролив Торова Гнева замерз, и Злокоготь погребен под двухметровой толщей льда. Так что если вы наткнетесь на Истериков — хотя я в этом сильно сомневаюсь, уж больно час ранний... — то вот вам мой совет: мчитесь во весь дух в противоположную сторону.
И с этими словами Брехун Крикливый заснул.
2. САБЛЕЗУБЫЕ ЕЗДОВЫЕ ДРАКОНЫ
Громогласный храп Брехуна Крикливого походил на рев, каким один морж призывает другого моржа, находящегося в пятидесяти айсбергах от него.
Саблезубые Ездовые Драконы дружно, как один, уселись на лед и отказались двигаться дальше. Ну и ГРОМАДНЫЕ же это были твари, клянусь подмышками Одина!
Мальчишки посмотрели на дранонов,
— Ну, Иккинг, давай командуй! — хрюкнул Кабанчик.
Иккинг прочистил горло и заговорил как можно убедительнее.
— Ладно, ребята, — сказал он по-драконьи*. — Не хочу с вами ссориться...
— Сссмотрите он разззговаривает... — прошипел самый громадный и свирепый на вид Саблезуб. У него не хватало одного глаза, и держался он как-то особенно нагло — наверное, был Вожаком Стаи. — Этот жжжалкий головастик говорит на благородном драко-ньем язззыке...
Остальные драконы осклабились.
— Мы все знаем свои обязанности...— продолжил Иккинг. — Вот давайте ими и займемся...
— Про себя-то мы прекрасно знаем, чем МЫ сейчас займемся, — проворчал Ездовик, закрывая единственный глаз и устраиваясь поудобнее, — МЫ тут приляжем и сладко вздремнем, пока ВЫ потащите ваши тощие задницы на самую высокую гору Внутренних островов...
— Разрази тебя Тор! — не выдержал Сопляк Мордоворот, — Хватит тут сюсюкать по-драконьи! Эти твари понимают другой язык!
Сопляк выхватил из обмякшей руки Брехуна Крикливого черный кнут и взмахнул им в воздухе.
Щщщщщщщелк!
Ездовые Драконы приоткрыли глаза.
Сопляк щелкнул еще раз, на этот раз задев кончиком кнута морду одноглазого Саблезуба. Ездовик, взвыв от боли, вскочил на ноги; вслед за ним — остальная стая. Драконы порыкивали от ярости, но были исполнены уважения. Мальчишки одобрительно загалдели.
— Вот как надо! Учись! И осклабился Сопляк и (чисто ради удовольствия) хлестнул еще одного дракона. Зверь взвыл. Сопляк расхохотался: — Только попробуйте ослушаться МЕНЯ, вы,ПОЛЗУЧИЕ ШАКАЛЫ С РАЗДВОЕННЫМИ ЯЗЫКАМИ! Я вам покажу!
— Сопляк, не надо, — тихо попросил Иккинг. Обычно он старался не вступать в споры с Сопляком, но ему было больно смотреть, как гордых, благородных Саблезубых Ездовиков заставляют плясать, будто цирковых мартышек.
Сопляк отвернулся от драконов и переключился на Иккинга.
— Что я слышу? — ухмыльнулся он, — Неужели Иккинг Никчемный осмеливается учить меня. Сопляка ГЕРОИЧЕСКОГО? Поверь, Иккинг, скорее снег станет синим, как нос Брехуна Крикливого, чем ТЫ выбьешься в Вожди Племени Лохматых Хулиганов.
Сопляк щелкнул кнутом, тот взвился в воздух и ударил Иккинга в грудь.
Удар был бы болезненным, но Иккинга спасло то, что у него за пазухой сидел, свернувшись калачиком, маленький непослушный дракончик по имени Беззубик.
Острый кончик кнута ткнул Беззубика в твердую чешую пониже спины и пробудил дракончика от Зимней Спячки,
Беззубик выкарабкался у Иккинга из-за шиворота, уселся на плечо и в гневе раздул шею.
— К-к-кто посмел с-с-стук-к-кнуть Б-б-беззубика в з-з-зад? Б-б-беззубик не м-м-может спать, когда в-в-всякие тут стукают егo в з-з-зад!
— Почему твой беззубый лягушонок не впадает в спячку, как нее нормальные драконы? -поинтересовался Сопляк.
— Я боялся, что он простудится, — ответил Иккинг и ласково почесал Беззубика между рожек. — Он не вырыл себе достаточно глубокую норку, а если дракон замерзнет, он может остаться в спячке на много веков. Поэтому я откопал его и теперь ношу с собой, чтобы со-греть.
— А теперь Б-б-беззубика р-р-разбудили! В такую Р-Р-РАНЬ! — бушевал Беззубик, — Холод с-со-собачий!
— Что это?! — прыснул Сопляк. — Что ты сделал со своим жалким головастиком? — (Ибо Беззубик был самым крохотным охотничьим драконом, какие водились на свете во все времена.) — Что на нём надето!!
На Беззубике была налета теплая меховая шубка.
Иккинг смастерил ее в безнадежной попытке хоть немного согреть своего питомца.
— Ох ты, разрази меня Тор! Песьедух, держи меня! — покатывался Сопляк. -Иккинг нарядил своего масенького длаконцика в мохнатое плятьице!
— Эт-т-то не п-п-платьице, эт-т-то ш-ш-шуба! — зашипел Беззубик. — Ш-Ш-ШУБА!
— Дракон в платьице! — орал Сопляк.
— XA-XA-XA-XAl — покатывались со смеху мальчишки. — Дракон в платьице!
Даже Саблезубые Ездовые Драконы не удержались.
— Ох, мои когти и челюсти! — завы-вал Одноглаз. — Вот это да! САМЫЙ маленький на свете охотничий дракон — и одет в ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ ШМОТКИ! Совсем стыд потерял!
Несчастный Беззубик гордо выпрямился на плече у Иккинга. От рожек до кончика хвоста он медленно заливался нежнорозовым цветом. Дракончик крепко стиснул челюсти и выпустил из ушей кольца дыма.
— Это с-с-стильная мод-д-дная з-з-зимняя Ш-Ш-ШУБКА!, — проворчал он. — А вам всем просто з-з-з-завидно.
Сопляк принялся раздавать приказы:
— Хватит, мы и так уже уйму времени потеряли. Всем разбиться на пары и взять под уздцы одного из этих Саблезубых. А вы. СЛАБАКИ, — повернулся он к Иккингу и Рыбьеноry, — займитесь полуслепым.
— Вы, драконы, недолюбливаете нас, людей, верно, Одноглаз? — спросил Иккинг, заняв вместе с Рыбьеногом боевую позицию позади огромного Саблезуба.
Одноглаз выплюнул в снег громадный сноп пламени.
— Недолюбливаем? — прошипел он. — Это ещщще мяг ко сказано. Я вассс HEHAВИ-ЖУ каждой каплей моей чиссстсйшей изумрудно- зеленой крови. Вы, чело- вечишшшки, вероломны, невежественны, жадны и жестоки. Я сссорок лет был Вожаком моей ссстаи, возглавлял ее и в добрые времена, и в сссу-ровые. А этот вашшш Сссопляк, что он понимает в НАСССТОЯЩЩЩИХ вожаках? Гнусссная сссвинья с кнутом в руке. У меня от ненависссти зубы сссводит... Когти чешшшутссся рлссстер-зать всссех до единого Двуногих, Лупоглазых, Ло-поухих людишшшек на этой планете...
— Красота, — нервно пробурчал Рыбье-ног, — Нас угораздило заполучить Ездового Дракона, который нас ТЕРПЕТЬ НЕ МОЖЕТ. Вот уж повезло так повезло...
Наконец они тронулись в путь. Одноглаз очень, ОЧЕНЬ МЕДЛЕННО тащил их вверх по ущелью, через дремучий сосновый лес. К этому времени прочих мальчишек и след простыл.
Лес кончился так же внезапно, как и начался. Перед друзьями высился отвесный склон, ведущий на вершину Негодяевки, и на нём не росло ни единого деревца. На вершине горы Одноглаз остановился. Высшую Точку отмечал одинокий валун. Иккинг крепко уцепился за скалу, чтобы его не сдуло ветром и не закружилась голова, и осторожно выглянул на другую сторону, туда, где далеко внизу простирался Пролив Торова Гнева.
Обычно в этом негостеприимном проливе бушевали и море, и Заокоготь. Они кружили, поднимали водовороты и свирепо дрались друг с другом. Но сейчас узкая полоска морской воды замерзла, стала тихой и белой, как сама Смерть, и единственным напоминанием о Злокогте были кошмарные стоны, гудевшие в ушах, как головная боль, да смутная тень, которая медленно ворочалась подо льдом, будто грозовая туча.
— Пошли поскорее отсюда, — поежился Рыбьеног. — В Варварском Архипелаге полным-полно зловещих, мрачных мест, но это — САМОЕ зловещее и САМОЕ мрачное.
Не знаю, доводилось ли ВАМ когда-нибудь Охотиться-на-Лыжах-с-Луком-и-Стрелами, но должен вам сразу сказать, искусство это не из легких. Съехать на лыжах с горы — это само по себе не так-то просто, а ведь при этом надо еще и ПОДСТРЕЛИВАТЬ маленьких Пoлупятнистых Снегоступиков, существ мелких и проворных, как колибри.
В придачу к обычным тяготам этого Зимнего Вида Спорта Рыбьеног был никуда не годным лыжником и жутким мазилой. Он мчался с горы, стараясь сохранить равновесие, и лук у него в руках вертелся, точно ветряная мельница. Впрочем, будь даже его руки неподвижны, как скалы, это вряд ли бы помогло, потому что он страдал ужасным косоглазием, и его глаза постоянно наезжали друг на друга точно так же, как лыжи. Так что. честно говоря, если Рыбьеногу иногда и удавалось ХОТЬ КУДА-НИБУДЬ попасть, то это выходило по чистой случайности. Вот и сейчас Рыбьеног, согнув колени, как будто сидел на унитазе, ринулся с горы, носки его лыж плугом сошлись внутрь, и на первой же кочке он полетел вверх тормашками.
Иккинг стояла на лыжах чуть лучше Рыбьенога, но в любом спорте важно не только мастерство, но и ЖЕЛАНИЕ. А желания у Иккинга не было ни малейшего. На самом деле ему очень нравились Полупятнистые Снегоступики, красивые птички небесно-синего цвета. Иккинг часто наблюдал за ними из окна. Они строили себе снежные гнезда, похожие на маленькие иглу.
Так что через полчаса Иккинг и Рыбьеног так и не подстрелили ни одной птички, хотя Полупятнистые Снегоступики сновали и прыгали вокруг, точно блохи на драконьей спине.
— Черт, черт, ЧЕРТ! — в сердцах вскричал Иккинг, в очередной раз промахнувшись.
Вся эта суета сильно забавляла Одноглаза.
— Интересные вы человечишки, — протянул он, — Никогда не встречал викингов вроде вас. Маленькие, задохленькие... На лыжах стоять не yмеете, охотиться не умеете. И даже орать вам не под силу.
— Да отстань ты, — сердито огрызнулся Иккинг.
Тут Рыбьеног свалился в пятьдесят четвертый раз. Он с головы до ног вывалялся в снегу, промок до нитки и продрог до костей, и это отнюдь не улучшило его меткости. Вдобавок ко всему он, кажется, сильно простил.
— НИЧЕГО у меня не выйдет! — стенал он. — НИЧЕГО! А-а-ап-чхи! Сопляк с Песьедухом небось уже перебили всю птичью популяцию архипелага, а мы не можем раздобыть ни одного жалкого Снегоступика! Ну почему эти гадкие птицы не могут постоять смирно хоть ДОЛЮ СЕКУНДЫ?
Иккинг помогал Рыбьеногу подняться в шестьдесят восьмой раз, как вдруг ему почудился раскатистый человеческий смех. Он доносился откуда-то издалека, снизу, из-за высокого сугроба.
Облокотив Рыбьенога на палки и предупредив Беззубика, чтобы сидел тихо, Иккинг осторожно выглянул.
Там, в сотне метров ниже по склону, ему открылось зрелище, от которого у Иккинга но спине пробежал нехороший холодок,
Саблезубый Одноглаз выглянул из-за левого плеча Иккйнга и мрачно заворчал. Шипы на его мускулистой спине встали дыбом, единственный глаз прищурился. Хвост с шипастым кончиком грозно задергался из стороны в сторону.
— Эти человечишшшки, — прошипел он; — эти человечишшшки всех оссстальных...
— Что там такое? — поинтересовался Рыбьеног, утирая нос рукавом и держась за задницу, ноющую после частых падений.
— Истерики... — прошептал Иккинг — Сникни...
Истериков было шестеро. Одетые в черное, они сидели на заснеженном склоне. Перед ними на земле лежали пять убитых оленей, на белом снегу ярко алела кровь. Истерики, похоже, присели позавтракать перед долгим возвращением в родную Деревню на другом берегу Пролива Торова Гнева. Они разложили небольшой костерок и руками запихивали в рот большие куски оленины. Лыжи, луки и стрелы были воткнуты в снег у них за спиной.
— Слава Тору, они нас не заметили, — прошептал Иккинг Рыбьеногу. — Пошли, тихонько вернемся тем же путем, каким пришли...
Этот план удался бы на славу.
Да вот только на Рыбьенога вдруг что-то нашло.
Он и до этого выглядел неважно: глаза слезились, из носа текло: его била лихорадка. А тут, увидев Истериков, он вдруг порозовел, затем побагровел. Рыбьеног недовольно зафыркал:
— Сборище безмозглых идиотов!
— Да, да, — шепотом согласился с приятелем Иккинг. — Пошли-ка отсюда...
— Убийцы! Только и способны, что приканчивать несчастных оленей средь бела дня! Вонючие бессовестные негодяи!
— Верно, — согласился Иккинг, — Но пора смываться, пока они не прикончили нас...
Но не успел Иккинг остановить Рыбьенога, как тог, пошатываясь, поднялся на ноги, взмахнул мечом и с криком «ГАДЫ-Ы-Ы>>, ринулся вниз.
У Истериков оленина встала поперек горла. Они с интересом посмотрели на нежданного гостя.
Иккинг онемел от удивления гораздо сильнее, чем они. Рыбьеног, вспахивая лыжами снег, неуправляемо мчался по склону. Лыжные палки вертелись в воздухе, как бешеные, стрелы торчали из колчана, точно иглы дикобраза. Рыбьеног с каждой секундой набирал скорость и при этом орал во все горло:
— АХ ВЫ, ЖАЛКИЕ КАРАКАТИЦЫ! ДОХЛЫЕ ТРУСЛИВЫЕ МУХОМОРЫ! ДА Я ВАС ОДНОЙ ЛЕВОЙ В ПОРОШОК ИЗОТРУ! БЕРИТЕСЬ ЗА ОРУЖИЕ И СРАЖАЙТЕСЬ, КАК ПОДОБАЕТ МУЖЧИНАМ, ВЫ, ХЛИПКОЕ СБОРИЩЕ СЛЮНЯВЫХ ГОЛОВАСТИКОВ
УЧЕБНИК РЫБЬЕНОГА, КАК НЕ НАДО КАТАТЬСЯ НА ЛЫЖАХ
3. ОХОТНИКИ СТАНОВЯТСЯ ДИЧЬЮ
Иккинг словно завороженный смотрел, как его друг очертя голову несется вниз по склону.
— СКЛИЗКИЕ КАРИОЗНЫЕ СЕЛЕДКИ! -ошалело вопил Рыбьеног. — НИЧТОЖНЫЕ ШМАТКИ ПЛАНКТОНА! ДА ВЫ ПУСКАЕТЕ ПУЗЫРИ, КАК МЛАДЕНЦЫ, ПРИ ОДНОЙ ТОЛЬКО МЫСЛИ О ТОМ, ЧТОБЫ СРАЗИТЬСЯ С НАСТОЯЩИМ ВИКИНГОМ!
Саблезубый Ездовой дракон Одноглаз смотрел на манипуляции Рыбьенога с неким странным чувством, отдаленно напоминающим почтение.
— Знаешь, я недооценивал твоего друга, — уважительно буркнул он, — Я его считал жал-ким хлюпиком, но, должен признать, малый он ХРАБРЫЙ. Самоубийца, конечно, но все-таки храбрец, да, храбрец...
Истерики до того удивились, обнаружив, что на них словно с луны свалился одинокий шальной недомерок из другого племени, что на миг застыли, разинув рот, и куски оленины замерли на полпути к их могучим челюстям.
Рыбьеног подкатил к Истерикам, грозно воздел меч, но (разумеется) промахнулся, проскочил на лыжах через походный костер и, набирая скорость, помчался дальше. На миг его меховая одежда вспыхнула, но ветер тотчас же задул пламя.
Истерики постояли еще секунду, изумленно глядя, как маленькая крикливая фигурка пересчитывает кочки на склоне горы, потом переглянулись, и на их лицах явно прочиталось неудержимое желание УБИВАТЬ. Они деловито пристегнули лыжи, закинули луки за могучие волосатые плечи и ринулись в по-гоню,
— Ох, клянусь ягодицами лучезарного Баль-дура. — запаниковал Иккинг и поехал за Рыбьеногом. — Они же его прикончат! Что мне делать?
— Делать? — переспросил Одноглаз, длинными прыжками мчась одесную. — Ничего ты не можешь поделать. Твой приятель всё равно что покойник... Мы, Саблезубы, называем такие ходячими трупами... или, в данном случае, трупами на лыжах. Ничего ты не можешь по-делать, а если будешь и дальше ехать в том же направлении, тоже сыграешь в ящик...
Дракон, похоже, был прав. Иккинг изо всех сил старался угнаться за Истериками. А Истерики, надо сказать, были людьми огромного роста и прекрасно ходили на лыжах. Правда, Рыбьеног и сам развил приличную скорость, потому что не пытался вытворять никаких фортелей, например ПОВЕРНУТЬ (видимо, у него это просто не получалось). А самое удивительное было, что он до сих пор НЕ УПАЛ. Иккинг видел, как он без конца крутит головой и через плечо костерит Истериков на чем свет стоит.
Истерики медленно, но верно нагоняли Рыбьенога, и вот один из них, Свирепый Громила, вооруженный гигантским топором с двумя остриями — черным и золотым, — вложил в лук стрелу.
Иккинг резко остановился, взметнув снежный вихрь, и тоже приладил к луку стрелу.
-Ох, мои рож-ж-жки и усики! — верещал Беззубик. - Он чт-т-то-то задумал! Не дел-л-лай этого, Иккинг! Не надо-о-о!
Иккинг тщательно прицелился и выстрелил. Стрела просвистела в воздухе и угодила Громиле-с-Топором, прицелившемуся в Рыбьенога, точнехонько в задницу.
Это был первый удачный выстрел Иккинга за всё утро.
— Здорово! — с азартом закричал Одноглаз.
Громила с Топором испустил громкий рев и взмахнул руками. От неожиданности он выпустил тетиву, стрела взмыла вверх, описала идеальную дугу — и (по счастливой случайности) вонзилась в зад Истерику, едущему впереди Громилы.
— Вот это да... — задохнулся от восторга Одноглаз. — Ущипните-ка меня... Я сплю? Или у меня сегодня день рождения?
Второй Истерик взвыл от боли и кувыркнулся вперед, сбив с ног впереди идущего товарища. Тот опрокинулся на спину и подсек под колени троих оставшихся Истериков, посшибав их. как кегли. Все ШЕСТЕРО Истериков, вопя от ярости, барахтались в снегу
— Красота, — пробормотал Иккинг, — Те-перь надо сделать так, чтобы эти молодцы погнались не за Рыбьеногом, а за мной.
— Щас погонятся! — вскричал Одноглаз, рыдая от смеха. — Еще как погонятся!
— ЭЙ ВЫ, СЮДА!— завопил Иккинг, постаравшись, чтобы Истерики хорошенько разглядели, кто именно стал причиной их падения, а потом для верности добавил: — ЕСЛИ,
КОНЕЧНО, ВЫ НЕ БОИТЕСЬ СТРЕЛ, ЖАЛКИЕ СОПЛИВЫЕ СУСЛИКИ!
— С-c-cмотри, что ты на-на-натворил! — простонал Беззубик, — Эти истерики сейч-ч-час разозлятся как с-со-собаки!
Эти Истерики и впрямь разозлились как собаки, и Иккинг с молниеносной быстротой понесся вниз по склону.
— Мы взяли хороший отрыв, — пропыхтел Иккинг. Ни разу в жизни он не мчался на ТАКОЙ скорости.
— Но этого мало, — возразил Одноглаз, злорадно ухмыляясь. — У тебя впереди еще половина горы, а эти психи за тобой погнались-таки.
И верно: скоро, очень скоро Иккинг услышал за спиной разъяренные вопли Истери-ков, пустившихся в погоню.
Пятеро Истериков издавали Истерический Вопль, похожий на вой целой стаи обезумевших волков, а шестой, тот самый Громила-с-Топором, выкрикивал нечто более членораздельное:
— Как ты ПОСМЕЛ нанести оскорбление МОИМ Царственным Ягодицам, ничтожный Хулиган и Убийца! Мы, Истерики, лучшие охотники во всём свете! Вот погоди, доберусь до тебя — изрублю в капусту моим знаменитым Топором и скормлю тебя Злокогтю. Нашпигую тебя стрелами так, что ты станешь похож на подушечку для булавок! — так кричал Истерик-с-Тоиором.
— Прелестно! — восхитился Одноглаз. — Дo чего гостеприимный народ эти Истерики!
Иккинг направился прямиком в лес, полагая, что там в него будет труднее попасть.
Да будет вам известно, кататься на лыжах в дремучем лесу — занятие тяжелое и опасное, и в нормальных обстоятельствах первейшее правило гласит: ехать надо как можно более МЕДЛЕННО.
Но сейчас обстоятельства отнюдь не были нормальными, и Иккинг, визжа от страха, на бешеной скорости мчался сквозь лесную чащу, закладывая головокружительные повороты.
— 0с-с-торожнее! — весьма своевременно предостерег его Беззубик. — Не н-н-налети на дерево!
— Ох, Беззубик, спасибо, — язвительно прохрипел Иккинг, на полном ходу виляя из стороны в сторону. — А я-тo и не подумал...
Рефлексы у драконов срабатывают быстрее, чем у людей, поэтому Одноглаз и Беззубик без усилий следовали за Иккингом. Впрочем, Истерики тоже не собирались сдаваться. Иккинг услышал за спиной треск — это один из Истериков не вписался в поворот и врезался в дерево.
Несмотря на потерю бойца, за Иккингом гнались еще пятеро Истериков, и от их диких Истерических Воплей по спине юного викинга то и дело пробегал неприятный холодок. Враги неумолимо приближались...
— Не уйдешь! — вопил Громила-с-Топором. — Вот погоди, доберусь до тебя — руки-ноги поотрываю, а ребрами буду в зубах ковыряться!
Тем временем внизу, на дне ущелья, Брехун Крикливый пробудился от сладкого сна и с удовольствием убедился, что десятеро его учеников благополучно вернулись с охоты.
Брехун впряг в сани пятерку Саблезубых Ездовиков и теперь ждал только Иккинга с Рыбьеногом.
- Я подстрелил девяносто Снегоступиков, — похвастался Забияк потрясенному Кабанчику.
— ПОДУМАЕШЬ! — Сопляк пренебрежительно сплюнул. — Я добыл двести четыре... Легкотня, как будто рыбу в бочке расстреливаешь. Наверное, даже Иккинг Никчемный со своим нелепым приятелем разлобыли бы штук несколько, не будь они такими НИКУДЫШНЫМИ охотниками...
- ДА КУДА ЖЕ ЗАПРОПАСТИЛИСЬ ЭТИ БЕСТОЛОЧИ! — взревел Брехун, немного забеспокоившись. Ибо Иккинг был сыном Вождя Племени, Стоика Обширного, Да Трепещет Всякий, Кто Услышит Его Имя, кх, гм. А Стоик отличается тяжелым нравом и с радостью разорвал бы в клочья всякого, по чьей вине с его Единственным Сыном и Наследником приключилась бы беда.
- Может, на них напали Снегоступики? — осклабился Сопляк.
Но тут со склона горы раздался крик, и на поляну, молотя руками и вспахивая снег, будто обезумевшая ракета, низринулся Рыбьеног. Он мчался так быстро, что остановиться явно не мог. Он пронесся мимо саней, мимо застывших с разинутыми ртами Брехуна и мальчишек, пролетел еще метров пятьдесят и наконец остановился, шлепнувшись на лед.
Брехуна замутило от недобрых предчувствий. Он подбежал к Рыбьеногу и поставил его на ноги.
Вид у Рыбьенога был хуже некуда. Он раскраснелся как свекла, обливался потом и дрожал с головы до ног.
— ГДЕ ИККИНГ? — рявкнул Брехун, — Отвечай!
— Истерики...— пролепетал Рыбьеног. — А-а-апчхи! Истерики...
Брехун стал бледен, как Полупятнистый Снегоступик.
В ту же секунду, высоко-превысоко, из-под лесного полога, будто стрела из лука, вылетел Иккинг.
Прямо под ним разверзалось ущелье. Он увидел крохотную крапинку Брехуновых саней, вокруг них суетились микроскопические черные точки. Значит, остальные мальчишки уже вернулись...
Иккинг понимал: если он поедет со склона ущелья на лыжах, то не доберется до дна. Истерики гнались по пятам, они пристрелят его или схватят, прежде чем он успеет спуститься.
И в долю секунды он принял решение.
Он решил не ехать вниз по ущелью, а вместо этого, мрачно сжав зубы, повернул направо, по склону, который вел прямо к обрыву.
— Что ты д-д-делаешь? — заверещал Беззубик, — Там же обрыв в д-д-двести метров! Ты же п-по-погибнешь!
За спиной у них из леса выскочили Истерики. Увидев, куда направляется Иккинг, они даже не стали тратить стрелы. Только заулюлюкали вслед:
— Куда тебе несет нелегкая, Хулиганское ОТРОДЬЕ?
— Передай привет Валгалле!
Они хорошо видели обрыв. Снег там заканчивался, и начинался бесконечный провал в пустоту.
— С-с-стой! — завизжал Беззубик. — Ос-с-СТАНОВИСЬ!
— Зачем? — спросил Иккинг. — Что мне остается? Думаеш, эти истерики тепло по-жмут мне руку и отпустят с миром?
— Н-н-нет! —зарыдал Беззубик. — Но нельзя же с-с-спуститься на лыжах с-с-с обрыва! Это же очень Д-Д-ДАЛЕКО!
— Вот потому-то мне и нужна твоя помощь, Одноглаз, — обратился Иккинг к огромному Саблезубому Дракону, который скакал с ним бок о бок.
— А с чего ты взял, — ухмыльнулся Одноглаз, — что я СТАНУ тебе помогать? Терпеть не могу людишек. Одним из вас, розовокожих рабовладельцев, больше, одним меньше — мнето какая разница?
— Верно, — согласился Иккинг. — Но если я погибну, следующим Вождем Лохматых Хулиганов станет...
Склон кончился. Иккинг спрыгнул с обрыва, наклонился вперед, широко расставив лыжи. Одноглаз расправил могучие крылья и спорхнул следом.
— Кто станет? — допытывался Одноглаз, — Кто?
Иккинг, как птица, воспарил в бесконечно-синее небо.
А потом спикировал ВНИЗ.
— Сопляк Мордоворо-о-от!!! — на лету завопил Иккинг.
Он со скоростью ста пятидесяти миль в час мчался навстречу морскому льду.
Глядя снизу на драгоценного сына Великого Вождя, готового вот-вот сломать себе шею,
Брехун Крикливым тоже завопил.
Через три секунды Иккинг шмякнется на лед и разобьется насмерть.
Через секунду Иккинг был уверен, что Одноглаз спасет его.
Через две секунды его уверенность несколько поколебалась.
Но в конце концов Саблезубый Ездовой Дракон подоспел вовремя. На одну крохотную, жизненно важную долю секунды ненависть к людям взяла было верх...
Но потом он, сложив крылья, спикировал вслед за Иккингом.
Саблезубые Ездовики умеют пикировать стремительно и красиво, как соколы. В мгновение ока Одноглаз схватил Иккинга за пояс, распростер крылья и, будто огромный белый воздушный змей, взмыл в небо. Иккинг взвизгнул от радости.
Далеко внизу мальчишки захлопали в ладоши; раздалось Оглушительное Хулиганское <<УРА!». Брехун от радости чуть не упал в обморок.
— Сопляк Мордоворот? — повторил Одноглаз, планируя на распростертых крыльях. — Это такой рослый рыжий парень с носом, как свиной пятачок?
— Он самый, — подтвердил Иккинг.
— Тогда ты, наверное прав, — отозвался Одноглаз, воспаряя еще выше. — Ты, пожалуй, единственный человечишка, которого стоило спасать...
А далеко вверху, над обрывом, Громила-с-Топором от злости переломил лыжные палки, как спички. К небесам вознесся его громоподобный голос:
- Я ДО ТЕБЯ ЕЩЕ ДОБЕРУСЬ! Я ДО ТЕБЯ ДОБЕРУСЬ! — Громила не помнил себя от ярости. — У ЧЕРТА НА КУЛИЧКАХ НАЙДУ! ИЗ-ПОД ЗЕМЛИ ДОСТАНУ! ТЫ ОТ МЕНЯ НЕ СКРОЕШЬСЯ НИ НА ДНЕ МОРСКОМ, НИ В ЗЕМНЫХ НЕДРАХ, НИ В БОЖЕСТВЕННОЙ НЕБЕСНОЙ ВЫСИ! КЛЯНУСЬ ТЕБЕ, ХУЛИГАНСКОЕ ОТРОДЬЕ, ТЫ У МЕНЯ ЕЩЕ ПРИПОМНИШЬ ДЕНЬ, КОГДА ПОРАЗИЛ СТРЕЛОЙ ЗАДНИЦУ НОРБЕРТА СУМАСБРОДА!
Потом его голос стих вдали.
— Напомни мне, — сказал Иккинг Беззубику. — в ближайшие двадцать лет носа не показывать на Истерии.
— Н-н-никогда, — с жаром поправил его дракончик. — Н-н-никогда больше не показывать!
Несмотря на то что Саблезубые Драконы очень массивны и мускулисты, они могут пролетать только короткие расстояния: через минуту Одноглаз мягко опустил Иккинга прямо к саням Брехуна Крикливого, Брехун не помнил себя от радости. Он поднял глаза на Истериков — те стояли над обрывом, потрясая кулаками и издавая Истерические Вопли, — и решил, что пора смываться. Брехун погрузил Рыбьенога и остальных мальчишек в сани, запряг Саблезубых Ездовиков, и вся компания с радостными песнями без приключений вернулась на родной Олух.
4. ЧТО СТРЯСЛОСЬ С РЫБЬЕНОГОМ
Той ночью Иккинг спал плохо. Стоило ему на минуту задремать, как в его кошмарном сновидении появлялся Норберт Сумасброд и кричал:
- Я ТЕБЯ В ПОРОШОК СОТРУ! В КАПУСТУ ИЗРУБЛЮ!
И Иккинг просыпался в холодном поту.
Наутро Беззубик проснулся злой как черт, потому что так и не сумел вернуться в Зимнюю Спячку. Чего он только не проделывал! Даже зарядку сделал, чтобы получше устать. Выпил на ночь теплого молока и лег спать вовремя. Однако ничего не помогло! Ровно в пять часов утра его пушистые реснички широко распахнулись — ШЕЛК! — как будто моллюск раскрыл раковину, и всё: больше дракончик не сомкнул глаз ни на минуту.
И Иккингу поспать не дал. Словно маленькая, разъяренная бутылочка с горячей водой, Беззубик взвился со своего места в ногах у Иккинга, вскарабкался по Иккингову телу, уселся хозяину на лоб и сердито зашипел:
— Б-б-беззубик опять п-п-проснулся... Это нечестно... нечестно! ПОЧЕМУ Б-б-беззубик не спит? Все кругом с-с-спят...
Не слишком-то приятно, когда в пять часов утра ты просыпаешься оттого, что у тебя на
голове сидит дракон и сердито шипит, пуская кольца вонючего дыма прямо тебе в ноздри.
— Ну вот, теперь и я проснулся, — буркнул Иккинг, кашляя спросонок. — Будь добр,
выдувай свои кольца куда-нибудь в сторону, у меня уже горло болит...
— Ах ты, с-с-соня, — возмущенно запыхтел Беззубик, выпуская огромные облака дыма. — Ты жалкий ч-ч-человечишка, куда тебе п-п-понять... мы, д-д-драконы, такие нежные... нам н-н-нужна с-с-спячка...
— Спасибо, Беззубик, — проворчал Иккинг, справившись с приступом кашля. — Но, знаешь, еше слишком рано, можно немножко вздремнуть...
Иккинг перевернулся на другой бок и уютно завернулся в меховое одеяло, намереваясь поспать еще чуть-чуть.
Но раз уж Беззубик проснулся — он ПРОСНУЛСЯ. Маленький дракончик ненадолго сделал вид, будто мирно спит рядом с хозяином, но потом опять вскочил.
— Б-б-беззубику пора вставать, — заявил он, помахал крылышками над головой у Иккинга, взъерошил ему волосы и громко
хрюкнул в ухо, — Ч-ч-чудесное утро!Вставай! Вставай! Б-б-беззубик х-х-хочет есть... Иккинг приготовит Б-б-беззубику вкусный з-з-завтрак...
Когда и это не помогло, Беззубик вскарабкался хозяину на плечо и заорал ему прямо в ухо:
— ТРЕВОГА!ПОДЪЕМ! Б-б-беззубик х-х-хочеm пи-пи! С-с-скорей!
Иккинг подскочил как ужаленный.
— Ох, тысяча растреклятых медуз, только не сейчас, Беззубик, только не в кровать... Потерпи немного, Беззубик, потерпи...
Иккинг выскочил из кровати, ступил босыми ногами на промерзший пол и накинул на себя четыре слоя меховых одежд. Беззубик порхал вокруг него с криками:
— СКОРЕЙ, СКОРЕЙ! Б-б-беззубик хочет пи-пи! СКОРЕЙ!
— Ну потерпи же! - молил Иккинг. Чтобы отодвинуть засов на входной двери, пришлось натянуть рукавицы. Беззубик визжал:
— Скорей! Скорей! Скорей!
Иккинг распахнул дверь — снаружи было темно, как ночью, и ужасно холодно. Морозный воздух ворвался в щель — и Иккингу показалось, будто ему в лицо выплеснули ушат ледяной воды.
Беззубик с криками "Скорей! Скорей" выпорхнул на улицу и уселся на сугроб в метре от входной двери.
— Молодец, Беззубик, что потерпел, — похвалил Иккинг, постукивая рукой об руку, чтобы согреться. Беззубик присел, на его мордочке появилось выражение предельной сосредоточенности, такой, что даже рожки наморщились, но... ничего не произошло.
Посидев немного, Беззубик поднялся.
— Все-таки Б-б-беззубик н-н-не хочет пи-пи, — решительно заявил он.
Иккинг в сердцах всплеснул руками.
Всё-таки воспитывать дракона — это ОЧEHЬ ТРУДНОЕ ЗАНЯТИЕ.
Возвращаться в постель уже не было смысла, так что Иккинг приготовил себе завтрак. За этим занятием у него было время подумать.
Иккинг очень беспокоился о Рыбьеноге. С чего он вдруг накинулся на Истериков?! Это было совсем не в его характере. Обычно стоило Рыбьеногу учуять кого-нибудь вроде Истериков, и он с завидной прытью мчался в противоположном направлении. Ну ладно, допустим, это шестьдесят восемь падений выпустили на свободу дремавшие в нём берсер-ковские наклонности, но всё равно это было слишком странно...
И выглядит Рыбьеног в последнее время как-то неважно. Чихает, дрожит, а это уже не имеет к берсерковству никакого отношения. Похоже, с другом ЧТО-ТО СТРЯСЛОСЬ...
Примерно через час дверь распахнулась, едва не слетев с петель, и в комнату в поисках завтрака ворвался Стоик Обширный, отец Иккинга. Он топал, создавая вокруг себя ло~ кальное землетрясение, и зевал так, что были видны миндалины. Стоик Обширный был именно таким, каким и должен быть Настоящий Викинг: шесть с половиной футов ростом, пышная борода, полное отсутствие шеи, гора мускулов и очень вялая МЫСЛИТЕЛЬНАЯ активность.
— Что, сынок, уже кашку сварил? — проревел он. — Молодец, молодец. — Стоик те дал себе труда положить кашу в тарелку. Просто снял котел с огня, уселся за стол и выхлебал овсянку через край.
— Папа! — позвал Иккинг.
— Гм-м? — рассеянно отозвался Стоик, за-прокинув голову, чтобы допить последние остатки. По его бороде потекли сероватые липкие струйки.
— Не мог бы ты мне помочь... Что-то меня Рыбьеног беспокоит... — заговорил Иккинг.
Стоик, громко причмокнув, прикончил овсянку и бодро швырнул котелок в очаг
— Рыбьерог — это тот твой приятель, у которого лицо как у печальной селедки? — про-гудел Стоик, схватил со стола сардинку и одним махом, как шпагоглотатель, проглотил ее вместе с головой и хвостом.
— Верно, подтвердил Иккинг. — Только он Рыбьеног, а не Рыбьерог...
— Какое совпа... как его там, — взревел Стоик Обширный.
— Ты хочешь сказать — совпадение? — вежливо подсказал Иккинг.
— Да какая разница! - прогудел Стоик, — Я тоже из-за этого Рыбьерога беспокоюсь.
— Правда? — удивился Иккинг. Не в привычках Стоика было о ком-нибудь беспокоиться.
— Да, — торжественно подтвердил Стоик, — И мне нужно с тобой ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНО поговорить. Иккинг, подойди-ка сюда.
Иккинг подошел к отцу. Вождь Стоик Обширный положил руки сыну на плечи и с КРАЙНЕ СЕРЬЕЗНЫМ ВЫРАЖЕНИЕМ заглянул ему в глаза. Иккинг тоже попытался сохранить торжественный вил, но очень трудно воспринимать отца всерьез, когда у того вся борода заляпана овсянкой.
— Сынок, — начал Стоик Обширный. — Ты сын Вождя Племени Лохматых Хулиганов, мой единственный наследник. О человеке судят по компании, с которой он водится, и как ни тяжело мне это говорить, твой Рыбьерог самый придурочный из всех чудаков, каких я встречал. Не водись с ним, Иккинг, не водись...
— Но, папа, — запротестовал Иккинг. — Ры-бьеног — мой друг.
— МОЛЧАТЬ! — рявкнул Стоик Обширный. Потом чуть тише добавил: — Понимаю, сынок, это трудно, но сын Вождя — человек публичный. Мы, Хулиганы, хотим, чтобы нас БОЯЛИСЬ другие племена, чтобы у них и в мыслях не было напасть на нас. А Рыбьерог... Сынок, давай посмотрим правде в глаза, он немного ЧУДАКОВАТ. Если ты будешь водиться с Ры-бьерогом, то и Остолопы, и Гостеприимцы, и Бой-Бабы, и Истерики решат, что ты тоже чудной... Слабый и МЯГКОТЕЛЫЙ. И этим ты навлечешь опасность на всё Племя.
— Да, папа, — горестно кивнул Иккинг.
— Сынок, ты должен работать над собой. Пора тебе учиться быть ГРОЗНЫМ. — Стоик похлопал сына по плечу, сочувственно заглянул в его печальное лицо. Это тяжело, подумал Вождь, но ведь он желает Иккингу только добра. — А Рыбьерог тебе в этом не помощник. Не водись с ним, сынок. Вот твой двоюродный брат, Сопляк, он подходящий товарищ. От него так и веет смертельной угрозой. Стой плечом к плечу с Сопляком — и тебя будут бояться по всему Архипелагу. Я ответил на твой вопрос?
— Да, папа, — печально произнес Иккинг.
Стоик Обширный ласково похлопал сына по спине.
— Вот и умница, — прогудел Вождь. — Я знал, что ты примешь верное решение. А теперь давай-ка готовиться к Празднику Пятой Пятницы. Мы же не хотим опоздать, верно? Старый Сморчок дал мне совет о соревнованиях Юных Героев по Фигурному-Фехтованию-на-Льду. Он немножко попророчествовал* и сообщил, что Хулиганы выиграют со счетом десять-два, так что я решил поставить на них пару монет. Беги, малыш, бери клюшку и коньки.
Иккинг вышел и взял Фехтовальную Клюшку. Печально вздыхая, натянул коньки,
— Старый Сморчок не всегда пророчествует правильно, — предупредил он отца, но Стоик его уже не слушал.
Стоик Обширный редко кого-нибудь слушал.
5. ФИГУРНОЕ-ФЕХТОВАНИЕ-НА-ЛЬДУ
Праздник Пятой Пятницы происходил (как и следует из названия) в пятую пятницу последнего зимнего месяца и знаменовал для Викингов окончание зимы и приход долгожданной весны.
В этом году Пятую Пятницу отмечали на морском льду, посреди замерзшей Хулиганской Гавани. Трудно было поверить, что всего полгода назад в Гавани плескались серые, угрюмые океанские волны. Сейчас скованные холодом морские просторы были усеяны красно-белыми полосатыми шатрами, Высоко к небу взметалось пламя ко-стров, на которых жарились Полупятнистые Снегоступики; Викинги слонялись вокруг палаток где продавались осьминоговые леденцы, или слушали, как бродячие сказители декламируют древние легенды, или, разинув рот, глазели на могучих великанов! которые балансировали на коньках, водрузив себе на голову карликов.
Самый большой каток был отведен под соревнования по Фигурному-Фехтованию-на-Коньках. Если кто не в курсе, это очень сложная и очень жестокая спортивная игра, для которой нужны клюшки, мячи и коньки. Правил никто в точности не знает, поэтому их выдумывают прямо на ходу, кто во что горазд, а тот, кто недоволен, затевает драку.
Первыми на лед предстояло выйти Юным Героям, а после них — Взрослым Воинам. Их противниками должны были стать воинственные Бой-Бабы, специально приглашенные на праздник.
Бой-Бабы были племенем грозных воительниц, они обитали на острове, расположенном к западу от Олуха. Их Вождь, Большегрулая Берта, стояла неподалеку, поглощала пиво кружку за кружкой и задумчиво почесывала щетину на подбородке.
А на катке тренировалась в Размахивании Клюшкой ее дочь Камикадза — маленькая, донельзя развязная девчонка с самой лохматой шевелюрой на всех Внутренних Островах.
Иккинг, который дружил с Камикадзой, подошел спросить, не видела ли она нынче утром Рыбьенога.
— Не-а. — бодро ответила Камикадза. — Трепещите, жалкие мальчишки! Мы, Бой-Бабы, разобьем вас, чахлых хлюпиков, ВДРЕБЕЗГИ. Все вы, Хулиганы, не умеете клюшки в руках держать. Кроме, конечно, тебя, Иккинг. — добавила она, Камикадза боготворила Иккин-га с тех самых пор, как в Форте Жестокусе он спас ее от страшной гибели в челюстях кровожадных Акулогадов*.
Тут, как на грех, мимо проезжал Сопляк Мордоворот. От хохота он едва не свалился с коньков.
— Иккинг??? — хохотал Сопляк. — Да Иккинг забьет столько же голов, сколько вчера добыл Полупятнистых Снегоступиков. Я-то пристрелил больше двух сотен. А ты, Иккинг? Ни одного?
Иккинг покраснел, Камикалза страшно удивилась
— Т-Р’Р-У-У-М! Соревнования Юных Героев по Фигурному-Фехтованию-на-Коньках начинаются! Команды приглашаются на лед... — проорал Брехун Крикливый с середины катка.
Для роли судьи Брехун переоделся в свои самые короткие шортики. Бой-Бабы (за исключением, естественно, Камикадзы) были мощные, разбитные девицы с чахлыми косичками, переломанными носами и бедрами толстыми, как вековые деревья.
Рыбьеног, пошатываясь, вышел на каток. Он выглядел даже хуже, чем накануне: чихал, дрожал всем телом, стоял, опираясь на клюшку. И коньки он перепутал, правый и левый надел с точностью наоборот.
Иккинг поднял руку, чтобы привлечь внимание Брехуна.
— Сэр, мне кажется, Рыбьеног плохо себя чувствует.
— ЧУШЬ! — взревел Брехун. — Викинги НЕ БОЛЕЮТ! Сопливят только хлюпики! Кашляют только младенцы! Я за всю свою жизнь ни одного дня не хворал, даже горло ни разу не болело. Слышать ничего НЕ ЖЕЛАЮ!
Иккинг и Рыбьеног покатились по льду. Иккинг кое-как поддерживал Рыбьенога, у которого подгибались коленки.
— Неважно выглядишь. — беспокоился Иккинг, — Тебе бы дома посидеть...
Рыбьеног саркастически рассмеялся:
— Ты что, не слышал Брехуна? Викинги НЕ БОЛЕЮТ... Я не болен, просто дрожу от РАДОСТИ, что очутился на улице в этот прекрасный морозный денек...
Брехун дунул в свисток, вбросил шайбу, и Фигурное Столпотворение (простите, Фехтование) началось.
Мальчишки и девчонки сбились в лохматую кучу-малу, остервенело молотя друг друга по головам деревянными клюшками. Не прошло и минуты, как Кабанчик, Бестолков, Громилочка и Смертоносная Дорис распростерлись на льду. Камикадза каким-то образом сумела выбраться из мешанины и с головокружительной скоростью помчалась навстречу Иккингу и Рыбьеногу. Рыбьеног кинулся ей наперерез, но дерзкая девчонка натянула ему шлем на глаза, так, что Рыбье-ног ничего не видел, а потом ловко забросила мяч в ворота.
Бой-Бабы радостно взвыли:
Неожиданно с Рыбьеногом произошла разительная перемена.
Он сорвал с головы шлем и зафыркал, как рассерженный бык, готовящийся к битве.
— Ой-ой-ой, — проговорил Иккинг. Он уже видел друга в таком состоянии. — Погоди немножко, Рыбьеног, не принимай поспешных решений...
- ОНА СЖУЛИЛА! — пропищал Рыбьеног.
Он покатил к возвышавшейся надо льдом исполинской фигуре Брехуна Крикливого, исполнявшего роль судьи. Ехал от, будто краб, поскользнувшийся на мыле.
- БРЕХУН, АХ ТЫ ДУБИНА СТОЕРОСОВАЯ, БАБУИН НЕОТЕСАННЫЙ! ТЫ ЧТО, ОСЛЕП? ОНА ЖЕ НАРУШИЛА ПРАВИЛА!
Брехун отшатнулся. Если бы маленькая розовая креветка на тарелке вдруг подскочила и укусила его за нос, он, пожалуй, удивился бы меньше.
- Рыбьеног, ЧТО ты сказал? — ошалело проревел Брехун.
- У ТЕБЯ В ПРИДАЧУ И УШИ ЗАЛОЖИЛО? — пищал Рыбьеног. — ТЫ ГЛУПЕЕ НЕ-СТРИЖЕННОЙ ОВЦЫ! САМАЯ ХЛИПКАЯ МЕДУЗА И ТА ОБЫГРАЛА БЫ ТЕБЯ В ШАХМАТЫ!
Брехун раздулся, как воздушный шар, вог-вот готовый лопнуть.
- СТОЙ, БРЕХУН, Я С НИМ САМ РАЗБЕРУСЬ! — крикнул Стоик Обширный и величественно покатил к месту чрезвычайного происшествия.
Стоик Обширный поглядел на Рыбьенога с высоты своего шест и-с-половиной-футового роста.
- МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК, — проревел он. — С ТОБОЙ РАЗГОВАРИВАЕТ ВОЖДЬ ПЛЕМЕНИ ЛОХМАТЫХ ХУЛИГАНОВ! СЕГОДНЯ У НАС ТОРЖЕСТВЕННЫЙ ДЕНЬ... НА ПРАЗДНИКЕ ПРИСУТСТВУЮТ БОЙ-БАБЫ... - Стоик указал на грозных воительниц, которые покатывались со смеху.
Рыбьеног на мгновение замолчал, поднял глаза на Вождя, и вдруг...
— ТОЛСТЯК! — завизжал Рыбьеног.
Стоик Обширный выпучил глаза.
- ЖИРТРЕСТ! ПУЗЫРЬ БЕЗДОН- НЫЙ! - вопил Рыбьеног. - НЕНАСЫТНЫЙ ОБЖОРА, КОТОРЫЙ СЖИРАЕТ ПО ТРИ ПОРЦИИ ОМЛЕТА!
Стоик Обширный покраснел как рак.
- КАК ТЫ СМЕЕШЬ РАЗГОВАРИВАТЬ СО СВОИМ ВОЖДЕМ В СТОЛЬ ГРУБОЙ И НЕПОЧТИТЕЛЬНОЙ МАНЕРЕ?
Рыбьеног открыл было рот, чтобы наговорить еще с три короба всяких гадостей, но тут его перебил Иккинг.
— Папа, он нездоров, — настойчиво шепнул Иккинг. — Его берсерковские наклонности пошли вразнос... Папа, прошу тебя... Я отведу его домой, ему нехорошо...
-Ну так отведи его домой, — прорычал Стоик. — Только предупреждаю тебя, сынок: этот мальчик недостоин быть Хулиганом и уж тем более дружить с Сыном Вождя.
Иккинг потащил Рыбьенога с катка. Поначалу тот упирался, но потом вдруг споткнулся и упал. Прикосновение к холодному снегу привело его н чувство.
Иккинг серьезно забеспокоился и решил отвести друга к Старому Сморчку. Может, дедушка знает, что случилось с Рыбьеногом...
6. ЧТО ПОВЕДАЛ СТАРЫЙ СМОРЧОК
Старый Сморчок был дедушкой Иккинга с материнской стороны. Он жил на самом берегу моря, в большом, вечно неприбранном доме. Старик был очень рад видеть гостей. Вскоре Беззубик задремал перед пылающим камином, а Иккинг и Рыбьеног развесили сушиться мокрую одежду.
— Чем могу помочь тебе, внучок? — проскрипел Старый Сморчок, разжигая большую толстую трубку.
— Я пришел из-за Рыбьенога. — пояснил Иккинг. — Он, кажется, заболел.
Старый Сморчок посмотрел на Рыбьенога — тот трясся, как осиновый лист на ветру.
— Да ладно, Иккинг, брось, — раздраженно отмахнулся Рыбьеног. — Говорят тебе, я просто СИЛЬНО ПРОСТУДИЛСЯ...
Старый Сморчок скептически покачал головой.
Старый Сморчок был в Племени Лохматых Хулиганов Главным Мудрецом и Предсказателем. Если кто-то чем-то заболевал, он шел к Старому Сморчку, тот осматривал пациента, советовался с богами и назначал какое-нибудь на редкость отвратительное лекарство — например, кроличий помет пополам с лягушачьей икрой. Иногда снадобье помогало, иногда нет. (Лечение больных и предсказание будущего вообще очень сложные ремесла. Если по правде, Старый Сморчок не слишком хорошо в них разбирался.)
Старый Сморчок коснулся дряхлой старческой ладонью Рыбьеногова лба и снова покачал головой.
— Очень, очень горячий, — пробормотал он себе под нос. — И потный. — Потом приставил к груди Рыбьенога странный инструмент, похожий на пастушечью дудочку, послушал немного и покачал головой в третий раз.
Старый Сморчок подбросил в костер несколько веточек и поворошил пламя длинной железной кочергой.
— Ох, Один меня возьми! — ахнул он, всматриваясь в красные угли.
— Звучит обнадеживающе, — Рыбьеног поежился.
— Огонь сообщает мне, что твой Друг Ры-бьеног подхватил ЗМЕЕПАТИТ — болезнь, вызываемую укусом ГАДЮЧКИ ОТРАВНОЙ, — печально сообщил Старый Сморчок. — Вы в последнее время, случайно, не сталкивались с Гадючкой Отравной?
У Иккинга неприятно засосало под ложечкой.
— Мы и правда сталкивались с Гадючкой Отравной, — подтвердил он. — Пару месяцев назад... Гадючка упада Рыбьеногу на руку, когда мы бежали из Форта Жестокуса.
— Но она же меня не ужалила! — горячо возразил Рыбьеног. — Я ничего не почувствовал!
Старый Сморчок снова покачал головой:
— Перед укусом Гадючка Отравная сма~ зыеает кожу веществом, от которого тело теряет чувствительность. Очень разумная привычка. Жертва совсем не ощущает боли. И потом тоже ничего не происходит. А через пару месяцев ты берешь и заболеваешь Зме-епатитом.
— А каковы симптомы Змеепатита? — спросил Иккинг.
— Лихорадка... Из носа течет... Припадки безумия... — мрачно перечислил Старый Сморчок.
У Иккинга похолодело в желудке.
— А как нам его вылечить? — Он старался говорить по возможности бодрым голосом.
Старый Сморчок стал еще мрачнее.
— Гм-м-м... — протянул он скрипучим голосом. — В том-то вся и загвоздка... Яд Гадючки Отравной практически всегда СМЕРТЕЛЕН.
Комнату затопила гнетущая тишина,
— Но выход все-таки есть, — продолжил Старый Сморчок. — Надо до десяти часов завтрашнего утра добыть противоядие*, и тогда твой друг останется в живых.
— Уф, слава Тору, — с громадным облегчением вздохнул Иккинг. — Значит, противоядие все-таки СУЩЕСТВУЕТ...
Рыбьеног слушал их разговор разинув рот.
— Ноя же просто ПРОСТУДИЛСЯ! — запротестовал он. — У меня ОБЫЧНАЯ ПРОСТУДА, а вы говорите, что жить мне осталось всего один день!
Иккинг пропустил его слова мимо ушей.
— Какое же оно, это противоядие?
— Вот в этом-то и заключается главная загвоздка... — прошелестел Старый Сморчок, — Дело в том, что противоядием к укусу Гадючки Отравной является Страшно-Сказать-Какой-Овощ...
— Ты имеешь в виду КАРТОШКУ?! — ахнул Иккинг.
— Тс-с-с. — Старый Сморчок отчаянно замахал руками. — Его название нельзя произносить вслух! Это дурная примета!
— Но ведь КАРТОШКА существует только в сказках! — сказал Иккинг. Все разговоры о дурных приметах он считал глупым суеверием. — На самом деле ее не бывает!*
— Некоторые люди утверждают, что Страшно-Сказать-Какой-Овощ растет в огромной стране на Западе, которая называется Америкой, — поправил его Старый Сморчок.
— А еще больше людей утверждает, — возразил Иккинг, — что Америки тоже НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Люди говорят, что Америка — страна сказочная, и верят в нес только отпетые чудаки. Люди говорят, что Земля плоская, как блин, и если уплыть слишком далеко на Запад, то можно свалиться с ее края.
— Да, так утверждает большинство людей, — признался Старый Сморчок, пожал плечами и запыхтел трубкой.
— И даже если бы в этой так называемой Америке была эта так называемая Картошка, — не унимался Иккинг — то мы всё равно не смогли бы доплыть туда и найти противоядие за ОДИН ДЕНЬ. В один день и из Угрюмого Моря-то не выплывешь... Нет, это НЕВОЗМОЖНО!
На свете не бывает ничего НЕ-ВОЗМ0ЖНОГО, — усмехнулся Старый Сморчок. — Бывает только не-ВЕРОЯТНОЕ. А огра-ничивает нас только одно: пределы нашего воображения. А мне всегда казалось, что воображение у тебя развито хорошо. Если хочешь — опусти руки... Но я-то считал, что ты не из тех, кто сдается без боя, даже когда дела идут хуже некуда.
— Ну ладно, — сердито буркнул Иккинг. — Дай мне хоть одну зацепку, и я не сдамся.
— Зацепку я тебе дам, — смилостивился Старый Сморчок. — Не исключено, что противоядие от Змеепатита есть у Норберта Сумасброда, Вождя Истериков.
— У НОРБЕРТА СУМАСБРОДА?! - закричал он. — Откуда у НЕГО — и вдруг КАРТОШКА? Где он ее взял?
— Если хочешь, я расскажу тебе историю об отце Норберта Сумасброда и о Злокогте, — сказал Старый Сморчок.
— Рассказывай скорее, — воскликнул Иккинг, Ему стало не но себе при одном упоминании о Норберте Сумасброде.
Старый Сморчок снова разжег трубку.
— Должен тебя предупредить, Иккинг, — пропыхтел он между затяжками, — эта история, как и все другие легенды, может оказаться правдивой, а может и нет...
История об отце Норберта Сумасброда и о Злокогте
— Пятнадцать лет назад, — начал Старый Сморчок, — Вождем Племени Истерикой был Землекоп, отец Норберта Сумасброда. Исте-
рики никогда не верили, что Земля плоская и что если уплыть слишком далеко на Запад, то свалишься с края Земли. Истерики считали это пустой болтовней. Вот и Землекоп полагал, что Земля круглая, как Луна, и решил это доказать.
Иккингу не сиделось на месте.
— Это правда? — выпалил он. — Мир на самом деле круглый, как кольцо?
— Понятия не имею, — спокойно отозвался Старый Сморчок. — Говорил я тебе, это просто легенда. Сиди смирно, слушай дальше.
После долгого-предолгого плавания Землекоп нашел-таки страну, о которой мечтал. Она называлась Америкой. Страна была замечательная. В ней имелось полным-полно природных богатств, таких как Страшно-Сказать-Какой-Овощ, а обитали там дружелюбные народы, которые Землекоп назвал «Люди-В-Перьях».
Что бы все поверили, что он и вправду побывал в Америке, Иорбертов папа решил взятъ с собой ЗАМОРОЖЕННЫЙ СТРАШНО-СКАЗАТЬ-КАКОЙ-ОВОЩ. На обратном пути Землекопа не отпускало странное чувство — ему казалось, что за ним кто-то СЛЕДИТ. Сначала он подумал, что это гигантский кит или акула, но потом, приглядевшись, понял, что дела обстоят намного хуже. За ним увязался исполинский морской дракон под названием ЗЛОКОГОТЬ.
— Странно, — перебил его Иккинг. Он неплохо разбирался в драконах и знал, что такое поведение не характерно для Злокогтей. Эти драконы тяжело вооружены и наводят ужас, но обычно не интересуются людьми.
— Прекратишь ты меня перебивать или нет? — рассердился Старый Сморчок.
Это ужасное существо, будто злой рок, всю дорогу следовало за «Американской мечтой». А когда она достигла Пролива Торова Гнева, зверь напал, чтобы потопить корабль. Землекоп храбро сражался. Он оседлал своего любимого дракона Громовержца и выпускал в Злокогтя стрелу за стрелой. Эти стрелы, отличавшиеся особенно острой заточкой, были подарком Землекопу от Людей-В-Перьях. Но когда Землекоп выпустил последнюю стрелу, Злокоготъ всё-таки убил его. С тех пор Злокоготъ не покидал Пролив Торова Гнева. Вот уже пятнадцать лет ни один человек не может ни проникнуть на Истерию, ни вбраться оттуда. Вождем Истериков стал сын Землекопа, Норберт Сумасброд. Он так и не смирился со смертью отца. Говорят, он держит замороженный Страшно-Сказать-Какой-Овощ у себя в сокровищнице вот уже пятнадцать лет.
— Вот она, легенда. — закончил Старый Сморчок, — Об отце Норберта Сумасброда и о Злокогте. Разумеется, зимой Пролив Торова Гнева замерзает, и Злокоготь неможет выбраться из-подо льда. А отсюда до Истерии всего три часа езды на санях.
Иккинг вскочил на ноги.
— Знаю, — воскликнул он. — Мы только вчера там были. Нельзя медлить ни секунды! Я поеду на Истерию и привезу противоядие.
Настала очередь Рыбьенога разинуть рот.
— Что я слышу? Ушам не верю! Ты что, хочешь ВЕРНУТЬСЯ НА ИСТЕРИЮ??? Да я в жизни не видал места ужаснее, мрачнее и страшнее, так ты еще хочешь идти туда В ТЕМНОТЕ?!
— В темноте Истерики меня не заметят.
— Но ты же подстрелил Норберта Сумасброда В ЗАД! — взвыл Рыбьеног. — А теперь хочешь просто так подойти к нему и вежливенько попросить: “Не отдалите ли вы мне ваш драгоценный американский овощ?»
— Возможно, придется прибегнуть к воровству, — признал Иккинг.
— И всё это — из-за ПРОРОЧЕСТВА Старого Сморчка! Всем известно, что Старый Сморчок силен в предсказаниях не больше, чем в Устрашении Чужаков!
— Спасибо, — пробормотал старик.
Но Рыбьеног еще не закончил:
— Я тебе без конца повторяю... Я просто СИЛЬНО ПРОСТУДИЛСЯ... А-а-апчхи! И неважно себя чувствую. Можно, я прилягу?
— Будь как дома, — сказал Старый Сморчок, — Можешь расположиться у меня на кровати. А я сделаю тебе горячего меда с лимоном. Не забудь, Иккинг, времени у тебя до
десяти часов утра, а потом Рыбьеног умрет. Помни —ДЕСЯТЬ утра...
Так или иначе, Иккинг оставил своего лучшего друга Рыбьенога на попечение Старо-го Сморчка и выбежал за дверь. Он наконец осознал: времени у него и вправду осталось совсем немного...
В этот миг он, сам о том не догадываясь, сделал первые шаги навстречу самому безумному, самому несусветному, самому пугающему приключению в своей короткой жизни. Он отправился в невероятную гонку со временем, гонку, в конце которой его поджидали купание в ледяной воде и схватка с грозным чудовищем, гонку, которая будет воспета поэтами и прославится в веках под названием «Поход За Замороженной Картошкой».
7. ПОХОД ЗА ЗАМОРОЖЕННОЙ КАРТОШКОЙ
Иккинг решительно выбежал из дома Старого Сморчка и, не обращая внимания на недовольное бурчание Беззубика, направился в Гавань. Первые шестьсот метров он в точности знал, что нужно делать.
Он пойдет к отцу, расскажет ему, что случилось, и попросит немедленно организовать Похол За Замороженной Картошкой. Как известно, Хулиганов хлебом не корми — только дай отправиться куда-нибудь в поход.
Но когда он наконец отыскал отца, поглощенного игрой в Ледяную Лотерею, его уверенность несколько поубавилась.
Стоик Обширный обрадовался появлению Единственного Сына и Наследника гораздо меньше, чем можно было ожидать. Дело в том, что он только что проиграл крупное пари; в матче по Фигурному-Фехтованию-на-Льду Юные Героини из Племени Бой-Баб РАЗГРОМИЛИ Юных Героев-Хулиганов со счетом четырнадцать-ноль. Поэтому Стоик был далеко не в лучшем из своих настроений.
— Вот и слушай после этого Старого Сморчка и его дурацкие пророчества. Он пообещал Хулиганам ЛЕГКУЮ ПОБЕДУ. Говорил — не бойся, ставь на них хоть все свои деньги. И что в итоге?! Четырнадцать- НОЛЬ. Бой - Бабы разгромили нас ВСУХУЮ! Надо было самому догадать-ся! — бормотал себе под нос Стоик, вытаскивая из мешка огромный кусок льда. Что в нём заморожено? Рыбина? Полезный в хозяйстве топор? Небольшой стул?
— Папа, — решительно заявил Иккинг. — Я хочу пойти в поход.
Стоик с удивлением посмотрел на сына.
— Какой еще поход?
— Помнишь моего друга Рыбьенога? — спросил Иккинг.
Стоик сердито потер нос и хрюкнул.
— Старый Сморчок говорит, что он набросился на тебя потому, что его ужалила Гадючка Отравная и у него началась первая стадия Змеепа-тита. Эта болезнь вызывает приступы безумия, и... Дело в том, папа, что если мы не раздобудем противоядие, Рыбьеног очень скоро УМРЕТ...
Стоик, казалось, не знал, радоваться ему или грустить. Но, поглядев на сына, он быстренько напустил на себя печальный вид.
— Да... гм... вот беда, — пробормотал Вождь.
— Вот я и хочу пойти в поход за противоядием, — отчеканил Иккинг.
— А какое оно — противоядие? — поинтересовался Стоик.
— Старый Сморчок говорит — Картошка, — ответил Иккинг.
— ТС-С-С-С-С! — зашипел Стоик. — Нельзя произносить это слово! К тому же все знают, что Страшно-Сказать-Какой-Овощ существует только в сказках — тебе что, Иккинг, это не известно?
— Старый Сморчок говорит, что однажды Истерики совершили плавание в Америку и привезли оттуда замороженную Картошку, — упрямо продолжал Иккинг. — Я НАЙДУ эту Картошку и спасу Рыбьенога.
— Я ЗАПРЕЩАЮ ТЕБЕ ДЕЛАТЬ ПОДОБНЫЕ ГЛУПОСТИ! — взревел Стоик.
— А если мы не поверим в Картошку, Рыбьеног может УМЕРЕТЬ!— закричал в ответ Иккинг.
Стоик Обширный потерял терпение и взмахнул над головой Неопознанным Леля-ным Объектом (НЛО).
И взревел так громко, что у Иккинга заложило уши:
— ТВОЙ ДРУГ РЫБЬЕРОГ РЕХНУЛСЯ! ОН НАЗВАЛ МЕНЯ ТОЛСТОЗАДЫМ ОБЖОРОЙ!
Иккинг поморщился, как от удара, и Стоику стало стыдно. Он взял себя в руки, похлопал сына по плечу и постарался говорить рассудительно:
— Послушай, сынок, я знаю, это для тебя нелегко, потому что ты очень привязан к другу, однако давай предположим, что впервые в жизни Старый Сморчок не ошибается. Даже в этом случае я как Вождь HЕ M0ГУ ДОПУСТИТЬ, чтобы мой Единственный Сын и На-следник рисковал жизнью ради чокнутого приятеля, которому Судьба уже вынесла свой приговор.
— А разве не Вождь обязан о нём позаботиться? — упрямо возразил Иккинг. — У Рыбье нога больше никого нет.
— Ты этого НЕ СДЕЛАЕШЬ, — с непоколебимой твердостью заявил Стоик Обширный. — Потому что я тебе ЗАПРЕЩАЮ. Сынок, это приказ! Приказ ВОЖДЯ. — С этими словами Стоик водрузил НЛО на голову (так как решил, что это ШЛEM) и пошел своей дорогой.
Самая главная трудность н организации похода за лекарством для твоего лучшего друга — эго то, что твой лучший друг не может пойти с тобой. Иккинг долго смотрел вслед отцу, у которого на голове высилось нечто, напоминающее замороженный стул, и печально прикидывал, на что он может рассчитывать, если отправится в поход за Замороженной Картошкой в одиночку.
“Не то чтобы совсем не-ВОЗМОЖНО, — думал он, — но крайне не-ВЕРОЯТНО».
Тут из-под стола с Ледяной Лотереей выглянула Камикадза.
— Мне послышалось или кто-то тут говорил о походе? Когда отправляемся?
- Ох, Камикадза... Нехорошо подслушивать чужие разговоры, — вздохнул Иккинг.
Камикадза выползла из-под стола и прошлась на руках. Коньки она еще не сняла.
— Мы, Бой-Бабы, всегда подслушиваем чужие разговоры, — радостно сообщила она. — Вот почему я буду очень полезна тебе в Походе За Замороженной Картошкой.
— Ни в какой поход ты не пойдешь, — отрезал Иккинг, — Это слишком ОПАСНО.
— Опасно?! ВОТ ЕЩЕ! — возмутилась Ками-кадза, — Да я угоняла у Гостеприимцев целые СТАДА овец. Я обчищала карманы Грозных Пиратов. Я сняла шлем прямо с головы Болвана Смертоносного, а ты говоришь, что у меня кишка тонка стащить один-единственный замороженный овощ?! Смотри и учись, мой мальчик, смотри и учись!
Иккинг возвел глаза к небу. Если у Ка-микадзы и имелись недостатки, то самый главный заключался в том, что она была до невозможности довольна собой. Однако нельзя не признать — воровкой она была отменной.
— Но там же бегает Псих-с-Топором, — напомнил ей Иккинг.
— Ну и пусть себе бегает, — отмахнулась Камикадза, — Больше всего на свете люблю дразнить Психов-с-Топорами. Если не возьмешь меня с собой, расскажу твоему толстому злому папке, куда ты отправился.
— Но это шантаж! - запротестовал Иккинг.
— Видишь ли, — ухмыльнулась Камикадза, — у нас, Бой-Баб, абсолютно нет моральных принципов. Так гораздо легче живется...
Иккинг сдался.
— Ну, иди, если хочешь. — сказал он.
Камикадза побежала собирать воровское снаряжение, а Иккинг приготовил для переправы на Истерию небольшие санки.
Еще он прихватил свою лодку «Решительный пингвин», приладил ее на полозья и привязал позади саней.
— Зачем она тебе? — удивилась Камикад-за, вернувшись с полными руками веревок и странных остроконечных железок.
— Весна близится, того и гляди, лед начнет трескаться, — пояснил Иккинг. — Поэтому нам надо иметь запасные варианты для переправы через Пролив Торова Гнева. — Он старался не думать о том, что будет, если пролив И ВПРАВДУ вскроется. Это значило, что в довершение всех бед они столкнутся со Злокогтем.
Потом Иккинг пошел к Одноглазу и изложил ему суть дела. Громадный Ездовой Дракой презрительно расхохотался:
— Я то ЧТО! — нагло осклабился Беззубик и ловко увернулся от Иккинга, пытавшегося сквозь прутья поймать его за хвост.
Показав Иккингу розовый раздвоенный язычок, Беззубик вспорхнул на обеденный стол и углубился в пирог с жареной буйволя-тиной. Он не обращал внимания на сердитый шепот Иккинга, доносившийся из клетки у него над головой.
— Б-б-беззубик не слушает! — напевал дракончик с набитым ртом. — З-з-заложило уши! Смотри-ка, c-c-стихи получились... Б-б-беззубик не слу-у-ушает, заложи-и-ило у-у-уши! Б-б-беззубик не слу-у-ушает, заложи-и-ило у-у-уши!
Добрых двадцать минут Беззубик притворялся глухим и, перескакивая с тарелки натарелку, набивал брюхо жареными сардинками, крылышками индейки и сладкой кукурузой.
Наконец он доел последние крошки пирога, щедро хлебнул Домашнего Крапивного Шампанского, рыгнул и удовлетворенно погладил животик:
— Так-тo лучше. Т-т-теперь Б-б-беззубик слышит. Что ты сказал?
— Достань ключ из кармана Норберта Сумасброда, пока он нас всех НЕ ПРИКОНЧИЛ! — зашипел Иккинг своим самым громким шепотом.
— Надо с-с-сказать «п-п-пожалуйста>>, — пропел Беззубик.
— Ну пожалуйста, — процедил Иккинг.
— Ладно, ладно, не во-во-волнуйся, — сказал Беззубик, взлетел со стола (сильно вихляясь, потому что набитое брюхо тянуло его вниз) и кубарем приземлился на грудь Норберту Сумасброду. К счастью, Норберт дрых как сурок. Он только хрюкнул во сне и крепче сжал свой топор.
Беззубик, хихикнув, крепкими беззубыми деснами откусил Вождю Истериков сначала один роскошный ус, потом другой, после чего забрался к Норберту в карман и вытащил ключ.
С ключом во рту Беззубик гордо прошествовал по пиршественному столу, то и дело выплевывая его, чтобы отпустить в адрес Ик-кинга очередную колкость.
- ВОТ ТАК В-В-ВСЕГДА, - ворчал Беззубик. — В-в-всегда. Бе-бе-бедного голодного Б-беззубика будят от З-з-зимней С-с-спячки, чтобы он ОПЯТЬ всех с-с-спас.
Беззубик взял ключ в пасть, но на этот раз переполненный животик помешал ему увидеть, куда он ступает, и дракончик споткнулся о нож, лежащий посреди стола.
Беззубик шмякнулся носом об стол и по до-роге сшиб свечку она упала на пол, прямо на шкуру белого мелведя, и та тотчас же вспыхнула. А Беззубик, перекувырнувшись пару раз, плюхнулся в миску с тушеной кабанятиной и... нечаянно проглотил ключ.
— А-а-ам, — сказал Беззубик.
13. БОЛЬШОЕ КАРТОФЕЛЬНОЕ ПОХИЩЕНИЕ
— А-А-А-А! — взревел Иккинг, потрясая пру-тья своей темницы. — Вот так всегда! Пять минут назад я был весго лишь заперт в клетке в зале, битком набитом Истериками. А ТЕ-ПЕРЬ ты в придачу проглотил ключ и устроил пожар! Лети наверх, разбуди Камикадзу, а по-том ПОГАСИ ОГОНЬ!
— С-с-скажи «п-п-пожалуйста>>, — нахально заявил Беззубик.
— ПОЖАЛУЙСТА! — проревел Иккинг самым громким шепотом, какой мог позволить себе в таких обстоятельствах.
Беззубик, вихляясь, вспорхнул к потолку, где спала Камикалза, и разбудил ее, тихо пискнув на ухо:
— Ключа нет! Ключа нет! — А потом слетел вниз бороться с огнем.
Камикадза, открыв глаза, мигом оценила ситуацию. Она встала, спокойно балансируя на балке, как будто находилась на твердой почве, а не в двадцати метрах над землей, размотала с пояса еще одну веревку и метнула железный наконечник так, что он зацепился за балку, на которой висела клетка с Иккингом. Подергав веревку, храбрая девчонка убедилась, что та держится крепко, прыгнула, и, скользя по веревке, пролетела через весь зал и приземлилась точно на крышу Иккинговой клетки.
Повиснув на наружной стороне клетки, Камикадза внимательно изучила замок, достала из кармана странный инструмент, похожий на шпильку, сунула его в замок и принялась вертеть.
— Ну ты и смельчак! — шептала она между делом. — Для мальчишки, конечно... Так храбро сиганул в суп! Если бы не твой прыжок, мы ни за что бы не узнали, где спрятана Картошка...
Иккинг хотел было сказать, что это получилось у него нечаянно, но потом передумал.
— Да ладно... — скромно прошептал он в ответ. — Ничего особенного, Я чуть ли не каждый лень так... прыгаю. Что ты делаешь?
— Замок взламываю, — бодро отозвалась Камикадза. — Замки для нас, Бой-Баб, это тьфу... раз плюнуть. Нас под замком не удержишь. Мы изворотливы, как угри. И прыгучи, как кузнечики.
Замок громко щелкнул, и дверь клетки распахнулась.
— Ваш выход, милорд, — ухмыльнулась Камикадза.
Иккинг выбрался из клетки и, не веря своему счастью, упал на банкетный стол.
— А теперь. — нахмурилась Камикадза, — пошли доставать Страшно-Сказать-Какой-Овощ. У нас мало времени.
Времени и вправду было в обрез.
Беззубик попытался задуть вспыхнувшую шкуру, махая крылышками, но это не помогло. Тогда он плеснул в огонь Домашнего Крапивного Шампанского.
Пламя подскочило вверх на целый метр и перекинулось на ближайший стул.
— Ой-ой-ой! — зарыдал Беззубик. — Б-б-беззубик в-в-виноват.. Он всё испортил... Ой-ой-ой! 0й-ой-ой!
— Беззубик, — перебил его Иккинг, —Хватит раздувать пламя, иди скорее сюда. Нам нужна ТВОЯ помощь, чтобы выкрасть Картошку.
Беззубик подлетел. От стыда он стал на редкость послушным.
— Растопи лед в шкатулке, — велел ему Иккинг.
— А к-к-как же Пи-пи-пискуляторы? — всхлипнул Беззубик.
Иккинг обмотал голову дракончика шарфом, надежно закрыв ему ушки.
— Подождем, пока Беззубик растопит лед. На случай, если ты вдруг разбудишь Пискуляторов, — пояснил он Камикадзе. — А то их писк может УБИТЬ такого хилого дракончика, как Беззубик.
— Хи-хи-хилый? — обиженно пропыхтел Беззубик. — Б-б-беззубику не нравится слово "ХИ-ХИ-ХИЛЫЙ".
— Перед тобой самая ОПЫТНАЯ воровка на свете, — заявила Камикадза. — Я HИ ЗА ЧТО не разбужу этих Пискуляторов.
Хвала Тору, Истерики спали мертвым сном, так что весь этот шум и гам (не говоря уж о пожаре, полыхающем посреди Парадного Зала), не смогли разбудить их. Они сладко посапывали, не ведая о том, какое неслыханное Злодейство совершается у них прямо под носом.
Дрожа от ужаса (и пошатываясь на лету, потому что его отягощали меховая шубка, чересчур плотный ужин и шарф, то и дело сползающий на глаза), Беззубик пролетел над покачивающимися в воздухе когтями Пискуляторов. Это был Очень Храбрый Поступок, потому что при каждом взгляде вниз он видел их страшные черные тушки с острыми, как у пираний, зубами, а для такого маленького дракона, как Беззубик, это было всё равно что прогуляться на виду у стаи голодных львов с разверстыми пастями.
Паря над шкатулкой, Беззубик дрожал так сильно, что его огнедырочки закрылись, и он не мог выдохнуть ни единого языка пламени; из пасти дракончика вылетали только облачка синевато-серого дыма.
— Расслабься... — шептал ему из-за стола Иккинг. — Дыши глубже... не зажимайся... тебе некуда спешить... — Иккинг старался говорить как можно спокойнее, не обращая внимания на то, что уже половина зала была охвачена пламенем.
— Спешить некуда,— нервно напевал Иккинг. — Расслабься... думай о чем-нибудь хоро-шем...
Пискуляторы учуяли запах дыма, и их когти начали нервно подергиваться.
— ХА! — изо всех сил пыхнул Беззубик, почти исчезнув в облаках дыма. — Легко сказать — о ч-ч-чём-нибудь хорошем! Н-н-ничего хорошего тут и б-б-близко нет! — К великой радости Иккинга, этот последний всплеск возмущения завершился тем, что у Беззуби-ка вырвался целый сноп пламени, окутавший шкатулку.
— Смотри Картошку не подожги! — напомнил Беззубику Иккинг.
— Т-т-то поджигай! Эт-т-то НЕ поджигай! — захныкал Беззубик, — Иккинг опять р-р-раскомандовался! П-п-рекрати и не мешай д-д-дракону делать дело!
Тем не менее он всё же немного убавил пламя и направил его спокойной струйкой на лед вокруг Картошки. Лед начал таять.
Тем временем Камикадза, вновь вскарабкавшись пол потолок, принялась скакать по балкам, пока не оказалась прямо над Нор-бертовьм папой.
Там она спустила еще одну веревку и повисла, словно паук на ниточке, примерно в метре над шкатулкой, потом привязала веревку к щиколотке и перевернулась головой вниз.
Камикадза подождала, пока Беззубик растопит лед и упорхнет на безопасное расстояние — на плечо к Иккингу.
Поеживаясь под замороженным взглядом Норбертова папы, девчонка протянула руку к шкатулке и ОЧЕНЬ ОСТОРОЖНО сняла Картошку с воткнутой в нее стрелой с ее ледяного ложа.
Иккинг затаил дыхание. Если в шкатулку заложена какая-нибудь ловушка, сейчас ей самое время сработать...
Но, видимо, никаких ловушек не было.
Камикадза болталась на веревке, держа в руке Картошку. На миг Норбертов папа, свирепо ухмыляясь, покачнулся на своем постаменте, однако глаза его по-прежнему смотрели в никуда (как-никак, он был давно MEРТВ).
По Парадному Залу мирно перекатывался храп спящих Истериков.
Камикадза положила Картошку в карман.
— Получилось, получилось, получилось! — шептал про себя Иккинг.
Камикадза уже была готова перевернуться головой вверх и лезть по веревке обратно, как вдруг заметила в шкатулке кое-что еще.
— Не надо... — прошептал Иккинг.
Но Камикадза не смогла устоять. Она протянула руку и достала из шкатулки странную вещицу...
В первый миг всем показалось, что всё закончилось благополучно. Однако во второй уже стало ясно, что замороженное тело Норбертова папы было уравновешено НА ДИВО ХОРОШО. Едва Камикадза достала из шкатулки второй предмет, равновесие нарушилось, Землекоп мед-лен-но качнулся назад, потом, набирая скорость, вперед и, словно громадное подрубленное дерево, рухнул пря~ мо в колышущийся лес Пискуляторовых когтей. Запищали Пискуляторы.
От их писка едва не лопались барабанные перепонки.
Замороженная стеклянная шкатулка разбилась вдребезги, осколки льда рассыпались по полу.
Истерики подскочили, как ошпаренные, тупо протирая глаза и спрашивая друг у друга:
— Чегой-то? Чё стряслось-то?
Несчастный Беззубик чуть не упал в обморок — даже с шарфом, даже с Иккингом, зажимавшим его ушки ладонями, пискуляторовский писк был для него чересчур силен.
— Камикадза, осторожнее! — закричал Иккинг. Норберт Сумасброд тоже проснулся и, размахнувшись, швырнул топором в девчонку, по-прежнему болтающуюся на веревке. Камикадза вовремя заметила летящий в нее топор и разжала пальцы.
Топор пролетел мимо, а Камикадза шлепнулась на пол, точнее, на исполинский колышущийся живот одного из Истериков, который умудрился не проснуться, несмотря на царящее вокруг столпотворение.
Норберт Сумасброд подбежал к своему замороженному папаше и бережно вытащил его из трясины орущих Пискулнторов. Хоть тот и был холоднее льда, визгливые твари всё же попытались его сожрать:скребли зубами по твердым как камень ногам, дергали жуткими длинными когтями замороженные усы. Как только Норберт вытащил папу на безопасное место, Пискуляторы заткнулись столь же внезапно, как и начали свой ужасающий писк. Норберт Сумасброд вытащил меч и с убийственным выражением лица ринулся на Камикадзу.
— УХОДИ! — крикнула Камикадза Иккингу. — За меня не волнуйся, я выкарабкаюсь!
Иккинг стоял прямо посреди стола. К нему, размахивая мечами, топорами и кинжалами, направлялись штук двадцать Истериков. Удача явно не улыбалась Иккингу, к тому же он был совершенно безоружен.
У него не было ни лука со стрелами, ни кинжала. Не было даже меча, потому что его отобрал Норберт Сумасброд (и очень жаль, потому что Иккинг, если помните, был отменным фехтовальщиком).
Так что за отсутствием меча Иккинг вооружился двумя большими, истекающими кремом тыквенными пирогами и, хорошенько размахнувшись, приложил их к башке одного из наступающих Истерикоп. Истерик, липкий и мокрый от тыквенного месива, рухнул навзничь и придавил еще одного Воина, помельче.
Тем временем Иккинг, увертываясь от мечей Истериков, схватил первое, что попалось пол руку — а попалась ему гигантская полуобглоданная индейка, — и надел ее на голову ближайшего Викинга. Руки Истерика оказались пришпилены к бокам, изнутри индейки донеслись странные кудахтающие звуки, и Истерик заковылял вслепую, словно цыпленок-переросток на человеческих ногах.
Иккинг быстро усвоил новый способ обороны. Он опрокинул на пол большую миску с кленовым сиропом, еще один Истерик поскользнулся и, кружась, будто в танце, полетел по залу. В следующего нападающего Иккинг запустил моченым арбузом.
Затем Иккинг стал обстреливать Истериков луковицами. Теперь, когда Пискуляторы прекратили свой вой, Беззубик отважно взлетел под потолок и тоже вступил в битву. Он нашел миску жареных каштанов, набил ими полный рот, так что щеки у него раздулись, как у хомяка, и принялся пикировать нал головами Воинов, поливая их огнем и осыпая горячими как угли каштанами.
Парадный Зал ходил ходуном. Во все стороны летали овощи. Некоторые Истерики, проснувшиеся от того, что им в лицо плеснули томатным соком, решили, что идет развеселая полуночная потасовка, и принялись с энтузиазмом лупить своих же собратьев.
— Камикадза, скорее! — крикнул Иккинг, шлепая очередного противника большой плоской камбалой и перебегая на другой конец стола.
А у Камикадзы и своих забот хватало. Она оборонялась от Норберта Сумасброда — тот, пунцовый от ярости, надвигался на нее с мечом в руках.
Норберту Сумасброду выпали нелегкие деньки. Его зад болел после вчерашнего попадания стрелы, Иккинг оставил его в дураках ка Суде Топора, кто-то откусил его любимые усы, а в довершение всего мерзкие Хулиганы вознамерились похитить Американский Овощ его замороженного папы!
И у них еще хватило наглости подослать к нему каких-то детишек! Не могли найти нормальных взрослых Убийц! Этот третий Убийца был еще мельче двух первых. И мало того, он, Норберт Сумасброд, Благородный Вождь Племени Истериков, Мастер Фехтования, никак не мог одолеть эту мелкую блондинистую Убийцу! Она ни секунды не могла постоять спокойно!
Девчонка отражала каждый его выпал и при этом дерзко распевала Бой-Бабский Национальный Гимн. А между приемами ходила колесом. Успела даже подхватить с пола сандвич с кабанятиной и нахально уплетала его, не переставая сражаться.
И при этом еще умудрялась БОЛТАТЬ без умолку.
— Надеюсь, ты не возражаешь, что я жую, — тараторила Камикадза, с легкостью отражая Чернобородов Захват и ловко выполняя Пронзающий Выпад. — Понимаю, это не вежливо — драться с набитым ртом, но я умираю от голода. Целый вечер маковой росинки во ртy не было...
Норберт Сумасброд мрачно осклабился и рубанул мечом что было сил. Камикадза ловко увернулась, полскочила, схватила его за бороду и вытерла липкие пальцы о его рубаху.
— Я тебя УБЬЮ... — пропыхтел Норберт Сумасброд, и из глаз его брызнули слезы — уж очень больно девчонка дернула его за бороду! — Сначала проткну мечом, потом зарублю топором, а потом скормлю тебя Пискуляторам...
— Умница, умница! — пропела Камикадза, отметив, что ее веревка болтается аккурат у Норберта за спиной- — Только сперва ПОЙМАЙ меня!
С этими словами она кувыркнулась прямо между его ног, встала и с головокружительной скоростью полезла вверх по веревке, подтягивая за собой свободный конец.
С минуту Норберт Сумасброд ошалело глядел себе под ноги, потом — назад между ними, потом обернулся и обнаружил, что Камикадза словно растаяла в воздухе.
Он ошарашенно обернулся. И тут ее нет! Вот так загадка...
А Камикадза, покачиваясь в нескольких сантиметрах над Норбертовой головой, пустила в ход свои тонкие пальцы, умеющие ловко обчищать карманы всяких неповоротливых увальней, и сняла с Вождя Истериков корону так тихо, так осторожно, что тот ничего не почувствовал.
Потом она размахнулась и изо всех сил шарахнула его по башке замороженной Картошкой. Норберт Сумасброд зашатался и без чувств рухнул на пол. Камикалза соскочила на пол и ласково потрепала Викинга по плечу.
— Тренируйся. Норбертик. Тебе явно не хватает практики, — снисходительно сказала она. — Учиться никогда не поздно.
— КАМИКАДЗА! — завопил с обеденного стола Иккинг, вырубив очередного Истерика жареной буйволиной ногой, сунув другому в нос морковку и окатив еще троих Домашним Крапивным Шампанским. — ИДИ СЮДА! — Камикадза поспешила на помощь.
Почти весь стол был уже объят пламенем, огонь охватил медвежьи шкуры.
Но, что самое неприятное — Пискуляторы двинулись к выходу из Зала. Обычно эти гадостные существа столь ленивы, что лежат на одном месте и движутся только тогда, когда им угрожает смертельная опасность. Вот и сейчас они зашевелились. Они ползли к дверям, будто жирные, раздутые слизняки, беспорядочно размахивая когтями и оставляя за собой полосу липкой слизи.
Как раз между Иккингом и Камикадзой болталась веревка, уходящая наверх, в дымоход, веревка, другой конец которой был привязан к могучей ноге поджидавшего их Одноглаза. Ребята схватились за нее и, кашляя от дыма, три раза дернули.
В следующее мгновение Одноглаз выдернул юных Викингов из пекла. По дороге Иккинг изловчился и схватил со стола большой металлический поднос.
Вскоре они уже были в безопасности. Мечи Истериков лишь щекотали им пятки. Отважные герои стремительно поднимались к потолку и через считаные секунды исчезли в дыре на крыше.
14. БЕГСТВО ПОХИТИТЕЛЕЙ КАРТОШКИ
Очутившись на крыше, юные Викинги щурились, как кроты от дневного света: оказалось, что пока они вели неравный бой в Парадном Зале, ночь сменилась утром; небо окрасилось в серовато-синий оттенок, как перья на спине у чайки, а над Сумасшедшим Лабиринтом показался краешек солнца.
Снизу доносились разъяренные вопли Истериков, их перекрывал бешеный рев Нор-берта Сумасброда:
- МОЙ ОВОЩ! ОНИ ПОХИТИЛИ МОЙ ОВОЩ!
Истерики ринулись к дверям, в погоню за злоумышленниками.
Иккинг понимал, что им ни за что не уйти от Истериков пешком, а искать лыжи было некогда.
В таком положении выживает не тот, кто сильнее, потому что, если вас всего четверо, то, как бы сильны вы ни были, вам всё равно не справиться с пятью сотнями разозленных Истериков.
В такой ситуации спасти вас может только одно: Хитроумная Идея. А по части Хитроумных Идей Иккингу Кровожадному Карасику III, как известно, не было равных. Иккинг положил металлический поднос на завален- ную снегом крышу и уселся сверху.
— Иди сюда, Камикадза, садись сзади, — позвал он.
— Уx ты-ы-ы! — взвизгнула Камикадза, и ее глаза восторженно вспыхнули.
Крыша Парадного Зала слегка нависала над деревенской стеной. А оттуда к гавани спускался длинный крутой откос.
Поэтому, когда Истерики крикливой разъяренной толпой высыпали из своего Парадного Зала, они увидели, как Иккинг и Камикадза, оседлав похищенный серебряный поднос, с ветерком мчатся вниз по крыше и воспаряют над стенами деревни.
— АААААААЙЙЙИИИИИИИ!- завопили Иккинг и Камикалза, взмывая в воздух.
Каким-то чудом им удалось приземлиться точнехонько посреди склона.
Дальше всё происходило с молниеносной скоростью.
Поверьте на слово, ничто на свете не мчится с почти отвесного снежного склона быстрее, чем хорошо отполированный серебряный поднос, когда на нём сидят двое детей.
Иккингу уже доводилось кататься на санках, но никогда еще он не спускался с горы такой крутой, что правильнее было бы назвать ее обрывом. Именно после этого спуска в Истерии зародилась традиция устраивать ежегодные соревнования по скоростному спуску на санях. Они называются «Бегство Похитителей Картошки» и проводятся на том же самом маршруте, каким в то достопамятное утро следовали Иккинг и Камикадза: с крыши Парадного Зала ло Истерической Гавани, Весь путь занимает чуть меньше двух минут.
Санная трасса, где проводится «Бегство Похитителей Картошки», считается одной из самых опасных на Внутренних Островах, и с храбрецами, которые отваживаются спуститься по ней, нередко происходят несчастные случаи.
Но Иккингу и Камикадзе повезло — они не свернули себе шеи. Отчаянно визжа, юные Викинги неслись на неуправляемом подносе по практически отвесному склону.
Одноглаз и Беззубик не могли за ними угнаться, ибо это было всё равно что попытаться поймать летящую стрелу.
Итак, через две минуты, вдоволь наоравшись и набив синяков на «мягких местах», наши герои вылетели на лед Истерической Гавани. Скорость была так велика, что они проскочили мимо оставленных на льду саней и «Решительного пингвина», терпеливо дожидающихся их возвращения.
Когда поднос наконец остановился, они с трудом встали и поковыляли к саням. Тут с неба спустился Одноглаз, ребята торопливо запрягли его и бодрой рысцой направили к выходу из Гавани.
— Вот это да, — задыхаясь, пролепетала Камикадза, оглядываясь на Истерическую Деревню, где гигантским костром полыхал Парадный Зал. — Ну и РАССЕРДЯТСЯ же теперь эти Истерики.
— Прими мои поздравления, — сказал Одноглаз Иккингу. — Ты единственный человек из всех, кого я знлню, который пускает в ход не только мускулы, но и мозги.
— Если бы он д-д-действительно пускал в ход мо-мозги, — пожаловался обессилевший Беззубик, — мы бы тут в-в-вообще не ок-к-казались. — Он с трудом догнал сани и в изнеможении рухнул на сиденье.
В этот миг на гребне холма появились Истерики.
Они надели шлемы и встали на лыжи. Их боевой клич — Истерический Рев — звучал как вой стаи ошалевших волков. Они стреляли из луков вдогонку похитителям. Но Истерики опоздали. Выйдя на лед, они проехали немного и вскоре остановились. Иккинг и Камикадза были уже у выхода из Гавани, и стрелы Истериков, не причиняя им вреда, падали на лед.
Оглянувшись на разъяренных преследователей, Камикадза испустила радостный крик. Одноглаз вывел сани из Гавани.
— Ура! Получилось! — завопила Камикадза.
— Еще не совсем, — встревоженно отозвался Иккинг. Всю ночь с моря доносился странный треск, похожий на удары топора по стволу дерева, а теперь, когда они вышли на лед, этот треск стал громче. Иккинг внимательно всматривался в лед, выискивая Злокогтя.
— Вот он, Овощ, — сказала Камикадза и протянула Иккингу Картошку с вмороженной в нее стрелой. — А вот еще одна Штуковина, она тоже лежала в шкатулке. Я понимаю, что нe должна была ее брать, но когда начинаешь воровать, бывает очень трудно остановиться...
Иккинг взял Картошку и эту самую Другую Штуковину и сунул их за пазуху, не особенно задумываясь, потому что в этот самый момент прямо под санями из глубины поднялась исполинская тень Злокогтя. Чудовищный дракон, не отставая, следовал за ними.
— Выбраться бы в Открытое Море, пока лед не вскроется, и тогда всё будет в порядке, — бормотал про себя Иккинг. — Злокоготь не уйдет из Торова Гнева. Он не покидал пролива уже пятнадцать лет...
Они мчались мимо отвесных обрывов, а внизу, не отставая, плыл Злокоготь, темный и грозный, как Рок. Вот впереди показалось Открытое Море. Они успели! Добрались! А лед еще не треснул!
— Видишь! — усмехнулась Камикадза, — Успели!
15. МОЖЕТ БЫТЬ, УДАСТСЯ?..
Да, на первый взгляд казалось, что они действительно УСПЕЛИ. Сани вырвались на ледяные просторы Открытого Моря. Одноглаз с быстротой молнии тащил их по Великому Белому Безмолвию, Пролив Торова Гнева остался далеко позади. Картошка в целости и сохранности покоилась за пазухой у Иккинга, а до острова Олух оставалось менее трех часов езды.
И тут всё пошло наперекосяк.
— Ч-Ч-ЧТО это? — пролепетал Беззубик, указывая на исполинский силуэт сзади, который с каждой секундой неумолимо приближался.
Это приблизилось еще немного и оказалось гигантским Ездовым Драконом, намного крупнее и проворнее везущего их Одноглаза. Дракон тащил за собой громадные сани, а в них восседал один-сдинственный человек. Очень сердитый, с раной от стрелы на заду, с шишкой на башке, с обкусанными усами и с топором в руке.
Как вы сами уже догадались, этим человеком был Норберт Сумасброд.
Не успел Иккинг и глазом моргнуть, как Норберт очутился возле них.
Некоторое время его сани ехали вровень с бешено мчащимся Одноглазом, потом он про-
тянул руку и одним ударом топора перерубил поводья, удерживающие Одноглаза.
Дракон поскакал дальше, а сани (а вместе с ними и «Решительный пингвин») остались позади и, проехав немного по инерции, остано вились.
- Ох, тысяча замученных моллюсков, — простонал Иккинг.
Они очутились прямо посреди Великого Белого Безмолвия, а впереди Норберт Сумасброд натягивал поводья, чтобы развернуть своего Саблезубого Ездовика и броситься в атаку.
Внизу же ярился Злокоготь. В первый раз за пятнадцать лет чудовищный дракон покинул Пролив Торова Гнева.
Сани остановились, и Злокоготь остановился тоже. Неподвижные сани оказались как раз над зрачком его громадного зеленого глаза, словно в центре мишени.
Хотя они и были мишенью — для Норберта Сумасброда, громадного, грозного и СОВЕРШЕННО ОЗВЕРЕВШЕГО.
— АГА! — заорал Норберт. От радости его пораженный тиком левый глаз заплясал еще безумнее. — ПОПАЛАСЬ, ГНУСНАЯ МАЛЕНЬКАЯ БЛОНДИНИСТАЯ УБИЙЦА! Я ТЕБЕ ПОКАЖУ, КАК ШВЫРЯТЬСЯ ЛЮДЯМ В ГОЛОВУ ИХ ЖЕ СОБСТВЕННОЙ КАРТОШКОЙ!
Норберт Сумасброд занес свой ужасный топор над головой Камикадзы и был уже готов опустить его, как вдруг Иккинг громко и четко произнес:
— На твоем месте, Норберт Сумасброд, я бы этого не делал.
Иккинг вытащил из-за пазухи Картошку с торчащей из нее стрелой. Этим утром было не так холодно, как накануне, и Картошка, припрятанная за пазухой теплой шубы, успела немножко оттаять.
Норберт поглядел на Иккинга и изумленно ахнул, поскольку прямо на его Сумасбродных глазах...
ИККИНГ ВЫТАЩИЛ ИЗ КАРТОФЕЛИНЫ СТРЕЛУ.
Потому что, как и предупреждал Иккинг Норберта, едва Картошка оттаяла, стрела вышла очень легко.
Для пущей убедительности Иккинг несколько раз воткнул стрелу в Картошку и вытащил ее обратно.
Норберт Сумасброд выронил топор.
— Папино Пророчество! — возопил он, хватаясь за голову. — Глазам не верю... Не может быть! Тыгадкий мелкий Хулиганишка... Похититель Овощей... ты и есть... Избранный? Ты снимешь с нас проклятие и избавишь мой народ от Злокогтя?
Иккинг торжественно кивнул, думая про себя: «Совсем малый рехнулся».
И в этот самый миг над горизонтом взошло солнце.
Его лучи отразились от снежных сугробов и ледяных торосов, от Большого Зеленого Гла-за Злокогтя и ослепили Иккинга. Он прикрыл глаза рукой.
А вокруг него словно защелкали миллионы кнутов, застучали тысячи топоров, загрохотали мириалы громовых стрел Тора.
Лед вскрылся от края до края.
16. ЗЛОКОГОТЬ
По белому замерзшему морю пробежала длинная черная трещина. Она протянулась от Земель Отбросов Общества на севере до Бой-Бабских Островов на юге.
Мир раскололся, как большое белое яйцо.
— А-а-а-а-а! — закричал Иккинг. — Скорее! Пересаживаемся на «Решительного пингвина»!
Норберт Сумасброд, Камикадза и Иккинг пулей выскочили из саней и забрались в утлую лодчонку. Лед у них под ногами пре-дательски трещал и прогибался.
— ПОДНЯТЬ ПАРУСА! — крикнул Иккинг и перерезал веревку, крепящую лодку к саням.
Парус, захлопав, расправился и, поймав ветер, выгнулся под его напором, будто пух-лая подушка. Опять раздался оглушительный ТРЕСК, и лед по всему Угрюмому Морю распался на тысячи осколков. Сани медленно соскользнули в серовато-зеленую пучину и скрылись из виду. <<Решительный пингвин» закачался на воде.
А над похожим на мозаику, усеянным зубчатыми льдинами морем, между лодочкой и виднеющимся на горизонте спасительным берегом острова Олух появился Злокоготь. Он вздыбился из Моря, окатив «Решительного пингвина» брызгами воды и осколками льда. Его шея выдвинулась, подобно телескопу, на НЕИМОВЕРНУЮ высоту и заслонила только что взошедшее солнце.
А какой ВОПЛЬ издало это чудовище! В нём слышалась неизбывная печаль, от которой на глаза наворачивались слезы, по спине ползали мурашки, щекотные, как паучьи лапки, а волосы на голове вставали дыбом, будто иголки у ежа. Шкура дракона отливала черным блеском, словно тело гигантской мускулистой панте-ры, а когда он разинул исполинскую, как пещера, пасть, его острые щербатые зубы оказались яркозелеными, под цвет глаз, и по ним струилась, дымясь в холодном воздухе, желтая пенистая слюна.
Исполинское тело дракона казалось горячим, как натопленная печка, а от боков поднимались густые облака пара, будто от лошади, пробежавшей галопом много миль.
— Он пришел за мной... — простонал Норберт Сумасброд, дрожа от страха.
— Ничего подобного, — возразил Иккинг, — он пришел за мной.
И правда, Злокоготь в упор смотрел на Иккинга.
Иккинг будто заранее предчувствовал, что ему предстоит встреча со Злокогтем, догадывался, что ему не удастся побывать на Истерии и вернуться, не столкнувшись лицом к лицу с гигантским морским драконом...
— Не смотри ему в глаза, — предупредил Одноглаз.
Общеизвестно, что в глаза драконам смотреть нельзя — это очень опасно. Но в данном случае не смотреть было очень трудно — такие эти глаза были огромные и так близко находились. Они заслоняли собой горизонт, подобно паре зеленых солнц. Иккинг на миг поддался гипнозу, голова у него закружилась, он пошатнулся и чуть не вывалился из лодки.
— Что тебе нужно? — в отчаянии крикнул Иккинг по-драконьи.
Дракон разинул исполинскую пасть и попытался заговорить. Но из глотки его вылетел только тоскливый рев, наводящий ужас, а с клыков мерзким пенистым водопадом потекла пена.
— Чао тебе? — повторил Иккинг.
Дракон попытался снова, но, так и не сумев внятно сказать ни слова, разозлился от собственных бесплодных попыток и принялся обстреливать Иккинга голубыми языками пламени. Огненные шары падали всё ближе и ближе к утлой лодчонке. «Чего он от меня хочет?» — лихорадочно размышлял Иккинг.
— Нам конец, — простонал Норберт Сумасброд, заламывая руки.
Камикадза успокаивающе похлопала Нор-берта по спине.
— Ничего с нами не случится, — заверила она, — вот увидишь. Один Тор знает как, но мы почему-то всегда выходим сухими из воды. У Иккинга наверняка есть Дьявольски Хитроумный План...
— Ах да! — спохватился Норберт. — Всё правильно! Пророчество моего папы! Иккинг — Избранный, ему одному суждено избавить нас от Злокотя!
Однако Камикадза жестоко ошибалась: впервые в жизни у Иккинга не оказалось наготове никакого мало-мальски Хитроумного Плана.
— Чего ты хочешь? — опять спросил Иккинг, на этот раз обращаясь скорее к себе, чем к дракону.
Злокоготь сделал еще одну неудачную попытку пообщаться, но она опять завершилась лишь чередой беспомощных гортанных хрипов. Дракон широко разевал челюсти, хватая ртом воздух.
Иккинг не понимал, с чего вдруг эта зверюга к ним привязалась.
Может дракон свихнулся и стал Людоедом? Он же убил Нороертова папу пятнадцать лет назад. Вдруг ему это понравилось, и он хочет повторить?
Дракон прицелился, и Иккинг приготовился к тому, что следующее дуновение монстра превратит их лодочку в кастрюльку с шашлыком.
Но из пасти чудовища вырвался не Убийственный Огненный Шар, не голубое леденящее пламя, способное заморозить всю компанию и отправить их, как Героев, прямиком в Валгаллу.
Нет из Злокогтевой пасти вырвалось, разворачиваясь, будто длинная спиральная пружина, нечто похожее на гигантскую мускулистую змею, проворную и гибкую. Это был ЯЗЫК.
Длиной метров в сто, розовый и пульсирующий, Злокогтев ЯЗЫК устремился прямо к левой руке Иккинга, и его скользкий, мокрый и омерзительно верткий раздвоенный кончик ввинтился в ладонь мальчика и крепко обхватил Картошку.
От неожиданности Иккинг едва не выронил свою драгоценную добычу. Тут только понял, что нужно от него чудовищу.
Он отбросил стрелу, схватил Картошку обеими руками и по-тя-нул.
Злокоготь по-тя-нул тоже.
Картошка была одна, а хотели ее заполучить оба, причем обоим она была нужна ПО3AРЕЗ. Иккинг изо всех сил старался половчее перехватить драгоценный овощ, ставший скользким и липким от мерзкой пузыристой слюны. Неужели их Героическое Путешествие прошло впустую? Неужели он так и не спасет Рыбьенога? Ну уж нет! Иккинг не собирался сдаваться, тем более теперь, в двух шагах от дома, когда на горизонте уже виднелись родные берега острова Олух.
Он откинулся и потянул с такой силой, какой сам в себе не ожидал. Но Злокоготь тоже не уступал, и шансы Иккинга, весящего от силы килограммов пятьдесят, одолеть тяжеленного дракона, весящего незнамо сколько, близились к нулю.
Короче говоря, благоприятный исход был не то чтобы совсем уж не-ВОЗМОЖНЫМ, но (посмотрим правде в глаза) почти что НЕВЕРОЯТНЫМ. Однако Иккинг тем не менее не сдавался и не выпускал Картошку, Он, если понадобится, готов был простоять так весь день и всю ночь.
Но тут одна половинка раздвоенного драконьего языка медленно, один за другим, разжала Иккингу пальцы, а вторая, извернувшись, дернула изо всех сил, — Злокоготь вырвал-таки Картошку у Иккинга из рук.
Иккинг с размаху плюхнулся на дно "Решительного пингвина» и чуть не зарыдал от такого жгучего отчаяния, какого еще никогда не испытывал за всю свою полную приключений жизнь. Ибо змееподобный язык Злокогтя скрылся в пасти, словно язык проворной жабы, охотящейся на мух, а челюсти неумолимо захлопнулись, ставя последнюю точку на всех Иккинговых надеждах.
Злокоготь проглотил овощ. Поход За Замороженной Картошкой закончился полным провалом.
17. ПОХОД ЗАКОНЧЕН
По лицу Иккинга струились слезы. Злокоготь запрокинул свою громадную башку и заревел так, словно его проткнули гигантским копьем.
Дракон изрыгнул огромный сноп леденящего синего пламени, и оно взвилось к небу, как водопад, низвергающийся снизу вверх. Языки этого пламени взлетели так высоко, что один из них коснулся небольшого белого облачка, и оно тотчас же замерзло, окрасившись хрустальной голубизной. А потом Злокоготь медленно опустился в холодные волны, и через минуту от него не осталось ничего, кроме больших кругов на воде, разбегавшихся всё шире и шире.
Вот они добежали до «Решительного пингвина», и лодчонка бешено закачалась на волнах. Круги пошли дальше, выплеснулись на берег Истерии и покатились по Проливу Торова Гнева.
Иккинг сидел на дне лодки, не в силах поверить в случившееся. Ему все казалось, что сейчас Злокоготь всплывет со дна морского, выплюнет Картошку или отдаст ее каким-нибудь другим способом. Но круги на воде становились всё слабее и слабее, и в конце концов растворились совсем, а вместе с ними растворилась и последняя надежда юного Викинга.
Это был КОНЕЦ.
Теперь ближайшая к Иккингу Картошка росла в тысячах и тысячах миль от варварского Архипелага, в большой западной стране, которую те, кто в нее верил, называли Америкой.
— Он с-с-смылся! — изумленно прошептал Беззубик.
Наверху, над обрывом, выстроилось всё Племя Истериков. Они разразились радостными криками:
— ЗЛОКОГОТЬ УШЕЛ! ЗЛОКОГОТЬ УШЕЛ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ МАЛЕНЬКИЙ РЫЖИЙ МАЛЬЧИК, ПОБЕДИТЕЛЬ СТРАШНОГО ЗЛО-КОГТЯ!
Вдруг с неба неслышно и мягко посыпался снег — синий, как нос Брехуна Крикливого. Он падал из замерзшего облачка над головой у Иккинга.
Синий снег сыпался, как конфетти, ложился на Иккинговы волосы, на белую спину Одноглаза и на голову Беззубика между рожек.
— Да, ТЫ есть Избранный! — торжественно провозгласил Норберт Сумасброд, не в силах поверить своим глазам. - ТЫ избавил нас от Злокогтя. ТЫ снял Проклятие с Истерии!
И тут Иккинг страшно рассердился.
Не на Норберта, а на богов.
Долгих шесть месяцев он ждал прихода весны, молился Тору, чтобы лед поскорее растаял, и именно теперь, когда они с Камикадзой прошли через столько испытаний, совершили практически НЕВОЗМОЖНОЕ, именно теперь, в самый неподходящий момент, Тор по-велел льдам вскрыться и освободил Злокогтя.
А этот нелепый синий снег стал просто последней соломинкой. Как там сказал Сопляк Мордоворот?
«Скорее снег станет синим, как нос Брехуна Крикливого, чем ТЫ станешь Вождем Племени Лохматых Хулиганов!»
Боги попросту насмехались над ним, играли в кошки-мышки...
Иккинг погрозил Небесам кулаком.
— Не хочу я быть Избранным! — заорал он, обращаясь к ясному синему небу. — Не хочу я быть Вождем Племени Лохматых Хулиганов! И не хотел я снимать никакое дурацкое Проклятие Норберта! Я хотел только снять Про-клятие с Рыбьенога! Хотел спасти друга...
Но диковинный синий снег сыпался и сыпался, не обращая внимания на слова Иккинга.
Иккинг заплакал.
— Хотел просто спасти друга... — всхлипывал он. — Рыбьеног мне доверял. Он думал, что я всё сделаю как надо... — Влруг он с внезапной надеждой обернулся к Норберту.
— У тебя есть ЕЩЕ ОДНА Картошка? — спросил он.
Норберт Сумасброд покачал головой.
— Мой папа привез только ОДИН такой Овощ, — проговорил он сквозь стиснутые зубы. —- Вот почему он такой драгоценный...
Норберт Сумасброд неуверенно перекладывал топор из руки в руку; его левый глаз отплясывал фанданго.
— Ума не приложу, что с тобой делать! — вскричал он, — Ты подстрелил меня, похитил мой Американский Овощ, откусил мне усы, скормил папу Пискуляторам и сжег мой Парадный Зал...
Его дрожащие руки, почти достигнув единогласия, потянулись к Иккинговой шее, но в последний момент всё-таки остановились.
— Но, с другой стороны, хоть это и кажется НЕВЕРОЯТНЫМ, ты снял Проклятие с Истерии, а я не могу не считаться с папиным Пророчеством. Так что НА ЭТОТ РАЗ я тебя прощаю. Но если ты еще КОГДА-НИБУДЬ попадешься у меня на пути, то, предупреждаю, я убью тебя на месте.
— Не беспокойся, — с горечью сказал Иккинг, — Я тоже не стремлюсь увидеть ТЕБЯ снова. Прости за Зал, за усы и за... В общем, за ВСЁ прости. Я просто хотел спасти друга.
Норберт Сумасброд вытащил из-за пояса Иккинговский меч и, чертыхнувшись, бросил его на дно «Решительного пингвина». Потом вылез на-берег, уселся в свои сани и помчался к себе в Истерию — страну, корабли которой впервые за пятнадцать лет могли свободно ходить пo морю, а всё благодаря тому, что Иккинг Кровожадный Карасик III снял Проклятие, хоть он и не за этим отправился в поход. Но, надо сказать, такие недоразумения часто случаются с Начинающими Героями.
А Иккинг и Камикадза, исполненные отчаяния, отправились на «Решительном пингвине» к далекому острову Олух.
Камикадза села у руля, потому что Иккинг от горя ничего вокруг себя не видел.
Дул свежий ветер, и «Решительный пингвин» резво мчался по волнам. Камикадзе ловко управляла лодкой, избегая столкновения с айсбергами. Будь у Иккинга повеселее на душе, он бы сполна насладился теплым ветром, обвевающим его лицо, потому что он ждал этого мига долгих шесть месяцев.
Ибо шесть долгих месяцев на Внутренних Островах стояла зима, а на викингов, привыкших к бесконечному плеску морских волн, эта ледяная неподвижность навевала страх и печаль. Казалось, само Время замедлило свой бег и впало в Зимнюю Спячку. Не осталось ничего — ни запахов, ни звуков, ни движения, только до хруста выбеленный мир да лютый холод, от которого кожа под железным шлемом горела, как ошпаренная.
Иккинг с нетерпением ждал, когда же кончится эта проклятая зима, и вот наконец свершилось — весна пришла и разбила зимние оковы. Море снова ожило, и ветер, кружащийся над болотистыми берегами, приносил призывные крики драконов и сладостный запах соленых брызг.
Но Иккинг был несчастен, как никогда в жизни.
— Не понимаю. — сказала Камикадза, нарушив получасовое молчание. — Зачем Зло-когтю нужно было съедать Страшно-Сказать-Какой-Овощ? И почему он вдруг ушел из Торова Гнева, хотя болтался там добрых пятнадцать лет? Что с ним стряслось?
Иккинг вздохнул.
— Знаешь, — сказал он, — не могу сказать наверняка, но вот что я думаю. Мне кажется, ЗЛОКОГОТЬ САМ СТРАДАЛ ЗМЕЕПАТИТОМ.
Камикадза от удивления открыла рот,
— Все симптомы налицо, — продолжал Иккинг, — Безумное поведение. Налитые кровью глаза. Пена у рта. Очень высокая температура. Драконы этого вида живут по нескольку тысяч лет, так что пятнадцать лет для него — всё равно что для нас две минуты. Вот почему он был такой злой и так болезненно выглядел. А сожрав Картошку, он мигом вылечился, и больше ему стало незачем тут оставаться. Вот он, конец Проклятия.
— А кто сказал, что жизнь твоего друга ценится выше драконьей? — проскрипел Одноглаз, занимавший собой почти всю лодку.
— Для меня она стоит ГОРАЗДО больше, — вздохнул Иккинг, — потому что я не был лично знаком со Злокогтем.
В воздухе разливалось приятное тепло, и Иккинг почувствовал, что впервые за шесть месяцев вспотел в своей меховой куртке. Он снял ее, а Беззубик, взгромоздившись к хозяину на плечо, попытался засунуть голову под крыло.
— Беззубик, тебе не кажется, что уже поздновато впадать в Зимнюю Спячку? — сказал Иккинг, ласково почесывая дракончика между рожками. — Весна пришла.
Беззубик проворчал что-то невнятное.
Солнце слепило глаза. Иккинг прищурился. Теперь когда солнце появилось на небе, он мог довольно точно определить время. До десяти утра осталось еще часа два, прикинул он. Но теперь это уже не имело никакого значения.
От тревоги и печали сердце Иккинга громко забилось, и вдруг он осознал, что действительно СЛЫШИТ его стук.
Сердце билось: тик-так, тик-так, тик-так.
«Странно», — подумал Иккинг.
И вдруг вспомнил про круглую железную Штуковину, которую Камикадза нашла в шкатулке рядом с Картошкой. Он сунул руку за пазуху и вытащил ее.
«ТИК-ТАК, ТИК-ТАК, ТИК-ТАК», - постукивала Штуковина.
Вещица была диковинная и очень красивая, величиной чуть поменьше Картошки. Спереди ее прикрывало что-то прозрачное и твердое, как лед, а под ним в несколько кругов были написаны цифры и вертелось штук семь разноцветных стрелок. Приглядевшись, Иккинг заметил, что стрелки движутся очень медленно, но вполне самостоятельно.
Он открыл заднюю крышку, чтобы посмотреть, кто же это там шумит — может быть, микродракон? Но внутри обнаружилось только множество мелких железных колесиков, и все они двигались. Наверно, они тоже замерзли во льду, а теперь, когда пригрело солнце, снова пробудились...
— УХ TЫ, — вздохнула Камикадза, заглядывая Иккингу через плечо, — Как думаешь, что это такое?
— Понятия не имею, - сказал Иккинг и засунул Штуковину обратно в карман. О ней он подумает позже. — Наверное, какое-то изобретение Истериков. Хоть они и чокнутые, зато хорошие изобретатели.
«Пожалуйста, Тор, прошу тебя, — молил про себя Иккинг, — сделай так, чтобы всё кончилось хорошо...»
Начался дождь, он перемешивался с синим снегом и капал, как слезы, с рогов Иккин-гова шлема, собираясь в голубые лужицы на палубе <<Решительного пингвина». В середине одной из таких Лужиц лежала, наполовину погрузившись в воду, американская стрела. Иккинг поднял ее и осторожно убрал в колчан.
Через пять минут снег растаял, и у Ками-кадзы, Иккинга, Беззубика и Одноглаза стал такой вид, будто кто-то нечаянно забрызгал их синей краской — волосы, одежда, шлемы и рожки окрасились нежно-голубыми потеками цвета безоблачного неба.
“Тик-так, тик-так, тик-так», — постукивала Железная Штуковина в кармане у Иккинга.
«Тик-так, тик-так, тик- так», — стучало серд-це Иккинга, несмотря ни на что исполненное надежды.
А над Истерией, если хорошенько вглядеться сквозь пелену дождя, можно было различить яркое пламя пожара и столб дыма, поднимавшийся над Парадным Залом.
Норбертов папа наконец дождался достойных Викинговских Похорон.
Стоик Обширный ждал их на Длинном Пля-же, под проливным дождем.
Он был ЗОЛ КАК ЧЕРТ.
Стоик только что обнаружил, что Иккинг не ночевал у Сопляка, и Сопляк сообщил ему, что видел, как Иккинг и Камикадза тайком ускользнули с праздника Пятой Пятницы и на санках отправились по просторам замерзшего моря.
А когда Стоик поинтересовался, почему Сопляк не сообщил ему этого сразу, тот не смог подыскать достойного ответа.
Не мог же Сопляк открыть Вождю настоящую причину — что он, Сопляк, только о том и мечтал, чтобы Иккинг выкинул какую-нибудь ОПАСНУЮ ГЛУПОСТЬ, а Стоик не успел прийти к нему на помощь.
Но Стоик Обширный прочитал настоящую причину в глазах Сопляка, увидел ее в том восторженном взгляде, каким мальчишка обозревал ледоход в Гавани. Сопляк был бы ОЧЕНЬ РАД, если бы Иккинг утонул где-нибудь в этом сером, мрачном море.
И Стоику впервые пришло в голову, что, может быть, Сопляк не такой уж подходящий друг для его Единственного Сына и Наследника.
И, признаюсь, Стоик Обширный задал Сопляку добрую трепку.
Как-никак дело-то происходило в Темные Века...
Потом Стоик выскочил на Длинный Пляж посмотреть, что творится на море, и, к его КОЛОССАЛЬНОМУ облегчению, первым, на что упал его царственный взгляд, пробившийся сквозь айсберги к открытому морю, была потрепанная и круглая, как корытце, лодочка его сына — «Решительный пингвин».
Через несколько минут нос «Решительного пингвина» уткнулся в песок. Первым из лодки выбрался Иккинг, окрашенный в какой-то странный синеватый цвет.
-ДА ЧТО ТЫ ТАКОЕ ЗАТЕЯЛ, РАЗРАЗИ ТЕБЯ ТОР? — возопил Стоик Обширный. Иккинг храбро заглянул в глаза разъяренному отцу.
— Я был на Истерии, хотел раздобыть Картошку и спасти Рыбьенога. — ответил он.
Стоик взвился до небес.
-Я ЖЕ КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕТИЛ ТЕБЕ ПОДОБНЫЕ ВЫХОДКИ! - взревел он, - КАК ТЫ ПОСМЕЛ ОСЛУШАТЬСЯ МЕНЯ, СВОЕГО ВОЖДЯ, И РИСКОВАТЬ СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ РАДИ ОВОЩА, КОТОРОГО ВООБЩЕ НЕ БЫВАЕТ НА СБЕТЕ! ЗАТЕЯТЬ ТАКОЙ ПОХОД — И НЕИЗВЕСТНО РАДИ ЧЕГО!
По лицу Иккинга потекли слезы.
— Картошка существует, — перевил он отца. — Она бывает на свете, потому что мы стащили ее, и за это Норберт Сумасброд чуть не оторвал нам головы, но ты прав, это и вправду было зря, потому что Картошку сожрал Злокоготь, и теперь Рыбье ног УМРЕТ.
Стоик Обширный не мог долго злиться, видя в глазах сына столь глубокое горе. Его гнев развеялся, как растаял снег пол струями дождя на пляже. Стоик неуклюже похлопал Иккинга по плечу.
— Полно, сынок, полно, — проговорил он без особой уверенности в голосе. — Рыбьерог не умрет...
Иккинг оттолкнул отца и бросился к дому Старого Сморчка, За ним бежали Стоик Обширный, Камикадза, Беззубик и Одноглаз. Иккинг без стука распахнул дверь и ворвался внутрь.
Старый Сморчок стоял посреди комнаты и ворошил кочергой в камине.
В первый миг Иккинг не заметил Рыбье-нога, но, присмотревшись, разглядел, что его друг лежит на кровати. Он был неподвижен, как покойник, а его очки покоились рядом на подушке.
У Иккинга оборвалось сердце.
А в следующее мгновение (к несказанному облегчению Иккинга) Рыбьеног сел и надел очки.
Значит, он всё-таки жив!
Вслед за Иккингом в комнату ворвались Стоик Обширный, Камикадза, Беззубик и Саблезубый Ездовой Дракон Одноглаз.
— НУ ЧТО? — взревел Стоик Обширный. -УМИРАЕТ РЫБЬЕРОГ ИЛИ НЕ УМИРАЕТ?
Старый Сморчок смущенно шаркнул ногой.
— Да, кстати, Стоик. Как хорошо, что ты об этом заговорил. Дело в том, что Рыбьеног все-таки не умирает...
— КАК ЭТО — НЕ УМИРАЕТ? — Не понял Стоик Обширный.
— Мой диагноз, прошу прощения, оказался не совсем правильным, — нервно хихикнул Старый Сморчок. — Предсказание по огню — дело очень сложное... Не буду вдаваться в подробности, но поверьте, это совсем не так просто, как кажется... И, каким-то необъяснимым образом, оказалось, что Рыбьеног всё-таки не болен Змеепатитом. Просто у него была сильная простуда, и она дала выход его берсерковским наклонностям. Я уложил его в постель и отпоил горячим чаем с медом и лимоном.
Рыбьеног встал, слегка покачиваясь, и широко улыбнулся Стоику Обширному.
— Я жив и здоров! — радостно провозгласил он.
Иккинг не верил своим глазам.
Значит, дело всё-таки закончилось хорошо!
— ОН ЖИВ! — радостно вскричал Иккинг и кинулся обнимать друга.
Беззубик лизнул Рыбьенога в ухо — со стороны дракончика это был знак высшей признательности, Одноглаз протянул:
— Ладно, по-моему, дело того стоило...
А Камикадза на радостях пару раз прошлась колесом.
Но Стоик Обширный не собирался оставлять это просто так.
— ТЫ ХОЧЕШЬ СКАЗАТЬ, — заорал Вождь на Старого Сморчка, — ЧТО ИЗ-ЗА ТВОИХ ГЛУПЫХ ПРЕДСКАЗАНИЙ МОЙ ЕДИНСТВЕННЫЙ СЫН И НАСЛЕДНИК ПРОШВЫРНУЛСЯ НА ИСТЕРИЮ И ОБРАТНО, ЧУТЬ НЕ СЛОЖИЛ ГОЛОВ У В НЕРАВНОЙ БИТВЕ С НОРБЕРТОМ СУМАСБРОДОМ И СТОЛКНУЛСЯ ЛИЦОМ К ЛИЦУ СО ЗЛОКОГТЕМ? И ВСЁ ЭТО ВПУСТУЮ????
— Нет, Стоик, не в пустую, — возразил Старый Сморчок. — Если ты послушаешь хоть секунду, я тебе всё объясню. Предсказание будущего — дело очень сложное, а глядя в огонь...
— Так болеет Рыбьерог Змеепатитом или нет? — перебил его Стоик.
— Нет, — признался Старый Сморчок.
— ЗНАЧИТ, ЭТОТ ПОХОД БЫЛ ЗАТЕЯН ВПУСТУЮ! — взревел Стоик Обширный.
— Папа, не наседай на Старого Сморчка. — сказал Иккинг. — Ну зачем тратить время на раздоры, когда всё кончилось хорошо?
Иккннг было рассмеялся, но ни с того ни с сего поперхнулся смехом, а левая рука его вдруг онемела.
— Я руку не чувствую, — испуганно проговорил Иккинг.
Потом онемела и правая рука.
Иккинг весь день чувствовал, что ему непривычно жарко, но сейчас он ощутил, как всё его тело начало гореть, словно охваченное огнем. По лицу его заструился пот, от плеч и груди повалили густые клубы пара.
Тело Иккинга Кровожадного Карасика III стало будто деревянное, глаза уставились в пустоту и налились кровью, и он без чувств рухнул на кровать, где всего несколько минут назад лежал Рыбьеног.
Иногда только в Последней Главе становится ясно, для чего НА САМОМ ДЕЛЕ был затеян Грандиозный Поход.
Лицо Стоика, пунцовое от гнева, мгновенно побелело от ужаса.
— Злокоготь... — в страшной муке прошептал Стоик Обширный и торопливо подхватил оцепеневшего сына. — Клянусь Одином, Фрейей и Волосатыми Кулаками Тора, Злокоготь всё-таки задел его своим Леденящим Пламенем... А всё из-за этого пустого, никому не нужного похода неизвестно за чем!
Огромный и лохматый, Стоик Обширный ударился в слезы.
— Ох, Стоик, разрази тебя Тор! — вскричал Старый Сморчок и непочтительно оттолкнул Стоика с дороги. — Да ЗАТКНИСЬ же ты хоть на минуту и выслушай меня! Не так уж я плох как предсказатель. Злокоготь тут совершенно ни при чём, — Он пощупал Иккингу пульс, заглянул под веки, постучал по одеревеневшей, как бревно, груди.. — Это ЗМЕЕПАТИТ!
Стоик попятился.
— И что это значит? — прошептал он, еле шевеля побелевшими губами.
— Это значит, — ответил Старый Сморчок, — что когда предсказываешь будущее по пламени, очень трудно отличить одного маленького пацаненка от другого, и оказывается, что Гадючка Отравная укусила не Рыбьенога, а ИККИНГА. Вот Змеепатитом и заболел не Рыбьеног, а ИККИНГ. А это значит, что поскольку сейчас...
С этими словами Старый Сморчок пошарил у Иккинга за пазухой, надеясь отыскать Картошку, но вместо нее извлек тикающую Железную Штуковину. Он посмотрел на цифры и покачал головой.
- Увы, уже без пяти десять утра Пятой Пятницы! — продолжил Старый Сморчок и осторожно положил Железную Штуковину на кровать рялом с Иккингом. — А это значит, что твоему сыну Иккингу осталось жить ровно пять минут.
Старый Сморчок хихикнул. Казалось, страшная угроза ничуть его не беспокоит.
— А значит, у нас осталось очень мало времени на то, чтобы применить противоядие. Но, к счастью, — тоном заправского колдуна заговорил Старый Сморчок, — к счастью, твой сын, совершив, как ты выражаешься, никому не нужный поход неизвестно за чем, принес не-обходимое противоядие. Камикадза, где Картошка? У Иккинга ее нет... Где она, у тебя?
Камикадза побелела, как спина Одноглаза, и покачала головой.
— Картошки... нету, — пролепетала она.
Старый Сморчок в ужасе разинул рот.
— КАРТОШКИ НЕТУ ?! - возопил он. - КАК ЭТО — КАРТОШКИ НЕТУ?! ВЫ ЖЕ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ЕЕ ПРИВЕЗТИ!!!
Камикадза опять покачала головой.
— Картошки нету, — еще тише прошептала она.
— Но я был в вас уверен, — прошелестел Старый Сморчок. — Я не сомневался, что вы привезете Картошку... Всё, больше я никогда не буду верить тому, что пророчествуют эти проклятые языки пламени... Они мне ТОЧНО рассказали, что вы ее добудете...
— Мы ее и вправду добыли, — пролепетала Камикадза, — А потом ее сожрал Злокоготь.
— Ох, боже мой! — ахнул Старый Сморчок, КАРТОШКИ НЕТУ.
И вдруг перед Старым Сморчком промелькнули все его девяносто три года до единой секунды. Тело его обмякло и сморщилось, как осенний лист.
Когда Иккинг в лодке оплакивал Рыбьено-га, он не знал, что ему пришло время оплакивать самого себя.
Потому что именно Иккинга, а не Рыбьенога давным-давно, во время бегства из Форта Жестокуса, ужалила Гадючка Отравная.
И теперь именно Иккинга, а не Рыбьенога отделяли от смерти считаныс минуты.
— ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ? — взревел Стоик Обширный. — Какие еще существуют лекарства? Другие противоядия?
Старый Сморчок покачал головой:
— Картошка — это единственное лекарство от Змеепатита.
— Я ПРИВЕЗУ ЭТУ ТРЕКЛЯТУЮ КАРТОШКУ! — закричал Стоик Обширный, взмахнув мечом. Он до последней минуты оставался Человеком Действия, — СКАЖИ ТОЛЬКО, КУДА ИДТИ И СКОЛЬКО ВРЕМЕНИ У МЕНЯ ОСТАЛОСЬ!
— Ближайшая Картошка, - печально проговорил Старый Сморчок, — растет приблизительно в трех с половиной тысячах миль отсюда, в далекой стране, которую те, кто в нее верит, называют Америкой. А у тебя осталось... — Он посмотрел на часы, стоявшие возле Иккинговой постели. — ровно три минуты.
Даже Стоик осознал, что задача эта не из легких.
Он стал кругами ходить по комнате, дергая себя за бороду.
Старый Сморчок, Камикадза и Одноглаз сидели у постели Иккинга.
Даже Одноглаз не радовался, что на свете станет одним человечишкой меньше.
Из его единственного глаза выкатилась большая прозрачная слеза. Она потекла по Саблезубому Клыку и плюхнулась наземь.
Тело Иккинга одеревенело, раскраснелось от жара и было горячим, как кипяток. Беззубик лизал его пылающие щеки, пытаясь охладить их.
— ЗЛОКОГОТЫ — вскричал Стоик Обширный. - Я ВЫСЛЕЖУ ЭТОГО НЕГОДНОГО ДРАКОНА И СИЛОЙ ОТБЕРУ У НЕГО КАРТОШКУ!
— Ты хочешь найти Злокогтя в безбрежных просторах океана, в бездонной морской пучине? — устало проговорил Старый Сморчок, снова поглядев на часы. — За ДВЕ минуты? Смирись, Стоик, — прошелестел Старый Сморчок. — То, о чём ты говоришь, не просто не-ВЕРОЯТНО... Это не-ВОЗМОЖНО...
Рыбьеног забился в тень и внимательно всматривался в лицо друга.
Иккинг старался что-то сказать, но одеревеневшие, пылающие губы не могли произнести ни звука.
Он очень походил на Злокогтя, когда тот в Угрюмом Море пытался заговорить с Иккин-гом.
— ...Рели ня... — в отчаянии лепетал Иккинг. — РЕЛИ НЯ! — Он попытался на что-то указать, но оцепеневшие пальцы не слушались хозяина.
Старый Сморчок потрепал его по руке, смочил лоб холодной водой. Плечи Стоика содрогались от рыданий.
- РЕЛИ НЯ! — снова воскликнул несчастный Иккинг.
Рыбьеног попробовал понять, куда указывают глаза друга. Они смотрели куда-то на стул у двери.
На этом стуле лежала меховая куртка Иккинга, его шлем, лук и стрелы, которые он бросил туда, ворвавшись в дом.
— Осталась одна минута, — прошептал Ста-рый Сморчок.
— РЕЛИИИИ НЯ! — в отчаянии выкрикнул Иккинг.
Иногда только Настоящий Друг может попять, что ты хочешь сказать.
Человек, который долгое время пробыл с тобой плечом к плечу, внимательно прислушивался к твоим словам и старался вникнуть в их смысл.
И Рыбьеног понял.
Он не знал, почему должен поступить именно так. Но он привык доверять Иккингу — тот всегда умел найти выход из любого положения.
Рыбьеног взял Иккингов лук.
Достал из колчана стрелу — необычную и очень красивую, украшенную перьями птиц, которых Рыбьеног никогда не видел.
Приладил стрелу к луку и прицелился в Иккинга.
Стоик между вcxлипами поднял глаза и удивленно замер. Его Единственный Сын и Наследник лежит при смерти, а этот его чудаковатый придурок с рыбьим лицом собирается его ЗАСТРЕЛИТЬ!Черт знает что такое!
Рыбьеног выпустил стрелу и та, вихляясь в воздухе, описала весьма шаткую дугу и в конце концов, проткнув мокрый ботинок, впилась Иккингу прямо в большой палец левой ноги.
Иккингу еще повезло, что Рыбьеног вообще в него попал. Наверное, впервые в жизни Рыбьеног попал туда, куда целился.
Стрела, которая ровно в десять часов утра Пятой Пятницы проткнула Иккингу большой палец левой ноги, до этого пятнадцать лет пропитывалась магическими соками ЗАМОРОЖЕННОЙ КАРТОШКИ.
За прошедшие полтора десятилетия картофельный сок на поверхности металла достиг высокой концентрации, и противоядие, проникнув под кожу Иккинга, стало быстро распространяться. Его живительный поток проникал во все вены и артерии, пропитывал каждый уголок охваченного болезнью, мечущегося в жару тела.
И на глазах у всех присутствующих одеревеневшие руки Иккинга обмякли. Грудь стала вздыматься и опадать. Дыхание восстановилось, глаза открылись.
— Здравствуй, папа, — сказал Иккинг.
Сердце Стоика не выдержало. Он потерял сознание и рухнул на землю всей своей шести-с-половиной-футовой тушей, и вернуть его к жизни оказалось гораздо труднее, чем Иккинга.
Старый Сморчок хлестал его по щекам. Иккинг тряс за плечо, Камикадза щекотала ему пятки, а Рыбьеног в конце концов выскочил на улицу, набрал полное ведро снега и высыпал прямо Стоику на лицо. Это наконец привело Стоика в чувство. Он сел, отплевываясь и вытряхивая снег из бороды.
— Ты ЖИВ!- радостно завопил Стоик и обнял сына так крепко, что у того хрустнули ребра. — Клянусь Щетинистой Бородой и Громоподобными Ногами Великой Богини Фрейи, ты ЖИВ!
— Да, он жив, — подтвердил Старый Сморчок. — А от тебя я жду извинений.
Стоик нахмурил брови. Как ни был он рад и счастлив видеть своего Единственного Сына и Наследника живым и невредимым, все-таки Великий Вождь, привыкший к абсолютной власти, не очень любил приносить извинения. Однако после недолгой внутренней борьбы Стоику Обширному удалось-таки обуздать свою гордость.
— Ты прав, — сказал он. — Я сильно ошибался и сожалею об этом. Старый Сморчок, извини, что я называл тебя самым ничтожным предсказателем во всём нецивилизованном мире. Иккинг, ты был прав, что отправился в поход за Замороженной Картошкой, чтобы спасти жизнь своего придурковатого друга.
Стоик обернулся к Рыбьеногу.
— А больше всего я извиняюсь перед тобой, РЫБЬЕРОГ,— торжественно прогудел он. — Я тебя недооценивал.
Рыбьеног зарделся.
— Не за что, не за что, — залопотал он.
— Есть за что, — Стоик протянул ему волосатую ручищу. — У Вожля должно хватать сил, чтобы признаться в своей неправоту. Ты и вправду чудаковат, но ты умеешь хранить верность, и когда мой сын станет Вождем, ему понадобятся верные друзья.
Тем временем Беззубик, которому эти всхлипы и расшаркивания были как кость в горле, упорхнул и пристроился в теплом местечке поближе к камину.
— Иккинг, — сонно проговорил Беззубик, устраиваясь поудобнее, — В б-б-ближайшие пять минут б-б-больше никто не с-с-со-бирается умирать?
Иккинг рассмеялся и перевел вопрос Старому Сморчку.
— Нет, — торжественно обещал Старый Сморчок. — Я ОЧЕНЬ внимательно всмотрелся в огонь и со всей ОПРЕДЕЛЕННОСТЬЮ заверяю, что в ближайшие пять минут НИКТО не собирается умирать. Однако боюсь. Брехун Крикливый заразился от Рыбьенога простудой...
— Тогда ладно, — зевнул Без-зубик, — Если Б-б-Беззубик н-н-никому бо-бо-больше не нужен, Б-б-беззубик ( ляжет спать.
Так что в тот самый день, когда Внутренние Острова пробудились от самой холодной и долгой
зимы за последнюю сотню лет, когда снег на-чал таять, когда все остальные охотничьи драконы в своих подземных пещерах открывали глаза, готовясь выйти на белый свет, когда весна наконец-то соизволила наступить, в тот самый момент Беззубик сумел-таки расслабиться и впал в Зимнюю Спячку.
Одноглаз свернулся калачиком рядом с ним и захрапел, как простуженный динозавр.
Старый Сморчок принялся разъяснять Стоику Обширному некоторые особенности предсказания будущего.
Иккинг со своим другом Рыбьеногом и Камикадза пошли на улицу, чтобы весь остаток дня ничего особенного не делать, — это было их любимое времяпрепровождение.
А Брехун Крикливый проснулся с тяжелой головой, охрипшим горлом и носом, из которого струились две зеленые речки.
Выходит, Викинги всё-таки простужаются.
ЭПИЛОГ АВТОРА, ИККИНГА КРОВОЖАДНОГО КАРАСИКА III, ПОСЛЕДНЕГО ИЗ ВЕЛИКИХ ГЕРОЕВ-ВИКИНГОВ
Я хоть и догадывался, но никогда не знал наверняка, что же именно произошло в тот удивительный миг моего замерзшего детства, когла Злокоготь отобрал у меня Картошку.
Однако много лет спустя, когда я уже стал взрослым юношей и получил под командование свой первый корабль, мы однажды возвращались домой после долгого плавания, полного опасностей и приключений. И вдруг я почувствовал, что за нами кто-то следит. Неведомый преследователь не оставлял нас в покое много дней и ночей, всегда держась на одном и том же расстоянии от корабля. Много часов я провел на верхушке мачты, всматриваясь в крохотную черную точку на горизонте и пытаясь понять, кто же это — кит, акула иди чудовищный дракон, друг или враг. При этом меня не оставляло ощущение, что этот таинственный преследователь мне знаком, что при каких-то обстоятельствах мы уже сталкивались с ним.
И только когда мы вошли в Угрюмое Море, странный преследователь подошел ближе. По темному блеску шкуры я сразу же понял,
что это Злокоготь. Он не напал на нас, как я в глубине души боялся, а начал играть с кораблем — то плыл с ним бок о бок, то подныривал под киль, выплывая с другой стороны. И с каждым кругом подходил всё ближе и ближе.
Такое поведение весьма характерно для дельфинов и лаже для китов-горбачей, которые обожают корабли и готовы играть так часами, но для Злокогтя оно было крайне необычно. Как правило, Злокогти относятся к людям примерно так же, как мы относимся к насекомым: они нас попросту не замечают.
Но этот Злокоготь был не похож на других. Хотя на вид это было вполне взрослое животное, длиной раз в пять больше нашего корабля, он играл с нами, как дитя, плавал вокруг корабля, а напоследок плеснул могучим хвостом и выпрыгнул из волы, широко расправив крыльян. Дракон перескочил через корабль, едва не задев мачту.
На какое-то мгновение длинное черное тело заслонило солнечный свет, и мои Воины ахнули в благоговении, ужасе и изумлении. Я гоже ахнул, потому что узнал этого дракона. Это 6ыл мой Злокоготь, тот самый, он не погиб, не ушел в неведомые глубины; он был полон сил и здоровья и страшно доволен собой (да и мной тоже).
Ныряя в воду с другой стороны корабля, громадный Злокоготь аккуратно поджал лапы и во-
шел в воду под точно рассчитанным углом, так, что ни единая волна от его падения не покачнула наше небольшое суденышко. Потом дракон поплыл рядом с нами, так близко, что мы могли бы, протянув руку коснуться его черного, как вороново крыло, блестящего бока. А на проща-ние он перевернулся на спину, пошевелил крылом, как будто помахав, и на его грозной пасти появилось некое подобие улыбки.
С тех пор этот Злокоготь повсюду следовал за моим кораблем — не как Злой Рок или Проклятие, а скорее как Ангел-хранитель.
Я потерял счет удивительным случаям, когда я оказывался посреди Открытого Океана в самом рискованном положении (ибо мы, Викинги, ведем жизнь, полную опасностей), и, казалось, все было потеряно, и вдруг, откуда ни возьмись, появлялся Злокоготь.
Этот Злокоготь провел мой корабль через Великий Шторм, когда в Неугомонном Западном Море потонули тысячи кораблей, он спас меня при кораблекрушении на Острове Кан-нибалов, он сражался с Исполинскими Чудовищами, которые, словно кальмары, обвили мой корабль своими щупальцами и старались утащить его в морскую пучину.
Он стократно расплатился со мной за то благодеяние, которое я ему оказал, когда в холодном, негостеприимном море спас ему жизнь,
Он и до сих пор следует за мной, хотя ему уже нет нужды так часто спасать меня, ибо я стал стар и медлителен, как большая морская черепаха, а волосы мои белы, как перья Полупятнистых Снегоступиков.
Значит, избежать Драконьего Проклятья всё-таки можно,
Для этого только нужно не принимать того, что уготовила вам Судьба.
Посмотрите на меня — да таких Викингов вообще не бывает на свете. Я худ и слаб, и тем не менее меня считают самым Великим Героем на свете. Мне снова и снова снится один и тот же сон. Как будто Норберт Сумасброд подкидывает двусторонний топор высоко-превысоко в воздух, он крутится на лету и вот уже готов вонзиться в землю черной стороной... Казалось бы, удача отвернулась от меня, и на Племя обрушится ЗЛОЙ РОК. Но я снова и снова совершаю один и тот же прыжок, увертываюсь от лезвий — и от блестящего, и от черного, перехватываю топор, пока он не упал, и беру спою судьбу в собственные руки.
Если бы этого не произошло, Картошка до сих пор лежала бы замороженной на Истерии, не принося никому пользы. А вместо этого я закопал стрелу, которая спасла мне жизнь, в жирную землю за домом, и — о чудо из чудес! Оказывается, к железу прилипло одно-единственное семечко!
Немного позже, весной, я заметил на этом месте необычное зеленое растение и выкопал стрелу. Там, где лежал наконечник стрелы, выросла новая Картошка, причем гораздо крупнее той. что я потерял. Из этой Картошки я вырастил еще и еще, так что теперь весь остров Олух, да и весь Варварский Архипелаг засажен картошкой, и с тех нор НИ ОДИН че-ловек и ни один дракон не погибли от смертоносного яда Гадючки Отравной.
(Кроме того, картошка очень вкусная, если ее правильно приготовить. Ее можно сварить или зажарить, размять в пюре или просто добавить капельку масла.)
Нo, что гораздо важнее, если бы я не отправился в поход за Замороженной Картошкой, я бы никогда не спас жизнь моего друга Рыбьенога, который, хоть многие и считают его чудаковатым, был и остается моим самым лучшим другом.
ПОГОДИТЕ-КА...
Видите, я совсем запутался.
В конечном счете я же всё-таки не спас моего друга Рыбьенога, правда? Потому что Рыбьеног вообще не был болен.
Я спас самого себя.
А что дальше?
Отправится ли Норберт Сумасброд в новое путешествие в Америку? Да и существует ли вообще эта страна под названием Америка?
И вправду ли мир является круглым и не имеет конца?
И что, собственно, случилось с Элвином Вероломным, заклятым врагом Иккинга? Мы горячо надеемся, что он погиб, когда свалился с воздушного шара прямо в море, кишащее смертоносными Акулогадами. По-моему, из такой переделки нормальному человеку ни за что не выпутаться...
Но какое-то шестое чувство подсказывает мне, что Иккингу еще предстоит встреча с этими злостными негодяями, которые поклялись разделаться с ним...
Читайте следующий том Икккнговых мемуаров!
