Глава 1

«Вот и еще один день оказался напрасной тратой макияжа», – подумала я, разглядывая унылую девицу с кислой физиономией, которая таращила на меня из зеркала разнесчастные глаза, обведенные черным контуром по всем правилам. Девица взмахнула нагуталиненными ресницами и скривила губы, явно собираясь удариться в рев. Только этого не хватало, потекший макияж – вот достойное завершение на редкость отвратительного дня. А ведь с утра казалось, что у меня началась-таки новая жизнь. Ага, с такой-то рожей… Держи карман шире…

Кто бы знал, как я ненавижу свои коричневые, торчащие каждый во что горазд волосы, которые невозможно уложить в нормальную прическу даже с помощью суперклея! А еще – свой маленький рост, из-за которого никто не воспринимает меня всерьез. И пухлые, как у младенца, щеки, такие, что каждый норовит снисходительно меня по ним потрепать. А ведь мне уже исполнилось двадцать пять! Все сроки для превращения гадкого утенка в прекрасного лебедя давно миновали.

Впрочем, зря я грешу на свою внешность, вовсе я не урод, многие даже находят меня привлекательной. Они называют меня «милашкой». Тьфу, даже вспоминать противно. Ну как можно почувствовать себя красивой, слыша подобное обращение?

Я хмуро глянула на свое отражение из-под густой, доходящей до самых бровей, челки. Наверное, пора избавиться от нее, ведь я ношу челку с первого класса, и все, разумеется, твердят, что это «очень мило». А мне осточертело быть милашкой, хочу быть модной и стильной! Я подхватила челку ладонью и плотно прижала ее к голове. Теперь из зеркала на меня глядело совершенно чужое существо, похожее на испуганного ежика, которого с неизвестной целью побрили наголо. «М-да… горбатого могила исправит», – вздохнула я, оставив в покое челку. Может, постричься? А что, сделаю модную стрижку, вставлю в уши большие серьги, такие круглые, как у цыганок… Тут я вспомнила, что у меня в ушах нет дырок, и запечалилась. Глупости это все. Единственное, что мне по-настоящему надо – так это подрасти сантиметров на десять, а еще лучше – на пятнадцать. Вот тогда все само собой придет в норму. Никто больше не посмеет потрепать меня по щеке и сказать, что я похожа на маленькую фею.

Мои зеленые глаза по-кошачьи сверкнули, и я сразу похорошела, отчего на душе стало немного легче. Глаза у меня и вправду ничего.

Чтобы умыться, я открыла кран, но не рассчитала, повернув ручку слишком сильно. Тугая струя брызнула на меня, мгновенно намочив белую шелковую блузку. Ну все одно к одному! И я раздраженно топнула ногой, обутой в домашнюю тапочку. А, ладно, блузку все равно надо постирать. Стянув мокрую тряпку с плеч, я швырнула ее в таз для белья и поежилась.

Холодно, однако! Зима в этом году на редкость морозная, и в квартире, естественно, настоящий холодильник. Но тащиться в комнату за халатом было лень, и я решила побыстрее покончить с умыванием, стараясь не обращать внимания на покрывшиеся гусиной кожей плечи и руки. Умылась я быстро, водой и мылом, после чего с удовольствием вытерлась махровым полотенцем.

Конечно, я в курсе, что макияж следует снимать молочком, которое специально для этой цели предназначено, но, чтобы соблюдать правила, неплохо бы это молочко иметь. А чтобы его иметь, нужны деньги. Цепочка замкнулась. Денег у меня не было. Они могли бы появиться, если бы я не сваляла сегодня такого дурака. Снова вспомнив о неудаче, я едва не разревелась. Нет, не буду травить себе душу. Моя подруга Наташка говорит, что с бедой нужно ночь переспать. Вот и подумаю обо всем завтра с утра. Хотя тоже не лучший выход – как-никак завтра праздник, Рождество.

Закончив с водными процедурами, я поплелась в комнату, котора служила для меня и спальней, и гостиной, и всем остальным по мере надобности, так как присутствовала в моей квартире в единственном экземпляре. Кроме нее, имелись только прихожая, совмещенный санузел и кухня размером со спичечный коробок. Невелико богатство, но я радовалась и такой жилплощади. Главное, что она была отдельной, то есть свободной от соседей и родителей. Последних у меня был некомплект – имелись только папа и бабушка, мама умерла, когда мне только исполнилось шесть лет. Отец так никогда больше и не женился, вместе с бабулей они «ставили меня на ноги», причем с таким усердием, что я, как только представилась возможность, сбежала из-под их опеки, пытаясь начать самостоятельную жизнь. Правда, оказалось, что она, самостоятельная жизнь то есть, не так уж проста, но гордость не позволяла мне послать родным сигнал SOS. По крайней мере – пока, хотя сейчас такая мысль уже не казалась мне очень уж нелепой.

Выбрав на полке кассету с любимым фильмом, я вставила ее в видеоплеер и забралась с ногами в потрепанное кресло, продолжая вертеть в руках картонную коробочку. Как обычно, звуки веселой, задорной песенки из старого фильма «Девчата» вызвали на моем лице улыбку. Я его видела, наверное, раз двести, но мне не надоедало смотреть вновь и вновь. Может быть, потому, что Тося Кислицына – просто вылитая я, только образца шестидесятых. Как она ловко прибрала к рукам этого дуболома, то есть лесоруба! Жаль, что у меня так никогда не получится, хоть в тайгу меня отправляй, хоть на Гавайи. Наверное, я совсем несовременная, потому что мечтаю не о деньгах, нарядах и виллах, а о настоящей любви, от которой дрожат колени и дух захватывает, о семье, которая была у нас, пока с мамой не случилось несчастье. О такой семье, где родители любят друг друга и своих детей, а не шарятся по углам с сомнительными любовниками и любовницами, соревнуясь друг с другом в том, кто кому наставит рога быстрее и ветвистее. Меня тошнило от модного нынче слова «секс», потому что то, что оно обозначает, напрочь затмило мозги окружающим, прочно позабывшим о человеческих чувствах, которые они заменили «простыми движеньями». Что-то я начала рассуждать, как замшелая бабулька на лавочке… Я одернула себя и постаралась отвлечься от дидактических мыслей, уставившись в экран телевизора.

Где-то с полчаса я с удовольствием наблюдала за приключениями обаятельной поварихи с косичками, но постепенно мысли о сегодняшнем фиаско противным червяком снова просочились в мои мозги. Дело в том, что я с треском вылетела с исключительно перспективного места, проработав там рекордное количество времени – один день.

Поначалу должность продавца в «Акосе», крупнейшем автосалоне нашего города, показалась мне настоящим подарком судьбы. Да так оно, в сущности, и было. Огромный зал со стеклянными стенами, заставленный дорогущими блестящими иномарками, по которому прохаживаются солидные клиенты. Причем прохаживаются не взмыленной толпой, а по одному, в крайнем случае – попарно. При этом все, что от меня требовалось, – это улыбаться, говорить с клиентами вежливо, не раздражаться от их глупых вопросов и чрезмерной привередливости. То есть делать все, чтобы клиент отбыл из салона не на своих двоих, а на новой машине. Зарплата за эту непыльную работу полагалась такая, что все мои подруги единогласно решили: мне крупно повезло. И в самом деле повезло. В подобных заведениях по старой традиции работают исключительно длинноногие русалки из несостоявшихся фотомоделей, красивые и неприступные, так что у меня с моим ростом шансов вроде бы не было. Но, по счастью, именно в тот момент, когда я возникла на пороге отдела кадров, хозяина салона, начитавшегося зарубежных учебников по маркетингу, посетила прогрессивная идея набрать продавщиц совсем другого экстерьера – таких, что вызовут у клиента доверие своим скромным видом. Дескать, длинноногие красотки пугают мужчин, смущая их и вызывая комплекс неполноценности. Таким образом у меня и появился шанс украсить собой престижный салон по продаже иномарок. В качестве эксперимента, так сказать. Жаль только, что, торопясь воплотить идею в жизнь, мне позабыли рассказать, как отличать одну марку машины от другой.

К обеду своего первого рабочего дня я успела сосватать целых две машины – не самые дорогие, но и не самые бросовые. Успех вдохновил меня, и я чувствовала себя на седьмом небе от гордости, когда в салон вошло лицо откровенно кавказской национальности в кашемировом пальто угольно-черного цвета и белом шелковом шарфе. Коверкая русский язык, лицо, сверкнув зубами, произнесло:

– Дэушка, я пассат хачу.

Я слегка обалдела от такой непосредственности и растерянно захлопала глазами. Мне и в голову не пришло, что славный горец, один вид которого нагнал на меня страху, требует «Фольксваген Пассат», поскольку из названия этого автомобиля всего-навсего помнила только первую часть.

– Ч-что вы хотите? – начав заикаться, спросила я.

– Пассат хачу. Сичас, – непреклонно отрубил он, похлопав себя спереди по карману штанов.

Наверное, он намекал, что хочет заплатить наличными, но я поняла его жест превратно, решив: человеку так невтерпеж, что еще немного – и он справит свою нужду прямо посреди салона.

С трудом удерживая на лице голливудский оскал, я пролепетала, пытаясь придать голосу недостающую твердость:

– Здесь нельзя!

– Пачэму нэлзя, а? – широко улыбнулось дитя гор, став похожим на голодного крокодила. – Здэсь нэт?

– Нэт! – заорала я радостно. – То есть нет! Вам туда! – замахала я рукой в сторону двери с большими золочеными буквами WC.

Ну кто же знал, что радиатор этого растреклятого «Фольксвагена» украшает точно такая же буква W, как на нашем туалете? Увидев ее, кавказец неторопливо и с чувством собственного достоинства пошел в указанном направлении. Чувствуя, как по спине ползут капельки пота, я напряженно следила, как он вошел внутрь, оставив дверь открытой.

– Пассат хачу, – донесся до меня его требовательный гортанный голос.

Тетя Маша, сидевшая на входе в заведение, нисколько не смутилась.

– Это можно, – сказала она и быстро назвала стоимость услуги, завышенную, как минимум, раза в два.

– Пачэму так дэшево? – отчего-то удивился кавказец.

Сквозь открытую дверь туалета я отчетливо видела, как маленькие глазки тети Маши сильно увеличились в размерах и сделались похожими на счетчики в такси, в каждом зрачке стремительно, сверху вниз побежали цифры.

– Ой, милок, ошиблась я… Извиняюсь… Двадцать с тебя, – на одном дыхании выпалила она.

– А кандыцыонэр ест? – подозрительно уточнил привереда.

– Чегой-то? – не поняла тетя Маша.

– С кандыцыонэр пассат хачу, – капризно заявило кавказское лицо.

Тетя Маша остолбенела. Я, честно говоря, тоже. На фига ему кондиционер для этих нужд? Ну, туалетная бумага, там, мыло – понятно. Но кондиционер?

Тетя Маша надолго задумалась. Ей, как она потом объяснила, слово «кондиционер» напомнило широко рекламируемый по ТВ шампунь, и она решила, что мужик собирается мыть в туалете голову. Состояние вверенных ей фаянсовых емкостей этому никак не способствовало, и она торопливо забормотала, спеша отделаться от беспокойного клиента подобру-поздорову:

– Ты, милок, извини, но нету кондиционера. С утра еще был, а сейчас весь закончился…

– Бэз кандыцыонэра нэ хачу! – высокомерно бросил кавказец, резко развернулся и, оставив тетю Машу сожалеть об упущенной выгоде, широким шагом направился в мою сторону.

Я вздрогнула, но, вспомнив об инструкциях, встретила его с видом жизнерадостной идиотки. А клиент явно уже начал закипать, как чайник со спиралью.

– Пассат наконэц мне дай! – сердито рявкнул он, игнорируя мою широкую улыбку, которая от такого заявления незаметно покинула место дислокации.

– А вы… разве там… как бы сказать… нет? – промямлила я, затравленно оглядываясь на дверь туалета.

– Там кандыцыонэр нэт, – презрительно скривился клиент, нахмурив широкие брови.

Мда-а… Запах в тети-Машином заведении, конечно, не фонтан, но чтоб так уж сильно мешал… Тем более если товарищу приспичило…

– Вот! – радостно завопил кавказец, тыча смуглым пальцем на что-то, расположенное у меня за спиной.

Я вздрогнула и обернулась.

– «Фальксваген-Пассат» хачу! – обрадованно заворковало лицо с Кавказа, с вожделением глядя на одну из машин.

Я почувствовала, что мне становится дурно. Использовать для ЭТОГО такую дорогую машину? Да он рехнулся! Нужно было принимать срочные меры, потому что кавказец уже крутился вокруг автомобиля с явным намерением нырнуть в салон.

– Музыка ест? – обернулся ко мне кавказец с просветленным лицом.

Я машинально кивнула, подумав: «Извращенец, еще и музыка ему понадобилась!»

– Хачу! – сообщил тип и уже взялся было за ручку дверцы.

– Нет! – истошно взвизгнула я и загородила извращенцу дорогу своим телом. А клиент был настроен весьма решительно, но тут, на мое счастье, из подсобки вырулил наш охранник Гоша, парень со всех сторон авторитетный.

– Гоша, на помощь! – заорала я, размахивая руками, как взбесившаяся ветряная мельница.

Гоша выгнул бровь и двинулся в нашу сторону. Когда он подошел, я, встав на цыпочки, быстрым шепотом изложила ему суть дела. Гоша крякнул и грозно посмотрел на кавказца.

– Ты что, мужик, совсем оборзел? – мрачно поинтересовался он, смерив взглядом лицо кавказской национальности, которое по сравнению с Гошиным могучим торсом выглядело уже не так внушительно.

– Мнэ пассат нада, а она нэ дает! – пожаловалось лицо, тыча в меня пальцем.

Я юркнула за спину Гоши и испуганно захлопала глазами.

– Мнэ нада только пассат! – не унимался тип.

– Угу, – почти ласково кивнул Гоша. – Только и делов-то…

Обескураженный кавказец почти не сопротивлялся, когда охранник взял его под локоток и поволок к двери. Он только несколько раз оглянулся на злополучный автомобиль и покорно позволил довести себя почти до самого выхода. И тут Гоша немного расслабился. Тогда юркое дитя гор вероломно воспользовалось моментом и вывернулось, а затем вприпрыжку ринулось к лестнице, ведущей на верхний этаж…

Враки это все, что восточные мужчины любят девушек. Кого-то они, может, и любят, но я определенно к их числу не принадлежу. Мой, например, когда доскакал до начальства, накатал такую жалобу, что я вылетела с работы без суда и следствия меньше чем через час. До сих пор я чувствовала себя несправедливо обиженной, ведь и тетя Маша, и Гоша поняли ситуацию в точности так же, а пострадала одна я. Увы, спорить с начальством бессмысленно, и потому я вновь оказалась без работы, с паршивым настроением и мрачными перспективами встретить Рождество в полном одиночестве.

На экране Тося уже сидела со своим лесорубом на лавочке, доверчиво обсуждая роль носов в поцелуях, а я все еще продолжала жалеть себя, горемычную. Пошли титры. Я решила, что на сегодня жалости к себе, пожалуй, многовато, и отправилась на кухню. Несмотря на поздний час, мне вдруг жутко захотелось выпить кофе. Этот напиток оказывал на меня странное действие: вместо того чтобы лишить сна, он действовал наподобие снотворного. Впрочем, я уже давно подозревала, что при рождении мой организм был укомплектован как-то неправильно.

Глава 2

Кофе я предпочитала растворимый. Варить его по всем правилам я так и не научилась, к тому же не видела особой разницы между гранулами и тертыми кофейными зернами – и то и другое казалось мне горьким и довольно невкусным. Пила я кофе из чистого упрямства. Кофепитие, если судить по кино и книгам, выглядело весьма романтично, вот я и вырабатывала в себе соответствующие привычки, а то вдруг встречу своего принца, подаст он мне утром кофе в постель, а я по привычке скривлюсь от отвращения.

Глубоко вздохнув, я отхлебнула горячую темную жидкость с кисловатым запахом из огромной кружки в красный горошек. Денег у меня было в обрез, так что и кофе, соответственно, был дешевым и особенно отвратительным на вкус. От мысли, что придется выпить всю кружку, меня передернуло, но тут из комнаты донесся спасительный телефонный звонок. Радостно шмякнув кружку на стол, я торопливо направилась к старомодному малиновому аппарату с крутящимся диском, который тренькал простуженным голосом, подрагивая трубкой.

– Алло? – гаркнула я, ухватив трубку и прижимая ее к уху.

– А я уж решила было, что тебя нет дома, – с облегчением прокаркал голос моей подруги Наташки. Вобще-то у нее нормальный голос, даже приятный, но мой аппарат от старости создает невообразимые помехи, превращающие любой голос в карканье голодной стаи ворон. – Ты не слишком занята? – поинтересовалась Наташка, как мне показалось, весьма ехидно.

Я нахмурилась, собираясь обидеться. Наташка в последнее время уделяла мне совсем мало внимания, она даже была не в курсе моей эпопеи с новой работой. А еще лучшая подруга называется!

– Говори, чего звонишь? – сказала я поэтому довольно резко.

Наташка не обиделась, наоборот – рассмеялась. Правда, ее легкий смех преобразовался моим телефоном в скрежет ржавых цепей.

– Послушай, Агнешка, мне до зарезу нужна твоя помощь, – торопливо выдохнула подруга.

– А что, твой жених оставил свой пост? – спросила я с затаенной надеждой в голосе.

– Нет, он-то как раз на месте, – разочаровала меня Наташка, – хотя вся каша заварилась именно по его милости. Но разве я могу отказать любимому человеку в помощи?

– Ты – нет, но при чем тут я? – довольно резонно заметила я. – Или ему тебя одной мало?

– Не остри, колючка. Я серьезно говорю.

– Так и я тоже. Чего надо-то?

– Понимаешь, завтра к нам должны нагрянуть гости, ну, вроде как на праздник…

– Если праздник, то почему меня не зовешь?

– Я зову. Только не праздновать.

– Как всегда… – многозначительно усмехнулась я, перекладывая трубку к другому уху.

– Агнешка! Не обижайся! – взмолилась Наташка. – Я сама не рада, что ввязалась в такое дело, но Юрий говорит, что от расположения этой бабы зависит вся его жизнь…

– Наташка, ты что, спятила? Юрик бредит какой-то бабой, а ты собираешься для нее банкет устраивать? – опешила я. – Мне кажется, твоя самоотдача переходит все границы…

– О господи, ты совсем не то подумала. Эта баба совсем не баба…

– Хм…

– Тьфу, то есть баба, конечно, в смысле женщина, но она его непосредственная начальница. Поняла?

– Ага.

– Юрке обязательно надо с ней подружиться. Он еле уговорил ее заглянуть к нам в гости. А сегодня выяснилось, что она нагрянет не одна, а с целой свитой. Собака такая.

– Большая?

– Кто?

– Ну не собака же. Свита.

– Да не очень. Муж, секретарь и правая рука.

Я поперхнулась.

– Правая? А левой у нее что, нету?

– Ты о чем? – в свою очередь удивилась Наташка. Потом хихикнула. – А! Нет! Я имею в виду Милочку, которую Диана, Юркина начальница, считает своей правой рукой.

– То есть всего три человека? – уточнила я. – Не так уж и много.

– Не все так просто. Им же деликатесы подавай, Диана абы что жрать не станет. Юрка целое меню притащил, у секретарши ее выцыганил. Все пристрастия изложены по пунктам. Мне половина названий вообще ни о чем не говорит. Понятия не имею, что теперь делать?

– Ладно, не трусь. Во сколько надо быть у тебя? – спросила я снисходительно.

– Ой, Агнешка, так ты придешь?

– Куда ж я денусь? Так во сколько?

– Часам к семи успеешь? Утра, я имею в виду…

– Прием во сколько?

– В восемь.

– Тогда в семь может быть поздно. Ладно, полседьмого буду у тебя. Смотри не проспи.

Я положила трубку, не дожидаясь Наташкиных благодарностей. Если бы я стала их слушать, то она закончила бы как раз к утру, а я еще собиралась поспать перед серьезным мероприятием. На самом деле Наташка была очень добрая, но несколько суматошная девица, веселая и компанейская до недавнего времени. Все изменилось, когда в непосредственной близости от нее замаячила цифра «тридцать», которая имела прямое отношение к ее возрасту. Подругу точно подменили. Она вдруг загорелась идеей начать семейную жизнь, чем скорее, тем лучше и принялась лихорадочно оглядываться по сторонам в поисках подходящей кандидатуры.

Поначалу я решила, что эта ее блажь скоро пройдет, но проходило время, а идея только глубже пускала корни, обрастая деталями, как фикус листьями. Наташка выходила каждое утро из дома не просто так, а как Артемида на охоту. Дичи вокруг резвилось множество, но вся она, к сожалению, была какая-то молью траченная и откровенно несимпатичная. Хорошие, здоровые экземпляры уже давно растащили по берлогам другие охотницы, так что Наташке доставались либо женатые, либо совсем уж убогие особи.

Глядя на ее старания, я тоже начала оценивать окружающую мужскую популяцию более критически и в итоге пришла к неутешительному выводу: мельчают мужики! Таких, какие водились в пору маминой юности, практически не осталось. Оставшиеся подразделяются на две категории: либо худосочные юноши с длинными конечностями и туманным взором, либо оплывшие «бизнесмены», которым, несмотря на супердоходы, уже не в силах помочь ни элитные спортклубы, ни калифорнийский загар. Ах да, имеются еще всякие примеси, которые к делу вообще не относятся, – голубые, например, которые день ото дня множатся, как лабораторные мыши. Долгое время подобные метаморфозы оставались для меня неразрешимой загадкой, но совсем недавно в одном умном журнале я случайно наткнулась на статью, где до сведения обывателей доводились пугающие факты.

Вкратце речь там шла об открытии, сделанном в одной заграничной академии. По мнению тамошних ученых, получалось, что небезызвестная хромосома, которая делает мужчину мужчиной и, естественно, отсутствует у представительниц слабого пола, в последние годы сильно мутировала, здорово уменьшившись в размерах, и грозила в ближайшем будущем вообще исчезнуть к чертям собачьим! Правда, автор статьи уверял, что природа не пустит это безобразие на самотек и что-нибудь придумает. А вдруг нет? Вдруг хромосома исчезнет до того, как я найду своего единственного и неповторимого? И где прикажете искать мужа, если вдруг возникнет такая надобность?

Что касается Наташки, то она, представьте себе, нашла. Не мужа, правда, жениха пока еще, но отношения у них развиваются полным ходом и в нужном направлении. Юра оказался редким исключением из общего правила: он практически не имел недостатков, если не обращать внимания на его кретинский оптимизм и напористость, которую ничто не могло остановить, даже кирпич с крыши на голову. Юрик был простым парнем, но не лишенным романтики. К сожалению, романтика у него была тоже простая: понравилась девушка – на плечо и в пещеру, не понравился мужик – в пятак и за борт. Цветы он, правда, носил, но только в больницы и на кладбища. Но Наташке он нравился таким, какой есть, и все шло к тому, что скоро я лишусь своей лучшей подруги навсегда. Теперь, когда я видела его улыбающуюся физиономию на пороге ее квартиры, то сразу вспоминала об этом, и мне приходилось отчаянно бороться с желанием быстро и болезненно его прикончить. Но Наташка была с ним счастлива, а счастье лучшей подруги для меня – дело святое. Приходилось стискивать зубы и терпеть. Вот и сейчас я вынуждена тащиться на другой конец города только для того, чтобы помочь Наташке ублажить Юрикову начальницу.

С этими невеселыми мыслями я отошла ко сну, а утром едва не проспала.

Когда без четверти семь я ворвалась в квартиру Наташки, работа там уже шла полным ходом. До визита гостей оставалось почти двенадцать часов, а на плите, на всех четырех конфорках, что-то булькало, шипело и шкворчало, распространяя по кухне аромат вареных овощей и жареного лука. Сама Наташка с заспанными глазами и всклокоченной головой торчала возле раковины.

Внешность у Наташки выдающаяся. Словно ребенок надумал вылепить из пластилина сказочную красавицу и сделал это как сумел. Всего в ее лице было слегка в избытке. Невероятно густые черные ресницы и такие же брови, сросшиеся на переносице. Крупный яркий рот, но, по ее собственному мнению, слишком крупный и чересчур подвижный. Шапка густых волос медно-красного цвета, о которых можно только мечтать, но слишком своевольных и жестких, чтобы уложить их в прическу сложнее конского хвоста. Нос… в общем, нос свой Наталья особенно не любила и даже грозилась отрезать его к чертовой матери. На самом деле Наталья выглядела привлекательно, просто несколько своеобразно, хотя собственное несовершенство было ее любимой темой для разговоров.

– Присоединяйся, – скомандовала Наташка вместо приветствия.

И я послушно отправилась в ванную мыть руки, догадываясь, что работенка предстоит не из легких.

В новой квартире Наташки было легко заблудиться. Подозреваю, что она и сама еще плохо ориентировалась среди многочисленных коридоров, комнат и кладовок. Квартира располагалась в доме, построенном при царе Горохе, принадлежавшем раньше то ли купцу, то ли промышленнику, а после превратившемся в загаженную коммуналку. Таких домов в городе осталось – по пальцам перечесть. Раньше их, конечно, было больше, но программа реконструкции ветхого жилья сделала свое дело, и двух– и трехэтажные особнячки пошли под снос. Этот устоял. Более того, постепенно превратился в подобие элитного жилого фонда. Большинство квартир было раскуплено состоятельными господами, желающими жить в подлинном купеческом доме, расположенном в экологически чистом месте, среди уютных зарослей сирени и жасмина.

Наташке просто повезло. Пятикомнатные хоромы достались ей, можно сказать, на халяву благодаря дальновидности дедушки, который еще до всей жилищной шумихи, лет восемь назад, подсуетился и потихоньку помог своим соседям расселиться в скромные, но отдельные квартирки. Соседями в большинстве своем были алкаши со стажем, им было абсолютно до лампочки, где квасить горькую, зато Наташкины дед с бабкой остались в конце концов на огромной жилплощади совершенно одни, успев оформить все необходимые документы. После заселения в прочие квартиры нуворишей особнячок преобразился: его отчистили снаружи и изнутри, навели лоск на лестничных клетках и установили железную дверь с домофоном. Жаль, что дед с бабкой этого уже не увидели. Год назад, один за другим, они отправились в мир иной, завещав свои хоромы единственной, горячо любимой внучке – Наташке.

Ни обставить, ни отремонтировать огромную квартиру Наташкины благодетели не успели. Все свои сбережения они потратили на саму операцию по расселению, а новых скопить было неоткуда, так что сейчас квартира находилась в полужилом состоянии: три комнаты, кухня, коридор и ванная сияли новеньким евроремонтом, а две оставшиеся комнаты вид имели плачевный, а потому и стояли попросту закрытыми.

В ванной я едва не споткнулась о Наташкиного любимца – кота Баську. Черно-белый лентяй с родинкой на розовом носу, раскормленный до неприличия, даже не пошевелился, когда я занесла над ним ногу, входя в темное помещение. В самый последний момент он коротко мяукнул, чтобы предотвратить катастрофу, но этим дело и ограничилось, хвостатый фаталист предоставил мне выпутываться из ситуации самостоятельно. С трудом сохранив равновесие, я чертыхнулась и перешагнула через распластанную на кафеле с подогревом тушку.

– Засранец! – беззлобно ругнулась я, с опозданием щелкнув выключателем. – Вот возьму в следующий раз и нарочно отдавлю тебе твой длинный хвост. Будешь знать!

Вышеозначенный хвост описал на полу ленивую дугу, но сам Баська и ухом не повел, как будто я и не к нему вовсе обращалась. Хитрец отлично знал, что ни один из двуногих обитателей квартиры, включая многочисленных гостей, не причинит ему вреда.

Продолжая ворчать на кота, я вымыла руки и отправилась обратно в кухню, откуда уже слышались нетерпеливые возгласы хозяйки. Баська неожиданно поднялся с места и потрусил следом за мной, путаясь под ногами. Его внезапная солидарность объяснялась просто: Наташка только что извлекла из холодильника кальмары и теперь задумчиво разглядывала бело-розовые смерзшиеся тушки, лежащие перед ней на столе.

– В чем проблема? – спросила я, останавливаясь рядом с ней.

– Да вот, пытаюсь вспомнить, надо их размораживать перед варкой или и так сойдет? – поделилась она своей проблемой.

– Надо, – заявила я категоричным тоном. В кулинарных делах у меня в этом доме непререкаемый авторитет.

– Эх, черт, надо было еще вчера их вытащить, – вздохнула Наташка.

– А зачем ты вообще их готовить собираешься? Ты же, насколько я знаю, никогда с ними дела не имела. Готовые салатики из супермаркета не в счет.

– Это точно. – Грустный вздох подруги болью отозвался в моем сердце. – Но морской коктейль – любимое блюдо Дианы.

– Губа у дамочки не дура, – хмыкнула я. – Не трусь – коктейль этот готовится на счет «раз». Успеем. Но туда еще нужны креветки и маринованные огурцы. Есть у тебя?

– Есть! – радостно закивала Наташка и полезла в морозилку за креветками. – Куда их? В кипяток?

– Ни в коем случае! – воскликнула я, едва взглянув на упаковку. – Только оттаить до комнатной температуры.

– Их что, сырыми едят? – ужаснулась подруга.

– Сырые – это зеленые. А эти, видишь, розовые. Значит, их уже сварили, ясно?

– Никогда не видела зеленые креветки, – продолжала сомневаться Наташка.

– Потому что ты их до сегодняшнего дня видела только в ресторане или у меня в гостях, – хихикнула я. – В обоих случаях они были уже приготовлены.

От наших разговоров Баська заскучал. Ему было все равно, в каком виде поглощать изумительно пахнущие морепродукты. Чтобы быть поближе к лакомству и заявить о своих желаниях, он легко запрыгнул на стол и требовательно мяукнул. Однако на сей раз хозяйка была настроена решительно и безжалостно согнала Баську со стола полотенцем.

Список блюд, добытый Юрием, на самом деле не представлял собой ничего экзотического. В него входили деликатесы, которые назывались сложнее, чем готовились. Времени, которое оставалось до приема, должно было хватить с лихвой.

Часика через три мы с Натальей сделали перерыв, чтобы попить чайку. В холодильнике уже пропитывались майонезом парочка салатиков, на большом круглом блюде румяной горкой высились заварные булочки – основа для птифуров, ожидающие, когда их полые брюшки набьют вкуснейшей начинкой из сыра, чесночка и вареных яиц. Вкусно пахло жареными грибочками, которыми мы намеревались нафаршировать упитанного курчонка. Нам с подругой среди всего этого изобилия пришлось довольствоваться бутербродами, что меня лично вполне устраивало.

Наташка, подогнув по привычке одну ногу под себя, восседала на табуретке, прихлебывая крепкий чай. Выражение затравленности на ее лице почти исчезло. Она уже не так сильно боялась предстоящего вечера, а потому пребывала в прекрасном расположении духа и была настроена поболтать.

– А где Юрка? – спросила я, только сейчас обнаружив, что с самого утра его не видела. Обычно он всегда околачивался где-нибудь поблизости от подруги, особенно если она колдовала на кухне.

– За елкой ушел, – сообщила Наталья. – Кстати, что-то долго его нет… – добавила она с легким беспокойством.

– Куда он денется… – хмыкнула я.

– Ну вообще-то ты права, конечно. Но мужики – они такие, за ними глаз да глаз нужен.

– Да брось, Наташка, ты со своим ненаглядным совсем спятила.

Я хотела было добавить сакраментальное «кому он на фиг нужен», но вовремя прикусила язык.

Наташка ничего не заподозрила. Однако, выдержав паузу, она сообщила удрученно:

– Старею я, Агния!

Я выпучила глаза и уставилась на нее в недоумении. Кто ж говорит о старости, не справив даже тридцатилетия?

– Не смотри на меня так, – предупредила Наталья. – Вот доживешь до моих лет…

– А что такого? Недолго уж осталось.

– Это тебе сейчас кажется. Я пять лет назад тоже так думала, а теперь… Представляешь, в последнее время кто-нибудь в разговоре со мной обязательно брякнет что-то вроде: «У меня среди знакомых в основном молодые, но есть и люди твоего возраста».

– Стоит ли обращать внимание на идиотов? – с улыбкой спросила я.

Но Наташке было не до смеха. Она еще раз горестно покачала головой и уткнулась носом в чашку, пробормотав убежденно:

– Замуж. Срочно надо замуж.

Я приготовилась прочесть ей лекцию о вреде браков по расчету, но мне помешал звонок, раздавшийся от входной двери. Наталья встрепенулась, убрала с лица унылое выражение, как устаревшую вывеску, заменила ее легкой улыбкой и резвым зайцем поскакала встречать ненаглядного. Я поплелась следом.

Глава 3

Первой в распахнутую дверь ввалилась роскошная, припорошенная снегом елка, заполнив все помещение терпким запахом хвои и смолы. Где-то среди густых ветвей маячила улыбающаяся физиономия гордого собой Юрика, который просто млел от наших с Наташкой восхищенных попискиваний, охов и ахов.

Юрка постарался на славу. Таких елей я давно уже не видела, настоящее рождественское дерево. Когда я говорила о Рождестве, то имела в виду Рождество католическое. Не знаю, как остальные, но я и мои друзья почему-то всегда празднуем именно эту дату – двадцать пятое декабря, так повелось с самого моего детства.

Прислонив елку к стене в углу, Юрка принялся стаскивать ботинки, с которых уже успела натечь приличная лужица. Я перехватила полный гордости взгляд Наташки, устремленный на его кудрявую макушку. Юрка поднял голову и улыбнулся ей, словно взгляд мог быть осязаемым и он его почувствовал.

– Ты где достал такую красоту? – спросила я, чтобы напомнить им о своем присутствии.

– Вы даже не представляете! – хохотнул Юрий. – Обошел три базара – елки как сквозь землю провалились. Еще вчера были, а сегодня – шаром покати, даже веточек не осталось.

– Слушайте, это же из-за указа! – ахнула Натка.

– Из-за какого указа? – удивилась я. – Елки запретили?

– Да не все елки, а только браконьерские, – пояснила подруга. – Я сама в газете читала, только совсем из головы вылетело. С этого года за каждую «неправильную» елочку штраф полагается. Здоровенный, точно помню. Комиссии созданы и все такое.

– Да, дела… – протянула я со вздохом. – Чует мое сердце, останусь я в этом году без живой елки.

– Ну, не все так плохо, не огорчайся, Агнешка, – подбодрил меня Юрик. – С двадцать восьмого официальный елочный базар откроется. Купим тебе елочку.

Я кисло улыбнулась. Знаем мы официальные базары. Там, собственно, елок и нет вовсе – только палки да сучки. Ну, еще несколько пожухлых иголочек для разнообразия.

– Так как же ты елку нашел? – напомнила Натка, чтобы перевести разговор на другую тему.

– В общем, я уж и искать перестал, – признался Юра. – Хотел в магазине искусственную покупать. Вот возле магазина она мне, можно сказать, в самую последнюю минуту на глаза и попалась. Смотрю, мужичок какой-то трусит, елку волочет. Я за ним. Он меня увидел – аж присел, бедолага.

В этом месте я усмехнулась. В Юрке почти два метра роста и плечи – шире некуда, немудрено, что мужичка чуть удар не хватил, когда наш великан за ним погнался. Думал небось, что комиссия елочная до него добралась.

– Догнал я его и спрашиваю: «Где елку брал?» – продолжал рассказывать Юрка. – А он вроде как еще больше испугался, головой мотает и мычит что-то нечленораздельное. Сильно вмазал, видно, мужичок для сугреву. Насилу я понял, что елку алкаш продавать тащит, не хватило ему, наверное, утренней порции. Вот я и купил. Нравится?

Мы снова повернулись к пушистой красавице. Подтаявший снег блестел в густых иголках, точно крошечные лампочки, еловый аромат щекотал ноздри. Елочка нам, безусловно, нравилась.

Юрка поволок елку в гостиную устанавливать, а мы с подругой снова вернулись на кухню.

Когда до назначенного срока оставалось около полутора часов, мы с Натулей почти закончили. Последний штрих праздничного стола – фаршированная птичка была загружена в духовку и уже начала подрумяниваться. Можно было передохнуть. Но едва мы уселись за кухонным столом, как раздался звонок в дверь.

– Кто бы это мог быть? – удивилась Наташка, которая в этот момент разливала по чашкам заварку.

– Сиди, я открою, – вскочила я.

Наташка кивнула.

За дверью стояла совершенно незнакомая мне особа весьма странного вида.

– А где Натали? – спросила она слегка в нос, тем самым отвергая мои предположения о том, что дамочка ошиблась адресом.

– На кухне, – ответила я, нерешительно посторонившись, чтобы впустить гостью в дом. Та ужом проскользнула в прихожую, задев меня костлявым плечом и не извинившись.

При ярком свете в коридоре дамочка показалась мне еще более нелепой, чем вначале. Она была немного повыше меня ростом, с бледным заостренным личиком, выражение которого моментально нагоняло тоску. Больше всего она напоминала мышь, севшую на диету. Длинный носик, заштукатуренный изрядной порцией тонального крема, все время шевелился, как будто девица принюхивалась. Возможно, острый нюх был ей необходим, так как на этом самом носу сидели очки с довольно толстыми линзами. Несмотря на солидные диоптрии, дамочка то и дело щурила свои маленькие, острые глазки, бесцеремонно оглядывая прихожую и полностью игнорируя меня как одушевленный объект. Тусклая внешность гостьи с лихвой компенсировалась ее нарядом, который, в самой мягкой манере говоря, можно было назвать экстравагантным. На голове у нее высилось причудливое сооружение, похожее на шляпку двадцатых годов, из которой во все стороны торчали блестящие перья, смахивающие на петушиные, сзади у шляпки имелся шелковый бант, а спереди – вуалетка. Остальной костюмчик был под стать: поверх черного полупальто – небрежно накинутая огромная шаль с бахромой цвета свежей лососины, такого же цвета юбка подметала пол. На ногах – высокие ботики на шнуровке в стиле обувки барышень из Института благородных девиц.

– Вы кто? – требовательно спросила мамзель.

– Я? Подруга, – отчего-то смутившись, ответила я поспешно.

Дама представляться не пожелала, а спрашивать напрямую, как она, я не решилась. Тут, на мое счастье, подоспела Наташка, которую встревожило мое долгое отсутствие.

– Инесса? – удивленно воскликнула она, появляясь в дверях и машинально вытирая руки кухонным полотенцем. – Откуда ты свалилась?

Инесса вздернула едва различимую бровь и ответила с иронией:

– Из дома, естественно. Ты мне не рада?

Особой радости на Наташкином лице я не заметила, скорее удивление и растерянность.

– Ну, проходи, – сказала подруга, стараясь казаться гостеприимной.

Не снимая обуви, Инесса величественно проплыла на кухню, оставляя на чисто вымытом линолеуме следы мокрой грязи.

– Кто она? – беззвучно шевеля губами, спросила я у Наташки, когда дамочка повернулась к нам спиной.

– Сестра. Троюродная, – так же тихо ответила подруга.

Продолжая принюхиваться, Инесса шествовала по коридору, не забывая при этом сунуть нос во все попадающиеся на ее пути двери. За одной из них она обнаружила Юрку, увлеченно занимающегося креплением ели.

– Кто этот мужчина? – мгновенно заинтересовалась Инесса.

Из ее вопроса я заключила, что видятся сестры не так уж часто. Юрий и Наташка крутят любовь уже год и, как минимум, последние полгода живут вместе.

– Мой близкий друг, Юра, – сухо представила Наташка.

Юрий, услышав наши голоса, обернулся, вежливо кивнул гостье и вернулся к прерванному занятию. Уверена, что он был не меньше нас удивлен появлением колоритной родственницы, но его добродушный нрав делал его снисходительным к любым неожиданностям.

Инесса явно не желала оставлять интересующую ее тему.

– А кто он такой, этот Юрий? – спросила она, когда мы наконец-то добрались до кухни. – В смысле, чем занимается?

– Он дизайнер интерьеров, – пояснила Наташка, в голосе которой помимо ее воли промелькнула гордость за любимого. Благоразумие заставило ее промолчать и не добавить, что Юра к тому же – один из самых модных дизайнеров нашего города.

Однако для Инессы хватило и неполной информации. Она закатила глаза и произнесла с придыханием:

– О! Творческая личность! Можно сказать, родственная душа.

– А как поживает твой муж? – попыталась Наташка сбить девицу с опасной темы.

– Ах, разве ты не в курсе? Я его оставила, – отмахнулась Инесса. – Так что теперь я в свободном поиске. Так вот, я думаю, что Юрий…

– А кем вы работаете? – перебила ее я.

– Инесса шляпница, – ответила за сестру Наташка.

Та резко повернулась с недовольным выражением на лице.

– Попрошу выражаться точнее, – фыркнула она. – Не шляпница, а модистка.

– Разве это не одно и то же? – удивилась я.

– Нет, – отрезала та недовольно. – Я создаю головные уборы, которые явлются предметами искусства, а не ширпотребом. Вот, видите? – Она потрогала кончиками пальцев поля своего чудовищного головного убора.

– Ваша работа? – без труда догадалась я, стараясь не рассмеяться.

– Разумеется. Я вообще не доверяю современным модельерам. И всю одежду для себя конструирую сама. Зато какой результат! Когда я иду по улице, прохожие оборачиваются мне вслед!

«Вот этому я могла бы найти объяснение, – хмыкнула я про себя, – только Инессу мое объяснение, скорее всего, обидело бы до глубины души».

– Послушай, Инка, а чего ты притащилась-то ни с того ни с сего? – грубовато спросила Наташка, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. Время поджимало, у нас еще осталась масса работы: накрыть стол, расставить блюда и так далее.

– Да ни за чем, – пожала плечами Инесса. – Просто захотелось зайти, поболтать, выпить чайку…

– Может, мы перенесем это на другой раз? – с надеждой спросила подруга. – Понимаешь, у меня сегодня совсем нет времени. Должны прийти гости…

– Так это же прекрасно! – всплеснув руками, возопила Инесса. – Как раз то, что мне нужно! Мне так не хватало общества! Я чувствовала себя такой одинокой! Надеюсь, ты позволишь мне остаться и не выгонишь вон родную сестру?

– Троюродную, – мрачно поправила я нахалку.

Она в ответ полоснула меня ледяным взглядом из-под очков, но я не дрогнула.

– Ты меня выгоняешь? – трагическим шепотом воскликнула Инесса и резко вскочила на ноги. По-моему, она переигрывала, но доверчивая Наталья попалась на удочку.

– Ну что ты, оставайся. Ты нам совсем не помешаешь, – заговорила она торопливо, не обращая внимания на то, как я выразительно покрутила пальцем у виска, прячась за спиной у Инессы.

Два раза повторять приглашение не пришлось. Быстренько скинув с себя шаль, пальто и шляпку и бросив их на стуле, Инесса осталась в объемном свитере песочного цвета, который, в сочетании с розовой юбкой делал ее похожей на хот-дог.

«Только горчицы не хватает», – подумала я с раздражением.

– Ну, вы тут заканчивайте, а я пойду помогу Юрию наряжать елку, – оживленно прощебетала Инесса. – Ты, Наташа, отнесешь мои вещи на вешалку? – бросила она через плечо, утремляясь по коридору в направлении гостиной.

– Вот задрыга! – с чувством сказала я, сгребая со стула чужое барахло. – И как ты ее терпишь?

– А что делать? К счастью, она появляется редко.

– Зато метко, – буркнула я.

Преодолев искушение вышвырнуть воняющие резкими чужими духами шмотки на лестницу, я повесила их в шкаф в прихожей. На обратном пути, проходя мимо двери в гостиную, я услышала заливистый смех Инессы, похожий на истеричный писк цесарки, и с досадой скривила губы.

Оставить Наташку разрываться между чокнутой сестрицей и важными гостями я не могла, хотя поначалу планировала только помочь с готовкой и вечером уйти домой. Из-за вторжения Инессы мы не успели закончить к назначенному сроку. Требовательный звонок ровно в восемь застал нас за сервировкой стола. Наташка охнула.

– Заканчивай по-быстрому. Я открою и немного придержу их, – быстро сказала я и побежала к двери. Юрка поспешил за мной.

При вторжении в дом Инессы я невольно подумала с надеждой: мол, пусть на этом все самое плохое на сегодня закончится. Но не тут-то было.

Первой вошла, или, точнее, вплыла, Диана. Женщина посмотрела сквозь меня и натянуто улыбнулась только при виде Юрия. Она была почти такого же маленького роста, как я, но как-то по-особенному прямо держала спину, отчего казалась гораздо выше, чем на самом деле. Одета и причесана она была безупречно, хотя внешние данные оставляли желать лучшего. Очень коротко остриженные осветленные волосы были жидковаты, черты лица мелкие, глаза – глубоко и близко посаженные, а рот так плотно сжат, что наличие губ только угадывалось. При этом макияж был наложен настолько профессионально и щедро, что я в глубине души ужаснулась тому, как выглядит эта женщина, так сказать, в натуральном виде, без художественной росписи на лице.

Отведя взгляд от Дианиного лица, я опустила глаза немного ниже и увидела сморщенную лупоглазую мордочку. И тут выяснилось, что гостей сегодня будет несколько больше, чем мы рассчитывали. Про мопса Наташка мне ничего не говорила.

– Что вы стоите? Примите у моего мужа пальто, – недовольно произнесла гостья.

Она не смотрела на меня, но я догадалась, что принять пальто должна именно я. При этих словах у Юрки вытянулось лицо, а Наташка, как раз влетевшая в коридор с преувеличенно радушной улыбкой, сильно побледнела. Возникла неловкая пауза, в которой первым сориентировался муж Дианы, Петр Сергеевич. Я уже протянула руки к его пальто, чтобы выполнить приказ Дианы, но он отступил и замахал руками, приговаривая:

– Что вы, что вы, как можно! Чтобы меня обслуживала такая прелестная фея? Вы, наверное, сестра Наташи? – спросил он, глядя на меня смеющимися глазами.

– Подруга, – выдавила я, заметив, как Диана едва заметно скривилась.

– Очень приятно, очень приятно, – прогудел Петр Сергеевич.

Отложив на тумбочку большую коробку, упакованную в нарядную вощеную бумагу, он ловко пристроил свое длинное пальто на плечики, которые подала ему Наталья. Юрий тем временем помог раздеться Диане. Конфликт оказался улаженным, и гости направились в гостиную. Впереди всех, цокая когтями по полу, семенил мопс, похожий на перекормленного поросенка, выкрашенного бежевой краской. Внезапно мопс замер, а потом и вовсе плюхнулся на толстую попку, склонив набок слишком крупную для такого маленького тела голову.

– В чем дело, Леопольд? – недовольно осведомилась его хозяйка.

Словно в ответ на ее вопрос из кухни вырулил Баська, потягиваясь после сна и щуря глаза от яркого света.

– Бог мой! У вас кошка! – взвизгнула Диана. – Немедленно уберите! О, Лео!

Она подхватила на руки отбрыкивающуюся псинку, как будто Баська был каким-нибудь монстром, а не обыкновенным, весьма дружелюбно настроенным котом.

– Пожалуйста, не волнуйтесь, Диана, Баська совершенно безобидный. Он дружит с собаками.

И это была правда. Раньше у Наташи была собака, которая умерла пару лет назад от старости. Баська вырос вместе с ней и теперь относился ко всем собакам без паники. Но Диана продолжала стоять на своем, крепко вцепившись в своего Леопольда, который так и рвался на пол, чтобы продолжить знакомство с неизвестным хвостатым зверем.

Баська задрал вверх усатую морду, посморел на хозяйку и вопросительно мяукнул.

– Прости, дорогой, – пробормотала Наталья, сгребая кота в охапку и запихивая его в ванную.

Довольная собой Диана спустила мопса на пол и прошествовала в гостиную с видом королевы. Леопольд, отстав от хозяйки, потрусил к двери в туалет, сунул морду в щель и шумно втянул воздух.

– Мяу! – донеслось оттуда обиженное сопрано. Баська, для которого не существовало прежде запертых дверей, тяжело переживал несправедливость.

Я покачала головой и пошла на кухню, догадываясь, что вечер предстоит не из легких.

Прибытие остальных гостей прошло без моего участия. Сидя на кухне, я слышала доносившиеся из прихожей звонки, оживленные голоса и смех, но желания присоединиться к компании не испытывала. Через некоторое время на кухню влетела Наташка, похожая на загнанную лошадь. Ей в гостиной тоже приходилось несладко.

– Слушай, у нас остался еще один прибор? – спросила она, шаря глазами по полкам.

– Кажется, да. А что случилось?

– Оказывается, должен прийти еще кавалер Милочки. Тарелок не хватает.

– Мопсы, кавалеры… Не удивлюсь, если вторым эшелоном появятся бабушки и дедушки, – проворчала я, подавая стопку тарелок и чистые вилки.

Наташка унеслась, прихватив посуду. Я последовала за ней, чтобы собрать грязные тарелки и подготовить стол для сладкого.

В большой вообще-то комнате с приглушенным светом казалось почему-то довольно тесно и очень жарко. Елка, которая гордо возвышалась в углу, была выше всяких похвал. Юра нарядил ее в золотистой гамме, и она выглядела так, будто сошла с обложки модного журнала. Гости рассредоточились по залу, держа в руках бокалы с напитками. Миловидная рыжеволосая девушка в золотистом брючном костюме оживленно беседовала с высоким худощавым парнем. Я догадалась, что это Милочка и ее кавалер, так как второй молодой человек старался держаться поближе к Диане. Его безупречный костюм престижной фирмы и бесстрастное выражение лица не оставляли сомнений – то был Дианин секретарь, который воспринимал вечеринку всего лишь как часть своей работы. Наташка развлекала разговорами Петра Сергеевича, а Юрий как раз в этот момент склонился возле елки, пытаясь заставить загореться некстати забарахлившую гирлянду. Гости успели изрядно выпить и хорошо закусить, о чем свидетельствовали румяные лица и блестящие глаза. Обстановка выглядела достаточно непринужденной.

На меня никто не обратил внимания. Придерживая рукой высокую стопку грязных тарелок, я потащила их на кухню, но, выходя из комнаты, краем глаза заметила сидящую на диване Инессу, которая пребывала в гордом одиночестве. Выражение ее лица мне не понравилось. На кислой физиономии родственницы я без труда прочла, что такое положение вещей ее не устраивает и она обдумывает, как бы изменить счет в свою пользу.

Только я подумала, что в таком настроении девица может выкинуть какую-нибудь гадость, как она повела носом и изрекла в полный голос, стараясь привлечь к себе внимание:

– Мне совсем не нравится атмосфера этого дома.

Разговоры на секунду смолкли. Все в изумлении уставились на Инессу, которая, добившись своего, приосанилась, стараясь придать себе загадочный вид.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Наташа, нервно комкая салфетку.

– То, что сказала, разумеется, – туманно ответила та, довольная, что стала центром внимания. – Ты ведь знаешь, у меня такая чувствительная натура. Я ощущаю биополя, которых обычные люди даже не замечают. Это как дуновение ветра, едва уловимый запах, тревожное нечто… – не на шутку разошлась Инесса.

Молодой человек из «обычных» людей, которого я определила в секретари и который показался мне довольно симпатичным, усмехнулся недоверчиво и снисходительно.

– И чем же здесь пахнет? – поинтересовался он, пытаясь перевести все в шутку. – По-моему, жареной курицей и немного духами.

– Нет! – взмахнула рукой Инесса, высоко вздернув подбородок. – Здесь пахнет кладбищем! Чую могильный запах!

Тарелки в моих руках предательски дрогнули. Неприятное дребезжание в полной тишине резануло уши. Я не стала смотреть, чем все закончится, и малодушно нырнула в приоткрытую дверь, от греха подальше.

Оттащив посуду в мойку, я захотела ополоснуть лицо и с этой целью отправилась в ванную. Обиженный Баська делал вид, что спит, свернувшись клубочком на краю фаянсовой раковины. Холодная вода приятно освежила. Но не успела я закрыть кран, как в коридоре, прямо под дверью, послышались шаги и раздались голоса. Выходить было поздно, и я замерла у двери, чувствуя, что попала в глупое положение.

– Так не может больше продолжаться! – прошипел женский голос яростно. – Ты обещал, что поговоришь с ней. И что я вижу?

– А что ты видишь? – осведомился снисходительный баритон, который я сразу узнала. Голос принадлежал Петру Сергеевичу.

– А то, что ты просто вешаешь мне лапшу на уши! Ты совсем не собираешься разводиться!

– Ну, лапочка!

– Я не лапочка! Я Милочка! – сдавленно взвизгнула девушка. – Почему я должна торчать здесь, среди совершенно незнакомых людей, и наблюдать, как ты заигрываешь со всеми подряд, делая вид, что в упор меня не видишь?

– Ну, это ты преувеличиваешь, – попытался утихомирить даму сердца Петр Сергеевич.

Я почувствовала, как мои щеки заливает краска. Вот так сюрприз! Милейший муж, оказывается, имеет сердечную тайну. И я, как нарочно, теперь посвящена в нее целиком и полностью. Кто сказал: «Меньше знаешь – крепче спишь»? Не помню, кто, но сказал правильно.

– Вот что, дорогой, – продолжала между тем Милочка, – если ты не покончишь со всем этим до Нового года, то я сама расскажу Диане о наших отношениях. Предупреждаю! Ты меня знаешь!

Дальше послышался быстрый стук каблучков, хлопнула дверь. Петр Сергеевич шумно вздохнул. Вдруг я увидела, как ручка ванной поворачивается. Вцепившись в нее со своей стороны изо всех сил, я потянула дверь на себя, упершись босыми пятками в деревянный порог.

– Черт, заперто. И тут не повезло, – негромко выругались по ту сторону двери. – Как же все это неприятно. Пора что-то делать. Да, пора!

И Петр Сергеевич отошел от двери. Я слышала, как он вошел в гостиную, и, как только убедилась, что коридор пуст, поспешила убраться из ванной, ставшей для меня ловушкой. Запереть дверь на задвижку я забыла.

Глава 4

Этот проклятый поднос весил, наверное, пуда два. Красиво расставленные фарфоровые чашки и заварочный чайник казались мне неподъемными. Кое-как я преодолела половину пути между кухней и гостиной, но на второй половине почувствовала, что выдыхаюсь. Идти назад было поздно, вперед – невозможно. Оставалось только опустить поднос прямо на пол и немного передохнуть.

Только я собралась осуществить свое преступное намерение, как из гостиной выплыла Диана. Посмотрев на меня, как на насекомое, она отвернулась к зеркалу и принялась подкрашивать свои вытянутые в ниточку губы помадой. Стиснув зубы, я двинулась вперед, вцепившись дрожащими руками в поднос.

И я бы дошла. Но в эту минуту свершилось непредвиденное: Баська сумел открыть незапертую дверь в ванную и, вырвавшись из плена, стрелой метнулся мне под ноги. Слабо охнув, я выпустила из рук поднос. Он медленно накренился набок, посуда съехала к краю, а потом все это с грохотом обрушилось на пол. Во все стороны разлетелись фарфоровые черепки, но не это самое страшное! Красиво взметнувшийся вверх маленький гейзер свежезаваренного крепкого чая попал точнехонько на рукав белоснежного платья Дианы, по которому моментально расползлось коричневое пятно.

«Сейчас она меня прикончит. И будет совершенно права!» – подумала я с ужасом, представляя цену испорченного эксклюзивного платья из ангоры в долларах, так как в рублях цифра должна была быть просто астрономической. На шум из гостиной посыпались гости. Все уставились на меня и обозленную Диану, глаза которой метали громы и молнии. Я почувствовала, как мои щеки заливаются краской.

– Простите меня, – пробормотала я, обращаясь к Диане и бросаясь собирать черепки.

– Ничего страшного, сейчас быстро замоем пятно холодной водой! Ничего не останется, – бросилась на выручку Наташка. Она подхватила Диану под руку и почти силком поволокла в ванную. Игнорируя мое присутствие, Диана гордо прошествовала мимо, торжественно неся впереди себя высоко поднятую руку с обезображенным рукавом.

Я шарила руками по полу, чувствуя, что все смотрят на меня. Щеки пылали. В ту минуту мне хотелось провалиться сквозь землю, так мне было стыдно. Вдруг в поле моего зрения попали еще чьи-то руки. Руки были мужскими, очень красивой формы, краешек белоснежной рубашки, выглядывающий из-под рукава, не оставил у меня сомнений в том, кто именно решил прийти мне на помощь. Я в изумлении выглянула из-под своей челки и встретилась со смеющимся взглядом серых глаз того самого парня, которого определила в Дианины секретари. Краска на моих щеках стала гуще, превратившись просто в пожар в джунглях. Остальные суетились вокруг Дианы, но тот, в чьи обязанности это входило по регламенту, отобрав у меня поднос, сидел рядом со мной на корточках и собирал с пола остатки чайного сервиза.

– Это Баська бросился мне под ноги, – непонятно зачем стала оправдываться я. – Мне так жаль.

– Ничего. Диана как-нибудь переживет потерю, – ободрил меня парень.

– Она была в ярости, – робко напомнила я.

– Она забудет об этом, – сказал он, усмехнувшись, и добавил: – Лет через сто.

Я тихо охнула, а он спросил:

– Тебя как зовут?

– Агнешка, – машинально ответила я, убирая челку со лба тыльной стороной руки. Тут я заметила его удивленно приподнятые брови и пробормотала скороговоркой: – Я знаю, это редкое имя, но моим родителям оно почему-то нравилось.

Он взъерошил свои густые, тщательно причесанные волосы, отчего стал похож на обыкновенного мальчишку, и широко улыбнулся.

– Забавное имя. – В его голосе мне послышалось одобрение. – И сама ты тоже забавная. Вся такая из себя серьезная, но все равно миленькая. Как ягненок. Агне-ешка… – протянул он, слегка склонив голову набок и глядя на меня смеющимися глазами.

Я слегка нахмурилась. Начинается… И этот туда же! Еще немного, и он начнет называть меня «милашкой». Поскольку такой поворот событий устраивал меня меньше всего, я набралась наглости и спросила:

– А тебя как зовут?

Прежде чем ответить, он пригладил рукой волосы, шутливо кивнул головой, коснувшись груди подбородком, и сообщил с широкой улыбкой:

– Андрей Горич. Прошу любить и жаловать. Тот самый парень, что подбирает с пола битую посуду.

Я засмеялась, но веселье мое продолжалось недолго.

– Андрей?! – властно донеслось откуда-то сверху. – Вы чем занимаетесь?

Андрей торопливо вскочил на ноги перед своей обозленной хозяйкой.

– Помогаю, – ответил он немного смущенно.

– Ваши обязанности заключаются в том, чтобы помогать мне, а не всем кому ни попадя, – отрезала она и, не оглядываясь, прошествовала в гостиную, уверенная, что Андрей последует за ней незамедлительно.

Она не ошиблась. Андрей так и поступил, даже не взглянув больше в мою сторону. Прикусив губу от досады, я занялась фарфоровыми черепками, бормоча про себя ругательства.

* * *

Позднее я так и не смогла вспомнить, кому принадлежала идея устроить рождественские гадания с зеркалом. Думаю, что Инессе, так как именно в ее руках я впервые увидела ту странную штуку – некое подобие старинного зеркала. Я говорю «подобие», так как назвать зеркалом кусок отполированного металла в громоздкой деревянной раме, выкрашенной коричневой краской, было бы не совсем точно. Хотя предметы оно отражало прекрасно, пожалуй, получше, чем традиционное посеребренное стекло.

Как вы понимаете, в тот момент я тоже присутствовала в гостиной. Обозлившись на Диану, упорно причислявшую меня к прислуге, я решила, что больше не стану торчать на кухне, как бедная родственница, явилась в гостиную и демонстративно уселась на диване. Наташка из солидарности примостилась рядом.

С этого момента Диана, с которой предприимчивый Юрка затеял какой-то деловой разговор, зорко следила за тем, чтобы ее секретарь не удалялся от нее более, чем на полметра. Она требовала то воды, то пирожных, то сигарету, и парень выполнял ее прихоти, как дрессированный пудель. Кстати, настоящая собачка Дианы – песик по имени Леопольд, – наоборот, полностью игнорировала хозяйку. Налопавшись деликатесов по самое не хочу, она уютно свернулась калачиком в уголке дивана и сладко похрапывала во сне.

От нечего делать я разглядывала гостей, пытаясь разобраться в их отношениях. Случайно подслушанная тайна многое меняла, хотя, если бы я не слышала разговор Петра Сергеевича и Милочки собственными ушами, ни за что бы не догадалась, что между ними что-то есть. Милочка выглядела беззаботной, кокетничая со своим парнем, которого звали Романом. Только красные пятна, проступавшие на ее щеках сквозь толстый слой пудры, говорили о том, что она просто кипит от злости. Дело в том, что предприимчивая Инесса при появлении Петра Сергеевича сочла его более подходящей для себя кандидатурой и теперь висела на нем, как кандалы на каторжнике. Зрелище это выглядело малопривлекательно, и некоторое время я старалась смотреть в другую сторону. А чуть позже увидела Инессу с металлическим зеркалом в руках.

Диана, которая до сих пор не покинула вечеринку только потому, что боялась простудиться из-за мокрого по локоть рукава (вот что значит чистая шерсть, синтетика бы мгновенно высохла), коршуном набросилась на диковинную вещицу. Ее чутье, мгновенно распознавшее раритет, заставило предпринимательницу на какое-то время даже позабыть об Андрее, оставив его без присмотра. Он тут же воспользовался передышкой и подошел к нам с Наташкой, намереваясь о чем-то спросить.

– Андрей! – раздалось, едва он преодолел половину пути. – Немедленно идите сюда! Это восхитительно! Я хочу, чтобы вы это увидели!

Разумеется, верный секретарь тут же поспешил на зов. Мне стало так тошно, что сразу же расхотелось оставаться в гостиной. Я потихоньку выскользнула за дверь, собираясь исчезнуть по-английски, не прощаясь.

Лучше было бы, если бы моя затея удалась. Скольких неприятностей удалось бы избежать! Но в тот момент, когда я натягивала второй сапог, в прихожую выглянул Юрий.

– Ты куда это собралась? – спросил он удивленно.

– Домой, – коротко буркнула я, пыхтя от натуги, так как наполовину сломанный замок на сапоге не желал застегиваться.

– Брось! Останься еще хоть ненадолго, там начинается самое интересное, – искренне улыбаясь, предложил Юрий.

Любопытство взяло верх над обидой, и я спросила:

– Что начинается? Будут играть в бутылочку?

Юрка засмеялся:

– Да нет. Хотят устроить гадания с зеркалом. Эта штуковина всех просто околдовала. Особенно Диану.

– Вы что, верите в гадания? – спросила я, иронически ухмыляясь.

– Конечно, нет. Мы уже вышли из этого возраста. Будет что-то вроде игры. Зеркало сейчас устанавливают в нежилой комнате. Меня послали за свечами – кажется, были где-то на кухне. А потом все по очереди будут заходить в ту комнату и через пять минут расскажут то, что они якобы увидели. Ну, историю какую-нибудь придумают.

– Это сколько ж надо выпить, чтоб такое придумать… – покачала я головой.

– Не беспокойся, полный порядок. Выпивки действительно предостаточно, и гости сейчас тепленькие. Даже Диана. Так что пусть себе веселятся.

Не знаю, почему я осталась. Сердце подсказывало, что надо поскорее убираться. Но оно же, с другой стороны, желало еще немного побыть рядом с Андреем. Чего скрывать, парень мне очень понравился, и я надеялась, что во время игры у меня появится шанс обменяться с ним телефонами.

Подходил мой черед посетить «гадательную» комнату, а мое и без того вялое желание проделать этот опыт полностью улетучилось. К настоящему моменту побывать там успели практически все. И вот странно, мне все больше казалось: что-то идет не так, как надо, хотя каждый добросовестно излагал какую-нибудь нелепую историю своих «видений». Время от времени у меня возникало такое чувство, что участники игры не столько фантазируют, сколько старательно пытаются что-то скрыть.

В данную минуту в комнате находились сразу двое: для Инессы пришлось сделать исключение, так как она вдруг заявила, что жутко боится идти одна, ее мучают дурные предчувствия и все такое. Пришлось Петру Сергеевичу составить ей компанию, к великому неудовольствию Милочки.

После довольно продолжительной паузы дверь комнаты наконец отворилась и на пороге возник смущенный Петр Сергеевич с повисшей на его руке Инессой. Усадив ее в кресло и предоставив возможность рассказывать свою историю первой, он остановился недалеко от меня, жадно припав к бутылочке с минералкой. Заметив мой любопытный взгляд, он вдруг сказал, как будто оправдываясь:

– Инночка очень испугалась.

– Думаю, с ней все будет в порядке, – усмехнулась я.

– Что?

– Хуже, что она пользуется такой яркой помадой, Петр Сергеевич, – продолжала я невозмутимо. – Что бы там ни было, вам лучше это стереть.

Он схватился рукой за правую щеку, но след помады вытереть не успел. Мимо прошла Милочка, прошипев сквозь зубы:

– Клоун.

У девушки оказалось отличное зрение. Я не хотела быть поблизости от того места, где вот-вот могла разразиться буря. Единственным путем к отступлению для меня в данной ситуации была «гадательная» комната, и я быстро юркнула туда, плотно прикрыв за собой дверь.

Свечи, поставленные перед старинным зеркалом, освещали комнату слабым мерцающим светом. Пахло старыми, отсыревшими обоями и пылью. К этому «букету» примешивался легкий аромат расплавленного воска, который слегка дурманил голову. Я вовсе не собиралась на самом деле искать в зеркале ответы и подошла ближе просто из любопытства. Поверхность металлической пластины оказалась удивительно гладкой, без единого дефекта. Несмотря на полумрак, царящий в комнате, мое отражение было необыкновенно ярким, четким и объемным, как будто сзади установили дополнительный источник освещения. Я даже невольно оглянулась, чтобы это проверить. Но позади была только темнота.

Странно…

Я почувствовала, как по спине пробежали мурашки, хотя в комнате было очень тепло, даже жарко. Я никак не могла отвести глаз от зеркала – оно будто притягивало меня все ближе и ближе, пока я не почувствовала, что голова начинает кружиться и я вот-вот потеряю равновесие. Мне вдруг почудилось, что если я коснусь блестящей поверхности, то она окажется жидкой и горячей, как расплавленное серебро.

С трудом заставив себя оторваться от таинственно поблескивающей поверхности, я, повернувшись к зеркалу спиной, с силой потерла глаза руками, прогоняя наваждение. Вот черт, кажется, я чересчур утомилась сегодня, мерещится неизвестно что!

Решительным шагом я направилась к выходу из комнаты. На пороге не удержалась и опасливо взглянула на зеркало через плечо. Оно было обыкновенным. Ровно горящие свечи отражались на гладкой поверхности яркими светлячками, но в этом не было ничего необычного.

– Ты почему так долго? – шепотом спросила меня Наташка, когда я вышла в гостиную, растерянно потирая виски. Моего появления никто не заметил. Играла негромкая музыка, мигала цветными огоньками елка, несколько пар танцевали в центре зала.

– Почему долго? – рассеянно спросила я, чувствуя легкий озноб.

– Тебя не было минут десять, а то и пятнадцать. Диане надоело ждать, и Юрию пришлось устроить импровизированную дискотеку, – все так же тихо пояснила подружка.

Я очень удивилась, но ничего спросить не успела, так как музыка внезапно смолкла, погасла елка, и мы очутились в полной темноте. Шторы на окнах были плотно задернуты, и темнота показалась действительно кромешной. Кто-то выругался, раздался женский вскрик, потом еще один – с противоположного конца комнаты. На пол упало что-то тяжелое, наверное, опрокинули впотьмах стул или кресло, звякнул разбившийся об пол бокал. Потом все загалдели как-то сразу, перебивая и не слушая друг друга.

– Наверное, пробки перегорели, пойду посмотрю, что можно сделать, – подал голос Юрий, пытаясь перекричать общий гвалт.

Я услышала, как открылась и закрылась дверь в комнату – Юра вышел в коридор, и теперь ему предстояло на ощупь добраться до входной двери, чтобы выйти на лестничную клетку. В полной темноте это должно занять некоторое время.

Вдруг я ощутила необъяснимый страх, какое-то предчувствие надвигающейся катастрофы. «Совсем как у Инессы», – попыталась я иронизировать над собой. В самом деле, я находилась в квартире друзей, рядом переговаривались люди, а наступившая темнота была всего лишь временным явлением. Так с чего вдруг появилось ощущение кошмара, который никогда не кончится?

Словно в ответ на мои мысли вспыхнула елка, заиграла музыка, а в дверях появился Юрка, вытирающий руки какой-то тряпкой.

– Все в порядке, – сообщил он, – пробка перегорела. Нужно будет всю проводку заменить, – сказал он, обращаясь к Наташе.

Потом он щелкнул выключателем и зажег верхний свет, чтобы окончательно избавить присутствующих от неприятного впечатления, связанного с пребыванием в темноте.

Но кошмар вопреки ожиданиям не закончился. Он продолжался, потому что возле стола на полу лежала женщина, наполовину прикрытая длинной свесившейся скатертью. Это была Инесса. Поначалу я подумала, что вижу один из ее фокусов: изобразить обморок – вполне в ее стиле. Но тут вдруг дико закричала Милочка. Я посмотрела на нее. С перекошенным лицом, она одной рукой зажимала широко раскрытый рот, а другой указывала на лежащее в неловкой позе тело. Я снова перевела взгляд на Инессу и тоже не смогла удержаться от крика: из-под живота Инессы растекалась темная густая лужа. Свесившийся край скатерти быстро впитывал влагу, стремительно окрашиваясь в ярко-красный цвет.

Неожиданно стало совсем тихо. Так тихо, что я отчетливо услышала стук собственного сердца. И в этой тишине от двери раздался смущенный голос:

– Здравствуйте. Извините, что задержался.

Все вздрогнули. Наташка испуганно вскрикнула, а Милочка вдруг бросилась на шею к вошедшему парню с воплем:

– Антон! Уведи меня отсюда!

– Вы, собственно, кто? – кашлянув в кулак, спросил неизвестного Юрка.

– Это мой парень! – ответила за него Милочка. – Он должен был прийти, я же вас предупреждала!

Мы с Наташкой переглянулись.

– А кто же тогда Роман? – задала подруга вполне резонный вопрос.

– Откуда я знаю? – истерично взвизгнула Милочка. – Я думала, он ваш знакомый.

– Но ты же весь вечер с ним болтала! – удивилась я. – Мы думали, что он и есть твой друг!

– Мне-то какое дело, что вы думали? – всхлипнула девушка, намертво вцепившись в куртку слегка припозднившегося бойфренда.

Попросить разъяснений у самого Романа не представлялось возможным. Оказалось, что незваный гость, воспользовавшись темнотой, бесследно испарился. Самое ужасное, что после него остался труп. Ни у нас, ни у понаехавшей некоторое время спустя милиции не возникло сомнений, что Инессу прикончил этот непонятно откуда взявшийся человек.

Глава 5

Я малокультурное существо. Темное, необразованное, примитивное, как… как дикая обезьяна!

К такому неутешительному выводу я пришла спустя неделю после вышеописанных событий. Несмотря на прошедший Новый год, который до последней поры был моим самым любимым праздником, неделя эта показалась мне сущим адом. После трагической гибели Инессы на банкете у Наташки я совершенно перестала спать по ночам. Стоило закрыть глаза, как возникало видение ее окровавленного трупа, настолько подробное и яркое, что я с воплями просыпалась в холодном поту.

Инессу убили с невероятной жестокостью. Ей распороли живот снизу доверху остро заточенным кухонным ножом. Причем сделано это было так профессионально, что женщина умерла мгновенно. Вот такое харакири поневоле. Считать точный удар убийцы случайным совпадением было бы нелепо. Убийца прекрасно знал анатомию и ударил именно так, чтобы вызвать быструю смерть. Ошибись он хотя бы немного – и жертва могла бы выжить. Ранение в живот мучительно, но далеко не всегда смертельно. Вывод напрашивался сам собой: убийца был профессиональным врачом, только, в отличие от своих коллег, несущим смерть. Профессия – вот единственная ниточка, которая вела к таинственно исчезнувшему убийце. Насколько мы знали, были проверены все медицинские учреждения города и области, но нигде не удалось обнаружить никаких следов Романа. Впрочем, имя невесть как появившегося на банкете незваного гостя, скорее всего, было вымышленным и особых надежд не внушало.

Мои друзья, Наташка и Юрий, чувствовали себя немногим лучше меня. Обоих в последнее время мучили сильные головные боли и бессонница. Я, по крайней мере, хотя бы жила в другом месте, а они вынуждены были оставаться в квартире, где совсем недавно убили человека. Измотанные и расстроенные, они предложили мне немного отвлечься и пригласили в театр на премьеру. И вот, находясь в уютной ложе с зеркалами и мягкими креслами, я сделала свое открытие. Я – дремучая идиотка с дурной наследственностью. А как иначе назвать человека, который преспокойно уснул в самом разгаре второго акта на премьере новой оперы?

Эта премьера была в нашем городе настоящим событием, и все, кто причислял себя к образованной части населения, стремились попасть в театр именно сегодня. По моему мнению, зря, ведь спектакль теперь будет идти ежедневно на протяжении всего театрального сезона, так что насладиться действом можно будет хоть и попозже, но зато без премьерной суматохи и ажиотажа. Но когда в дело вступает вопрос престижа, логику задвигают в самый дальний угол сознания. В партере сидели толпы разодетых граждан, на большинстве лиц которых читалось, что до сих пор самым культурным заведением, которое они посещали, было ближайшее отделение милиции. Пока не погас свет, я с интересом наблюдала, как «меломаны» в дорогих костюмах и при подружках, увешанных бриллиантами, с кислыми лицами рассаживались на свои места.

Заметив Диану с супругом, я даже не удивилась. Они выглядели по-настоящему заинтересованными, а наряд Дианы даже издали поражал своей элегантностью. Единственное, что меня несколько обескураживало, так это выбранные ими места. По статусу Диане полагалось бы сидеть в первом ряду партера, а она скромно расположилась в одном из последних рядов, почти у самого выхода. Похоже, с билетами и в самом деле случилась большая напряженка, раз уж она удовольствовалась такими не слишком удобными местами.

Мы слушали оперу, в основу которой был положен малознакомый сюжет, уходящий корнями в далекое прошлое. Поначалу я старательно пыталась следить за развитием событий, чему сильно мешал итальянский язык, на котором изъяснялись между собой действующие лица. «Чао бамбино, синьорина», – вот все, что я знаю по-итальянски, и то благодаря навязчивой песенке группы «Блестящие». Наверное, по этой причине во втором акте я пристроила отяжелевшую от большого умственного напряжения голову на обитых бархатом перилах балкона, чтобы удобнее было слушать, а очнулась оттого, что Юрка тряс меня за плечо. Вокруг горел свет, партер аплодировал стоя, артисты заканчивали раскланиваться, прижимая к груди охапки цветов.

– Господи, какой позор! – прошептала я в раскаянии, сообразив, в чем дело.

– Не переживай! – подбодрила меня Наталья, не переставая хлопать в ладоши. – Я сама еле дослушала до конца. Такая нудятина!

Но меня продолжала мучить совесть. Эта пытка продолжалась всю дорогу, до самого выхода из театра. В толпе возле дверей Юрку окликнул какой-то знакомый, и он, извинившись, отошел, а мы с Наташкой медленно стали спускаться по обледенелым ступенькам. Ветер казался особенно холодным после теплого помещения театра и пробирал до костей, мешая мне наслаждаться прекрасным звездным небом.

Подмерзшие театралы, прибывшие на премьеру без собственного транспорта, но не без денег, спешили к стоянке такси, расположенной прямо перед Театральной площадью, остальные топтались на трамвайной остановке, особенно завистливо поглядывая на счастливых обладателей личных авто.

Удержаться на ногах в такой толчее было непросто, нас то и дело толкали со всех сторон, поэтому я не сразу среагировала на энергичные тычки своей подруги.

– Смотри-ка! – прошептала она мне прямо в ухо.

Куда смотреть, я поняла не сразу, но Наташка, когда ей что-то надо, может быть весьма настойчивой. Она не успокоилась до тех пор, пока не заставила меня обратить внимание на высокого парня, нервно переминающегося возле зеленого «БМВ» и высматривающего кого-то в плотной толпе.

Это был Андрей. Я не знала еще, к добру его появление здесь или к худу. Что уж скрывать, парень задел меня за живое. За прошедшую неделю я вспоминала о нем не раз и не два, но встреча меня не слишком порадовала. Ясно же, что он приехал, чтобы встретить свою обожаемую хозяйку после культурного мероприятия, так что лучше было бы, чтобы он меня не заметил.

Мне частенько не везет. Стоит только подумать о чем-то, как тут же происходит все наоборот. Вот и теперь Андрей не только заметил нас Натальей, но даже и узнал, махнув рукой в знак приветствия. Обрадованная Наталья немедленно поволокла меня в его сторону, еще издали шумно выражая свой восторг по поводу случайной встречи. На его лице, увы, я не заметила ответной радости. По-моему, он даже занервничал, сообразив, что Наташка намерена продолжать беседу до бесконечности.

– Извините, но подбросить вас не смогу. Это машина Дианы, и мне нужно отвезти ее домой, – наконец решился признаться Андрей.

Я поняла, что это не что иное, как вежливое предложение очистить территорию. Чувствуя, как загорелись огнем щеки, я пробормотала какие-то извинения и немедленно поволокла упирающуюся Наталью прочь.

Мне было так стыдно оттого, что Андрей может подумать, будто мы пытались ему навязаться, что я почти ничего не видела, глядя только себе под ноги. Кто-то сильно толкнул меня сзади, поскользнувшись на гололеде. Я почувствовала, как чьи-то пальцы уцепились за рукав моего пальто, и, вскрикнув, обернулась.

И остолбенела, увидев рядом с собой бледное до синевы лицо.

Я не слишком хорошо помнила эти черты, но сейчас моментально узнала толкнувшего меня человека. От страха перехватило горло, я хрипло заорала, перепугав Наталью, но она ничего не успела заметить, так как парень, нервно оглянувшись, бросился бежать.

– Что с тобой? Что случилось? – теребила меня Наталья.

Словно сквозь туман я увидела, что к нам со всех ног спешит Юрка.

– Что произошло? – встревоженно спросил он, подхватывая меня под руку.

– Не знаю. Она вдруг закричала так, будто ее режут, – пояснила Наталья.

– Я видел, что какой-то тип едва не сшиб ее с ног, а потом бросился наутек, словно за ним гнались черти. Он напугал тебя, Агнешка? – спросил Юрка, заглядывая мне в лицо блестящими глазами.

Я молча кивнула.

– Неудобно как вышло. Ору, словно оглашенная… – промямлила я. – Я не хотела.

– Да брось ты! У всех нас в последнее время нервишки пошаливают, – отмахнулся Юрка от моих извинений.

– Дело не в нервах, – мотнула я головой. – Это был Роман, я уверена…

– Не может быть… Тебе, наверное, показалось, – неуверенно произнесла Наташка после продолжительной паузы. – Я лично ничего такого не видела.

– Все произошло так быстро. Я думала, у меня сердце остановится, когда его увидела. Думала, что он хочет убить меня!

– Не болтай глупости! – сердито оборвал меня Юрий. – Вокруг тьма народу. Только псих решится на убийство в таком людном месте.

– А он и есть псих! – продолжала упираться я, размазывая по щекам слезы. – Инессу он прикончил в полной народу комнате. Господи, ну почему я? Что я ему сделала?

Я продолжала причитать до самой Юркиной машины. Никогда не думала, что могу испугаться до такой степени. Только когда Юрка запихнул меня на заднее сиденье, я немного успокоилась и затихла, сжавшись в комочек. В такой позе я просидела до самого своего дома. Юрий и Наталья проводили меня до дверей квартиры. Я бы предпочла, чтобы Юрка проверил квартиру и изнутри, но постеснялась попросить об этом.

Когда их шаги стихли на первом этаже, я, настороженно вздрагивая, обошла свое жилище, заглядывая в каждый уголок, даже если в нем мог поместиться всего лишь таракан, и только после тщательного осмотра вздохнула свободнее. В квартире я была одна, и впервые меня это радовало. Проверив дверные замки по третьему разу, я решила, что самое лучшее сейчас – принять ванну и выпить снотворное.

Идея так меня вдохновила, что я почти перестала клацать зубами и довольно бодро направилась к ванной комнате. Но тут краешком глаза уловила некую странность и озадаченно замерла посреди прихожей. Чтобы убедиться, что мне не померещилось, я осторожно повернула голову и посмотрела на вешалку, где висело мое зимнее пальто. Еще сегодня вечером, перед театром, это было старенькое пальто василькового цвета с воротником из порыжевшего от времени песца. Песец, возраст и цвет пальто остались прежними, но на рукаве теперь красовалось пятно непонятного происхождения, которое его никак не красило.

– Где же меня угораздило так угваздаться? – с досадой пробормотала я, подходя ближе. Пятно следовало удалить, но у меня в данный момент не было ни сил, ни желания заниматься чисткой. Пообещав себе, что очищу пальто с утра, я без удовольствия покончила с водными процедурами, слопала двойную дозу снотворного, после чего улеглась в кровать с тайной надеждой провести наконец спокойную ночь без кошмаров.

Сон мне приснился весьма странный. Если это, конечно, был сон…

Несмотря на проглоченное снотворное, заснуть не удавалось довольно долго. Я ворочалась с боку на бок, комкала подушку, тяжело вздыхала, пыталась считать слонов, баранов и овец поочередно. И вдруг мне показалось, что потолок в комнате ожил. Он стал подрагивать, вибрировать, как будто на верхнем этаже расхаживал кто-то невероятно тяжелый. Свет не горел, но луна светила сквозь тюль на окне так ярко, что я отчетливо видела эту вибрацию, которая передалась уже и стенам. С опаской приложив ладонь к стене возле кровати, я почувствовала, что оклеенная обоями кирпичная кладка действительно мелко дрожит.

Когда мой старенький диван сдвинулся с места и заскользил по полу, я в ужасе спрыгнула на пол, не замечая ледяной холод застывших половиц. Мне стало страшно. Мне и раньше приходилось испытывать чувство страха – собственно, кто его не испытывал хоть однажды? – но то был обычный, нормальный, если можно так выразиться, страх – перед экзаменами, перед какой-нибудь ответственной встречей и так далее. Сейчас же меня охватил парализующий волю ужас, от которого каменели мышцы и отказывалось повиноваться собственное тело.

Бежать в моей крошечной квартире было особенно некуда, и я ринулась на кухню – просто для того, чтобы удрать подальше от елозящего по полу дивана. Когда я распахнула кухонную дверь, то сразу поняла: что-то не так.

Кухни не было. На ее месте оказалось совершенно незнакомое помещение с обшарпанными стенами, с которых свисали клочья грязных обоев. Пахло тоже как-то странно – сырым подземельем и мышиным пометом. Господи, что происходит? Дрожа, я прижалась спиной к двери, не решаясь двинуться ни назад, ни вперед. Ноги упорно подгибались, не желая держать непослушное тело в вертикальном положении. Я все еще была босиком, ступни заледенели. Передо мной клубился зловещий полумрак – только сейчас я поняла, что кухонное окно исчезло вслед за кухней, а на его месте виднеется едва различимая в темноте шаткая лестница, ведущая куда-то вверх, где, по идее, должны находиться соседи с верхнего этажа. Но сейчас их там, совершенно очевидно, не было.

На мгновение я сообразила, что весь наблюдаемый мною кошмар – всего лишь дурной сон. Я попыталась проснуться и не смогла. Меня неудержимо, несмотря на весь испытываемый ужас, тянуло подняться по лестнице. Это желание не имело ничего общего с любопытством, а было чем-то сродни неотвратимому року, требующему выполнения заданной программы во что бы то ни стало.

Ступени жалобно заскрипели под моими ногами, какой-то мусор, валяющийся на лестнице, царапал ступни, шаткие перила ходили под рукой из стороны в сторону, грозя обвалиться в любую секунду. И все-таки я поднималась. Поднималась до тех пор, пока не уперлась головой в крышку люка. Крышка откинулась от легкого нажатия и стукнулась обо что-то. Помещение, которое я увидела, было похоже на чердак, тихий, мрачный и холодный.

«Этого не может быть! – подумала я отрешенно. – Надо мной еще два жилых этажа. Неужели я схожу с ума?»

Простой вопрос, заданный самой себе, заставил мою спину покрыться капельками липкого пота, который мгновенно пропитал ночную рубашку. В какой-то отчаянной решимости я вознамерилась идти до конца и, стараясь не думать о последствиях, быстро вскарабкалась на пыльный дощатый пол чердака. Старые доски под моей тяжестью угрожающе прогибались, когда я медленно двинулась вперед, озираясь, как попавший в ловушку дикий зверек, и постоянно приседая на ватных ногах от приступов тянущего страха.

Чердак был пуст. Только в дальнем конце его обнаружилась дверь, крепко запертая. Меня трясло от озноба, сердце отчаянно стучало. Я окончательно перестала понимать, что происходит. И вдруг из-за двери раздался вскрик. Я сильно вздрогнула и, широко распахнув глаза, уставилась на дверь. Ждать пришлось недолго. Крик повторился. Теперь я понимала, что голос, зовущий на помощь, принадлежит ребенку, маленькой девочке. Ей было страшно, я чувствовала. От меня ждали помощи, и это заставило меня преодолеть свой собственный ужас. Не думая об осторожности, я бросилась к двери и принялась дергать за ручку изо всех сил.

– Эй! Не бойся! Я иду! Я помогу тебе! – кричала я громко, чтобы девочка могла меня услышать.

Но она вдруг замолчала. Стало так тихо, что у меня заложило уши, когда я это осознала. Замерев, я напряженно прислушивалась, но тщетно. И вдруг совсем рядом что-то отчетливо булькнуло. Потом еще раз. Звук был отвратительным и пугающим. Отпрянув в сторону, я взглянула на дверь и увидела, как темная, густая жидкость начала просачиваться сквозь дверные щели. Поначалу тонкие струйки сбегали вниз поодиночке, безобидными ручейками, но вскоре жидкость потекла сплошным потоком. Она хлынула на пол, пенясь и бурля. Я завизжала и отпрыгнула, когда жидкость залила мне ноги. Внезапно я поняла, что это такое. В нос ударил противный запах, от которого закружилась голова.

Это была кровь. Целый поток крови.

А потом снова раздался душераздирающий крик девочки. Она кричала теперь не переставая. Тонкий голосок визжал на очень высокой ноте, захлебываясь в бесконечном отчаянном крике, врываясь прямо в мой мозг сквозь черепную коробку. Я схватилась за голову руками, пытаясь зажать уши, не в силах выносить этот вопль ужаса, и… проснулась.

Сон мой был настолько реальным, что, даже увидев перед собой сквозь незашторенное окно серенькое зимнее утро – вполне безобидное и обычное, – я не смогла сразу поверить в то, что ужасный чердак мне просто приснился. В углу комнаты надрывался телефон, но я сидела на постели, дыша, как загнанное животное, не в силах даже пошевелиться. Мокрая от пота рубашка прилипла к телу, и мне было холодно. Кожа покрылась пупырышками, которые я ощущала кожей ладоней, поскольку сидела, крепко обхватив себя за плечи руками. Телефон еще раз обиженно всхлипнул и затих.

– Неужели это был всего лишь ночной кошмар? – спросила я вслух и не узнала своего голоса, настолько тихо и хрипло он прозвучал. И звук собственного голоса, такого испуганного, почему-то рассмешил меня. Я нервно хохотнула.

– Всего лишь сон… – снова пробормотала я и всхлипнула.

Мой мозг отказывался поверить в счастливое избавление. Словно желая доказать себе невозможное, я откинула одеяло и придирчивым взглядом окинула свои ноги. Разумеется, они были совершенно чистыми, хотя… да, давно следовало бы обновить педикюр – бежевый лак на большом пальце правой ноги наполовину облез. Но никаких следов ночных похождений я не обнаружила. Ни соринок, прилипших к коже, ни порезов, ни, само собой, пятен крови. Однако я до сих пор чувствовала липкую влагу, которая касалась моих ступней совсем недавно. Воспоминание о кровавом потоке заставило меня содрогнуться – я отчетливо помнила мельчайшие детали своего сна.

Еще не до конца обретя уверенность в себе и в реальности всего, меня сейчас окружающего, я осторожно спустила с кровати ноги и заставила себя подойти к кухонной двери, которая, как и в моем сне, была сейчас плотно закрыта. За дверью, естественно, не оказалось ничего, кроме моей собственной кухни с покрытым клетчатой клеенкой столом, плитой, мирно урчащим холодильником и другими хорошо знакомыми предметами. Даже кастрюлька с недоеденной накануне гречневой кашей стояла на плите, как и положено.

Только теперь я по-настоящему успокоилась. Правда, приснившийся сон не давал мне покоя все утро. Никогда раньше со мной не случалось ничего подобного. Я вообще редко видела сны, а если они мне и снились, то к утру испарялись из моей головы бесследно и навсегда.

Крепкий кофе добавил мне бодрости, и я стала думать, с кем бы посоветоваться по поводу ночного происшествия. Я была так напугана и так хотела докопаться до истины, что готова была на все что угодно, даже на поход к какой-нибудь гадалке. От последнего, весьма неблагоразумного поступка, меня удержало только то, что среди моих знакомых ни одной гадалки попросту не было.

Глава 6

– Агнешка, это был всего лишь сон…

Наталья произнесла эту фразу таким ласковым тоном, что я взглянула на нее с подозрением. Так обычно разговаривают с тяжелобольными или с клиническими идиотами, а я себя пока сумасшедшей не считала. В конце концов, каждый волен видеть такие сны, какие хочет. Мой воинственный настрой, очевидно, отразился на выражении лица, так как Наташка почему-то смутилась и опустила глаза, изображая повышенную заинтересованность в количестве чаинок, плавающих по поверхности ее кружки с чаем.

– Ты считаешь, что я все придумала? – спросила я напрямик.

– Ну что ты! – как-то чересчур быстро ответила Наташка, быстро моргая длинными ресницами. – Просто тебе привиделся кошмар. А что? Обычное дело.

– То есть ты думаешь, что я спятила, – кивнула я.

– Слушай, отвяжись! – рассердилась подруга. – Ничего я не думаю. Просто забудь, и все дела – это же так просто! И вообще, давай пить чай, а то он уже совсем остыл.

Я усмехнулась.

Наташка заявилась минут сорок назад, объявив, что очень за меня беспокоилась. Дескать, мое вчерашнее состояние ей не понравилось, а утром я не отвечала на телефонные звонки. Все эти сорок минут мы потратили на обсуждение моего странного сновидения, совсем позабыв об остывающем на столе чае.

Отхлебнув холодного напитка, я совершенно некстати вспомнила об испачканном рукаве пальто и собралась, чтобы сменить тему разговора, расспросить Наташку о способах сухой чистки драповых тканей, поскольку в хозяйственных вопросах моя подруга могла заткнуть за пояс любого. Правда, я подозревала, что подружка просто посоветует мне отнести пальто на помойку, чтоб не издеваться понапрасну над отслужившей свой век вещью. Она говорила об этом каждый раз, когда с пальто приключалась очередная неприятность. Только я открыла рот, чтобы попросить все-таки совета по поводу чистящих средств, как Наташка, всплеснув руками и едва не опрокинув заварочный чайник, округлив глаза, вдруг воскликнула:

– Слушай, я ж к тебе по делу!

Но она неожиданно умолкла, и в ее глазах появилось сомнение.

– По какому делу? – уточнила я, желая услышать продолжение.

– Ну, знаешь ли… я тут подумала, что… может, не стоит?

– Ничего не понимаю, – нахмурилась я. – Ты чего мычишь? Хотела мне что-то рассказать? Так говори. Думать будешь после.

– А ты хорошо себя чувствуешь? – продолжала сомневаться Наташка.

– Пока еще вполне сносно. Но если ты не прекратишь обращаться со мной, как с выжившей из ума столетней бабушкой, которая пообещала оставить тебе богатое наследство, то я выставлю тебя вон.

– Ладно, ладно! – примирительно замахала руками Наталья. – Раз уж ты злишься, значит, и в самом деле с тобой все в порядке. Ты слышала, что случилось в театре вчера вечером?

– Насколько я помню, вчера в театре был спектакль, – резонно ответила я, не вполне понимая, куда она клонит.

– А вот и нет. Вчера в театре произошло убийство! – выпалила Наташка, глядя на меня со смешанным чувством превосходства и страха. Откуда взялось второе чувство, я поняла несколько позже, когда получила возможность как следует вникнуть в только что услышанную новость.

– Убийство произошло во время спектакля? – спросила я почти машинально.

– Точно. Пока мы приобщались к мировой культуре, совсем рядом человек испускал дух в ужасных мучениях.

– Кого убили? Опять бизнесмена какого-нибудь? Они в последнее время мрут, как мухи, в самых неподходящих местах.

– Нет, – погрустнела лицом Наталья. – Их-то мне совсем не жалко. Убили молоденькую девочку. Балерину из кордебалета. С утра об этом сообщали по всем местным каналам. Я тебе потому и звонить начала в такую рань, чтобы рассказать. Жуть, правда? Бррр… – Наташка зябко передернула плечами и насупилась.

– Где ее убили? – спросила я, пытаясь ухватить мысль, которая мельтешила у меня в голове, одновременно пугая и притягивая. Мысль оказалась верткой и в руки пока не давалась.

– Точно не скажу, но где-то внутри театра, то ли в душевой, то ли в туалете. Когда по телику шел сюжет, я обратила внимание, что стены в комнате, где обнаружили труп, выложены белым кафелем.

– Подозреваемые есть? Свидетели?

– Нет, кажется. Помещение хотя и служебное, но народу там бродит – тьма.

– И никто ничего не видел, – перебив подругу, подсказал я.

Наташка фыркнула.

– Может, кто чего и видел, – протянула она, – да только ты же не думаешь, что менты станут докладывать журналистам о своих подозрениях? В старые времена мы бы об этом убийстве вообще не узнали, по крайней мере так вот запросто, по телевизору, в качестве дополнения к утреннему кофе. Журналюги теперь так и рыщут повсюду, копаются во всяком дерьме в поисках жареного.

– Есть такое дело. Какой канал ни включи – сплошная чернуха, – подтвердила я отрешенно, продолжая думать о своем. Шустрая мысль успешно спряталась.

– Зря я тебе сказала… – посетовала Наташка, заметив мою рассеянность.

– Брось! – отмахнулась я. – Мне просто немного не по себе. Мы ведь были там, когда… когда ее убивали. И вообще, тебе не кажется, что слишком много убийств от нас поблизости?

– Всего два, – логично возразила Наташка.

– Всего? За всю мою жизнь не случалось ни одного, а тут за какие-то две недели – второй случай. Как будто нас сглазили.

– Да просто совпадение.

– Возможно, но мне все равно тошно. Верно говорят: как встретишь Рождество, так и год проведешь.

– Это про Новый год говорят. Вечно ты все путаешь, – сердито поправила меня Наталья.

– Да? Впрочем, неважно. Не нашего ума дело, верно? – решила я проявить благоразумие и тут же спросила: – Слушай, ты не могла бы мне помочь отчистить пятно?

Наташка скорчила многозначительную рожицу, но от комментариев воздержалась, сползла с табуретки и поплелась следом за мной в прихожую.

– Господи, как ты тут живешь? – вздохнула она, пытаясь пристроиться рядом со мной возле вешалки и не снести при этом крошечный трельяж, стоящий в противоположном углу. Наташка была худой и занимала не слишком много места, просто углы у меня расположены слишком близко друг к другу.

С видом знатока подруга склонилась над испорченным рукавом и поскребла пятно пальцем.

– Кажется, это кровь, – услышала я ее удивленный голос.

Тупо глядя на подругу, я никак не могла взять в толк ее слова. Что-то опять тут было не так. Может быть, смысл слов не соответствовал тону, которым они были сказаны? Наташка, до которой не сразу дошло истинное положение вещей, сообщила про кровь довольно спокойно, хотя и не скрывая удивления, но постепенно ее лицо начало вытягиваться, как будто кто-то потянул снизу за резиночку. Следующий вопрос Наташки заставил меня неприязненно поморщиться.

– Ты правда видела вчера Романа возле театра? – извиняющимся тоном спросила она.

Я кивнула, а подруга продолжила задумчивым голосом:

– Значит, он там был. И произошло убийство. И у тебя кровь на рукаве пальто. Кажется, он схватил тебя за локоть?

Я снова кивнула, уже понимая, куда она клонит.

– Слушай, я тоже схожу с ума, или то, что мне сейчас пришло в голову, правда? – поинтересовалась Наталья напряженно. Судя по выражению ее испуганных глаз, сойти с ума в данном случае было для нее предпочтительнее. Пришлось развеять ее иллюзии. – И чего он к нам привязался, этот маньяк? – недоуменно вскинула она брови.

Наташка хмурилась, но я чувствовала, что за бравадой скрывается сильный испуг.

– Может, в самом деле совпадение? – предположила я, чтобы немного ее успокоить, хотя у самой неприятно дрожали поджилки.

– Ну конечно! – прошипела Наташка, не оценив моего великодушия. – Вот просто шел человек мимо, забрел в первую попавшуюся квартиру, вкусно поел и мило провел время, а потом прикончил совершенно незнакомую тетку. В качестве благодарности за гостеприимство, так сказать.

– Ну, если бы вы запирали дверь в квартиру, то, возможно, ничего бы и не случилось.

Мой упрек прозвучал слишком жестоко. У Наташки жалобно скривились губы.

– Только не реви, – строго предупредила я.

Она в ответ выразительно шмыгнула носом. Неожиданно глаза ее недобро блеснули, она бросилась вон из прихожей и заметалась по комнате. Я с удивлением наблюдала, как она вначале подскочила к окну, потом метнулась к шкафу и опять к окну. Наконец, замерев посреди комнаты, она принялась лихорадочно оглядываться по сторонам, как будто только что потеряла сотню баксов и решила во что бы то ни стало их отыскать.

– Ты что-то ищешь? – спросила я сочувственно.

– Где этот чертов телефон?! – рявкнула в ответ Наталья.

– Вон там, под журналом на тумбочке. А зачем он тебе так срочно?

– Звонить. В милицию. Немедленно. Мы должны им рассказать о том, что случилось.

– А зачем? Думаешь, что Роман все еще бродит вокруг театра? – вяло поинтересовалась я, не разделяя ее энтузиазма. – Он же не дурак, в самом деле.

– Дурак или нет, а им нужно знать, что он имеет к убийству балерины самое прямое отношение. Ты будешь свидетелем.

– Вряд ли им это поможет, – протянула я с большим сомнением. – Помнится, они уже пытались его ловить после убийства твоей сестры. Не думаю, что в данном случае им повезет больше.

– Их везение меня не интересует, пусть делом занимаются. А тут – именно их дело! – отрезала разбушевавшаяся Наташка. – Я им сейчас такое устрою, что мало не покажется!

– Да зачем?

– А что, прикажешь ждать, когда у него дойдут руки до меня или до тебя, да?

– Ну, может, и не дойдут, – пожала я плечами, но мое заявление прозвучало, как видно, неубедительно.

Бесцеремонно сошвырнув с тумбочки журнал, Наталья сдернула трубку и нацелилась пальцем в нужную цифру. Пластмассовый диск, тренькая, повернулся вокруг своей оси, но я, подскочив к Наташке, быстро нажала на рычажки.

Наталья утробно зарычала и попыталась сбросить мою руку.

– Не надо никуда звонить, – устало сказала я, – все равно бесполезно.

– Как это бесполезно? – возмутилась Наташка моей несознательности.

– Потому что ничего нового о преступнике твой звонок не сообщит. Кто он, откуда? Где работает? Почему убивает? Ты можешь ответить на эти вопросы?

Наташка лишь возмущенно передернула плечами.

– Вот видишь? Позвонишь – и создашь нам дополнительные неприятности, а пользы – ноль.

– Какие еще неприятности? – насторожилась Наташка.

– Обыкновенные. Начнут задавать кучу вопросов, на которые у тебя нет ответов, копаться в нашем окружении. В результате станут опрашивать даже тех, с кем ты не поделила в детском садике погремушку. В итоге знакомые начнут перемывать тебе косточки с удвоенной силой, выдумывая причину, по которой тобой интересуется милиция.

– А почему ты говоришь только обо мне?

– Потому, что я в этом участвовать не собираюсь. Никакой милиции!

– Уверена, что это правильное решение?

– Абсолютно.

– И что же ты собираешься делать? Сидеть и ждать, когда наступит твоя очередь стать жертвой маньяка?

– Не факт, что он вообще до меня доберется. Не вижу мотива. Насколько мне известно, врагов у меня нет. – Я запнулась, некстати припомнив кавказца из автомобильного салона, но тут же решила, что это было бы слишком. Хотя горцы, насколько я знаю, весьма обидчивы и очень мстительны… – В общем, я не знаю, кто мог бы желать моей смерти настолько сильно, чтобы открыть настоящую охоту. Если бы Роман хотел убить именно меня, то мог бы еще у тебя в доме.

– Только этого мне не хватало… – проворчала Наталья. – Типун тебе на язык.

Я усмехнулась.

– Хотя никто не мешает нам попытаться разгадать загадку самостоятельно, – сообщила я как бы между прочим, исподтишка следя за Наташкиной реакцией.

Когда до нее дошел смысл моих слов, она неестественно рассмеялась и спросила с интересом:

– Ты спятила?

– Вроде бы нет, а что?

– Да нет, я так, просто интересуюсь, – хмыкнула подруга. Потом вдруг неожиданно ухватила меня за руку, волоком протащила через всю комнату и остановилась перед зеркальной дверцей моего шифоньера. – Вот, полюбуйся! – Она ткнула пальцем в стекло.

Я даже головы не повернула, не ожидая увидеть в зеркале ничего интересного.

– Смотри, смотри! – настаивала Наталья. – Может, поумнеешь.

– Чего ты добиваешься? – возмутилась я.

– Хочу, чтобы ты полюбовалась на себя в зеркало, сыщица! – презрительно отозвалась подруга. – Может, это заставит тебя взглянуть на вещи реально.

Приходилось признать, что в чем-то подруга права. Мелковата я, чтобы играть в частного детектива. Но сдаваться мне не хотелось.

– При чем тут рост? – проворчала я, нахмурившись. – Главное, чтобы голова варила.

– Главное, чтобы голова оставалась на плечах, – передразнила меня Наташка, – а не валялась в придорожной канаве.

– Почему сразу в канаве? – обиделась я, но внутри что-то неприятно сжалось.

– В канаве! Именно в канаве окажется твоя глупая башка, если ты немедленно не выкинешь из нее весь этот бред! – провозгласила Наталья, чувствуя, что ее слова производят на меня впечатление.

Но мне идея заняться частным расследованием не казалась такой уж бредовой. Гораздо страшнее было сидеть, затаившись в ожидании очередного «совпадения». Заметив, что я замолчала, Наташка немного расслабилась, и я немедленно высвободилась из ее цепких пальцев, благоразумно отбежав подальше от зеркала.

Подругу переубедить мне не удалось, хотя о своем желании поставить в известность милицию она вроде бы позабыла. Перед уходом она взяла с меня честное слово, что я не стану вмешиваться в расследование. Естественно, я ей пообещала, не забыв скрестить за спиной пальцы. Наташка, конечно, моя лучшая подруга, но все же не папа с мамой, чтобы запретить мне заниматься тем, что я считаю нужным. Да и папе с мамой, сомневаюсь, чтобы такое удалось. Я уже большая девочка. По крайней мере в смысле возраста.

Наташка, очевидно, чуяла подвох с моей стороны, потому что сильно сокрушалась над тем, что не может остаться сторожить меня и дальше, – им с Юркой предстояло забрать заказ из салона стройматериалов, сделанный на прошлой неделе. За вожделенными обоями с каким-то новомодным орнаментом Наташка охотилась несколько месяцев, «доставая» менеджеров магазинов полюбившейся картинкой из французского каталога. Теперь, когда уникальные обои дожидались ее на складе, а Юрка – в заранее условленном месте, Наталья не смогла устоять перед соблазном и не помчаться за вожделенной деталью украшения интерьера. А потому была вынуждена поверить моему честному слову.

Стыдно признать, но обещание свое я нарушила сразу же, как только за Наташкой захлопнулась дверь моего подъезда. Ну какая может быть для меня опасность, если я всего лишь поговорю с теми, кто знал убитую девочку из театра? Вдруг я обнаружу что-то, о чем еще не знает милиция? Вдруг мне повезет больше, и я смогу вычислить опасного маньяка? Точно помню: в одном из любимых мной детективов говорилось, что свидетели охотнее делятся своей информацией со случайными людьми, а вовсе не с представителями закона.

Как жаль, что тогда я еще не понимала: детектив и реальная жизнь – это две большие разницы.

Глава 7

Главный вход оказался заперт, и мне пришлось обойти здание театра кругом, чтобы обнаружить неприметную дверь служебного входа.

По моим представлениям, в утренние часы в театре должно было быть тихо и малолюдно, но оказалось, что за кулисами идет весьма активная жизнь, понятная только посвященным. Поднимаясь по лестнице черного хода, я услышала льющуюся откуда-то из глубины здания музыку. Это был «Вальс цветов» из балета «Щелкунчик» – одно из немногих классических произведений, которое я узнала бы в любой ситуации, хотя сейчас вальс звучал несколько необычно, отдельные фрагменты повторялись снова и снова. Очевидно, шла репетиция оркестра. На знакомую мелодию накладывались и другие – отчетливо слышалось пиликанье скрипки, которое временами заглушала бравурная музыка какого-то марша.

Направляясь сюда, я рассчитывала наткнуться на какую-нибудь словоохотливую старушку из обслуживающего персонала, глазастую и наблюдательную, из тех, что всегда все знают даже раньше, чем что-то происходит в действительности. Сплетни – лучший источник информации. Так подсказывал мне мой опыт сыщика, почерпнутый, правда, из детективных фильмов и книжек. Но, как нарочно, никаких старушек мне на пути не попадалось. Лестница была пуста, и я поднималась по ней все выше в полном одиночестве.

Глаза не сразу привыкли к полумраку просторного вестибюля второго этажа, и вначале я услышала голоса. Две молоденькие девушки негромко переговаривались возле широкого оконного проема, свет из которого делал их похожими на две нарисованные черной тушью фигурки, не позволяя различить черты лица и цвет одежды. Одна из девушек ловко взобралась на широкий подоконник, вторая продолжала о чем-то говорить вполголоса, но очень горячо и эмоционально. Я с удовольствием бы послушала, о чем они говорят, но расстояние между нами было слишком велико, и я не смогла разобрать ни слова.

Из-за одинаковых причесок – аккуратных тугих пучков высоко на затылке – девушки казались похожими друг на друга, как сестры-близнецы. Обе они обладали особой грацией, свойственной только профессиональным танцовщицам, но были все же слишком юными, чтобы я могла с уверенностью причислить их к взрослой балетной труппе. Скорее всего, передо мной были всего лишь ученицы. Это можно было считать удачей, ведь Наташка сказала, что убитая девочка занималась в хореографическом классе при театре.

– Ты, что ли, новенькая? – окликнул меня сзади капризный тонкий голосок. Засмотревшись на двух юных балерин, я не услышала, как ко мне подошла еще одна девушка. Она выглядела еще более хрупкой, чем те две, у окна, и была похожа на голодающего кузнечика. Стянутые на затылке блестящие волосы плотно прилегали к голове, кожа на заостренном большеглазом личике показалась мне чересчур бледной. Весь вид девчушки почему-то вызвал у меня чувство жалости.

– Ты ко мне обращаешься? – спросила я слегка растерянно.

Девочка усмехнулась слегка презрительно и повторила намеренно громко:

– Тебя прислали вместо Мейзель?

– А кто такая Мейзель?

Вопрос уронил мой рейтинг в глазах юной балерины еще на несколько пунктов.

– Ах да, – проговорила она с легкой досадой, – откуда тебе знать о Лие. – Она смерила меня скептическим взглядом с ног до головы и протянула: – И где тебя только откопали?

– В каком смысле?

– Ты что, совсем тупая? Из какого ты училища, спрашиваю? – резко сказала девочка.

Ее тон задел меня за живое. Я заметила, что девушки возле окна замолчали и теперь с интересом следили за нашим разговором.

– Похоже, у тебя проблемы с весом, – тем временем продолжала девица.

Отступив на шаг в сторону, она склонила набок голову и прищурила один глаз. Не успела я опомниться, как она подскочила ко мне и принялась ловко расстегивать пуговицы на моем пальто. Я оцепенела. Быстро справившись с застежкой, эта ненормальная распахнула полы пальто, придерживая его двумя пальчиками. Странно, но от ее взгляда я почувствовала себя голой в мужской бане, хотя, естественно, была полностью одета.

– Так и есть, – констатировала девица насмешливо, – с такой задницей ты не сможешь танцевать как минимум неделю. Элла Фердинандовна посадит тебя на шпинат и минералку.

Шпинат и минералка меня доконали. Я разозлилась.

– А ну брысь! – рявкнула я, выдергивая свое пальто у нее из рук. – Кто тебе сказал, что меня интересует ваша Элла Фердинандовна? И вообще, кто дал тебе право так разговаривать со старшими? С этой минуты – только на «вы» и на полтона ниже. Ясно?!

– Ой! – От неожиданности девочка даже присела. – Так вы не из наших?

– Не из ваших.

– Простите, я не знала, – пискнула она и, неожиданно резко развернувшись, бросилась прочь, высоко вскидывая худенькие оленьи ножки.

Наблюдая за ее поспешным бегством, я уже жалела, что не сдержалась. Кто же мог подумать, что балерины такие впечатлительные? Я обернулась к окну в полной уверенности, что и две другие наяды поспешили скрыться, но они по-прежнему были там.

Когда я подошла ближе, сидевшая на подоконнике легко и бесшумно спрыгнула на пол, машинально отряхнув подол коротенькой клетчатой юбки. Вблизи девочки оказались совсем разными. Одна – та, что в юбке, – была настоящей красавицей и прекрасно знала об этом. Красота ее была очень эффектной, если кому-то нравится такой тип красоты – вкрадчивой и немного кошачьей. Подружка на ее фоне явно проигрывала. Нет, она тоже была хорошенькой. Единственное, что ее портило, – прыщи на лбу и подбородке. Кроме того, девушка легко и густо краснела, когда смущалась, покрываясь неровными болезненными пятнами.

– Здравствуйте, – улыбнулась я.

Мне ответили вежливо, но сдержанно. Я сразу расстроилась, уже не ожидая теплого приема, но тут вторая девочка, одетая в обтягивающий вязаный свитерок, усмехнулась:

– Здорово вы Алиску отделали.

– Да я в общем-то не нарочно, – смутилась я, – нехорошо получилось.

– Глупости! Она сама нарывалась. Вечно бросается на людей как оглашенная, – хмыкнула девочка.

– Я лично сразу поняла, что вы не из балетных, – поддержала ее подружка.

– Потому что у меня толстая попа? – с понимающим видом спросила я.

Девочки захихикали.

– Да не в этом дело. Даже не знаю, как объяснить. Вы другая. Не из наших. Это видно.

Я понимала, что она имела в виду. Походка, движения, прическа и по-особому выпрямленная спина – все это мелочи, которые сразу же схватывает наметанный глаз. Любая профессия накладывает на человека свой отпечаток. Врач, продавщица, учитель – все они имеют свои особые черточки, свойственные людям только их профессии. Что уж говорить о балете с его особым, камерным миром.

– Мне кажется, вы из милиции, – заявила вдруг одна из девочек, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.

– С чего ты взяла?

– А со вчерашнего дня у нас тут все посторонние – из милиции. Ходят, спрашивают. Вы тоже вопросы задавать будете?

– А что, нельзя?

– Да что уж там, спрашивайте. Только надоело, – пожала она плечами.

– Вообще-то я не из милиции. Хотя меня интересует именно вчерашнее убийство, – призналась я. – Хотелось бы разобраться.

– Все ясно. Ментам не доверяете, – понимающе хмыкнула девочка. – Вы Лие кто? Родственница?

– Нет. Скорее друг семьи, – соврала я и почувствовала, что краснею. Но девочки не обратили на мое смущение никакого внимания.

– Меня Юля зовут, – представилась девочка в клетчатой юбке.

– А меня – Сима, – назвалась ее подружка.

– Очень приятно. Я – Агния.

Девочки переглянулись.

– Что, взаправду – Агния? – спросила Юля с интересом. Сима ткнула ее в бок локтем.

– Взаправду. Могу паспорт показать, – улыбнулась я, давно привыкнув к тому, что люди не сразу воспринимают мое редкое имя.

– О чем вы хотели спросить, Агния? – Сима из вежливости не хотела продолжать дискусию о моем имени.

А я вдруг поняла, что совершенно не готова к тому, чтобы задавать вопросы. Я так рассчитывала на болтливую старушку, что не наметила для себя даже приблизительного плана разговора на интересующую меня тему. О чем я должна спросить этих подростков, чтобы докопаться до истины? Девчонки всем своим видом выражали готовность говорить правду, только правду, и одну только правду, но какое-то неуловимое выражение их чересчур честных глаз заставляло меня сомневаться в том, что так оно и будет на самом деле. Слишком уж старались они выглядеть паиньками. И слегка переигрывали.

– Первым делом хотелось бы взглянуть на место, где все произошло, – начала я. – Это возможно?

– Нет. Душевую заперли, и туда никак не попасть, – ответила Юля. Она обернулась и махнула рукой в сторону обшарпанной двери в самом конце коридора. – Вон она, видите? Возле малого репетиционного зала.

– А что говорят те, кто видел вчера все своими глазами?

– Мы и сами видели, – пожала плечиками Сима. – У нас занятия во вторую смену.

– Кровищи было – ужас! – шепотом сообщила Юля, глядя на меня округлившимися от возбуждения глазами. – Целое озеро!

– Ты и тело видела? – ужаснулась я.

– Ага. И Сима тоже.

– Мы первыми из танцкласса выскочили, когда тетя Глаша завопила.

– Да уж, вопила она, как пожарная сирена, – подтвердила Юля, – даже стены дрожали.

«Эх, мне бы эту тетю Глашу!» – с сожалением подумала я, чувствуя, что она-то и есть тот самый источник информации, который мне необходим.

– А где она? – спросила я с надеждой.

– Тетя Глаша? В больнице. У нее от увиденного с сердцем плохо стало. Ее на «Скорой» увезли, – охотно объяснила Юля.

Очевидно, шок от пережитого уже успел смениться для них на не слишком стыдливое возбуждение, которое обычно следует за трагедией, если эта трагедия произошла с кем-то другим.

– У технички – инсульт, – авторитетно добавила Сима.

– Неудивительно. Я так вообще чуть в обморок не хлопнулась, когда Лийку с выпущенными кишками на полу увидела.

– А мне она показалась какой-то невзаправдашной. Как будто это и не Лия вовсе, а вроде как кукла. Нельзя же живого человека вот так взять и изуродовать.

Тихие слова Симы заставили меня содрогнуться.

– Лия лежала ногами под лавкой, – точно загипнотизированная страшными воспоминаниями, продолжала говорить девочка, – в луже крови. И на стенах тоже была кровь, как будто она хваталась за нее руками. А на зеркале – такая широкая длинная полоса. Рядом валялись ее вещи – пальто, шапочка. Блузка разодрана в клочья, а на животе эта страшная рана…

Я увидела, как глаза Симы наполнились слезами. Девочка сильно побледнела. Юля нервно облизнула пересохшие губы, пряча за ресницами испуганный взгляд. Сейчас из-за бледности прыщи на ее лбу и вокруг рта выделялись особенно ярко.

– У нее еще груди не было, – еле слышно произнесла она.

Сима кивнула.

– Юлька имеет в виду, что на месте груди у Лии была дырка. Аккуратная такая, круглая.

Я и сама была не рада, что затеяла этот разговор. К горлу подкатил комок. Чтобы не упасть, пришлось уцепиться рукой за подоконник. Услышав о вспоротом животе, я больше не сомневалась – здесь орудовал тот же, кто прикончил Инессу. Господи, куда же я ввязалась?

– Вам плохо?

Встревоженный Юлин голос долетел до меня откуда-то издалека, словно через плотный слой ваты.

– Нет-нет, все в порядке, – поспешила я успокоить перепуганных девчонок. – Просто я не думала, что все на самом деле так ужасно.

– Ужасно. Лийке же всего тринадцать исполнилось. Она считалась очень талан…

Договорить Юля не успела. Скрипнула дверь, и по коридору разнесся такой же скрипуче-визгливый женский голос:

– Мамонтова, Денисова! Вам что, приглашение особое требуется? Марш в раздевалку, бездельницы!

Сухопарая дама, похожая на злую щуку, даже не удосужилась проследить, будет ли выполнен ее приказ. Очевидно, ослушаться ее решались тут немногие. Круто повернувшись к нам спиной, она, чеканя шаг, удалилась в противоположном направлении. Даже спина ее, плотно обтянутая черным шелком старомодного платья, выглядела угрожающе.

– Вот мымра… – пробормотала Сима. – Пошли быстрей, а то будет разоряться до самого вечера, – окликнула она свою подружку.

Юля лишь дернула плечом в ответ.

– Ты иди. Я сейчас.

– Ты чего? Нарвешься.

– Да пошла она! – с неожиданной злостью огрызнулась девочка. И, недобро усмехнувшись, добавила: – Не бойся, ничего она мне не сделает.

Многозначительный взгляд, предназначенный подруге, который я успела перехватить, остался для меня загадкой. Юля определенно на что-то намекала и, если интуиция меня не обманывала, намекала на какую-то тайную связь между ней и преподавательницей. Мне очень захотелось понять, какого рода эта связь и не имеет ли она отношения к убийству, но спросить напрямую я не решилась.

Сима, неловко со мной попрощавшись, убежала в танцкласс. Юля, как мне показалось, вздохнула с облегчением. Некоторое время она молчала, постукивая носком туфельки по полу и прислонившись спиной к подоконнику. Утопленное в толстой стене окно хотя и было большим, но пропускало внутрь слишком мало света, чтобы я могла как следует сейчас рассмотреть выражение лица девушки. Ее молчание меня беспокоило, и я попыталась возобновить разговор, спросив:

– Ты была подругой Лии Мейзель?

Юля взглянула на меня так, словно уже успела забыть о моем присутствии, и покачала головой:

– Да нет. Можно сказать, что я ее едва знала. Просто занимались в одном классе – и все.

– Значит, предположить, кто мог желать ее смерти, ты не можешь?

– В том-то и дело, что никто. Не могу сказать, что она была всеобщей любимицей, но врагов у нее не было. По крайней мере, среди наших.

Я отметила про себя эту оговорку – Юля как будто допускала, что враги у Лии все же были, но не из числа учениц, – и попыталась зайти с другой стороны, произнеся задумчиво:

– Странно, что Лия оказалась именно в душевой, да еще в верхней одежде, в то время как занятия в классе уже шли полным ходом.

– Мне кажется, она не собиралась на занятия.

– Но ведь она пришла? Зачем? И откуда ты знаешь, что она в класс не собиралась?

– Я ее видела, – просто ответила Юля.

Я нутром почувствовала, что сейчас наконец услышу что-то важное. И не ошиблась. Юля вдруг быстро, на одном дыхании выпалила:

– Я его видела.

– Кого?

– Убийцу. Я опоздала. Очень торопилась, поднимаясь по черной лестнице, и столкнулась с ним практически нос к носу.

Потрясенная, я попыталась скрыть удивление и сказала как можно спокойнее:

– Почему ты решила, что встреченный тобой человек – убийца?

– Знаю – и все. Он попался мне навстречу возле вертушки. Я с ним поздоровалась, но не потому, что знала, кто он такой, а просто у нас так принято. В этой части театра чужих бывает мало. В основном – рабочие сцены, декораторы, гастролеры. Всех в лицо не упомнишь, вот мы и здороваемся со всеми подряд, чтобы никого не обидеть. Традиция. Мужик этот мне ответил и стал спускаться вниз. Но что-то мне в нем не понравилось. Вместо того чтобы идти в класс, я поднялась выше по лестнице и стала наблюдать за ним сверху. Так вот, он сначала продолжал спускаться, а потом вдруг развернулся и снова пошел наверх. Я перепугалась, думала, что он меня заметил, но он зашел на второй этаж, то есть – сюда.

– Ты запомнила, как он выглядел? Описать можешь? – взволнованно спросила я.

– Да нет, пожалуй. В нем не было ничего особенного. Одет, правда, хорошо, солидно. Но здесь многие так одеваются. Рост тоже определить не могу, мы же с ним на лестнице встретились – он спускался, я поднималась, – а разглядывать его было неудобно.

– А лицо? Лицо ты запомнила?

– Я его вообще не разглядела, – виновато покачала головой Юля. – Сейчас мне кажется, что он специально отвернулся в сторону, когда проходил мимо. А на лестнице, ко всему прочему, темно было. Лампочка перегорела, так что свет падал только из открытых дверей вестибюля. Ногу, конечно, не свернешь, но и только.

Я с трудом скрыла разочарование. Надо же, живой свидетель и какая-то паршивая перегоревшая лампочка. Но у меня еще оставались вопросы.

– Мне все-таки непонятно, почему ты так уверенно говоришь, что этот человек – убийца? – проговорила я с сомнением, рассчитывая получить от Юли объяснение. И я его получила.

– От него воняло, – брезгливо поморщившись, ответила она. – Понимаете: цивильный костюм, все такое и… этот запах.

– Что за запах?

– Мерзкий такой, тошнотворный. Вроде как от гнилых овощей. Или от плесени. Отвратительный запах. Меня чуть не стошнило, – попыталась объяснить девочка, не переставая морщить нос.

Я тоже поморщилась и почесала затылок, не представляя, каким образом этот странный факт может мне пригодиться в дальнейшем. Запах – все-таки не улика. И потом, я же не собака-ищейка, чтобы в дальнейшем обнюхивать всех подозреваемых.

– Ну хорошо, – вздохнула я, – с этим все ясно, но ты так и не объяснила мне, почему тебе показалось, что Лия пришла в театр вовсе не для того, чтобы отправиться на занятия. Она что, часто так поступала?

– Еще чего! Мейзель была старательная. Просто, пока я отсиживалась на верхней площадке, я кое-что услышала. Лия, голос которой я узнала, поздоровалась с кем-то, и я сразу поняла, что с тем самым типом – он как раз вошел на второй этаж. Я начала спускаться и слышала, как он расспрашивал ее о чем-то. Кажется, спросил, что она делает в коридоре. Она ответила, что ждет одного человека. А он заявил, что должен ей сообщить нечто важное. Поскольку я уже была внизу, то не удержалась и посмотрела на них сквозь щелку в двери. Он стоял ко мне спиной, а вот у Лийки лицо было… какое-то странное…

Она замолчала, припоминая.

– Почему странное? – поторопила ее я.

Юля наморщила лоб, пытаясь подобрать правильные слова для того, чтобы передать свое впечатление.

– Сразу и не объяснишь. Вроде бы немного испуганное, но и сердитое в то же время. Как будто она собралась нахамить этому человеку.

– Так испуганная она была или сердитая? Все-таки это разные вещи.

– Сердитая, наверное.

– А дальше что произошло?

– Не знаю. Он вдруг неожиданно обернулся. Я испугалась, что он заметит, как я подглядываю, и мухой взлетела на этаж выше, там и просидела какое-то время. А когда спустилась, их уже не было. Вниз ни один из них не спускался, это я точно знаю. Наверное, они уже были в душевой. Хотя понятия не имею, как Лия согласилась туда пойти? Тогда думать мне было некогда, я жутко опаздывала, а через некоторое время все началось. В смысле, вопли тети Глаши и все такое.

Я взглянула на часы – без четверти одиннадцать. Мы проговорили почти полчаса. Щука в черном платье так и не появилась, но могла возникнуть в коридоре в любую минуту, разговор нужно было сворачивать, чтобы не подставлять девочку. И все же я медлила.

– Тебя не удивило, что вы, находясь на том же этаже, где произошло преступление, не слышали криков Лии? Она ведь наверняка звала на помощь!

– Ничего странного, – пожала плечами Юля. – В классе вовсю гремит рояль, да и стены толстые. Вот вы сейчас слышите, как играет Инга Павловна?

Я добросовестно прислушалась, но ничего не услышала, как ни старалась. Пришлось признаться в этом Юле.

– Вот видите! – улыбнулась девочка. – А она лупит по клавишам будь здоров, оглохнуть можно.

– А другие? Вон здесь сколько кабинетов.

– В этот час на этаже, кроме нас, никого. Все свои на спектакле, а арендаторов из училища после пяти разгоняют.

Получалось, что преступник весьма удачно выбрал место и время. Случайное совпадение или он знал наверняка? Сейчас у меня не было времени, чтобы обдумать эту интересную мысль как следует, я заметила, что Юля начала нервничать, то и дело поглядывая в дальний конец коридора.

– Извини, я тебя задерживаю.

– Вообще-то мне уже пора идти. Просто повезло, что наша мымра там застряла. Опять, наверное, треплется по телефону, – неприязненно ухмыльнулась девушка.

– Еще только один вопрос, – пообещала я.

Юля торопливо кивнула.

– С кем из девочек особенно дружила Лия? Мне бы хотелось поговорить с тем, кто знал ее достаточно хорошо.

– Это сложно. Она ни с кем особенно не дружила. Лия была очень закрытая. Мечтала стать примой-балериной и стеснялась своих амбиций. Кроме танцев, она ни о чем и не думала, наивная. Считала, что талант – гарантия успеха.

Последние слова Юля произнесла совсем другим, жестким тоном, и в ее глазах мелькнули злые, насмешливые искорки. Прелестный полувоздушный ангел на мгновение превратился в холодную Виллису, вызвав мое недоумение.

– Разве она была не права? – неуверенно спросила я.

– Нет, – отрезала Юля, но объяснять ничего не стала, наверное, не захотела. – Мне пора, – резко сказала она и отошла от окна. – Если захотите, можете поговорить с Настей Грачевой. Лия с ней больше чем с другими общалась.

– А где ее найти?

– Так они с Лией в одном доме жили, на Федосеевской, – бросила через плечо Юля, уже удаляясь.

Мне показалось, что ее голос прозвучал немного насмешливо. Чертовка, похоже, давно догадалась, что никакая я Лие не знакомая. Зачем же она отвечала на мои вопросы?

Глава 8

Единственным человеком, с которым мне хотелось бы обсудить свои открытия, была, естественно, Наталья. Рискуя получить от нее неслабый нагоняй, я все же направилась к подруге. В конце концов, хоть я и нарушила данное ей обещание – не высовывать носу из своей квартиры, – но ведь ничего страшного со мной не произошло, а значит, и ругать меня не за что.

Мне не терпелось приступить к поискам Лииной подружки Насти. Улицу Федосеевскую я знала хорошо, но это-то знание и заставляло меня сомневаться в быстром успехе моих поисков. Дело в том, что Федосеевская представляла собой длинную вереницу одно-двухэтажных домишек, именуемых в народе бараками. Улочка тянулась вниз по склону, до самой набережной, и насчитывала не меньше сотни домов. Глупо было рассчитывать отыскать нужный, не имея на руках точного адреса. Приставать же с расспросами к жителям этого района было по меньшей мере неблагоразумно. Отвратительные условия жизни в лишенных удобств бараках выгнали оттуда, кажется, всех, кто имел хоть какие-то средства на переезд. Остались одни алкаши да кучка бомжей, ютящихся в брошенных зданиях. Короче, публика эта к близкому знакомству не располагала.

Выслушивать Наташкины вопли мне пришлось минут на двадцать дольше, чем я рассчитывала. Юрки, к несчастью, дома не оказалось – при нем она не стала бы так усердствовать, так что отбиваться от Наташки мне пришлось самостоятельно.

В ней, по моему мнению, погибла великая актриса. Такому темпераменту могла бы позавидовать сама Сара Бернар, а в умении сгущать краски Наталье вообще не было равных. Только чашка свежезаваренного индийского чая на время отвлекла ее от чтения нотаций и дала мне возможность вставить хотя бы слово. Мой рассказ произвел на Наташку впечатление, а вот сама я была разочарована. В пересказе добытые мной факты выглядели неубедительно, и их оказалось слишком мало, чтобы сделать какие-либо конкретные выводы. Главное, ни один из них так и не приблизил меня к убийце. Сыщик, судя по всему, из меня получался не слишком удачливый.

Кое-что, конечно, заслуживало внимания. Например, почему Лия разговаривала с подозрительным человеком, как со старым знакомым? Или то, что она позволила заманить себя в крайне неподходящее помещение… Что вызвало ее раздражение, почему она выглядела сердитой? Если она знала этого человека, то существовал шанс обнаружить его, хорошенько расспросив ее близких.

Я все отчетливее понимала, как необходим мне адрес девочки. Неожиданно в голову пришло решение, удивительно простое. И как я могла забыть, что у Наташки имеется компьютер, подключенный к Интернету? В моем представлении Интернет больше всего похож на огромную помойку, только информационную. Понятия не имею, кто и зачем загружает в него столько всяческой информации, большая часть которой никем и никогда не будет востребована, но иногда и помойка может оказаться чрезвычайно полезной. Например, в данном конкретном случае.

Поделиться своими планами с Натальей я не успела, потому что совершенно неожиданно откуда-то из глубины квартиры донесся истошный вой, похожий на пожарную сирену.

– Кто у тебя там? – поинтересовалась я, вытягивая шею и прислушиваясь.

– Никого, – пожала плечами Наташка, тоже напрягшись. – Только ты и я.

Тут звук повторился, еще более громкий и отчетливый. Теперь он перешел в протяжное тоскливое завывание.

– Собака, что ли, воет? – удивилась я.

– У меня нет собаки, – резонно возразила Наташка. – Только кот, сама знаешь.

– Так, может, это Баська. Кошку ему захотелось, наверное?

– Он никогда не издавал таких отвратительных звуков. А кошка ему без надобности – он кастрированный.

– Ну, мало ли. Вдруг инстинкты проснулись…

Тем временем визг поднялся до такой высокой ноты, стал таким тонким и пронзительным, что походил теперь на мышиный писк. Только тогда это должна была быть очень большая мышь – от ее воплей у меня едва не лопались барабанные перепонки.

– Нужно посмотреть, что там происходит, – без энтузиазма предложила я. – Точно – Баська, больше некому. Вдруг он провалился в какую-нибудь щель, из которой не может выбраться?

Мое предположение о наличии в квартире щелей, похоже, оскорбило Наташку, но она ничего не сказала, а просто пошла за мной следом, недоуменно качая на ходу головой. Вцепившись друг в друга, мы на полусогнутых прошли до конца коридора, вслушиваясь во внезапно наступившую тишину. Уже стемнело, и зал тонул во мраке. Пошарив рукой по стене, Наташка нащупала выключатель. Вспыхнул свет, на мгновение ослепив нас обеих.

И в ту же секунду дикие вопли возобновились. Теперь стало ясно, что раздаются они из-за закрытой двери в одной из нежилых комнат, той самой, где в памятный вечер устраивались игры с зеркалом. Орал именно Баська, теперь в этом не было сомнений: время от времени до нас доносились его шипение и фырчанье. До сих пор он реагировал подобным образом только на одну вещь – на работающий пылесос. Все знали, что он смертельно боится пылесоса, и на время уборки изолировали трусишку в туалете. Но что могло напугать несчастное животное теперь? Хотя сейчас его дикие вопли уже не казались мне испуганными. Скорее в них слышалась дикая злоба, тем более необъяснимая, что Баська был исключительно дружелюбным существом.

– Нужно выпустить его из комнаты, – шепотом сказала Наташка, но с места не сдвинулась. Прижав руки к груди, она застыла столбом посреди комнаты, сверля глазами плотно закрытую дверь.

То, что дверь была закрыта, меня удивляло. Как Баська попал внутрь? Если он сделал это, когда дверь была раскрыта, то почему она закрыта сейчас? Не сам же он ее закрыл?

Наташка выглядела испуганной. Мне тоже было не по себе, хотя за дверью был всего лишь кот, хорошо мне знакомый и совершенно неопасный. Последняя мысль придала мне смелости, и я решительно взялась за ручку двери, чтобы освободить несчастное животное из заточения. Но вдруг оцепенела, потому что кошачьи вопли сделались по-настоящему жуткими. Баська с той стороны бросался на дверь, я слышала царапанье его острых когтей по дереву и тяжелые удары об пол, когда он обрушивался вниз. Все это сопровождалось яростным хрипом, наводящим на нас ужас. Но как бы ни было нам страшно, стоять здесь и слушать Баськины вопли было глупо. Боясь передумать, я резко рапахнула дверь в комнату.

Ощетинившийся Баська стоял напротив входа в другом конце комнаты, прижавшись спиной к стене, и угрожающе шипел. Свет в комнате не горел, и я видела только его сверкающие в темноте глаза, похожие на раскаленные угли.

– Басенька, кис-кис-кис… – ласково позвала я, пытаясь его успокоить. Шипение смолкло. Я присела на корточки и протянула вперед руку. – Иди сюда, глупенький.

Я ожидала, что кот по своему обыкновению бросится мне навстречу и примется тереться об ноги. Не тут-то было. Он снова зашипел и пружинисто отскочил в сторону, выгнув спину горкой. Из маленького тельца вырвался утробный вой, исполненный неприкрытой угрозы. Я отшатнулась.

– Господи, да у него бешенство! – воскликнула за моей спиной Наталья. – Нужно вызвать ветеринаров. Ты не помнишь номер?

Я не ответила, продолжая с удивлением наблюдать за поведением Баськи, который в этот момент, припав к полу всем своим телом, медленно крался в мою сторону. Обычно пушистая мягкая шерстка на его загривке сейчас стояла дыбом, как жесткая проволока.

– Бася, успокойся, – негромко проговорила я, продолжая протягивать руку открытой ладонью вверх. Жест должен был позволить коту убедиться, что я не собираюсь причинить ему вреда.

Баська коротко и злобно мяукнул и замер. Пригнув голову к полу, он пристально следил за мной настороженными глазами. Этот взгляд показался мне пугающе осмысленным, в нем читалась такая ненависть, что я содрогнулась. Чтобы сказать Наташке о своем неприятном открытии, я повернулась к ней, на секунду выпустив кота из виду. Несмотря на резкое изменение его нрава, даже сейчас я не ожидала от него ничего по-настоящему плохого. И напрасно.

Воспользовавшись подходящим моментом, взбесившийся кот взвился в воздух, изогнулся на лету, выставив вперед все четыре когтистые лапы, и впился ими мне в грудь, одновременно вонзив в мое горло свои острые зубы.

Потеряв равновесие, я опрокинулась на спину, визжа и плача от боли. Я пыталась оторвать от себя кота и отбросить его в сторону, но Баська, стиснув челюсти, висел на мне, как маленькая пиранья. Длинный хвост, превратившийся в тугую плеть, яростно хлестал меня по глазам. Острые когти царапали мое тело, теплая кровь стекала по шее и булькала где-то внутри моего горла. От суматошно бегающей вокруг Наташи толку было мало. Пару раз кот глубоко оцарапал ее руки, когда она попыталась ухватить его извивающееся тело.

Мне было очень больно. Так больно, что потемнело в глазах. Одновременно со страхом я осознавала странную абсурдность ситуации. Кот явно пытался перегрызть мне горло, и это было ужаснее, чем самый ужасный сон. Последним усилием я сграбастала засранца за шкирку, свободной рукой сильно сжала с боков его крепко стиснутые челюсти и с большим трудом отодрала бестию от шеи. Озверевший от запаха крови Баська извернулся, цапнул меня за палец, а потом попытался укусить за ухо. Мое лицо, шея, руки – все было залито кровью и пульсировало от боли, как будто с меня живьем содрали кожу.

– Наташка, помоги! – прохрипела я, отплевываясь от набившейся в рот кошачьей шерсти.

Подруга метнулась ко мне и снова попыталась отодрать злобно шипящее, извивающееся животное от моего тела. Подвижный, как ртуть, кот царапался, кусался и шипел, как раскаленная сковорода. Он щелкал зубами, словно маленький аллигатор, стремясь вновь добраться до моего горла. Если бы ему это удалось, мне пришел бы конец, но Наталья, изловчившись, ухватила-таки кота обеими руками и дернула на себя изо всех сил. Послышался треск рвущейся материи и истошный вой зверя.

Отодрав от меня кота вместе с лоскутами свитера, Наташка отшвырнула его подальше. Удар такой силы должен был расплющить зверька о стену, но он, едва коснувшись растопыренными лапами стены, пружинисто отскочил и вновь ринулся в атаку. По чистой случайности мне удалось в последний момент отбить ногой летящее, точно пушечное ядро, тело. Кот снова ударился о стену, свалился на пол и, завывая, метнулся прочь из комнаты, сшибая все на своем пути.

Продолжая сидеть на полу, я застонала, осторожно ощупала кончиками пальцев лицо и шею, чтобы убедиться, что все части моей физиономии остались на своих местах. Вздыхая и всхлипывая, Наташка помогла мне подняться, опасливо косясь на дверь, за которой исчезло маленькое чудовище. Но оно затаилось где-то в глубине квартиры и не показывалось.

Оглядываясь и приседая от малейшего шороха, мы с подругой доковыляли до ванной, крепко заперев за собой дверь изнутри. Как только мы забаррикадировались, в прихожей раздался щелчок дверного замка, и громкий голос Наташкиного возлюбленного пророкотал:

– Наташка, я вернулся! О, черт! – послышалось вслед за этим его изумленное восклицание. – Стой, засранец! Куда?!

Раздался звук падающих тяжелых предметов и витиеватые ругательства Юрки. Не сговариваясь, мы бросились ему на подмогу, но опоздали. В прихожей Юрка был один. Он растерянно стоял возле распахнутой настежь двери, посреди разгромленной прихожей. Все, что могло упасть, лежало на полу, создавая невообразимый бардак.

Спеша на помощь, я на минуту позабыла о том, как выгляжу после битвы с котом, а потому выражение ужаса на Юркином лице напугало меня не на шутку.

– Господи, Агния, что с тобой! – севшим голосом пробормотал он.

Я испугалась, что он вот-вот потеряет сознание – по крайней мере было похоже, что такое может произойти, – и поспешно сказала:

– Ничего страшного. У Баськи мозги заклинило, и он на меня набросился ни с того ни с сего.

– Так вот почему он выскочил вон как ошпаренный! – воскликнул парень, оглядываясь на дверь. – Ты выглядишь ужасно, – покачал он головой, глядя на меня с жалостью. – Нужно вызвать «Скорую»!

– Не нужно! – инстинктивно прикрывая шею руками, воскликнула я. – Раны не такие уж глубокие. Просто царапины. Это все же кот, а не бенгальский тигр. Сейчас промою с мылом, намажу чем-нибудь дезинфицирующим, и все будет в порядке. Наташке вот тоже досталось.

– Да мне-то что! Только руки, – отмахнулась Наталья. – Ты не представляешь, что тут сейчас было! – повернулась она к Юрке с расстроенным видом.

– Но с чего вдруг? Должна же быть причина? – изумился Юра, глядя на нас недоверчиво.

– Должна, – дернула плечом Наталья, – но с этим мы разберемся позже. Сейчас нужно немедленно промыть Агнешке раны. Есть у нас зеленка? – нахмурила она лоб. – Кажется, есть. Юр, быстро на кухню, пошарь там слева на полочке. Заодно прихвати все, что найдешь: бинт, перекись, спирт. Водка тоже сойдет.

Юра кивнул и, быстро скинув обувь, прошлепал на кухню в одних носках, а Наташка втолкнула меня обратно в ванную и с головой запихнула под струю теплой воды.

Стиснув зубы, я старалась преодолеть пульсирующую боль, которая терзала мое горло и правую сторону лица. От слабости дрожали и подкашивались ноги. Чтобы не свалиться на пол, пришлось крепко вцепиться в край раковины. Сквозь шум воды я слышала, как вернувшийся Юрка докладывает Наташке о том, что удалось обнаружить в аптечке. К счастью, зеленки там не оказалось. Мне не слишком хотелось превращаться в пятнистого зеленого монстра, поэтому я мужественно терпела, когда Наташка опрокинула на свежие царапины чуть ли не полпузырька перекиси водорода, которая вспенилась и зашипела, коснувшись поврежденной кожи. После того как шею перебинтовали, стало немного легче. Ущерб, нанесенный моей внешности, оказался довольно значительным, но не смертельным. Основные раны оказались в области горла, а их легко скрыть под свитером с высоким горлышком. Несколько болезненных царапин на правой щеке делали меня похожей на казака-разбойника, но, к счастью, не требовали вмешательства хирурга, зашивать их не требовалось. По моим расчетам, если раны не воспалятся, то через несколько дней моя физиономия станет как новенькая. А несколько дней я вполне могу подождать.

Рукам тоже изрядно досталось, они были исполосованы вдоль и поперек. Глядя на них, я вдруг поняла, что мне крупно повезло. Не знаю, какой бес вселился в нашего Баську, но в таком состоянии он запросто мог выцарапать мне глаза или перегрызть какую-нибудь вену. В анатомии я не сильна, но, думаю, последствия были бы для меня весьма плачевными.

Не могу сказать, что после таких выводов самочувствие мое улучшилось. Чтобы немного прийти в себя и преодолеть подкатившую к горлу тошноту, я уселась прямо на крышку унитаза, тупо глядя в одну точку и полностью отключившись от реальности. Очнулась я через некоторое время от громких голосов, доносившихся из коридора. Юрка и Наташа спорили:

– Нужно пойти и тщательно осмотреть комнату, – настаивал Юрка.

– Без Агнешки я не пойду, – упиралась подруга, – да и не на что там смотреть. Сам знаешь – голые стены и потолок. Ничего нового за последние полчаса не появилось, а значит, торопиться нам некуда.

– Ага! А зеркало?

– А что зеркало? При чем тут оно?

– Ну, я не знаю. Просто это единственный посторонний предмет в той комнате. Баська мог увидеть в нем свое отражение и испугаться.

– Глупости! – фыркнула Наташка. – Можно подумать, та железка – единственное зеркало в нашей квартире. Баська сто раз мог видеть свое отражение раньше, а свихнулся почему-то только теперь.

– Ну, тогда я не знаю, что и думать, – проговорил Юра озадаченно.

Я почувствовала, что замерзла, и только сейчас обнаружила, что сижу на унитазе в одном белье. Начисто испорченный свитер валялся в мусорном ведре. С трудом приподнявшись из-за того, что кружилась голова, я стянула с сушилки большое махровое полотенце и на кинула его на плечи. Когда я в таком виде выползла из ванной, Наташку слегка передернуло.

– Мать моя, ты похожа ни привидение, – пробормотала она.

Юрка сочувственно покачал головой. Перестав препираться, они оба смотрели на меня так, словно готовы были выполнить любое мое желание, лишь бы мне полегчало. От такой преданности я почувствовала одновременно радость и смущение, и поспешила отвести глаза в сторону.

– Вот что, девочки, – проговорил Юрка решительно, – все вопросы лучше отложить на завтра. Сейчас самое лучшее, что мы можем сделать, – это лечь и хорошенько выспаться. Согласны?

– Что, и от ужина отказаться? – с иронией протянула Наталья, намекая на здоровый Юркин аппетит.

– Ну, это по желанию, – парировал он. – Лично я сейчас съел бы чего-нибудь горяченького.

– Ладно уж, пошли на кухню. Будет тебе горяченькое, – подобрела Наталья.

Мне есть совершенно не хотелось. В голове была странная пустота и невероятная тяжесть. Отказавшись от ужина, я свернулась калачиком на диване в гостиной и мгновенно провалилась в сон. Даже сновидения меня в эту ночь не посещали. Я попросту выпала на несколько часов из реальности, погрузившись в черное «ничто».

Глава 9

Сказав накануне, что утро вечера мудренее, Юрка оказался прав, как никогда. Раны мои все еще болели, но слабость прошла, и вообще я чувствовала себя намного лучше. Ребята еще спали, и я, горя от нетерпения, отправилась на разведку в одиночку.

Освещенная неярким утренним солнцем, комната выглядела совсем не страшно. Если бы не саднящие следы зубов и когтей, я бы посчитала вчерашнюю схватку с котом плодом больного воображения. Но Баська позаботился о том, чтобы оставить на моем теле свою визитную карточку, и я невольно содрогнулась, переступая порог этой комнаты.

Надежды обнаружить ключ к разгадке вчерашней тайны не оправдались. Кроме как за одиноко торчащую под окном обшарпанную тумбочку, глазу не за что было зацепиться. Но ведь Баська свихнулся именно здесь! Так почему это произошло? Мучительно раздумывая над заданным самой себе вопросом, я медленно обошла комнату по кругу. Возле тумбочки на полу валялось то самое зеркало. Я подняла его, удивившись немалому весу, и положила сверху на тумбочку, задумчиво разглядывая вещицу.

Никогда прежде мне не приходилось видеть ничего подобного. Зеркало было довольно большим, сантиметров шестьдесят-семьдесят в высоту. Довольно грубая, массивная рама, небрежно покрашенная темной краской, обрамляла тускло поблескивающий квадрат полированной бронзы. Пересилив себя, я взглянула на свое отражение, в который раз подивившись, насколько хорошо отражает предметы металлическая поверхность. Я слышала, что возраст зеркала насчитывает несколько столетий. Надо же, а выглядит совсем как новое!

Я отчетливо помнила странные неприятные ощущения, которые охватили меня, когда я смотрела в зеркало рождественским вечером. Сейчас, к своему удивлению, ничего подобного я не испытывала. Вид у меня был, бесспорно, плачевным, но к самому зеркалу это не имело отношения. Ведь говорят же: нечего на зеркало пенять, коли…

Итак, в зеркале не было ничего необычного. Наташка права: кот никак не мог испугаться увиденного в нем отражения. Значит, дело в другом. В чем же?

Мои размышления были прерваны звуком шлепающих по полу босых ног. Скрипнула половица, и в дверь просунулась всклокоченная голова моей подруги.

– Так и думала, что ты уже здесь, – сладко зевнув, констатировала она. – Как результаты? Нашла что-нибудь?

– Не-а. Всю голову себе сломала, а понять ничего так и не смогла, – призналась я неохотно. – Но думаю, что дело все-таки в зеркале.

– Это вряд ли, – хмыкнула Наталья и, окинув зеркало довольно равнодушным взглядом, поинтересовалась: – Завтракать будешь?

– Нет, что-то пока не хочется. Вы ешьте, а я потом бутерброд какой-нибудь себе сварганю. Хочется понять…

– Да брось ты себе голову забивать! Жалко, конечно, Баську, и тебе тоже досталось… Но такое бывает, я где-то читала. Это все-таки животное. Кто знает, что в его голове перевернулось?

– Наверное, ты права, – неохотно признала я. – Сплошная физиология, и ничего сверхъестественного.

– Умница, – похвалила Наташка. – А теперь пошли завтракать.

– Что за совет с утра пораньше? – спросил Юрка, вваливаясь в комнату. Он успел уже умыться и теперь благоухал лосьоном и мятной зубной пастой. Мокрые после душа волосы торчали ежиком.

– Да вот Агнешка никак в Шерлока Холмса не наиграется, – пожаловалась Наталья.

– Хорош обзываться! – обиделась я. – Мне просто кажется, что в зеркале есть какая-то закавыка. Уж больно нелепо оно выглядит.

– Точно, уродство, ты верно заметила, – презрительно фыркнула Наталья.

– Но Диана говорила, что оно старинное. Да еще и бронзовое. Если это правда, то в старину оно стоило целого состояния.

– Ну, нравы того времени не слишком поощряли пользование зеркалами, – сказал Юрка. – Считалось, что зеркало от лукавого.

– Вот видите! – воскликнула я обрадованно.

– Господи, я с вами с ума сойду, – рассердилась Наталья. – Он чепуху болтает, а ты и уши развесила. Ты, Юрка, кончай сказки рассказывать. Не видишь – не в себе она после вчерашнего.

– Наташка, прекрати намекать, что я сумасшедшая! – прикрикнула я обиженно. – Кроме этого зеркала, в комнате ничего не было. Кстати, я нашла его на полу, а до того оно стояло на тумбочке. Вполне возможно, что Баська заглянул в него и что-то увидел…

– Морду свою усатую он там увидел. Ты что, Агнешка? Неужели веришь, что зеркало волшебное?

– Да не об этом я! Все можно объяснить вполне реальными вещами.

– Например? – спросил Юрка с интересом.

– Ну, мы же не знаем технологию изготовления зеркал в шестнадцатом веке. Наверняка бронзу обрабатывали какой-нибудь химией. За столько времени что-то могло нарушиться, и зеркало стало испарять ядовитое вещество. А может, его специально намазали какой-то гадостью. В те времена все подряд друг друга травили, я читала.

– Да быть того не может! Я сто раз с него пыль вытирала, и смотрелась в него тоже, и ничего – живая и совершенно нормальная, – возразила Наталья.

– Так ты вон какая здоровая, – ляпнула я, не подумав. – На тебя много яду надо. А Баська маленький.

Наталья сверкнула глазами, но разорвать меня на части ей помешал Юрка, со смехом втиснувшийся между нами. Наталья погрозила мне из-за его спины кулаком и пробормотала что-то нечленораздельное.

– Прости, Наташка, я не хотела тебя обидеть, – извинилась я. – Просто я пытаюсь объяснить свою точку зрения. – Я снова покосилась на тускло поблескивающее зеркало.

– А как оно к вам попало?

– Подарили, – пожала плечами Наташка.

– Давно?

– Да в тот самый день. Инесса его на столике с подарками отыскала. Любят люди дарить всякую гадость.

– Наташка, прекрати, – нахмурился Юрий. – Это не гадость, а антиквариат.

– Ага. Ты так говоришь потому, что его могла приволочь твоя обожаемая Диана, – съязвила Наталья.

– Нет, только не Диана, – покачала я головой. – Я видела, как она вцепилась в зеркало, едва его увидев. И даже подумала, что она захочет попросить его у тебя.

– Тогда кто же? – довольно равнодушно поинтересовалась Наташа. – Секретарь? Или Милочка?

– А ведь точно, – подхватил Юрий, – у Андрея в руках была довольно большая упаковка, как раз размером с зеркало.

– Но среди подарков была еще картина, – напомнила Натка, – а она почти такого же размера. Кстати, весьма неплохая вещица, я собираюсь повесить ее в кабинете.

– Не отвлекайся, – попросила я. – Давайте попробуем определить, откуда все-таки взялось зеркало.

– Да не знаю я! И вообще, я есть хочу, а от твоего зеркала меня уже тошнит.

Возразить мне было нечего, пришлось идти завтракать. По опыту я знала, что на сытый желудок Наташка не такая вспыльчивая.

Так оно и вышло. Наевшись омлета с колбасой, Наталья не только не стала меня отговаривать от того, чтобы вернуться в комнату с зеркалом, но и отправилась вместе со мной, за компанию. У Юрки тоже нашлась здесь работа – он собирался ободрать старые обои, чтобы начать наконец ремонт. Каждый занялся своим делом. Я – зеркалом, Юрка – обоями, а Наташка просто сидела на подоконнике и болтала ногами.

Чтобы найти подтверждение моей теории с ядом, пришлось попросить Юрку разобрать раму на составные части. Кстати, она была явно моложе самого зеркала по возрасту. Когда деревянная оболочка оказалась снятой, стало видно, насколько необычно и красиво зеркало. Даже Наташка наконец оценила его по достоинству и прекратила называть уродливым.

На самом деле зеркало имело овальную форму. Для чего его впихнули в раму, я так и не поняла. Одна сторона бронзовой пластины, отполированная до блеска, великолепно отражала предметы, слегка окрашивая их в легкий золотистый цвет. Зато другая, прежде скрытая, стала настоящим открытием – она была сплошь покрыта тонкой резьбой. Таинственные знаки окружали центральное изображение – удлиненный глаз внутри треугольника.

– Похоже на иероглифы, – заявил Юрка.

– Что-то египетское, – кивнула я. – По крайней мере, такой вот глаз в треугольнике у них точно присутствовал.

– И что он означает? – полюбопытствовала Наташка.

– Чего не знаю – того не знаю, – вздохнула я. – Но надписи эти мне почему-то не нравятся. Не слышала я, чтобы на зеркалах писали что-то. Не для того они предназначены.

– Надо бы показать специалисту. Только где его взять? – посетовала подруга, поверив наконец, что в ее руки попал настоящий раритет.

– Чем больше я смотрю на эти надписи, – задумчиво произнес Юрка, – тем сильнее мне кажется, что деревянная рама предназначалась для того, чтобы скрыть их от посторонних глаз. И форму изменили неспроста. Как будто хотели что-то замаскировать.

– Да уж, просто так уродовать такую красоту никто бы не стал, – согласилась Наташка. – Только я не думаю, что надписи окажутся чем-то загадочным. Мне кажется, что это что-то вроде нынешней гравировки. Ну, знаете, как иногда на часах делают или на портсигарах? Гравируют «такому-то от такого-то на добрую память», ну и так далее. Может такое быть? Может.

А вот я была с ней не согласна. Прав Юрка, надпись хотели скрыть, а значит, для кого-то она была очень важной. Эх, знать бы, что здесь написано!

Скорее из упрямства, чем в надежде обнаружить что-то стоящее, я продолжала внимательно изучать со всех сторон само зеркало и аккуратно отложенную в сторону раму. В кои-то веки моя настойчивость оказалась ненапрасной. Очень помогла лупа, которую я выклянчила у Наташки.

– Ура! – завопила я спустя некоторое время, подпрыгнув на месте и позабыв, что нахожусь в полусогнутом положении, наклонившись возле тумбочки. Эта непредусмотрительность обошлась мне довольно дорого. Ушибленный об тумбочку лоб загудел, как медный колокол, а бронзовый овал гулко ухнул в ответ.

– Ты когда-нибудь убьешься, – с сожалением констатировала Наталья.

– Что ты там нашла? – поинтересовался Юрка, отбрасывая в сторону очередную полосу старых обоев.

– Надеюсь, что немного ума, – проворчала его подруга. – Со своим у нее в последнее время что-то не очень. Будешь продолжать в том же духе – окажешься в инвалидном кресле задолго до пенсии, – пригрозила она без тени сочувствия.

– Не каркай. Я, между прочим, сделала важное открытие.

– Ну-ну, оно конечно, Ньютон ты наш доморощенный.

– Что там у тебя? – Юрка подошел поближе и с интересом заглянул мне через плечо. Наталья нехотя сползла с подоконника и присоединилась к нам, всем своим видом выражая неодобрение.

В эту минуту я была так довольна собой, что даже не рассердилась на ее обычный скептицизм. Теперь я могла доказать свою правоту! Мне вдруг захотелось торжественности. Приятно все-таки осознавать себя умной и сообразительной. Голосом Ливанова из знаменитого сериала про Шерлока Холмса я изрекла, поглядывая на своих друзей с выражением некоторого превосходства:

– Могу доказать, что это зеркало совсем недавно было куплено в ломбарде!

– С чего ты взяла? Антиквариат продают и в других местах: в салонах, на аукционах. А если учесть, что оно явно с Востока, то это мог быть даже блошиный рынок в Турции, – возразила Наташка.

– Погоди, Нат, пусть Агнешка объяснит, – попросил ее Юрка и незаметно подмигнул мне, чтобы подбодрить.

От гордости я, кажется, даже стала выше ростом.

– Все элементарно на самом деле! – важно заявила я. – Вот, смотрите сами. Видите следы белого порошка? Он забился в углубления рамы вот здесь и здесь. Наташка, возьми лупу, так ты ничего не разглядишь. Поначалу я подумала, что это тот самый яд, о котором мы тут говорили…

– А вдруг это на самом деле яд? – встревожилась Наташка.

– Да нет же.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Я его попробовала, – со вздохом призналась я.

– Ненормальная! – ахнула подруга испуганно.

– Ладно тебе… С ней ничего, к счастью, не случилось, – попытался заступиться за меня Юрий, но и в его голосе слышалось сомнение. Ясно, теперь и он считает меня чокнутой.

– Да ну вас! Я порошок по запаху сразу узнала и поняла, что никакой это не яд, а обыкновенный «Пемолюкс». С запахом лимона, если вам интересно. У меня дома точно такой же.

– Ладно, про «Пемолюкс» понятно. Но при чем тут ломбард? – спросила Наталья въедливо.

– При всем. Зеркало чистили этим порошком!

– И что?

– Ты рекламу по телику видела? Там еще голос так убедительно за кадром говорит про царапины, которые остаются на поверхности при применении таких порошков. Если зеркало – ценный, уникальный предмет, то кто же решится на подобное кощунство? Да любой коллекционер пылинки с него сдувать будет! А вот в ломбарде почистят чем угодно, лишь бы придать вещице товарный вид. Видишь, как зеркало блестит на открытых местах? А вот тут, под рамой, оно покрыто налетом, чем-то вроде паутины. Зеркало, очевидно, провалялось в закладе довольно долго, и ломбардщику не терпелось поскорее его продать. Вот он и надраил его до блеска тем, что подвернулось под руку.

– По-моему, не слишком убедительно, – неуверенно протянул Юрка, взглянув на меня извиняющимся взглядом. – Как ты можешь определить, что зеркало пробыло в ломбарде долго?

– Я еще и не то могу, – хмыкнула я снисходительно. Меня здорово раздражало недоверие этой парочки. А еще друзья называются. – Ладно уж, объясню, раз вы такие непонятливые, – сказала я со вздохом. – Если внимательно посмотреть на раму, то видно, что краска в верхнем правом углу светлее, чем в других местах. Видите?

– И что? Рама вообще покрашена очень небрежно, – откликнулась Наташка.

– Небрежность тут ни при чем, – покачал головой Юрка. – Это явно выгоревшее на солнце место. Теперь я тоже вижу. Но что это может означать?

– Зеркало долго лежало возле окна, и солнце попадало на это самое место изо дня в день. Долго. Наверное, несколько месяцев. Летом. Зимой и осенью солнце недостаточно яркое, чтобы оставить такой след. К тому же, насколько я помню, минувшее лето как раз было очень солнечным и жарким. Из того, что рама выгорела не полностью, а только сверху, можно сделать вывод, что лежало оно под углом. Вот так.

Я приподняла верхнюю часть зеркала градусов на сорок пять.

– Значит, оно лежало на витрине, – сделала я окончательный вывод. – На витрине, стоящей у окна.

– А ты знаешь, в твоих рассуждениях действительно что-то есть, – одобрительно кивнул Юрка. – Ты молодец. Вроде все так просто, но я бы не догадался. Зря ты, Наташка, на нее ворчала. Соображает девчонка.

– Иногда, – нехотя признала поражение самолюбивая подружка.

– И это еще не все! – вдохновенно воскликнула я, порозовев от смущения. – Есть еще одно доказательство того, что зеркало побывало в ломбарде. Там, на задней стенке, остались следы клея, к которому пристал клочок сероватой бумаги. На чем-то подобном в ломбардах и комиссионках выписывают квитанции, которые потом на вещи цепляют.

– Мне кажется, сейчас такими бланками не пользуются, – пробормотал Юрка, разглядывая заднюю стенку рамы.

– Пользуются, если ломбард маленький и небогатый.

– А что вообще дает эта информация про ломбарды? Какая разница, где зеркало побывало до того, как попало к нам? – резонно спросила Наташка.

– Ну, теоретически это дает возможность проследить того, кто сдал или купил его. Возможно, узнаем кое-что об истории зеркала. Вдруг оно и в самом деле необычное? – пояснил вместо меня Юра, который определенно начал врубаться в ситуацию.

– Да вы что! В городе ломбардов – миллион! Обходить их будете как раз до конца года. Оно вам надо?

– Ну…

– И учти, не в каждом захотят с тобой разговаривать…

– Ну, я…

– А если и захотят, то не факт, что вспомнят покупателя.

– Да погоди ты! Я знаю, где этот ломбард.

– Что?! – воскликнули Наташка с Юрой в один голос.

– Ну, не точно, конечно, но кое-какие соображения имеются. Нужно распечатать на компьютере все адреса, и тогда я смогу сказать более конкретно, какие из них нам подходят. Не думаю, чтобы их оказалось слишком много. Кроме того, мне кажется, я знаю, кто принес к вам зеркало.

– Вот как? И кто же это? – удивленно спросила Наташка.

– Тот самый парень, который исчез. Роман.

Глава 10

– Ну, это уже ни в какие ворота не лезет! – всплеснула руками Наташка. – Ты что, забыла, что он попал в наш дом совершенно случайно? Откуда у него упакованный подарок?

– Почему он оказался у него с собой – не знаю, но, кроме Романа, принести зеркало некому. Если не верите, обзвоните всех, кто был у вас в тот вечер, и убедитесь.

– Ну уж нет! Диане звонить я не стану, – испуганно отшатнулся Юрий. – Она и так на меня теперь волком смотрит.

– Диана тут вообще ни при чем. Как и ее муж, разумеется, – напомнила я. – Остальные, думаю, тоже. Что вам подарили?

– Коробку конфет, картину и…

– Набор елочных украшений. Кстати, очень дорогой, – подсказал Юрка.

– Вот видите. Подарков – три штуки. Столько же было и гостей, если считать Диану и ее мужа за одного человека. Наверное, украшения подарили именно они.

– Ну, допустим… – протянула Наташка.

– Да что там, она все правильно говорит! – возбужденно воскликнул Юрка. – Как мы раньше об этом не подумали? Гостей меньше, чем подарков. Зеркало – лишнее!

– Точно, – согласилась наконец и Наталья. – Конфеты приволокла Милочка. Игрушки – твоя начальница, а Андрей, как мы знаем, подарил картину. Но зачем не известный никому парень принес зеркало? Оно же бешеных бабок стоит. Он что, миллионер?

– Это сейчас не столь важно. Если мы все просчитали правильно, то через ломбард можно выйти на него, – сказала я.

– Так что же мы стоим? – заволновался Юрка. – Быстрее к компьютеру! Убийца почти у нас в руках!

Войдя в Интернет, Юрка сделал нужный запрос. Пока компьютер думал над ответом, я тоже задумалась. Мне очень хотелось, чтобы версия с ломбардом подтвердилась. Ведь у нас есть редкий шанс отыскать убийцу в большом городе. Неужели мне удастся то, что не удалось милиции? Мне очень хотелось остановить маньяка или хотя бы помочь отыскать его след. Очень уж было жаль маленькую балерину и Инессу. Но больше всего я боялась того, что убийца не остановится и продолжит убивать. Зачем он это делает? Почему именно Инесса? Они ведь не были знакомы и не могли быть врагами. Случайный выбор? Но почему? Убить с риском быть пойманным – слишком большая роскошь даже для сумасшедшего. Кстати, у сумасшедших всегда отлично развито чувство самосохранения. Хотя о чем это я? Ведь ему удалось-таки незаметно исчезнуть, не оставив никаких следов! Милиция топчется на месте, просеивая сквозь мелкое сито множество подозреваемых, и все бесполезно.

Что ж, убийца хитер и везуч. Но как он выбирает свои жертвы? По какому принципу? Я слышала, что маньяков привлекает какой-то один тип: только блондинки, скажем, или только женщины преклонного возраста. А тут – две противоположности, ребенок и дамочка бальзаковского возраста. Какая между ними связь? При чем тут злополучное зеркало? И почему ласковый Баська пытался убить меня? Если убийца продолжит поддерживать тот же темп, то нам стоит поторопиться, чтобы успеть до того, как будет совершено очередное убийство.

– Готово! – провозгласил Юрка, помахивая в воздухе еще теплыми листами, выползшими из принтера. – Ну, Агнешка, теперь твоя очередь.

Он передал мне листочки, и я несколько минут внимательно смотрела на список полученных адресов. Ломбардов в нашем городе оказался не миллион, как предрекала Наталья, а всего двадцать восемь. Но и этого многовато. Настало время применить на практике ту идею, которая посетила меня раньше.

Перебирая распечатанные странички, я сказала, стараясь скрыть неуверенность:

– Список можно сильно сократить.

– Опять твой дедуктивный метод? Или на сей раз ты применишь дар ясновидения? – язвительно поинтересовалась Наталья.

– Не придирайся к человеку, – попросил Юрка.

Я с благодарностью улыбнулась ему.

– Думаю, что интересующий нас ломбард должен располагаться где-то на окраине. Это раз. Все, что в центре, можно отбросить.

– Ты так думаешь или есть объяснение? – спросила Наташка, отбирая у меня листочки и быстро пробегая глазами по строчкам. – Не вижу, в каком месте это написано, – пожала она плечами.

– На самом деле все опять упирается в зеркало. Оно уникальное, и для настоящего ценителя уродливая рамка – не помеха, чтобы определить его истинную ценность. Между прочим, в те времена, когда оно было создано – веке эдак в шестнадцатом, – такая штука стоила в два раза дороже, чем полотно кисти Рафаэля. Так что сами судите, какая редкость это зеркало. Но мы пришли к выводу, что наш раритет провалялся в витрине бог знает сколько времени, не вызывая ни малейшего интереса у покупателей. Почему? А потому, что посетители ломбарда – люди не того уровня. Такое может произойти только в какой-нибудь глуши, никак не иначе. Конечно, это всего лишь рассуждения, но мне лично они кажутся убедительными.

– Мне тоже, – поддержал меня Юра. – Значит, центральные ломбарды вычеркиваем. Что тут у нас осталось?

– Восемнадцать штук, – быстро сосчитала Наташка, заглянув ему через плечо. – Все равно много.

– Да. По часу-полтора на каждый, учитывая их отдаленность друг от друга. Получается, что на обход всех уйдет чуть ли не трое суток с перерывами на сон и обед.

– Это в том случае, если нужным окажется последний. А вдруг нам повезет с первого раза? – с надеждой произнесла Наталья.

– Ох, что-то не верю я в счастливые совпадения, – со вздохом покачала головой я. – По закону подлости он, наоборот, окажется восемнадцатым, с какого бы конца мы ни начали.

– И что же делать?

– Уменьшать список дальше.

– А это возможно?

– Думаю, да. Ломбард, который мы ищем, расположен на южной стороне очень узкой улочки, а напротив него стоит высокий дом.

Наташка покосилась на меня с опаской, как если бы я вдруг принялась на ее глазах пускать дым из ушей. Но что поделать? Сегодня я была в ударе, хотя и сама удивлялась, с чего это вдруг на меня снизошло такое озарение. Но ведь все на самом деле просто!

– Смотрите, – обратилась я к притихшим друзьям, – рама у зеркала выцвела только сверху, да еще так ровненько, как будто специально отмеряли по линейке. Чтобы получилось именно так, солнечные лучи должны падать почти отвесно, то есть солнце в это время находилось в самой верхней точке – в зените! Понимаете? Ни раньше, ни позже лучи на витрину не попадали. Почему? Им что-то мешало, какая-то естественная преграда. Такой преградой в городе может быть только высокий дом на другой стороне улицы!

– Ну ты даешь! – восхищенно протянула Наташка. – Я в отпаде.

– В школе надо было лучше учиться, – поддел ее Юрка.

Наташка обиженно фыркнула.

– Для скорости можно будет разделиться, – быстро сказала я, чтобы предупредить возможную ссору между влюбленными. – В нашем распоряжении две машины – моя и Юркина. Мы с Наташкой возьмем половину списка в верхней части города, а Юрка осмотрит те ломбарды, что расположены на юге и востоке.

– Как всегда, ему везет, – хмыкнула Наталья. – Нам с тобой досталось десять штук, а ему – только восемь.

– Можем поменяться, – пожал плечами Юрка.

– Не стоит. Пусть остается все как есть. Если моя теория верна, то мы по-любому за день управимся, ведь нужное место можно будет узнать с первого взгляда.

– А если не получится? – проявила осторожность Наташка.

– Агнешка еще что-нибудь придумает, – хохотнул Юрка и, хлопнув меня по спине, пошел в свою комнату переодеваться.

* * *

Машину я, честно признаюсь, вожу неважно, особенно в зимнюю пору, хотя водительского стажа у меня уже лет пять, не меньше. Но поскольку Наташка вообще рулить не умеет (не желает учиться из чистого принципа), то за руль пришлось садиться мне.

Автомобиль – единственный предмет роскоши, которым я владею, хотя назвать роскошью раздолбанные «Жигули» преклонного возраста можно лишь с большой натяжкой. Иногда, спору нет, наличие четырех колес с мотором сильно облегчает жизнь, тем более что живу я далеко от центра, но и хлопот машина создает не меньше. Львиная часть моих заработков – в те периоды, когда они у меня были, – уходила на ремонт старой колымаги. Но тут уж никуда не денешься, машина, особенно старенькая, заботы требует. В противном случае, даже если ее каждое утро в бампер целовать, она, подлая, в самый неподходящий момент скрутит тебе фигу и скажет: «А ну-ка, тащи меня к механику!» Просто встанет и будет стоять до победного конца. А что, ей спешить некуда, она железная.

Колесить по заваленным снегом улицам вообще удовольствие ниже среднего, а уж если приходится перемещаться дворами, то полный мрак. Заваленная сугробами проезжая часть, глухая и извилистая, более всего напоминала собой лабиринт Минотавра, слава богу – без хозяина. Но жаловаться было некому. Интересующие нас заведения все до единого располагались на узких улочках, где снег исчезал с дороги исключительно естественным образом – с наступлением весны.

Вцепившись в руль, как камикадзе, я, бормоча себе под нос ругательства, вела машину, в то время как Наташка исполняла роль штурмана, уткнувшись носом в старенькую автомобильную карту. Ориентировалась она в ней с трудом, и с меня успело сойти семь потов, хотя я понимала, что это не предел.

Обиднее всего, что мучилась я напрасно. Ни один из десяти ломбардов не подходил под описание. То они располагались на открытой местности, то занимали первый этаж высотного здания, а в одном вообще окон не было, так как он располагался в подвале.

Когда Наташка, злющая от голода и усталости, зачеркнула последний номер нашего списка и приготовилась сообщить мне все, что она обо мне думает, запиликал ее мобильник. Это был Юрка. Достаточно было взглянуть на округлившиеся глаза Наташки, в которых с новой силой загорелся азарт, чтобы догадаться – Юрка обнаружил то, что нужно. Проявив великодушие, он сообщил, что подождет нас и не станет входить внутрь один. Что ж, это было очко в его пользу. В последнее время мне стало казаться, что я была несправедлива к нему. Не такой уж он плохой, как я думала.

– Едем! Быстрее! – возбужденно выкрикнула Наталья, бросая трубку на заднее сиденье. – Он его нашел. Передает свои поздравления и говорит, что все оказалось в точности так, как ты предсказывала.

Получилось! Я была удивлена не меньше Наташки. Неужели я тоже на что-то гожусь?

Наталья назвала адрес, и я, прикинув, в какой стороне это находится, стала медленно разворачивать машину. После того как мой задний бампер разворотил ближайший сугроб, мне удалось довести маневр до конца, и мы понеслись вперед со всей скоростью, на которую была способна моя старушка.

Заметив нас издали, Юрка помигал фарами в знак приветствия. Его шикарная «Ауди» стояла в самом начале улицы, на которой располагался наш ломбард. Я еще раз удивилась, насколько точно все совпадало. Вся правая сторона улочки состояла из приземистых домов довоенной постройки, на одном из которых покачивалась обшарпанная вывеска с выцветшей надписью: «Ломбард». А напротив него высилось уныло-серое здание общежития, полностью загораживая собой солнечный свет. Желтое здание ломбарда тонуло в глубокой тени.

Этот район считался в нашем городе непрестижным. Все, кто мог, бежали отсюда сломя голову, а квартиры тут стоили едва ли не вдвое дешевле, чем в центре. Причина заключалась в том, что заводы и фабрики были натыканы здесь чуть ли не впритык друг к другу. Многочисленные заводские трубы исправно отравляли воздух всякой дрянью, в воздухе постоянно висел неприятный запах с химкомбината. Была и другая причина. Работяги, населявшие эту часть города, проводили все свободное время, предаваясь единственному доступному им развлечению – пьянству. Так, как пили здесь, не пили больше нигде. В результате пьяные разборки и бытовые убийства, опять же по пьяни, были здесь обычным делом. Кому из нормальных людей такое понравится?

Даже на первый, не слишком внимательный, взгляд улочка выглядела убого. Давно не крашенные стены домов пестрели ржавыми разводами, штукатурка – в тех местах, где она еще осталась, – вздулась от сырости, точно болезненные нарывы. Крыши громыхали на ветру ржавым железом. На ветхих, покосившихся балконах тихо постукивало замерзшее белье.

Подъехать к ломбарду оказалось невозможно – посреди улицы вилась среди сугробов узенькая, хорошо утоптанная тропинка. Машины, судя по всему, здесь не ездили вообще, что выглядело в наше время по меньшей мере странно.

Собравшись возле Юркиной машины, мы устроили совещание.

– Что будем делать? Страшновато оставлять машины без присмотра в этой подворотне, – сказал Юрка, нервно поглядывая на группу нетрезвых подростков, которые весело ржали в детской песочнице неподалеку, как стадо диких мустангов, да простят меня благородные животные за такое сравнение. Несколько пластиковых бутылок из-под пива отчетливо выделялись на снегу, позволяя определить на глаз степень опьянения молодежи. Степень была изрядная, тем более что запасы пива у них, по-видимому, еще не иссякли – я видела, как они передавали друг другу очередную полуторалитровую емкость. Да, в таком месте никакая сигнализация не поможет. Не угонят, так стекла побьют ради развлечения.

Юрка предложил:

– Сделаем так: вы пойдете вдвоем с Наташей, а я останусь сторожить машины.

– А вдруг они до тебя докопаются? – заволновалась подруга.

– Ну, это вряд ли, – усмехнулся Юрка, покосившись на свои весьма внушительные кулаки. – Такие, как они, обычно трусоваты.

– Но как же мы пойдем одни?

– Так будет лучше. В ломбарде вам ничто не угрожает. Пока я здесь торчал, внутрь вошла всего одна тетка, да и та давно отчалила. Кроме того, девчонкам легче вызвать продавцов на откровенность, я буду только мешать. А вы девицы сообразительные, в два счета выведаете у них все, что нужно.

– Он прав, Наташка, – согласилась я. – Машины нам с тобой не защитить, только хуже сделаем. Придется сыграть роль частных детективов.

Внутри ломбард больше напоминал лавку старьевщика. Никаких особенно ценных предметов я не заметила. Очевидно, люди несли сюда последнее, надеясь выручить за свое барахло хоть какие-нибудь копейки. Вещей в витринах лежало много, но смотреть было не на что. По периметру торгового зала висели металлические кронштейны, заполненные зимней одеждой со степенью износа процентов в девяносто. Единственный лисий полушубок, побитый молью и изрядно поистершийся, выглядел на фоне остального чуть ли не королевской мантией. Несколько картин на стенах да парочка икон также не представляли особой ценности. В самом углу пылился стол красного дерева, который отчаянно нуждался в реставрации. Когда-то, лет сто назад, он выглядел великолепно, но теперь потускнел, а поцарапанная столешница была вдоль и поперек закапана чернилами.

Возле самого окна и в самом деле размещалась застекленная витрина. Здесь красовались немногочисленные ювелирные украшения, в основном примитивные серийные изделия из золота с искусственными рубинами. Само стекло витрины неплохо было бы протереть от пыли, но девушке за прилавком, очевидно, такое просто не приходило в голову. Она зябко куталась в серый пуховый платок, сидя на стуле, и выжидательно смотрела на нас светлыми, какими-то застиранными глазами. Непостижимым образом девушка идеально вписывалась в окружающую, довольно потрепанную обстановку, хотя ей наверняка не исполнилось и двадцати и была она вполне симпатичной. Правда, ей не помешало бы вымыть волосы и хоть немного заняться лицом, да и платьишко, в которое она была одета, давно пора было постирать.

– Хотите что-нибудь заложить? – спросила девушка, глядя, как мы старательно разглядываем витрину. – Или купить желаете?

– Да нет, спасибо. Я вижу, здесь нет того, что мы ищем, – ответила я, вежливо улыбаясь.

Девушка немного удивленно вскинула брови.

– А что конкретно вас интересует? – спросила она.

– Довольно необычная вещица – старинное зеркало из бронзы в деревянной раме.

– Было такое, – немного помявшись, кивнула девушка.

– Неужели его продали? – изображая отчаяние, воскликнула Наташка.

– Ну да. Вы опоздали. Недели две назад ушло.

– Ах, какая жалость!

– Что же вы так долго собирались? – усмехнулась девушка. – Оно с полгода провалялось. Хозяин уж и не чаял от него избавиться. Вот всегда так: лежит вещь, лежит, никому не нужная, а только продашь, народ валом валит именно за ней.

– Но что же нам делать? – патетически воскликнула Наташка. – Я так мечтала его иметь!

– Может, попытаться перекупить его? – Я сделала вид, что эта мысль только что пришла мне в голову, и затем обратилась к девушке, молитвенно сложив на груди ручки: – Вы не запомнили, кто его купил? Вдруг он из постоянных ваших покупателей…

– Ничем не могу помочь, – развела она руками. – Оно было продано не в мою смену. Да и потом, мы не ведем записи покупателей, только клиентов.

– Так, может, нам обратиться к хозяину этой вещи?

– А зачем? – удивилась девица. – Зеркала вы у него все равно не найдете.

– Ну… Вдруг у него есть что-то подобное, – не сразу нашлась я.

– Вряд ли, – усмехнулась продавщица. – Я эту старуху хорошо знаю. Нищая она, как церковная крыса, и зеркало – единственная путная вещь, что у нее была.

– И все же…

– Не везет вам, девушки, – покачала та головой. – Поговорить со старушкой не удастся.

– Почему? Вы нам не поможете?

– Да я бы с радостью, только преставилась Марья Федоровна, потому и вещь из заклада не выкупила. Раньше-то всегда забирала.

– То есть она не первый раз ее сдавала? – удивилась я.

– Сто первый. И всегда в положенный срок забирала обратно. Мы его даже на аукцион никогда не выставляли. Знали, что хозяйка явится за своей драгоценностью.

– Но ведь вещь дорогая, – еще больше удивилась я, – откуда старушка брала деньги, если она, как вы говорите, была совсем бедная?

– Понятия не имею. Может, милостыню собирала, может, еще что. Работать она не работала, старая совсем была, но деньги находила исправно.

Разговор зашел в тупик. Хозяйка зеркала отдала богу душу, покупатель неизвестен. От разочарования мне хотелось расплакаться.

– А вы с хозяином нашим все-таки поговорите, – посоветовала девушка, заметив мое несчастное лицо.

– Думаете, он может помочь? – встрепенулась Наташка.

– Кто его знает. Зеркало-то он продал. Это в воскресенье было, а по выходным он всегда сам дежурит. – И, не дожидаясь нашего ответа, девушка громко крикнула: – Павел Евгеньевич! К вам тут пришли!

Из-за занавески немедленно вынырнул кругленький румяный мужчина маленького роста. Он появился так быстро, что у меня закралось подозрение, не подслушивал ли он весь наш разговор, притаившись за ней.

– Здравствуйте, девочки, – широко улыбнулся хозяин ломбарда. – Чем могу быть полезен?

Павел Евгеньевич походил на молочного поросенка, которого слишком рано вытащили из духовки, в силу чего он не успел подрумяниться, а только сильно покраснел. Большие хрящеватые уши и светлые редкие волосенки, сильно смахивающие на поросячью щетинку, делали сходство просто поразительным.

– Они ищут Марьино зеркало. Это ведь вы его продали, – ретранслировала девушка хозяину нашу проблему.

– Бронзовое? В деревянной рамочке? – суетливо уточнил хозяин, хотя его подчиненная выразилась вполне конкретно. – Помню, помню. Конечно, помню. Какая жалость, что эта уникальнейшая вещь вам не досталась.

Девчонка за прилавком незаметно от хозяина скорчила рожицу, которая должна была продемонстрировать ее скепсис по поводу его заявления.

– Да уж, уникальная, – хмыкнула она. – Пока продали, три раза уценку делали, никто брать не хотел.

Ее высказывание рассердило хозяина.

– Что ты мелешь, Лена? То, что настоящих ценителей в этой дыре днем с огнем не сыскать, еще не повод умалять ценность раритета. А уценить пришлось, верно. Хотя у меня прямо сердце кровью обливалось. Но мы не можем держать у себя вещи до бесконечности. Товарооборот! Законы рынка!

Тяжелый вздох, сопровождавший его причитания, должен был продемонстрировать трагичность сложившейся ситуации, но на нас он впечатления не произвел. Да и на сотрудницу ломбарда тоже.

– Да бросьте вы, Павел Евгеньевич, голову девчонкам морочить! – воскликнула она. – Радуйтесь, девушки, что не купили эту рухлядь. Денег она стоила много, а на вид – страх божий. Ни виду, ни солидности.

– Лена, марш в подсобку, – скомандовал хозяин ломбарда.

– Зачем это?

– Займись наконец делом. Нечего тут лясы точить.

Девушка неохотно удалилась за занавеску, а Павел Евгеньевич, ухватив нас под руки, отвел в сторону, подальше от подсобки и любопытной Лены.

– Вы действительно интересуетесь зеркалом и хотели бы его приобрести? – спросил он вкрадчиво.

– Конечно, но вы ведь сами сказали, что…

– Я не могу отказать в помощи таким очаровательным девушкам… – многозначительно улыбнулся Павел Евгеньевич.

Не понимая, куда он клонит, Наталья начала было хмурить брови, но я подала ей знак, что все в порядке.

– Мне начинает казаться, что вы знаете, где искать зеркало, – высказала я свое предположение.

– Так оно и есть, – одобрительно кивнул пройдоха.

– Так говорите же! – нетерпеливо рявкнула Наталья.

– Ну, дело это деликатное, и я не уверен…

– Сколько? – спросила Наташка без обиняков. – Сколько вы хотите за посредничество?

– Право, с вами приятно иметь дело, – пробормотал Павел Евгеньевич, – так, сущую малость. Десять процентов от стоимости.

Я вопросительно взглянула на Наталью, так как понимала, что финансовая сторона дела полностью в ее руках. Сама я была на мели уже давно. Но Наташка успокоила меня взглядом и снова спросила, четко выговаривая слова:

– Сколько денег я должна вам заплатить за адрес покупателя?

– Ну, долларов сто будет достаточно.

Наташка достала кошелек и вытащила нужную бумажку. Ростовщик протянул было руку, но Наташка ловко спрятала ее за спину.

– Адрес, милейший, – усмехнулась она.

– Вы обижаете меня своими сомнениями, – вздохнул розовый дядька. – Покупателем стал один из наших сотрудников. Он выразил желание, и я не смог ему отказать.

Павел Евгеньевич быстро черкнул несколько строк в извлеченном из внутреннего кармана блокноте, вырвал листок и протянул его Наташке. Та впилась глазами в бумажку, и я увидела, как брови подружки поползли вверх, а рот приоткрылся. Ее реакция не на шутку взволновала ростовщика.

– Что-то не так? – заволновался он.

– Все нормально, – пробормотала Наташка изменившимся голосом.

– Могу я… – он прокашлялся, – могу я получить свои проценты?

– Что? Ах да, конечно.

Наташка сунула ему деньги.

– Вашего сотрудника действительно зовут Романом? Вы не ошиблись? – спросила она, глянув в мою сторону.

Я поперхнулась, а Павел Евгеньевич торопливо ответил:

– Что вы, помилуйте, как я могу ошибиться? Рома проработал у меня больше года. Очень исполнительный и старательный сотрудник.

– А почему его нет на рабочем месте сегодня? – спросила я.

– Увы. Он уволился несколько дней назад. Но адрес верный, не сомневайтесь, – заверил нас Павел Евгеньевич.

Очевидно, наша маленькая сделка показалась ему очень выгодной, потому что он весь так и лучился любезностью и вниманием, провожая нас до дверей. Если сто баксов составляли десять процентов, то все зеркало стоило тысячу долларов. Бедолага, знал бы он, как продешевил! Вещица наверняка тянула тысяч на пятьдесят, а может быть, она стоила гораздо дороже.

Глава 11

Пока Наташка натягивала перчатки, я, не веря своим глазам, в сотый раз перечитывала нацарапанный на бумажке адрес человека, которого считала убийцей. Хлопнула дверь. Обернувшись, я увидела вышедшую на крыльцо Леночку. В руках она держала незажженную сигарету, а на ее плечах, поверх старого платка, была наброшена оранжевая шубка из синтетического меха.

Прислонившись к стене, Леночка, не торопясь, прикурила, следя за нами сощуренными от едкого дыма глазами.

– Ну и надул же он вас! – сказала она сочувственно.

– В каком смысле? – вскинула бровь Наталья.

– В прямом, – усмехнулась приемщица. – Сто баксов дуриком содрал.

– Вы считаете это больше десяти процентов? – проявила Наташка догадливость.

– Десять процентов? Да он эту железку Ромке просто так подарил! Только что на радостях поделился. Хотите, я помогу вам вернуть ваши деньги? Не бойтесь, у меня получится. Он моего брата боится до судорог и перечить не станет.

– Спасибо за предложение, Леночка, – улыбнулась я, – но мы на вашего хозяина не в обиде. На самом деле зеркало стоит дороже ста баксов, если только Роман не захочет поднять цену, узнав его истинную стоимость.

– Ромка-то? Не! Он парень не жадный и честный. Ему это барахло за так досталось, он много не запросит. Значит, говорите, дорогая вещица? – поинтересовалась Лена.

– Да уж не дешевая, можешь мне поверить, – подтвердила Наталья.

– Значит, лопухнулся наш Евгеньич… Так ему и надо! – удовлетворенно хихикнула она.

Мы стали спускаться по скользкой лестнице.

– Вы только поторопитесь, если Ромку застать хотите! – крикнула нам вдогонку девушка.

– А что такое? – обернулась я.

– Похоже, неприятности у него.

Чтобы не упасть, пришлось вцепиться в перила обеими руками.

– Что за неприятности? – просила Наталья внезапно севшим голосом.

– Так милиция им интересовалась. Только что. Утром, как открылись, мент какой-то пожаловал. Всю плешь проел: что да как. Насилу отвязалась.

– Вы ему адрес Романа дали?

– Пришлось, – вздохнула девушка. – Этот мент таким волком глядел, что я аж перепугалась. Не то что про Ромку, про себя бы всю подноготную выложила, если бы он велел.

Новость о том, что менты добрались до Романа, несколько подпортила нам настроение. Даже Наташка выглядела расстроенной оттого, что недооценила родную милицию.

– Неплохо, однако, работают, – присвистнул Юрка, когда мы пожаловались на неожиданно возникшее препятствие.

– Так нечестно! – насупилась Наталья. – Я только во вкус работы детектива входить начала.

– Да уж… Если менты добрались до его адреса, нам с вами там делать нечего, – сокрушенно сказал Юрка.

– Может, все-таки проверим? – робко предложила я. – Здесь ведь совсем рядом.

Мы переглянулись.

– Ну что ж, если женщины просят… – рассмеялся Юрка.

Дом, в котором обитал Роман, действительно стоял буквально на соседней улице. Пришлось, правда, сделать крюк, чтобы выбраться на нормальную дорогу. Наталья пересела в Юркину машину, и я могла не стесняться в выражениях, въезжая в очередную колдобину.

Номер восемь по улице Нариманова оказался панельной девятиэтажкой гостиничного типа с единственной дверью и длинными изогнутыми под прямым углом коридорами. В каждом крыле – по шесть квартир-маломерок, без кухни и с сидячей ванной. Мне была знакома эта планировка, так как одна из моих знакомых была «счастливой» обладательницей подобных хором, правда, расположенных в более приличном районе.

Внутрь мы попали беспрепятственно, но положительных результатов это не принесло – на звонок никто не отвечал. Пришлось уйти не солоно хлебавши, гадая: то ли Романа уже арестовали, то ли он попросту где-то скрывается.

Мне удалось уговорить друзей немного подежурить возле подъезда, хотя бы для очистки совести. Они согласились, хотя и без особой охоты. Я понимала, что они с удовольствием послали бы эту слежку ко всем чертям и вернулись домой, но оставлять меня одну в опасном месте им не позволило чувство солидарности. Конечно, мне было совестно эксплуатировать их благородство, но очень уж хотелось довести дело до конца.

Через полчаса стало скучно даже мне, тем более что прохожих было совсем мало, в основном школьники и пенсионеры. Я обратила внимание, что машин на стоянке возле дома совсем немного, а те, что есть, имеют весьма плачевный вид. Наверное, именно поэтому я сразу заинтересовалась роскошным «БМВ», который плавно притормозил возле подъезда дома, за которым мы следили. Прошла минута, другая, но из машины так никто и не вышел.

– Вот так новость… – изумленно протянул Юрка. – А этот что здесь потерял?

– Ты что, знаешь, чья это машина? – с подозрением спросила Наталья.

– Еще бы, Дианина же тачка. Вернее – ее мужа, Петра Сергеевича. Сама Диана ездит на серебристой «Хонде».

– М-да… А местечко-то не слишком подходящее для столь шикарной публики, – задумчиво проговорила я. – Как думаешь, кого он ждет?

– Понятия не имею, – откликнулся Юрка, заинтригованный не меньше моего. – Единственный возможный вариант – какая-нибудь цыпочка из простых, хотя у меня большие сомнения на сей счет. Турков селянками не увлекается.

– Много он понимает, твой Турков, – фыркнула Наташка. – Скажешь тоже – селянки. По-твоему, пустоголовые дылды из модельного агентства лучше?

– Ну, тут уж с какой стороны посмотреть… – парировал Юрий.

– С какой ни смотри! Если баба двух слов связать не может, так будь она хоть Клеопатра с ногами от ушей.

– Да не кипятись ты, Наташка, – примирительно сказал Юрий. – Я же просто констатировал тот факт, что Петр Сергеич не по этой части. Я имею в виду девушек из рабочего поселка. Что я, виноват, что у него такие вкусы?

– Помолчите-ка, спорщики, – попросила я, – кажется, ему кто-то звонит.

– Точно! Вон у него телефон в руке! Эх, жалко, что ничего не слышно, – посетовала Наташка. Может, окошко опустить?

– Не поможет. Не слышно, да и не видно ничего толком. Может, там вообще не он? – высказала я неожиданное предположение.

– Машина точно его, – убежденно заявил Юрка.

– Ну и что? Может, одолжил кому-нибудь? Есть у него шофер?

– Нету. Он всегда сам за рулем. Любит это дело. В смысле, водить.

Пока мы спорили и обсуждали разные варианты, «БМВ» плавно тронулся с места, проплыв мимо наших окон крупной глубоководной рыбиной.

– Смылся, – огорчилась Наталья. – И чего приезжал? Хрен его знает.

Зазвонил мобильник. Наташка и Юрка синхронно схватились за карманы. Голос подавал телефон Юрки, а Наташка обнаружила, что оставила свой сотовый у меня в машине. Чтобы не забыть его, мы решили забрать дорогую игрушку немедленно, а заодно размять ноги, прогулявшись до моей машины.

– Диана звонила, – сообщил Юра немного удивленно, когда мы вернулись обратно.

– Чего ей надо? – недружелюбно спросила Наталья. Диану она после последней вечеринки недолюбливала.

– Просит меня подъехать к ней как можно скорее.

– Просит? А я думала, она только приказы раздавать умеет, – оскалилась Наташка. – Совсем на нее не похоже. Зачем ты ей понадобился так поздно? – ревниво спросила она.

– А я знаю? Она ничего не сказала. Приезжай, говорит, разговор есть.

– Уж не дала ли она отставку своему секретарю? – нахмурилась Наталья. – Она ведь с ним шашни крутит, если не ошибаюсь?

Я почувствовала, как быстро краснеют мои щеки. Наташка, кажется, это заметила, так как бросила на меня удивленный взгляд прежде, чем я успела отвернуться.

– Ладно, проехали, – пробормотала она, поняв, что каким-то образом задела меня. – Что делать будешь? Поедешь? – спросила она Юрку.

– А куда деваться? – невесело усмехнулся он. – Таким, как она, не отказывают.

– Не преувеличивай. Эта дамочка ровным счетом ничего собой не представляет. Если бы не ее деньги…

– А они – немаловажный момент, если не главный.

– Может быть, – легко согласилась подруга. – Только неплохо бы еще знать, где и как она их зарабатывает. Сам говорил, что ее фирма приносит раз в десять меньше, чем она тратит. Тогда откуда у этой мопсихи бабки?

– Да я откуда знаю? Сама у нее спроси, если так уж интересно.

– Очень надо! Мне ее богатство вообще-то без разницы, а только попомни мое слово: твоя Диана связана с каким-то криминалом и рано или поздно попадется.

– Да ты никак ревнуешь? – восхитился Юрка.

– Вот еще! – фыркнула Наташка.

– Глупенькая, кроме тебя, мне никто не нужен. И уж тем более такая вяленая курица, как Диана, пусть и со всеми ее миллионами.

Чмокнув подружку в нос, он сказал совсем другим тоном:

– На сегодня со слежкой завязываем, девочки. Мне надо на встречу, будь она неладна, а одних я вас тут не оставлю. Так что по домам, и никаких возражений!

По его тону было ясно, что препираться бесполезно, да и мне самой стало казаться, что больше ничего мы тут не высидим. Однако меня заинтересовало, что за дела у Дианы с Юркой, и я охотно воспользовалась Наташкиным предложением опять переночевать у нее.

Юрка проводил нас до подъезда, махнул рукой на прощанье и отбыл, а мы поплелись на второй этаж по темной лестнице – кто-то регулярно тырил в подъезде лампочки.

Скинув шубку в прихожей, Наташка поежилась.

– Я так промерзла, что даже дома согреться не могу.

– И правда холодно. Может, отопление отключили?

– Не дай бог! – ужаснулась Наташка и босиком бросилась в кухню проверять батареи.

– Горячие! – радостно крикнула она.

Но я чувствовала, что по квартире гуляет ледяной ветер.

– Агнешка, иди сюда! Чего ты там застряла? – позвала меня Наташа.

Я хотела откликнуться, но не успела.

Скрип-скрип.

Я вздрогнула.

Скрип-скрип… Скрип-скрип.

Звук был такой тоненький и противный, что у меня заломило зубы и бешено заколотилось сердце.

– Ты слышала? – дрожащим голосом спросила я у Наташки, которая примчалась из кухни, чтобы поторопить меня.

Она непонимающе взглянула на меня, но послушно прислушалась.

Скрип-скрип…

– Мама дорогая, это еще что такое? – тихо прошептала она, опасливо озираясь.

– Не знаю. Похоже на скрип качелей или кресла-качалки.

– С ума сошла? – шепотом возмутилась Наташка. – Какие качели?

Скрип-скрип…

От навязчивого странного звука действительно можно было сойти с ума.

– К-кто же там может кач-чаться? – вдруг начав заикаться, спросила меня Наташка.

– Понятия не имею. Может, это от соседей сверху? – произнесла я преувеличенно бодро, стараясь заставить себя поверить в собственные слова. Наташкин затравленный взгляд, брошенный в мою сторону, заставил меня прикусить язык.

Оставаться на месте было невыносимо. Переглянувшись, мы на цыпочках двинулись на звук. После того как в гостиной вспыхнул свет, мы убедились, что она пуста.

Скрип-скрип… Скрип-скрип… раздавалось из той самой пустой комнаты. Вот – опять: скрип-скрип… Нечистая сила в ней поселилась, что ли? Полтергейст, или как оно там называется…

– Это из-за чертова зеркала, – прошипела Наташка. – Ну все, с меня хватит! Сейчас войду и выкину его в окно!

Она, не медля ни секунды, решив выполнить свою угрозу, с силой рванула на себя дверь… Нас окатило ледяной волной морозного воздуха. Сильный ветер разметал и взлохматил волосы. От сильного сквозняка деревянная рама распахнутого окна с грохотом захлопнулась.

Окно было разбито. Пол под ним покрывал слой битого стекла, наполовину засыпанный налетевшим с улицы снегом.

Во время нашего отсутствия кто-то пробрался через него внутрь. Пугающий звук издавала оставленная открытой створка окна. Наташка за моей спиной отчетливо произнесла витиеватое ругательство.

Зеркала не было. Оно исчезло, и я не понимала – радоваться или огорчаться по этому поводу. С тех пор, как мы впервые увидели эту диковинную железку, несчастья преследовали нас по пятам. Быть может, теперь все закончится само по себе? Тогда вор оказал нам неоценимую услугу. Но что-то подсказывало мне, что неприятности только начинаются. И, как выяснилось позже, я оказалась права.

Наташка, к моему удивлению, на сей раз проявила ледяное спокойствие. Молча оценив обстановку, она резко развернулась и вышла из комнаты. А через минуту вернулась, неся с собой ведро и щетку. Все так же не произнося ни слова, она с грохотом опустила ведро на пол и принялась сметать в кучу осколки, похожая на бесстрастного механического робота.

– Не расстраивайся ты так, – сочувственно проговорила я.

Подруга удивленно посмотрела в мою сторону.

– Расстраиваться? С какой стати? Слава богу, что эта мерзкая железка исчезла. Пусть теперь другие с ней мучаются. А окно? Его легко починить.

И она снова вернулась к уборке. Я по ее просьбе достала с антресолей старое одеяло и подошла к окну, чтобы как-то заделать дыру, пока квартира не превратилась в морозильную камеру.

Вор, без сомнения, взобрался на второй этаж по росшему почти вплотную к стене дома дереву. Одна ветка, насколько я помнила, практически упиралась в нее рядом с Наташкиным окном. Сейчас толстый сук валялся внизу, обломившись под чьей-то тяжестью. Хотелось надеяться, что домушнику здорово досталось при падении. Тем не менее он убрался восвояси своим ходом, оставив после себя только глубокую вмятину в сугробе.

Чем больше я размышляла над происшедшим, тем отчетливее понимала, что вор здорово рисковал, вламываясь в квартиру средь бела дня. Пойти на такой риск можно лишь будучи полностью уверенным в том, что добыча действительно ценная. Похищено только зеркало. Мокрые следы на полу говорили о том, что вор даже не покидал пустой комнаты, где стояла лишь тумбочка, на которой оно и лежало. Зеркало – вот то единственное, что ему было нужно. Ради него он и рисковал. Но почему? Что в том зеркале особенного?

Глава 12

– Сто тысяч! Она предложила нам сто тысяч. Зеленых. Наличными. Натуля, солнышко, мы с тобой разбогатели!

Этой тирадой огорошил нас Юрка часа два спустя. Он был так возбужден, что еще немного – и пустился бы в пляс по прихожей. И больно было смотреть, как торжествующее выражение на его лице сменяется искренним непониманием и обидой при взгляде на наши с Наташкой мрачные физиономии.

– Девчонки, что-то случилось? – встревоженно спросил он, оглядывая нас по очереди.

– Молодец! Догадливый мальчик… – с усмешкой кивнула Наташка.

– Что? – упавшим голосом спросил Юрка.

– Ничего особенного, – пожала Наташка плечами, – просто нас ограбили. Как я понимаю, украли именно то, за что тебе предложили сто тысяч долларов.

– Как ты догадалась, что Диана захотела купить зеркало? – ошарашенно спросил Юрка, очевидно, еще не до конца осознав прискорбный факт кражи раритета.

– Да уж догадалась. Вокруг этой штуковины в последнее время такой ажиотаж, что меня ничто не удивляет. Удивительно другое – как оно могло проваляться полгода невостребованным в каком-то захудалом ломбарде. Сейчас у меня впечатление, что оно понадобилось всем сразу.

На Юрку жалко было смотреть. Он опустился на корточки, обхватив большую голову руками, никак не желая верить в то, что деньги, которые почти уже были у него в руках, так легко превратились в призрак.

– Господи, что я ей скажу? – бормотал он.

– Не переживай. Эта мымра найдет себе другую игрушку, – хмыкнула Наталья.

– Она – возможно, даже наверняка. А вот мы другого шанса заработать сто тысяч баксов уже не получим, – расстроенно отозвался Юрий.

– Черт с ними, с деньгами, – храбро сказала Наташка. – Лично я даже рада, что зеркало исчезло.

Неожиданно Юрка резко вскинул голову и внимательно посмотрел на нее.

– Возможно, ты права, – с видимым усилием выдавил он.

Мне показалось, что он имел в виду нечто конкретное, но переспросить я не решилась.

Он рассказал об этом сам, немного позже, когда мы все вместе собрались на кухне поужинать.

Сумма в сто тысяч долларов казалась нам необъяснимо большой, но, как выяснилось, Диана не захотела комментировать свое щедрое предложение. Однако в остальном ее беседа с Юркой выглядела довольно интересно.

– Диана не объяснила, для чего ей понадобилось зеркало, – признался Юрка в ответ на наши настойчивые вопросы. – Во всяком случае, ничего конкретного мне из нее выудить не удалось, а уж я постарался раскрутить ее, можете мне поверить. Она болтала что-то о своей любви к восточным редкостям, но ее разглагольствования выглядели не слишком убедительно.

– Конечно, она врет, – согласно кивнула Наталья, раскладывая по тарелкам жареную картошку.

– Я тоже так думаю, – поддержала ее я. – Но в чем же истинная причина? Диана не делает ничего, что не принесло бы ей выгоды в дальнейшем. Юр, какое у тебя сложилось впечатление? Зачем ей это надо?

– Не знаю, – признался Юрка. – Но она что-то задумала. Я еще не все рассказал. Дело в том, что она предложила мне не только деньги.

– Что?! – вскинулась Наташка.

– Да нет, не беспокойся, в постель она меня не тащила. Я не в ее вкусе, – заверил подругу Юрка. – Она пообещала, что поможет мне устроиться в одну престижную фирму по оформлению интерьеров, с которой у нее хорошие связи. Эта фирма находится… Где бы вы думали? В Лондоне!

– Очень похоже на то, что она захотела от тебя избавиться, отправив куда подальше, – задумчиво проговорила я.

– Если таким способом, то я ничего не имел бы против, – усмехнулся Юрий. – Она предложила трехлетний контракт с возможностью продлить его по окончании срока.

Наташка замерла при его последних словах. Ее разочарование невозможно было описать словами. Я знала, что Лондон был ее тайной мечтой на протяжении многих лет, и мне было искренне жаль подругу, испытавшую такое разочарование. Судорожно вздохнув в тщетной попытке взять себя в руки, Наташка сказала, отвернувшись:

– Что теперь говорить… На нет и суда нет… Но попадись мне этот ворюга, я б его… – неожиданно зло закончила она, погрозив ложкой темному окну.

– Для начала неплохо бы узнать, кто он такой, – разумно возразил Юрий.

– Это-то как раз несложно, – подала голос я. Наташка с Юрой уставились на меня с удивлением. – Сами посудите… Ну… Не догадываетесь? Да ведь только кто-то из тех, кто был здесь на рождественской вечеринке. Больше о зеркале никто не знал.

– Что-то я плохо себе представляю Милочку, лазающую по деревьям, как белка… – с сомнением протянул Юрий.

– Остальные в роли белки выглядят не менее нелепо, – легко согласилась я. – Но не надо забывать о том, что вовсе необязательно делать это собственноручно. Можно нанять исполнителя. Если у тебя, конечно, имеются деньги.

– Ты думаешь, что…

– Она права! – воскликнула Наташка. – Диана наняла домушника, чтобы украсть зеркало, пока ты выслушивал ее сказки… Черт! Вот зараза!

– Это невозможно доказать, – покачал головой Юрка. – Нашим словам никто не поверит. Агнешка, может, у тебя есть еще какие-то идеи?

– Есть, – призналась я неохотно.

– Говори! – воскликнули мои друзья в один голос.

– Есть еще один кандидат, о котором вы забыли.

Наташка нахмурила свои густые брови. Потом, догадавшись, к чему я клоню, подняла их домиком:

– Роман?

– Он кажется мне весьма вероятной кандидатурой, – кивнула я. – В конце концов, это ведь его зеркало. Возможно, он не собирался оставлять его здесь, но не смог забрать, так как оно находилось в другой комнате и отправляться за ним после совершенного убийства было слишком рискованно. Он торопился сбежать с места преступления, пока у него оставалась такая возможность.

– Но зачем он его вообще приносил? – удивилась Наташка.

– Этого я не знаю.

Некоторое время мы все молчали. Потом Юрка произнес, задумчиво потирая рукой подбородок:

– Похоже, Агнешка, в твоих рассуждениях есть рациональное зерно.

– Не волнуйся, – мрачно усмехнулась я, – у меня таких зерен полные закрома. Еще бы научиться извлекать из этого пользу…

– Всему свое время.

– Согласна. Но на сегодняшний день у нас слишком много подозреваемых – и ничего конкретного.

– Не думаю, что двое – это слишком много, – сказала Наташка.

– Есть еще один. Разве вам не кажется подозрительным появление Петра Сергеевича возле дома Романа? Что он забыл в тех трущобах? А если искал Романа, то откуда узнал его адрес?

– Трудный вопрос, – вздохнул Юрка. – Кстати, я видел его сегодня еще раз, когда уходил от Дианы. Мы столкнулись на лестнице.

– Вот как? – оживилась Наташка. – И как он выглядел?

– Ну, если ты намекаешь, что именно он совершил кражу, забравшись по дереву в наше окно, то должен тебя разочаровать. Его одежда выглядела безупречно. Никак не похоже, что он в ней куда-то лазал. А вот его лицо…

Юрка помедлил, будто припоминая.

– Да, сейчас мне определенно кажется, что он выглядел взволнованным и вроде бы куда-то торопился. Так сильно торопился, что едва кивнул в ответ на мое приветствие. Тогда я не придал этому значения, поскольку ничего не соображал после разговора с Дианой. Единственное, что меня в тот момент беспокоило, так это как можно быстрее добраться до тебя, чтобы сообщить потрясающую новость. Но теперь я уверен – Петр Сергеевич был явно не в себе.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, хотя бы его загнанный вид. Никогда не видел у него такого красного, вспотевшего лица. Турков всегда выглядит солидно, передвигается исключительно неспешным шагом, а тут… несся по лестнице с такой скоростью, что едва не сшиб меня с ног. И как я мог не обратить внимания на все подобные несуразности еще там, тогда? – недоуменно покачал головой Юрка. – Ведь это же очевидно.

– Значит, он куда-то торопился… – нахмурилась я. – Еще одна загадка.

– Ну, в тот момент он торопился домой, – пояснил Юрка. – Я же говорил, что мы столкнулись на лестнице. Я выходил, а он мчался мне навстречу, как локомотив под всеми парами.

– А зачем ему так спешить в собственный дом? Боялся, что ужин остынет? Или надеялся застукать жену с молодым любовником? – поинтересовалась Наташка язвительно.

– Ты себе не представляешь, как бы я хотела это знать, – честно призналась я.

* * *

Совершенно неожиданно я приобрела в лице своих друзей горячих сторонников расследования всех странностей последних дней. Правда, если меня более всего интересовал неведомый убийца, то Наташку и Юрку одолевала жажда отыскать вора, лишившего их законного вознаграждения. Такие разные цели меня ничуть не огорчали, так как, по моему мнению, мы искали одного и того же человека.

Энтузиазм моих друзей принял поистине угрожающие размеры, так как они вскочили на следующее утро ни свет ни заря и, наскоро перекусив, потащили меня на наш наблюдательный пост возле дома Романа. На мой взгляд, затея эта была совершенно бессмысленной. Если Романа еще не загребли менты, то он сам наверняка переместился в более безопасное место, так как в осторожности и благоразумии ему нельзя было отказать. Тем не менее я не стала возражать против затеи ребят. В конце концов, мы могли бы порасспросить соседей парня и, возможно, отыскать его след с их помощью.

К месту назначения я направилась на своей машине, отклонив предложение Юрки воспользоваться его автомобилем. Мне хотелось подумать, и неблизкая дорога давала для этого прекрасную возможность. Двигаясь в хвосте Юркиного раскошного авто, я пыталась понять, насколько обоснованны мои предположения. Уверенности в своей правоте мне ох как не хватало, хотя накануне я говорила весьма убедительно.

Четкой версии у меня до сих пор не было. Многое указывало на виновность Романа, но это-то и внушало опасения. Слишком уж все выходило просто: подозрительный визит парня в Наташкин дом, странный предмет, взявшийся как бы ниоткуда и обладающий загадочной силой, кровавый след на моем пальто после появления Романа в непосредственной близости от меня и само его присутствие в театре. Но я не могла забыть и о том, что в театре, по странному стечению обстоятельств, оказались все те же люди, что и в день первого убийства. Ну, разве что за исключением Милочки, которую я, впрочем, никогда всерьез не подозревала.

Роман вел себя странно с самого начала. Если он был убийцей, то зачем, презрев осторожность, назвался своим собственным именем? Почему выбрал себе жертву в таком нелепом и труднодоступном месте, как чужая квартира, где каждую минуту его могли разоблачить? Я могла, не задумываясь, назвать с десяток мест, более подходящих для его целей, и чужой дом представлялся мне наименее «правильным». Конечно, я не могла проникнуть в мысли маньяка, так как сама им не являлась и вообще имела о серийных убийцах весьма смутное представление. Но ведь должна существовать какая-то логика поступков, пусть даже и порожденных мозгом сумасшедшего. Хотя как раз у сумасшедших логику искать и не следовало бы.

Итак, Роман в роли убийцы выглядел недостаточно убедительно, но остальные присутствовавшие на вечеринке подходили на эту роль еще меньше. Я поняла, что окончательно запуталась.

Глава 13

В дверь Романа мы позвонили скорее из любопытства, чем всерьез надеясь застать его дома. Каково же было наше удивление, когда она практически сразу распахнулась. Лично я совершенно этого не ожидала и, когда услышала, как поворачивается ключ в замочной скважине, едва не завопила от ужаса. Хороша бы я была, если бы не сумела обуздать расшалившиеся нервы, ведь возникшая на пороге худенькая девушка не смогла бы напугать даже впечатлительного малыша, насмотревшегося на ночь глядя ужастиков.

Девчушка с первого взгляда вызывала скорее жалость, чем страх. Ее бледное лицо со следами слез на щеках и опухшими глазами выглядело совершенно несчастным. Глядя на ее отстраненный, потерянный вид, я вдруг подумала, что она плохо понимает, что делает, действуя словно в полусне. По крайней мере при нашем появлении на ее личике не появилось никаких эмоций: ни удивления, ни страха, ни любопытства. Она скользнула по нашим лицам глазами, потом сделала шаг назад и прислонилась к стене, оставив дверь открытой. Мы не вполне были уверены, что это означает приглашение войти, но тем не менее вдвинулись в прихожую, не дожидаясь более конкретного приглашения. Девушка не попыталась нам помешать – она вообще никак не отреагировала на наше вторжение на ее территорию.

– Здравствуйте, – неуверенно произнесла я, чтобы добиться от нее хоть какой-то реакции. Она не пошевелилась, как будто ничего и не слышала, по-прежнему глядя в пол пустыми глазами.

Мы с Наташкой удивленно переглянулись, не понимая, что делать дальше. Кто эта девушка и как она оказалась в квартире Романа, оставалось загадкой. Так же как и ее необычное состояние, более всего похожее на летаргический сон. Юрка негромко кашлянул, выражая свою растерянность. Наташка, приняв это за сигнал действовать, спросила преувеличенно громко:

– Нам бы Романа!

Никакой реакции. Девушка даже не вздрогнула, хотя от Наташкиного вопля можно было оглохнуть.

– Может, она глухая? – предположил Юрка.

– Или обкуренная, – тихо подсказала Наташка, опасливо поглядывая на странную хозяйку.

– Девушка, вы нас слышите? – гаркнул Юрка прямо ей в ухо.

Девушка вздрогнула и подняла на него удивленные глаза.

– Вы кто? – прошептала она, испуганно мигнув покрасневшими веками.

– Мы к Роме, – пояснила обрадованная Наталья.

– К Ромке? – растерянно улыбнулась девушка. – Но его же нет.

Она сказала это таким тоном, словно удивлялась, что мы этого не знаем.

– А мы подождем, – недобро усмехнулся Юрка. – У нас к нему много вопросов накопилось.

Мне показалось, что девушка взглянула на него с ужасом.

– Но это невозможно… – прошептала она.

Юрка собирался что-то сказать, но я остановила его, схватив за рукав.

– Он что, не вернется? – спросила я девушку.

Она перевела на меня заплаканные глаза и помотала головой.

– Нет, он не вернется… – произнесла она едва слышно. И добавила, сделав над собой огромное усилие: – Никогда.

А потом как-то странно, судорожно вздохнула и, закатив глаза, медленно сползла по стене на пол.

– Господи, что это с ней? – воскликнула Наташка.

– Обморок, – констатировал Юрка удивленно, приподняв безжизненное девичье лицо за подбородок.

– Только обмороков нам и не хватало, – вздохнула Наташка. – Парень исчез, а девица так некстати отключилась…

– Давайте перенесем ее куда-нибудь, – предложила я, глядя с жалостью на неловко скрючившуюся на полу девушку. – Мне кажется, здесь что-то случилось. Она говорила как-то странно.

Совместными усилиями мы отволокли девчонку в комнату и уложили на продавленный диван. Наташка отправилась на кухню, чтобы попытаться отыскать там кофе. Я слышала, как громыхнул поставленный на плиту чайник.

Комната выглядела очень бедно, но видно было, что хозяева пытались соблюсти здесь чистоту и навести хоть какой-то уют. Мебель, которой оказалось немного, была старая и обшарпанная, зато повсюду виднелось множество вязаных салфеток, которыми, очевидно, и пытались замаскировать изъяны.

Девушка пришла в себя еще до того, как Наташка появилась в комнате, неся в руках дымящуюся кружку с очень крепким кофе. Она поставила напиток прямо на пол возле дивана, не найдя ничего более подходящего. Девушка обвела нас мутным взглядом, нагнулась и сама подняла чашку, выпив крутой кипяток жадными глотками прежде, чем мы успели ее остановить.

Наташка открыла рот, принимая у девушки из рук пустую кружку. Она даже заглянула внутрь, чтобы убедиться, что девчонка в самом деле вылакала обжигающе горячий кофе, словно колу со льдом.

– С такими способностями только в цирке выступать… – проворчала она и, покачав головой, вышла из комнаты, чтобы отнести чашку.

После кофе взгляд девушки стал более осмысленным, и я сочла, что она сможет отвечать на вопросы. Немного опасаясь, что девушка вновь потеряет сознание, я спросила:

– Вы не скажете, куда подевался Роман? Вы сказали, что он сюда больше не вернется. Это правда?

– Да, – подтвердила девушка грустно. По щекам ее потекли слезы, личико приняло жалкое выражение, сморщившись в беззвучном плаче.

– Господи боже мой, да что же она все время плачет, как будто умер кто! – с отчаянием произнесла вернувшаяся из кухни Наталья, глядя на несчастное личико девушки.

– Рома умер, – неожиданно сказала она, глотая слезы и ни на кого не глядя.

Наташка тихо ахнула. Юрка громко закашлялся.

– Умер? – переспросила я, не веря своим ушам. – Когда? Почему?

– Прошлой ночью, – шмыгнув носом, ответила девушка.

– Не может быть! – тряхнула я головой.

– Ну ни фига себе… – вполголоса пробормотала Наталья себе под нос. – С чего вдруг? Он что, болел?

– А ты-то кем ему приходишься? – неожиданно спросил молчавший до сих пор Юрий.

– Никем, наверное, – грустно улыбнулась девушка. – Мы просто встречались.

– А как тебя зовут? – спросила я.

– Маша. – Назвав свое имя, она даже не попыталась узнать взамен наши имена. Видимо, сейчас все, что не касалось смерти ее друга, было ей безразлично.

– Может, расскажешь подробнее, что тут произошло? – попросила я Машу. – Его смерть наступила как-то очень уж внезапно. Что с ним случилось?

Девушка вытерла слезы ладонью, слизнув языком повисшую возле губ каплю, и заговорила тихо и монотонно, словно разговаривала сама с собой.

– Мне позвонили сегодня рано утром и сказали, что Ромка упал ночью с обрыва и сломал себе шею. Тело отвезли в морг, а мне велели приехать, чтобы опознать тело.

– Подожди. Зачем тебе опознавать тело, если они уже знают, что это Роман? – удивилась я.

– У него в кармане была записная книжка и старые водительские права, но в милиции объяснили, что документы могли оказаться в кармане случайно. Ну, в том смысле, что это мог быть не Ромка, а документы ему просто подложили. Но это был он. – Маша снова заплакала, мелко вздрагивая и размазывая слезы по лицу.

– А почему позвонили тебе? У него что, нет родственников? – спросил Юра.

– Нет. Была мать, но она умерла несколько лет назад. А отца Ромка вообще никогда не видел. Мой телефон был записан у Ромки на обложке записной книжки, они там, в милиции, сразу его заметили.

– А когда вы с Романом виделись в последний раз? – спросила я.

– Вчера. Он в последнее время жил не здесь, а у меня, – ответила Маша, вытирая мокрое от слез лицо обеими руками.

Наташка протянула ей свой носовой платок.

– На вот, утрись, – проворчала она, пытаясь скрыть за грубостью острую жалость.

Девушка шумно высморкалась и скомкала платок в руке, взглянув на Наташку с благодарностью.

– Значит, он куда-то уходил вечером? – задала я новый вопрос, пытаясь восстановить ход событий.

– Да. Он ушел довольно поздно.

– И, естественно, не сказал, куда? – вставил Юрка.

– Нет.

– А ты сама не догадываешься? Тебе не показалось, что в последнее время Роман ведет себя как-то странно?

– Странно, что вы спросили об этом. – Маша взглянула на меня с удивлением.

– Значит, так оно и было? Странности были, и ты их заметила?

– Да. Это все из-за денег. Несколько дней назад он вдруг прилетел весь сияющий и с порога закричал: «Машка, мы с тобой разбогатели!»

– Как мне это знакомо, – саркастически усмехнулась Наталья, метнув насмешливый взгляд на Юрку.

– Сначала я ему не поверила, но он твердил одно и то же, – продолжала девушка. – Потом я догадалась, что это как-то связано с тем солидным мужчиной, к которому Ромка подходил в театре в антракте…

– Стоп! А вот с этого места подробнее, пожалуйста, – резко перебил ее Юрий.

– Подробнее? Но я не знаю подробностей, – пожала плечами Маша. – Просто Ромка неожиданно потащил меня в театр на премьеру. Сначала я думала, что он хочет доставить мне удовольствие, но потом поняла, что ему нужно было в театре с кем-то встретиться. Он все время вертел головой по сторонам, как будто искал кого-то, даже во время спектакля. Мне было так неудобно. Нам все время делали замечания! А потом Ромка увидел того человека, которого искал, и подошел к нему, оставив меня в вестибюле. Я не слышала, о чем они говорили, но они так увлеклись, что Ромка явился в зал только перед самым концом спектакля. Он был такой бледный, словно повстречал привидение. Тогда он мне ничего не сказал, а через день заявил о скором богатстве.

– Можешь описать, как выглядел тот мужчина? – спросила я.

– Не уверена. Хорошо одетый, в смокинге, в возрасте уже. Что еще? Волосы светлые и без седины, но мне показалось, что они у него крашеные. С тем мужчиной была очень элегантная женщина. Ее я запомнила лучше – блондинка, в темно-вишневом бархатном платье и норковой накидке. Некрасивая, но очень ухоженная.

После последних слов Маши никто из нас троих не сомневался, что мужчиной, с которым разговаривал в антракте Роман, был Петр Сергеевич Турков. Затем девушка уточнила, что спутница мужчины участия в разговоре не принимала, еще до того, как прозвенел третий звонок, она вернулась на свое место. Маша запомнила это, так как ей пришлось проходить мимо, а места у пары были не слишком удобные, почти на самом проходе.

– Помню, меня это тогда сильно удивило. Видно же, что они из богатых, а такие, как правило, садятся в первых рядах или в ложе, – пояснила Маша.

Повисла пауза. Уверена, у всех нас было что сказать, но мы молчали.

– Значит, странности начались с того вечера в театре… – произнесла я вполголоса, скорее для себя, чем обращаясь к кому-либо.

– Нет, – неожиданно возразила Маша, – это началось гораздо раньше, еще до Нового года.

– Вот как? – не сдержалась Наташка.

– Да. И во многом была моя вина, теперь я понимаю. Никогда себе этого не прощу! Я вела себя, как последняя свинья.

Рот девушки болезненно скривился, но, вопреки нашим ожиданиям, она не заплакала.

– Ромка хотел сделать мне подарок. У нас совсем не было лишних денег, а тут вдруг он принес диковинную штуку и вручил ее мне с большой торжественностью.

– Это было старинное зеркало? – тихо спросила я.

– Не знаю, откуда вы знаете, но так оно и было, – кивнула девушка. – Только мне сразу не понравилось это зеркало. В нем было что-то жуткое и отталкивающее. Когда я взглянула в него из вежливости, то мне показалось, что я выгляжу страшной уродиной, как будто оно было кривым, как в комнате смеха на ярмарке. Я разозлилась, решив, что Ромка надо мной издевается. Но он пытался объяснить мне, что это антиквариат, большая редкость. Я его не слушала и сказала, что немедленно выкину его на помойку. И тогда он унес его, сильно обидевшись. Когда он ушел, хлопнув дверью, я словно опомнилась. Мне стало стыдно, и я, ожидая его возвращения, подбирала слова, чтобы попросить прощения. Но он не вернулся в тот день. А на следующий, когда я сама позвонила ему сюда, он не захотел разговаривать на эту тему. До самого театра мы не виделись. О том, куда он дел зеркало, я спросить так и не решилась, а сам Ромка больше о нем не заговаривал. Вы не поверите, но я надеялась, что отыщу его здесь сегодня. Я хранила бы это проклятое зеркало до последних дней своей жизни, чтобы хоть после смерти Ромка знал, что я приняла и оценила его последний подарок. Но зеркало пропало.

Маша снова заплакала. Мне стало жаль ее, настолько искренним выглядело ее раскаяние и сильной – ее любовь к погибшему молодому человеку. Сейчас было даже неважно, кем на самом дел был Роман. Она любила его таким, каким он был, и эта любовь обладала огромной очистительной силой.

Я присела на краешек дивана и осторожно погладила девушку по вздрагивающим плечам. Мне показалось, что я дотронулась до испуганной птички, настолько хрупким и тонким оказалось плечо Маши под моей ладонью. Она восприняла мой жест как просьбу продолжать рассказ и заговорила снова, хотя слова давались ей с трудом, а мысли путались.

– С этого дня Ромка стал очень замкнутым. Однажды я застала его в слезах, сильно пьяным, хотя обычно он пил очень мало. Он, как мне показалось, даже не узнал меня. Бормотал: «Их надо предупредить, они все погибнут», и еще что-то в таком же роде. Что он имел в виду, я не поняла тогда, не знаю и сейчас. Но он все повторял и повторял те слова. Наконец мне удалось уложить его в постель, и он заснул. А утром он сделал вид, что совершенно не помнит своих ночных причитаний, и я успокоилась, решив, что ему что-то привиделось из-за выпитого. Но он сильно изменился. Я пыталась застать его на работе, а он постоянно отпрашивался. Ленка, которая там работает, стала поглядывать на меня с жалостью. Наверное, думала, что он просто бросил меня ради другой девчонки. Но я в это не верила и оказалась права. Потому что потом он пришел и сказал, что мы скоро поженимся, так как у нас будет много денег.

Мы с Наташкой переглянулись, заинтригованные, но погруженная в воспоминания Маша этого даже не заметила. Я вообще не уверена, что она до конца понимала, что с кем-то разговаривает. И на вопросы она отвечала скорее машинально, чем осознанно.

– После театра Ромка все время ночевал у меня. Он стал избегать своей квартиры. Даже за вещами, которые были ему необходимы, отправил меня. Вроде бы он чего-то боялся, но, может быть, мне только так кажется. Я обратила внимание, что он часто подходит к окну и выглядывает во двор. Думаю, он следил за своим домом, который от меня хорошо виден. Еще он не разрешал мне подходить к телефону, по нескольку раз перед сном проверял дверной замок и зачем-то занавесил все зеркала в квартире. Появлялся Ромка только к вечеру, а на работу ходить вообще перестал. И вот вчера вдруг снова завел разговор о больших деньгах. Я не столько обрадовалась, сколько заволновалась. Мы всегда жили бедно, еле концы с концами сводили, и я прекрасно знала, что деньгам попросту неоткуда взяться. Но он так радовался, что я не решилась задавать ему лишние вопросы.

Лицо Маши помрачнело, светлые брови нахмурились, словно она вспомнила что-то неприятное. Мы не торопили ее, боясь неловкой фразой прервать поток неожиданной откровенности, хотя мне очень хотелось поскорее узнать подробности вчерашнего вечера. К счастью, Маша заговорила именно об этом.

– Вчера вечером Ромка вернулся после очередного долгого отсутствия, пробыл недолго и все время очень беспокоился. Потом ушел и минут через десять пришел назад. Прошел прямо в ботинках к телефону и стал кому-то звонить. Мне из кухни было плохо слышно, я смогла разобрать только конец одной фразы. Он сказал кому-то: «Теперь уже поздно, вы должны заплатить…» Что означали эти слова, я не поняла. Ромка заметил, что я прислушиваюсь, и захлопнул дверь в кухню, запретив мне высовываться до тех пор, пока он не разрешит. Меня удивило его лицо – оно было злым и испуганным одновременно. Я не посмела его ослушаться и просидела в кухне до тех пор, пока не услышала, как хлопнула входная дверь. Я поняла, что он снова ушел. Меня как будто что-то подтолкнуло. Не зажигая свет, я бросилась к окну… Почему я его не остановила?

Действительно, почему?

– Вы что-то увидели, когда выглянули в окно? – спросила я напряженно.

– Как ни странно – да. То есть я не видела человека, с которым встречался Ромка, не могу даже сказать, мужчина это был или женщина. Но я видела машину. Она остановилась возле подъезда, и Ромка залез на переднее сиденье. В руках у него был какой-то сверток.

– Вы сообщили об этом в милицию? – нетерпеливо воскликнул Юрка, требовательно глядя на девушку.

Она кивнула, но как-то рассеянно.

– Да, я рассказала о машине, но не думаю, что это принесет какую-то пользу. Я не смогла разобрать ее номер, да и в марках иностранных авто я не разбираюсь. Машина остановилась прямо под фонарем, и поэтому только я разглядела, что это была большая темно-зеленая машина. Очень красивая и дорогая.

Наверное, в тот момент у всех нас – я имею в виду себя, Наташку и Юру – одновременно мелькнула одна и та же мысль. Слишком хорошо мы знали, у кого именно есть темно-зеленая дорогая иномарка. Эту машину мы, опять же втроем, видели у дома Романа, но, в отличие от Маши, прекрасно рассмотрели номерные знаки. Так что вероятность того, что за несколько часов перед смертью Роман оказался в машине Туркова, была исключительно высока.

– А как объясняют смерть Романа в милиции? – решила я перевести разговор на другую тему.

– Они говорят, что это был нечастный случай. В том месте, где нашли Ромку, глубокий овраг и совершенно никакого освещения. Поскольку никаких следов насилия на Ромке не обнаружили, то решили, что он оступился в темноте и свалился в овраг по неосторожности.

– Где это произошло? – Спросила Наташа.

– На Гвардейской.

– Довольно далеко отсюда.

– Да.

– Он бывал в тех краях раньше? Может быть, там у него живут друзья или знакомые?

– Да вроде бы нет… По крайней мере, я о таких знакомых не слышала.

Маша вдруг подняла голову и посмотрела на меня очень внимательно. И впервые осознанно с тех пор, как мы вошли в ее квартиру.

– Скажите, а почему вы задаете мне все эти вопросы? – спросила она тихо, но настойчиво. – Вы думаете, что моего Ромку убили?

Глава 14

Разговор с Машей произвел на меня тяжелое впечатление. Теперь я вообще перестала что-либо понимать. Был ли Роман убит или сам стал убийцей? А может, его смерть все же произошла в результате несчастного случая? Тогда при чем тут зеленая иномарка, которая увезла его в неизвестном направлении? Сидел ли за рулем этой машины Турков, то и дело возникающий в поле нашего зрения?

Так или иначе, наше расследование зашло в тупик. Роман погиб. Зеркало бесследно исчезло. Разговор с Машей только добавил вопросов, на которые по-прежнему не было ответов. Правильнее всего было бы бросить все и постараться забыть, но что-то мне мешало. Я уже слишком глубоко увязла в этой истории, стала как будто частью ее. Это как читать детектив, в котором кто-то из озорства вырвал последние страницы. Развязка, может, и не так интересна, но не знать, чем все закончится, невыносимо.

После смерти Романа Турков выглядел самой подозрительной фигурой. Я бы немедленно попыталась встретиться с ним, чтобы задать пару-тройку любопытных вопросов, если бы не была уверена, что с теми фактами, что имелись у меня на руках, он попросту пошлет меня куда подальше, а в худшем случае – организует мне неприятности, чтобы не было времени совать нос в чужие дела. Но как же хотелось знать наверняка, какова его роль в этой истории! Что общего у Романа и влиятельного бизнесмена? Как Турков вычислил адрес Романа и о чем они так долго беседовали в театре? Почему Диана предложила Юрке запредельную сумму за зеркало, которое видела не более пяти-десяти минут. Заднюю, самую загадочную, сторону зеркала, покрытую искусной резьбой, видели только мы трое, так что Диана понятия не имела, какова эта вещь на самом деле.

Мои недавние сторонники – Наташка с Юрой, – столкнувшись с новыми трудностями, растеряли весь свой энтузиазм и оставили меня в одиночестве, придумав себе неотложные занятия, которые вроде бы требовали их немедленного присутствия. Я на них не обижалась. Мне и самой уже стало казаться, что из этого лабиринта нет выхода. Но признаться себе в том, что я глупее какого-то там маньяка, было обидно.

Напрасно я искала хоть какой-нибудь хвостик, за который можно было бы ухватиться и потянуть. Хотя нет, хвостики-то как раз были, они соблазнительно торчали из разных мест, но вот ухватиться было не за что. Клубок оказался таким запутанным, будто над ним потрудился целый выводок шкодливых котят.

Я уже совсем было отчаялась, как вдруг обнаружила возможность попытаться найти ответ хотя бы на один из той чертовой дюжины вопросов, которые клевали мой мозг с настойчивостью стаи голодных ворон. Я вспомнила о человеке, который, великолепно зная Диану, мог бы при желании удовлетворить мое любопытство относительно внезапной страсти, которую она вдруг стала испытывать к зеркалу. Возможно, ответ на этот вопрос поможет мне отыскать-таки выход из лабиринта или хотя бы раскроет тайну проклятого зеркала.

Вопреки своему обыкновению, я не стала долго взвешивать все «за» и «против» встречи с тем человеком, так как в глубине души подозревала, что просто собираюсь воспользоваться ею для того, чтобы еще раз увидеться с ним. Я очень торопилась, боясь передумать, но тем не менее макияж накладывала вдвое дольше обычного, хоть и презирала себя за подобную слабость.

Я старалась не думать о том, как он отреагирует на мое появление. Скорее всего, оно не вызовет ничего, кроме удивления. Я понимала, что вряд ли заинтересовала его, но… Что поделать, мне так хотелось его увидеть!

День уже клонился к вечеру, когда я остановила машину у дома Андрея. Я еще и в подъезд-то не вошла, а руки уже противно дрожали и колени подгибались, отчего каждый шаг казался мне настоящей пыткой. Я убеждала себя в том, что намерена расспросить Андрея исключительно для пользы дела, но даже для меня самой это выглядело неубедительно. Пару раз я едва не повернула назад, но каждый раз напоминала себе, что ничего плохого не делаю, и, пунцовая от стыда, продолжала подниматься по лестнице.

Я прекрасно понимала, что Андрей может отказаться отвечать на мои вопросы. Что ж, в таком случае я просто уйду, принеся свои извинения. А может быть, мне повезет. Кто не играет, тот не выигрывает, так, кажется?

Андрей, открывший дверь, выглядел даже лучше, чем в моих сновидениях. Увидев его сегодня, я поняла, что деловой костюм, в котором я видела его в последний раз, ему совершенно не идет. Сейчас он был одет в обрезанные до колен джинсы и обтягивающую синюю майку, открывающую мускулистые руки. В такой одежде он стал выглядеть как будто вдвое крупнее, хотя я и в прошлый раз не назвала бы его хлюпиком. Сама я на его фоне казалась себе просто игрушечной. А еще – невероятно глупой.

Господи, такой глупости я не делала даже в школе! Я всегда четко понимала, когда парень был, что называется, не про мою честь, от таких я благоразумно держалась подальше, чтобы не ранить свое самолюбие без толку. А уж о том, чтобы, как это называется, «бегать за кем-то», и речи никогда не шло. И вдруг я нарушила оба этих неписаных правила и теперь была готова провалиться со стыда. Заставив себя взглянуть на Андрея, я попыталась придать себе независимый и деловой вид, но, увидев его светлые встрепанные волосы и длинную, падающую на глаза челку, в тени которой глаза казались особенно яркими и пронзительными, смогла только прошептать еле слышно:

– Привет.

– Привет, Агнешка, – не скрывая удивления, улыбнулся он. Ладно хоть имя мое запомнил.

– Как ты меня нашла? Что-то случилось? Ты плохо выглядишь.

Я не обиделась на такое заявление, так как понимала, что заслужила подобное отношение своей собственной глупой выходкой. Но отступать было некуда. Надумай я сбежать, он навсегда решит, что у меня не все дома. Пересилив себя, я улыбнулась:

– Мне нужно поговорить с тобой, если у тебя найдется немного времени.

– Разумеется, – ответил Андрей после едва заметной паузы, но весьма дружелюбно. – Проходи.

Он вежливо посторонился, пропуская меня в прихожую. Я со вздохом заметила, что размерами она превосходит мою единственную комнату и что я, судя по отражению в зеркале, висящем напротив входа, в нее совершенно не вписываюсь. В ту минуту, когда я мысленно посыпала себе голову пеплом, мучительно подбирая нужные слова, прихожую огласил жуткий звук. Это было нечто среднее между предсмертным воплем раненого слона и гласом иерихонской трубы.

– Это Полинка, – пояснил Андрей, пытаясь перекричать оглушительные звуки. – Она учится играть на трубе.

Какофония, от которой, казалось, вот-вот лопнут барабанные перепонки, воспринималась им как нечто само собой разумеющееся. «Должно быть, неведомая Полинка ему очень дорога», – подумала я с грустью.

Мне вдруг расхотелось задавать свои вопросы. Уйти побыстрее – вот единственное, чего я желала в ту минуту. И я уже развернулась, чтобы сделать это, когда дверь комнаты за моей спиной приоткрылась, и я увидела в зеркале отражение маленькой девочки, которая сообщила будничным тоном:

– Каша снова пригорела.

– О боже, нет!

В два прыжка Андрей пересек огромный холл и исчез за вращающейся дверью. Теперь и я почувствовала, что в воздухе отчетливо запахло горелым молоком.

Поначалу из кухни доносились лишь невнятные проклятия, затем последовал вопль отчаяния и сопровождающий все это грохот.

– Уже вторая каша за сегодня, – спокойно пояснила девочка.

Ее глаза поразили меня до глубины души: чистые, глубокие, словно вобравшие в себя мудрость тысячелетий. А ведь малышке, одетой в розовую пижамку с мишками, никак не больше пяти. И какая же она хрупкая, почти прозрачная! А волосы! Никогда в жизни не видела ничего подобного. Они были похожи на платиновые крылья ангела, такие воздушные, почти невесомые.

Девчушка снова взглянула на меня своими глазами эльфа из сказки, и в них промелькнула тень любопытства. Всего лишь тень, слабое отражение обычной детской любознательности.

Почему-то малышка немного пугала меня. Не могу сказать, что имею большой опыт общения с детьми, но все же этот ребенок отличался от всех остальных, как будто пришел в наш мир из другого, как бы фантастически такое сравнение ни звучало. Но передо мной был всего лишь ребенок, поэтому я присела на корточки и спросила ласково:

– Как тебя зовут, солнышко?

– Полина.

Ответ последовал не сразу, словно девочка решала для себя, стоит ли со мной знакомиться. Очевидно, она все-таки сочла меня достойной, и мне почему-то стало очень приятно.

– Что ж, рада познакомиться. Меня зовут Агнешка, – представилась я, протягивая крошке руку. Она вложила в нее свою полупрозрачную ладошку, которую я побоялась сжать, всерьез опасаясь что-нибудь повредить в таком хрупком создании. Девочка казалась удивительно нежной, словно скроенной из тонкого шелка, тогда как другие дети, которых я видела, если использовать то же сравнение, были созданы из бархата. – Так вы что же, еще не завтракали? – неожиданно догадалась я.

– Нет. Дядя Андрей никак не может сварить мне правильную кашу, – объяснила Полинка.

– Правильную?

– Ну да. Он ест только полуфабрикаты, а детям это нельзя. Так сказала тетя, которая приходила из больницы. А мне такая еда нравится. Но дядя Андрей во всем слушается тетю и пытается варить то, что она велела.

Она пожала плечами, как бы давая понять, что ничего хорошего из этой затеи не выходит.

– Так дело не пойдет, – покачала я головой. – Уже почти одиннадцать, а ты все еще голодная.

– Но я совсем не хочу кушать, – убежденно заявила малышка.

– Надо. Смотри, какая ты бледненькая. Тебе нужны силы.

– Но я всегда такая! – с детским упрямством возразила Полинка.

– Пришла пора это исправить, – твердо ответила я и, скинув верхнюю одежду и обувь, попросила: – Проводи меня на кухню, пожалуйста.

Девчушка кивнула, взяла меня за руку и повела за собой. Я заметила, что она слегка приволакивает правую ножку, но старается идти как можно быстрее, словно желая скрыть свой недостаток.

При нашем появлении Андрей обернулся, не успев скрыть выражения отчаяния и растерянности, написанного у него на лице.

– Если разрешишь, я сварю для Полины кашу, – предложила я, неловко улыбаясь.

– А ты умеешь?

Сомнение в его голосе показалось мне оскорбительным.

– Чего тут уметь-то? – хмыкнула я, не щадя его самолюбия. – Проще не придумаешь.

При этих моих словах он покосился в сторону раковины, где под сильной струей горячей воды шипела почерневшая емкость, которая совсем недавно была симпатичной кастрюлей.

– Да не переживай. Это действительно просто, – успокоила его я. – Пока я ее приготовлю, ты как раз успеешь переодеться, а потом сам покормишь Полинку завтраком.

– Я сама умею кушать, – внесла ясность девочка, а затем сообщила, повернувшись к Андрею: – У тебя вся футболка в каше. Надень чистую, а то стыдно.

Как ни странно, он смутился от ее слов и беспрекословно покинул кухню, оставив поле боя за нами.

– Ну что, какую кашу ты любишь? – спросила я для начала.

– Никакую. – Честное признание малышки меня, признаться, не удивило. Покажите мне ребенка, который ответил бы иначе.

– Что ж, это дело поправимое, – улыбнулась я, распахивая дверцы холодильника, чтобы убедиться в наличии нужных продуктов. Полки оказались забиты огромным количеством упаковок с разными полуфабрикатами, на фоне которых коробка «Домик в деревне» выглядела инородным телом. Я заглянула в коробочку: что ж, молока должно хватить как раз еще на одну порцию каши.

– А какую кашу ты будешь варить? – поинтересовалась малышка.

Я обернулась, чтобы ответить, и едва сдержала вздох: хрупкость девочки бросалась в глаза. Она была такой слабенькой, что ей пришлось приложить все силенки, чтобы вскарабкаться на высокий кухонный табурет. От усилий лицо ее слегка порозовело, дыхание сбилось, однако, добившись своего и оседлав табурет, Полинка улыбнулась краешками губ, бесконечно удовлетворенная достигнутым. Я одобрительно улыбнулась, выражая восхищение ее упорством, и спросила:

– Ты пробовала яблочную кашу?

Полинка отрицательно помотала головой, взметнув облако серебристых волос.

– Значит, сейчас попробуем. Моя мама всегда готовила такую, когда у меня пропадал аппетит.

Я сразу поняла, что ляпнула что-то не то. Уголки губ малышки дрогнули и поползли вниз, глаза под густыми ресницами заблестели, словно омытая дождем звезда. Полинка отвернулась и посмотрела на портрет, висящий на стене, с таким выражением, как будто искала у него защиты. На увеличенной и вставленной в рамку фотографии радостно улыбалась красивая молодая женщина. Теперь я заметила, как сильно она походила на Полинку.

– Это твоя мама? – спросила я, не переставая заниматься приготовлением обещанного блюда.

Девочка молча кивнула, не отрывая глаз от фотографии. Я прочла в них такую тоску, что мне стало страшно. Отложив в сторону наполовину очищенное яблоко, я снова подошла к ней и присела на краешек соседнего табурета.

– Мама сейчас уехала, – сказала Полинка и настороженно посмотрела на меня, как бы желая проверить, не сомневаюсь ли я в ее словах.

– И куда?

– В Сочи.

– Неплохо. Там сейчас, наверное, уже весна.

Полинка вяло пожала плечиками.

– Наверное. Мама давно уехала… – Девочка вдруг беспокойно заерзала на табуретке и шумно задышала, хлюпая носом. – Дядя Андрей сказал, что она больше не вернется. Он сказал, что она умерла.

Слова малышки меня ужаснули. Я словно заново пережила мучительное чувство утраты, и в глазах у меня защипало. Ну вот, не хватало еще зареветь нам обеим, на пару. Быстро поднявшись, я подошла к кухонному столу и принялась быстро-быстро строгать яблоко в кастрюлю с закипающим молоком. Молочно-яблочный запах поплыл по кухне. Автоматически засыпав в кастрюльку нужное количество овсяных хлопьев и старательно размешивая их ложкой, я вдруг поймала себя на мысли, что боюсь обернуться и взглянуть в несчастные глаза Полинки. Я услышала, как она спрыгнула с табурета, и быстро обернулась, испугавшись за нее. Девочка была цела и невредима. Она изо всех сил попыталась вздернуть дрожащий подбородок, чтобы удержаться от рыданий. В ее глазах я прочла вызов, когда она сказала:

– Это неправда! Мама обязательно вернется. Дядя Андрей обманул меня. Мама не могла оставить меня одну! Не могла!

Я судорожно сглотнула подступивший к горлу ком. Знакомая мучительная боль захлестнула меня с головой. Боль, пришедшая из моего собственного детства. Поддавшись порыву, я опустилась перед девочкой на колени, обняла ее обеими руками и притянула к своей груди. Она не сопротивлялась. Я ощутила запах ее волос, отдающий горьким медом и молоком. Осторожно, едва касаясь, я погладила Полинку по бледной вздрагивающей щеке.

– Мне очень жаль, что так случилось, – тихо сказал я. – Поверь, я очень хорошо понимаю, как ты тоскуешь по своей маме. Я знаю.

– Не знаете! – всхлипнула Полинка. – Никто не знает! Никто!

– Хочешь, я расскажу тебе кое-что? – предложила я. Девочка равнодушно пожала плечами. – Когда я была совсем маленькой девочкой, моя мама тоже умерла. Она сильно заболела, и ее увезли в больницу. Взрослые говорили, что она скоро поправится. Но она так и не вернулась. Это было очень давно, но я до сих пор помню, как ждала ее возвращения. Ведь мама сама обещала мне, что скоро вернется домой, а она никогда меня не обманывала. И я ждала. А мама все не возвращалась, потому что на этот раз она не смогла выполнить обещания.

– Значит, ваша мама вас разлюбила, – дрогнувшим голосом сказал Полинка.

Я чуть крепче сжала ее худенькие плечики и покачала головой:

– Тогда я думала точно так же. Я даже сердилась на маму за то, что она меня бросила. Я злилась на всех, кто меня окружал, ненавидела их. Даже на себя я злилась – из-за того, что думала, будто мама ушла, потому что я не всегда бывала послушной.

Я замолчала, не в силах говорить дальше. Внезапно кухня потеряла свои четкие очертания. Я быстро сморгнула слезы и, отстранив девочку, резко поднялась на ноги, чтобы она не увидела, как я плачу. Еще немного, и моя каша последовала бы за первыми двумя, но я все же успела выключить конфорку вовремя.

Я корила себя за то, что затеяла этот разговор, только разбередила рану – собственную и ребенку. И вдруг дрожащий голосок за моей спиной робко произнес:

– Не плачь, Агнешка. Ты была не виновата. Ты ничем не могла помочь своей маме.

Я обернулась, присела и снова прижала к себе малышку, которая теперь доверчиво положила головку мне на плечо. Как будто общее горе вдруг объединило нас раз и навсегда.

– Спасибо, Полюшка. Теперь я тоже понимаю это, а тогда не понимала. Я ведь не была такой взрослой и умной, как ты.

– А ты плакала? – спросила вдруг малышка.

– Конечно.

– А потом… потом ты ее забыла?

– Нет. Я ее никогда не забывала. И никогда не переставала любить.

Я замолчала. Какое-то время мы просидели обнявшись. Никогда еще мне не было так тепло и спокойно, как вблизи этого хрупкого доверчивого существа, которое пожалело меня и позволило разделить свое собственное горе. Опомнившись, я сказала, попытавшись придать голосу бодрости:

– Что-то мы с тобой совсем расклеились. Каша сейчас остынет. Давай зови дядю Андрея, и можете завтракать.

Полинка бросилась выполнять поручение и налетела на Андрея, который, как оказалось, стоял на пороге кухни. Прислонившись к стене, он смотрел на меня серьезно и грустно. Мамочка! Неужели он все слышал? Похоже на то: вон какая глубокая морщина залегла возле губ.

Как все дети, Полинка быстро меняла настроение. Сейчас она, сияя от радости, сообщила:

– Дядя Андрей, мы будем есть яблочную кашу. Вкусно пахнет, правда?

– Замечательно! – улыбнулся ей Андрей, но улыбка у него вышла невеселая.

– Можно, я покормлю этой кашей свою Мурку? – спросила Полинка. – Она такой еще не пробовала.

– Конечно, моя девочка.

Андрей пригладил выбившуюся прядку на виске девочки, и та вприпрыжку побежала за Муркой. Он взглянул мне в глаза, а я опустила ресницы. Потому что прочла в его взгляде грусть, признательность и что-то еще, похожее на жалость. Очень не люблю, когда меня жалеют.

Преувеличенно громко гремя посудой, я разложила овсянку с кусочками яблока на две тарелки. Теперь я окончательно расхотела задавать Андрею вопросы про Диану и вообще про что бы то ни было. Желание поскорее исчезнуть из этого дома и забиться в свою безопасную раковину стало почти непреодолимым.

Но планы бегства пришлось отложить. Полинка заявила, что отведает новую кашу только в моем присутствии и при условии, что я тоже сяду завтракать. После еды девчушка наконец-то слегка порозовела, ее потянуло в сон, и Андрей, попросив меня подождать, отнес малышку в кровать. Удрать в такой ситуации было бы более чем малодушно. Я осталась, от нечего делать перемыла посуду, а как только Андрей возвратился, стала поспешно прощаться.

– Подожди, а как же разговор? Ведь ты хотела о чем-то поговорить со мной?

– В другой раз. Мне сейчас что-то не хочется.

– Как скажешь. Прости, я же еще не поблагодарил тебя за то, что ты сделала.

– Да ничего такого…

– Погоди. Присядь ненадолго, – попросил он. Неизвестно почему, я подчинилась и послушно опустилась на стул возле окна. – Понимаешь, ты сделала за один раз то, чего я не смог за несколько месяцев, – признался Андрей глуховатым от волнения голосом. – Полинка не могла примириться со смертью матери, а я просто терялся перед вспышками ее ярости, перед ее уверенностью в том, что мама в один прекрасный день снова вернется. Неделю назад она попросила меня отнести на кладбище швейную машинку. «Пусть мамочка сошьет мне новое платьице, ведь она не совсем умерла», – сказала она. Я чуть не свихнулся, услышав такое. И вдруг ты, совершенно чужой для нас человек, смогла переломить ее упорство, просто позволив девочке облегчить душу, убедив, что не нужно стыдиться своих чувств. Я очень благодарен тебе, Агнешка. Теперь я твой должник.

– Не стоит благодарить, – покачала я головой. – Просто я очень хорошо понимаю, что она чувствует.

Мне очень хотелось задать вопрос о родителях девочки. Где ее отец и какое отношение она имеет к Андрею, но я не решилась. Андрей, точно прочитав мои мысли, вдруг произнес:

– Это очень грустная история.

Я осмелилась посмотреть на него. В его лице ничего не изменилось, разве что привычная затаенная печаль мелькнула в глубине глаз.

– Смерть всегда печальна. Мама Полинки была очень красивой, – попыталась я найти слова утешения. С ним это было сделать труднее, чем с девочкой.

– О, да! – кивнул Андрей. – Очень красивой, очень молодой и очень несчастной… – Голос его дрогнул, и он оборвал себя буквально на полуслове. – Так скажи все-таки, зачем ты приходила? – спросил он явно для того, чтобы сменить тему.

– Ну, это касается твоей работы…

– Вот как? Интересно.

– Ну, не совсем работы, я неправильно выразилась. Я хотела кое-что узнать о Диане.

Он удивленно приподнял брови:

– С каких пор тебя стала интересовать эта женщина?

– С тех самых, как она захотела купить у моих друзей старое зеркало и предложила за него, не торгуясь, огромную сумму. Меня удивило ее желание, скрывать не стану. Обычно в таких случаях покупатели бывают очень придирчивы, стараясь убедиться в подлинной ценности раритета. Ну, требуют заключения всяких там экспертов, консультантов и все такое. Диана же, насколько я могу судить, видела эту вещь всего лишь мельком и решилась на покупку без всяких свидетельств его подлинности.

– И много она предложила?

– Сто тысяч.

– Долларов, как я понимаю?

– Ты правильно понимаешь.

– Странное дело.

– Вот и я так подумала. Но если бы выяснилось, что Диана – страстный коллекционер… К примеру, собирает произведения египетской культуры. Тогда бы все встало на свои места.

– Да нет, полный бред! – убежденно возразил Андрей. – Диана совершенно не переносит старых вещей – у нее что-то вроде фобии. Никакая историческая ценность предмета не может преодолеть ее брезгливости: Диана убеждена, что антиквариат – это скопище болезнетворных бактерий и плесени, от которых не может избавить никакая реставрация. В ее доме находятся исключительно новые вещи, можешь поверить мне на слово.

– Тогда ее желание купить зеркало, возраст которого как минимум лет пятьсот, выглядит тем более странно.

– Погоди. Это не о том ли зеркале речь, с которым вы забавлялись на рождественской вечеринке?

– О нем. Только мне не вполне понятен твой сарказм по этому поводу. Ты ведь тоже побывал в комнате с зеркалом, насколько я помню. Неужели не заметил в вещице ничего необычного?

– Да я на него и не смотрел, – пожал Андрей плечами, – просто выждал время, когда можно будет вернуться в общую комнату.

Я не была уверена до конца, но мне вдруг показалось, что Андрей о чем-то умалчивает. И эта мысль была мне неприятна.

Глава 15

Неожиданно для нас обоих в кухню бочком протиснулась Полинка. Она была босиком, и Андрей немедленно подхватил ее на руки.

– Не спится? Ну что мне с тобой делать?

– Пусть Агнешка расскажет мне сказку. Обещаю, что тогда я сразу усну.

Наивная хитрость девчушки застала врасплох нас обоих. Я растерянно взглянула на Андрея, надеясь, что он придумает подходящую отговорку. Я понимала, что и так слишком уж задержалась в этом доме. Но он только пожал плечами, сказав:

– Ну, если Агнешка не против…

– Хорошо, я попробую, – выдавила я.

Детская, куда привела меня Полинка, выглядела так, словно сошла со страниц дорогого дизайнерского журнала, настолько тщательно были продуманы здесь все детали. Выдержанная в светло-бежевых тонах и наполненная игрушками, она выглядела очень уютной.

Девочка нырнула под шелковый полог кровати и устроилась поверх одеяла, поглядывая на меня прозрачными доверчивыми глазами. А я вдруг с отчаянием обнаружила, что от волнения позабыла все сказки, которые знала. Пришлось придумывать на ходу.

– Давным-давно в одном королевстве жили брат и сестра. Принц и Принцесса… – начала я. – И оба они были такими славными, такими милыми, что все их очень любили. Принц очень заботился о своей сестренке. Однажды зимой, когда снег укутал землю, Принцесса стала плакать. «Почему ты все время плачешь?» – огорчился маленький Принц. «Потому что в мире не осталось больше цветов, – ответила она. – Мне так их не хватает. Если бы мне хоть один цветочек, я бы сразу повеселела». Принц очень хотел порадовать свою сестричку. Он надел свои золотые доспехи, взял свой игрушечный меч и отправился на поиски цветка. Его золотые доспехи так сверкали на солнце, что снег в саду растаял, и подснежники подумали, что наступила весна. Они высунули полусонные головки из промерзшей земли и увидели мальчика. Он наклонился к одному подснежнику и сказал: «Ты нужен моей маленькой сестренке». – «Но если ты сорвешь меня, я умру!» – испугался цветок. «Да, но ты испытаешь такую любовь, за которую не жаль расплатиться жизнью», – возразил маленький Принц. Цветок задумался, а потом согласился и позволил маленькому Принцу сорвать себя…

Вообще-то я собиралась закончить сказку большим всеобщим хеппи-эндом, но полусонная Полинка вдруг перебила меня на полуслове:

– Я знаю, что было дальше.

– Правда? – постаралась я скрыть удивление, так как и сама еще не знала, чем именно все закончится.

– Правда. Я знаю: Принцесса умерла, и ее похоронили вместе с цветком.

Я содрогнулась от такой мрачной концовки.

– Нет, нет, что ты! – горячо запротестовала я. – Все было совсем не так!

– Нет, так! Но ты не расстраивайся, Агнешка! – Полинка просунула сквозь прутья кроватки почти прозрачные пальчики и дотронулась до моей руки. – Когда Принцесса умерла, она научилась летать и стала жить вместе с птицами в небе.

– А откуда ты это знаешь? – растерянно спросила я.

Бледно-голубые глаза серьезно и пристально посмотрели мне в глаза, так что мне стало не по себе от этого взгляда, совсем непохожего на наивный взгляд ребенка. Я улыбнулась через силу, слегка сжав ее ладонь и согревая своим теплом.

– Знаешь, я раньше не умела ходить, потому что болела, – сообщила Полинка доверительным тоном. – Меня все лечили, лечили, но я совсем не хотела поправляться. Я думала, что если не смогу больше ходить, то, может быть, научусь летать. Когда я вижу сны, там все с крыльями.

С этими словами девочка заснула, а я все никак не могла отойти от ее странных слов. Говорят, что маленькие дети могут видеть ангелов. Не знаю, может быть. Но мне показалось, что эта девочка видела саму смерть, и она ее почему-то совсем не пугала.

Разговор с маленькой девочкой о жизни и смерти еще долго не выходил у меня из головы. Насколько я поняла, Андрей взял на себя заботу о ней добровольно, после того как ее мать погибла в автомобильной аварии. Его поступок не мог не вызвать у меня уважение. Я уже не могла противиться своему чувству к этому человеку, и тем больнее было подозревать его в чем-то. А после разговора о зеркале я поняла, что он знает гораздо больше, чем говорит.

Уложив спать девочку и едва попрощавшись с Андреем, я поспешно покинула его дом, опасаясь того, что придется ему рассказать о нашем с Полинкой разговоре.

Уже вернувшись к себе домой, я все продолжала думать о них обоих, отчего-то испытывая сильное чувство тревоги, как если бы знала, что им угрожает опасность. Вот ведь бред! Андрей, да и Полинка тоже чувствовали себя вполне благополучно и в общем-то не нуждались в моей опеке. Но странное тревожное чувство не проходило.

Чтобы отвлечься от этих мыслей, я заставила себя вновь вернуться к размышлениям о загадочной и внезапной кончине Романа. Я по-прежнему считала его убийцей Инессы и девочки-балерины из театра, так как не видела более подходящей кандидатуры, но теперь почему-то это было мне неприятно. Я уже не чувствовала такой уверенности, как раньше, а к тому же боялась признать, что если Роман невиновен, то убийца Инессы кто-то из своих, из тех, кто был в рождественский вечер в гостях у Наташки.

Рассуждала я так. Все они вполне нормальные, уважаемые люди. Когда явный псих начинает угрожать вам, вас это может волновать, а может и не волновать. Но когда здоровый человек начинает действовать как псих, меня такое пугает. Кто же из нас мог внезапно свихнуться и совершить жестокое убийство? Диана – преуспевающая бизнес-леди, которая всегда требует для себя самого лучшего, уверенная в своей способности платить за это? Или ее муж? Насколько я поняла, он человек удивительного эгоизма и болезненного самолюбия. Вывести его из себя ничего не стоило, но мог ли он убить? Да, он самоуверенный, наглый, эгоистичный и… Это подходящие качества для убийцы. Но мотив? Зачем ему убивать незнакомую женщину и совершенно постороннюю девочку? Кисейная барышня Милочка подходила на роль жестокого убийцы в еще меньшей степени. Юрку я знаю достаточно хорошо, чтобы не заподозрить ни на минуту. Андрей… Нет, этот человек не может, не должен оказаться убийцей! Я никогда не поверю в такую возможность и надеюсь, что мне не придется этого делать. А крошечного червячка сомнения следует придушить в зародыше.

И все же я понимала, что, пока не отыщу убийцу, буду подозревать всех этих людей в той или иной степени. Выход имелся один: найти убийцу или сойти с ума от своих подозрений.

* * *

Когда мне стало казаться, что я окончательно зашла в тупик, я вдруг вспомнила о Лие, убитой маленькой танцовщице из театра, и о своем желании отыскать ее родственников. Или подругу, о которой мне поведала Сима. Как же звали эту девочку? Я помнила, что записала ее имя на клочке бумаги, который потом куда-то засунула. Торопливо вывалив на стол содержимое своей сумки, я принялась торопливо перебирать кучу барахла, скопившегося там за много месяцев, в надежде отыскать заветный листок.

«Настя Грачева» – вот что было нацарапано поперек наспех вырванного из блокнота неровного листка в мелкую клеточку. Если Настя была действительно близкой подругой Лии, то я смогу кое-что узнать об окружении девочки. Вдруг да и обнаружится какая-нибудь связь, которая приведет меня к успеху? Настя и Лия жили в одном доме на улице Федосеевской, только мне не был известен его номер. Но сейчас я была полна энтузиазма и решила отправиться туда на следующее же утро. Пусть для того, чтобы отыскать этот дом, мне придется пройти всю Федосеевскую из конца в конец.

Таким образом утром следующего дня я оказалась посреди улицы Федосеевской. Денек выдался хмурый и пасмурный, даже в начале десятого небо давило свинцово-серой тяжестью, зато мороз был не таким лютым, с неба мягко сыпалась снежная крупа. В этот час улица выглядела почти безлюдной. Отчего-то даже дети, несмотря на зимние каникулы, не спешили покидать теплые дома ради зимних развлечений типа катания с горки и игры в снежки. Помнится, нас в детстве было не загнать с утра до позднего вечера, но нынешние детки, очевидно, предпочитали другие виды отдыха.

Я старательно вертела головой во все стороны, надеясь обнаружить подходящего для расспросов собеседника, и медленно, прогулочным шагом двигалась вперед по хорошо утоптанной снежной тропинке. Я почти дошла до конца длинной улицы, но так и не встретила никого, с кем можно было бы поговорить. Несмотря на вчерашнюю браваду, компанию толкущихся возле пивнушки мужичков я постаралась миновать как можно скорее, оставив этот способ на самый крайний случай.

Вывеска «Продуктовый магазин» бросилась мне в глаза еще издали, и я посетовала на свою несообразительность: в таком месте продавщица – если только она не поступила на работу сюда вчера вечером – должна знать буквально все про здешних обитателей.

На этот раз мне повезло. Тетя Катя, с которой я познакомилась, проработала в данной торговой точке без малого сорок лет и знала всех жителей улицы если не по именам, то в лицо-то уж наверняка. Судя по тому, каким любопытством загорелись все еще зоркие глазки тети Кати при моем появлении, новые люди в районе появлялись не так уж часто.

Чтобы соблюсти приличия, я честно купила завалявшийся на витрине шоколадный батончик со странным названием «Шок» и долго отсчитывала мелочь, мысленно подбирая слова для начала разговора. Продавщица не выдержала первой.

– Да вот же у тебя тут как раз набирается! – сказала она и, перегнувшись через прилавок, ловко выудила из кучи высыпанных мной из кошелька монет нужную сумму.

– Спасибо, – поблагодарила я с улыбкой, – а то я что-то совсем запуталась.

– Немудрено, – хмыкнула продавщица. – И чему вас только в школе учат! Надеетесь только на машинки свои вычислительные, совсем в уме считать разучились.

Ее ворчание было беззлобным. Я поняла, что за долгие годы общения с людьми у тети Кати выработалось особое отношение к посетителям, которых она считала своим долгом опекать и поругивать время от времени.

– Теть Кать! Мне кефир и полбуханки, – звонко раздалось от двери. Я обернулась, заметив у входа парнишку в облепленном снегом куцем пальтеце. Через плечо у него висели коньки, а в одной руке была зажата клюшка.

– Ты, хоккеист, покупки домой занести не забудь, прежде чем на каток идти, – велела тетя Катя, отдавая мальчишке требуемые продукты и ловко отсчитывая сдачу.

Тот пробормотал в ответ что-то невразумительное.

– Ты чья же будешь? – спросила меня тетя Катя, когда юный спортсмен умчался.

– Вообще-то я к Майзелям…

– Значит, на похороны, – быстро кивая головой, вздохнула продавщица.

– А разве похороны сегодня? – удивилась я.

– А ты что, не знала? Тело-то не сразу отдали. Все в морге держали… – Она снова вздохнула. – Только одну ночку девочка и провела в родном доме, а сегодня сразу на кладбище. Горе-то какое, господи…

– Вы хорошо знали Лию?

– Ну, знала – не знала, а на моих глазах девчонка выросла. Все равно ведь как родная. Люблю я детей. Своих бог не дал, вот чужих и привечаю: то конфеткой угостишь, то мороженым, когда есть. Маленькие, они все ангелочки.

– И Лия такая была?

– И Лия. Самостоятельная девчушка выросла. Умненькая. Только мечтала больно много. Словно не от мира сего. Впрочем, оно и понятно. Достаточно на отца ее посмотреть. Всю жизнь бобылем прожил, с тех самых пор, как жена от него сбежала. Лийке тогда и годика не исполнилось. Сам вынянчил. Пылинки сдувал. Девчонка выросла ласковая, неиспорченная, только черного от белого не отличала. Доверяла всем подряд, потому, думаю, и беда такая с ней приключилась. Она же, глупенькая, думала, что все люди хорошие. А люди, сама понимаешь, – звери. Теперь особенно.

То, что погибшая оказалась наивным, доверчивым ребенком, почему-то причинило мне особенную боль. Всегда немного легче, когда можно сказать: мол, сам виноват, накликал беду на свою голову. А тут хорошей девочке жить бы да жить, радуя отца и других людей, а она… а ее…

– Ты бы поторопилась, если на похороны успеть хочешь, – окликнула меня тетя Катя. – Катафалк уже минут пятнадцать назад проехал, я через окошко видела.

– Но я даже не знаю, на каком кладбище будут хоронить…

– На центральном, оно тут совсем рядом. Отпевание в десять, так что ты прямо в церковь ступай.

Поблагодарив за совет, я почти бегом помчалась на стоянку, где оставила свою машину. Мотор еще не успел сильно остыть, и «жигуленок» мой завелся сразу, как будто понимал, что не время сейчас капризничать.

Церковь оказалась битком набита народом. Похоже, что хоронить Лию собралась вся улица. Люди, одетые неброско и небогато, выглядели растерянными и прятали друг от друга заплаканные глаза. Я пристроилась в стороне и принялась разглядывать присутствующих. Со своего места я хорошо видела обитый шелком гроб, заваленный, несмотря на зимнюю пору, живыми цветами. Возле гроба, сгорбившись, стоял высокий старик с копной белоснежных волос. Лицо его было отрешенным, отсутствующим, как будто он не желал воспринимать то, что происходило вокруг. Он не плакал, но плотно сжатые губы и покрасневшие веки делали его скорбь еще более страшной, чем если бы он бился в истерике, заливался слезами и рвал на себе волосы. Я вдруг ясно ощутила, что отец Лии, а это был, естественно, он, словно бы тоже умер, хотя его плоть продолжала существовать. Умерла его душа, погасла та искра, что делает человека по-настоящему живым.

Я вдруг поняла, что напрасно пришла сюда. Как я могу задавать вопросы отцу, чью дочь не сможет вернуть даже чудо? Но заставить себя уйти я не смогла. Отстояла службу до конца и двинулась следом за скорбной процессией.

Глава 16

Когда тягостная процедура закончилась и на месте зияющей черной ямы возник аккуратный холмик свежей комковатой земли, народ стал потихоньку рассасываться. Я стояла совсем близко от Михаила Генриховича, пользуясь тем, что никто не обращает на меня внимания. А он все смотрел и смотрел на заваленный венками холмик. Он так и не заплакал, но от всей его фигуры исходило такое неизбывное страдание, что любая попытка сочувствия казалась бы неуместной и фальшивой. И люди понимали это. Молча выразив свое сочувствие, они торопливо покидали кладбище. Рядом с отцом Лии теперь оставалась только высокая молодая девушка с упрямым и странно взрослым лицом. Ее тусклые волосы были неудобно стянуты назад с высокого лба благородных очертаний. Черный шарф, накинутый на голову, отчаянно трепетал на ветру.

Лицо девушки поразило меня. Она словно сосредоточилась на каких-то внутренних ощущениях, усилием воли заставив себя отстраниться от происходящего, чтобы стать опорой для потерявшего смысл жизни старика. Она поддерживала и оберегала его, словно малого ребенка, и мне вдруг захотелось подойти и сказать им обоим:»Уходите отсюда, довольно с вас, не выдержит сердце!»

Я уже сделала было шаг, но вдруг натолкнулась на глаза мужчины и отступила. Это были глаза человека, обрекшего себя на медленную мучительную казнь. За то, что не уберег. Не уберег самого дорогого. И я почувствовала такую сильную ненависть к тому, кто обрек на страдания этого человека, что поклялась отыскать убийцу во что бы то ни стало. Нужно – я обязана! – найти его и уничтожить. Такая мысль захватила меня целиком. И я знала, что обязательно сдержу свое обещание, по крайней мере сделаю все, что в моих силах. Действительно – все!

Неожиданно Михаил Генрихович посмотрел на меня пристально и заговорил. Голос его звучал глухо, словно из-под земли. Уверена, что он даже не понимал, к кому именно обращается.

– Когда я нес ее из роддома, то все время боялся уронить… И вот… выронил…

Растерянно моргнув, он отвернулся и медленно побрел по дорожке. Чтобы не зареветь в голос, я прижала ко рту сжатую в кулак руку, отчаянно моргая мокрыми от слез ресницами.

– Спасибо, – прошелестел откуда-то сзади негромкий голос.

Я испуганно вздрогнула. Но это оказалась всего лишь девушка, которая сопровождала Лииного отца. А я уж было подумала…

– За что? – искренне удивилась я.

– Он впервые заговорил с тех пор, как умерла Лия. Не знаю, почему именно с вами, но все равно – спасибо.

– Да я вообще-то совершенно посторонний человек и не заслуживаю вашей благодарности. Вряд ли он понимал, с кем разговаривает.

– Тогда почему вы здесь?

– Я?

Простой вопрос поставил меня в тупик. Стоит ли говорить посторонней девушке о данном себе обещании отыскать опасного маньяка? Что, если она только посмеется надо мной? И все-таки я ей ответила. Она не рассмеялась. На ее бесстрастном лице не отразилось вообще ничего, когда она спросила:

– А зачем вам это надо?

– Но убийца должен быть наказан!

– Да поможет небо осиротевшему отцу! Иные упования тщетны. И самый праведный суд не оживит мою подругу.

– Это неправильно. Его нужно найти и остановить.

– Его не найдут, – проговорила девушка убежденно. – Милиция уже пыталась. Тщетно. Он не оставил улик.

– Нужно пытаться снова.

– И что вы хотите?

– В данный момент? Отыскать ее подругу – Настю Грачеву.

– Чем же я могу вам помочь? – горько усмехнулась моя собеседница.

– Так вы и есть Настя, – проговорила я растерянно. Потом упрямо тряхнула головой. – Что ж, так оно и лучше. Мы с вами должны обязательно поговорить.

– Но я ничего не знаю. Даже того, кто вы такая и почему так настойчиво лезете в это дело.

Ее грубость больно задела меня, но я постаралась сдержаться. Девушка и сама почувствовала, что перегнула палку.

– Знаете что? Давайте встретимся через пару дней. Я по-прежнему считаю, что толку от этого не будет, но ради памяти Лии попытаюсь ответить на все ваши вопросы. – И она быстро продиктовала свой адрес и торопливо пошла прочь, вслед за седым стариком, фигура которого уже успела превратиться в маленькую черную точку на белом-белом горизонте.

То, что Настя оказалась совсем не такой, как я себе представляла, несколько разочаровало меня, но не остановило. Она все же согласилась встретиться со мной, а уж я постараюсь вытянуть из нее все, что сумею.

Старательно отводя взгляд от свежей могилы, я стала потихоньку пробираться на главную тропинку. Обнаружив, что осталась совсем одна, я вдруг почувствовала себя очень неуютно. Из-за внезапной сегодняшней оттепели под ногами хлюпала грязная снежная каша. Сугробы сильно просели, на железных оградках переливчатой бахромой висели длинные сосульки. Сапоги у меня промокли, от сырости стали замерзать ноги, и меня слегка знобило. В наступившей вдруг тишине мое беспокойство усилилось. Я прибавила шагу, то и дело оступаясь и проваливаясь в сугробы по самые щиколотки.

Именно из-за того, что я все время озиралась по сторонам, я и заметила это странное дерево. Поначалу глаз просто зацепился за какое-то несоответствие. Скорее машинально, чем осознанно, я взглянула в ту сторону еще раз. Ель, или, точнее, нижняя часть деревца, выглядела нелепо. Его верхушка была обрублена, из-под снега торчали мохнатые нижние ветви и куцый пенек. «И кто же решился на такое кощунство?» – подумала я со смешанным чувством жалости и возмущения. И вдруг догадалась, что деревце наверняка срубили накануне Нового года местные бомжи, отхватив то, что торчало поверх сугроба, в надежде выгодно продать пушистое деревце. И ведь кто-то наверняка купил, не подозревая, откуда родом симпатичная голубая елочка.

Что-то, какая-то догадка кольнула меня в самое сердце. Я вдруг отчетливо вспомнила Юркин рождественский рассказ о том, как он купил в самый последний момент замечательно красивое деревце. Магазин, в который он направлялся за искусственной елью, располагался недалеко отсюда. И оттенок у Юркиной елки был совсем такой же…

Мой мозг не желал признавать очевидного. Такого просто не могло быть! И все-таки я была сейчас на сто процентов уверена, что передо мной пенек именно от той, нашей елочки.

Никогда я не обращала внимания на всякие суеверия, но слова моей бабушки о том, что ни в коем случае нельзя ничего рвать на кладбище, прочно засели в подсознании. Слишком часто повторяла она эти слова, отпуская нас в лес за ягодами. Именно тогда я убедилась, что на кладбищах растут самые крупные, сочные ягоды, но запрет бабушки никогда не нарушала, скорее из уважения к ней, чем из страха.

Все это всплыло в моей памяти, и я пыталась решить, стоит ли верить бабушкиному запрету сейчас или можно списать его на суеверия? Почему-то отмахнуться от ее слов не получалось. Память услужливо и совершенно некстати напомнила мне, что неприятности начались именно с появлением колючего сувенира. И что теперь? Что же произошло? И как я должна поступить? Если именно елочка с чьей-то могилы принесла с собой беду, то не в моих силах ничего исправить, ведь она простояла в Наташкином доме довольно долго – то ли десять, то ли двенадцать дней. Я попыталась припомнить, что еще говорила о кладбищах бабушка. Кажется, можно исправить ошибку, если попросить прощения у того, чьей могиле нанесен урон. Слишком просто, на мой взгляд, но все же лучше, чем ничего.

Преодолевая сковывающий ноги холод, я отворила старинную кованую калитку и вошла внутрь небольшой ограды – чтобы прочесть имя покойника, мне нужно было счистить снег с надгробного камня, а снаружи я никак не могла дотянуться до него рукой. Мне очень не хотелось идти сюда в одиночку, но я боялась, что если отправлюсь сейчас за Натальей и Юркой, то потом попросту могу не найти это место. Такие шутки иногда случались: вроде точно знаешь, где надо искать, а найти все равно не можешь, так и кружишься на одном месте, словно кто-то тебя нарочно запутывает.

Со страшным скрежетом, вырвавшись из моих рук, калитка захлопнулась за моей спиной. Конечно, во всем виновата старая, но еще крепкая пружина, успокаивала себя я, но поджилки все равно задрожали и сердце заколотилось как бешеное. Я как бы оказалась отрезанной от всего мира прочными железными прутьями, и странное, нелепое ощущение, что я не принадлежу уже миру живых, заволокло мой мозг липким ужасом. Несмотря на то, что я дрожала от холода из-за промокших ног, моя одежда под пальто повлажнела от пота. Хотелось крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь, убежать, но тело словно парализовало на время. Мне казалось, что если я пошевелю хотя бы пальцем, то оно рассыплется на части, как хрупкая ледяная фигура.

Почему-то особенно страшно было оглянуться. Я ясно чувствовала чей-то недобрый взгляд, направленный мне в спину. Это уже не лезло ни в какие ворота! Признаю, я – трусиха, но не до такой же степени! Рассердившись, я осмотрелась, тем самым словно пробив какую-то стену вокруг себя, и смогла вздохнуть с облегчением. Разумеется, вокруг, насколько хватало глаз, никого подозрительного не было. То есть не было вообще никого. Я была одна.

Теперь оставалось только посмотреть наконец, на чьей же могиле я оказалась. Надгробная плита была очень старой и казалась отвратительно скользкой на ощупь. Буквы практически стерлись и были едва видны, но я смогла разобрать имя и фамилию: Николай Педаченко. Он прожил всего тридцать семь лет и скончался сто лет назад – в тысяча девятисотом году. С фотографии, сохранившейся на удивление хорошо, на меня смотрело тонкое, болезненное лицо с неприятными, выпуклыми, водянистыми глазами.

Фотография, насколько я могла судить, была не вполне традиционной. Обычно на кладбищенских памятниках помещают портрет умершего человека. Здесь же он почему-то был изображен в полный рост, да еще в интерьере, напоминающем жилую комнату. Как я уже говорила, фотография прекрасно сохранилась, и я смогла разглядеть все детали, не прилагая к этому никаких усилий. Знакомые очертания висящего на стене предмета заставили меня вздрогнуть. От неожиданности я сильно прикусила губу и сразу же почувствовала во рту солоноватый привкус крови. Теперь даже при очень большом желании нельзя было считать все произошедшее чередой совпадений. Стало совершенно очевидно, что все в этом деле взаимосвязано, включая злополучную елку и Романа, проникшего в Наташкину квартиру вопреки здравому смыслу.

В то же время я не могла объяснить случившееся. Объяснения не существовало. Да его и не могло существовать, если не признать того, во что верить не принято. Духи и призраки не имели права на существование в моем, таком реальном до сегодняшнего дня, мире. И вот теперь я видела на этой старинной фотографии с могильного камня предмет, который за последние дни едва не свел меня с ума. Проклятое зеркало висело на стене комнаты позади неприязненно сверлившего меня взглядом некоего Николая Педаченко, который умер целый век назад, а теперь непостижимым образом проник в мою жизнь, отравив ее своим присутствием.

Черт! Черт, черт, черт!

Этого не может быть. Никогда. Так не бывает, провалиться мне на этом месте!

В этот миг снег внезапно и сильно просел под моей тяжестью, я почувствовала, что теряю опору под ногами и куда-то проваливаюсь… И дико заверещала, вцепившись в ограду и больно ударившись об нее виском. Мне удалось выбраться, хотя я провалилась по пояс. К счастью, калитка отворилась сразу. Еще минута промедления, и я могла бы сойти с ума.

Я мчалась по аллее с такой скоростью, как будто за мной гнались все черти одновременно. По пути я насмерть перепугала двух мирно бредущих навстречу старушек, которые, побросав венки, резво брызнули в разные стороны.

После этого я немного опомнилась. Мне даже стало немного стыдно. Пугать людей на кладбище – не мой профиль. Пытаясь привести себя в порядок, я отряхнула облепленный снегом подол пальто, вытрясла снег из полусапожек и заправила под шапку растрепавшиеся волосы. Если я немедленно не доберусь до своей машины, то воспаление легких мне обеспечено.

Мысли все время вертелись вокруг невероятного открытия, словно кто-то специально привел меня сюда и ткнул в ту фотографию на памятнике носом: на, мол, смотри, атеистка несчастная. И все же поверить вот так сразу во всю эту чертовщину было практически невозможно. Мозг лихорадочно искал простых и понятных объяснений для подобного совпадения. И не находил.

Во что же мы вляпались, господи? За какие грехи? Почему провидение выбрало именно нас для столь чудовищного по своей жестокости эксперимента?

Когда сумбур в голове слегка поулегся, я сообразила, что ответ на мои вопросы лежит в прошлом Педаченко. Кто он такой и какая связь между ним и нами? Я даже не удивилась бы, окажись он дальним родственником кого-то из тех, кто собрался на ту злосчастную рождественскую вечеринку. Но каким образом можно отыскать следы человека через сто лет после его смерти?

Не замечая, что вслух разговариваю сама с собой, я добрела до маленькой церквушки и притормозила в пустом дворе, раздумывая, не прихватить ли с собой несколько свечей. Просто на всякий случай. Помнится, бабушка говорила, что они изгоняют из дома всякую нечисть. Теперь я стала относиться к ее словам без прежнего скепсиса.

Все еще не зная, как поступить, я таращилась на высокие окна церкви ничего не видящим взглядом и не заметила, как меня едва не сшиб с ног огромный бритоголовый бугай в распахнутой настежь кожаной куртке. Трусливо отбежав с дорожки, я с опаской покосилась на братка, слегка удивленная его появлением в подобном месте. Браток тем временем целеустремленно направился к деревянному домушке, пристроенному к зданию церкви. Ему пришлось сложиться чуть ли не пополам, чтобы заглянуть в крошечное окошко. Стараясь выражаться вежливо и прилично, что давалось ему явно с большим трудом, он просунул в окошко зажатую в лапище маленькую серую бумажку и пробасил:

– Мне, короче… это… креститься хочу. Сказали, к вам подойти.

Ответа я не расслышала. Но браток кивнул и, отвалившись от окна, прислонился к стене в ожидании. Скоро его окликнули, он, сунув башку в окошко, ответил:

– Зураб меня звать… Что за фуфло? Как это имя не подходит? Мне подходит, а вам нет? Не христианское? В каком смысле? Ну и порядки, прям как в прокуратуре. Ну, пишите Алексием, хрен с ним.

Получив свой листок обратно и отсчитав положенные деньги, Зураб, ставший Алексием, выглядел основательно потерянным. Он внимательно изучил листок, беззвучно шевеля губами. Потом поскреб затылок и посмотрел по сторонам.

– Слышь, ты, мелкая, – крикнул он, заметив меня, – не в курсе, где тут крестят?!

Я испуганно помотала головой.

– На, глянь, – сунул он мне свою квитанцию, – может, разберешь, что тут нацарапано?

Я послушно посмотрела на бумажку, где были указаны имя, фамилия, стоимость обряда и время.

– В церковь иди, вон туда. Там соберутся все, кто пришел сегодня, – посоветовала я, возвращая листок хозяину.

В этот не самый подходящий момент меня осенило. Обежав загородившего тропинку братка, я бросилась к окошку. Оно оказалось закрытым, и я принялась барабанить в стекло.

Только что я поняла, как отыскать след Педаченко. А помогла мне та самая квитанция, в которой все было расписано честь по чести. Все службы, включая и отпевание, стоили денег и должны были фиксироваться в церковном архиве. Сто лет назад отпевание было необходимой процедурой, миновать которую умерший Педаченко просто не мог. А раз обряд совершен, то должна сохраниться и запись. В ней, при определенной доле везения, могут содержаться сведения о том, кто заказывал службу и, соответственно, оплачивал ее. Если не удастся отыскать следов самого Педаченко, то появится дополнительный шанс что-то узнать о нем через его родственников.

Мне удалось привлечь к себе внимание далеко не сразу. Пришлось барабанить в окошко минут пять, прежде чем оно наконец открылось. Я разглядела в полумраке немолодую женщину в белом платочке, повязанном под подбородком.

– Чего хулиганишь? – строго спросила она.

– Простите, у меня срочное дело! – выдохнула я, заискивающе улыбаясь.

– Чего тебе не терпится? На крещение, что ли? – все так же сурово спросила женщина.

– Нет, но я…

– Тогда перерыв у меня, – отрезала тетка и попыталась захлопнуть окно.

«Прям как в магазине», – сердито подумала я и быстро просунула в оставшуюся щель руку. Тетка испуганно притормозила, не желая калечить нахалку.

– Безобразничаешь? – прикрикнула она. – Не стыдно при храме-то?

– Стыдно! Но я не могу ждать! Помогите, пожалуйста! Я замерзла и устала. Пока ваш перерыв закончится, я тут околею от холода, сами потом пожалеете! – пробормотала я жалобно.

– Полно чепуху-то молоть. Иди себе с миром.

– Не уйду, – твердо заявила я и обреченно вытащила свою руку, позволив ей закрыть окно.

Но тетка почему-то медлила, с жалостью разглядывая меня через стекло.

– Ладно уж, – проворчала она, – заходи, раз приспичило. Там сбоку дверца есть. Так ты толкни, не заперто.

С радостным писком я нырнула в низенькую дверцу и окунулась в блаженное тепло хорошо прогретого дома. Здесь пахло воском и старым деревом. Запах приятно щекотал ноздри.

Женщина поджидала меня, сидя за столом, застеленным потертой клеенкой, и неторопливо помешивала ложечкой в стакане, от которого поднимался пар. На тарелке перед ней лежали три булочки с маком.

– Хочешь горяченького? – просто спросила меня женщина.

– Да нет, спасибо большое!

– Ты ж говорила, что замерзла? – поймала меня на слове женщина. – Вот и согреешься.

– Неудобно как-то. Вроде как напросилась я. Мне бы только спросить…

– Спросить всегда успеешь. Экие вы все сегодня торопливые. Садись вот тут, возле батареи, отогрейся – ишь, посинела вся, – а потом и расскажешь, чего тебе надобно.

Женщина достала из тумбочки еще один стакан и наполнила его крепким, почти черным чаем.

– Сахара, извини, не держу. Если мед любишь – клади. Свой он, липовый.

Она пододвинула ко мне фаянсовое блюдечко с янтарным зернистым медом. Я послушно зачерпнула пол-ложечки и опустила в свой стакан, вдыхая с огромным удовольствием терпкий запах. Несколько глотков горячего чая и вправду вернули меня к жизни, по телу разлилось блаженное тепло, волнение и страх отступили.

– Вот теперь говори, коли не передумала, – одобрительно взглянув на мои порозовевшие щеки, разрешила женщина.

– Меня интересует архив вашей церкви. Старые записи. Хочу разыскать родственников одного человека. Он похоронен на этом кладбище. Давно уже, сто лет назад. Мне бы узнать, кто заказывал для него заупокойную службу. Можете помочь? Я заплачу, сколько скажете.

– Не в деньгах дело, милая. Задача-то больно сложная. Сто лет назад… – она задумчиво покачала головой. – Даже и не знаю, срок немалый…

– Значит, не получится? – спросила я упавшим голосом.

– Не скажу пока. Чего зря обнадеживать? Проверить надо. Как человека-то звали? – спросила женщина, поднимаясь. Я дернулась было следом, но она махнула рукой:

– Сиди. Бумаги все здесь, в соседней комнате. Еще лет десять назад старый архив сюда свалили за ненадобностью. Хранить-то негде, тесно у нас. Хотели даже выбросить, да не решились. Документы все же.

Она вышла за дверь, и вскоре я услышала из-за стены ее голос:

– Год смерти какой? Напомни-ка.

– Тысяча девятисотый.

Еще минут пять-десять было совсем тихо. До меня доносилось лишь негромкое бормотание да шелест переворачиваемых листов. Сгорая от нетерпения, я то и дело вскакивала со своего места и принималась бегать из угла в угол, порываясь сунуть нос в дверь, за которой исчезла женщина. Она появилась в один из таких моментов, держа в руках толстенную тетрадь в старомодном кожаном переплете с обтрепанными углами. Лицо ее почти не изменилось, только глаза смотрели чуть более внимательно.

– Насилу нашла, – пояснила она, опуская на стол тяжелую тетрадь. Я протянула было руку, но она не позволила мне заглянуть внутрь, спросив прежде:

– Тебе Педаченко этот кем приходится?

– Если честно, то никем, – призналась я.

– Это хорошо, – неожиданно сказала женщина. Мне показалось, что она даже вздохнула с облегчением. – Ты знаешь о нем хоть что-нибудь?

– В этом-то и дело, что нет. А что такое?

– Ну, сама смотри, коли просила.

Она раскрыла книгу на нужной странице и указала пальцем на сделанную чернилами выцветшую запись.

– Его хоронили за счет психиатрической клиники? – изумилась я, с трудом разобрав витиеватый почерк. – Он что, псих?

– Так получается.

– Час от часу не легче! Только сумасшедшего мне не хватало…

– Отпевали его за счет заведения, – пояснила женщина спокойно. – Раньше было не то что нынче. Хоронили по всем правилам, даже таких, как этот Педаченко.

– Вот блин! – тихо пробормотала я, не сдержавшись. – И что же мне теперь делать? Ну-ка, что там за больница?

Я снова склонилась над тетрадью, отыскивая адрес лечебницы. Его не было. Стоял только номер.

– Сто шесть. Это где ж такая? – наморщила я лоб в растерянности.

– Та самая, что на остров переехала, – подсказала мне женщина. – В Свияжск. Слышала о таком?

– Да, конечно. Туда еще туристов возят, старинные церкви смотреть. Всегда удивлялась такому соседству: памятники старины и буйнопомешанные. Бррр…

– Больница там давно, лет сорок уже. Удобно: кругом вода, деваться психам с острова некуда.

– Да уж, не убежишь.

– Почему? Некоторые пытались. Только до берега не доплывали, далеко слишком. Напротив острова даже кладбище такое есть, где утопленников хоронили.

Женщина немного помолчала, как будто что-то обдумывая, потом чуть наклонилась вперед и спросила:

– Может, расскажешь, почему ты всем этим интересуешься?

И я решилась. Рассказала вдруг все и, как ни странно, почувствовала себя легче, как после исповеди.

– Не понимаю только, чего он к нам-то привязался? – закончила я со вздохом. – Вот думаю, может, он родственником кому приходится? Ну, не додали ему чего-то при жизни, обидели, вот он и мстит. Хотя, если подумать, мистика – такая чушь несусветная.

– Не скажи. Переселения душ церковь не отвергает.

– Так то церковь… А я, если честно, ни в бога, ни в черта не верю.

– Не мне тебя учить, сама не маленькая, а только с верой оно лучше. Сама поймешь, когда время придет. Вспомнишь мои слова.

– Да я не спорю. Придет такое время – хорошо. Только сейчас-то мне что делать?

– Съезди в больницу, поговори с людьми. Или опять же в архиве покопайся. Там про больных много чего интересного понаписано.

– Далеко же.

– Всего ночь в поезде, а там, через переправу, на попутке.

– Ужас. Там же психи. Как я туда сунусь? – жалобно заскулила я.

– Что тебе до них? Они за забором и под присмотром – не тронут. Хотя, конечно, всякое случается. В клинике той особо буйных держат.

– А откуда вы все это знаете? – спросила я с подозрением.

– Как же мне не знать, если сестра моя родная там санитаркой работет?

– Бедолага.

– Работа нервная, что верно, то верно. Зато платят хорошо. Кормят за казенный счет, что тоже нелишнее. Нет, она не жалуется. Если хочешь, я ей позвоню, а то тебя просто так и на порог там не пустят.

Для себя я еще не решила, стоит ли ввязываться в такую авантюру, но после предложения доброй женщины отступать было уже некуда. В другой раз мне не найти подобной помощи. Тяжело вздохнув, я обреченно кивнула, выражая свое согласие на поездку.

– Ну что ж, раз решилась – так тому и быть. Авось разберешься со своими проблемами. А я за тебя помолюсь и свечку перед богом поставлю.

– Спасибо.

– Не за что, милая. Сестру мою Валей зовут. Валентина Ивановна, если по отчеству. Фамилия – Лебединская. Запомнишь? Или записать тебе?

– Не надо, я запомню.

– Ну и ладушки. А я позвоню сестре, предупрежу. Тебя как звать-то?

– Агния. Пчелкина.

– А я Ирина Ивановна, – улыбнулась моя добродетельница неожиданно ласково. – Вот и познакомились напоследок.

Глава 17

Отправилась я с кладбища не куда-нибудь, а к Наташке. Уж как мне не хотелось вмешивать ее во все это, да, видно, от судьбы не уйдешь. Рассказать о том, что я обнаружила, было необходимо, а там пусть подруга решает, как поступить. Сама я уже не сомневалась, что поеду в Свияжск, даже завернула по пути на вокзал, чтобы узнать расписание поездов. Время показалось мне весьма удобным – поезд отходил в одиннадцать вечера. Оставалось еще много времени.

Наташка против своего обыкновения выслушала меня спокойно, ни разу не перебив и не задавая глупых вопросов. Подозреваю, что у нее попросту отнялся язык от страха. Я с беспокойством поглядывала на ее разом побледневшее лицо и бескровные губы. В отличие от меня подружка относилась к потусторонним силам с большим пиететом.

Дослушав до конца, Наташка, все так же ни слова не говоря, поднялась и достала из холодильника початую бутылку водки. Я знала, что спиртного она почти не употребляет, тем более водку, и оттого ее порыв взволновал меня еще сильнее.

– Пить будешь? – деловито осведомилась подруга, щедро плеснув себе в стакан.

– Нет. И тебе не советую. Водкой делу не поможешь.

– Много ты понимаешь…

– Эй, ты чего взъерепенилась? – обиделась я. – Можно подумать, я в чем-то виновата. Не нарочно же я все это придумала, в самом деле.

– Прости. Мне просто что-то нехорошо.

– Тебе-то с чего? Ты же только и делаешь, что по всяким гадалкам бегаешь. Насмотрелась небось всякого.

– Тут совсем другое дело. Гадалки – они безобидные, да и не верила я им до конца: то правду скажут, то ткнут пальцем в небо. А этот… как его… он настоящий.

– Да брось ты! Мы же с ним за ручку не здоровались. Может, и нет никакого призрака. Обыкновенное убийство. Хотя и в таком случае все довольно паршиво, но хоть понятно.

– Ты же и сама не веришь, – прищурилась Наташка. – А если веришь – значит, дура.

– Но-но!

– Это я не в смысле оскорбления, – предупредила Наташка и лихо опрокинула в себя водку. – Фу, какая гадость, – сморщилась она со страдальческим видом.

– Ладно, мне пора.

– Э, нет! Мы должны во всем этом разобраться, – ухватила меня за рукав подруга.

– А я что собираюсь сделать?

– Я имела в виду – вместе. Ты и я.

– Нет, так дело не пойдет. Я тебе рассказала обо всем вовсе не для того, чтобы и ты ввязывалась в это дело.

– Ну ни фига себе! А в чьей квартире все произошло? Чей мужик кладбищенскую елку приволок? Кому подкинули чертово зеркало? А? И после всего этого ты говоришь мне «не примазывайся»?

Моментально захмелевшая – с непривычки к алкоголю, – Наталья выглядела весьма воинственно и говорила с таким жаром, что я не сразу нашлась, что возразить.

– Тебя Юрка все равно не отпустит, – выдвинула я спасительную идею.

– Ха! Юрка! А где он? Нету. Юра, ау! – гаркнула Натка, приложив ко рту ладошку на манер рупора. – Не боись, он ничего и не узнает. Мы ему записочку нацарапаем какую-нибудь безобидную. А сами раз-два, туда и обратно. Здорово я придумала?

– Пить тебе больше не стоит, – пробормотала я убежденно.

– Я и не собираюсь, – мотнула головой Наташка. – Мне и так хорошо.

– Мне пора.

– Я с тобой.

– Нет.

Наташка глянула на меня исподлобья и выпалила:

– Не возьмешь – напьюсь и поеду одна в другом поезде.

Угроза подействовала. Я прикусила губу от досады. Ну что мне с ней делать? Ведь и в самом деле сделает как пообещала, уж я-то ее знаю.

– Черт с тобой, – махнула я рукой. – Переодевайся.

– Ты тоже.

– Я-то зачем?

– Мы должны за-мас-ки-ро-ваться, – с трудом выговорила заплетающимся языком подруга.

– На фига? Не болтай ерунды!

– А я говорю – маскируйся. Вдруг за нами следят? Нужно сбить их со следа, изменив внешность.

– Господи, делай что хочешь, только побыстрее, – отмахнулась я, понимая, что времени до поезда осталось уже в обрез и на споры просто нет времени.

Пришлось послушно натягивать Наташкины вещи из тех, по которым не так была заметна наша разница в размерах. Наташка гораздо выше меня и несколько крупнее, но свитер и джинсы для меня удалось подобрать более-менее подходящие. Если не считать, что штанины лежали на моих сапогах гармошкой, можно было сказать, что я выглядела почти прилично, а главное – была сама на себя не похожа. Выяснилось, что, избавившись от старомодного пальто, я чертовски похорошела, а это, несмотря на беспокойство из-за предстоящей поездки, несколько улучшило мое настроение. Сама же Наташка напялила куртку, которую носила еще в школе, и весьма обрадовалась, что она пришлась ей впору. В таком виде – замаскированные – мы и отправились на вокзал.

Торопились мы зря, так как оказалось, что поезд из-за внезапного изменения в расписании отправляется на полчаса позже. У нас образовалась целая куча свободного времени, которое надо было как-то убить. Мы досконально изучили небогатый ассортимент привокзальных ларьков и начали просто глазеть по сторонам. И надо же – вскоре я приметила нечто любопытное.

Милочка смотрелась в толпе полусонных, уставших пассажиров, как райская птица в курятнике. Ее нельзя было не заметить, глаза сами собой цеплялись за ослепительно яркое пятно в общей серой массе. Ярко-алый лакированный плащ, отделанный белоснежным песцом, высоко открывающий стройные ножки, и небрежно сколотые на затылке золотистые волосы привлекали любопытные взгляды со всех сторон. Но Милочка почти не обращала на них внимания, сильно озабоченная тем, чтобы удержать равновесие: обутая в сапожки на высоченных шпильках, она волокла за собой огромный чемодан, неповоротливый, как гиппопотам на прогулке, то и дело спотыкалась, отчаянно взмахивая свободной рукой. До ее ушей наверняка долетали сальные шуточки ротозеев, и она болезненно морщилась, отворачивая покрасневшее лицо.

– Интересно, что здесь делает наша фифа? – ткнула меня локтем в бок Наталья.

– Ну, раз с чемоданом, значит, собралась куда-то ехать.

– Небось на курорт. Вон сколько шмоток с собой набрала. Дотащить не может.

В этот момент Милочка как раз протиснулась сквозь стеклянные двери и, мелко перебирая ногами по льду, засеменила в сторону платформ.

Мы направились в том же направлении минут через пять, когда объявили посадку на наш поезд.

Вагон оказался полупустым. Я взглянула на часы. Спать хотелось ужасно, но нужно было ждать, пока поезд тронется, – только тогда проводница принесет нам белье. Поскольку мы рассчитывали обернуться с поездкой за сутки с небольшим, то вещей у нас с собой практически не было. Зубная щетка и мыло прекрасно уместились в одной маленькой сумочке. От скуки я некоторое время тупо смотрела в окно на суетящихся на платформе людей, слушая громкие крики разносчиц:

– Фанта! Пепси! Минералка!

Включилось радио. Известный шлягер почему-то еще больше вогнал меня в сон. Время тянулось томительно медленно. Я зевнула, да так и застыла с открытым ртом, уставившись в пыльное стекло. Мимо нашего окна размашистым шагом шел еще один хорошо знакомый мне человек. И у меня мелькнула мысль, что все, кого я знала, решили сегодня разом сняться с места и отправиться в путешествие. А подобные совпадения давно перестали мне нравиться. Петр Сергеевич был налегке, с легкой спортивной сумкой на плече, которая совершенно не подходила к длиннополому драповому пальто, и с лицом, выглядевшим озабоченным. Он явно кого-то искал. На минуту у меня закралось подозрение, что нас. Ведь говорила же Наталья, что за нами могут следить. Но чтобы сам Турков? Собственной персоной?

Когда он скрылся из поля моего зрения, я забеспокоилась. Меня так и подмывало узнать, куда и зачем направлялся супруг бизнес-леди Дианы. Не тратя времени на объяснения, я выскочила из купе и кубарем скатилась на платформу. Тщетно. Его нигде не было видно. Испарился он, что ли? Я зайцем понеслась вдоль вагона, хлопая расстегнутыми полами куртки, как вспугнутый глухарь крыльями. Но напрасно я вертела головой во все стороны: Туркова я, кажется, упустила. Огорчившись, я повернула обратно и медленно поплелась к своему вагону, машинально поглядывая на освещенные окна чужих купе. После взгляда в одно из них я даже присела от испуга, увидев знакомый силуэт совсем близко. Петр Сергеевич, за которым я гонялась по перрону, преспокойно сидел себе в купе нашего с Наташкой поезда. Нет, насчет спокойно я, пожалуй, погорячилась. Спокойным он не был. Скорее – взбешенным. Размахивая руками, этот тип орал на женщину, не помня себя от злости. Женщиной, само собой, была Милочка.

Второй раз я видела их вместе, и опять они ссорились. Только тогда права качала Милочка, а теперь они поменялись ролями. Как он орал! Это была песня! Слов я, конечно, не слышала, но мимика впечатляла. От благородной снисходительности Петра Сергеевича и следа не осталось.

Милочка сидела напротив него, втянув голову в плечи и глядя в сторону. Я видела, как она вздрагивает. Она, не отрываясь, смотрела на свои руки, и было в этом ее немигающем, пристальном взгляде какое-то отчаяние, сродни тому, которое испытывает загипнотизированная удавом птичка.

Засмотревшись на Милочку, я упустила из виду Туркова и, когда перед моим носом задернулись обе занавески, подпрыгнула от неожиданности. Что, если он заметил меня? Вдруг он сейчас уже спешит вдоль вагона, чтобы схватить меня за шкирку на месте преступления? Я так ярко представила себе сцену возмездия, что бросилась прочь без оглядки. Ворвавшись в наше с Наташкой купе, я первым делом бросилась к окну, быстро задернула занавески и только после этого, облегченно вздохнув, плюхнулась на свою полку.

После очередного подорожания билетов пассажиров на железной дороге стало значительно меньше. Лишь московские поезда, как и во все времена, были переполнены. Люди делали свой маленький бизнес, невзирая на дорожные расходы, да мотались за госсчет чиновники. Остальные сидели по домам. Потому наше с Наташкой купе так и осталось в нашем с ней полном распоряжении. Никто не польстился на две оставшиеся верхние полки, благо в других купе и нижних было предостаточно.

Обычно я засыпаю в поездах отвратительно. Всю ночь ворочаюсь на жесткой полке, слушая громкий стук колес. На этот раз все было по-другому. Едва коснувшись головой жесткой подушки, я провалилась в глубокий тяжелый сон. Наташка уснула задолго до этого.

Я увидела себя в огромном зале с зеркальными стенами, многократно повторяющими мое изображение. Почему-то на мне была надета балетная пачка, которая неприятно колола обнаженные по локоть руки жестко накрахмаленными оборками. Пошатавшись по залу и вдосталь налюбовавшись на себя, любимую, я отправилась в коридор. Там было темно. И все же коридор показался мне знакомым, я поняла, что бывала здесь раньше. Ну конечно, это же театр! Только что я здесь делаю в таком нелепом виде? Даже во сне я хорошо помнила, что станцевать смогу разве что цыганочку, и то если напьюсь, но никак не танец маленьких лебедей.

Пока я размышляла над этим парадоксом, впереди меня от стены отделилась высокая человеческая фигура. Поначалу-то я обрадовалась – надоело мне бродить в одиночестве по пустым коридорам, а тут еще одна живая душа объявилась. Но, прежде чем мне пришло в голову окликнуть эту живую душу, я вдруг испытала приступ дикого страха и испуганно сжалась, стараясь, чтобы меня не заметили.

И тут как раз человек обернулся. Лунный свет упал на его бледное лицо, и я узнала Романа. «Странно, он же умер», – подумала я удивленно. Как бы опровергая мои мысли, парень осторожно прокрался вперед и замер, нырнув в темную нишу. Похоже, он от кого-то прятался. Меня немедленно обуяло любопытство. К сожалению, дурные привычки не оставляют нас даже во сне.

В тишине раздались шаги. Я точно знала, что это не шаги Романа. Тот до сих пор двигался совершенно бесшумно, что для покойника вполне естественно. Шаги звучали громко и испугали меня почище внезапно ожившего Ромки, хотя я все еще никого не видела. Если бы во сне можно было упасть в обморок, я сделала бы это немедленно, а так просто стояла и стучала зубами от страха.

Он появился неожиданно, хотя я все глаза проглядела, высматривая его в темноте. Если то и был человек, то выглядел он как-то странно. И одет был как-то не по-нашему – в длинный плащ с капюшоном, под которым не разглядишь толком ни рост, ни комплекцию. Закутанная в плащ фигура двигалась вперед плавно, словно плыла по воздуху, а шаги звучали как бы отдельно, сами по себе, что меня здорово нервировало. Или скользи, если уж тебе так нравится, или шагай, как все нормальные люди! Разумеется, свои претензии я оставила при себе. Более того, постаралась сделать вид, что меня тут вообще нет. Не дай бог ОНО меня заметит, тогда мне конец, и к гадалке ходить не надо.

В то же время мне до смерти хотелось увидеть лицо призрака. Я откуда-то знала, что это важно. Но не менее ясно я понимала и другое – это невозможно, если я хочу остаться в живых.

Тем временем Роман неслышно последовал за призраком в черном плаще. Тот как раз достиг двери, за которой находилась душевая. И я вдруг увидела, что впереди призрака находится еще один человек. Сразу же, как только я это заметила, призрак взмахнул полами своего одеяния, как огромными крыльями, и поглотил того, второго, слившись с ним в одно целое, а потом прошел сквозь запертую дверь и исчез из виду. Затем она со скрипом отворилась, будто кто-то толкнул ее изнутри, – Роман, достигнув двери, распахнул ее настежь.

Тут уж и я не смогла оставаться на месте и ринулась вперед, позабыв об опасности. Наяву я бы скорее умерла, чем покинула свое убежище, но во сне у меня оказалось куда больше смелости. Или глупости. Это с какой стороны посмотреть. Потому что лучше бы я никогда не видела того, что скрывалось за проклятой дверью.

Сначала я увидела Романа, склонившегося над чем-то, лежащим на полу. С моего места мне была видна только худенькая нога, обутая в расшнурованный ботиночек. Нога была вывернута неестественным образом, и эта нелепая поза ужаснула меня. И еще ручеек крови, струящийся по белому кафелю.

Роман обернулся и взглянул на меня. Я отшатнулась. Он приподнял одну руку, багровую от крови. Я закричала.

– Тише, он услышит тебя, – прозвучал в моей голове чужой голос.

Я со стуком захлопнула рот, повинуясь приказу, и Роман удовлетворенно кивнул головой.

– Я этого не делал, – снова раздалось в моем мозгу.

Наверное, на моем лице отразилось недоверие, потому что его глаза вдруг стали печальными. Он поманил меня окровавленным пальцем, как будто хотел что-то показать. Помимо воли я подчинилась, завороженная его требовательным взглядом. Он подвинулся, чтобы я могла лучше видеть то, что лежало у его ног.

Даже на кладбище я старательно избегала того, чтобы смотреть на фотографию Лии. Я никогда не видела ее живой. Теперь я увидела ее мертвой. Истерзанное тело внушало страх, отвращение и… острую жалость к несчастному ребенку. Мой желудок сжался до размеров булавочной головки, съеденное накануне в нем уже не помещалось. Перед глазами поплыл туман, но он был не в состоянии скрыть страшную картину полностью. Молоденькая девушка, почти ребенок, лежала на полу в позе жестоко изломанной куклы. Ее бесстыдно обнаженное чужой рукой тело было искромсано ножом и окровавлено. Слипшиеся от крови светлые волосы в трогательных завитках разметались по полу, как чудовищный веер. Я заставила себя взглянуть на ее лицо и тут же громко закричала.

Вместо незнакомого лица передо мной было то, которое я хорошо знала. Более того, я видела его совсем недавно и прекрасно помнила, что девушка была жива и здорова. Но передо мной было ее лицо, искаженное смертельной судорогой, с оскаленными зубами и выпученными глазами. Она была мертва. И это была не Лия Майзель.

Глава 18

Мои вопли разбудили Наталью.

– Ты чего? Что с тобой? – обеспокоенно прошептала она, глядя на мои трясущиеся руки и мокрое от холодного пота лицо.

– Мне приснился жуткий сон. Я видела покойницу в душе.

– По-моему, ты просто доигралась до белой горячки, – назидательным тоном произнесла Наташка. Убедившись, что со мной не произошло ничего страшного, она решила поворчать. – Нет покоя ни днем, ни ночью! – пожаловалась она, поворачиваясь ко мне спиной.

– Сейчас уже утро, – уточнила я, успев взглянуть на часы при свете ночника. – Через сорок минут наша остановка.

– Что, уже шесть? – встрепенулась подруга. – Вот черт! Сейчас туалет закроют. Санитарная зона.

Резво отбросив в сторону одеяло, она принялась, чертыхаясь, нашаривать в темноте свою обувь.

– Свет включи, – посоветовала я.

– Что? Ах, да.

Она щелкнула выключателем и снова принялась за поиски. На этот раз – зубной щетки и пасты. У нее ушло добрых пять минут, чтобы вспомнить, что они находятся в сумочке, которую сама же засунула перед сном под подушку. Наконец, отыскав все необходимое, Наташка вывалилась в коридор.

Меня задержало собственное отражение в зеркале: после беспокойной ночи волосы стояли дыбом. Лицо требовало срочного вмешательства – синяки под глазами выглядели отвратительно. Я нехотя задвинула дверь купе и полезла в сумочку, чтобы достать тональный крем, но не успела. С той стороны, в коридоре, прогрохотали торопливые шаги. Дверь сильно дернули. Ее заело, и она даже не шелохнулась. Шаги переместились к следующему купе. Я удивилась. По коридору явно шарахалась целая толпа людей, я слышала громкие голоса, кто-то бесцеремонно молотил во все двери подряд. Очевидно, что-то случилось. Не дожидаясь, когда очередь снова дойдет до меня, я распахнула дверь своего купе и высунулась в коридор. Двое дюжих парней, упакованных в одинаковую форму, на проводников совсем не походили. Один из них недобро глянул в мою сторону и приказал:

– Вернитесь в свое купе.

– А что случилось?

– Все перемещения по вагону временно запрещаются. Не выходите, пока вам не разрешат, – повысил он голос.

Второй тоже оглянулся на меня и добавил более мягко:

– Не волнуйтесь, девушка, все в порядке.

Он попытался изобразить улыбку, но его лицо оказалось не приспособленным для этих целей и перекосилось жутким образом. От такой улыбки я юркнула обратно в купе так поспешно, что едва не прищемила себе пальцы.

Усевшись на неубранную постель, я принялась кусать губы от волнения. Меня беспокоила Наталья. Она-то ничего не знала и могла столкнуться с этими типами совершенно неожиданно. Если вы думаете, что я переживала за нее, то ошибаетесь. Наташка обладала таким темпераментом, что в гневе сама могла напугать любого, тем более дорожную милицию. Но вот милиция не терпит подобного обращения, и разошедшуюся Наташку, а заодно и меня вместе с ней, могли задержать за сопротивление властям.

Предпринять что-либо, чтобы предотвратить катастрофу, я не успела. В мое купе ввалились сразу двое. Вместо «здравствуйте» они внимательно обшарили глазами тесную конуру, как будто рассчитывали обнаружить тонну героина. Затем вошел мужик с красными глазами, которого я видела впервые, сунул мне под нос какие-то «корочки», но убрал удостоверение быстрее, чем я успела прочесть хотя бы букву.

– Ваши документики… – попросил он в приказном порядке.

Я сочла за лучшее подчиниться, но не забыла поинтересоваться:

– А что происходит?

– Вы одна в купе едете? – спросил он, проигнорировав мой вопрос.

– Нет. С подругой.

– Где она?

– Ну, как бы это сказать… умывается.

– Проверь, – скомандовал тип одному из сопровождающих.

– Эй, – крикнула я тому вслед, – вы что, подождать не можете? Она сейчас вернется.

Мне опять никто не ответил, как будто эти мужики в форме были, как роботы, запрограммированы на общение исключительно в одностороннем порядке. Ну что ж, им же хуже. «Мое дело предупредить», – подумала я, представляя, что сделает Наташка с амбалом, когда тот попытается извлечь ее из туалета.

– Ничего подозрительного ночью не слышали? Или, может, что видели? – тем временем задал вопрос красноглазый.

– А что именно? – уточнила я на всякий случай.

– Ну, вы сами должны ответить. Если что-то было.

Вряд ли его мог заинтересовать мой ночной кошмар, хотя лично я считала его очень подозрительным, а потому я просто ответила:

– Нет. Ночью я спала. Может, и было что, но я не в курсе. А кстати, почему вы спрашиваете?

– Убийство, – не выдержав, признался спутник красноглазого. – Женщину убили в поезде.

– Из пятого вагона? – пролепетала я, сама не понимая, что говорю.

– Так. Стоп. В чем дело? Откуда информация?! – рявкнул красноглазый, напружинившись, как перед прыжком, и буравя меня неприятным взглядом. Опасаясь, что он вот-вот вцепится в меня, я попятилась и, споткнувшись, упала на свою полку.

– Отвечайте немедленно! – рявкнул он.

Я молчала, испуганно хлопая глазами. Что я могла ответить? Что видела убийство во сне? Тогда меня не в милицию, а в психушку заберут. Если не решат, что убийца – именно я, конечно.

– Простите, я просто так сказала, не подумав, – заюлила я. – В том вагоне ехала моя знакомая. Естественно, я первым делом испугалась за нее. У нее там произошла маленькая неприятность. Точнее, большая неприятность. Но, может быть, это мне только кажется и убили совсем не ее.

– Разберемся… – отрезал красноглазый, выслушав мой лепет. – Попрошу пройти с нами.

– Куда? У меня тут вещи, – попыталась я отбиться.

– За ними присмотрят. Мальцев, проследи.

И мне ничего другого не оставалось, кроме как «пройти». То есть отправиться вместе с красноглазым типом через весь поезд, чувствуя, что он буравит мне спину глазами.

До самого последнего момента я надеялась, что убитой окажется совсем другая женщина, но он велел мне остановиться именно напротив того купе, в окошко которого я случайно заглянула прошлым вечером. Поначалу купе показалось мне пустым. Там было очень холодно. Гораздо холоднее, чем в том, где ехали мы с Наташкой. Бедная подружка, она же меня, наверное, потеряла!

Одна из полок в чужом купе была застелена для сна, поверх скомканных простыней лежало желтое байковое одеяло. Я было подумала, что тело куда-то перенесли, и вздохнула с облегчением, но красноглазый, придержав меня одной рукой возле входа, другой приподнял одеяло за обмусоленный край.

Я тихо ахнула.

– Узнаете?

Я не смогла ничего ответить, так как меня всю заколотило. Зажав рот рукой, чтобы не закричать, я почувствовала, как сами собой подкашиваются ноги. Я попыталась с опозданием закрыть глаза, но ужасная картина успела намертво впечататься в мой мозг. Тут уж закрывай – не закрывай, а результат один: обморок.

Когда я пришла в себя от резкого запаха нашатырного спирта, убитая все еще стояла у меня перед глазами. Сама я удобно расположилась на полу в коридоре. Один из людей в форме бережно придерживал рукой мою голову и тыкал под нос резко пахнущее лекарство. Я замотала головой, давая знать, что с меня хватит, и он послушно убрал пузырек. Меня тошнило. Я все еще видела лежащую на полке Милочку. Она лежала, неловко подогнув под себя ноги. Ее правая грудь вывалилась из разодранной кофточки, левой же попросту не было – на ее месте зияла черная рана. Я вспомнила, как поезд тряхнуло, и красноглазый, потеряв равновесие, пошатнулся, ткнув рукой в эту рану. Тут же фонтаном брызнула темная кровь. После этого я отключилась.

– Можете подняться, Агния Львовна? – спросил меня чей-то озабоченный голос.

– Только обмороков здесь не хватало… – проворчал другой, и я узнала бас красноглазого.

Мне помогли подняться на ноги. Неловко копошась в узком проходе, я с трудом приняла вертикальное положение, но ноги меня почти не держали. Если честно, в обморок я упала впервые в жизни. Не знала, что это так неприятно.

– Можете опознать убитую? – спросил меня красноглазый, проявляя нетерпение.

– Да. Ее зовут Милочка. Людмила Орлова. Отчества не знаю. А что, у нее с собой документов не было?

– Это вас не касается.

Ага, как трупы мне показывать для опознания – так касается, а как ответить на простой вопрос, так сразу ростом не вышла. Я разозлилась и спросила резко:

– Можно идти в свое купе?

– Если хотите – пожалуйста, – ответил вежливый парень, который меня откачивал. – Но лучше бы вам посидеть немного, в себя прийти. Вот тут, через стеночку, свободное купе. Можете воспользоваться.

Сидеть в соседнем с местом убийства купе мне не хотелось, но самой мне и вправду не добраться. Пришлось, как он выразился, воспользоваться.

Поезд остановился, и очень скоро в коридоре стало еще многолюднее – прибыла местная опергруппа. Ранний вызов, как видно, пришелся некстати, менты перекидывались короткими сухими репликами, частенько вставляя словечки, которые лично я могу употребить, только уронив на ногу молоток.

– Тщательно обыскать купе…

– Опросить пассажиров…

– Где медэксперт, мать твою так?

– Невероятно! – азартно вмешался чей-то голос. – Тут сработал циркач, не иначе. Смотрите сюда! Кровавые пятна. Вот тут, тут и тут. Занавески, фрамуга – все в кровище. Сюда, сюда гляньте! Следы должны вести наружу. Он открывал стекло.

– Зачем? Жарко стало? В январе-то? – хохотнул бас, принадлежащий красноглазому.

– Да нет же. Он вылез на крышу вагона. Это же ясно!

– На полном ходу? Ну ты загнул, Игорь Палыч, – протянул бас недоверчиво.

– А я говорю – на крышу! – взлетел еще на полтона голос Палыча. – Воронин, проверь снаружи.

Раздался быстрый топот.

– Повторяю, деваться ему было некуда, – продолжал Палыч. – Смотри, сколько кровищи натекло. Он весь перемазался и в коридор выйти не посмел. Его тут же заметили бы, неужели не ясно? Что, Воронин? – проорал он, очевидно, высунувшись в открытое окно. – Я же говорил! Ну конечно! Вот здесь он зацепился рукой, затем подтянулся, ногу – сюда. – Послышалось кряхтение. – Ловкий, сволочь. Мне такое не осилить.

Тем временем бас не унимался:

– Но почему вы думаете, что из окна преступник полез именно на крышу? Может, он спрыгнул. Проще же.

– Проще – шею сломать. Ночью на полном ходу выпрыгнуть из окна – чистое самоубийство. Нет. Ему нужно было всего лишь переждать, пока поезд замедлит ход перед каким-нибудь полустанком. Сидеть в купе рядом с убитой – большой риск, а на крыше – милое дело. Если, конечно, физическая подготовка позволяет. Что говоришь, Воронин! – снова проорал он. – Ага, ясно. Значит, на вентиляционной трубе следы крови? Хорошо. От рук, но без отпечатков, – пояснил он своему собеседнику. – Видимо, за трубу он и держался, пока в удобном месте не перебрался на тормозную площадку.

– Ладно, с этим ясно. Твоя взяла, Игорь Палыч. Что делать с пассажирами?

– Их ведь опросили предварительно?

– Да.

– Ну и как?

– Ничего интересного. Спали все.

– Ну так отпустите их. Потом, если понадобится кто, – вызовем.

– Тут еще девчонка одна, из другого вагона, опознала убитую. Говорит, что при посадке та сильно нервничала.

– Почему – не сказала?

Бас немного помялся, но соврать все же не решился.

– Да мы ее не спрашивали, Игорь Палыч. Она в обморок грохнулась, когда труп увидела. Но если хотите с ней поговорить, то тут она, через стенку. Отходит.

– Отходят, Миша, покойники. Надеюсь, девчонка твоя живая покамест?

– Живая.

– Ну и пусть себе сидит.

– Может, задержать? А то вдруг удерет?

– Никуда не денется. Найдем. Вряд ли она знает больше того, что сказала. Женская интуиция… – добавил он насмешливо.

Его слова меня разозлили. Ах ты, умник, ну держись! Интуиция женская ему не нравится! Можно подумать, он тут самый умный. Может, конечно, и в самом деле умный – вон как ловко про крышу вычислил, – но до Туркова ему самому ни в жизнь не докопаться. Мне и самой неясно, куда он подевался, ведь собственными глазами видела его в купе вместе с Милочкой. Неужели это Петр Сергеевич сиганул на полном ходу в окно и залез на крышу? С ума сойти. Нет, физически он, возможно, и смог бы проделать такой финт – говорят, что он интенсивно посещает спортклуб, а в прошлом был спортсменом, – но как-то в моем сознании такое не укладывается: солидный бизнесмен, скачущий по крышам… Хотя, чего только не бывает. Если уж он совершил убийство, то остальное для него – семечки. Правда, что касается убийств, это еще надо доказать. Вон как с Романом получилось: подозревала его, подозревала, а он вовсе и ни при чем. Нет уж, пускай преступника ловят те, кому это по штату положено.

* * *

– Здрасьте, – громко сказала я, чтобы привлечь к себе внимание.

Сидящие в купе люди обернулись ко мне как по команде.

– Это еще кто? – спросил тот, кого красноглазый называл Игорь Палычем. Я сразу узнала его характерный голос, в котором сейчас звучали удивленные нотки. – А ну брысь отсюда, девочка.

– Я не девочка, – обиделась я. – Я свидетель.

– Какой еще свидетель? Марш отсюда, я говорю! Кто ее пустил?

Красноглазый смущенно прокашлялся.

– Ну, что еще? – обернулся к нему Игорь Павлович.

– Это Пчелкина. Я вам докладывал.

– Значит, Пчелкина?

Я кивнула.

– И чего ты, Пчелкина, хочешь? Мало тебе острых ощущений? – снисходительно усмехнулся он.

– Не надо со мной как с маленькой разговаривать. Я помочь хочу.

– Помо-о-очь! – протянул он насмешливо. – Ты вроде помогла уже, если не ошибаюсь?

– Это не все, – сказала я многозначительно.

– Да? Может, хочешь сознаться в преступлении? Совесть замучила? Может, это ты потерпевшую того, ножичком?

Я понимала, что он шутит, но все равно от такого предположения мурашки побежали у меня по спине.

– Ага, угадали, – буркнула я. – Кинжалом ее, из ревности.

– Почему кинжалом? Орлову убили скальпелем, – мотнул он головой куда-то в сторону.

Я проследила за его взглядом и вздрогнула. В спинке нижнего сиденья, обитой бордовым кожзаменителем, торчал демонстративно оставленный на виду скальпель, воткнутый в поролон по самую рукоятку. Я удивилась, что не заметила его в прошлый раз. Хотя чему тут удивляться – все мое внимание было сосредоточено на убитой Милочке, я действительно ничего не видела, кроме ее искаженного ужасом лица.

– Ну все, Пчелкина, посмотрела – теперь иди отсюда. Не мешай работать. Понадобишься – вызовем, – приказал мне Игорь Павлович. – Проводите девочку, – кивнул он одному из своих подручных, теснившихся в коридоре за моей спиной.

– Вы что, издеваетесь?! – рявкнула я, стряхивая чужую руку со своего плеча. – Выслушайте меня, наконец! Это недолго. А то передумаю!

Вряд ли моя угроза возымела действие на твердолобого капитана, просто я надоела ему до чертиков, и другого способа избавиться от меня он не видел.

– Ладно, выкладывай. Только быстро, – велел он. – Без этих ваших женских отступлений.

– Могу изложить в письменном виде, – фыркнула я, – для экономии вашего времени.

– Не надо в письменном, – поморщился он. – Говори уже.

Я открыла было рот, но тут в дальнем конце вагона раздался дикий вопль:

– Агния!!!

Я увидела несущуюся в мою сторону Наташку и усмехнулась. Пытающийся задержать ее опер явно проигрывал ей в скорости.

– Это еще кто? – опешил Игорь Палыч.

– Это? Моя подруга Наташа.

– Еще одна… свидетельница?

– Ага. Только она не свидетельница.

– Ты о чем? – изумилась Наталья. – Какая еще свидетельница? И вообще, что ты тут делаешь? Я тебя обыскалась.

– Пытаюсь дать показания, – пожала я плечами, – но пока не получается. Все время что-то мешает… – Я выразительно посмотрела в ее сторону.

– Какие еще показания? Ты что, сдурела? – вскинулась подруга. – Не слушайте ее, товарищ начальник. Она ничего не знает и не видела. Я заявляю, что прошлой ночью она и носа из купе не высовывала!

Капитан смотрел на нас, пребывая в полной прострации. Наверное, ему казалось, что в вагоне организовали филиал сумасшедшего дома. Тем более что я не могла не возразить Наталье и провизжала в ответ на повышенных тонах:

– Как это не знаю? Это ты ничего не знаешь, а я кое-что видела…

– Ага, во сне, – перебила меня Наташка. – Ты ему еще про сон свой расскажи. И про предчувствия. Расскажи, расскажи, ему понравится!

– Так, все, хватит! – проорал Игорь Павлович, окончательно потеряв терпение от наших воплей. Мы разом захлопнули рты. – Убирайтесь отсюда! Обе!

– Слушайте, это несправедливо! – торопливо заговорила я. – Вчера перед самым отправлением поезда я видела, как в этом купе Милочка ссорилась с одним человеком. Точнее, он кричал на нее и размахивал руками. А она… она была очень напугана.

Я захлебнулась словами, так как пытавшийся вытащить меня наружу опер слишком сильно дернул меня за шиворот.

– Так… Смирнов, отставить. Отпусти ее. – Он повернулся ко мне: – Говори. Ты знаешь, кто этот человек?

– Да, конечно. Я его узнала, – кивнула я, отдышавшись и потирая рукой горло. – Это Петр Сергеевич Турков. Мила была его любовницей.

– Что ты несешь? – округлила глаза Наташка.

– Потом объясню, – отмахнулась я.

– Интересно… – пробормотал капитан, постукивая пальцами по столу. – Ладно, проверьте там у проводников, не садился ли в поезд Турков Петр Сергеевич. И если да, то где он сейчас находится. Ну, сами знаете. Срочно!

Кивнув, один из оперативников исчез. Игорь Палыч обернулся ко мне.

– Что ж, это действительно интересно. Хотя и спорно. Насколько мне известно, Орлова ехала в купе одна. Но… – сделал он паузу, – она выкупила все купе. Некоторые поступают так, чтобы не иметь попутчиков. Если, конечно, средства позволяют. А что касается ссоры, то это еще не доказательство. Он мог накричать на нее и покинуть поезд. Так ведь?

– Не знаю, – призналась я. – Может, и мог. Но он был очень зол, просто кипел от ярости. Никогда его таким не видела.

Игорь Палыч промолчал. Я очень сожалела о том, что не могла рассказать ему всю историю с самого начала. Мне не хотелось застревать здесь надолго, а в случае, если мне поверят, начнутся проверки и перепроверки. Тогда до Свияжска мы точно не доберемся. Оставалось надеяться, что идентичность всех трех убийств и так всплывет рано или поздно. Почерк уж слишком приметный, на такое нельзя не обратить внимания. Сейчас я чувствовала, что мы с Наташкой должны торопиться. Со смертью Романа преступления не прекратились. Убийца по-прежнему жив, и он где-то рядом. Он всегда где-то рядом. Почему?

Через десять минут вернувшийся опер доложил, что в списках пассажиров никакого Туркова не значится.

– Жаль, – произнес Игорь Павлович. – Красивая была версия.

– Почему была? То, что он не купил билета на свое имя, еще ничего не значит!

– Ну, это уж мы сами разберемся, если позволите. Вы свой долг выполнили. Можете спать спокойно, Пчелкина. Мы вас больше не задерживаем.

И это вместо благодарности! Можно сказать, вытолкали взашей и даже спасибо не сказали. Вот и доверяй после такого милиции.

Сойдя с поезда и нигде не задерживаясь, мы с Наташкой на рейсовом автобусе направились прямо к переправе. Энтузиазм мой заметно поугас, но раз уж мы забрались в такую даль, то следовало довести дело до конца, каким бы он ни был.

Глава 19

Переправиться на остров оказалось не так сложно. На берегу дежурил раздолбанный «Москвич», за рулем которого мерз мужичок в ватнике. Сто рублей за «туда и обратно» показались нам не столь уж большой платой, особенно после того, как мы взглянули на бескрайнюю заснеженную равнину, в которую превратилась гладь реки. Для меня лично пешее путешествие через ледяную пустыню закончилось бы летальным исходом. Даже в салоне раздолбайки я успела замерзнуть.

Конечно, путешествие наше могло оказаться пустой тратой времени. Мы даже не знали толком, что же мы хотим отыскать. Мне все более нелепой казалась мысль, что душа какого-то там Педаченко вот так запросто вселилась в одного из нас и превратила его из вполне нормального человека в маниакального убийцу. Мне как-то привычнее было сознавать, что у каждого убийства есть мотив. И я упорно искала мотив для трех убийств. Но слишком уж они были разными. Жертвы, я имею в виду. Вот их уже три – и по-прежнему никакой связи. Так что же, все-таки виноват призрак? Но ведь и у призрака должен быть мотив, разве не так? Я мечтала разобраться во всем этом и в то же время боялась. Моя бабушка говорила: «Запуская стрелу в небо, обязательно оглянись, чтобы убедиться, что она не торчит у тебя в спине». С некоторых пор я склонна была доверять старшим…

Остров выглядел неправдоподобно красиво. Расположенные на крошечном клочке суши часовни и церкви даже без реставрации представляли собой удивительно гармоничное зрелище. Блестящие в солнечных лучах позолоченные кресты жарким огнем горели на фоне голубого неба. Каменная резьба, как ажурное кружево, застывшее много веков назад, меняла цвет от кремового до кроваво-красного. Со стыдом признаю, что понятия не имею о том, кто возвел такое чудо на ничем иным не приметном острове, но в одном он преуспел – создал вечное напоминание живущим на земле о красоте и гармонии, радующих сердце и излечивающих душу.

Фамилия Лебединская удивительным образом шла Валентине Ивановне. Увидев ее статную фигуру, спокойное лицо и внимательный взгляд карих глаз, я словно бы почувствовала себя под ее защитой и стала даже меньше вздрагивать от диких воплей, оглашающих гулкие коридоры лечебницы. Впечатлительная Наташка, жавшаяся ко мне, вся как-то съежилась, затравленно озираясь при каждом звуке.

– Даже не знаю, чем смогу вам помочь, – задумчиво проговорила Валентина Ивановна, первым делом усадив нас на видавшем виды диванчике в своем кабинете и угостив горячим морсом из клюквы.

– Вы только ответьте на один вопрос: архив больницы сохранился? – спросила я с надеждой.

– Насколько мне известно – да. Но ведь сколько лет прошло! Переезды, перестройки… Подтопляло вот нас прошлой весной, да и мыши могли погрызть. Старый архив в подвале хранился, а их там пропасть.

– Как же так? Это ведь документы!

– Все документы имеют свой срок давности. Умер человек, и кому его болезни интересны? Конечно, никто не собирался их выбрасывать – мало ли что, – но и следить за ними по-настоящему было некому. С тех пор как Тит Валерьяныч умер, бумаги так и перекладывали с места на место, не распаковывая.

– Значит, надеяться нам не на что, – грустно сказала я. – Ну что же, все равно спасибо.

Мы с Наташкой поднялись, чтобы отправиться в обратный путь.

– Подождите! – окликнула нас Лебединская обрадованно. – Пахомыч – вот кто вам нужен. И как я могла забыть?

– А кто это? – спросили мы в один голос.

– Да как вам сказать… – замялась женщина. – Сейчас он что-то вроде местной достопримечательности. Ему уж за семьдесят, может, и все восемьдесят, точно не знаю. Раньше он у Тита Валерьяныча в учениках был, потом архивом заведовал, но сейчас вроде как не у дел. Все, что нужно, занесено в компьютер, и его должность ликвидировали. Врачи, когда надо что из архива поднять, сами все по компьютеру находят. А Пахомычу просто деваться некуда, он здесь давно уже. Тут такая история… Дочка его у нас содержалась.

Это слово – «содержалась» – резануло мне слух. Была в нем какая-то безнадежность, сразу расставляющая все на свои места. Содержалась, а не лечилась, сказала Лебединская. Значит, положение было безнадежным. Я почувствовала сочувствие к неведомому Пахомычу.

– Дочка его помешалась, когда ее жених прямо в день свадьбы бросил, – продолжала между тем Валентина Ивановна. – Совсем ума лишилась. Набросилась на соперницу, чуть не порешила ее при народе. Судить ее хотели, да поняли, что не в себе она, умом тронулась. Так и попала она к нам, а с ней и Пахомыч. Лет двадцать она здесь прожила, отец все надеялся, что поправится. Не случилось, не дал господь… Эту историю все у нас знают, вот и жалеют старика. Только он жалости не приемлет, гордость не позволяет. До сих пор помогает чем может. То там, то тут пригодится. Для своих лет он мужичок хоть куда – и руки, и мозги в порядке.

Лебединская тепло улыбнулась.

– Думаете, он сможет отыскать нужную историю болезни в такой неразберихе? – усомнилась я.

– Все может быть. Тут уж как повезет. Если дело вашего Педаченко хоть чем-то выделялось, точно отыщет. Он половину историй болезней наизусть знает. Хобби у него такое.

– А зачем это ему? – поинтересовалась Наталья.

– Это он от Тита Валерьяныча заразился. Я-то его уже не застала, но, рассказывают, прелюбопытнейший человек был и память имел отменную. Ну чистый компьютер. Когда у Пахомыча с дочкой несчастье случилось, у него свой интерес появился – все мечтал он найти способ вернуть дочке разум. Пахомыч и по сей день уверен, что прежние врачи лучше лечить умели. Не химией да уколами, а сердцем и опытом. Вот и искал. Двадцать лет искал, да не успел.

Предстоящая встреча с легендарным Пахомычем меня немного пугала. Возраст как-никак. Но боялась я совершенно зря. Таких быстрых, пронзительных глаз я не встречала даже у молодых. Пахомыч выглядел не то чтобы моложе своих лет, но каким-то крепким, вроде как двужильным. Никакой тебе старческой дряхлости, немощи, слабости. Даже морщины, изрезавшие его лицо, выглядели упругими, словно резиновыми, и ничуть его не портили. Забрав у старика дочь, господь – то ли в отместку, то ли в награду – как будто подарил ему вторую жизнь. Пахомыч словно был выточен из цельного куска хорошего дерева, которому ни червь, ни тлен не страшны. Понравился мне и его голос, чуть надтреснутый, но сильный и бодрый.

– Ну что, пичуги, притихли? – спросил он, поглядывая на нас искоса. – Говорите, зачем я вам понадобился? Валя тут такого туману напустила, говорит, будто вы вроде частных сыщиков. Правда, что ли? Только не слыхал я, чтобы такие пигалицы в следователях ходили.

– Мы не сыщики, просто разобраться хотим в одной истории. Следы ведут в вашу больницу, и вся надежда на ваш архив.

– Вот оно как… – протянул старик, потирая крепкими прокуренными пальцами колючий подбородок. – Ищете кого-то из наших клиентов, правильно я понял?

– Да. Он был клиентом этой клиники. Только давно. Больше ста лет назад. Он умер в тысяча девятисотом, – пояснила я.

– Ты имя назови, фамилию. Чего ходишь вокруг да около? – потребовал Похомыч.

Старик каким-то образом почувствовал, что я не решаюсь произнести вслух это имя. Почему-то теперь, когда разгадка оказалась совсем близко, я страшилась узнать правду.

– Что ж вы молчите, девчата? Иль передумали?

Наташка вопросительно взглянула на меня, словно спрашивая совета. Я пожала плечами и произнесла – как в воду нырнула:

– Педаченко его фамилия. Педаченко Николай Аркадьевич.

Пахомыч тихо крякнул и внезапно переменился в лице. Значит, понял, о ком идет речь, но вроде как насторожился. Крякнув еще раз, старик придвинул к себе стул и сел, уперев руки в колени.

– Ну дела… – покачал он головой.

– Что за дела-то, дедушка? – высунулась из-за моего плеча Наталья.

– Да не туда вас кривая вывезла, вот что я вам скажу.

– Как вас понимать? Вы про что? – спросила я, нахмурившись.

– У нас там людей убивают, а вы пословицы цитируете, – упрекнула старика Наташка.

Ее слова почему-то его не удивили.

– Заигрались вы, девки, вот что я вам скажу. Езжайте-ка домой подобру-поздорову да подыщите себе защитников понадежнее от греха подальше.

– Вижу, вы нам в помощи отказываете, – усмехнулась я мрачно. – Не хотите или просто струсили? В вашем-то возрасте… Чего вам бояться? Или в самом деле тут какая-то мистика? Вижу, понимаете, о чем я толкую. Значит, такое уже было, да? И убийства, и чертовщина всякая? И всему виной этот Педаченко…

– Да уж ясное дело, без него не обошлось, – проворчал старик недовольно.

– Значит, знаете о нем?

– Наслышан, – кивнул Пахомыч.

– Расскажите, а… – попросила я тихо.

– Даже не знаю, что и делать, – покачал старик седой головой. – Мне Тит Валерьяныч строго-настрого наказывал: ни одной живой душе не проболтаться об этом изверге. Больно дело темное.

Я поняла, что уговоры тут не помогут. Бесполезно. Если Пахомыч решит молчать, ничего мы от него не добьемся. Не пытать же его, в самом деле.

Мы ждали его решения.

– Ладно. Скажу вам, что сам знаю, – наконец произнес он. – Только предупредить хочу: после того, что услышите, легче вам не станет. А вот покой и сон потерять можете. Я и сам теперь места себе не найду, коли он за старое принялся.

– Мы не из пугливых, – буркнула Наталья недовольно.

– Посмотрим, – усмехнулся Пахомыч и вдруг спросил: – Кто такой Джек Потрошитель знаете?

– А то нет… – фыркнула Наталья.

– А кто он такой?

– В смысле конкретно, что ли? – уточнила она. – Так этого никто не знает. Его ж не поймали.

– Что верно, то верно. Оплошал Скотланд-Ярд. Хотя шуму было много. Шесть проституток, убитых за три месяца в одном районе, – это вам не шуточки.

– Ну и что? Про это во всех книжках написано, – пожала я плечами.

– А там написано, что после девятого ноября убийства вдруг прекратились сами собой, как отрезало?

– Точно не знаю. Вроде я слышала, что считали, будто убийца, окончательно сбрендив, покончил с собой. На этом дело и закрыли. Но я никак не пойму, при чем тут Джек Потрошитель? Нас-то интересует Педаченко.

– Торопыга ты, – пожурил меня старик. – А все оттого, что молодая еще, неученая. Терпенья нету, вот и дергаешься. Я к тому и веду, что Педаченко ваш – тот самый Джек Потрошитель и есть.

– Ну, это уже полный бред, – нервно хихикнула Наталья.

– В самом деле, глупость какая-то, – поддакнула я.

– Нет, правда, чистая правда. Он сам об этом рассказывал.

– Ага. Ну да, конечно, – скривилась я. – Что ж его Скотланд-Ярду не выдали? Была бы мировая сенсация.

– Да кто ж ему поверил бы? Он ведь сумасшедший был. А назовись он Наполеоном или Цезарем, так что, на него корону надевать, что ли?

– Вот я и говорю – бред, – согласилась Наташка.

– Не все так просто, девочки, – возразил Пахомыч. – В тот год, в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом, когда те убийства в Уайтчепеле случились, Педаченко служил в Лондоне. Фельдшером. Работал он в одной маленькой клинике в Ист-Энде и выглядел совершенно нормальным. Только вот не знали пациенты, которых он пользовал, что во Франции, откуда он перебрался в Лондон, Педаченко подозревался в жестоком убийстве молодой девушки. Убийство было с расчлененкой. Точь-в-точь как потом у Джека Потрошителя. Улик у французов не хватило, и они отпустили его на все четыре стороны. Он выбрал Лондон. Что там произошло, вы сами знаете. Но вот что интересно: лондонские убийства прекратились девятого ноября, а в декабре Педаченко объявился в России. Года три он сидел тихо, как мышка, но в девяносто первом не выдержал – зарезал скальпелем и расчленил женщину. Тогда его арестовали прямо на месте преступления. Он и не отпирался, сразу назвался Джеком Потрошителем, а его объявили сумасшедшим и сослали в нашу психиатрическую клинику на пожизненное заключение.

– Не могу поверить. Неужели так оно и было?! – ужаснулась я.

Скальпель, убитые и расчлененные женщины – все совпадало. Я начинала понимать, какие страшные перспективы имеет наше открытие. Нет, все слишком невероятно, чтобы оказаться правдой. Пусть Педаченко был хоть самим сатаной, но ведь он умер сто лет назад! Нельзя вернуться в мир живых с того света!

Боже мой, как я была наивна! Это стало ясно пять минут спустя, когда я услышала историю до конца. Иногда лучше поверить в сверхъестественное. Хотя бы для того, чтобы не сойти с ума. Хм, забавные мысли для человека, находящегося в стенах психиатрической лечебницы.

Пахомыч подошел к шкафу, порылся на его полках и извлек оттуда дореволюционный журнал, посвященный проблемам психиатрии.

– Прочтите сами, – сказал он, раскрыв журнал на нужной странице.

Набранный непривычным для нас шрифтом текст статьи гласил, что пациент Педаченко пережил клиническую смерть еще до всех этих событий. Он рассказывал своему лечащему врачу, что побывал в аду и вернулся оттуда мертвым, похожим на живых лишь внешне. По словам Педаченко, владыка преисподней даровал ему вечное существование на грани жизни и смерти и сделал одним из своих слуг, готовящих скорое пришествие сатаны в мир. В качестве знака своего благорасположения дьявол указал своему новобранцу место, где было спрятано волшебное зеркало – вместилище мудрости древних магов, способное творить чудеса, наделяя своего хозяина невиданной силой и сверхъестественными способностями.

Сам Педаченко должен был создавать места темной силы, что-то вроде алтарей во славу сатаны, на которые возлагаются органы только что убитых жертв. Сквозь такие места князю тьмы легче всего проникнуть в человеческий мир…

Вот, собственно, и все содержание статьи. В ней ни слова не говорилось о лондонских похождениях Педаченко, зато об этом было много написано в истории болезни. Было очевидно, что врач считал слова больного параноидальным бредом. Он добросовестно записывал их, но не принимал всерьез. Здесь же содержались и рекомендации по содержанию пациента. Его предписывалось держать в полной изоляции от других больных, на прогулку выводить в полном одиночестве. За ним также велось круглосуточное наблюдение, а пищу ему приносили два санитара. Это последнее правило ввели после того, как один из санитаров, разносивших кормежку, бесследно исчез. Последний раз его видели заходившим в палату Педаченко, а после этого он как в воду канул. В палате – никаких следов. На острове – тоже. Думали, не выдержал мужик тягостной атмосферы клиники и сбежал. Да куда сбежишь с острова? Единственная лодка оказалась на месте, а вплавь до берега не добраться. Среди утопленников его тоже не обнаружили. Пришлось закрыть дело. Только с тех пор пищу Педаченко стали приносить по двое, для подстраховки.

Пахомыч передал нам мнение своего наставника, Тита Валерьяныча: тот был убежден в бессмертии Педаченко и полностью верил во все его рассказы. Он считал, что Педаченко совершенно сознательно отошел в мир иной, когда понял, что в ближайшие годы ему не удастся покинуть свою темницу. Ходили слухи о предсмертных словах сумасшедшего – он обещал вернуться.

– Полгода назад, – рассказывал Пахомыч, – к нам, в нашу-то глушь, приезжал старший инспектор Скотланд-Ярда Генри Осборн. Он прибыл, так сказать, в неофициальном порядке и сразу затребовал историю болезни Педаченко. Долго изучал, потом поблагодарил за хорошую сохранность документов. Хотел даже выкупить их, но ему не позволили. От него я узнал, что они там, в Лондоне, сопоставили свои архивные данные с французскими и вышли на нашего Педаченко. Зачем им это понадобилось спустя столько лет, я не знаю, но тайну Джека Потрошителя они раскрыли.

– Здесь говорится о зеркале сатаны. Вы ничего о нем не слышали? – спросила я.

– Слышал, как же. А Тит Валерьяныч его даже видел. Педаченко, по его словам, с этим зеркалом не расставался. Потребовал доставить из его квартиры и на стену повесить в палате. Врачи не возражали. Да и как возразишь, коли он до тех пор, пока не получил свою игрушку, беспрестанно в судорогах корчился. Зеркало было из бронзы, с острыми краями. Местный плотник его в деревянную раму запрятал, чтобы Педаченко, не приведи господи, вены себе не порезал. Он до того дважды пытался, но все неудачно.

– И куда подевалось зеркало после смерти Педаченко? – спросила я упавшим голосом.

– Оно пропало еще до его смерти. В аккурат за день до того, как ему преставиться. До того дня Педаченко никто и никогда не навещал. Думали, что он круглая сирота – ни родных, ни близких не имеет. А накануне смерти вдруг явился к нему человек. Его пропустили, так как Педаченко к тому времени совсем обессилел и вреда никому причинить не мог. Посетитель пробыл у него около часа и ушел. А вечером обнаружили пропажу зеркала. И вот что странно, на Педаченко это не произвело никакого впечатления. Тогда подумали, что не до того ему, смерть рядом, а я думаю, что он сам его отдал. Только не пойму, как его тот человек нашел? Ведь местонахождение Педаченко было засекречено.

Выслушав столь невероятную историю, я почувствовала себя подавленной. Если хотя бы на секунду позволить себе поверить в то, что все, рассказанное Пахомычем, правда, то можно смело оставаться в этом тихом месте на постоянное место жительства.

Что же получается? Педаченко сдержал свое обещание и вернулся при помощи зеркала, чтобы продолжить служение своему повелителю? Не может быть! Но как же тогда убийства? Ведь сегодняшние убийства – точная копия тех, что произошли в Лондоне в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году. Все одно к одному. Ровно сто лет спустя после смерти Педаченко Юрка по глупости и незнанию покупает ель, выросшую на его могиле и срубленную пьяным бомжем. И механизм был снова приведен в действие. Дух серийного убийцы покинул кладбище и оказался среди живых людей. По его наущению несчастный Роман, заполучивший зеркало, забрел в Наташкину квартиру. Если бы не он, это сделал бы кто-нибудь другой, тот же владелец ломбарда. Главное, что все должно было произойти именно в ночь под Рождество, когда, по преданию, богом даруется прощение всем заблудшим душам в честь рождения божьего сына. Не зря же гадают именно под Рождество, и именно под Рождество происходят невероятные вещи, как хорошие, так и плохие.

Дьявол, или кто он там есть, закрыл нам глаза – никто из нас не заподозрил в Романе чужака. Все шло тихо и гладко до тех пор, пока дело не было сделано. Один из тех, кто заходил в комнату с зеркалом – выбранная Педаченко жертва, – почувствовал непреодолимое желание убивать. Под руку подвернулась Инесса…

Мистика… Впрочем, что это я? Можно сколько угодно закрывать на все невероятное и странное глаза, но факт остается фактом: Педаченко вернулся, чтобы убивать, завладев кем-то из нас. Порочный круг замкнулся. Он приведет к гибели всех, если его не остановить. Но кого я должна останавливать? В ком из нас отныне заключена чужая душа? И осознает ли тот, в ком поселилась душа убийцы, то, что делает?

Мне стало страшно. На лбу выступила испарина. Кто? Казалось, это слово выжгли в моем мозгу каленым железом. Наиболее вероятным подозреваемым, разумеется, был Петр Сергеевич Турков. Вообще-то он не более, чем другие, походил на убийцу. Но попадался он на моем пути с тех пор, как я влезла в это дело, что-то уж слишком часто. Именно он мог увезти Романа в тот последний вечер. Правда, мотив убийства парня был все еще скрыт от меня. Хотя…

Что, если Роман что-то заметил на вечеринке? Что, если его дела с Петром Сергеевичем – не более чем глупая попытка шантажа? В таком случае весьма логично услышанное его девушкой требование денег. В пользу того, что Роман стал невольным свидетелем чего-то, говорил и тот факт, что он внезапно сбежал из квартиры, в которой его приняли, можно сказать, как родного. Если он не знал, что в темноте произошло убийство, то зачем ему убегать? Он ведь не сделал ничего дурного. И даже если бы его «мошенничество» раскрылось, все восприняли бы это как шутку, розыгрыш или что-то в таком роде. Так почему он решил сбежать? И что – или, точнее, кого – он увидел? Его встреча с Турковым в театре также выглядела подозрительно. Что, если Турков назначил ему встречу, пообещав заплатить? Как объяснить появление у небогатого парнишки дорогих билетов на премьеру? Он не был театралом, так зачем же так тратиться? Ясное дело зачем – чтобы встретиться с Турковым. Но вот что произошло потом? Возможно, Роман застал того за совершением очередного преступления? Или обнаружил труп позже… Иначе как тогда объяснить появление крови на моем рукаве после прикосновения Романа?

Черт, я совершенно запуталась, я чувствовала отчаяние, перебирая множество вариантов и не имея возможности доказать ни один из них.

Глава 20

Пока я размышляла, Наташка задумчиво листала папку, переданную ей Пахомычем.

– Надо же, тут и адресочек имеется, – услышала я ее довольный голос.

– Дай-ка взглянуть, – встрепенулась я.

– Чего смотреть? – проворчал Пахомыч. – В Рыбной Слободе он жил. И что с того?

– Рыбная Слобода, четырнадцать, – прочитала я вслух, машинально, но слишком сильно надавив на тонкую бумагу, как бы подчеркивая написанное. Острый ноготь оставил на листке рваную дырку, и я в смущении отдернула руку.

– А я знаю, где это! – провозгласила Наталья. – Самый центр, но место довольно паршивое. Там сейчас почти все дома под снос идут. Старье одно.

– Это сейчас оно в центре, а сто лет назад была самая окраина, – вставил Пахомыч. – Дальше лес начинался. Я специально ездил смотреть на этот дом, – объяснил он свою осведомленность.

– Ну и как он вам? – спросила я.

– Развалина.

– Сейчас вообще ни одного целого дома не осталось. Зато есть маленькое старинное кладбище. Там уже не хоронят, закрыли давно.

– Ну и местечко выбрал себе для жилья этот Педаченко, – покачала я головой. – Лес, кладбище, короче – конец географии.

– Самое место для маньяка, – не согласилась со мной Наташка.

Что ж, она, пожалуй, права. Стоит навестить это место. «Ожившие» призраки, если верить сказкам, любят навещать места, где обитали при жизни. А раз уж мы допускаем, что дух маньяка каким-то образом вернулся с того света, то играть следует по его правилам. Пока. А дальше будет видно.

Старенький «Москвич» честно дождался нашего возвращения. Уже стемнело, и мы насилу отыскали машину, стоявшую с погашенными из экономии фарами на самом краю поселка. Поехали мы прямо на вокзал и едва успели до отхода поезда.

В купе было натоплено. Надо сказать, мы обе основательно продрогли, и тепло оказалось весьма кстати. Находчивая Наташка еще в больнице наполнила кипятком свой маленький термос, и сейчас мы могли насладиться горячим чаем, от которого по озябшим конечностям заструилось блаженное тепло, а в желудке стало даже жарко. Меня быстро разморило от усталости. Наташка отчаянно зевала на соседней полке.

Вагон нам попался древний-предревний. Все, что могло, в нем дребезжало, шаталось и скрипело на разные лады. Замок на двери не действовал, а в расхлябанные окна сифонило так, что застиранные казенные занавески раздувало парусом. Мне так хотелось спать, что даже многочисленные неудобства не смогли меня остановить. Застелив постель влажным бельем неопределенного цвета, я брезгливо кинула комковатую подушку себе в ноги, решив ложиться головой к входной двери, чтобы не заработать менингит, пока сплю.

– Это был самый ужасный день в моей жизни, – призналась Наташка после того, как кое-как закрепила дверь с помощью ремешка от своей сумки. Укладываясь поудобнее, она жалобно вздохнула: – Разбудите меня и скажите, что это всего лишь страшный сон.

– Нет, к сожалению, не сон, – ответила я сочувственно, – но все будет хорошо, через несколько часов мы будем дома.

Я видела, что она немного успокоилась не столько от моих слов, сколько под действием снотворного, которого слопала раза в два больше нормы. Глаза ее стали слипаться, дыхание выровнялось. Я смотрела со своей полки на спящую подругу, и меня терзали сомнения: права ли я? Правда ли, что скоро все кончится?

* * *

Резкий скрежет тормозов среди ночи прервал мой неожиданно крепкий сон. Сердце заколотилось от внезапного пробуждения, я широко распахнула глаза, не соображая спросонок, где нахожусь. Было абсолютно темно. А где же назойливый свет фонарей? И почему так чертовски холодно?

Я прислушалась, надеясь уловить ровное дыхание спящей подруги, но ничего не услышала. Поезд, раскачиваясь, как огромная люлька, медленно полз по рельсам.

В нос ударила волна отвратительного запаха, словно кто-то подкинул в купе дохлую кошку или протухшую селедку, и меня передернуло от отвращения. Что-то было не так, хотя я по-прежнему не могла ничего разглядеть в кромешной темноте. Я замерла под одеялом, не смея пошевелиться и не решаясь закричать, хотя очень хотелось позвать на помощь.

И вдруг я почувствовала осторожное, вкрадчивое прикосновение – кто-то шарил руками у меня в ногах поверх одеяла. Прежде чем я успела закричать, дикая боль внезапно обожгла мою ногу, в икру словно воткнули раскаленную спицу. В этот момент поезд выкатил из тоннеля, и свет фонарей, пунктиром бьющий в незашторенное, полуоткрытое окно – вот откуда этот леденящий холод! – высветил нагнувшуюся над моей полкой фигуру в широком плаще с капюшоном. Фигура показалась мне огромной, и оттого еще более зловещей. Медленно, словно нарочно играя на моих нервах, человек повернул голову. Напрасно я пыталась разглядеть хоть что-то: вместо лица на меня смотрела сплошная чернота. Мне показалось, что я заглянула в адский колодец, откуда на меня дохнуло холодом и… смертью. Яркой молнией сверкнуло зажатое в руке незнакомца острое лезвие скальпеля.

И вдруг все снова померкло. Если бы не горящая огнем собственная нога, я решила бы, что уже умерла и нахожусь в самом центре небытия. Но, насколько я знаю, мертвые не испытывают боли, они вообще ничего не чувствуют, а значит, я все же жива, несмотря на окружающую меня кромешную тьму. Но пока некто в широком плаще находился рядом, я оставалась в опасности. Прикончить меня он мог в любую минуту. Я не желала такого исхода дела. Умирать совершенно не хотелось.

У меня хорошие легкие. И очень громкий голос. Отец рассказывал, что когда я в детстве пускалась в рев, то к нам, на первый этаж, прибегали соседи с пятого. Они думали, что меня режут. При большом желании я легко могла бы переорать Витаса. Сейчас это природное дарование весьма мне пригодилось. От моего визга задрожали не только стены нашего купе, но и, я думаю, весь состав.

Не знаю, понравилось ли это моему противнику. Я по-прежнему ничего не видела и не слышала. Впрочем, я крепко зажмурилась и зажала руками уши, жалея собственные барабанные перепонки.

Когда я на секунду заткнулась, чтобы перевести дыхание, оказалось, что в дверь со стороны коридора отчаянно барабанят, мне даже показалось, что ногами. Я открыла глаза. Купе снова освещалось мелькающими огнями. В ногах моей постели никого не было. Гость исчез, как будто растворился. Зато в коридоре бушевал народ. Закрепленная с вечера дверь не позволяла им войти, но, судя по крикам и ругани, сделать это разбуженным пассажирам очень хотелось. Я понимала, что меня легко могут разорвать на части за истошные вопли, но почему-то не боялась, гораздо страшней был молчаливый поединок с человеком в плаще.

Я резко села и попыталась вскочить с постели, но нога напомнила о себе острой болью. Я стиснула зубы и попыталась добраться до двери. Пальцы плохо слушались, когда я распутывала самодельный замок. Оттого, что дверь сильно дергали, узел затянулся, а тонкий ремень практически перетерся о металлический поручень. Потеряв терпение, я навалилась на дверь всем своим весом. Кожа лопнула, и я повалилась на постель, потеряв равновесие.

Вспыхнул свет, в купе ворвались люди. Они что-то кричали и громко ругались. До тех пор, пока кто-то не увидел залитую кровью простыню. Крики мгновенно смолкли. Люди отхлынули. Кто-то задал резонный вопрос: «Что случилось?» Я не могла ничего объяснить. Стуча зубами, я молча таращила глаза и всхлипывала, обхватив себя за плечи руками.

Кто-то догадался задвинуть окно. Наконец-то снег перестал залетать в купе, хотя холод остался. Стук колес теперь слышался тише. Я понимала, что от меня ждут объяснений, и, судорожно втянув в себя воздух, попыталась выдавить из себя нечто членораздельное. Но слова буквально застряли у меня в горле. Ужасная мысль полоснула меня внезапно, как новый удар безжалостного скальпеля.

Наташка! Почему я не слышу ее голос? Где она? Почему не подает признаков жизни? Ее не разбудил мой дикий вопль, не подняла на ноги суета галдящих пассажиров. Неужели…

Я жалобно застонала и замахала руками, пытаясь растолкать столпившихся вокруг людей.

– Ты чего, девочка? – сморщил лицо какой-то мужчина, стоявший ближе всех. На нем болтались растянутые треники и майка. Волосы на голове были всклокочены. – Больно тебе, да? Потерпи, за врачом уже послали. Потерпи немного!

– Бедолага. Досталось ей… – посочувствовал другой пассажир, неизвестно как оказавшийся посреди ночи в костюме и при галстуке.

Я замотала головой из стороны в сторону, потом выдавила, не узнавая свой голос:

– Разойдитесь. Пожалуйста.

Они меня не поняли. Смотрели с удивлением и жалостью, а я готова была их растерзать.

– Боится… – глубокомысленно произнес чей-то голос.

Другой принялся меня утешать:

– Да нет там никого. Никто тебя не обидит.

Но я затрясла упрямо головой, глянув на того, кто произнес эти слова, с ненавистью, и сказала:

– Она там! Дайте посмотреть!

Мой голос звучал требовательно и жалобно одновременно.

– Так тебя баба порезала? – ужаснулся кто-то.

Я затряслась от злости, тем более что как раз в этот момент рыжий толстяк в майке вознамерился опустить свой рыхлый зад аккурат на полку, где должна была находиться Наталья. Я видела только скомканное одеяло, но не могла поверить, что подруга исчезла. Очевидно, у меня прорезалось второе дыхание, потому что я, словно фурия, рванулась вперед, уцепив толстяка за майку. Ткань громко затрещала. Толстяк пошатнулся и стал заваливаться на меня, но в последний момент уперся рукой в верхнюю полку, избавив меня от ужасной смерти под его тушей.

– Во дает девка! – хохотнул лысый.

– Ловко, – поддержал его тип в костюме.

Тем временем я, поджимая окровавленную ногу, приподнялась, скрипнув зубами от боли, и наклонилась над соседней полкой. Дрожащая рука сорвала байковое одеяло.

Встрепанная Наташкина голова безмятежно покоилась на подушке. Глаза ее были закрыты. Спит? Я не могла определить этого на глаз, настолько незаметным и бесшумным было ее дыхание. Лицо подружки поражало бледностью. Я испуганно заморгала, не решаясь приблизиться к ней. Я боялась, что вместо живой теплой кожи мои пальцы коснутся холодной и безжизненной. Этого я бы не пережила.

– Ну, блин, номер. Еще одна баба, – испуганно промычал лысый, отшатнувшись.

– Она там живая? Или как? – боязливо спросил тот что в костюме.

– Хрен ее разберет. Бледная, как покойница. А вот дышит или нет – не поймешь.

– Ну, коли ее вопли товарки не разбудили, значит, труп, – высказался рыжий со знанием дела и попятился, напоровшись на мой яростный взгляд.

– Чтоб у тебя язык отсох… – прошипела я и храбро дотронулась до гипсово-белой щеки Наташки. Она медленно, словно нехотя, приподняла тяжелые веки, взглянув на меня мутными глазами. Она словно вынырнула из глубокого омута или возвратилась из другого мира и еще не до конца понимала, где находится. Я вздохнула с облегчением. Ну конечно! Нажравшись снотворного до полной отключки, Натуся погрузилась в глубокий «здоровый» сон, избежав таким образом всех ужасов минувшей ночи и едва не доведя меня до инфаркта.

* * *

На этот раз обошлось без вызова городского подкрепления. Ограничились тем, что меня и Наташку под конвоем дорожной милиции доставили в привокзальный пункт охраны порядка и сдали с рук на руки дежурному. Тот встретил подарок без видимого энтузиазма, но с печатью обреченности на невыспавшемся лице. Точно такое же выражение, кстати, присутствовало и на физиономии Юрки, который был вызван по настоянию Наташки. Выяснилось, что нападение на меня произошло вовсе не ночью, а под утро, незадолго до прибытия поезда на конечную остановку, то есть на вокзал нашего родного города. Темень за окном ввела меня в заблуждение.

Еще в поезде мне оказали первую помощь. Врач долго качал головой, заверяя меня, что мне крупно повезло, так как нож прошел по скользящей и особого вреда не нанес, хотя крови вытекло немало и рана выглядела довольно угрожающе. Спасло меня решение лечь спать головой ко входу и заброшенная в ноги подушка. Случись все наоборот – и удар пришелся бы по моей беззащитной шее. Скорее всего, я бы и понять ничего не успела, а подробности своей смерти узнала бы уже от ангелов. К счастью, поезд вошел в длинный туннель, и убийца не сразу сообразил, что называется, где зад, где перед.

Куда убийца подевался, так и осталось для меня загадкой. Скорее всего, как и в прошлый раз, сиганул в окно, но, насколько я могла понять, крышей он на этот раз не воспользовался. Я не могла назвать точное время нападения, но опергруппу в район Юдина все же направили.

Никогда не думала, что быть пострадавшей – такая морока. Поговорить я люблю, но мне еще не приходилось делать это в течение нескольких часов без перерыва. Следователь особо не хамил и вел себя довольно терпеливо, но к концу нашей беседы я чувствовала себя, как выжатый лимон. Веки мои слипались, клонило в сон, язык с трудом ворочался во рту, а мысли путались. Я уже и сама толком не понимала, кто напал, когда и почему, а следователь и подавно запутался в моих противоречивых заявлениях. Про зеркало и Педаченко я не обмолвилась ни словом, но об убийстве Милочки пришлось упомянуть. Насколько я могу судить, следователю такое совпадение не слишком понравилось, но предъявить лично мне было нечего, и он вынужден был оставить меня в покое.

Наташку, в отличие от меня, почти не допрашивали, учитывая то, что она продрыхла все самое интересное. Приведенная в чувство тем же врачом, который перевязывал мою ногу, она так осовело хлопала глазами, что у следователя пропало всякое желание с ней связываться.

Итак, очередь дошла до меня. Меня хотели убить. Самое обидное, что я понятия не имела, за что меня стоило бы отправлять на тот свет. То, что я узнала о Педаченко, не имело, с моей точки зрения, никакой пользы, ведь эти сведения никоим образом не указывали на ныне действующего убийцу. А даже если бы и была польза, то что? Кто знал о том, что я узнала? Мы с Наташкой и рассказать-то никому не успели, а убийца вот он, уже тут, с ножиком наготове.

Самым сложным было объяснить, каким образом убийца проник в купе. Дверь была заперта изнутри, я прекрасно помнила, что потом долго не удавалось открыть ее ни тем, кто сбежался на мои вопли снаружи, ни мне со стороны купе. Оставалось только окно. Оно действительно было открыто, но представить себе, что кто-то сначала проник в купе этим путем, а затем так же его покинул, было почти невозможно. Если кто-то и проделал такой трюк, то он должен был обладать ловкостью обезьяны и силой гориллы в одно и то же время. Возможно такое? Что касается обыкновенного человека – вряд ли, но если вспомнить о якобы дарованной Педаченко сверхъестественной силе… Получается, я и в самом деле имела дело со слугой сатаны? Даже сейчас поверить в такое было выше моих сил.

Если наше общение с милицией худо-бедно обошлось без потерь, то Юрка метал громы и молнии. Явившись по нашему зову – а как иначе я смогла бы добраться до дома с больной ногой? – он представлял собой угрожающее зрелище, в том смысле, что был похож на грозу – метал громы и молнии по поводу нашего безответственного поведения. А мы-то, наивные, думали, что он никогда не узнает о нашей вылазке.

Прежде чем тронуть машину с места, Юрка орал и плевался огнем минут двадцать, выражая свое негодование в самой изощренной форме. И возразить-то было нечего, тем более что со мной он вообще не пожелал разговаривать, считая основной зачинщицей этого безобразия. Обидно, честное слово, ведь его драгоценная Наташка возвратилась к нему целой и невредимой, ну разве что немного сонной, а вот мне досталось по полной программе. Но где уж мне было рассуждать о справедливости. Юрка готов был стереть меня в порошок и не стеснялся в выражениях, хотя я старательно стонала и время от времени совала ему под нос раненую конечность, беззастенчиво давя на жалость. Юрка стоял как скала. Мои страдания его не трогали. Впервые на моей памяти он разозлился по-настоящему.

Боясь, что сгоряча он запретит нам с Наташкой встречаться, я решилась на то, что поначалу считала невозможным, а именно – рассказала ему все про Педаченко и Джека Потрошителя.

Юрка слушал вполуха, словно бы нехотя, но, когда я дошла в рассказе до статьи в журнале и назвала адрес, где до ареста проживал Педаченко, Юрка несколько изменил свое мнение. Нет, он все еще хмурился, но было ясно, что он больше не сердится, а просто пытается определить реальную степень опасности изложенных мною фактов.

– Почему же вы мне обо всем не рассказали? – спросил он ворчливо. – Вместо того чтобы глупо лезть на рожон… – Он раздраженно махнул рукой.

Тогда я начала перечислять причины:

– Во-первых, как мы могли знать, что все именно так закончится? В тот момент, когда мы решили съездить в Свияжск, нам с Наташкой ни с какой стороны ничего не угрожало. Если бы я лично знала, что за мной в поезде будет охотиться убийца со скальпелем, то не то что к поезду, к вокзалу бы не подошла на пушечный выстрел. Что я, камикадзе какой-нибудь? Во-вторых, до того, как мы услышали от Пахомыча эту историю и увидели статью в журнале, которая подтверждала его рассказ, все разговоры о переселении душ казались мне… как бы это сказать поточнее… надуманными. Слишком фантастичными, чтобы быть правдой, не так ли? Вот скажи, ты бы поверил, если бы дня два назад я пришла к тебе и заявила: «На вашей вечеринке один из гостей тронулся умом, посмотрев в волшебное зеркало, и превратился в кровавого маньяка, потрошащего женщин и девушек. И ты, кстати, тоже в числе подозреваемых, так как в комнату входил и зеркало видел».

Юрка крякнул и шумно выпустил через нос воздух. Я решила, что таким образом он продемонстрировал признание моей правоты.

– Совершенно нелепая история, – проворчал он затем недовольно.

– Ага. Ни за что бы в такое не поверила! – поддакнула Наталья, учуяв, что гроза миновала и головомойка откладывается на неопределенное время. Из неосторожных авантюристок мы в одночасье превратились едва ли не в героинь, действующих смело и решительно.

– Хорошо, – нарушил молчание Юрка, нервно проводя рукой по волосам, и добавил многозначительно: – Допустим – только допустим! – что ваши выводы насчет разбушевавшегося призрака верны…

– Почему это «только допустим»? – перебила его я довольно непочтительно.

– Потому что слишком много дыр в твоей теории.

– А я не вижу ни одной, – упрямо возразила я.

Юрка усмехнулся:

– Это дело поправимое. Смотри: Потрошитель, раз уж речь идет именно о нем, убивал только проституток, а у нас налицо совершенно порядочные женщины.

– Много ты понимаешь! – неожиданно вступилась за меня Наталья. – Инесса на мужиках повернутая была, да и Милочка совсем не ангел. Пусть они денег в прямом смысле этого слова и не брали, то бишь не имели фиксированной таксы, но – я уверена – от подарков не отказывались, что, в принципе, одно и то же. А уж Турков-то своей обоже наверняка и деньжат подкидывал. Что-то не верится мне в их великую взаимную любовь, такая вот я циничная.

– А как ты пришьешь сюда ту молоденькую балерину из театра? – усмехнулся Юрий. – Она же совсем ребенок и в твою теорию совершенно не вписывается.

– Ну…

– Да еще Агнешка, подруга твоя… Ее-то за что убивать? Или я про тебя, Пчелкина, чего-то не знаю? – язвительным тоном поинтересовался нахал.

Я покраснела, зато Наташка нашлась сразу:

– Ну, с Агнешкой дело ясное. Дело не в ее моральном облике, а в том, что вечно сует нос куда не надо. Тут у кого хочешь руки зачешутся.

Я открыла рот в безмолвном пока протесте. Юрка громко заржал. Наташка, спохватившись, тихо ойкнула, сообразив, что ляпнула что-то не то, и пробормотала:

– Прости, Агнешка.

– Ладно, пинкертоны, с вами все ясно, – подвел итог Юрка. – Теория однозначно требует доработки. Вопрос в другом.

– В чем? – спросили мы хором.

– Стоит ли и дальше копаться в этом деле? Если я правильно понял, то наиболее подозрительно в данном случае выглядит Турков. Так вот, стоит ли поговорить с ним по душам, как вы думаете?

– Ни в коем случае! – воскликнула я и даже замахала руками.

– Но почему? – искренне удивился Юрка. – Прижмем его, потребуем предъявить алиби…

– А что, если оно у него есть? – прищурилась я.

– Если он виновен, то вряд ли.

– Ага, как же! Да у всех преступников фишка такая: первым делом позаботиться об алиби. У них оно всегда отменное.

– А ты-то откуда знаешь?

– Детективы люблю. Там про это написано.

– А в твоих книжках случайно не написано, что делать героине, если ее положение приближается к критическому? В том смысле, что ее того и гляди прихлопнут?

– Это ты про кого?

– Догадайся с трех раз… – недобро усмехнулся Юрка.

– Кажется, это ты про меня… – вздохнула я грустно.

Юрка ничего не ответил, но мне и без его ответа вдруг сделалось так тоскливо, что хоть волком вой. Прикидывала я и так, и эдак, что мне следует предпринять дальше, но на ближайшее время ничего не придумала, зато в голове у меня начал складываться план на завтра.

Глава 21

Если кто-то может сказать что-нибудь об этих современных подростках после того, как взглянет на них всего пару раз, значит, он разбирается в них лучше меня, хотя я и ушла от подросткового возраста не слишком далеко. Они одеты в невообразимые шмотки самого дикого покроя и убийственно-неестественных цветов, размалеваны, как ирокезы, и болтают глупости, способные вогнать в краску портового грузчика. Речь их нашпигована такими словечками, понять которые можно, только воспользовавшись услугами переводчика, а мозги затуманены компьютерными играми. Но даже если они выглядят земными ангелами, как, например, Настя Грачева, то обольщаться не стоит и в этом случае.

Да, тут было что-то не то. С самого моего появления на пороге Настиной квартиры утром следующего дня я почувствовала, что ее огромные глаза смотрят мне прямо в лицо с непонятным, настороженным выражением. Ну что же, если девчонка решила попробовать просверлить у меня во лбу дырку – бог ей в помощь, мешать не стану. В свою очередь, я время от времени тоже посматривала в ее ясные глазки и улавливала в глубине зрачков затаившееся волнение. Но не страх. Что-то другое, вроде беспокойства или, лучше сказать, отчаяния. Нечто подобное, как мне кажется, испытывает мелкий воришка, пойманный на месте преступления.

Воришкой благовоспитанная Настя была вряд ли, но что-то ее все же беспокоило. Она еще не решила для себя, к какой категории меня следует отнести. Для ее ровесницы я была слишком стара, но и в разряд родителей не годилась. Настенька явно была в затруднении, не зная, как себя вести. Мы сидели на скромно обставленной кухне за довольно шатким столом и, каждая со своей стороны, пытались оценить возможности друг друга, ведя поначалу ничего не значащий разговор.

Настя терпеливо ожидала моих вопросов, сосредоточенно болтая ложечкой в чашке с чаем. В отличие от многих, она пила его с молоком. Что ж, Настя выбрала неплохую тактику, заняв выжидательную позицию и не начиная разговора первой. Так она по крайней мере была застрахована от того, чтобы сболтнуть что-то, о чем противник и не думает спрашивать. А в том, что она почему-то считает меня противником, я не сомневалась.

Пауза слишком затянулась. Я все время помнила о том, что на улице меня с нетерпением ждут друзья. Не то чтобы они ожидали от этого разговора слишком многого, нет, их нетерпение объяснялось более прозаическими причинами – внезапно грянувшими морозами под сорок градусов. Сколько они продержатся в такой холод, пусть даже и в отапливаемой машине? Не думаю, что у меня есть слишком большой запас времени.

– Расскажи мне о Лие, – произнесла я заготовленную фразу, которую Настя совершенно явно все время ожидала. – Какой она была?

– Одержимой! – ответила девушка, не задумавшись ни на секунду. – Лия была просто помешана на балете. Если бы ее лишили возможности танцевать пусть даже и на сутки, она бы умерла.

– Ты преувеличиваешь.

– Ни капли. Просто вы ее не знаете. То есть не знали, – поправилась Настя и тут же нахмурилась.

– А она действительно была способной?

– Она была работоспособной, – произнесла Настя с нажимом, давая понять, что это не одно и то же. – Способности у нее, конечно, были, но не то чтобы очень блестящие.

– А ей ты об этом говорила?

– Нет, конечно. Зачем человека зря расстраивать? Но я ведь не без глаз, могу оценить шансы коллег по цеху. Тут нет ничего плохого. Объективная оценка, только и всего. У Лии был не очень высокий прыжок, имелись некоторые проблемы с весом. Выворотность, правда, хорошая, и растяжка тоже в норме. А так… Она не была исключительной, понимаете? А это необходимое условие для того, чтобы пробиться на самый верх. Должна быть искра, изюминка…

– Ты рассуждаешь как… профессионал, – я запнулась, не желая произносить слово «жестокость». Рассуждения Насти показались мне слишком уж жесткими.

– А я и есть профессионал, – пожала плечами девушка. – Я ведь ходила в тот же балетный класс чуть ли не с детского сада.

– Ну да, конечно. Значит, ты могла видеть тело своей подруги в тот день? Ведь у вас как раз были занятия, насколько я знаю…

Последовала секундная заминка. Показалось мне, или она действительно на что-то решалась? Затем она заговорила своим тонким бесцветным голосом:

– Нет. Я тела не видела.

– А почему?

– Я болела и не пришла на занятия, – ответила она уже спокойно.

– Странно, Лия тоже не собиралась на занятия… – озвучила я свою мысль, пристально глядя на Настю, а она отвела глаза.

– У нее была другая причина.

– Какая?

Настя задумчиво посмотрела на меня, будто оценивая мою надежность или раздумывая, стоит ли мне что-то рассказывать.

– Так что за причина была у Лии? – настаивала я.

– Не знаю. Но она была здорова, я это имела в виду.

Тест на надежность я не прошла, это ясно. Я окончательно убедилась, что передо мной не невинное дитя, а вполне современная девушка, обладающая живым, подвижным умом и знанием жизни, и она вела со мной какую-то игру вполне обдуманно. Я начала сомневаться, что смогу выиграть эту партию. Девушка сказала достаточно, чтобы заинтересовать меня, и слишком мало, чтобы можно было сделать выводы.

– Я слышала, что в тот вечер Лия говорила с каким-то человеком много старше ее по возрасту. Причем говорила запросто, как с хорошим знакомым. Даже, кажется, сердилась на него за что-то. Ты не припоминаешь, был ли среди ее знакомых кто-то, кто подходил бы под это описание?

Если Настя и испытала удивление, то не показала его. Она просто отрицательно покачала головой.

– Неужели ты, ее самая близкая подруга, не знала, что Лия водит знакомство со взрослыми мужчинами? Тот человек, скорее всего, и был ее убийцей. Неужели это тебя не трогает? – воскликнула я с горячностью.

– Я в этом совсем не уверена, – тихо произнесла она, отвернувшись, но голос ее слегка дрогнул, что вселило в меня надежду.

– Почему ты так говоришь? Ведь тот человек был последним, с кем ее видели. Через полчаса Лия уже была мертва! Ты ведь догадываешься, кто это был? – спросила я напрямик.

– Они бы не посмели. Нет! – Ее голос сорвался на крик. – Не может быть!

Я с удивлением увидела в глазах девушки слезы.

– Послушай… – Я осторожно дотронулась до ее ледяной ладони. – Почему ты не расскажешь мне то, что знаешь? Ты ведь знаешь что-то, я вижу.

– Хотите, чтобы я последовала за ней? – спросила она с усмешкой.

– Это совсем необязательно. Я не собираюсь рассказывать всем и каждому то, что могу узнать от тебя. А вот остановить убийцу могу попытаться. – Я постаралась не обращать внимания на скептический взгляд, брошенный Настей в мою сторону. – Знаешь, – продолжала я, – у меня тоже есть подруга. Ее зовут Наташа. Она взбалмошная и ворчливая, но я все равно люблю ее, как сестру. И если бы кто-нибудь – неважно кто – посмел ее обидеть, я своими руками разорвала бы его на кусочки. И уж точно не стала бы стоять в стороне, наблюдая, как обидчик преспокойно расхаживает на свободе.

Настя искоса взглянула на меня и слабо улыбнулась:

– Вы, такая маленькая, бросилилсь бы с кулаками на обидчика? А если бы это был здоровенный мужик?

– Ну и что? Наташка – мой друг, самый близкий мне человек. Если бы ей нужна была моя помощь, то я просто наплевала бы на опасность. Честно. Это потом, зализывая раны где-нибудь на больничной койке, я бы лежала и думала: «И какого черта я ввязалась?» Но не тогда, когда подруга оказалась в беде.

Настя вздохнула. Я поняла, что сделала все, что могла. Если она не заговорит и сейчас, мне останется только вежливо попрощаться. Время текло медленно. Секунды падали, словно сосновая смола в жаркий полдень – неторопливо и тяжело.

– Не думаю, что он мог бы убить ее. – Голос девушки прозвучал более чем неуверенно.

– Ты знаешь, с кем она говорила?

– Догадываюсь.

– Ты видела его раньше?

– Конечно. И не однажды, – неприязненно усмехнулась Настя, и усмешка превратила нежное девичье лицо в жестокую циничную маску.

– Пожалуйста, скажи мне, кто это был! – взмолилась я.

– Я ведь не знаю точно. Это только мои предположения, – сделала Настя последнюю попытку уйти от ответа.

– Пусть так, все равно…

– Вы знаете, что такое балет?

Я слегка опешила. Диспута о культурных ценностях я ожидала в данный момент меньше всего.

– Ну… искусство.

– Искусство – это из зрительного зала. Оттуда все действительно выглядит великолепно. Ярко, красиво, грациозно, волшебно и так далее. А за кулисами этой сказки – мрак.

– А, ну я поняла. Изнурительные тренировки, больные ноги, сбитые ступни…

– Ни черта вы не понимаете! – хрипло рассмеялась девушка. – Тренировки – ерунда, жизненная необходимость. Мы привыкаем к ним с раннего детства и знаем, на что идем. Самое страшное – не деформированные кости и кровавые мозоли. Самый ужас – понять через несколько лет, что твой потолок – четвертый ряд кордебалета. Вот это – облом. Это такой облом, если б вы только знали… Век балерины короток. В тридцать ты уже почти пенсионерка.

– А Майя Плисецкая? Максимова? – не удержалась я.

– Они – звезды. Их единицы. Есть и еще несколько десятков ведущих балерин в разных театрах. О такой карьере, как у них, мечтают все, но она так просто не дается.

– Я помню, ты говорила про изюминку, – рассеянно кивнула я головой.

– И это на самом деле не главное. Вы видели по телевизору красивые клипы с балериной?

– Это те, где много компьютерной графики?

– Ага. Так вот, эта балерина – полный ноль. Таких, как она, – миллион. Но она – на виду, для нее снимают клипы, о ней пишут статьи, берут у нее интервью. А знаете почему?

– Почему интервью берут?

– Почему клипы снимают… Потому, что на нее в классическом балете вроде «Жизели» или «Спящей красавицы» никто смотреть не захочет. Не потянет она Жизель, это же ясно. Вот и разводит на чужие бабки самодеятельность.

Настя презрительно изогнула губы, а я хотела было сказать: «Вздор», но не решилась. Хотя и осталась при своем мнении.

– Ну хорошо. Давай оставим ту балерину в покое. Меня интересует мужчина, с которым говорила Лия, – напомнила я.

– Так я к тому и веду, – вновь усмехнулась Настя. – Понимаете, танцовщик, как и любой другой творческий человек, нуждается в поддержке. Это неправда, что таланту для рывка нужны только деньги…

– Мне казалось, что нужен талант…

Она сделала вид, что не заметила моей реплики.

– …Правда в том, что с помощью денег талантом признают любую бездарность. Но только в том случае, если найдется кто-то, достаточно влиятельный, чтобы сказать в твою пользу веское слово.

– Проще говоря – спонсор. Что ж, ничего нового.

– Тоже верно. Беда в том, что спонсоры на дороге не валяются. Их надо искать и заинтересовывать. И чем раньше, тем лучше.

– Идея опять же верная, но осуществление ее проблематично. Где ж их искать, спонсоров-то? Они же не грибы.

– Места надо знать, – снова некрасиво скривилась Настя.

– И ты их знаешь…

– Знаю. И Лия знала. Только она не поняла, что ей предоставляется шанс. – Настя тяжело вздохнула, вроде бы испытывая раскаяние. За что? Но она объяснила сама: – В общем, я кое-что слышала. Уже после того, как Лию похоронили. И мне это совсем не понравилось. Вот потому…

Я затаила дыхание. Неужели девочка так и не решится сказать то, что задумала? Вон как побелели костяшки ее пальцев.

– Ладно, пусть будет то, что будет, – вздохнула Настя. – Мне терять нечего. Короче, есть в околотеатральной среде одна дамочка-балетоманка. Вроде бы ходят слухи, что она «голубых кровей», но, скорее всего, это полный бред. Нынче все – кто князья, кто графы. Тетка богатая, вот тут уж я ручаюсь. Деньги у нее бешеные, а девать некуда, вот и придумала она себе хобби – что-то вроде светских раутов, но не с пьянкой и шлюхами, а вроде как интеллигентно. Затея «княгини» имеет бешеный успех. Кто только у нее не собирается: промышленники, ювелиры, владельцы ресторанов, политики и все в том же духе, всех не перечислишь. Так вот, эта кучка толстосумов и решает, быть девчонке балериной или нет. Повезет – и ей обеспечена блестящая карьера, пусть даже у нее вместо ног два бревна неструганых. Нет – прости-прощай, не видать ей большой сцены, как своих ушей.

– Если я правильно поняла, вы танцевали на тех самых вечеринках? Так сказать, в частном порядке. И ты думаешь, что тот человек – кто-то из гостей? Ну что ж, его солидный возраст это объясняет, но что тут криминального? У богатых свои заскоки, одни приглашают «Тату», другие – балерин. Ты права, с этой стороны Лие ничто не могло угрожать. Видимо, надо искать в другом месте.

– Вы не дослушали, – мягко упрекнула меня Настя. – Хотя… Лия всего один раз там танцевала, а потом отказалась наотрез. Плакала, кричала, грозилась, что все расскажет кому следует. Они таких вещей не любят, уж я-то знаю, были случаи. Лия, дурочка, зря скандалить начала, когда они ее по-хорошему уговаривали.

– Скандалить? Что-то не похоже на Лию. Я слышала, что она даже голос никогда не повышала, – протянула я с сомнением.

– Верно, но слишком уж ее достали, и она словно белены объелась: грозилась в милицию пойти, в суд, в газету, кажется.

– Ничего не понимаю. Она что-то не то увидела на вечеринке? Стала свидетелем преступления?

– Да нет, ничего такого. Там был только балет, но балет совсем иного рода, чем на сцене Мариинки. Так сказать, экзотический… Я Лие говорила, когда она вразнос пошла, чтобы язык-то попридержала. С этих «балетоманов-меценатов» как с гуся вода, а ей не поздоровится. Так оно и вышло.

– Ты думаешь, ее убил кто-то из них? – с недоверием спросила я.

– В том-то и дело, что я так не думаю, – вдруг огорошила меня Настя. – Хотя мужик тот, с которым ее видели, скорее всего, из их шайки. Я ведь тоже с Симой разговаривала, только она ничего вразумительного сказать не может, все про какой-то запах рассказывает. Да какой с того толк? Я ж к ним не принюхивалась. Хотя одеколоном от них всегда разит за версту, как будто они его ведрами себе за шиворот наливают. Может, она об этом? И все же нет, не стали бы они ее убивать. Решили бы избавиться – нашли бы другой способ. Хотя… Слышала я, как муж «княгини» говорил одному из гостей, что с Лией пора заканчивать. Это было еще до ее смерти, на том вечере, от которого она отказалась.

– Интересно, что он имел в виду?

– Не знаю, я больше ничего не слышала. Но не думаю, что речь шла об убийстве.

– Почему ты так уверена?

– Как вам сказать… Слишком уж Лия маленькая сошка для таких, как они. Не могли они всерьез ее опасаться.

Настя растерянно развела руками, давая понять, что окончательно запуталась. Я, надо сказать, тоже. Она говорила как-то не конкретно, сплошными недомолвками. Не назвала ни одного имени, каждый раз на мои просьбы отчаянно мотая головой и испуганно моргая глазами. Когда я ее основательно достала и она поняла, что просто так я не уйду, то нехотя назвала адрес, по которому проходили «салоны». Поначалу, услышав адрес, я подумала, что ослышалась, но… никакой ошибки не было.

Когда я сообщила адрес Наташке с Юркой, те переглянулись и уставились на меня, как пингвины на мороженое.

– Мать моя женщина! Во что же мы вляпались? – спросила Наталья с боязливым любопытством.

– В дерьмо! – ответил Юрка убежденно.

Глава 22

То, что хозяйкой сомнительных салонов оказалась Диана Туркова, стало для меня и моих друзей большим открытием. Больше всех, как ни странно, был поражен Юрий, который, работая с ней бок о бок не один год, понятия не имел о том, что его работодательница – «Княгиня», покровительница юных балерин и светская львица. Он, конечно, был наслышан о ее закрытых вечеринках «для избранных», но сам на них приглашен ни разу не был, о чем не слишком сожалел. Тем более теперь, когда всплыли эти сомнительные подробности.

Неожиданная и явная связь погибшей в театре девочки с одной из тех, кто присутствовал на ужине у Наташки, неприятно поразила меня. Еще недавно мне очень хотелось понять эту связь, и вот теперь, когда она наконец появилась, я испытывала чувство, близкое к панике.

– Что же все это значит? – как минимум в десятый раз за последние полчаса вопросил Юрка.

Наташка, не выдержав, рявкнула на него:

– Да заткнись ты ради бога!

– Лучше всего было бы увидеть то, что происходит на «салонах», собственными глазами. А потом уже делать выводы, – сказала я. – Если честно, я бы предпочла, как ни кощунственно это звучит, чтобы версия с Дианой оказалась правильной. Тогда стало бы ясно, что мы имеем дело с обыкновенным преступлением, а не с потусторонними силами, с которыми непонятно как бороться.

– А ведь Диана и в самом деле подходит под все случаи с убийствами, – сделал открытие Юрка. – Смотрите-ка: Инесса вешалась на ее мужа, Лия собиралась разоблачить ее вертеп, Милочка была любовницей Туркова. Все сходится, а?

– Сходится-то сходится, но почему сразу убивать? Она что, ненормальная? – недоуменно вскинула брови Наталья.

– Диана привыкла получать все, что захочет. Возможно, уверенность в собственной вседозволенности у нее несколько… зашкалила, – пустился Юрка в рассуждения. – Но Агнешка права, лучше – сумасшедшая убийца, чем чехарда с призраками и переселением душ.

– Наверное, Диана не менее опасна, – задумчиво проговорила я. – Если все так, как нам кажется, то для нее грань между «можно» и «нельзя» совершенно стерлась.

– А мне не верится, что она могла прыгать по крыше вагона, – возразила Наташа.

– Ну, это-то как раз легко объяснимо, – возразил Юрка. – Наняла кого-то, и все дела. Станет она сама руки марать! Кстати, сегодня четверг – день ее регулярных сборищ.

– Как по заказу, – усмехнулась Наташка.

– Выбора нет, нужно проследить за ее домом сегодня вечером. Интересно, он охраняется?

Юрка покачал головой:

– Да нет, не думаю. Вряд ли Дианины гости захотят присутствия лишних свидетелей. Да и место, где живет Диана, – приличное, в охраняемом поселке. Главное – проникнуть на территорию, но с этим проблем не будет, я обещаю.

– Ну и прекрасно, – удовлетворенно кивнула я. – А пока можно навестить последнее пристанище Педаченко.

– Как? Ты же только что говорила, что он ни при чем! – возмутилась Наташка.

– Ничего подобного я не говорила. Я сказала, что для нас было бы лучше если бы он оказался ни при чем, что не одно и то же. Зеркало принадлежало именно ему, это факт. Кстати, Диана, если помните, готова была из шкуры выпрыгнуть, чтобы заполучить его. Разве не странно? Как ни крути, а какая-то связь тут есть. Давайте уж взглянем на его дом. Вдруг тогда нам придет в голову что-нибудь путное?

– Жалко, что у тебя болит только одна нога, – вздохнула Наташка. – Насколько меньше было бы проблем, потеряй ты на время способность передвигаться…

Юрка ничего не сказал, хотя по его виду было заметно, что Наташкины слова он поддерживает целиком и полностью.

До вечера оставалась еще уйма времени, поэтому мне все же удалось уговорить своих друзей совершить пусть и бесполезную с их точки зрения вылазку. Даже я всерьез не рассчитывала обнаружить в доме Педаченко что-то интересное, однако сюрпризы начались еще до того, как мы оказались внутри обветшалого здания на краю старого кладбища.

Дом оказался предназначенным под снос, и все жильцы давно его покинули. Понятно почему: здание выглядело так, будто его пытались разрубить пополам, но остановились на полдороге. Сквозь широкую трещину на фасаде была видна лестница, ведущая на второй этаж, и кусок стены с выцветшими обоями, испещренными светлыми пятнами в тех местах, где когда-то висели картины или ковры. Со всех сторон дом окружали нетронутые снежные сугробы. Единственная полузасыпанная снегом цепочка следов вела к крыльцу и обрывалась возле покосившейся, распахнутой настежь деревянной двери. Ни кошачьих, ни птичьих следов, обычных в любом другом месте, я здесь не заметила.

Двухэтажная, основательно просевшая на левую сторону развалюха стояла как бы отдельно от всех остальных и довольно далеко от оживленной улицы. По странной прихоти застройщиков ни слева, ни справа от нее так и не появились новые здания, хотя места было вроде бы достаточно. В окнах первого этажа не осталось ни единого целого стекла.

– Что-то мне расхотелось лезть внутрь, – пробормотала Наташка. В ее голосе сквозило беспокойство. – По-моему, это небезопасно. Дом вот-вот обвалится.

– Может, вы неправильно запомнили адрес? – высказал предположение Юрка. – Здесь давно никто не живет, да и вообще – дом слишком уж… непрезентабельный.

– Никого мы здесь не найдем, кроме крыс и мышей, – поддакнула Наташка. – Никого, кто мог бы рассказать о Педаченко.

– Все равно я хочу посмотреть, – отчего-то уперлась я.

– Ну как ты себе это представляешь? Смотри, вокруг сугробы по колено, даже до подъезда не добраться, – попыталась воззвать к моему здравому смыслу Наталья.

Она была права, но я продолжала стоять на своем. Хотя дом мне совершенно не нравился. Он даже пугал меня, если честно.

Прямо над нами, в двух уцелевших окнах второго этажа вдруг отразились лучи закатного солнца, и окна вспыхнули красными отблесками. Как будто дом почувствовал наше присутствие, открыл глаза и теперь злобно наблюдал за нами тяжелым кровавым взглядом, поджидая, когда мы шагнем в его черное нутро.

«Спокойно, – одернула я свое разыгравшееся воображение. – Это всего лишь старый дом. Его почтенный возраст и заброшенный вид еще не повод пугаться до потери сознания».

– Вы как хотите, а я пойду и осмотрю все внутри, – проявила я решительность и смело шагнула с утоптанной дорожки на «целину», тут же ухнув в сугроб по колено. – Дьявол! – пробормотала я сквозь зубы, чувствуя, как попавший в полусапожки снег начал немедленно таять.

– Подожди, горе луковое, я с тобой! – окликнул меня Юрий.

– Ну-ну, – живо откликнулась на его благородный порыв Наталья, – безумству храбрых поем мы, так сказать, соответствующую песню. Эй! Куда ты меня тащишь?!

Ухватив за руку визжащую и брыкающуюся Наташку, Юрка тащил ее за собой.

– Не пойду! – верещала она, отбиваясь.

– Я тебя здесь одну не оставлю, – твердо заявил Юрка, продолжая крепко сжимать ее локоть.

Моя упирающаяся подруга существенно тормозила движение, поэтому я добралась до подъезда гораздо раньше и обнаружила, что вблизи все выглядит еще более устрашающе. Дверные петли перекосились и протяжно заскрипели, едва я попыталась потянуть дверь на себя. Внутри было темно и мерзко воняло. Удивляясь собственной смелости, я вошла в темный подъезд, сразу же уткнувшись носом в лестницу, ведущую на второй этаж.

Я не решилась сразу начать подниматься и, обогнув лестницу, шагнула в глубь коридора. Здесь когда-то было четыре квартиры. Сейчас все двери оказались распахнуты настежь. Проникающий в окна без стекол ветер гонял по полу скомканные газеты, с облезлого потолка свисали голые провода, торчащие в разные стороны, как усы гигантского таракана. На улице еще светило солнце, но здесь уже царил сумрак, не позволяя как следует разглядеть темные углы. А мне бы этого очень хотелось, чтобы чувствовать себя в большей безопасности. Каким-то шестым чувством я ощущала здесь присутствие зла. Я не знала, в чем оно заключается, но оно было рядом и наблюдало за мной сквозь щели.

Рядом что-то прошуршало. Думая, что слышу чьи-то осторожные шаги за спиной, я вздрогнула. Звуки не повторились. Зря я испугалась, наверняка дом кишит крысами и другой дикой живностью. Другие обитатели тут просто не выживут, дом промерз насквозь.

Снаружи донеслись голоса и громкий шепот. Наташка, демонстративно отряхивая с себя снег оранжевой варежкой, загородила собой свет, остановившись в дверном проеме.

– Изверги! – шипела она, старательно отчищая шубку. – Извращенцы! Следопыты недоделанные! Охота была таскаться по помойкам?

– Она ругается от расстройства, что пришлось пробираться через сугробы, – перевел Юрка шипение подруги на понятный язык.

– И вовсе не потому. Просто мне все это не нравится, – пробормотала Наташка себе под нос, но достаточно громко, чтобы мы ее слышали. – Бррр! Как же тут воняет! Нет, хуже, чем на помойке, в самом деле.

– Смотреть на первом этаже нечего, – торопливо сказала я, – лучше сразу подняться на второй. Тем более что Педаченко снимал комнату именно там.

– Ну что ж, пусть будет второй этаж, – откликнулся Юрка с готовностью.

– Только не хватайтесь за перила, они никуда не годятся, – предупредила я.

– Поверить не могу, что позволила втянуть себя в такую авантюру! – продолжала сокрушаться Наталья.

Она осторожно поставила ногу на первую ступеньку и брезгливо покосилась на перила, к которым так и не решилась прикоснуться. Ступенька откликнулась истошным визгом. Наташка замерла. Я протянула было ей руку, но она воспротивилась моей робкой попытке ускорить процесс восхождения. – Ладно, ладно, не тяни меня, – буркнула Наталья и сделала следующий шаг.

Мы поднимались друг за другом по лестнице, оглушенные протестующим скрипом ступеней. Они потрескивали при каждом нашем шаге и угрожающе прогибались под нашей тяжестью.

Второй этаж выглядел немногим лучше первого. Потолок казался таким низким, что Юрка со своим немалым ростом почти задевал его головой. Почему-то здесь мне стало душно, хотя по коридору гулял сквозняк. В тусклом свете, пробивающемся сквозь единственное в коридоре окно, окружающие предметы казались ненастоящими, вроде как нарисованными. И от этого все вокруг показалось мне знакомым. Будто я уже видела когда-то это место. Я точно знала, каковы на ощупь шершавые доски под ногами… Стоп! А ведь действительно видела! Во сне! Мой самый первый сон словно повторялся. Я уже знала, что где-то здесь увижу ту самую дверь, через которую мне под ноги хлынули потоки крови. Сон и явь перемешались в моей голове, я перестала отдавать себе отчет в том, сплю я или бодрствую, голова сильно закружилась.

– Эй, а тут еще что?

В пустом пространстве голос Юрки прозвучал неожиданно громко.

Я узнала ее сразу, ту проклятую дверь. Я действительно ее уже видела. Невероятно, ведь я совершенно точно никогда прежде даже не приближалась к этому дому. Только во сне видела… Но ведь сон не может воплотиться в реальность? Или может?

Дверь была заколочена. Именно так, как я помнила – крест-накрест, двумя крепкими досками. Отчаянно труся, я приблизилась к ней вплотную и пнула ее ногой, проверяя на прочность. Она даже не шелохнулась.

– Что это за дверь? Почему ее заколотили?

Как будто кто-то из нас мог ответить на требовательный вопрос Натальи.

– Заколочено очень давно, – проговорил Юрка, ощупывая доски. – Гвозди насквозь проржавели, а доски совсем темные от времени. Но держится на удивление крепко.

– Да, дверь уже лет сто не открывали, – подтвердила Наташка, ковырнув пальцем ржавую шляпку гвоздя. – Что очень странно, учитывая постоянную нехватку жилплощади. Надо же, и никто не покусился на заколоченное помещение?

Я потерянно молчала, не в силах избавиться от вновь захватившего меня сна. Зачем мне снилось это место? Я сверлила глазами дверь, словно она могла мне ответить.

– Хочешь, чтобы я сломал ее? – задал вопрос Юрка.

В сгустившихся сумерках я с трудом различала его лицо.

– Еще чего! – живо откликнулась Наталья. – Ясно же, что она заколочена еще со времен всемирного потопа.

– Да, но это, похоже, та самая комната, о которой вы говорили. Здесь остался след от цифры «восемь» – номер квартиры вашего Педаченко.

– Ну и что? Послушай умного человека, не вороши палкой в муравейнике, – посоветовала Наташка. – Раз кто-то заколотил комнату, то так тому и быть. Заметь, за столько лет не нашлось умников, которые попытались бы ее вскрыть. Знали люди, что делали, точно тебе говорю.

Конечно, Наташка была права. Не стоило соваться в заколоченную комнату, по крайней мере сейчас, когда совсем уже стемнело. Я уже собралась сообщить, что согласна с подругой, но не успела. Чувство близкой опасности, о котором я как-то забыла, вдруг охватило меня целиком. Что-то изменилось. Но что? Я слышала ровное дыхание Юрки и сосредоточенное сопение Натальи. Больше ничего. Так почему возник страх?

Запах! Я узнала его! Тот самый, отвратительный могильный смрад, запах протухшего сырого мяса ударил мне в ноздри с невероятной силой. Пользуясь темнотой как укрытием, я отчаянно завертела головой, надеясь обнаружить источник опасности. Он стоял на лестнице, чуть пригнувшись, как дикий зверь, изготовившийся к прыжку, и пристально наблюдал за нами. Я еще успела удивиться, как ему удалось воспользоваться скрипучей лестницей совершенно бесшумно, а в следующий момент раздался громкий голос Наташки.

– Чем это воняет? – капризно спросила она. – Что за га…

– Берегись! – крикнула я, заметив, что человек на лестнице резко взмахнул рукой.

Мой висок обдало холодом, что-то ледяное скользнуло мимо. Глухой удар и вскрик Наташки:

– Ребята, вы целы? Что происходит?

Затем отчаянный крик Юрки:

– Не двигайтесь! Оставайтесь на месте!

Я увидела, как Юрка, пригнувшись, метнулся к лестнице. Ужасающий скрип и грохот возвестили, что нападавший бросился наутек.

– Агнешка? Ты здесь? – пискнула Наталья совсем близко от меня.

Я протянула руку и сжала ее предплечье окоченевшими пальцами. Она тут же обхватила меня за талию, и мы, дрожа, прижались друг к другу.

– В тебя не попало?

– Нет.

– Я тоже цела.

– Кто это был?

– Не знаю. Бросил что-то в нас, сволочь.

– Господи, что там с Юркой? Какого черта его туда понело?

Я тоже за него волновалась и предложила:

– Давай попробуем спуститься. Вдруг этот тип там не один.

– Но Юрка не велел нам двигаться.

– Мало ли что он велел…

Отчетливые звуки борьбы, доносившиеся с первого этажа, добавили Наташке решимости. Что до меня, то я была просто уверена – Юрка находится в большой опасности.

Внизу было немного светлее, и Юрку мы увидели практически сразу. Наташка вскрикнула: «Господи, да что же это такое?!» – и бросилась к распростертому у порога телу.

– Осторожно! – предупредила я, все еще опасаясь, что нападавший притаился где-то рядом.

Какое там! Наталья и думать забыла об опасности, увидев поверженного возлюбленного. Всхлипывая, она бухнулась рядом с ним на колени, позабыв, что под ногами у нее форменная помойка, и принялась тормошить и ощупывать неподвижно лежащее тело.

У Юрки оказалась всего одна серьезная рана, насколько я могла судить, – большая ссадина на затылке. Впрочем, кости черепа были целы, и можно было надеяться, что ничего страшного ему не грозит.

– Нужно как-то дотащить его до машины, – озабоченно сказала я, прикидывая на глаз расстояние до нее. Задачка предстояла не из легких – идти было довольно далеко, принимая во внимание, что Юрка весил никак не меньше восьмидесяти килограммов и был в полной отключке.

Мы с подружкой все же попытались приподнять его отяжелевшее тело и сдвинуть с места. Безуспешно. Мы всерьез подумывали о том, чтобы вызвать «Скорую». К счастью, от нашей возни Юрка пришел в себя. Со слабым стоном он приоткрыл мутные глаза и прохрипел:

– Удрал, гад.

– Ты очнулся, слава богу! – обрадовалась Наташка, осыпая его лицо поцелуями.

– Да все в порядке, что ты, успокойся! – неловко уворачивался Юрка. Он даже попытался самостоятельно встать на ноги, но пошатнулся, едва не грохнувшись плашмя на пол. Мы с Наташкой едва успели подхватить его с двух сторон. – Черт, голова кружится… – пожаловался Юрка, беспомощно взмахнув руками.

– Ладно, не строй из себя героя, – посоветовала я. – Держись за нас, как-нибудь дотащим тебя до машины. Своя ноша не тянет.

– Может, все-таки «Скорую»? – вздохнула Наталья.

– Этого только не хватало! У меня голова не фарфоровая, ничего ей не сделается.

– Ладно, ладно, уймись. Не хочешь – не надо, – поспешила заверить я, видя, как парень разволновался. – Хотя твое самолюбие могло бы на время заткнуться и дать остальному организму воспользоваться квалифицированной медицинской помощью. А коли оно у тебя такое упрямое, то главное – не дергайся и потихоньку переставляй ножки.

Мы ковыляли до машины ужасно долго. Потом еще столько же потратили на то, чтобы устроить Юрку на заднем сиденье. В общем, до дома мы добрались, а вот о том, как карабкались на второй этаж, даже вспоминать не хочется.

Когда мы наконец-то с Наташкой водрузили Юрку на диван, напичкав его всевозможными таблетками, которые сочли полезными в данном случае, оказалось, что времени в запасе совсем не осталось – всего через пару часов у Дианы начнется вечеринка, на которую я должна была попасть во что бы то ни стало.

– Что будем делать? – спросила меня Наталья, плотно притворив дверь на кухню.

– Не знаю. Наверное, ничего не получится, – подавленно ответила я.

– Вот еще! – неожиданно возразила подруга. – Мы не можем целую неделю ждать следующего раза. Короче, сейчас же отправляемся. Проследить за домом мы сможем и без Юркиной помощи. Похоже, мы с тобой переборщили с таблетками, и он будет спать до утра, как младенец, так что можно смело оставить его одного. К тому времени, когда он проснется, мы уже вернемся.

– Откуда такая решительность? Я тебя просто не узнаю.

– А надоело все до чертиков! Хочу жить спокойно, хотя и понимаю, что просто так эта история не закончится. Кроме того, мне совсем не нравится, что наш приятель из загробного мира покушался на моего будущего мужа. Не для того я его целый год культивировала, чтобы эта сволочь Юрку укокошила.

Оказывается, нужно было посягнуть на Наташкину собственность, чтобы ее как следует разозлить. Я была удивлена. Наташка относилась к тому типу людей, которые предпочитают ни во что не вмешиваться. Безрассудство не принадлежало к числу ее недостатков, но сегодня она была настроена весьма воинственно. Однако я не решалась принять ее предложение. Без Юркиной страховки приближаться к дому Дианы было опасно.

Внезапно меня осенило. Если моя идея сработает, мы сможем достигнуть своей цели практически безо всякого риска.

Глава 23

– Ради безопасности, только ради безопасности… – промурлыкала Наташка и лучезарно улыбнулась. – Предлог не самый удачный, но, в общем, сгодится.

Я с трудом удержалась, чтобы не швырнуть в нее чайник. Как дура, распиналась тут, излагая свой план, а она язвит, зараза этакая.

– Я прекрасно знаю, о чем ты сейчас думаешь. Ты думаешь, что я специально все придумала, – сказала я обиженно.

– Я не поняла, это кто так думает? Ты или я? – уточнила Наталья безмятежно.

– Ты, ты! Кто же еще! Раз ты так надо мной издеваешься, я ни за что не стану обращаться к помощи Андрея. Хотя, заметь, она сильно облегчила бы нашу задачу.

– А при чем тут я, спрашивается? – сделала Наташка круглые глаза. – Сама все придумала, сама себя накрутила, теперь сама злится непонятно на кого. Я и слова плохого не сказала, между прочим. Нет уж, голубушка, раз решила – так отправляйся, попробуй перетянуть его на нашу сторону. Если уж начистоту, твоя идея не так уж плоха. Конечно, он может спустить тебя с лестницы…

Натка вовремя увернулась, так как в нее полетела пластмассовая солонка. Ударившись о стену, она раскололась на две части. Соль белой кучкой просыпалась на пол.

– Вот видишь, что ты наделала? – упрекнула меня Наташка.

Я скорчила ей зверскую рожу. Она тоже не стала тянуть с ответом. В общем, в данный момент мы обе походили на парочку макак в зоопарке, не поделивших последний банан.

Обратиться к Андрею за информацией было затеей рискованной, но я решила попытать счастья. Он и в самом деле мог спустить меня с лестницы, защищая свою хозяйку от моих посягательств, но мог и не спустить. Что-то подсказывало мне, что у второго варианта не так уж мало шансов.

* * *

– А с чего ты решила, что я стану тебе выкладывать подноготную Дианы? С какой стати?

С лестницы меня пока не спустили, но Андрей был близок к этому действию, стоя сейчас напротив меня и сверля мою переносицу весьма недружелюбным взглядом. А ведь в первый момент мне показалось, что мой визит его обрадовал. Полинка, так та вообще бросилась мне на шею. И вот теперь – столь откровенная враждебность. Андрей смотрел на меня, как на наглого таракана, заползшего на его свежеотремонтированную кухню. Меня часто обижали, так уж вышло по жизни, и я приучила себя не обращать внимания на чужую грубость и хамство. Но Андрей! Его неприязнь меня больно ранила. Он не захотел ничего понять. Как жаль!

– Прости, что я заговорила об этом, – смиренно пробормотала я. – Мне почему-то казалось, что ты сможешь понять, насколько важно…

Я сбилась с дыхания, почувствовав приближающиеся слезы. Ну вот, только зареветь не хватало! Он решит, что я давлю на жалость.

Сгорбившись от внезапно навалившейся тяжести и не глядя на Андрея, я пошла к двери. Неожиданно резкая боль пронзила раненную ногу, я непроизвольно присела и слабо охнула сквозь стиснутые зубы.

– Что с тобой? – резко бросил он и тут же, уже с беспокойством, воскликнул: – Боже, у тебя кровь на ноге!

Я машинально опустила глаза и поморщилась, увидев расползающееся яркое пятно на фоне светлых колготок. Эх, пропала хорошая вещь, теперь их не отстираешь.

– Ничего страшного, – все так же сквозь зубы выдавила я, пытаясь улыбнуться. – Наверное, рана разошлась, только и всего.

– Рана? О чем ты говоришь? Как ты умудрилась пораниться?

– Не пораниться. Меня ударили, кажется, скальпелем. Впрочем, тебя это не касается.

Припадая на больную ногу, я заковыляла к двери, спеша побыстрее убраться из квартиры Андрея.

– Подожди! – окликнул он.

Я не остановилась. Не нужна мне его жалость.

– Сядь, я сказал! – рявкнул он.

Я резко обернулась и прошипела:

– Да пошел ты!..

Но вместо того, чтобы дать мне уйти, Андрей вдруг резво, в два прыжка, преодолел разделявшее нас расстояние и цепко ухватил меня за плечо. Я сморщилась.

– Прости, – он тут же отдернул руку, но немедленно подхватил меня под мышки, словно куклу, и отнес в кресло.

– Ты что, совсем спятил? – Я попыталась подняться, зло сверкая глазами.

– Сиди, – отрезал он и легонько толкнул меня, заставив опять упасть в кресло.

Растерянно хлопая ресницами, я следила, как Андрей ходит по комнате из угла в угол, быстро сжимая и разжимая кулаки.

– Где ты поранилась? – спросил он, как бы не сомневаясь, что я отвечу.

– Это что, допрос? – попыталась я изобразить иронию.

– Где, я тебя спрашиваю? И почему вообще на тебя напали? Это как-то связано с Дианой?

Без особой охоты я объяснила ему кратко, что, по моему мнению, происходит.

– Бред какой-то! – тряхнул головой Андрей. – Ты-то тут при чем?

– Кто много знает, долго не живет, – пожав плечами, процитировала я народную мудрость.

– Да что ты знаешь, дурочка? – рассердился вдруг Андрей. – Дураку ясно, что ты блуждаешь впотьмах, как слепой котенок, натыкаясь на все углы. Все, что ты мне тут наговорила, яйца выеденного не стоит с точки зрения фактов. Никаких доказательств, ни одного нормального подозреваемого, зато куча каких-то легенд с привидениями.

– Ну, судя по принятым мерам, – я мотнула головой на свою кровоточащую лодыжку, – кое-кто с тобой не согласен.

Андрей не нашелся, что возразить.

– И все равно, подозревать, что за всем этим стоит Диана, по меньшей мере нелепо.

– Может, тогда ее муж?

– Еще глупее.

– Ты-то откуда знаешь?

– Знаю, – отрезал Андрей, почему-то криво улыбаясь.

– Да? Очень интересно.

– Не язви. Мне и без того тошно. Петр – мой брат, чтоб ты знала, – выдавил он через силу.

Я так и осталась сидеть с открытым ртом, забыв, что собиралась сказать. Потом прокашлялась и произнесла совершенно не к месту:

– Надо же… А совсем не похож…

Андрей тяжело рухнул в кресло напротив, и оно жалобно заскрипело.

– В трудное положение ты меня поставила, Агнешка, – начал он после продолжительной паузы. – Я хотел бы помочь тебе, раз уж ты так уверена в своей правоте, но… не смогу.

Его взгляд, брошенный на меня, был виноватым и каким-то отчаянным. Я вдруг почувствовала себя неловко, как будто вторглась на запретную территорию.

– Да, конечно, я все понимаю. Я же не знала, что Турков твой брат.

– Да при чем тут наше родство? – устало откликнулся Андрей. – Все дело в Полинке.

Совершенно ошарашенная, я тупо уставилась на него.

– Знаю, тебе трудно будет понять, Агнешка… Иногда я и сам всего не понимаю. Но Полинка… Она значит для меня слишком много. Сейчас она вся моя, я могу и хочу о ней заботиться, ведь она такая слабенькая, так нуждается в защите… Врачи постоянно волнуются на ее счет, и я очень боюсь за мою малышку! Так боюсь, что меня не окажется рядом, когда ей потребуется моя помощь. Она всего лишь маленькая девочка, которой нужна забота, и она понимает, что я забочусь о ней, а в ответ любит меня, как только может…

Болезненное молчание повисло между нами. Я чувствовала, что он говорит очень искренне. Я даже немного позавидовала той любви, которую испытывал этот большой и сильный человек к маленькой девочке. Хотя чему я удивляюсь? Полинка – его племянница, дочь брата. Я вдруг как будто напоролась на невидимую стену, поняв, что что-то не складывается. Почему о Полинке заботится именно Андрей, а не родной отец девочки? Странно…

Я не заметила, что произнесла последнее слово вслух, но Андрей, кажется, понял, что я имела в виду. Во всяком случае, его ответ прозвучал очень кстати:

– Петр оставил свою жену и не захотел заниматься девочкой.

Я увидела, что он усмехается. Усмешка была до того горькой, что у меня стало горько во рту, будто я сдуру наелась полыни.

– Придется тебе выслушать эту историю с самого начала. Много лет назад я был влюблен в свою одноклассницу, хорошую, милую девочку. Мы были еще детьми, но любовь между нами была настоящая. После окончания школы мы собирались пожениться, но осенью я отправился в армию. Два года – срок немалый, хотя она обещала ждать. И сдержала обещание, однако меня встретила совсем не та девочка, которая провожала два года назад. Она и раньше-то не была хохотушкой, а тут и вовсе сникла, смотрела на меня как побитая собака и часто плакала без причины. Точнее, причина была, но я узнал ее не сразу. Мой брат, как ты уже, наверное, заметила, гораздо старше меня. Пока я служил, он успел крепко встать на ноги и здорово разбогатеть. У него было все, что пожелаешь, включая бесчисленных подружек, которых он менял по дням недели. И только не хватало жены. Подружки-модельки на ее роль не годились. Дураком Петя не был и понимал, что они вроде блестящих брошек – красиво, но ненадежно. Стася была иной – женственной, нежной, чистой. То есть такой, какая требовалась ему в идеале. К тому же она была красива. Ты видела ее портрет и можешь со мной согласиться. В мое отсутствие Петр, используя наше родство, стал захаживать к родителям Стаси, оказывая то одну, то другую услугу и вроде бы не требуя ничего взамен. В конце концов родители сочли, что для их любимой дочери Петр – лучшая партия, и принялись ее активно обрабатывать. Когда я вернулся, она уже почти сдалась. И тем не менее поначалу мне показалось, что все не так уж страшно. Стася поклялась мне, что между нею и моим братом ничего не было. Не верить ей у меня не было оснований. Такое в духе моего брата – разыграть благородство, не мелочиться в ожидании крупного выигрыша. Он всегда играл только по-крупному, мой брат… Не стану рассказывать, как я пытался уговорить родителей Стаси изменить свое решение. Они и слушать ничего не желали, в их глазах я был нищим, без определенного будущего, тогда как Петр мог обеспечить Стасю всем необходимым. Они даже пробовали откупиться от меня… В общем, ничего у меня не вышло. Стасю отправили под венец с моим братцем, однако… Я не ожидал такого от моей девочки, но она сама предложила подарить мне свою первую ночь накануне постылой свадьбы. Кто бы смог отказаться? Я не смог, хотя сейчас ненавижу себя за ту слабость. Не знал я тогда, что наша единственная ночь перечеркнет всю ее жизнь и в конце концов приведет к смерти. В ту ночь Стася забеременела. Но сначала я не знал, что Полинка – моя дочь. До какого-то времени Петр тоже ни о чем не подозревал. Со Стасей мы больше не встречались, а девочка как две капли воды была похожа на свою маму.

И все-таки Петр узнал тайну. Я подозреваю, что глаза ему открыла лучшая подруга Стаси. Только ей она доверяла настолько, что могла рассказать все. Я тогда не жил здесь, уехал далеко. Стася же была настолько горда, что, даже когда Петр выгнал ее из дома и оформил развод, не побрезговав экспертизой, чтобы подтвердить мое отцовство Полинки, ничего мне не сообщила. Мне написала ее мать, с трудом разыскав мой новый адрес. Когда я вернулся, все было кончено. Стася не выдержала свалившегося на нее позора – Петр умеет быть очень жестоким и организовал настоящую травлю – и погибла при невыясненных обстоятельствах. По официальному заключению, произошел несчастный случай, обычная автомобильная авария, но мне не дает покоя мысль, что Стася подстроила ее специально.

Андрей замолчал, потирая виски, как от сильной боли.

– А что подруга Стаси? – спросила я тихо. – Ей все сошло с рук?

– Более того, – усмехнулся Андрей презрительно, – она выскочила за Петра замуж, прибрав к рукам перспективного со всех точек зрения мужика.

– Так Диана была подругой Стаси? – обомлела я, боясь, что ослышалась.

– А что тебя так удивляет?

– Да нет, просто… – Я не смогла закончить фразу и неловко замолчала.

– Ты, конечно, считаешь, что я должен был отомстить за Стасю, не так ли? Признаюсь, я набил Петру морду. Набил бы и еще раз, если бы не понял, что рискую оставить сиротой собственную дочь. Петру Полинка была не нужна, Диане – тем более. Отец Стаси умер, не дожив до катастрофы, а мать после похорон слегла в больницу и превратилась в инвалида. Она так и не смогла простить себе того, что своими руками сломала жизнь своей дочери. Полинке грозил детский дом. И я решил, что воспрепятствую этому любым способом, пойду на любые унижения, выдержу все, лишь бы оградить свою дочь от чужой жестокости. Петр разгадал мои намерения и, могу сказать, потешился надо мной всласть, сполна отомстив за свою разбитую морду. Самым изощренным издевательством стало их требование поступить к Диане секретарем, то есть фактически стать ее мальчиком на побегушках. В обмен они отдали мне Полинку на законных основаниях, предупредив, что при малейшей попытке изменить ситуацию я лишусь девочки навсегда. И я согласился, понимая, что без меня Полинка просто не выживет. Что ее ждет? Приют? Или, что еще хуже, жизнь в доме, где все ее ненавидят? Ну уж нет, такого не будет, даже если мне придется заложить душу дьяволу.

– Я понимаю тебя. Хотя все это так мерзко, так ужасно…

– Ничего, Агнешка, я – сильный, взрослый человек, а вот Полинка – всего лишь беззащитный ребенок. Я не могу подвергнуть ее риску. Поэтому и отказываюсь помогать тебе. Прости.

– Не стоит извиняться. Все ясно и не требует дальнейших объяснений. Единственное, о чем я рискнула бы спросить тебя… Знаешь ли ты, что происходит на тех закрытых вечеринках?

– Представь себе – нет! – признался Андрей. – Меня на них никогда не приглашали, да я и не рвался.

– Неужели тебя никогда не одолевало простое любопытство?

– Мне они глубоко безразличны. Я с трудом терплю Диану во время работы, а уж о том, чтобы быть рядом с ней во внерабочее время, не может быть и речи. Конечно, если бы я знал, что могу их на чем-то подловить, можно было бы попытаться… Хотя их ничто не берет. С такими связями, как у них, никакой суд не страшен. Уверен, что они от всего отмажутся.

Я взглянула на часы. Что ж, нельзя больше терять времени. Вечеринка в доме Дианы должна быть в самом разгаре. Пора навестить ее гнездышко и попытаться утащить яичко покрупнее. Сделаю из него яичницу, а если повезет – то омлет.

Глава 24

Если вы никогда до сих пор не пытались лазить зимой по деревьям, то мой вам совет – и не начинайте. Занятие пренеприятное, особенно на морозе. Что касается меня и Наташки, то у нас просто не было другого выбора. Иным способом до второго этажа, где собирались Дианины гости, было не добраться. Андрей подробно объяснил мне расположение комнат в доме и даже нарисовал план. По нему мы легко вычислили четыре окна большого зала. С деревом нам повезло. Слава богу, что это была не елка. И без ее колючек к тому моменту, когда я оседлала подходящий сук, мои перчатки оказались разорванными в клочья. О ноге я позаботилась заранее, обколов ее обезболивающим, которое где-то раздобыла Наталья, иначе не то что по деревьям лазить, я бы и пешком ходить не смогла. Но даже «замороженная» конечность давала о себе знать: противно ныла и время от времени немела, полностью теряя чувствительность.

Наталья начала гудеть еще на земле и продолжила это занятие дальше, ноя над ухом, как больной комар. Она попыталась схитрить и остаться под деревом, якобы для страховки, но я побоялась рисковать. Как и обещал Юрка, охраны возле дома не наблюдалось, но от любопытных соседей мы не были застрахованы.

Ветка, в основании которой я угнездилась, как нахохлившаяся ворона, поднималась вверх под острым углом и своим концом касалась покатой черепичной крыши особняка, нависая над широким балконом наподобие шатра. В окнах, выходящих на балкон, горел свет. До нас доносилась музыка и неразборчивый гул множества голосов. На наше несчастье, все окна были плотно зашторены, и разглядеть что-либо с дерева не представлялось возможным. Нужно было попасть на балкон.

Услышав о новом испытании, Наташка так активно замахала руками, что едва не ухнула вниз с высоты, и запричитала:

– Не полезу! Там высоко! И скользко! Мы упадем и обязательно разобьемся!

– Не хотела тебя расстраивать, но на этом насесте мы тоже долго не протянем, – припугнула я. – Скоро замерзнем, как цуцики, и назад спуститься уже не сумеем.

– Так что ж ты молчала? Давай слезем сейчас, пока руки-ноги еще гнутся. Все равно ведь ничего не видно.

– Издеваешься? Зря, что ли, я сюда карабкалась?

Наташка шумно вздохнула, а я между делом, цепляясь за ветки, как белка-переросток, осторожно улеглась на самую толстую и поползла вперед, виляя задом. В ушах у меня свистел ветер, сдувая шапку, живот даже сквозь толстую куртку царапала жесткая кора, но я медленно продвигалась вперед до тех пор, пока не зависла прямо над балконом. Вот тут мне впервые повезло, так как конец ветки согнулся под моей тяжестью: даже прыгать не пришлось, я просто съехала на балкон, словно с горки, а ветка упруго распрямилась, щедро посыпав меня снегом. Отряхнувшись по-собачьи, я махнула Наташке рукой, показывая, что все в порядке, и сразу же приникла к окну, отыскав щель в занавесках, чтобы не терять даром времени.

Размах мероприятия впечатлял. Вряд ли кому-то прежде удавалось собрать вместе столько влиятельных лиц. Гости – исключительно представители сильного пола – фланировали по огромному, ярко освещенному залу поодиночке и группами, держа в руках бокалы с напитками. Спиртного, как я успела заметить, было в изобилии. Я насчитала три стола, заставленных разнообразными напитками, среди которых безалкогольные составляли явное меньшинство. Закуска, если и была, находилась вне поля моего зрения. Было заметно, что все чего-то ожидают. Подчеркнуто приветливые, слегка утомленные, эти господа с удовольствием разыгрывали из себя меценатов, время от времени вступали в короткую беседу друг с другом, но было ясно, что не праздные разговоры привели их под эту крышу.

Диана, при виде которой я скривилась от отвращения, являлась на этом сборище единственной женщиной. Она сидела, откинувшись в кресле, ее обнаженные локти покоились на блестящих подлокотниках кресла из темного дерева, тонкие длинные пальцы небрежно сжимали мундштук с дымящейся сигаретой. Да уж, она умела произвести впечатление…

Стоя на одном месте, я постепенно начала примерзать к полу, когда, словно повинуясь невидимому знаку, гости стали рассаживаться в кресла, расставленные полукругом вокруг небольшого возвышения. Диана, нарочито медля, глубоко затянулась в последний раз и, выпустив колечко дыма, лениво махнула рукой. Ее губы растянулись в улыбке.

Свет в зале погас словно бы сам по себе, зато над сценой стал как будто ярче. Занавес, скрывающий заднюю стену, раздвинулся, за ним оказалась дверь, через которую под неслышную мне музыку на сцену высыпала стайка танцовщиц, при виде которых я почувствовала, что меня сейчас стошнит.

Теперь до меня дошел истинный смысл слов Насти – балет действительно был… особого рода. Совсем юные – младшей наверняка не исполнилось и двенадцати – миловидные девочки в невесомых накидках, почти не скрывающих обнаженные тела, извивались в чудовищном танце, фигуры которого не имели ничего общего ни с классикой, ни с фольклором, ни даже с авангардом. Да что там, не всякий стриптиз-клуб решится выпустить на свою сцену ТАКОЕ. И это проделывали дети! Терпкий коктейль из юных грациозных тел, прозрачных тканей и извращенной фантазии призван был взбудоражить притупленную чувственность толпы потасканных господ преклонного возраста. Я сама удивилась охватившей меня ярости и понимала в данный момент лишь одно: кто-то должен ответить за это безобразие.

Среди остальных мужчин я не сразу заметила Туркова. Он, пожалуй, был единственным, кто взирал на порнобалет без интереса. Его лицо было озабоченным и даже мрачным, на сцену он практически не смотрел. А вот в сторону жены бросал частые и не слишком приветливые взгляды. Она их, казалось, не замечала. Я увидела, как губы Дианы изогнулись в улыбке, словно она вспомнила что-то забавное. Затем она тихо поднялась и удалилась в одну из комнат. Никто не заметил ее исчезновения, зрелище на сцене как раз достигло своего апогея.

Наташка обрушилась на балкон с большим опозданием, пропустив все самое интересное. Но и того, что она успела увидеть, с лихвой хватило, чтобы привести подругу в ярость.

– Педофилы, мать твою! – не сдержалась она.

Я мрачно кивнула:

– Согласна, редкостная гадость. Бедная Лия. Теперь я понимаю, как ей должно было быть противно участвовать в таком «благотворительном концерте».

Но оказалось, что понимала я все же не до конца. После того как танец закончился, все шесть девочек спустились в зал. Их откровенные костюмы промокли от пота и облепляли разгоряченные тела. Я с отвращением заметила, как мерзко подрагивают ноздри одного высокопоставленного старикашки, к которому приблизилась самая юная из девочек. Он обнюхивал ее… как кобель обнюхивает течную сучку, и я снова почувствовала приступ тошноты.

Развлекаясь, красные от возбуждения мужланы совали краснеющим девочкам бокалы с шампанским. Те, морщась, глотали спиртное, из последних сил пытаясь улыбаться. Одна девочка, в которой я с ужасом признала Симу, захлебнувшись, упустила свой бокал. Шипучий напиток выплеснулся ей на грудь. Меня передернуло, когда я увидела, что стоящий рядом тип с блестящей лысиной и дряблыми щеками, жадно притянув к себе зашедшуюся в кашле девочку, стал слизывать с ее кожи липкую влагу, ничуть не стесняясь остальных. Девочка задрожала, но потные руки уже увлекали ее за собой прочь из этого зала, словно добычу, доставшуюся беззубому хищнику на халяву.

– Господи, куда повел ее старый козел? – ахнула Наталья.

Я не нашла в себе сил ответить. Отвратительный аттракцион Турковых предстал перед нами во всем своем безобразии. Теперь ясно, откуда у них бешеные бабки и сумасшедшие связи в самых верхах. Бордель для педофилов! Это круто.

Если бы взглядом можно было убить, то вальяжно прохаживающийся по залу Турков был бы уже трупом. Но он передвигался довольно резво и чувствовал себя вполне нормально. Когда еще одна пара покинула зал, он скользнул в ту же дверь, за которой немногим раньше исчезла Диана. За то время, что он отсутствовал, зал почти опустел. Гости получали теперь удовольствие где-то в другом месте, скрытом от наших глаз.

Но вот Турков, выйдя из комнаты, пересек зал и присоединился к оставшимся, заведя с ними какой-то разговор. Затем они все вместе куда-то удалились. Зал опустел окончательно.

Только сейчас я почувствовала, что уже почти превратилась в сосульку. Пора было сматываться. Все, что я хотела знать, я уже знала. Мотив убийства Лии казался очевидным. Если девочка пригрозила разоблачить мерзкие сборища и была настроена достаточно серьезно, а, по словам Насти, так оно и было, то она стала представлять реальную опасность для жаждущих запретного удовольствия богатых господ. А они, как дикие осы, их лучше не дразнить – зажалят насмерть.

Теперь, когда в наших руках было наконец нечто конкретное, все, что нам оставалось, это ускользнуть отсюда незамеченными. Я подняла глаза наверх, туда, где должна была находиться ветка, и… поняла, что у нас крупные неприятности. Когда я спрыгивала на балкон, ветка под моей тяжестью склонилась совсем низко, но сейчас она покачивалась на фоне темного неба на совершенно недосягаемой высоте, словно дразня меня сверху. Вот черт, как же я раньше не подумала о такой возможности? Идиотка! Как же нам выбраться? Я глянула вниз через перила. Нет, этот путь не годился. Слишком высоко, чтобы спрыгнуть. К тому же перила совсем обледенели, держаться за них практически невозможно.

Пока я раздумывала, как сообщить Наташке неприятную новость, она вдруг отшатнулась от окна и со сдавленным воплем: «Сматываемся!» – потянула меня за собой в темный угол балкона. Мы успели нырнуть за большие деревянные кадки, в которые летом, наверное, высаживают какие-нибудь фикусы и пальмы, как раз в тот момент, когда на балкон вывалился один из хорошо разогретых гостей. Его рожа была нам хорошо знакома. Он частенько выступал с экрана, призывая народ беречь культуру и общественную мораль. Стыдно признаться, но выглядел он во время выступлений настолько убедительно, что вызывал доверие и симпатию. Сейчас моралист был пьян в сардельку и, видимо, классно порезвился. По отечной красной морде блуждала сытая улыбка, мутные глазки-щелочки маслено блестели. Он облокотился брюхом о перила и закурил. Желание подскочить сзади и столкнуть эту тушу вниз было почти непреодолимым. Наташка, как-то почуяв мое рвение, сунула мне кулак под нос.

Благодаря ее вмешательству чиновник благополучно проветрился и, докурив, покинул балкон целым и невредимым. Я напрягла слух и – о, счастье! – не услышала, как щелкнул запор на балконной двери. Пьяный в дрезину гость Дианиного борделя забыл запереть за собой дверь.

Теперь я могла рассказать Наташке про недосягаемость ветки как пути отступления.

Но у нас появился шанс выйти. Шанс рискованный, но не более, чем прыжок с балкона. Я прикинула, что, войдя в дом, мы можем спуститься на первый этаж, а затем выбраться наружу через какое-нибудь окно. Только нужно было ждать, пока все в доме заснут. И ждать пришлось долго.

Конечно, мы с Наташкой очень старались: приседали, прыгали, махали руками, но все же, когда дом наконец опустел, затих и погрузился в сон, я лично уже не чувствовала своего тела. Одно хорошо: нога совсем не болела, замороженная естественным образом. Все окна, которые нам было видно, давно погасли, но мы для верности выждали еще полчаса. Конечно, соваться в чужой дом, пусть даже и спящий, идея самоубийственная, но вряд ли будет лучше, если завтра утром хозяева обнаружат на балконе две наши обледеневшие тушки.

С трудом передвигая задеревеневшие на морозе ноги, мы с Натальей просочились в большой зал и, стараясь производить как можно меньше шума, заперли за собой спасшую нас балконную дверь изнутри. О боже, как здесь было тепло! Немного оттаяв, я стала прикидывать, какой путь избрать для бегства. Нарисованный Андреем план дома начисто выветрился из моей головы, я помнила только, что где-то на противоположной стороне должна быть наружная лестница, спускающаяся прямо в сад. По моим прикидкам, эта лестница находилась как раз за той дверью, куда по очереди заходили Диана и ее муж. Тот факт, что она так и не вышла обратно, добавил мне уверенности. Ведь это означало, что она воспользовалась каким-то другим выходом.

Короче, я решительно направилась именно к этой двери. Попутно я надеялась выяснить, куда и зачем наведывались супруги, покидая своих гостей.

Дверь оказалась не заперта, но за ней было темно, что меня ободрило: значит, в комнате никого нет. Прямо напротив двери тускло светилось окно, освещенное уличными фонарями. Я на цыпочках подошла к нему и радостно стиснула кулаки: снаружи действительно оказался маленький балкончик и ведущая вниз лестница. Обернувшись, чтобы поделиться с Натальей радостной новостью, я и увидела… это. Но еще раньше я почувствовала запах. Мой нос уловил тошнотворное амбре всего лишь на долю секунды, но я его узнала, вновь испытав приступ иррационального страха. Этот запах всегда означал смертельную опасность. Я стала вглядываться в окружающую меня темноту, и мой взгляд, уже освоившийся в полумраке, зацепился за странную, бесформенную кучу на углу широкого письменного стола. Я вгляделась пристальнее и тихо всхлипнула.

Это была Диана. Казалось, она уснула, уронив голову на вытянутые руки. Но Диана, спящая на своем письменном столе, выглядела до того нелепо, что напрашивался единственный вывод – женщина мертва.

Сдавленный вскрик в другом конце комнаты возвестил: Наташка тоже ее увидела. Морщась от покалываний в оттаивающих ногах, она доковыляла до меня и вцепилась в мою руку.

– Больно-то как… – пожаловалась она шепотом, интенсивно растирая ногу.

– Потерпи. Ей, – я мотнула головой в сторону скорченной фигуры, – гораздо хуже.

– Она что, мертвая, что ли?

– Похоже на то.

– Ну вот только этого нам и не хватало… – возмутилась подруга. – Бежим отсюда!

– Ну уж нет.

– Агния, не дури! Если она труп, а нас тут накроют… О нет, даже думать об этом не хочу.

– Все давно спят. И будут спать, если ты их не перебудишь своим криком. Время – два часа ночи. Если ее до сих пор никто не хватился, то не хватятся до утра. Мы можем спокойно осмотреться тут, чтобы понять, что произошло.

– Ну тебе-то какое дело до этого убийства? Других, что ли, мало?

– Оно из той же серии, – произнесла я убежденно. – Я чувствую запах. Тот самый.

Наташка потянула носом.

– Да? А я вот ничего не чувствую. Так что пошли отсюда, живо. Ну что ты упираешься? Что тут любопытного? Все же ясно. Пусть милиция разбирается.

– Погоди, что тебе ясно?

– Как что? Муженек ее грохнул. Ты что, не видела, как он входил сюда?

– Видела, конечно, но это не означает…

– Означает, означает… Я домой хочу!

Я тоже захотела домой. Но сумела настоять на своем. Наташка трусила уходить в одиночку и не оставила меня из солидарности. Поэтому, ворча и чертыхаясь, забилась в угол какого-то кресла и оттуда обиженно следила за моими манипуляциями.

Первым делом я плотно зашторила окна, чтобы наружу не пробивался свет настенного бра, которое я зажгла. Света было достаточно, чтобы разглядеть все ужасные подробности.

Кабинет явно принадлежал женщине, деловой, но в то же время женственный, почти чувственный акцент в оформлении интерьера делал его похожим на будуар. Определенно немногие из посторонних допускались сюда, в святая святых хозяйки. На фоне подавляющей роскоши, изобилующей коврами, лакированным деревом и шелковыми тканями, убитая хозяйка выглядела еще более страшно. Единственный удар чудовищной силы был нанесен кочергой. Она валялась здесь же, возле стола. Остальной набор из четырех предметов с блестящими медными ручками мирно покоился у камина. Только одно гнездо в стойке пустовало.

Блестящий загнутый конец кочерги потемнел от крови. Бедная Диана! Один удар примитивной железякой, и ее тщательно ухоженная головка превратилась в разбитое яйцо. Меня поразила чудовищная сила, с которой был нанесен удар. Боже мой, сколько крови! Кровь заливала стол, стекая из пробитого виска женщины, кровь была на полу. Несмотря на усиливающуюся панику, я все же успела отметить, что на полу крови, пожалуй, слишком много. Целая лужа. На столе ее было гораздо меньше, и я не видела, как она могла попасть на пол. Резко нагнувшись и преодолевая отвращение, я заглянула под стол. Мне с трудом удалось подавить вскрик, когда я увидела распоротое сверху донизу платье женщины. И не только платье. То, что я поначалу приняла за оторванный длинный лоскут ткани, на самом деле оказалось… внутренностями, свисающими до самого пола.

– Агнешка, что с тобой? Что ты там увидела? Господи, только не падай в обморок! – Дрожащий голос Наташки слегка привел меня в чувство.

Она тоже боится. Я должна увести ее отсюда, пока она окончательно не впала в истерику.

Нет! Раз уж я здесь, я разберусь во всем до конца. Раз оказалась на месте преступления первой, у меня больше шансов. Я смогу. Нужно только попытаться отвлечься от ужасной, гвоздем засевшей в мозгу картины изуродованного тела Дианы. И думать, думать…

Часто сглатывая, чтобы сдержать тошноту, я заставила себя поднять глаза и внимательно оглядеть то, что окружало Диану, – стол, тумбочку со стоящим наискосок монитором компьютера с забрызганным кровью экраном, кожаное белое кресло на вертящейся ножке, угол комнаты позади него… На стене, оклеенной розоватыми однотонными обоями, не было никаких украшений. На столе валялись разбросанные в беспорядке бумаги, залитые кровью. Я взглянула на них более пристально. Ничего, заслуживающего внимания. Договора, прайс-листы, несколько строительных каталогов. Ну конечно, она же занималась отделкой квартир. Бордель с балеринами-малолетками, так сказать, всего лишь хобби.

Воспоминание о несчастных девчонках пошло мне на пользу. Я вздохнула свободнее, испытав прилив злости. Наташка притаилась возле стены серой мышкой. Я чувствовала, что она наблюдает за мной блестящими от напряжения глазами. Ее пристальный взгляд мешал мне сосредоточиться, но приходилось терпеть, подруга и так была на грани нервного срыва.

То, что убийца, обладая огромной, почти нечеловеческой силой, уложил Диану ударом кочерги в висок, не вызывало сомнений. Меня смущало вот что: она позволила своему убийце подойти достаточно близко для того, чтобы нанести удар, особенно если учесть, что в тот момент человек держал в руках кочергу. Но он не вызвал у нее и тени подозрения, значит, был хорошо ей знаком и она ему доверяла. Интересно, успела ли она в последнюю секунду понять, что сейчас умрет? Я с опаской взглянула на ее застывшее лицо. Она поняла! Этот ужас, исказивший ее холеные черты, раскрытый в безмолвном крике рот… Да, она поняла.

Быстро отведя глаза в сторону, я снова уткнулась взглядом в стену. А это еще что? Оказывается, при первом осмотре я кое-чего не заметила. Я подошла поближе, старательно миновав кровавую лужу на полу. Четыре глубокие царапины, расположенные на одном уровне, довольно заметно повредили обои. Нахмурившись, я покосилась на длинные, покрытые кроваво-красным лаком, ногти Дианы. И снова перевела взгляд на стену. Что-то не сходилось. Части загадочной мозаики… А ведь должны были бы в данном случае…

Яростно кусая губы, я пыталась разгадать головоломку, напрягая все имеющиеся мозговые извилины. И я поняла! Но открытие было настолько невероятным, что у меня сразу вытянулось лицо. У меня в руках оказалось действительно неопровержимое доказательство, примета, которая позволит вычислить убийцу. От возбуждения, на сей раз радостного, я задрожала еще сильнее.

Теперь мы с Наташкой могли уйти с чистой совестью. Дальнейшее будет делом техники. Но что-то меня останавливало. Удача опьянила меня.

С нездоровым азартом я покосилась на дверь. На вторую, а не ту, через которую мы с подругой вошли. Из замочной скважины торчал ключ. Искушение было слишком велико. Я шагнула к двери, протянула руку и слегка нажала на ключ. Он легко повернулся и… я услышала донесшийся с той стороны отчетливый шорох. Взвизгнув, я отпрыгнула от двери на середину комнаты.

Там, по ту сторону двери, кто-то был!

Неужели затаившийся убийца?

Наташка, тоже услышавшая шорох, судорожно всхлипнула, закатила глаза и стала медленно заваливаться на бок. Я бросилась к ней, чтобы подхватить, но не удержала, и мы обрушились на пол вместе. Больно ударившись, я все же немедленно вскочила, прислонила подругу к стене и обернулась на дверь, холодея от страха.

Ключ шевелился.

Кто-то с той стороны пытался вытолкнуть его наружу. Мне стало трудно дышать, я задыхалась от страха. Сердце колотилось в горле. Еще немного, и я либо выплюну его на ковер, либо задохнусь. Бежать нельзя, я не могу оставить Наташку, а она в полной отключке и совершенно нетранспортабельна. Все мои попытки привести ее в чувство оказались тщетными, хотя я лупила ее по щекам с такой силой, что они стали малиновыми.

Ключ упал на ковер почти беззвучно.

Раздался щелчок.

Ручка повернулась вокруг своей оси, и дверь начала отворяться. Медленно, совершенно беззвучно, как будто кто-то всесильный выключил в мире звук. Или как будто я оглохла. Лучше бы я вдобавок еще и ослепла, лишь бы не видеть того, кто сейчас войдет в комнату…

Слабо охнув, я попятилась. Кажется, он тоже издал какой-то звук, после чего мы уставились друг на друга в недоумении.

– Ты что здесь делаешь? – спросили мы в один голос и снова замолчали. Оба.

Он смотрел на меня, не мигая, потом быстро взглянул на тело хозяйки, и вновь уставился на мое лицо. Его лицо было неподвижным, как восковая маска. Ни удивления, ни страха, вообще никаких эмоций. Неужели…

– Это он? – прошелестел голос моей подруги. – Он – убийца?

– Не знаю, – отозвалась я неохотно. Ох, как же я была сейчас зла. Еще бы мне не злиться! Застать на месте преступления человека, в которого влюбилась по уши. Можно сказать, впервые в жизни! В такой облом верилось с трудом.

– Что она болтает? – нервно спросил Андрей, имея в виду Наташку.

– Она считает, что ты прикончил Диану, – пояснила я очевидные вещи.

Он дернул плечом. В глазах вроде бы мелькнуло удивление.

– Я? – глупо переспросил он.

– Ага. А что, не так?

– Что ты мелешь? Я только что выбрался из запертой комнаты и застал здесь вас. Почему ты считаешь меня убийцей?

Мне показалось, что он начал злиться. Это был сигнал, и я отодвинулась от него подальше.

– Что-то мне не верится в его слова, – пробормотала Наташка себе под нос и тоже сделала попытку отползти от Андрея подальше. Он не пытался ей помешать, но посмотрел неодобрительно.

Я понимала, что нас разделяет всего несколько шагов, и, решись он напасть, убежать мы не успеем в любом случае. Тем более что он загородил от нас обе двери, ведущие внутрь дома.

Андрей шагнул ко мне и спросил:

– Как вы сюда попали?

– Не подходи! – взвизгнула я сдавленно.

– Ты что, в самом деле думаешь, что это моих рук дело?

– А что я должна думать? Что ты белый и пушистый? Что ты заработался допоздна и, занятый делами, не услышал, как убивают твою хозяйку за стенкой? Не забывай, что мы разговаривали с тобой сегодня вечером и ты никуда не собирался! Как ты оказался здесь?

Он усмехнулся невесело.

– Увы, права пословица: «Благими намерениями…»

– Не умничай! – фыркнула я. – Что, решил расквитаться за свою невесту? Созрел наконец? Или это тоже из-за Полинки?

– Заткнись… – угрожающе нахмурился Андрей, сжимая кулаки.

Но меня уже понесло:

– Не смей мне угрожать! Подонок! Хочешь убить – убивай! Только постарайся не проколоться, как в прошлый раз, в поезде. Лучше быть трупом, чем калекой. Что же ты застыл? Действуй! Потому что, если ты этого не сделаешь, я все расскажу!

– Агния, ты свихнулась. – Его голос прозвучал неожиданно спокойно. – Я сделал это ради тебя…

Я опешила.

– Я не просила тебя убивать! Что за бред?

– При чем тут убийство? Ты хотела узнать про вечеринки, и я притащился сюда, чтобы помочь тебе.

– И много узнал? – скривилась я.

– Больше, чем рассчитывал. В смежной комнате у Дианы оборудовано что-то вроде камеры слежения. Там мониторы, на которых видны весь большой зал и гостевые спальни. Я знал о существовании тайной комнаты, но никогда не заходил внутрь. Диана запрещала к ней даже приближаться, а я и не пытался нарушать ее волю. Сегодня вечером, как только ты ушла, я пробрался сюда, рискуя собственной шкурой, и спрятался в этой комнате, не успев толком даже оглядеться. Я рассчитывал, когда Диана выйдет к гостям, пробраться в кабинет и рассмотреть, что творится в зале, из-за двери. Но она заперла меня! Я оказался в ловушке, время было упущено. Зато я обнаружил видеотехнику. Диана не только следила за своими «гостями», глупыми индюками, она все записывала. У нее там такая коллекция! Компромат на всех и вся. Настоящая бомба!

– Если ты просидел там все это время, то должен знать, кто ее убил!

– Но я не знаю!

– Как же так? Ты что, ничего не слышал?

– Почему? Диана вернулась сюда вскоре после начала вечера и оставалась в кабинете. Очевидно, кого-то ждала. Потом кто-то вошел. Она говорила с ним, но тот человек не произнес ни единого слова, а она ни разу не назвала его по имени. Я понял только, что это мужчина.

– И о чем же они говорили?

– Говорила Диана. А о чем? Насколько я понял – о зеркале.

– О зеркале? – вскинулась я. – Что? Что она говорила?

– Не знаю. Я же сказал. Было плохо слышно. Здесь хорошая звукоизоляция, можешь проверить.

– Ладно, что было потом?

– Потом она вскрикнула, ее голос был скорее удивленным, чем испуганным. Был еще странный звук, как будто что-то катилось по полу. Может, убийца что-то искал?

– Посмотри, мебель не сдвинута?

Андрей внимательно огляделся.

– Нет, все вещи на своих местах.

– Да врет он все, неужели не понимаешь? – буркнула Наташка, высунувшись из своего укрытия.

Андрей полоснул ее недобрым взглядом, но ничего не ответил.

– Я знаю, как проверить, виноват он или нет, – сказала я, покусывая от волнения губы.

– Я готов.

– Агнешка, не дури, – прошипела Наталья. – Как ты можешь его проверить? Детектором лжи, что ли? Или загипнотизируешь этого типа?

– Есть способ получше, – усмехнулась я и обернулась к Андрею. – У тебя есть блокнот и ручка?

– Да.

Пытаясь скрыть удивление, он полез во внутренний карман. Как у образцового секретаря, у него нашлось и то, и другое. Андрей привычно застыл, приготовившись писать под диктовку.

– Что писать?

– Признание, – подсказала Наташка злорадно. – Глядишь, меньше дадут. Это если с повинной.

– Заткнись, – попросила ее я и повернулась к Андрею: – Пиши что хочешь. «Мама мыла раму», например.

Склонившись над столом, он быстро черкнул что-то в блокноте, не задавая лишних вопросов.

– Это не он, – сказала я, даже не глядя в написанное.

– С какой стати такие выводы? – опешила моя подруга. В глазах Андрея я прочитала тот же вопрос.

– Потому что он не левша, – ответила я коротко.

Похоже, они ни черта не поняли. Придется объяснять. Что ж, в этом есть даже какое-то удовольствие.

– Там, на стене, позади стола, если посмотрите повнимательнее, заметны симметричные царапины, – начала я. – А теперь посмотрите на ее маникюр. Видите эти ногти?

– И что? Маникюра я, что ли, не видела? – вскинулась Наташка.

– Ногти длинные и острые, – быстро ответил Андрей. – Ты хочешь сказать, что те царапины оставила Диана? Но зачем ей царапать стену?

– Когти точила, кошка драная, – фыркнула Наташка презрительно.

– Кошка или нет, а Диана, по моему мнению, могла оцарапать стену тогда, когда хотела увернуться от замахнувшегося на нее убийцы. Понимаете? Ее подвело вертящееся кресло. Она сильно оттолкнулась ногами, когда попыталась уклониться в сторону, но кресло от толчка развернуло ее лицом к стене. Инстинктивно она выбросила вперед обе руки и процарапала ногтями обои. Смотрите, царапины находятся на уровне лица сидящего человека. Удар убийцы пришелся сзади. Теперь понимаете?

– Я понял. Действительно, если удар нанесен сзади, то это мог сделать только левша. Но потом он понял, что может запутать дело, и снова развернул кресло. Теперь получалось, что удар нанесен правильно! Ловко!

– Да уж, ничего не скажешь, – кивнула я. – Удар был такой силы, что второй просто не понадобился. И нанесен он левой рукой. Значит, она у него ведущая.

Наташка как-то съежилась, я заметила, как по ее лицу пробежала тень.

– Ты в порядке? – обеспокоенно спросила я, вглядываясь в ее бледное лицо.

Она пробормотала что-то невнятное.

– Пора сматываться, – сказала я.

Андрей кивнул, соглашаясь. Наташка с готовностью вскочила на ноги.

– Вот, возьми. – Андрей протянул мне маленькую кассету. – Прихватил там одну на всякий случай. Пусть будет у тебя. Сама решишь, что с ней делать.

– Спасибо, – я опустила кассету в карман куртки.

Балконом и лестницей, которыми мы воспользовались, чтобы спуститься в сад, часто пользовались. Снег был хорошо утоптан множеством ног, что давало надежду на то, что наши следы не обнаружат. И тем не менее из осторожности мы договорились, что, по возвращении домой, уничтожим все вещи, которые были на нас сейчас, и в первую очередь – обувь.

Андрей вызвался развезти нас по домам. Сам он прибыл в дом Дианы пешком, чтобы не привлекать лишнего внимания, и оказался «безлошадным». Сначала заехали к Наташке, и она просила меня переночевать у нее, но я с сожалением отказалась. Мне нужно было хорошенько подумать обо всем. Я понимала, что все еще не вижу целой картины. Запутано, все слишком запутано. Слишком много людей, слишком много мотивов и привходящих обстоятельств. А общая картина – словно в тумане. Я не могу ясно различить ни единой детали. Мне остается только думать. Думать до тех пор, пока все звенья не образуют единого целого.

– Не боишься оставаться одна? – спросил Андрей, тормозя машину возле моего подъезда. Моя «старушка» никогда прежде не двигалась так изящно.

– Боюсь, – ответила я честно.

– Тогда, может…

– Не нужно.

– Но почему? Все еще думаешь, что убийца – я?

Я покосилась на него:

– Не знаю. Нет.

– Тогда почему?

Я заставила себя посмотреть ему в глаза. От того, что я в них увидела, сердце у меня замерло и тут же отчаянно затрепетало. Его лицо в полумраке тесного салона было совсем близко. И оно приближалось. Пальцы Андрея коснулись моего затылка, и его словно обожгло огнем. Я уже сама не понимала, то ли он тянется ко мне, то ли я к нему. Перед глазами были только его губы – такие жадные, решительные. И так близко! Я почти чувствовала их. Кровь шумела в ушах, мозг отказывался работать. Безумная радость предвкушения разлилась по моим жилам, но инстинкт самосохранения (чтоб ему пропасть) тут же погасил ее. Вздрогнув, я отстранилась.

Андрей громко, прерывисто вздохнул.

Я дернулась к двери, спасаясь от собственной, не ко времени проснувшейся чувственности, и болезненно сморщилась. Проклятая нога. Действие обезболивающего закончилось, в тепле она отогрелась и теперь полыхала огнем.

С побелевшими от сдерживаемой боли губами я наполовину выбралась из машины. Потом нагнулась и, словно постороннюю вещь, вытащила за собой больную ногу.

Андрей заметил мои мучения и предложил:

– Может, я все же провожу тебя до квартиры?

– Нет, спасибо, я справлюсь.

– Ты упрямее, чем я думал, – бросил он мне вдогонку. В его голосе мне послышалось восхищение.

Не оборачиваясь, я захромала к подъезду.

Глава 25

С ногой пришлось серьезно повозиться. Она распухла и покраснела. Края пореза разошлись, рана загноилась. Подвывая и жмурясь от боли, я, как умела, обработала ее. К счастью, Наташка предусмотрительно сунула мне в сумку остатки обезболивающего. После укола боль понемногу отступила.

Приближалось утро. Глаза слипались от усталости, но мне еще нужно было просмотреть кассету, полученную от Андрея.

Двух минут мне хватило, чтобы понять – за такое убивать мало. Зрелище было омерзительным, тем более что героем сюжета оказался весьма уважаемый в городе человек и совсем молоденькая девочка.

Я с отвращением нажала на «стоп». Голова моя гудела, тело молило о пощаде. Все. Больше мне не выдержать. Я рухнула на кровать и мгновенно провалилась в пустоту.

…Я снова была в том же доме и никак не могла понять, сон это или явь. Перед глазами – та самая дверь, только теперь она не заколочена. Оторванные с мясом доски валяются рядом, щетинясь ржавыми гвоздями. Мне вдруг захотелось протянуть руку, повернуть блестящую ручку и открыть наконец проклятую дверь. Но что-то удерживало меня, хотя чужой голос не то внутри меня, не то снаружи нашептывал: там, за дверью, я получу ответы на все вопросы. Стоит только решиться и открыть ее. Мне страшно. И все-таки я не спешу уходить, словно жду, что произойдет что-то еще.

И оно происходит. Ручка медленно начинает поворачиваться, створка двери плавно скользит в глубь комнаты. Слыша свое собственное прерывистое дыхание, я вытягиваю шею, не в силах противиться желанию заглянуть внутрь хоть одним глазком. И понимаю, что там, за дверью, сплошная тьма. Черная, вязкая, шевелящаяся. Кишащая неведомыми и невидимыми тварями, которые тянут ко мне свои щупальца. Эта тьма как будто дышит. Я отчетливо слышу дыхание мрака, ощущаю его горячее дуновение на своих мокрых щеках. Почему они мокрые? Разве идет дождь? Или, может, на щеках мои слезы? Я хочу узнать ответ, но тут же забываю об этом. Меня завораживает звук дышащего мрака.

Хххххшшшшш….Хххххшшшшш….

Он шипит, проникая в мои уши. Притягивает. Еще немного, и мне уже не вырваться. Но страх, спасительный страх, удерживающий меня на поверхности, куда-то пропал. Я больше не боюсь. Я иду на зов, понимая, что это опасно. Но какое мне дело до опасности? Я иду… Иду…

Громкий крик остановил меня буквально на краю бездны. Я не сразу поняла, что это был мой собственный оглушительный визг. Даже наяву я никогда не кричала так громко.

Тяжело дыша, словно пробежала только что тысячу миль, я посмотрела по сторонам, не вполне понимая, где нахожусь. Родной дом в первое мгновение показался чужим и незнакомым. Хмурый день заглядывал через окно. На часах десять. Пора собираться.

Несколько предварительных звонков подсказали мне, куда я должна направиться. К дому, покинутому накануне тайком, я шла сегодня в открытую. Я была преисполнена такой решимости, что меня трудно было бы остановить. Но никто и не пытался. Охранник, одетый в черное, только осмотрел меня с головы до ног цепким, словно фотографирующим взглядом. И пропустил.

Какая-то женщина в черном платке и с покрасневшими от слез глазами объяснила, где найти Петра Сергеевича. Я немного помедлила перед массивной дубовой дверью, но все же вошла.

– Какого черта явилась? – резко спросил меня Турков.

– Вы меня узнали? Очень приятно, – оскалилась я, демонстрируя вежливую улыбку. – Лестно для меня, учитывая, что виделись мы с вами, Петр Сергеевич, почти месяц назад.

– Я тебя узнал. А теперь проваливай.

Я глубоко вздохнула, собираясь кое-что сказать ему, но воспитание взяло верх над порывом, и я промолчала. Все-таки воспитание иногда мешает.

Он ждал, но уже начинал терять терпение.

– Ты как, сама уберешься или мне охрану вызвать? – поинтересовался он, медленно наливаясь кровью.

– Валяйте, вызывайте охрану, – разрешила я. – Потому что сама я отсюда не уйду, и не просите. Разговор у меня к вам. Серьезный.

Он прищурился, сверля меня глазами.

– Что тебе надо?

– Хороший вопрос. Но не все сразу. Супругу вашу жалко, хотя сука она была первостатейная. Но… пусть земля ей будет пухом.

– Ты и сюда нос сунуть успела, – прошипел Турков, навалившись грудью на стол, как будто хотел дотянуться до меня и задушить собственными руками.

Я не пошевелилась, хотя от сильного запаха его одеколона мне захотелось чихнуть.

– А чего вы злитесь? – спросила я миролюбиво, поигрывая кассетой, которую достала из сумочки. Он вытаращился на нее, точно загипнотизировнный, и нервно облизал губы.

Потом, словно опомнившись, отвел взгляд, шумно вздохнул и спросил неожиданно спокойным тоном:

– Слушай, а чего ты ко мне привязалась? Когда я тебе на хвост наступил, а?

– На хвост? – Я обиделась. – Нет у меня никакого хвоста, Петр Сергеич. И я к вам не привязываюсь.

– А кто на меня ментов натравил?

– Ах, вы про это! Так я не специально. Просто сказала, что видела вас в том поезде, в том купе и с той самой девушкой, которая была вашей любовницей. Ментам такое совпадение не понравилась. Но моей вины тут нет. Тем более что вам, кажется, удалось отвертеться. Вижу, вы на свободе, живы, здоровы, хотя паршиво выглядите.

– Заткнись! – побледнев, заорал Турков.

Я послушно захлопнула рот и словно бы невзначай погладила пальчиком кассету. На самом деле я ужасно трусила. Лицо у Туркова стало какое-то неприятное. Прямо безумное какое-то лицо. Я решила, что перегнула палку, и дернулась, собираясь подняться из кресла.

– Сидеть! – гаркнул он.

В дверь просунулась испуганная девушка в белой наколке.

– Пошла вон! – прорычал ей Петр Сергеевич. Повторять дважды не потребовалось, девица испарилась.

– Что это у тебя? – ткнул он пальцем в кассету. – И главное – откуда?

– Это? Да так, ерунда одна. Хочу предложить вам обменять ее на чистосердечное признание. Вы же понимаете, что лучше сесть в тюрьму, чем нарваться на недовольство тех, кого вы тут с женой развлекаете? Представляете, что они с вами сделают, если кассета попадет, скажем, на телевидение? Ой, нет, думаю, лучше уж вам сесть голым задом в муравейник. Правда?

– Та-а-к… Кассета, я понимаю, не единственная?

– Не-а.

– Другие в надежном месте, верно?

– Ага.

– И в чем я должен тебе признаваться?

– Не мне. Ментам.

– Хорошо. Так в чем?

– Как в чем? В убийствах.

– Та-ак, – снова протянул Турков. – И кого же я убил?

– Инессу, Лию, Милочку. Ну и свою жену, разумеется, – принялась я загибать пальцы. – Ах, да, еще я забыла про Романа. Парня ведь тоже вы, правда?

Его реакция мне не понравилась. Мне даже показалось, что он вздохнул с облегчением. На его лице появилась снисходительная усмешка, когда он спросил с любопытством:

– А с чего ты взяла, что всех их убил я?

– Догадалась.

– Этого мало, моя дорогая. Для убийства нужен мотив. И какой же у меня мотив, если не секрет?

– А то вы сами не знаете… – пробормотала я уже менее уверенно.

– Не знаю, – подтвердил он. – Просвети, сделай милость.

– Хорошо, – нахмурилась я, – будем играть по вашим правилам. Мне кажется, все началось тогда, когда вы что-то увидели в старинном египетском зеркале. В тот момент с вами произошли изменения, и вы больше не были тем, кем были раньше. Вас охватила жажда убивать, но не всех, а только тех, на кого указывала вам ваша новая личность. Первой была Инесса. Думаю, она пострадала потому, что заметила ваше превращение. Вы ведь вместе заходили в комнату. А может быть, она ничего и не поняла. Но вы-то этого не знали и поспешили расправиться с навязчивой девицей. На свою беду, вас заметил один из гостей – Роман. Поначалу он испугался и сбежал, но потом, поразмыслив, решил извлечь из увиденного выгоду. Он стал вас шантажировать, назначил встречу в театре. Денег на этой встрече он, скорее всего, не получил, зато натолкнулся на еще одну вашу жертву. Вы специально подстроили так, чтобы он ее увидел, верно? Наверное, надеялись, что кто-то застанет его возле свежего трупа. После бегства Романа из квартиры моей подруги он и так был подозреваемым номер один, после второго убийства ему бы не отвертеться. Но что-то пошло не так. Роман снова ускользнул от вас и стал требовать увеличить сумму… хм… так сказать, вознаграждения. Тогда вы назначили ему еще одну встречу. Кстати, неосторожно было использовать для убийства свою собственную машину. Вас видели возле его дома и видели, как парень садился к вам. Так или иначе, вы получили то, что хотели, – Роман вас больше не беспокоил, оказавшись в овраге со сломанной шеей. Кстати, забыла сказать. Лию вы выбрали не просто так. Девочка получила сильный шок, оказавшись на вашей частной вечеринке. Она собиралась разоблачить притон, чего вам совсем не хотелось. И знаете почему? Не потому, что вас могли посадить за развращение малолетних. Нет. Наказания вы не боялись. Вы тогда, так же как и сейчас, боялись мести тех, ради кого создавали свой вертеп. Они не простили бы вам подобной огласки. А у них очень длинные руки и весьма изощренная фантазия. Следующей жертвой оказалась Милочка. Она была вашей любовницей и требовала развода с Дианой. Вам это было невыгодно. Милочка была молода и красива, она устраивала вас в качестве любовницы, но никак не в качестве жены. В какой-то момент вам надоели домогательства вашей подруги, и ее участь была решена. Она последовала за остальными. Интересно только, как вам удалось так ловко взобраться на крышу поезда? Не хотите рассказать? Ну и не надо. Тогда, может быть, объясните, куда вы исчезли из моего купе, когда попытались прирезать меня, спящую? Тоже нет? Какой же вы несговорчивый. Ладно, мне это, в общем-то, не так уж и интересно. Остается всего одно убийство, последнее. Я так и не поняла, почему вы решили избавиться от жены, признаюсь. Но вы от нее избавились. Я видела, как вы заходили в ее кабинет вчера вечером. Диана была там и ждала вас. Вы говорили о зеркале…

– Вот оно что… – протянул Петр Сергеевич, впервые нарушив молчание. Он словно бы понял нечто важное.

А я не понимала. И спросила:

– В чем дело?

– Теперь ясно, чьи следы обнаружили в моем доме. То-то я удивился, когда мне сказали, что от балкона в кабинет ведут две пары следов очень маленького размера. Пока считается, что следы принадлежат преступникам, которые жестоко убили мою жену и похитили деньги из ее сейфа.

– Какие еще деньги?

– Как? Вы разве не знаете? – делано удивился Турков. – Вчера вечером Диана сняла со своего счета в банке сто тысяч долларов. Она при мне положила их в сейф. А сегодня утром обнаружилось, что сейф пуст. Деньги исчезли.

– Вы намекаете, что это сделала я? То есть украла деньги?

– Почему нет? – усмехнулся он. – Украли же вы кассету?

– Я ничего не брала. И даже не знала о том, что они у нее были.

– Ну, разумеется. Я и не ожидал, что вы сознаетесь. И знаешь что? – спросил Турков, вновь обращаясь ко мне на «ты». – Оставь эти деньги себе. В качестве гонорара. Ты, разумеется, не вернешь мне кассету, сохранишь ее ради своей безопасности. Ну и на здоровье. Только не стоит ее обнародовать, договорились? Все равно пользы не будет. Ни мне, ни тебе. После смерти Дианы я не стану больше устраивать эти сборища. Они – ее идея, а мне всегда были отвратительны. Может, я и далек от идеала, но развращать этих малышек – слишком даже для меня.

– Но как же быть с убийствами?

– Ах, это… Ну это, скажу тебе, детка, полный бред. Никого я не убивал.

– Я вам не верю!

– Дело твое. Можешь хоть сейчас отправляться в милицию и вывалить им всю ту ерунду, что ты мне только что рассказала.

– А что? Вот возьму и попробую.

– Валяй. Только не забудь, что есть такое понятие – алиби.

– С вашими возможностями состряпать алиби – плевое дело.

– Тоже верно. Только мои алиби – настоящие. И ничего тут не поделаешь. Ведь признайся, никто не видел Романа со мной в тот последний вечер. Так?

– Но он сел в вашу машину!

– Ну и что? За рулем сидел другой человек. Машину угнали прямо от моего дома. И я об этом заявил немедленно. Вот так-то вот.

– Но я сама видела вас возле дома Романа!

– Ну и что? А самого Романа ты со мной видела?

– Нет.

– Вот видишь.

– Вы, конечно, случайно оказались там, да?

– Нет. Я ждал Романа.

– Зачем?

– Вообще-то это не твое дело, но я скажу: он обещал продать мне то самое зеркало, с которым вы забавлялись у твоей подруги.

– Ерунда! Он не мог этого предложить! Ведь зеркало находилось у Наташки в доме.

– И оно до сих пор там? – спросил он с издевкой.

До меня наконец дошло. Так вот кто забрался в квартиру и свистнул раритет! Роман! Ничего себе открытие.

– Вижу, ты начинаешь догадываться, – продолжал издеваться Турков.

– Но это же воровство!

– А я тут при чем? Я тут ни сном ни духом. Я лично ничего не крал, боже упаси! Мне предложили купить интересную вещицу – я согласился. Ничего противозаконного.

– Но зачем вам понадобилось зеркало?

– Из любопытства. Милочка очень хотела иметь его и все уши мне прожужжала про то, что зеркало может показывать будущее. Она кое-что рассказала из того, что увидела на той вашей вечеринке, и, как ни странно, кое-что в самом деле сбылось. Хотя я до сих пор думаю, что это всего лишь совпадение. Конечно, специально я не стал бы гоняться за зеркалом, но Роман сам нашел меня и предложил купить его. Я согласился.

– Значит, оно теперь у вас?

– Нет. Роман позвонил на мой мобильный в назначенный день и потребовал увеличить сумму. Сказал, что хочет уехать из города навсегда и ему нужны деньги. В тот момент я как раз сидел в машине в условленном месте возле его дома. Нужной суммы у меня при себе не было, и мне пришлось ехать домой за деньгами. Кстати, меня видел этот ваш, как бишь его, Юрий. Он может подтвердить, что я был у себя дома.

– Да, я знаю, – машинально кивнула я головой.

– Отлично. Так вот, когда я спустился во двор, забрав деньги из сейфа, то обнаружил, что моя машина испарилась. Разумеется, я сам виноват – не стал запирать ее, ведь находился на своей территории. И вот результат. Машина не только укатила в неизвестном направлении, но и оказалась замешана в убийстве. Хотя мне все же удалось доказать следователю, ведущему дело Романа, что я тут ни при чем. Кстати, его смерть признали несчастным случаем. Никаких доказательств убийства так и не нашли.

– Ну хорошо, пусть вы действительно всего лишь хотели купить зеркало. Но неужели вы поверили, что оно может предсказывать будущее? Или вы сами тоже это видели?

– Нет, конечно. Не видел и не верил. Если бы это было так, Милочка никогда бы не села в тот поезд, в котором ее убили. Она словно с цепи сорвалась. Вдруг заявила, что немедленно уезжает домой, к маме. Обвиняла меня бог знает в чем. Кто-то рассказал ей о… балетных вечерах и убедил в том, что я принимаю в них самое активное участие. Ты понимаешь, о чем я говорю.

– И поэтому вы так кричали тогда, на вокзале?

– А что мне оставалось делать? Она городила такую чушь… Опасную, смею заметить. Конечно, я не думал, что она начнет трезвонить о ней на весь белый свет, голова у нее работала нормально, но все ее обвинения…

– Вы узнали, кто натравил Милочку на вас?

– Какое-то время я считал, что Диана. Не то чтобы она ревновала меня, нет. Мы были скорее деловыми партнерами, чем супругами. Но Диана, как я узнал, охотилась за зеркалом и думала, что я обошел ее, заполучив раритет первым. В том случае, если она была уверена, что зеркало у меня, она могла жестоко отомстить.

– Значит, Милочку вы не убивали?

– Разумеется, нет. Она отправилась восвояси живой и здоровой, а я сел в машину, и шофер отвез меня в клуб, где я провел большую часть ночи на глазах у сотни людей.

– Ладно. А как быть с Лией? Разве вы не собирались с ней разделаться? Кое-кто слышал, как вы это говорили.

Турков помолчал, выражение его красивого, с крупными чертами лица вдруг изменилось, глаза неприязненно прищурились. Он резко вскинул голову:

– Мне не хотелось бы возвращаться к данной теме. Кажется, мы договорились. Я имею в виду сто тысяч долларов…

– Значит, на тот день вы не можете предоставить алиби… – усмехнулась я.

– Я вообще не хочу говорить на эту тему, – произнес он с нажимом.

– Зато я хочу, – возразила я, упрямо наклонив голову и глядя на него исподлобья. – Вы ведь хвастались, что полностью можете доказать свою невиновность. Так в чем же дело? Докажите. Кстати, денег я и в самом деле не брала, так что наш с вами «договор» не имеет никакой силы.

– Ну что же, вижу, что ты такая же идиотка, как та маленькая потаскушка, царство ей небесное.

– Вы мне угрожаете?

– Боже упаси! И эту твою, как ее, Лию, пальцем не тронул. Избавиться, к твоему сведению, можно не только физически. Есть и другие способы заткнуть рот. Кстати, ты в курсе, с кем я разговаривал в тот момент, когда кто-то подслушал мое неосторожное замечание? Я подозреваю, кто это был. Одна из этих, верно?

Я промолчала, прикусив губу.

– Ну точно, так я и думал, – усмехнулся Турков удовлетворенно. – Так вот, я разговаривал с одним хорошо известным издателем. Восемь самых читаемых газет и журналов. Тебе это ни о чем не говорит?

Он подождал, пока я отвечу, но я молчала. Тогда он продолжил:

– Мы договорились опубликовать серию статей весьма специфического содержания в том случае, если девочка рискнет открыть рот. Все было уже готово, когда она так кстати отбросила тапки. Но если бы она осталась живой и начала свои разоблачения, девчонке никто бы не поверил.

– Откуда такая уверенность? – спросила я неприязненно.

– Ну сама посуди, кто рискнет выступить против людей, которые одного подоходного налога платят больше, чем годовой бюджет республики? Будет сделано все, чтобы эта информация никогда не всплыла на поверхность. А в худшем случае наши клиенты предстали бы этакими добродушными дядюшками, которых заманили в свои сети бессовестные девицы. Что касается самих «балетных мышек» и их помешанных на карьере родителей, возмутительно равнодушных к развратному поведению своих дочерей, то эти ответили бы по полной программе, можешь быть уверена. Сначала твою Лию подвергли бы унизительному нескончаемому допросу, а затем выбросили бы на съедение толпы под перекрестный огонь опытных адвокатов. И можешь быть уверена, девчонку признали бы потаскухой задолго до того, как судебный процесс дошел бы до сути дела. Вот и решай, стоило ли мне волноваться из-за ее глупых угроз. Да после такого она сама бы наложила на себя руки.

– Вы подонок! – процедила я.

– Надеюсь, это все, что ты хотела мне сказать, – ответил Турков спокойно и цинично глядя мне в глаза. – А теперь проваливай отсюда. Ты успела мне порядком надоесть. Даю тебе две минуты. А потом моя охрана вышвырнет тебя из дома, как бродяжку.

Он демонстративно придвинул к себе листок и, больше не глядя в мою сторону, быстро заскользил ручкой по бумаге. Очевидно, рассчитывал, что я попытаюсь устроить скандал и у него будет повод привести свою угрозу в исполнение. Возможно, так бы оно и случилось. Но я молча поднялась и, резко развернувшись, направилась к выходу.

Я не испугалась. Я просто поняла, что жестоко ошибалась. Все, что я наговорила, действительно было полным бредом, и у меня перед глазами было лучшее тому доказательство: уверенно летающее по бумаге перо, которое Турков держал в руке.

В правой руке.

Глава 26

Прошло уже по меньшей мере полчаса, а я все стояла и тупо разглядывала потрескавшиеся деревянные доски и торчащие во все стороны ржавые гвозди, пытаясь понять, какого черта я тут делаю. Машинально ведя машину по улицам, поворачивая на светофорах и автоматически переключая передачу, я до самого последнего момента не понимала, куда и зачем направляюсь. Мне казалось, что я просто кружу по городу, горестно размышляя о собственной бестолковости.

Когда я вдруг затормозила и обнаружила, что стою напротив мерзкого старого дома возле старого кладбища, то глазам своим не поверила. Мне совершенно нечего было тут делать, а главное – я не понимала, каким образом оказалась именно здесь. Возможно, во всем виновато подсознание, но если оно так раскомандовалось, то дело совсем плохо, так и до больницы недалеко. Я поморщилась. Именно там закончил свои дни Педаченко.

Я вздохнула. Дался мне этот сумасшедший. Потом, ненавидя себя за собственную слабость, открыла бардачок и достала карманный фонарик, пылившийся там с незапамятных времен.

Внутри дома все было по-прежнему. Только сегодня беспощадное зимнее солнце еще явственнее высветило всю грязь и ветхость его. Мне было неприятно здесь находиться, но и уходить я тоже не спешила. Стоять и смотреть на заколоченную дверь было весьма глупо. Нехотя отвернувшись, я медленно побрела по коридору, заглядывая во все двери по очереди. Зачем? Эх, если б я знала. Перед глазами проплывали заросшие пылью оконные проемы, стены, покрытые потрескавшейся штукатуркой, заскорузлые обои. Запах насквозь прогнившего жилища настойчиво лез в нос, внушая мне почти физическое отвращение. За окном ярко светило солнце, искрился снег, но дом будто отталкивал от себя солнечные лучи, не пропуская их внутрь, окутывал меня промозглым сумраком.

Сделав круг, я опять вернулась к заколоченной двери, но не стала перед ней останавливаться, а вошла в соседнюю комнату и рассеянно огляделась. Взгляд случайно зацепился на мокрые пятна на запыленном полу. Не знаю, почему я обратила на них внимание. Цепочка чьих-то следов вела от входа к стене, расположенной слева от двери. Там следов оказалось больше, как будто кто-то топтался на одном месте, что-то разглядывая. Но что тут можно разглядывать? Голая стена с темным прямоугольником от снятого ковра – и все. Больше там ничего не было.

И тут в голове мелькнула мысль, что стена граничит с заколоченным помещением. Ну и что? Я подошла ближе и пригляделась повнимательнее. Никакого результата. Стена как стена. Обыкновенная. Я стукнула по ней кулаком, скорее от злости, чем с каким-то определенным намерением. В лицо пахнуло облако пыли, состоящей из рассохшегося клейстера. Я громко чихнула, в носу сразу захлюпало. Рассердившись, я пнула зловредную стену и случайно попала по трухлявому плинтусу.

Раздался скрип. С трудом разлепив слезящиеся от ядовитой пыли глаза, я вдруг увидела, что кусок стены передо мной зашевелился, как живой. Галлюцинации – решила я с перепугу. Но стена действительно двигалась. Уже образовался довольно широкий проем, а она все продолжала медленно и со скрипом поворачиваться.

Странно, но солнечный свет из окна абсолютно не проникал в черный проем за ней, словно не решался осветить его. Темнота оставалась по-прежнему густой и плотной, как будто кто-то нарисовал на стене сажей прямоугольник в человеческий рост. Неожиданно обнаруженный мною секретный вход внушал почти первобытный ужас. Особенно пугало то, что кто-то уже пользовался им – следы на полу заканчивались прямо напротив него. Что, если тот человек все еще внутри и сейчас наблюдает за мной из глубины комнаты? Нет, тут же спохватилась я, вспомнив, что следы на полу почти полностью высохли. Кто-то приходил сюда раньше и сейчас, должно быть, ушел. Хотя надолго ли?

Побороть соблазн оказалось делом невозможным. Мне не терпелось проникнуть внутрь, хотя поджилки тряслись от страха. Но тайна заколоченной комнаты манила меня, как магнитом.

И я решилась.

Стиснув в руке фонарь, я шагнула в темноту, точно нырнула в ледяную реку, и судорожно надавила на кнопку выключателя. Даже мощный свет моего фонаря с трудом пробивался сквозь плотную темень. Жидкий пучок тусклого света робко скользнул по стене, мигая и пропадая время от времени. Желтый кружок испуганно метался по стенам и полу, как будто искал, где бы спрятаться. С некоторым опозданием меня охватил ужас. Вдруг показалось, что я по собственной воле попала в ловушку. Стены словно начали сдвигаться, а невидимый в темноте потолок давить на меня сверху, оставляя все меньше и меньше жизненного пространства.

Я глубоко вздохнула, пытаясь собраться с силами. «Все это мне только кажется, – твердила я, как заклинание. – Стены не могут двигаться сами по себе. На самом деле это всего лишь старая заброшенная комната – не более того».

Возможно, зловещая история, связанная с ней, всего лишь куча преувеличений, а может, и вообще сплошная выдумка. Показалось мне или на самом деле мой фонарик загорелся ярче? Точно, света стало определенно больше. Может, фонарику нужно было время, чтобы разгореться? Как бы там ни было, а теперь я вполне отчетливо различала окружающую обстановку.

Комнатой не пользовались так давно, что под слоем пыли невозможно было различить цвета. Силуэты мебели выглядели старомодно и непривычно, как будто я угодила в музей. Здесь стояли шкаф, несколько кресел, круглый стол, накрытый скатертью с кистями, стулья и кровать с забавными металлическими шишечками. Я повела фонариком вправо и обнаружила плотно задернутые шторы. Я быстро подошла к окну и, ухватившись за края занавески, отдернула ее в сторону. Клубы пыли взвились в воздух, мириады пылинок образовали в луче света маленький смерч. Я зажмурилась. Потом открыла глаза и с жалостью посмотрела на засохший кактус, похожий на сморщенного морского ежа с острыми колючками. Он простоял на подоконнике сто лет – слишком большой срок даже для такого неприхотливого растения. Годы превратили его в камень.

Слабый луч моего фонарика совсем потерялся в потоке хлынувшего в окно света. Теперь я видела комнату еще более ясно. Наваждение почти исчезло. Старомодная обстановка больше не пугала. Комната как комната, ничего сверхъестественного. Обыкновенный старый хлам.

Один из углов был огорожен занавеской. Желая посмотреть, что там находится, я подошла и заглянула за нее. Там прямо на полу, на увесистых массивных лапах стояла ванна, из стены торчала ржавая труба, которая заканчивалась громоздким вентилем из позеленевшей от времени меди. Надо же, все удобства.

И тут я вздрогнула. На пожелтевших от времени стенках ванны я заметила блеснувшие капли воды. Ею пользовались. И совсем недавно. Я отшатнулась, словно увидела нечто ужасное. Никогда бы не подумала, что несколько безобидных капель могут напугать до такой степени.

Снова я обшарила глазами комнату, испытывая новый приступ страха. Ну, конечно, теперь я видела, что комнатой пользовались. Вон на том стуле совершенно нет пыли, а на дверцах шкафа – следы чьих-то пальцев, четко отпечатавшиеся на толстом слое пыли. Кто-то открывал шкаф, и довольно часто.

Обогнув стол, я подошла поближе и несмело потянула на себя заскрипевшую дверцу. То, что я увидела, буквально пригвоздило меня к месту. Все внутреннее пространство шкафа было заставлено банками, наполненными какой-то жидкостью. Плотно пригнанные стеклянные крышки не позволяли запаху проникнуть наружу, но я и так знала, что это формальдегид. Некоторые банки полностью покрывала пыль, другие были совершенно чистыми. Сквозь прозрачные стенки я видела плавающие внутри бесформенные куски человеческой плоти. Внезапно я вскрикнула, увидев чей-то безумный взгляд прямо напротив, и не сразу поняла, что это мое собственное отражение. Лицо, перекошенное от страха и отвращения, выглядело совершенно неузнаваемым. Но главное было даже не это.

Передо мной было бронзовое зеркало, пропавшее из Наташкиной квартиры.

Неожиданно отражение стало стремительно изменяться. Серый свет из окна, бьющий мне в спину, отбрасывал длинные тени, которые скользили по блестящей поверхности полированного металла. Я видела отражение старинной мебели, стен, оклеенных старомодными выцветшими обоями с мелким рисунком, кусок потолка. Но в зеркале все это почему-то окрашивалось в темно-красный цвет и отбрасывало густые тени. Отражение было более темным и холодным, темные тени двигались в глубине зеркала, они кружились и танцевали, сливаясь друг с другом и вновь распадаясь на отдельные сгустки. В полном молчании я наблюдала за этим сумрачным танцем некоторое время, потом обернулась через плечо, чтобы проверить, что на самом деле происходит в комнате за моей спиной. Я почти не сомневалась, что увижу окружающие меня таинственные тени. Но их не было. Комната все еще выглядела обычно. Танцевало в ней только мое взбесившееся от страха сердце.

Я вновь уставилась в зеркало. Фокусы прекратились. Теперь кусок бронзы исправно отражал лишь то, что я только что видела в реальности. Может, показалось?

Вместе с окружающими зеркало емкостями, хранящими законсервированные человеческие останки, все это напоминало чудовищный алтарь. Черные оплывшие свечи со скрюченными толстыми фитилями только усиливали сходство. Я машинально, почти не понимая, что делаю, пересчитала банки. Их было много. Гораздо больше, чем жертв, о которых я знала. Но свежих – только пять. Пять? Я знала лишь о четырех жертвах. Но получалось, что к ним прибавилась еще одна. Кто же? Я похолодела от ужаса.

Не в силах больше выносить это зрелище, я резко захлопнула дверцы. Нельзя было терять время, ведь я только что обнаружила логово Потрошителя! Теперь я не сомневалась, что он существует на самом деле и питает его это чертово зеркало. Если бы оно было из стекла, я немедленно разбила бы его вдребезги, но что делать с металлической нечистью?

Уже на пороге страшной комнаты меня застиг телефонный звонок. Этот привычный звук так напугал меня, что я прикусила язык, едва не скончавшись на месте. Выудив трубку из кармана, я услышала Наташкин взволнованный голос, который почти заглушали неизвестно откуда взявшиеся помехи:

– Агнешка, у меня плохие новости! – Подруга почти кричала, но я едва разбирала ее слова.

– Что случилось?

– Даже не знаю, как сказать… – Она явно медлила. Помехи становились сильнее.

– Говори быстрее, в чем дело?

– Андрея арестовали.

– За что? – Чувствуя слабость в ногах, я сползла по стене.

– Он напал на женщину, Агнешка.

Я подумала, что ослышалась. Это не могло быть правдой.

– Что ты несешь? Что за бред…

– Он напал на нее. Пытался задушить, как я слышала. Его задержали прямо на месте преступления. Ты была права, понимаешь? Потрошитель существует!

Кто бы сомневался. Но Андрей? Нет, не может быть. Это несправедливо!

– Где он сейчас? – крикнула я, уже почти не слыша ее голос.

Наташке пришлось повторить адрес трижды, прежде чем я более-менее поняла, о чем речь. Переспросить еще раз я не успела. Наташка отключилась. Я опустила руку с зажатой в ней трубкой, которая стала вдруг невероятно тяжелой. Некоторое время простояла в оцепенении, не чувствуя текущих по щекам слез. Без чувств, без мыслей, со странной пустотой внутри. Как будто меня выскоблили изнутри железной ложкой.

Двигаться было тяжело, как после продолжительной болезни, но я заставила себя выйти на улицу. Небо потускнело, или это потемнело у меня в глазах?

К нужному месту я подъехала уже в сумерках. Меня никто не задержал, и я некоторое время бродила по пустым коридорам, разыскивая нужную комнату.

Андрей сидел у стены. Я увидела его сразу, как только открыла дверь, но не сразу узнала. Он сидел сгорбившись, рукав его модного пальто был наполовину оторван. Сквозь прореху виднелось что-то красное. Я не сразу поняла, что это всего лишь шерстяной свитер красного цвета, и задохнулась от жалости, решив, что он ранен.

Кроме Андрея, в комнате находились еще двое. У стола, напротив следователя, сидела молоденькая девушка и что-то писала. Сам следователь мельком взглянул в мою сторону и снова уткнулся в бумаги. Андрей даже не шелохнулся.

– Андрей… – тихо окликнула я, подходя ближе.

Девушка вскинула на меня глаза, но потом пугливо отвернулась.

– Андрей!

Он вздрогнул и скользнул по моему лицу ничего не видящими глазами.

– Ты кто? – устало спросил следователь.

– Я с ним, – ответила я, думая, что сейчас меня выставят вон.

Но следователь ничего не предпринял и больше ничего не спросил. Повернувшись к девушке, он спросил:

– Написала?

Та отрицательно помотала головой и еще старательнее заскребла ручкой по бумаге.

Я опустилась рядом с Андреем на соседний стул.

– Что же ты наделал… – прошептала еле слышно. Я почему-то не испытывала страха, сидя рядом с предполагаемым убийцей. Только жалость и сильную боль, которая жгла меня изнутри.

– Откуда ты знаешь? – глухо спросил Андрей, и я не узнала его голос.

– Какая разница?

– Никогда себе не прощу.

– Наверное…

Он дернулся так, что я едва не свалилась со стула, думая, что он сейчас меня ударит. Но он только полоснул меня взглядом и отвернулся. Он с силой провел ладонями по лицу, бросив с угрюмой тоской:

– Тебе меня не понять. Ты никогда не теряла любимых.

Я не вполне понимала, о чем это он, но спросить не решилась.

– Что ж теперь будет?

– Мне все равно. Жизнь потеряла смысл. Я сам себе противен.

– Андрей Николаевич, ну, пожалуйста! – вдруг отчаянно воскликнула девушка и отшвырнула ручку. Она покатилась по столу и упала на пол.

Невозмутимый следователь нагнулся, поднял ее и положил перед девушкой.

– Пишите, – сказал он.

– Не буду! – сжала губы девушка, потом обернулась к Андрею:

– Простите меня, Андрей Николаевич. – Она жалобно всхлипнула. Я уже совсем ничего не понимала.

– Пишите, гражданка Калинина, – повысил голос следователь.

– Нет. Я не буду писать заявление.

– Тогда об этом и напишите. Протокол составлен. С вас требуется объяснительная, чтобы закрыть дело.

Она нерешительно взяла ручку и пододвинула к себе чистый листок.

– Что происходит, Андрей? – спросила я растерянно. – Это та девушка, на которую ты набросился?

– Она воспитательница. В ее группу ходила Полинка.

Слово «ходила» неприятно резануло мой слух. Я ждала от него объяснений, уже заранее холодея от неприятных предчувствий.

– Полинку похитили, – произнес Андрей совершенно бесцветным голосом. – Когда я узнал об этом, то совершенно потерял голову и набросился на Юлию Александровну. Хорошо, что не покалечил. Я тогда совсем ничего не соображал.

– Похитили? Кто? Когда?!

– Сегодня. Какая-то женщина забрала ее, рассказав какую-то басню по поводу моего внезапного отъезда. И ей отдали Полинку. Отдали неизвестно кому!

– Подожди. Но как же так? Для чего ее похитили? Кому это нужно? – Я ужаснулась, вспомнив свой сегодняшний разговор с Турковым. Неужели это его месть? Но как он узнал про меня и Андрея?

– Как выглядела женщина? Ну та, которая забрала девочку?

– Высокая, около тридцати, с крупными некрасивыми чертами и огненно-красными волосами. Она тебе никого не напоминает? – Он взглянул на меня с жалостью.

– При чем тут Наташка?

– Ты еще не догадалась?

– Нет. Не может быть. Я немедленно позвоню ей. Это неправда.

– Ее уже ищут.

– Зачем ее искать? Она наверняка дома. Она мне недавно звонила.

– Дома ее нет. А когда она тебе звонила?

– Часа полтора назад. Сказала, что тебя задержали за нападение на женщину и назвала этот адрес.

Андрей и воспитательница Юля как-то странно переглянулись, а потом оба уставились на меня.

– Ты ничего не путаешь? Может, у тебя что-то с часами? – тихо спросил Андрей напряженным голосом.

– Да нет же. Сам посмотри. – Я протянула ему запястье. – Видишь, все в порядке. А в чем дело? Что-то не так?

– Понимаешь, полтора часа назад еще ничего не случилось. Меня повязали минут за сорок до твоего появления…

Теперь пришел мой черед удивляться. Никаких разумных объяснений на ум не приходило. Наташка позвонила мне до того, как все произошло на самом деле. Она знала будущее… Следовательно… вот тот факт, которого мне недоставало, и именно он связывает все воедино. Да, да, да, черт возьми! Я еще не знаю, как именно это случилось, но все так. И я знаю, где искать ответ.

Кажется, Андрей пытался мне что-то сказать, но я его не слышала. Поднявшись, быстро вышла из комнаты следователя и слегка пришла в себя только возле своей машины. Отчетливо я понимала одно: нельзя терять времени, иначе произойдет что-то страшное. Или уже произошло. Я как-то не думала, что мне не по силам предотвратить это. Кто я есть? Обычная девчонка. Без сил, без оружия и без особой сообразительности. Так долго бродить совсем рядом и не замечать очевидного. Мне ли бороться с исчадием ада?

Все так, но я не собиралась возвращаться. Просто некогда. Пока я буду объяснять, что к чему, свершится непоправимое. Так неужели, зная об этом, я стану тратить драгоценное время на поиски помощи? Я понимала, что, скорее всего, иду навстречу собственной гибели, но почему-то мне уже не было страшно. Маленькой девочке, оказавшейся наедине с чудовищем, куда страшнее. Я не имею права оставлять ее одну…

Телефон ожил, когда я уже была в машине. Сосредоточенно глядя прямо перед собой, я поднесла трубку к уху, одновременно вдавив до упора педаль газа и выкручивая руль. В зеркале я успела заметить высыпавших на крыльцо людей, которые махали руками и что-то кричали мне вслед.

Я слушала только знакомый голос, звучащий в моем ухе.

– Я уже иду, – ответила я спокойно, когда он смолк. – Иду…

Глава 27

К тому моменту, когда я вошла в проклятый дом, я уже все понимала. События этого длинного месяца, так долго сводившие меня с ума, вдруг выстроились в единую цепочку. Удивительно только, как я не поняла всего раньше. Чудовище все время было поблизости, наблюдая за тем, как я барахтаюсь в расставленных им сетях. Веселенькое, должно быть, было зрелище. Он обладал сверхъестественными способностями, гипнозом, телепатией, невероятной силой, но сейчас с моих глаз будто спала пелена. А может быть, мне просто было позволено УВИДЕТЬ. Ведь я не должна выйти отсюда живой…

Сейчас я вдруг отчетливо вспомнила, кто стоял ближе всех к Инессе в тот рождественский вечер. Ему достаточно было одного движения, когда погас свет, чтобы женщина умерла, не успев даже вскрикнуть. Благодаря моей глупости этот человек знал обо всех моих планах и всегда успевал опередить меня, сделать свой ход чуть быстрее.

Мне уже не нужно было таиться, и я спокойно поднималась по лестнице. Я знала, что меня ждут. Но почему именно я? Я надеялась узнать ответ на этот вопрос хотя бы перед смертью.

В доме было темно, но я словно обрела способность видеть в темноте. Продвигаясь вперед на ощупь, я ни разу не споткнулась. Откуда-то сверху раздалось тихое поскуливание. Сердце мое сжалось. Но не от страха. Это был знак, что Полинка еще жива. Не бойся, моя девочка, я не оставлю тебя наедине с твоим страхом. Я уже спешу к тебе и скоро буду рядом.

Я прибавила шагу, почти взлетев на вершину шаткой лестницы. Тайный ход в комнату по-прежнему был открыт. Теперь она как бы светилась изнутри. Свет подрагивал, словно живой, по полу темной комнаты плясали тени. Пахло горячим воском.

Не медля ни секунды, я вошла в логово Потрошителя и сразу же остановилась, слегка щурясь на свет. Глаза быстро обежали комнату. Полинка была здесь. Она сидела на стуле, ее рот был заклеен куском пластыря. Увидев меня, девочка затрясла головкой и тоненько заскулила.

– Все хорошо, Полинка. Потерпи еще немного, малыш! – попросила я.

Ситцевая занавеска в углу была сдвинута в сторону, позволяя мне видеть ванну.

Наташка тоже была здесь. Точно большая гусеница, она корчилась на дне эмалированной лохани, опутанная веревками. Ее руки, заведенные за спину, были крепко связаны в запястьях. Грубая веревка обвивала ее горло, голову и тянулась от лица к водопроводному крану. Во рту у нее вместо кляпа торчала желтая банная губка, как будто выступившая на губах густая пена. Наташка все время извивалась и громко прерывисто мычала, иногда содрогаясь от душившего ее кашля. Ее лодыжки были привязаны к трубе, выше края ванны, а голова в результате такого положения оказывалась ниже второго сливного отверстия. Из крана хлестала вода. Ее уже набралось достаточно, наверное, треть. От воды поднимался пар, в комнате было холодно.

Струя била Наташке почти прямо в лицо. Она дергала головой, пытаясь отвернуться. Я метнулась к ней на помощь, но она вдруг вытаращила глаза и отчаянно замычала, как будто пытаясь остановить меня. Разгадав этот знак, я резко остановилась и обернулась.

В кресле, которое я теперь видела полностью, сидел Юрка. Он был неподвижен, руки его безжизненно свисали по бокам, голова склонилась на грудь. В одной руке у него был зажат нож – тонкий блестящий скальпель. Еще несколько штук были аккуратно разложены в ряд на столе. Напротив кресла, в котором сидел Юрий, стояло египетское бронзовое зеркало, но на его блестящей поверхности я увидела только отражение кресла. Сидящего в нем мужчины там не было.

По моему мнению, Юрка был мертв. Я достаточно хорошо представляла себе, как выглядит покойник, и была уверена, что вижу перед собой труп. Но как такое могло произойти? Кто опередил меня? И куда подевалось его отражение?

Получалось, что напрасно я потратила время, заезжая по пути в Наташкину квартиру. Когда-то давно она показала мне именной пистолет своего прадеда. Этот трофей – жутко старомодный монстр времен Первой мировой – ее прадед привез с фронта и бережно хранил до самой смерти, поддерживая в рабочем состоянии. Потом завещал его сыну, а тот – Наташкиному отцу. Из пистолета не стреляли много лет, но я надеялась, что он все же сработает. Сейчас оказалось, что допотопный пистолет не понадобится. Стрелять было не в кого.

Юрка не шевелился. А вдруг он притворяется? Что же делать?

Наташка шумно фыркнула, выдувая из ноздрей воду. Уровень воды уже достиг ее груди. Черт, я должна освободить ее немедленно!

В эту секунду что-то шевельнулось в верхней части зеркала. Там вдруг появилось изображение, приковавшее мое внимание. Фигура приобрела человеческие очертания и поплыла в середине, обретая все более четкую форму. Наконец она стала настолько явной, что я смогла узнать лицо.

Это был он, Педаченко. Его пустые глаза встретились с моими. Холод пробрал меня до костей.

Мне показалось, что Юрка пошевелился в кресле. Вскрикнув, я подняла руку с оружием прежде, чем сообразила, что делаю. Тем временем фигура в зеркале, миновав середину, снова расплылась и исчезла. Я отвлеклась всего лишь на секунду, но этого хватило. Юрка молниеносно, как ядовитая змея, дернулся вперед, сильным ударом выбил у меня пистолет, а другой рукой ухватил меня за запястье.

– Вот и все! – хриплым незнакомым голосом рявкнул он. – Попалась, пташка?

Протестующий вопль застрял у меня в горле.

– О, нет… – простонала я, чувствуя, как мир вокруг рушится. – Не-е-ет!

Не вставая с кресла, он вытянул длинную руку и попытался ухватить меня за горло, но я продолжала сопротивляться. Отчаяние толкало меня на безумные поступки. Выгнувшись дугой, я потянулась свободной рукой к столу, на котором лежали ножи, и попыталась достать их растопыренными пальцами. Если бы я дотянулась! Мне оставалось совсем немного! Но нет, мои пальцы едва коснулись холодной стали, когда сильный удар по затылку сбил меня с ног. Пол, словно в каком-то кошмаре, ринулся мне навстречу. От неловкого движения ножи со звоном посыпались вниз и разлетелись по всей комнате.

Я упала, но сознания почему-то не лишилась. Я продолжала слышать булькающие звуки, доносящиеся со стороны ванны, и тяжелое злобное дыхание над своей головой. Юрий нависал надо мной, как неумолимое проклятие.

– Зачем? – выдохнула я и закашлялась.

– Не поздно ли задавать вопросы, голубка? – усмехнулся он.

– Зачем тебе девочка? Отпусти ребенка!

– Так вот что тебе надо! Слышишь, Наталья? Она пришла не за тобой, а вот за этой полоумной девчонкой. Что ты там говорила о дружбе? Полюбуйся. А ты, моя лапочка, напрасно надеялась. Девчонка – мой самый ценный трофей, чтоб ты знала.

– Она ребенок. Она невинна. Она тебе не подходит, – продолжала отчаянно настаивать я, потихоньку отползая к окну. Я видела, что мой пистолет отлетел куда-то в тот угол.

Мне казалось, что он не замечает моей хитрости. Но я ошибалась. Как только я попыталась вскочить на ноги, он ударил меня в грудь, потом еще раз. Понимая, что третьего удара мне не выдержать, я, извернувшись, как издыхающая змея, лягнула чудовище, целясь ему в лицо. Как ни странно, удар достиг цели и угодил ему прямо в переносицу. Я услышала, как что-то хрустнуло. Юрка взвыл и повалился на спину, держась обеими руками за лицо.

– Ты сломала мне нос, гадина! – задыхаясь, гундосил он.

Глаза его слезились от боли и ненависти, вид крови отрезвил меня. Я не хотела никого калечить. Я попала в какой-то жуткий сон и должна заставить себя проснуться.

Но сон не кончался. Наоборот, он сделал еще более зловещий зигзаг. Думая, что Юрка на время полностью занят своим носом, я как могла быстро вскочила на ноги и бросилась к ванне, чтобы успеть выключить воду. Вода уже успела подняться до уровня лица моей подруги и затекала ей в рот. Наташка задыхалась, пытаясь поймать хотя бы глоток воздуха, но я видела, что ей это почти не удается. Но она была еще жива, еще боролась за жизнь.

Он бросился на меня сзади, когда моя рука потянулась к крану. Масса его тела, помноженная на скорость, со всего маху свалила меня с ног. Мы вместе повалились на пол, зацепив по пути ванну. Она опрокинулась на бок под нашей тяжестью, вода хлынула нам на головы, оглушив обоих.

Отплевываясь от воняющей хлоркой воды, я лягнула навалившегося на меня Юрку в грудь обеими ногами. От попавшей в легкие жидкости было больно дышать, и перед глазами плыли красные круги. Охнув, он ухватил меня за волосы и пригнул мою голову к самому полу. Треснувшись об пол со всей дури затылком, я сквозь кровавый туман, мгновенно застлавший глаза, успела заметить извивающуюся неподалеку в огромной луже Наташку. Привязанная к стулу Полинка испуганно съежилась в крошечный комочек, ее глаза блестели от слез, веки распухли.

Я дернулась вперед и уцепилась руками за занавеску. Юрка за ноги рванул меня к себе. Хлипкий карниз затрещал, и один его конец со свистом пролетел мимо моей головы, накрыв нас пыльным полотнищем. Застарелая пыль, взметнувшись серой тучей, щипала и жгла глаза. Юрка на секунду потерял ориентацию, что позволило мне выскользнуть из его железной хватки. Я немедленно вскочила на ноги, часто моргая, чтобы прочистить слезящиеся глаза. Ноги меня почти не держали, и я навалилась грудью на голый подоконник. Словно в тумане, я увидела горшок с кактусом, едва не напоровшись на его острые колючки.

Как раз в этот момент Юрка, выпутавшись из занавески, вновь ударил меня, теперь по спине. Позвоночник прошили тысячи игл. Я закричала, а он уже тянул меня к себе, впиваясь жесткими пальцами в ноги, словно пытался отделить мясо от костей. Визжа от боли, я взмахнула руками, ища опоры, хоть что-то, за что могла бы зацепиться, но руки нашарили только горшок. Сжав его, я извернулась вокруг своей оси и метнулась вперед, выставив кактус перед собой.

Я врезала им прямо по ненавистной роже. От дикого, какого-то животного рева едва не полопались барабанные перепонки. С нарастающим ужасом я смотрела на дело своих рук. Юрий катался по полу, завывая и плача одновременно. Он испытывал невероятные страдания. Окаменевшие за много лет длинные иглы глубоко вонзились в его щеки, губы, подбородок. Но самое ужасное – они выкололи ему глаза… Не переставая орать, он, шатаясь, приподнялся, сделал несколько шагов, двигаясь на ощупь, а потом с тяжелым грохотом снова рухнул на мокрый пол и затих. Кем бы он ни был, он испытал адскую боль. Чудовище, лишившее жизни столько невинных и собиравшееся прикончить нас, потеряло сознание от обыкновенного болевого шока.

Первым делом я бросилась к своим девочкам. Легко сказать – бросилась. Двигаться было невероятно трудно, болело и ломило все тело. Мне казалось, что в нем не осталось ни одной целой косточки. Но я старалась изо всех сил. Первой освободила Полину и, прижимая к себе дрожащую девочку, помогла распутать веревки Наталье. Тут весьма пригодились скальпели убийцы-монстра. Они были очень острыми и резали веревки, как масло.

Мы все тряслись от холода, мокрые с ног до головы. Чтобы как-то согреться, я сорвала с кровати одеяло и закутала в него стучащих зубами девчонок. Наташка, не переставая, бормотала:

– Мы живы, господи, живы, живы…

Одежда Наташки, валяющаяся тут же, оказалась непригодной, мокрая и изрезанная в лоскуты. Похоже, Юрий изрядно позабавился, ожидая моего появления. Сволочь.

Я велела Наташке отвести в машину Полинку. Девочку следовало как можно быстрее удалить из этого места, я всерьез опасалась за ее психику. Сама я задержалась возле Юрия. Он был жив, по крайней мере – пока жив. Он выглядел слабым и беззащитным, но я не хотела больше никаких сюрпризов и решила связать его покрепче. Хуже ему от этого не станет, а для нас хоть какая-то гарантия безопасности.

Я почувствовала на себе пристальный взгляд, когда в последний раз проверяла надежность и крепость веревок. Он был таким осязаемым, как если бы чьи-то холодные пальцы на самом деле прикоснулись к моему напрягшемуся телу. Я знала, откуда тянулся неприятный взгляд, мне не надо было даже оглядываться – это смотрело на меня зеркало. И все же я подняла голову. Словно бы против своей воли я взглянула на светящийся, как расплавленное золото, кусок бронзы и увидела наблюдающие за мной прозрачные, пустые глаза призрака. Лицо Потрошителя все увеличивалось в размерах, росло и росло, заполняя все пространство зеркала. Оно неодолимо притягивало к себе. Не соображая, что делаю, я, потеряв остатки собственной воли, пошла к зеркалу и, приблизившись вплотную, коснулась лбом ледяной поверхности металла.

В то же мгновение из самой середины огромного расплывчатого лица высунулась по локоть рука, покрытая ошметками гниющей, полуразложившейся плоти. Костлявые пальцы с длинными когтями вцепились мне в волосы, пытаясь втянуть внутрь. Дикая боль отрезвила меня, но было поздно. Призрак держал крепко. В голове неизвестно откуда всплыли строки единственной известной мне молитвы, которую бабушка заставила меня выучить наизусть, несмотря на мое отчаянное сопротивление.

«Отче наш, иже еси на небесех…» – зашептала я, пытаясь вырваться из цепких объятий. Они не ослабевали. Зато слабела я. Костлявая рука как будто высасывала из меня оставшиеся силы, я чувствовала, то уже не в силах удержаться в этом мире. Холодная слизь зеркального озера все чаще касалась моего лица, как ледяная вода, от которой немела кожа и парализовывало конечности. Голова кружилась. Ноги дрожали так сильно, что трудно было устоять на них. Я попыталась перекрестить зеркало в отчаянной попытке спастись. Но в ответ оттуда раздался лишь сатанинский смех.

Мне не хватало воздуха. Каждое новое погружение по ТУ СТОРОНУ становилось все дольше, и все труднее мне было возвращаться, хотя я пыталась бороться изо всех сил. Холодный, тяжелый воздух с ТОЙ стороны все чаще накрывал меня ледяной волной.

Я чувствовала, что слабею. Кровь болезненно пульсировала в висках, превращаясь в лед. Но я не хотела сгинуть таким образом. Превратиться в отражение или, что еще хуже, в нового монстра? Нет, только не это!

Отражение… От-ра-же-ние…

Это слово что-то означало. Что-то очень важное. Оно вертелось у меня в мозгу, изгоняя все прочие мысли.

И вдруг я поняла.

Из последних сил я подняла ставшую просто свинцовой правую руку и вновь перекрестила зеркало.

Но не так, как раньше. Наоборот. Справа – налево, как в зеркальном отражении…

Я почувствовала, что мои волосы больше ничто не держит, и еще успела заметить, как зеркало, мерцая зеленым неоновым светом, исчезает, словно испаряется. А потом у меня в голове что-то лопнуло, и я потеряла сознание.

Глава 28

Мне сказали потом, что я провела без сознания трое суток, поэтому о последующих событиях мне известно только с Наташкиных слов.

Зеркало в самом деле исчезло. Оказалось, что помощь была совсем близко. Когда я убегала из участка, спеша на помощь Полинке, за мной бросились, чтобы остановить. Следователь, слышавший наш разговор с Андреем, хотел задать мне несколько вопросов. Но я убежала, и за мной послали погоню, хотя я и понятия не имела, что меня кто-то преследует. Они потеряли меня, но потом все же на одном из постов засекли по номерам машины. На все это ушло время, и группа прибыла к проклятому дому уже тогда, когда все было кончено. Наташка налетела прямо на них, когда выбралась из дома на улицу.

Меня обнаружили возле распахнутого настежь шкафа, внутри которого оказалась целая коллекция заспиртованных человеческих останков. Поначалу меня приняли за труп, но быстро поняли, что ошиблись. Я оказалась живучей.

Юрий выжил, но навсегда подвинулся рассудком и ослеп. Несмотря на ужасные подробности, о которых он рассказывал, ему никто не верил. Для всех он оставался всего лишь сумасшедшим убийцей-маньяком. Его признали невменяемым и поместили в клинику, из стен которой он не выйдет уже никогда. В ту самую клинику в Свияжске…

К сожалению, моя история произошла в реальности, и в ней нет так любимой киношниками и писателями-беллетристами исповеди преступника. Помните, главный злодей всегда в последний момент рассказывает своей жертве, как и почему он творил свои преступления? Пришлось восстанавливать ход событий самостоятельно. Возможно, я в чем-то ошибаюсь, но не думаю, что ошибки эти слишком значительны.

Проклятое зеркало было создано много веков назад как инструмент древней магии. Скорее всего, в нем была сосредоточена огромная темная сила, оно представляло собой что-то вроде двери между нашим миром и местом, где томятся в заключении проклятые души. Зеркало обретало свою силу только с наступлением темноты. При свете дня его чары не действовали. Именно поэтому трудно было понять, глядя на него днем, с чем имеешь дело.

В ту роковую ночь под Рождество все условия для пробуждения зеркала были созданы. Не думаю, что это произошло случайно, но не стану настаивать. Зеркало после столетней спячки получило новую жертву, раба, повинующегося его воле. Этим рабом стал Юрка, заглянувший в зеркало из любопытства. Он был дизайнером и не мог не заинтересоваться любопытной вещицей необычного вида. Разумеется, он не пытался в самом деле увидеть в зеркале свое будущее, но смотрел в него слишком долго и не избежал злой участи. Почему зеркало выбрало именно его? Этого я не знаю, да и неважно это теперь. Зеркало черных магов сделало свой выбор.

Диана и Милочка тоже заглянули в зеркало, но, кроме картины своего будущего, ничего не увидели. Картинки его были чем-то вроде ловушки. Зеркало посылало их, чтобы заставить человека вглядываться в его глубину снова и снова.

Когда Юрка вышел из комнаты с веселой улыбкой на лице, никто из нас не заподозрил, что он уже стал совсем другим человеком. Под хорошо знакомой оболочкой отныне скрывался кровожадный монстр, жаждущий крови. Изголодавшееся чудовище не могло долго ждать и выбрало жертву немедленно. Ею стала Инесса. Кстати, существовало одно условие для выбора жертвы – та должна была быть порочна. Какой-то грех, причем серьезный, обязательно должен был владеть ею. У Романа им оказалась жадность, у Инессы – самолюбование, у Дианы – гордыня, Лия оказалась жертвой совращения, а Милочка – прелюбодейства…

В последний день, услышав о похищении Полинки, я вдруг все поняла. Я увидела картину, которая предстала перед моими глазами, когда я в рождественский вечер вышла из комнаты с зеркалом. Это произошло всего за несколько секунд до того, как погас свет, но я успела заметить танцующих медленный танец Юрку и Инессу. Она находилась в руках убийцы, и убить ее ему не составило труда. В полной темноте мы не могли заметить его окровавленных рук, когда он под видом того, что пошел проверить пробки, вышел из гостиной. Прежде чем в самом деле заняться пробками, он заглянул в ванную и тщательно вымыл руки. Именно тогда Роману удалось ускользнуть. Юрка его, естественно, не видел.

Роман что-то видел, я в этом не сомневаюсь. Он бы мог спасти себе жизнь, если бы постарался забыть обо всем, но он стал следить за Юрием. В театр он направился следом за ним, но столкнулся там с Турковым, который разыскивал его, зная от Милочки, что парню принадлежит понравившееся ей зеркало. Турков сделал щедрое предложение. Настолько щедрое, что Роман не смог отказаться, хотя зеркала у него уже не было. Он следил за Юркой и прекрасно знал, что мы все находимся в театре. Значит, квартира пуста. Он собирался украсть зеркало прямо в тот вечер, но, пока пробирался по коридору, заметил Юрку и не смог удержаться от того, чтобы не проследить, с какой стати тот расхаживает по театру во время спектакля. Так Ромка наткнулся на второй труп.

Мы с Натальей, погруженные в гипнотический сон, понятия не имели, что Юрка покидал ложу. Наташка призналась тогда, что тоже задремала, но я приняла ее слова за утешение и не придала им значения. Заподозрить добрейшего Юрку мне и в голову не пришло.

Роман увидел нас на выходе из театра случайно. Находясь в полубезумном состоянии после увиденного в душе, он, повинуясь первому импульсу, бросился к нам, чтобы предупредить об опасности, но тут подоспел Юрий, и Ромка так и не успел ничего сказать. Но след на моем рукаве оставил не он, а сам Юрий. Помогая мне усесться в машину, он взял меня под руку и вытер не замеченное раньше пятно крови о мое пальто.

Кстати, в ломбард под видом милиционера наведался тоже он. Вот почему потом он не захотел пойти туда вместе с нами, сославшись на то, что боится оставить машины без присмора.

Тем временем еще один человек пожелал завладеть зеркалом – Диана. Она пошла напролом и вызвала Юрку, чтобы предложить ему сумму, от которой, как она думала, тот не смог бы отказаться. Не знаю, как бы выкручивался Юрий, ведь с зеркалом он не расстался бы ни за что, но на лестнице он столкнулся с Турковым и прочел его мысли, узнав, что тот спешит на встречу с Романом, пообещавшим достать зеркало. Для Романа это был приговор, а Туркову предназначалась роль главного подозреваемого. Юрий отогнал свою машину со стоянки перед домом, потом вернулся и преспокойно уселся в машину Петра Сергеевича. Охране на выезде и в голову не пришло останавливать знакомую машину или проверять того, кто за рулем. Турков не терпел подобных вольностей.

Роман, уже успевший заполучить зеркало, забравшись в квартиру через окно, потребовал от Туркова увеличить вознаграждение. Теперь дело было уже не в обогащении – Ромка хотел поскорее сбежать из города, в котором орудовал убийца. Он боялся, что тот догадается о том, что Ромка стал свидетелем, и доберется до него рано или поздно. Ромка понятия не имел, с кем имеет дело, но чувствовал безумный страх и решил бежать. Чтобы начать новую жизнь в другом городе, ему и нужны были деньги. Турков, уже узнавший к тому времени от Дианы, насколько ценно зеркало, согласился повысить плату, но его опередил Юрий. Ничего не подозревающий Роман, держа под мышкой зеркало, спокойно сел в знакомую машину, за рулем которой был убийца.

Юрий подстроил и поспешный отъезд Милочки, чтобы заманить ее в поезд. Она представлялась ему идеальной жертвой. Во-первых, она знала о волшебных свойствах зеркала, а во-вторых, была грешна, будучи любовницей женатого мужчины. Накрутить девушку было несложно. Она даже помогла ему, устроив Туркову истерику и тем самым заставив примчаться на вокзал. Тут, как по заказу, подвернулась и я, увидев всю сцену и неправильно истолковав ее.

Милочка хотела лишь прекратить отношения с человеком, которого перестала уважать, вернуться домой и начать жизнь сначала. Она была молода и красива, ей бы удалось осуществить свои намерения, я в этом уверена, если бы в дело не вмешались темные силы в облике Юрия.

Не знаю, случайно ли Юрий заметил нас с Наташкой на вокзале или почуял наше присутствие, как дикий зверь, сразу, но только он понял, что мы приближаемся к разгадке. Наташки он не боялся, без меня она не стала бы копаться во всем происходящем. А вот я, по его мнению, зашла слишком далеко, хотя поначалу он не воспринимал меня всерьез, даже несмотря на несколько сделанных мною довольно правильных выводов. Но теперь я подобралась к его тайне чересчур близко.

Вообще-то ему со мной не везло. Вот и в поезде я умудрилась лечь на полке головой в другую сторону. Ошибка стоила ему дорого. Я осталась жива, а ему пришлось поспешно ретироваться. Представляю, как бесился Юрий, когда я не только сохранила свою жизнь, но и вознамерилась наведаться в его логово.

Конечно, оно было хорошо замаскировано, однако он уже не знал, чего ожидать от такой пронырливой особы. Скорее всего, он согласился участвовать в нашей вылазке только в надежде улучить момент и прикончить меня наконец. Но и тут у него ничего не вышло – бомж, облюбовавший дом у кладбища для ночлега, спутал все его карты. Кстати, запах, который я учуяла в тот момент, исходил вовсе не от монстра, а от немытого тела опустившегося бомжа. Его появление стало для Юрки полной неожиданностью. От удивления он даже выронил скальпель, который собирался воткнуть мне в спину. А бомжа удалось разыскать, и тот рассказал, что бросился наутек, как только увидел, что за ним кто-то гонится. Никакой схватки между ним и Юрием не было, и звуки борьбы, и страшная рана на затылке, которая выглядела страшной только на первый взгляд, были делом рук самого Юрия. Вот почему он сразу «очнулся», как только речь зашла о «Скорой помощи».

Ему не хватало жертв, а срок для совершения окончательного ритуала во славу сатаны в полнолуние приближался. Диана должна была стать следующей. Юрка связался с ней заранее и сказал, что согласен продать ей зеркало. Сто тысяч доларов она приготовила для него. Естественно, оба желали, чтобы их встреча произошла как можно более незаметно, и назначили ее на четверг, когда все в доме были озабочены приемом высоких гостей. Юрка вошел в кабинет через балкон. Что произошло дальше, известно.

И снова я не заметила некую странность: когда я провозгласила, что убийца – левша, Наташка сразу вспомнила о Юрке и испугалась. Она ведь знала, что убийца – кто-то из тех, кто присутствовал на вечеринке, а Юрка был левшой. Я-то понятия об этом не имела, так как ни разу не видела, как он пишет, но Наташка знала точно.

Она надеялась развеять свои сомнения, вернувшись домой. Поверить в то, что влюблена в убийцу, она никак не могла и охотно позволила Юрке убедить себя в его невиновности. Но с этого момента для нее все было кончено. На следующий день он сообщил Наташе о том, что Андрей напал на женщину, тем самым фактически обвинив его и в остальных преступлениях. Она немедленно позвонила мне. И тут Юрка услужливо напомнил, что у Андрея осталась девочка, которую некому даже забрать из садика, так как ее опекун арестован. Наташка, добрая душа, помчалась за девочкой в садик, даже не спросив у Юрки, откуда ему известен его адрес.

Больше уже не скрываясь, Юрка приволок их обеих в свое логово и стал ждать моего появления…

Кстати, Полинка действительно была для него самой ценной жертвой. В ней соединилось несоединимое – невинность ребенка и порочное зачатие. Она ведь была плодом греховной связи своей матери и человека, который не являлся ее мужем. К несчастью, положение усугублялось тем, что Турков обвенчался со Стасей, тем самым освятив свой брак. Все эти подробности стали известны Юрию от Дианы, которая с удовольствием поведала ему в момент откровенности о своей блестящей победе над соперницей.

Вот, собственно, и все. Если не считать того, что с Полиной и Наташей Юрий получал нужное количество жертв – семь (имя еще одной убитой им девушки так и осталось неизвестным). Для того чтобы открыть проход князю тьмы, их было достаточно. Я становилась восьмой жертвой, и это уже был явный перебор. Так что приходится признать, что прикончить меня он собирался не по делу, а просто для собственного удовольствия. Слишком уж я его достала.

Я не считаю своей заслугой то, что план убийцы-монстра провалился. Меня вела какая-то неведомая сила, оберегавшая и посылавшая те самые сны, так похожие на кошмары. Меня хотели предупредить, но я не смогла понять этого вовремя. Надеюсь, те, кто направлял меня, простят меня за это. Я всего лишь человек, слишком несовершенный для борьбы с могущественными силами и слишком слабый, чтобы в одиночку одолеть их.

Моя бабуля, советы которой так помогли мне, немного увлекалась гаданием. Конечно, она не афишировала этого, но иногда мне удавалось перехитрить ее и добраться до красивой и необычной колоды с замечательными картинками. Одна из них изображала человека с завязанными глазами, который, улыбаясь, стоял на краю глубокой пропасти. Он пребывал в прекрасном настроении и не видел опасности у своих ног. Помню, как замирало мое сердце, когда я пыталась угадать, что произойдет с ним в следующее мгновение, свалится он в бездну или сумеет перепрыгнуть через нее? Снова и снова вспоминая то, что мне довелось пережить, я поняла, что во всей этой истории оказалась в роли того самого глупца с повязкой на глазах, разгуливающего по краю пропасти. Что ж, не зря говорится: дуракам всегда везет…

* * *

Аромат свежесваренного кофе щекотал мне ноздри и требовал немедленно проснуться. С большой неохотой я приоткрыла глаза и сладко потянулась. Какой сон я видела… Ладно, что толку мечтать, нужно идти на кухню. Наташка уже возится с завтраком, я слышу, как звякают тарелки. Как только меня выписали из больницы, Наташка перебралась ко мне жить. Я ничего не имела против, тем более что понимала ее желание никогда больше не видеть квартиру, где столько всего произошло. Сейчас мы активно искали на нее покупателя, а Наташка уже присмотрела для себя приемлемый вариант недалеко от моего дома. Продавец ее обещал подождать, пока продастся Наташкина квартира.

– Доброе утро, соня, – улыбнулась мне Наталья. Она осторожно поддела деревянной лопаточкой дырчатый, масляно блестящий блинчик и ловко опрокинула его на блюдо, где уже высилась целая гора его румяных собратьев.

– Блины? В честь чего это? – удивилась я.

– Эх ты, сегодня же масленица! Так что забудь о диете, всю неделю будем лопать блинчики. С джемом, со сгущенкой, с икрой. М-м-м-м! – Она мечтательно зажмурила глаза, а я засмеялась.

– Хочешь апельсинового сока? – спросила Наташка озабоченно. Я уже давно поправилась, а она все продолжала пичкать меня витаминами.

– Спасибо, я сама.

Наташка почему-то смутилась и неосторожно плеснула на сковороду слишком большую порцию теста. Над шипящей сковородой поднялось облако пара.

– Эй, что это с тобой? – спросила я, наливая в стакан апельсинового сока.

– Со мной? Ничего.

– Да брось. Я же вижу, что тебе что-то надо. Колись, дорогая, по-быстрому.

– Ну, ты опять на меня рассердишься…

– Опять ты со своими вещими снами?! – сразу догадалась я. – Ну сколько тебе повторять: никаких снов больше не будет. Я же не Пифия какая-нибудь.

– Я же говорила, что рассердишься, – грустно сказала Наташка.

– Наташ, ну правда, хватит уже об этом, а?

– Да я ничего, – пробормотала она покорно.

– Тьфу, черт с тобой, сейчас сама убедишься, какая чушь мне приснилась. Только, чур, не смейся.

– Не буду, – Наташка навострила уши.

– Блин горит, – буркнула я, кивнув на сковородку.

Наташка, ойкнув, сковырнула обуглившийся слишком толстый блинчик, которому не повезло с самого начала, в мусорное ведро.

– Мне приснилось, что к нам в гости пришел Андрей с каким-то своим другом. И они принесли букет ландышей, а потом ты вышла за него замуж, и я гуляла на твоей свадьбе.

– За кого я вышла замуж? – вытаращила глаза Наталья.

– Как за кого? За незнакомца. Он ярко-рыжий, как подсолнух, но в общем симпатичный и тебе вроде понравился. Ну что, убедилась, что это полная чушь?

Наташка с сожалением глянула в окно и вздохнула, увидев все те же сугробы и покрытые инеем деревья:

– Мда-а-а, с ландышами об эту пору будут проблемы. И рыжих среди моих знакомых пока что не водится. Да и не люблю я ры…

Ее прервал звонок в дверь. Она замерла с открытым ртом и вопросительно взглянула на меня:

– Кто это?

– Ландыши принесли, – хихикнула я.

– Не хохми. Пойду открою.

Наташка прошлепала в коридор, а я, воспользовавшись ее отсутствием, ухватила лежащий сверху поджаристый блинчик и запихнула его в рот целиком.

Мне показалось, что подружка моя как-то странно вскрикнула в прихожей, и я, торопливо проглатывая полупрожеванную добычу, бросилась к ней.

– Эт-то еще что? – не удержалась я, увидев забитую до отказа прихожую. Вообще-то там находились только двое, но свободного пространства почти не осталось. Мне пришлось затормозить на пороге.

– Оно самое… – нервно хихикнула Наташка. В ее взгляде, брошенном на меня, сквозило уважение.

Тем временем Андрей, негромко кашлянув, протянул мне шуршащий кулек, от которого сильно пахло знакомым цветочным запахом.

– Откуда? – выдохнула я изумленно, не в силах отвести взгляд от нежных белых колокольчиков, покачивающихся на изогнутых зеленых стебельках, которые жались друг к другу, окруженные широкими глянцевыми листьями темно-зеленого цвета.

Вместо Андрея ответил незнакомый парень с симпатичным лицом, густо присыпанным веснушками.

– Это ландыши.

Он обернулся к Андрею и подмигнул:

– Я же говорил, что твоя девчонка обалдеет.

Парень стянул с головы шапку, и я чуть не ослепла, увидев шевелюру ярко-морковного цвета.

– Рыжий… – ахнула Наташка.

– Ну да, – совсем не обиделся парень.

– Простите, – заалела Наташка.

– Да ничего. Цвет волос у меня и правда экстремальный.

– Познакомьтесь, это Валерий, мой друг, – поспешно вмешался Андрей. – Только что из Голландии. Он там работает по контракту в цветочном центре. Привез партию ландышей и посоветовал мне принести их тебе. Нравится?

– Еще бы! – Я растроганно погладила пальцем нежные стебельки.

– Наташа, а чем это у вас так вкусно пахнет? – бодро поинтересовался Валерий.

– Ой, да блинами же! Хотите попробовать?

– Кто ж от такого откажется? – хохотнул Валерий.

– Как там Полинка? – спросила я, когда мы с Андреем остались вдвоем. – Все еще сочиняет сказки?

– Да. Только теперь у них счастливый финал.

Я подняла голову и встретилась с его пристальным взглядом.

– Хочешь услышать какой?

– Конечно, – кивнула я и улыбнулась.

– Все сказки она заканчивает одинаково: «Они жили долго и счастливо».

Я засмеялась:

– Хороший финал для сказки.

– Мне бы хотелось, чтобы это была не просто сказка, – неожиданно серьезно сказал он.

– Я что-то… не совсем понимаю, – промямлила я, чувствуя, как бешено застучало сердце. Что, если я придаю его словам совсем не тот смысл, который вкладывает в них Андрей? Стоит ли будить надежду, чтобы она тут же разбилась вдребезги?

Из кухни доносились оживленные голоса и Наташкин смех. Она давно так весело не смеялась. Я машинально порадовалась этому, на душе потеплело.

Андрей, уловив момент, шагнул ко мне и опустил руки на мои плечи. От его прикосновения я напряглась еще сильнее. От запаха цветов кружилась голова. На глаза отчего-то набежали слезы.

– Понимаешь, я должен уехать, – тихо сказал Андрей, уткнувшись лицом в мою макушку. – Валерка зовет меня с собой, обещает хорошую работу…

Вот оно что! Так я и знала. Стараясь не разреветься, я отпрянула в сторону, но Андрей сильнее сжал руками мои плечи, не позволяя вырваться.

– Погоди, торопыжка, – ласково попросил он, целуя мои волосы. – Я еще не все сказал.

– Уже достаточно. Счастливого пути, – с трудом выговорила я, сглатывая горький комок. Так вот зачем он пришел – попрощаться! Так мне и надо.

Он заговорил снова, нехотя оторвавшись от моих волос:

– Хотя мне до сих пор не приходилось видеть, чтобы муж и жена «жили долго и счастливо», но, может быть, нам стоит попробовать? Ты согласна рискнуть, Агнешка? Не знаю, что нас ждет в чужой стране, но обещаю: приложу все усилия, чтобы сделать тебя счастливой. Тебя… и Полинку. Что же ты молчишь? Ты согласна?

Согласна ли я? Любить и быть любимой мужчиной, о котором я мечтала с самого детства? Которого любила даже тогда, когда считала убийцей? Получить счастье, которого уже не надеялась дождаться? Он еще спрашивает…

Я не стала отвечать. Зачем? Мы хотели одного и того же, и теперь это стало возможным. Теперь так будет всегда, мы оба знали это. Андрей прижал меня к себе так крепко, что стало трудно дышать. По моим щекам текли слезы, они мешались со смехом, и уже не нужно было говорить, его ласковые губы умели объяснять все без слов.

Честное слово, такого в моем сне не было!