Книга: За краем небес



За краем небес

И распахнутся крылья в вышине,

Неся меня все вдаль и вдаль к мечте…

Пригорок косо убегал к воде, омываясь водами неспешно текущей широкой реки, на поверхности еще плавали кусочки льда.

Я стояла на коленях и полоскала в ледяной речке белье, пальцы почти свело судорогой от холода. Ну вот опять! Я досадливо шлепнула ладонью по воде. Еще один носок вырвался и уплыл по быстрой стремнине. Попадет мне от дядьки, что же за день-то сегодня такой! С трудом прополоскав последнюю рубашку и наплевав на уплывшие носки, сложила кое-как отжатые вещи в плетеную корзину и, нагрузив ее на спину, пошагала вверх по склону к дому дяди Агната.

Пока я с трудом поднималась на пригорок неся неподъемную корзину, рядом неожиданно раздался веселый голос, от которого сердце радостно забилось в груди.

— Мирка!

Это был мой Лик. Парень, одетый в нарядную вышитую рубаху, подскочил ко мне и, пользуясь тем, что руки были заняты, взъерошил длинную косу.

— Мирушка, у меня сегодня отец возвращается. Буду с ним о свадьбе говорить.

Я резко остановилась, скидывая тяжеленую корзину со спины и прижимая ладони к загоревшимся щекам.

Лик отвел мои ладони и нежно коснулся губ в легком поцелуе.

— Пойду я, — прошептал он мне. — А ты дождись вечера, встретимся на нашем месте у березы.

Я лишь счастливо кивнула ему, посмотрев вслед убежавшему парню. Потом обернулась поднять корзину и обнаружила, что белье рассыпалось по земле. С тяжким вздохом сложила все обратно и вновь потащилась к реке.

Весь день сердце пело в груди и я едва могла дождаться вечера. Матушка прикрикивала на меня потому, что все валилось из рук. В конце концов, отчаявшись добиться от меня хоть какого-то толку, мать обозвала неумехой и отправила в лес, собирать красную ягоду любину. Эта удивительная ягодка росла на поляне, спея под белым пушистым снегом, а потом, когда снег сходил, яркие бусины первыми показывались на черной земле. Говорили, что ее сами маги посадили, а после живучее растение само разрослось повсюду. После мы зальем ее медом и уберем в прохладный погреб, настаиваться, превращаться в хмельной напиток, который так любил мой дядька. Я вышла на опушку, всю усыпанную яркой спелой ягодкой и принялась низко склоняться к земле, неспешно собирая сочные яркие шарики в корзину. Все мысли были только о Лике. Я настолько не замечала ничего вокруг, что едва не наступила на острое лезвие большого меча, лежащего в траве. В испуге, едва не выронила почти полную корзину. Откуда здесь меч? Поставив свою ношу на землю, оглядела полянку и показалось, что на самом краю ее в кустах что-то темнеет. Подняв для верности тяжеленный меч руками, не знаю, правда, зачем, край его все равно от земли оторвать не могла, я потащилась к кустам прочерчивая острым кончиком длинную полоску на земле. Едва я подошла достаточно близко, как вскрикнув выронила тяжелое оружие и зажала руками рот. В кустах лежал мужчина, крупный, с длинными каштановыми волосами, какие носят воины, и весь в крови от полученных ран. Кровь уже запеклась, а мужчина, кажется, не дышал.

Очень осторожно приблизившись к нему, я присела на колени, протягивая к груди руку, пытаясь послушать, бьется ли сердце. Оно билось, только очень очень тихо. Воин был еще жив. Не раздумывая доле, я со всех ног кинулась к дядькиному дому, кликнуть помощи.

Воина мы разместили в сенях, дядька не захотел нести приготовившегося отдать небесам душу мужчину в главную комнату. Мне, как нашедшей его первой, был дан наказ заботиться о раненом. Что и говорить, а ухаживать за кем-то я хорошо умела. Матушка моя славилась в нашем селе, как хорошая знахарка, а ей знания от бабки достались. К нам в дом часто приводили тех, кто нуждался в лечении. Варить такие травяные зелья, как у мамы, у меня не получалось, но зато я прекрасно справлялась с уходом за нуждающимися и знала, как правильно это делать.

Уже после того, как мужчину положили на крытую покрывалом скамью, я сняла с него высокие кожаные сапоги и стала осторожно освобождать от изрезанной в нескольких местах одежды. Иногда приходилось распарывать ткань ножом. Когда наконец стянула с тела раненого все до последней ниточки, то едва не ахнула. Тело было покрыто множеством небольших рваных ран, от которых исходил тошнотворный запах. Благо, я привычная была и меня не мутило от подобного. В этот момент матушка приблизилась ко мне с только что сваренным отваром.

— Мирушка, ты пока вещами его займись, в порядок приведи, глядишь еще понадобятся, а я его целебным зельем обмою, нужно раны хорошо промыть, да заразу, что в них попала, убить.

Я уступила матушке место и, подняв порванные штаны и рубаху, а также грязный темно-синий плащ, потащила вещи к реке. Уже на самом берегу, пока я выворачивала одежду, чтобы заняться стиркой, а после заштопать многочисленные дыры, я и нашла в кармане письмо.

В нашей деревне никто не умел читать, никто, кроме меня. Учить то было некому. А вот для меня нашелся учитель и случилось это так:

Анюша, дочка нашего старосты, позвала всех на говорины. Отец ей разрешил главную комнату в избе занять. Вот она на радостях всю нашу деревенскую молодежь и позвала. А что? У старосты изба знатная, большая, светлая — все поместятся. Собрались мы ближе к вечеру, по лавкам расселись и давай друг друга историями потчевать, кто кого переврет. У кого лучше получалось, у кого хуже, кто такие страсти сочинял, что мурашки по коже бегали. В конце вечера сама Анюша победителю награду подносила.

Я говорины любила. Мне не столько нравилось слушать захватывающие истории, сколько сидеть и видеть на соседней лавочке Лика, который посматривал частенько в мою сторону, а раз даже подмигнул. Рядом с ним Ситка сидела, симпатичная девчонка, все к парню жалась, а вот он на нее не смотрел, зато с меня глаз не сводил. В общем, сидела я и в душе нарадоваться не могла. Наконец черед байку говорить и до меня дошел. Села я поудобнее, длинную косу через плечо перекинула, и начала свой рассказ:

— Однажды темной лунной ночью по двору прошелестел ветер. Сперва он тихонько пошевелил листья на деревьях, потом опрокинул с крыльца ведро, потом оторвал деревянный ставень, становясь все сильнее и сильнее, пока не превратился в настоящий смерч. И люди, живущие в доме, испугались и кинулись на крыльцо, и спрашивали: 'Что это? Кто наслал проклятье на наш дом, как нам теперь спастись?'. Внезапно из-за спин говорящих выступила вперед тоненькая совсем молоденькая девушка-калека. Она сказала людям: 'Я слышу его, он требует свою жертву, тогда ветер оставит нас в покое'. Все обитатели большого дома переглянулись между собой, но никто из них не захотел становиться жертвой ветра, чтобы спасти остальных. Тогда девушка ступила вниз с крыльца и, не оборачиваясь, прихрамывая, направилась к чернеющей среди двора вихревой воронке из камней и грязи, которая кружилась на месте так быстро, как крутится деревянное колесо, пущенное вниз по крутому склону, но не двигалась в сторону. Девушка смело ступала ветру навстречу, не опуская головы, и когда ураган готов был поглотить ее, из ветра возникла высокая мужская фигура в темном плаще и протянула к ней руки и…

В момент, когда я готова была сгустить краски и перейти к душераздирающим событиям, наружная дверь распахнулась и в комнату ступила фигура в темном плаще.

Все тогда повскакивали с мест, парни вперед выступили, девчонки по углам запрятались, а странник в плаще вдруг скинул с головы капюшон, обвел нас взглядом на удивление ясных старческих глаз и вдруг увидел меня. Я не знаю, что такого приметил в моем лице странный седоволосый человек, но оно вдруг исказилось, из отрешенно-равнодушного превратившись в живую маску боли.

— Кто ты будешь, девушка? — обратился ко мне путник.

— Мираней меня зовут, — ответила я вполголоса, робея перед незнакомцем, стоявшим сейчас так уверенно на пороге чужого дома.

Старец ничего более не сказал, а лишь смотрел на меня внимательно.

Тут Лик вперед выступил.

— Помочь тебе чем, дедушка.

— Помоги, добрый человек. — откликнулся старец. — Путник я, странствую по свету, хотел на ночлег в вашу деревню попроситься. Староста здесь живет?

Тут уже Анюша выступила вперед и, поклонившись, провела старца в дальние комнаты, где отдыхали ее родители.

Старец тот звал себя магом-отшельником и задержался он в нашей деревеньке на гораздо дольшее время. Староста его гнать не решался, он побаивался старика и всячески старался тому угодить, а все это оттого, что в нашей деревне отродясь магов не видывали. Мы про них только от случайных заезжих путников и слышали. Мне вот тоже до смерти любопытно стало за старичком понаблюдать. Вдруг он что удивительное сотворит, а я увижу, будет что подружкам порассказать! И вот когда я притаилась в кустах, росших на берегу речки, подглядывая за сидевшим на склоне седобородым путником, он вдруг тихо позвал:

— Иди сюда Мираня, не прячься, не обижу.

Я смущенно вышла из-за своих кустов, теребя косу, а щеки пылали, словно та самая красная ягода любина. Не решаясь на него посмотреть, остановилась перед отшельником.

— Да ты присядь, краса ненаглядная, в ногах правды нет.

Устроившись рядом на теплых прогретых солнцем камушках, я склонила голову, рассматривая речку и недоумевая, что такое удивительное увидел в ней старец, что сидит здесь столь долго и так задумчиво смотрит на нее.

— Спросить чего хотела? — улыбаясь, сказал наблюдавший за мной отшельник.

А я не зная, как попросить его сотворить что-нибудь чудесное, сказала первое, что пришло в голову:

— А вы теперь в нашей деревне поселитесь? Староста сказал, что вы задержаться решили.

— Решил. Из-за тебя и решил.

— Из-за меня?

— А из-за кого же еще?

— А что я такого сделала?

Старец голову склонил и грустно улыбнулся.

— А хочешь ли ты Мира, послушать рассказ про одного могучего мага?

Я кивнула головой, и старец тихо заговорил:

— Жил в королевстве человек один, но не простой селянин. Маг он был, очень сильный, с могучим даром. Состоял на королевской службе при дворе, а потому много завистников имел, но никогда никого не боялся. Смелостью и силой своей завоевал он самую прекрасную женщину в королевстве. Она была магиня, знатного происхождения и редкая красавица. Полюбили они друг друга, и с согласия короля поженились.

Я слушала, затаив дыхание. Король и дворец, любовь и магия, — какая чудесная сказка.

— После свадьбы жили они очень счастливо, — продолжил старец, — всякое у них в жизни случалось, но друг друга супруги поддерживали, со всеми трудностями вместе справлялись. И вот родилась у них дочь. Самое красивое дитя на свете. Маг и жена его души в девочке не чаяли. Взялся отец обучать малышку всему, что сам знал, едва только она ходить начала. Очень гордился он тем, что дочке его сильный дар достался. Выросла девочка, в красавицу превратилась, родители надышаться не могли. И вот однажды возвращался отец со службы своей при дворе, спешил домой, зная, что ждет его там жена, а дочка выбежала уже к воротам встречать. Спешил он очень, да натолкнулся в подворотне недалеко от дома на своего старого недруга. Недруг тот был не один, магов с собой привел. Давно он зло в душе таил на нашего героя, а теперь решил поквитаться. Окружили маги-наемники злосчастного царедворца и пустили в ход сильные заклинания, а ему защищаться пришлось. Не знал он только, что дочка его волнуется, а потому отправилась отцу навстречу. И пока отбивался маг от нападавших, не успел заметить еще одного человека, прятавшегося в глубине подворотни, оттого, что не было у того дара, зато лук был отменный и золотые монеты в кармане — богатая плата за расправу над царедворцем. Не увидел и стрелы, пущенной прямо в спину. Он не увидел, а другой человек заметил — девушка та, что кинулась на подмогу, приметив вспышки заклинаний в подворотне. Бросилась она вперед и успела лишь собственным телом закрыть спину отца, да так и упала замертво на месте.

Отшельник замолчал, а я слова сказать не могла, в горле комок стоял, в глазах защипало. Что же это за сказка такая грустная? Подняла голову и увидела на щеках старца мокрые дорожки от слез.

— Потерял он все в ту ночь. От горя словно обезумел. Убил он недруга своего, да сообщников его на месте уложил. А вот когда дитя свое в дом на руках принес, да мать увидела, то так и слегла на месте. Не выходили ее, не смогли спасти, ни лучшие дворцовые лекари, ни сильнейшие маги. Остался он один на белом свете, остался считать дни до конца своей жизни, да пошел скитаться по свету. А после в одной позабытой небесами деревеньке увидел девочку, увидел и сердце остановилось, так похожа она была на его дочку!

Сказал это старец и уронил голову на руки, надолго замолчав.

Я не смела пошевелиться, у самой слезы из глаз полились, и сказать-то ничего в утешение не могла, так горько на душе было. Потом набралась смелости и, протянув руку, погладила старика по седым волосам.

Он отнял от лица руки, взглянул на меня наполненными болью глазами и спросил:

— Хочешь ли ты Мира, чтобы я стал твоим учителем?

Прожил маг у нас в деревушке месяца четыре. С тех пор, как он здесь поселился, с его легкой руки все стали звать меня Мирой, а настоящее имя ровно позабыли. Многое он мне рассказал такого, о чем я раньше не слышала. Узнала я про другие народы, про гномов и эльфов, и про драконов. А самое главное, он читать меня научил, только в деревне читать было нечего и отшельник писал для меня на тонком пергаменте, который хранился в его холщовой суме, а потом показал, как нужно самой держать перо и выводить неровные, но зато настоящие буквы, собирая их в слова. А еще учитель проверить пытался, нет ли у меня магического дара.

— Мира, подойди ка сюда. Взгляни, видишь этот шарик, положи-ка поверх руки.

Я приблизилась, с любопытством поглядывая на необычный шар, и сделала все, как велел учитель.

Удивительная вещь была точно магической, она словно мелко так дрожала под руками. Несмело положив ладони сверху, с любопытством поглядывала на матовую непрозрачную поверхность.

Выждав некоторое время, мой учитель со вздохом забрал у меня шар и сказал:

— Ну раз в магии я помочь бессилен, научу тебя другому полезному занятию.

С тех пор каждый день стали мы с отшельником забираться в лес, где он учил меня стрелять из лука. Первый самый простой лук из изогнутой ветки тиса учитель помог мне вырезать самой, а после, показал, как изготовить простейшую стрелу из прямой упругой палки и небольшого камня. Такими самодельными стрелами училась я стрелять поначалу. К нашему общему с отшельником удивлению, оказалось, что у меня талант четко попадать в цель. Уже позже учитель нарисовал на бересте, как правильно делать настоящие сложные составные луки, такие, которыми воины в бою стреляли. Мы садились с ним вечером на крылечке дядькиного дома, не обращая ни малейшего внимания на недовольно поглядывающего в нашу сторону хозяина, и начинали в четыре руки мастерить лук для меня. Пока я очищала будущую кибить от коры, учитель строгал бруски с внутренней стороны, гладко, уменьшая его толщину, чтобы потом оружие плавно сгибалось. После склеивали части рыбьим жиром, стягивали сухожилиями и снова пропитывали жиром. Учитель показал, как оклеить готовый лук проваренными полосками бересты, чтобы древесина не портилась от дождя. Наконечники стрел для нового замечательного лука заказали все же кузнецу, ведь металлические концы лучше каменных, от которых в бою никакой пользы. Пусть в бой я идти точно не собиралась, но вот охотится понемногу начала, уходя с отшельником в лес и затаившись в кустах, выслеживала дичь. Дядька даже ворчать перестал, когда стала носить домой подстреленных куропаток. Учитель же лишь довольно хмыкал, стоило очередной стреле метко поразить цель.

Однажды я сидела на пригорке и привычно глядела вдаль, отдаваясь охватившим меня мечтам. Далеко-далеко за горами в небе разливалось золотистое сияние, солнце медленно ускользало за край, облака окрашивались разноцветными мазками, словно рука художника смело разрисовала их в самые необычные цвета, слепливались в диковинные фигуры, и я видела в небе очертания драконов, гномов и магов, и даже прекрасное белоснежное сердце зависшее в вышине. Душа стремилась воспарить высоко над этим миром, чтобы оттуда сверху увидеть серебристую излучину речной ленты, зеленые шапки деревьев, скалистые холодные горы, пролететь над нетающими снегами и очутиться в новом мире, стране из моих грез, удивительном и невозможном по красоте королевстве, где царит лишь одно счастье, где все люди волшебники и живут в мире и согласии с друг другом, создавая самые чудесные вещи на свете. Сердце сжималось в груди и, не знай я наверняка, что упаду с речного обрыва в воду, встала бы прямо сейчас и прыгнула вниз, раскидывая руки в стороны, словно птица. Отшельник неслышно приблизился, кладя руку на плечо и возвращая с небес обратно на землю:



— О чем ты думаешь, Мира?

— Вон там, учитель, вдалеке, где садится солнце, находится край небес.

Как хотелось бы узнать, что за ним.

Старец улыбнулся и слегка провел ладонью по моим волосам.

— Какой ты еще ребенок, девочка. Несмышлёный и мечтательный ребенок. Совсем мало знаешь о нашем королевстве. Там за краем небес, по преданию, находится великая страна эльфов.

— А какие они эльфы?

— Я не встречал ни одного. Только в легендах о них и слышал. Говорят, были между нашими королевствами раньше мир и дружба, но потом разладились отношения. Древний могущественный король пожелал взять в любовницы знатную прекрасную эльфийку и сильно оскорбил этим один из правящих могущественных кланов. Было несколько стычек и едва не дошло до войны. Однако мудрый эльфийский правитель смог уладить дело миром, но с тех пор отношения стали уже не те, а потом эльфы и вовсе перестали появляться в нашем королевстве.

— А как они выглядят?

— Говорят, все эльфы очень красивы. У многих из них светлые длинные волосы, они стройные, гибкие и сильные. А от человека их внешне отличают только кончики ушей, они немного заостряются кверху.

Я положила подбородок на сцепленные в замок руки, пытаясь представить, как они выглядят, эти таинственные эльфы. Учитель же присел рядом и завел разговор об остальных не похожих на людей народах.

Ох и многому научил меня отшельник! Столько всего узнала от него, что даже подружкам не расскажешь. Не верили они мне, думали, все байки сочиняю, для красного словца.

— Ты Мирка любишь выдумывать, — сказала однажды Рося, когда завела разговорах об эльфах, — глупости все это! Маги есть и король тоже, а то, что кроме людей другие народы на земле живут, так это все сказки.

— Ничего я не выдумываю, мне обо всем отшельник рассказал.

— Как же, как же. Что-то отшельник тебе одной обо всем рассказывает, другим к нему и подойти-то боязно, не иначе, как к тебе неровно дышит?

— Ты, Рося, дура полная. Весь ум в косу ушел, только и можешь, что перед парнями бедрами вилять, а как головой подумать, так сразу волос шевелиться начинает, не иначе заместо мозгов работать пытается.

Знала ведь я чем уколоть. Я завсегда быстро в людях слабости подмечала. Рося волосами своими очень гордилась, а умом и правда не блистала, простых вещей понять не могла.

— Знаешь что, Мирка, у тебя самой язык наперед ума лезет. Ты то больно умная у нас, настолько, что парни шарахаются. Так и говорят: 'У нашей Мирки, язык, что нож острый, боязно с ней на свиданку идти, еще прирежет'.

Ох и обиделась я на нее тогда, потому как правду сказала, парни и правда чурались, а дядька жаловался, что никто меня замуж брать не хочет. Сгоряча оттаскала Росю за ту самую косу, а она в долгу не осталась. Растянули нас тогда молодцы деревенские, что мимо проходили, а среди них Лик оказался.

Лика я и раньше встречала, то на улице, то в гостях, да только мы все мимо друг дружки проходили, лишь головой кивали. Мне все казалось, что он больно зазнается. Парень видный был, плечи широкие, руки могучие, волос золотой, словно спелые колосья пшеницы, глаза яркие голубые, искрятся, как самоцветные камушки, вот девчонки на красоту его и велись. А он то одну целует, то другую. Так, по крайней мере, девчонки друг между дружкой хвастали.

Вот и сейчас стоял да зубоскалил с дружками своими, меня за плечи крепко так обхватил и не пускал к Росе кинуться. А второй ладонью разлохматившуюся косу приглаживал.

— Чего не поделили, красавицы? — спросил он.

— А тебе какое дело? — ответила я, пытаясь вывернуться из под его руки. Рося напротив неожиданно замолчала и стояла вся такая робкая да невинная.

Вывернувшись все-таки, вновь кинулась вперед, чтобы уже бежать отсюда, а то больно стыдно было. Вот только парень ухватил за руку.

— А ну пусти, оторвешь ненароком!

Лик лишь усмехнулся.

— Никак из-за кавалера подрались?

— Да ей о кавалерах только мечтать. — не удержалась Рося.

Я даже губу закусила, вот только снова кидаться не стала, решила на зло Росе по-другому поступить.

Взяла вдруг к Лику повернулась да спросила:

— Что ты так в руку мою вцепился, упустить боишься али понравилась больно?

Парень сперва удивленно раскрыл глаза, а потом снова усмехнулся, показав ряд ровных белых зубов:

— Так давно уже нравишься, иль на говоринах не приметила?

— Приметила, — бесстрашно ответила я, хотя в груди все сжалось, то ли сладко, то ли боязно, не понять. — Неужто и на свидание позвать не оробеешь? — сама не понимаю, как я так прямо об этом спросила, никогда раньше на встречу с парнем не напрашивалась, все думала, молодцы девчонок вперед приглашать должны, а теперь вот назло этой гадюке осмелела. Выпрямилась ровно, ответа жду, изо всех сил стараюсь не краснеть.

А он, как нарочно, голову набок наклонил, стоит, подлюка, рассматривает задумчиво. Я прямо спиной торжествующий взгляд Роси ощутила.

— А ты-то придешь? Говорят, больно гордая да на язык острая, остерегают и близко к тебе подходить?

— Кто остерегает? — от удивления даже о смущении позабыла.

— Завистники, кто ж еще! — расхохотался Лик, выпуская мою руку и снова взлохмачивая косу.

Ух, даже понять не могла, злиться мне на него или тоже рассмеяться в ответ. Тут взгляд на лицо Роси упал, и такая на нем была досада написана, что я и правда рассмеялась от души. А потом повернулась, да гордо так прочь направилась.

— Мирка, — крикнул парень вдогонку, — так на свидание-то придёшь, завтра у березы, что за вашей околицей растет?

— Подумаю еще! — гордо перекинула косу через плечо и пошла домой.

На свидание я, конечно же, пошла, и в мыслях не было не явиться. Мне ведь Лик тоже нравился, только я никому этого не показывала и ни на что не надеялась. Вечером уговорила отшельника не ходить в лес. Старец тогда поглядел на меня задумчиво, но спрашивать ничего не стал, просто кивнул, а сам развернулся да пошел в лес один. Мне даже не по себе как-то стало, на мгновение задумалась, правильно ли поступаю, но вскоре мысли о Лике вытеснили из головы все остальные, и я радостно побежала к березе, немного задержавшись для порядка, иначе решит, что я минуты до нашей встречи считала. Может и считала, только ни за что не сознаюсь. Заметив издали фигуру парня, прислонившегося к тонкому белому стволу, не сдержала улыбку. Он и правда ждал меня, а я до последнего поверить в то не могла. Приблизившись, резко остановилась, заметив его нахмуренное лицо:

— Я решил, что посмеяться надо мной собралась. — Начал он, даже не поздоровавшись для приличия. — Стою здесь уже битый час, специально раньше пришел, дружки вон все по кустам попрятались, смотрят, как я ваш забор подпираю.

— А тебя к тому забору привязали что ли? — обиделась я, — Если никто веревкой не неволил, а ждать гордость молодецкая не велит, то шел бы себе мимо!

— Не ты ли о свидании просила?

Вот это да! Прямо сходу в лоб припечатал!

— Не ты ли в спине сотню дырок взглядами просверлил? Я за тебя испугалась, думала, скоро от подмигиваний глаз вон выскочит, вот и сжалилась над тобой.

— Ну Мирка! — выдохнул парень, а потом взял да и схватил в охапку и так меня сжал, что едва не задушил.

— Пусти, дышать невмоготу. — Взмолилась я.

Вот только позабыла, с кем разговоры разговариваю. Парня то я и правда зацепила. Он ведь думал, растекусь жидкой лужицей у ног, плясать вокруг стану, радуясь, что внимание обратил, а я его при дружках подслушивающих позорить взялась. Обхватил он широкими ладонями мое лицо и крепко поцеловал. И вмиг бы закружилась бедная головушка, если б не ехидный смешок позади. Оттолкнула, что есть мочи, да еще и по коленке пнула изо всех сил. Он даже вскрикнул, еле сдержавшись, чтобы на одной ноге не запрыгать.

— Ах ты тигрище плешивый! — накинулась я на него. — Как девушку подождать, сил у него нет, а как на нее с поцелуями бросаться, так сразу удаль просыпается!

Кажется, парень и правда ошалел от моего напора. Выпрямился, голубыми глазищами на меня уставился, даже лоб потер.

— Так это…, так нравишься мне взаправду. Решил, что ты шутку со мной сыграть собралась, дураком на всю деревню выставить. Меня парни остерегали к тебе подходить, говорили, что дуреха молодая да несмышленая, только словами острыми жалить горазда. А я не послушал. Красивая ты, Мирка, глаз отводить не хочется. И характер задорный! Нравишься мне больно, правду говорю. Не сердись, что поцеловал, рядом с тобою кровь кипит, жжет сквозь кожу. Простишь меня?

Вот что сейчас ему ответить, не знала. Ехидное словечко всегда найти могла, а когда так открыто вдруг от души о чувствах говорили, у меня язык сразу к небу прилипал, а краска щеки заливала. И тепрь глаза в землю лишь опустила, стою, молчу. Парень руку протянул, обхватил мою ладонь своей широкой и легонько так потянул за собой:

— А пойдем на берег речки, посидим? Там дружков нет, — улыбнулся мне Лик.

Я только кивнула в ответ, потому что красивый он был и от улыбки в груди сводило, словно сладкой судорогой. И перед другими я бравая и смелая была, а в душе всегда робела, и не мечталось даже, что такой парень на меня внимание обратит.

Закружила в своем вихре первая влюбленность, юное ничем не омраченное счастье пустило нежные росточки в сердце. Весна цвела в душе буйным цветом, и я знала, что все у нас с Ликом будет замечательно. Крылья расправились за спиной, а особенно, когда шла по улице, а девчонки знакомые завистливо вслед поглядывали. Вот вам всем! Еще смеялись надо мной, каркали, что старой девой останусь. А нашелся тот, кто меня и такой полюбил. Да не просто парень какой никудышный, а первый красавец на селе! Пусть и не нравились ему мои едкие замечания, но Лик всегда сдерживался, а иногда и в ответ пошутить мог.

Одно только тревожило в это счастливое время — наставник мой вновь погрустнел. Смотрел так с тоской на меня в те редкие минуты, что уделяла теперь учебе, а однажды отвел на берег речки, на знакомые камушки усадил и проговорил:

— Девочка, пришла нам пора расстаться.

Я даже на ноги вскочила от неожиданности:

— Что ты, учитель, как расстаться?

— Не нужен я тебе больше, да и путь пора продолжить. Спасибо, что сняла камень с души, позволила побыть рядом, что искренне радовалась нашим занятиям, вернула в то далекое время, когда и я имел семью. Теперь отправлюсь дальше, может еще кому наука моя пригодиться, в этом теперь смысл жизни.

— Но я так не хочу! Не хочу, чтобы ты уходил!

— С тобой ныне другой человек рядом есть и мысли твои все о нем. Я в жизнь вашу молодую вмешиваться не стану, только совет один дам — ты чаще заглядывай людям в душу, чтобы не ошибиться, не прельститься пустой красотой.

— О чем это ты учитель?

— Я о том, Мирушка, что за ошибки порой слишком больно расплачиваться. Душа у тебя красивая, не только личико. Вот только если ты счастлива, то и совет мой не понадобится. Я же теперь буду за счастье твое небеса молить, пусть пошлют милой девочке жизни спокойной, радостной да долгой. Прощай, хорошая.

Поднялся с камня и направился восвояси. А я стояла, смотрела ему вслед и слезы по щекам текли. Хотела крикнуть: 'Останься еще, учитель!' — да только горло сжалось, будто его удавкой перетянули.

Только когда фигура одинокого путника растворилась в далекой дали, смогла прошептать:

— Прощай учитель, я тоже за тебя молиться стану.

— Ай! — едва успела ухватить листок, который порыв ветра норовил своровать у меня.

Я так крепко задумалась, погрузившись в воспоминания, что могла потерять письмо, а в нем наверняка что-нибудь важное.

Раскрыв грязный листок в бурых пятнах стала вглядываться в плохо различимые буквы. Хорошо хоть почерк был не корявый, как у меня, а твердый, наклонный и очень разборчивый.

"Нашедшему послание сие ценою собственной жизни доставить его в ближайший форт. Пускай шлют предупреждение на окраины, в столицу, пусть оно дойдет до самого короля и его диоров. Они должны принять меры, и побороть эту напасть. Эти строчки, последнее, что я пишу в своей жизни. Моя цель предупредить всех о новых существах, несущих смерть магу и человеку, они появились в нашем селении этой ночью…"

Я досадливо расправила помятый листок на коленях, склоняясь еще ниже, но дальше не могла разобрать. Что за существа? Пробежала глазами послание и выхватила еще несколько понятных слов:

"Эти магические твари появились не случайно, у них был тот, кто дал им жизнь. Нужно спасать несведущих людей, есть только один способ борьбы с ними…"

Ааа! — застонала я. Ну что это за способ? Сейчас особенно отчетливо вспомнила раны на теле воина, они не были похожи на все, виденные мной прежде. Как жаль, что учителя нет рядом, он бы смог прочитать дальше, очистил бы листок магией. Нужно сохранить это письмо в целости, еще пригодится.

Первым делом зачитала письмо дядьке, просила его отправиться к старосте да уговорить послать кого-нибудь из парней в ближний форт. До него от нас добираться дней пять, но разве это беда, когда существует неведомая опасность, а неизвестный автор послания отдал свою жизнь, чтобы оставить это последнее предупреждение.

— Очумелая ты девка, Мирка! — ответил дядя Агнат. — Была бы мне родной дочерью, не задумываясь, всю дурь из головы бы выколотил, только в память о брате и не трогаю да еще мать твою огорчать не хочется. Совсем она тебя избаловала. Посмеется только староста над глупостью этой, да велит мне получше за племянницей приглядывать. Сама помысли: письмо какое-то, что ты одна только прочесть можешь, и то не полностью.

— Ну дядя Агнат, я ведь не для себя.

— А мне какая разница для кого? Время сейчас какое? Урожай сеять надо. Все здоровые мужики да бабы при деле, одна ты праздно шатаешься. Задурил тебе голову старик, теперь совсем на нормальную девку не походишь. Что только Лик в тебе нашел, что до сих пор бегом не сбежал?

— Может то и нашел, что мозги в голове есть, а не одна мысль пустая, как косу бантом перевязать, да наряд покрасивее надеть.

— Не мозги это, а дурь! Все мечтаешь о чем-то, вечно на бережку своем просиживаешь в даль глядучи. Может он за тебя возьмется, да хоть к порядку призовет. Дело бабы — мужику помощницей быть да детей растить. С матери пример бери. Она кроме дел домашних еще и за другими ухаживать успевает и о сыне заботиться. Помогла бы ей с братиком, так нет, вечно норовишь из дома ускользнуть.

— Я помогаю, — насупилась я. Нашел ведь в чем обвинить. Я и ночью и днем Басютку занимала, в темноте колыбельку качала, чтобы матушка отдохнуть могла. Возраст у нее уже не тот, чтобы о младенце заботиться, вот только дядя больно сына хотел. Он ведь на матушке моей после смерти отца женился. Мне говорили, что красотой в нее пошла, так она до сих пор прелесть свою женскую не растеряла. А дядька еще по молодости заглядывался, вот только отец вперед сердце красавицы украсть умудрился. А дядька уж потом во вдовстве утешил. Правда долго он очереди своей дожидался и ведь красиво так настойчиво ухаживал, но и насилу не лез не принуждал. Растопил-таки сердце. Я уж когда подросла задумалась, а может взаправду давно уж ее любил. Наверное, тяжело было смотреть, как она с родным братом его счастлива была, только никаких ссор между родными не возникало, видать, хорошо чувства свои прятал.

— Об чем опять задумалась? Бедовая ты девка! Досталось же горе на мою голову!

— И вовсе я не хуже других!

— Хватить впустую болтать, ступай уж да домом займись, за раненым присмотри, мать говорит: 'Не ровен час отдаст небесам душу'.

— Как отдаст?

— Да слабый совсем, она уж выхаживает его как может. Все иди, да больше не приставай по пустякам!

Я побежала в клетушку на дворе, куда перенесли раненого и где мама сидела возле постели, обтирая раны травным отваром.

— Ну как он? — подступила я, глядя на белое почти восковое лицо и раны, по-прежнему издающие зловонный запах, несмотря то, что матушка промывала их сотни раз своим самым целебным настоем.

— Много я, доченька, людей подняла, а потому сразу видно, этого не вытяну. Руки только не опускаю, пока еще дышит, я ему помогать буду.

— Матушка, я там письмо нашла, понимаешь? Там написано про существ магических. Ты на раны посмотри. Необычные какие, страшные.

— Необычные, Мирушка, но только нам что с того?

— Так магические существа, говорю же. Куда он направлялся? Может бежал от кого? Как до нас дошел, тоже непонятно. Всякий в лесу напасть мог, а у него вон какие отметины странные. А значит письмо он нес в форт, и напали на него далеко от нашей деревни.

— Больно путано ты говоришь, дочь, понять тебя не могу.

— Я к тому, что магией лечить надо.

Матушка только головой покачала.

— Ох, и соглашусь я с Агнатом. Задурил тебе старец голову своей магией.

— Матушка, да я не о том, что я могу магией лечить, а о том, что любина у нас есть и настойка из нее. Давай ей лечить попробуем. Ягода ведь непростая, не зря говорят, что маги садили.



— Настойку что ли влить в него хочешь?

— И раны еще обтереть.

— Да не глупости ли это?

— Но попробовать то можно?

Эх, опять дядька браниться будет! Я ведь на раненого нашего всю его любимую настойку извела. Матушка только головой качала, да попутно макала тряпицу в красный, точно кровь, сок магической ягоды. Мы вливали воину настойку в насилу раскрытое горло, да обтирали тело до тех пор, пока из ран не перестала сочиться зеленоватая мутная жидкость, противно пахнущая гниющей плотью. Матушка после этого даже приободрилась, заулыбалась и велела мне идти на свидание.

— Я дальше сама, Мирушка, может и правда польза какая будет от твоей выдумки. Беги уж к своему Лику.

— А откуда ты, матушка, знаешь?

— Так догадаться не сложно, руки твои мне помогают, а глаза все на дверь поглядывают.

— Там просто Лик… он… батюшка его вернулся.

— Вернулся, вернулся, — улыбнулась она. — Что же я не понимаю, что ли? Сама молодая была. Вот также на свидания с твоим отцом торопилась. — Вздохнула вдруг мама, а потом склонилась над раненым да взялась за перевязку.

— Беги, я справлюсь. Надежда у нас появилась.

Я радостно заторопилась к знакомой березе, обхватила милое деревце руками, заглядывая на розовые лучики солнца, что разметали и раскрасили пушистые облака на горизонте. Сердце так и сжималось в груди, а губы сами собой улыбались. Я все оглядывала пригорок, ожидая, когда же на нем появится молодой развеселый парень, подбежит ко мне и обхватит своими большими и надежными ладонями за плечи, а потом спросит:

— Можно ли поцеловать тебя, Мирушка, страсть как соскучился!

А я опять зальюсь румянцем во всю щеку, глаза опущу и шепну:

— Целуй, если обжечь не боишься, а то больно глаза у тебя горят.

Долго простояла я возле березы, уже и краски на небе поблекли, потемнело оно вовсе, да самые первые звездочки свет свой зажгли, а Лик все не шел…

Неужто случилось что?

Уже когда луна осветила пригорок, повернулась я да зашагала домой. Как хотелось сейчас пойти к Лику домой да узнать, что у них приключилось. Вот только кто я такая, чтобы на ночь глядя к чужим людям заявляться. Я ведь не жена ему, чтобы по ночам разыскивать. Там еще отец вернулся, столько времени не виделись, месяца три как уехал, может у них сейчас празднование в самом разгаре, а тут я про Лика расспрашивать заявлюсь. Намотала косу на кулак да дернула посильнее, чтобы слезы в глазах удержать. Что я, право, сразу сырость разводить собралась? Все у него хорошо. Было бы плохо, соседи бы уже донесли, а девчонки-завистницы в первую очередь. Плохие вести завсегда быстрее хороших долетают. Домой пойду, матушке помогу, Басютку еще покачать надо.

Дома только дядя Агнат и обнаружился. Самолично у колыбели сидел и сына в ней укачивал. Только шикнул на меня, сунувшуюся было к ребенку.

— А ну в клеть иди, мать подмени, совсем она измаялась.

Я кивнула, да на цыпочках вышла из комнаты. А в клетушке и правда матушка так и сидела возле раненого.

— Что ты, доченька, не веселая вернулась?

— Лика не дождалась.

— Не тужи, дочь. Знамо ли дело, какие у него хлопоты могли появиться. Батюшка вернулся! Радость такая! Может и не до свиданий сейчас.

— Может и не до свиданий, — опустила я голову. — А раненый то как?

— Жар у него поднялся. Теперь отпаивать да обтирать.

— Матушка, я этим займусь, а тебе отдохнуть надо.

— Одна не управишься, тут только и успеваю тряпку мочить, вся влага с кожи вмиг испаряется. Вместе будем ухаживать. Боюсь, до утра провозиться придется, а там уж либо выходим либо мужиков звать и яму в лесу выкапывать.

Принялись мы с матушкой за работу. Рук не покладая трудились, ни на минуту отдохнуть не присели. Далеко за полночь дядька заглянул, на руках его Басютка криком кричал. Дядька на нас потных поглядел, на раненого, что в жару метался, взгляд кинул, бутылки из под настойки внимательно так оглядел, да только языком поцокал.

— Юляша, — обратился он к матери, — ты покорми уж его, а то весь криком изошелся.

Матушка тряпку с отваром мне в руки сунула. Сама со стула поднялась и даже зашатало ее, я только руку вытянуть успела, придержать.

— Обтирай и пои его, Мираня. Работу не прекращай и не усни ненароком. Поняла меня? Не усни ни в коем случае! Я пойду обмоюсь и братика твоего покормлю, вернусь вскоре.

Я только кивнула и осталась одна в полутемной клети со стонущим раненым. Мужчина метался на своей лежанке и даже умудрился сбросить миску с водой прямо мне на колени, облив платье. Снова пришлось воды наливать, да обтирать его дальше. Отвар заливать одной было тяжелее. Больно сильный был раненый воин, отбивался все от кого-то, я только от громадных кулаков уворачиваться успевала. Пришлось воина оседлать, да руки его к постели ногами притиснуть, а потом локтем голову прижать посильнее да заливать горький напиток в рот. Воин меня с себя через минуту скинул, а потом опять в беспамятство провалился. Я только дух перевела, поднимаясь с земляного пола. Слава святым небесам, сознания снова лишился. Еще и прибить мог на месте, силы у него немеряно. А в бессознательное тело проще эту гадость залить.

Я работала до самого рассвета, как матушка велела, рук не покладая. Только сама она не вернулась. Не иначе уснула, пока сынишку кормила, а дядька будить и не стал. Он ведь такой — за мать кого угодно на части разорвет, в обиду никому не даст. А сейчас и рад радешенек, наверное, что она уснула от усталости, а не утомляет себя непосильной работой, спасая жизнь незнакомцу пришлому, в лесу найденному. Отойти от своего подопечного я не могла, а потому все продолжала и продолжала трудиться, а сквозь тонкие деревянные стены слышно было, как запели первые петухи. Руки ныли, плечи и спину ломило, ноги болели. Раненый уже не метался, а неподвижно лежал на спине, только дышал натужно через силу. Мочи уже не было его переворачивать — упираться из последних сил приходилось, тяжеленный он был.

Я присела на стул у кровати, потерла ладонями лицо. Глаза сами собой закрывались. Сейчас только прикрою на секунду, чтобы резь унять, а потом опять за работу.

— Мира! — резкий окрик вырвал меня из беспокойного сна. — Дочь, ты уснула!

— Матушка! — я подскочила со стула да на ногах не удержалась и свалилась на пол.

— Что же это такое?! Один не разбудил нарочно, другая уснула, а человеку жизнь спасти можно было!

Матушка кинулась к раненому, наклонилась, положила руку на грудь и замерла, прислушиваясь. Я на своем полу пошевелиться боялась. Так стыдно было, так совестно и еще страшно! Я услышала протяжный выдох, мама устало опустилась на стул, плечи сгорбились.

— Слава небесам! Удержали.

— Жи… живой?

Матушка кивнула.

— Я… я его не убила.

— Не убила, Мира, спасла. Кризис миновал уж, ты его вытянуть успела, теперь ему хороший уход понадобится, а дальше пойдет на поправку.

Я разревелась во весь голос, а матушка только устало на меня посмотрела.

— Спать иди, Мираня. Я пока посижу пару часиков, а ты потом меня сменишь.

Я кивнула, слезы по лицу размазала, кулаки о платье обтерла и пошла в дом.

Весь день на мне забота о раненом была, у матушки и по хозяйству дел хватало. К вечеру только мне позволили из дому выйти, солнышко уже клонилось к закату. Я сходила к березе, проверила, не оставил ли Лик послания какого, но ничего не нашла. Собралась тогда с духом и пошла домой к нему. Уж лучше узнать, что у него приключилось, чем гадать тут, да самой себе сердце трепать. Подошла я к знакомой калитке, а за забором сестренка Лика с собакой во дворе возилась.

— Эй, Сюша, брат дома?

— А, Мирка, привет. Дома, где ж ему еще быть? Отцу помогает в сарае.

— А ко мне не мог бы выйти?

— Давай спрошу.

Сюша вскочила на тонкие ноги и резво помчалась в сторону сарая, что построен был позади дома возле озерка небольшого.

Я заходить внутрь не стала. Не из-за собаки, Тяпка меня хорошо знала и облаивала только для вида, а оттого, что войти не позвали. Простояла я так какое-то время, пока Сюша не вернулась.

— Мира, занят он. Сказал, что, когда время появится, он к тебе сам зайдет. Они сейчас с отцом все время с гостями проводят.

— С гостями?

— Друг давний отца в гости пожаловал. С ним вместе приехал.

Я только кивнула, вздохнула про себя тихонько, голову повыше подняла и отправилась обратно домой.

Несколько дней я не видела Лика. Сердечко уже истосковалось совсем. Только гордость девичья и не позволяла снова незваной в гости явиться. Сказал ведь, что сам придет. Занимала себя работой по дому, уходом за раненым, который стал потихоньку набираться сил, только мысли о светловолосом парне все из головы не шли.

Иногда волнение меня охватывало. А вдруг отец его против нашей свадьбы? Что если запретил со мной видеться? Хотя с чего бы? Знать он меня с детства знает. Слов дурных я в с свой адрес от него не слышала. С дядей у них разлада не было никогда. Зря я только волнуюсь. Наверное, и правда занят.

Неделя миновала, когда уже и гордость сдалась окончательно. Снова пошла я к дому Лика и опять во дворе только Сюшу и повстречала.

— Привет, Мира. Опять к Лику?

— Не приключилось ли чего, Сюша?

— Да чего с ним приключится?

— Давно его не видела.

— Да он все Данару развлекает. Бятюшка наказ дал, чтобы она не скучала в незнакомой деревне, пока им с отцом не придет пора обратно возвращаться.

Сердце вдруг сжала в тисках злая ревность.

— Данару?

— Да.

— А кто это?

— Так дочь друга батюшки нашего. Приемная, вроде как. Очень она на отца не похожа. Волосы такие черные, совсем не как у наших девок, глазищи зеленые, что у кошки Мурыськи нашей. Да и молчит больше. Мне с ней совсем неинтересно.

— Так они ушли вдвоем куда-то?

— Нет. Батюшка с гостем нашим ушли. Матушка к соседке отправилась. Лик вроде в сарай собирался, что-то там починить. А саму Данару недавно в доме видела, что-то там из лоскутков цветных мастерила, я не рассматривала особо. Ты в сарай отправляйся, посмотри, может брат там еще.

— Спасибо, Сюшенька.

Мне вдруг радостно так стало на душе, так полюбила в один миг славную младшую сестренку моего Лика. Я отворила калитку да по дорожке, минуя дом, побежала к сараю.

Дверь отворилась без скрипа. Солнечные лучики проникали сквозь щели и скакали по деревянному полу. Глаза постепенно привыкали к царившему здесь полумраку, и вскоре смогла различить на полу возле ног мотки веревки, у стены прислонены были лопаты и косы, даже плуг неподалеку лежал и сбруя лошадиная. Я сделала пару шагов и остановилась, как вкопанная, когда до меня донеслись чьи-то тихие стоны. Сейчас только присмотрелась к стогу сена в углу, присмотрелась и зажала руками рот, а кровь хлынула в голову. Там на сене мой Лик лежал, а поверх него сидела девица мне незнакомая. Черные волосы закрыли спину до талии, а руки Лика сжимали ее бедра и оба двигались навстречу друг другу. Девушка эта стонала, а Лик лишь шумно дышал, прикрыв глаза. Кажется, крик вырвался из сжавшегося горла, я даже не поняла толком мой ли, перед глазами все плыло. Лик глаза раскрыл и меня увидал.

— М-Мира!

Девица вдруг завизжала и скатилась с парня, прикрывая обнаженное тело руками. Меня же закачало из стороны в сторону, показалось, что если на воздух сейчас не выбегу, то задохнусь совсем. Я сделала несколько шагов назад, а потом развернулась и кинулась прочь так быстро, словно за мной гналась стая кровожадных волков.

— Мира, стой! — донеслось вослед.

Кинулась я прочь, через калитку выбежала и помчалась вперед, не разбирая дороги. Сбила кого-то по пути, кажется. Позади грохот ведер раздался и чья-то ругань. Я все бежала и бежала, пока не оказалась у обрыва речного, не того пологого, где частенько сидеть любила, а каменистого да крутого.

— Мира, — послышался зов вдалеке. Я обернулась и увидела бегущего Лика. Видать кое-как успел штаны натянуть, а рубашку не удосужился. Догонит сейчас, говорить станет, а у меня мочи нет его слушать. Не могу видеть его теперь, боюсь, не выдержу. Больно-то, как больно! Словно зверь какой сердце когтями изнутри рвет. А парень все ближе подбегал. Я шаг назад сделала, да как сорвалась вниз и покатилась по острым камням, сдирая кожу. Скатилась в самую реку, обжегшую холодом теплую кожу, опалившую огнем синяки и раны. Застонала я только, а подняться не могла.

— Мирушка! — Лик быстро сполз вниз с обрыва и добрался до меня. — Не убилась ты?

— Прочь поди, — простонала в ответ.

— Мирушка.

— Я не Мирушка тебе.

Парень протянул руки и поднял меня, а у меня сил не было оттолкнуть. Он прошел ниже по течению, где склон пологий был, а потом принялся вверх подниматься.

— Я сам не знаю, как так получилось, — говорил он тем временем. — Я там плуг чинил, а она вдруг пришла да стала улыбаться так ласково, разговаривать нежно. Сам не понимаю, как получилось, что поцеловал ее. Я ведь… я с отцом о нашей с тобой свадьбе говорить хотел, а там потом ее увидал когда, то в голове будто помутилось. Что со мной твориться начало, не понимаю. Я же тебя люблю, Мира, а тут как болезнь какая напала.

— Замолчи, — простонала я. Попыталась извернуться, да только тело пуще прежнего застонало, взмолилось не трогать его бедное.

— Ты не двигайся, Мирушка, я тебя домой отнесу. Потерпи немного.

— Ты пока несешь, штаны не потеряй. У нас собака злющая, откусит твое хозяйство, нечем станет полюбовницу радовать.

Парень побледнел только, зубы сжал да шаг прибавил. Почти до дома дошли, когда он вдруг вымолвил.

— Не говори, Мира, про то, что видела, никому. Отец ее голову нам обоим снимет.

Я не нашлась, что бы такое колкое ему ответить, потому что сердце вдруг снова сжалось, и свежие раны оттого опять закровоточили. Губу прикусила посильнее, чтобы отвлечь себя новой болью, но не помогло. Все сейчас болело: и тело, и душа, а где сильнее, и не скажешь сразу.

Внес меня Лик во двор и сразу к дому направился, прямо мимо пса нашего злющего, который от лая надрывался, и не поглядел даже в его сторону, не иначе как крепко слово мое его прижгло.

Матушка на лавке с Басюткой играла, подскочила, побледнела вся, ребенка на пол быстро усадила и ко мне бросилась.

— Доченька, доченька, что с тобой?

— С обрыва упала, — ответил Лик.

Дядя тут из-за занавески вышел.

— Как упала? Сильно ушиблась-то?

— Кожу содрала на ногах и спине.

— Ничего не сломала?

— Не похоже.

Лик положил меня на лавку и отступил. Матушка на колени рядом встала, давай меня осматривать.

— Что ты, девка непутевая, с обрыва сигаешь? — обратился ко мне Агнат.

— А я, дядюшка, подумала, авось у речного царя женихи поблагороднее моего водятся. А то он мне за неделю уже замену нашел. — Сказала и сама рассмеялась, только смех горьким получился. Матушка рядом ахнула только, а дядька грозно так замолчал.

— Пойдем что ли на улицу, потолкуем? — обратился Агнат к Лику. Лик кивнул в ответ и оба вышли.

— Как же так, Мирушка, как же так? — шептала матушка, а у самой слезы на глаза навернулись. Я молча к стене голову отвернула и глаза закрыла.

Поранилась я не слишком сильно, больше кожу ободрала, а кости все целы остались. Матушка меня всю мазью лечебной намазала да на лавке лежать оставила, а сама принялась какие-то травы заваривать, не иначе для меня старается. Напоит своим отваром, чтобы всю ночь спала и с обрыва больше кидаться не вздумала.

Дядька Агнат вернулся, покряхтывая. Прошел зачем-то к бадье с водой, налил себе целый ковш и выпил. Руку поднял, а кожа на костяшках в кровь содрана.

— Подрался, Агнат? — тихо спросила его матушка.

— Да не было драки, так поучил уму-разуму немного, а он и не сопротивлялся. — Я сдержала горестный вздох, слезы подступили к глазам. — Отправил его со двора, велел, чтобы больше ноги его здесь не было.

— Да неужто все так и было, неужто на кого другого нашу Мирушку променял?

Дядька только покряхтел еще, ковш зачем то в руках покрутил, потом на бадью поставил.

— Я, Юляша, у него не допытывался. Сказал он только, что больно ему та другая приглянулась, все говорил, что я, как мужик, его понять должен и Мире объяснить, чтобы зла на него не держала, что обидеть не хотел и больно сделать тоже, что сам к ней с разговором идти собирался, только все смелости набирался…

Я слушала все это и хотелось вцепиться зубами в ладонь да сжать их посильнее, чтобы ту другую боль заглушить. Надо же, с разговором собирался! Так собирался, что только до сеновала дойти успел. Об этом-то он дядьке вряд ли рассказал. Страдалец кобелинистый! Котяра облезлый! И я дура дурой! Смотри, как обрадовалась, что меня из всех выделил, ходила нос к небу задравши, вот мне на тот нос и прилетело. Чтобы еще раз я на пригожего парня взглянула, да ни в жизнь! Беды одни девкам от той красоты. Не знают такие красавцы отказов и чувства чужие беречь не умеют, только ноги о душу твою вытирать способны, пятнать ее своей грязью да оставлять в сердце черные дыры!

— Полно уж, — шепнула мать, — понятно все, нечего дальше рассказывать. Приглянулась ему чужая интересная, вот он и переметнулся на другую сторону. Оно и к лучшему. Ни к чему нашей Мире такой жених!

Дядька только промычал что-то в ответ, а матушка уж ко мне подошла и кружку глиняную протянула.

— Выпей доченька, успокоишься, сердцу полегчает немного.

Я пререкаться не стала, выпила осторожно горячий отвар маленькими глотками, потом свернулась снова в клубочек на лавочке, а дальше надолго улетела в темный омут без сновидений.

На другой день уж смогла я с лавки подняться, раны мои корочкой покрылись, синяки побаливали несильно, можно было и за работу приниматься.

— Ты дочь, посиди сегодня возле раненого нашего, не ровен час очнется скоро.

— Посижу, мама. — Согласилась я, прекрасно понимая, почему мать о том попросила. Раненому нашему уже столько ухода не требовалось, он очень уверенно на поправку пошел, незачем было возле постели его дежурить, да вот только слухи по деревне быстро расползутся. Видели небось вчера мой бег к оврагу да Лика в штанах одних заприметили. Скоро разговоры, что пожар начнут от одного дома к другому расползаться, а значит не дадут мне покоя. Мужику то что, он ведь бросил не его, а у меня завистниц достаточно уж набралось. Не любили меня девки ни за язык острый, ни за внешность пригожую, хотя я ничьих парней никогда не крала. Зато ходила гордая да счастливая, как только с Ликом на свиданья бегать начала, а вот этого они мне точно не простят. Стоит лишь нос за ворота показать, как начнут змеюки кусаться.

Села я на лавке, платье натянула и волосы косынкой повязала. Подошла к кувшину с отваром, что матушка оставила. Она уж сама во двор отправилась и Басютку прихватила, а дядька в лес подался, дров заготовить для печи. Обхватила тяжелый кувшин руками, заглянула внутрь — много ли отвара, да только на поверхности его вдруг принялись круги расходиться, а перед глазами моими все пеленой затянуло. Руки задрожали, пришлось сосуд обратно на стол поставить. Обхватила плечи руками, голову опустила, да сама себе шепчу между всхлипами:

— Полно убиваться, глупая. Замуж пошла бы, хуже было бы. Ходила б потом из чужих постелей его вытаскивала и с сеновалов прогоняла, пока сама к омуту не пошла топиться с горя. А так участь злая миновала, радоваться нужно.

Постояла так, пошептала, точно молитву, слезы вытерла, кувшин покрепче ладонями зажала и пошла в клеть другого больного выхаживать.

Сидела я, сидела возле него, солнце уж на другую сторону пошло, а воин все не просыпался. Рассмотрела его вволю: опухоль с лица спала, черты резче проявились, лоб у него широкий оказался, а нос прямой с горбинкой, а посредине подбородка ямочка. Волосы, когда отмыли, не просто темно-каштановыми оказались, а с рыжиной. Руки сильные с мозолями, а пальцы узловатые немного. Зато мышцы какие под кожей проступали, я своей ладонью накрыть не могла. Я пока рядом сидела на его руках все старые шрамы пересчитала, а потом принялась новые рассматривать. Язвочки странные затянулись, превратились в розовые бугорки, провела по одному такому пальцем, а раненый вдруг вздрогнул и я вместе с ним. Замерла, не дышу, жду, когда глаза откроет, а он часто задышал, а потом вдруг снова успокоился. Я поближе подсела, на кровать перебралась, покрывало немножко вниз приспустила и еще до одного шрама докоснулась. Воин снова вздрогнул и опять часто задышал, но глаза открывать не спешил. Я уже руку вновь протянула, как дверь клети отворилась и матушка вошла.

— Что, дочь, очнулся?

— Нет. Мама, посмотри, если вот так пальцем до шрама докоснуться, то он вздрагивает. Может разбудим его?

— Не стоит, Мира, пусть сам проснется. А ты пока ступай к старухе Гленне, отнеси пчелиный подмор, я ей вчера распар приготовила, опять жалуется, что ноги болят, ходить не может.

— Так недалеко от дома Лика живет, — опустила я голову.

— Всю жизнь прятаться не будешь, дочь.

Я только ниже голову опустила.

— Неужто я такую трусиху вырастила, которая, ничего дурного не сотворив, боится людям на глаза показаться? Достаточно уж ты тут пряталась, пора и в себя приходить, дальше жить и другим парням улыбаться назло этому безмозглому.

Вот завсегда так матушка — в душе жалела, а на словах подзатыльник давала. И не поплачешь у нее на коленях особо, а то еще наслушаешься про то, какую слезливую девчонку она воспитала, что аж стыдно делается. Пришлось со стула подниматься и из надежной клети выходить. Взяла я туесок с подмором и отправилась к старухе. Недалеко уж до ее дома было, когда то, чего боялась, и приключилось со мной. Не на Лика я нарвалась, нет, хуже намного — мне Рося навстречу попалась и не одна, а с подружками своими. Расцвела вся, меня увидев, прямо едва не запахла на всю улицу, рот до ушей растянулся, глазки заблестели, ну прямо молодца пригожего встретила.

— Мииира, никак на улицу выбралась? А мы уж с девчатами решили, что ты в дому запрешься, потому как стыдно добрым людям на глаза показываться.

— А чего я сотворила, за что мне стыдно должно быть?

— Парня путевого упустила, пришлой девке отдала. Я бы на твоем месте все волосы ей повыдергала, а ты дура полная, что дома заперлась, себя жалеешь. — Сказала и пуще прежнего улыбаться стала, а подружки ее поддакивают. Такое желание у меня сейчас было, ну такое… — разреветься хотелось в голос, вот только не у них на глазах. Я встала поровнее, приосанилась, сдавила туесок так, что крышка у него скатилась, а пальцы в подморе измазались, и погромче, чтобы все услышали, сказала:

— А что мне за таким гоняться? Небось, наиграется, сам за мной бегать начнет, прощение вымаливать. Хорошие девки на дороге не валяются, не за тобой же пойдет в самом деле.

— А ты у нас краса расписная, что парни у тебя прощения молить должны? Вы слышали, девчата? Гордая какая, ты смотри, как нос задрала, может коса у тебя больно длинная да тяжелая стала, голову перевешивает?

— Это твою пустую голову коса перевесить может, а в моей мозгов хватает.

— Ах так, — вскрикнула Рося и кинулась ко мне, а я… я взяла да плеснула ей подмором в лицо. Ох и заорала же Рося на всю улицу, девки за ней кинувшиеся обидчице косу рвать, аж остановились, а я сейчас только вспомнила, что у Роси от укуса пчелиного все лицо опухает. Вот и сейчас прямо на глазах моих стало оно раздуваться, не иначе подмор в рот попал, а в нем же и яд пчелиный есть.

— Ты фто сотфолила… — только и смогла промычать ненавистница моя. А девки уж осерчали вконец за ее спиной.

— А это заклинание такое, вот плеснула в тебя настойкой, чтобы глаза застлать, а сама заклинание прошептала, которому отшельник научил. Теперь всегда так ходить будешь, пока прощения у меня не попросишь. — сказала и сама стою, жду, поверит али нет.

А Рося поверила и подружки ее тоже. Заголосила во все горло, а девчонки ее даже назад отступили, никто боле поддержать подругу свою закадычную не решился.

— Пвости, пвости, — голосила Рося, а меня уж смех разбирать начинал, еле сдерживалась.

— Ладно, добрая я сегодня, на этот раз прощу, так и быть. Идем со мной домой, там прошепчу другое заклинание, но только делать это нужно, чтобы никто не видал, иначе не подействует.

Повернулась и отправилась к дому. Рося в охотку за мной припустила, только и слышала позади, как она громко носом хлюпает. Повезло, что матушка намедни как раз петрушку измельчила да кипятком залила, снимется у Роси опухоль, зато про случай этот не забудет и трогать меня поостережется, а подмор я Гленне позже занесу.

Воин очнулся лишь на следующий день. Я как раз в клеть заскочила, проверить. Не удержалась и пока мать надо мной не стояла, принялась щекотать розовые шрамы и дощекоталась. Он все вздрагивал, вздрагивал, а потом вдруг глаза раскрыл, а я как завизжу на всю клеть: 'Ааа!' — и за дверь выскочила.

Кинулась прямо в дом и давай с порога звать:

— Матушка, матушка, он очнулся!

Мама из-за печи выглянула, руки от муки отряхнула, меня оглядела и говорит:

— Так что ты бегаешь, как оглашенная? Обратно ступай, воды ему поднеси, а я сейчас приду, заодно Агната кликну.

Я взяла ковш с водой и понесла в клеть, а руки знай себе потрясываются. Приотворила дверь, протиснулась в щелку осторожно и замерла у порога, на чужой взгляд натолкнувшись. Странные глаза у него были, янтарные, иначе не скажешь, золотистые, словно смола сосновая. И смотрел он так изучающе, немного удивленно. Потом рот открыл и прохрипел:

— Ты кто будешь?

— Я это… Мира я, вот, возьми, — подошла бочком к лежанке и ковш протянула. Воин на локоть оперся, взял ковш ладонью широкой и в несколько глотков осушил, а потом сел на лавке. Сел, а покрывало вниз сползло, а он ведь под тем покрывалом голый совсем. Я, конечно, все, что не надо, рассмотрела уже, но тогда ведь воин без сознания лежал еще и болезный совсем был, а теперь вот сидит, покрывало не подхватывает. Я в сторонку отвернулась, ковш в ладони раскачиваю, молчу, а он тоже молчит, так и молчали оба, пока ковш из руки не выскочил и воину промеж ног не залетел.

Ох, и наслушалась я тогда всякой отборной речи, и не то, чтобы прямо в мою сторону, но в целом, по девичьему роду не сладко прошелся, зато хоть покрывалом накрылся.

— Ты, Мира, мне скажи, — наконец прохрипел воин, — кто меня сюда принес и где я нахожусь?

— Так у нас в деревне. Я тебя в лесу возле поляны нашла, пока ягоду собирала.

— А где у вас в деревне?

— Как где? Ну… от границы недалеко.

— Какой границы?

— Кажись, северной.

— Северной? Неужто забрался так далеко! Сработал портал-таки, повезло, не иначе!

— Что там сработало?

Воин промолчал, что-то обдумывая, а потом подниматься стал, а про покрывало опять позабыл. Я назад отскочила и глаза ладонью прикрыла.

— Ты чего шарахаешься, я девок не трогаю.

— Ты бы оделся сперва, а потом уж не трогал, — кивнула я ему на штаны и рубаху, что сама вчера на край лавки сложила.

Пока он к лавке отвернулся, я ладонь опустила, а тут и дверь отворилась и матушка с дядькой зашли.

— Эй, — окликнул Агнат, — ты чего перед девкой голым задом светишь? А ты, Мирка, глаза куда пялишь бесстыжие?

— Да что я там не видела, чтобы нарочно глаза пялить?

— Ты мне поговори! Совсем распоясалась! Где это ты голых мужиков видела?

— Да хоть когда ты, дядя, из бани в озеро бежал.

— Агнат, — матушка положила на плечо дяди руку, прерывая наш спор, — уймись, она же мне с больными частенько помогает, что ты право слово?

Пока мы тут перепалку устраивали, воин уже натянул рубаху и штаны, а теперь снова на лавку уселся и нас рассматривал. Причем смотрел так, будто это не у он нас в гостях, а мы к нему без спроса заявились.

— А ты, мил человек, кто будешь? — вымолвил он, на дядьку глядя.

— Хозяин я. В моем доме тебя приютили да выходили.

— В твоем? Что же, благодарствую.

— Меня не благодари, Юляша вот тебя выхаживала да Мирка эта несносная. Иди сюда, заноза. В дом старосты сейчас ступай, позови его к нам вечером, скажи, что гость наш уже очнулся.

Я кивнула, на воина еще разок взглянула и побежала за дверь, чтобы поскорее старосте новости снести.

Пока до старосты бежала по дороге на Ситку наткнулась, хотела было мимо пройти да она меня сама окликнула:

— Эй, Мира, постой.

Этой-то чего надо? Тоже зубоскалить начнет?

— Ну чего тебе?

— Идешь-то куда?

— К старосте.

— Можно с тобой?

— А что тебе со мной ходить?

— Поговорить хотела.

Не иначе как о Лике разговор пойдет. Я еще с говорин помню, как она с него глаз не спускала, что теперь от меня только нужно, не пойму.

— Ну говори, коли хотела, — и пошла я дальше по дороге, а она рядом пристроилась.

— Я слышала, что у вас с Ликом случилось, — сразу перешла к делу девчонка.

— Не мудрено дело услышать.

— Ты не бойся, я раны твои солью посыпать не буду.

— О каких ранах говоришь? Весело с ним было, а теперь забыла, что мне о таком тужить?

— Зря ты так Мира. Ну нет его в том вины. Я же знаю, что он только на тебя смотрел, других вокруг и не замечал вовсе.

— Ты что же, выгораживаешь его? — всю мою показную браваду как рукой сняло.

— Правду я говорю. А та другая соблазнила его, он же ни с кем не миловался с тех пор, как с тобой встречаться начал.

— Да какое мне дело до других, если он с этой миловался, пока я от него привета ждала? — выпалила и язык прикусила, вот теперь еще до Лика донесет, как муторно мне на душе от его предательства.

— Любит он тебя, а то слабость была сиюминутная.

— Ты зачем мне это говоришь?

— Люб он мне.

— Что?

— А то! Люблю его, а ему ты нужна, а мне его счастье дороже собственного.

Я после такого даже с шагу сбилась. Повернулась к ней, а она стоит и прямо в глаза мне смотрит.

— Да за что ты его любишь-то? Почто саму себя мучаешь?

— А ты за что?

— Да сдался мне этот кобель плешивый, с чего решила, что люб мне?

— А будто и так не видно, из-за нелюбимых с обрыва не кидаются.

— А я не кидалась, нога у меня подвернулась тогда.

— А он под твоими окнами все ночи проводит.

— Что?

— Ничего. Пойду я. Все что хотела, уже сказала. — Развернулась и ушла.

Я поглядела ей вслед, но догонять не стала.

К вечеру староста явился, да не просто так пришел, а с настойкой сливовой. Нашу-то мы всю с матушкой поизвели, а как мужикам общий язык находить ежели без настойки за стол садиться? Мы вдвоем наготовили снеди, весь стол для них уставили, а сами ушли в сторонку, чтобы не мешать. Матушка Басютку в комнату унесла, а я за занавеской с ягодой сушеной разбиралась. Воин наш ел за троих, чай вконец оголодал, пока без сознания лежал. Впрочем, дядя со старостой не намного ему уступали. Мне все послушать хотелось, кто он такой, откуда явился, что за письмо вез, а он не говорил. Его конечно расспрашивали, а он так ловко от ответа уходил, что будто бы ответил, но только ничего не понятно. Вконец запутал мужиков наших, у тех к концу вечера у самих языки развязались, стали баб глупых поминать, про урожай заговорили, про лошадей языки почесали, а воин знай себе пьет, поддакивает, а про себя молчком.

Устала я их слушать, ссыпала оставшуюся ягоду в холстяной мешочек, подвесила на крючок над печкой и выскользнула на улицу, да по пути прихватила непочатую бутылку настойки. Староста немало их принес и все бутыли возле печки составил. Сегодня точно допоздна втроем засидятся, все выпьют, а наутро дядька начнет на голову жаловаться, будет чем ему боль унять.

Хотела я к себе пойти, да только тягостно было на душе. Разбередила Ситка раны мои, хоть и клялась, что не будет их солью посыпать. Пошла я на пригорок, возле березы уселась, крышку вытащила из бутылки, принюхалась. Ароматно так настойка пахла, вкусно. Приложила я горлышко к губам, сделала маленький глоточек, а настойка будто сок сладкий, который жажду не утоляет, а только пробуждает, я даже не заметила, как осушила бутылку на треть. Присмотрелась, поняла, что скоро ничего для дядьки не останется и пробку обратно засунула, прислонила бутыль к березе, всмотрелась вдаль будто впервые увидела.

Береза наша на пригорке росла, а он вниз сбегал к самому ручейку, что под луной серебрился, а дальше другие дома стояли. Лучики лунные так по крышам и плясали, а может это в глазах моих все кружилось. За домами поле виднелось, а ещё подальше излучина реки изгибалась среди берегов, а уж за ней лес густой и высокие горы там вдалеке.

'Красиво', - вздохнула я. Мирно так покойно, а мне вот все тоскливей. И ведь как себя ни уговаривай, а хочется предателя этого увидеть, сердце по нему тоскует. Я глаза закрыла, а перед глазами он стоит и шепчет мне: 'Мирушка'. Вот ведь подлец как в сердце врос, будто корнями, и чем его оттуда выкорчевать? Обхватила я голову ладонями, виски сдавила немного, подождала, пока звезды перестанут хоровод перед глазами водить и ухватилась за берёзу руками, стала подниматься, только ноги держать меня прямо отказывались, пришлось к стволу прислониться. Стояла я так и думала, как теперь до дома дойти, когда голос позади услыхала:

— Мира.

Кое-как стон на губах удержала. Да неужто и вправду под окнами караулит? Привалилась к березе спиной, голову подняла, а он рядом стоит, смотрит:

— Ты что тут, отчего не дома?

— А тебе д-дело какое? С-сам что тут делаешь?

Проговорила и сама поняла, что едва языком ворочаю. Стыд-то какой! Ведь мысли ясные, а ноги не идут и речь меня не слушается.

А этот, который кобель плешивый, еще и глаза вниз опустил и бутылку у березы приметил, только ничего про то не сказал. Глаза будто в сторону отвел, вздохнул и на вопрос мой ответил:

— Я каждый вечер под окнами твоими дежурю, все ждал, что с тобой увидеться доведется, поговорить хотел.

— А не буду я с т-тобой разговаривать, — отрезала я и шагнула к дому. Шагнула, а настойка коварная ноги подкосила. Качнуло меня в сторону и прямо Лику в руки повело. Он за плечи обхватил, в лицо вглядывается.

— Мира, ты что тут пила?

— Р-руки прочь…

— Постой. Успеешь еще обругать. Раз уж сама уйти не можешь, то сперва меня послушай, поговорим немного, а потом помогу тебе до окна дойти и в комнату забраться, иначе дядька увидит тебя и отходит хворостиной.

— Д-дурак ты, Лик, он с-сейчас сам себя в зеркало не узнает, какое там х-хворостиной…

— Садись, — меня вдруг дальше слушать не стали, а усадили на пригорок рядом с собой. Хоть за плечи обнимать не полез, а то бы я ему все волосы повыдергала, если бы ухватила, конечно.

— Ты ведь не простишь меня, Мира? Характер у тебя такой, что впору одними сладкими ягодами кормить, да другой еды кроме них не давать. Гордая ты больно, сама за себя все решаешь, нет в тебе девичьей ласки и слабости, вот только все равно в душу запала. Я каждый день о тебе только и думал, а как себя в руках рядом с тобой держал, даже сказать сложно. Мне и сейчас без тебя тягостно, а сердце будто раздвоилось. Я понять не могу, что происходит.

— Не с-сердце у тебя раздвоилось, а пох-хоть напала. С меня не получил, а с другой с-стребовал.

— Ничего я не требовал, сама предложила. Она такая… мимо проходит, взглядом одарит, а в груди жар разливается.

Я голову в сторону отвернула, чтобы гада этого не видеть. Он что же думает, мое сердце каменное? К чему говорит все это?

— Я не знаю, как прощение у тебя вымолить, как объяснить все. Может не надо так прямо рассказывать, только врать я тебе не умею. Сердце едва не разорвалось, когда ты с обрыва упала. Плохо мне без тебя, жалею, что с собой совладать не смог, что порушил все.

— А т-ты не жалей. П-пользуйся, пока дают.

— Отчего ты такая? Другая бы все мне высказала, ударила бы, в волосы вцепилась, хоть что-то сотворила в отместку, чтобы самой легче стало, а ты, как изо льда сделана! Будто просто так со мной на свидания ходила потому, что другие не звали.

— Что? Да ты…, да ты, козлина безрогий! — от бешенства даже с речью совладала и бутылку с настойкой ухватить смогла. Размахнулась посильнее, чтобы о башку его безмозглую разбить, а он, гад ползучий, увернулся, и вся настойка коре древесной досталась, только осколками его осыпало.

— Я не знаю, как прощение у тебя вымолить, как объяснить все. Может не надо так прямо рассказывать, только врать я тебе не умею. Сердце в груди едва не разорвалось, когда ты с обрыва упала! Плохо мне без тебя, жалею, что с собой совладать не смог, что порушил все.

— А т-ты не жалей. П-пользуйся, пока дают.

— Отчего ты такая? Другая бы все мне высказала, ударила бы, в волосы вцепилась, хоть что-то сотворила в отместку, чтобы самой легче стало, а ты, как изо льда сделана! Будто просто так со мной на свидания ходила потому, что другие не звали.

— Что? Да ты…, да ты, козлина безрогий! — от бешенства даже с речью совладала и бутылку с настойкой ухватить смогла. Размахнулась посильнее, чтобы о башку его безмозглую разбить, а он, гад ползучий, увернулся, и вся настойка коре древесной досталась, только осколками его осыпало.

— Полегчало хоть? — спросил Лик.

Куда там полегчало! Если б не увернулся, глядишь, и полегче стало бы, а так… Отвернулась я в сторону, даже глядеть на него не захотела.

— Не получится у нас разговора, — вздохнул мой жених бывший и поднялся. Осколки отряхнул, ко мне склонился, руку подал. — Пойдем, помогу до дома дойти.

Вот ничего отвечать не хотелось, а тем более помощи от него принимать. Скрестила руки на коленях, на него не гляжу. Не дождется он от меня ни слова больше.

— Не хочешь? Ну и небеса с тобой!

Пнул от злости камушек на земле так, что тот шагов за тридцать улетел, развернулся и ушел, а я так и просидела у березы, пока не замерзла совсем. Не то, чтобы уйти не могла, добралась бы как-нибудь, хмель уж отступил, но меня обида душила, да так сильно, что боялась, разнесу что-нибудь в избе или того хуже с пьяным дядькой сцеплюсь. Едва-едва с собой совладать смогла, поднялась тогда на ноги и, пошатываясь, к дому направилась. Когда к калитке подходила, то шаг замедлила — воин возле нее стоял. Облокотился на плетень и вдаль смотрит, а как меня заметил, так голову опустил, улыбнулся вроде даже.

— На свидание бегала?

"А выговор сельский куда-то из речи пропал", — мелькнула в голове мысль.

— Не свидание это, — буркнула в ответ. Зашла в калитку, притворила ее и по дорожке идти хотела.

— Да ты постой, — окликнул воин, — составь компанию.

— Что составить?

— Со мной тут постой, говорю.

— Что мне с тобой стоять?

— А почему нет? Я давно уже с девками красивыми не разговаривал.

Я присмотрелась к нему. Пьяный что ли совсем? Не иначе сейчас приставать начнет.

— Не бойся, приставать не буду, — ответил воин, словно мысли мои прочитал. — Так просто поговорить охота немного, узнать кое-что. Меня кстати Тинаром зовут.

— Я тебе мало что рассказать могу.

— А мне много не надо. Скажи лучше, письма ты никакого в моей одежде не находила?

— Находила.

— И где оно?

— У себя схоронила.

— А что в письме том уразумела?

— Нет. Мы в нашей деревне грамоте не обучены.

Ответила, а воину будто полегчало, даже плечи расправил.

— Так отдашь его мне?

— Отчего не отдать, в комнате держу. Тебе что же прямо сейчас нужно?

— Отдай сейчас.

— Ну идем. — Пошла по дорожке, а он за мной. А ступает так тихо, будто кот крадется. Не знала бы, что следом шагает, не заметила бы.

Зашли в комнату, а там дядька со старостой на лавках дрыхнут, все бутылки пустые под столом валяются, храп такой на избу стоит, что оглохнуть можно и духом сливовым весь воздух пропитался. Я стол обошла и в свою комнату дверь отворила. Зашла внутрь, а воин на пороге замер. Я для вида в сундучке своем порылась, будто ищу усиленно, хотя точно помнила, куда письмо положила, а потом выудила все-таки испачканный лист и Тинару подала. Он взял осторожно, всмотрелся внимательно, после видно признал, что его, и голову поднял, снова мне улыбнулся.

— Спасибо, что сохранила, и еще за то, что нашла и вылечила, спасибо. — А потом вдруг склонился, сграбастал в охапку и крепко к себе прижал. У меня даже дыхание перехватило. Уперлась руками в грудь и давай его отталкивать.

— Руки-то не распускай. Ни к чему твоя благодарность, я как должно поступила.

— А я и не всех благодарю, Мира, а руки свои редко когда распускаю. — Сказал и выпустил меня. — Ты лучше скажи, отчего не ласковая такая?

— А ласковая это та, которая на мужиков кидается?

Воин промолчал, только голову набок склонил, поразмышлял над чем-то, потом вдруг по волосам меня потрепал и ответил:

— Подрастешь, поймешь, — развернулся и пошел в свою клеть ночевать, а я с открытым ртом на пороге осталась. Это я то подрасту? Да меня уже все в округе перестаркой называют. Закрыла я дверь, платье скинула, забралась в постель и глаза закрыла, а вот сна не дождалась, так до самого рассвета и промаялась. Может правду они говорят, может сама виновата? Я ведь даже Лику не признавалась, что к нему чувствую, все шутила всегда, все язвила, а любви своей не показывала, думала, и так все понятно. Неужто сама его в чужие объятия толкнула? Дядька вон постоянно про характер мой толкует, все сокрушается, что парни порог наш не обивают, в жены меня не зовут, самому со мной не сладко приходится. Я горазда была его винить в том, что не родная ему, вот он и цепляется, а может взаправду довела, как Лика того же? Даже воин сейчас тоже самое почти повторил. Понять бы еще, к чему он добавил, что подрасти мне нужно.

Утром матушка меня рано подняла.

— Дочка, ступай в лес, соберешь трав для настойки.

Я надела теплые штаны и рубаху, в которых всегда в лес выбиралась, а поверх шерстяной плат накинула и отправилась к знакомой полянке. В лесу в эту пору хорошо было, птицы уже вовсю голосили, приветствуя новый день, а солнышко только-только бросало стыдливые окрашенные румянцем лучики по древесной коре, расцвечивая набухающие на тонких веточках почки. 'Не даром воздух сегодня такой прозрачный', - подумалось мне. Не иначе солнышко наше Яр эту ночь не один провел, а в объятиях красавицы Зари. Матушка мне про небесных влюблённых еще в детстве сказки на ночь рассказывала. Говорят, если день хмурый, значит рассорились они, вот солнце и не вышло людей порадовать, а когда дождик капает, так то сама Заря плачет, не иначе, как обидел ее Яр ненароком. Я шла по широкой протоптанной тропинке, посматривала кругом, выглядывала для маминой настойки траву нужную. Мне бы самой сейчас настойка болиголова пригодилась. Ночь бессонная да сливовочка свою роль сыграли. Как бы на ногах до вечера продержаться. Пока размышляла, дошла до речного бережка, а там и нужную мне травку сыскала. Собрала ее поскорее в корзину, а потом присела немного отдохнуть на поваленное дерево. За плечами моими лук висел, хотя с тех пор, как старец уехал, я почти и не охотилась. Прикрыла глаза, вспоминая мудрого наставника. А он ведь предупреждал меня о Лике, говорил не судить о людях по внешности, а мне счастье глаза застило, из-за влюбленности своей совсем от учителя отгородилась, оттого и ушел он из деревни. Где теперь ходит, по каким дорогам?

Сняла я лук с плеч, примерилась, а после стрелу на тетиву кинула и назад отвела. Присмотрелась кругом, выискивая взглядом добычу, и спустила звонкую струну. Прозвенела стрела в воздухе и точнехонько в цель угодила. Птица только трепыхнулась и аккурат в густой ракитник свалилась. Выудила я из кустов свой трофей, полюбовалась немного — косач упитанный попался, останется только перья ему ощипать и выпотрошить, а потом матушка сама решит, подвесить ли его на воздухе, а после вымочить в уксусе, или может сразу на вертеле запечь. Только хотела тушку в мешок положить, как позади раздалось:

— А метко стреляешь.

Я резко обернулась — так и есть, Тинар за мной проследил. Стоял теперь, привалившись к дереву, глаза сощурил, как кот, на сметану глядучи, того и гляди сейчас отведает, а потом хвост распушит, начнет лапой морду тереть, умываться.

Я отвернулась от него, уложила косача в мешок, закинула на плечо, а в другую руку корзину взяла, переступила через дерево поваленное и к тропинке направилась.

— Домой уж собралась?

— Собралась.

— Чего торопишься?

— Дел невпроворот.

Воин за мной последовал, шел насвистывал, потом вдруг добавил:

— Хорошие у вас здесь места, тихие, красивые.

— Не жалуемся.

Я вдруг сбилась с шага, когда Тинар быстро ухватил меня за плечо и развернул к себе.

— Да ты погоди, куда помчалась?

Едва договорить успел, как охнул и от меня отскочил. У сапог моих подошвы металлическими скобами подбиты были, а оттого и удар ощутимый получался, если точно в цель попасть. Целила я в этот раз в коленную чашечку, выше бы не домахнула, там поближе стоять надо было.

— Вот ведь дикарка какая! — вымолвил воин, потирая колено. — Чего напрягаешься, сказал ведь, что девок не трогаю.

— Ну а коли не девка?

— А коли не девка так обычно и сама не прочь.

У меня даже лицо скривилось, будто что кислое на язык попало. Воин заметил, хмыкнул только.

— Чего тебе неймется? Нравится что ли парней отпугивать?

— Так какой ты парень?

— А я про себя и не говорю. Дядька твой все вчера жаловался, что на красоту твою охотников нет, всех парней в округе распугала, последнего и того вон отвадила.

— Я отвадила? — от несправедливых слов даже дыхание перехватило. — Что же дядька, небось и с тобой поделился, чем я плоха?

— А что тут рассказывать, я и сам все вижу.

— Что ты видишь?

— А то, что посмотришь на тебя со стороны, так расцеловать и тянет: губки алые пухлые, для поцелуев в самый раз, глазки, что фиалки под солнышком, огнем горят, на страсть намекают, волос густой, блестящий, золотые нити в нем вспыхивают, так бы пальцы в гущину запустил, на кулак намотал, чтобы не вырвалась, да рассмотрел всю красу твою поближе. Стан гибкий да ладный, где надо округлый, где надо тонкий, так и тянет ладонями провести, чтобы лучше почувствовать. А кожа нежная и гладкая, словно лепесток бело-розовый. Вот только если ближе подойти, аккурат на глыбу льда напорешься, глазищами своими заморозишь, еще и об голову что тяжелое разобьешь. А ведь с мужиками играть надо, то приманить, то оттолкнуть, ты же никого к себе не подпускаешь. Могла бы уже полдеревни в женихах иметь, а сама бегаешь ото всех.

Вот ведь сказал как, даже щеки загорелись, сейчас бы снежку приложить, жар унять, жаль растаял везде. Со мной даже Лик так не разговаривал, оттого, наверное, чувство странное — будто неправильно что-то, а что, понять не могу. Не нашлась, как ответить, отвернулась и дальше по дорожке пошагала. Воин догнал, рядом пристроился, боялась снова начнет про красоту заговаривать, а он вдруг на другое разговор перевел:

— Кто стрелять тебя учил? Метишь прицельно, в самый раз лучницей служить.

— Кем служить?

— В каждом форту есть свой лучник, а то и двое. Обычно много не бывает, сейчас все больше магией пользуются, а лучники часто в далеких малых фортах служат, где магов нет.

— Так-то мужчины, наверное.

— Не от полу зависит, а от умения. Я встречал женщин-наемниц, видел и тех, кто мечом и луком одинаково хорошо владел да и магинь сильных не раз со спины прикрывал. Это в вашей деревне отсталой девка только замуж годится.

— Отчего отсталой? Будто детей родить и дом на себе держать проще простого.

— Так ты значит тоже замуж хочешь?

Я на вопрос не ответила. Что ему говорить? Хотела, это правда, за любимого ведь собиралась, а теперь какой резон замуж идти, только чтобы дядьку от такой обузы как я избавить. Решила вместо ответа спросить о другом:

— Кто такие наемницы?

— Воины, что за монеты службу несут.

— А ты ведь тоже воин?

— Я наемник. Хожу по дорогам, подряжаюсь служить тому, кто большую плату предложит.

— Так если один столько предложит, а недруг его больше посулит, ты кому служить пойдешь?

Тинар хмыкнул:

— Догадайся.

— И тебе все равно, отчего они недругами стали?

— Я же не судья разбираться.

— А если скажет человека убить, тоже пойдешь?

— Ну может пойду.

Я так на месте и замерла:

— Вот так за деньги убьешь?

— Слушай, мне заказ дают, я принимаю, но чести воинской за золото не продаю, по ситуации судить надо.

Сказал так и отвернулся, а у меня мурашки вдоль позвоночника побежали. Вдруг он, не задумываясь, на месте убить может, ежели ему что не по нраву придется?

Стала с тех пор я Тинара сторониться, ну а он, как нарочно, вечно везде мне попадался. Трогать не трогал, но глазом хитро косил и все хмыкал себе под нос. Один раз увидела, как он Басютку на руки подхватил, и не совладала с собой, подбежала, забрала братца. Матушка мне потом выговорила в сердцах, что я к гостю больно неприветлива, а мне и боязно было ей рассказать, кто он такой. Прогнать такого не прогонишь, а против себя озлобить — последнее дело.

Прожил у нас воин недели две, уже лед на реке потаял, и заметила я, что больно он стал задумчив. Один раз зашла в избу, а Тинар рядом с дядькой сидит, а перед ними бересты лист расстелен.

— Ты мне, Агнат, нарисуй, как туда пройти.

— Да я дорогу еще с молодчества помню. Была тогда мысль в форт податься, так что путь тебе нарисую точнехонько.

Я прошла к печи и принялась выгребать золу. Мужчины замолчали на время, слышен был только скрип пишущей палочки.

— Что-то непонятно мне, где что. Подписать бы.

— Да коли бы я писать умел… Вон Мирку попроси, она одна у нас грамоту разумеет и писать может.

Я в этот миг как раз горшок глиняный достала, да так и выпустила из рук, едва успела у самого пола подхватить. А как глаза на Тинара подняла, так едва снова горшок не упустила. Смотрел он на меня то ли со злостью, то ли с яростью какой, даже мороз пробирал по коже. Ой, мамочка, понял ведь теперь, что я письмо прочитала.

Как я не скрывалась потом от воина, как ни хоронилась, делами себя занимая, а все равно подловил он меня одну возле сарая. Ловко так поймал, я даже его приближения углядеть не успела. За руку ухватил и к задней стене прижал.

— И зачем врала, что читать не умеешь? — начал воин.

Я впрочем рядиться не стала, ответила, как есть:

— Заметила, что-то скрываешь, не хотела на рожон лезть.

— Ты меня за кого принимаешь? Чего шарахаешься, будто я убийца какой?

— Ты и есть убивец! Людей убивал.

— Так то служба была, не ради удовольствия это делал, да и люди такие были, что проще убить, чем дальше жить дозволять.

— А с чего ты решаешь, кому жить, а кому нет?

— Да что ты заладила? Ты будто что в этом понимаешь! Я ни с того ни с сего никого не убивал, так что нечего подпрыгивать каждый раз, как я приближаюсь.

— А ты меня по стенкам не зажимай, глядишь, сразу спокойнее стану.

— Вот ведь заноза! Верно дядька твой говорит. Я тем, кто меня спас да выходил, зла чинить не собираюсь. Я свой долг жизни сполна вам возвращу.

— Как же ты возвратишь?

— А так, в форт пойду, письмо снесу.

Сказал и отпустил, а меня любопытство разбирать начало, я ведь письмо так полностью и не прочла.

— А о каких тварях в письме том написано?

Сказала и язык к небу прилип, так воин на меня зыркнул.

— Не все поняла, стало быть? Вот и хорошо.

— Что хорошего?

— Чем меньше знаешь, тем крепче спишь.

— Что ты мне загадки загадываешь? Жалко тебе мне рассказать?

— Тебя жалко. Про этих тварей лучше никому не знать.

— Сам, небось, не видел ничего.

— Мира, послушай, я их не только видел, я от них еле живым ушел, а остальных, кто им встретился, среди живых уж нет. Просто поверь, что лучше о том, что мне увидеть довелось, ни тебе, ни остальным жителям не знать. Я расскажу все только тому, кто настоящую помощь оказать сможет.

— Потому в форт собрался?

— А куда еще идти? Из форта можно связаться с королевскими советниками. Эту задачу под силу только им решить.

— И когда пойдешь?

— Через три дня.

— А сил дойти хватит?

— Окреп уже. Твоими стараниями… — воин вдруг по волосам ласково погладил и голову ниже склонил, лицо к моему приблизил, а я возьми и вывернись из под руки, он так лбом о стену сарая и стукнулся. Выпрямился только, лоб потер, ухмыльнулся и пошел обратно в избу.

Пока я все думы о воине думала, пока ждала, когда же он со двора пожалует наконец, в ворота иная печаль постучала.

Вернулась я как-то из лесу вечерком, ягод полное лукошко принесла. Раскраснелась после прогулки, шумно в избу ввалилась и замерла на пороге. Сидят вокруг стола дядька, матушка моя, Лика отец и двое молодцов, в нарядные рубахи ряженые. На столе чай, пироги и мед. Меня все увидали, со скамьи поднялись, в ноги поклонились да бочком на выход подались. Я только посторонилась, пропуская, а сама во все глаза на дядьку гляжу.

— Чегой это?

— А тебе невдомек?

— Дядя Агнат?…

— Да охотник на нашу куличку нашелся. Вот люди добрые приходили, рассказали…

— Дядя Агнат! — я так крикнула, что матушка со скамьи подскочила. — Это что же такое? Вы почему молчали? За моей спиной день сватовства обговорили? Без смотрин обойтись решили? Знали, что я перед ними красоваться не стану? Что чаю по кружкам не разолью? Вы как же так со мной поступить собрались? За Лика, за паршивого котяру, меня сосватать?! А ты, матушка, что же мед им подносила?

— А ну помолчи! — рявкнул дядька. — Сваты пришли, не след нам было людей прогонять. Садись, поговорим.

— Я про Лика слушать не желаю!

— Сядь, я сказал!

Я села на лавку, а в сердце надежда затеплилась. Что я кричу, право слово? А вдруг дядька им ответил, что товар у нас непродажный, не поспел еще.

— В другой раз велел им приходить, — ответствовал дядя, а я даже на лавке покачнулась.

— Да неужто еще сомневаешься? Я не пойду за Лика! Ни в жисть не пойду!

— Ты, девка, сперва мозгами пораскинь, а потом уж решай. Лик парень справный, мастеровой, будет мужик в доме…

— Израдник…

— А ну прекрати поперек моего свое слово вставлять, а то отдам и совета не спрошу!

Я язык прикусила и к окну отвернулась. Не буду я на него смотреть.

— Отец его говорил, что Лик второй день на лавке лежит. Плетьми его за милую душу отходил. Дочка друга его у батюшки в ногах валялась, молила за парня замуж отдать, а тот рогом уперся, говорил, что кроме тебя ни на ком не женится. Так девица про свидание их тайное все отцу рассказала. Вот Милодар и отходил сына, что есть мочи. А вчера друг его уехал, дочь увез, сказал, что ноги его в доме Милодара больше не будет, врагами расстались, а все оттого, что плеть Лику ум на место не вправила.

— Он мозги еще раньше растерял, когда с той девицей на сеновале кувыркался, а потом передо мной извинялся. А чего отец ее так разозлился, непраздна девица что ль?

— Тьфу на тебя, девка дурная, да кабы она ребенка под сердцем носила, разговор бы иной был. Лик ведь заявил, что она ему не девицей досталась, не первый он у нее стало быть, вот батюшка ее и вспылил.

— Ты, дядя, из пустого в порожнее не лей. Мне уж дела нет до того, кто там у Лика девица, а кто нет.

— Парень оступился, с кем не бывает? А вот что ради тебя, дурехи, и порку и позор снести готов и даже гнев отцовий на себя навлечь — это о многом говорит.

— Сейчас оступился, а как женой стану, сколько раз оступаться начнет? Что ты за него вступаешься?

— Потому как вижу наперед, чем твое сумасбродство закончится! Останешься девой старой сидеть, ни детей ни мужа!

— А оно мне надо, сидеть с детьми да при таком муже?

— Ну, Мирка! Я ей слово, она мне два! Ты когда научишься старших уважать? Никто тебе не указ? Я тебе время помыслить даю, а ты препираешься? Я о твоем благе думаю…

— Да кабы о моем благе думал, за Лика не сватал бы! Что тебе вообще обо мне печься? Я у тебя дите не законное, не рожденное, со стороны прижитое. Что ты сам за всю жисть сделал? Хвалиться то есть чем? Все то у брата позабирал: и жену, и избу, только сына и нажил. Зато теперь мою судьбу вершишь? Не бывать этому!

Крикнула и замолчала, потому как дядька побагровел, а матушка побелела будто снег, ладони ко рту прижала, а едва дядька ко мне рванулся, кинулась наперерез, за плечи схватила.

— Агнатушка, не прибей!

После ее слов меня словно ветром из избы выдуло. Ой, кажется лишку хватила. Что же я ему сейчас наговорила то? Святые небеса, за что вы меня таким нравом дурным наделили? Завсегда ведь, что думаю, то и говорю. Что теперь будет-то?

Пришлось мне за сараем схорониться, пока дядька из дому выскочил да вокруг дома бегал, злость свою вымещал. Сам, небось, поймать меня боялся, иначе бы сотворил что недоброе. Потом уж, когда все стихло, я к окошку подкралась, затаилась под ним, а там дядька с матушкой разговор вели:

— Да не серчай ты так, Агнатушка, молода она еще, жизни не знает.

— Завсегда ты ее, Юляша, баловала. Для кого такую королевишну растила? Вон погляди, до чего девку довела — кроме себя никого слушать не желает, обид никому прощать не умеет.

— Да ее же не обижали никогда, Агнатушка.

— Вот то-то и оно. Никогда по-настоящему ей дурного не делали, а она черной неблагодарностью за добро платит. Не я ли ее маленькую в дочки взял, на руках носил да воспитывал. Да неужто с родным дитем больше бы возился? А она, ишь ты, что заявила, будто бы я дом этот да тебя у брата украл. Так скоро и в братоубийстве меня обвинит. А то, что я избу собственными руками строить помогал, для тебя старался, чтобы тебе здесь жилось хорошо, а то что всю жизнь по тебе убивался и до сих пор счастью своему поверить боюсь, это ей невдомек? И что после такого я дочь брата кровного и супружницы любимой за чернавку держать буду? Мозги то есть у нее, ты мне скажи?

— Да забудь, забудь. Чего со злости-то не скажешь?

— Пускай погуляет там, побесится. А дурь пора из нее выбивать.

— Неужто руку подымешь?

— Отдам я ее за Лика и весь разговор. Она его любит и дураку понятно. Погорюет для начала немного, а он за ней как побитая собака бегать станет, потом и ее сердце оттает. Простит она его, а после и счастье свое узнает. Что для женщины важнее мужа да семьи? Смирится девка, еще потом меня благодарить начнет.

Сидела я под окошком точно мышка и слушала его слова. Стыдно мне было, очень стыдно, и прощения просить хотелось, да только если каяться пойду, то к завтрему утру уже у Лика в супругах окажусь. Не пойдет мне такая жизнь. Я его за предательство никогда не прощу, чтобы дядька ни говорил. Ну а коли он меня неволить собирается, то и в деревне не останусь. Помнится, воин что-то о долге жизни вещал, вот и пришла пора долг тот с него стребовать.

Поднялась я тихонько на ноги и отправилась в клеть.

Воин лежал на лавке, закинув руки за голову. Заметив меня, даже не пошевелился, подмигнул только.

— Собрался никак?

— Завтра на заре ухожу. Попрощаться зашла? — хмыкнул он.

— Меня с собой возьми.

— Чего?

Тинар на лавке сел и на меня уставился, ну точно на малахольную какую-то.

— Ты чего, девка, головой где приложилась?

— Из дома уйду, понятно. А одной по лесам бродить не след. Ты меня с собой в форт возьмешь, я у них лучницей останусь.

Воин макушку почесал:

— Всерьез что ли собралась? И какая беда тебя из дома гонит?

— Мое то дело.

— Я тут намедни сватов во дворе видел, — прищурился воин хитро. — Против воли значит замуж отдают? Чай допекла дядьку совсем?

Я насупилась и в стену уставилась. Вот ведь ясновидец нашелся, обо всем-то он догадался.

— Косой али рябой? — продолжал допытываться Тинар, — пьянчуга подзаборный али старик?

— Не косой не рябой, — разозлилась я, — красивый он, мастеровой, только по праздникам во хмелю и видела, летами молод.

— Мдааа, — протянул воин, — так чего тебе, девке, еще надобно? Я было подумал, что дядька взаправду за все отыграться решил. А может противен тебе суженый?

— Люб он мне! — рявкнула я на всю клеть и добавила шепотом, — любодей окаянный. — А потом склонила голову и опять слезы из глаз полились, чай не все выплакала.

Тинар лишь вздохнул, ничего не сказал. Помолчали так, пока я реветь не перестала, а после воин промолвил:

— Дурная затея. Ты девка себя в зеркало видела? В форт к мужикам податься решила?

— А ты на что? Защитишь меня.

— Я там на всю жизнь оставаться не собираюсь.

— Так ведь не сразу уйдешь. А мне того времени хватит, пообвыкнусь, да и ко мне люди привыкнут.

— Ты в деревне своей всю жизнь обвыкаешься, а все людям с тобой непривычно. Все, кончен разговор. Останешься здесь у родных под крылом и не забивай дурью голову.

— Я тебе жизнь спасла, ты мне должен.

— Вон оно как! — Тинар поднял голову, посмотрел на меня устало. — Все без толку с тобой беседы вести. Ну коли сама так пожелала, то завтра жду тебя за околицей, пока не рассвело. Собери, что в пути пригодится. Я молча кивнула и вышла из клети. Подкралась к окошку своему и влезла в комнату. Осмотрелась кругом, такая тоска вдруг за сердце взяла, только решения своего я менять не собиралась.

Впервые в жизни, кралась я по дому, будто тать ночной. Неслышно, стараясь не шуметь, брала в дорогу съестное, прятала в берестяной короб, туда же положила одежу, что могла сгодиться вдали от дома, скрепя сердце взяла несколько монет и подарок от мамы с дядькой — колесо серебряное, солнечный диск, его я повесила на грудь, запрятала под теплой рубахой, пусть греет меня вдали от родных. Села потом в комнатке за стол, открыла окошко, впуская лунный свет, и нарисовала, как могла, матушке записку. Рисунок совсем корявый вышел, но вроде как понятно, что ушла потому, как за Лика замуж не желаю, а внизу листа одно единственное слово приписала: 'Вернусь', - его матушка моя знала, я порой такие записки ей оставляла, когда в лес надолго уходила, а рядом еще солнечный круг рисовала, чтобы понятнее было, в какое время домой приду. На последней букве рука дрогнула и пара слезинок капнула вниз, промочила бумагу. Я вытерла лицо рукавом, оставила лист на столе, а потом неслышно покинула комнату. Не скоро рассвет, но не могу в доме оставаться, заночую у воина в клети, а после вместе пойдем.

Далеко отошли мы от деревни, когда первые лучи солнца показались над горизонтом. Лес светлел, птицы весело гомонили в листве, все вокруг радовалось новому дню, одна только я понуро брела вслед за молчаливым воином. Тинар говорить со мной не желал, только и сказал, что дурная, а потом молча плащ на плечи накинул, меч в ножны вставил и пошел впереди, а я за ним. Уже несколько часов шагали, живот бурчал надсадно, еду требовал, а я в кои-то веки заробела, не решалась просить о привале.

После полудня Тинар вдруг бросил заплечный мешок под большим деревом и уселся на траву.

— Доставай, что там у тебя есть.

Я быстренько вынула припасы, протянула ему половину хлебного каравая, соль, яйца вареные, кусок мяса и овощи, какие собрала в потемках, заодно и флягу с водой подала.

Тинар жевал молча, поглядывал вдаль, щурился на солнце.

Я как раз доедала свой кусочек мяса, когда воин поднялся на ноги, колени от крошек отряхнул и мешок снова на плечи набросил.

— Идем что ли.

— Так всего ничего посидели-то, — жалобно молвила я, нехотя поднимаясь с ласковой землицы.

— А ты может хочешь, чтоб тебя дядька твой с мужиками али Лик здесь нашел?

— С чего это? — встрепенулась я.

— А с того, что точно вдогонку отправились. Небось еще меня хают на все лады, что кровинушку-красотинушку из дома сманил.

— Я там записку оставила.

— Ну, ну, оставила. — Тинар отвернулся и вновь зашагал вперед. Я опять поплелась следом, уже и не радуясь особо, что так ловко ненавистной свадьбы избежала. Ноги ныли, спина болела, тело жалобно так стонало, хозяйке на совесть давило. А лес все густел, изредка уж попадались прогалины и солнышко медленно клонилось к закату. Сколько там до форта идти?

— Дней пять.

Вслух что ли сказала? Ну раз ответил, значит злится меньше. Можно о привале попросить.

— Присядем ненадолго?

— А может тебя обратно свести?

— С чего это обратно?

— А с того, что в путь дальний отправилась, а сама только и знаешь, что пыхтишь да жалуешься.

— Я не жалуюсь!

— А кто там позади носом шмыгает постоянно, не ты ли?

Я снова насупилась и промолчала.

— Ладно, ищи привал, я в ту сторону пройду, вроде ручей там поблескивает, воды набрать нужно.

Тинар забрал у меня полупустую флягу и ушел. А я присмотрела место поровнее и упала на зеленую травку под деревом одним. Сил двинуться даже не было, а злыдню этому хоть бы что. Сколько он так идти может? Если уж раненый до нас дополз, то здоровому ему все нипочем. Растянулась я на траве, руки раскинула в стороны, глаза прикрыла, а вздрогнула от резкого свиста, вскинулась, да так и замерла, когда над головой в древесном стволе нож увидела, а еще голову змеиную напополам перерубленную.

— Мамочка, — прошептала хрипло.

— Хорошее ты место выбрала, вот и соседи подобрались, чтобы нам не скучно отдыхать было. Что за змея-то, знаешь? Я кивнула, все еще не в состоянии слова молвить. Это же древес ползучий, ядовитая гадина, разок куснет и мигом в ином миру окажешься.

— Ловко ножи метаешь, — молвила я наконец.

— Я не только ножи ловко метаю, — заухмылялся Тинар. И чего сказать хотел, спрашивается?

— А ты, Мира, змею когда-нибудь пробовала?

— Змею? Есть что ли гадину собрался?

— А чего не съесть? Припасов у нас немного, скоро сами промышлять начнем, а тут улов такой богатый! Шкуру только содрать. На вкус, как цыпленок, и есть удобно, с хребта знай себе мясо снимай.

— Да то ж змеюка!

— Не хочешь, не надо. Сам съем.

Сказал и точно ножик из дерева вытащил, змеюку в другую руку схватил и… а дальше я отвернулась. Как-то тошно стало. Неужто взаправду есть станет? Еще поди так и съест сырую.

— Ммм… — раздался довольный возглас. Я повернулась, а Тинар стоит, скалится, все губы в кровище змеиной перемазаны. Я даже ладони ко рту прижала, так меня замутило.

— Ха, ха, — расхохотался воин, — вот ведь нежная какая, а еще лучницей сделаться собралась!

— Да ну тебя! — даже плюнула с досады на землю, — почто нарочно пугаешь?

— Чем костер разводить будем? Я змей хорошо прожаренными люблю.

— У меня здесь бересты немного припасено.

— Оставь ты бересту свою, пригодится еще. Хвороста кругом да хвои сухой хватает. Сама развести сумеешь?

— А что тут уметь? Или я по-твоему леса в глаза не видела?

— Видеть, может, и видела, а вот в походы точно не ходила.

— Притомилась я, всю ноченьку не спала, вот и не приметила змеюку эту. Можешь не бояться, обузой я тебе в дороге не буду. — Сказала так и достала ножик складной, принялась по-особому остругивать сухие веточки, чтобы стружка на них осталась, обложила стружку сухим мхом, а как растопка готова была, трутом занялась. Измельчила сухую древесную кору, опосля ножик достала и кремень, в мешок заранее положенный. Взяла камень над трутом поместила и тупой стороной ножа ударила по нему сильно, чтобы искры посыпались. Как тлеть начало, раздула пламя и растопку подожгла.

— Готово, — хмыкнула гордо.

— Ишь ты! — удивился Тинар, а потом вдруг змеюку прямо в огонь швырнул, едва не притушил.

— Пущай готовится. — Хмыкнул вредный наемник и уселся под деревом.

— Мирка, вставай!

— Что? — я подняла тяжелую, будто свинцом налитую голову, посмотрела на наемника.

— Твой черед, а я спать лягу.

Я нехотя поднялась с теплой лежанки, а воин быстренько улегся на мое место. Пройдя к горящему костру, подкинула хвороста, чтобы не затух. Кто знает, какие тут звери ночью промышляют. Будто в ответ на мои мысли вдали раздался волчий вой. Я вгляделась в костер, увидела змеиный кончик на земле и брезгливо отодвинула его ногой. Мясо древеса я все-таки попробовала, не показывать же себя трусихой. Тем более Тинар все время на меня с усмешкой косился, ждал, что плеваться начну. В ночной тишине раздался громкий храп. Я перевела взгляд на небо, полная яркая луна светила кругом, серебрила листочки на деревьях. В ночном лесу раздавалось уханье совы, кто-то пискнул неподалеку. Я потянулась и положила на колени лук. Засмотрелась на луну, представляя себе прелестное лицо лунной девы, которая глядит сверху на весь мир и улыбается влюбленным. Память услужливо подбросила воспоминания о наших поцелуях с Ликом, нарисовала в воображении образ красивого парня, а я с досады сжала в руках колючую веточку и ойкнула негромко. Воин пошевелился и я перевела взгляд на спящего наемника. Черты лица его в лунном свете казались менее суровыми, руки расслабленно лежали поверх плаща, которым он накрылся заместо одеяла. Лунные блики играли на крепких мышцах, словно ласково скользили по бледной коже. Пока рассматривала Тинара, заметила, как сжались в кулаки его руки. Он внезапно заворочался во сне, задышал тревожно, пальцы странно скрючились, ногти будто удлинились. Я потерла кулаками глаза, ущипнула себя посильнее — неужто уснула, сон привиделся, но я не спала. Воин застонал во сне сильнее, рука скользнула на грудь, удлинившиеся когти полоснули по коже, выглядывавшей из ворота рубахи, тут же пропитавшейся кровью. Я в ужасе вскочила на ноги, руки будто к луку приросли. Тинар открыл глаза, повел вокруг шальным взглядом, а потом перевернулся на живот, встал на четвереньки и глухо застонал, и стон этот превратился в рык, а волосы на его теле стали удлиняться, он весь выгнулся, будто дикий лесной кот, и кровь застыла в жилах от нового протяжного воя. Одежда расходилась по швам, обнажая удлиняющееся тело с клочками темной шерсти, лицо вытянулось, превратившись в зловещую морду — не волка, не медведя, но не виданного доселе зверя — страшный оскал обнажил ряд острых зубов. Пальцы теперь совершенно не напоминали человеческие, сквозь тонкую кожу, где не были шерсти, светились голубоватые вены, глаза сияли зеленым в темноте.

Я отступила назад, уперлась спиной в дерево и недолго думая, ухватилась за нижнюю ветку, подтянулась и едва успела схватиться ладонями за ствол, как сверкающий злющими глазами во тьме волкодлак, издал новый протяжный вой, встал на задние лапы, повел носом и повернулся в мою сторону.

Я со страху принялась лезть по стволу, точно белка, и кое-как успела забраться на ветку повыше, когда злющая тварь подбежала к самому дереву и протяжно завыла внизу:

— Фу! Дурной пес! — прохрипела я. — Тинарушка, ты меня слышишь?

Страшный волкодлак лишь скрипнул по стволу когтями, а я испугалась, что он сможет вскарабкаться наверх за мной, и чуть не шлепнулась с ветки вниз. Страшно то как, мамочка! Я стала подвывать не хуже самого перевертыша, а тварь меж тем крутилась внизу, все принюхиваясь и издавая короткий рык. Потом он снова впился когтями в ствол, сверкая на меня злющими глазами. Отломив небольшую веточку, запустила подальше и крикнула:

— Бери, Тинар, бери!

Оскорбленная нечисть завыла еще громче и снова зацарапала по стволу когтями.

— Да что тебе нужно-то от меня? — шмыгнула я носом. — Не вкусна я, — а слезы уж закапали из глаз и кажется попали на морду оголодавшего зверя, потому как он фыркнул и потряс головой, а потом нагнул морду вниз и потер лапами. Отряхнувшись, точно обычная дворовая псина, волкодлак отбежал немного от дерева, сверкнул на меня страшными глазами, а потом тихонько потрусил в лес. Я сидела ни жива ни мертва от страха, боялась даже шевелиться. А ну как заманивает? Сделал вид, что убег, а сам притаился неподалеку и едва я спущусь, кинется на меня да вцепится в горло, порвет нежную кожу и кровушки девичьей напьется. У меня кроме лука и оружия никакого нет. Батюшки! Лук-то выронила, пока наверх карабкалась! Лежит вон внизу, роднехонький, только колчан со стрелами на спине болтается, но толку от стрелы, когда ее с тетивы не спустишь? В глаз что ли зверю воткнуть, когда он на меня кинется?

— Да что тебе нужно-то от меня? — шмыгнула я носом. — Не вкусна я, — а слезы уж закапали из глаз и кажется попали на морду оголодавшего зверя, потому как он фыркнул и потряс головой, а потом нагнул морду вниз и потер лапами. Отряхнувшись, точно обычная дворовая псина, волкодлак отбежал немного от дерева, сверкнул на меня страшными глазами, а потом тихонько потрусил в лес. Я сидела ни жива ни мертва от страха, боялась даже шевелиться. А ну как заманивает? Сделал вид, что убег, а сам притаился неподалеку и едва я спущусь, кинется на меня да вцепится в горло, порвет нежную кожу и кровушки девичьей напьется. У меня кроме лука и оружия никакого нет. Батюшки! Лук-то выронила, пока наверх карабкалась! Лежит вон внизу, роднехонький, только колчан со стрелами на спине болтается, но толку от стрелы, когда ее с тетивы не спустишь? В глаз что ли зверю воткнуть, когда он на меня кинется?

Вот уж посидела так посидела я на дереве, до самого утра высидела и глаз не сомкнула. А как их сомкнешь, коли за кустами хрустит и воет? Поймал зверюга кого-то, да сожрал, пока я на ветвях со страху дрожала. А как солнышка луч из-за горизонта прорезался, так сразу стихло все кругом.

Утро наступило в лесу, сперва неподвижное, безмолвное, а потом уж расщебетались птицы, зашуршала листва на ветру. Руки, которыми в кору древесную вцепилась, совсем занемели, но я тому только порадовалась. Могла ведь и с ветки свалиться, когда из кустов выполз на поляну голый, в крови измазанный Тинар. Подполз к дереву, вытянулся и замер. Вот уж когда я седину раннюю едва не познала со страха. Волкодлаки то обратно не обращаются, их души навсегда потеряны, нету в них ничего разумного и живого, а этот человеком пришел.

Сидела на ветке своей будто птица, во все глаза на голого мужика смотрела да думала, покинул меня уже разум аль пригрезилось все. Воин пошевелился, привстал на локтях, повел головой в стороны, встряхнулся точно собака, а после на четвереньки поднялся. Захрипел так, что у меня сердце из пяток в кончики ног перекочевало, а потом за дерево схватился, поднялся с трудом.

— Мирка! — позвал, — Мира, Мираня, где ты?

А я молчу.

— Мирааа! — на весь лес заорал, да так кулаком по стволу стукнул, что я даже ойкнула.

Он голову тотчас вверх задрал.

— Слава небесам, живая! Слезай, Мирка.

— Так я и слезла.

— Мирка, не дури.

— Прочь иди, волкодлак ощипанный.

— Дуреха! Где ты видела, чтобы волкодлаки разговаривали?

— А вот сейчас и вижу. Заманиваешь меня, злыдень, а как в лапы попаду, мигом проглотишь, не подавишься.

Тинар устало на землю опустился, подпер спиной дерево и голову на руки опустил. Сидел долго, а потом вдруг ладони поднял, да так голову сжал, что едва не треснула.

— Не дури, Мирка, — повторил. — Человек я, не видишь разве? Пока человек…

— Ты от дерева подальше отойди, тогда и спущусь. А если кусаться вздумаешь, сразу стрелу промеж глаз всажу, понял?

Воин со вздохом кивнул, поднялся да отошел к лежанке. Ногой поддел груду порванной одежды, одеяло поднял и замотался в него. После уж я решилась спуститься, а слезши, сразу за лук ухватилась и стрелу на тетиву накинула.

— Говори, злыдень, кем на самом деле будешь? Врать не вздумай, а то долго не проживешь.

— Кем я прихожусь, давно тебе рассказал, а вот кем стал, самому невдомек. Я же тебе про тварей поведал. Меня одна из них укусила, да вот и мысли не допускал, что это меня обратит. Говорил же про деревню уничтоженную, там живых людей я не видел, а значит те, кого не сожрали, все обратились. Стало быть, я тоже обращусь и долго ли еще человеком быть, не ведаю.

И так он это сказал, что даже сердце от жалости заныло.

— Ну не кручинься, авось и собакой службу сослужишь.

Тинар голову вскинул, глаза огнем вспыхнули.

— Ну, Мирка! А другого ничего сказать не могла?

Я плечами пожала. Не приучена я слова добрые находить, а утешать и подавно не могу.

— Я же человеком был, понимаешь, а теперь кто? Мужик не мужик, воин не воин!

— По виду мужик. Кажись, ничего не отвалилось. Зато воешь будто волкодлак. Что так сразу голову повесил?

Махнул он на меня рукой, но вроде как собрался немного, отвернулся и в мешок с вещами полез.

— Одежа то сменная есть? — спросила, — А то могу свои штаны одолжить.

— Издеваешься? — зыркнул на меня Тинар, потом плащ скинул, тряпицу из рубахи свернул и водой смочил. — Мож спину оботрешь? — глянул через плечо.

А мне что, помочь не сложно, заодно погляжу, осталась ли волчья шерсть на теле.

Нет, не осталась. Кожа человеческая с памятными шрамами, волоски короткие и жесткие, мышцы мужские, в тугой жгут сурученные, ну точно камень наощупь.

Отерла я кровь со спины, тряпицу обратно отдала:

— Дальше сам то справишься? Не хватало еще мужику взрослому зад подтирать.

Воин не хмыкнул привычно, молча кровавую тряпку забрал, скривился.

— Кровь чую, и в животе крутить начинает.

Я назад шаг сделала, пригляделась, не удлиняются ли когти.

— У тебя кровь вкусная, Мирка?

— Ага, сладкая, под стать характеру.

Тут наемник хмыкнул наконец, расслабился чуток и выудил таки из мешка последнюю рубаху и штаны.

До форта дошли через полтора дня. Следующую ночь я сразу на дерево влезла, веревкой обвязалась и лук покрепче к себе прижала, но в эту ночь Тинар не обращался. Я прикинула луна на убыль пошла, а значит до следующего полнолуния можно встречи с псиной облезлой не ждать. Воин тоже расслабился немного, только нервный стал больно, на каждый шорох реагировал.

— Слышу чутче, кажется, по шороху зверей лесных различаю. Вон за теми кустами заяц, там тетерев прячется, а дальше в малиннике медведь кусты ломает.

Ты смотри-ка, и от волкодлаков польза бывает, особенно когда они в людском обличье добычу выслеживают.

— Добрались, — повел носом Тинар, когда за густо разросшимися деревьями ещё не видать было жилья.

— Ты, Мирка, лук на спину перекинь, чтобы нас ненароком не пристрелили.

Я молча послушалась и пошла следом за наемником, укрываясь за его широкой спиной.

— Стоять! Отдавай оружие! — нежданно выступили из-за кустов высокие плечистые парни. Хотя то не парни, мужи усатые, бородатые, выше меня раза в два.

— Кто такие будете? Куда путь держите?

— К вам и держим, — ответствовал Тинар. — Послание срочное королю отправить нужно. С начальником форта бы потолковать.

— Вперёд ступайте, там и потолкуете.

В ворота нас завели толстые, мощные, а такого частокола высоченного я раньше не встречала. По внутренней стороне, на бревна опираясь, его деревянная тропинка опоясывала, чтобы лучникам да защитникам сподручнее было стрелы по врагам выпускать.

В избу нас не повели, во дворе оставили. А в этом дворе сплошь мужики одни да мальчишки еще, не иначе отроки, которых сюда ратному делу обучаться отправили.

Пока я, рот раскрывши, смеривала всех здешних дубов рослых взглядом и примеривала, насколько они вместе взятые меня выше, на крыльцо ступил старей (начальник). Был он ростом пониже, но коренастый, а руки как у кузнеца, широченные, могучие. Про таких говорят, что силой их сам Ведун (божество войны) наделил. А Ведун только могучим воинам покровительствовал. Вот и у Тинара его знак был на коже высечен.

— Мне донесли, что дело у вас к самому королю имеется.

Сказал, и все зубы в улыбке блеснули. Не иначе как гости пришлые его позабавили.

— Послание отправить нужно, — напрягся вдруг наемник.

— Срочно?

— Срочно.

— Тогда вам поспешать нужно, чтобы до города добраться. Недели за три дойдете, если поторопитесь.

Я так и чувствовала как Тинара от злости крутит, только понять не могла, с чего такие странности с воином творятся.

— А оповещение форту на что?

Глядя на старея, зычно, на весь двор, спросила я.

— А оповещение у нас в случае нападения используется, а коли каждый приходить и отправлять будет, король и читать перестанет.

— Так может о том и собираемся предупредить.

Старей хмыкнул, подкрутил пышный ус и смерил меня взглядом.

— Гляди ка, кто ж девица на тебя напал? Не он ли?

На Тинара кивнул, а мужи вокруг загоготали, ну точно дети малые, впервые девку увидевшие. Так и дай позубоскалить, а потом еще за косу дернуть посильнее.

— Коли бы напал, то рядом с тобой уже не стоял.

— Ишь ты! Напугала девка! Федун, ты мне штаны сухие из избы принеси, не ровен час стыд приключится. Видал, девка грозная пожаловала.

— Ишь ты! — в тон начальнику воскликнула я, — Тинар, не туда мы с тобой забрели, не форт это, а деревня с бабами шугаными, мужиками здесь и не пахнет. Некому мне тут удаль показывать, чай и лучников здесь не берут, а то как дрогнет со страху рука и в своих попадет.

Сказала и подбоченилась, чтобы лук аккурат на бедро лег.

— Кхммм, — закашлялся старей.

— А и правда, Мираня, — вдруг поддержал меня наемник, — идем отсюда.

У меня глаз едва не закосил, так хотелось извернуться и на Тинара посмотреть. Что это он? Куда пошли? Нет у нас времени по лесам бродить, сам же говорил. А воин уж меня за локоть схватил, да сжал так крепко, что почти пополам сломал.

— А ну погодьте! — старей все ж откашлялся, подбоченился и смерил нас новым, оценивающим взглядом.

— Лучники, значит? У нас намедни с лучником случай такой приключился, после которого он в форт не вернулся. Стало быть, от хорошего пополнения я бы не отказался.

— Я не лучник, — Тинар положил ладонь на пояс, рядом с рукоятью вложенного в ножны меча. — Это она у нас метко стреляет. А я и без королевской службы обойдусь, за делом к вам шел.

Старей снова ус подкрутил, переводя взгляд с меня на Тинара, потом вдруг быстро рукой махнул, и тотчас к нам со всех сторон защитники форта кинулись.

Наемник толкнул меня в плечо, так что я на одно колено упала, а сам меч выхватил. У меня же после тренировок с наставником одно движение отточено было, над которым и задумываться не приходилось: только тетива жалобно тренькнула, и стрела под мышкой старея в дверь вонзилась, точнехонько рубаху его к дереву пригвоздила.

А над моей головой меч воздух рассек, такую острую дугу описал, что ратники отпрыгнули на шаг. Я чуток рукой повела, чтобы кончик стрелы точно в грудь старея смотрел. Тогда он ладони вперед вытянул, засмеялся громко:

— Полно, полно! Убедились в вашей удали. Неплохо девка стреляешь, а ты, воин, к мечу привычный, сразу видно. Так оставайся. В дружину войдешь, с моими ратниками форт защищать будешь. Там подале деревенька, а за ней следующая и еще несколько до самого города, все под нашей защитой, лишние руки не помешают.

— С Миркой остаться готов, но не долее, чем на месяц, если дело мое исполните.

— Ступайте в избу, там о деле потолкуем.

— Интересный этот старей, Тинар. Во двор нас с оружием допустил, потом на смех поднял, затем и вовсе ратников своих натравил.

— Так-то проверка была, Мирка. Думаешь, кабы угроза настоящая, стал бы я во все стороны мечом размахивать? Ты ведь тоже старея не подтсрелила.

— А то! Сперва предупредить надо, коли можно сразу не убивать. Так мне еще отшельник говорил.

— Мудрый был твой отшельник, его бы сюда.

Сказал и вздохнул, а я взглянула искоса. Печалится Тинар, совсем другой стал. Куда только лихость подевалась, остротами больше не сыплет, все думы думает, кручинится.

Сидели мы рядышком на лавочке возле нагретых солнышком бревен, воин меч точил, на ворота поглядывал, а я древки для стрел заготавливала. После нужно будет в деревню ближайшую отнести кузнецу, чтобы наконечники сделал.

Вот и устроилась я в форте. Взял меня старей лучницей, на службу королевскую оформил, но сердце на том не успокоилось. Еще и тревожно было, когда на Тинара смотрела. О тварях в такие моменты вспоминала, которые людей живьем жрали, а еще ждала, что же король ответит. Только он молчал. И понять невозможно, то ли советники ему не доложили, то ли не поверил вовсе, а время все шло, до полнолуния две с половиной недели оставалось.

— Нам бы мага сюда настоящего, — вздохнула тихонько, а Тинар плечами дернул в ответ.

— Не сыщешь такого в округе. Чую я, что малой кровью здесь не обойдешься, маг сильным должен быть, а таких только в столице отыщешь. Не успею я к столице добраться.

Едва ответил, как неподалеку возник один из ратников, зыркнул на нас и дальше пошел, но наемник тотчас язык прикусил. О своей болезни Тинар не болтал, а старею говорил, что письмо на месте разоренной деревни нашел, чтобы не прирезали ненароком. И так на воина поглядывали с опаской, больно чутко он на все реагировал. Я даже подозревала, что старей ждет не дождется, когда Тинар форт покинет.

Спросила однажды у наемника, чего он такой дерганый стал. А он ответил то же, о чем и раньше говорил, что кровь чует, как плоть человеческая пахнет, ощущает, и очень ему хочется и плоти той, и крови отведать.

В дверь стукнули кулаком, и я подскочила в кровати. Сперва огляделась вокруг, спросонья не понимая, куда меня занесло. После сообразила, что в той комнатушке нахожусь, которую мне в общей избе выделили. Ратники все в большой комнате по лавкам спали, там же и столы для еды ставили и оружие по стенкам развешивали. Еще лестница приставная наверх вела, в комнату старея и в кладовую, а мне выделили хозяйственный закуточек, из которого все вещи в кладовую унесли. Теперь здесь и спала. Не положишь ведь девку в одной комнате с мужиками.

Прав был в чем-то Тинар, ратники меня за свою не держали, хотя и числилась я среди них лучницей. Поглядывали на меня странно, но Тинар почти всегда рядышком отирался, а с ним, как и говорила, никто связываться не хотел. От воина опасностью за целый полет стрелы разило. Он и в избе общей не спал, ночевал в сарае на улице. Отговаривался тем, что оставаться в форте не думает, а потому и лавка ему в общем доме без надобности.

Поднимали нас всех рано, только солнышко успевало из-за горизонта край показать. Гнали сразу во двор, где мы упражнялись, разминались с оружием, а после умывались. Хотя то умыванием сложно назвать. Нас просто водой из ведра окатывали, а потом бегать по двору заставляли, одежду на себе сушить. И быстро же мы бегали, а то в мокром на зябком утреннем солнышке не скоро согреешься.

Каждую ночь старей двух дежурных на стенку выставлял. Я всегда вместе с Тинаром караулила. А потому, проснувшись от стука, вспомнила, что не иначе как воин пришел меня на дежурство звать. Так оно и оказалось. Стоял он за дверью, пальцы за пояс заткнул, на носках покачивался.

Я быстро верхнюю одежу накинула, лук на плечо набросила и вышла следом за ним из храпящей избы на холодок ночной. Днем, когда солнышко пригревало, весна вовсю царствовала, и уже угадывался в скором времени приход теплых летних деньков. А вот под луной еще зябко было, ну точно зима раздумывала, уходить али еще погостить.

Я плечи руками потерла, выпустила изо рта облачко пара и влезла вслед за наемником по лестнице на стену. Встала рядышком, на колья облокотилась, за ограду заглядывая. Форт хоть и стоял в лесу, но место выбрано было на холме, а потому деревья от нашей крепости вниз убегали, а кругом горы. Там Вдалеке темнела деревенька, гладили лучи серебристые солому крохотных крыш. Ветер шептал что-то листве, пел тихую колыбельную песню, а в чаще раздавалось уханье совы и голоса ночных животных.

— Мирка, — тихо позвал Тинар. В такой красоте сонной громко говорить и не хотелось, — я завтра из форта уйду.

— Как завтра?

— Не могу больше. Подальше от людей мне нужно, Мирка.

— Так ты уж надумал обратиться?

— Я уже обратился наполовину. Раньше как, смотрю на тебя, поцеловать охота, а теперь…

Голос воина вдруг охрип, пальцы скрючились.

— А теперь? — спросила с опаской.

— А теперь в горло вцепиться хочу, мочи почти нет, все сложнее с каждым днем себя сдерживать. Уйду я подальше от людей, забреду туда, где и нет их вовсе. В горы пойду. Может однажды подвернется нога на крутизне, да и скачусь на острые камни, тогда разом все мучения прекратятся.

— Тинар.

— Что?

— Я с тобой отправлюсь.

Глянул на меня воин, вздохнул громко:

— А здесь что? Хотела ведь лучницей быть.

— Старей недобро поглядывает. А ответа от короля все нет, не иначе как обманул нас начальник, не отправил предупреждения. Будто ожидает чего. Мы не в горы пойдем, Тинар, а в лес. Как ты сказал, где людей вовсе нет. В таких местах живут маги-отшельники, вот туда и направимся. Может успеем…

Хмыкнул воин, повернулся к лесу, окинул темноту непроглядную взглядом, сказал:

— Все надеешься, что найдем кого-то. Так и быть, возьму тебя, Мирка. Только с условием, что когда я в эту тварь обращусь, ты мне стрелу в глаз выпустишь, чтобы сразу насмерть.

Самой живого человека убить?

— Рука-то не дрогнет? — на лицо глядя, спросил наемник.

Я вспомнила волкодлака, за мной кинувшегося, приняла на себя вид решительный и только ответить хотела, как разорвал тишину вдалеке громкий звук рога.

Тинар вздрогнул, всмотрелся пристальнее.

— Непростые гости пожаловали. Мирка, кликай сюда старея.

Старей примчался, едва штаны натянуть успел. Не каждый день посреди ночи под стенами форта звук королевского рога раздается. Ворота тут же отворили, половина сонных ратников высыпалась из избы. Целый отряд из пеших воинов вошел во двор (все грязнючие и усталые), а во главе ехал единственный всадник на черной лошади.

— Ты начальник форта? — спрыгнув наземь, спросил приезжий.

Старей кивнул, поднося ладонь к сердцу.

— Господин военный маг, чем обязан такой честью?

— Форт ваш единственный в округе, а мы держим путь на север. Пополнение требуется. Пара воинов и лучник.

Старей замялся на миг, бросил взгляд на меня, и в глазах будто промелькнула нерешительность, а может сожаление даже.

— Нет у нас лучников, сами давеча потеряли. Девка вон имеется… а воинов целый двор. Берите, кого покрепче.

— Мне такие нужны, которые лучше всего с оружием управляются.

Военный маг повернулся и глянул на меня.

— Сюда подойди, — махнул рукой. Я и подошла остановилась, поглядывая, как он меня глазами сверху-донизу ощупывает.

— Девка-лучница, — вздохнул тяжко, — никого больше нет? — снова глянул на старея.

Тот лишь плечами пожал, молвил: 'Явилась вот недавно, как раз на замену взяли'.

Задел меня этот маг за живое. Так и тянуло сказать: "Чай, не на базаре, бери, что дают, а то и вовсе без товара останешься". Будто девки стрелять метко не умеют. Говорил же Тинар, что видел он и магинь, и воинш одаренных, так чего этот кривится? Однако планы у нас с наемником другие были.

— Взять придется, — кивнул меж тем маг, вздохнул при этом. — Старей, неси бумаги, заберем девицу и двух воинов, оформим в отряд.

Это что же, и не отказаться? Стало быть, меня и спрашивать не станут?

— А точно вам девка нужна? — будто через силу выдавил из себя начальник.

— Нам лучник нужен, а раз никого другого у тебя нет, а эта на службе королевской состоит, то ее и возьмем.

— Я с вами пойду, — выступил тут Тинар.

Глянула на воина, вспомнила нашу с ним задумку и решила, что наемник не просто так помыслил с отрядом уйти, не иначе на полпути на собственную дорожку свернем.

— Дерешься как?

— Показать могу.

Маг кивнул, и один из его воинов меч обнажил.

Ох, я залюбовалась. Красиво-то как! У Тинара в ладонях меч песню пел, настоящую, боевую, звонкую песню. Грозную, но невольно заслушаешься, засмотришься, так что глаз не отвести. А линии какие чертил, плавные, узорные, они в воздухе сребристыми змеями мелькали или даже не змеями, лентами в умелых девичьих руках, как во время свадебной пляски. Я такого мастерства никогда ранее не видела. Тот, что с наемником бился, минуты через три взмок, назад отскочил и руки в стороны развел, а Тинар даже не запыхался.

— Устал он, почти неделю мы в пути, — маг кивнул головой на сдавшегося воина. — Хорошо дерешься, красиво, пойдешь с нами.

Ратники во дворе даже выдохнули разом, я было подумала, что обрадовались, а оказалось, в себя пришли. Очень им этот бой короткий понравился, все вдруг загомонили, стали Тинара хвалить.

— Старей, нам переночевать надо, завтра в путь отправимся. Воины мои устали и голодны, — перекрыл шум голос мага.

— Все исполню, — старей снова руку к сердцу прижал и пошел новых воинов на постой организовывать. Как только в избу всех вместить собирался, ума не приложу.

Проводив мага взглядом, я к Тинару повернулась, понаблюдала, как он меч в ножны вкладывает.

— Ух, как ты дерешься!

— Понравилось? — хмыкнул воин.

— А то! Вот бы и мне так научиться.

Тинар захохотал. Прямо в голос и громко так, что на нас часть ратников оглянулась. Меня даже любопытство разобрало, с чего это он покатывается. Смеха наемника я уже давненько не слышала.

— Вот девка! — воин отсмеялся, отдышался, ответил мне, — ты меч настоящий от земли не оторвешь, не то, что им махать. Да и не о том думать надо, как в ратном деле поднатореть. Девке о женихах мыслить следует, мужами доблестными восхищаться, на крючок их ловить, и чем больше, тем лучше, а ты…

— А что я? — насупилась, глянула исподлобья, додумалась уже о женихах, до синяков по всему телу додумалась.

— А ты… — махнул рукой, — небеса с тобой, Мирка, влюбишься, узнаешь, о чем люди тогда думают.

Сказал и отвернулся, хотел тоже в избу идти.

— Тинар, погоди.

— Ну?

— Слушай, а чего это старей все руку к сердцу прикладывает?

— Руку? А, это знак уважения. Принят по отношению к вышестоящим лицам, из знати то есть. Военные маги они высокое положение занимают. Во дворце и при дворе иерархия очень строго соблюдается.

— Ирерх… что?

— По чинам они все делятся, у кого выше, у кого ниже. Королю поклоны делают и стоят так, пока он выпрямиться не разрешит, перед диорами голову склоняют, а всей остальной аристократии такой знак показывают, — и руку к сердцу прижал.

— Диоры, маги военные… а откуда ты все это знаешь?

— Так наемников не только простые люди в услужение берут, чаще даже совсем не простые. А уважение демонстрировать каждый обязан, иначе как бы хорош в бою не был, а желающих с нахалом дела иметь не много найдется. Были и у меня такие знакомые…

Наемник хмыкнул, что-то вспоминая, потом рукой махнул:

— Пошли в избу.

Пока воины животы набивали, я за столом прислуживала. Молодые ратники более старшим всегда еду подносят, потом уж сами едят. А как всех обслужила, так в комнатку и ушла. Воины стали к ночлегу готовиться, а я у себя в каморке прилегла, призадумалась. А ну как уйдем с Тинаром из отряда, а у мага их документы наши останутся, не иначе наказание за побег придумает или вдруг ловить станет? А ежели наемник псиной обратится, что тогда? Военный маг взялся бы Тинара излечить или здесь одной магией не обойдешься? Говорить ли ему о болезни или не стоит?

Лежала я и думала, думала, пока не утомилась крепко, а утомившись, заснула. И надо же было в такой глубокий сон погрузиться, чтобы, как дверь моя отворилась, не услышать.

Ни скрипа не раздалось, ни шороха, а очнулась уже когда старей на кровати моей сидел, рот ладонью зажимая.

— Уходишь, стало быть, — шепотом молвил начальник, — жаль, не оставить тебя. Одаришь лаской напоследок?

Одарю, конечно, а куда мне деваться? Дверку он закрыл, меч в ручку деревянную засунул, точно никто не ворвется. Мой лук под кроватью хранился. Окошко маленькое совсем, под потолком, явно спаситель какой не протиснется. Да и мешкать старей точно не собирался.

Что в таком случае девке то делать, лежать и не брыкаться. Вот я и расслабилась, а этот прямо от удовольствия весь поплыл, когда рубашку мою чуть ли не до головы задрал. Рот пока зажимал, зато руки свободными оставил, я же не сопротивлялась. Когда он чуток пониже склонился и к груди девичьей прижался, я из под подушки (аккуратно, чтобы мужика от дела не отвлекать) дощечку достала.

Это подарок был отшельника моего. Хорошая дощечка, тонкая, не из дерева, а из волшебного материала. Маг его называл, но я позабыла. На ней он меня писать учил. Стоило закончить строчку и ладошкой по поверхности провести, как написанное исчезало. Я взяла подарок с собой, а по вечерам тренировалась, пыталась записывать новые слова, что услышала. У дощечки только один недостаток имелся, уж больно сильно она заплечный мешок оттягивала, тяжелая, стало быть. Уж настолько тяжелая, что когда старею на голову опустилась, он и не пикнул. Лег на меня поудобнее и замер.

Ох и нелегкий мужик оказался, оттого видать, что характер не сахар. Сталкивала его на пол, сталкивала, насилу столкнула. Переступила через тело безвольное, натянула на себя одежу, мешок заранее подготовленный на плечи закинула, ну и дощечку не забыла. Выудила лук из под кровати, заодно к старею наклонилась, послушала, не отправился ли за небесный круг раньше времени. Грамота — она вещь трудная, ее не каждый осилить могет, однако ж старей совладал, дышал вполне себе ровно. Слабаков, стало быть, в фортах не держат. Вытащила я меч из двери, бросила на пол и пошла к наемнику моему в сарай, до полнолуния точно не съест.

— Ты чего тут? — Тинар уже сидел на соломенной подстилке, когда я в сарай прокралась. Видать почуял издали.

— Проведать зашла, посмотреть, как тебе тут спится. Удобно ты отдыхаешь, местом не поделишься?

— В сарае холодном удобнее, чем в избе теплой?

— А то! Просторно здесь, а там народу много, не протолкнуться.

Воин челюсти сжал, рука сама собой к мечу потянулась.

— Ты, Мирка, прежде чем ко мне приходить, умылась бы. Я дух старею за версту на тебе чую.

Сказал и поднялся на ноги, только лезвие стальное в полумраке блеснуло.

— Так холодно во дворе умываться, а других мест нет. А к старею ты не ходи, он отдыхает, чего мешать человеку?

— Притомился значит? И тебя утомил, раз в избе не осталась.

Я головой кивнула, а воин злее прежнего стал.

— Пойду я ему постель поудобнее организую, чтобы подольше отдохнул, — сказал и к двери, я едва метнуться успела, выход загородить.

— Тинар, не ходи!

Но что воину мой заслон? Фанерка тонкая супротив двери дубовой. Только сдвинуть в сторону собрался, как я руки ему на плечи закинула, крепко за шею ухватила и повисла, даже ноги поджала. Его спасти пыталась, о себе не подумала. Тинар задрожал весь, из горла хриплый рук вырвался, а руки на плечах моих так сжались…

— Мамочка! — запищала на самой высокой ноте, у самой звон в ушах стоял. А у зверя, в Тинаре проснувшегося, слух чуткий (не как у людей), потому из-за визга моего напрочь хозяину отказал. Отшатнулся наемник, затряс головой, а я с шеи слетела и у двери растянулась. Только надумала полежать тихонько, чтобы сильно нервных еще больше из себя не выводить, как дверь сарая распахнулась, и внутрь маг ворвался. Запнулся о меня и упал у ног Тинара, а с рук его, сияющих, молния сорвалась. У меня даже рот от удивления открылся, потому что впервые такую магию видела (даже отшельник не показывал). Воин отпрыгнуть не успел, молния точно в него вонзилась, и Тинар на пол рухнул.

Маг осторожно на ноги поднялся, к наемнику присмотрелся, а потом на меня взгляд перевел. Сходу, не давая этому душегубцу в себя прийти, крикнула что есть мочи (наверное, от страха голос прорезался):

— Почто на живых людей кидаетесь?

У мага глаза на лоб полезли.

— Так… кричала же…

— Не вам кричала!

— Я твой визг в избе услышал, маячок сотворил, примчался и… — маг запнулся, а потом зло так и с укоризной, — зачем же кричать посреди ночи, если ничего дурного не происходит?

— Мое это дело, а на помощь я не звала. Что теперь с ним сотворили?

Маг смотрел на меня, смотрел, и такая досада на лице проступала.

— Послали небеса лучницу! — показалось даже, сплюнуть хотел, но видать воспитанный, сдержался, — в порядке воин, сознания лишился.

Отряхнулся маг и к двери, а там я лежу. Остановился, замялся на пороге, другой бы перешагнул, а этот склонился и руку протянул. Ну точно воспитанный. Все что ли при дворе такие?

Я руку пристально рассмотрела, уж больно его отношение меня поразило, а еще интересно стало, где же у него там молнии собираются, уж не в ладони ли?

— Ты вставать-то будешь? Я не против в избу вернуться.

— А он как же? — кивнула в сторону наемника, — замерзнет ведь на полу, меня уже холод до костей пробрал. Вы его на подстилку в углу переложите.

Выражение на лице мага яснее бранной речи все его мысли на мой счет объяснило.

— А ну встань! — гаркнул. Я мигом вскочила.

— Ты, лучница, теперь в мой отряд входишь. Когда во главе отряда предводителем станешь, тогда и приказы отдавать начнешь. А до тех пор моим указам подчиняться будешь! Чтобы я ни криков, ни визгов больше посреди ночи не слышал. Хочешь его поднимать, сама в угол неси. Устроили тут не пойми что, уставшему походнику из-за вас глаз не сомкнуть.

Сказал, как отрезал. Дверь распахнул и вышел из сарая. Я вослед грустно поглядела. Как же я Тинара неподъемного до подстилки дотащу? На плащ воинский его перекатить что ли?

Пока с плащом приноравливалась, с улицы в сарай сияние ворвалось, окутало наемника, над землей приподняло и медленно на подстилку из соломы опустило.

Я голову подняла, маг в проеме стоял. Как Тинар на подстилку приземлился, предводитель отвернулся и к дому пошел, до меня только и донеслось:

— Вот же бабы существа дурные…

Ранний подъем для нас протрубили, то старей постарался. Не иначе очнулся, припомнил все и решил поскорее меня с Тинаром из форта выставить. К нам двоим даже не подошел, когда весь отряд во дворе собирался. Только искоса на меня глянул и отвернулся. Наемник в себя пришел к тому времени и точно также на старея косился, а я в это время все веревочку с оберегом расплести пыталась, уж как она в пряжке воина запуталась, ума не приложу. Из-за нее Тинар от меня отойти никак не мог.

— Дай, разрублю, — молвил сквозь зубы.

— Куда ж ты разрубишь, здесь узелки особые сплетены, защитные, ты мне сейчас всю вязь повредишь, амулет попортишь.

Тинар голову к небу закинул, вздохнул глубоко и снова на старея взгляд кинул.

Пришлось с амулетом повозиться, только когда предводитель велел в рог трубить и из форта выбираться, узелки мои мигом расплелись. Пошли мы пешком вслед за лошадью начальника нового аккурат на север, в той стороне самые дремучие во всем королевстве леса раскинулись. И мучило меня любопытство, зачем мы туда идем.

Чем дальше уходили, тем чаща непролазней становилась.

— Тинар, — шепнула наемнику.

— Чего? — он хмуро косился из-под насупленных бровей уже битый час и молчал.

— Зачем в дебри-то забираемся?

— А не иначе как к иномирному царю в гости хотим.

— А?

— Погибель ищем, зачем еще. За другим в северные чащи не ходят.

— Тинар, давай с предводителем поговорим, он маг сильный, не зря отрядом командует.

— Давай, Мирка. Только не забудь потом поминки по мне справить, а то, говорят, без поминок дух не успокоится.

— Да ну тебя, Тинар, не плох он.

— Не плох, Мирка, но отрядом рисковать не будет. Ты мне на слово поверь, я уж вдоволь командиров разных встречал.

Я и поверила, Тинару всяко виднее, однако полнолуние шибко быстро приближалось. Сколько там до него? Уж совсем скоро наступит.

— Эх, не нравится мне это. На след никак не нападем, — негромко добавил наемник, принюхиваясь к чему-то.

— Чей след? — я тоже вокруг огляделась, присматриваясь.

— На след тех, кого выслеживаем.

— А кого выслеживаем?

Воин зыркнул на меня, головой тряхнул и шагу прибавил. Я однако ж не отстала, приноровилась быстро шагать и снова к его боку пристроилась.

— За кем следуем, Тинар?

— Не знаю за кем, но только на воинов в отряде погляди, все на подбор. Уж точно опасную дичь выслеживаем. Предвод наш ни на секунду не расслабляется, сдается мне, на изготовке постоянно.

После речи наемника и вовсе не по себе стало. Это если столько мужей удалых собрали, то за какими мужами мы следуем?

— Привал! — крикнул вдруг маг, и воины за миг этот привал организовали. Глядь, а они уже под деревцами на травке расположились и часовых выставили. Солнышко давненько за горы закатилось, последние лучи по небу посылало. Воины основательно притомились. Я, стало быть, тоже, хотя и не была в долгом походе, а они не иначе как сотни полетов стрелы протопали.

— Лучница! — рявкнул предвод, от окрика такого, я даже про привал позабыла, про ноги гудевшие и спину болящую. В миг возле мага оказалась.

— А?

— Слушай, сюда. Ты каждый наш привал на дерево взбираться будешь. Веревкой обвязывайся и, гляди, вниз не рухни.

— Я что ли птица ночная на дереве спать?

— Не перечь, девка, не просто так тебе велю. Лук и стрелы чтобы всегда на изготовке держала. Пару ночек поспишь, приноровишься. Иди теперь.

Ты же смотри, и не приструнишь ведь его и не возмутишься, начальник как-никак. Только отошла, как маг крикнул: 'Тинар!'

Стало быть, Мирка у нас лучница, а к воину и по имени можно? Видать, только девке честь великая оказана, не по имени-прозвищу, а по должности величать.

Тинар не спеша к магу подошел, голову склонил, приказ выслушивая, а потом кивнул и на место вернулся. Ну а я как девка особенная, подходить к нему и выспрашивать не стала, меня все ж уважительно величают, не с руки на рядовых воинов внимание обращать.

— Мирка, — позвал наемник.

А я склонилась, давай веревку из мешка выпутывать и размышлять заодно, как мне ее связать поудачнее. Сноровки у меня после путешествия с Тинаром прибавилось, а вот желания на дерево влезать вполовину меньше стало.

Кручу себе узлы и себя подзуживаю: мужики, стало быть, между собой завсегда договорятся, а девка в отряде точно бельмо на глазу. Нечего мне о Тинаре волноваться, коли он сам ничего рассказывать не спешит.

— Мирка, — воин подкрался сзади и дернул за косу. — Никак обиду бабью проглотила?

— Чего тебе? — выдернула из его руки толстую косищу и на плечо забросила.

— Ты ночью лук наизготовке держи.

И этот туда же.

— Буду держать, велели уже.

— Я сегодня полночи часовым буду, ты… в общем, если что, то помни наш уговор.

Сказал и быстро прочь пошел. Ох, чует мое сердце, неспокойная ноченька выдастся. Если никто не нападет, то и мирно поспать на дереве не получится. Я уж подремала так несколько ноченек с Тинаром, мало отдыха от подобного сна.

Вздохнула и принялась с земли ветки потолще поднимать и в кучу складывать. Маг, мимо проходивший, оглянулся на меня, а после подошел.

— Это тебе зачем?

— Между ветвями пристрою, лежанку сооружу.

— Так полночи провозишься, гамак возьми.

Я на предвода поглядела, а он стоит, весь серьезный, еще и хмурится. Не дождался от меня ответа, вздохнул и рукой махнул одному из воинов:

— Ретмир, принеси.

Названный в мешок нырнул, а после к нам подошел и что-то такое мне протянул, как кусок ткани плотной. Я развернула, присмотрелась — точно, полотно широкое, льняное, еще и пропитано чем-то, может смолой, а на концах кольца сделаны, чтобы веревки продеть.

— Между ветвями завяжи, гамак получится.

— Так это люлька что ли?

Так бы и сказал сразу, я ведь слов их магических не разумею. Камаг, намаг, а на деле парусина обычная.

Устроились мы, наконец, на ночлег. Воины внизу на земле прикорнули, оружие рядышком положили, Тинар с напарником с одной стороны в дозоре стояли, с другой еще двое воинов за порядком приглядывали, ну а я в гнезде своем птичьем расположилась. Не так и неудобно, уж всяко лучше веток, и веревкой можно не обвязываться, не свалишься. Зато и обзор хороший был. Отсюда при нападении точно стрелять сподручнее, особенно если внизу чуток светлее будет.

Натянула я плащ по самые уши и посмотрела на звезды, которые между деревьями светились, и луну растущую. Как там мать, как дядька? Тоскуют поди, а я тут по лесам шатаюсь. Агнат уж пожалел, небось, что по-глупому мы с ним повздорили. У него характер такой, сперва приструнит, а потом жалеет. А я ему сколько обидного наговорила, стыдно вспомнить. А Басютка как без меня? Хоть и маленький, но ведь на шаг не отходил, пока я дома была.

Наверняка староста уже в гости заходил, да песню старую пел про то, какую дивчину безмозглую вырастили. Вместо за мужа пойти, выбрала с пришлым воином бежать. Наведет напраслину, только матери сердце растравит. И ведь остаться мне было нельзя, и сейчас душа не на месте, какой выбор лучше, теперь и не знаю. Люди обычно род выбирали, а я вот себя наперед всех поставила. Не зря дядька в себялюбии обвинял. Не смирилась с долей своей, пошла сама судьбу творить. Теперь только подвигами и прославиться, а назад так вернуться, чтобы никто из деревенских даже слова дурного сказать не смел ни мне, ни родне моей.

Повздыхала я еще так полночи, а потом и заснула. Мне бы крепко прикорнуть, силы восстановить, да в полусне до утра промучилась, все тревожилась и тревожилась, ждала, что проснуться придется, однако ничего с нашим лагерем за ночь не приключилось.

Наутро рог протрубил, побудил всех. Я, позабывшись, хотела на ноги вскочить и чуть с дерева не рухнула, благо успела за верхнюю ветку ухватиться, а то бы предводу, внизу стоявшему, счастье на голову привалило.

Сползла я на землю, люльку свою воину вернуть хотела, а он отмахнулся, сказал, что моя теперь будет, коли я за лучницу. Принято у них что ли людей на деревья сажать?

Собрали пожитки и снова в путь отправились. Я к Тинару пристроилась по привычке, но наемник сегодня совсем с лица спал, хмурше черной тучи шагал.

— Чего молчишь и в небо глядишь? Никак оттуда недруги прилететь должны, раз ты следов на земле не учуял?

— Пять дней осталось, Мирка. А людей вокруг нет. Не встретится нам ни старец, ни маг, излечить способный.

— Тинар, — я руку ему на плечо положила, а как утешить, не знала, — давай к предводу подойдем, давай?

— Не станет он даже пытаться, Мирка. Ты пойми, он военный маг, он боевым заклинаниям обучен, а здесь отрава до самого нутра проникла, кровь отравила. Не ему с этим недугом бороться.

— Да что же ты смирился так сразу?

— Я решение принял. Дождемся полнолуния, и если взаправду снова обращусь, тогда стреляй, Мирка, не промахнись.

Шагали мы так день за днем. Я уже и на деревьях ночевать пообвыкла, поутру не вскакивала боле при побудке. Тинар больше молчал, только сказал мне, что, кажется, на след напали.

— Кого бы мы ни преследовали, Мирка, а он здесь тоже проходил, но намного раньше нашего. Следы их ощущаю, правда истерлись они немного, и что-то странное здесь есть, а что понять не могу.

— Удивительно говоришь, тревожно сразу становится.

— Нехорошо это все, нутром чую.

— Так, может, свернуть с дороги пока не поздно?

— Мы же на службе теперь, Мирка. Маг повесил маячки, и нас в два счета отыщут, а когда найдут, церемониться не станут. Беглецов сурово карают.

— Это что же до конца жизни теперь привязанной ходить?

— Как служба закончится, тогда и отпустят. Ты хоть читала, что подписала?

— Ну… посмотрела.

— Задание у них выследить кого-то в этих чащах, а как выследят, так и отпустят, а сам отряд обратно в столицу вернется.

— Ух, от сердца прямо отлегло, я уж испугалась, что пожизненную неволю подписала. Прочитать то прочитала, но не все поняла из тех бумаг.

На пятый день наемнику моему совсем дурно стало. Вовсе ни с кем не говорил, молчал, только глаза светились ярко. Отстал от меня, в хвосте самом шагал. Я поглядывала в его сторону, но внимания привлекать не решалась. Боялась, что предвод чего-нибудь заподозрит, убьет Тинара раньше времени. Сейчас только полнолуния ждать и смотреть, оборотится али нет. Вдруг все же напрасно мы тревожились.

Вечером, как и водится, загнали меня на дерево. Я привычно лук со стрелами у головы устроила, плащом прикрылась, а глаз не сомкнула. В эту ночь Тинар на дежурство не заступил, но лег поодаль, куда даже свет костра не касался. Лунные лучи пробивались сквозь листву, и я видела темный силуэт на земле.

Медленно время текло, остальные уж уснули, повсюду бравый храп раздавался, а я нет-нет и поглядывала в сторону наемника, ждала. Не сосредоточилась бы так на Тинаре, может раньше прочих незваных гостей заприметила. А так увидела только, как наемник на ноги вскочил. Крикнул громко и вдруг повалился навзничь, а за его спиной будто тень во мгле растворилась.

Воины мгновенно просыпаться и скоро за мечи хвататься обучены. Мигом на всей поляне ни одного спящего не осталось. Ощетинился наш отряд мечами, а предвод магию призвал, засияла она в ночи словно солнечный плоский диск над его головой.

Меня на миг ослепило, но слышала звуки страшные, то ли на хрипы, то ли на скуление похожие, а потом звон мечей слуха коснулся. Я вмиг проморгалась, пригляделась, чтобы рассмотреть, как воины обороняться пытаются. Свет утих, предвод сгорбился, спиной о то дерево облокотился, на котором я сидела, а воины в круг стали.

За лук схватившись, первую стрелу на тетиву кинула, всмотрелась в темноту между деревьями. Отступили тени или нет? Жутко мне было, впервой такой страх испытывала. Я в жизни нелюдей не встречала, а этих иначе и не назовешь. Подкрались к часовым так, что те ни звука не издали, а теперь растворились во мгле ночной.

Смотрела пристально, не отрываясь, и показалось, будто от одного из деревьев отлепилось пятно чернильное и поплыло к нам. Рука дрогнула, свистнула стрела и прошла сквозь сгусток темный. И опять жуткий хрип в тишине прозвучал, а темнота в том месте будто рассеялась, я вздрогнула, но тотчас за стрелу другую схватилась.

Предвод снова руки поднял, и как по сигналу из-под всех кустов к нам черные пятна устремились, сливались они в плотный непрозрачный туман, подплывали к ногам людей, у дерева замерших. Я стрелы одну за другой пускала, воины мечами рубили, а с пальцев предвода молнии сияющие срывались. Никогда еще в битве не доводилось участвовать, да и лучше бы не пришлось. Мне хорошо видать было, как подползая то к одному, то к другому воину, туман вдруг взметывался, обхватывал человека так, что тот даже ударить не мог, и через секунду падал воин замертво.

Глазам своим не верила, глядя, как один за другим они на землю ложились неподвижно. Кто-то умудрялся туман лезвием острым отогнать или напополам разрубить, тогда снова слышались страшные звуки, но таких умельцев все меньше становилось. Молнии предвода сияние свое теряли, хотя они лучше всего туман тот разили, а под конец маг и вовсе один под деревом остался. Запрокинул голову, и я взгляд его встретила и голос расслышала:

— Стреляй в меня.

Нет же! Ни за что! Убить, его убить?

Не смогла, не смогла стрелу пустить. Он голову опустил, все тело сиянием окуталось, а туман уж захлестнул, но ошпарившись, с визгом снова схлынул. Сияние тускнело, маг глаза закрытыми держал, вся его фигура в темноте яснее-ясного виднелась.

— Прошу, стреляй, — долетел его шепот, безнадеги и отчаяния полный. И туман, словно радуясь, снова к нему подступался.

У меня перед глазами все смазалось, когда последнюю стрелу на тетиву бросила, руки дрожали и лук ходуном ходил. Натянула, задержала на секунду…

— Прошууу, — шепот, как шелест увядших листьев, и жалобно тетива пропела, я только стон расслышала, предсмертный человеческий, а после все под деревом моим в черноту непроглядную погрузилось. И стала она потихоньку на дерево накатывать, сперва ствол обхватила, потом уже и нижних веточек коснулась. Волосы дыбом на голове поднялись, когда увидела, как она по стволу ползет, будто даже руки показались и глаза в темноте блеснули. Лук на плечо закинув, вверх стала карабкаться. Так быстро, как только могла карабкалась. Сердце билось где-то в горле, дышать мешало. Ноги с коры соскальзывали, руки дрожали, за ветку не могли ухватиться, а дерево все тоньше становилось.

Тьма внизу будто притормозила, а потом резко выплеснулась наверх, и на месте, где люлька моя была, теперь пустота сияла. Я уж до самого верха долезла, а дальше некуда.

Сколько так продержусь, не знала. Лук надежно прижала к себе, во все глаза вниз смотрела, в темноту эту, которую и лунные лучи рассеять не могли. Смотрела, с жизнью и родными прощаясь. Прощения просила за то, что слова своего не сдержу, не вернусь к ним.

И показалось, ответили. Я шепот расслышала в листве деревьев. Безмолвие царило кругом, а листочки вдруг затрепетали, заколыхались на невидимом, неощутимом ветру, дрожь по дереву прошла, кора стала теплой, ну точно живая кожа. Я замерла, и вдохнуть и шелохнуться, боясь.

Прожилки в листочках вдруг засветились, зеленое мерцание окружило крону, потекло вниз ключевой водицей, а внизу зашипело, заскулило, захрипело. Посреди поляны сияние разлилось, будто серебряное зеркало откуда ни возьмись там появилось. Створки раздвинулись, расплылись в стороны, и шагнул на поляну черноволосый человек. Огляделся, а тени, от дерева отскочившие, тотчас в его сторону метнулись.

Человек мигом припал на одно колено, ладони на землю положил и теперь уже сама земля засияла, твердь земная тонкой сетью серебристой покрылась, а травинки на ней так и светились зеленым. В следующий миг я уши руками зажала, потому что такой вой поднялся, такой визг, что ни один слух человеческий не в состоянии его выдержать. И глаза зажмурила, так как они ничего из-за света яркого увидеть не могли.

Когда стихло все кругом, тогда только решилась вниз глянуть. Пробивались лучики лунные сквозь листву, падали на землю под деревом, ни тьмы кругом, ни криков не раздавалось, а посреди поляны этот человек на коленях стоял, вокруг него белые кости раскиданы и под деревом только предвод неподвижный лежал с моей стрелой в груди.

Человек поднял голову, посмотрел в сторону деревьев и негромко так, но слышно, сказал:

— Выходи, Тальраир.

Разум мой давно уж перестал понимать, что вокруг происходит, только глаза за всем следили. Из-за деревьев выступил на поляну второй мужчина, с виду столь же на человека похожий, сколь и отличный от него.

Волосы белые я и раньше встречала, но то седые были, а эти как первый снег. И кожа у него словно светилась изнутри. Высокий, гибкий, отчего-то напомнил он мне тонкую зеленую лозу, может оттого, что одет был в одежды зеленые.

— Всех благ, тебе, Эртен дар Астелло.

— Можно без церемоний, не при дворе. Ты лучше мне расскажи, что здесь произошло.

— Я под самый конец успел. Как видишь, никого спасти не удалось. Отряд это был, а маг только один, не удалось им с чердушами справиться.

— Чердуши, — протянул черноволосый мужчина, — чья сила их направила?

— Я полагал, королевским избранникам это известно, иначе как ты здесь очутился, господин диор?

— Мы получили сигнал о помощи, но он оказался настолько слабым, что дошел слишком поздно. Наверное, маг все силы потратил, стремясь отряд спасти. Открыв портал, я увидел чердушей возле того дерева.

Удивительные странники вместе к моему дереву приблизились и склонились над погибшим предводом.

— Этого кто-то спас, стрелу пустил. У него единственного душа теперь черными чарами не связана, — молвил снеговолосый человек.

А черноволосый оборотился вокруг, во все стороны глянул, я даже дыхание затаила, боясь выдать себя неосторожным движением, как вдруг диор этот замер, присмотрелся к чему-то.

— На краю поляны что-то чернеет.

Осторожно, крадучись, пошли они к дальним кустам. У диора руки светились, путь обозначая, у снеговолосого от тела зеленое мерцание исходило. Отошли от дерева, но я шевелиться не смела, наблюдала, как они, в темноте легко заметные, к земле склоняются. В той самой стороне Тинар мой упал.

Шепот их тихий до меня не долетал, зато вскрик я хорошо расслышала, и как диор назад отшатнулся заметила, а потом глаза новым сиянием ослепило.

— Живой!

— Чернильные души не оставляют людей в живых!

— Не человек это, присмотрись внимательней. Эта тварь меня за ногу цапнула.

— Ты убил его?

— Оглушил. Я не знаю, кто это, сперва выяснить нужно. Поляну обыскать следует, может еще кто остался.

Снеговолосый от диора отошел и снова к дереву приблизился. Второй же маг Тинара за ноги ухватил и следом поволок. Хоть с высоты да в темноте не шибко разглядишь, но померещилось, будто наемник мой очертаниями не больно на человека похож.

— Опасно делать это одним, что если здесь таких существ еще несколько? — человек в зеленых одеждах наблюдал за усилиями диора. — Они могут напасть. Нам требуется помощь. На твоем месте, Эртен, я бы перенесся обратно во дворец и просил выслать подмогу. Да и тело воина этого следует доставить в столицу. Он мужественный герой, ему нужно воздать последние почести.

— Полагаю, лучше это сделать тебе, чем мне, — тот, кого звали Эртеном, Тинара отпустил и шагнул к снеголовосому, — Тальраира как раз очень желают в столице видеть, а я буду счастлив сопроводить.

— Не понимаю намека, господин дар Астелло.

— После твоего исчезновения, эльфийский посланец, пропала настолько важная вещь, что на поиски отправлены лучшие следопыты.

— Меня подозревают в краже? — снеговолосый сложил руки на груди, а я все понять пыталась, об чем они внизу речь ведут.

— А ты будешь все отрицать?

— Выше моего достоинства искать оправдания поступку, которого я не совершал. Стало быть, сиятельный диор на мои поиски в эти леса устремился? И отец отпустил? Или ты, Эртен, решил таким образом заслужить одобрение родителя?

— Это мое дело, Тальраир. На поляне я оказался по той причине, которую озвучил. Но вычислить тебя было проще простого, поскольку именно эльфийская магия помогла совладать с чердушами. Однако уйти с тем, что тебе не принадлежит, не позволю.

Зашумело, задвигалось вдруг внизу. Не иначе странные маги драку затеяли. Мне же совсем невмоготу на тонкой ветке стало. Ветер поднялся, раскачивал сук взад-вперед, и меня вместе с ним. Поневоле пришлось ниже ползти. Только тело повиноваться не желало, оно ведь, бедное, головы слушается, а голова после пережитого напрочь думать отказывалась. Даже позабыла, что лук на спину закинуть нужно, прежде чем за кору древесную руками хвататься, вот он и выпал. С треском и шорохом вниз полетел и стукнул кого-то по голове.

— Проклятье! — видать, черноволосому магу досталось, не задалась у бедного ночка. Но и меня удача сегодня не жаловала, потому как оба разом головы вверх вскинули и шибко большую птицу мигом в ветвях рассмотрели.

У меня от нового страха в глазах помутилось, когда они руки вверх вытянули, а в ладонях магия засветилась. Ступила мимо ветки и сорвалась, вскрикнуть и то не смогла, крик в горле застрял. Вспомнить лишь успела про обещание невыполненное и в который уже раз с родными проститься.

Удар пришелся на все тело. Я на землю плашмя приземлилась. Ровненько вытянулась, красиво, и лежала так без движения.

— Разбился?

Над головой голос снеговолосого прозвучал.

— Я его падение магически смягчил, скорее, сознание потерял.

— Эртен, присмотрись, не Он это.

— Девушка? — черноволосый даже к земле склонился, за косу меня подергал. — Ее лук меня по голове стукнул, значит тоже в отряд входила. Вот тебе и свидетель. Тальраир, бросай свои эльфячьи штучки, мне срочно нужно портал открыть, дело серьезное и тянуть мы не можем.

— Я тебя силы не лишал. Я не в состоянии ставить блок на магию крови, твое умение открывать порталы все еще при тебе, диор.

— Лжешь! Я только что пытался это сделать, не выходит.

— Не моя в том вина.

Над головой пыхтели яростно, видать снова о драке помышляли, а я лежала себе тихонько и не двигалась.

— Хорошо, позже разберемся. Давай свидетельницу в чувства приводить.

— Думаю, не следует трогать ее, немало девушке сегодня увидеть довелось. Лучше переложить с земли и подождать, пока сама в себя придет.

Второй хмыкнул громко, думала, спорить начнет, а он вроде как отступил.

— Давай, сперва с этим разберемся. Ты с лесной живностью лучше знаком, кто это может быть?

Голос снеговолосого задумчиво прозвучал, будто он примеривался тщательно, какой ответ лучше дать.

— Я разное повидал, похожих существ тоже встречал, но больше в легендах. У него стопы на волчьи похожи, пальцы скрючены, когти проявились, на голове не волосы, а шерсть, но лицо напоминает человеческое, зато клыки есть и уши удлинились. В легендах таких существ называли малрахами, они имели две личины — человека и зверя, и меняли их в угоду лунной деве. Она их покровительница.

— Обратившийся человек? — голос черноволосого странно так прозвучал, не иначе как он замыслил недоброе.

— Возможно, но наверняка не скажешь, уж очень необычный вид.

— Ясно. Значит, думать нечего, нужно избавиться от него, пока окончательно не обратился. Неизвестно, может на ваших малхаров магия совсем не действует.

Почудилось али взаправду он меч из ножен вытащил, шелест металлический засвирбел в ушах, кровь подогревая. Убьет Тинара, а ведь он наполовину еще человек! Вот когда я из лежачего положения резко на ноги взвилась, обернулась и на спину склонившегося над волкодлаком мага запрыгнула. Руки вокруг шеи сдавила, ногами за талию обхватила.

Он меч выронил, ладони полыхнули синим, и я медленно, точно набитый репой мешок, сползла с его спины снова на землю. Обернулся, глаза в темноте блеснули, страшно до дрожи и не двинуться, только говорить могла:

— Не трожь Тинара, а то лук, по макушке припечатавший, тебе легче пушинки покажется!

Растерялся кажись, глянул в сторону друга-недруга своего, а тот тоже удивленно смотрел, наверно вспоминал, есть ли в их легендах похожие на меня зверушки.

— Человека загубить пытаешься, проплетун змеючий!

— Кто? — у черноволосого брови на лбу очутились, зато ладони не светились больше и руки он на груди сложил. — А ты переживал, Тальраир, что она при падении ударилась.

— Неплохо, Эртен, умеешь удары смягчать. Даже без ушибов обошлось.

И почудился мне в их словах то ли смех, то ли издевка обидная. А шевельнуться никак. И даже до лука не дотянуться, а то бы прошлась по головам еще разок, чтобы не вздумали без суда на незнакомых нелюдей набрасываться.

— Ну раз его защищаешь, — диор на Тинара кивнул, — тогда и расскажи нам, кто он такой. Заодно поведаешь, куда ваш отряд направлялся. Но учти, что солгать все равно не сможешь.

— А что мне вам рассказывать? Кто такие, не ведаю. На разбойников больно похожи. Сами стоите, а девка у вас в ногах валяется, еще и шелохнуться не может. Только за косы дергать горазды и магией своей грозить.

Черноволосый усмехнулся, и разом ощущения ко мне вернулись. Руками, ногами шевелить смогла и неспеша поднялась, отряхнулась. Оборотилась к поляне, ладони ко рту прижала. Точно кости белые кругом, не померещилось мне со страху, и предвод под деревом лежал. Слезы на глаза навернулись, но в голове никак не укладывалось, неужто взаправду такое.

— Тише, — на плечо ладонь чужая легла, — не время сейчас смотреть. О том, что здесь случилось, позже подумаешь. Тебе выжить повезло, но время поджимает. Нам нужно срочно узнать, отчего на отряд ваш напали и кто твой спутник.

Я голову вскинула, рядом снеговолосый стоял, обнимал меня. В иной раз мигом бы руку скинула, а тут не захотелось. Надежно рядом с ним было и страх будто немного отступил. И говорил так, что верилось, этот зла не причинит.

— Тинар, он… — голос подвел, сорвался, а маг странный меня только крепче обнял, — он говорил про деревню, чудными тварями уничтоженную. Сам он с трудом оттуда живым ушел, но его тварь покусала. Прошлое полнолуние оборотился впервые, а наутро снова в человека вернулся. Говорил, что в этот раз навсегда волкодлаком станет. Мы хотели мага сильного найти, который бы помощь ему оказал, потому и к отряду прибились. Они следили за кем-то, но предвод ничего не рассказывал.

— А того, кто чердушей направил, ты видела?

— Я лишь за Тинаром следила, когда он весь лагерь криком предупредил, а потом упал. После уже туман накатил.

— Это не просто туман, — черноволосый опустился на корточки возле наемника, — это чернильные души. Они вытягивают из людей все дурное, превращают в подобие темной энергии, которая питается человеческими телами и превращают людей в рабов, освобожденных от телесной оболочки. Теперь все, кто здесь погиб, обречены следовать зову хозяина, того мага, кому под силу чердушей направить. Обычным оружием их отпугнуть можно, боль причинить. Темная суть помнит себя человеком, но рассеять только магия в состоянии.

— Вы их убили?

— Не всех. Часть отпугнули. Их слишком много, вдвоем не справиться. Теперь чердуши вернулись к тому, кто их звал, и прихватили с собой пополнение. Из всего отряда только предводитель подобной участи избежал.

— Предупредить нужно, Эртен, послание во дворец отправить. Попробуй снова портал открыть.

Диор выпрямился, ладони сжал, по лицу судорога прошла, но ничего не случилось.

— Не выходит. Словно блок кто-то поставил. При каждой попытке сила не отзывается, еще и рану эту печет.

Он склонился к ноге.

Снеговолосый меня выпустил и тоже к диору приблизился, стал укус рассматривать.

— С виду просто царапина, но в кровь его слюна попала. Не нравится мне это, Эртен. Как скоро за тобой сюда последуют?

— Никто не придет, — диор зло ответил, то ли на себя злился, то ли на тех, кто не придет, — я лично сигнал перехватил и сразу сюда переместился.

— Стало быть… — Тальраир замолчал, — значит, не знает никто. Не иначе как ты, дар Астелло, снова взялся родителю что-то доказывать.

— Больше всего меня твоя осведомленность о наших личных делах поражает. И после этого станешь утверждать будто не шпионил при дворе?

И они опять расхорохорились, руки на груди сложили, зыркали друг на дружку воинственно.

— Ну чего замерли? — подбодрила я их, — вон сколько у вас во рту зубов лишних имеется, выбить не помешает.

То ли речи мои, то ли вой, где-то в чащах раздавшийся, надоумил магов с мордобоем повременить. Ни словом не обменявшись, повернулись к поляне: черноволосый руки вверх вскинул, а у другого снова тело и лицо засветились. Треск такой раздался, я даже не сразу поняла, что то дерево из земли шагнуть пыталось — у него корни наружу полезли, раскрылись, будто лисья нора, а все кости вокруг вдруг осыпались пеплом и он струей потек под дерево, а как только ни одной песчинки не осталось, маги подошли к предводу и осторожно его в яму поместили. После сомкнулись корни обратно и стало пусто вокруг, ни единого знака о том, что недавно случилось.

Снеговолосый к дереву ближе подошел, прижал ладони к коре, и листочки вмиг потускнели и посерели, стали точно седые.

— Пусть каждому будет ведомо, что это дерево особенное.

Склонили они вдвоем головы, а я лицо рукавом закрыла, ни сдержать, ни остановить слез не могла.

Замерли мы, а шелохнулись лишь когда вдалеке снова завыло.

— Идти нужно, дар Астелло.

— Там дальше только чащи, назад повернем.

— За чащами граница проходит и до нее ближе. Там помощь получить сможем.

— Предлагаешь к твоим податься? А с ней что делать? — кивнул маг на меня.

— С собой брать, одна она не выберется.

— Ее отвести нужно.

— Обратная дорога закрыта для нас. Уж слишком гладко те, кто напал, на след людей вышли.

— Полагаешь, это ловушка была?

— Мерещится мне, дар Астелло, что здесь все намного-намного глубже и больно хорошо продумано. Назад повернем, там и останемся, пока у нас один шанс — дальше в чащи. Моя магия нам поможет.

Видела, как вздохнул диор, поморщился, точно не хотелось ему в непролазные леса углубляться, но и его сомнение посетило. Мне же неведомо было, о чем они размышляли, о какой ловушке говорили. Но раздумывать долго не стала, снова лук на плече пристроила и пошла к кустам, чтобы гибких веток наломать.

— Стой, — снеговолосый меня окликнул, только руку вперед протянула, — что делать хочешь?

— Сплести для Тинара подстилку, чтобы не ушибся, пока его по земле тащить будем.

— С собой нести?

Маги на меня уставились, головами покачали.

— Ты, девчонка, представить можешь, сколько нам пройти предстоит?

— Чего там представлять, сколько предстоит, столько и пройдем, а Тинара я не брошу. Не видите что ли, наполовину лишь обратился, а дальше пока никак.

— Потому что я его в стазис погрузил, поэтому он в этом облике замер, — ух и морозный тон у черноволосого стал, таким прямо на месте в ледяную глыбу обращать.

— Все еще спасти надеешься? — Тальраир спросил.

Я промолчала, вместо этого опять к кусту потянулась, а снеговолосый снова остановил.

— Придется взять с собой, Эртен. Мы еще не выяснили, что за яд в его слюне содержится, а то, что он состав крови меняет, это даже невооруженным глазом видно.

Черноволосый не стал спорить, сложил руки на груди и промолчал. Тальраир же ко мне подошел, снова руку на плече устроил.

— Ты зря ветки ломать собралась, посмотри, как это сделать можно.

Странная магия его зазеленела вокруг, снова листочки засияли, а потом я назад отскочила, потому что побеги гибкие под ногами зазмеились, стали они между собой сплетаться и скрепляться, пока не получилась корзина крепкая — иначе не назовешь. В середине ровненькая, а края загнуты, в такой и взаправду воина свернуть удастся и с собой потащить.

Хотела сама управиться, чтобы лишний раз магов не злить, но они не дали, Тинара в корзине вдвоем уместили и пояс между веточек продели, чтобы заместо хомута послужил. Кто из них первым впрягаться задумал, я спрашивать не стала. Мужи как никак, сами здесь все решают, а мое дело помолчать вовремя, чтобы не передумали не дай Небеса.

— Пора, — снеговолосый кивнул и первым за натянутый ремень ухватился, — идем, нам с вами в ту сторону.

Удивительно мне было, что маги незнакомые вот так сразу взялись с собой волкодлака тащить. Будто мои речи послушали, а на деле как? Ну точно что-то на уме имеют, придется ухо востро держать, иначе они моего наемника в собачьем обличье на жареху пустят. Кто ж ведает, сколько до той границы лесами идти, вдруг оголодают маги?

С такими мыслями я впереди пристроилась и тоже хотела за ремень взяться, чтобы снеговолосому подсобить. Авось, чем легче тащить будет, тем он меньше недовольства проявлять станет. Однако, только взялась тяжесть неподъемную тянуть, как перехваченный ремешок мягко меня за запястье обнял, а я завизжала и вбок шарахнулась, насилу руку вырвав. Корзинка весело и быстро мимо пробежала, пока у меня душа чуть из тела не вырвалась.

Глянула вдогонку этой плетенке бешеной и заметила, как бодро она своими нижними веточками семенит. Разглядеть то легко было, все ее отросточки слабо зеленью отсвечивали.

Этот, который черноволосый, хмыкнул позади, потом притворился, будто закашлялся. А Тальраир и вовсе бровью не повел, он то ремешок не выпускал, так и тянул за собой и шагал бодро.

— После вас, — это мне диор полупоклон отвесил, а мне пришлось дрогнувший подбородок рукой придержать, иначе бы обронила челюсть на землю, не отыскала в темноте.

Повернулась к нему спиной и припустила вдогонку корзине, только глаза косила частенько, проверяла, как он там за мной следом шагает. Хорошо шагал, почти бегом, чтобы за Тальраиром поспеть, заодно и меня подгонял.

Смешались перед глазами все полеты стрелы, что мы прошагали. Одну за другой, одну за другой их позади оставляли. Шли вперед, пока темнота вокруг царила, а я лишь по свечению впереди путь угадывала. Ни остановиться, ни шаг замедлить нельзя было. Я этих магов не знала, доверия к ним не имела, да и они нас с Тинаром в попутчики взяли, потому что волкодлак одного укусил, а второй с этим укушенным свои счеты имел.

Небеса надо мной лишь ранним утром сжалились, послали первые робкие лучики солнца. Мы как раз к полянке небольшой вышли, а то в чаще рассвет не застали бы.

Отдохнуть пора, — снеговолосый остановился, а мои ноги усталые шаг не замедлили, так и несли меня вперед. Я ведь как следом брела? — ни себя, ни тела не чувствуя, а потому ноги отдельно шагали, а голова и вовсе в полусне плыла. Так бы и пролетела мимо Тальраира, но черноволосый поймал. За талию ухватил и к себе повернул.

— Привал у нас, — громко так крикнул, чтобы наверняка мимо ушей не пропустила, — нужно вон на ту поляну идти, от-ды-хать бу-дем.

— А чего ты орешь? — язык насилу слушался как после любимой дядькиной настойки, — воспитанный, а девице усталой в ухо кричишь, это вместо помощи мужицкой.

— Хм, — этот Эртен задумчиво так поглядел, а потом (батюшки!) на руки меня взял и сквозь кусты на поляну понес. У меня от удивления даже пелена перед глазами рассеялась, потому и лицо его вблизи рассмотреть смогла, рассветных лучей для того вполне хватало.

— Ух! Красивый какой! — я это вслух сказала, потому как он глаза скосил, а в уголках губ улыбка проскочила. А я таких мужей еще не встречала, чтобы глаза будто серебро плавленое, а волосы — ну точно червленое.

На такое лицо глядучи, не сразу вспомнила, какую волю путники мои взяли: один за плечи обнимает, другой на руках носит.

Донес меня Эртен до поляны, а там и на ноги поставил. Тальраир уж и плед на земле постелил, достал из заплечного мешка все припасы, в него уложенные.

— Эртен, я тут вспомнил, что вам, магам, подвластно магический вестник отправить, он успеет за неделю ко двору долететь.

— Я думал об этом, — диор дошел до пледа, но развернулся и на корзину с волкодлаком моим уставился, — несмотря на то, что вестник могли перехватить, я пытался его создать.

— И? — снеговолосый насторожился будто зверь лесной.

— Не могу.

Кажется, у Тальраира все слова вмиг закончились, потому как надолго замолчал.

— Что из магии тебе осталось подвластно, Эртен?

— Боевые заклинания еще действуют… пока. Послушай! — он резко ко мне обернулся, — расскажи все, что знаешь. Про деревню эту, про напарника твоего. Почему вы никому о тварях не поведали. Отчего надеялись, что сильный маг сможет его излечить?

Я как раз к пледу подошла, на него опустилась, и вот хоть бейте, но ни говорить, ни двигаться вовсе не желала, но черноволосый так смотрел, даже сердце сжималось. Видать, впервые на своем веку с такой бедой столкнулся, чтобы магия его отзываться перестала. Сделала я над собой усилие, заставила язык непослушный рассказ длинный начать:

— Воина я на поляне нашла, израненного, покусанного, а потом выхаживали его с матерью…

Когда я всю историю как на духу изложила, то уразумела, что теперь неделю рта раскрыть не смогу. Пока новые знакомые мои друг на друга глядели задумчиво, каждый в своей голове выводы делая, я совсем на чуток прилегла поверх покрывала. Глаза сами закрылись, и закачался прозрачный плот, без ветвей сплетенный, по сонной реке, потащил меня вниз по гладкому течению без ряби и волн, и в водах тех проплывали знакомые лица и виделись все приключившиеся недавно события.

Сколько так проспала, не ведаю, а разбудил меня Тальраир. Видать, долго расталкивал, дотолкаться не мог, после вовсе за плечи обхватил (сдались же ему мои плечи), потряс легонько.

— Лучница, вставай, нам пора путь продолжать. Тебе поесть не мешало бы.

Пробудилась я, про Тинара сразу вспомнила, первым делом скосила взгляд на корзину, что так и стояла неподалеку — волкодлак даже позы не изменил, и ничегошеньки с ним за мой сон не приключилось. После дух перевела, в глаза, на меня глядящие, посмотрела.

— Благокрасный* ты, но не по-человечески, а точно как отшельник мой рассказывал.

*очень красивый

Снеговолосый не сразу мою речь уразумел, растерялся на миг, глянул куда-то за плечо, а там знакомое хмыканье раздалось.

— Расслабься, Тальраир, выбирает дева кто из спутников ей больше приглянулся.

Я как услышала, сразу села да выпрямилась, глянула сурово на смешливого этого.

— Я на службе мужей не выбираю, мое дело лук правильно держать и стрелу вовремя с тетивы спустить.

Хотела продолжить, но Тальраир снова мне руку на плечо водрузил, я даже поморщилась с досады. Наконечники что ли к плечам прикрутить, острыми концами вверх.

— Как зовут тебя?

— Миркой в отряде кликали.

— Мира? — он улыбнулся. — Благоухающая.

— А?

— Есть такое растение, что выделяет душистую смолу, называют его люди миррой. Скажи, Мира, ты раньше никогда эльфов не встречала?

Я голову набок склонила, окинула его пристальным взором. Волосы точно белоснежные, а вот уши вверху вытянутые и подлиннее, чем у обычного человека, а еще глаза пресиние, точно высокое-высокое небо, и разрез у них как удлинённая миндалина.

Гибкий и верткий, прыткий и легкий, но по манере вести себя сразу видно, что муж, да и глаз наметанный скрытую в мышцах силу разом различил, однако и отличие заприметил. Тот же Эртен в плечах шире, в груди могучей, на руках мускулы играют, хотя ростом оба одинаковы. Да и двигался этот снеговолосый точно кот лесной, мягко, бесшумно, а еще на языке леса разговаривать мог.

— Эльф? — протянула задумчиво, пристально в глаза его вгляделась. Не шутит значит? Припомнила, как Эртен про эльфячьи штучки что-то говорил. — Так нет ведь вас уже, вы от мира людей закрылись замками пудовыми, с нами никаких дел не имеете.

— Мы…, - и снова он дар речи лишь мгновение спустя обрел, — а ты, Мира, из какой деревни будешь?

— Небольшая она, почти у самой северной границы.

— Тогда понятно, — он вздохнул, отодвинулся от меня, — просто кое-какие изменения произошли в последние годы. Наши королевства стараются друг с другом связь установить, всем такое сотрудничество выгодно. Но об этом как-нибудь в другой раз тебе расскажу, а, возможно, самой доведется увидеть. А пока времени на разговоры нет, пора нам дальше идти. Не нравится мне шепот лесной и тревога, что в шуме листьев слышится, природа намного раньше людей о важных вещах узнает, нас предупреждает.

Сказал и поднялся на ноги, легко так вскочил, будто и не сидел вовсе, а Эртен вслед за ним выпрямился.

— Еду мы тебе оставили, в эти листья завернули, по дороге поесть сможешь.

Пришлось и мне подниматься. Тальраир снова за корзинку схватился, веточки зеленью засветились. Я лук свой устроила и лист развернула, а в нем булочка белоснежная, но по хрусту больше на печенье похожа, а внутри то ли мясо, то ли рыба, по вкусу не разберешь, ко всему этому зелень добавлена, обычный лук и лист салатный. Странная еда, разве на такой в долгой дороге проживешь? Впрочем, не мне было в спор вступать, потому откусила кусок побольше и захрустела со старанием. А после трех кусков, ощутила, как желудок голодный сытостью приятной наполняется, а в теле взаправду сил прибавляется. Не иначе как особенный хлеб, а может мясо али рыба. Не зря, видать, эльф это угощение с собой выбрал.

Хотела уже спросить у Тальраира, который впереди шагал, что за диковинная еда у него, как меня диор нагнал и рядом пошел. Я на него глянула, думала, заговорит сейчас, а он молчал, только посматривал вокруг настороженно. А у нас, что спереди, что сзади — повсюду лес, и темень кругом, даже тропинок никаких не видно. Но мы ведь за эльфом шли, а у него с дороги все веточки сами собой отползали, камни большие из под ног откатывались, лианы точно змеи в клубок сворачивались. А еще травка под ногами зеленым подсвечивала, так что сразу видать, не наступишь ли в яму, не запнешься ли о кочку.

— Тальраир, — это диор вдруг вздумал речь завести.

Эльф головой повел, но шаг не замедлил?

— Что случилось?

— Какой едой ты нас угостил?

— Эльфийским хлебом с прессованной слоенью.

СлОень — речная рыба с необычным вкусом, напоминающим вяленое оленье мясо.

— Предупреждать надо, — диор так глухо сказал, что я глянула на него пристальней. То ли из-за света под ногами, то ли по иной причине, но показалось, будто Эртен малость позеленел.

— А что так? — эльфа тон диорский не пронял.

— Хорошая шутка, ничего не скажешь.

— Я даже не понимаю, о чем ты говоришь, — Тальраир спокойно отвечал, но мне чудилось, что-то между ними двумя происходит. Эльф то шаг не сбавлял, а диор запинаться начал, руки то сжимал в кулаки, то разжимал.

— Остановись! — велел властно так, что ни только я, даже эльф затормозил. — Здесь меня ждите, — сказал и в кусты с тропинки нырнул.

— Что это с ним?

Тальраир плечами пожал, но весело как-то. Потом корзину выпустил, к дереву прислонился и ждать стал. Тут только я вспомнила, по какой надобности люди в кусты бегают. Крикнула диору вдогонку:

— Тебе лопухов не сыскать?

— Без них обойдусь, — был мне ответ, а тон снова морозный и раздраженный такой, не иначе покоробило Эртена мое предложение. А я то помочь хотела, чтобы времени даром не терять. Да и лопуху без разницы, диор ты или человек простой.

Повернулась к эльфу, чтобы вместе с ним ждать, а он голову к земле опустил, плечи, знай себе, потрясываются.

— Почто нарочно людей травишь? Мне может заранее лопуха набирать?

— Тебе не надо, — ответил, а сам едва сдерживается.

— Мясо ему протухшее подсунул?

— Траву, организм очищающую, вдруг против этой заразы поможет, — и на Тинара моего кивнул.

— Как же, поможет! Эту заразу, сам говорил, из крови выводить надо, а не из зад… из другого места. И чего вы только вдвоем не поделили?

— А нам нечего делить, мы с ним одну вещь разыскиваем, только у меня ее нет.

Вспомнила я тогда, что Эртен эльфа в краже обвинил. Вон оно как, Тальраир у нас обидчивый, значит. Да уж, дела.

— Этак я с вами двумя еще долго до границы не доберусь, — вздохнула и к тому же дереву прислонилась. В кармане еще один лист со слоенью хранился, но отведать ее я поостереглась, сперва пройдем еще немного, а если со мной желания среди кустиков побегать не приключится, тогда и доесть можно.

Эртен с делами споро покончил, мы и пяти минут не стояли, как он из кустов обратно вынырнул. Я рот открыла, а он так глянул, что обратно закрыла.

— Идем, зачем напрасно время теряете? Я бы вас догнал.

Экий невозмутимый, а только что меня тоном морозил и стоять приказывал.

Пошли снова вперед, я к шагу эльфячьему приноровилась, потом и вовсе нагнала, чтобы поговорить:

— Тальраир, а почто тебя в людское королевство отправили?

— Потому что я киилар, по-вашему толмач. Знаю язык королевств.

Не мудрено отчего в его речи плавный напев проскальзывал, густой такой, словно мед золотистый, что следом за ложкой из плошки тянется. Сдабривал он его слова, и делал их больно красивыми. Нравилось его слушать.

Так и шагали мы от привала до привала, а лес только дремучей становился. Уж даже идти рядышком не могли, постоянно через что-то перекарабкиваться приходилось, перепрыгивать или переползать. Особенно за плетенкой было диковинно наблюдать, она своими отросточками даже за поваленное дерево могла зацепиться, а перебиралась еще ловчее меня.

Я один раз и вовсе лбом о землю посунулась, краем сапога на сук напоровшись. Меня тогда диор за ноги ухватил и вверх через дерево потянул. У него-то руки ремнями не заняты, а потому можно с пользой применить и не только щиколотки, но еще и бедра облапать, бедной лучнице помогая.

— Ты бы ладони не распускал, — я как последнюю колючку из волос вытянула, так сразу к порядку призвала.

Он лишь бровями в ответ поиграл, ну будто совсем не разумеет.

— За помощь спасибо, — говорю, — но поднять и за локоть можно, а не зад лапищами обхватывать.

— Ум, — думала, смутится, так нет же, еще и осмотрел с выражением, точно кобылу на базаре приценивал, — за зад удобнее.

И пошел себе дальше, пока я под ногами комочек земли выискивала, чтобы в спину запустить. Но как назло, вокруг плетуны одни, колючки и лианы, а комочек еще и вырыть нужно.

Да ну его! Лучше у эльфа название травки вызнаю. Отряхнулась и поспешила следом, а то мерцание зеленое почти потерялось впереди.

— По моим расчетам, перед нами мертвые болота, а сразу за ними поселения эдаларов, — Тальраир присел на траву и задумчиво разглядывал тонкий пергамент. На нем карта рисованная была.

— А кто они, эдалары?

— Люди, которые селятся на эльфийской границе. Обычно полукровки, у кого кровь смешанная. Не чистокровные эльфы, но и не полностью люди.

— Эльфы и на людях женятся?

— Нет. В жены и мужья не берут, да и сейчас такие союзы совсем редкость. Ты верно говорила, в контакт эльфы почти не вступают. Эти поселенцы — потомки тех самых детей, которые рождались в эльфийско-человеческом союзе много лет назад.

Я присела рядом с Тальраиром и через плечо заглянула. Путь наш отмечен был прерывистой линией, а перед ней лежали светло-зеленые мазки, точно капнули краской на лист, а потом растерли.

— Это болота?

Тальраир кивнул.

— Опасные места, — позади раздался голос Эртена, — ты уверен, что мы через них пройдем?

— Болота не обойти, если только не отправиться кружным путем.

— И что там вокруг? Засада? — я к эльфу присмотрелась внимательно, а он снова головой качнул.

— Не уверен. Впереди жизни совсем не ощущается, а та опасность, что позади была, рассеялась. Лес никаких сигналов не подает. Но не думаю, что это повод расслабиться. Мертвые болота не зря так прозвали, возможно, оттого я и не могу ответов расслышать. Эртен?

— Да?

— Ты без магии мечом владеешь?

— А ты сомневаешься?

— Я предупреждаю. Болота магию глушат, там только на свои силы рассчитывать придется.

— Справимся. Главное найди тропинку, чтобы мы в трясине не утонули.

Глава 10. Мир чужими глазами

Эльф поднялся, встряхнулся, оглядел нас троих пристально, особливо волкодлака спящего, а потом Эртену кивнул.

— Ты свяжи его, иначе чары спадут, не удержим.

Диор мигом веревками Тинара скрутил, будто каждый день только тем и занимался. А эльф снова сиянием покрылся, и потянулись с ближнего куста новые веточки к корзине. Я уж пообвыкла немного, к магии их пригляделась, потому даже рот не раскрыла, когда эти ползуны стали плетенку сверху закрывать точно крышкой. Сквозь широкие отверстия можно было спящего Тинара разглядеть. Эх, и свернули его бедного.

— Ступайте за мной, — велел Тальраир, — с дороги не сворачивайте, даже на шаг в сторону не отступайте, идите след в след, на блуждающие огни не смотрите.

Сказал и первый шаг сделал. Я мигом позади пристроилась, а за мной диор. Совсем близко встал и в затылок дышал. Не иначе как опасался, что я эльфийского слова ослушаюсь. Но так оно и лучше, у болот ведь своя магия, страшная, губительная, пускай Эртен следом бредет.

Вот и пошагали бодро, пока под ногами не захлюпало. Шли мы вроде как по земле, но ненадежная опора была, так и норовила выскользнуть из-под пятки. Кабы не сапоги тяжелые, я бы точно на носочки поднялась, потому что и след в след идти было боязно. А ну вдруг ошибется, не туда наступит, тогда мы все разом сгинем здесь и пикнуть не успеем, ведь пищи не пищи, а помогать некому.

Эльф по-прежнему плетенку тянул, но свечения вокруг него боле не видно было. Сумрак холодный теперь иной свет разгонял. У Тальраира он мягкий, живой, а здесь болотный, угрозу несущий. Я голову к земле еще ниже склонила, точно на отпечатки мужской ноги стопу ставила, но краем глаза заметила, как сбоку от нас что-то мерцает.

Тихо вокруг, ни одного шороха не слышно, только наше дыхание и чавканье под ногами. Я лишь на миг глаза отвела, когда покачнулась неловко и руками в стороны махнула, как неподалеку свечка вспыхнула. Ну точно свечной огонек, теплый, жаркий, совсем немного руку протяни и коснешься, согреешь озябшие пальцы.

Я о том, чтобы ее касаться не думала, а руки сами потянулись, и я набок склонилась чуток, ногу мимо следа поставила, но тут же сзади обхватили крепко, прижали к груди каменной, а на глаза широкая ладонь легла.

Трепыхнулась раз, другой, но мое счастье, что из таких рук шибко не вырвешься. Потом уж в себя пришла, головой тряхнула, и Эртен ладони убрал. Пока я о теплом огне грезила, он идти продолжал, меня подталкивая и вынуждая в след наступать. От эльфа мы, слава небесам, не отбились. Больше уж я и вовсе с земли глаз не сводила.

Остановиться резко пришлось, когда Тальраир вдруг замер. Корзина, что впереди шагала, легла на бок и не шелoхнется. Эльф руку в сторону простер и непонятный знак сотворил. Эртен снова ко мне близко-близко подошел, а после на плечи надавил, вынудил на корточки присесть и перешагнул как через кочку болотную. Я распрямилась, гляжу, они ровненько впереди меня на тропинке один за одним встали — корзинка между ними — и продевают в отверстия крепкую длинную палку. Ее Эртен за плечами нес, и теперь я уразумела зачем. После слаженно присели на одно колено, выпрямились, и зашагали опять, между собой разделив тяжесть волкодлаковскую.

Теперь я позади всех оказалась. Все ж когда диор в затылок дышал, мне больше нравилось. Всяко спокойней, чем если за спиной пустота, мерзлое дыхание болот и ощущение дурное. Мерещится, будто кто глазами сверлит и ждет, когда снова с шага собьешься. Однако я боле не сбивалась, по сторонам не смотрела, мимо следов на земле не ступала.

Несчетное время спустя почва под ногами точно тверже стала. Сапоги по голенище в нее боле не погружались. Вода хлюпала еще, но насилу ногу вытягивать не приходилось. Спутники мои вывели на островок посреди болот и ношу свою с плеч сняли. Тут впервые заговорить решились, негромко и шепотом.

— Почувствовал, Тальраир? — то Эртен об чем-то эльфа спросил.

— Сходит твой стазис, — подтвердил снеговолосый.

— Что делать будем, когда он наружу рваться начнет? Не удержим и дальше не унесем.

Я на последнем привале зелье травяное изготовил, нужно, чтобы сам проглотил. Ты ветки надпили, так ему проще будет в одном месте крышку сломать, а после твое дело его удержать хоть минуту, чтобы я успел в него питье влить.

— Лучница, — то диор ко мне обратился, — ты подальше ступай, вон туда, где пригорок повыше. Отдохни, пока мы с твоим другом разговор ведем.

Я засомневалась конечно, но не в том, чтобы отойти (пригорок всяко заманчивее корзинкиного соседства), однако почудилось мне, не удержит. Силища-то у диора будь здоров, я уж изведала, но со зверем справится ли?

Отойти, отошла и присела даже, а глаза от корзинки отвести не могу. Смотрела так пристально, до противной рези, а плетенка спокойно лежала. Только решила взгляд отвести, как сердце дрогнуло — заворочалась корзинка. Эльф с диором тут же на изготовку встали, Тальраир руку с зельем вытянул, а Эртен хватать приготовился. Слуха моего то ли поскуливание, то ли подвывание коснулось, напугало до дрожи. Это когда ж небеса решат, что хватит с меня пугаться? Поскорей бы опомнились, до земных дел вернулись, иначе до лета не доживу, сердце то у меня не казенное, на службу королевскую не принятое, разорвется невзначай от испуга.

Треснула плетенка, аккурат в том месте, где диор наметил: разлетелись кусочки в стороны, а Тинар наружу рванулся. Краткий миг для меня время замедлило, иначе не уловила бы ни мгновенных движений, ни быстрой реакции.

Эртен вниз рванулся, точно коршун с неба падает, обхватил не успевшего руки распрямить волкодлака поперек тела, а Тальраир в пасть открытую плеснул своего зелья и, не боясь без ручищ остаться, обхватил морду полуволчью ладонями.

Я охнула-ахнула, а они уж закончили. Не совладала зверюшка, судьбой обиженная, с двумя царедворцами, ловко они его спеленали. Я волкодлака моего несчастного пожалела, родной как никак, а его, вновь сознание потерявшего, скрутили, связали и стали снова в корзинку уталкивать.

— Поудобней положите, чай не хворост запихиваете, а человека.

— С этим я бы поспорил, — отозвался запыхавшийся диор, — в человеке столько сил не бывает. Еще секунда и выпустил бы. Молодец, Тальраир, быстро все провернул и настой сразу подействовал.

— Принимаю твою похвалу, Эртен, нелегко было точно составляющие рассчитать.

Вот уж вежливые какие. И что за люди, спрашивается? Сперва в воровстве обвиняют и травки друг другу подсовывают, а потом раскланиваются.

— Облобызаться бы не помешало, — фыркнула я, на поклоны их глядучи, а они мимо ушей пропустили. Видать им все мои колючки радостью мимо сносило.

— Куда дальше? — это Эртен спросил.

— С пригорка сойдем, там тропинка продолжится, но идти недолго осталось. После вовсе твердая почва начнется, и так до самого неживого озера. Оно на эльфийской границе. Уже к вечеру достигнем.

— Эй, лучница, может сама человека своего понесешь, а то словами метать горазда, а как до дела, то с тропинки сбиваешься и за огоньками в топь норовишь окунуться.

Ан нет, засела таки одна из колючек, чай в месте пониже спины. Не нравится гордым диорам, когда девки слово поперек кажут.

— Не могу понести.

— С чего так?

— Вас, мужей храбрых, обидеть боюсь.

У Эртена даже брови выше стали, точно на середину лба взобрались.

— Ну так сгорите же от стыда, что девка поклажу непосильную тянет.

Молвила и поднялась, давай отряхиваться, а эти переглянулись молча и разом на меня рукой махнули. Ну точно сошлись-таки характерами, поладили. Против кого-то всегда ладить легче. А я для этого дела объект самый подходящий.

Пошагали мы снова. Трое впереди, я позади, а за спиной лук прикрывает. Как снеговолосый и говорил, тропинка твердеть начала. И то не пригорок даже, не кочка, а точно земля под ногой осязалась, радостью сердце девичье наполняла. Ох и умаялась я среди топей брести, затылком холодеть и шепот бессвязный вокруг слышать. А глаза, к земле склоненные, точно также как шею свело, в сторону не отвести.

— Почти дошли…, — эльф молвил, тишину беспробудную нарушая. Вот молвил и оборвал фразу, словно недоговорив. И шея затекшая и глаза, в одну точку глядевшие, разом вскинулись, чтобы увидеть, как снеговолосый к земле клонится, из рук палку выпустив. Корзина с волкодлаком моим набок завалилась, с длинного плетня соскользнув, а Эртен назад отскочил, пригнулся гибко, чудо что не зашипел подобно коту лесному.

— Назад, девка! — велел. А какой тут назад, когда впереди топь Тинара безвольного пожирала. Эльф то на тверди лежать остался. Я стоять не стала, разом на тропинку упала, колени и локти в жижу болотную окунув, и ползком вперед, чтобы успеть за плетеную ручку ухватиться. А рядом просвистело что-то, а сбоку ругань отборная раздалась. То ли безмозглой девкой, то ли и вовсе самодуркой окрестили, не об том сейчас забота была.

Тяжеленная плетенка с волкодлаком оказалась, не под силу вытянуть. Медленно и меня вперед потянуло, а сзади диор в пояс мой широкий вцепился. Я его не видала, только дыхание шумное слышала. Представляла, как по лбу и вискам черноволосого пот градом катится, пока он меня с ношей неподъемной обратно тянет.

— Да чтоб тебя… — простонал напоследок, чуть не сверху упав, токмо ладони, по сторонам от меня уперевшиеся, диора удержали. Пальцы мои намертво в плетенку вцепились, на углу тверди накренившуюся. Жижа через дыры стекала, делая корзинку легче. Я еще и подтянуть ее к себе пыталась, а Эртен снова выругался.

— Безмозглая, — а потом к земле придавил, только пискнуть успела. Рядом снова что-то просвистело.

— Ползком теперь, — на ухо мне зашипели. Теперь уж сходство с котом лесным совсем полным стало. — Корзинку перед собой кати.

Велел и сполз, дав, наконец, глоточек воздуха сделать. После, на ноги не поднимаясь, помог за ручку плетенку на тропку вытащить, а дальше я поползла, в сцепленные ветви толкая. Пришлось повертушку мою аккурат по эльфу прокатить, и самой поверх него проползти. Судя по сопению позади, Эртен взялся проводника нашего, сознания лишившегося, следом тащить. Благо, мы почти к суше вышли, а потому без эльфийской помощи тропку заметно было. А свит тихий нет-нет да и раздавался впереди.

Насилу добрались мы до конца болотистой почвы, до невысокого зеленого пригорка. Как я на него корзинку выкатывала, одним словом не описать. Коленями в землю упиралась, руками и головой в плетенку, а ноги все соскальзывали, и сама обратно скатывалась. Уж когда диор до меня дополз, примерился и подтолкнул, тогда только выбралась. Посвист кругом умолк, а мы как вползли на травку мягкую, так и упали. Сил достало лишь на спину перевернуться, руки раскинуть и лежать, не шевелясь, обсыхая под теплым солнышком.

— Что там было-то? — шевельнула губами. Вопрос не громче шепота получился, но диор откликнулся.

— Не знаю. Осмотреть Тальраира нужно.

Сказал и умолк.

— Без сознания или не спасти уже?

На этот вопрос черноволосый не отозвался, только услышала громкий вздох и шебуршение с его стороны. Приподняла голову, а он уж на колени поднялся, склонился над эльфом в грязи перепачканным. Святые небеса, обликом нашим после болот только деток малых пугать. Зато живые выбрались… но все ли?

— Дышит аль нет?

— Дышит. Но не шевелится. В шее шип застрял.

— Какой шип?

Собрала я остатки сил, села, внимательно к эльфу присмотрелась, а диор на шею снеговолосого указал.

— Вот отчего он сознания лишился. Непонятно лишь, ядовитая или нет.

Я сползла чуток пониже, подала вперед руку и осторожненько за одну иголочку потянула, извлекая из кожи эльфийской колючку шипастую.

— То же дурман болотный! — ох и обрадовалась я, как только знакомую травку признала.

— Говори понятней, лучница.

— На болотах растет и стелется ползуном змеистым по кочкам, ближе к суше. Семена в коробочках созревают, а потом выстреливают. Ядовит он больно, но не до смерти, а так, движения лишает. Мигом немеет все тело, не шелохнуться. Одиноким путникам верная погибель, потому как в чувство привести некому.

— А как в чувство приводить, знаешь?

— Зря что ли матушка моя лучшая знахарка на деревне?

— Так приводи, лучница. Нам время терять не след.

Радость мне сил придала. Я быстренько поверх эльфа устроилась и рубашку его чрез голову стянула. Диор молча в сторонке уселся, смотрел внимательно, но ни слова не говорил.

Я же сосредоточилась, припомнила все точечки, на которые матушка нажимала, чтобы от онемения человека избавить и кровь, в теле застывшую, снова по венам пустить. Пробежала пальцами по широкой мраморной спине с такой белой кожей, будто фарфор заморский невиданный, о котором отшельник рассказывал. Даже испугалась на миг, а вдруг не туда надавлю? Уж больно непривычной глазу эльфийская внешность показалась. Вроде и мужчина, а словно с картинки сошел. Под руками теплую кожу чувствуешь, а нежность и гладкость у нее точно у малыша новорожденного. Ни заскорузлых отметин, ни пятнышка или родинки, ни полосок натруженных шрамов, а солнце словно и вовсе этой кожи не касалось.

Я вздохнула, решаясь, да и прижала с силой пальцы сперва за ушами, под самой мочкой, затем на шею, спустилась, позвонки отсчитала и аккурат по бокам от седьмого маленькие ямочки нащупала, а дальше по всему хребту прошлась. Уж не знаю, о чем в этот миг диор помышлял, но вряд ли верил, что из моей затеи толк выйдет, потому как удивленно вперед подался, стоило эльфу пальцами шевельнуть.

Потянулся снеговолосый всем телом, мягко, гибко, точно белая лисица, но аккуратно так, чтобы меня ненароком не смахнуть. Ладони под головой скрестил, лбом в них уперся и снова замер.

— Ты как, Тальраир, в себя то пришел? — вновь подал голос диор.

Эльф промычал что-то неразборчиво, кончики ушей дрогнули, а вся поза моим прикосновениям открытая, так и подсказывала: «Продолжай».

Я и продолжила. Сперва нужно до конца довести, до всех точек докоснуться, ни одну не пропустить, а то вроде как и очнулся, а потом вдруг начнет ни с того ни с сего на ногу припадать. Еще бы этот волшебник лесной не мурчал точно котенок, сливок отведавший, а то я ж себя не спасительницей, а обольстительницей какой ощущала.

Прошлась споро по всем местам, что еще не тронула, да скатилась побыстрее на землю. Взгляд диорский поймала, задумчивый такой, будто он меня глазами замерял. Сам при этом на ладони колючку подбрасывал.

— Осторожней будь, не уколись, — предупредила, — вдруг на ней яд остался.

Усмехнулся, и вдруг руку в кулак сжал, я ж чуть не побледнела. А этот пень осиновый дразнился только.

— Может и мне массаж сделаешь? — спросил, — а то плечи как-то свело.

Эльф, который рубашку натягивал, фыркнул громко. Ну мужики! Точно дети малые. Все им рядом с девкой неймется, так и тянет в дразнилки поиграть или за косу дернуть. Прав был Тинар, наравне с мужами ни в одном форту, ни в одном отряде мне не быть.

— Отчего ж не сделать? Ты рубашку скидывай и ложись. Но предупредить должна, это бесчувственному телу на пользу, а со здоровым мужиком может неудобство приключиться. На силу мужскую больно влияет. Как ты потом по кустам продираться будешь? Нигде не зацепишься?

Прищурился на меня черноволосый, точно определял, правду ли говорю, а потом ответствовал:

— Силу мужскую и в дело пустить можно, чтобы нигде не цепляться, — сказал и отворотился, чтобы грязь присохшую с одежи соскрести. А эльф на нас только глазами веселыми косил, благо что плечи от хохота не тряслись.

Отпустила нас магия болот, теперь уж эльф снова плетенку бежать заставил, а мы следом побрели. Так привала хотелось, просто мочи не было, но Тальраир поторапливал, говорил, необходимо до озера добраться. Снова ему тревожно стало, снова природа шептала об чем-то. Прежде не замечала, а теперь углядела, как подергиваются временами остроухие кончики, а сам снеговолосый нет-нет да и прислушивается к им одним различимым голосам.

Лес вокруг гуще стал, давно сменил низкорослые и хилые болотистые деревца. Радостно гомонили в вышине птицы, шумела богатая листва на ветру и не было той страшной тишины, царившей на болотах.

— Вон уже и блики сверкают вдалеке, подал голос Тальраир. А я, присмотревшись, ничего углядеть не смогла. — На берегу озера можно будет привал сделать. Его хоть и называют неживым, но вода там чистая, как ключевая, пить не страшно.

— Отчего так прозвали? — спросила через силу, потому как брела уже на голос, настолько помутилось все перед глазами.

— В нем отражений не видно. Ни трава, ни цветы, по краям растущие, в водах тех не проявляются. Озеро на круглой поляне расположено, лес вплотную к воде не подходит, но звери на водопой захаживают. А еще неподалеку селение расположено, но насколько знаю, элдары воду в другом месте берут и в озерной воде купаться не рискуют, дома свои подальше ставят.

— Слава дурная у места этого? — вопросил диор.

— Предание одно есть, про божество, с небес низвергнутое. Рассказывается о сыне девы Луны, рожденном от простого смертного. Был он потомком мага сильного, но братья небеса не могли сестре простить, что нарушила их волю, сошла на землю в обличье простой женщины и в человека влюбилась. Говорят, племянник, когда подрос, в силу вошел, стал частенько поперек слова братьев свое мнение вставлять, приказы божеств с легкостью обходил, пока не выкинул нечто и вовсе недопустимое. Невзирая на мольбы сестры, братья сковали наследника небесными чарами и сбросили в это озеро, чтобы никому больше не повадно было их приказов ослушаться. С тех самых пор стало оно зачарованным, небо исчезло с его глади, теперь его только солнечные да лунные блики коснуться могли. А сама дева-луна сходит раз в год на землю, сидит на берегу и, люди слышат, как ведет она разговор с сыном.

— Проклятый полубог? — уточнил диор, слышал я что-то такое прежде.

А я головой тряхнула, задумавшись, но рассказов о таком божестве не припомнила. Не слабо братья наказали ослушника — утопили, стало быть. Видать, иначе никак сладить не могли.

После замолчали мои спутники, пошли дальше, каждый в свои мысли погруженный. А я… не заметила от усталости как с тропинки к озеру сбилась. Где я не там свернула среди деревьев высоких? Смотрела под ноги, видела тропку неприметную, а потом она вроде как шире стала, точно люди здесь не раз ходили, а вскоре и деревья расступились передо мной. Я уж решила, что к воде вышла, а очутилась на круглой маленькой полянке. Вскинула голову, моргнула в недоумении и яркий, слепящий глаза свет, вот и все, что успела увидеть. И было то зрелище последним представшим глазам моим в этой жизни.

Очнулась, когда руки ощутила, вокруг тела обхватившие. Глаза раскрыла и увидела снеговолосого над собой. Он сидел, держа меня на коленях, а глядел в другую сторону. И снова вокруг тишина царила, беспросветная, точь-в-точь как на болотах. Я проследила за взглядом эльфийским, и снова в голове помутилось. Не иначе как от усталости упала где-то на полпути, не дошла до озера, а веки смежились, и примерещились мне диковинные сны. Как же иначе мне диор привидеться мог, над моим телом склонившийся. Вот взял он его на руки, поднял с земли обожжённой, и увидела я, как губы мужские шевелятся, а слов не слышно. Пригляделась внимательней, прислушалась, но снова тишина кругом, а рот у диора все двигается, и я как будто разумею, об чем говорит.

— Не сберегли девочку, — он вымолвил, — не защитили. Что это было, Тальраир?

Спросил и метнул взгляд на эльфа, а я глаза быстро прикрыла, испугавшись чего-то. Сквозь завесу густую, рассмотрела, как снеговолосый зажмурился на мгновение. Лицо его, непроницаемое прежде, скривилось так странно, точно укололи больно, прямо под ребра острый нож всадили. Глаза опустил, снова обхватил меня крепко. И губы его странно зашевелились, и слова, которые в голове моей появлялись, совсем на привычные похожи не были, но я и их различала:

— Что же ты наделала, Шеаллин? Я просил подождать, обещал принести для тебя артефакт. Мне лишь нужно было чуть больше времени. Я бы сдержал слово, ты знаешь. Умолял не обращаться к ведьме, а ты… теперь чужая жизнь загублена.

Чудной сон какой-то. Точно я и не я вовсе. И даже понятно, об чем говорит, и про ведьму понятно, и зачем пошла к ней, тоже.

А снеговолосый голову вскинул, на диора взглянул и ответил тому:

— Это невеста моя, дар Астелло. А та другая, элдарка.

Я все из-под ресниц взгляды бросала, то на одного, то на другого, по губам их читала, а в голове картинки проносились.

— Это магия чернокнижников, Тальраир, магия переноса души в чужое тело. Невеста твоя надумала телами обменяться?

— Нет, дар Астелло, она к этой элдарке пошла, чтобы исцеления просить. От рождения Шеаллин даром редким обладает, а вместе с даром и увечьем ее небеса наделили. Глуха она, звуков не различает. Я просил ее подождать, уговаривал не обращаться к этой ведьме. Не зря колдунья с людьми своего круга дружбы не водила, не зря поселилась почти на самом берегу неживого озера. Говорят, прежде жила в поселении, но всю жизнь мечтала в королевство эльфийское попасть. Видимо, нашла способ.

— Мертва она, Тальраир. Если бы Мира на поляне не появилась в этот миг, не нарушила плетение чар, то завершила бы колдунья заклинание и вселилась в тело твоей невесты. А так… так все погибли.

Что-то совсем не по нраву мне этот сон.

— Шеаллин жива, — ответил эльф.

— Я не Шеаллин вовсе, — решилась я голос подать.

Эльф глазищи свои опустил, а меня дрожью пробрало, до сердца до самого.

— Что? — его губы шевельнулись.

— Мира я.

Сказала, на него гляжу, а сама все проснуться желаю.

— Мира?

Диор к нам подскочил, побледневший весь, точно-в-точь цветом с эльфом сравнялся.

Глядели оба на меня, не отрываясь, потом друг на дружку и снова на меня, пока я со всей мочи себя за руку не ущипнула.

— Ох, что ж за сон такой чудной, никак заканчиваться не спешит?

— Это не сон, Мира, — диор к самому моему лицу склонился, а эльф напротив на себе потянул.

— Это моя невеста, дар Астелло! Держись на расстоянии.

— Не твоя уже, Тальраир. Не видишь разве, что произошло? Погибла твоя невеста вместе с ведьмой во время незавершенного обряда, а Миркина душа в западню попалась.

— Ой! — я эльфа обомлевшего оттолкнула, с колен его сползла, встала напротив мужчин коленопреклоненных, с дрожью окинула взглядом две неподвижные женские фигурки: одну знакомую до боли, другую чужую, и… и вновь провалилась в черноту бессознательную.

И кто же настырный такой все отлежаться мне не дает, прижимает к губам твердый край гладкой посудины, вливает в горло горький напиток. С досады даже глаза открыла.

— Вот же диор приставучий!

Кажись, вслух сказала.

— Дуреха, — ответил, — это для тебя Тальраир сделал, душе в новом теле закрепиться нужно.

— Не хочу я здесь закрепляться! — на покрывало меня уложили, на нем же и очнулась, поднялась, чтобы по сторонам оглядеться. Полянка та же, но кроме меня, эльфа и диора никого боле не увидела. — А где…, а я где? Обратно меня верните!

— Успокойся, Мира. Это иная магия, нам неподвластная. Прежнее тело нет смысла держать, не пригодится тебе боле.

— Эртен, — эльф непонятно откуда взявшийся, встал рядом с диором, чтобы мне удобнее было по губам читать, — нет смысла задерживаться здесь. Идемте, куда шли. Я все следы уничтожил, о том, что здесь произошло, никто не узнает.

Посмотрела я на них, и так захотелось, чтобы в руках сейчас лук оказался. Он у меня увесистый, им в самый раз в дурные головы разумные мысли вбивать. Ты Мирка не Мирка больше, тут ничего не поделаешь, а потому пошли дальше, нечего время терять.

— Шеал…, Мира, — эльф тяжело на меня посмотрел, на лицо мое, точно сковорода раскаленная, вздохнул и продолжил, — и правда ничего поделать невозможно, не в наших это силах. Можем здесь сколь угодно сидеть, но толку не будет. По берегу озера кратчайшая дорога к границе. Вспомни, зачем в этот путь отправилась, о тех вспомни, кого предупредить хотели.

— Вот поглядеть бы на тебя в чужом теле, — ответила с досадой, — поменять вас с диором местами, а когда вы со страху разум потеряете, про долг напомнить.

Ох, как я в этот момент Тинара моего поняла. Вот же он бедный! Я пусть и не в зверушку, а тоже обратилась. Мочи нет, как обратно вернуться желаю. Я даже кулаки с силой сжала, пытаясь с собой совладать, а диор с эльфом как отшатнулись разом, точно укушенные. Я даже про желание свое позабыла.

— Что за шутки? — бледные губы диора шевельнулись.

— Это дар ее, — такой же белый эльф ответил, — дар Шеаллин принимать на себя желанный облик.

Я растерялась, вот ничего почти не поняла, зато краем глаза знакомую косу, на грудь свесившуюся, углядела, а еще ладони узкие с мозолями приметными и маленький шрам на запястье.

— Ой! — завертелась волчком, чтобы хоть какую ровную гладь отыскать и на себя взглянуть, а меня снова словили. Эльф крепко держал, чтобы не вырвалась.

— Мира, отпусти этот образ сейчас же, иначе свалишься от потери сил. Шеаллин только на короткое время превращаться может, и каждое обращение лишает ее телесной крепости. Вернись!

Это что же о таком даре своей эльфийки он рассказывал? Откуда-то в голове моей знание было, как обратно вернуться. А стоило свои мысли отпустить, как сознанием чужой разум завладевал, затягивало точно в омут в неродные, не близкие мне воспоминания.

Послушалась Тальраира, а перемены почти не ощутила, зато эльф разом расслабился, выпустил меня, а я и правда слабину в коленях почувствовала. Ох, святые небеса, и что вам девка-лучница сделала?

Глава 11. Зачарованное озеро

Добрели мы до озера, хотя путь этот больно долгим показался. На берегу уж корзина с Тинаром ожидала, а рядом диор мешок заплечный скинул, из которого край лука моего показался.

Стало быть, взяли-таки мои вещи. Может и одежу стянуть не побрезговали? Я пока шла за ними по кустам, все платьем за колючки цеплялась. Невеста Тальраирская в походные сапоги и куртку не обряжалась, юбку с широким поясом не носила. Платьишко летящее по земле следом тянулось, ножки изящные в эльфийских туфельках уместились. Я в таких и ходить толком не умела.

Подошла к провожатым своим поближе и только сейчас их хмурые лица рассмотрела. Прежде своих чувств хватало, а теперь припомнилось, как диор сокрушался, что девочку не уберегли, и как Тальраир бледнел, когда в невесте чужую душу признал. Может это мне не повредит по макушке луком постучать, накинулась на них почем зря, сама ведь забрела не в ту сторону, а небеса мне гостинец аккурат вовремя преподнесли. Как хоть выгляжу теперь? Подойти ли к озеру, не подойти? Если в нем отражений нет, то я и себя не увижу.

Решилась-таки, подошла и обомлела. Сказания сказаниями, но когда и взаправду себя не видишь, жутковато становится. Вот вода, вот рябь на ней, блики солнечные играют и плещутся, камушки на дне виднеются, но ни неба над головой, ни деревца высокого, ни травинки на поверхности не проявляется.

Отвернулась и снова к путникам. Сперва к диору обратилась:

— Ты боле ничего не взял?

Черноволосый головой в сторону эльфа качнул, а сам мимо меня вдаль уставился.

Тальраир вздохнул только и свой мешок наземь скинул. А в нем и рубаха, и куртка, и юбка моя с поясом. Эх, привычные мужи. Сразу видать, что наперед у них голова работает, а уж потом все остальное. Схватила одежу и в кустах спряталась. Как разделась до нижней рубахи, стала поскорее вещи натягивать. В своем привычнее, здесь и запах родной, и каждая складочка точно по телу ложится. А хотя не совсем. Пояс на юбке по тонкой талии затянуть удалось, а рукава чуток закатала. Прежде высоким ростом не хвасталась никогда, а тут еще ниже оказалась. Про стопу у этой девы и вовсе говорить незачем, она в сапог мой бывший скользнула точно в калошу. И вот такими ножками по земле ходить? Мои прежние на два размера больше почудились.

Волосы светлее моих оказались, золотистые и мягкие, а длиной чуть не до пяток. Ругалась я себе под нос, пока их в косу заплетала. Потом еще скрутила покрепче на затылке, чтобы змеища эта блестящая впредь за кусты не цеплялась. Закончила обряжаться, смахнула пот со лба, погнала прочь мысли ненужные и стала из кустов выбираться.

Путники мои на бережку вытянулись, по виду, уснули крепко, а стоило кустами зашуршать, как мигом уши навострили. Я до покрывала расстеленного дошла, опустилась на него и взгляд на небо перевела. Теперь уж и сна ни в одном глазу и усталости прежней не ощущалась. Она вся в другом теле осталась.

Тихо было вокруг для меня, а потому я ничего не расслышала, зато как диор с эльфом с лежанок разом повскакивали, мигом приметила. Я на живот крутанулась, чтобы до рюкзака с луком дотянуться, и обомлела. Выходили из кустов по бокам и позади нас твари прежде невиданные. Было у них что-то общее с Тинаром в зверином обличье, только людей они ничем не напоминали. Изогнутый хребет, лапы вытянутые, скрюченные пальцы и когти длиннющие. Зубастые морды исходили слюной, глаза алым переливались, а носы втягивали в себя воздух, и звери эти один за другим к нам оборачивались.

Тальраир впереди нас с диором встал и руки раскинул. Зашевелились все растения по краям, потянулись ветвями-корнями до нежданных гостей, стали хватать тех и пеленать, а звери ощерились, отгрызали вцепившиеся в них ветки, откусывали гибкие плетуны. Мы с диором спина к спине встали, я лук наизготовку взяла, стрелу на тетиву бросила, прищурилась и вдруг услышала шум вокруг: и яростный хрип, и треск и жуткий вой страшных существ. И снова глаза о косу мою родную зацепились, в ладонь толщиной и русую. А ведь я оборачиваться не собиралась, само так вышло.

Первая стрела пропела, рассекла воздух и воткнулась в глаз одного из вырвавшихся из объятий лесных чудовищ. Упал он и прокатился вперед, сдохнуть должен был в тот же миг, а он зашевелился. Тут его синей волной накрыло, а я узрела, как диор вскинул руки и сияние вокруг них разлилось. Сказывал же Эртен Тальраиру, что боевая магия ему еще подвластна.

Тварь на земле застыла, а тут уж две другие к нам рванулись. И стрелы свистели, и синие молнии сверкали, и кусты с деревьями клонились вперед сцапать добычу, а все равно теснило нас зверье жуткое к самому краю воды. Откуда-то со стороны полезли новые оборотни, и тут вдруг мимо меня пронеслась черная тень. Прорезал воздух птичий резкий крик, а кречет сделал круг над нашими головами, точно приготовился вниз рвануться, и рванулся: сложил крылья и камнем упал на водную гладь неживого озера. Мне в сей же миг на вой звериный оборотиться пришлось, чтобы снова тетиву спустить, а перед глазами стояло, как ястреб в воде канул.

Что за магия у этого места, какие чары? Неспроста в воде отражений не видно. Может птица мне сигнал подала, подсказку какую открыла? Как ответ на мысли эти кусты вновь затрещали, и выкатились из зарослей новые перевертыши. И день им не был помехой, и солнечный свет не мешал, а ведь по преданиям они силу в лунном находили.

Тальраиру пришлось вплотную к нам подступить и застыли мы втроем у самой кромки воды. С трех сторон ни одного прохода не осталось. И не знаю, что дернуло меня крикнуть: «В озеро прыгнем, нет другого спасения». А когда твари разом к нам рванули, я ногой корзинку, рядом стоявшую, на бок опрокинула и в воду загнала, а сама следом кинулась, по отмели, все глубже и глубже. Диор с эльфом за мной, а зверье взвыло разом, застонало, скоками к самой воде приблизилось. Лапы замочив, зафыркали точно псы, заскулили, попятились. И нам бы с попутчиками на месте замереть, а не смогли. Закружилась вокруг вода, забурлила и повлекла вперед не хуже речной стремнины. И помню, как еще пыталась на поверхность рвануться, как неумело гребла, боясь лук выпустить, прочь от огромной воронки, и как всем усилиям вопреки меня первую в нее утянуло.

Со стремниной ли, с водоворотом, как ни борись, а толку никакого. Успеешь воздуха набрать, пока под водную гладь не затянуло, и продержишься дольше. Но если вода закружит, заболтает, а потом как швырнет волной высокой на твердь каменную, все равно тот воздух в себе не удержишь, вышибет вместе с духом.

— Мирка, — позвали.

Ты гляди-ка, и здесь мое имя знают. А вот где здесь, непонятно.

Разлепила веки, а надо мной диор склоняется. Жалко даже его стало, и себя жалко, ну сколько на свете пожили, чтобы в самом расцвете сил на небесах очутиться. И что теперь на этих небесах делать?

— Мирка, ты голоса со слухом вместе лишилась? Неужели меня такое счастье посетило?

Гляди-ка, этому хоть бы что, притопило его, а язвит.

— Снова она в облик свой вернулась, — пробурчали над головой, — я ведь предупреждал, теперь еще без сил окажется. Говори ей, не говори, все без толку.

Что на земле, что на небе — везде пилят, будто не Мирка вовсе, а чурбан деревянный. Всякого я чем-то не устраиваю, всякий под себя кусочек отпилить норовит, меня такую корявую обтесывая. Запрокинула голову, а там эльф нависает, мною любуется, и на лице выражение умильное, на волчий оскал похоже. Вот так компания подобралась, и на том свете, стало быть, покоя не дадут.

— Так, Мирка. Пора в себя приходить, — встряхнул меня диор, — и облик прежний возвращай, а то побледнела, чуть краше утопленницы сейчас.

— Утопла ведь, вот и лицо такое.

— Да ты живее всех живых, — черноволосый хмыкнул, и в подтверждение меня за руки потянул, на земле усаживая.

Села. Берег кругом, тот самый, с которого мы в воду сиганули. Деревья и трава по берегу, и только тварей не видно, точно испарились разом. А вверху вдруг птичий крик раздался. Я голову запрокинула, в небе ястреб кружит, перья на ветру развеваются, а над ним небо… сине-зеленое небо, и солнечные лучи с него льются, а солнца не видно. Нет круглого шара золотого, а лучи есть. Точно так солнце под водой светит, когда вода прозрачная, неглубокая, и солнце до дна достает.

— И что это было, портал? — эльф спросил. Не меня спросил, а диора, и тот задумался.

— Странный портал, необычный. И место странное. Словно по ту сторону отражения оказались.

— Мираж?

— На реальность похоже. Только кто эту реальность создал? В чьих силах целый мир по ту сторону озера сотворить? Магу такое не под силу.

— Божество может, — Тальраир ответил, — никак легенды правдой оказались, и сын девы Луны здесь поселился. Уму непостижимо, как подобное создать можно было.

И они вдвоем на ноги поднялись и давай по сторонам осматриваться.

— А люди здесь есть, как думаешь, Эртен?

— И не знаю, что думать. До сих пор глазам своим не верю. На разведку стоит сходить, осмотреться кругом.

— Я пойду, — эльф заявил. А вы с Мирой здесь ждите, она все равно сейчас далеко не уйдет.

— Отчего не уйду, — я на ноги поднялась и покачнулась, а Эртен быстро плечо подставил, — еще как уйду. Не хочу на берегу оставаться, вдруг твари надумают за нами в воду кинуться и их прямо ко мне вынесет.

— Тогда снова заставишь корзинки плести? — эльф вопросил, а я подбоченилась в ответ, чтобы убедительнее казаться, и снова косу увидела, только была она теперь длиннее прежней и цвета другого.

— Вместе пойдем, — решил черноволосый, а я снова его не услышала, только по губам и прочла. — Лучше друг друга держаться.

Склонилась я за луком, на плечо его вскинула, глазами берег обежала, корзинку разыскивая. А Тальраир уже ладонями повел, плетенку подзывая. После крышку откинул, внутрь заглянул и мне кивнул.

— Ничего с твоим Тинаром не случилось, ничто его не берет.

Показалось или взаправду сожаление на лице промелькнуло? Видать, после встречи с остальными тварями еще больше волкодлака моего невзлюбил. Я сразу поближе к корзинке шагнула, а эльф только рукой махнул. И снова у плетенки ноги отросли и зашагала она следом за нами.

— В какую сторону пойдем, Тальраир?

— В ту, где на земле поселение было, — и направление ладонью указал.

Вытянулись мы в рядок и пошли сквозь кусты: сперва эльф, за ним я, с луком наперевес, следом Эртен, с мечом своим неразлучным, а позади всех Тинар.

Шли мы шли, крались между деревьями, чтобы ненароком в этом мире непонятным врагам себя не выдать. Осторожно ступали, чтобы лишний раз веточка под ногами не хрустнула, а когда до края лесной полосы дошли, так и обмерли, рты пораскрыв.

Сбегал вниз пригорок лесной, а в широкой долине, пред нами расстелившейся, целый город сверкал в лучах водного солнца.

— Да чтоб небеса разверзлись! — диор вымолвил. — Поселение, говоришь, Тальраир?

Эльф отмер, а язык его нет, только и смог плечами пожать.

— Город больше королевской столицы, — черноволосый пробормотал. А потом поманил нас за собой, обратно за деревья. Вот тут мы и присели на травку, чему я очень обрадовалась. Храбриться, храбрилась, а видать и правда превращения эти силу забирали.

— Будем в город спускаться? Жителей расспрашивать? — эльф уточнил.

— Об чем их расспрашивать? — я спросила.

— О том, как они город под водой выстроили. О том, почему чертово озеро порталом оказалось. А еще про то, как отсюда выбраться. — Не иначе злился диор. Вместо того, чтобы послание им перехваченное истолковать, в таком клубке запутался, за год не размотаешь.

Послушала я черноволосого и вздохнула. Нехорошее такое предчувствие вдруг накатило. А что если те, кто сюда прежде попал, тоже выбраться хотели, а когда не смогли, тогда и дома себе отстроили. И если их полубог тут живет, то почему и он до сих пор озеро не покинул?

Пока я своим мыслям предавалась, Тальраир ближе подсел и палец к губам поднес. Видать, услышал что-то. Я оборотилась, ближе к дереву прижимаясь, и выглянула осторожненько из-за ствола.

Три девчонки-подружки по холму взбирались, на лицах улыбки цветут, на головах венки из цветов, не утопленницы и даже не полуденицы, живые, девы, настоящие. Я к лицам присмотрелась, пытаясь по губам прочесть:

— Если меня король выберет, — одна говорила, — тогда я во дворце жить останусь. А вас так и быть, к себе в служанки возьму.

— Какая ты добрая, — другая, смеясь, отвечала. — А я если его избранницей стану, то велю каждый день мне на завтрак сладости необычайные приносить.

— Разжиреешь, — заметила третья, — тогда король тебя быстро на другую красоту заменит.

Вот так смеясь, они нас, в кустах притаившихся, миновали, пошли вперед по тропинке лесной, корзинками помахивая. Диор с эльфом неслышно поднялись. Мне Тальраир пальцем погрозил, а после они тенями невидимыми следом за подружками скользнули. Мне тоже любопытно было за ними податься, поглядеть, чего они там провернут, а потом передумала.

Еще под ногами запутаюсь ненароком, пускай сами разбираются, а мне не помешает на солнышко выбраться, одежду получше просушить. Присмотрела я место, зарослями со стороны пригорка закрытое. На том пятачке как раз солнечные лучики плясали. Перебралась ровно на середину, косу мокрую распустила, куртку стянула, юбку расправила, из сапог воду вылила и села поудобнее.

Глаза прикрыла, греясь в тепле, а перед взором мысленным разом все замелькало, что со мной приключилось. Пока одно происшествие другим сменялось, и времени все обдумать не было, одним забытьем отделалась. А тут… тут накатило. Затрясло меня крупной дрожью, ни слезы не набежали, ни сознание не покинуло, а трясло, не отпускало.

Как же к матушке вернуться теперь, как обещалась? Прийти и облик на ее глазах сменить, а потом рассказать, как саму меня заклинанием убило? Сказать, чтобы новую дочь принимала, какая она теперь есть? Ведь погонят тогда всей деревней, как нечисть мерзкую, огнем и вилами, чтобы подальше от дворов людских. И хорошо, если сбежать успею.

А в теле этом, слухом обделенном, как теперь жить? И Тальраиру каково? Смотрит ведь внимательно, точно вторую душу рядом с моей в привычном теле увидеть хочет. А нет тут никого кроме меня, смотри, не смотри. Хотя порой чужие воспоминания проскальзывали, но я боялась свои мысли отпускать, а вдруг как совсем разум помутится?

После всех происшествий только тревога за Тинара и желание поскорее про тварей этих людям донести держали. Еще и путники такие попались, которые ни минутки свободной, чтобы лишний раз задуматься, не давали. Подгоняли вечно, направляли куда-то, но и не оставляли. Разные оба, а с обоими надежно и верится, что ни в какой беде не бросят.

Тальраир вон помягче, он лишний раз приобнимет, слово ласковое скажет, улыбнется или интересное что поведает, чтобы отвлечь. А диор тот сам в себе, как шкатулка закрытая, поязвить всегда может, ну или из топи вытащить, спиной там своей от волкодлака закрыть, а лишнего доброго слова от него не дождешься.

Мне уж порой хотелось, чтобы все путешествие сном чудесным оказалось. А только хоти, не хоти, суть от того не меняется. Я теперь по эту сторону озера, а твари страшные по ту, а людей других предупредить некому, и граница королевства эльфийского совсем рядом, а еще люди эти, элдары…

Эх, не сиделось мне с такими мыслями на месте. С горьким вздохом открыла глаза, как только озноб отпустил, из кустов выглянула осторожно и спутников моих увидела. Подошли они к дереву, где меня прежде оставили, и по сторонам озирались. Я встала поскорее, чтобы приметили, и сразу увидела, как обоих точно отпустило. Эльф прямо взглядом впился, осматривая, все ли в порядке, а диор, напротив, глаза отвел.

— Вызнали что-то? — торопливо их спросила, и оба кивнули. — А подружки эти что?

— Уснули, — эльф ответил, — полежат немного на поляне, а когда проснутся, нас не вспомнят.

— Что сказали то?

— Рассказали про того, кто в этих местах заправляет, — заговорил эльф, а Эртен остановился чуть подальше и исподволь меня разглядывал.

— Девушки эти живут в том городе, который внизу раскинулся, а еще говорят, что всю жизнь здесь провели, ни о каком другом мире не знают. Либо внушение сильное, либо и правда здесь родились. За городом, в дне пути, на острове выстроен дворец, там их монарх обитает. Но подданным своим он за воротами почти не показывается. А еще периодически созывают во дворец на бал юных дев, чтобы новую пару королю составить.

— Каждый раз новую жену берет?

— Не совсем жену, — эльф замялся.

— Фаворитку он себе выбирает из самых красивых, — помог диор слова найти.

И ведь прежде ни о каких фаворитках я не ведала, а тут сразу поняла, о ком речь, опять чужая память подсказала. Ишь какой сластолюбец у них в королях ходит.

— А прежних куда девает?

На это Тальраир плечами пожал. Ясное дело, про такую мелочь не выясняли. Какое им, мужам, дело до прежних.

— И часто он свои покои новой полюбовницей пополняет?

— Как небеса на душу положат. То есть как сам решит.

Значит, пока старая не надоела, смотр не проводится.

— Будет вскоре в дворце том прием, снова девушек соберут.

Эльф замолчал, будто обдумывал что-то, а Эртен все глаз с меня не сводил.

— Ты ж лучше сразу скажи, чего удумал, — я диору велела, — а то смотришь, смотришь, никак не насмотришься.

Только черноволосый рот открыл, как эльф взвился, точно ужаленный.

— И не предлагай, дар Астелло. Шеаллин и шагу туда не ступит, мы сами способ найдем во дворец проникнуть.

— Проникнуть одно, а вызнать, что нам нужно, — это совсем другое. И не Шеаллин это твоя, смирись уж.

Может эльф что-то ответствовал, я не знаю, спиной он ко мне оборотился. Ишь ястребы, распушили перья, того и гляди дело до драки дойдет или снова что друг другу в еду подмешают.

— Ну довольно гонором меряться, — встала между ними и для пущей верности руки в стороны развела, — что я дитя, чтобы за меня решали, или не выросла еще, чтобы таким мужам слово поперек говорить?

По росту-то и правда выше плеча обоим не дотягивала, а потому их речь моя громом небесным не поразила, новой мудростью не озарила.

— Мне не меньше вашего отсюда выбраться надо, целое королевство спасти предстоит. Ежели король этот голова здесь всему, ежели он знает, как обратно попасть, тогда нужно мне во дворец. Явлюсь эльфийкой золотоволосой пред очи его, он сразу меня полюбовницей назначит.

Как-то после моих слов оба разом нахмурились. Эльф смурнее тучи грозовой сделался, точно свою Шеаллин в покоях короля видеть не желал. Но я же не взаправду, и чего только удумали?

— А еще лучше снова собой обернусь, чтобы ничего не заподозрил, чтобы не шибко от местных отличаться. Своих подданных в лицо всех не помнит, раз из дворца не выходит. Да чай не молодой супружник, чтобы разом деву в опочивальню тащить, ведь сколько их там уже перебывало. Пока суть да дело, я от дворцовых вызнаю, что нужно. И вам вместе со мной туда проникнуть проще.

— Слушай, лучница, — диор решил слово взять, — с твоей помощью во дворец проникнем, чтобы выяснить больше об этом месте, их короле, а главное, откуда здесь люди, почему не помнят о другом мире и как нам обратно попасть. А вот фавориткой становиться не будешь. Нам только до этого смотра дотянуть, а потом будем выбираться.

Да я и сама не шибко стремлюсь в фаворитки. Может этот их король своим бывшим полюбовницам головы рубит, а потом прячет в какой-нибудь тайной комнате, от которой ни у кого ключей нет. Подумала и сама поежилась. Бррр. Вот же страшный какой король.

Диор все от меня ответа ждал вместе с эльфом.

— Так я сама…

— Согласна?

— Так…

— Да или нет?

Смотри ж ты какой, и слово сказать не дает.

— Согласна я.

— Хорошо.

Все, согласие получил и отвернулся. Стал свой меч к поясу прилаживать, а эльф к земле склонился, ладонью над травой водил, а потом рвал отдельные пучки и в коробочку небольшую складывал. Не иначе снова начнет с зельями колдовать.

Мне особо собираться не нужно было, подсохшую куртку только натянуть, да мешок с платьем эльфийским и туфлями на спину приладить, еще лук свой верный захватить.

— Корзинку здесь спрячем, — то Тальраир диору сказал.

— Как здесь? — я чуть лук не выронила.

— Не спорь, Мира, во дворец с собой не понесем.

— Да как же здесь оставить? Под присмотром всегда лучше. Ведь если очнется ненароком или его кто отыщет? Уж прятать, так прятать вблизи дворца.

— А еще лучше в покоях, под кроватью, — эльф хмыкнул.

— Или в кровати, под одеялом, чтоб совсем незаметно было, — а это Эртен присоседился.

Значит и правда надумали с собой не нести.

— А по вам, так лучше в яме его прикопать, здесь, в лесу. Да землицы сверху побольше присыпать, чтобы уж точно не вышел.

Сложили руки на груди, смотрят на меня, а решение не меняют. А я же думала, если к месту нормальному выйдем, то я Тинара из корзины достану. Ну сколько можно живому существу в такой неволе томиться? Пока спит, пусть спит, иного решения еще не придумано, а вот скрюченным да скомканным, крышкой сверху придавленным, этак совсем нехорошо получается.

Стало быть, не понесут. Ну пускай, сама поволоку.

Отвернулась от них, подошла к корзинке, потянула… ага, как бы не так, у Шеаллин этой, что ножки крохотные, что рученьки тоненькие, а если в себя обернуться, так магам потом еще и меня тащить ко дворцу придется.

— Что ж ты такая неподъемная, — погладила я корзинку, а она в ответ меня погладила, прутиком по руке, ласково так. Я чуть на месте не подпрыгнула. Не иначе эльф балуется. Оборотилась к ним, а они уж снова делами своими занялись, пережидая, пока я брошу глупостями заниматься.

Тогда я снова руку к плетенке протянула, но коснуться не решилась. Может озерная вода чего почище умеет, чем просто в ином мире путников выкидывать, может она вот такие корзинки оживляет?

— Ты не балуй, слышишь? — погрозила я пальцем, а плетенка в ответ точно также веточкой помахала. Что за чудеса?!

Я всей пятерней на нее махнула, а она на меня, и вот тогда вдруг вспомнилось в чьем теле я нахожусь. Подняла руку и поманила корзинку к себе, для верности еще и позвала ее ласково:

— Иди сюда, хорошая.

Она и пошла. Скрутились нижние веточки в пружинки и пошагали ко мне.

От радости я засмеялась, а потом повернула голову, взглянуть на спутников моих. Заметили или нет?

Заметили, эти ничего не упустят.

— Плохо дело, — эльф сказал, — она магию почувствовала.

Диор тот и вовсе ладонь ко лбу приложил, ну точно голова вдруг резко у него заболела. Я же снова руки в бока уперла, подбородок выше подняла:

— Корзинка за мной пойдет, а вы как знаете.

Эртен на эльфа взгляд кинул:

— Можешь еще одну сплети? Заодно зелье достань.

Обидно стало. Я впервые в жизни в себе силу иную ощутила. Меня ведь плетенка послушалась, сама ко мне дошагала, а эти сокрушаются и хотят теперь меня в корзинку упихнуть, как Тинара бедного, чтобы не мешала. Вот так бы взяла, повела рукой и спеленала диора этого вредного, чтобы на себе ощутил.

— Ой!

И правда спеленала — кустиком, что за ним рос. Тонкие веточки в волосах запутались, прутья потолще вокруг рук и ног обмотались.

Диор давай от побегов освобождаться, но с таким лицом, что я его еще сильнее запутывать начала. А ну как вырвется, отломит ветвь подлиньше и меня этой хворостиной пониже спины.

Эльф в сторонку отступил, понаблюдать. Вот кто своими грозными взглядами меня не пугал, любил ситуацию со стороны оценить. Лишний раз кричать не станет, пока не разберется, стоит ли.

— Мирка! — Эртен прекратил с ветками бороться, — вытаскивай свои колючки, а то от твоего куста сейчас один пепел останется.

Сказал и над ладонью его шар голубой завис, вроде тех, которыми он в волкодлаков бросался. Только странно мне показалось, что сияние у шара то ярче, то тусклее делалось, и сам он то синее, то прозрачнее становился. Не иначе отрава, в кровь пущенная, действует. Все больше и больше сил отнимает. А ну как и этого скоро усыплять начнем?

Пока я про себя размышляла, диор и вовсе терпение потерял. Вспыхнул мой куст, красиво Эртена обнявший, и трухой осыпался. Загубил-таки растеньице.

— Теперь я понял, — добавил черноволосый, отряхиваясь, — отчего небеса не всех людей магией наделяют. Жаль, они так некстати решение свое переменили.

— А это награда мне за глухоту. Раз уж тело чужое дали, так должна же от него польза быть.

— Тебе польза, а нам наказание сплошное.

— А что ты сейчас-то стенаешь? Коли в лесу зевал, пока я с тропинки сбивалась, то теперь уж поздно роптать.

Поморщился. Ни дать, ни взять кислую ягоду проглотил.

— Плохо дело, Эртен, — это Тальраир вдруг заговорил, наш спор обрывая, — магия твоя нестабильна.

Диор на его слова рукой махнул.

— Готовьте вторую корзинку к полнолунию, — и отвернулся от нас, пошагал вперед, огибая пригорок, чтобы миновать город по краю, через лес.

Пока брели мы вперед, я рядом с эльфом пристроилась.

— Расскажи мне, — попросила, — о своей невесте.

Про то, что мелькали в голове чужие воспоминания, я говорить боялась. Чувствовала, что сама многое знаю, ну а вдруг отпущу свои мысли, а назад не вернусь? Оборочусь эльфийской невестой окончательно?

— У эльфов правят сильнейшие и древнейшие кланы. Все основано на традициях, на старых обрядах. Будущих жен подбираем себе исходя из сложных ритуалов. Моя семья не самая родовитая, по этой причине я и смог стать представителем эльфийского народа и отправиться в королевство Небесного света. У нас считается, что это сомнительная честь, хотя новые дружеские отношения не помешают, особенно сейчас.

— А что сейчас?

— Есть свои сложности, — ушел от ответа снеговолосый. — Семья, а точнее дядя Шеаллин, (он ее единственный родственник), занимает положение выше, чем у моей семьи, однако у эльфов наличие каких-то физических недостатков встречается крайне редко. Настолько, что это один случай из миллиона и не на одно поколение. Глухоту Шен не могли компенсировать ни ее родовитость, ни крайне необычный дар. Проще говоря, она была нежеланной невестой.

— А ты почему выбрал ее? Пожалел?

— Не в жалости дело. Я исходил из интересов и пользы этого союза. Когда брачный жребий выпал на нее я мог отказаться, сославшись на глухоту эльфийки. Обычно жребий принимают всегда, так завещали предки. Теперь ты можешь понять насколько у нас порицается всякий физический недостаток.

Я свой жребий принял, мы с дядей Шен обговорили все условия, я обещал заботиться о его племяннице. Много позже узнал о намерении Шеаллин пойти к могущественной элдарской колдунье, чтобы с помощью ее магии вернуть себе слух. Не представляешь, как тяжело оказалось отговорить ее. Подозреваю, что Шен вбила это себе в голову, когда поверила, что мои намерения жениться на ней абсолютно серьёзны. Я единственный из предложенных женихов не отказался от нее, и она боялась, что я в итоге передумаю. Пришлось пообещать ей найти иной способ.

— Ты об артефакте говорил.

— Говорил. Дар Астелло обвинил меня в его краже, но я собирался лишь попросить его на время, с этой целью вел переговоры с королем, с этой целью отправился в качестве посла. Но меня опередили. Кто-то умудрился выкрасть артефакт из защищенной королевской сокровищницы. Кому-то еще понадобились его необычайные возможности. Эта вещь умеет возвращать всему первоначальные свойства. Изначально все люди или эльфы обладают слухом, ведь так?

— Так.

— Вот и я верил, что артефакт вернет Шеаллин способность слышать.

Интересный разговор с эльфом вышел. Стало быть, не в любви дело, в интересах каких-то. А еще в том, что он обряд прошел и принял свой жребий, а теперь от невесты отказаться не может. И дяде ее обещался о девице позаботиться.

Вот в какой я переплет попасть умудрилась и вот почему меня Тальраир продолжал невестой своей звать. Но я то сама замуж совсем не собиралась. Странно только, что порой накатывала какая-то теплая волна, побуждала склониться к снеговолосому, когда рядом присаживался, или того хуже, голову у него на плече устроить. Вот жеж странные желания. Мои ли?

Глава 12. А на горе дворец хрустальный

Повела рукой, чтобы ветку отвести, а она сама качнулась, отогнулась подале, проход мне открывая. Остановилась за спиной путников моих, а рот широко раскрылся, чуть не до земли. О таких дворцах даже отшельник не сказывал. Что за чудо диковинное? Красота невозможная? Камни не камни, а словно вода застыла кубами прозрачными, а из них сложились стены и башни высоченные.

— Хрустальный, — отмерла я, эльфа за плечо подергав.

Лучи, с сине-зеленого неба светящие, по гладким стенам этим скользили, стекали, собирались в плескающейся речушке у подножия. Через нее мост перекинут был к самым воротам.

— Как в чуде таком жить? Опочивальня насквозь не просвечивает?

— Главное, чтобы уборная не просвечивала, остальное пережить можно, — диор ответствовал. Ему мой восторг точно детским казался, зато Тальраир улыбнулся, тронул ладонью по макушке, заправил локоны растрепавшиеся.

— Красиво и необычно, — сказал он. — Теперь еще больше охота с хозяином здешних мест познакомиться.

— Так пошли, — потянула я эльфа за рукав, чтобы скорее сбежать, слететь с высокого пригорка. Чуть вскачь не пустилась. Ухватили за шкирку, остановили.

— Куда? Об опочивальне мечтаешь хрустальной, а переодеться для хозяина?

И сунул мне Эртен под нос мешок с платьем эльфийским. Все бы радость людям портить.

— Чем только кормили тебя в детстве? Уксусом с квашеной капустой? Что кислый такой?

Диор брови поднял, а ответ дать не удосужился.

— Мирка, Мирка, — Тальраир хмыкнул.

— Что?

— Пошли к тем кустам, переоденешься.

И пока я за полог зеленый нырнула, голос его слышала.

— Вот сколько вместе идем, Мира, а ты ни разу не спросила, кем Эртен является.

— А на что мне?

— Хотя бы на то, чтобы про капусту не поминать, — и снова засмеялся.

— Ну а что с капустой? Лицо у него вечно такое, — тут я сама себе изобразила, какое, — видать перекормили в детстве.

— Во дворце про квашеную капусту отродясь не слышали. Не королевская это пища.

— Эльфы слышали, а эти нет?

— Это я знаю, поскольку поскитался среди людей, и пока до дворца добирался, и пока обратно спешил. А Эртену положение не позволяет. Его отец, Альтар дар Астелло, воспитанник короля. Наследник престола объединенных королевств, сын принцессы, еще слишком мал, а король уже состарился. Сейчас в королевстве Небесного света фактическим правителем является Альтар, на его плечи взвалена большая часть обязанностей, ну а Эртен, считай, почти что принц.

— Ну знаешь, — я из кустов выбралась, платье от прилипших листочков отряхивая, — эка невидаль, принц! Про них я не в первый раз слышу. А вот про эльфов вовсе не верила, что существуете. Отшельник говорил, за краем небес ваша волшебная страна. А она вон где, совсем недалеко, почти рукой подать. И ты, диковинка невиданная, загадка немыслимая, даже в капусте толк знаешь. А принцы что? Только нос задирают, того и гляди о ветви и корешки спотыкаться начнут.

— Если ты поможешь, то и начнут, — засмеялся Тальраир и так на меня глянул, даже расцеловать захотелось за то, что мысли у нас с ним схожи. Ведь если корешок подножку черноволосому подставит, то Эртен с пригорка быстрее спустится. Кубарем.

Похихикала про себя, попредставляла, но не стала, конечно, пакости диору чинить. Пусть себе таким ходит, а мне еще ворота миновать предстоит. Я же корзинку с собой по-прежнему тащила, а тут ни Тальраир, ни Эртен мне помощь оказывать не спешили. Против моей задумки оба высказались, но хоть силой вырывать из рук плетенку не взялись.

Больше книг на сайте — Knigolub.net

Остановились мы чуть поодаль от дворца, понаблюдать. Люди в ворота заходили и выходили, спешили куда-то, делами обремененные, а у стражи одна забота — знай себе, проверяй.

— Ну-с? — Эртен на меня поглядел. — За пазуху корзину спрячем, фаворитка?

— А ты меня раньше времени не оскорбляй (И что за слово проскользнуло? Прежде молвила бы, "не черни"). И с корзиной я сейчас управлюсь.

Огляделась вокруг, а среди зеленой травки много-много мелких цветов. И ведь удивительно, там наверху все только распускается, почки набухают, а здесь уж и листочки, и цветочки.

Пошевелила я пальчиками, и потянулись травка и тонкие стебельки к корзинке моей, оплели, обвили, на самую крышку взобрались, и вышел у меня цветущий кустище формы чудной.

— Вот. А теперь, — я на саму крышку уселась, а плетенка веточками под днищем зашуршала, — я ей идти велю, а вы по бокам возьмитесь, будто сами несете. Идем к воротам.

На путников нарочно не смотрела, а ну мне их взгляды, только от дела отвлекать. Они в спор со мной не вступали, ждали спокойно, пока с треском провалюсь. Подхватили с двух сторон за отросточки и пошагали наравне с плетенкой.

— Это кто к нам пожаловал?

У стражи на воротах очи шире чайных блюдец сделались. А я что? Сижу, глаза только скосила чуток, глянула вниз: платье эльфийское на груди натянулось, коса родная через плечо перекинута, любо-дорого посмотреть. У эльфа вон тоже уши за волосами спрятали.

— Чего застыли, отворяйте ворота. Я новая фаворитка короля.

— Да ну! Новая?

— А на чем ты таком, новая фаворитка, едешь?

— Не пристало будущей избраннице пешком во дворец ковылять. Это носилки праздничные, а здесь вот караульщики, братья мои родные. Пропускайте живей, пока король на опоздание не прогневался.

— Гляди ка, то ли взаправду правитель себе новое развлечение пригласил, то ли блаженная какая? Слышишь, избранница, девок всех велено пускать, а об охране речи не шло.

— А я без них не пойду. А ну как ваш король до избрания всех девиц пробовать норовит, а я на такое не соглашалась.

Заухмылялися похабненько, точно кони ржач подняли.

— Попробовать то может, только девки это дело сами обычно предлагают, чтобы на место тепленькое выбиться, а тут, ты гляди, правильная отыскалась.

Второй первого локтем в бок пихнул:

— Будет нашему правителю развлечение, а то заскучал в последнее время.

— И то правда.

И снова загоготали.

— Слушай, девка, а чего носилки такие странные?

— А затем, что нужно где-то отдыхать в дороге. Все время сверху сидеть спина устает.

— А мож мы корзинку твою проверим?

— А проверяйте, но королю пожалуюсь, что после пути долгого не дозволили, как избраннице положено, в ворота въехать, на землю согнали.

— Не, ну точно блаженная. — Старший охранник приложил ладони ко рту и погромче, чтобы я точно разобрала, — ты когда с королем говорить будешь, упомяни, что по всей форме тебя здесь приветствовали, — зашелся в хохоте, насилу продолжил, — на носилках впустили, еще и охрану твою следом.

А потом снова пихнул того, который рядом глотку рвал, и на полтона ниже, но тоже громко.

— Нашему королю ее охрана…

После взяли и ворота отворили, пропустили нас всех.

— Проезжай. Во дворе распорядителя кликните, чтобы на место провел.

— Фух, боялась не пройдем, — перевела я дух, пока меня с ’носилками’ на землю ставили.

— Пройти бы прошли, — пошевелил светящимися пальцами Эртен, — но может не так весело.

— А чего ты сделать удумал?

— Да ничего, — диор сияние погасил, — усыпили бы и вся забота.

— Они вон сказали, королю их охрана нипочем. Зачем тогда ворота охраняются?

— Может для вида, а может из-за занятости королевской. Если в этом месте все его силами создано, то с заезжими магами как-нибудь совладает. Особенно, если магия у них, — диор сжал ладонь в кулак, — нестабильна. Все, лучница, — а это он снова ко мне поворотился, — ты хотела дворцовых опросить, самое время начинать, нам здесь нельзя долго задерживаться.

— Во дворе что ли начинать? Дай во дворец хоть зайти.

— Сперва к распорядителю, — слегка толкнул меня Тальраир, взглядом указывая на толстого коротышку, облепленного точно мухами шумливыми претендентками.

— Нести что ли или сама? — толкнул с другого бока Эртен.

Я взялась за края корзины.

— Несите к той толпе и рядом ставьте.

Когда почтенные ’братья’ мои водрузили корзину недалече от спорящих дев, чей треск только с сорочьим сравнить, я ухватилась за плечи личных своих караульщиков и поднялась на ноги. Возвысилась над толпой и склонилась чуток точно по центру, крикнула звонко, перекрыв гомонящих сорок:

— Любезный! Мне бы в комнату пожаловать! И охрану мою разместите. Отчего медлите тут?

Молвила и думаю, а чего такое молвила? Однако любезный голову на голос мой задрал, даже, по-первости приосанился, фаворитский тон распознав, а потом стушевался разом, меня оглядывая. Девы-то те посторонились немного, потому как ’братья’ разом шагнули в толпу вместе со мной. Еще бы плечи широкие, что под пальцами, мелко не подрагивали. Пришлось снова глазами косить, уверяться, что не смеются. Однако лицо аки каменное держали.

— Так все тут устраиваются, вот вношу в список со свободными комнатами.

Я склонилась еще чуток и быстренько тот список из рук его ухватила, а пока распорядитель мысли вместе собирал, ткнула пальцем куда пришлось:

— Вот, триста пятнадцатые (Батюшки, сколько в замке покоев то!) за мной оставьте, а недалече триста тринадцатый — это на братьев запишите. Боле не задерживаю, о дальнейшем уведомите в свое время. Мне еще перед смотринами готовиться и поспешать! Поехали! — то я своим безмолвным путникам приказала, они и понесли меня так, на корзине стоя, я ж от волнения позабыла и про магию и про все, а слова, которыми говорила, и подавно в жизни прежде не произносила. Вот и поехала во хрустальный дворец на корзине цветущей.

Комната красивая оказалась, вещи все и стены ну точно стеклянные. Снаружи хрусталем смотрелись, а изнутри стеклом замутненным. Даже если лицом прижаться ничего по ту сторону не увидишь, туманно только перед глазами. Мои покои янтарные оказались, все здесь: и кровать, и сундуки, и шкафы, и стол из этого хрусталя странного, по окрасу точно на затвердевшую живицу сосны похожего. Двери со стеной сливались, одна в коридор дворцовый вела, вторая в уборную их, непрозрачную, зря диор переживал. На полу ковер пушистый, на кровати перина, в креслах подушки. Вот как здесь фаворитки живут.

Во дворец мне с путниками не дозволили в одиночестве пройти, на входе служанки подскочили, одна меня повела, другая ’братьев’ моих. Хоть и рядом опочивальни, а сопроводили нас до самого порога. Я теперь в своей сидела, ждала, пока путники ко мне заглянут, а ну вдруг деве не положено до смотра никуда выходить. Чего подозрения зря вызывать?

В комнате личину быстро сменила, потому как накатила усталость, но все же не смертельная. Сколько Шеаллин лицо чужое держать могла? Тальраира спросить или самой?

Прилегла на всякий случай на кровать, глаза закрыла и вспомнить попробовала.

Ух! Закружило, разом утянуло куда-то, заболтало. Замелькало перед глазами, заштормило в воспоминаниях до холодного пота и озноба вдоль хребта. Насилу вырвалась из чужой памяти, кое-как в раздолье этом ухватила нужное мне.

Потихоньку в себя приходила, дышалось даже с трудом, зато важное узнала — могла эльфийка много дольше нескольких минут в чужой личине ходить, часа на три-четыре хватало, а дальше боль головная накатывала, все тяжелее и тяжелее приходилось и силы начинали стремительно таять. Стало быть, сегодняшний вечер продержусь.

— Мирка! — пригрезилось во сне, что матушка меня кликала. Звал голос знакомый по имени, тревожно так. Неужто снова просила дежурить, а я проспала? Подскочила, заволновавшись в кровати, протерла глаза, а там во дверях эльф с диором стоят.

— Никак тебе король местный приснился? — диор ухмыльнулся. — А мы отчитаться зашли. Часть дворца осмотрели, кого могли, опросили. А ты здесь роль новую практикуешь, настоящим фаворитским делом занимаешься?

Я плечами пожала, потому как спросонья. А первое, о чем узнать захотелось:

— Покои у вас какого цвета, тоже янтарные?

— Зеленые, — Тальраир ответил, диор же глаза к потолку закатил.

— Отдых мне нужен, — это я Эртену пояснять взялась, хоть же сама спать не собиралась, а случайно так вышло. — Сил много вечером нужно личину держать, а где взять их после скитаний?

— Вечером пир будет, Мира, — эльф на кровать присел и даже за руку взял, — ты ешь больше, Шеаллин так запас свой пополняла.

— До вечера недалеко уж, лучница. Помочь тебе в одежды праздничные обрядиться, цветы в косы вплести?

Колючка, а не диор, все б ему зубоскалить.

— А Тинар где? — и снова черноволосый потолком залюбовался, завздыхал, а Тальраир ответил.

— В нашей комнате, в угол поставили, сундуком закрыли. Не беспокойся.

— Спасибо, Раир, — ответила и даже руку на плечо ему положила, а эльф побледнел чего-то.

— Шен меня так называла, почему и ты вдруг, Мира?

— К слову пришлось, не замешкалась я с ответом, — а то больно имя твое длинное.

Кивнул, грустно чуточку, и поднялся.

— И правда собираться тебе пора, мы уйдем, чтобы не мешать, может принести что-то требуется?

— Цветов принесете, побольше?

А хорошую идею диор подал. Хоть платье эльфийское и было красивым, а все равно украсить требовалось, чтобы совсем замухрышкой не выглядеть. Я же на смотр явилась, нельзя среди других шибко выбиваться, а то чего доброго глаз короля зацепится, как бы опосля из королевской койки с боем вырываться не пришлось. Чем я его бить-то буду, дощечкой моей привычной? Маг как никак.

Платье почистить кое-где пришлось по подолу, который впереди мне до щиколоток поднимался, а позади тянулся (у эльфийки оно все по полу волочилось). В груди тоже чуток тесновато было, ну а про туфельки эти и говорить нечего, давили они мне нещадно. А ну их! Поставила возле кровати по соседству с сапогами. Полы здесь не лесные тропки, а я и по тем босиком бегала.

Пока прихорашивалась, в дверь постучали осторожно, а как открыла, так запах цветов душистых окутал меня точно дурманом. Внесли красавцы мои целые охапки букетов лесных в комнату.

— Вот, держи, фаворитка, — диор вредный обсыпал меня венчиками цветочными с головы до ног, успевай только пальцами шевелить, пока душистые лепестки по платью скользят. Где усиками, где стебельками тонкими за вышивку цеплялись, там и закрепились. А Тальраир на волосы распущенные целый венок мне надел. Красивый, но больно высокий получился. Пришлось и эти цветы в пряди вплести. На ноги цветочные браслеты сделала и по «кольцу» на каждый палец, так наряднее будет, чем просто голыми пятками сверкать.

Крутанулась перед зеркалом — ну точно нимфа лесная. Оборотилась спросить: «Ну как?»

А оба стоят неподвижно, еще руки на груди скрестили и смотрят молча. Чай не понравилось? Ну не придворная я дама, драгоценностей не имею, и не знатная эльфийка взаправду, вот без украшений и обхожусь. Что было, тем и украсила.

— Красиво, Мира, — Тальраир вымолвил, наконец, видимо, выражение лица моего приметив.

— Не перестаралась? — а это диор голос подал.

— Когда остальных при параде увидим, тогда и узнаем, — ответствовала ему, — ну братья родные, ведите меня к королю.

Глава 13. Король иль кто такой

Вот набилось-то народу в зал, не протолкнуться. Тут, кажись, не только претендентки, тут все обитатели дворца собрались, не иначе как на пир прицелились, а заодно зрелище забавное поглядеть. Распорядитель претенденток у входа отлавливал и за собой тащил, там в шеренгу выстраивал, по левую сторону от высоких ступенек, к трону ведущих.

В этой зале огромной все красным с золотом сверкало. И колонны, и полы, только тона различались. Вместо лучинок свечи повсюду, и лился мягкий свет с дрожащих кончиков, окружая каждый предмет, даже самый крошечный, золотистым сиянием — вот сколько свечей оказалось!

Трон пустовал, зато за ним уже устроилась одна девица. Невысокая, немногим выше меня, кудри темные до талии, платье белоснежное в пол, со сверкающей лентой на поясе, по фигурке ладно сидело. Волосы на затылке присобраны, в ушах и на шее украшения искрятся, в свете тысячи свечей переливаются. И стоит сама, на претенденток голодным волком глядит. Вот и познакомились с фавориткой нынешней, почти что прошлой.

Меня распорядитель в конце приткнул, и права я оказалась, когда диору предложила до смотра обождать. Все девицы на выданье туточки принарядились как могли. Мож не свои даже украшения нацепили, а прежде по родственникам прошлись, чтобы себя точно гирляндами увешать, где только свободное место имелось. Я ж когда на шеренгу эту сверкающую взглянула, меня и ослепило на миг. Ай-яй-яй, ведь точно выделяться стану, хоть сама на поле цветочное похожа. А я ж так старалась разукраситься, один к одному повозка брачная, где среди цветов и присесть негде. Чтобы король глянул и скривился, что за клумба пожаловала? Тьфу, сороки, затмили меня.

Пока с досадой по сторонам глазела, рокот в зале стих, как будто вдруг на всех полог глухоты опустился. Подняла глаза и короля узрела, который в этот миг на трон усаживался.

Тряхнуло меня, как если б на голову вазу тяжелую опустили. Отчего такая дрожь пробрала, кто бы знал? Что-то почудилось знакомое в его лице. Какие-то черточки внезапно и о диоре, и об эльфе и даже о Лике разом напомнили, хотя ничего общего со светловолосым женихом бывшим у короля не было. Волосы черные как у ворона, блестящие, точно маслом навощенные, губы, не узкие, не полные, изгибаются насмешливо, нос прямой, но не длинный, а глаза… так-те омуты, даже глядеть в них страшно, но хитрющие омуты, будто всех вокруг насквозь видят. Застыли все под взглядом этим, не шелохнутся, и я с ними вместе. Путники-то мои подале остались, их в рядок претендентский не впустили. Вот и некому было меня за плечо тряхнуть, в сознание быстро возвратить. Ведь сходу и красивым короля назвать нельзя оказалось, не красавец, нет (я ж к красавцам даже привыкла в последнее время), а чего так глаза к его лицу прилипли и все скользили и по лицу, и по всей фигуре, непонятно.

А наряд какой чудной оказался. Верхнее одеяние на длинный халат похоже, из чистого белого шелка с вышивкой золотой. Перчатки на руках белоснежные, а как одеяние распахнулось, под ним штаны черные обнаружились и тоже из шелка, но не шальвары, а такие, что плотно по ноге сидели. Прежде я подобных одежд не видывала. Мужской наряд или нет, а на короле очень даже смотрелось, плечи широкие красиво обтягивало и грудь мужскую подчеркивало. Видать, любил властитель поразить всех вещами диковинными.

Вот махнул он рукой, и завертелось. Выскочил вперед распорядитель, поклонился повелителю и подбежал к началу шеренги. Первую подтолкнул из претенденток, и она вспорхнула на ступеньки, но, заглядевшись на властителя, споткнулась и уткнулась бы точно в ноги короля, да тот ее поймал. Дева застыла, оторопело глядя из его объятий, а он чего-то спросил с улыбкой. Кажись, тут тоже только ваза помочь бы смогла, потому как оторопь с лица девичьего сходить не спешила. Пришлось распорядителю следом по ступенькам скакать, претендентку в свои руки принимать и в другую сторонку отводить. Там, видать, всем просмотренным стоять полагалось.

А дальше пошли они, одна за другой, и всякой король руку подавал, и улыбался, и говорил что-то ласково. Пока до меня очередь докатилась, в коленях дрожь проснулась. Чего такое со мной творилось, сказать сложно. Благо, помнила еще, что нужно личину держать.

И вот-таки меня позвали. Взошла на ступени и порадовалась, что платье впереди короче, и я спотыкаться и на короля падать не буду, а потом дошла, и он мне тоже руку протянул. Вложила свою ладонь, и такая дрожь накатила, да слабость с ней заодно, что поняла, упаду все-таки. Вот точно упаду, на колени к нему или мимо, это в какую сторону мои ноги подкосятся. И тут, когда уж примерилась, куда падать стану, в волосах вдруг зашевелилось, да так неожиданно, что мигом я про темные омуты, на меня глядящие, позабыла. Чуть не взвизгнула, когда понятие пришло, что то стебли цветочные в голове моей закопошились. Вот уж привели так привели в чувство, и гадать не надо, кто их шевелиться заставил, зато хоть вопрос королевский со второго раза расслышала:

— Как зовут тебя?

А голос-то какой! И жалейка в лучших руках так не поет, как он говорит. Журчит этот голос прохладным ручьем по звонким камушкам. Точно музыка волшебная со всех сторон обхватывает, на волнах покачивает.

— Мира зовут, — достало-таки сил вымолвить.

— Приятно видеть тебя здесь, Мира, — и мне улыбнулся, а в темных омутах искры зажглись, таки утягивали меня за собой следом, и даже бойкий ответ привычно на язык не прыгнул, и в голове совсем пусто стало. Но тогда в волосах снова закопошилось, а я припомнила, где стою, и распорядителя, ко мне спешащего, увидала.

Сама спустилась, как только взгляд от короля отвела, и тоже встала в сторонке. Мужей своих выглядела в толпе. У диора взгляд совсем говорящий был, благо глаза к потолку не закатывал, Тальраир как всегда спокойно глядел, но стебельки на голове нет-нет и пошевеливались.

Ух ты ж, как меня проняло. Я потому на короля боле не глядела, зато на распорядителя его в два раза внимательнее воззрилась. Он с поклоном снова по ступенькам взбежал, послушал указ королевский и поклон до самой земли отвесил. А после в сторонку от трона отошел, но, на возвышении стоя, озвучил народу, внимавшему, королевский выбор. И стала новой фавориткой та первая девица, что прямо в руки властителя упала.

Фух, не выбрал, а я напредставляла. Уж о цвете покоев их сиятельных задумалась. Стало быть, отбиваться от ласки королевской не доведется, а мне, кажись, тоскливо от этой мысли. Ох, так и чувствую, как что-то неладное творится, всеми частями тела чувствую. И как дальше быть? Выбором меня не повязали, свободна, аки ветер. Во дворец мы попали, а пока здесь, то время терять не след, неизвестно ведь, когда невыбранных обратно погонят. Пока размышляла и за счастливой новой фавориткой наблюдала, которую в дверь повели за королевским троном, меня с двух сторон «братья» мои обступили.

— Незадача, Мирка, — диор шепнул, — не ходить тебе в фаворитках, зря настраивалась.

— И впрямь обидно, — я ответила, приметив, как диор с лица потихоньку спадает.

— Что с тобой случилось? — а это Тальраир наши взгляды недовольные пресек, меня к себе развернул, — что-то я такой тебя прежде не видел.

— А что здесь непонятного? — диор за меня ответил, я сама то мало что вразумительного вымолвить могла, — от короля их так магией фонит, что никакой сферы по определению магического дара не нужно. Прежде не встречал еще магов, о чьих способностях и без нее догадаться нетрудно. Думаю, в его руках шар бы огнем загорелся.

— Огнем? Так не бывает. Сфера всегда три цвета показывает.

— Так и среди людей не случается, чтобы от магического фона ум за разум заходил, а ты на Мирку взгляни и на всех тех, кто слишком близко к нему оказался. Я даже на расстоянии эту силу ощутил.

— Ты, дар Астелло, среди нас самый сильный маг, я верю твоим словам.

— Это что же, — я в разговор вступила, — зачаровал он всех нас?

— Ему и пытаться не нужно, — махнул рукой черноволосый.

— А остальные-то как здесь живут?

— Привыкли со временем. Но нечисто с их королем. Недаром никто ничего толкового сказать не может.

— Это ты верно говоришь, Эртен. На всем здесь магический отпечаток лежит и неспроста. У самого короля правду выяснять, как бы нам боком не вышло. Но как теперь вызнать нужное?

— В покои его пробраться, — меня осенило.

— Что-то тебе покои королевские покоя не дают, Мирка? — подосадовал Эртен.

— А это чутье женское подсказывает, что там можно чего дельное отыскать.

— Неприятности на твою голову.

— А где смотреть предлагаешь? Нас ведь скоро из дворца выгонят.

— Не так скоро, завтра будет вступление в должность новой фаворитки, а до этой церемонии гостей не прогонят. Где поселились, там на ночь и останемся.

— Так может сейчас пойти, пока все здесь пиром заняты?

— А если впустую и нет ничего в тех покоях? Мужчины важное в кабинетах, а не по спальням прячут.

— Вот везде и надо смотреть. Вы с Тальраиром до кабинета доберитесь, а я в спальню. Ежели на его дверях кто стоит, я фавориткой прикинусь, спокойно войду. А вы на пару с охраной кабинета разберетесь. Ну как? Поживее думайте, действовать пора, а то на пир уж кличут.

— Дельная мысль, — Тальраир высказался.

— С ней любая дельная мысль в катастрофу обращается, — качнул на меня головой диор.

— И все я виновата, тебе покоя не даю, — зыркнула на него погневливей.

— Не даешь, — усмехнулся странно, а Тальраир меня с ответа сбил.

— Не время на пререкания силы тратить, Эртен, — эльф молвил, — ночью шататься по дворцу опаснее, чем в разгар пира ускользнуть. С личиной Миру никто не распознает. Ты кстати сама как, слабость или головокружение чувствуешь?

— Как обращаюсь, так и начинаю чувствовать, но не такая еще слабость, чтобы в глазах мутилось. А пока время не вышло, говорите, в какую сторону покои его, чай не зря днем по дворцу шныряли?

Кралась я по коридору так старательно, что и вдохнуть и выдохнуть боялась. Позади шум стихал постепенно, а мы с путниками расстались на прошлом повороте изгибистого коридора. Отчего он длинный такой, этот коридор? Идешь, идешь, никак не дойдешь.

Застыла в очередной раз, прислушиваясь. Ан нет, показалось. Тихо впереди. Выглянула из-за угла с осторожностью, а у покоев никого не обнаружила. Сама страху на себя нагнала, даже пробиралась по дворцу в привычном теле, боялась, что иначе ничего не услышу. Коленки все подрагивали, то ли из-за времени, что личину неродную держала, то ли вовсе из-за боязни. Но ни охраны тебе человеческой, ни псов страшенных вокруг не обнаружилось. Хочешь входи к королю в гости, хочешь, выходи из гостей. То ли правда бесстрашный такой, во дворце своем ничего не опасается, то ли все, кто близко подходят, без чувств на коленки к нему валятся. Грех жаловаться, если пустота эта вокруг только на руку.

Выкралась из-за угла и на цыпочках к его опочивальне приблизилась. Приложила ухо к двери, послушала, нет никого. Ведь и прежде убедилась, что на пиру он устроился, во главе стола с обеими фаворитками по бокам, но кто его знает? Вдруг скучно станет, затоскует, захочет на кроватку прилечь раньше срока. А может с обеими разом захочет? С той попрощаться, с этой познакомиться? А тут я — третьей не возьмете? Мне ж тогда и обличья на выбор не останется кроме своего.

За ручку подергала, поддалась ручка, спокойно повернулась, дверь предо мной раскрывая. Все ж не боится король местный татей на руку нечистых. И отчего не боится? Вот не дает вопрос этот покоя и нисколечко мне тишина и благодать вокруг не нравятся.

Скользнула в комнату чужую, дверь быстро прикрыла за спиной. Огляделась вокруг, на сени похоже. Те самые, что при справной избе, чтоб было где гостей привечать. Сделала еще несколько шажочков крошечных, даже ногу боясь поставить, только на цыпочках шагала, выглянула в другую комнату, вот она — спальня.

Только что это за покои такие королевские? Остановилась посередине, руки в бока уперла, оглядела все взглядом недовольным. Это что? Где колонны серебряные, мебель из золота чистого, где каменья драгоценные искрящиеся, да хотя бы стены хрустальные? Это отчего в гостевых опочивальнях все янтарем светится, а здесь обычное и мебель вовсе деревянная? Не ошиблись диор то с эльфом? Нет, не могли, не дети ж несмышленые, чтобы комнаты перепутать. И все-таки странный этот король. Нам всем такую красоту, а себе что? Точно челядь живет.

Обвела еще раз комнату взглядом: стены бумагой какой-то обклеены, светло-зеленой с узором золотистым, потрогала, а на ощупь как шелк. Кровать не шибко широкая в нише прячется, сверху бархатные шторы до пола свисают, пара креслиц, тем же бархатом обитых, столик круглый со свечами зажженными и перчатка кожаная, посредине брошенная. На стене картина и что-то диковинное на ней изображено. Хотела рассмотреть, даже за штору бархатную заступила, когда приметила в углу еще что-то, тканью накрытое. Ухватилась за конец, приподняла, а потом и вовсе стянула.

Шар большущий на деревянной подставке, круглый, гладкий и зеркальный. Отражалась в нем вся комната, искажались в сфере предметы, но я не оттого замерла трепетно, как птичка, ловкой ладонью пойманная. Этот шар и меня отразил. А я ж по сию пору настоящий облик рассматривать не решалась, чтоб не увериться, что пути назад нет. Зажмурилась тогда и быстро открыла глаза, посмотрела вниз на сцепленные вместе тонкие пальцы, на ножки крохотные, закрытые резко удлинившимся подолом, и выдохнула весь воздух. А после резко вскинула голову и ахнула, громко, на всю комнату, не удержавшись. По эту сторону отражения эльфийка стояла, я ведь точно видела и косу ее сверкающую, ниже колена свесившуюся, и пальцы тонюсенькие, платье комкавшие, а в шаре зеркальном Мирка отражалась. Ее коса светло-русая, на грудь перекинутая, ее глаза, от удивления на пол лица расширившиеся, и рот, и нос и даже ступни босые ее собственные.

Что же это? Положила обе ладони на шар, лицо к нему приближая, а тут вдруг зарябила поверхность, задрожала под пальцами, и отскочила я в испуге на добрых три шага. Пошли по деревянной основе непонятные яркие символы, заволновалась зеркальная гладь точно вода под легким ветерком, потемнела и пропала в той темноте и я, и комната вся, а высветился берег лесной у неживого озера, пустая поляна, на которой покрывала в клочки изорванные брошены остались, пара мешков распотрошенных с вещами, и клонил ветерок к земле нежную травку, шевелил листочки на деревьях, лунным светом посеребренные. И так ясно все детали видны были, что, казалось, можно сейчас же шагнуть прямо на берег. Я даже потянулась дрогнувшей ладонью вперед и чуть небесам душу не отдала, когда неожиданный клекот сверху раздался.

Среди бархатной ткани насест прятался, и переступал на насесте том кречет, клекотал взволнованно. Шапочка глаза его закрывала, но на лапах ни кольца, ни цепи не обнаружилось. Пока я вспоминала, какой частью тела вдох делается, птица встряхнулась, перья распушила, после пригладилась, головой качнула и снова затихла.

Не тот ли ястреб, которого я в небе по эту сторону увидала, не тот ли, который путь в царство заозерное указал? Больно похож! Снова пригляделась внимательно, но не судьба была птицу мне рассмотреть, потому что в сенях опочивальни звук вдруг раздался. С таким щелчком только ручку по ту сторону двери могли поворачивать.

И подхватилась я стремительно. Покрывало на шар мигом набросила, сама на кровать повалилась, на бок обернулась, ладонь под щеку подставила и сглаза на грудь скосила, проверяя, потемнели ли волосы. Потемнели, да только платье мое прежним осталось. Так бы и очутилась в теле фаворитки, но в эльфийском наряде, если б память чужая, услужливая, не подкинула чары незнакомые. Те самые, которыми на вещи морок наводить можно. За миг я в чужой наряд облачилась, а хозяин спальни уж шагнул в комнату, увидел меня на кровати и остановился в дверях.

Святые небеса, как там королей соблазняют, чтобы голову им задурить и под это дело из опочивальни выскользнуть? Ножку повыше подтянула, что-то вроде улыбки полюбовней изобразила. А он нахмурился в ответ.

— Ирена? Я не звал тебя. Мы все обговорили еще вчера.

Батюшки! С перепугу не той фавориткой прикинулась. Следовало новой обращаться.

— Хотя удивлен, что ты заметила мой уход. Прежде не отмечал твоей наблюдательности. Хорошо изучила мою магию за это время?

А может и той, кем надо, превратилась, новая точно ничего не изучила еще.

— Разгадала мою уловку или ощутила, что я ушел?

— Ощутила, — пискнула, не представляя, о чем он толк ведет.

— Никто не должен был заметить, я ведь переключил внимание гостей. Приятно поражен.

И он даже ближе шагнул к кровати, а улыбка моя обольстительная, совсем плотно к лицу припечаталась, оно может уже не следовало улыбаться, а я перестать не могла. И снова со мной непонятное твориться начало. Ох и голос-то у него какой.

— И все же, зачем ты пришла?

— Проститься, — еще тоньше прежнего пропищала, потому как неудобно пищать с улыбкой этой.

Улыбнулся, не жестко, не мягко, а так, по-королевски.

— Я не в настроении, Ирена, уходи.

Я с ним готова была согласиться, точнее, часть меня очень согласна была, а вторая совсем с кровати слезать не хотела. Но поскольку слабость в коленках все сильнее делалась, то сползла я с покрывала и потихоньку стала к двери пробираться. А улыбку с лица все-таки согнала, а то странно смотрится, вроде как прогоняют, а я тут в ответ всеми зубами радостно сверкаю. Для верности еще и голову пониже опустила, мол, не могу как страдаю, соблазнять пришла, а не получилось. Сейчас вот доберусь до двери и испарюсь к привычным красавцам моим, а то рядом с этим не понять что делается.

Уже ведь близко от входа оказалась, да тут ястреб этот заклекотал громко.

Король голову вскинул, нахмурился и велел:

— Подай мне перчатку.

Я ж как назло мимо стола проходила и чуть не скривилась. Не швырнуть же вещицу королю, поймай, коли ловкий. То бишь самолично нести надо, а тут до двери несколько шагов.

Пока взгляд с перчатки на короля переводила, он то, что на нем одето было, снимать стал. Скинул халат свой верхний, а поверх тела обнаженного рубаху длинную набросил, что на спинке кровати висела, поясом ее перетянул и снова ко мне оборотился. А я стою, про перчатку забыла совсем.

— Ирена? — бровь поднял и руку ко мне вытянул. Я сперва ступила пару шагов, потом вспомнила, чего он ладонь тянет, схватила рукавицу, а властитель уж сам ко мне шагнул. Только успела, что передать как положено, с поклоном. Даже устояла после поклона и в ноженьки белые не повалилась. Пока величество их на руку перчатку натягивал, я ж по остолбенелости своей вовсе не шевелилась. Следовало королю меня снова из комнаты выслать, а он посмотрел молча, и дурь в голове вместо того, чтобы рассеяться, совсем плотной пеленой встала.

Стою, смотрю в глаза его, ничего не соображаю. И он тоже смотрит, внимательно так, а потом улыбка на губах зазмеилась. Хоть губы красиво изогнулись, но по чести скажу, иное слово, вроде «появилась», к улыбке той не подошло. Вдруг стянул король перчатку и отбросил, а меня за подбородок взял, нежно так. Я вся вниз подалась, на пол стало быть, а он второй рукой за талию хвать и удержал. К себе прижал крепко, а меня совсем повело. И ведь чувствую, сделать что-то надо, а то не вырвусь, а там ждут ведь. А ну как все планы по дурости непонятной порушу.

Вот король меня держит, еще и повернул немного, чтобы часть веса фаворитского на стол пришлась, а я руками в тот стол уперлась и подсвечник нащупала. И единственная мысль, которая в голове проскочила, это что подсвечник тяжелый и если на голову королевскую опустить, то чай отвлечет их величество от созерцания для меня неудобного. Тогда может в себя приду. Обхватила подсвечник как зачарованная, руку стала в сторону отводить, но король удара не дождался. Склонился низко и поцеловал меня.

Я ничего в жизни своей нежданней не испытывала. Это же надо так деву ошеломить, что я подсвечник нелегкий на собственную ногу уронила, а в чувства так и не пришла. Мамочка родненькая, взмыла я куда-то, в такую даль далекую, за самым краем небес, и звезды волшебные кругом светились, а я среди них летала. И когда король вдруг сильнее объятия сжал, то последнее, что в памяти отложилось, это как со звезды срываюсь, а дальше в беспамятство окунулась.

Очнулась, когда за окном уж светало. Глаза раскрыла, а над головой балдахин янтарный. Никак в своих покоях пробудилась? Подумала, что помню, как король меня поцеловал, а дальше и вовсе темно и память не откликается. Вся ночь прошла, а я даже не ведаю, как. Повернулась на бок, тело ломило, руки и ноги непослушные были, будто не мои. Я тут же за косу схватилась — эльфийская коса, значит сменила облик на положенный. Когда только сменила и как к спальне добралась?

Села в постели, взглядом покои обвела, и в груди захолодело. Взялись из ниоткуда две лавки у дальней стены, а на лавках тех диор с эльфом лежали и тоже без памяти. А между ними и остальной комнатой решетки прозрачные. Я с кровати рванулась, но сил не рассчитала, повалилась прямо на пол и корзину сбила. Ту самую с Тинаром моим. Крутанулась с помятой плетенки, на колени поднялась и потянула крышку, Тальраиром запечатанную. Магия моя эльфийская все веточки вмиг распутала и открыла корзинку.

Схватила я зверя своего невиданного за плечи получеловеческие и потянула наружу. Сама бы не вытянула конечно тяжесть такую, да только плетенка мне помогала, выпихивала волкодлака из нутра своего, пока он на полу не очутился. Ох, и помятым, побитым показался после путешествия своего. Ведь то катили, то тянули, то роняли корзинку эту.

Погладила несчастную зверушку по голове с мордой полуволчьей, а он возьми и пошевелись. Я в тот же миг на кровати очутилась, руки, ноги разом заслушались. Батюшки, действие зелья кончается, а Тальраир вон там, за решеткой. Соскочила тогда снова на пол, но с другой стороны, сильно опасаясь дольше мешкать, и к прутьям рванулась. Ухватила их, а они твердые, крепкие, надежней железных, и не поддаются.

— Тальраир! — позвала, а он не откликнулся.

— Эртен! — крикнула, но и этот не пошевелился.

Святые небеса! Делать-то что теперь?

Прижалась к прутьям спиной, снова на Тинара глядя. Вроде как заскулил, когтями скребанул по полу и снова затих.

А мгновенье спустя я и вовсе спиной в решетку впечаталась, потому как открылась дверь и зашел в покои сам король. Один зашел, без охраны, и остановился, на меня глядя. А меня таперича больше озноб пробирал от его взгляда, потому как лежали по ту сторону прутьев путники мои без сознания.

— Мира, — улыбнулся и голову набок склонил. Не смутило его ни лицо мое эльфийское, ни тело чужое. Шагнул ко мне, а я еще сильнее к решетке прижалась.

— Что же ты сегодня меня пугаешься, а вчера сама в спальню приходила?

Я ж не за тем приходила, за чем в опочивальни ходят. Чего он надумал себе, и почему я ночь эту вовсе не помню?

— Не обнимешь, не поцелуешь? — продолжал измываться властитель этот.

А мне уж одного поцелуя хватило, который в беспамятство отправил да памяти лишил. Головой покачала, а он снова ко мне пошел. Остановился, руки на решетку положил, меня между ними поймал.

— Расскажешь о братьях своих? Зачем в гости пожаловали, зачем в королевский кабинет проникли, а тебя ко мне в спальню отправили?

— Не отправляли меня, — сил достало вымолвить, — сама пошла.

Снова усмехнулся, рассматривая.

— Так понравился? — за подбородок ухватил, голову выше поднимая. Я теперь в теле эльфийки ему и вовсе ниже плеча доставала. А пальцы мужские жестче вдруг сжались, — рассказывай! — повелел.

Мотнула головой, освобождаясь, а за спиной его вновь увидела, как Тинар шевельнулся. Король его и не заметил по ту сторону кровати, зато мне теперь видно стало, как волкодлак приподнялся. Толкнула тогда со всей силы властителя в грудь, проскользнула под его рукой и к постели рванулась.

Почти добежала, когда зверь вдруг своим чутьем меня ощутил, да подорвался на задние лапы, оборотился резко, только глазищи злые сверкнули, и кинулся мне навстречу. Я ж на то и надеялась, но полагала, успею в сторону уйти, однако скорости волчьей не рассчитала. И мог волкодлак мне голову оттяпать или руку, что поближе к пасти оказалась, но не довелось узнать, что именно. Бросило вдруг вбок силой непонятной, а Тинар мимо меня пролетел и прям в короля впечатался. Властитель только и успел для другого удара руки поднять, и накрыло зверушку мою заклинанием, от которого стекла задрожали, ровно в тот миг, когда клыки волчьи штаны на ноге королевской вспороли, плоть телесную разрывая.

Тинара отшвырнуло так, что мне почудилось будто хрустнуло громко. Я того услыхать не могла, но уж больно со стороны похоже было, что надломились косточки волкодлакские. А я ж замерла, ни жива ни мертва, на полу, ровно там, куда силой отнесло. Лежу, и Тинар неподалеку лежит, а я смотрю на него, не знаю, живой ли мертвый, смотрю и понимаю, что меняется зверь мой на глазах. Сходит шерсть с тела, когти укорачиваются, морда в лицо превращается. Привстала на руках, чтобы пристальней разглядеть, но глазам все равно не поверила. Это сколько ж я с ним уже прошла, сколько времени с обращением мирилась, надежду на излечение потеряла, а теперь вот лежал передо мною воин, лежал и не шевелился.

Вспомнила тогда, чей удар Тинара настиг. Чья сила такой мощной оказалась, что вспять всю отраву в крови обратила. Повернула голову, король над своей ногою склонился. А король ли? Столько сил даже в маге не бывает, недаром о том Тальраир с Эртеном рассуждали.

— Не успел обезвредить, — губы властителя шевельнулись, — укусил-таки.

И поглядел король на меня, а я со страхом на него. То ведь я помешала от клыков уклониться и на то расчет свой делала.

Повел он рукой раз, и стала рваная рана на ноге затягиваться, повел второй, и подхватило меня точно ветром сильным, подняло над полом и возле короля бросило.

— Нарочно обращенного своего натравила?

И снова рукой шевельнул, а меня будто веревками вязать начало, руки, ноги, все тело онемело.

— Сперва мне расскажешь, с какой целью вас сюда отправили, что выведать велели, а после подробнее о зверушке своей. Говори.

Велел, а язык мой разом и послушался. Чувствую, что сама слова ему молвить не желаю, а рассказывать начала.

— Никто не посылал, от засады спасались, бежали от волкодлаков страшных и чердушей, от того, кто на нас охоту открыл. А возле озера нападение случилось, когда мы только легли дух перевести. После ястреб твой завел нас в край заозерный, дорогу показал.

Прищурился, в глаза смотрит, а я чувствую, что путы вроде отпускать начинают. Король тоже заметил, как я пальцами шевельнула, и нахмурился.

— Быстро отрава действует, — молвил.

А я чувствую, не держит больше, и как юркнула от него в угол, там где еще один подсвечник на столе стоял. Подняла его, выпрямилась, от короля глаз не отвожу.

— Вчера не донесла, сегодня точно с твоей головой познакомлю.

Он сперва удивленно посмотрел, и меня, и подсвечник глазами смерял, а после улыбнулся. И в ответ на улыбку эту коленки снова подкосились.

— А будешь магией баловаться, я тебя после в корзину упихаю. Тебе там сейчас самое место. Можешь готовиться облик менять.

Развел ладони в стороны:

— Это не магия, Мира.

Я сразу подсвечник поудобнее перехватила, когда он руками шевельнул. Не магия, как же! Однако новых чар не ощутила. Видать взаправду, как Эртен говорил, отрава быстро по крови разносится. У диора вон мигом силу порталы открывать как отшибло. Зато боевая при нем осталась, хотя тоже гаснет потихоньку.

Только о диоре подумала и увидела, как пошевелился он, а следом Тальраир. Привстали на лавках своих и меня с королем увидали. Эртен мигом на пол соскочил, ладони ярко осветились, пару решеток в мгновение ока вышибло. Король обернулся, а в следующий миг оба царедворца мои на него накинулись.

Я стою с подсвечником, слежу, как схватились друг с дружкой, а кто там в схватке побеждает, совсем непонятно. Мелькают тела перед глазами, и самой подсобить охота, но не с руки. Запустишь так вещицей тяжелой, а она не в того попадет.

Пересилили-таки братья мои всесильного этого, таперича магии лишенного. Тальраир ему крепко руки-ноги веревкой скрутил, из-за пазухи вынутой. Еще и рот заткнули для порядка, хотя я во время схватки не заметила, чтобы король кричал. Вдвоем с Эртеном подхватили властителя и впихнули за решетку, на лавку бросили, а после диор магией своей обратно прутья вернул.

Победили они, а я все стою и думаю, чего это король на помощь не звал? Может выкрикивал что, да я просто не углядела? А тут вдруг взгляд королевский поймала и усмешку в нем. Не над собой ли таким непобедимым смеется или все же над нами? Только задуматься хотела, как заботливые мои подскочили, раскрутили во все стороны, чуть не каждую косточку ощупали, убеждаясь, что жива и невредима.

— Хоть пальцем прикоснулся? — диор спросил, и огонь такой в глазах, что ни дать ни взять один пепел от властителя останется, если коснулся. Только чего мне сказать? Что не помню вовсе?

— Пальцем не касался, — молвила, хотела добавить «Губами только», да не решилась. Путники ж мои разом будто выдохнули, на лицах усталость и облегчение отразились. Не буду говорить пока, сперва у злыдня этого вызнаю, после хоть пойму, о чем поведать.

— В кабинете ловушка поджидала магическая, — то Тальраир вещать начал, — такой силы оказалась, что мы оба не справились, попались в нее и после не помним, что было. Очнулись только сейчас.

— Он Тинара вылечил, — я на короля, на лавке развалившегося, указала, а после в сторону воина махнула.

Глаза у эльфа с диором стали шире диска солнечного. Шагнули слаженно к воину, склонились, оглядывая внимательно.

— Жив ли он? — со страхом спросила.

Диор вроде как кивнул.

— Этот хлядень вылечил сперва, а потом в кровать впечатал, так что у нее ножка подломилась. Не ведомо, осталась ли хоть одна косточка целой. А еще в опочивальне королевской шар есть зеркальный, в нем берег озера отражается, все видно, что там происходит. И кажется, будто внутрь шагнуть можно.

— Портал? — диор взглядом в лицо мое впился.

— Не видела прежде порталов, — пожала плечами в ответ.

— Выяснить нужно, Эртен, прямо сейчас.

— Мирка с нами пойдет! Если портал, то активируем немедленно, пока охрана короля не хватилась.

— А если при активации ловушка сработает, и Мира тоже в нее попадет? Сперва выясним, безопасно ли, а после переноситься будем.

— Верно Тальраир говорит, — я поддержала, — а я здесь за королем пригляжу, чтобы сигнал не подал. Волкодлак его укусил, так что силы теперь нет. Заодно за Тинаром присмотрю, помощь ему окажу, какую смогу, а вы скорее возвращайтесь, уж времени немало потеряно.

Видела ясно, что Эртен оставлять меня не хочет, а Тальраир хоть и сомневается, но настроен быстрее в королевскую опочивальню бежать. Тогда эльф достал из-за пазухи еще одну веревку и мне протянул.

— Вот, Мира, если что, сможешь его связать. Из волокон растительных выплетена и воле твоей послушна будет. Поспешим, Эртен.

Диор молча взгляд на меня кинул, а после ближе подошел, стал вокруг моей шеи руками водить, пока не выткал нити синие, между собою связанные. Легли они на грудь, точно ожерелье невесомое.

— Защита дополнительная, — мне пояснил. После оба на короля глянули, а тот лежит себе связанный, не шевелится.

— Стой, Эртен, — позвала на полпути к двери, — защита эта твою силу тянуть будет, ведь и так угасает.

Мотнул головой и пошел упрямо дальше. После в коридор дверь отворил, и выскользнули оба из спальни, а я с королем и воином осталась.

Глава 14. Разговоры вести, не лапти плести

Взяла я веревку эльфийскую поудобнее, а она словно живая в руках и повинуется мне будто стебельки и веточки в лесу. Натравишь такую на человека, недоброе задумавшего, и кинется настоящей змеей. Хороша веревочка, не простая совсем. Не зря Тальраир ее оставил. В чарах эльфийских король, видать, не смыслит. Не смог же корзинку открыть, принесли-то ее в комнату запечатанной. И придушить такой веревочкой ничего не стоит, даже шибко силы прилагать не нужно, пальчиками токмо пошевелить. Как еще интересно синие нити действуют?

Взглянула искоса на короля, лежит. Веревка по воле моей вокруг руки обмоталась, ни дать, ни взять, змеюка истинная, а сама я к Тинару метнулась. Вот уж кому худо пришлось бедному, все члены на теле обласканы, места живого не осталось.

Присела рядышком с ним, сперва сердце послушала, потом давай как матушка учила, переломы в теле искать. Коли где хрустнула косточка, то надо ее в лубок и не тревожить, так быстрее зарастет. Щупала, щупала, а ничего не нащупала. Ушибов, тех сколько хош, выбирай по размеру иль по цвету. Шишек, ссадин, царапин — тех еще больше. А вот, чтобы косточка где сместилась, с привычного места в сторону ушла, такого не отыскала вовсе.

Ух! Дух перевела, отлегло от сердца. Прислонилась устало к кровати, снова на короля глянула да подорвалась на ноги. Веревка на руке, точно живая шевельнулась, токмо что не зашипела.

Сидит злодеюка, к стене привалился, что руки, ноги связаны и бровью не ведет, с интересом посматривает, чего я тут с воином делаю.

Эх, надо снова в Мирку обращаться, а то ж ни звука не слышу, да только тело шибко уставшее, так и ноет, так и ноет «Не обращайся». Шагнула я к прутьям решительно, с обликом иным повременить надумала. Выяснить стоит, что хитромудрому этому надобно. Ох, чую, не зря дал себя за решетку упихнуть. Повела ладонью, и слетела повязка со рта королевского на лавочку.

— Не лежится тебе, душегубище?

— Ладони затекают, — отмолвил. И дальше сидит, как ни в чем не бывало. — Братья твои портал не откроют, кроме меня зеркало никому не подвластно.

— На что тебе зеркало это? — подошла я поближе к решетке, веревочка моя всеми шерстинками ощетинилась, король на нее взгляд кинул, усмехнулся.

— Грозная какая. И копия ее также на твою магию откликается. — Кивнул на путы свои, — крепко сжимается, сейчас совсем без рук и ног оставит.

А сам вдруг потянулся пальцами и погладил веревку, нежно так, заботливо, и зашептал: «Не сжимайся, я себя хорошо вести буду, слово даю». Слова его ласково звучали, и тон мягкий так и плыл, так и плыл по воздуху, теплее солнышка согревал.

Моя змеюка ручная тут же растеклась по телу, точно это ее погладили, а подруги ее и вовсе с запястий и щиколоток королевских спали, на лавочку скользнули и обычной веревкой притворились. Будто не вязали тут никого. Король поднялся, потер следы красные на руках, а после к решетке шагнул, где я застыла. Положил ладони на прутья, на меня смотрит и опять улыбается. А я чувствую, как от взгляда этого сердце заходиться начинает.

— Я тебя предупредила, — строго так сказала, — будешь своей магией баловаться, заместо Тинара в корзине очутишься. Побрехун этакий!

— А в чем же я соврал?

— Притворился, что магия покинула, а теперь сам веревки скинул?

— Это не я, ты меня развязала. Твоя магия с ними связана, ласку к ним и ты чувствуешь. А я на тебя чары не наводил, о том уже прежде говорил.

— Брешешь и все тут, и краснеть даже не думаешь. Ты девиц невинных околдовываешь, в соблазн вводишь, не даром всякая глядит на тебя и дар речи теряет.

— Зачем мне их зачаровывать? Вместо нормальной женщины цепную собачку рядом иметь? В первый момент магия их опьяняет, потом все проходит, привыкают. Я выбираю лишь тех, кому и правда понравился. Тебе вот понравился.

И дальше улыбается злыдень.

— Чего ж не выбрал?

— Выяснить хотел, с какой целью явились. Вы смело на берегу озера дрались, особенно ты, лучница.

И с выражением особенным сказал и посмотрел так, что сердце опять заекало.

— Не знал тогда, что ты эльфийка, еще и облик меняешь.

— Так то ты нас в озеро заманил? — решила все из него вытянуть, коли говорит.

— Я предложил вам спасение.

— Ты на нас волкодлаков натравил?

— Нет. Их к вам порталом перенесли. Зеркало перенос отразило. Оно такой же портал, но работает лишь по моему желанию.

— Это сколько ж народу ты сюда затянул, душегуб окаянный!

— Сами приходили, — ухмыльнулся, — кто-то топиться, кто другого топить, кто просто искупаться хотел.

— Ты ж себе с людями целое королевство выстроил.

Пожал плечами.

— Отчего не выстроить? Одному скучно на озерном дне вечность коротать.

— А с девами веселее? Смотрины, глядишь ты, устраивает! А надоела, так прочь отсылаешь. Одну то выбрать не с руки? Пользоваться бы вам только, сердца девичьи топтать.

— Ты за чужую невинность переживаешь или за себя говоришь?

— Да хоть за кого! Это картину в целом не меняет.

И обидно так стало, и Лик вспомнился и девица та черноволосая с ним, еще девки в зале, драгоценностями увешанные. Понравился он мне, как же! Да я от таких любодеев за тридцать полетов стрелы держаться буду.

— Я не просто так выбираю, Мира. А хочешь узнать, почему?

— Больно надо! Я узнать хочу, чего ночью было.

Смотрю на него пристально, чтобы, стало быть, ни слова не упустить, а он в ответ также смотрит и молчит. Вот как значит? Обернулась к плетенке, поманила ее к себе и на прутья указала. Король даже назад отступил, от удивления. Корзинка моя дошагала до решетки, сплющилась и протиснулась между прутьями. У властителя в этот момент такое выражение лица приключилось, что сразу понятно, теперь уж вовсе ему не до скуки. И не пугается, главное, стоит себе и ждет, чего дальше будет.

— Ешь его! — натравила я плетенку свою. Та мигом снова прежней формы стала, и потянулась веточками к сиятельному этому. Поползли, извиваясь, отросточки, короля за ноги обняли.

Я руки в бока уперла, жду, пока пощады просить начнет, а этот ладонь ко рту прижал и… смеется злодеюка лютый. В беззвучном хохоте заходится, токмо что на лавку не падает.

— Щекочешь ты его что ли? — я на плетенку строго зыркнула, — а ну ешь!

Та и откинула крышку, рот пошишре раззявила. Обхватила властителя за все, куда дотянулась, и давай тащить к нутру своему безразмерному. Тот, кажись, от смеха уже и сопротивляться не может. Руки в ответ выпростал и также корзинку обнял, еще и за бока ее щекотать принялся. У меня глаза на лоб полезли, потому как плетеночка затряслась мелко и вроде как подхихикивать начала, ну точно девица скромная. Только и осталось, что отросточками стыдливо прикрыться.

Я в решетку вцепилась, указания ей выкрикиваю:

— А ну хватай покрепче, затягивай, затягивай и крышкой его сверху! Да что за дурында такая?

Эти двое уж на полу лежат, король от смеха за живот держится, плетенка рядом с бока на бок поворачивается. Еще и змеюкам веревочным веселья захотелось, поползли с лавки на пол, давай к властителю ластиться, подмышками пощекотывать, в лицо ему заглядывать. Видать, тоже объятий пожелали. Люди добрые, это что творится такое? Моя веревочка, которая прежде на руке висела, все шерстинки пригладила, прихорошилась, и тоже давай вниз ползти.

— Куда? — я на нее шикнула. Она в ответ затихла, кончик грустно повесила, никак на жалость давит.

Только я на это царство растительное, в буйство вошедшее, взъяриться надумала, только прикрикнуть хотела: «Кончай веселье!», — как король руки перед собой выставил и, кажись, застонал:

— Все, все, Мира, хватит.

— А я чего? Я что ли тебя щекочу? А ну там все, тихо! К ноге! Кому сказала? Разошлись они! Служить!

Корзинка с веревками по стойке смирно встали, даже моя, на руке, и то вытянулась вся.

— Понял теперь силу грозную? — я на короля прищурилась, а он о колени локтем оперся, слезу с глаз утирает.

— Проникся, спрашиваю?

Кивнул, а плечи все равно трясутся.

— А ну рассказывай, давай. Чего такого произошло, что я не помню?

Оттолкнулся от пола, поднялся легко, за решетку одной ладонью взялся и смотрит на меня сверху вниз. Вмиг серьезным сделался, на лице ни один мускул не дрогнет.

— А что было? Чем же еще злодеи занимаются, как не невинных дев совращают? Я сперва тебя зачаровал, любовной магией опутал, после сознания лишил, ну и воспользовался, как же без этого.

— Чем воспользовался? — я даже на цыпочки привстала, повыше подтянуться, чтобы в глаза его вглядеться как следует. А он и бровью не ведет.

— Телом девичьим, чем же еще?

— Это как так? Моим телом девичьим?

— Да какое было на тот момент. Я ж на всех невинных кидаюсь, кто порог спальни переступит.

— То-то ясно теперь, хлядень подозерный, чего фавориток на каждый раз по цвету покоев подбираешь. Бревном ведь лежат, не шевелятся. Тут и различия только в том, невинная дева али нет.

— А что поделать? Сам не хочу, предсказание обязывает.

— Какое такое предсказание?

— Найти одну единственную, — вздохнул, — которая путь на землю откроет. Должна она быть девой невинной, мне понравиться и сама чувствами взаимными проникнуться. Будут те чувства расти, пока однажды не смогу я пересечь границы зеркала с этой стороны и покинуть озеро.

Стою, слушаю сиятельного, а у самой в голове уж мутится. И непонятно теперь вовсе, что из всего он напридумывал, а в чем правду молвил. И как с королями этими разговоры вести?

Глянула тогда на корзинку, а она хорошо так стоит, прямо позади властителя этого. Вот и не стала я шибко размышлять, тут же руками повела. Плетуны в ответ распрямились, развернулись и просвистели в воздухе, метя королю пониже спины. И красивый замах получился, но ловкач этот в последний миг в сторону ушел. У плетенки моей заместо зада королевского, веточки вокруг прутьев обвились и завязались, за раз не распутаешь.

— У меня еще веревки есть, — пригрозила я ухмыльщику этому, — сейчас погоняем тебя по кругу, чтобы не думал больше на честь девичью покушаться.

— И пойми вас женщин, — ответствовал. — То сами в покои приходите, возражений не высказываете, а после еще и недовольны.

— Это коли не шевелюсь, то возражений не высказываю?

— Сперва не шевелилась, а потом-то… сама смотри, — вытянул ладонь сквозь решетку, лба моего коснулся, и увидела я всю картину: как обмякла сперва в королевских объятиях от поцелуя, как после в себя пришла и на короля аки зверь лютый накинулась. Он через окно сбежать пытался, а я обратно утянула. И такое вытворяла, да в таком виде…

— Вот же нелюдь! — я глаза распахнула, — да я ни в жисть так не извернусь, пиявка ты водяная.

Махнула на него, а он снова от кары заслуженной уклонился, и расхохотался в ответ. А до меня только доходить начало, на что король намек сделал.

— Ты как это, — спрашиваю, — мне показать умудрился? Укушенный ведь, магию призвать не можешь.

— Пока не могу, только слабая сила и откликается. Видишь, какие образы ненатуральные вышли. Поэтому подождать надо.

— Чего подождать?

— Пока тело с отравой справится.

— Как… как так справится? Не будешь волкодлаком? Других отрава обращает, а тебя что же?

А он снова в ответ улыбается.

— Она людей обращает и особенно на магов рассчитана, у которых основная сила на чистоте крови замешана. Та, что мастерством взращивалась, угасает медленно. Моя магия — часть меня, она в каждой поре, в каждой связке, даже в дыхании. Твоя отрава как временный парализатор, мгновенно действует, а после сгорает.

Ой, мамочки, это что же будет? Стало быть, не я одна здесь время тяну. Король просто выжидает, когда сможет одним махом нас всех разом повязать, еще и развлекается! Вон чего добрый такой и невозмутимый, ему тот укус, все равно как комариный. И толку, что я за ним здесь присматриваю.

Разволновалась я, щеки вспыхнули, дыхание грудь расперло, дрожь по всему телу прошла. Подхватилась тогда и давай быстрее прежнего плетенку мою от решеток отцеплять. Ох, уходить надо, Тинара хватать и бежать отсюда со всех ног. Даже губу от усердия закусила, и потому вздрогнула, когда на щеку теплая ладонь легла.

— Ты не слышишь, Мира? — король вопросил, а у самого складка между бровей пролегла, и вид совсем иной стал, не как прежде, когда надо мной измывался. — И правда не слышишь?

Спрашивает, а сам смотрит так, что сердце на части рвется! Я ж к тому, чтобы меня жалели непривычная, не терплю это дело. Матушка иначе воспитывала. Потому всегда обрываю, коли начинает человек по головке гладить или того хуже, слезу пускать. И тут хотела головой тряхнуть, отступить от решетки, а чего-то не смогла. Влага вдруг на ресницах повисла, в носу защекотало. А этот ручищи не убирает, гладит щеки пальцами, медленно слова проговаривает, чтобы поняла.

— Плата твоя за редкий дар? — и ответа не дождавшись, — все как водится в мире. Таково их понятие о вселенской справедливости — создать идеал, чтобы наделить его недостатками. А справедливо ли это, если только других обделяешь, а себе все блага присваиваешь?

Вот не знаю, о ком он сейчас говорил, потому как сама с собой боролась и не до глубоких размышлений было.

— Не моя это плата, — выдавила наконец, — чужое тело получила и за то свою цену вношу.

Думала, поразится сейчас, вопросами засыплет, а он даже ладоней не опустил. Только скользнул одной ручищей на талию, а второй по волосам гладить стал. Так и встали, через решетку обнявшись. И чего я стояла-то, когда только бежать надумала? Ох и странная власть у короля этого, непонятная. Когда смеется, прям убить его хочется, а как приласкает, и вырываться неохота. Сейчас вот взбаламутил все чувства и сам же успокаивает. Пока обнимает, на душе легче становится.

Когда совсем плакать перестала, отпустил король.

— Какой же твой истинный облик? — спросил.

— Тот, что ты видел.

— Его вернуть хочешь?

Просто так спросил, без издевки и насмешки, без гордости затаенной, без позерства, а для меня в этих словах весь мир уместился, весь мой прежний мир!

— Хочу! — на одном выдохе прошептала.

— Тогда останься со мной, Мира, а остальных я отпущу.

И как же теперь называть себя за мысли свои малодушные? Девка дурная, одним словом. Сколько Лик-предатель тогда уговаривал, сколько сердце речами и мольбами рвал, а я ни на шаг от решения не отступилась, твердо оно во мне было, настолько, что даже из дома родного сбежала, добровольно скитаться отправилась.

С тех пор всякий новый день испытание приносил, и каждое сложнее предыдущего. Но ведь проходила их и со всем справилась, так как цель важная стояла — людей спасти от зла неведомого. И снова крепко решение было, но довелось же попасться в лапы к магу подозерному, когда уже почти добрались. Мне в жизни так тяжко «Нет» говорить не было. Этот сердце не рвал, этот его железом каленым жег.

— Нет, — головой помотала и назад рванулась, а он рукой за талию поймал, обратно меня к решетке прижал.

— Отказываешь мне? — спросил.

— Что ж тебе в слове "Нет" непонятно? — а сама гляжу в его глаза и (что же творится-то) наглядеться не могу, уходить не хочу и рваться обратно к чудовищам невиданным совсем не желаю. Не бабское это дело — войны воевать, нам в доме сидеть, своим теплом очаг согревать, чтобы стужей не веяло, чтобы каждому, кто порог переступит, и уютно, и сытно здесь было. И что я женщина слабая отчетливо рядом с королем осознала. Так отчего же для меня долг важнее призвания?

— Пусти, — в лицо ему молвила.

— Не пущу, — и глаза будто темнее при этих словах стали, — останься, Мира.

И ладонь снова к щеке прижал, и лицо к моему приблизил. Я дыхание его ощутила, как будто в вязкий дурман погрузилась и глаза закрыла, когда его губы моих коснулись.

Вновь звезды с нами хоровод водили, а вокруг с ревом срывались вниз водопады, разбивались сотнями брызг, и я на эти капли сверкающие распадалась, все тело моим быть перестало, вся воля в чувствах растворилась.

А потом вдруг рвануло резко назад. Другая ладонь за плечо крепко ухватила и больно дернула, меня от короля отрывая. Я глаза распахнула, а веревка с руки уже вокруг шеи властителя обмоталась и тащит его прочь, и дышать не дозволяет. А он сопротивляется, не поддается удавке страшной и руками за решетку цепляется. Она его душит, а он с меня глаз не сводит. На одну лишь секунду взгляд отвел, за плечо мое глянул, и тогда в его глазах полыхнуло. Взметнулся гнев жарче и опасней самого яростного пламени. Я обернулась, а за мной Тальраир стоит, руки к веревке тянет. Теперь она его воле послушна была и кокетство к королем разводить не думала. Уж как я перед этим ни злилась, а не выходило властителю вред причинить, зато сейчас…

— Задушишь, Тальраир, отпусти!

Не послушал. Ни он не послушал, ни диор, который за плечо меня схватил. Как тянул назад, прочь из комнаты, так и не выпустил, когда сопротивляться начала. А мне страшно сделалось, я прежде эльфа в таком гневе не видела.

— Отпусти, Тальраир!

Привиделось краем глаза, за спиной эльфийской широкой, что рука короля вниз по решетке скользнула.

— Отпусти, — заплакала, и тогда Тальраир обернулся. Увидел лицо мое и кивнул Эртену. Тот меня на руки схватил и бросился прочь из комнаты.

До королевских покоев вмиг добежали, и только когда внутрь зашли, Эртен меня на ноги опустил и, ни слова не сказав, к шару устремился. А я стою, где поставили, и также молча слезы утираю.

Дверь через пару минут снова распахнулась, эльфа нашим глазам явила, который еще стремительней диора в покои ворвался, а следом за ним плетенка сплюснутая вбежала, больше на носилки похожая, поверх них Тинар лежал.

На меня эльф даже не посмотрел, тоже к шару кинулся. Отвернулись они, что-то обсуждая. И пришлось мне облик менять, чтобы слова их расслышать.

— Не работает. Наша магия только зеркало активирует, а портал не открывается, — это Тальраир диору вещал, в то время как Эртен все пытался что-то с шаром сотворить. А потом, голос понизив, он у диора спросил, — что же нити твои не сработали?

— Как и веревка твоя, — огрызнулся Эртен, — но после более мирно добавил, — сама не сопротивлялась, потому защита не активировалась.

И я как почувствовала, сейчас на меня оборотятся. Мигом прежний облик вернула, а они… так только покосились и снова за дело.

— Ничего не сделаете, — тут уже я заговорила, на потуги их глядя. Зло заговорила, с трудом досаду свою поборов. Стоят ведь, отвернулись от меня, без вины виноватой делают. А кому я в чем обещалась? Я даже королю нет ответила, хоть могла бросить все и по легкому пути пойти. Распушили перья, петухи, свое защищать бросились, только меня ни об чем не спросили. Как делить станут, не думали еще?

— Он сказал, что только сам может портал открыть.

Путники хмуро поглядели, но во взглядах усталость проскользнула, и мне вдруг чуточку стыдно сделалось.

— Теперь точно убьет, — это эльф диору сказал, но боле от меня не отворачивался, чтобы понять смогла, — я когда уходил, он за удавку схватился, а та прямо на его шее сгорела.

— Магия к нему возвращается, — я не на шутку перепугалась.

— Раз портал не работает, придется из дворца бежать, но толку от этого, — диор рукой махнул, — в своих владениях все равно отыщет.

А потом они оба, будто окликнул кто, ко входу в покои оборотились.

— Ты защиту поставил, Эртен?

— Долго не простоит. Давай к окну.

— Стойте! — я к шару бросилась, — я попробую. А вы рядом встаньте и Тинара сюда поближе поставьте.

Раздала указания и не стала возражений слушать. Подошла вплотную к зеркалу, положила ладони на его поверхность, и зарябило под ними, помутилась гладь зеркальная и вновь мне берег озера отразила. Тогда я вдохнула воздуха, сколько смогла, зажмурилась крепко и меняться стала.

Плечи вширь раздавались, ноги удлинялись, на руках мышцы крепкие проступали, волосы напротив черными становились и до плеч укорачивались. Меняла я тело свое, женское на мужское, и словно саму себя наизнанку выворачивала. Дар даром, а не парнем уродилась и все законы природные сейчас нарушала, а потому становилось с каждым вздохом все тяжелее. Будто не тянули тело мое и магия облик полубога.

Раскрыла глаза, которые открывать не хотелось, а берег озера передо мной пошел рябью и туманом заволокся.

— Пробуйте! — крикнула.

И диор первым подскочил, руку протянул, а она у него по локоть в шар ушла.

— Давай, Тальраир! — подтолкнул он сперва эльфа, за собой Тинара тянущего, и исчезли двое в молочном тумане.

— Мирка! — диор меня за руку ухватил, потащил за собой, а я стоять уже не могла, и пот градом со лба катился, глаза застилал, но руки от шара не отнимала. Однако ладони сквозь поверхность пройти не могли. То есть и видела, и чувствовала пространство открытое, но войти в него не получалось.

— Бегите, — выдохнула, на колени сползая, — он вас не тронет.

А позади грохот раздался, будто вышибло дверь из стены.

— В себя обращайся! — диор мне закричал, встряхнул за плечи, потому что от боли в теле чужом я уже ничего сообразить не могла. Дальше все перед глазами поплыло. Кажется, видела, как охрана в покои вбежала и король с ними, даже словно бы взгляд его прощальный поймала, потому что рухнула спиной в липкий туман, утянутая руками Эртена. Ведь утратила облик королевский и портал закрываться стал, а диор меня в него втолкнул. И теперь закружило нас обоих, туман воздух в груди вытеснил, стали мы задыхаться, а кругом белым-бело и выхода не видно. Если бы Эртен меня отпустил, я бы так и заплутала здесь, в молочной пелене, задохнулась бы, но он рук не разжимал, хоть и крутило нас обоих нещадно. И когда вовсе темнеть перед глазами стало, обмоталось что-то скользкое и упругое вокруг запястий, а потом рвануло нас обоих и о землю ударило.

Я захрипела, закашлялась, задышала всей грудью. А меня уже кто-то на руки поднял. Я насилу глаза раскрыла.

— Слава небесам, выбрались! — Тальраир прижал меня к себе покрепче. — Я увидел, как воздух сгустился, но мерцания не было, только марево. Тогда указал лианам тебя отыскать, они вас обоих и выдернули. В последний миг наружу протащили, прежде чем окно захлопнулось. Молодец! Молодец, Мира, справилась.

И снова прижал меня крепко-крепко к себе. Но тут перед помутневшим взглядом шатающийся диор возник, потянул эльфа за плечо.

— Уходим, — по губам прочла, — с берега уходим, немедленно!

Тальраир голову поворотил, а я над его плечом разглядела, как забурлило озеро и поднялась в середине огромная волна.

Я так и повисла на руках снеговолосого, не в силах ни двинуться, ни вдохнуть полной грудью, а они бросились в лес, бросились и не добежали. А кто бы добежал, когда ревущий поток хлынул со всей мощью на берег, закрутил, забурлил, вырвал меня из рук эльфа, подхватил бережно, унося прочь, да не унес. Вцепились в руки и ноги все лианы, на берегу растущие, выткались синие нити, протянулись сквозь толщу воды, обнявшую меня со всех сторон, но неведомым образом открывшую лицо. Видела я, как Тальраира било о камни, как Эртена поднесло и приложило о дерево, а дурные эти себя не спасали, сдались на милость бурлящей стихии, а все силы ко мне направили. Вот уж кто в водной толщине задыхался, кого крутило и топило в зеленой волне, кому для вдоха и секунды не было дано. А они не сдавались, ни один, ни второй, пока не подняло меня на недосягаемую для воды высоту, подкинуло лианами и магическим синим свечением, пронесло между деревьями, и волна сильнее взревела внизу, а я из последних сил крикнула:

— Никогда не прощу, если погубишь!

И схлынуло. Мигом и разом откатилось обратно и успокоилось озеро, стало точно ровная зеркальная гладь, а меня вдруг понесло вниз. В последнем усилии хватали за запястья лианы, подхватывали синие ниточки, замедляя падение, пока не зацепило меня крепко за толстый сук, еще и привязало к нему гибкими веточками.

А там, на земле, спасители мои распластались. Кашляли, отхаркивая из нутра воду. Диор пополам согнулся, загребая ладонями землю и уткнувшись в собственные колени. Эльф на боку лежал, точно молодой ствол древесный, что в грозу повалило, и с каждым спазмом вздрагивал только. А я тут наверху как птица на ветке расселась, сама без сил, ни выше забраться, ни вниз спуститься, но от заботы такой плакать хотелось.

— Вот дурни, — шмыгнула носом, — чуть не утопли ведь, окаянные. Чтоб вам на голову по шишке прилетело, извилины в нужное русло направило.

Ругаю их, а сама рукавом, напрочь промокшим, слезы утираю.

Когда уж откашлялись и выплакались все, тогда защитники мои на землю меня спустили. Да и то не сразу. Эльф лианами своими страховал, а диор магией переносил (хотя видела я, как периодически тускнеют синие нити, но тогда лианы крепче в руки и ноги вцеплялись) подальше от берега. И допереносили до крохотной полянки, пока не перестали блики водные мелькать между деревьями. И там только и опустили.

Сами пешком до меня добрели и тоже на землю повалились, вытянулись по обе стороны, один в травку лицом уткнулся, будто силу живительную черпал, другой руки за голову завел и в небо воззрился. Он же первый и подскочил на колени, меч свой хватая. Гляди-ка, и не позабыл оружие неразлучное в королевском дворце. Ко мне склонился, занося острую сталь над телом, закрывая от новой неведомой опасности.

Я голову вскинула, а над поляной ястреб кружит и с каждым кругом все ближе к земле снижается. Снова сердце мое замерло, но выпала из когтистой лапы перчатка знакомая. И тогда положила я ладонь на мускулы напрягшиеся, отвела руки с мечом и на плечо оперлась, чтобы подняться. По-прежнему меня пошатывало, только с этой поддержкой и устояла на ногах и перчатку поднять смогла. Надела ее, широченную, и диору протянула: «Затяни». У него лицо снова будто каменное сделалось, но ничего не отмолвил. Схватился за шнурочки кожаные и подтянул покрепче, завязал узлы и выпустил руку, а я ее тут же в сторону вытянула. Кречет на нее спикировал, будто того и ожидал. Уселся, встряхнулся и клюнул разок перчатку, будто говоря: «Что так долго возилась?», а после распушился и перья принялся чистить.

Глава 15. Не всякая встреча желанной оказывается

Подняла голову, посмотрела на путников своих, таких же как кречет, нахохлившихся, и ответствовала:

— Да чем нам птица зоркая в путешествии помешает?

— Сперва оборотень, потом ястреб, дальше кого приютишь? — зло высказался Эртен.

А меня тут осознание захлестнуло.

— Тинар где? Тальраир, ты его держал?

— Не держал, — эльф на спину перевернулся, но подниматься не стал. — Магию на тебя направил, не до него стало.

— Утоп? — я вскрикнула, так что даже ястреб встрепенулся на руке.

— К плоту привязан был, может вынесло, — ответствовал эльф. Спокойно так, даже мускул на лице не дрогнул.

Глянула на них двоих, и платье в гость собрала, повыше подол поднимая. Собралась бежать сломя голову обратно к берегу, но Эртен дорогу заступил. Встал молча, ладони на рукояти скрестил и глядит хмуро:

— Пойдешь обратно, король под воду утянет.

— Ироды бессердечные, зверушку на произвол судьбы бросили, — топнула я ногой и покачнулась. Еще в себя не пришла, сил едва стоять хватало. Эртен тут же шагнул навстречь, рукой за талию поймал, я на той руке и повисла, но взглядом грозным сверлю, глаз не опускаю.

— Прикажешь мне за зверем обратно идти? — вскинул брови диор и усмехнулся, жестко так, — я в услуги не нанимался, Мира. Защитить тебя долг чести, а вот по лесу носиться в поисках волкодлака недобитого, к той чести никакого отношения не имеет.

И выпустил, взял и отступил, а я не удержалась и шлепнулась на траву, но почти удара не ощутила. Кречет тут же взмыл с руки, а травка подо мной мягко спружинила. Поворотила голову, а это эльф магичит, но на меня не глядит. Сразу понятно, с черноволосым согласен, однако не в эльфийской природе напирать и речи жесткие прямо говорить.

Замерла я на траве, раздумывая, чего теперь делать, когда оба путника мои как по команде к лесу, позади оставленному, поворотились. Я даже испугаться успела и про себя небеса укорить: «Ну дадите хоть дух перевести?», как расступилися ветви и вышел на полянку, шатаясь, болотник страшный. С головы трава свисает, рубаха мокрая и штаны тело облепили, ноги босые тиной измазаны, а за спиной щит из водорослей речных висит. Увидал нас и остановился, а я глаза широко раскрыла и как закричу:

— Тинар!

Вздрогнул, взгляд на меня перевел, глядит растерянно и после на шаг отступил. От меня отворотился, зато пристально диора с мечом оглядел и эльфа на траве, раскинувшегося, глазами смерил.

Не узнал, ну точно ведь не узнал.

— Тинар, это я, Мира! — сделала усилие и оборотилась на миг самой собой, а у воина моего глаза что надутые пузыри для детской погремушки сделались.

— Ведьма, — прошептал и снова отступил на два шага, но замер, — заманили в лихолесье, — добавил, — а теперь не отпустите? Подальше держись, тварь, — мне пригрозил, — живым не возьмешь.

И подхватил с земли камень с половину моей головы. И обидно так стало.

— А ну опусти! — диор на его пути вырос, — только замах сделаешь, на месте поляжешь.

— А ты никак воин привороженный? Из проклятых духов, которых она на службу свою призвала? Заманиваете путников в чащу, чтобы ритуалы черные вершить.

— Я человек, — диор зло ответствовал, — а за оскорбление потрудись бой принять, заодно убедишься, что не с духом дерешься.

Тинар усмехнулся.

— Духи драться не умеют, зачарованные воины только ведьминым приказам подчиняются, а она и подавно ратным делом не владеет. Коли человек, то извинюсь, коли проклятый, отпустите, если бой выдержу. Но я здесь второго меча не наблюдаю.

— Будет тебе меч, — диор свой подбросил, а Тинар словил. Ловко, мягко метнулся, а я уж испугалась, что порежется о лезвие. Рука мозолистая крепко черенок ухватила, чужое оружие прокрутила со свистом, слушая, как незнакомая сталь звенит и к тяжести меча приноравливаясь.

— Хороший меч, — ухмыльнулся, — защищайся, дух.

Эртен в ответ руку выпростал, и в ней иной клинок возник, синий, полупрозрачный и магией переливающийся.

Огорчение вдруг такое взяло, что песню меча слушать расхотелось и на красоту воинского танца любоваться. Хотя прежде наблюдать, чтобы так слаженно бились, не доводилось. Один меч другого словно верный товарищ встречал, каждый раз руку пожимая, над головой иль у груди, а то и возле бедра. Металлический перезвон заставлял звенеть воздух, а сами орудия будто вовсе веса не имели.

Смело было со стороны диора свое оружие отдать, да еще когда магия уходит. Синее сияние вдруг потухло на миг, и Эртен лишь прыжком успел от Тинарского замаха уйти. Кабы не реакция, отсек бы волкодлак мой диору руку, а так только линию красную прочертил, кожу вспорол. Даже ахнула, на секунду испугавшись, зато горести из головы мигом выветрились, а черноволосый уж снова в руке синий меч держал, отступаться не думал. У Тинара ухмылка во все лицо, задор воинский проснулся, а Эртен на том и подловил. Поддавшись, незаметно ладонь изогнул и прочертил полосу по груди противника, его кровь пуская. Стоило первой капле на землю упасть, как точно по команде отступили оба. Диор меч рассеял, а Тинар свой в руке прокрутил, ухмыльнулся и рукоятью вперед протянул, хозяину возвращая.

— Человек, стало быть? Кровь по жилам течет и меч руке повинуется. Кто же остальные будут?

Диор обернулся, чтобы я могла его лицо видеть, и заговорил:

— Попутчиков моих зовут: Тальраир, он из эльфов, и Мира, она с северной деревни, что у самой границы. В лесу повстречали, где она одна от целого отряда живой осталась, а при ней полузверь, получеловек. С тех пор вот и таскали это чудо повсюду с собой.

И кого под чудом подразумевал? Подозрение закралось, что не волкодлака недообратившегося.

— У Миры магии нет, — хрипло отмолвил Тинар, пристально мой облик эльфийский разглядывая.

— Прежде не было, а с тех пор немало перемен произошло. Ты о том помнить не можешь, тебя под чарами держали, а после эликсир действовал.

Поразилась я, как внимательно Тинар к речам Эртена прислушивался. Заметно после боя отношение переменилось. На лице и сомнения проскальзывали, но злости той отчаянной, которую вначале проявил, меня ведьмой признав, боле не показывал.

— Меня Тинаром зовут из рода вольных наемников, как тебя величают, воин?

— Эртен дар Астелло.

Тинар вдруг обомлел на миг, а после на шаг отступил, голову склонил и даже побледнел.

— Простишь ли, что не разобравшись, руку с мечом на тебя поднял, военачальник?

— У меня не за что прощения просить. Ты перед той извинись, которая за тобой в топь нырять собиралась, а после повсюду следом волокла и собой прикрывала. Она простит, мы слова не скажем.

И отступил, открывая меня глазам пораженного Тинара.

Воину сложно было вот так сразу в невероятное поверить, он ведь моего переселения в эльфийку воочию не наблюдал.

— Тебе если подходить шибко боязно, можешь снова каменюкой вооружиться.

Тинар даже пошатнулся после моих слов.

— И правда Мирка, — выдохнул ошеломленно.

Вот всякий меня по языку признает. Можно впредь не оборачиваться, сразу язык всем показывать.

— Мираня, Мира, — пошел ко мне, а я ноги в коленках согнула, локтем уперлась и уткнула в ладонь подбородок, наблюдаю за ним.

Приблизился, на корточки опустился.

— Не признать тебя, вовсе не признать. Простишь ли, что обознался? Как водой о землю швырнуло, в себя пришел, глаза открыл, а вокруг лес незнакомый, ни души кругом, только озеро плещется. На себя глянул — человек. К ощущениям прислушался, и более себя зверем не ощутил. Не мучила жажда крови и плоти человеческой, и нюха волчьего вместе с тем лишился. Зато следы разглядел на берегу, думал, выведут к поселению, а набрел на деву незнакомую и двух странных мужей с ней. Один на воина похож, второй и вовсе отдаленно человека напоминает, а тут ты собой обернулась. Вся кровь мигом к голове прилила, глаза застила красной пеленой, понял, что живым отпускать меня не собираются, а я только вновь жизнь ощутил… Прости.

Схватил руку мою на коленях, лицом в ладонь уткнулся, после голову поднял и снова в меня взглядом впился.

— И подумать не мог, что вот такого меня, получеловека, не бросишь. Женщины и вовсе существа непостоянные, а ты… ты ж девчонка совсем. И не помышлял в тебе этой смелости, прежде лишь за гонор молодой считал.

— Да хорош уже так убиваться, — совсем меня в краску воин вогнал, — пущу слезу, чего доброго, а эльфам это не полагается.

Услышала, как Тальраир рядом хмыкнул, а Тинар голову отворотил, что-то эльфу сказал, а после снова ко мне обернулся, смотрит вопросительно.

— Тинар, я не слышу теперь. Ты вопрос в лицо задавай, не отворачивайся.

— Не слышишь? — новое потрясение воина настигло, даже ладонь мою выпустил. Вот вновь я жалость к себе на лице чужом наблюдала, но тут не как с королем, тут привычная реакция посетила.

— Не жалей, этим делу не поможешь.

Вздохнул, даже плечи сгорбились, а после поднялся.

— Спасибо, Мира. Никак не могу свой долг жизни тебе возвратить, как ни стараюсь.

— А ты погоди еще, когда зверюшек снова повстречаем, так и отплатишь.

В ответ на фразу мою Тальраир с земли вдруг поднялся, а вопрос во взгляде поймав, объяснил.

— Разведать не помешает.

— Я тоже пойду, — Тинар тут же вызвался, — об их повадках знаю не понаслышке.

— Идем, — не стал эльф упорствовать. А я вздохнула, взглядом их проводив. Не доведется расслабиться, пока с опасностью этой не совладаем, и такая усталость вдруг накатила.

Диор в это время мимо меня к дереву прошагал, запрокинул голову, на ястреба поглядел и уселся под тенек густой кроны, на ствол облокотился. Я тогда тоже с травки поднялась, добрела до черноволосого и рядом наземь шлепнулась. Глаза сами собой закрывались, спина прямо не держалась, а тут хоть опора, да и диор если что поглядит по сторонам, а мне бы хоть минутку дух перевести.

Вздохнула, устроилась поудобнее и разморил меня сон, увел в зыбь между явью и грезами. Тело расслабилось, даже в сторону сползти попыталось, когда, почудилось, придержали, прислонили к чему-то мягкому, удобному, а после и вовсе странности примерещились, вроде как губы по волосам скользнули; но то точно сон уж был.

Очнулась от мерного покачивания и встрепенулась — неужто снова на озере оказались? Глаза раскрыла, а это вовсе не озеро, это Тальраир меня на руках несет. Косу длиннющую себе на плечо закинул, чтобы не наступить, и идет себе вперед легко, не напрягаясь особо. Я глаза раскрыла, в лицо его спокойное посмотрела и устроилась поудобнее, еще и голову на плечо положила. Хорошо, тепло и приятно. Несут меня, самой шагать не нужно, да и жених несет, о чем тело эльфийское песню радостную пропело. Вот в этот момент и задумалась о телах разных да о реакциях непонятных. Место удобное, чтобы как раз о своем, о девичьем поразмышлять, на земле ведь больше о преследовании и тварях печалишься.

Стала я реакции свои с тех самых пор, когда столько мужей на голову свалилось, припоминать. К Тальраиру тело тянулось, тут даже говорить нечего, тут лишь смелости набраться и дать чужим мыслям мне подсказать, что за обряд у эльфов обручальный. Эх, вдохнула поглубже, прижалась к плечу Тальраирскому покрепче и глаза закрыла.

Как и прежде утянуло разум и окунуло его в чистую глубину иной памяти. Увидела, как, волнуясь, спешу вниз по красивым деревянным ступеням, а следом стелется подол легкого светло-зеленого платья. Как подбегаю к высокому светловолосому мужчине, с горделивой осанкой и с золотыми локонами, как у меня, и понимаю, вот он и есть дядя, а он протягивает руку и говорит: «Шеаллин, веди себя как подобает знатной эльфийке». Я тут же взор долу потупила и неспешно, и легко поплыла следом за родичем моим. Когда голову отважилась поднять, увидела возле свитой из сотни цветов беседки красивого снеговолосого Тальраира.

Он стоял, улыбаясь и глядя на меня с обычной своей невозмутимостью, а мое сердце скакнуло в груди, как конь ретивый с привязи. А они еще говорят, у эльфов чувства глубоко сокрыты. Сама за него замуж стремилась, не неволил никто, боле того, не поторапливали, сама торопилась. Сил не было, как хотелось его мужем назвать и в первую нашу ночь в объятиях нежных потеряться. Любила Шеаллин, крепко любила. С радостью пила горький зеленый напиток, который сперва обжег горло, а потом потек по телу, проявляя зеленым сеточки вен и прочерчивая особенный рисунок — символы принадлежности друг другу, нарушить которые можно, лишь вены из тела вырвав.

И после прикоснулся жених к губам в поцелуе легком, нежность с его стороны ощутила, силу спокойную, но не дрогнули мужские руки, хрупкие плечи сжавшие, не забилось быстрее сердце в груди, к моей груди прижавшееся, в то время как мое прочь рванулось.

А после яркой вспышкой озарило иное воспоминание, перекинуло меня в элдарское поселение, куда принесла для заболевших детишек эликсиры эльфийские. Только попрощалась с жителями и свернула на тропинку, ведущую обратно в родные леса, как заступили дорогу, поймали мои руки и в лицо выдохнули:

— Не любит он тебя, и ты знаешь.

Вздрогнула испуганно от неожиданности и от того, что признала в молодой темноволосой женщине ведьму элдарскую. Известная колдунья, но темная, а потому мало кто отваживался с ней связываться.

— Потеряешь его. Другую встретит на пути, глухотой не наделенную, — предсказала ведьма. И сердце от таких слов чуть на части не разорвалось.

— Чего ты хочешь?

— Помочь могу твоему горю, а в обмен многого не попрошу. Путь открой в королевство эльфийское.

Только успела вдох сделать, как уж перекинуло в новый омут, на поляну знакомую, куда пробиралась, чуть живая от волнения, страха и тоскливой надежды на чудо. Вышла, увидела, что ждут меня здесь и все к ритуалу уж готово.

— Решилась? — ведьма спросила.

— Решилась. — Иначе ни за что не пришла бы в это место пустынное рядом с Неживым озером.

Встала покорно рядом с колдуньей, наблюдая, как начинает она вершить свое колдовство. Терпела, когда магия ее в меня полилась и когда больно вдруг стало. Странная тревога закралась в сердце, но пошевелиться уж не было сил, наполняло меня что-то чужое, страшное, лишало движения. На миг грудь сдавило так, что дышать перестала, а потом увидела, как ведьма покачнулась, закрыла глаза и вдруг рвануло меня прочь из тела, связь с которым еще ощущала, и откуда-то со стороны увидела и поляну, и две замершие на ней фигуры, и протянувшиеся между ними темные магические символы, похожие на шевелящиеся жгуты, высасывавшие, тянувшие что-то из этих тел. Разрастались они, заполоняя всю поляну, а после замерли, подрагивая, и в этот миг плетение кто-то нарушил. Чья-то чужая фигурка шагнула из леса и порвала связи. Не слухом услышала, а ощутила всей сущностью, как зашипело, завыло вокруг, а после нарастающий рокот, крик, ослепительный свет и оборвалась чужая память, а я на миг словно умерла. Дернулась от испуга в руках Тальраира так, что чуть наземь не упала. Хорошо эльф среагировал, прижал крепко, не дал выскользнуть, а сам голову повернул.

— Приснилось что? — губы прошептали, а после брови тревожно изломились, — никак плачешь Мира?

— Нет, — покачала головой, а сама снова в его плечо уткнулась, крепко-крепко зажмурившись, уговаривая себя слезы не лить по тому, чего уже никто исправить не мог. Не нужно об этом думать, о девчонке наивной и глупой, ради любви решившейся на обряд, в котором ничего не смыслила. Не нужно. Не для того в омут окунуться решила, чтобы теперь еще и чужую боль в сердце носить, мне и своей хватает. Думать, о другом думать. На короля загадочного мысли перевести, чтобы сравнить и понять, где теперь я, а где чужое. С Тинаром после поговорить нужно, как у него это было, когда свое, настоящее, вдруг начинало с иным мешаться.

Вдохнула еще глубже, Тальраира за шею крепче обхватила и стала о черноволосом то ли маге, то ли вовсе полубоге вспоминать. Три раза я с ним облик меняла: и Миркой была, и фавориткой и в эльфийское тело возвращалась, а все одно — вызывал во мне ощущения удивительные, такие сильные, что целиком захватывали и разум мутили. С Тальраиром лишь одно тело бунтует, а там во всех обликах голова кругом шла. Может, взаправду мне понравился, как сам говорил? Ведь хоть у меня наружность разная, а внутри всегда я.

В этот миг эльф остановился, и пришлось отвлечься от размышлений и вокруг оглядеться. Диора тут же приметила, который сбоку подступился и у эльфа спрашивал:

— Снова природа предупреждает, Тальраир?

Я отклонилась подальше, чтобы удобнее было за губами следить и ответа не пропустить.

— Эта тревога не покидает леса здешние, а нам до поселения эдаларского как раз к вечеру дойти. Дальше до границы и вовсе рукой подать.

Диор нахмурился, обернулся к Тинару, тот сразу ближе подступил. Только сейчас заметила, как шел воин, низко склонившись, выискивая следы на земле. Ответ Тинара также по губам прочла:

— Здесь звери не проходили. Там, возле озера, их следы внезапно появились, как будто из ниоткуда всех разом перенесли.

— Их порталом переносили, так король сказал, — я тут же свое слово вставила, а диор на меня поглядел задумчиво-задумчиво, а после медленно, словно части разрозненные собирал, стал проговаривать:

— Портал, нацеленный на нас. У того, кто затеял охоту, похитил кольцо (раз отряд именно его выследил) и подчинил себе чердушей и тварей, был маячок. Его охота на нас, как и на отряд, это попытка сохранить в тайне существование таких созданий. Значит еще не готов выпустить этих существ, ему не нужно, чтобы о них узнали. В болотах наш след был потерян, но когда вышли к озеру, он смог отследить снова. Но откуда у него маячок? Что-то, наводящее на наш след, что-то родственное… Ты, Тинар! Ты был недообратившимся зверем, одним из них. Это вывело на нас.

— А в озере мы для них снова пропали, — подхватил Тальраир, — но больше маяка нет.

— Не совсем, — диор глаза опустил, посмотрел туда, где от укуса след неровный на коже виднелся, — Я для них ориентир, теперь я для вас опасность несу.

Вскинул голову, на нас глянул, на меня особенно пристально, и серебристые глаза будто потемнели.

— Идите дальше, до границы. Предупреждение шлите. Так шансов больше. Не по пути нам теперь.

Отвернулся, меч за спину в ножны закинул и пошагал вот так вот прочь, без долгих прощаний.

Эльф с воином замерли на секунду, а после Тинар следом за черноволосым шаг сделал, да Тальраир окликнул: "Решение он принял. Бесполезно все, не переменит. Я с дар Астелло немало уж общался".

Тинар загрустил, замер, обдумывая что-то, пытаясь решение найти, и тогда я с рук эльфийских рванулась.

— Тальраир, пусти. Пусти сейчас же! Куда одного отпускаете? Ни магии, ни силы против всех выстоять! Сгинет в чащах!

Эльф осторожно на землю опустил, и я за диором, среди деревьев уже затерявшимся, следом кинулась.

Насилу нагнала среди кустов густых, быстро шагал царедворец.

— Эртен, Эртен, погоди! — подскочила и на плече повисла, отдышаться пытаясь.

Скосил на меня глаза, отмолвил:

— Что тебе, заноза, неймется? То одного берешься опекать, то другого. С эльфом оставайся, так надежнее. А лучше с рук его не сходи, еще вернее будет.

— Фух, вы девку загоняли! — пропустила совет мимо ушей и ладонь к груди прижала. — И что за дурные такие? Все вас на подвиги тянет, а ты тут бегай по лесам да болотам.

Повернулся уже всем телом, руки сложил на груди, улыбнулся насмешливо:

— Косу вокруг головы оберни, чтобы удобнее бегать было, а то за куст зацепилась.

Глянула назад, точно, висит на ближайшем кусте змеища моя золотая. Дернула ее со всей силы и больно стало. Оторвать оторвала, да шибко грубо.

Закусила губу, а по макушке вдруг ладонь широкая прошлась, боль усмиряя. Нежно волосы растерпавшиеся пригладила.

— Не приучили тебя ласковей к себе относиться? То-то колешься постоянно, что и себя жалеть не научена?

— От жалости к себе проку мало. Ты вот сам шибко умеешь? Куда подался? Без лесной магии эльфийской в Северные чащи пошел? А без своей магии всех зверей решил грудью встретить?

— Для зверей меч имеется, — вновь усмехнулся, — а места и понадежнее открытых полян и озерных берегов есть, там защиту удобней держать.

— А ну не смей уходить! — ногой топнула. Вот же упрямый какой, верно Тальраир приметил. А потом вдруг осенило! К болотам возвращается, точно к болотам. Еще и ждать нападения там возьмется, чтобы зверье за собой в топи увести. Да только один из трясины не выберется. На погибель верную пошел. Блаженный!

Не стала больше уговаривать и время впустую терять. Выставила руки перед собой, и потянулись веточки кустов, стали диора окружать, чтобы в кокон неразрывный завернуть. А он молча стоит, неподвижно, ни шар создавать не торопится, ни ветки мечом рубить. Просто стоит и смотрит на меня, а как только решила, что моя взяла, взмахнул ладонью. Легко, почти незаметно, и меня вместо диора сковало, как тогда, когда на спину ему кинулась, решив, что Тинара убьет. Не полностью парализовало: руками, ногами самую малость пошевелить могла, но магию лесную призвать не выходило. Шагнул тогда ближе, вырываясь из объятий лесных, оцарапавшись до крови о колючки, обхватил мое лицо ладонями и склонился. К губам прижался на миг, обжег поцелуем и резко отступил.

Нырнул в сторону, под ветвями протянувшимися, и среди зелени скрылся. А я ни хруста веток не услышала, ни иных звуков, тишина была для меня кругом и даже собственные горькие всхлипы слуха не коснулись.

Спало тогда онемение, а пошевелиться все равно не смогла, только на землю сползти, когда начал мир вокруг смазываться и покачиваться. Уткнулась лицом в колени и завыла, как звери лесные воют. И тоска такая, безысходность накатили, а слезы горьким потоком потекли по лицу, не остановить. Довел, ирод упрямый, даже дышать больно и во стократ хуже сейчас, чем когда Лика в чужих объятиях увидала. Прежде всякий раз, удар встречая, могла с собой совладать, о другом, более важном подумать или, на крайний случай, себя обругать, а теперь ничего не помогало. Накатило. Подумалось, что вот лягу тогда здесь сама, и пускай звери, диора сожрав, за мной приходят, не сдвинусь с места.

И точно бы не сдвинулась, кабы меня силой не подвинули. Эльф с Тинаром отыскали среди кустов, покачали головами, и Тальраир снова на руки поднял. А я уж не сопротивлялась ничему. Делайте, что угодно, хоть все разом в болотах топитесь. Только на берегу не позабудьте, сама ж в таком состоянии до топи не доползу.

Донесли меня до поваленного дерева через протоку мелкую, Тальраир на колени усадил, а Тинар воды поднес. Лицо умыли, а вой унять не могут. Эльф бы и дальше меня в объятиях ласково баюкал, успокаивал, да воин, к бабским истерикам явно привыкший, взял и ключевой водицы еще на голову вылил.

Ох, остудила водица, особливо когда за шиворот пролилась. Слезы разом смыла, а я пожалела, что Тинара прежде в болоте не притопила. Тальраир тут же рубашку стащил, принялся меня обтирать, высушивать и на воина укоризненно поглядывать.

— Ну а что? Проверенный способ, — пожал плечами воин, — а то дальше только хуже. В беспамятство впала бы. Видал я таких баб, прямо дрожь по телу. Как они себя не помня, кидались куда ни попадя, умом трогались, — и повертел пальцем у виска.

— Впредь, к Мире такой способ не применяй, — твердо ответствовал Тальраир. Отер меня всю и по щеке ласково погладил, спросил, — ну как ты?

Я в ответ снова носом зашмыгала. Тогда Тинар рядышком присел, мне в лицо заглянул и эльфу посоветовал:

— Это ты зря сейчас лаской успокоить пытаешься, не тот случай.

А я на воина посмотрела, нос рукавом утерла и прямо спросила:

— Что ты его не остановил? Меч-то отобрать мог? Как позволил ему уйти?

Тинар голову повесил и руками развел:

— Не могу, — ответил, — приказа прямого ослушаться. Сама наблюдай, — подскочил на ноги, склонился к земле, углядел наши следы и попробовал в том направлении идти, откуда меня принесли. Шаг сделал, два и замер.

— Видишь? Заметила, что происходит, когда пытаюсь за ним следом отправиться? Приказ военачальника не обсуждается, на то он и приказ. Каждый, кто клятву приносил, его ослушаться не смеет.

— Да что городишь? — высказалась в сердцах и кулаком стукнула в подтверждение. Тальраир тогда вздрогнул, ему, бедному, удар в солнечное сплетение пришелся. Я ж не смотрела, куда бью.

— Эртен дар Астелло, высший глава всех военных сил, частей и родов королевства, куда входят и вольные наемники. Правила в военном деле для всех общие, только условия разные. Я, как и любой, кто клятву приносил, должен за военачальника при случае жизнь отдать, а приказам не смею противиться. Так-то Мирка.

Сказал и отвернулся с досадой, поскреб пятерней макушку, а потом схватил камень и запустил в протоку. После с грустью пояснил:

— Нам кроме как его повеление исполнить ничего иного не остается.

Я мгновенно на Тальраира оборотилась, а он взгляд не отвел, лишь вздохнул.

— Тебя снова в болота не пустим, это не обсуждается. Я один могу пойти, а вы с Тинаром дальше шагайте.

Посмотрела на них двоих, а потом сползла с колен Тальраира, на бережок опустилась. Ведь если разрешу, и этот следом отправится и там же сгинет.

— На поляну идите, — вымолвила с трудом, — умоюсь сейчас и приду. Только дух переведу немного.

Переглянулись между собой и поднялись. Кусты шевельнулись следом, скрывая две высокие фигуры, а я наклонилась над протокой, протянула ладони, зачерпнуть полную пригоршню студеной водицы и чуть в протоку не свалилась. Сжала кулаки и стала яростно глаза тереть, а потом снова на водную гладь воззрилась. Я на нее гляжу, а на меня оттуда король глядит и улыбается.

— Здравствуй, Мира, — сказал.

Ну ведь не тронулась я и правда умом? Склонилась пониже:

— И тебе не хворать.

— Что не спрашиваешь, как я здесь очутился?

Я плечами в ответ пожала, а чего спрашивать, тут либо я тронулась, либо у него магия такая.

— Мира, — шире заулыбался, — я с помощью зеркала могу таким образом любой водяной источник использовать.

— Следишь, стало быть?

— Присматриваю, — ответил.

А мне подумалось, хорошо, что только лицо надумала умыть.

— И прежде следил?

— Лишь с тех пор, как впервые на берегу озера увидел. С тех пор и наблюдаю… за тобой. Вернешься, Мира?

— На что сдалась я тебе? — спросила устало.

— Понравилась, — улыбнулся, — а сам взглядом так и манит. Хоть сейчас бросайся в протоку и плыви к королю.

— Чего сам не утянешь? Сила уж вернулась? Поднимай волну да смахни с бережка.

— Я бы смахнул, — засмеялся, а после вразумил, — порталом лишь озеро служит.

— Экое неудобство тебе. Самому не дотянуться.

— Дразнишь меня, Мира? — головой покачал.

— Размышляю я, властитель. Мысль такая пришла, что коли в любом источнике отразиться можешь, то тебе и не сложно в саму столицу заглянуть.

Склонил задумчиво голову, рассматривает меня и будто все мысли читает.

— Обратно к болотам пойдешь?

— Пойду.

— Что же взамен предложить желаешь?

Я вздохнула тяжко. За просто так никто помогать не возьмется и особенно властитель хитрый. Стало быть, пора сделку заключать.

— Если поможешь, сама к тебе приду… коли в живых останусь.

— Дай слово в бою участия не принимать, а после к озеру отправиться. Тогда сделаю, о чем просишь.

Я в грудь воздуха набрала и рот открыла, чтобы слово ему дать, а тут к губам ладонь чужая прижалась, бережно, но решительно, и я по этой манере сразу Тальраира признала. Вот ведь со слухом неприятности одни! Подкрался ко мне, а я не приметила. Небось в кустах схоронились, за мной наблюдали. Ни дать ни взять, уже и с королем за моей спиной в спор вступил. Взяла я тогда и обернулась Миркой и сразу плеск громкий услышала. То Тинар, к превращениям непривычный, в сторону шарахнулся и в протоку свалился.

— Вот чудеса, — сказал, обратно на берег карабкаясь, — предупреждай хоть, Мирка. Кричи что-нибудь, как облик надумаешь менять. А то сперва лицо в воде плавает и разговоры ведет, а после эльфийка на глазах лучницей становится. На вас живота не напасешься.

Я Тальраиру в ладонь промычала, чтобы отпустил, а он и внимания не обратил, прижал поудобнее к себе и дальше к королю обращается.

— Не будем с тобой сделки заключать, а особенно Мира. Сами разберемся.

— Как знаете, — король улыбнулся. Пошла рябь по воде и исчез лик властителя. У меня аж дыхание перехватило. Стала пуще прежнего вырываться, и эльф отпустил.

— Это как ты разбираться собрался? — уперла руки в бока.

— Мира, верни прежний облик, утомишься ведь.

— А мне этот люб. Отвечай, давай. Молчишь? Знаю я, как вы, мужи доблестные, разбираетесь. Храбро в бою погибаете, вот как! Чтобы потом слава о вас в памяти потомков сохранилась. Так я и приняла дурость такую! Мне не позволяете сделать, что девке под силу, а меня ни один слушать не желает!

— Решено уже все, Мира. Я пойду Эртену на подмогу, а вы к границе с Тинаром. Возможно, успеете помощь привести.

— И кому нагло в глаза врешь, снеговолосый? Ничего мы не успеем, сам об том знаешь. И я к болотам следом направлюсь, а еще король нам поможет. Что за глупость такая, от спасения отказываться? Он в саму столицу доложит, чтобы прислали сюда подмогу. Там у них и маги, и порталы, и воины, поклявшиеся военачальника ценой жизни защищать, а ты еще переубеждаешь? Своими жизнями рискуете, а я молча глядеть должна? Поглядела уже однажды с дерева высокого, как целый отряд погиб. Довольно с меня!

Отвернулась от молчаливого эльфа, от Тинара, пристально на меня глядящего, отмахнулась и снова на колени на бережку встала.

— Властитель, согласная я. Коли поможешь, предупредишь, кого следует, то жизни, может, успеешь спасти. А я к тебе после приду, слово даю.

— Что-нибудь еще хочешь, Мира? — лицо в воде вмиг проявилось. Так и знала, что речи наши слушает.

— Еще что-то позволишь?

— А ты проси, я решу.

— Мечей нам парочку нужно, а мне лук мой верни. Со всеми вещами в палатах твоих остался. Да наряд лучницы, а то ж в платье этом только на смотрины ходить.

— Хорошо. Птицу отправь ко мне, она вас отыщет по дороге и все принесет.

— Отправлю.

Я с колен поднялась, отряхнулась и, дрожь в ногах ощутив, быстренько облик прежний вернула. Слух слухом, а силы лишними не будут.

Глава 16. Тварей бояться, в болота не ходить

Думала, на поляну вернуться придется, чтобы кречета к королю послать, а умная птица сама меня отыскала. Заметила, что разом все подевались куда-то и полетела на поиски. Нашла, на руку села, когтями в перчатку вцепилась и нахохлилась. Не привыкла, видать, чтобы без предупреждения ее одну бросали.

— Не серчай, — я перья распушенные пригладила осторожно, боялась, что клюнет, а сокол только глаз скосил, будто прислушивается, — к королю лети, к хозяину твоему, в подводное царство, принесешь нам оттуда вещи нужные.

И руку вскинула, а кречет сорвался, крылья расправил и взмыл в вышину.

— И правда в сторону озера полетел, — запрокинул голову Тинар, — ты гляди! Что там у вас за король такой? Сокола дрессированного имеет, через воду разговаривает. Кто он?

— О короле мы и сами мало, что сказать можем. Он в озере живет и целый мир под водой создал. Там у него дворец и чудеса всякие, а еще это он тебе облик человеческий вернул…

Принялась я рассказывать, а сама повернулась и в ту сторону направилась, в которой диор исчез. Пару шагов сделала, а Тинар по привычке рядом зашагал, да и остановился.

— Запамятовал с тобой, Мирка, про приказ. А ноги не слушаются.

— Тальраир, — позвала снеговолосого, а тот где стоял, там и стоит. Сам смурнее хмурой тучи. — Смирись уже с моим решением, я от него не отступлюсь, а вид делать и притворяться не в моих привычках. Меня лучницей на службу королевскую брали, и хоть клятв я не давала, не до того предводу было, а Эртен и для меня предводитель. Пока задания не исполню, не отступлюсь.

— Сейчас ты для всех невеста моя, а не лучница.

— А это как посмотреть, — взяла и снова Миркой обернулась для упертого этого, а он вздохнул в ответ досадливо и поморщился.

— Тальраир, помоги сплести для волкодлака нашего лежанку поудобнее. Сам идти не может.

— Чего сплести? — Тинар удивился.

Не зря северные чащи непролазными и непроходимыми величают. Сколько уж мы в них ходим, а, и правда, выйти не можем. Хоть теперь по своей воле к топям отправились. Тальраир чуть позади шел, а дальше носилки с Тинаром своим ходом пробирались. Воин голову ладонью подпер и рассказ мой о приключениях слушал, с той самой ночи, как он в волкодлака недообратился.

У меня, чай, у самой как у перевертыша нюх особый стал проявляться, поскольку запах болот еще издали ощутила. Сыростью повеяло в воздухе, багульником запахло, а ветерок дышал холодом и гнилью. Прежде ведь подобного не ощущала, пока вплотную к топям не подходила. Для Тальраира небось зашелестело вокруг и зароптало тревожно, а я голоса природы расслышать не могла, но посыл лесной разобрать получилось. Ощущения лес особые дарил, такие, что замерла на секунду и эльфа подошедшего за руку ухватила.

— Не волнуйся, — Тальраир по голове погладил, — природа эльфийская пробуждается, предупреждает тебя о гибельности этих мест. Прежде связи ты не ощущала, но чем дальше, тем сильнее проявляются черты тех, к кому теперь принадлежишь.

Хотела ответить, что не очень желаю совсем уж эльфийкой становиться, еще влюблюсь безответно в жениха собственного, но прервал речь порыв воздуха, по лицу прошедшийся. У этого запах иной был, теплом пах, свободой и полетом. Вскинула голову, а там сокол кружит, в лапах шар мерцающий держит. Я руки протянула, и птица вниз рванулась, чудо сие прямо мне в ладони забросила.

Обхватила я дрожащую, мерцающую вещь, а она будто живая. Магией от нее веяло и мощью, я теперь ощутила. Поняла сразу, о чем тогда Эртен говорил, от короля силу почувствовавший, я ее теперь в руках осязала. Дрогнули пальцы, не удержали подношение, и упал шар на траву, ярче вспыхнул, а когда я глаза ослепленные вновь открыла, узрела под ногами наряд мой и лук, пару мечей с рукоятями серебряными, а еще мешок с вещами необходимыми. Ох, спасибо, король, умеешь свои обещания выполнять. А я ж вопросом задавалась, как птица умная, но не шибко большая, все это дотащить возьмётся.

Эльф тут же склонился, меч с земли подхватил, а я одежу сцапала и оглянулась, кусты погуще присматривая. Тинар тоже дернулся, но не дотянулся до меча. Я тогда ему сама поднесла, а он на носилках устроился и довольно оружие свое стал разглядывать. Чего еще воину для счастья надобно?

Закончили обряжаться да вооружаться и путь продолжили. Сокол на моей перчатке уселся, эльф с Тинаром вновь позади зашагали, спину мою прикрывая. А я шла и все дивилась, что теперь послания леса читать умею, как письма человеческие, а еще тропинка проходимая сама под ногами стелилась, отодвигались в сторону камни, сплетения корней и коряги. Удивительная сила у эльфов, мирная, жизненная, такой бы матушку наделить. Вот бы она из простой знахарки волшебницей сделалась. Скольких тогда спасла бы.

Не полагается при опасности близкой в мыслях далеко уноситься, но перед самой гибелью всегда лучше о доме мечтается, о родных тоска сердце сдавливает, сил нет бороться. Крепко задумалась и не приметила, как один из плетунов из под ноги не вывернулся, остался кольцом на земле лежать. Одно различие у нас с Тальраиром имелось, ему лес помимо того, что ощущения дарил, еще и в уши шептал, о ловушках предупреждал, а я этот голос расслышать не смогла, как и оклика эльфийского.

Взметнуло меня вверх, только пискнуть успела и руками в воздухе махнуть. Закачалась вниз головой под веткой высоченной, а под дерево тут же тень черная метнулась. Я только ее заметить успела, как подол юбки зрения лишил, весь обзор мне загородил. Это ж хорошо еще, что вниз исподнее надевала, мужское, — не рубаху длинную, как полагается, а короткую до бедра и штаны до колен, — иначе бы вид красивый открылся для того, кто рядом со мной, на ветке качающейся, замер.

Подняли тогда юбищу мою, сняли с глаз завесу тканую и в лицо мне уставились. Пристально уставились, не мигая даже, и сразу притвориться захотелось, что это не я, а сокол королевский, которому повезло в ловушку не попасться. Смог он крыльям благодаря от напасти сероглазой вверх улететь и небось на ветке где повыше притаился, а я наоборот повисла грушей спелой, срывайте, раз созрела.

Пока диор меня рассматривал, эльф с воином подоспели, но не бросились меня из тисков царедворца выручать, Поглядели, что красиво вишу, и дали и ему время картиной насладиться.

Губы мужские сжались, а после зашевелились, но читать вниз головой не шибко удобно, пришлось снова в Мирку обращаться.

— … вместо твари поймал, — Эртен договорил. Только догадываться оставалось, как в этот раз меня повеличал. Наставил тут силков, добрым людям не подойти, еще и зыркает, мороз по коже. — Тальраир, подними выше, — приказал, — привяжи крепче, чтобы не свалилась.

— Эй! — я крикнула, — Что удумал? Не трожь, эльф! Я же все твои веточки вмиг расплету.

— И вниз головой снова повиснешь, — ответствовал диор, — моя веревка не из трав, эльфийской магии подвластных, сплетена. Хочешь на себя внимание тварей отвлечь? Пока тебя грызут, мы больше успеем?

— Речи долгие ведешь, а у меня уже кровь к голове прилила. Отвязывай!

— В таком положении от тебя больше пользы. И выглядит заманчиво, руки так и чешутся… Поднимай, Тальраир, а то в соблазн впадаю.

Пришло тут на ум воспоминание, как диор меня с дерева поваленного за бедра-не бедра тянул.

— Чешутся, стало быть, за зад пощупать?

— По заду надавать. Вяжи поскорей, эльф, от греха подальше, а я уже хворостину приметил.

Подхватили меня бережно веточки, листочки пощекотали ласково, мол, не сердись, о тебе печемся, подняли на ветку повыше, оплели со всех сторон, как в кресло удобное усадили.

— Ух! — это Тинар к дереву подскочил, на меня голову задрал. Рядом сокол приземлился, а я сижу королевишной, даже руками пошевелить могу. Пошевелила, и веточка кустарника, за диором растущего, отогнулась да распрямилась, прямо по той части распрямилась, которая царедворца больше всего во мне привлекала. Эртен отпрыгнул и мне крикнул:

— Допросишься, Мирка, длинную хворостину найду! — а после к эльфу стопы свои направил, беседы вести, а я Тинара попросила:

— Тинарушка, отвяжи. Видал, какой произвол творят?

— Мирка, я же с ними согласен. Тебе выше лучше будет. Способ предводом проверенный.

— Не хочу я здесь! — даже слезы на глазах вскипели, — уж слишком ясно помню, как предвод после просил стрелой его добить.

— Не кручинься! Давай лук тебе подам. На высоте от тебя пользы больше. Стреляешь метко, характер стальной, так что рука не дрогнет. Ты почти боец, Мирка, только к походам непривычная. Сразу видно, что хоть и растили тебя в деревене и к делу любому приучали, а за околицу ходила только ягод собрать и мелкую зверушку подстрелить. На тверди нам проще, нас на бой наземный немало лет натаскивали. Не сердись и не рвись сюда, лучше помоги, чем можешь, и наши души тем успокой.

Сказал и пошел к мешку моему, уроненному на землю, стал лук доставать. После хотел на дерево карабкаться, а я ему наказала лук на ветку повесить.

— Сама могу дотянуться, — сказала. И велела магии эльфийской поднести мне оружие. Расплела часть ветвей, которые движения сковывали, взяла лук привычный, прицелилась на пробу. Обвела взглядом место, где диор приготовился оборону держать. Ведь правильно подумала, на самом краю болота устроился, как раз там, где мы из топей выбирались, на пригорочке высоком. По трем сторонам лес высился, за спиной трясина гиблая и тропинка, никому кроме нас не ведомая. Приметила я и листья широкие с грудами колючек. Ты гляди! Помнит мой рассказ про дурман. Весь посрубал, чтобы ненароком не подстрелило растеньице и движения не лишило. Небось надумал, как использовать?

— Тальраир, я на тебя надеялся, — диор в этот миг говорил, — что невесту свою защитишь.

— Уперлась она, обернулась Мирой и заявила, что в этом обличье не невеста мне, а лучница, на службу королевскую принятая. Всю дорогу речь о бумагах вела, которые подписала. Твердила о задании невыполненном. Для Тинара новые носилки придумала и сама бы к тебе отправилась. Не забыл ты, что теперь и она магией владеет?

— Как же забудешь!

— Эй, диор! — вмешалась я в разговор этот, — на что колючки тебе? В зверей метать будешь? А чем? Рогатка есть?

— Будет, — ответил.

Не успел, стало быть, до нашего явления приготовления свои завершить.

— Эй, диор! А я отсюда смогу их метать. Ты если на живые листочки положишь, станут они мне заместо рогаток. А Тальраиру нужно побольше твоих ловушек из лоз наделать, чтобы перевертышей вниз головами подвешивать.

— Твое дело, лучница, сверху смотреть, а после предупредить, как врага приметишь. По обороне я сам буду решать. А насчет колючек, Тальраир их тебе подаст, укладывай как нравится.

Гляди-ка, строгий какой! Я тут как лучше стараюсь. И ладно, и помолчу.

— Эй, диор, для чего там копаете? — не выдержала и пяти минут, приметив, как Эртен приспособил Тальраирскую магию круговые траншеи рыть, а Тинара подсоблять их ветками и травой прикрывать.

— Диор, а…

— Молча сиди! — рыкнули на меня.

Ну и как знаете. Я, может, когда разговариваю, меньше тревожусь, а тут слова молвить нельзя, сиди только, минуты считай.

Эх, так и сидела, как сокол, которому велела о враге меня предупредить. Он голову вправо поведет, и я тоже, он влево поворотит, а я за ним.

Один раз взъерошился, я испуганно стало выглядывать опасность невидимую, но то птица надумала перья почистить. После уж глаза заболели за деревья и кусты всматриваться, стала чаще их вниз опускать. День к ночи клонился, солнышко на закат пошло, мужчины уже и рубашки поскидывали, оборону сооружая. Сиди да любуйся, как закатные лучики по налитым мышцам скользят. Красиво. А что еще делать, коли ни помощь к нам не спешила, ни твари с их хозяином.

Когда сокол второй раз встрепенулся, я прежде чем, как раньше лук ухватить, сама попыталась источник птичьей тревоги отыскать. И нашла, мерцание неподалеку углядела. Крикнула Эртену:

— Портал! — и рукой указала.

Мужчины по этой команде подскочили к наливавшемуся зеленью проходу, взяли мечи наизготовку, а я стрелу на тетиву кинула и хорошо, что не спустила. Наставник всегда учил, прежде прицелиться по мишени, а не кидать стрелы впустую, пока даже неприятеля не видно.

А потом появился неприятель этот. Возникла в свечении одинокая расплывчатая фигура, покачнулась, обрела очертания и свалилась под ноги к замершим воинам, портал же схлопнулся, как мыльный пузырь. Повезло фигуре, что выпала, а не выпрыгнула. Без головы бы сей же час осталась.

Секунду спустя диор первый меч опустил и на колени упал, поднял с земли девушку черноволосую, лицо ее к себе поворотил, а стоило ей глаза открыть, как рявкнул:

— Эджелина! — с такой яростью даже со мной не разговаривал, — Глупая девчонка, что здесь забыла?

— Эртен! — та, кого глупой назвали, даже бровью не повела, ухватила диора за плечи в ответ и прижалась, как к родному, — мы искали тебя, повсюду искали.

А мне не по себе стало. Так крепко он девицу к себе прижал, что сразу воспоминание болезненное перед глазами мелькнуло. Еще и была эта прибывшая черноволоса, только кожа белее, а глаз я и вовсе не видела, может, тоже зеленью отливали. Зато тонкая, хрупкая, такую каждый муж пожелает собой закрыть, чтобы от всего мира уберечь. Тошно вдруг стало и плохо. Ведь, когда прощался, меня целовал, теперь вот другую держит, отпустить боится. Что же все мужи одним миром мазаны?

Эртен, меж тем девицу со своих колен ссадил и не особо ласково на ноги вздернул.

— Все, Лина. Нашла и успокойся на том, теперь давай обратно. Здесь опасно.

— Опасно? — девчонка вдруг на глазах переменилась, из нежного и счастливого цветочка обратилась в злую колдунью. Приосанилась, подбородок вздернула, и как-то знакомо очень вздернула. И застыли они друг напротив друга, и только сейчас глаза мои недалекие сходство удивительное приметили. — Ты из дома пропал, ни слова ни сказал! Мать с ума сходит, а отец грозился тебя в темницу посадить, чтобы поразмышлял на досуге. Они из столицы уехали на второй день, как ты исчез. Все королевство прочесывают. Дурень!

Вскинула руку, и над ней тотчас же шарик серебристый загорелся. Эртен ловко назад отпрыгнул и пригнулся, иначе шар бы мимо не пролетел. Девчонка однако ж не растерялась, новый создала. Я даже вниз свесилась, повнимательней разглядеть, как гоняют диора по пригорку. Магиней попутно любовалась, первый раз в жизни ведь встретила. Но тут эльф все веселье испортил. Шагнул к родне эртеновской, ладонь ей на плечо положил.

— Эджелина, понимаю ваш гнев, но сейчас не самое подходящее время.

Девчонка от звука его голоса прям на месте подпрыгнула, резко голову повернула, и краска ей в лицо бросилась.

— Ой! — от злой колдуньи мигом и следа не осталось, стушевалась вся, смешалась, через силу вымолвила — Тальраир и вы здесь. Простите, я не заметила.

А эльф в манере своей спокойной и невозмутимой, поклонился и с еще большим достоинством ответил:

— Мы ожидаем гостей, госпожа дар Астелло. Вам лучше и правда покинуть это место. Но позвольте спросить, прав ли я, если предположу, что именно вам была передана просьба о помощи?

— Да, — магиня потихоньку в себя приходила. — Я получила необычное послание. Мне явилось лицо мужчины в ручье, и он сказал, что мой брат попал в беду и просит выслать ему подмогу, а после дал координаты этого места. Родителям я отправила вестник, а сама побежала к начальнику дворцовых гвардейцев. Но он отказался отправить отряд. Объяснил, что я не главнокомандующий и также не обладаю полномочиями моего отца, чтобы отдавать приказы, а он лично не стал бы доверять посланиям от подозрительных лиц.

Заметно было, с какой досадой дева про этот случай вспомнила. В таком же духе мне и дядька в свою пору ответствовал, когда просила гонца в форт с письмом отправить.

— Я не могла оставаться во дворце, необходимо было точно узнать, где Эртен.

— Как же ты сюда перенеслась? — теперь брат с расспросами подступился, — дворцовые маги тоже не открывают порталы без распоряжений.

— Мы использовали экспериментальный портал дяди Эрика.

— Дяди Эрика? — нехорошо нахмурился диор. И показалось мне, что еще чуток, и его удар хватит. — То есть хода назад у тебя нет?

— Я думала, если отыщу, тогда обратно с тобой перенесусь, а если нет, то пережду немного, пока дядя Эрик настроит новый. Ему время нужно, чтобы аккумулировать мощный заряд. Приходится тайком тянуть энергию дворцовых магов. Они сами на эксперименты не соглашаются.

Эртен схватился за голову, Тальраир тяжко вздохнул, а Тинар грустно покачал головой и вымолвил что-то похожее на: "Эх, бабье!"

— Тальраир, — диор снова взялся приказывать, — сажай ее к Мирке.

— Куда? — не поняла девчонка, а эльф уже к ней подступился.

— Вы позволите? — и на руки подхватил и к дереву поднес, а после на ветку пригнувшуюся посадил.

— Но я… — только и успела девица ответить, как ее ко мне подняло и устроило рядышком в таком же креслице.

— Привет, — ошеломленно магиня прошептала, а я ей важно кивнула. — А тебя даже связали? — приметила она веревку на моих ногах. — Хочешь развяжу?

И после этих слов она мне сразу понравилась, а еще глаза у нее не зеленые оказались, а теплые такие, карие.

— Да все равно к ним не пойду, они ж сразу как очумелые становятся. Пусть себе дерутся, еще отвлечем ненароком. Сверху и шарики, и стрелы лучше метать. А развязать можно.

Только сказала, и спали путы, а веревку я ногой подцепила и прицелилась, чтобы аккурат на голову диора угодить. Не зря ведь небеса меткостью наделили. Когда ж оборотился, поболтала ногами в воздухе, а он отмахнулся, как от мошки надоедливой, еще и знак подал, чтобы слезать не смели. После отворотился и принялся указания эльфу с воином выдавать, какие позиции на пригорке лучше занять. Благо Тинар теперь прежним приказом не был скован, новый получив. Изобразили они нечто вроде треугольника и застыли изваяниями в ожидании.

У меня все веселье разом испарилось, как и у соседки моей. Пальцы ее побелели с таким усилием в ветки вцепилась.

— Чьего нападения ждем? — шепотом спросила.

— Тварей невиданных, — я пояснила, — на волков похожих. Их укус человека в такую же тварь обращает, а слюна кровь отравляет, все ее свойства блокирует.

Магиня сильнее побледнела, но видно, что не за себя испугалась. Приняла позу поудобнее, положила руки на колени и стала, как и я, в чащу вглядываться.

Недолго в этот раз прождали. В третий раз сокол встрепенулся и крикнул резко, а после позади пригорка, с той стороны, где самая густая чаща начиналась, разлилось серебристо-синее мерцание.

— Не диорский портал, — раздался голос Эртена, — приготовьтесь оборону держать. Стаю всегда вожак ведет, его первого уничтожим. Либо рубите головы, либо цельтесь между глаз, чтобы сразу бить на поражение, второго шанса может не быть.

Еще не отзвучало эхо приказа, как проход для погибели нашей ярко полыхнул и открыл дверцу к тем, чья жизнь теперь разбилась на минуты. Чем дольше продержишься, тем дольше по эту сторону небесного круга задержишься.

Думается мне, что когда опасность великая в лицо дышит, тогда от силы чувств человеческих само время замедляется. Становится оно вязким, густым, и пробиться сквозь него сложнее. А дыхание и вовсе застывает изморозью на губах, а по венам протекает холод. Сердце медленно-медленно стучит, и каждый удар шумом в ушах отдается. И легко обмануться этой неспешностью, слишком неторопливо все вокруг, чтобы угрозу нести.

Потому и вздрогнула я резко, когда разбил сковавший меня холод страшный рык, разлился по пригорку и пронесся над поверхностью болот. И тогда секунды сорвались табуном диких лошадей, и посыпались мелкой дробью озверелые монстры из портала, рванулись навстречу тем, кто втроем их своей грудью встречал. А из мужчин ни один не дрогнул, позы не изменил, даже рук с мечами не подняли. Скользнуло в мою ладонь гладкое с мелкими зазубринами древко стрелы, изгиб лука родного, рукою нагретый, мелко подрагивал в пальцах, но я ждала, как и все остальные. Ждала сигнала Эртена и не сводила с диора глаз.

Он во главе треугольника оказался, прямо напротив того места, где портал открылся, и твари его сразу приметили. Помчались навстречу, рыча и наталкиваясь по пути на своих же. И самая крупная выбилась вперед, оскалила пасть и прыгнула, перелетев ловушку. Выпустила когти в полете и взвизгнула, не добравшись до горла добычи всего-то пары локтей. Одно мимолетное движение, долгожданный сигнал, и взметнулись в воздух две петли, Тальраиром направленные, стянулись на задних конечностях твари и рванули в разные стороны, разнимая тело на части. Диора кровью обрызгало, а он не поморщился, отер рукой глаза и растянул губы в оскале, похожем на оскал озверелых перевертышей.

И тогда звериный ряд сбился. Те, кто впереди мчался, бег своей замедлили, не отважились на прыжок погибшего предводителя, а потому угодили прямиком в вырытую траншею. Дно ее устилали ядовитые колючки, и вскоре яма оказалась заполнена телами неподвижных зверей. Тех, кто по одиночке все ж перепрыгнуть решался, эльф с диором и воином на мечи принимали, головы рубили. Сзади бегущие зарычали и попятились, попадая лапами в кольца на земле. С визгом то одна, то другая подлетали вверх, подвешивались под толстыми ветвями деревьев, а Тальраир их пеленал ветвями. Нам с магиней оставалось только добивать. Я хватала стрелы и направляла зверям промеж глаз, а девчонка метила туда же серебристыми молниями, и все чаще рычание и вой сменялись скулением и хрипами.

Вскоре и вовсе тишина наступила. Однако никто из нас победу не торопился праздновать, потому что знали, не могло все столь споро закончиться. И правы оказались. Полыхнул портал новым сиянием, расширились створки и выпрыгнули в сей раз на лесную траву три огромных волкодлака. Приземлились на четыре лапы, но бросаться вперед не спешили. Ощерились и пошли медленно, пригнув к земле голову, ступая по телам соратников и целясь на воинов наших.

У меня вновь холод в сердце закрался. Каждый из этих зверей был выше роста хорошего медведя, и на людей, как прежние, они не походили. А рычание раздавалось такое, что озноб пробирал. Взгляд их сковывал, насылал оцепенение. Не хотелось и лишнего разу шевельнуться, так боязно было.

Диор столбняку не поддался, вскинул вверх руку, не говоря ни слова, и первый сделал шаг назад, а за ним эльф с воином начали пятиться к краю болота, а после замерли втроем, вытянувшись в рядок. Еще шаг, и оступятся прямиком в трясину. Я застыла на ветке — подобных гигантов отродясь не видела. Такому моя стрела уколом шмелиным покажется. Даже мечи воинские супротив этой твари, что маленький ножик. Попробуй, отруби голову. И наконечник промеж глаз не всадить, отворотились они от нас, загоняя свою добычу.

Яркое сияние рядом отвлекло от волнительной дрожи, от попыток решить, как с такой силой бороться. Скосила глаза и приметила, что магиня создала над ладонью сияющий шар. Он вращался все быстрее и сплющивался, превращаясь в диск. На лбу девушки испарина проступила, руки задрожали, а Эртен вдруг крикнул:

— В хребет целься!

Сорвался диск и помчался прямо к той зверюге, которая ближе к нам очутилась. Полыхнул загривок, а диск вошел в самое основание, где позвонки начинались, погрузился в звериную шею и прошел насквозь. Тварь качнулась и без единого звука рухнула на землю. Я тут же схватила стрелу, целясь во второго зверя, рассчитывая для себя, в какое место наконечник воткнуть, когда магиня вдруг покачнулась и неожиданно сорвалась вниз. Я только и успела ее у самой земли нижними ветвями подхватить.

Два других страшилища оборотились, оскалились, ощутив добычу слабее. Диор, не мешкая, выхватил вдруг кинжал, и я еще удивиться успела, куда с таким-то оружием, как полоснул он себя по руке. Ветер донес запах крови, а чудовища повели мордами, принюхались и вмиг словно взбесились. От неторопливости хищников, загоняющих добычу, и следа не осталось. Развернулись резко и подобрались. Напружинились мышцы, заходил буграми загривок, и одновременно сорвались твари и помчались скоками к диору. Тот руки раскинул, встречая в объятия, и они рванулись в прыжке, чтобы скорее дотянуться. И за миг до встречи Тинар диора наземь толкнул, а сам рядом распластался, Тальраир же на спину упал и меч выставил, прочертив лезвием по животу одного из зверей.

Пролетели гигантские тела, почти коснувшись людей, и приземлились аккурат в болото. А после забили лапами по поверхности, пытаясь выплыть наружу, но с топью лишь для того стоит бороться, чтобы быть в нее поскорее утянутым. Одна, раненая, быстро в трясину погружалась, окрашивая мутную жижу кровью, а вторая умнее оказалась. Стала карабкаться на сородича, чтобы с него до земли допрыгнуть. И почудилось мне, сейчас рванется, но забурлило вдруг болото. Кто-то, нашему глазу невидимый, тоже вкус крови почуял. Всколыхнулась топь, мелькнуло змеистое тело, и вмиг исчезли обе твари с поверхности. Булькнуло, чавкнуло и успокоилось, словно и не было ничего.

Воины наши быстро на ноги взвились и отскочили от края подальше, а Тальраир бросился к запутанной мной Эджелине. Я ж с перепугу ей не только упасть не дала, но и ветвями оплела со всех сторон. Эльф ладони протянул, осторожно черноволоску выпутывая, когда отвлекло меня от них новым сиянием. Полыхнуло ярко в третий раз, и в этот миг сердце мне отказало. Полезли из портала оставшиеся твари, а вместе с ними бесшумно вылетали в лес черные тени.

— Эртен, чердуши! — выкрикнула Эджелина, но диор и сам яснее ясного их видел, однако на сей раз не было в его руках той магии, которой он прежде разметал теневое войско. И среди магов оставались только я, эльф, да сестра черноволосого.

Тальраир пожелал девчонку обратно ко мне поднять для защиты, а она вырываться принялась. Из его рук извернулась, от веток уклонилась, а когда снова поймал, замерла на секунду, глаза на него подняла и так посмотрела, что разжал ладони. Эджелина тут же на колени упала и, как брат когда-то, ладони на землю поставила.

По всему видно, нелегко ей сейчас приходилось, ведь и с деревьев за просто так никто не валится. Сколько уж сил потратила в нашем бою неравном? Тальраир за ее спиной опустился, вытянул ладони по обе стороны, то ли придержать, то ли страховать собрался, и как в ту ночь памятную прожилки на листочках и травинках засветились, расходясь волной от центра, точно большой круг на воде. А от пальцев магини по земле сеточка серебристая побежала. Знакомый скулеж раздался в ответ, тени шарахнулись, зверюги сбились в кучу, но живым тварям эта магия опасности не несла.

Вокруг пригорка сияние прозрачным щитом заблистало, а за этим кругом застыли недруги наши. В прошлый раз часть теней, кто в мерцание попал, уничтожены были, а теперь все извне очутились, не приближались, но и бежать не торопились. Зависли по ту сторону, покачиваясь и медленно перемещаясь в воздухе, формировали вокруг нашего круга свой, черный.

Увидев такое, мгновенно я от насеста эльфийского отвязалась, а веточки меня на землю опустили. Кинулась к двум защитникам, подсобить, но Тальраир сквозь зубы процедил:

— Береги свои силы, Мира, следующей ты держать станешь.

А я подумала: "Сколько продержимся-то?". Эльфийская сила отпугнет, да не уничтожит, а иная магия хоть и способна врагов положить, но одна магиня против всех да за всех не выстоит.

И ведь не только чердуши пугали, но и твари про нас не позабыли. Подкрадывались медленно, будто проверить хотели, удастся ли внутрь прорваться. Эртен с Тинаром тоже узрели и встали там, куда твари метили. Но на сей раз я в поведении зверюг одну странность углядела: если прежние на кого ни попадя накидывались, главное, добычу за горло ухватить (как об том Тинар рассказывал), то эти словно одну цель для себя избрали.

И стала я внимательней наблюдать и уверилась, что двигались звери шибко слаженно и лишь тогда, когда диор шевелился. Стоило ему с ноги на ногу переступить или поудобнее меч перехватить, как зверюги шажочек мизерный делали, осторожно и почти незаметно. Рана от кинжала на мужской руке могла служить главной причиной, но ведь тварюги от запаха крови в ярость впадали, на жертву бросались, а эти напротив подкрадывались осторожно.

Тихий стон отвлек меня от наблюдения. Поворотилась в тревоге, а у Эджелины голова все ниже клонится, силы на защиту уходят, а тени по ту сторону ждут терпеливо.

Секунды медленно, но верно протекали. Давно стемнело вокруг, и луна на небе уж по кругу поскользила, защитники же наши все бледнее становились.

— Где ж помощь-то? Или тогда придет, когда всех уже в кости обратят? — высказалась я в сердцах, увидев, как тускнеет наш щит. Лук вновь наизготовку взяла, хоть отпугну скольких-то, хоть на несколько минут отсрочу погибель.

Вот и застыли мы все: диор с Тинаром, мечи вскинувшие, магиня дрожащая, я, с лука прицелившаяся, и эльф сосредоточенный. Он одной рукой Эджелину за плечи обнял, а другую так и держал раскрытой ладонью вперед. Повод задуматься, сколько я в одиночку со своей магией эльфийской чердушей отпугнуть смогу.

Но не довелось мне о том узнать, за что небесам безмерно благодарна. Разлилось иное сияние по другую сторону нашего круга. Открылось серебряное зеркало неподалеку, почти на том месте, где Эджелину из портала словили. Шагнули из него к пригорку двое: мужчина и женщина. Мигом углядели, что вокруг творится, а мы перепугались все разом. Ведь они там совсем без защиты очутились, а потому духи к ним и метнулись.

Эртен в ту же секунду рванулся с пригорка, да Тинар поперек тела обхватил, отнял время на борьбу короткую, и я помогать взялась плетнями гибкими. Куда диору с одним мечом да без магии? Только на погибель верную. Эджелина в тот же миг голову вскинула, вскрикнула от страха и чуть ладони от земли не оторвала, но ее громкий приказ образумил: «Дочь, держи защиту!».

Пока у нас здесь сердце за тех двоих кровью обливалось, высокий маг фигурку поменьше толкнул к себе за спину, а сам выступил вперед, а над ладонями сфера разгорелась. Ослепительная, яркая, помчалась она и снесла с пути троих чердушей, спалила их на месте, оставив облачко черного дыма. Но со спины уже другие подлетали, а маг и обернуться не успевал, атака со всех сторон началась. За яркими вспышками мне сложно было детали разобрать, смазывалось все, но углядела, что женщина наутек не бросилась, а напротив своей спиной к мужской прижалась и стала точно такие же снаряды наколдовывать. Свет брошенных ею шаров лишь немногим уступал яркости тех, которые рослый колдун создавал.

За воем, шипением и визгами, за чернильным мельтешением, я уже с трудом разбирала, справляются ли маги, когда одна за другой стали разливаться яркие в темноте вспышки других порталов, не серебряных, но синих, и оттуда шагали к нам еще люди, и то там, то здесь будто яркие факелы загорались шары. Крик над поляной разнесся многоголосый, нечеловеческий. Уничтожалось на месте теневое войско, вздумавшее теперь бежать, но не позволяли маги чердушам скрыться, истребляли одного за другим. И все внимание этот бой отвлек на себя, и я поздно вспомнила про зверей, у пригорка дежуривших. А заметила их лишь тогда, когда твари на возвышенность заскочили.

Эртен поспел к тому времени мои лианы перерубить и Тинара в сторону оттолкнуть, а от волкодлаков из-за "помощи" нашей увернуться не смог. Они все разом на него набросились. Повалили на землю, вцепились клыками, куда дотянулись, ухватили черноволосого со всех сторон и потащили. Слаженно через ров перепрыгнули, утаскивая сопротивляющегося диора к порталу.

Уж не знаю, откуда чутье мое о том прознало, но поняла вдруг, отчего все это время вход открытым оставался, и чего твари выжидали и почему сейчас не разорвали черноволосого на кусочки, а, пользуясь всеобщей суматохой, поволокли к чужому порталу.

Надеюсь, честь мужская да воинская простит девчонке неразумной поступок. Только я свой долг таким мнила, главное поняв — нельзя тому, кто нарочно яд для крови диорской создал, нашего главного военачальника отдавать.

Однако быстрее несущихся к порталу тварей только птица могла быть, вот я и стала таковой. Вытянула вверх руки, и ухватили меня послушные лианы, перебросили прямо к мерцающему входу до того, как зверюги к нему домчались. И второй раз в жизни приняла я на себя мужской облик, чтобы рухнуть в чужой портал и упасть по ту сторону, услышав громкий хлопок закрывшегося прохода.

Глава 17. Мечтать так мечтать. Любить так любить

Упала я в темень непроглядную, а тело о каменный пол приложилось. Не шибко ровный пол, да еще и твердый, такой, что все мои косточки разом захрустели. Истинно храброму воину полагалалось сейчас с громким и пугающим врага криком на ноги подхватиться, меч над головой закрутить, а я только постонать бы смогла и даже если очень постараться, то стоны все равно за зловещие не сошли бы. Однако большая досада в другом состояла, я облик мужской вновь удержать не смогла.

Обращение в мужчину сразу половину сил выпивало, и только на мгновения его хватало. А я ж большую часть боя Миркин облик держала, чтобы и слышать, и стрелять сподручнее было. Теперь вот на полу растянулась, и вновь шевелиться не хотелось, да еще и не слышала ничего. В самый раз сейчас слух пригодился бы, авось темнота вокруг нашептала бы что-то, но тело стонало: «Дай дух перевести». Дрожь его пробирала, стоило о новом превращении подумать.

Зато попытка славно сработала, портал сразу захлопнулся, стоило мне в облике Эртена по эту сторону оказаться. Значит предводитель наш рядом с пригорком остался, и сейчас там помощь подоспела. Не дадут принцу погибнуть. Ну а мне в логове чужом отдуваться придется. А как еще великие дела вершить, как не собой жертвуя? Подумала так, и самое бы время собственным мужеством погордиться, но не гордилось что-то.

Мой порыв молниеносным был, уж не знаю, сколько там истинно мужества оказалось, вот страха точно больше. Я как догадалась, что Эртена сейчас в портал затащат, и исчезнет он, вероятней всего, навсегда, так перепугалась, что сердце от ужаса чуть на части не раскололось.

Зато теперь за себя дрожала, чуялось, не в хорошее место попала. Все тело напряглось в ожидании, а крик и вовсе с трудом сдержала, когда упало на меня что-то сверху. Сперва ветром повеяло, а после крыльями махнуло, широкими, ястребиными. И ведь правда птица волкодлаков перегнала. Одно удивительно — не бросил ястреб, влетел в портал вместе со мной, а я его только сейчас приметила, когда принялся по спине переступать когтистыми лапами и пощипывать клювом за руку, проверяя, жива ли. С трудом, но шевельнулась, и ястреб сразу щипаться перестал, а потом вдруг снова крыльями махнул и ушел то ли вверх, то ли в сторону куда.

Полегчало моей спине, зато глаза, к темноте привыкшие, ослепило ярким светом. Загорелся в другой стороне комнаты магический шар, осветил вход узкий, от него ступени, вверх убегающие, и полетел ко мне. Я позади шара фигуру приметила, но разглядеть не получилось, из-за яркости света глаза слезиться начали.

Этот кто-то до меня дошагал, опустился пониже и поднял шар над нашими головами, так что теперь я его лицо увидеть смогла. Кабы прежде не была уже до смерти перепугана, сейчас бы точно небесам душу отдала. Страшное лицо оказалось, и не столько из-за длинных шрамов, уродовавших черты, сколько из-за выражения и ненависти, горящей в черных с красноватым отблеском глазах.

Тонкие губы скривились, сложившись в слово «Девчонка!». Почудилось, выплюнул он его как оскорбление. А после схватил меня за отвороты куртки, приподнял над полом, приблизил лицо к своему.

— Что за обман? Говори, как ты здесь очутилась?

Я бы и рада сказать, да от паники уж все в голове помутилось, язык еле во рту ворочался, только и ответствовала, что: «Через портал».

А этот, шрамами отмеченный, встряхнул меня еще крепче.

— Издеваться вздумала? Где дар Астело? Где? Звери его кровь почуяли, портал на него был настроен! Отвечай, девчонка, или я тебя заставлю!

А потом сжал ладонь на моем горле, и даже пожелай я ответить, не смогла бы.

Наверное, это гневливый и придушил бы прямо на месте, да отвлекло его что-то. Я уж решила, ястреб мой, в темноте подземелья затерявшийся, на него напал. Но то не птица оказалась, а другой человек. Он возник там же, где до него душитель. Выступил из полумрака, подойдя к нам, и окликнул этого, со шрамами, оторвал от занятия увлекательного.

Душитель обернулся, а после на ноги поднялся и меня за шкирку поднял. Встряхнул как куклу, показал второму, и у того лицо точно также скривилось, и губы знакомое слово произнесли: «Девчонка!». И то ли презрения, то ли гнева на лице больше, не разберешь. А лицо и вовсе удивительное, потому что старику принадлежало. Все исчерчено глубокими морщинами, голова сплошь седыми волосами убелена, только глаза выцветшие до того злыми почудились, что таким взглядом только убивать. Оттого наверное, осмотрев меня с ног до головы, он и отдал приказ: «Убей и быстро! Она может послужить маяком».

Приговорил и отвернулся, прошагал в дальний угол комнаты, где сам создал еще один шар, высветив пустые клетки и заваленный разным хламом стол. Рассмотреть ничего не успела, поскольку меня снова дернули, а после толкнули к той стене, где я из портала выпала. Швырнув на пол, маг покрутил ладонями и стал разводить их в стороны, формируя молнию, которую я прежде видела у Эджелины. Точно такая же, которой тварей убивали. А вокруг ни растений, ни иной помощи для меня, ничего, только мешок каменный и двое врагов в нем. Посмотрела тогда прямо на убийцу, молча посмотрела, а его губы в страшной усмешке растянулись, шрамы черты еще больше искривили, и казалось, что не лицо вовсе, а маска.

— Смелая? — губы произнесли, — о пощаде не просишь, не умоляешь? И правильно. Никто тебя здесь не пощадит. А за то, что вместо диора нам пустышку подсунули, я тебя не сразу убью, помучаешься немного.

И скрутил ладони в другую сторону, а сияющая молния точно также закрутилась в серебристую спираль. И маг раскрыл ладони, а спираль полетела ко мне, стремительно, неудержимо, я только отшатнуться успела, рот раскрыла для крика, но им же поперхнулась, когда вкрутилась в него боль обжигающая, и прошла по горлу в самое тело, прошивая его нечеловеческой мукой. Закричать не закричала, не смогла, только связалась в подрагивающий узел и напоследок полный торжества взгляд поймала. Мучитель отвернулся равнодушно и ушел к тому, другому, приказавшему убить. Шар над головой погас, и погрузило меня в темноту.

Страшно вот так умирать, в полном одиночестве, в каменном холодном мешке, корчась от боли. Когда чувствуешь, что стоит открыть для очередного хрипа рот, и из него тянется струйка крови, капает под подбородок, где уже целая лужица натекла. От таких мучений каждый готов пожалеть о глупом самопожертвовании, о том, что решился собой прикрыть другого. Сгорая в агонии, разве задумается человек, для чего все это, разве озаботится благом других? Мало кто задумается. Я в этот миг точно ни о чем не думала, ничем не гордилась и… и не жалела.

Слабело тело эльфийское, растянувшись на полу чужой темницы, дышало все медленнее, перед глазами давно наступила темнота, и даже не видела я уже тех двоих, в другом углу комнаты. А потом захлопало меня что-то по лицу, точно силясь привести в чувства, заклевало, защипало, пробиваясь через отупляющую боль. Чего ястреб от меня хотел? Отчего умереть не давал, мне того уж очень желалось. Может пришла наконец и Мирке пора все страдания позади оставить? Не жилец эльфийка на этом свете, второй раз погибает.

Промелькнули эти мысли и канули в темноту, и следующие хлопки по лицу еще слабее ощутились. Погибало это тело, совсем чуть-чуть ему оставалось. Даже когти ястребиные, в руку вцепившиеся, проколовшие до крови кожу, боли почти не причинили. Вот так и сходила я в форт лучницей, обрела заместо своего чужое тело, чтобы в нем и до нового полнолуния не дожить.

Новое тело — промчалось в мозгу с новым хлопком. Только мысли с трудом ворочались, понять не могла, о чем сама думаю. В этот миг ничего не хотелось, только бы от боли невыносимой избавиться, умереть уж, чтоб не мучиться. А ястреб не отставал. Новое тело. Новое… Мирка, эльфийка, боль… Мирка. Эльфийка. Мирка. Сосредоточилась, что-то сообразив, толком не поняла, что, но секунду спустя вдруг отпустило. Разом отхлынула мука невозможная, грудь задышала, на глазах слезы от облегчения выступили, а ястреб притих, перестал по лицу бить и когтями царапать. Обернулась я лучницей, оставила муку и смерть эльфийскому облику и захотелось вдруг горько рассмеяться. Отсрочила погибель, но толку-то. Рано или поздно придется обратно возвратиться, чужой облик для эльфийки не вечен, да вот незадача, вернуться вернусь, а очнуться не доведется.

— Не нравится, что они девчонку подослали. Неспроста. Уходить надо, — услышала я приглушенный скрипучий голос.

— Уйти успеем. Без точных координат портал не настроят.

Послышался скрежет, щелчок и шуршание.

— Все это с собой возьмем. Кольцо где?

— В тайнике.

— Забрать нужно, а после все здесь взорвать, чтобы их портал на развалины открылся. — И старик разразился дребезжащим полоумным смехом. — Диоры — опора королевской власти, самая чистая и лучшая кровь, сильнейший магический дар, — он закашлялся и снова хрипло рассмеялся, — скоро от них останутся одни воспоминания. Кто они без своей магии? Никто! Прихвостни короля, сторожевые псы! Вот пусть псами и обращаются и загрызут своего любимого правителя!

Я лежала, слушала этот голос и пыталась бороться с подступающими волнами слабости, которые так и норовили утянуть в забытье. Стоит разок кануть, и не удержишь последний облик, и назад уже не выплывешь. А вот так без борьбы гибнуть совсем не хотелось.

Ястреб шевельнулся вдруг, когда те двое громче загремели, взмахнул крыльями и взвился под потолок. Слилась черная тень с окружающей темнотой и рванулась в сторону спуска в подвал.

— Что это было? Ты слышал? Хлопанье.

— Где?

— Рядом со входом.

— Показалось?

— Ничего просто так не кажется. Ступай, разберись!

Старик отдал приказ, а его помощник послушно побежал по ступенькам. Я лежала, не шевелясь, с тоской и страхом думая, что последнюю мою надежду на помощь сейчас могут поймать. Замирая, считала про себя капавшее тяжелыми каплями время.

Послышался быстрый звук шагов, и маг вернулся.

— Что там?

— Птица. Ястреб.

— Ты гляди-ка. Сперва девчонка, потом ястреб. Кончай возиться, пора уходить.

— Уходим. Я в него шар запустил, он с высоты башни в реку сорвался.

— Забрал кольцо из тайника?

— При мне.

— Настраивай портал.

— Заряда почти нет.

— На один перенос хватит, а обратно уже незачем возвращаться.

И снова зашуршали, заскрежетали чем-то, а я молча глотала слезы, неподвижно лежа на каменном полу. Убили ястреба, и невмоготу жаль стало умную птицу. За просто так пострадала, лишь потому, что мне пыталась помочь.

— Активируй взрывную волну, настрой ее на закрытие портала, чтобы, когда захлопнется, здесь все взорвалось.

— Уже делаю.

Сияние шара под потолком сделалось тусклее и подвал осветило новым мерцанием, серебристо-синим. Оно разгоралось подобно маленькой воронке, становясь все шире.

— Сперва перенеси ящик с колбами, да смотри, осторожно.

— Я всегда осторожен.

— Потом мне поможешь.

Отмеченный шрамами поднял с земли большой ящик и шагнул в раскрывшийся полностью портал, а старик замер рядом, подслеповато щурясь на мерцающую воронку.

Уйдут! Да неужели уйдут?

Мне надлежало им помешать, а как, небеса только знают. Ни встать, ни пошевелиться, говорить только могла. А что им сказать, как задержать здесь на толику лишнего мгновения? Сколько не толкуют о том, что человек со всем примириться может, но я за последние минуты упорно хваталась и скорую погибель принимать не желала. Хоть и бессмысленно, и близко конец, а хотелось воздуха больше глотнуть, пусть бы собой все тело наполнил, ощутить хотелось, что живу. Да хоть бы на минутку отсрочить неизбежное. Ведь не цепляйся я так за жизнь, не сумела бы прежде облик в последний раз изменить.

Старика при свете портала хорошо видать было, удачно-таки тот со шрамами меня об пол приложил. Вот к этому, сединами убеленному, я и обратилась:

— Поздненько вы засобирались, оба уже маяком служите, а потому и скрыться боле некуда.

Чего такого молвила, сама не ведаю, дядька б на это сказал: "Лишь бы сбрехнуть". Повторила слова, от них прежде слышанные. А что там за маяк и как им служат, я слыхом не слыхивала, только, гадать могла.

Вздрогнул старик всем телом. То ли оттого что покойница заговорила, то ли слова мои напугали, а может и разом все. Но мою игру второй убийца испортил, вернулся в этот миг обратно, за стариком своим пришел. А тот стоит, длань дрожащую в мою сторону тянет и рот беззвучно открывает.

— Что с тобой, учитель?

— Я дал приказ убить девчонку, как смел ты ослушаться? — выкрикнул, трясясь тот, кого назвали учителем. — Ты перестал следовать моим указаниям? Решил, что пришла пора пойти собственной дорогой? Да как ты осмелился?

— Учитель, я убил ее!

— Тогда как ее тело со мной говорит?

— Не может быть! — второй стремительно рванулся ко мне, а его учитель меж тем завывал: «Они нас выследили! Все по твоей вине! Они отправятся следом!»

Шрамами отмеченный склонился надо мной в который раз и глазам своим не поверил:

— Другая здесь, не та… не та девчонка. Но я… я не чувствую магии.

Жаль в погребе мерзлом света не хватало. Хоть бы напоследок насладилась, как душитель этот точно мел побледнел. А что белее стены стал, о том догадаться не сложно, пусть и не трясся он, как сообщник его.

— Кончай ее, кончай! — взвизгнул старик, и второй повторно ладони вытянул.

— Все равно не убьешь, — достало сил вымолвить. — Я неубиваемая.

Замешкался на минуту, растерялся, обернулся беспомощно к учителю своему, а тот трясется только да кричит: «Убей!»

Потянула я время, ничего не скажешь, пару минут только и выиграла. Теперь оставалось глаза прикрыть, чтобы новой молнии в руках, моей кровью испачканных, не увидеть. Я и зажмурилась. Оттого и пропустила момент, когда стало в темнице моей на один портал больше. Зато визг старика заставил очнуться.

Хоть и выдумала я про маяки и прочее, а как в воду глядела. Уж не знаю, как отследили и нашли, но первым из серебряного зеркала вышел знакомый высокий маг, а следом выпрыгнул Эртен. Потом новые вспышки последовали, но остальных я уже не считала, потому что крикнула радостно, к себе внимание привлекая. Убийцу, на портал отвлекшегося да с молнией замешкавшегося, в сей же миг от меня воздушной волной отнесло.

Только радости моей тот же старик помешал. Пока спасители ко мне бросились, этот к порталу навострился.

— Хватайте! — еще успела крикнуть, и на наше счастье этот указ Тальраир услышал, который следом за магами в подземелье перенесся. Он успел старика за полу рубахи словить и назад потянул.

А я уже кричать не могла, только шептала быстро Эртену, меня на руки схватившему.

— Если закроют портал, то взорвут здесь все. Не дайте ему уйти. Не дайте…

Не дали. Зря только трепыхался. Пусть Тальраир эльф по рождению и магия его иного рода, зато руки воина, а воины они везде одинаковы, раз вцепившись в кого, просто так не отпустят, с боем только.

— Тише, Мира. Хорошо все, хорошо. — Эртен меня успокаивал, на руках баюкал. Я же все рвалась объяснить. Мнилось еще, что вот сейчас непоправимое случится. — Все закончилось, Мира, слышишь? Ты теперь в безопасности.

И голову мою к плечу своему прижал, стал по волосам гладить, а я второй голос услышала, на Эртеновский похожий.

— К болоту вас перенесу, а здесь мои люди останутся.

И утянуло нас в серебряный портал, и вышагнули на пригорке. Здесь теперь спокойствие царило кругом. Сидели в лунном свете люди, кто свои раны залечивал, кто другим помогал. Невдалеке Эджелину приметила, ее к себе длинноволосая женщина прижимала и тоже успокаивала. И в этот миг я поняла, что и правда закончилось, что позади бой, и все живы. И магиня жива, и воин мой, на пригорке разлегшийся. Тальраир жив-здоров, и те двое людей, первыми к нам на выручку пришедшие. И Эртен…

— Не ранен? — шепнула, глаза прикрывая. Голова на его плече совсем тяжестью налилась.

— Не ранен, — будто издали ответил.

Ну и все, теперь спокойно стало, не страшно больше. В его руках не страшно…

— Мира! Мирка! Очнись!

Меня снова тревожили, не давая уснуть.

— Противный диор, что неймется тебе.

— Не слышно, что ты говоришь? Мира, глаза открой! Открой немедленно, лучница!

Разлепила веки с трудом, но они снова закрывались.

— Что с тобой?

Разомкнула губы ответить, и снова свистящий шум вместо слов. Отпустил бы уже, черноволосый.

— Тальраир, где тебя носит? Что с ней? Ты эльф, ты должен знать.

— Я не могу сказать, дар Астелло, возможно, обращение лишило ее сил, но отчего она не меняет облик? — послышался над головой встревоженный голос эльфа, — но хуже всего, я не чувствую ее больше, я не чувствую Шеаллин. Совсем. Как будто оборвались связи.

— Мира! — меня снова встряхнули, — Не сметь спать! — а потом, обращаясь к кому-то, черноволосый новый приказ отдал, — лекаря сюда, самого лучшего. Привести немедленно, через портал!

— Господин диор, всех привести? — откликнулись на его приказ сразу несколько голосов.

— Риния, приведите Риния. Даже если занят, вытащите откуда угодно.

— Маг мало практикует…

— Притащить сюда немедленно! — ух, грозный какой, не знала, что диор умеет таким тоном приказывать.

— Будет исполнено, — прозвучало вдалеке.

— Не смей спать! — снова встряхнули грубо, — смотри на меня! — и сам мои глаза раскрыл, а облик его все равно передо мной расплылся.

— Зачем ты просил позвать старого целителя, дар Астелло? — спросил сбоку Тальраир.

— Риний лучший, он когда-то спас жизнь моей матери.

— Кто-то пытался убить твою мать?

— Да… мой отец.

Эти слова повисли в воздухе, наполняя его тревожным гудением, а может то загудело у меня в ушах. Новая встряска притушила гул самую малость, а потом рядом послышался другой голос, незнакомый.

— Позвольте взглянуть на девушку, господа, передайте ее мне.

Кажется ощупывали меня, поворачивали во все стороны. Кабы так кто в иной раз щупал, схлопотал бы уже промеж глаз, а тут я не сопротивлялась. Пусть его щупают, может, хоть поспать дадут после этого.

— Не волнуйтесь, дар Астелло, это бодрящая настойка. Мне нужно выяснить, что случилось. Она вот-вот впадет в бессознательное состояние.

В рот влили мятно-горечную траву, очень похожую на ту, что матушка для меня на рассвете заваривала.

— Госпожа, вы слышите меня? Откройте глаза.

Я раскрыла, повинуясь мягкому, но твердому тону. Так только лекари говорить умеют и у всех манера схожа. Очень мне этот Риний матушку сейчас напомнил.

— Что с вами произошло?

— Они, — губы пересохли и потрескались, голос заскрипел несмазанным колесом, — убили… спиралью.

— Что? Что? — посыпались вокруг вопросы. А мой взгляд блуждающий диора выцепил, теперь я его увидала, лицо черноволосого лишь самую малость расплывалось.

— Убили, Мира? — он ко мне склонился, а я выдохнула: «Да».

— Но это невозможно, — растерялся маг-целитель.

— Она не обычная эльфийка, лекарь, — вмешался Тальраир, — она может менять тела, брать на себя любой облик, но эльфийская магия проявляется в любом образе. А я не чувствую больше Шеаллин, значит они и правда убили ее, поэтому Мира не обращается, если она обернется…, — голос эльфа прервался.

— Риний, что вы чувствуете? — диор твердо говорил, отрывисто, точно и сейчас приказы отдавал.

— Я ощущаю, что тело здорово, но его стремительно покидают силы, очень стремительно. Не зная про основной облик, невозможно понять причины. Считаю, связь между телами сильна, раз даже магия распространяется на все остальные. Осмелюсь предположить, что истинное тело девушки почти погибло, по крайней мере, мозг уже мертв. Спираль в первую очередь поразила именно нервные волокна мозга, вызвав агонию тела. Мое лечение, — лекарь схватил меня за руку, а кожу защипало и закололо, — остановит процесс, но, господа, когда эта девушка станет той, кем является на самом деле, вы получите лишь оболочку, не способную ни говорить, ни двигаться. Фактически тело будет функционировать только, чтобы дышать, если вы понимаете, о чем я говорю. Можно поддерживать в нем жизнь, но смысл…

Вокруг снова воцарилась тишина. Кожу все сильнее кололо и в некоторых местах ощущалось жжение. Я пыталась ворочаться, избегая самых болезненных прикосновений, но Риний продолжал лечить, повинуясь приказу, а диор его не останавливал.

А мне бы хотелось, чтобы остановил. Ну зачем так жить? Ведь знают прекрасно, что когда стану эльфийкой, то после не смогу магией обращения пользоваться и ничего не смогу, даже думать, как сейчас, даже помнить не буду.

— Все, господа. Я сделал, что мог.

Жечь перестало, а маг отступился.

— Мне жаль, но большего не сможет сделать никто.

— Артефакт поможет, Риний? — напряженно спросил диор.

— О чем вы, господин дар Астелло?

— Артефакт, возвращающий первоначальные свойства. Он спасет ее?

— Я боюсь, — маг покачал головой, — что артефакт помогает живым людям, но он не в состоянии оживлять. Вы должны понять, что жизненные силы можно укрепить, пока они не порваны окончательно, нужно, чтобы осталась хотя бы одна нить. Так я спас жизнь Леи, Эртен. А в случае с этой девушкой… вы не воскресите мертвые клетки мозга, господа, мы отыскали ее слишком поздно, — и маг горько вздохнул.

— Тальраир, хоть какой-то способ зафиксировать один облик есть?

— Эртен, я знаю, что обращения отнимают у Шеаллин энергию, знаю, что она всегда возвращает истинный облик в конце. Она просто не сможет удержать чужой образ, когда иссякнут силы.

— Только небеса могли бы помочь, господа, а люди и маги бессильны перед природой, и иногда приходится с этим мириться, — лекарь поднялся, — я больше ничего не могу сделать, извините.

Он отошел от нас, оставив меня в руках Эртена. Я бездумно уставилась в небо. Оно светлело постепенно, обозначая новый день, день, который начнется без меня.

— Ты мне пообещай, — прошептала обнявшему меня магу, — что не станете держать. На что вам тело бесчувственное, мыслить неспособное? Тальраир, как эльфы погибают?

— Как и люди, Мира, — почудилось или и правда дрожал голос снеговолосого? Еще рядом, кажется, горький стон Тинара послышался.

— Вот и хорошо. Коли сами не сможете, поручите кому.

— Глупости, Мира, — зло молвил Эртен, — ты жива еще, поняла? Не опускай руки, борись до последнего! Сколько нужно этих настоек, чтобы поддерживать в тебе силы?

— Любая настойка, коли часто пьешь, действовать перестает.

— Найдем что-то другое.

Ничего ты не найдешь, следовало отмолвить, но не захотелось. Я то уже смирилась, а он еще нет. Цеплялся сейчас за минуты, как я прежде в подвале том. Даже Тальраир уже принял это как данность, потому что видел, я снова слабеть начала. Эффект настойки быстро сходил, а все потому, что было у дара Шеаллин такое свойство — чем дольше личину держишь, тем больше сил отнимает.

— Положи уже, устала я шибко, — попросила, и голову снова к плечу его прижала, — на пригорке положи, отдохну немного. А ты потом матушке расскажи…, — вздохнула, а глаза уж закрывались снова.

Почудилось, крепче к себе прижал, а вокруг мир стал хоровод водить, пятна разноцветные перед глазами заплясали, голова пустой, легкой стала. Начало утягивать меня в даль дальнюю, поблекли звуки вокруг, запахи природы, не ощущались более людские движения, гудения порталов, даже шевеление ветра. Только долетел из самой небесной синевы пронзительный птичий крик, почти неслышный, но наполнивший острой тоской сердце.

А потом опалило огнем, обожгло и расплавило косточки. Потекла кожа, облепливая сжавшиеся в судороге мышцы, потянулись в ней вены, скручиваясь и изгибаясь, как живые тонкие змеи, воздух распирал грудь, застряв в ней невыдыхаемым раскаленным шаром, рассыпались пылающие волосы по державшим меня мужским рукам, выжгло дотла одежду, наполнив воздух вокруг запахом гари, а я выгнулась в последнем отчаянном усилии и сорвалась в черную пропасть забвения.

Что таится там, за краем небес? Когда разливаются в небе розово-голубые закаты или золотистые восходы, когда сияют в нем желтые блики жаркого солнца, а воздух прозрачен до дрожи? Не придумать шкатулки красивей для человеческой мечты. Ведь по правде нет у неба края и нет конца, бесконечны просторы, потому так удобно парить здесь легким невесомым и счастливым грезам.

Я отправилась в далекий путь, сбегая от того, что мнила самым великим несчастьем. Я узнала про людей, которым довелось стать невинными жертвами чьей-то злой воли, узнала про воинов, собравшихся маленькой отчаянной горсткой, чтобы не имея на то достаточно сил, защитить всех, не ведавших об опасности. Я сражалась с ними бок о бок и обрела шанс узреть удивительную магию, о которой прежде не ведала, смогла повелевать природой и слышать ее звуки, а еще мне довелось узнать, что настоящее волшебство живет в душах людей, в их стремлениях и поступках. А чистое сердце дарит нам крылья, чтобы долететь до края небес и коснуться своей мечты, мечты о неведомом, о таинственном и волнующем, мечты о приключениях, свободе и, конечно, любви. Любви не навеянной, выдуманной или обманчивой, а самой настоящей, ради которой и себя не жалко.

Глава 18.

— Пора просыпаться, Мира, ведь я жду тебя, а век не бесконечен, ты знаешь.

Голос короля журчал шепотом накатывающей на камни воды. Но возвращаться не больно хотелось, мне хорошо было там, куда я попала.

— Мира, как же твои обещания? — продолжал переливаться звонкими каплями воды голос. — Открывай глаза, ведь ты можешь.

Могу, наверное. Во сне все возможно. Решилась и веки сами поднялись.

Над головой покачивались листья деревьев, шуршали совсем обычно и голоса их я больше не понимала. А лежала по-прежнему на пригорке, но у края болота. Чуть согнула в локте руку и привстала, глядя на темную воду с островками ряски. Именно из этой чернеющей глубины глядел на меня с улыбкой король.

— Очнулась?

— Да.

— Так что же лежишь? Дорогу к озеру не забыла? Если позабыла, ястреб проводит.

— Как же проводит, убили ведь его злодеи? — король шире улыбнулся, а я вспомнила птичий крик пронзительный перед тем, как сама в полет отправилась к небеса. — Что же, притворился погибшим, а сам тебе весть снес?

— Рассказал, где держат тебя, а я отправил остальных.

— А потом, потом что?

— А после он вернулся с вами через портал и долетел до озера. Повезло, что успел я передать для тебя шар магический с даром моим в последний момент.

— Я шара не помню.

— Ты и не можешь помнить, не в состоянии была. Подарил я тебе, Мира, подарок. Вернул, как и предлагал когда-то, тот облик, что твоему сердцу ближе всех, поэтому ты жива осталась.

Я провела растерянно по волосам, подхватила длинную прядь и к глазам поднесла. Моя, русая с золотистыми нитями, растрепанная и испачканная, но родная. И руки… на ладони взглянула, знакомые мозоли сосчитала. Ноги тоже…, батюшки! Ноги по самое бедро открыты, а я пока руки рассматривала, не заметила, что прикрыта лишь курткой чьей-то, а одежи вовсе нет.

— Почто раздели-то? Своих одеяний не хватает что ли? Стоило девке умереть, так стянули с нее все по-быстрому?

— Ты не умирала, Мира. Мне пришлось припаивать чужой облик к эльфийскому телу. Извини за боль, огонь был необходим, никак иначе не смог бы удержать этот образ.

Огонь… и правда ведь, мнилось пламя перед гибелью. Обжигал и изнутри, и снаружи. И ведь не меня одну.

— А Эртен где? — подхватилась. Куртку к груди притиснула, села и огляделась по сторонам. Пуст пригорок был, остались на нем только двое: эльф, да воин, но сидели, ко мне спиной поворотившись, пока не окликнула.

— Тинар, Тальраир!

Обернулись живо, улыбнулись мне разом. И счастье на лицах, и радость такая, словно впервые в жизни довелось подобную испытать.

— Ждали, пока позовешь, — воин отмолвил.

— Как ты, Мира?

— Эртен где? Живой?

Смешались чуток, Тинар голову опустил, поскреб по макушке, а Тальраир опять вид невозмутимый принял, спокойно ответил:

— Его родители в лазарет перенесли, во дворец, после того, как король нам пояснил, что ты будешь в порядке и нельзя тебя трогать, а нужно дать время прийти в себя.

— А с ним что?

— От пламени пострадал.

Ух, сердце заныло.

— Сильно?

Смутились теперь оба, ничего не ответили.

— Зверюга подозерная! — я к довольному королю снова повернулась, — ты зачем его обжег!

— Он сам тебя из рук выпускать не хотел, Мира. Отпустил бы, не пострадал. А сила этого пламени никому не подконтрольна.

— Как есть зверюга!

— И это твоя благодарность? — усмехнулся.

— Благодарностью обещание мое тебе служит. Ты слово сдержал, я сдержу. Ты нам помощь привел, мне ястреба подарил, в подземелье отыскал, а после погибнуть не дал. Знаю я, чем обязана. Приду.

— Мне нужно, чтобы ты сейчас пришла, Мира. Попроси попутчиков проводить.

— Куда ж так торопишься? Разве нет еще немного времени?

Склонил голову набок, глаза сощурил:

— Не стоит дворец посещать, оттуда можешь и не уйти.

Сжала ладони, прижала крепче куртку к груди. Не даст значит взглянуть в последний разочек? И ведь его на то право с меня долг требовать. Кабы мог дотянуться, не стал бы разговоры разговаривать, мигом в царство подводное утащил.

— Ну так как? Обещаешь?

Повернула голову к путникам моим, а они молча смотрят, тоже моего решения ждут. И ведь правду король говорит, коли во дворец попрошусь, назад могу и не захотеть. А сейчас вот оно, озеро, недалеко совсем, еще сколько-то прошагать осталось. А обещания нарушать нельзя, особенно когда жизнью обязан, да и не только своей. Нарушенные обещания после свой долг иным образом вытянуть могут, еще и цену в два раза выше стребуют, так и пожалеешь, что вовремя слова не сдержал.

— Проводите? — спросила.

Тальраир спокойно кивнул, он ведь в волнение душевное редко когда приходил, а уж чтобы свое мнение навязывать или высказывать, так и вовсе не дождешься. А вот Тинар поморщился и с большой неохотой на ноги поднялся, меч в ножны вогнал.

— Если сама того желаешь, — ответил.

— Тальраир, — окликнула я заботливого эльфа, вот уж кто о мелочах насущных позаботится, — одежи не завалялось?

— Эджелина для тебя оставила, — протянул он мне юбку черную и тунику.

Эх, штаны бы лучше, конечно, в фаворитки ведь иду.

— Вот обувь, тебе помочь? — протянул снеговолосый руки.

— Справлюсь, — прикрылась курткой.

Эльф с воином отвернулись, а я глаза на болото скосила. Исчез. Ладно, поверим, что не подсматривает. Натянула наряд, а он ровно по щиколотку, удобный, не то, что эльфийское платье. Обувь опять же впору, словно сестра диора умудрилась ступню мне замерить.

— Это одежда придворных магинь, — пояснил мне эльф, когда я к ним подошла, на ходу косу заплетая.

— Внимательная у Эртена сестра, хоть мало пообщались, а хорошего человека с первого взгляда видать.

— Защиту держала до последнего, выдохлась, на руках уносили на пару с Эртеном, а позже для тебя вещи прислала.

Ох ты, послышалось или взаправду в голосе что-то такое прозвучало. Да нет. Пригляделась к эльфу, о черноволосой диорке задумавшемуся, посмотрела на него, как раньше бы Шеаллин взглянула, в ее то памяти, которую я прежде с ней разделила, все движения сохранились, каждая его черточка дорога была. А потом ведьмы предсказание вспомнилось, про то, что эльф другую встретит. Гляди ты, правда встретил. И она-то при встрече как смущалась, а еще смотрели друг на друга по-особому, когда он защитить ее хотел и пытался вновь на дерево поднять. Потом стоял на коленях за спиной, оберегал, свою магию в ее вплетал.

— Понести тебя? — эльф спросил. — Без сил ведь осталась.

— Сейчас иначе себя ощущаю, обновилась как будто.

— Да, удивительная у короля магия, прежде не встречал и не слышал о такой, — покачал головой эльф. — Нам мнилось, ничего помочь не может.

— Как это случилось?

— А ты короля спроси, мож покажет. Словами такое и не опишешь, — Тинар вмешался, еще и хмыкнул. Не иначе, решил, что королю то не под силу? Плохо еще властителя подводного знает.

Но мне его мысль запала, потому снова шагнула к болоту.

— Озерское величество, следишь ведь?

— Наблюдаю, — лик проявился.

— А чуток пораньше тоже наблюдал? — подозрительно покосилась.

— Отвернулся, как же иначе? — и усмешечка такая холодно-царственная на лице. Мол, глупости и напраслина, и ниже королевского достоинства за девицей подсматривать.

— Покажешь, как дело было? Что за чудо ты сотворил?

— Нервы побереги, Мира, — посоветовал, — не каждый день со стороны наблюдаешь, как вот-вот погибнешь.

— Надеюсь, и не увижу больше, но сейчас очень надо.

— Ну если надо, — рукой махнул, — смотри.

И отразила черная гладь болота пригорок наш в тот миг, как я в портал запрыгнула, а ястреб следом над моей головой влетел. Твари замешкались, когда мерцающий вход схлопнулся, а Эртен извернулся и псине, которая его за плечо хватанула, пальцем в глаз кольнул. Та шарахнулась, зубы разжала, и диор рукой освободившейся в шею второй собачине вцепился. Прочие волкодлаки от ярости или испуга челюсти крепче сжали, клыки в кожу диорскую глубже вогнали, но тут помощь со стороны подоспела. Кто от чердушей отбился, бросился к черноволосому. Кни=го=лю=б.н-е-т

Первым возле сына высокий маг очутился, не испугавшись, быстрее всех на этих псин накинулся. Одно благо — на его стороне магия была, а потому сами волкодлаки до него дотянуться не могли, ловко их клыков избегал. А еще ему на помощь тут же пришли женщина длинноволосая и сестра диорская. Однако по правде говоря, у Эджелины, отпустившей защиту свою, мало что вышло. Только одну молнию успела выпустить и упала прямо в руки Тальраира.

А потом замелькало все перед глазами, смешалось так, что толком и не понять, ясно лишь, добивали маги последних чердушей и волкодлаков, потому как теперь на их стороне сила оказалась, а зверям уйти было некуда. После снова мелькнул на миг среди смешавшихся людей Эртен. Увидела, поднялся, покачиваясь, на ноги, рваную рану на плече ладонью зажал, а потом вдруг оборотились все к болоту — не иначе голос короля услышали. Минута и вспыхнул первый портал, открытый высоким магом, а за ним следом и Эртен прыгнул. Израненный весь, а я того толком и не заметила в подземелье. Темень царила кругом, да и сама перепуганная была, страшилась, злодеюки портал закроют, погубят всех. Ястреб-то про их настройку поведать не мог.

Маги выстраивались на пригорке, открывая новые порталы, в один из них и скакнул Тальраир, передав Эджелину в руки длинноволосой женщины.

Мое явление на диорских руках позднее произошло, и выглядела я так, что в пору небесам отходную песню петь. Никто слишком близко подойти не осмелился, рядом только Тальраир и Тинар замерли, а затем уже и лекаря привели. И в смене событий, отраженных королем подводным, я ясно углядела момент, когда со всем светом простилась. В горле даже пересохло, так больно вдруг стало наблюдать за собой же, за тем, как силы угасают и лицо живое все сильнее бледнеет. Как король и говорил, тяжко на себя со стороны глядеть. Эртен в этот миг столь крепко объятия сжимал, будто мог тем самым меня на земле удержать.

А потом увидела я ринувшуюся со светлеющих небес птицу и мутноватый шар в ее лапах. Когти разжались и угодил подарок прямехонько в меня. Лопнула оболочка, а дар королевский пролился на тело жидким огнем. Побежали всполохи по коже, волосам и всему телу, разгораясь. В тот миг я сознания и лишилась, а все кругом разом назад отшатнулись, только Эртен меня не выпустил. Лицо запрокинул, спасая кожу от невыносимого жара, а рук не разжал.

— Бестолковый, отпусти! — не замечая того, зашептала диору, — чего творишь?!

После этих слов картинка неясной сделалась, толком деталей я разглядеть не могла. Обнаружила, что слезы по щекам размазываю, только когда Тальраир меня за плечи от уже потемневшего болота оттянул.

— Дурак, как есть дурак. Горел заживо, почему не выпустил?!

— Чтобы защитить, чтобы не потерять, Мира. Не переживай, пусть сам себя он уберечь не мог, но старались его защитить и магией помочь. Грудь обожгло, руки и ноги, но ожоги эти залечить возможно. А в королевском лазарете быстро былую форму вернут.

— Будет краше прежнего, — Тинар добавил, взъерошив мою недоплетенную косу и заново ее распустив.

— Еще ведь и покусали, — меня озноб вдруг стал бить, — твари покусали, это как залечить?

— Артефакт они вернули, Мира, — Тальраир принялся мои плечи растирать, а Тинар куртку с земли подхватил, мне поднес, — не о чем тебе больше тревожиться. Не обратится Эртен тварью, процесс не завершен, а значит все восстановится. Теперь дело за Альтаром дар Астелло, а уж правитель разберется, ты поверь. Выяснит до последней детали и причины, и результат.

— Хорошо, что отыскали артефакт, — закуталась я в теплую кожу. — Что ж тогда и правда нечего время терять, до озера дошагаем, а там простимся. Душа спокойна теперь. Тинар, — позвала загрустившего воина.

— Что?

— Выполнили задание, на которое нас предвод нанял. Теперь свободны, стало быть?

— Свободны.

— Ты можешь дальше идти, куда собирался.

— Могу.

— И ты, Тальраир, тебя больше слово не держит. Артефакт вернулся владельцу, и Шеаллин боле не нужен.

Вместо ответа эльф просто прижал к своему боку и медленно пошагал рядом со мной, не опуская руки.

— Все устроилось, пришла пора долги выплачивать, а вам, мужам, грустить не о чем, чай, я не на казнь иду. У подводного там не грустно, весело даже. Вон девки какие смотрины устраивают, рвутся властителю понравиться, не плох, стало быть. Уж фавориткам точно не на что жаловаться.

Путники мои ничего не ответили, а чего говорить, если все решено?

Дорога на сей раз еще короче оказалась, потому как пошли прямиком к берегу и я ни в какую сторону не сбивалась. А как добрели и деревья расступились, открывая гладь Неживого озера, шаг у меня и сбился. Вдохнула, выдохнула, не заметила, как руку эльфовскую стиснула.

— Мы с тобой пойдем, — Тальраир в ответ мою ладонь пожал.

— Если не захочет, не впустит в портал свой. Как же проникните? Да и обещалась, что теперь на попятный идти? Ни ты, ни Тинар, ни Эртен — ни один из вас обещания бы не нарушил, слово в точности исполнил.

— Ты ведь девушка, — улыбнулся эльф.

— Да хоть кто. Один раз обману, после вовсе доверия лишусь. Недостойно это, для себя все взять, а после лишь спасибо отмолвить.

Стою, объясняю, а сама скольжу по глади глазами, а озеро уж заволновалось, стали накатывать волны на берег, словно шептали: «Мы ждем». И забурлил в центре водоворот, только ястреб на сей раз дорогу не указывал.

Ух. Встряхнулась, наклонилась, обувку снять и юбку подкатать, а когда выпрямилась, стоявшие по бокам воин с эльфом вдруг в стороны отпрыгнули, а меня… меня сзади поперек груди обхватили и утащили в серебряное зеркало.

Я ужом в этих руках извернулась. Мигом их по силе признала, а еще потому, как они меня сейчас держали. Точно также крепко обхватил, когда в болоте чуть с тропки не сбилась. Сердце ухнуло к самым ногам, а я отклонилась, как могла дальше, а еще шибко захотелось размахнуться посильнее, по личику этому красивому съездить. Я тут сердце рву, а он… он, рука так на полпути и затормозила и вместо звонкой пощечины, провела осторожно ладонью по белесому шраму на подбородке. Как раз такой мог на коже остаться после ожога сильного, как если бы диор из-за огня голову назад запрокинул.

Схватилась двумя ладонями за рубашку тонкую, рванула в разные стороны, а там все бинтами перемотано.

— Соврали значит? А король нарочно картинку исказил, чтобы я всей правды не увидела.

— Зачем тебе нужно смотреть, как кто-то горит? Зрелище мало приятное.

Отвечает, улыбается сам, а там в серебристой глубине глаз боль плещется. Может, она, эта боль, и сейчас его мучает? Ведь правду сказал. Видеть, как лопается волдырями обожжённая кожа и с костей сходит, да на его теле… нет, такого и взаправду не выдержала бы.

— Почто соврали, что магией тебе помогали, защищали? То Тальраир тоже выдумал?

— Не выдумал, просто огонь необычный. Жжется сильнее. — И снова улыбнулся, будто шутку какую сказал.

— Тебя как обратно собирали? — потребовала ответа.

— Это все кольцо, оно прежний облик возвращает.

— А шрамы отчего остались? Дотла что ли все выжгло, раз даже артефакт ваш не справился?

— Живы оба, не это ли главное.

Хорошо от ответа ушел, царедворец.

— Руки убери тогда, — сама выворачиваться не стала, побоялась, больно сделать.

Отпустил.

— Бинтами почто обмотали?

— Лекарственные мази в лазарете наложили, велели пока не снимать.

— Ты зачем меня с берега утащил? Откуда узнал, куда свой портал открывать? А портал как открыл?

— Все кольцо, — начал диор с конца вещать, — сперва свойства крови восстанавливает. Первым делом я смог открыть портал, остальная магия постепенно возвращается.

Я пригляделась и увидела на его пальце колечко широкое, сплетенное из мелких золотых веточек, а в центре камень черный, на агат похож. Сейчас по его поверхности лиловые переливы прокатывались, видать, таким образом волшебство творилось.

А потом подумалось мне, если магия постепенно возвращается, заживление также медленно идет. Вот чего перемотали всего точно мумию вождя древнего. И ведь подхватился, настырный, нет бы отлежаться в покое, порталы открывать бросился. А те двое небось сигнал ему подали.

— Так зачем утащил, я спрашиваю?

— В гости позвать хотел.

— Вот же какие все гостеприимные враз сделались. Там король зазывает, тут диор собственной персоной явился. Слово я дала, должна исполнить его!

Не стала говорить, что теперь мне раза в два тяжелее обещание свое сдержать.

— Король видел, ты слова не нарушала, я сам тебя забрал. Я не призываю к обману, Мира, знаю, что ты так не поступишь. Лишь прошу погостить у меня немного, позволь познакомить тебя с семьей, показать свой дом, принести благодарность за все, что ты сделала. Королю не будет большой разницы придешь ты сегодня или чуточку позже.

Королю вот и правда не будет, а мне… Вот же жестокий этот диор и совести у него нет. Спланировал коварно меня выкрасть, момент подгадал, а я даже высказать ему ничего не могу.

Отступила я от этого гостеприимного подальше и огляделась: в роще мы стояли, вокруг деревья высокие, тонкие, к небу тянутся, зеленью крон шепчут в порывах ветра, а дорожка из камней белоснежных вниз бежит. Дальше расступается лесное царство радушно, а шелковая травка точно наряд бархатный стелется по пригорку и ниже, в ровной залитой яркими лучами долине. Реку видно, как изгибается среди холмов, сверкает золотыми бликами и блестящим кольцом опоясывает остров, а на нем возвышается дом белоснежный, словно сказочный замок, за которым река разливается в озеро широкое.

— Дворец королевский! — воскликнула, не смея глаз оторвать от такой красоты.

— Нет. Это мой дом, Мира, — ответил, а сам ладонь протянул.

Смотрит серьезно, и от взгляда пристального все в душе сжимается, перекручивается, а мир кругом вверх ногами переворачивается. И серебро это плавленое в глазах так и разливается, все собой заполняет. Воздух вокруг легкий, прозрачный, а не дышится им, солнце ласковое, жарой не опаляет, а в горле сухо становится.

Не подала руки, сжала разом вспотевшие ладони и кивнула ему — веди. Повернул, ступил на дорожку и пошел впереди, а я медленно следом побрела и вместо того, чтобы под ноги глядеть, смотрела, как ветерок забавляется с рубашкой белой: то натянет на мышцах крепких, очертит плечи и спину широкую, то рванет, раздует тонкую ткань. Или же в волосах червленых запутается, смешает, а после растреплет. Блики солнечные тут же к игре подключаются, начинают по шелковым прядям плясать. Глаза прикроешь и вспомнишь, как при первой встрече удивилась, что в жизни таких мужей не встречала, чтобы глаза точно серебро плавленое, а волосы будто червленое. Еще и красивым его назвала, от событий безумных голову потерявши. Но ежели по сердцу молвить, он и был таковым. Отважной красотой небеса диора наделили и чуточку суровой, ибо не проскальзывало в его облике ничего мягкого да ласкового.

Однако ж обожглась уже однажды о красоту мужскую, хотя Лика и рядом с черноволосым не поставишь. Но не в положении ведь дело, не в звании, не в происхождении, и даже не в том, что светлоглазый и светловолосый жених мой неудавшийся так на диора внешне не походил. То лишь важно, что больно легко женские сердца перед натиском таких вот мужей трепещут. Лик у нас первый парень на деревне был, а этот… этот, чай, первый в королевстве.

Ох ты ж небеса пресветлые! Под ноги глядеть надо, когда с пригорка шагаешь. Споткнулась на ровном месте и полетела носом навстречу гладким и твердым камушкам, и не долетела-то всего ничего, вовремя подхватило силой знакомой, а после еще вверх потянуло, на ноги поставило.

— Долго ты впечатлялась, — диор усмехнулся, а сам пальцы почти незаметно растер, не иначе силой пользоваться пока тоже непросто. Энергию тратил, а сам медленнее восстанавливался и от боли избавлялся.

— Чему это впечатлялась? — не смогла я в толк взять.

— Грандиозности пейзажа, — обвел рукой красотищу свою, будто на ладони перед нами раскинувшуюся.

Промолчала я о том, что не про окрестности думала, а когда взгляд его забавляющийся поймала, поняла, насмехается снова. Ну точно былой диор возвращается, а я почти перепугалась, не подменили ли.

— Чего ж я буду природой любоваться, когда муж такой доблестный впереди шагает. На тебя засмотрелась, ноженьки и подкосились бедные.

Думала ответствует как прежде, посмеется и только, а он, бессовестный, вместо того меня в краску вогнал:

— Теперь ты вперед ступай, — велел.

— Чего это?

— Мой черед любоваться.

— Вам нужно еще что-то, госпожа, — обратилась ко мне ладная русоволосая девка, чуть не до пола поклонившись.

— Ничего мне не надобно, — а коли и надо, сама что ли не справлюсь? Подослал ведь диор служанку с платьем, а девка настырная оказалась и мало того, что меня в ванную мраморную утянула и не отстала, пока не вымыла, так после ещё волосы взялась укладывать, и не в косу простую, а в такую прическу замысловатую, которую я только по эльфийским воспоминаниям и знала. Теперь вот стояла я вся благоухающая, причесаная и в платье красивенном, а вечером ужин ожидался со всей семьей диорской.

— Господин велел по всем вопросам прямо к нему идти, его комната рядом с вашей, как раз напротив.

Я кивнула, а девка наконец ушла. Ну а мне что теперь делать? Оглядела серебристую красоту на себе, платьем называемую, невесомую, легкую, как паутинка, все тело до талии перчаткой обтянувшее, а ниже складками мягкими до самого пола струящееся. Сесть в таком страшно, а вдруг порву. Решила прямиком к диору идти, спрашивать, чего мне делать-то теперь.

Вышла в коридор, в дверь напротив постучала, не подумав, что не одна я тут себя в порядок привожу. Диор тоже явно слугу, а не меня ожидал, уж больно тон его приказным показался.

— Входи!

Я и вошла, и о порог тут же запнулась, а диор в этот раз не словил, поскольку спиной ко мне перед зеркалом высоким стоял. Еще и на полотенце отвлекся, наскоро его с кресла подхватив и вокруг бедер обмотав. А я на полу растянулась, даже побеспокоится о платье хрупком позабыла, лицо в ладони уткнула, лежу, картинку диора голого из мыслей выгнать пытаюсь. А уши пылают, даже по шее уже краска разлилась.

Звук шагов легких ну чисто наказанием прозвучал, когда черноволосый ко мне приблизился. Уж лучше бы магией поднял. Хотя нет, больно ему пока от магии. Сомкнулись ладони на талии, вверх потянули, на ноги поставили. Я же сперва глазами в грудь мужскую уткнулась, а потом возьми и положи на нее ладони, после еще и лбом прижалась и пожалела, что все-таки не додали мне небеса мозгов в буйную голову. Иначе как еще объяснить, зачем я шрамы розовые, всю грудь его исчертившие, целовать принялась.

Никак у меня совсем разум помутился, а может просто, побывав по ту сторону края небес о многом иначе мыслить начинаешь. Понимаешь, что один день живешь, что второй может не наступить, а потому и сходишь с ума от жара кожи, от дыхания хриплого, от мышц, под губами каменеющих. А может оттого, что одну в огне не бросил, предпочел вместе в волшебном пламени плавиться, а я его до Лика опустила, усомнилась в нем. Сейчас же, увидев шрамы, заново все осознала.

Глотнула я сумасшествия, так глотнула, поцелуи эти, точно матушкина самая сильная пьянящая настойка ноги мои подкосили. Успела на шее Эртена повиснуть, чтобы снова на пол не сползти, а он за талию подхватил, придержал, пережидая, пока моя способность стоять восстановится. Только замер точно камень, крепкий, неподвижный и холодный.

Ох, мамочка моя и вы, святые небеса, может теперь лучше и вовсе на него не глядеть, глаз больше не поднимать. Не иначе как напрасно решила, что раз израненный, только силу почувствовавший, ради меня портал открыл и из рук короля вырвал, то не просто потому, что отблагодарить хотел.

Черноволосый мою проблему быстро решил, сам за подбородок голову вверх поднял, в глаза мои бесстыжие посмотрел да еще и спросить додумался:

— Для чего это, Мира?

Как для чего? Я ж сама, что ли знаю? Нахлынуло разом.

— От чувств, — ответила, а сама краснею, алею и доспеваю, а со мной на пару стыд яркий, девичий. Сама ж целовать кинулась, а он в ответ нет, чтобы головы лишиться от радости, еще меня о чем-то спрашивает.

— Не ты ли уходить собралась, не попрощавшись?

— И ушла уже почти.

Вот же злость вещь полезная, на себя да на мужчину, порыва души не оценившего. Только она и привела в чувство, ногам силу дала, а еще подтолкнула от диора отступить. Ан не пустил, нахалище. Хоть как упирайся, не сдвинуть с места. Верно я его с камнем сравнила. Только камень этот еще и шипастый оказался.

— Я тебя основам дела фаворитского обучать не намерен. Но сложного ничего нет, король и сам быстро справится.

— Конечно справится, поди опытный. Он то сразу все как есть говорит, напрямик. Не целует, как некоторые по кустам, на погибель отправляясь. Ты зачем целовал?

— На удачу!

— Ах, на удачу?! А на какую удачу из рук не выпускал и сам опалился? Или у диоров это примета хорошая, огоньком прижечься?

— Держал уже, поздно выпускать было.

— Ах, поздно?! Поздно ему… да… да… домой к себе зачем притащил, с самого берега выкрал?

— Спасибо сказать.

— Ну ты, царедворец плешивый! Так говори свое спасибо и обратно отпускай, некогда здесь в платья ваши выряжаться, прически наводить! Его величество заждался!

— Век ждал, еще подождет, заодно перебесится. Как обещание давать, так здесь ты, Мира, времени лишнего на думы не тратишь. Собой кинулась мужчин прикрывать? Для чего? Не было иного пути, кроме как к королю в постельные грелки набиваться?

— В… в…

— А то, что магией на тебя действовал, голову кружил, да так сильно, что толком ничего не соображала, это ты в расчет не берешь? Если бы выбор в его пользу сделала, а не жертву приносила! Но ты чувств не скрываешь, а мне что прикажешь, смотреть? Смотреть, как уходишь? Тебе вслед платочком из твоей же юбки, за которой нас спрятать пыталась, не помахать?

— У тебя тут еще сильно болит? — спросила, на грудь его ладонь положив. Брови приподняла выжидающе, и он в ответ свои изломил. — Спрашиваю, потому как примеряюсь, куда лучше ударить, чтобы ты меня выпустил.

— Сюда ударь, — накрыл мою ладонь своею, передвинул на левую сторону, туда, где под пальцами сердце билось, — здесь больнее всего.

Не стала к груди прикасаться, размахнулась и пощечину отвесила, как прежде хотела, звонкую, крепкую, ярким пятном заалевшую на щеке. Довел, царедворец. Затем, видать, и позвал.

Сжала зубы покрепче, чтобы слезы сдержать, а вскрик подавить не сумела, когда вся прическа богатая рассыпалась под натиском пальцев жестких, схвативших пряди мои, голову запрокинувших. И отшатнуться бы, но пошевелиться страшно. Дыхание затаила, сжалась, услышав, как ткань серебристая затрещала под напрягшейся рукой, спустившей по шее, прошедшей до основания спины, вдавившей в плоть хрупкие позвонки. Струсила все же, закрыла глаза, когда стиснул меня так, что теперь уж ни вырваться, ни дернуться не получалось, к телу обнаженному прижал. Задушит, как есть, задушит за все, чего натворить успела. Допрыгалась, Мирка.

Рано ж обрадовалась, что взаправду мучения мои прекратятся. Диор жестокий продлить их решил, изверг. Ведь ждала, что снова прикоснется, ждала, чтобы хоть в последний разочек ласку подарил. Гнала из памяти тот сорванный с губ поцелуй единственный, когда не понимала, что со мной творится. Еще и голову в сей раз первая потеряла. А мужи, черноволосому подобные, видать, вовсе сострадания не ведают, потому что губы жесткие накрыли мои тогда, когда изо всех сил пожелала никогда больше не видеть его.

Заклеймил собой, прикосновениями своими. Проводил пальцами по коже, оставляя горячие следы, сминал платье мерцающее, мое тело в пылающий огонь превращал. Ой, мамочка, сгорю ведь на сей раз, ничего не спасет. Остудил бы, потушил пламя жадное, заполнил пустоту тянущую, мольбу беззвучную расслышал. Не оставил бы только в этот миг, не припомнил всех ошибок.

Закрывала глаза, слушая, как летит по коже ладонь шершавая, вздрагивала, когда прикасался так, как никто прежде не смел и как никому не дозволяла. Плакать и молить хотелось, когда отрывались от меня его губы даже на миг краткий. И жить хотелось, и умереть, в беспамятство окунуться и помнить все, до последней подробности.

Вспышками разносилось чистое счастье по бурлящей крови, женское беззащитное, самое хрупкое и самое крепкое на свете. Когда только ты самая нужная, когда взгляд, ради которого погибнуть можешь, никого на свете желанней не видит, когда только твое имя любимые губы шепчут. И не зришь в такие минуты ни края небес, ни цветных водопадов, не паришь птицей в небе и не срываешься в пропасть, но перестаешь существовать, растворяясь до последней частички в нем, одном-единственном.

Зацелованная, заласканная до смерти, я не могла видеть из-за пелены перед глазами, дышать разучилась любым воздухом, кроме того, что давало его дыхание, пальцы совсем сделались непослушными, не желали отлипать от его кожи.

— Мира, — в миллионный раз прошептал, отводя рукою копну волос моих со спины. Просчитывая пальцами позвонки, очертил изгиб поясницы, мягко провел по закинутой на его бедро ноге, задержал пальцы, сомкнул их на хрупких косточках, прогладил под коленкой. Пока я выдыхала судорожно, Эртен ладонь прижал к щеке, поднял лицо мое и в шальные глаза посмотрел:

— Остановимся, Мира.

— Зачем? — удивилась непонятливо.

— Затем, что пока ты мне не принадлежишь.

Я на руках приподнялась с груди его и углядела, что на полу уже лежим, а платья серебряные лоскутки ковер устилают, спрятала тут же лицо зардевшееся, прижала к его шее, пока он вновь погладил рукой по моей спине. Кожа горячая его кожи касалась, и наслаждение сладкое оттого, что наготу мою своим телом прикрыл, крепко к себе прижав, и каждая обнаженная клеточка пела, ликовала, его рядом ощущая. Когда ж довелось мне так влюбиться, не собиралась ведь.

— Не знал, что к этому обычно готовятся? — смешок рядом с ухом прозвучал.

Вот так я теперь вслух мысли свои высказываю, совсем разум помутился.

— Не помешало бы подготовиться, а то ж не знаю ничего про тебя. Что вы, диоры, за люди такие?

— Сложные люди, — враз вдруг серьезным сделался. А после подниматься начал, а я ойкнула и быстро волосами грудь занавесила, смущение жаркое ощутив, когда встали рядом друг с другом. Поймал запястья мои, в стороны отвел, вновь волосы за спину отбросил, одной рукой за поясницу ухватил, другой за шею, а когда прогнулась под натиском решительным, коснулся губами груди обнаженной.

Коленки слабые подогнулись, и пришлось черноволосому снова меня на весу удерживать, пока в себя приходила. Благо, не стал больше целовать и глаза закрыл, выдохнул со свистом сквозь зубы, после только выпустил и резко от меня отвернулся.

— О диорах тебе, Мира, лучше всего мама расскажет. Спроси у нее все, что знать желаешь.

Я руки на груди скрестила, взгляд в пол уставила, потому что дико хотелось на носочки подняться, ладони на плечи его положить, губами к спине с литыми мышцами прижаться, пробежаться дорожкой поцелуев по крепкому поджарому телу с золотистой кожей. Шумно в себя воздух втянула, радуясь, что не поворачивается ко мне, по сторонам оглядываться принялась, отыскивая, что надеть могу и пропустила момент, когда Эртен магичить начал. Соединились лоскутки в единое целое, снова платье для меня из кусочков собрали.

— Продержится до твоей комнаты, — диор мне сказал, склонившись и вновь полотенце с пола подхватив. Я сглотнула жадно, больно пить захотелось, когда взгляд сам собой по спине и ниже прогулялся. И никогда прежде в жар от чужой наготы не бросало, а тел мужских за помощью матушке всяких разных повидать довелось. Понятно стало в этот миг, что хоть сто идеалов красоты для меня отыщи, а с ума сойду лишь от одного, которого сердце выбрало.

— Служанке вели другое платье принести. Время есть еще.

Обернулся наконец, посмотрел мне в глаза, перехватив серебристую паутинку ладонью.

— Подними руки, помогу.

Я послушалась, вытянула вверх ладони, ожидая, когда материя гладкая на тело скользнет, а у диора дыхание сбилось, глаза потемнели, стали как море в сильный шторм. Ткань тонкую в кулаке так сжал, что захрустело что-то, может ткань, может кулак.

— Никого красивее тебя никогда не видел, — сказал мне вдруг, и пока я после слов этих в себя приходила, с головокружением боролась, с истинно воинской сноровкой вмиг затянул меня в кокон серебристый, и резко назад отступил.

В коридор я опрометью выскочила, как только проясняться в голове начало. Поняла, чего такого творила, и мимо диора пронеслась, как подстреленная. А в коридоре аккурат на ту девку русоволосую наткнулась. Глянула она на волосы мои, до талии спустившиеся, на пряди спутавшиеся, которые пред тем полдня в прическу убирала, и руками всплеснула.

— Да вот сходила с вопросом, — огорошила я служанку, не давая ей рта раскрыть, — еще и платье новое требуется.

Сказала и в комнату свою юркнула, дверь захлопнула, спряталась. Теперь до самого ужина никуда не пойду, пока сами не позовут.

Глава 19. Сила силе рознь

Вниз все та же служанка меня проводила, обрядила в сей раз в платье просторное, с вышивкой черной по лифу и с юбкой широкой золотисто-красного цвета. Волосы в косу заплела, вокруг головы уложила.

Как она, бедная, над тряпочками серебристыми сокрушалась, когда платье, магией боле не скреплённое, в комнате с меня упало. Со всем пылом сокрушалась, будто сама его шила.

Эх, мне бы девкины заботы. Ей платье жалко, а мне себя. Это как же выходить сейчас ко всей семье их диорской? На Эртена глаз поднять не смогу, про властителя королевства нашего и вовсе молчу. А мать наверняка что-то заподозрит, женские сердца они по этой части шибко чуткие.

Проводила меня девка до нужной двери и пошагала прочь с деревянной спиной, а я замялась на пороге, пока не решилась постучать. Кажись, слишком громко вышло.

Двери сами отворились, впуская в комнату, просторную и светлую. И хотя за окном уж темень царила, здесь кругом от огней магических светлым-светло было.

Эртена я первым приметила, но мигом взгляд в сторону отвела. Скользнула им по креслу высокому, в котором сидел мужчина черноволосый. Так и споткнулись глаза мои о того, кого не иначе как правителем некоронованным называть следовало. Воспитанник королевский, из рук монарха власть принявший, пока новый правитель в настоящую силу не войдет. Даже имя его припомнила — Альтар.

Сидел он в кресле свободно, одна нога на другую закинута, руки на подлокотниках расслабленно лежат, только пальцы по резьбе деревянной выстукивают. А лицо… хоть снова челюсть с пола подбирай. Вот в кого Эртен красотою пошел, даже глаза серебристые от отца унаследовал. И кабы не знала точно, что отец, непременно за старшего брата бы приняла. Где ж это видано, чтобы отцы такими молодыми казались? Растерялась даже на мгновение, а особенно когда человек этот мягко с кресла поднялся и меня приветствовал.

Ухватилась за косяк дверной от испуга, глаза с правителя на Эджелину перескочили, рядом с братом замершую. Магиня мне улыбнулась искренне, а беспомощность в лице моем углядев, мигом шагнула навстречу.

— Мирушка! Входи, не стесняйся, я тебя со всеми познакомлю.

Потащила меня вперед и сперва мимо Эртена проволокла.

— Вот брат мой, сардар дар Астелло, наместник северных земель, верховный главнокомандующий королевскими силами.

— Какой сырдар? — тихонечко переспросила, пристально плечи мужские рассматривая, выше взгляд не поднимая.

— Сардар — это высшее воинское звание, что означает, начальник над всеми. Военные силы тоже делятся на разные категории.

— Нужны ли титулы, Лина? — изломил бровь диор, а я ощутила, как для меня рядом с ним воздух прогревается до звонкой дрожи, и подергала незаметно магиню за рукав.

— Это на всякий случай, поскольку вы Мире в вашем походе ни о чем, кроме опасностей грозящих, не рассказывали, а ей тоже знать следует, с кем связаться пришлось. — Отмолвила девчонка и потянула меня дальше.

— Это отец мой, Альтар дар Астелло, наместник наследного принца, осуществляющий верховную власть в королевстве Небесного света, входящего в союз с королевством Закатных гор.

Диор, который отец (совсем на отца не похожий) протянул руку, ладонь мою поднял и поцеловать склонился.

— Приветствую вас в нашем доме.

Я ж настолько растерялась от жеста этого, что сама не пойму, как присела слегка, склонившись, будто лоза гибкая. Сижу вот и думаю, что за присест такой, а сама вспоминаю, что у эльфов так перед самыми главными представителями родов принято поклоняться. Вот ведь память эльфийская, в мозг мой въевшаяся, услужила вовремя.

— Не стоит церемоний, — поднял меня за плечо наместник, — вы наша гостья и мы не на приеме.

— А что за поклон? — прошептала на ухо Эджелина.

— У эльфов так принято, — пожала я плечами.

Дар Астелло услышал и бровь изогнул удивленно: «У эльфов?». Стоит и смотрит на меня пристально, так, что от взгляда серебристого ноги холодеют. Так бы и примерзла к полу, кабы не встала рядом со мной, за плечи обхватив, длинноволосая магиня. Та самая, которая матушка Эртена. Наместник взгляд на жену перевел, усмехнулся уголком рта, а в глубине глаз искры сверкнули.

— А это мама моя, — подхватилась Эджелина, — Лилея дар Астелло.

— Зови просто Лея, — услышала я мелодичный голос, а магиня отступила немного, давая себя рассмотреть. В темноте да на пригорке, не углядела я, что матушка Эджелины и Эртена раза в два моложе моей собственной выглядит. Это что ж за магия у диоров такая?

Облик магини мне больше всего по душе пришелся, в нем пугающей красоты диорской (которая что правителю, что детям его досталась) не было, веяло от нее чем-то простым, сердцу близким. И глаза человеческие, зелено-карие, точно орех лесной, и косища как у девок наших в деревне, толстенная, длиннющая, такой косе даже Рося обзавидовалась бы. И за эту самую косу правитель жену и словил, и к себе потянул.

— Я ее не съем, — заявил, — можешь собой не загораживать.

— Не съешь, так напугаешь, — выхватила косу магиня. Только снова ко мне ступить, а диор ей на плечи руки положил, пальцами до самой шеи прошагал и погладил, еще и на ухо что-то шепнул. Матушка Эрдена зарделась точно девица невинная, коварным искусителем соблазняемая, руки на груди сложила и подбородок вздернула, пока наместник жену со всех сторон облапил, от себя не отпуская.

А мне враз полегчало, хоть не одна я здесь краснею. Заодно еще разок удивиться успела. Интересные у Эртена родители оказались, как два бока у ягодки. Один солнышком согретый, теплом поспетый, а второй сладкий, да белый, в холодной тени соком налившийся. Не похожи были друг на друга, а при этом рядом стояли, как тогда на поляне, не разделишь и не оторвешь, что ту самую ягоду, только пополам разрезать.

У моей матушки супружняя жизнь тоже удалась, дядька ее холил, лелеял, на руках носил, но с годами любовь иной становится, не бурной речкой, а озерцом теплым, до самого дна прогретым. Потому и чудно мне казалось, что рядом с этой парой в воздухе искры проскакивали, точно они вчера повстречались. Старший диор еще и дурачиться начал, незаметно косищу жены вокруг запястья обмотал, а магиня, решившая в этот миг из объятий крепких выскользнуть, ойкнула громко, а потом и вовсе ногой топнула. Волосы как по волшебству сами расплелись, упали за плечами плащом шелковым, а она их быстро наперед перекинула и споро ко мне подскочила, от правителя подальше.

— Мира, чувствуй себя здесь, как у себя дома. Ты для нас дороже самого дорогого гостя. Сына нашего спасла и собой рисковала, мы перед тобой всю жизнь в долгу будем.

— Сын ваш и сам меня не раз выручал. — на Эртена я смотреть не решалась, — Несколько раз уберег от смерти. Сперва после гибели отряда, когда чердуши едва не добрались, еще в болотах не дал с пути сбиться, а после в топи быть утянутой, я же лишь раз отплатила.

Не разуверили мои слова Лею, все также смотрела на меня с благодарностью в глазах, а потом за руку к столу подвела, усадила на самое почетное место, во главе, а удивленному правителю на стул напротив указала.

Он жену долгим взглядом наградил, а по губам такая улыбочка скользнула, что я бы забоялась, после сел себе преспокойненько прямо напротив меня, вид принял самый невозмутимый и к допросу приступил. И так он это мастерски делал, что успевал в процессе сам ужинать, жену смущать (она пыталась от расплаты подальше отсесть, да только стул с магиней до диора дошагал и рядом устроился), да еще и у меня все-все про жизнь выпытать. Я даже про Лика ему поведать умудрилась.

Теперь вот сидела ошалевшая, в блюдо пустое смотрела, в руках вилку непонятную крутила и вспоминала, когда съесть все успела.

— Значит, дядя эльфийский с детства был к вам весьма строг?

— Да не ко мне, — положила я вилку быстренько, — у меня и свой дядька имеется. Шеаллин же эльф муштровал, точно в королевы готовил. У нее любое движение и в любой ситуации наизусть заучено, от зубов отскакивает.

Я умолчала о том, что в памяти эльфийки прочнее только облик Тальраира засел, остальное правилами этикета забито оказалось.

— И как вам все это передалось? — вопросил диор, снова на меня внимательно поглядывая.

— Так не ведаю, передалось ли, памяти ее больше не ощущаю.

— Симбиоз определенно произошел. Скорее всего это случилось незаметно для вас. Судя по вашему поведению за столом, вы привыкли ужинать исключительно в присутствии королевских особ.

Я с трудом понимала, что батюшка Эртена говорил, но если покрепче призадуматься, то слово симбиоз сразу понятным становилось.

— Отличия безусловно есть, все же наши культуры не однотипны, однако ведете вы себя безупречно по-эльфийски.

Вот же хитрющий родитель у диора! Как незаметненько проверил. Мало того, что за разговорами все разузнал, так еще и за манерами последил, при том, что внешне вовсе интереса не проявлял. Тертый калач, даром, что царедворец.

— Как вам десерт? — совсем неожиданно наместник спросил, а я только заметила, что за раздумьями еще и нечто розовое из хрустальной вазочки умяла. Когда только крошечной ложечкой разжиться успела и как среди массы приборов столовых отыскала? Мда, видать прав правитель, а я не зря опасалась в эльфийке раствориться, еще бы сколько-то походила в чужом теле и стала бы не Миркой, а Шеаллин.

— Вкусный десерт, — ответила, а сама поняла, что с испугу напрочь переела.

— Значит, магия вам больше не подвластна? — на этот вопрос Альтар ответа не ждал, больше для себя рассуждал. — Риний говорил, это уникальный случай. Иная душа в чужом теле. Мозг Шеаллин помнил все до момента, как душа ее покинула телесную оболочку, а после ваша душа привнесла свои воспоминания, но хозяйкой тела вы не являлись, и стала происходить медленная трансформация. Предполагаю, что вы бы попросту растворились, взяв на себя черты другой девушки, если б мозг Шеаллин не погиб. Риний спас лишь оболочку, на которую так удачно наложился ваш облик. Хотелось бы мне пообщаться с этим подводным магом, — задумчиво протянул наместник. — Как я понимаю, теперь вы не в состоянии управлять вашим даром, ни одним, ни другим?

Я пожала плечами в ответ и сказала, что голоса леса больше не слышу.

— Я так и предполагал, — заключил правитель, — вы и не сможете. По сути, это не ваша магия. Она внутри, но уснула без своей хозяйки.

— Может, довольно вопросов? — подала голос Лея.

— Теперь бы самой спросить, — решилась я. Раз у меня столько всего выпытали, почему бы в ответ для себя не разузнать.

Наместник улыбнулся одобрительно. Никак смелость мою оценил. Видать, полагал, что вконец растеряюсь.

— Кто такие эти два мага были, откуда твари взялись, и что дальше будет?

Альтар задумчиво на спинку стула откинулся, на меня внимательно поглядел, после мельком на Эртена взглянул и речь свою так повел:

— Знаете, Мира, что проще всего при дворе сделать?

Я головой качнула — ведать не ведаю.

— При дворе проще всего врагов завести. А чтобы справиться с ними, нужно быть сильнее всех. Хотите выжить, когда растете в центре всеобщего внимания под присмотром самого короля, учитесь предвидеть шаги недругов и не допускать ошибок. А еще никогда не оставляйте врагов за спиной, по крайней мере, в живых.

После его слов холодком повеяло, поежиться захотелось. А напротив вдруг Лея вздохнула горько, сжала в ладони серебряный нож и поморщилась. Не вскрикнула, а тихо раскрыла руку и закрыла порез закровивший салфеткой.

У меня глаза широко распахнулись, как только заметила, что в тот же миг на ладони наместника кровь проступила. Он ничего в руки не брал, лежали они преспокойно на краю стола. Прервался Альтар, взглянул на жену, покачал головой да продолжил:

— Жалость может сослужить плохую службу. Был у меня один недруг, покусившийся однажды на мою жизнь. Звали его Теудус эль Сантияго. Впрочем, он не был первым, но оказался самым настойчивым. Следующая его попытка способствовать моей казни стоила этому человеку места при дворе. Его обвинили в покушении на короля, заключили в тюрьму и должны были казнить…

Здесь наместник прервался, задумчиво поглядев куда-то мимо всех нас.

— … он бежал из-под стражи и с тех пор исчез. Отыскать не удалось. А снова мы встретились уже теперь. Он много интересного рассказал о своей жизни с нашей последней встречи…

Под пытками видать рассказал.

— … долго скрывался под видом мага-отшельника, нашел себе ученика с сильным даром, одного мальчишку-попрошайку, вырастил его и воспитал для себя преемника. В мозгу Теудуса созрела гениальная идея, которую он старательно воплощал все эти годы — уничтожить опору королевской власти — диоров. Отравить нашу кровь, в которой и заключен главный секрет силы.

Он экспериментировал с разными существами и вывел особенных тварей. Безусловно, без помощи и поддержки, Теудус не продвинулся бы так далеко. Во-первых, ему нужна была диорская кровь, чтобы ставить с ней опыты, во-вторых, ему требовалось кольцо-артефакт, способное возвращать всему первоначальные свойства. Главной целью Теудуса было добиться необратимого результата и он почти достиг своего. Маг собрал немало сторонников, всех тех, кто недоволен исключительным положением диоров, всех тех, кто мечтает занимать такое же место в магической иерархии. Это настоящий заговор, Мира, и теперь очень многим придется держать ответ. Вот, собственно, то важное, что вам следует знать.

Я молчала, обдумывая его слова, а наместник вдруг снова взглянул на жену:

— Будешь просить за него в этот раз, Лея?

Бледная магиня покачала головой.

— Он не был виноват тогда, а теперь… теперь он пытался навредить моим детям.

Диор усмехнулся слегка.

— Матери не знают жалости к тем, кто тронет их дитя.

Они говорили будто между собой, но слова их не были мне понятны, а тревожило другое.

— Как же нападения?

— Это тоже были эксперименты. Теудус натравил своих тварей на небольшое селение. Они с учеником преуспели в открытии стационарных порталов.

— Как у дяди Эрика! — воскликнула Эджелина.

— Именно, — глянул пристально на смутившуюся дочь диор. — И с дядей Эриком и вашими совместными опытами мы еще разберемся. Я полагаю, кто-то при дворе раздобыл нужные сведения и поделился этими разработками с Теудусом, а после помогал ему аккумулировать необходимую энергию. Открытие портала требует усилий нескольких могучих магов, либо большой концентрации энергии, — пояснил для меня.

— А диоры как же?

— Исключение, — отмолвил наместник.

Сильные маги, значит. Намного сильнее всех прочих.

— В том поселении, где было совершено неожиданное покушение, открыли портал, откуда и выскочили твари. Они уничтожили почти всех жителей, спасся только один человек — вольный наемник, возвращавшийся после выполнения последнего задания и забредший в это село случайно.

Гляди-ка, быстро у диора все дела делаются, успел про Тинара разузнать и всю историю из кусочков сложить. Очень связно сейчас обо всем вещал, будто книгу читал.

— Воин запрыгнул в открытый портал, перенесся в другое место, на северную границу, и благополучно скрылся от Теудуса с учеником. Ему достало сил брести несколько дней, пока он не свалился без сознания на окраине леса, где его и нашла одна девушка.

После этих слов изучающий взгляд наместника снова ко мне обратился.

— Все твари связаны между собой, их хозяева постарались сделать так, чтобы можно было отследить своих созданий и отыскать в любом месте. Во-первых, они не могли дать сбежать опытным образцам, поскольку было еще слишком рано, чтобы о них узнали. Во-вторых, главной целью избрали северные земли, там хотели вызвать массовую эпидемию. Теудус обосновался в заброшенной сторожевой башне, оттуда он открывал портал в нужное место. Порой ему приходилось проезжать определенную дистанцию, поскольку, чем на большее расстояние открываешь портал, тем больше энергии требуется. Его ученик попутно постигал основы чернокнижной магии, именно ему подчинялись чердуши.

— А почему северные земли?

— Потому что добраться до меня и моей семьи было важнее всего.

Я задумалась, и тут только дошло, что Эджелина говорила про брата. Наместник северных земель! Теперь и я поняла, почему самый главный военачальник лично к погибающему отряду перенесся. Не его это дело, в боях участвовать, он приказы отдавать должен, во дворце сидя. На то и главный, чтобы издалека глядеть и всех направлять.

Однако как у нас в деревне говорили — король далече сидит, а потому близко глядит. Главное, не просчитаться и наместнику не попасться.

Есть небеса, им все люди поклоняются, а сами в то же время по местным храмам бегают, своим родным божествам дары приносят, чтобы и урожай был, и дождик вовремя пролился, и даже чтобы скотинка у соседа Егорки, тварь такая, подохла, потому как с моего огорода траву жрет. Вот так и здесь, ежели что сотворил, вперед не королевского гнева боишься, а того, кто к тебе поближе, кто все указы в жизнь претворяет, у кого высшей справедливости просишь, ежели сильно приспичило и тот же староста вопроса решить не смог.

Вот, стало быть, на что ставку злодеи делали. Что Эртен в стороне не останется, когда на его землях гнусности твориться начнут.

Батюшки мои, это кого же я целовала!

Взгляд не удержала, скользнул он к диору, и порадовалась, что с едой уж закончила, а то бы поперхнулась непременно, так на меня смотрел.

Никак весь ужин глядел, а еще слушал внимательно, реакцию видел, поведение изучал. Вот так матерые воины к жертве подкрадываются, тихонечко-тихонечко, и не услышишь. Сперва вызнают нужное, а после схватят без лишнего шума, пискнуть не успеешь. Как он меня возле озера словил. И свои-то воззрения у него и свои мысли. Даже в комнате первый в себя пришел, меня из кружения чувств выдернул. А на деле еще и наместником оказался. Теперь если захочет, всю деревню снести может, жителей по другим местам расселить, а кто воспротивится, в подвале заточить. Бывали у нас и такие властители земель, и слава об их деяниях до сих пор в народной памяти живет. А девок несговорчивых всегда особенно быстро в чувства приводили, несложно это, когда судьба близких от одного решения зависит. Знать бы еще чего диор от меня ожидает.

— Сардар дар Астелло, — вбежал в комнату слуга незнакомый, метания душевные прерывая, (а может и не слуга вовсе, больно выправка его ровной показалась). Затормозив в дверях, склонил голову и споро доложил, — требуется присутствие ваше и правителя.

Эртен с Альтаром вместе поднялись, отмолвили, что ненадолго, а после ушли. Матушка с сестрой из-за стола встали, но потянули меня не в комнаты, а в сад. Свежо было на улице, луна все кругом серебрила, уханье птиц ночных раздавалось.

— Случилось что? — встревожилась я.

— Раз ненадолго и вскоре вернутся, значит ничего страшного, — отмахнулась Эджелина. А Лея меня под руку взяла и повела по дорожке.

— Ты выглядишь встревоженной, Мира.

— Не мудрено, — ответила, — еще не позабыла, как по чащам скитались и ото всех укрывались.

— А мне показалось, ты во время этих представлений растерялась. Тебя титулы смутили?

— Да чему там смущаться? Ну сардар, ну диор, ну наместник, — сама не заметила, как только черноволосого звания перечислила, об иных присутствующих и не вспомнила.

— То есть знакомство с отцом тебя не смутило, — промолвила Эджелина, — а вот то, что Эртен землями владеет, откуда ты родом, расстроило?

А мне даже отмолвить нечего. Что тут скажешь, как пояснишь, что кого из деревни моей ни спроси, а всякий скажет, будто наместник поважнее короля будет, поскольку монарх не снизойдет и не озаботится, а правитель земель во все вникнет, со всем разберется.

— Ты его боишься теперь? Разозлить боишься? — спросила вдруг Эджелина. — Напрасно! Ты тогда вовсе Эртена не знаешь. Он своим положением пользоваться не станет.

— Мира, — снова спокойный голос Леи раздался, — я могу поручиться за своего сына, играть чувствами он не будет, принуждать тоже и обещаний не нарушит. Ты зря волнуешься.

Обещания… не давал он пока никаких обещаний. Может, оттого и волнуюсь. Сама точно птица в клетку попала, а о его чувствах ни слуху, ни духу. Ничего не говорил, больше поступками показывал, вот я уже и решила для себя…

Магиня точно мысли мои прочитала.

— Он многое держит в себе, это привычка, воспитанная отцом. Альтар лепил из сына настоящего воина, порой бывал излишне строг, на мой взгляд. Он хотел, чтобы Эртен всегда смог защитить себя и тех, кто ему дорог. Мы вырастили достойного человека, и я это говорю не только с позиции матери. Просто нужно довериться…

— Доверие доверием, а все ж не стал мне сегодня про диоров объяснять. К вам отправил.

— Ко мне? — даже в сумраке ночном видать было, как матушка Эртена смутилась.

— И что такое страшное никто рассказать не желает? Вы уж поведайте, какой смысл скрывать?

— А что ты знаешь про магическую иерархию, Мира?

Пожала плечами, а магини меня к скамейке подвели, с обеих сторон устроились. Вдалеке речка поблескивает, вокруг ветер в листве шепчет, а Лея повздыхала немного и говорить начала:

— Я прежде тоже не знала, а после встречи с Альтаром стала выяснять.

— А вы во дворце познакомились?

— Во дворце, — магиня хмыкнула негромко, — в то время меня на пушечный выстрел ко дворцу не подпустили бы. Я незаконнорождённая, Мира.

Ох ты ж, батюшки. Удивили слова Леи меня, еще как удивили. Даже у нас на селе, если ребенок без отца рождался, то шибко не сладко ему приходилось. Дразнили, пока рос. Родители косо глядели, а дети того шибче старались, родительское презрение в слова и тумаки облачали.

— Лилея ди Эджелина Орсано, так звучало мое имя до замужества, чтобы каждый, кому представлялась при встрече, понимал, что это имя матери и мог догадаться о моем происхождении. Я была не ровней Альтару. Где воспитанник короля, а где магичка с нестабильным даром? Тогда стала разбираться во всей этой сложной системе.

Прикрыв глаза, Лея наизусть проговорила: «Сельские жители, не обладающие магическим даром, имеют личное имя без имени рода. Для различия к имени личному добавляются прозвища, обозначающие профессию; у детей, рождённых вне брака и не признанных своим отцом, к имени личному прибавляется имя матери с приставкой «ди» (диррен — дочь) или «сан» (саннум — сын); выше всех в магической иерархии диоры, в чьих жилах течёт кровь королевская, которые только королю подчиняются да перед ним за деяния свои ответственны, составляют они силу и опору королевской власти, пред именем рода добавляют приставку «дар»;

Вон оно как, а я в этой иерархии еще ниже незаконнорожденных магов стою.

— И к чему звания эти, имена?

— Чтобы было четкое разделение. Наше королевство единственное, где еще сохранена сила таких магов, как диоры. Более нигде не осталось тех, кто способен самостоятельно открывать порталы. Чистая кровь — вот основа силы. Поэтому и женятся на диорках со стабильным красным даром, чтобы способности перешли к сыну. Они наследуется только по мужской линии. А чтобы вливать новую магическую кровь, совершенствовать и усиливать дар, установлен такой статус, как официальная любовница. Ею тоже становится представительница сильного магического рода с кристально чистой родословной, чтобы ребенку передались драгоценные способности. Для рождения наследника требуется пройти специальный обряд единения. Его не все женщины в состоянии вынести, а без него не появится ребенок.

— И что с ними случается, с женщинами? — спросила у погрустневшей магини.

Она вздохнула в ответ, а ответила Эджелина: «Некоторые погибают».

Погибают?!

Вспомнилось мне, что старец рассказывал про дар. Красный самый высокий, после синий идет и желтый. Помнится, и мне давал сферу подержать, но у меня она вовсе ничего не отразила.

— А ежели жена не диорка, не представительница рода сильного, а простая магиня, но даровитая и обряд прошла, что тогда?

— Рождение наследника возможно, но дар телепортации утрачивается.

— Проверялось и не раз, — добавила Эджелина.

Мой бы черед вздохнуть, но дышалось с трудом и на душе муторно, тяжко сделалось, крылья за спиной, поцелуями подаренные, враз развеялись. Вот про какие сложности говорил. А самой подумалось, кабы Тинар диора там на поляне не укусил, не скитались бы по дебрям дремучим, всего-то требовалось портал куда надо открыть и помощь привести, и давно бы словили злодеюку. Немудрено, что дар этот столь важен. Еще и магов этих все меньше.

— А вы то как…

Замолчала, не решившись договорить?

— Как у нас с Альтаром родился ребенок с даром?

— Выжили, стало быть, после обряда?

— Этот опасный ритуал мы не проводили, мы связаны иным способом.

Лея ладонь раскрыла, глянула на тонкую полоску красную, а мне кровь на невредимой ладони правителя вспомнилась.

— Погибнет один, погибнет другой. Вместе до последнего вздоха, — ее слова прозвучали, — у нас не было иного выбора, король велел убить меня прямо на глазах Альтара. А родить я бы не смогла, никогда не смогла, мой дар нестабилен. Пришлось рискнуть жизнью, чтобы добыть одну вещь, после обмененную на эльфийское кольцо, то самое, которое сейчас Эртен носит. А прежний артефакт гномы спрятали, никому уж не добраться.

— И способности передались?

— А это уже не моя заслуга. Рождение наследника с королевской кровью стало возможным благодаря моему происхождению, о чем я узнала намного позже.

— Отца повстречали?

— Сам нашел, когда я стала женой Альтара и у нас родились Эртен с Эджелиной.

И так она это сказала, что разом подумалось о детстве горьком, когда каждый норовит побольнее укусить, а в душе надеется, что вернется родитель долгожданный, признает, широкой отцовьей спиной от насмешек защитит. Но поздно отец признал, когда боле не нужен был.

— Дети с ним общаются, видимся иногда на приемах. Я знакома с его семьей и сводным братом. Он хотел официального признания, я отказалась. Глупые условности, к чему теперь пускать пыль в глаза?

— А матушка как же?

— Ее давно уж нет, я росла сиротой.

Нелегкая судьба, видать, у магини выдалась, по голосу слышно, что нелегкая. Пыталась сейчас спокойно говорить, а болезненные воспоминания накатывали.

— Не будем, Мира, прошлое ворошить. Все ли я тебе рассказала, что узнать хотела?

Все рассказала, на один вопрос не ответила, что мне с чувствами своими дальше делать.

Вот какая любовь мне от судьбы выпала, как пичужка боязливая, прямо передо мной сидит, а в руки не дается. Еще и долг над душой висел и не перед одним королем теперь. Отчего в жизни все так непросто? И почему раньше не догадалась, к чему дело ведется? Из-за событий да волнений этих до последнего глаза раскрыть не могла. Уже на краю гибели стоя, осознала, кому сердце отдала. Совсем отдала, целиком.

Вздохнула горестно, прижалась лбом к стеклу, колени к груди подтянула, вжавшись спиной в стену. Широкий подоконник как скамейка удобная, в самый раз сидеть и думы горестные думать, глядя в черную ночь за окном. Уходить собиралась и уйду, но тянула, чтобы время с ним больше провести, напоследок порадоваться, после в памяти эту пору хранить. Ласке отдалась, ничего не страшась и девичество свое боле не оберегая, а для кого его хранить, как не для любимого? Неужто для короля подозерного, словом связавшего? А не взял, остановился не вовремя, не привязал к себе хотя бы этим. И не было у нас иных связей с диором, совсем не было.

Отерла рукавом слезы, на глазах выступившие, и спрыгнула на пол комнаты. В доме тишина царила, все уж спали, кроме меня. А я на рубашку ночную платье накинула и побрела по тихому пустому коридору. Эджелина еще раньше показала, где ее комната, туда и пошла. На секундочку только возле диорской двери замерла, ладони на гладкое дерево двери положила, глаза прикрыла. Сосчитала до десяти, когда сердце болезное чуток отпустило, и пошла прочь, шаг ускоряя.

Эджелина тоже спала, она сил немеряно потратила, защиту вокруг сооружая, до сих пор восстанавливалась, а я бессовестная магиню потревожила. Только причина на то была и важная.

— Мира, — потерла она глаза заспанные, а я на постель плюхнулась, сгорбилась и голову руками сжала.

— Подскажи, как портал без помощи магов открыть? Вы о таких беседы вели.

Магиня из-под одеяла выбралась, подползла поближе, попыталась в лицо заглянуть.

— Уйти надумала?

— Пора мне, задержалась. Как он выглядит-то, смогу пройти?

— Он как сгусток, тягучий и вязкий, в любую форму перетекает. Когда заряд активируешь, превращается в воронку и утягивает. Нужно хорошо сосредоточиться, тогда в нужном месте выбросит. Голова после этого раскалывается, тело ломит, какое-то время сил совсем не ощущаешь. На не магах еще ни разу не опробовали.

— Хранишь про запас?

Магиня смутилась.

— Один остался, дядя Эрик отдал во дворце. Он как раз активировать хотел, чтобы меня забрать с того пригорка, но не пригодилось. Папа пока отобрать не успел, занят был.

— Мне отдай, Эджелина. Не могу я больше.

— Напрасно торопишься, Мира. Подожди, брат что-то придумает. Мама не зря просила ему довериться.

— Ему девок на веку хватит, не одна я на свете. Ты лучше скажи, сколько семей диорских осталось в королевстве.

— Около двадцати, — очень тихо магиня ответила.

— И за тебя, чай, сватались уже?

Вздохнула горестно. Значит приглядел диор какой-то красоту эту.

— Ты меня хорошо поймешь. Ведь сама не бежишь в объятия Тальраира, родителям в ноги не кидаешься. Еще и скрываешь любовь свою.

— Как ты узнала?

— Высоко сидела, далеко глядела.

Склонила Эджелина голову, вздохнула тягостно, как я недавно. После под подушку руку запустила, вытащила наружу сферу твердую.

— Ногой или рукой расколоть несложно, тогда воронка тебя утянет, куда представишь.

Я сжала оболочку, на орех похожую, а после магиня меня крепко-крепко обняла. Всхлипнула так горько, что я тоже не сдержалась и в ответ носом зашмыгала. Поревели недолго, друг другу в плечо, после утерлись.

— До встречи, Мира. Я верю, что снова увидимся.

— Всех благ тебе, Лина.

Сунула орех в карман, пробежала по коридору до комнаты своей, внутрь влетела, огляделась кругом, подхватила лук родимый, еще с наставником сделанный и к груди прижала. А больше ничего не имелось, чтобы с собою взять.

Хотела уж переодеться в одежу, магиней подаренную, как в дверь постучали. Неужто Эджелина еще напутствий каких дать хочет? Отворила, а там Он стоит.

— Услышал стук дверной.

Это я не рассчитала, бахнула створкой от волнения.

— Я думал, ты спишь, не решался беспокоить.

— Не спиться, — отвела глаза в сторону.

Он тогда мне руку протянул.

— Пойдешь со мной на прогулку?

Должно было поупрямиться, за дверь спровадить, а после орех расколоть, а сердечко-то предательское забилось. Голова затуманилась, кивнула быстрее, чем я сама сообразить успела. А он уж мою руку в своей ладони сжал и утянул меня в зеркало серебряное.

Вышагнули посреди островка небольшого. Вокруг вода плещется, волны на бережок накатывают, ветерок их гоняет. Вода темная, пугающая, а небеса тучи затянули, лунные лучи спрятали.

Ладони диора мне на плечи легли и сердечко снова сладко заныло, а Эртен меня повернул лицом к другой стороне, где заводь спокойная оказалась. Ни течения быстрого, ни волн больших, со всех сторон густым камышом закрыта, а посреди покачиваются на воде цветы большие, на кувшинки похожие.

— Это волшебная полуночница, — тихо мне на ухо диор шепнул, отчего дрожь по телу прошла, — в полночь раскрывается. Это стоит увидеть.

Стиснул посильнее, трепет мой ощутив, одной рукой к себе прижал, другую на талию положил, грея своим телом. А дрожь моя не прохладой ночной вызвана была, и объятия эти от нее не спасали. Попыталась отвлечься, перевела взгляд на заводь и заметила легкое мерцание, словно тысячи светлячков вдруг над цветами водяными взлетели. Тихий звон мелодичный раздался, и светлячки закружились в веселом вихре вокруг каждого соцветия пышного. Стали раскрываться медленно лепестки, а сияние цвет сменяло, то голубой, то фиолетовый, то зеленый и золотистый, и так красиво переливалось, так чудно, что от красоты подобной дар речи пропасть может.

Кабы одна стояла и любовалась, позабыла бы обо всем на свете, а тут не смогла. Чудо чудное перед глазами, а я дыхание диора затылком ощущаю, а после еще прикосновение легкое, незаметное почти, так губами волос касаются. И руки его греют, и спиной грудь твердую чувствую, и снова нахлынуло разом, ноги подкосились, вниз скользнула, а он у земли подхватил. Я на коленки опустилась, а диору пришлось на корточки встать.

— Что с тобой? — взволновался.

— От красоты дух захватило, — отмолвила кое-как.

А он в ответ крепко талию стиснул, меня к себе развернул и оказалась я вдруг на его коленях сидящей. Ногами обняла, скрестила их в лодыжках, кончиками пальцев касаясь его ступней босых. «Забыли-то оба обуться» — мелькнуло в голове и исчезло. Смотрю, как по его лицу эти блики волшебные пробегают, точно рябь по воде, и глаз не могу отвести. Сияние вокруг разлилось разноцветное, мягкое, волшебное, и между нами двумя волшебство творилось, в глазах отражалось.

Пальцы диора сквозь волосы прошли, по спине прогладили, после вдруг крепко на бедрах сомкнулись, притиснули в его телу крепко, точно прилепили. Я ощущала, как дышит глубоко, старательно ровняя дыхание, а свое прерывистое я унять не в силах была.

Уходить следовало, спасаться, от себя и прямо сейчас, когда решение приняла. Ведь никогда еще не была способна так легко передумать. Себя предать и всех предать, на ложь пойти, обмануть, чтобы в его руках забыться, и на единственный поцелуй свою душу променять.

Я его не оттолкнула, не смогла, а он меня не выпустил. В этот раз злости, разум помрачающей, не было. Голые чувства остались, пред нами обнажившиеся, потому я ресницы опустила и глаз раскрыть не решалась.

— Посмотри на меня, — велел.

Мучитель черноволосый!

Посмотрела.

И ведь бывает, что от одного взгляда томительно сердце сжимается и кажется, не выдержишь ты боли этой остро-сладкой.

— Выпусти, — взмолилась, чувствуя, как себя теряю, а по точеным чертам судорога прошла, крепко и упрямо губы сжались, а после разомкнул их, что-то сказать, а я ладонью накрыла. Не смогу слушать, не смогу вырваться и уйти не смогу.

И тогда как во сне руку в карман запустила, изо всех сил сжала в ладони скорлупку податливую, расслышала громкий хруст, а потом взметнулась вокруг воронка портала и потащила нас в завихрившиеся недра свои, подхватила легко и утянула.

Про боль головную, про слабость невозможную все верно Эджелина сказала. Выбросило нас обоих точно в центре Неживого озера. На Эртена та же слабость накатила, его руки лишь на мгновение разжались, но хватило этого мига, чтобы нас водой разделило. Его от меня отшвырнуло, а меня под гладь озерную затащило. Закружило вновь, заболтало и выкинуло на мягкий, устилавший королевские покои ковер.

— Здравствуй, Мира, — голос короля прозвучал, — я уж заждался.

— Выплыл хоть? — спросила, на приветствие не ответив, не в силах головы поднять.

— Такие не тонут, — король ответил, а после с ехидцей добавил, — если не утопить.

Поняла я, что не тронет диора, лицо в ладони уткнула и разревелась.

Глава 20. Злато к ногам твоим и царство впридачу

— Какие покои желаешь? — спросил меня властитель подводный, провожая по коридору. А до этого час утешал, пока я ковер его слезами поливала. Я ему ничего объяснить не сумела, кроме всхлипов слова мало-мальски разумного выдавить не могла, так король сам надумал. Заверил клятвенно, что на ложе тащить не спешит, даст время пообвыкнуться, даже опочивальню отдельную обещал.

Пока шли, все, кто нам по пути попадался, чуть ли не в пол кланялись, а за спиной шепотки раздавались: «Новая фаворитка».

— С рыбами хочу, — отмолвила я, ничего лучше не придумав, — чай под водой живем, а рыб нет.

— Будет тебе комната с рыбами, — засмеялся, а я и не знала, верить на слово али нет. Взаправду что ли рыб где достанет?

— А старая где? — покосилась на короля.

— Комната?

— Фаворитка.

Властитель рукой махнул неопределенно: «Домой отправил», — сказал.

— Надоела так быстро?

— Я двоих фавориток одновременно не держу, — ответил, а чтобы не пытала его больше расспросами, на другое внимание перевел. Мы как раз к двери подошли, и король ее предо мной распахнул. Я зашла, а там…

Спальня большущая, стены переливаются голубым и зеленым, точно водная гладь, а внутри стен, и под ногами, и даже в колоннах высоких рыбы плавают, всякие разные, большие да маленькие. А потолок разноцветной рябью идет, как самоцветы переливается.

— Нравятся покои? — подводный властитель спросил, а я на месте застыла, остолбенела вся.

— Утонуть страшновато, — вымолвила, — точно по воде ступаю.

— Не утонешь, — улыбнулся.

— Как же ты дворец такой диковинный сотворил?

— Из воды, она мне послушна.

— Из воды? Как люди из камней да деревьев сооружают?

— Почти так, — улыбнулся ласково, — дома в городе по тому же подобию сделаны, но что-то менять лишь мне под силу.

— Как же здесь травы и цветы получились, после того, как ты царство для себя осушил? Воздух откуда?

— Земля на дне озерном не хуже, чем на поверхности, а с помощью магии отражений можно все, что угодно вырастить. Ну а воздух и в воде есть.

Да уж, чудеса у короля под водой. Я подошла к ближней колонне, точно из хрусталя сделанной, приложила ладонь, а мелкие рыбешки бросились врассыпную, только одна желтенькая, любопытная ближе подплыла, ткнулась носом в руку с той стороны, покачивая хвостом и плавниками, застыла напротив. Я ее рассматривала, а она меня.

— Если надоест, — его величество сказал, сзади подошедши неслышно, — в ладоши хлопни.

Только молвил, я тут же и хлопнула. Свет на потолке погас, стены матовыми, ровными сделались, колонны зазолотились, рыбки скрылись.

— Захочешь изменить, снова хлопни и представь, где бы хотела оказаться. Комната в точности выполнит твое пожелание.

Я тут же об избе родной подумала. Неужто сейчас стены бревенчатые появятся, окошки с наличниками резными?

Хлопнула в ладоши, моргнула, а когда глаза раскрыла, не домишко дядькин увидела, а покои в диорском дворце. Точно такие, в каких меня тогда поселили.

Опустились руки, голова на грудь склонилась, а король махнул ладонью, и стало все как прежде.

— Отдыхай, Мира. В моем царстве достаточно чудес, будет что тебе показать.

Послышалось или взаправду последнее слово тоном особенным выделил? Помстилось, сейчас о чем-то важном догадаюсь, но голова уставшая мысль упустила. И правда умаялась я, сил нет. Лучше завтра все по новой обдумаю.

— Ты его на берегу не видала? — спрашивала я желтую рыбешку, притиснувшись носом к колонне. — Ну чего молчишь аки рыба, ты ж по озеру плаваешь. Да хотя бы соседки твои, неужто ничего не говорят? Ушел или нет? И быстро ли ушел, сразу или постоял там какое-то время?

Рыбка пошевелила плавниками, махнула хвостом и юркнула вниз, проплыла под ногами, затерялись среди блестящих чешуей товарок.

Я ногой по полу постукала, разгоняя разноцветную стайку, а тут кто-то в двери поскребся. Заглянула в комнату девка невысокая, две косищи на плечах болтаются, в руках одежды ворох, вокруг шеи ленты висят, а под мышкой еще и туфли зажаты.

— Мэйтрис, — деваха поклон мне отвесила, — властитель вас приглашает с ним трапезу раделить.

— Что за мтрис? — спросила, глядя, как она с этой грудой в руках еще и к полу склоняется.

— Так принято к фавориткам обращаться, ваше прелейшество, почтение выказывать. Вот сейчас вас обрядим, причешем, еще краше сделаетесь.

— А платье, случаем, не серебристое? — уточнила я на всякий случай, попутно стараясь средь шелков разноцветных одеяние свое разглядеть.

— Зеленое. Но я еще и голубое принесла, под цвет глаз ваших ясных. Только зеленое побогаче будет. Лучшие мастерицы золотыми нитями расшивали. Сейчас еще служанки прибегут, украшения поднесут. А коли вы серебристое желаете, так я передам, чтобы пошили, к завтрему утру готово будет.

— Серебристого не надо, у меня такие платья долго не носятся.

Вскоре еще девки набежали, со шкатулками резными в руках. Тоже мне до земли поклонились, а смотрят, открыв рот, да с восторгом таким, будто друг с дружкой соревнуются, кто больше всех мной восхитится, а победившую опосля пряником сахарным одарят (или принято у них тут фавориток за владычиц водяных считать?). Только так подумала, как пришел мой черед за сердце хвататься. Пооткидывали крышки у шкатулок, я рот и раззявила, сокол залететь мог.

Батюшки! Каких тут только самоцветов не было! Я уж молчу, откуда у короля подводного такое богатство. А может камушки тоже из воды вылепил? Смотрелись, однако ж, самыми настоящими и сверкали ярче солнышка ясного. Потолок мой мерк перед сиянием этим.

Я глаза ладонями прикрыла, потому что заболели бедные, а та девка, которая с нарядами первая явилась, подскочила ко мне и затараторила.

— Король наш не любит, когда много украшений враз надевается. Ему любо, если все красиво подобрано. К вашему наряду можно заколку поизящнее взять. С изумрудами несколько есть, но это если вам платье зеленое по нраву.

Я кивнула, рукой махнула, пускай сама выбирает. В голове же старое воспоминание мелькнуло, как однажды Рося пред девчатами похвалялась бусами, батюшкой у заезжего купца на молочного поросенка выменянными. Шутка ли за безделушку девичью столько отдать! Однако Роська их в приданое готовила, один раз только надела, на говорины. Девчонки от зависти слюной изошлись, и я тоже поглядывала. А бусы те были из коралловых жемчужин на серебряной нити. Да только не в ряд жемчужины, а на расстоянии, узелками разделены. Кабы Рося сейчас увидала, что девки на меня навешать готовы, на месте б с досады умерла.

Я глаза раскрыла, узрела косы свои, наверх убранными и заколкой скрепленными. Умело служанка их скрутила, лентами с каменьями зелеными, перевязала. А сами ленты к цветку крепились, наподобие лилии водяной. Каждая прожилка в цветочке золотом просвечивала, будто он самый что ни на есть настоящий, только заместо чашечки изумруд огроменный, а мелкими камушками листочки усыпаны. Такая красотень, что даже волосы мои словно ярче засияли.

Пока я лилию эту разглядывала, девки на меня сорочку надели, батистовую, коротенькую, а после под руки придержали, пока я через ворох кружев невесомых шагала. Платье наверх потянули, руки в рукава засунули и затянули меня, что есть силы. Я точно жердь выпрямилась, ни вдохнуть тебе свободно, ни выдохнуть, зато фигура обрисовалась — такой в самый раз мужиков с пути истинного сбивать. Точно фаворитке королевской под стать.

На груди плетенье тонкое, воротник высокий, из сеточки зеленой, стоймя стоит, а на нем тоже изумрудики мелкие переливаются. Поглядишь на это платье, и правда кроме заколки иных украшений не нужно. Там и лиф каменьями расшит, и юбка из кружев искусных, которых я отродясь не видывала. А девчонка (кажись среди прислуги главная самая) мне еще на руку браслет нацепила. Широкий, из цельного золота, а посередине вставка из перламутра зеленого, который сам собою сиял и переливался.

— Хороша-а, — это я протянула, себя в зеркале увидав. Насилу даже признала. — Король-то от счастья сознания не лишится? Чем его, болезного, в чувства приводить?

Девчонки растерялись, шутки моей не уразумев, одна эта, главная, бойко ответила:

— А вы его ладошками обмахните, а то может даже поцелуйте, это ж самое лучшее лекарство.

Сказала, а все вокруг слаженно закивали. Одобрили задумку, стало быть. Я ж подумала, пускай живет, не буду сражать красотой неземной. Не королевское это дело — сознания лишаться.

— Вы мне тогда плат накиньте, подлиннее, чтобы все закрыть, — повела я руками вдоль тела, — до низу до самого. Глаза только не занавешивайте, иначе спотыкаться начну.

Девка главная заулыбалась: «Шутить изволите», — остальные, ей вторя, смешки ладошками прикрыли. Ты гляди-ка, я так скоро за острослова сойду, буду самой языкастой фавориткой в королевстве. А эти все угождать станут, за просто так улыбаться и подхихикивать, даже если ничего не поймут. Эх, вот же как судьба играет, диору я не пара, зато здесь все за королевишну держат, пока я владыке их не надоела.

Никакого платка мне не дали и прямо в платье провели на террасу круглую, ни в залу, ни в покои, а наружу вывели. Я прежде ее и не видела, даже когда дворец со стороны оглядывала. Повисла эта терраса словно в воздухе, у самой ни перил, ни загородок каких, а земля далеко-далеко внизу, и колышется там море листвы, а ветерок легкий лицо разгоряченное овевает. Посреди круга стол овальный поставили и два стула, напротив друг друга. На одном уж король расположился, сидел вольготно, ногу на ногу закинул, окрестности свои задумчиво оглядывал. Тут, стало быть, меня привели и отвлекли внимание монаршее от красоты природной.

Я в дверях остановилась, а властитель голову повернул и махнул рукой приветливо, улыбнувшись, на стул напротив указал.

— Проходи, Мира, устраивайся, — сам в ладоши хлопнул. Тут же понабежало прислуги с блюдами фарфоровыми да серебряными, уставили стол яствами различными, одно другого ароматнее. От такого запаха и слюной захлебнуться можно. И приборов-то: вилка, ложка да нож. Эльфийка моя бедная от такого растерялась бы, зато мне проще, память напрягать не пришлось. И король меня заместо блюда отведывать не спешил, и приступа сердечного с ним не приключилось. Сидел себе привольненько, невозмутимо так и по-королевски, одно за другим яства пробовал да разговор неспешный вел.

— Как тебе, Мира, обхождение? Не обидел ли кто ненароком?

— Как же они обидят, когда, рот открыв, каждому моему слову внимают? Титулы новые пожаловали, вашим прелейшеством и мэйтрис величали. Ты бы их восторги поубавил, твое владычество.

— Зачем? — искривил король уголки губ своих, чуток насмешливо, но без обиды.

— Не привычна я к такому поклонению.

— Привыкнешь, — взмахнул повелитель рукой, улыбнулся радушно и открыто, ни дать ни взять рубаха-парень, свой человек. Ух, и хитрец полубог этот.

— Мои-то обязанности какие?

— Компанию мне составлять, Мира.

— Тоску душевную развеивать, чтобы король не скучал? На дудочке там сыграть, сплясать что позабористей?

— А ты умеешь? — король заинтересовался.

Я кивнула.

— Я про беседы речь вел, истории интересные, которых ты наверняка немало знаешь. Прежние фаворитки ничего нового поведать не могли. Однако от дудочки и танцев я не откажусь.

— Пляски разные бывают, и одной можно изобразить, и в хороводе. Ты ручеек знаешь, ваше властительство?

Король зубами сверкнул, головой покачал.

— Ну вот и устроим после завтрака, девок созовем, слуг этих твоих. Чем народу больше, тем веселей.

Давно я в королевские покои не заглядывала. Властитель может и не прочь был сюда затянуть, но пока не неволил и магией голову кружить не спешил. Видать, правду Эртен тогда молвил, не просто так ноги ватными от голоса да взгляда королевского делались. Сейчас вот ничего похожего не испытывала. Зато с развлечением особы королевской покамест и без того справлялась. Шутки ему, прибаутки, да танцы и игры новые и не простые, а с загадками. Все, чем память народная богата, чему сызмальства меня саму научили, все на голову властительскую, до развлечений охочую, выплеснула.

Правда в меру старалась, чтобы забавы его скоро не утомили. Жизнь однако ж во дворце ключом забила. У слуг помимо прочих обязанностей еще дел прибавилось, все мои придумки в жизнь воплощать. Немудрено, что прежние фаворитки мало что окромя постели правителю предложить могли. Они ведь под водой родились, а те, кто сюда сверху спустился, про жизнь на земле и не помнили. С одной стороны, им самим так спокойней, а с другой, королю скука смертная. У него ж магов сильных в королевстве не водилось, перевороты учинять никто и не думал. Ни тебе тварей магических, ни злодеев лютых.

Одна я из строя подданных послушных выбивалась. Он меня памяти не лишал, ему ведь иное нужно было, чтобы чувства взаимные возникли да я зеркало отворила. А я…, я сейчас по коридору кралась. Зная, что после полудня завсегда в одно время в кабинет удаляется, дела королевские разбирает и указы новые пишет, я тихонечко в опочивальню королевскую пробиралась, вот как сейчас.

Сокол, старый знакомый, мой приход завсегда чувствовал. Приветствовал клекотом веселым, а я ему улыбалась, а сама к сфере волшебной спешила. Клала ладони на поверхность и вглядывалась, как рябь по ней идет до тех пор, пока не отражало зеркало берег озера. И всякий раз волнение боязливое сменялось разочарованием горьким. Снова там пусто было, не стоял никто у кромки воды, не глядел с тоской на гладь Неживого озера, ожидая, что может когда и вернется дева из недр его.

Снова смахнула влагу соленую со щеки. И чего хожу каждый день, спрашивается? Ну нет его там, давно уж ушел. Да и зачем возвращаться? Сама ведь не его, а долг выбрала, сама в воды окунулась, прямо из его крепких объятий в озеро перенеслась и в королевство подводное канула.

Вздохнула снова, опустила ладони и, грустно соколу махнув на прощанье, спальню королевскую покинула.

— Не устала ты, Мира? — король спросил. Подошел ближе, уложил одну руку на плечо, чуть притянул меня к себе. Я вырываться не стала и ответила спокойно:

— С чего мне уставать, твое властительство? Непосильной работой никто не нагружает, выдумками сумасбродными не отягощает, нежеланными обязанностями никто не неволит. Отчего я устану?

— Оттого, что каждый день новые развлечения придумываешь.

— Так и сама веселюсь. Дворец не дворец теперь, а точно деревня родная. Слуги у тебя, король, обучаемые. Уже через слово прибаутками сыплют.

— Они угодить стараются. Или не нравятся тебе платья, что служанки шьют, драгоценности, которые ювелиры королевские изготавливают?

— Отчего же, все нравится.

— Не заметно, — король усмехнулся.

— Так что камушки, подводное величество? Я ж когда по ту сторону заглянула, совсем иную жизнь узнала. В такие моменты все напускное отступает, а ценность существования в другом видится.

— В другом? — король заинтересовался.

А я кивнула.

— Хочешь, Мира, я тебе свои чудеса покажу? Такие, каких ты прежде не видела?

— Чудеса?

— Самые настоящие, — улыбнулся властитель.

Ох, как я раньше чудеса любила. Завсегда слушать о них готова была, а в другое время о них же мечтала. Теперь вот ни чудес, ни богатств не надо.

— А покажи, — властителю ответила. — Что у тебя в мире за диковинки, которых я отродясь не видела?

Обхватил меня король за плечи, повел за собой на террасу. А как вышли, я дара речи и лишилась.

Это ж кто мог знать, что волшебнику подводному под силу сокола в такого гиганта обратить? Ладони ко рту прижала, когда подошел властитель к самому краю и спрыгнул на спину летуна. Сделал на нем круг небольшой и вновь ближе подлетел.

— Прыгай, Мира, — позвал меня, — поймаю.

Я глаза зажмурила, дыхание затаила и скакнула вниз, прямо в его руки угодила. Король к себе спиной прижал, одной ладонью вокруг талии обхватил, а другую на шее сокола устроил.

— Полетели, — крикнул. И у меня дыхание перехватило, когда взмыли резко вверх.

Первое время глаза открыть боялась, но когда поняла, что его величество со спины летуна соскальзывать не спешит и меня крепко держит, доверилась ему, перестала судорожно за перья соколиные цепляться (того и гляди, все повыдергаю), дух перевела и отважилась вниз посмотреть.

Сокол взлетел уж под самые облака, а под нами переливался хрустальный дворец на горе, а чуть поодаль, в низине — сверкающий город. Небо закатно-румяное плескалось в озере, которое на поверхности отражений не имело, а здесь казалось расплавленным золотом. Полянки бархатно-зеленые мешались с лесными зарослями, розовые холмы сбегали к равнине, светившейся внизу ярко желтым пятном.

— Это розовые скалы и золотая долина, — склонился король к моему уху. Одно из самых любимых мной мест в человеческих королевствах.

Я ему не ответила, поскольку рот пока открывать не решалась и только жалась поближе к правителю. От красоты повсеместной сильно голову кружило. А тут еще властитель соколу какой-то сигнал подал, и птица выше взлетела. Теперь земля совсем далеко очутилась, а под нами проплывали облака пушистые.

— Погуляем, Мира? — спросил король, и ответа не дождавшись, потянул меня со спины соколиной.

Я с визгом пронзительным вниз полетела. Со страху широко глаза раскрыв, глядела на то, как мы падаем. Властитель руки в стороны раскинул и смеялся беззвучно, пока я в полете за него ухватиться пыталась. Надеялась, хоть сокол поймает, но птица огромная в сторону ушла, а мы вдвоем упали на облако. Я сперва себе не поверила, когда в пушистую вату по шею погрузилась. Под ногами пружинило мягко, но у меня выпутаться из белоснежного плена не получалось. Зато король хорошо приземлилась, уселся на облаке, как на своем троне, еще и взбил перья небесные под спиной, дабы помягче было. Устроился, в общем, со всеми удобствами и глядел вниз с высоты, пока я в перине невесомой барахталась.

— Как представишь, Мира, так и будет, — с улыбкой король подсказал, заметив, как я от ваты облачной отплевываюсь.

А что мне представить-то? Впечатлений столько, что совсем ничего в голову не лезет. Зажмурилась, попыталась умное что сообразить, этакое величественное вроде королевского трона придумать и смех веселый услышала. Поглядела на короля, после на облако свое и, оказалось, что на печке лежу. Добротной такой, белоснежной и мягкой. Тут уж и я не сдержалась и со смеху покатилась, королю вторя. Так и веселились вдвоем на облаках, неспешно плывущих над подводным королевством.

— Как же ты это умеешь? — спросила у властителя, когда дух перевели.

— Я этот мир создал, мне здесь все подвластно: время, расстояние, пространство. Могу исполнить любую фантазию или мечту. Ты ведь когда-то желала полетать, Мира?

— Все желают, — я ему улыбнулась. Искренне, от всего сердца, потому что от такого светлого волшебства на душе теплее становится, боль и тоска отступают.

— А попрыгать на облаке хочешь? — протянул руки полубог.

— Так все хотят! — засмеялась, схватив его ладони.

Чудесный у нас полет выдался. Мы после из облаков еще и фигуры разные лепили, дурачились вовсю. Я дракона сделала (таким, какой он у меня в воображении после рассказов старца остался), а король цветок красивый. Он мне его после и подарил. И что удивительно, моего дракона ветер чуть позже разметал и вытянул, а королевское причудливое облачко так и лежало в руке белоснежным соцветием.

Позабавил меня, его подводнейшество. Я со своими шутками-прибаутками даже рядом с его чудесами не стояла, о чем королю и заявила. Мы как раз устали точно малые дети баловаться и улеглись животом на облачко, король рядом устроился, подбородок на руки положил и вниз поглядывал.

— Мне всегда интересно, чем люди на земле занимаются, потому слушать тебя и смотреть на твои выдумки забавно. А ты очень стараешься, Мира.

Глянул на меня хитро и с усмешкой.

— Угодить ведь хочу, — раскрыла я глаза пошире. — Тоску владыческую развеять.

— А мне казалось, от себя отвлечь, — пуще прежнего король развеселился. — Чтобы я к новой фаворитке с поцелуями не приставал.

Тут я смутилась немного, но в непонятливую деревенскую девку играть не перестала.

— Так помню еще, как после поцелуев твоих ноги подкашивались, голова кружилась, точно болезнь морская напала. Вот и не тороплюсь особо к этому возвращаться.

— И так ты, Мира, сравниваешь, — подпер голову владыка, загадочно меня рассматривая, — что вместо хорошего смысла иной получается.

— Правду ведь говорю. Или ты, твое властительство, голову магией не кружил?

Король усмехнулся.

— Кружил, но после, а сперва реакция у тебя, как и у всех была.

— А когда кружил и зачем?

— А когда за решеткой меня целовала. Хотел, чтобы ты осталась. Тогда ты могла стать моей королевой, а теперь…

— Что теперь? — я привстала на локтях, вытянулась в сторону полубога, чтобы любую эмоцию на его лице приметить.

— А теперь тоже могу вскружить, если очень хочешь, даже без магии, — задорно подмигнул властитель и ухватил меня в объятия. Я снова взвизгнула, потому как облака под нами вдруг в стороны разлетелись, и помчались мы с королем к земле со всей скоростью. Он меня поймал, спиной вниз падал, а я за его шею уцепилась так, что и задушить бы могла. Вот этот момент король и выбрал, чтобы меня поцеловать. К губам прижался не грубо, не жестко, а с нежностью и лаской. А у меня в душе все бурлит, тут уже страх с не пойми чем мешается. Понимала, что не разобьемся, не допустит владыка этого, но кровь все равно бурлила, и тут уже вовсе не под силу разобрать, я в ответ на поцелуй со всех сил в короля вцепилась или от иных чувств. Однако то, что от эмоций рассудок помутился, это властитель верно пообещал.

Когда сокол почти у самой земли нас на спину поймал, у меня в голове уже никаких мыслей не осталось. Ощущения все напрочь перекрыли. Король же только тогда выпустил, когда я снова в перья птичьи вцепилась. Опять прижал к себе, устроил нас обоих поудобнее и велел соколу обратно во дворец лететь.

А вечером все спокойно было. Дал властитель передохнуть после прогулки нашей удивительной, вот только у меня было чувство, будто я в этот день что-то важное сделать забыла.

Ох, мурашки так и бегают табуном по коже, скачут среди волосков, дыбом поднявшихся. Хотя бояться нечего, в самом деле, ведь не одна я в тоннели подгорные спустилась, а с королём. Вот только шибко пуганая стала после всех событий и приключений. Вспомнить только, как мы с эльфом и Тинаром по лесам от тварей улепетывали. Темноту с тех самых пор тоже не слишком жалую. А она кругом царила такая, что хоть глаз выколи, непонятно даже, как их владычество вперёд брел и не спотыкался.

— Подсветил бы, — прошептала я, в плечо короля вцепившись. Он только посмеялся тихо, ладони мои подрагивающие своей широкой накрыл и негромко ответил:

— Тогда всю красоту пропустишь, Мира. Потерпи ещё немного и вдохни поглубже.

Я сделала, как владыка посоветовал, ещё и глаза пошире раскрыла, чтобы ничего не пропустить. Интересно ведь, что его величество снова придумал?

А привез он сегодня меня к тем самым розовым горам, которые я ещё с облаков разглядела. Оттолкнул камень от входа (прямо взял сам и в сторону откатил. Я после потрогала, но и на волосок сдвинуть не смогла), завёл меня в туннель узкий с низким сводом и стал вниз провожать. Долго так брели, у меня даже мысли появились, а дождусь ли чуда обещанного. А потом среди черноты кромешной что-то замерцало. Будто сам воздух разноцветными всполохами расцветился. Сперва чуть заметно, только привычным к мраку глазам и различить, а затем все ярче. Стали блики по стенам скакать, камень изнутри зажигая, и чем дальше, тем удивительней эти переливы становились. И оттенки всякие, некоторых я прежде даже не видела. Но чуднее всего, что я это свечение словно вместе с воздухом вдыхала, и оно пробегало по моей коже, заставляя и ее светиться, а в душу вливалась удивительная чистая радость. Страх отступил и вприпрыжку хотелось вперед пуститься. Просто волшебство какое-то.

А потом я настоящее чудо узрела, когда вышли мы с королём посреди огромной пещеры. В центре, в широкой каменной чаше, голубая вода плескалась, прозрачная как слеза, а пол из мрамора розового и стены того же цвета. И усыпаны они каменьями драгоценными, всякими разными, и формы, и оттенка любого. Вот когда весь тот воздух, что я в грудь набрала, стал со свистом обратно выходить.

— Это как же ты, — спросила у короля, когда дар речи вернулся, — все-все самоцветы в одной пещере собрал?

— Это магия отражений, Мира, я говорил тебе о ней. Думаешь, боги каждую травинку создают и каждую песчинку? — улыбнулся он, — всего лишь применяют магию, чуть меняя количество силы, чтобы при всем сходстве были и отличия. В этой пещере камни со всего света, и каждый из них обладает своим волшебством. Может наделить владельца силой или умом, подарить красоту или долголетие, защитить от болезней. Выбери любой, Мира, и я сделаю для тебя амулет с уникальными свойствами.

Особенный амулет для меня? К волшебной радости вдруг прибавилась благодарность, приятно стало и тепло на душе. Прошла я вдоль сверкающих стен, рассматривая самоцветы. И как в этом многообразии один выбрать? Глаза ведь разбегаются, от цветов различных и яркого блеска рябит перед ними.

Решила тогда наобум выбрать первый, какой попадется. Но каждый камушек, как назло, на виду и так и светит «Меня возьми». А потом среди великолепия этого увидела я минерал, который свет не излучал, а будто бы в себя втягивал. Протянула руку, взялась за чёрный кусочек, с одной стороны гладкий, с другой угловатый, а он вдруг легко подался и вышел из каменной стены.

Король стоял, голову набок склонив, наблюдал за мной.

— Выбрала? — спросил.

— Этот возьму, — показала ему свою находку.

— Отчего же его? — улыбнулся король.

И не знаю, отчего. Просто именно он внимание привлек. Я провела пальцем по гладкой стороне, она чёрная, но если чуть повернуть, по поверхности блик светлый пробегает.

— У тебя, властитель, волосы чёрные, как ночь, и камень этот такой же. Только твои пряди синевой отливают, а здесь перелив серебряный, ну точно червленое серебро.

Пояснила так и отчего-то печаль непонятная накатила. Словно давнее, позабытое воспоминание, от которого щемит сердце и просыпается в душе тихая грусть.

— Бери его, — легко согласился король, — амулет из него полсужит для тебя самым лучшим оберегом. — Сказал и вдруг спросил с хитринкой в голосе, — так и возьмешь один? Ведь где один, там и два, а где два, там и три.

— Да и одного довольно, — и мыслей у меня не возникло понабрать себе волшебных самоцветов.

— Хорошо, Мира.

Показалось или взаправду удовлетворение в голосе короля расслышала? А властитель ближе подошел, взял у меня камень и вдруг бросил его в воду.

Голубоватая вода засветилась еще ярче, а камень в центре вдруг завращался и кружился все быстрей и быстрей. Острые грани стирались, стачивались и округлялись, а после столп брызг поднял отшлифованный черный кусок над поверхностью, и те капли, что оседали по краям амулета, превратились в серебряные звенья, ограняя гладкий, овальный камень в красивую узорчатую вязь. Тонкие сверкающие нити застывали в воздухе пока не получился из обычного минерала настоящий королевский подарок.

— Ох, — выдохнула я, когда махнул король ладонью, и длинная цепочка с голубым отливом застегнулась на моей шее. Гладкий черный амулет лег на грудь, согрев своим теплом сквозь ткань легкого платья. Я коснулась его несмело кончиками пальцев, подняла и засмотрелась в магическую темноту со светлыми переливами. Красота какая, доселе невиданная.

Король стоял улыбаясь моей радости и тому, как любуюсь я его подношением.

— Спасибо, — подняла на него взгляд, а он в ответ плечами небрежно повел.

— Не за что, Мира.

После протянул мне ладонь, а я оглянулась разок и окинула взглядом всю эту красоту неземную, укрытую под толщей воды, чтобы запомнить и не забыть волшебства этого места.

Король сжал пальцами руку и потянул меня вдруг к голубой чаше.

— Готова? — спросил.

— К чему? — взглянула на него в удивлении, а он сверкнул озорно глазами и прыгнул в воду, утянув меня за собой.

Глава 21.

Светящаяся голубым водица оказалась свежей и прохладной, а струи подводного течения защекотали покрывшуюся мурашками кожу. Я от неожиданности затаила дыхание и попыталась рвануться обратно, но король не позволил. Он утягивал меня все дальше, пока круглое отверстие наверху не скрылось из глаз.

Я со страхом закрыла ладонью рот и затаила дыхание, а властитель, рассмеявшись, подтянул меня ближе и, отведя руку в сторону, прижался крепко к моим губам. Разжал их и вдохнул воздух в стиснутую толщей воды грудь. Я вцепилась в плечи владыки, боясь отпустить, а он уклонился сам. Отплыл, выпуская меня из объятий и сверкая в водном полумраке белоснежными зубами, велел:

— Дыши, Мира.

Я не сразу послушалась. Боязно было открыть рот и ощутить, как его заполняет вода и как проливается она в горло, наполняет живот и делает тело неподъемным, утягивает на самое дно. Но грудь уж сдавило, начало ее печь и колоть, и я, того не желая, судорожно вдохнула и поперхнулась, закашлялась. А король смеялся рядом, глядя как я со страхом откашливаю воду, а потом снова ее глотаю и дышу.

— Верь мне, Мира, — сказал и, вновь ухватив за руку, потянул за собой.

Мы проплывали над высокими горами с гротами и пещерами, ныряли в черную бездну, в которой не видно было дна. Касались вытянутой рукой отвесных выступов вертикальных подводных скал. Порой гранитные уступы рассекали глубокие щели, а из низ выглядывали любопытные рыбешки. Вода кругом была бирюзовая и такая прозрачная, что далеко внизу виднелись затопленные долины, зеленеющие на дне точно узорчатые полотна. И в полумраке подводном все кругом казалось таинственным, подернутым дымкой, а оттого мстилось, что под нами проплывают целые города и деревни, утонувшие века назад в этой бирюзе.

Я отдалась на волю властителя и летела вперед, увлекаемая им, и втягивала в себя воду уже без боязни. Дышала ей точно воздухом, а тело ощущалось легким, почти невесомым, и сама себе я казалась русалкой.

Не знаю, в какой момент мы подплыли к порталу в озерное королевство, но его величество вдруг исчез с моих глаз, а потом и меня протянуло сквозь водную завесу. Я заморгала и сощурилась на мгновение, а после только разглядела кругом ровный берег. Вышагнули мы с королем сквозь разноцветный водопад, ласковые струи которого падали вниз с приглушенным шумом, разбивались о плечи мои и спину и создавали сотни светящихся радуг. Тело окуталось туманом из водяных брызг, а ноги по самые бедра укрылись теплой водицей.

Заозиравшись по сторонам, попыталась распознать место, где мы очутились, и приметила, что на королевство уже опустились сумерки. Король вдруг взмахнул руками и вода, стекавшая по телу, застыла ровными шелковыми лентами бирюзового наряда. Тугой лиф приподнял грудь, а на талии завязались широкие ленты. Владыка вытянул меня на берег, и я ступила на зеленую траву в новых прозрачных туфлях. Волосы свободно лежали на плечах пышными волнами, будто вовсе не я минуту назад проплывала под водой Неживого озера. Кругом средь листвы деревьев и трав замелькали светлячки, откуда-то полились звуки нежной музыки, а его величество повернулся ко мне, одетым в бирюзовый камзол и такие же брюки.

Он ступил навстречу и поклонился, приглашая на танец, а из-за деревьев стали выступать на окутанную мягким светом поляну другие пары. Мы с королем закружились в самом центре под волшебную музыка, и я откуда-то знала все движения. Его величество нежно прижимал к себе и вел по кругу, а я ни разу не сбилась с плавного шага.

Волшебная радость, разбуженная в самоцветной пещере, по-прежнему накатывала мягкими волнами, зажигая во мне тот восторг, отражение которого я видела в глубине глаз короля. Мы танцевали и танцевали и ни разу не остановились, потому что не чувствовали усталости. Под такую музыку невозможно было замереть, она толкала двигаться и парить над землей в крепких объятиях, побуждала к поцелуям и ласкам. И я не удивилась, когда свет вокруг померк, а мы с владыкой вновь шагнули куда-то, а после очутились в его опочивальне. Король прижал меня крепко к себе и склонился, чтобы поцеловать.

Шелковый наряд стекал по телу под его руками точно вода. Мужские губы касались шеи, ключиц и плеч, дарили трепетную нежность и ласковое тепло осторожных и бережных прикосновений. Хотелось отдаться на волю светлых чувств, раствориться в любовной магии, перестать сопротивляться сильному притяжению, позабыться на время. Все казалось правильным, естественным, кроме слабого протеста в душе, непонятного несогласия, мешавшегося с чувственным томлением. И хотя голову кружило от поцелуев, а пальцы сжимали на широких плечах рубашку, и я выгибалась, послушная чужой страсти, но не горячие ласки вырвали первый стон из груди, а едва ощутимая горечь разочарования. Мягкие пряди скользивших сквозь пальцы волос отчего-то казались более жесткими, а крепкое тело, к которому прижималась, ощущалось чуточку чужим. Мое не приникало к нему будто вторая половинка, оттого рождалось в душе чувство странной незавершенности.

Король отстранился первым и поднял лицо мое за подбородок, заставил открыть глаза, поймал мой помутившийся взор. Провел большим пальцем по щеке, а после скривил губы, скопировав выражение малого ребенка, потерявшего любимого тряпичного зайку. Мелькнуло в глазах на секунду потаенное чувство сродни тоскливой обреченности и тут же растворилось, сменившись привычным выражением.

— Мира, Мира, — покачал головой.

Я раскрыла широко глаза, в недоумении глядя на властителя и силясь понять, отчего целовать перестал. А он пробежался пальцами по моим обнаженным плечам, и кожу закололо, в душе буря поднялась, истома страстная вновь накатила. Я на цыпочки поднялась, прижалась ближе к королю и вздох его глубокий всем телом ощутила. Думала, снова поцелует, а он не спешил, проводил медленно рукой по волосам и спине, словно размышлял о чем-то далеком.

А в следующий миг пошатнулось все кругом, раздался рокот и затряслись стены подводного дворца и я бы упала, только правитель поймал, прижал к себе крепко, а с шара в углу слетела вниз тонкая ткань. Зеркальная поверхность заволновалась, отразила берег озера и пошла вдруг большими трещинами. Словно тонкая пленка слетела со сферы и осыпалась внутрь шара осколками, открыв глазам иную картину. Тот же берег, но не пустой. На нем люди стояли, а в центре возвышался черноволосый маг. Его ладони, направленные в сторону озера, светились синим огнем, а на водной глади рождались высокие волны. На груди мага переливался холодным светом угловатый белый кристалл на плетеном шнурке.

Сердце закололо вдруг, захотелось рвануться к шару, положить на него ладони, склониться ближе к поверхности и вглядеться в лицо стоявшего по ту сторону человека. Рассмотреть каждую черточку, заглянуть в глаза и провести кончиками пальцев по твердо сжатым губам.

— Кто это? — я к королю поворотилась, а он руки на груди сложил. Перевел взгляд с меня на сферу, но отвечать не торопился.

И снова встряхнуло мир подводный, гул в воде зародился тревожный, а владыка ладони вскинул, прикрыл глаза на секунду, и затихло кругом.

Мимо меня король шагнул, к шару приблизился и ладонь прижал к поверхности.

— Нарушишь защиту, — властитель сказал, — и обрушишь воду на головы всех, кто здесь живет. Я о том предупреждал.

Маг черноволосый на земле к водной глади склонился и, прямо в глаза королю глядя, заговорил:

— Это попытка вызвать тебя на разговор. Ты перестал отвечать на мои послания, король, а я пришел не затем, чтобы разрушать королевство. Предупредить хотел, что в гости к тебе собираюсь. — Ухватил кристалл на цепочке, поднял его так, чтобы лучше видать было, — я могу обойти любую защиту и теперь ты не отделаешься отговорками. Отдай девушку и оставлю тебя в покое.

Сказал и опустил шнурок плетеный, мерцание кристалла приглушилось, а король ладонью по сфере провел, и погасла поверхность зеркальная.

— Неплохо, — задумчиво владыка произнес, — такой камень отыскать непросто. Немало сил и времени на поиск убил, — он усмехнулся.

— А чего такое сыскал?

— При умном использовании из этого камня мог получиться кристалл, преломляющий пространство.

Я не уразумела речи королевской и все раздумывала о том маге черноволосом, когда властитель о другом заговорил.

— Хочешь наверх, в мир людей, Мира?

Никогда жеманничать не любила и говорила всегда как чувствовала, а здесь король сам возможность дал.

— Хочу, властитель. Хорошо у тебя, чудеса разные и обхождение королевское, а я матушку с дядькой увидеть хочу, Басютку на руках покачать. Сердце миру твоему не принадлежит, тоскует здесь. Если насовсем не можешь, хоть ненадолго отпусти.

Поглядел отрешенно и заговорил будто нехотя:

— Насовсем отпущу, Мира. Ни дольше держать, ни смысла обратно тебя возвращать нет.

И так холодно речь его прозвучала, что вопрос сам на язык прыгнул:

— Обидела я тебя чем-то, правитель?

Грустно мне стало, отчего, непонятно. Может, от голоса его равнодушного. Таким говорят, когда последнюю надежду на чудо утратят. Король и сам волшебник великий, отчего же в глазах его такая пустота светится?

— Единственный твой недостаток, — ухватил пальцами за подбородок, приблизил к себе, — это верное сердце, Мира. Его не прельстили богатства, всеобщее поклонение и чудеса. Я предлагал власть, исполнение любого желания, страсть. Хотел подарить мечту, а ты отказалась от всего. Я уровнял шансы, чтобы завоевать тебя, заставил позабыть о том, что отравляло твою радость. Предложил больше, чем мужчина готов предложить женщине — весь этот мир, созданный мной. Я мог бы оставить тебя, закружить в удовольствиях, о которых другим остается только мечтать, внушить любые чувства… кроме любви.

Выпустил меня, к сфере отвернулся.

— Твоя душа сделала иной выбор, — едва слышно произнес и прикоснулся к зеркальной поверхности. Заволокло шар белым туманом, а я глядела пораженно и поверить не могла, что взаправду готов подарить мне свободу, когда правитель резко притянул к себе, обхватил голову ладонями и сказал:

— Совершенство должно оставаться совершенством, Мира. И хоть последний подарок не для тебя, но ценнее его не найти.

Склонился стремительно к губам моим, поцеловал яростно и окунул в бездну слепящей боли. Заставил меня биться в крепко сжавшихся руках, стонать как под пытками. Слезы потекли по лицу, кровь превратилась в раскаленный металл и в ушах зазвенело. На глаза пелена упала и я не могла уж устоять на ногах, когда все вдруг закончилось.

— Прощай, Мира, — сказал король и толкнул меня в сферу. Я взмахнула руками, поймала потемневший прощальный взгляд, а после рухнула в молочный туман.

Выбросило меня прямо на берег, и я уткнулась лицом в траву зеленую, приходя в себя после мучительной боли. Привстав на локтях, повернула голову и увидала перед собой сапоги черные, а потом руки сильные обхватили крепко и над землей подняли. Глаза серебристые в самую душу заглянули, а маг черноволосый шепнул вдруг: «Мира», — и обнял.

И так ведь произнес, будто всю жизнь на берегу одну меня ждал, целый век надеялся по имени позвать. А я на черты безупречные глядела, а вспомнить не могла. Радость в душе отчего-то, а даже как обратиться не знала. Смешалась совсем под его взглядом, растерялась, ляпнула первое, что в голову пришло:

— Вот так, оказывается, из воды сухими выходят.

А он нахмурился в ответ, еще пристальнее в растерянное мое лицо вгляделся, а серебристый свет в глазах стальным сменился. Улыбка, в уголках губ притаившаяся, исчезла. Вскинул голову, на озеро посмотрел, выплюнул зло сквозь зубы:

— Твои проделки?

А над берегом веселый смех прозвучал.

— Завоевывай, диор, — голосом короля трава прошелестела, — а добьешься, и память вернется.

Мужчина черноволосый меня крепче прижал, а в это мгновение озеро взволновалось. Ни с того ни с сего выросла высоченная волна и хлестнула на берег. У мага руки мной заняты, только пригнуться успел, собой прикрывая, а толща воды разбилась вдруг по обе стороны от нас, смахнула в озеро остальных людей и так стремительно в воронку утянула, что даже для вдоха этих секунд не хватило бы.

Тот, кого король диором назвал, меня на ноги осторожно поставил, выпрямился и к краю воды шагнул. Я даже испугаться за него успела, как листва зашелестела кругом, точно смеялась:

— Снова мой мир сотрясать начнешь? Утопишь всех или одного за другим вызволять станешь?

Диор руки на груди скрестил, в молчании ожидал, что властитель подводный еще ответствует. А с нами на этот раз ветер заговорил. Моего лица ласково коснулся, а мужчине волосы растрепал:

— Обмен неравноценный, не находишь? Однако хорошие маги и мне пригодятся.

— Так не давали согласия к тебе идти, — я не выдержала, — а родичи их как же, а детки?

— Погостят и отпущу, Мира, — ветер мягко шепнул, по щеке погладил, — а вы уходите. Человеческая жизнь коротка, многое нужно успеть.

И стихло кругом. Ветерок теперь самый обычный дул, ничего боле не шелестело голосом королевским.

Я тогда в смущении к магу черноволосому обернулась, подол платья фаворитского отряхнула зачем-то. Оно теперь вновь на мне вместо бирюзового наряда красовалось. Хорошо хоть не голой выбросило.

— Меня Мирой зовут, — представилась. А у самой такое волнение в душе, что даже глаза поднять не решалась, волос, распущенный, в косу заплетать взялась, но не столько плела, сколько сама себя за пряди дергала. — Я с северной деревни, что на окраине. Лучницей на службе королевской служила, а после в озере очутилась, у короля подводного жила.

Ответа не получив, чуть ближе к магу, спиной ко мне замершему, шагнула.

— Властитель подводный коли обещал, то выпустит. А ежели супротив его слова свое говорить, то он и заупрямиться может.

Черноволосый медленно обернулся, взгляд серебристый по мне прогулялся, а я как-то разом забыла, что еще сказать хотела.

— Меня зовут Эртен дар Астелло, — представился спокойно, потом вдруг ладонь мою взял и к губам поднес. Сердечко бедное к горлу скакнуло, сама я точно маков цвет зарделась, болтать начала, о всякой всячине спрашивать, чтобы хоть немного смущение рассеять:

— А магов нарочно на берег отправили? Неужто меня вызволять пришли? Или дело иное еще к королю было, а заодно и меня прихватить решили?

Диор руку мою выпустил, поглядел серьезно.

— Ради тебя пришли.

А у меня радуга перед глазами расцветилась. И нет бы замолчать, потупиться смущенно, послушать, что еще скажет, так никак язык болтливый унять не могла.

— А кто о том просил? Не посол ли эльфийский? Его Тальраиром зовут. Не встречали?

— Я знаю эльфа Тальраира также как и воина Тинара. Они желали помочь с вызволением, но король тебя раньше вернул. Вскоре прибудут, — коротко глянув в сторону леса, вздохнул маг.

И отчего печальный такой? Видать, он в отряде этом самый главный был, а из-за меня даже не успел магию применить. Король нарочно ему деву, вызволяемую, под ноги бросил, чтобы внимание отвлечь. Хитрец подводный.

— А сами кто будете? Предвод или наемник вольный?

— Я наместник здешних земель.

Вот так развеяла смущение, нечего сказать. Коленки дрогнули, чуть наземь не грохнулась. Сам наместник меня выручать пришел! Это ж честь какая (кто бы из деревни услышал, не поверил)! Оттого, небось, что мы с воином и эльфом заговор раскрыть помогли.

Решилась еще разок взглянуть исподволь, и вдох в груди затаился, — какой наместник красивый у нас. Не иначе как по этой причине сердце будто пичужка в клетке бьется, и голова ватная сделалась, я ж сама на глазах глупею, даже хуже чем с королем под магией.

Рот раскрыла, а что еще ему сказать, не ведала. Так бы, наверное, только к завтрему утру придумала, кабы не затрещали ветки и не выскочили к берегу двое путников. Вывалились кубарем и крикнули слаженно:

— Мирка!

— Волкодлакушка родимый! — повисла я на шее Тинара, который первый ко мне подбежал, в охапку заграбастал. Дух не перевела, как уже Тальраир меня из рук воина выдернул, закружил по поляне.

— Мира! — прижал крепко-крепко, куда только невозмутимость эльфийская подевалась.

— Раирушка славный!

— Не обижал? — отодвинул от себя снеговолосый. Глазищами небесными по лицу и фигуре прошерстил, все-все детальки подмечая.

— Какой там! Как королева жила.

У заботливых моих враз лица посветлели, радости преисполнились. Отпустила тревога, которая, видать, все это время их не покидала.

— Да чего бы он сделал? Там ведь предсказание, — я рукой махнула.

— За год многое перемениться может, — Тинар ответствовал, а у меня улыбка с лица медленно сползла.

— Какой год?

— Целый, — воин промолвил, а сам ко мне присмотрелся. — Ты думала сколько?

— Недели три, не больше, — запнулась, дух перевела, — он сказывал, что всему в королевстве хозяин, даже времени, а я значения не придала…

— То-то и оно, что хозяин, — Тинар продолжил. — Ни уговоры, ни угрозы — ничего не действовало. Полубог этот издевался только. Привязал защиту к порталу в подводное королевство, и коли попытались бы внутрь без его согласия попасть, погубили бы жителей.

— Он так сказал?

— Да.

— А, может, соврал? — с надеждой спросила, — мир свой он очень любит.

— Мог и соврать, — Тинар ответил, — но как же проверишь? Только если тобой да остальными рискнуть.

— И то правда.

— А Эртен способ нашел. Мы как получили от него послание про кристалл, мигом сюда примчались, — воин пояснил.

— Это необычный кристалл, — дополнил Тальраир.

— Король говорил, — я задумалась, припоминая, — пространство преломить может, коли камнем распорядиться умело.

— Эртен вместе с Эриком над ним работали.

— С кем?

— Ученый один, — эльф пояснил. — Связали камень с магией диорской крови, поэтому кристалл может переносить на любое расстояние, подобно порталу. А благодаря его особенным свойствам, он способен пронести сквозь любую защиту. Только взамен сил тянет неимоверно.

— А что за магия крови? — поинтересовалась негромко, смущенно глянув в сторону молчаливого мага. Он нас слушал, а сам в разговор вступать не спешил.

Эльф растерялся заметно, удивленно на меня посмотрел.

— Ты чего, Мирка? Ведь диоры, — а это Тинар запнулся малость, — у них магия в крови… единственные маги, способные открывать порталы в одиночку.

— А-а-а, — протянула, не понимая, чего они так удивляются. Или все про то знать должны?

А эти двое к Эртену оборотились, на него поглядели с удивлением. Маг же их взгляды выдержал спокойно, а потом меня спросил:

— Куда ты, Мира, хотела бы поехать?

— Домой, — ответствовала мгновенно.

— Тогда сперва к элдарам, возьмем лошадей, а затем на окраину.

— На лошадях? — шибко изумленный Тинар воскликнул. Эльф же молчал напряженно, с меня на черноволосого взгляд переводил. — Так путь ведь не короткий.

— Верно, — диор подтвердил, а сам уж повернулся в сторону тропинки приметной, с берега озера в заросли ведущей.

— На лошадях так на лошадях, — воин пробурчал, не став в спор вступать. Потом снова ко мне подошел, за плечи обнял. — Вот так Мирка, откуда сбегала, там твои скитания и закончатся. Зря только отчий дом покидала.

— Вовсе не зря, — я ему улыбнулась. — Скольких людей спасли. Даже мою деревеньку от опасности уберегли. Еще и чудес дивных навидалась!

Тальраир, пока мы речи вели, к диору ближе шагнул, тихо о чем-то спросил, а черноволосый ответил негромко. Я лишь отдельные слова расслышать смогла.

— … не помнит…

— … сама должна, такое условие…

Я и задуматься не успела, о чем говорят, как подхватили меня под рученьки белые и прочь с берега озерного потащили.

«Коли наместник сказал на лошадях, значит, так нужно», — проезжая по неприметной тропинке и разглядывая впереди спину черноволосого, я про себя размышляла. Следом за мной воин с эльфом в седлах покачивались, шутками перебрасывались.

Может, властитель земель проехаться хочет, оглядеть владения свои, проверить, все ли здесь в порядке, не притаилась ли где еще опасность? Недаром ведь портал открывать не пожелал. Ехала, думала так, а сама всю дорогу только на диора и смотрела. Незаметно, конечно, старалась, потому как не след мне на наместников заглядываться, а тем более на красивых таких, только поделать ничего не могла.

Каждое слово и каждый взгляд ловила против воли, если оборачивался вдруг на меня, сердце в груди сладко замирало. Все-то старалась подметить: как настроение меняется, бровь удивленно изгибается или же кончики губ изломляются в улыбке. Как глаза прикрывает устало, вытягиваясь на земле под деревцем после целого дня пути. Хотелось присесть рядышком, плечи широкие размять, или того лучше, уложить его голову на колени, пальцами пряди червленые перебирать и смотреть, как ресницы подрагивают или как гладкий лоб морщинка тревожная во сне прочерчивает.

Сама не знаю, зачем запомнить пыталась, как да на что наместник реагирует, к чему интерес проявляет. Просто всякий раз как он взор вдаль устремлял, догадаться хотелось, о чем сейчас думает. Я исподволь уже каждую черточку облика его рассмотрела да запомнила, шрам на подбородке изучила подробно, а еще в вырезе рубашки приметила несколько. Только спрашивать, откуда они, не решалась. Я к диору обращаться робела, а саму себя науськивала, что у Эртена магия с королевской схожа, вот у меня голову и кружит. А чем не объяснение? Коли диоры самые сильные маги в королевстве и лично порталы открывать способны, что бы им этой магией каждую девку встречную не сражать?

Поездка наша обратно в деревню вовсе не походила на прежнюю, когда по лесам бежали, преследователей со следа сбивали. Сейчас мы неспешно передвигались, а чтобы я шибко не уставала, мужчины старались почаще привалы делать. Ночью тоже в путь не пускались, выбирали место посуше и на ночлег останавливались. Тинар место отдыха на предмет следов оглядывал, чтобы на лежанку зверя дикого не наткнуться, Тальраир нам удобные постели магией своей мастерил, а Эртен защиту устанавливал.

Первый раз, когда остановились, диор первый спешился, подошел к моей лошади и руки протянул, чтобы наземь спуститься помочь. А я от смущения и растерянности сама не своя сделалась, и привычка дурная тут же взыграла, язык мой, враг мой, язвить принялся.

— Чай не барышня, изнеженная, в мужские рученьки с лошади падать, поди и сама наземь сойти могу.

Сказала и себя же мысленно по затылку огрела. Вот дура дурой! Нет бы тихо в объятия его скользнуть, обмереть от счастья, а после потупиться да поблагодарить как следует. Ан перепугалась, что на ногах не удержусь, его близко с собой ощутив.

Наместник криво усмехнулся да руки опустил.

— Ну спускайся, коли помощи не приемлешь, — и отошел. А я с досады губы кусала, и пожалела, что дядька в свое время только грозился язык оторвать да так и не сподобился.

Больше диор меня у лошади не караулил и заботы проявлял не больше, чем Тинар с Тальраиром. Однако ж и равнодушия не показывал, хоть я боялась, что обидела наместника своей дуростью. Виданное ли дело, сам меня выручать пришел, да на слова благодарности, только: «Не за что, Мира», — ответил. После еще и приглядывал за мной: то следом пойдет, когда я хворост для костра собирать отправлюсь, чтобы не заплутала ненароком, то вдруг курткой на рассвете укроет, пока еще сплю, а сырость утренняя под плащ пробивается и так и норовит дрему тягучую разогнать.

Словом, напрасно боялась, что Эртен обиду на меня затаил. Окончательно это поняла, когда нам на пути мховая обманка попалась.

Тальраир ее распознал, а после заставил все кочки в ряд выстроиться, чтобы лошадям точно по тропке прошагать можно было. Воин с эльфом вперед пошли, между собой скакунов ведя, а я следом хотела, да тут диор вдруг на руки подхватил и, протеста не слушая, вперед понес.

— Ноги вымочишь, — сказал коротко. — У вас в северной стороне ночи холоднее, а болеть в пути не ко времени.

Мой язык в кои-то веки онемел, а сама я очень старалась крепкие мышцы, под руками ощущаемые, пальцами не мять, и к телу мужскому не прижиматься покрепче. И ведь удивительно, сколько бы король подводный чудесами изумительными ни сражал, а сердце не дрогнуло. Диор же магию лишний раз не призывал, потрясать воображение силой своей не спешил, зато от заботы в мелочах простых, от внимания непоказного душа сжималась.

Так наше путешествие и продолжалось. Мне, с одной стороны, поскорее родных увидеть хотелось, а с другой — ехала бы и ехала. Ведь только достигнем деревушки, как расстаться придется.

Особенно сильно я за это путешествие вечера полюбила, когда солнышко за край садилось, сумерки на землю опускались, а путники начинали на привал устраиваться.

Я костром обычно занималась. О пище да готовке самой заботиться не приходилось, все мужчины добывали. Я даже не сомневалась, что им в этом деле портал хорошо помогал. Мне же только согреть да после прибрать оставалось. Зато как хорошо было сидеть, слушая потрескивание костерка, тянуть к мягкому теплу руки и слушать рассказы путников об их жизни.

О Тальраире много нового узнала, не все же из воспоминаний Шеаллин выудить успела, да и невесте он всего не рассказывал. Например, баек веселых с академической поры с ней не травил. Они оба — Тальраир с Эртеном — в магических академиях учились. Тинар же в клане наемников все премудрости сызмальства постигал.

Его мать туда отдала, только научился деревянный меч в руках держать. Отцом-то наемника тоже некий воин был. Мимо деревни проходил, девку пригожую охмурил, а, дитем одарив, дальше пошел, куда ветер свободы звал. Вот мать, сына до нужных лет взрастив, отправила его к наемникам, чтобы мужчину воспитали. У них по кодексу вольному, только сынов воинов брать разрешалось. Тинар и по сей день матери за то благодарен был и всегда о ней тепло отзывался, говорил, что пару раз в год навещает, подарки привозит. А теперь еще и задумался в столицу перевезти, потому как позвали воина моего не просто на королевскую службу, а под руководство самого военачальника.

— Чай за заслуги твои? — я за Тинара порадовалась. — Оценил, стало быть, воина хорошего?

Наемник плечами пожал, хмыкнул и взгляд в сторону Эртена бросил.

— За заслуги, сардар? — вопросил.

— За смелость, — тот ответил, — не каждому духу хватит сардара за ногу цапнуть.

Тинар рассмеялся, а я смешалась вконец. Про ногу какого сардара говорили? Рот открыла спросить, а тут Тальраир вмешался:

— Среди эльфийских воинов нет вольных, у каждого главенствующего клана своя лютина.

— Что свое? — я больше по привычке спросила, а у самой уж ответ в голове мелькнул.

— Дружина, по-вашему, отряд, — Тальраир ответил. — Остальные кланы подчиняются верховодящим, их отряды объединяются под начальством лютин. Например, я подчинялся эсте, на вашем языке предводу, Призрачных теней, то есть моего собственного клана, но обучение проходил на соответствующем направлении академии Тау Вердин.

— Это что значит? — Тинар спросил.

— Тау Вердин — один из ведущих кланов. Если перевести дословно, получится «клан Лесной тени».

Эти названия мне были знакомы. Шеаллин как раз из этого клана происходила, которому Тальраир подчинялся, а дядя ее приходился дальним родственником одному из трех советников главы клана. Удивительно все же, что я теперь столько всего об эльфах знала, даже словам Тальраира не удивлялась и названия их непростые, эльфийские, могла без запинки проговорить.

В этот миг как раз голову подняла, чтобы про дядю эльфийского вопрос задать, да случайно взгляд диорский на себе поймала. Он не стал вид делать, что не смотрел, зато я зарделась, про вопрос забыла. А у самой вдруг в голове пронеслось, будто вспышка мелькнула, как диор меня на руках держит, крепко-крепко к себе прижимает, а в глазах пламя светится и отчаяние ярче того пламени горит. Тряхнула головой, развеялось воспоминание, а я только лоб потерла в замешательстве. Пригрезилось, что ли?

— Как ты про невесту-то доложил? — это Тинар будто мысли мои прочел.

— Как есть, так и рассказал. Главе клана мы соврать не можем. Он присутствовал на талсаре, когда меня допрашивали обо всем, что случилось. Даэн прочел мои воспоминания, а после велел привести тебя, Мира.

— Как привести?

— В качестве гостьи в эльфийское королевство. Это большая честь.

Я растерялась от новости такой, а Тальраир успокаивающе улыбнулся.

— Не волнуйся, никто не будет тебя заставлять. Это и правда приглашение, даэн лишь хочет разобраться в особенностях ритуала и во всем, что произошло потом. Ему нужны твои воспоминания, однако вреда никто не причинит. И дядя Шеаллин тоже хотел тебя увидеть.

— А ему я на что?

— Если честно, я не знаю, Мира. Только у него, кроме племянницы, нет никого, родители Шел давно погибли, во время восстания морьеров. Он ведь сам племянницу растил.

— Что за морьеры? — тут же Тинар подключился.

— Это долгая история, — ушел от темы снеговолосый, а я тоже промолчала. Была это главная причина, отчего стали эльфы налаживать связи с людскими королевствами. Но коли они привыкли обо всем умалчивать, то и я не стану тайны раскрывать, они мне без эльфийского разрешения достались.

— А точно не заманите Мирку, чтобы браком повязать? — воин Тальраира подначил, — а то счастье прямо из-под носа ускользнуло.

— Мое счастье меня избегает, — эльф ответил. Я приметила, как в глазах небесных грусть промелькнула, но сторонний человек о чувствах эльфа догадаться не мог. Рассудил бы только, что снеговолосый такой присказкой сожаление выразил.

— Эх, Мирка, — это уже воин ко мне обратился. — И куда я глядел, пока на пару до форта добирались? Такую дивчину упустил.

— Помню, ты сперва целовать хотел, а после съесть, дальше уж не ведаю.

— Так что красивую девку не поцеловать? Только ты не давалась никак. Ну а после обращения точно не до того стало, — ухмыльнулся воин, — когда излечился, то и вовсе припозднился.

И со значением так взгляд на меня кинул, а я вид сделала, что намека не поняла. Неужто наемник дерзкий приметил, какими глазами я на диора гляжу? Тут же сквозь землю провалиться захотелось, а позже вспомнилось, что после Тинаровского излечения я к королю вернулась, может, о том и речь?

— Не открыла для короля дверцу, стало быть? — будто ответил на мои мысли наемник. — Как там в пророчестве его говорится?

— Чувства взаимные расти и крепнуть должны. Вот только у короля они до сей поры всякий раз угасали.

— Потому тебя отпустил? — спросил Тальраир.

Я плечами в ответ пожала. Сердцем чувствовала, не в том причина была, но и прощальную речь властителя путникам повторять не желала, как и в собственных чувствах, столь нежданно возникших, признаваться.

— До дома недалеко осталось, Мира, — вдруг Эртен заговорил, точно почувствовал, что о нем сейчас думаю, — вот и закончились твои скитания, — и добавил непонятно, — осталось лишь о позабытом вспомнить.

Ох, небеса пресветлые! Сейчас ведь расступятся ветки, откроют глазам низину с деревушкой, в ней выстроенной. А там еще пару шагов и вот они — ворота дома родного. Матушка за ними, Басютка и дядька.

У меня от волнения душевного дрожь приключилась. Здоровы ли? Ведь больше года прошло с тех пор, как отчий дом покинула. Как теперь поживают, видеть то еще желают дочку свою и племянницу непутевую?

— Ну что ты побелела точно полотно? — воин ко мне подъехал.

— Боюсь я. А как не примут? Прогонят за то, что против воли пошла, еще и дом родной покинула?

— За мной следуйте, — вдруг диор приказал, — я разговор начну.

Ох, с какой радостью я за широкой спиной наместника укрылась. Пусть он разговор ведет, против его слова никто не пойдет. Только бы матушка не отвернулась, меня завидев.

Сердце разрывалось от страха и ожидания томительного, пока лошадка моя семенила трусцой следом за диорским конем.

Выбрались из леса, я деревню родную увидала и ладонью рот прикрыла, чтобы всхлип сдержать. До того все сжималось в душе, до того тягостно и радостно одновременно было. А потом и вовсе чуть с коня не упала. По ту сторону речки, рядом с березкой памятной застыла на пригорке фигура одинокая. Стояла за околицей, вдаль глядела, а ветер платок трепал, так и норовил с волос своровать.

Всхлип горький да громкий из груди вырвался. На пригорке меня услыхать нельзя было, больно далеко, но женщина вдруг голову поворотила, в сторону леса поглядела, а руки, платок державшие, разжались. Ветер радостно поволок свою добычу с русых волос да на плечи, а после по спине да на землю, разметал цветастую ткань в дорожной пыли. Женщина с пригорка вниз кинулась, споткнулась на полпути, упала и прокатилась к подножию. Я со страху закричала, лошадь хлестнуть хотела, чтобы со склона высокого вскачь помчаться, а повод руки мужские перехватили.

— Из седла вылетишь, шею сломаешь с перепугу, — диор жестко сказал, — пешком ступай.

Сам наземь спешился, без лишних вопросов меня с лошади снял и в спину подтолкнул. Я и пошла, все шаг ускоряя, глаз не отрывая от фигуры на земле, а когда матушка на ноги встала, да припала на правую, но выпрямилась и дальше поспешила, я сама не заметила, как на бег перешла и рванулась вперед ястребом стремительным. Побежала с пригорка, пронеслась по берегу речки, мосток перелетела и между изб, по дороге, не замечая высыпавших их домов сельчан.

Как я домчалась до матушки на одном дыхании, что даже сейчас воздуха в грудь вобрать не могла, он там не помещался воздух этот. Стиснуло грудь, когда я родное лицо, осунувшееся, вблизи увидала, глаза на пол-лица и прядей седых в волосах на полголовы больше насчитала, когда руки материнские, дрожащие, за плечи обняли, притиснули к себе, а над головой моей поникшей рыдания раздались. А я-то, дурында безмозглая, еще боялась, прогонит.

— Вернулась, Мирушка, вернулась, — сквозь слезы матушка причитала, а за ее спиной уж дядька от околицы бежал. Хотел, видать, голову оторвать за матушкины пряди седые. Да я бы и не возразила. Все упреки заслужила, когда только своей судьбой озаботилась, даже слов прощальных не сказала, одну записку начиркала напоследок.

Чего не ожидала, так того, что Агнат нас обеих в объятиях стиснет, сожмет крепко и даже мою голову бедовую по волосам погладит, а после за матушкой приглушенно, будто говорить ему тяжко, повторит: «Вернулась».

Разлепить нас смог только оклик старосты:

— Агнат!

Дядька как-то странно себя повел, вперед подвинулся и встал, будто собою прикрыл.

— Говорил тебе, чтобы Миркиной ноги больше в деревне не было. Коли девка скитаться надумала, то пущай туда же и катится колесом, откуда ее обратно надуло. Ежели девке ни род, ни слово главы не указ и мужиков позорить берется гонором своим, то пущай сама себе хозяйкой отныне будет.

Я со спины только дядькины кулаки увидала, как сжал он их крепко, а самой подумалось, отчего вражда такая ко мне? После припомнила, что староста с батюшкой Лика приятели. Отец у жениха моего бывшего — торговец богатый и часто старосту серебрушками ссужал (порой и задаром), ежели вдруг в ларчике деревенском, куда жители на нужды монеты кидали, серебра недоставало. А староста в долгу никогда не оставался. У батюшки Лика разлад с другом вышел, оттого что сын из-за меня на девице, соблазненной, жениться отказался. А поучив Лика уму-разуму и не добившись ничего, отец его гордость лишнюю отринул, самого старосту упросил сватом к нам в дом пойти, я же от собственной свадьбы с пришлым воином, с чужаком сбежала. Теперь же только догадалась, как дядьку под удар подставила. А он вместо подзатыльников еще и обнял меня.

— Верно говоришь, — вокруг нас уж толпа собралась, девок косы мелькали, парни знакомые из-за спин родичей постарше зубоскалили, только Лика не видать было. — Гнать девку поганой метлой.

— Ишь явилась не запылилась. Как по ночи с мужиком из дому тикать, так за ней не заржавеет, а чтобы после с повинной головой к матери прийти, только через год и осмелилась.

— В подоле-то приплод не принесла? Чего так поздно явилась?

Голоса все колючее да гневливей делались. Люди сами себя подзадоривали да злили, а весь гнев на мою голову пришелся.

— Гнать потаскуху такую, чтобы девки наши с нее пример брать не надумали, — а это вроде Росина мать взбеленилась, уж ей дочь в уши про меня небылиц напела.

А дядька мой чуток под напором этим отступил, но меня все так же загораживал, а за плечом правым я матушкин тихий всхлип расслышала. И гнев такой взял, что захотелось тут же лук схватить, да повсаживать им всем стрелы пониже спины, кабы напаслась столько. Гнать они меня собрались за то, что честь девичью осквернила и с чужаком сбежала, а что не только из-за брака немилого в скитания подалась, никто ныне не вспомнил. Про послание позабыли, про то, в каком состоянии Тинара тогда сыскали, о тварях и помыслить не могли, что взаправду существовали. Теперь еще самосуд чинить собрались.

Видать, дядька о том же подумал, так как тут же голос повысил и крикнул погромче:

— Не вам решать, кого мне из дома своего гнать, а кого привечать. Не вы Мирку растили, не вам за нее ответ держать.

— А мы в деревне своей непотребства не потерпим, — то староста заявил. Его все подзуживали, за спиной переговаривались да подталкивали, он и про наливку, которой с Агнатом непочатый край испил, не вспомнил. Но оно и понятно, дядька семью спиною прикрывал, а старосте перед всей деревней ответ держать надо было, а народ уж разошелся.

— Суд учиним, — кто-то идею подал, — все вместе решение вынесем, принять ее в деревне или прочь погнать.

— Судить по справедливости только наместник может, — дядька решение нашел, испугавшись, что тут за меня никто, кроме него, и не вступится.

— Предлагаешь, самого властителя земель из-за Мирки распутной беспокоить? Думаешь, снизойдет батюшка наш занятой до племянницы твоей, сам явится суд вершить?

— Отчего не снизойти, если дело важное, — холодный голос раздался. И негромко прозвучал, но все услышали. Заозирались люди, зашептались, стали в стороны отходить, путь к нам троим всадникам освобождая. Впереди Эртен ехал, по бокам эльф с воином, а мою лошадь в поводу вели.

— Батюшка… — староста с лица спал, побелел весь, — сам наместник!

Среди толпы селян тишина воцарилась, слышно было даже как шмель невдалеке прогудел. Люди глазам своим не верили. Они наместника и не видали никогда, один только староста Эртена в лицо и знал. А он вдруг спину впополам согнул, рукою земли докоснулся, а за ним следом и остальные. Особо впечатлительные на колени бухнулись.

— Сам наместник и пришлый с ним, — кто-то сбоку шепнул, признав Тинара.

— Неужто прогневили тебя, что сам явился? — вопросил староста, не смея разогнуться и глаз поднять. — Да кто ж осмелился покой твой потревожить, неужто беда какая прик…, — тут староста замолчал, голову поднял и очень выразительно на меня поглядел. Так выразительно, что я себя неправой безо всякой вины ощутила. Сразу сказать захотелось: «Не я это была, не ведаю ничего».

Эртен спешился, но все равно над толпой возвышался. Люди так и стояли, головы склонив, перепугались все насмерть.

— Приехал лично спасибо сказать за лучницу, вовремя послание важное доставившую, жизнь мне и остальным спасшую.

Руки на груди сложил и стоит, хмуро на людей взирает, а вокруг шепотки точно шелест прибоя морского, никто громко говорить не решается, а изумление не в силах сдержать.

— Какую лучницу? — староста не сразу понял.

— Ее Мира зовут, и стоит она за спиной того человека, — указал на меня Эртен.

Старосте совсем плохо стало, а деревенские еще громче заговорили, тут еще Тинар масла в огонь подлил.

— Собратом называют воина, с которым в бою побратался, а я Мирку посестрой назову, потому как и мне жизнь спасла. Кто здесь на сестрицу названую хулу и напраслину возводил? У кого язык шибко длинный да во рту не умещается?

И ухмыльнулся кровожадно, люди даже отступили подальше, а мы втроем да староста и гости наши в самом центре оказались.

В этот миг Тальраир надумал слово взять, и после его речи староста вовсе в ступор впал, не говоря уж про жителей:

— Я как посланник эльфийского королевства пришел выразить благодарность за то, что Мира в стычках с тварями и иными существами опасными храбро сражалась, в бою себя не жалела. Не только людские земли, но и наши защищала от великой напасти, способной распространиться подобно пожару и сгубить все живое.

В деревеньке моей в эльфов отродясь не верили, а тут стоял один из них, еще и такое вещал. Кто-то там за спинами людскими в обморок хлопнулся. Я бы даже обрадовалась, кабы то Рося оказалась. Она все любила повторять, что наставник мой про другие народы врал.

Вот так и сделали меня Мирой-героиней, а сельчане теперь вместо того, чтобы с позором из деревни гнать, спины передо мной сгибали и хвалу возносить стали, сами же все никак поверить не могли, что им то не пригрезилось.

ЭПИЛОГ

— А там что за дерево? — я эльфа спросила.

— Священное. Его-то и называют Хина или Далхар.

— О, — смогла я вымолвить, вновь с любопытством разглядывая белоснежные ветви и прозрачные, почти невидимые листья. — Я из воспоминаний Шеаллин знаю лишь, что оно для эльфов сродни божеству плодородия нашему. Я ведь не всю память взять успела, нечасто воспоминаниям предавалась, лишь когда что-то важное узнать хотела.

— К этому дереву ходят поклоняться супруги и только после того, как обменяются брачными обетами. Поэтому Шел и сама мало о нем знала. Юным девам открывают секрет материнства в день перед свадьбой.

— А до того не знают, откуда дети берутся?

— Я ведь про традиции говорю, — усмехнулся Тальраир, — а глубина знаний больше от воспитания и любознательности зависит.

— Ага, — я легонько толкнула эльфа в бок и остановилась рядом с ним под густой шелестящей кроной.

Вот бы Эртена сюда привести и показать ему чудеса эльфийские. Сколько всего в этом королевстве необычайного, такого, отчего дух захватывает. Жаль, не эльфам сюда путь закрыт. Сейчас лишь обсуждалось, чтобы послов и с нашей стороны привечали.

Меня же здесь за особенную держали, хорошо ли, плохо ли, это с какой стороны посмотреть. Я ни с какой не смотрела, поскольку жить здесь не собиралась. Тальраиру долго уговаривать пришлось, чтобы меня в гости зазвать. А еще он Эртена несколько дней упрашивал и уверял, что с моей головы даже волосок не упадет.

В памяти ярче всего воспоминание отложилось, когда Тальраир привел к порогу дома, по чужой памяти знакомого. Двери распахнулись и вышел из них высокий, статный эльф с волосами золотыми.

Я его сразу припомнила, и как всегда, когда собой не владела, в минуты растерянности душевной, в голове воспоминания Шеаллин проснулись. В точности поведение эльфийки скопировала, присела в поклоне, промолвила: «Приветствую, дядя, здоровы ли?», — а потом в себя пришла и еще больше растерялась. Дядя на крыльце застыл, а я за спину Тальраира спряталась и так бы там и стояла, не заслышь голоса повелительного:

— Выйди ко мне, племянница.

После и с даэном познакомилась, который меня видеть очень желал, чтобы об обряде вызнать и понять, как чужая душа смогла в ином теле прижиться. А еще разобраться, что я за птица такая, полуэльф — получеловек.

Из королевства чудесного меня отпускать не торопились. Подозрение даже закралось, что не будь я замужем, вполне себе оставить могли, пока бы всех загадок моих не раскрыли. Эльфы ведь пытались уснувшую магию пробудить, но как целитель про мозг Шеаллин и говорил — что безвозвратно погибло, к жизни уж не возвратить.

Теперь я домой собралась, по супругу ужасно соскучилась, не чаяла свидеться поскорее. Тальраир привел напоследок к дереву волшебному, чтобы еще одно чудо перед отъездом показать.

— К Хине лишь эльфы прикоснуться могут, остальных прочь отбрасывает, — вещал снеговолосый. — Сюда приходят молодые пары, готовящиеся зачать ребенка. Эльфийка прикладывает ладонь к коре и загадывает, чтобы дочь наследовала черты матери, а сын — отца. Коли суждено паре стать родителями, дерево их благословляет, а через них будущее потомство.

— У людей дети от обоих родителей черты берут.

— У людей магия иная. В нашей же различия есть. Ты помнишь, что могла, как и я, управлять растениями?

— Еще бы не помнить, — хмыкнула в ответ, — и сейчас бы хотелось, особенно когда Эртен упрямится, жаль, не могу.

— Ну вот, ты успела ощутить лишь часть своей магической силы, самую простую, которой легко управлять. Главное же отличие в том, что женщинам подчиняется магия рождения, плодородия и восстановления природы, мужчинам же — магия защиты, а самым сильным, как даэн, — управления природными силами. Чтобы не потерять эти уникальные способности пары и проходят такой ритуал.

Я кивнула и посмотрела задумчиво на дерево.

— Хороший ритуал. А если я прикоснусь, что будет? Вдруг меня отбросит?

— Ничего не будет. Как я сказал, дерево примет, тело все же эльфийское.

— А попробовать можно? — мне стало любопытно коснуться белой коры и ощутить, такая ли она бархатистая, какой казалась. Еще бы листочек прозрачный на память взять, никогда таких прежде не видела.

— Касайся, — разрешил эльф.

Я все же с опаской ступила вперед. Вдруг дерево решит, что тела эльфийского ему маловато, коли в нем Мирка живет. Но отбрасывать назад растение не спешило, подпустило совсем близко. Я вдох глубокий сделала и очень осторожно по коре ладошкой провела. Она и вправду точно бархат на ощупь оказалась и под моей ладонью нагрелась. Дерево будто вздохнуло, а я в испуге отпрянуть хотела, когда все ветви разом к земле склонились, укрыли меня, как шатром, задрожали вокруг, наполнив воздух мелодичным гудением, а потом медленно поднялись.

Я стояла ни жива ни мертва и глядела на Тальраира широко раскрытыми глазами. А он от потрясения слова вымолвить не мог.

— Ч-что это, — стала я вдруг заикаться, — что эт-то было?

— Благословение, — снеговолосый прошептал.

— К-кому?

— Т-тебе, — также сбился Тальраир, — и… и детям твоим.

— А я разве… а как же…, — у меня дар речи пропал.

Выражение лица эльфа постепенно менялось, сперва осветившись робкой надеждой, а после счастливой уверенностью. В глазах вспыхнул яркий свет, а на губах расцвела победная улыбка.

— Мира! — он подкочил ко мне, подхватил на руки и закружил, — Мира! Никогда прежде эльфийка не выходила замуж за диора, никогда! Ни один эльф за все века не взял девушку-мага в жены! Их законы крови для нас не действуют, понимаешь?

Я кивнула, хотя мало что соображала от потрясения.

— У нас другая магия, Мира! — выкрикнул Тальраир и крепко прижал к себе, а когда поставил, наконец, на ноги, решительно заявил, — я возвращаюсь с тобой в королевство Небесного света.

Муж встретил на самой границе, стиснул в крепких объятиях, поцелуями страстными голову закружил так, что я первое время двух слов связать не могла. Диор же удивиться успел, что Тальраир снова к нам в гости пожаловал, но на радостях возражений не высказал. Открыл портал и перенес всех домой.

А вечером, сидя на берегу заводи, где цвела волшебная полуночница, я уложила голову на колени супруга и, тихо млея от счастья, рассказывала Эртену о том, как побывала в эльфийском королевстве.

— Понравилось? — муж спросил.

— Понравилось, — ответила, еще и поддразнила немного, — даже думала подольше остаться.

Эртен подтянул выше и на колени усадил. Я голову запрокинула, пока он ласково пальцами по затылку прошелся, по шее тонкой нежно провел, так что мурашки по телу побежали.

— Пришлось бы эльфа искать, — притворно диор вздохнул.

— Зачем? — подняла голову с его плеча, взглянула удивленно.

— Ритуал проводить, в тело вселяться, а после за тобой в их королевство идти.

Рассмеялась и прижалась щекой к его щеке, подождала, пока не начали мерцать вокруг раскрывающихся соцветий светлячки, а потом тихо шепнула Эртену на ухо:

— Не нужно ритуалов, у нас с тобой и так эльфиечка родится.

Гладкое зеркало сферы отражало берег реки, на котором остановилась русоволосая женщина в легком светлом платье с ребенком на руках. Чуть нахмурив брови, она оглядывалась по сторонам, а ветер трепал светлые завитки на висках и играл длинным подолом.

Высокий черноволосый мужчина неслышно приблизился со спины, обхватил ее за плечи и прижался губами к волосам. Когда она с улыбкой обернулась, маг забрал у нее крошечного младенца с темным пушком на голове, устроил на одной руке, а другой обнял супругу за талию.

Король побарабанил пальцами по мягкой обивке и перекинул одну ногу через деревянный подлокотник, устроившись в кресле полулежа, чтобы удобнее было сменить ракурс наблюдения и последить за спрятавшейся от родителей золотоволосой девчушкой, с изящными чуть заостренными ушками и васильковыми глазами. Точно маленький сорванец, она минутой раньше кубарем скатилась по берегу и пробралась в камышовые заросли.

С улыбкой подводный владыка наблюдал, как девочка настороженно вытягивает шею, прислушиваясь к словам родителей.

— Вот егоза, спряталась где-то, — говорила меж тем Мира, — опять гостей разыграла. Ходила здесь по берегу в облике Лилеи и со всеми здоровалась. Они потом понять не могли, как твоя мать оказалась в двух местах одновременно.

Девочка тихо прыснула со смеху, но тут же закрыла ладошкой рот, слушая ответ отца.

— Еще неплохо, в прошлый раз она притворилась тобой и велела приготовить на стол только сладкие блюда. Повар потом оправдывался, что вышло очень достоверно.

Владыка тихо рассмеялся, глядя, как родители маленькой эльфийки развернулись и пошли в другую сторону. Он любил наблюдать за проделками девочки. Она всякий раз придумывала что-то новенькое и непременно забавное, а после упорно пыталась сбежать от заслуженного наказания.

С задумчивой полуулыбкой король разглядывал маленькое совершенство, наделенное эльфийской магией и редким даром матери. Вот только небеса в этот раз оказались милостивы и глухотой ее не наградили… а небеса ли?

Он взмахнул рукой, проследив, как по поверхности сферы прошла легкая рябь, а после, чуть склонившись вперед, негромко сказал:

— Здравствуй.

Золотоволосая малышка вздрогнула, а послушный проказнице камыш тут же пригнулся, открывая водную гладь, куда в полнейшем изумлении и взглянула девочка.

— Ты кто? — громким шепотом спросила она.

— Подводный король, — с улыбкой ответил владыка.

Девочка чуточку нахмурилась, а потом спросила с серьезным выражением лица:

— Ты там утонул?

— Нет.

— А что делаешь в нашей речке?

— Разговариваю с тобой.

Девочка приняла этот ответ, кивнула и сделала осторожный шажок вперед. Присев на корточки, коснулась водной глади ладошкой. Пробежавшая рябь чуть поколебала черты мужского лица, но не скрыла его.

— Ты здесь живешь?

— Нет, — ответил король, — я живу в волшебном озере.

— А это далеко? — еще ближе подступила маленькая эльфийка. Вода коснулась босых ног и ласково пощекотала маленькие пальчики.

— За горами, за лесами, за самым краем небес, — с улыбкой повторил владыка любимую мамину присказку, — там, где живет мечта.

Крепко сжав ладошки, девочка с надеждой спросила:

— А можно мне к тебе в гости?

— Приходи, — усмехнулся король, — когда подрастешь.

Он снова взмахнул рукой и волшебная сфера стала непроницаемой, а маленькая девочка на берегу потерла глаза кулачками и на всякий случай снова похлопала ладошкой по речной поверхности.

— Ледушка-а, Леда-а, — протянул с берега мелодичный женский голос, — я тебя нашла.

Девочка резко обернулась и, вспомнив о своей игре, поспешила к матери.


на главную | моя полка | | За краем небес |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 17
Средний рейтинг 4.4 из 5



Оцените эту книгу