* * *

Полная луна, похожая на затянутый бельмом глаз, хитро щурясь, крадется по ночному небу полуслепым свидетелем.

Конь под Вацлавом всхрапывает, взвивается на дыбы, испуганно гарцует на узкой горной дороге. Впереди брешут собаки, радостно, нетерпеливо. Значит, загнали добычу, ждут хозяина.

– Вперед! – Плеть со свистом опускается на взмыленный бок жеребца, стремена упираются в крутые бока. – Вперед, я сказал!

От бешеной скачки звон в ушах, и ветер цепляется за волосы, силится догнать вороного. Пустое! Другого такого скакуна во всех Карпатах не сыскать, за него столько золота уплачено, что до сих пор от мысли этой дух занимается. Самый лучший конь, самый неприступный замок, самая красивая женщина. Была, пока не надоела…

А гончие заходятся лаем все ближе, скоро, видать, конец охоте. Эй, прибавь-ка, вороной!

Женщина жмется к скале, мечется серой тенью посреди собачьей своры. Красивая, даже сейчас, в порванном платье, простоволосая, со сбитыми в кровь босыми ногами, красивая… Заметила его, бросилась под копыта вороному, вцепилась в стремя.

– Вацлав, отпусти! – Голос хриплый, сорванный от крика, а глаза – синими звездами. Вот за эти глаза он ее когда-то и полюбил, не смог пройти мимо. Да только не любовь то была! Колдовство и морок! Он – граф Закревский, единовластный господарь здешних мест, а она кто? Безродная цыганка, волчья кровь…

– Уходи! – Плеть взмывает в воздух, и вороной привычно вздрагивает. Цыганка тоже вздрагивает, закрывает лицо руками, захлебываясь криком от боли. – Уходи! Беги! Коли убежишь – живи!

Куда бежать? Позади скала, впереди он и гончие. А коли и прорвется, так его люди не выпустят, потому как у них наказ, ослушаться которого никто не посмеет.

– Тогда сразу убей, не мучай! – В синих ведьмовских глазах мольба, слезы, точно самоцветы, так и хочется коснуться рукой мокрой нежной щеки. Наваждение, опять наваждение…

– Умри!

Свора повинуется приказу, срывается с места. Женский крик тонет в алчном зверином вое. Пусть она умрет, пусть освободит его душу из черного плена…

Вороной хрипит и мотает башкой, норовя сбросить. Плетью по крутому боку не глядя, не задумываясь, привычно отмеряя удар. Вот так, присмирел. А когда-то тоже был норовистый.

Цыганка больше не кричит. В темноте ни зги не видать. А слепая луна все ниже, тоже всматривается, запоминает. Пусть глядит, больше никто не увидит. И не узнает. Кто мог рассказать, того уже среди живых нет. Или не станет скоро. Даже тех, кто в этой ночной охоте чужую кровь проливал. Богдан свое дело знает: тому – стрела в спину, этому – ножом по горлу, а кому, уже в замке, яду в молодое вино. И с Богданом потом нужно будет что-то решать. Это сейчас он, сводный брат, наипервейший его товарищ, а случись что – продаст, не пожалеет…

Собаки отползают от добычи с неохотой, припадают на передние лапы, скалят зубы, но повинуются. Потому что боятся. Его все боятся, на то он и Вацлав Лютый. А цыганка еще жива: хрипит порванным горлом, скребет ногтями сырую землю, смотрит глазами своими синими, силится что-то сказать. Интересно – что? Отец-покойник говорил, что предсмертные слова самые верные, непритворные. Оттого, видать, и не пустовали темницы в замке, а у палача не переводилась работа. Очень хотелось отцу знать последние, самые верные слова.

У цыганки лицо в крови, а поди ж ты, все равно взгляд не отвести от красоты ее сатанинской.

– Ну, что ты мне скажешь? – Встать на колени, чтобы лучше слышать, поймать последний вздох, коснуться разбитых губ.

Сказала… такое, что мороз по коже. И не верит он в эти сказки цыганские, а тревожно вдруг стало, холодом потянуло, точно из склепа.

– Зря ты так. Ох, зря! Могла бы легкой смертью умереть, а теперь уж что? Теперь не обессудь…

Рукоять меча привычно ложится в ладонь. Нет, не станет он ее убивать, не дождется она от него такой милости. Он сейчас свое заберет, то, что в угаре любовном цыганке подарил…

Крик захлебывается, едва родившись, переходит в нечеловеческий какой-то клекот. Вот и все. Теперь можно уходить, только родовой перстень от черной крови оттереть да спрятать понадежнее, за пазухой.

Вороной испуганно всхрапывает, косит блестящим глазом, силится взвиться на дыбы. И псы попритихли, хвосты поджали. Что это? Знамо дело, что – ночь началась, волчья пора. Теперь до самого рассвета в горах иные хозяева. Вон уже и вой слышен совсем близко. Прощальный взгляд на ту, которая до сих пор кровь бередит, и – ветром в седло. Волки свое дело знают…

Луна катится по черному небу, задевает деревья щербатым боком. Луна все видела, да никому не скажет. А ему пора, столько дел впереди, к свадьбе нужно готовиться…

* * *

Погода выдалась мерзостной, от мелкого, точно пыль, дождя зонт совершенно не спасал. Только мешал, черт возьми!

Владислав Дмитриевич Закревский в раздражении посмотрел на своего телохранителя, который, пытаясь подстроиться под неспешный шаг хозяина, семенил рядом, придерживая над головой босса зонт.

– Гера, да убери ты это!

– Как скажете. – Зонт исчез, явив взгляду затянутое тучами небо. На лице телохранителя не дрогнул ни один мускул – привык, видать, парень за годы службы к хозяйским причудам.

Да не так их и много было! Эта первая за бог весть какой срок. Подумаешь, захотелось боссу прогуляться под дождем по свалке. Он ведь не один, а в сопровождении самых надежных своих ребят из службы безопасности. И Гера тебе не банальный носильщик зонтов, а спец, каких еще поискать.

На ботинки, утром начищенные до зеркального блеска, налипли комья грязи. Владислав Дмитриевич брезгливо поморщился, поднял ворот плаща, осмотрелся.

– Ну, где они? – спросил идущего по правую руку секретаря Вениамина.

– Скоро уже, босс. – Секретарь, с виду совершенно неприметный, какой-то куцый и, несмотря на дорогой костюм, непрезентабельный, но в особенно деликатных делах незаменимый, смахнул со лба редкую челку. – Вон за тот холмик зайдем, и будут.

«Холмик» представлял собой здоровенную смердящую кучу мусора. Владислав Дмитриевич тяжело вздохнул и, наплевав на рекомендации врачей, закурил. Дышать легче не стало, но на душе посветлело. А может, плюнуть на все эти запреты?! Что ж теперь, не жить, а мучиться?!

Задумавшись, Владислав Дмитриевич не заметил, как наступил на что-то скользкое, не поддающееся классификации. И ведь упал бы, если б не Гера. С привычной невозмутимостью телохранитель подхватил его под локоть и буркнул:

– Под ноги лучше смотрите, хозяин.

Подобную фамильярность Закревский позволял не многим, только самым близким, в том числе Гере, потому что тот уже не единожды доказал собачью свою преданность и желание служить верой и правдой.

– Куда тут смотреть? – беззлобно проворчал Владислав Дмитриевич. – Кругом же дерьмо! И чем дальше, тем гуще!

– Так они ж не селятся на окраине, – поспешил оправдаться Вениамин. – У них здесь свое собственное царство – помоечное. Сюда чужаки и не суются никогда, потому что опасно.

– Не рассказывай мне про это, – отмахнулся Закревский. – Ты свою работу сделал, с Косым связался, а дальше я уж как-нибудь сам разберусь.

Сказать по правде, разбираться с предводителем здешних бомжей Владиславу Дмитриевичу совсем не хотелось. Не то чтобы он боялся, что не удастся договориться. С его деньгами, да еще при мощной поддержке в лице восьмерых до зубов вооруженных молодцов глупо бояться какого-то мусорного короля. Скорее брезговал, не хотел мараться. А придется. В том деле, которое он задумал, грязи будет немало. Хорошо, если только грязи, если обойдется без крови. Сердце предупреждающе заныло, отвыкло, видать, от никотина. Владислав Дмитриевич нашарил в кармане пузырек с лекарством, сунул под язык таблетку.

– Все в порядке? – шепотом спросил Вениамин.

– Нормально.

– Так, может, без сигареты лучше?

– Лучше без идиотских советов.

– Простите, босс. – Секретарь замедлил шаг, отставая.

«Холмик» обходили минут двадцать. За это время Владислав Дмитриевич успел выкурить вторую сигарету, проглотить очередную таблетку, а еще вымокнуть с головы до ног. Теперь главное не простудиться и не слечь с воспалением легких. Что-то здоровье в последние месяцы ни к черту – старость, мать ее…

– Пришли, – раздался за спиной голос Вениамина. – Вон ту хибару видите? Это у них что-то вроде королевской резиденции. Сейчас сыро, а когда солнце, перед ней кресло-качалка стоит, там Косой загорает.

– Что-то не похоже, чтобы нас здесь ждали. – Гера достал из кобуры пистолет, остальные ребятушки последовали его примеру. – Как бы чего не вышло. Мы тут как на ладони, а они в засаде.

– Не будет ничего плохого, – уверенно сказал Вениамин. – Я все оговорил и урегулировал. Просто дождь, вот и попрятались.

Точно в ответ на его слова, кособокая дверь, закрывающая вход в «королевскую резиденцию», с пронзительным скрипом распахнулась. Первым из хибары выскочил невысокий юркий мужичок в драной телогрейке и перевернутой козырьком назад бейсболке. В одной руке мужичок держал недогрызенный батон колбасы, во второй угрожающе поблескивал ствол. Вот тебе и помоечное царство! Тут вон каждая шавка с пистолетом.

– Ну что, Дымарь, притопали? – послышался из недр «резиденции» высокий, на границе между мужским и женским, голос, и вслед за мужичком на свет божий выбрался долговязый, одетый в черный кожаный плащ и фетровую шляпу парень. Поверх плаща на киношный гангстерский манер был накинут белый кашемировый шарф.

– Вот он, Косой! – шепнул Вениамин и решительно шагнул вперед.

Значит, Косой… Уж больно молодой для такой статусной должности. Сколько ему? Лет тридцать от силы, а уже гляди ж ты – мусорный король. Если верить сведениям Вениамина – а сомневаться в них нет никакого резона, – денег у Косого хватит на то, чтобы с максимальным комфортом обосноваться в Западной Европе, например, а он просиживает штаны в этом вонючем болоте, похоже, считая, что лучше быть первым среди шакалов, чем последним среди львов. Ну что ж, каждому свое.

– Добрый день, Евгений Иванович! – Вениамин времени не терял, приблизился к Косому на почтительное расстояние и, опасливо косясь на пушку в руках коротышки, церемонно поклонился. – А вот и мой босс пришел, как было условлено.

– Условлено! – Косой, которого Вениамин назвал Евгением Ивановичем, недовольно поморщился. – Ты бы, старик, с собой еще отряд ОМОНа притащил.

Вообще-то каждый из ребятушек Геры стоил десятерых омоновцев, но сообщать об этом своему визави Владислав Дмитриевич не стал, растянул губы в вежливой улыбке, чуть кивнул головой.

– А чего тебе бояться, Косой? – спросил он с едва различимым, но многозначительным вызовом. – Ты же на своей территории. У тебя небось стрелков за каждой мусорной кучей понатыкано.

– Стрелков! – Косой, который при ближайшем рассмотрении и в самом деле немного косил, зашелся смехом. – Это ты, батя, загнул. У меня из стрелков вон один Дымарь. – Он похлопал коротышку по плечу, и тот, недобро осклабившись, взмахнул пушкой.

В ответ на этот жест ребятушки Геры мгновенно ощетинились стволами. Ну, точно Голливуд…

– Э! Спокойно! – Косой вскинул вверх руки, но по хитрющим глазам было видно, что он не боится, значит, и правда подстраховался. – Ты ж ко мне в гости пожаловал, с чистой душой и открытым сердцем, как говорится. А гостей мы не обижаем, особенно таких уважаемых. Дымарь, ну-ка спрячь пушку, не нервируй дорогих гостей!

Похоже, приказ босса коротышку не порадовал, но перечить он не стал и послушно сунул ствол в карман телогрейки.

– Не стоило вам, хозяин, сюда приходить, – проворчал Гера. – Вениамин Олегович как-нибудь бы сам…

– Тихо! – цыкнул на него Закревский. – Еще тебя не спросил, куда ходить, а куда нет. – И тут же совсем другим, почти отеческим тоном произнес: – Вижу, что ты гостеприимный человек, Косой. Да только некогда мне церемонии разводить. Ты подготовил то, о чем я тебя просил?

– Я-то подготовил, аж пять штук на выбор. – Косой смахнул с шарфа капельки дождя. – А ты, старик, о своем обещании не забыл?

– Не забыл. – Владислав Дмитриевич сделал знак Вениамину, тот протянул Косому бумажный пакет.

Вместо Косого пакет взял коротышка, вспорол перочинным ножиком, споро пересчитал деньги.

– Все правильно, босс, – сказал он, протягивая пакет Косому. – Как и договаривались.

– Ну раз так, – Косой спрятал деньги в карман плаща, – то, пожалуй, нечего нам тут под дождем мокнуть. Пойдем, старик, посмотришь товар.

«Товар» – слово-то какое мерзкое, точно он, Владислав Дмитриевич Закревский, не честный, всеми уважаемый бизнесмен, а наркобарон или сутенер. Ничего, придется потерпеть, на первых порах единственное, что ему нужно, – это конфиденциальность, а Косой за те бабки, что ему отвалили, рот не откроет. Ведь он только с виду гангстер голливудский, а на самом деле обыкновенный жадный сучонок, который за копейку лишнюю удавится. Владислав Дмитриевич покачал головой, многозначительно глянул на Геру, давая понять, что теперь ухо нужно держать востро. Товар смотреть они будут явно не перед «королевской резиденцией», придется, видно, углубиться в эти смрадные трущобы, опуститься теперь уже на самое дно.

Так оно и вышло. Косой взмахнул рукой, и из-за ближайшей к «резиденции» кучи мусора выскочили три вполне заурядных бомжа. Именно так выглядят клошары, оккупировавшие все столичные вокзалы. Единственным отличием от городских собратьев был воинственный вид. Первый бомж сжимал в руке кусок арматуры. Второй, здоровенный детинушка, ростом не уступающий двухметровому Гере, точно невесомым прутиком поигрывал лопатой. А третий держал руки в карманах, но уж больно многозначительно, никак ствол прятал. Отребье, но организованное, вооруженное и оттого особенно опасное.

– Не боись! – Косой обнажил в улыбке крепкие белые зубы. – Это свита моя. Я ж мусорный король, мне без свиты никак.

Странное дело, но в словах Косого не было ни капли иронии, похоже, он действительно гордился своим сомнительным статусом.

– Стар я уже бояться. – Владислав Дмитриевич равнодушно пожал плечами. – Давай-ка покончим с дворцовыми церемониями да перейдем к делу. Времени у меня не очень много! – Он выразительно посмотрел на наручные часы.

– Ну, так оно ж понятно, такой уважаемый человек, занятой. – Косой продолжал ухмыляться, но взгляд его был сторожкий. Не привык лис помоечный к деловым переговорам, везде подстава мерещится. – Прошу за мной! – Он развернулся на каблуках и, приглашающе махнув рукой, скрылся в тоннеле из мусора.

Владислав Дмитриевич, поморщившись, достал из кармана пачку сигарет.

– Надо было противогазы с собой захватить, – проворчал Гера.

– Молчи уж, умник! – Закревский закурил и не без внутреннего содрогания шагнул вслед за гостеприимным хозяином.

Слава богу, тоннель оказался коротким, да и состоял преимущественно из технического хлама, поэтому внутри воняло не особо. И на том спасибо, потому что мысленно Владислав Дмитриевич готовился к худшему.

По ту сторону располагалась очищенная от мусора утоптанная площадка, метров семь в диаметре, где стояли, сидели, лежали обитатели мусорного королевства. Появление Косого они встретили одобрительным гулом и улюлюканьем. Любят, что ли, своего короля?

Косой неспешной походкой пересек площадку, уселся в с виду совершенно новое кожаное кресло, закинул ногу за ногу. Дымарь пристроился сзади, за троном, и снова достал пушку. Колбаса к тому времени уже исчезла, видно, сожрал по дороге.

– Други мои! – Косой театральным жестом воздел к небу руки. – Други мои, поздоровайтесь с нашими гостями!

Ропот сделался из одобрительного недоуменным, бомжи зашевелились, придвинулись поближе, чтобы рассмотреть гостей получше.

– Черт, многовато их, – проворчал Гера, поглаживая торчащую из кобуры рукоять пистолета.

– Спокойнее, – предупредил Вениамин. – Не показывайте, что боитесь.

– Кто боится? – Телохранитель посмотрел на секретаря со смесью удивления и презрения. – По мне, так одним тараканом больше, одним меньше.

– Хватит, – вполголоса велел Закревский. – Сейчас заберем товар и уйдем.

– За товаром я мог бы и сам сюда наведаться. – Вениамин, стряхнув прилипшую к ботинку конфетную обертку, недовольно поморщился: – Зачем вам, босс, такие приключения?

А вот это неправильный вопрос, некорректный. Сплоховал Вениамин, никогда раньше лишнего не спрашивал, а тут нате вам. Будь дело не таким деликатным, Владислав Дмитриевич, не задумываясь, переложил бы эту грязную работенку на хлипкие плечи секретаря, но увы… Товар он просто обязан увидеть сам, еще до того, как произойдет сделка.

– Да вы не стойте, гости дорогие! – Косой куражился, играл роль хлебосольного хозяина. – Присаживайтесь!

Рядом с ним точно из воздуха материализовались два офисных кресла для Закревского и Вениамина.

– Что-то не хочется, – проворчал секретарь, но, заглянув в решительное и одновременно мрачное лицо босса, неуверенно шагнул к одному из кресел. Владислав Дмитриевич уселся слева от Косого, сказал с плохо сдерживаемым раздражением: – Где товар?

– Будет тебе товар! – Косой расплылся в благодушной ухмылке. – Может, накатим за знакомство?

«Хеннеси» с виду был самый что ни на есть настоящий, но рисковать Закревский не стал.

– Врачи запретили, – проговорил он коротко.

– Да, они такие, им бы только запрещать. – Косой сочувственно покивал, отпил прямо из горла и удовлетворенно крякнул: – Я вот, слава богу, без врачей пока обхожусь. Может, оттого, что на природе живу?

На природе! Прямо не полигон бытовых отходов, а SPA-курорт.

– Косой, у меня ведь и правда времени в обрез. – Владислав Дмитриевич загасил недокуренную сигарету и чуть не охнул: сердце сегодня расшалилось, мстило за никотин ноющей болью. Но на глазах у оппонента за лекарством не полезешь, придется терпеть.

– Все понял, батя! – Косой хлопнул в ладоши, и один из той троицы, что прежде сидела в засаде, вытолкал на середину площадки пятерых женщин.

Впрочем, назвать эти грязные, вонючие, опустившиеся существа женщинами не поворачивался язык, в голове крутились лишь нецензурные эпитеты. Закревский в сопровождении Геры подошел к одной из бомжих. Тетке на вид было лет сорок: заплывший глаз, щербатый рот, грязное до омерзения тряпье. Не то! Вторая, третья и четвертая мало чем отличались от первой. Ну, разве что степенью деградации: пустые глаза, спитые лица, бесформенные фигуры. Пятая для его целей подходила лучше всего. Относительно молодая, лет тридцати, здоровая, по крайней мере внешне, но все с той же пустотой в выцветших старушечьих глазах.

– Это все? – Владислав Дмитриевич обернулся к Косому.

– А что, не нравится? – Тот тоже выбрался из кресла. – Ну, Манька с Ленкой уже, конечно, не кондиция, а вот Наташка с Анжелкой еще хоть куда. Забирай, старик, лучшего товару во всем королевстве не сыскать.

Да, точно. Да и что он хотел? Отыскать на помойке душистый цветок? Так ведь для его целей нужна именно такая, опустившаяся, деклассированная. Вот только бы помоложе… Владислав Дмитриевич уже было решил забрать пятую, когда внимание его привлекло молодое веснушчатое лицо. Сначала Закревский решил, что перед ним пацаненок, но только сначала. Не нужно особой фантазии, чтобы понять, что вот это одетое в драные джинсы, трикотажную тинейджеровскую шапку и куртку не по размеру существо на самом деле баба. Причем молодая – идеальный материал.

– Я беру ее! – Закревский кивнул в сторону девчонки.

Под его тяжелым взглядом она сжалась, попытавшись спрятаться за спину рослого, тоже еще совсем не старого бомжа.

– Яську хочешь? – Косой озадаченно нахмурился. – Да на кой хрен тебе эта мелюзга?! Она ж зеленая еще, ни кожи, ни рожи. И в особых бабских делах не умеет ни хрена, можешь мне поверить. Анжелку бери, не прогадаешь. Ее отмыть да приодеть…

– Я возьму эту, – перебил его Владислав Дмитриевич.

– Так она в моем личном пользовании. – Видно было, что мусорный король темнит, что отдавать девчонку ему не хочется. – Яська хоть и неумелая, но перспективная.

Торгуется, сучонок!

– Удваиваю сумму. – Некогда торговаться. И без того день псу под хвост.

Девчонка тем временем начала пятиться. Еще сбежит, чего доброго.

– Утраиваю! – сказал Закревский с нажимом. – Не всякая машина столько стоит, сколько я тебе за бабу предлагаю.

В глазах Косого зажегся алчный огонь, в девчонкиных заплескался страх. Бомж, за спину которого она пряталась, недобро нахмурился, сжал кулаки.

– От сердца отрываю, – не выдержал искушения Косой. – Забирай!

В этот самый момент девчонка дала стрекача, а на бросившегося за ней следом Дымаря напал ее дружок. Дымарь, пропустивший удар, коротко хрюкнул и осел на землю, не помог ствол. Больше подойти к здоровяку никто не решался.

– Пусть мои люди разберутся, – Владислав Дмитриевич бросил вопросительный взгляд на Косого.

– Только это… чтобы без жертв, – велел тот и вернулся к своему трону.

Объяснять ребятушкам, как нужно действовать, не пришлось. Гера едва заметно кивнул двоим из своей команды, и те сорвались с места, раззадоренными псами закружились вокруг здоровяка. Еще двое бросились вслед за девчонкой. Гера и остальные четверо не спускали глаз с Закревского.

Здоровяк сопротивлялся отчаянно, со звериным воем крутился на месте, пытаясь не выпускать из виду Гериных ребятушек. Дурак, не знает, с кем связался. Исход битвы решился в считаные секунды, и дело было отнюдь не в количественном перевесе. Не за красивые глаза Закревский платил своей охране такие бешеные деньги.

Здоровяк заорал благим матом, принялся корчиться в грязи, стараясь вырваться, когда приволокли девчонку. Она тоже оказалась вся в грязище, видно, упала, когда удирала. Даже лицо, до этого вполне чистое, сейчас было не разглядеть. И рукав куртки ребятушки бомжихе оторвали, пока ловили. Верткая, похоже, девчушка. Еще секунду назад смирная и смирившаяся с судьбой, завидев своего дружка, она завизжала, врезала одному из ребятушек коленом в пах, попыталась вырваться. Ишь, еще и боевая!

– Уроды! – прижатый к земле здоровяк уже не орал, а хрипел. – Косой, ты же обещал! – Он попробовал было поднять голову, чтобы посмотреть на мусорного короля, но не смог, не дали ребятушки. – Отпусти ее!

– Может, и обещал. – Косой закинул ногу на ногу, расправил на груди шарф. – Да только сам должен понимать, тут же такие бабки. Да и не сделают они с твоей подружкой ничего плохого. Ведь не сделаете, а, батя? – он подмигнул Закревскому.

Владислав Дмитриевич не ответил, коротко кивнул Гере и сказал уставшим голосом:

– Все, уходим.

– А денежки?! – всполошился Косой. – Денежки обещанные где?!

– Вениамин, рассчитайся!

Сил его больше нет находиться в этой клоаке, да и сердце разболелось не на шутку. А еще нужно как-то до машины добраться. Хорошо, хоть дождь кончился.

Дожидаться секретаря Закревский не стал, кивнув на прощание мусорному королю, вслед за одним из охранников шагнул в туннель. За спиной послышался визг и недовольный ропот. Визжала девчонка, а роптали жители мусорного королевства. Надо же какие чувствительные…

Вениамин вместе с двумя охранниками догнал их на середине пути, пристроился по правую руку от Закревского, произнес, отдышавшись:

– Ох и рисковали вы, Владислав Дмитриевич! Это ведь упырь, а не человек, он же за деньги маму родную жизни лишит. А вы ему дали понять, что у нас с собой наличка.

– У нас с собой не только наличка, но еще и Герины хлопцы. – Закревский потер грудь: сердце все никак не хотело успокаиваться, даже после лекарства. – Да и тебя мы без прикрытия не бросили.

– Оно-то так, – Вениамин достал из кармана пиджака носовой платок, промокнул влажное не то от дождя, не то от пота лицо, – да только все равно неразумно. Мы ведь на чужой территории.

– А что ж ты полчаса назад говорил, что мне не надо было дергаться, что сам со всем справишься? – хмыкнул Владислав Дмитриевич.

– Я тогда не думал, что так все обернется.

– А должен был! Я тебе за то и плачу, чтобы ты наперед все возможные ходы просчитывал!

Ответить секретарь не успел, за их спинами послышался женский визг, а следом раздосадованный рев одного из телохранителей.

– Укусила, зараза! – пожаловался он обернувшемуся на шум Закревскому. – Босс, может, нам ее пристукнуть слегка, чтобы не рыпалась?

Сказать по правде, ему уже и самому надоел этот цирк, но бить девчонку никак нельзя. В том деле, которое он задумал, нужно действовать хитростью и лаской.

– Только попробуй! – сказал он с угрозой и подошел к бомжихе.

Вывалянная в грязи, выглядела она уже не так презентабельно, но зубы скалила белые и здоровые – хоть сейчас в рекламу зубной пасты. Это хорошо, не придется тратиться на стоматологов. Да и с возрастом он не ошибся: еще совсем молодая, лет двадцать пять, не больше. А если отмыть, так, может, окажется, что и того меньше.

– Шапку сними, – велел он, и – удивительное дело – девчонка послушалась, шмыгнула носом, стянула с головы шапку.

Волосы у нее оказались каштановые, в рыжину. Точный цвет определить можно будет после того, как ее отмоют, но и сейчас видно, что не лысая и не плешивая. Разве что блохастая.

– Куда вы меня? – А голос звонкий, сердитый. Слышно, что боится, но виду не подает.

– Мы тебя отсюда, дорогуша. – Он перевел взгляд на ее перепачканные грязью руки: кожа в цыпках, ногти короткие, с траурной каймой. – И, поверь моему слову, там, куда я тебя отвезу, тебе будет значительно лучше, чем в этом клоповнике.

– Вы кто? – А глаза у нее, похоже, желтые. Или это просто так кажется на фоне грязи?

– Я твой благодетель. – Закревский усмехнулся: – С сегодняшнего дня. Можешь звать меня Владислав Дмитриевич.

Кажется, слова его подействовали на бомжиху успокаивающе, во всяком случае, дергаться и вырываться она перестала.

– Вы извращенец, да? – спросила с вызовом. – Бомжелюб?

Закревский сначала онемел от неожиданности, а потом расхохотался.

– Я не извращенец, – ответил он, отсмеявшись. – На твои сомнительные прелести не позарюсь, можешь не волноваться на этот счет. Тебя как зовут?

– Яся. – В желтых глазах мелькнуло и тут же исчезло какое-то чувство.

– Яся – это сокращенно от какого имени?

– От Ярославы.

Ярослава. Красивое и благородное имя. Совсем не подходит этой замарашке.

– Хорошо, я буду звать тебя Ярославой.

– Вы меня куда сейчас?

Ишь, любопытная!

– К себе домой. Устраивает тебя такой ответ?

По глазам было видно, что не устраивает, но вдаваться в подробные объяснения Владислав Дмитриевич не счел нужным, развернулся, пошагал вперед. Девчонка больше воплями не докучала, шла смирно. И на том спасибо. Может, не до конца мозги пропила. Или что они там на помойке делают – «Момент» нюхают? С такой, наверное, можно будет попробовать договориться по-хорошему. Глядишь, и согласится. Она ж с виду не дура законченная, сообразит небось, что для нее выгодно, а что нет. Впрочем, не о том ему сейчас нужно волноваться. Девчонка – это так, мелочи. Самое сложное у него впереди.

* * *

То, как смотрел на нее этот дядька, Ясе не понравилось. Она шкурой почувствовала – быть беде. Ведь не просто так он на свалке объявился и выбирает не лишь бы кого, а женщин. Извращенец, что ли?

Точно в ответ на ее мысли, незнакомец недобро сощурился, ткнул в ее сторону пальцем и заявил:

– Я беру ее!

Точно, извращенец! Петя тут же напрягся и попытался незаметно задвинуть ее за спину, чтобы не маячила. Раньше надо было прятаться, а теперь уж что?! Теперь, похоже, нужно делать ноги.

– Яську хочешь? – Кажется, Косой такого поворота событий не ожидал. – Да на кой хрен тебе эта мелюзга?! Она ж зеленая еще, ни кожи, ни рожи. И в особых бабских делах не умеет ни хрена, можешь мне поверить. – Вот ведь скотина! Можно подумать, он знает, какая она в особых бабских делах! – Анжелку бери, не прогадаешь. Ее отмыть да приодеть. – Это точно! Анжелка сопротивляться не станет. У Анжелки тормоза уже давно перегорели, ей все равно с кем и все равно что…

– Я возьму эту. – Старик не сводил с нее внимательного взгляда.

– Допрыгалась, блин, – сквозь стиснутые зубы прошипел Петя. – Беги, что стала?

Перед тем как дать деру, Яся еще успела услышать, как старик и Косой сговариваются о цене.

Еще никогда в жизни Яся так быстро не бегала, но, как ни старалась, все равно попалась. Люди старика не особо церемонились, даже рукав у куртки оторвали, козлы! А куртка ведь хорошая, добротная. Где же она теперь другую такую найдет? Неожиданно обида за испорченную вещь придала Ясе решимости: она кричала, вырывалась и лягалась, но силы были неравными. Если двое на одну, тут брыкайся не брыкайся, а финал очевиден.

Когда Ясю приволокли обратно, оказалось, что Пете еще хуже, чем ей. Оно и понятно, старик с собой вон какую свору прихватил. Наслышан, видно, о том, как Косой привык дела вести. А Косой – сволочь! Обещал же, что ее не тронут…

– Отпусти ее! – Петя попытался поднять голову, но один из охранников неуловимо быстрым движением врезал ему по лицу. У Яси заныли зубы, словно это ее только что ударили, на глаза навернулись злые слезы. За что они так с Петей?! Петя тут вообще ни при чем! Она уже хотела было сказать этим сволочам, чтобы не били его, оставили в покое, но ей не дали.

– Все, уходим! – Старик сделал знак своим псам, в ту же секунду Ясю дернули за ворот куртки и куда-то потащили. Она еще успела, извернувшись, бросить прощальный взгляд на Петю. Он неподвижно лежал в грязи, жалкий и беспомощный. Гады! Кругом гады…

В том особом состоянии обреченности, в которое Ясю повергло увиденное, она перестала себя контролировать, забилась в истерике. Наверное, не будь рядом старика, с ней бы поступили так же, как с Петей, а то и хуже. Но старика слушались беспрекословно, и Яся с каким-то мрачным удовлетворением продолжала бесноваться. Конец истерике положил все тот же старик.

Он глядел на нее с заинтересованной брезгливостью. Наверное, так рассматривают какую-нибудь диковинную, но не особо симпатичную зверушку. Под взглядом его холодных ярко-синих глаз Яся чувствовала себя голой. Где-то она уже видела это лицо: породистое, холеное и, несмотря на явные следы возраста, очень выразительное. Аристократ хренов…

– Шапку сними, – скомандовал он. Не налюбовался, гад!

Нет смысла сопротивляться, если сама не снимет, так эти его псы снимут. И хорошо, если только шапку. Лучше прогнуться, сделать вид, что смирилась, а потом, улучив подходящий момент, свалить к чертовой бабушке. Не на цепь же они ее посадят!

– Куда вы меня?

– Мы тебя отсюда, дорогуша!

Вишь, снизошел до общения со швалью подзаборной. Зубы сцепил, кривится, но разговаривает. И ведь до чего лицо знакомое!

– Вы кто?

– Я твой благодетель. С сегодняшнего дня. Можешь звать меня Владислав Дмитриевич.

Он даже улыбнулся. Видно, подумал, что Ясю его волчий оскал успокоит. На самом же деле успокоило ее совсем другое: она догадалась вдруг, кто перед ней. Это ж надо! Такой серьезный человек и бродит по помойкам, ручкается с Косым. Да она бы с Косым на одном поле… в общем, ничего бы она с ним на одном поле делать не стала.

– Вы извращенец, да?

Ну не просто ж так она ему понадобилась?! Может, у него такие фантазии. Может, ему захотелось с бомжихой попробовать! Надо сказать, что у нее сифилис или – лучше – СПИД. Вдруг испугается, старый козел! Яся уже открыла было рот, но тут благодетель расхохотался. Одного этого презрительно-недоуменного смеха хватило, чтобы понять: насилие ей не грозит. По крайней мере, от него.

– Как тебя зовут?

– Яся. – Эх, надо было соврать, а она с перепугу правду сказала. Ну да ладно, что уж теперь! В другом соврет, если понадобится.

– Яся – это сокращенно от какого имени?

– От Ярославы. – Вот только отродясь никто к ней так не обращался.

– Хорошо, я буду звать тебя Ярославой.

– Вы меня сейчас куда? – Ведь на самый главный вопрос он так и не ответил.

– К себе домой. Устраивает тебя такой ответ?

По правде сказать, не устраивал ни хрена, но обнадеживал. В домах есть телефоны. Если ей удастся добраться до одного из них, возможно, получится позвонить Пете, дать ему знать, что с ней все в порядке. В относительном, конечно, потому что, как ни посмотри, а похищение – это не есть хорошо. Интересно, если старик не извращенец, то зачем она ему? Ладно, была бы добропорядочной гражданкой, а то ведь бомжиха, шваль подзаборная. И не красавица, чего уж там. Особенно сейчас, когда с ног до головы в грязище.

Дожидаться от Яси ответа старик не стал, развернулся, пошагал вперед. Охранник, который в присутствии босса вел себя смирно, больно дернул Ясю за волосы и скомандовал:

– Ну, что встала, коза помоечная?! Шевели копытами!

Эх, этому б уроду да копытом в зубы…

На выходе с полигона их ждали три машины: навороченный «Мерседес» и два джипа. «Мерседес», значит, для старика, а джипы для охраны.

– Куда ее, босс? – Охранник встряхнул Ясю за шиворот с такой силой, что у той клацнули зубы.

– Ну не ко мне же! – Старик, устало махнув рукой, достал из внутреннего кармана плаща пузырек с таблетками, вынул одну, сунул в рот. Болеет, хрен старый? – К себе берите. И чтобы никаких мне там, – он многозначительно приподнял седые брови. – Отвечаете головой.

– Босс, да вы что?! – В голосе ее обидчика послышалось возмущение. – Да на кой она нам такая сдалась?!

– Сиденья попортит, зараза, – посетовал второй, разглядывая замызганные Ясины джинсы.

– А ты ее к себе на колени возьми, – посоветовал здоровенный детинушка, который за время их недолгого путешествия по свалке ни на шаг не отходил от старика. Лицо детинушки при этом не выражало никаких чувств, и было неясно, шутит он или говорит серьезно. Лучше бы шутил…

Охранники в ответ предпочли промолчать, с деловитой сосредоточенностью принявшись грузиться в джипы. Ясю тоже погрузили: грубо, не особо церемонясь и не заботясь о ее комфорте, затолкнули на заднее сиденье, сами уселись по бокам, сжали так, что ни вздохнуть, ни выдохнуть.

– Чтобы без выкрутасов нам тут! – буркнул Ясин обидчик, по виду еще совсем молодой пацан. – Поняла, бомжа?

– Сам козел! – огрызнулась Яся и отвернулась.

– Ты еще повыступай!

– А то что? – спросила она с вызовом.

– Увидишь. – Охранник перевел многозначительный взгляд с Яси на свой кулак.

– Боссу пожалуюсь.

– Не пожалуешься! – Он с паскудной ухмылкой ткнул Ясю локтем под ребра, вроде бы и не очень сильно, но больно стало так, что на глаза навернулись слезы. – Мы, коза, бить умеем, даже синяков не будет. Так что сиди и не рыпайся!

Чтобы не разреветься, пришлось до крови закусить губу. Ну, твари! Ладно, она им еще покажет!

Ехали долго. Всю дорогу Яся внимательно смотрела в окно, запоминала дорогу. Должна же она знать, куда ее везут. По всему выходило, что направляются они в один из элитных поселков. Указатель с названием населенного пункта она, как ни старалась, а проморгала, но и без того было видно, что место непростое, с охраной на въезде и здоровенными, больше похожими на дворцы, домищами. Скоро, видать, на месте будут. Пришло время действовать!

Яся скосила взгляд сначала на одного охранника, потом на другого. Расслабились, гады, утратили бдительность. Вот и хорошо! Быстрым, заранее просчитанным движением она дернула себя за ворот футболки. Затрещала рвущаяся ткань.

– Эй, коза, ты что творишь?! – Один из охранников схватил девушку за запястье, попытавшись вывернуть ей руку, но Яся изловчилась – расцарапала-таки его поганую рожу.

Охранник взвыл и коротко, без замаха, врезал Ясе по лицу. Очень больно, гораздо больнее, чем она ожидала. Из разбитого носа на куртку и порванную футболку хлынула кровь. Теперь уже можно было не стесняться и завыть в голос, от души. Получилось громко и эффектно. А джип тем временем притормаживал…

Из машины Ясю вытаскивали волоком, сопротивлялась она отчаянно и орала благим матом на всю округу. Чувствовалось, что охранникам ситуация ох как не нравится, но в присутствии хозяина поделать с Ясей они ничего не могли, лишь тупо толклись возле джипа.

– Что это?! – Спектакль был прерван грозным окриком. Выбравшийся из «Мерседеса» старик решительным шагом подошел к захлебывающейся слезами и кровью Ясе, развернул ее лицом к себе. – Я вас спрашиваю, что это?! – В голосе его звенела ярость. Дай бог, чтобы ярился он не на нее, а на своих псов.

– Они… – Яся, всхлипнув, ткнула пальцем в сторону своих мучителей. – Они сказали, что вы все равно ничего не узнаете, а у них с бомжихами никогда раньше не было… – Тут главное не переиграть, осторожненько, без лишнего надрыва, порванную футболку поправить, как бы невзначай, очи потупить. Ох, кровищи-то сколько, и нос, наверное, распухнет.

– Вы, уроды! Я что вам велел?! – Из-под полуопущенных ресниц Яся видела, как багровеет холеное лицо старика. – Гера, – он развернулся к сопровождавшему его амбалу, – разберись!

– Босс, да это ж она сама! – попытался оправдаться один из охранников.

– Лицо сама себе разбила и одежду порвала? – Голос старика сделался тихим и оттого еще более грозным.

– Она ж на всю голову отмороженная, босс! Она мне первая рожу расцарапала!

– Гера, ты слышал, что я сказал?! – рявкнул старик и снова посмотрел на притихшую Ясю: – Правда, сама?

– Я?! – Она опять жалобно всхлипнула, из разбитого носа на белую плитку подъездной дорожки упали алые капли крови. – Их же двое было, а я одна. Я защищалась!

Кровь приходилось вытирать рукавом куртки. А рукав грязный, вот сейчас подцепит какую-нибудь заразу, и будет ей счастье…

– Утрись, – старик протянул Ясе белоснежный носовой платок. – И не реви, с этими уродами Гера разберется.

Вот и хорошо, что Гера с уродами разберется, у него внешность такая серьезная, располагающая к разборкам. А уродам в следующий раз неповадно будет слабых обижать.

От платка вкусно пахло мужским одеколоном, стало как-то даже жалко портить такую красоту, но лучше уж ею пожертвовать, чем подхватить заражение крови. Опять же, старик не пожалел для Яси столь изящной вещицы – это добрый знак. Может, еще и обойдется…

Яся всхлипывала, размазывая по лицу слезы и грязь, а новоявленный благодетель все смотрел на нее и о чем-то сосредоточенно думал. Выражение лица его девушке не понравилось, было в нем что-то такое… недоброе. А может, просто показалось?

– Вениамин! – Старик наконец перестал сверлить ее взглядом и кивнул стоящему рядом невзрачному, плюгавому с виду типу: – Давай-ка устрой Ярославу в дальнем флигеле.

– Будет сделано, босс! – Теперь уже Вениамин буравил Ясю глазами. Только его взгляд был сосредоточенно-внимательный, точно видел он перед собой не человека, а проблему, которую нужно решить максимально эффективно. Пусть лучше так, хоть не кривится. – Я ее в шахматную комнату поселю. Ну, ту самую… Да, Владислав Дмитриевич?

Что еще за шахматная комната такая?

– И охрану не забудь организовать, а то видишь, какая она у нас резвая. – Старик, поморщившись, потер грудь.

– Доктора вызвать? – тут же насторожился Вениамин.

– Вызови. – Чувствовалось, что докторов благодетель не любит, но припекло его уже так, что дальше некуда. Оно и понятно, не мальчик. Сколько ему? Навскидку хорошо за семьдесят. Хоть и бодрится, ходит гоголем, но от возраста никуда не деться.

Вениамин кивнул, достал из кармана мобильный, набрал номер, что-то коротко буркнул, опять посмотрел на Ясю.

– Следуйте за мной, Ярослава, – сказал церемонно. Причем получилось у него совсем не обидно, безо всякой издевки, так, что Яся впервые за этот безумный день почувствовала себя человеком, а не шушерой помойной. – Надеюсь, кровотечение уже прекратилось? – Он поглядел на безнадежно испорченный платок в Ясиных руках.

– Переживаешь, что пол заляпаю? – усмехнулась она.

– Нет, беспокоюсь о вашем здоровье. Медосмотр запланирован на завтрашний день, но если есть проблемы, можно устроить визит врача уже сегодня.

Медосмотр?! А это еще зачем? Спросить бы, да ведь не ответят.

– Со мной все в порядке. – Яся сунула платок в карман куртки, поправила расползающуюся на груди футболку.

– В таком случае прошу! – Он направился в противоположную сторону от роскошного трехэтажного особняка. Шаг у Вениамина был быстрый и неожиданно решительный для такой тщедушной комплекции. Этот, пожалуй, не простой охранник, этот покруче будет.

Яся бросила быстрый взгляд на старика. Тот что-то тихо говорил амбалу Гере. Гера слушал с каменным выражением лица, даже не кивал в ответ. Рядом с Ясей нарисовались два мужика из числа охраны и бездушными статуями застыли по бокам.

– Вы со мной? – спросила она, уже заранее зная ответ.

– Топай давай, любопытная, – буркнул один из охранников, но не зло. – Олегович ждать не привык.

– А Олегович – это кто? – ободренная более-менее человеческим отношением, отважилась поинтересоваться Яся.

– Вот он! – охранник кивнул вслед бодро шагающему по дорожке Вениамину. – Он секретарь босса, так что не советую тебе, девонька…

Что именно он ей не советует, охранник уточнять не стал и легонько подтолкнул Ясю в спину.

Кроссовки промокли и противно хлюпали, а еще натерли мозоли. Яся плелась за секретарем Вениамином и морщилась при каждом шаге. Охранники, о чем-то тихо переговариваясь, шли следом. Хорошо, хоть волоком не тащили, как те, с которыми будет разбираться великан Гера.

* * *

Вениамин поджидал их на крыльце компактного одноэтажного домика, с многозначительной нетерпеливостью посматривая на часы. Часы, как успела заметить Яся, у него были красивые, блестящие, может, даже серебряные. И запонки на выглядывающих из-под рукавов пиджака манжетах тоже обалденные, точно под часы подобранные. Пижон, однако! Хоть и неказистый, а за модой следит.

– Прошу! – Вениамин распахнул дверь, пропуская Ясю в небольшой холл. – Значит, Ярослава, план действий у нас с вами будет следующий. – Он посмотрел на нее долгим задумчивым взглядом, продолжил: – Первым делом вы принимаете ванну, переодеваетесь в чистую одежду, потом обедаете и обживаете свои апартаменты. Думаю, будет разумно осмотреть дом после вышеозначенных гигиенических процедур, вы уж меня простите.

Ишь, вежливый какой выискался! Ведет себя с ней не как с пленницей, а как с гостьей. А на окошках-то решетки! Пусть изящные, кованые, но ведь решетки. И зачем, спрашивается, они в домике для гостей? Или этот домик не для простых гостей, а для таких, как она, необычных?

– Вы меня понимаете, Ярослава? – Тусклые голубые глаза глядели на нее с внимательной доброжелательностью, и Ясе вдруг расхотелось хамить.

– Понимаю! – буркнула она. – Где ванная?

– Прямо по коридору и направо. Там уже все приготовлено. Шампунь, зубная щетка, паста и прочие гигиенические принадлежности, которые могут вам понадобиться, в шкафчике, халат и полотенце на вешалке. И вот еще что, – он запнулся. – Настоятельно рекомендую воспользоваться инсектицидом.

– Чем? – переспросила Яся.

– Средством для борьбы с насекомыми, – уточнил Вениамин. – Не поймите меня неправильно, но там, откуда мы вас привезли, наверняка не особо заботятся о гигиене.

– Там вообще о ней не заботятся, – усмехнулась она. – Или ты заметил на свалке душевые кабинки?

– Не заметил, – секретарь покачал головой.

– Потому что их там нет. Мы выше этого! – съязвила она и гордо вздернула подбородок.

– Я понял. – Если Вениамин и уловил сарказм в ее голосе, то виду не подал. – Именно по этой причине не пренебрегайте возможностью вымыться по-человечески. Можете не торопиться, полежите в ванне, расслабьтесь.

– С вами расслабишься. – Яся покосилась на скучающих у двери охранников и спросила: – Эти тоже со мной пойдут?

– Охрана, с вашего позволения, подождет снаружи. – Вениамин снова посмотрел на часы. – Но прошу вас, Ярослава, проявите благоразумие, не пытайтесь предпринимать никаких, хм… необдуманных поступков. В этом доме вам ничего не угрожает.

– Ага, в машине мне тоже ничего не угрожало. – Яся многозначительно потрогала распухший нос.

– Это была досадная случайность. Уверяю вас, подобное больше не повторится. Охрана получила очень четкие инструкции на ваш счет. А теперь позвольте откланяться, мне нужно идти. – Секретарь направился к двери, но у самого порога остановился: – Чуть не забыл: если вам вдруг что-то понадобится, скажете ребятам, они со мной свяжутся. Не стесняйтесь, Ярослава, чувствуйте себя как дома.

Несмотря на нейтральный тон, последняя фраза прозвучала как издевка. Чувствуйте себя как дома! Это во флигеле с решетками на окнах и в компании двух дебилов!

– Можно подумать, у меня есть другой выход! – Яся пожала плечами и, не дожидаясь, когда Вениамин выйдет из домика, направилась в сторону ванной.

Ванная была неожиданно просторной, но какой-то до безобразия неуютной. Кажется, Яся поняла, что имел в виду Вениамин, когда говорил, что планирует поселить ее в шахматной комнате. Черно-белая плитка выстилала и пол, и стены в шахматном порядке, искажая представление о пространстве, черно-белыми пятнами вгрызаясь в мозг. Даже висящие на вешалке полотенца были в клетку. По большому счету, это черно-белое безобразие Ясю беспокоило не очень сильно. Гораздо большее волнение вызвало отсутствие на двери защелки. Это что же получается – кто угодно может зайти к ней в любой момент?! Хорошее гостеприимство, ничего не скажешь.

Точно прочтя ее мысли, один из охранников, тот, что постарше и подобрее, пояснил:

– По инструкции входить в ванную комнату нам можно лишь в исключительных случаях.

– А какой случай у вас считается исключительным? – поинтересовалась она.

– Если здоровью и безопасности клиента будет угрожать реальная опасность или если он сам нас позовет.

– Клиент не позовет, – заверила их Яся. – Давайте-ка валите из апартаментов. Клиент желает мыться.

– Что-то ты больно прыткая, девонька! – усмехнулся все тот же охранник.

– Смотри, допрыгаешься, – поддержал его напарник и недобро осклабился.

– Пока допрыгались ваши кореша, – огрызнулась Яся и тут же повысила голос: – Валите, я сказала!

Странно, но спорить с ней никто не решился – охранники послушно вышли из ванной, аккуратно прикрыли за собой дверь. Оставшись одна, Яся присела на край полукруглой, слава богу, не клетчатой ванны и глубоко задумалась.

Да, попала она в историю! С одной стороны, очевидного зла Ясе никто не желает. Отморозки-охранники не в счет. Но, с другой стороны, полноправной гостьей она себя тоже назвать не может. Решетки на окнах и конвой за дверью лучшее тому подтверждение. И самое главное – зачем? Зачем Яся понадобилась старику? Кстати, не она конкретно. Ведь с самого начала было ясно, что пришел он за другой, а ее выцепил совершенно случайно. Чем-то Яся ему приглянулась. Господи, да чем же может приглянуться бомжиха, баба во всех смыслах пропащая и беспутная?! Ну, допустим, сама она о себе куда более высокого мнения, и понятие о чувстве собственного достоинства у нее имеется, но ведь старик-то этого не знает! Не написано же у Яси на лбу, что у нее все в порядке с самооценкой! Может, возраст ее благодетеля привлек? Старик же еще там, на свалке, говорил, что хотел бы видеть кого-нибудь помоложе Анжелки. А зачем ему помоложе, если в качестве сексуального объекта он ее не рассматривает?

Яся, покосившись на дверь, принялась медленно раздеваться. Куртка и порванные джинсы грязными лохмотьями упали на шахматный пол, следом полетело белье. Все, что необходимо для принятия ванны, как и обещал Вениамин, нашлось в навесном шкафчике. Яся выставила на бортик ванны батарею тюбиков, баночек и скляночек, поизучала бутылку с антиблошиным шампунем, включила воду и не без удовольствии шагнула под горячие струи. Сначала нужно смыть грязь под душем, потому что без этой предварительной меры вода в ванне в мгновение ока превратится в бурую жижу. Это ж надо, какая она замурзанная!

Антиблошиным шампунем Яся все-таки решила воспользоваться. Благо пах он как самый обычный шампунь и никаких дурных ассоциаций не вызывал. Следом пришел черед остальных благ цивилизации. В шахматной ванной отыскалась даже новая зубная щетка, роскошь, о которой Яся уже почти забыла. Да что там щетка! Тот, кто запер пленницу в этом чертовом флигеле, позаботился, похоже, обо всем. На стульчике рядом с ванной аккуратной стопкой лежало белье. Не сказать, что роскошное, даже скорее простенькое, хлопчатобумажное, зато чистое, еще с магазинными этикетками. Интересно, как там с размерами? Откуда благодетелю было заранее знать ее габариты? Или для человека его уровня не проблема прикупить бельишко всех размеров сразу, чтобы уж наверняка?

Белье пришлось впору, и Яся помимо воли порадовалась, что не придется надевать старое. Хоть своя рубашка и ближе к телу, но это если она чистая, не порванная и не заляпанная кровью. Однако с остальной одеждой случился маленький облом – не было ее, остальной одежды. Это что же, Ясе теперь опять лохмотья надевать? Или на люди в банном халате выйти?! Вот в этом уродливом, шахматном?… А с другой стороны, где здесь люди? К охранникам можно и в халате. И вообще, не о том она думает. Ей нужно обмозговать, как отсюда смыться и как с Петей связаться. Он небось там с ума сходит, может, даже Косому морду набил. Или Косой Пете, точнее, не сам Косой, а его прихвостни. Черт, как же все вышло неудачно! Теперь Петя ее ни за что не простит, до конца жизни будет гнобить, обзывать идиоткой. Или не будет? Сколько у нее осталось этой жизни?!

Нет, о плохом сейчас думать никак нельзя. Если б Ясе желали зла, то не стали бы устраивать ее с максимальным комфортом, отмывать антиблошиным шампунем, рядить в чистые одежки и планировать медосмотр. Кстати, медосмотр настораживал Ясю больше всего. Спрашивается, за каким хреном он нужен? Ладно, не прибили на месте, и на том спасибо. А выгоду можно извлечь из любой ситуации. Когда б Яся еще попала в ближний круг самого Закревского?! Да она бы и в дальний круг никогда не попала, так что надо просто держать уши востро и нос по ветру. Глядишь, и это ее приключение что-нибудь да принесет полезное. Если, конечно, она переживет приключение…

Яся полюбовалась на свой распухший нос, провела расческой по влажным волосам, влезла в халат и вышла из ванной. Охранники стояли прямо на входе. Одного из них, того, что помоложе, Яся чуть не зашибла дверью.

– А подглядывать некрасиво, – произнесла она с укором.

– Кто за тобой подглядывал, вобла сушеная! – взвился охранник. Морда его при этом покрылась нездоровым румянцем, из чего Яся сделала вывод, что не ошиблась – подглядывал-таки, извращенец.

– А чего кричишь? – Она удивленно приподняла брови. – Ты бы сказал, я б тебя впустила. А то ж неудобно, раком-то.

– Саныч, я ее сейчас урою!.. – простонал охранник.

– Ага, урой! – усмехнулся Саныч. – А потом Гера уроет тебя. Ты разве не слышал, что босс велел?

– Да все я слышал! – Охранник бросил на Ясю свирепый взгляд. – Одного не пойму, за что этой падле столько чести?

– А падлой меня называть вам босс разрешал? – тут же уточнила Яся.

– Нет, ну до чего ж девка бедовая! – Саныч посмотрел в ее сторону, покачал головой, а потом обернулся к напарнику: – Ты, Леха, с ней поаккуратнее. Не видишь, что ли? Она же тебя специально провоцирует, как Макса с Витьком.

– Я не провоцирую…

– А ну цыц! – не дал ей договорить Саныч. – Ты, девонька, тоже не зарывайся. Сама ведь не знаешь, куда попала.

– А куда? – вкрадчиво поинтересовалась Яся.

– Никуда! – Саныч рубанул ребром ладони по воздуху. – Твое дело – инструкции босса выполнять да лишних вопросов не задавать.

– Так вроде бы не было никаких инструкций. – Яся поплотнее запахнула халат.

– Тогда просто помалкивай. Целее будешь!

Вот так-то! Не разговорить ей этих церберов ни за что. Им, похоже, тоже велено помалкивать. Или, скорее всего, они и сами толком ничего не знают. Псы цепные, что с них взять?

– Комнату показывайте. – Не станет она пока форсировать события, в сложившейся ситуации самое разумное – просто осмотреться.

– Комнату – это можно! – просветлел лицом Саныч и посторонился, пропуская Ясю вперед: – Топай прямо по коридору, не промахнешься.

Комната Ясю убила наповал. Ненавистная черно-белая клетка была повсюду: на обоях, на покрывале, на мебели, на ковре и даже на потолке.

– Это что за хрень? – прошептала она, не рискуя переступить порог.

– Твои апартаменты, – злорадно усмехнулся охранник Леха. – Что, не понравились?

– А тебе бы такое понравилось? У меня уже в глазах рябит от этой гадости. Какая ж сволочь так расстаралась?

– Это не сволочь, а дизайнер. – Саныч подтолкнул ее сзади, вынуждая-таки войти в комнату. – Очень известный и очень дорогой.

– Да что ты ей про дизайнеров рассказываешь? – поморщился Леха. – Она ж на своей помойке небось и слов таких никогда не слышала.

– Я на своей помойке, чтоб ты знал, «Вог» и «Космополитен» почитываю! – возмутилась Яся. – Я такое знаю, что тебе, чурбану дубовому, и не снилось.

– А откуда на помойке «Вог»? – удивился Леха. Вот ведь простодушный, не понимает.

– Оттуда же, откуда и все остальное. Я же учетчицей была, за макулатуру отвечала.

– Какую, блин, макулатуру! – Охранник провел ладонью по коротко стриженной макушке.

– Слушай, – Яся посмотрела на него с жалостью, – ты что, думаешь, мы на полигоне в бирюльки играем?

– На каком полигоне?

– На космическом! – Она в раздражении подняла глаза к клетчатому потолку.

– На полигоне бытовых отходов, Леха, вот на каком, – ответил вместо нее Саныч. – Там же своя мафия! Вторсырье, макулатура, стеклотара…

– Цветные металлы! – Ясе надоело изучать потолок. – Главное – цветные металлы. Но это Косой доверяет самым надежным, а мне вот бумажки…

– И как? – спросил Саныч.

– Да нормально! Всегда есть что почитать. От Большой советской энциклопедии до «Плейбоя».

– Ну, «Плейбой» покруче будет, – расплылся в идиотской улыбке Леха.

– Кто бы сомневался! – Яся дернула плечом, прошлась по комнате и с опаской опустилась в черно-белое кресло.

– Так ты оттого такая разумная? От Большой советской энциклопедии? – Саныч прошел следом, встав спиной к окошку. А решетки на окне, между прочим, такие густые, что между прутьями даже руку не просунуть. Плохо дело.

– Я такая разумная от телика! – Яся отвела взгляд от окна, уставилась на огромную двуспальную кровать. – Я новости каждый день смотрю и передачи всякие.

– А откуда у вас на помойке телик? – Леха озадаченно наморщил низкий лоб.

– От верблюда! У Косого, если хочешь знать, в хибаре плазма висит.

– Да ну! Плазма на помойке?!

– А ты много про помойку знаешь, одноклеточный? У нас на полигоне все как у людей.

– Ага, все как у людей! – В запале охранник даже не обиделся на «одноклеточного». – Только смердит так, что дышать нечем.

– Ну, считай это издержкой производства. Ты бы с нами денек-другой пожил и привык бы.

– Боже упаси к такому привыкать.

– Каждому свое. – Яся забросила ногу на ногу, перевела взгляд с Лехи на Саныча и поинтересовалась: – А как насчет покушать? Помнится, что-то такое ваш малахольный Венечка обещал. Жрать хочу! – Она расплылась в наглой усмешке.

– Эх, дура девка! – охранник покачал головой. – Не те ты, похоже, книги читала. Это что еще за «жрать»?!

– А ты разве моя мама? Тебя приказано меня охранять, а не этикету обучать. Вот и охраняй! Только пожрать принеси. Пожалуйста! – добавила она после небольшой паузы.

Зря она злит этих двоих. Ведь по сравнению с предыдущими Леха и Саныч ангелы во плоти. Не бьют, не оскорбляют. С этими бы подружиться, а она ругается…

– Ладно, будет тебе пожрать! – Саныч махнул рукой, кивнул напарнику: – Леха, позвони, скажи, объект кушать желает.

Леха зло зыркнул на Ясю, буркнул что-то в мобильный, минуту-другую слушал то, что говорит ему невидимый собеседник, а потом заявил:

– Пожрать отменяется. Босс желает тебя видеть. Прямо сейчас. Ну, чего расселась?! Пойдем!

– Куда? – только и смогла спросить Яся.

– К боссу, куда же еще?

* * *

После укола, сделанного врачом, сердцу полегчало. Нельзя сказать, что боль исчезла окончательно, но затаилась, напоминая о себе лишь глухим уханьем пульса в висках. Эх, по-хорошему, ему бы махнуть в Швейцарию в частную клинику, поправить здоровье, может, даже прооперироваться, но не получается, никак не получается. Даст бог, через годик…

Владислав Дмитриевич поудобнее устроился в глубоком кресле, в нетерпении посмотрел на закрытую дверь. Ну, когда же доставят его протеже? Любопытно посмотреть на нее после санобработки.

Точно в ответ на его мысли, дверь распахнулась, пропуская в комнату охранников и девчонку. Девчонка куталась в клетчатый черно-белый халат, опасливо оглядывалась по сторонам. Закревский поморщился: шахматная клетка вызвала дурные воспоминания. Надо было бы поселить протеже в другом месте, но, увы, решетки на окнах только в гостевом домике, а рисковать никак нельзя. Во всяком случае, до тех пор, пока он не убедится, что в этом щекотливом деле достигнут консенсус.

– Свободны! – взмахом руки Закревский отпустил охранников.

– Босс, это может быть опасно, – попытался возразить один из них.

– Я сказал – свободны! А ты, Ярослава, присаживайся, – Владислав Дмитриевич кивнул на кресло напротив.

Повинуясь его приказу, охрана вышла, а девчонка как-то неуклюже, бочком, протиснулась к креслу и замерла в нерешительности.

– Садись, в ногах правды нет. – Владислав Дмитриевич смотрел на нее снизу вверх, изучая. Похоже, с выбором он не ошибся. Отмытая от грязи бомжиха выглядела вполне презентабельно. Общую картину несколько портил распухший нос, но это поправимо. Как говорится, до свадьбы заживет. Хорошо б еще у нее не было проблем со здоровьем. Или они оказались бы не особо серьезными. Не хотелось бы уже на финишной прямой выяснить, что у девчонки СПИД или гепатит. Ладно, время покажет, сейчас нужно сделать все, что зависит непосредственно от него, а остальное в руках Господа.

– Вы мне расскажете, зачем я вам понадобилась? – Ярослава плюхнулась в кресло, забросила ногу на ногу. А ноги у нее длинные, только чересчур худые. И сама худая, отощавшая какая-то.

– Есть хочешь? – спросил Закревский, задумчиво разглядывая голые Ярославины коленки.

– Хочу, – закивала она.

– Сейчас организуем.

Всего через пару минут перед его протеже оказался сервировочный столик, заставленный едой.

– Кушай! – Закревский сделал приглашающий жест.

– А вы? – Девчонка, проигнорировав столовые приборы, заграбастала с блюда креветку и впилась в нее зубами. Ужас!..

– А я уже поел. Но ты не стесняйся, ни в чем себе не отказывай. Как тебе твое новое жилище?

– Отвратительно. – Она облизала пальцы и только после этого вытерла их о салфетку. – В этой вашей шахматной комнате у меня голова кружится. Не представляю, как нормальный человек может в ней жить!

Нормальный не может. Закревский снова едва заметно поморщился, но тут же прогнал прочь дурные мысли.

– Это ненадолго, – сказал он с улыбкой. – Если мы с тобой договоримся, Ярослава, то буквально через пару дней ты покинешь домик для гостей.

– В каком направлении? – тут же уточнила она.

– А это ты уже сама решишь, после нашего с тобой разговора. Ты готова поговорить?

Она, сунув за щеку кусок ветчины, промычала что-то нечленораздельное.

– Для начала я хотел повторить, что в моем доме тебе ничто не угрожает. Ты меня понимаешь?

Ответом ему стал энергичный кивок.

– Вот и славно. Давай-ка, Ярослава, проясним кое-что из твоего прошлого. Как твоя фамилия?

– Ерошина, – дожевав ветчину, сообщила девчонка. – Меня зовут Ярослава Ерошина.

– Откуда ты родом, Ярослава? Когда родилась? Кто твои родители?

Вместо того чтобы ответить, протеже расхохоталась.

– Ну и вопросы вы задаете, благодетель! – проговорила она, отсмеявшись. – Да не знаю я, откуда родом, и родителей своих тоже не знаю.

– Это почему?

– Потому что я детдомовка. Ясно? Нам в детдоме про родителей как-то не рассказывали.

Значит, сирота. Ну что ж, так даже лучше, будет меньше проблем, если что-то пойдет не по плану. Кто ее станет искать – сироту?

– А у Косого ты как оказалась, если детдомовка? – поинтересовался он вкрадчиво. – Вас же вроде государство должно жильем обеспечивать.

– Оно и обеспечило. – Девчонка побарабанила пальцами по столу. Ногти у нее были корявые, маникюра не ведавшие, но уже без траурной грязевой каймы. Отмылась, видать. – Комнатой в коммуналке, да только я дурой оказалась. – Она шмыгнула носом, надолго замолчала.

– Я правильно понимаю, Ярослава, что жилья у тебя больше нет?

– Правильно. Пришли однажды два урода, взяли за жабры, сунули под нос какие-то бумажки, пригрозили: «Не подпишешь – тебе кранты».

– И ты подписала?

– Ага! Попробовала бы я не подписать! А на следующий день очутилась на улице без вещей и документов.

Так, с этим тоже все ясно: обработали сиротку, отобрали комнату. Повезло еще, что не убили беднягу, потому как могли запросто, чтобы лишнего не болтала, не жаловалась. А с другой стороны, что им какая-то детдомовка? Что она может сделать? А вот у него, кажется, появляется рычаг давления. Очень хорошо.

– И давно ты живешь на свалке?

– Нет, второй месяц только. – Девчонка помотала головой. – Лето в Крыму жила, посудомойкой в кафе за еду подрабатывала, а как сезон закончился, обратно вернулась. Полгода у друзей кантовалась, да только им всем не до меня, у каждого своя жизнь.

– А с работой что?

– Кому я нужна без жилья и документов?! С прежней работы меня сразу поперли, а на новую не брали. Ну, это если на приличную, – она многозначительно хмыкнула. – А про неприличную вам рассказать?

Ну, вообще-то, он и сам догадывался, какую работу могли предложить молоденькой глупой девчонке. Сейчас важно узнать, согласилась ли она.

– И что ты?

– А я ничего! – Девчонка гордо вздернула подбородок. – Я не из таких! Вы не слушайте, что вам там Косой наплел, я его к себе на пушечный выстрел не подпускала.

– А второго, того, который тебя защищать бросился?

– Петю?! – Ярослава казалась искренне удивленной. – Вы что?! Это же Петя! Он мне как брат! Это же он меня на свалку с Белорусского вокзала привез и защищал от всяких там козлов… – Она опять шмыгнула разбитым носом и добавила с укором: – А ваши уроды его по голове!

– Ничего с твоим Петей не случилось. Оклемается, не бойся. Так, значит, ты, Ярослава, девушка порядочная?

– Конечно! Думаете, если человек без крыши над головой, так на нем уже и клейма ставить негде? Я, между прочим, в очень хорошем детдоме жила, образцово-показательном. Если хотите, я вам сейчас «Евгения Онегина» наизусть расскажу.

– Любишь Александра Сергеевича? – спросил Закревский с улыбкой.

– Не, я больше Льва Николаевича уважаю, а Пушкина просто запомнила. Память у меня хорошая, – пояснила девчонка с застенчивой улыбкой.

То, что память у нее хорошая и какое-никакое базовое образование есть, – неплохо, это его задачу облегчает в разы.

– Ярослава, а сколько тебе лет?

– Двадцать два.

Надо же! А выглядит намного моложе. Хотя хрен поймешь эту современную молодежь. Разоденутся, поразмалевываются, вот и думай, кто перед тобой: совершеннолетняя или малолетка.

– Послушайте, благодетель! – Пока длилась беседа, девчонка успела уничтожить весь принесенный ужин и приступить к десерту. Сейчас она вгрызалась крепкими зубами в сочный бок яблока. – Я вот тут подумала: а что это вы мне все вопросы задаете, а на мои не отвечаете? Привезли меня, понимаешь, непонятно куда, заперли в комнате какой-то дурацкой, охранников-дебилов приставили. Это за что же мне такая честь? Если вы не извращенец и нет у вас всяких непристойных фантазий, тогда зачем я вам? Медосмотры какие-то… – Девчонка не договорила, уставилась на него расширившимися от ужаса глазами.

– Что такое, Ярослава? – Владислав Дмитриевич попытался улыбнуться, но получилось, наверное, не очень убедительно, потому что она вдруг проворно вскочила из-за стола, схватила вилку, сжав ее в трясущейся руке.

– Я знаю зачем, – проговорила девчонка приглушенным шепотом. – Догадалась. Вы меня на органы забрали, да? Сейчас отмоете, откормите, медосмотр проведете и разберете на запчасти!

– Ярослава!

– Только имейте в виду, – она не дала ему договорить, закружилась по комнате в поисках оружия более эффективного, чем вилка, – я вам просто так не дамся!

– Ярослава, успокойся! – Закревский устало взмахнул рукой. – И сядь, будь любезна, на свое место. Твое предположение чудовищно и необоснованно.

– Это почему? Вы уже старый, у вас вон сердце больное! Может, вам сердце мое понадобилось?!

Вот молодец! Никто ему правды не сказал, даже врачи, а эта рубанула с плеча. Старый он и немощный, и не хрен хорохориться… Сердце, уже почти успокоившееся, опять заныло.

– Если бы мне понадобилась пересадка сердца, то, уж поверь моему слову, я нашел бы донора гораздо менее… специфичного, чем ты. – Владислав Дмитриевич невесело усмехнулся: – Или ты думаешь, что для подобных целей годится первый встречный?

– Нет. – Похоже, она немного поостыла, во всяком случае, перестала размахивать вилкой. – Просто хочу понять, зачем я вам такая понадобилась.

– А ты считаешь, что годишься только на запчасти? – поинтересовался он, всматриваясь в побледневшее лицо своей протеже. Нет, что ни говори, а девочка сообразительная и с фантазией. Это ж надо было до такого додуматься!

– Неважно, что считаю я. – Она уселась обратно в кресло. – Важно, что считаете вы.

– Ярослава, – он тяжело вздохнул, собираясь с мыслями, – давай мы вот о чем с тобой договоримся: ты пока просто мне доверься, веди себя хорошо, не мешай моим людям делать свое дело, а потом, всего спустя каких-то два дня, я все тебе объясню. Согласна?

– А если не согласна? У меня вообще есть выбор? – спросила она.

– Выбор есть всегда, – Закревский кивнул. – Ты можешь вернуться на свалку, жить как пресмыкающееся, дождаться, когда Косой или его люди тебя изнасилуют или искалечат. А можешь полностью изменить свою жизнь, стать совершенно другим человеком, открыть для себя небывалые горизонты.

– Вы меня удочерить собираетесь, что ли? – Девчонка скривила губы в саркастической улыбке.

– Нет, но твое предположение недалеко от истины. Ярослава, подумай сейчас, пока еще есть время. Если ты решишь вернуться к прежней жизни, я не стану тебя удерживать. В том деле, которое я задумал, мне нужен союзник, а не безропотный исполнитель.

– А что за дело вы задумали?

– Узнаешь через два дня. Если, конечно, решишь остаться.

Девчонка молчала очень долго. Владислав Дмитриевич уже испугался, что она откажется. Не то чтобы потеря так уж велика, но время уходит, и про союзника он не соврал. Для качественного осуществления плана его протеже должна чувствовать себя полноправным участником игры. Неважно, кем она будет являться на самом деле, но иллюзию сопричастности и значимости очень важно сохранить как можно дольше.

– Я остаюсь! – заявила она как раз в тот момент, когда Закревский решил, что придется искать новую кандидатуру. – Только мне нужны гарантии.

– Никаких гарантий! – он покачал головой. – Моего честного слова вполне достаточно. Пойми меня правильно, Ярослава, на твое место я могу найти сотню желающих.

– Но в этом случае вы потеряете деньги. Я же видела, вы заплатили за меня Косому.

– Поверь, деньги не играют в моей жизни ключевой роли.

– А что играет?

Нет, ну до чего же дотошная! С одной стороны, сметливость – это хорошо, но с другой – излишнее любопытство ему ни к чему.

– А что играет, ты узнаешь через два дня. – Он встал, показывая этим, что разговор закончен. – И, пожалуйста, очень тебя прошу, не создавай моим сотрудникам лишних проблем, веди себя хорошо. Мы договорились, Ярослава?

По девчонкиному лицу было видно, что вопросов у нее еще очень много, но не задавать их у нее ума хватило. Это хороший знак.

– Всего доброго, Ярослава!

Не дожидаясь ответа, Владислав Дмитриевич вышел из комнаты.

* * *

Полночи Яся провела без сна, думая над словами благодетеля. С одной стороны, гладко все у него выходит: достойная жизнь, новые горизонты. А с другой – бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И ведь, что самое обидное, Яся пока не может рассмотреть ни сыра, ни мышеловки – сплошные загадки. Наверное, самым разумным в этой ситуации было бы вернуться на полигон к верному Пете. Впечатлений у нее после похищения и так выше крыши, будет о чем внукам на старости лет рассказать. Но что, если вернувшись, она действительно упустит свой шанс, потеряет то главное, ради чего и стоит жить на этом свете?! И пусть говорят, что любопытство сгубило кошку! Она не кошка, она умная и сообразительная. Она останется, понаблюдает за развитием событий, а уже потом решит, стоит ли игра свеч.

С этой мыслью Яся погрузилась в глубокий сон. Всю оставшуюся ночь ей снились шахматы. Она сидела в шахматной комнате, за шахматной доской, ломая голову над партией. Ситуация получалась патовой, а проигрывать никак не хотелось. Еще бы рассмотреть лицо сидящего напротив человека. Да вот никак не выходило, она даже не могла понять, мужчина перед ней или женщина.

Из шахматного сна девушку выдернул громкий стук и не менее громкий голос:

– Эй, Ярослава! Подъем!

Пару секунд она соображала, отчего это Петя орет на нее таким дурным голосом, а потом разом все вспомнила и кубарем скатилась с кровати. У нее ведь теперь новая жизнь и новые горизонты. Она же за каким-то чертом понадобилась самому Закревскому!

– Ярослава, еще секунда – и мы входим! – пригрозил из-за двери Саныч.

– Да нормально все! – крикнула она, натягивая халат. – Уже проснулась, встаю.

– …А мы все равно входим! – Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась бритая Лехина башка. – У нас инструкция!

– Да пошел ты со своей инструкцией! – Яся запустила в башку тапком. – Одеться не дадут!

Тапок попал прямиком Лехе в лоб. Даже странно, никогда она особой меткостью не отличалась. Это, наверное, из-за злости. Повадился подглядывать, паразит.

– Да я тебе сейчас…

Ясе было весьма любопытно узнать, что ей сделает охранник Леха, но, видимо, не судьба. В комнату, оттолкнув напарника, вошел Саныч.

– У тебя пять минут на сборы, – сказал он и положил на кровать какой-то сверток.

– Что там? – спросила Яся, косясь на сверток.

– Олегович велел передать тебе одежду. Давай-ка, девонька, меньше вопросов – больше действий. Через десять минут нам выезжать.

– Куда?

– В больницу, на медкомиссию.

Значит, медкомиссия неизбежна. Фу, какая гадость! Яся с детства не любила врачей, что уж говорить про всякие там медосмотры!

– А покушать? – Она развернула сверток. Внутри оказались серая шерстяная юбка, черная блузка, упаковка колготок и туфли на плоской подошве. Однако, Олегович сноб и жадина! Одежки подобрал – закачаешься. Сам бы попробовал примерить такое безобразие.

– Ярослава, какое покушать? – повысил голос Саныч. – Я ж тебе русским языком говорю – едем анализы сдавать. А это нужно делать натощак, ты что, не знаешь?!

– Да откуда ж ей знать, козе помойной? – хмыкнул Леха.

– Сам ты козел! – огрызнулась Яся. – Охранником у уважаемого человека работаешь, бабки небось приличные получаешь, а реакции никакой, от тапочка увернуться не сумел. Саныч, что это к вам на работу таких лохов берут?

– Саныч! – застонал Леха. – Саныч, я сейчас на хрен все инструкции нарушу и раздеру эту шалаву, как жабу!

– Охолони, молодой! – Саныч встал между напарником и Ясей. – А ты собирайся давай, говорливая!

– Мне прямо перед вами переодеваться? – вскинулась Яся.

– А слабо?! – Леха недобро сощурился.

– Давай-ка выйдем, – Саныч дернул его за рукав. – Время уходит, а вы все лаетесь.

Яся подождала, когда за охранниками закроется дверь, сгребла одежки, потопала в ванную. Одежки пришлись впору, ну разве что туфли оказались на размер велики, но это даже хорошо, потому что натертые вчера мозоли давали о себе знать ноющей болью, и в плотной обуви было бы совсем некомфортно.

Переодевшись, Яся вышла из комнаты, хмуро посмотрела на охранников, буркнула:

– Ну, везите, церберы, на свой медосмотр.

– Он не наш, а твой! – фыркнул Леха.

– Ишь, слова какие умные знаешь! – сощурился Саныч.

– Так в «Космо» не только гороскопы и диеты печатают, – пожала она плечами.

Во дворе перед джипом охраны нетерпеливо прохаживался туда-сюда Вениамин.

– Опаздываем, – сказал он с укором и посмотрел на наручные часы. Что у него за привычка такая – чуть что, занятого из себя изображать?!

– Так баба же! – хмыкнул Леха. – Еще хорошо, что у нее косметики нет, а то б и к вечеру не управились.

– Как вам спалось, Ярослава? – Вениамин проигнорировал слова охранника и внимательно посмотрел на Ясю.

– Нормально спалось, не хуже, чем на помойке.

– Я рад. – Он распахнул перед Ясей дверцу и добавил с церемонным поклоном: – Прошу!

В джипе расселись в привычном уже для Яси порядке: она на заднем сиденье в центре, охранники – по бокам, Вениамин – рядом с водителем. Ехали молча. Вениамин листал какие-то документы, охранники дремали, а Яся вертела головой. Теперь она точно знала, где находится дом благодетеля, и даже приблизительно понимала, как оттуда добраться до города. Не то чтобы Яся твердо решила удрать, но все-таки пути отступления лучше просчитывать заранее.

Клиника, в которую ее привезли, находилась за чертой города, располагаясь в живописном, вполне себе курортном местечке, и была обнесена высоченным забором. Джип, въехав в распахнутые железные ворота, припарковался на стоянке возле трехэтажного кирпичного здания.

– Ну, Ярослава, вы готовы? – Вениамин отложил в сторону документы, посмотрел на напрягшуюся Ясю.

– Вроде того. – Ох, что-то не нравилось ей это местечко! С виду санаторий санаторием, а для чего забор? И охрана на въезде?

– Это частная клиника, очень дорогая. – Вениамин уловил ее сомнения. – Люди, которые поправляют тут здоровье, предпочитают, чтобы им никто не досаждал. Отсюда все меры предосторожности.

– А кто может досаждать этим людям? – поинтересовалась Яся. – Тут же вокруг один лес.

– Журналисты, например. Вам пока трудно это понять, но в некоторых вопросах лучше соблюдать конфиденциальность.

– Мой вопрос из таких? – Она сощурилась и поглядела на Вениамина с вызовом.

– Мне трудно оценить степень его важности. – Секретарь улыбнулся: – Босс посвящает меня далеко не во все свои планы. Но, подозреваю, коль уж вас привезли именно в эту клинику, вы представляете для него определенный интерес.

Надо же, как витиевато! Мозги сломаешь, пока поймешь, что хотел сказать этот заморыш.

– На медосмотр я с охраной пойду? – Яся решила перейти непосредственно к делу.

– Таковы инструкции! – Вениамин изобразил сожаление.

– И по кабинетам они тоже со мной таскаться будут?

– Думаю, это лишнее. Иван Александрович и Алексей Анатольевич подождут вас в коридоре.

Яся не сразу поняла, про кого он говорит, а когда поняла, усмехнулась. Вишь, какой вежливый! Даже охранников по имени-отчеству называет.

Медосмотр растянулся на несколько часов и стал для Яси тем еще испытанием. Одних только анализов у нее взяли черт знает сколько, попили кровушки, вурдалаки. Но анализы – это еще полбеды, от бесчисленных кабинетов, врачей и осмотров у Яси скоро закружилась голова. Одеться – раздеться, дышать – не дышать, открыть рот – закрыть рот, ну и прочие безобразия. Но самое страшное испытание ждало Ясю у стоматолога. Зубы она считала едва ли не самым ценным из того, чем наградила ее матушка-природа. Зубы у Яси были белые, крепкие, бормашины не ведавшие. Оказалось, до поры до времени не ведавшие. Выяснилось, что у нее аж три дырки. Как сказал стоматолог, кариес поверхностный, но лучше бы залечить. И ведь залечил, несмотря на громкие Ясины протесты и заверения, что ей и с поверхностным кариесом хорошо живется.

– А будет еще лучше, – пообещал ей садист в белом халате и включил свою чертову машинку…

Из стоматологического кабинета Яся выходила на полусогнутых ногах, даже на язвительное замечание Лехи никак не отреагировала. Нельзя сказать, что ей было больно, но неприятный осадок остался. Теперь она понимала, почему большинство людей не любит зубных врачей.

С медосмотром было покончено ближе к обеду. К тому времени Яся возненавидела всех и вся, сто раз укорила себя за склонность к авантюрам и извела придирками охранников.

– Олегович, может, попросить докторов засандалить ей какое-нибудь успокоительное? – не выдержал Леха. – Это ж сил никаких нет, терпеть все ее выкрутасы!

– А ты бы походил вместо меня по тем кабинетам, я б посмотрела, как бы ты запел, – огрызнулась Яся. – Я есть хочу! – Она бросила раздраженный взгляд на Вениамина.

– Ярослава, прошу вас, проявите терпение. Ровно через час мы будем дома, и вы сможете покушать.

Вот ведь непрошибаемый! И все-то вежливо, все-то с улыбочкой…

Обедала Яся в одиночестве в своей шахматной комнате, и ужинала там же, и завтракала… Время тянулось и тянулось, а ничего не происходило. Единственной ее компанией оставались Саныч с Лехой. Впрочем, было бы еще хуже, не догадайся она попросить у Вениамина телевизор. С ним время умирало не так мучительно.

Перемены в ее жизни начались на следующий после визита в клинику день. Благодетель снова пожелал ее видеть. Как ни старалась Яся скрыть свое волнение, но удавалось ей это с трудом. Сегодня должно решиться ее будущее. Сегодня она узнает, зачем ее скромная персона понадобилась известному магнату Владиславу Дмитриевичу Закревскому.

* * *

Благодетель ждал Ясю в уже знакомой ей комнате. Только на сей раз на разделявшем их столике не громоздились тарелки с едой, а одиноко лежала кожаная папка. На натуральной коже выделялось тиснение, очень похожее на родовой герб. На позолоченном фоне был изображен грифон. Он вздымался на задние лапы, а в передних держал солнце. Это ж надо, как у них, у олигархов, все серьезно! Как только заимел огромный капитал, непременно нужно себе приличную родословную организовать, желательно такую, чтоб уходила корнями в глубину веков и обязательно с родовым гербом, а совсем уж в идеале и с родовым гнездом.

– Добрый вечер, Ярослава.

Засмотревшись на герб, она совсем забыла о благодетеле. Закревский сидел в том же кресле, что и прошлый раз, рассеянно вертел в пальцах открытую перьевую ручку, не отводя от Яси уже привычного ей пристального взгляда.

– Здравствуйте. – Не дожидаясь разрешения, она уселась напротив, точно примерная ученица, сложив руки на коленках. Собственно говоря, в тех уродливых одежках, которыми одарил ее Вениамин, она и выглядела по-школярски уныло.

– Я ознакомился с результатами твоего медицинского обследования. – Закревский не стал ходить вокруг да около, а сразу перешел к делу: – У тебя на удивление здоровый организм, Ярослава.

– У меня кариес. – Яся поморщилась, с содроганием вспомнив недавнюю экзекуцию.

– Уже нет. – Владислав Дмитриевич постучал ручкой по подлокотнику кресла. – Скажу честно, я невероятно рад тому, что прочел в медицинском заключении. Я, конечно, надеялся, что в столь юном возрасте ты еще не успела нажить серьезных болячек, но, принимая во внимание твой образ жизни… – он многозначительно замолчал.

– Принимая во внимание мой образ жизни, вы ожидали как минимум сифилис или гонорею, – закончила за него Яся. – Я же вам говорила.

– Да, – он кивнул. – Но я должен был убедиться.

– Зачем? Для чего вам так важно, чтобы я была здорова?

– Затем, что мне нужна здоровая невестка.

– Кто? – переспросила Яся. Что-то не то у нее сегодня со слухом, вроде и лор осматривал…

– Невестка, – повторил благодетель.

– А я тут каким боком? – Она одернула юбку, нервно покосилась на кожаную папку.

– А в тебе, Ярослава, я как раз и вижу свою будущую невестку.

Вот и приплыли! Это ж бред какой-то: она – невестка олигарха!

– И вас в этом вопросе волнует исключительно состояние моего здоровья? – изумилась Яся. – А ничего, что вы нашли меня на помойке? Ничего, что тот, для кого вы так стараетесь, может не захотеть такую жену?

– Внук, – Закревский холодно улыбнулся. – Ярослава, речь идет о моем внуке. И я ни на секунду не сомневаюсь, что он не захочет такую жену.

– Тогда зачем?

– Считай это моей стариковской блажью.

– Нет уж, простите! – Яся подалась вперед, заглянула ему в глаза. – Коль уж вы решили втянуть меня в свои игры, то будьте любезны объяснить правила. На кой хрен внуку миллионера жениться на бомжихе? Какой в этом смысл?

– Для внука миллионера смысла нет никакого. – Благодетель продолжал улыбаться, но улыбка его была совсем не дружеской, волчий оскал, а не улыбка. – Смысл есть для самого миллионера.

– Тогда объясните! – потребовала она. – Потому что, если не объясните, я пальцем о палец не ударю, чтобы вам помочь.

– Что ты знаешь о высшем обществе? – вдруг спросил Владислав Дмитриевич.

– В каком смысле? – растерялась Яся.

– В любом. Ты имеешь хоть минимальное представление о том, как живут такие люди, как я?

– Минимальное имею. Я работала сортировщицей макулатуры, если вы еще не в курсе. Я много читала…

– Не продолжай, – он нетерпеливо взмахнул рукой. – Я знаю всю твою биографию.

– Как?! – В желудке вдруг сделалось холодно и колко.

– Обыкновенно. Вениамин собрал всю необходимую информацию. Хватило суток, чтобы проследить твой жизненный путь, начиная с Дома малютки и заканчивая полигоном бытовых отходов.

– Лихо, – только и смогла она сказать.

– Не лихо, а профессионально, – поправил благодетель. – Так что ты знаешь о моем мире, Ярослава?

Он ее экзаменует? Ну что ж, ей тоже есть чем его удивить.

– Закревский Владислав Дмитриевич, медиамагнат, владелец заводов, газет, пароходов. Был женат шесть раз, столько же раз овдовел. Единственный сын таинственным образом исчез десять лет назад, из близких родственников остался внук, Закревский Вадим Сергеевич. – Наблюдать, как меняется в лице благодетель, было приятно. Пусть не думает, что он один тут всезнающий. – Это только навскидку, а если покопаться в памяти, можно нарыть еще с десяток имен ваших бывших и нынешних любовниц.

– Ты знала это с самого начала? – произнес благодетель каким-то странным, точно треснувшим голосом.

– Ну, в первые минуты я, конечно же, не поняла, что это вы. Кто бы мог подумать, что тот самый Закревский может вот так запросто прогуливаться по свалке! Это я уже потом все сопоставила, вспомнила фотографии.

– Откуда они у тебя?

– Я же вам минуту назад говорила, что работала сортировщицей макулатуры, а макулатура – это не только книги, но еще журналы и газеты.

Закревский молчал очень долго. Яся ждала. Может, и зря она рассказала про газеты? Может, лучше было бы прикинуться безмозглой овцой, но уж больно обидно стало. Петя бы ее не одобрил, Петя всегда считал Ясю излишне горячей, говоря, что спешка нужна лишь при ловле блох, а во всех остальных делах необходимо проявлять осмотрительность. Как он там без нее? Наверное, с ума сходит…

– Ну что ж, – наконец произнес Владислав Дмитриевич, – полагаю, что так даже лучше. Ты, Ярослава, несомненно, очень ценное приобретение.

Он так и сказал «приобретение», точно она вещь, а не человек. Вот оно, настоящее лицо медиамагната, владельца заводов, газет, пароходов…

– Ты мне подходишь.

– А я решу, подхожу вам или нет, только после того, как вы объясните, что задумали. – Все, надо брать быка за рога. Иначе Закревский так и будет ходить вокруг да около. Иначе ей никогда не узнать правды.

– Ярослава, ты зарываешься. – В его голосе не было угрозы, скорее одобрение.

– Я не зарываюсь, я пытаюсь понять, во что вы меня втягиваете.

– Хорошо. – Благодетель хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Коль уж ты владеешь достаточной информацией, подробности своей биографии я опущу и скажу пару слов о своем внуке. Ты не поленилась, посчитала моих жен и любовниц, а что знаешь об этой стороне его жизни?

Яся на секунду задумалась, потом отрапортовала:

– Два брака, оба закончились трагично. С первой женой ваш внук попал в автокатастрофу, она погибла на месте, он отделался легким испугом. Вторая жена разбилась на горнолыжном курорте. Неудачное падение, перелом шеи. – Она замолчала, вспоминая подробности. – Больше в брак не вступал, но любовниц имел несметное количество. Кажется, в этом плане он вас переплюнул.

– Довольно, – резко перебил ее Владислав Дмитриевич. – Я уже понял, что журналисты – это зло. Столько грязи…

– Журналисты – это не зло, – усмехнулась Яся. – Неразборчивость в связях – вот настоящее зло.

– Будешь читать мне нотации? – усмехнулся благодетель.

– А нужно?

Вместо ответа он покачал головой и произнес устало:

– Так даже лучше, теперь тебе будут понятны мои мотивы. Неразборчивость в связях – это ключевой момент. Мой внук прожигает жизнь. Дважды став вдовцом, он пришел к выводу, что семейное счастье не для него.

– А вы считаете иначе?

– Да, я уверен, что семья – это основополагающее.

– Ну, конечно, вам с вашими шестью браками виднее, – брякнула Яся и тут же прикусила язык. Тут такое интересное вырисовывается, а она тянет тигра за усы.

– Да, мне виднее. – Владислав Дмитриевич проигнорировал сарказм в ее голосе. – Беда в том, что Вадим не хочет этого понимать. Он не желает жениться.

– И вы решили его, скажем так, подтолкнуть?

– Да.

– Но почему ко мне? Наверное, разумнее толкать его в сторону девушки из хорошей семьи, какой-нибудь выпускницы Оксфорда или на худой конец Сорбонны.

– Сначала я именно так и поступал, действовал мягко и деликатно, кандидатур выбирал с учетом его предпочтений.

– И что? – Оказывается, ничто не ново под луной. Двадцать первый век на дворе, а в мире до сих пор процветают династические браки.

– Он раскусил меня на четвертой претендентке. – Владислав Дмитриевич развел руками. – Мы очень серьезно поругались. Я услышал от внука такое, что никогда не смогу выбросить из памяти. Он заявил, что отныне станет жить исключительно по своим правилам, что мое мнение ему не указ и что он скорее женится на какой-нибудь убогой, чем на девушке, на которую укажу ему я.

– И вы решили осуществить его тайные фантазии? Это я насчет убогой. – Яся поежилась: крайне неприятно, когда люди называют вещи своими именами.

– Я решил его проучить, – Владислав Дмитриевич кивнул. – Он не захотел связать свою жизнь с приличной девушкой, посчитал, что я спущу это дело на тормозах.

Да, с дедом все более или менее понятно: преклонный возраст, беспутный внук, уязвленное самолюбие, тщетная надежда дождаться правнуков. Тут любой обидится и начнет вынашивать планы мести. Но чтобы такие радикальные! Женить единственную кровиночку на бомжихе только лишь для того, чтобы показать, кто в доме хозяин! Да, похоже, на высшем обществе пора ставить жирный крест, если там творятся такие безобразия.

– Вы надеетесь с моей помощью проучить внука? – спросила Яся, хотя ответ был уже очевиден.

– Да.

– А если он не захочет на мне жениться?

– Он не захочет, но женится.

– Откуда такая уверенность?

– В противном случае я лишу его наследства. – Благодетель сжал ручку с такой силой, что та хрустнула в его пальцах. – Видишь, Ярослава, я предельно откровенен с тобой, – сказал он после долгой паузы. – Теперь тебе ясны мои мотивы.

Мотивы-то ясны, но не совсем понятно, что конкретно потребуется лично от нее в нелегком деле укрощения строптивого внука и какая здесь для нее выгода. Яся решила не разводить китайские церемонии, а получить ответы на свои вопросы сразу.

– Что потребуется от тебя? – Благодетель выглядел удивленным. – Не так и много, ты должна постараться стать хорошей женой для моего внука.

– В каком смысле женой? – Холодок в желудке, уже почти было рассосавшийся, дал о себе знать ноющей болью.

– Во всех смыслах, Ярослава.

– То есть дело не закончится тем, что вы дадите понять своему внуку, что готовы на крайние меры? – осторожно поинтересовалась она. – Вы реально планируете женить его на мне?

– Да.

– А если он раскается и пообещает быть паинькой?

– Если ты считаешь себя мужчиной, то за все свои поступки должен отвечать. Вадим ответит.

– Вадим-то, может, и ответит, но как же я? Получается, что брак будет не совсем фиктивным? – Перспектива стать женой богатого самодура Ясю совершенно не радовала.

– Брак будет совсем не фиктивным, – с нажимом проговорил Закревский. – Мой внук получит то, к чему стремился.

– Жену с клеймом «убогая»? – Яся невесело улыбнулась.

– Я рад, что ты меня понимаешь, Ярослава.

– А что получу я? – Вот она и задала главный вопрос. Теперь нужно быть максимально внимательной, чтобы не пропустить самое важное.

– Ты получишь мою фамилию, статус невестки Закревского и ежемесячное содержание в тридцать тысяч долларов.

– Впечатляюще! – Яся едва удержалась от того, чтобы не присвистнуть. – А каковы сроки?

– Год. Если за это время тебе удастся завоевать сердце моего внука и стать ему настоящей женой, значит, так тому и быть. Если у вас с ним ничего не выйдет, я выплачу тебе выходное пособие в размере трехсот тысяч долларов. В общем, по-любому внакладе ты не останешься.

Елки-палки, это ж о каких деньжищах он сейчас говорит вот так, как будто между прочим! Хотя он точно так же говорит и о судьбе единственного внука. Ну до чего странная семейка: внук повеса, дед самодур! И ведь это только вершина айсберга, небось все самое интересное – все фамильные скелеты – надежно спрятано от посторонних глаз.

– Думай, Ярослава. Даю тебе пять минут на размышления. – Закревский многозначительно посмотрел на циферблат старинных напольных часов.

– И вам его не жалко? – вместо того чтобы начать думать, спросила Яся. – Жениться на такой, как я, – уже страшный удар по самолюбию, а что будет, когда об этом узнает широкая общественность?

– Общественность не узнает, – сухо ответил Владислав Дмитриевич. – Мне нужно проучить внука, а не уничтожить честь семьи. Ты должна держать в тайне свое низкое происхождение – это самое главное мое требование.

Низкое происхождение… Ну что за мерзость! Значит, подсунуть в постель к единственной кровиночке низкородную тварь – нормально, а вот поведать об этом миру – ни-ни!

– Ярослава, мне важно убедиться, что мы с тобой хорошо друг друга понимаем. – Закревский буравил ее недобрым взглядом. – После того, что я тебе сейчас рассказал, у тебя есть только один путь.

Вот тебе и разговоры про свободу выбора… Холод в желудке, разрастаясь, вгрызался в позвоночник. Похоже, на сей раз она вляпалась по самую макушку. В этом деле ей Петя не поможет. Придется выплывать самой. И ведь не переиграешь сейчас ничего, опасно…

– Я все поняла, – стараясь не обращать внимания на холод, Яся растянула губы в подобие улыбки.

– Вот и хорошо, – кивнул Закревский. – Значит, завтра я познакомлю тебя с твоим будущим мужем.

* * *

Его разбудил дразнящий аромат кофе. И это было приятно! Даже настырные солнечные зайчики, проскользнувшие в спальню через щель между неплотно задвинутыми шторами, не раздражали, а вызывали улыбку. Вадим Закревский открыл глаза, потянулся и улыбнулся новому дню. После такой чудесной ночи он должен быть хорошим. Давненько уже Вадим не чувствовал себя нормальным человеком, как-то привык, что все его холостяцкие ночи перетекают в одинаково унылые, с горьким осадком, серые дни. По утрам было особенно мерзостно. Приходилось смотреть в глаза знакомым и не всегда знакомым женщинам, слушать их злые, бензопилой вгрызающиеся в мозг голоса, иногда извиняться, иногда откупаться, но всегда выставлять ночных гостий за дверь. С проститутками оказывалось проще всего, этих он не стеснялся отправить восвояси и ночью, но чувство гадливости никогда не уходило за ними следом, оно обволакивало Вадима ароматом дорогих и не очень духов, душило, заставляло накачиваться алкоголем.

Так было до появления в его жизни Лики. Теперь все изменилось: утро будило его ароматом кофе, а голова не раскалывалась от гремучей смеси из похмелья и чувства вины. Лика была особенной, непохожей ни на одну из своих предшественниц. С ней Вадим чувствовал себя легко и радостно. С ней ему почти удалось забыть прошлое и сбросить со счетов мрачные дедовы прогнозы. К черту деда! Старик просто погряз в предрассудках! А у него, Вадима, все будет хорошо! Нет, не так: у них с Ликой все будет хорошо.

Лику Вадим нашел на кухне. С чашкой дымящегося кофе она сидела на высоком стуле за стойкой и по-детски болтала в воздухе босыми ногами.

– Я взяла твою рубашку, – сказала она, не оборачиваясь.

– Я уже заметил! – Вадим обнял ее за узкие плечи, зарылся лицом в пшеничные волосы. – Ты знаешь самые действенные способы пробуждения, дорогая.

– Это ты о кофе? – Лика запрокинула голову, посмотрела на него сияющими небесно-голубыми глазами и подставила щеку для поцелуя.

– Это я о рубашке. – Щека его не устроила, такую женщину нужно целовать только в губы. – Лика, невозможно оставаться равнодушным при виде твоих соблазнительных коленок.

Честно говоря, соблазнился Вадим далеко не коленками – в вырезе рубашки открывались куда более интересные виды. Вот ведь удивительная женщина, вроде бы и не провоцирует его, не выпрыгивает из шкуры, как остальные, а он сходит с ума от одного лишь ее взгляда.

– Я сварила тебе кофе! – Лика слегка отстранилась, и Вадим едва сдержал вздох разочарования. Вот и еще одно ее свойство, даже не скажешь, хорошее или плохое: она умеет держать дистанцию, не бросается в его объятья по первому зову, сама выбирая правила игры. И быть в этой увлекательной игре просителем не то чтобы неприятно, но как-то непривычно. А может, для Лики это и не игра. Она вся такая – искренняя, незамутненная. Даже удивительно, что эта чудесная девушка нашла в нем, насквозь порочном мужике!

– Я не хочу кофе. – Вадим попытался поцеловать ее в шею, но она увернулась. – Может, кофе потом, а? – Как он ни старался, а в голосе появились просительные нотки. – Лика, ну давай по-быстренькому, невозможно ведь терпеть эти муки.

– Извини, милый, – она расстроенно покачала головой. – Мне уже нужно бежать. Репетиция через час.

Черт! Как же он забыл про репетицию?! А так и забыл, что не встречалось в его беспутной жизни еще ни одной скрипачки. Танцовщицы были, модели, даже укротительница тигров, а вот с девушками из самой что ни на есть богемной богемы до недавнего времени у него как-то не складывалось. Он и представить себе не мог, что с такими вот воздушными созданиями, как Лика, можно построить хоть какие-то отношения. Оказалось, можно. И не какие-то, а такие, что аж дух захватывает и кровь превращается в расплавленную лаву.

– Что ж ты меня не разбудила, радость моя? – Он не удержался, сгреб Лику в охапку, сдернул со стула.

– Ты так крепко спал, мне стало тебя жалко! – Она хихикнула и чмокнула его в небритую щеку.

– Жалко?! А сейчас тебе меня не жалко, коварная ты соблазнительница! – Вадим закружился по комнате, Лика рассмеялась. Смех у нее был точно колокольчик. Да и сама она казалась такой воздушной, эфемерной, Вадим даже прикасаться к ней первое время боялся. И ведь представить невозможно, до чего ж банально началось их знакомство.

Вадим спешил на совещание. Да что там спешил – опаздывал! Он несся на всех парах, предчувствуя нагоняй, который устроит ему дед. Немудрено, что Вадим ее не заметил. Нечаянного разворота плеча хватило, чтобы хрупкая девушка, шедшая навстречу, не удержавшись на высоких каблуках, плюхнулась в лужу. Если б случайная жертва его неосторожности начала возмущаться, Вадим бы, наверное, прошел мимо. Ну, извинился б для приличия и поспешил дальше, но она не стала возмущаться, она расплакалась. Сидела посреди лужи и, размазывая по лицу слезы, собирала рассыпавшиеся бумажки. Другая бы об испорченном платье горевала, а эта о каких-то писульках.

Вадим и сам не заметил, как притормозил и принялся барышне помогать. При ближайшем рассмотрении он понял, что писульки – это ноты, а барышня очень даже миленькая. В общем, в тот день Вадим на совещание так и не попал – заглаживал вину перед случайной знакомой. И, заглаживая вину, как-то неожиданно для самого себя попросил у девушки телефончик. А она ведь еще и давать не хотела! Ему, Вадиму Закревскому, первейшему на всю Москву жениху!

Впрочем, потом оказалось, что он нарвался на единственную девушку, которая знать не знает, кто такой Вадим Закревский, и плевать ей на его состояние и родословную. У нее, понимаешь ли, прослушивание у какого-то там музыкального светила, а она в лужу упала и ноты испортила, и прослушивания ей теперь не видать как своих ушей, а музыка – это смысл всей ее жизни! Получалось, что Вадим легким разворотом плеча угробил барышне весь жизненный смысл. Нужно было как-то компенсировать потерю. От ресторана и ночного клуба барышня с достоинством отказалась, пришлось вести ее не лишь бы куда, а в Большой театр, а потом еще три часа пытаться не заснуть под заунывные завывания какой-то мировой знаменитости и делать вид, что ему ужасно интересно.

Вадиму б уже на том этапе откланяться да ретироваться, однако ж не откланялся. Чем-то она его зацепила, эта скрипачка. А иначе как объяснить, что он целый месяц ходил за ней, как привязанный, а она его не то что в постель к себе не пускала, она даже поцеловать себя разрешила только спустя хрен знает какое время. Другой бы на месте Вадима уже давно послал эту недотрогу куда подальше, а в нем взыграл вдруг охотничий азарт. Что же получается? Что он, в соблазнении слабого пола собаку съевший, не сможет охмурить какую-то скрипачку?!

Вадим так до конца и не понял, кто кого охмурил: он скрипачку или она его, но вот только уже почти три месяца жизни своей он без Лики не мыслил. Мало того – созрел для самого важного, самого отчаянного в судьбе любого холостяка решения. Лучшей жены ему не найти. Дело осталось за малым: сделать Лике предложение. Минувшую неделю он потратил на поиски обручального колечка, такого, чтобы Лике понравилось с первого взгляда, чтобы не вульгарное, а изящное и воздушное. И нашел-таки! Да не в ювелирном магазине, а в дорогущем антикварном салоне. Такое колечко и английской королеве не стыдно будет подарить. Вот он и подарит его своей королеве сегодня вечером…

Радостные мысли грубо нарушил громкий звонок. Так нагло, так безапелляционно мог звонить только один человек. Вадим, поморщившись, аккуратно поставил Лику на пол.

– Кто это? – спросила она, поправляя сползшую с плеча рубашку.

– Не знаю, – соврал он.

– Я, пожалуй, пойду собираться. – Вот еще одно ее удивительное свойство: она всегда знает, когда нужно отойти в тень, не мешать, не светиться. Ее даже специально просить не нужно.

– Иди, родная, – он торопливо поцеловал Лику в губы. – Думаю, это ненадолго. Может, я еще успею тебя подвезти.

Звонок повторился, и в его механическом дребезжании Вадиму отчетливо послышалось раздражение.

Предчувствие не подвело – на пороге стоял дед.

– Доброе утро. – Не дожидаясь приглашения, дед прошел прямиком на кухню, уселся за стол, с брезгливостью посмотрел на так и не допитый Ликин кофе, сказал: – Я по делу.

– Ты всегда по делу. – Вадим пожал плечами – к прямолинейности деда он привык еще с детства. – Кофе будешь?

– Чай.

Вот и хорошо, будет время собраться с мыслями и подготовиться к контратаке. В том, что она понадобится, Вадим не сомневался ни секунды. Дед никогда не тратил свое драгоценное время на пустые беседы. Если уж и наведывался к внуку, то исключительно по делу. В последний такой визит, помнится, они очень сильно поругались. Настолько, что с тех пор избегали всякого неформального общения, встречались только в офисе, на нейтральной территории. Вот и сейчас все время, пока Вадим возился с чайником, дед молчал, лишь нетерпеливо постукивал пальцами по столешнице.

– Готово! – Вадим поставил перед ним чашку чая, к себе придвинул остывший кофе. – К чаю что будешь?

– Ничего. – Дед посмотрел на него своим коронным испепеляющим взглядом. Помнится, в раннем детстве от этого взгляда у Вадима тряслись поджилки. Он вырос, заматерел, стал не таким впечатлительным, но до сих пор чувствовал себя не особо комфортно, когда дед смотрел на него вот так… требовательно и многозначительно одновременно.

– Не рановато ли для деловых визитов? – спросил Вадим, чтобы хоть как-то заполнить возникшую паузу.

– В самый раз. В обед у меня встреча с немцами, а на ужин планы.

Вся жизнь деда, сколько Вадим знал его, была распланирована и расписана по минутам.

– И чем обязан? – Как-то не клеился у них разговор. Вроде бы и родные люди, а живут как кошка с собакой, в извечной конфронтации.

– Я требую, чтоб ты женился. – Вот так просто, с места в карьер. Требую, чтоб ты женился!

В другой бы день от такого посягательства на свою личную жизнь Вадим взвился, послал бы деда куда подальше, но сегодняшнее утро было особенным, и кожа Вадима до сих пор помнила запах Ликиных духов. А может, ну ее к черту, эту вражду?! Может, сказать деду, что он, Вадим, уже и сам созрел?

– Замечательно! – Вадим отхлебнул кофе. – В кои-то веки наши с тобой желания совпали. Не хотел форсировать события, но коль уж ты сам завел этот разговор… – Он сделал многозначительную паузу, покосился на неплотно прикрытую кухонную дверь и произнес: – Я готов жениться. Дед, она тебе обязательно понравится. Она необыкновенная девушка.

– Да, она необыкновенная. – Лицо деда по-прежнему оставалось каменным. – Она как раз такая, какую ты себе пожелал.

Ну, вообще-то воздушных скрипачек он себе точно не желал, но коль уж так сложились обстоятельства… А дед тоже хорош, оказывается, он уже знает о Лике. Впрочем, странно было бы, если б не знал. Старик привык все держать под контролем, и жизнь единственного внука не исключение.

– Я должен был догадаться, что ты уже навел справки. – Вадим смахнул со стола несуществующие крошки. – Ну и как тебе Лика?

– Лика? – Дед удивленно нахмурился.

– Мою невесту зовут Лика, странно, что тебе об этом не доложили. Я как раз собираюсь сделать ей предложение сегодня вечером.

– Вовремя я, однако. – Дед покивал каким-то своим мыслям, а потом сказал: – Понятия не имею, о ком ты сейчас говоришь. Твою невесту зовут Ярослава.

Не то чтобы Вадим удивился, он привык, что от деда можно ожидать любого подвоха, но все равно странно. Еще не так давно старик требовал, чтобы он взялся за ум и женился на девушке из приличной семьи, а теперь, когда внук решил остепениться и нашел во всех смыслах совершенную женщину, дед выкидывает очередное коленце.

– Мою невесту зовут Лика, – повторил Вадим с нажимом. – И поверь, она полностью соответствует твоему представлению об идеальной невестке.

– Очень может быть, – дед нетерпеливо взмахнул рукой, – но планы изменились. Теперь твою невесту зовут Ярослава, и она никоим образом не соответствует моему представлению об идеальной невестке.

– С ума сойти! – Вадим, подавшись вперед, впился в дедово лицо изучающим взглядом. Он тоже умеет в гляделки играть, если что. – И ты в самом деле считаешь, что из-за твоей прихоти я променяю любимую девушку на какую-то…

– Бомжиху, – закончил за него дед. – Я учел твои пожелания, посему твою будущую супругу нашел на помойке. Не беспокойся, она еще не успела окончательно деградировать, при определенных условиях из нее даже можно попробовать сделать светскую львицу.

– Бомжиху?! – Вадим не верил своим ушам. – Дед, скажи, что ты шутишь!

– Нет, не шучу. Сегодня вечером я жду тебя в своем доме.

– Зачем?

– Чтобы познакомить тебя с твоей будущей женой.

– Дед, перестань, это уже не смешно!

– Я и не планировал превращать свадьбу единственного внука в посмешище. С Ярославой поработают стилисты, спецы по этикету. Как я уже упоминал, окончательно деградировать она еще не успела. Кстати, базовые знания у нее тоже неплохие, не хуже, а то и лучше, чем у большинства твоих подружек. Если ее поднатаскать, то в перспективе она может стать тебе очень хорошей женой.

– Ага, если поднатаскать! – Вадим скрипнул зубами. – Может, в таком случае ты объяснишь, на кой хрен мне такая жена?!

– Какая «такая»? Ты сам сказал, что скорее женишься на убогой, чем на приличной девушке. Заметь, я пощадил твои чувства, Ярослава еще не самый худший вариант.

– Бред! – Вадим решительно встал из-за стола. – Я в эти игры не играю!

– Играешь! – Дед даже голоса не повысил. – Раньше я играл по твоим правилам, ждал, когда из тебя выветрится вся дурь, а теперь пришла твоя очередь, внук. Ты женишься на той женщине, на которую я укажу. Кстати, я не требую от тебя слишком большой жертвы: если вам с Ярославой не удастся в течение года найти общие точки соприкосновения, я позволю вам развестись.

– Точки соприкосновения с бомжихой? Дед, ты в своем уме?

– Как никогда раньше.

– А если я откажусь? – Правильный вопрос, и очень опасный. Положа руку на сердце, Вадим уже предвидел, каким может быть ответ.

– Тогда я лишу тебя наследства. – Дед смотрел на него снизу вверх коронным своим непрошибаемым взглядом. – Можешь не сомневаться, я именно так и поступлю. Но в любом случае тебе решать. Только подумай, готов ли ты ради какого-то сомнительного чувства, которое глупцы считают любовью, отказаться от всего, что дано тебе по праву рождения.

Вадим подумал. И чем больше он думал, тем яснее понимал, что дед прав. Никакую любовь он не променяет на статус и привилегии, дарованные ему с самого рождения. Когда-то, еще когда он был ребенком, дед называл это особое чувство собственной исключительности голосом рода, рассказывал, что род Закревских старинный и уважаемый, что в их жилах течет не просто дворянская, а королевская кровь, заставлял зубрить генеалогическое древо, уходящее корнями в такие туманные исторические дали, что и подумать страшно. Тогда все это казалось маленькому Вадиму ненужным и глупым, но, удивительное дело, с возрастом голос крови звучал в нем все громче и громче, и генеалогическое древо больше не представлялось исторической нелепицей, и редкие рассказы деда о Рудом замке, родовом гнезде, затерянном где-то в Карпатах, приобретали какую-то особенную ценность, и фамильный перстень с грифоном, сжимающим в когтистых лапах рубиновое солнце, больше не воспринимался винтажной безделушкой. Вадим самому себе боялся признаться, но каким-то шестым чувством понимал, как много значит для него честь рода, как близок он в этом со своим деспотичным дедом. И вот сейчас дед собственными руками собирается порушить все то, что его предки создавали столетиями. Собирается смешать благородную кровь грифона с плебейской волчьей кровью…

– Я надеюсь, брак будет фиктивным? – Вадим еще не дал своего согласия, но этим вопросом подписал пакт о капитуляции.

– Брак будет настоящим, освященным церковью. – На мгновение Вадиму показалось, что по каменному лицу деда промелькнула тень, но только лишь на мгновение.

– И ты готов пойти на это?

– Да.

– А как же волчья кровь?! Ты ведь сам говорил, насколько важно сохранять чистоту рода. Ты же расист, дед! А сейчас что?! К черту условности, отринем глупые предрассудки?!

– Скажем так, я переосмыслил некоторые вопросы. – Дед рассеянным, совершенно неосознанным движением ослабил узел галстука. Вениамин говорил, что приступы участились, но Вадим не хотел верить. Дед крепок как скала, он еще их всех переживет. Или нет?

– Ты хочешь меня таким образом наказать? – Он уселся обратно за стол, в упор посмотрел на деда.

– Я хочу тебя спасти. – Впервые за весь разговор, а может, и за долгие месяцы дед дал слабину, из-под железной маски проступило его истинное лицо – смертельно усталое, встревоженное.

– Не надо меня спасать, – Вадим зло мотнул головой. – Лучше позволь мне жить своей жизнью, очень тебя прошу.

– Нет! – Дед, до этого момента внешне спокойный, как сфинкс, рубанул кулаком по столу: – Ты сделаешь то, что я тебе велю! Сегодня вечером ты познакомишься со своей будущей женой.

Не говоря больше ни слова, он тяжело встал из-за стола и направился к двери.

– Все никак не угомонишься? – Из-за неконтролируемой, всепоглощающей ярости стало тяжело дышать. – Тебе мало того, что ты сделал с мамой?!

Дед пошатнулся, словно от удара в спину, медленно развернувшись, процедил:

– Никогда! Слышишь, щенок, никогда не смей обвинять меня в смерти своей матери. Я делал все возможное, чтобы ей помочь.

– Ты посадил ее в клетку, точно зверя, запретил видеться со мной и отцом!

– Стой! – Дед в просительном жесте протянул вперед руку. – Не говори того, за что я никогда не смогу тебя простить. Подумай…

– Это ты подумай! Разве можно поступать с живыми людьми, как с шахматными фигурами?! – В голове шумело, из-за гулкого уханья пульса он не слышал собственного голоса.

– Я жду тебя сегодня к восьми вечера, – произнес дед устало. – Если ты не придешь, я сочту, что ты отказался от своего будущего…

* * *

Яся волновалась. После разговора с благодетелем предстоящая встреча с Вадимом Закревским, ее потенциальным супругом, больше не казалась забавной авантюрой. Весь день Ясю преследовал запах гари – это догорали сожженные мосты. Отступать некуда, она собственной рукой выписала себе пропуск в другой мир. Вот только о том, какой будет цена, думать не хотелось. И вообще как-то туго соображалось последнее время, свойственные ей решимость и ясность мыслей куда-то улетучились, уступив место страху перед неизвестностью. Но, несмотря на это, Яся старалась бодриться, готовила себя к удивительным приключениям и завораживающим перспективам. Изучить изнутри жизнь таких, как Закревские, – это ж далеко не каждому посчастливится. Ей бы вот только с Петей как-нибудь связаться, рассказать, в какую занимательную историю она влипла.

Наверное, если бы Яся попросила у благодетеля разрешение на звонок другу, тот бы не отказал, но, положа руку на сердце, она и сама не больно-то хотела звонить Пете, потому что прекрасно понимала, как именно он на все происходящее с ней отреагирует. Он скажет, что у нее окончательно снесло башню, и попытается ей помешать. Нет уж, Пете лучше позвонить чуть позже, когда все утрясется. Конечно, разговор ее ждет не из приятных, но к тому моменту она уже не сможет ничего переиграть и Пете просто нечем будет крыть.

Впрочем, у Яси имелось одно весьма существенное оправдание: она сама себе такой зигзаг не выбирала, выбор, предложенный благодетелем, – это не что иное, как фикция. Нет у нее никакого выбора и никогда не было! Поэтому нужно занять выжидательную позицию и попытаться вынести из сложившейся ситуации максимум полезного для себя. А сейчас лучше подумать о предстоящем испытании.

До встречи с суженым оставалось всего каких-то сорок минут, а она до сих пор не привела себя в порядок. Принесенная Вениамином одежда так и лежала аккуратной стопкой на стуле, у Яси даже не возникло желания узнать, что на сей раз ей надлежит надеть. А все из-за разбитого носа, будь он неладен. Как-то хреново заживал ее бедный нос. Мало того, что отек никак не спадал, так еще и под правым глазом нарисовался уродливый синяк. Если б не заверения лор-врача, что ничего страшного с носом не произошло, Яся бы решила, что урод охранник его все-таки сломал. Можно было бы попытаться хоть как-то замаскировать это безобразие тональным кремом, но косметика в списке необходимых вещей не значилась, поэтому на первое свидание с женихом придется переться с кривой рожей.

Минуту-другую поизучав свое отражение, Яся потянулась к приготовленной одежде и застонала. Похоже, Вениамин за что-то ее тайно ненавидел, а иначе чем можно объяснить его чудовищный выбор?! На первое свидание ей полагалось темно-коричневое шерстяное платье на манер школьного и коричневые же боты на сплошной подошве. На фоне этого убожества даже недавние юбка и блузка казались верхом элегантности. Мало того, что платье было велико ей на размер, так еще и кололось, точно власяница. Кожа под ним моментально начала чесаться, и Ясе приходилось время от времени дергать плечами и пускать в ход руки, чтобы унять зуд.

В двери шахматной комнаты деликатно постучались. Спрашивается, на кой черт стучаться, если дверь все равно заперта снаружи?!

– Входите! – крикнула Яся и, задрав ненавистное платье, поскребла бедро.

Вместо ожидаемого и уже почти родного Лехи на пороге появился Вениамин.

– Вы готовы, Ярослава? – спросил он с вежливой улыбкой.

– Я готова откинуть коньки в этом гадском платье, – простонала она. – Вениамин, ты за что меня так не любишь?

– Не понимаю. – На гладко выбритом лице секретаря отразилось искреннее недоумение.

– Я вот об этом! – Яся одернула подол. – На какой помойке ты его откопал?!

– Ярослава, вы несправедливы, – возразил Вениамин. – Вся одежда абсолютно новая, у меня даже сохранились чеки.

– Плевать на чеки! Почему оно такое уродливое?!

– Безусловно, ваш прежний наряд был намного изящнее! – К секретарю вернулась его привычная невозмутимость. – Но, увы, он не подлежал восстановлению, поэтому я взял на себя смелость озаботиться вашим новым гардеробом.

– А чем именно ты руководствовался, когда выбирал вот это?

– Исключительно соображениями практичности. Платье ноское и немаркое. Если вы решите вернуться в свою естественную среду обитания, оно вам очень пригодится.

Яся сделала глубокий вдох, успокаиваясь. Вот ведь гад! И, главное, не поймешь, говорит он серьезно или издевается.

– В естественную среду обитания я не вернусь, – прошипела она. – У меня, между прочим, романтическая встреча. Как ты думаешь, это нормально – прийти на первое свидание в таком платье?

– Прошу прощения, Ярослава. – Вениамин бросил быстрый взгляд на наручные часы. – Шеф не объяснил, для каких конкретно целей я должен подбирать одежду. К сожалению, исправить что-либо мы уже не успеем.

– Ага. – Яся в ожесточении поскребла зудящий бок. – Но в следующий раз по таким вопросам ты лучше советуйся со мной, а не с шефом. Ну, что уж теперь?! Веди меня навстречу судьбе!

Как показало время, Ясина судьба опаздывала или и вовсе не собиралась к ней на свидание. Благодетель заметно нервничал, то и дело посматривал на часы, неодобрительно косился на беспрестанно чешущуюся Ясю. Наконец, когда напольные часы показали половину девятого, дверь распахнулась, пропуская в комнату Ясину судьбу.

Нельзя считать, что Яся была так уж не готова к встрече с Вадимом Закревским, она даже морду его спесивую не раз видела на обложках глянцевых журналов. Но одно дело – фото, и совсем другое – живой человек. Сказать по правде, фото Ясе нравились намного больше, они не могли передать эту похабную кривоватую ухмылку и презрительный взгляд синих, таких же, как у деда, глаз. И даже деловой костюм – расхристанный, расстегнутый пиджак, белоснежная рубаха, ослабленный донельзя узел галстука и запылившиеся, но от того не утратившие щегольского лоска туфли – в жизни выглядел как-то иначе, поддерживал образ отнюдь не уважаемого бизнесмена. Влад Закревский был похож на престарелого мажора: богатого, наглого и пресыщенного жизнью.

– Вечер добрый, – он коротко кивнул деду, задержал пристальный взгляд на распухшем Ясином носу и, не дожидаясь приглашения, уселся в единственное пустующее кресло. – Надеюсь, я не опоздал?

– Вадим, ты пьян! – Благодетель едва заметно поморщился.

– Да, – суженый и не думал отпираться, наоборот, полным раздражения жестом сорвал с шеи галстук, швырнул его на подлокотник кресла. – А иначе как? Вы ж, Владислав Дмитриевич, вознамерились жизнь мою поломать, в демиурга поиграть. Вам же все это, – он махнул рукой в сторону затаившейся Яси, – кажется забавным. Вот я и решил посмотреть на проблему под иным углом. Так сказать, незамутненным взглядом.

В том, что взгляд незамутненный, Яся очень сильно сомневалась. Амбре, исходящее от суженого, говорило о том, что выпил тот отнюдь не сто грамм для храбрости, а куда как больше.

– Ну, знакомь меня с нареченной! – Вадим Закревский взъерошил и без того растрепанные волосы, подался к Ясе, сказал с иезуитской улыбкой: – Мадемуазель, несказанно рад! Не соблаговолите ли поведать, на какой помойке откопал вас мой любимый дед?

Проклиная весь род Закревских и Вениамина до кучи, Яся почесала бок, с независимым видом забросила ногу на ногу и только после этого заявила:

– К превеликому своему сожалению, не могу разделить вашу радость от встречи. Я привыкла к более галантному отношению, но коль уж так сложились обстоятельства…

– Охренеть! – договорить ей суженый не дал, зашелся смехом. – Дед, это ископаемое еще и высоким штилем изъясняться умеет!

Вопреки ожиданиям, благодетель заступаться за Ясю не спешил, сидел, скрестив руки на груди, наблюдал. Придется самой…

– Эй, кошка помоечная! – Тон суженого резко изменился, от недавнего ироничного благодушия не осталось и следа. – Морду тебе твои галантные кавалеры разукрасили?

Не то чтобы Ясю смутило подобное хамство, но все же стало как-то неприятно. Они еще даже не помолвлены, а этот козел уже смеет ее оскорблять. Бокал с шампанским пришелся как нельзя кстати, и рука, слава богу, не дрогнула.

– Меня зовут Ярослава, – отчеканила Яся, не без удовольствия рассматривая разводы от шампанского на рубахе суженого. Был, конечно, риск, что тот сорвется с катушек и одним фингалом на Ясином многострадальном лице станет больше, но за идею можно и пострадать.

Суженый действительно с катушек сорвался и даже дернулся в ее сторону, но под грозным взглядом деда медленно, с явной неохотой, опустился в кресло, схватил со стола салфетку, вытер лицо и только потом не сказал даже, а прорычал:

– Дед, ты это специально, да?

– Вадим, мы уже все обсудили. – Благодетель пригубил шампанское и одобрительно покачал головой: – Девочка всего лишь защищала свою честь.

– Девочка защищала свою честь? – шепотом повторил суженый. – Дед, ты сейчас о чем? Где девочка? Где честь? Да ты посмотри на нее! На ней же клейма ставить негде! И чешется все время, у нее блохи, наверное!

Пойманная с поличным, Яся, стыдливо улыбнувшись, расправила подол ненавистного платья. Да, она чешется, а как не чесаться, когда терпеть невмоготу?! Может, у нее аллергия какая?

– У Ярославы нет блох. – Благодетель перевел взгляд с Яси на внука. – Она прошла санобработку и полный медосмотр. У нее нет даже кариеса.

– А как насчет триппера? – Суженый поморщился так многозначительно, что Яся пожалела, что нет у нее под рукой больше шампанского. А может, его бутылкой по башке огреть? Бутылка – она даже понадежнее будет.

– Венерических заболеваний у Ярославы тоже нет, можешь не волноваться. – Благодетель, точно прочтя Ясины крамольные мысли, придвинул шампанское к себе.

– Спасибо, успокоил! – Вадим Закревский перехватил бутылку, плеснул себе в бокал, залпом выпил, придерживаясь за подлокотники кресла, встал. – Ну, предлагаю официальную часть считать завершенной. Увы, не могу сказать, что рад знакомству. – Он метнул в Ясю убийственный взгляд.

Будто она рада! Яся поежилась, едва удержалась, чтобы не почесать многострадальный бок. Ох, вляпалась…

– Сядь, – благодетель говорил тихо, но как-то очень весомо, так, что суженый не посмел спорить и с неохотой снова опустился в кресло.

– Было бы лучше, если б ты пришел на эту встречу с ясной головой. – Старик раздраженно поморщился. – Но коль закон для тебя не писан, слушай и запоминай. С этой секунды считай себя помолвленным, все предыдущие свои интрижки забудь.

– Интрижки?! – взвыл суженый.

Дед нетерпеливо взмахнул рукой, приказывая ему замолчать, и сказал с нажимом:

– Уже завтра в прессе появятся намеки на твою скорую женитьбу, Вениамин организует. Думаю, Ярославу пока широкой публике демонстрировать не стоит. Придумаем ей подходящую родословную, сочиним какую-нибудь захватывающую историю вашего знакомства, поднатаскаем девочку в вопросах этикета.

– Дед, ты в своем уме? – Вадим полным страдания жестом сжал виски. – Разве можно ЭТО поднатаскать?! Какая, на хрен, родословная, какой этикет?! У нее же на лбу написано: «Кошка драная, помоечная!»

– Сам козел, – буркнула Яся и отвернулась. Намного приятнее разглядывать пляску огня в камине, чем любоваться побагровевшей рожей суженого.

– У большинства твоих подружек на лбу написано то же самое. – Благодетель либо не расслышал Ясино шипение, либо намеренно его проигнорировал. – Но это не мешает им считать себя светскими львицами. Не вижу большой разницы: кошка, львица… Главное, что к моменту вашего отъезда девочка будет полностью соответствовать статусу твоей невесты.

– А про какой это ты сейчас отъезд? – озвучил суженый невысказанный Ясин вопрос.

– Через две недели мы уезжаем в Карпаты, в Рудый замок.

– Рудый замок?! – В глазах суженого мелькнул и тут же погас огонь. – Дед, Рудый замок – это никому не нужные старые развалины, если ты забыл.

– Уже нет, – благодетель растянул губы в улыбке. – Рудый замок отреставрирован и ждет своих хозяев. Кстати, хочу сказать, ваша свадьба и медовый месяц пройдут там же.

Медовый месяц… Яся передернула плечами. Мало того, что ей вообще грозит это безобразие под названием «медовый месяц», так ведь и случится оно не на Бали или, на худой конец, Канарах, а в какой-то богом забытой карпатской глуши.

– Когда ты только успел? – Похоже, суженого волновали совсем другие вопросы, впервые в его голосе послышался искренний интерес.

– Реставрационные работы начались два года назад. – Старик продолжал улыбаться. – Замок полностью восстановлен, территория вокруг него окультурена, вассалы пребывают в нетерпении.

Он так и сказал – «вассалы», без иронии, без улыбки, точно и в самом деле считал местное население своими верноподданными! Вот в какую чумовую семейку ей скоро предстоит войти на правах невестки и жены. Впрочем, о каких она правах?! Да у нее прав не больше, чем у тех несчастных вассалов, которые пребывают в нетерпении в карпатской глубинке.

– Теперь я могу идти? – Ясины раздумья нарушил голос суженого.

– Можешь, – старик кивнул. – Только проводи свою невесту до ее комнаты.

По тому, как суженый изменился в лице, стало совершенно ясно, что он бы с гораздо большей охотой Ясю придушил.

– Где ты это поселил? – процедил он сквозь стиснутые зубы.

– В шахматной комнате.

Яся так и не поняла, что произошло, отчего атмосфера, и без того напряженная, накалилась до предела, отчего суженый смахнул вдруг бутылку со стола и едва не опрокинул сам стол.

– Как ты посмел?! – проревел он, темнея лицом. – Как ты мог поселить эту тварь в шахматной комнате?!

Поведение суженого было настолько странным, что Яся даже не стала обижаться на «тварь», лишь благоразумно выскользнула из-за стола, бочком попятившись к двери. Попадать под горячую руку этого ненормального ей совсем не хотелось.

– Ярослава, ты свободна, – не обращая никакого внимания на беснующегося внука, произнес благодетель. – Тебя проводит Вениамин.

Не дожидаясь, чем закончится это противостояние титанов, Яся шмыгнула из комнаты, прижалась щекой к двери, прислушалась, но, увы, разобраться в том, что происходит между дедом и внуком, ей не дали.

– Ярослава, следуйте за мной. – Голос Вениамина был невозмутим, но взгляд… Во взгляде секретаря читалось что-то такое, не классифицируемое, но болезненно острое. Будь у Яси хоть пара секунд времени, она бы поняла, что именно, но Вениамин вежливо, но настойчиво подхватил ее под локоток и увлек прочь из комнаты.

* * *

Она была ужасна! С подбитым глазом и распухшим носом, с дебильновато-наглым выражением лица, с этим своим «высоким штилем». Мало того, она чесалась! Скребла свое тщедушное тельце со смущенной ухмылкой, ерзала в кресле, как уж на сковородке. Гадина! Смесь помойной кошки и ехидны, такая же хитрая и наглая. Облить его шампанским… Оккупировать шахматную комнату… Да будь его воля… Но нельзя. Как бы руки ни чесались. Нельзя забывать, что все это специально. Дед его провоцирует. И ехидна эта тоже. И ведь даже не понять, у кого получается лучше: у деда больше опыта, а у ехидны… У нее несомненный талант, этакое природное антиобаяние вкупе со строгими инструкциями доводить его, Вадима, до белого каления при каждом удобном случае. Ну ничего, он им еще покажет – обоим. Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

После встречи с ехидной и разговора с дедом с глазу на глаз хмель выветрился из головы, но мысли продолжали путаться, метаться, точно пойманные в силки птицы. Как бы он ни хорохорился, что бы там себе ни думал, а последнее слово осталось за дедом. Оно всегда за ним оставалось: и во времена Вадимова детства, и во времена детства Вадимова отца. Самой сильной в их семье оказалась мама, только она посмела бросить вызов. Но надолго ее не хватило, дед ломал и не таких. Маму тоже сломал, и даже сейчас смел лгать, что сделал это для ее же блага, для блага семьи.

Грязная история. Грязная и некрасивая. Невестка самого Закревского – буйнопомешанная! Это потом буйнопомешанная, а сначала неподходящая. Девица из захолустья, выскочка, волчья кровь. Да еще и не от мира сего! День-деньской проводит за шахматами, думает не пойми о чем. Ни запугать ее, ни подкупить. И плевать, что перспективная, что взяла какие-то там призы на каких-то шахматных состязаниях, что возьмет еще больше, если ей не мешать. Не такую жену дед хотел единственному сыну, но тот впервые в жизни настоял на своем. Мало того, он еще и посмел надеть на палец этой проходимке родовое кольцо с грифоном. Удивительное дело, дед отнять перстень не посмел и даже вроде бы смирился, но выдвинул требование (как же, дед да без требований?!): невестка должна бросить шахматы, у нее теперь иная задача, она часть семьи, и нечего компрометировать род Закревских всякой ерундой. Наверное, мама очень любила отца, если отказалась от главного, едва ли не от смысла своей жизни. Наверное, в тот самый день мама и сломалась.

Ее болезнь началась незаметно, слишком незаметно. Сначала милые причуды, потом очевидные странности. Ситуация усугубилась с рождением Вадима.

Шизофрения… Не диагноз, а приговор. Отец не поверил, не захотел. Лучшие специалисты, лучшие клиники, лучшие препараты – все тщетно. Недолгие ремиссии оканчивались срывами, с каждым разом более страшными. Единственной связующей ниточкой между двумя мирами, реальным и выдуманным, для мамы были шахматы. Только за шахматной доской она становилась вменяемой. Относительно вменяемой, как говорил дед. А потом в прессу просочились слухи о душевном нездоровье невестки самого Закревского, и дед запер маму в шахматной комнате навсегда. Вадим не знал, сколько ему пришлось заплатить, чтобы журналисты и сплетники заткнулись, помнил только, как в одночасье мама словно перестала существовать, о ней забыли, ее имя не упоминалось даже прислугой.

Развод состоялся в тот же день, когда мама оказалась пленницей шахматной комнаты. Так решил дед, а отец не стал спорить, подписал все необходимые документы и, похоже, сразу выбросил из памяти тот факт, что у него когда-то была жена. Вадим оказался единственным, кто помнил, единственным гостем, отваживающимся переступать порог черно-белой маминой тюрьмы.

Сначала мама его узнавала, не часто, но все же. За партией в шахматы она называла его сыночком, и лицо ее озарялось почти нормальной улыбкой. Ради этих редких минут просветления Вадим научился играть в шахматы, хорошо играть, почти профессионально. А потом шахматы перестали помогать, ниточка оборвалась. Вадим уговаривал деда отвезти маму в клинику, сделать хоть что-нибудь, но дед оставался неумолим. «Душевная болезнь – это страшное пятно на репутации семьи. Вадим, подумай о своем будущем. Ты хочешь, чтобы весь мир узнал, какая у тебя наследственность?» Ему было плевать на мир и на наследственность. Вадим решил: если деду и отцу все равно, он вернет маме здоровье сам. Наука не стоит на месте, наверняка есть передовые технологии и врачи-новаторы. Он нашел такого врача и даже договорился о консультации, но…

Мама умерла. Ушла из жизни, перерезав вены осколком карманного зеркальца, которое забыла в шахматной комнате сиделка. Мама воспользовалась им как ключиком, открывающим дверь в иной, более счастливый мир. Дед назвал это трагической случайностью, роковым стечением обстоятельств, уволил сиделку, организовал тихие похороны в городе, не имеющем к маминому прошлому никакого отношения, а сыну с внуком посоветовал смириться и забыть.

Вадим до сих пор не знал, смирился ли отец. Можно ли назвать смирением его неожиданное решение уйти в монастырь? Или это не смирение вовсе, а единственный способ протеста? Отец принял постриг, и даже дед не сумел ему помешать. Единственное, что он смог сделать, – это, в который уже раз, замять назревающий скандал, не допустить утечки порочащей семью информации. Отца забыли точно так же, как маму. Официальная версия выглядела красиво и благопристойно: сын Закревского осел за границей, продолжает семейный бизнес и не желает контактировать с журналистами. В неполных двадцать лет Вадим остался последним в роду, дедовой надеждой и опорой. Это дед так думал, а Вадим искал способ отомстить…

Марина была идеальным вариантом: славная и откровенно провинциальная. Вадим познакомился с ней на улице, наметанным взглядом выхватил из толпы девичье личико, в меру симпатичное, в меру простодушное. На то, чтобы вскружить ей голову, не понадобилось ни сил, ни особых финансовых вливаний. Ровно через две недели после знакомства Марина ответила согласием на его предложение руки и сердца и только после церемонии бракосочетания узнала, чьей женой стала.

В тот день у деда едва не случился сердечный приступ. Единственный наследник, надежда и опора, посмел опозорить честь рода, жениться на какой-то деревенской идиотке. Дед бросил эти обидные слова прямо Марине в лицо, сначала слова, а потом пачку долларовых банкнот с требованием навсегда убраться из жизни его внука. Вадим на всю жизнь запомнил тихое шуршание планирующих под ноги купюр, дрожащие от обиды Маринины губы и застывшие на кончиках длинных ресниц слезы. Он так и не понял, что им двигало в тот момент: злость на деда или чувство вины перед женой. Он просто взял за руку плачущую Марину и навсегда ушел из дедовой жизни.

Ему хотелось думать, что навсегда, но дед решил иначе. Он появился на пороге Вадимовой квартиры спустя полгода, уставший, постаревший, с укрощенной, но так и не изжитой до конца непримиримостью во взгляде. Марины не было дома, и Вадим особенно этому радовался. Жизненный опыт подсказывал, что от разговора с дедом не стоит ждать ничего хорошего.

Он ошибся, дед решил пойти на мировую, забыть прошлые размолвки и признать Марину. Вадим, все эти месяцы ожидавший контратаки, растерялся. Никогда раньше дед не соглашался назвать себя побежденным. И никогда не выглядел таким подавленным и больным. Может, оставшись в одиночестве, понял наконец, что не все в этой жизни измеряется деньгами и властью, что есть ценности куда более значимые, чем чистота рода?

Разговор у них получился нелегкий, больше похожий на переговоры в разгар военных действий, чем на беседу родных людей, но Вадим был и этому рад. Дед, при всех своих чудовищных проступках и заблуждениях, оставался его единственным родственником. Да и о жене нужно подумать. Марина, отнюдь не по собственной воле оказавшаяся в эпицентре семейного конфликта, страдала больше всех. Наивная душа, она чувствовала себя виновницей случившегося, едва ли не каждый день уговаривала Вадима помириться с дедом, с неожиданным для провинциальной девочки достоинством отражала нападки досужих до сенсаций журналистов, как могла, оберегала честь семьи, частью которой не надеялась стать никогда. Вадим не заметил, как влюбился, просто однажды утром посмотрел на хлопочущую на кухне Марину и понял, что, наверное, впервые в жизни сделал правильный выбор.

После того памятного разговора жизнь Вадима изменилась в лучшую сторону. В отношениях с дедом наступила оттепель. Особенно это было заметно в вопросах бизнеса. Дед наконец посчитал Вадима достаточно взрослым и сведущим, чтобы доверить тому несколько довольно крупных сегментов семейного дела. А Вадим неожиданно открыл в себе задатки неисправимого трудоголика: он пропадал на работе едва ли не сутками, мотался по командировкам, нарабатывая авторитет. В этой стремительной, похожей на водоворот жизни Марине оставалось все меньше и меньше места, но она не роптала, с удивительной и лишь самую малость раздражающей безропотностью несла нелегкое бремя жены бизнесмена. Наверное, многое бы изменилось с появлением ребенка, но как-то у них не получалось. Два года брака, а детей все не было… Не сказать, что Вадим очень переживал по этому поводу, лишь походя думал: пора бы уже. А что думала Марина, он все как-то забывал спросить, с типичной мужской незатейливостью компенсируя свое невнимание дорогими подарками, одежками и побрякушками.

О перстне с грифоном он вспомнил внезапно, стоя перед витриной ювелирного магазина. К чему дорогой новодел, когда у него есть украшение намного более ценное, способное рассказать о его чувствах красноречивее обычных слов! Перстень с фамильным гербом – самое верное доказательство принадлежности к роду Закревских. Его носила бабушка, его носила мама, а теперь пришло время Марины.

Дед выслушал доводы Вадима молча, так же, не говоря ни слова, достал из сейфа коробку с золотым тиснением, положил на стол, а потом сказал странное:

– Он подходит далеко не каждой женщине, мой мальчик. И далеко не каждая женщина согласится его носить…

Марина не согласилась. Сначала долго рассматривала перстень, не решаясь надеть, потом надела и в ту же секунду поморщилась, точно от боли, и произнесла с виноватой улыбкой:

– Милый, он замечательный, но можно я его сниму?

Спорить Вадим не стал, вернул перстень деду, а Марине купил симпатичное колечко с рубином. Кто их поймет, этих женщин?…

…В аварию они попали на следующий день. Потерявшая управление фура вылетела на встречную прямо перед их машиной. В самый последний момент Вадим успел вывернуть руль, и удар пришелся по касательной. Последнее, что он услышал перед тем, как провалиться в темноту, был истошный крик Марины.

Ему повезло – сработала подушка безопасности, а у Марины не сработала… В двадцать два года Вадим стал вдовцом в первый раз.

Он не женился пять лет. Сначала не мог прийти в себя от случившегося, потом, когда время взяло свое, с головой ушел в работу. Дефицит женской ласки с лихвой восполнял скоротечными, ни к чему не обязывающими романами, чувствовал себя если не счастливо, то вполне комфортно, о новом браке не помышлял.

Разлад в его размеренную холостяцкую жизнь, как всегда, внес дед: на одном из скучнейших светских раутов он познакомил внука с Оксаной, дочерью своего бизнес-партнера. Девушка была умна, иронична и хороша собой – идеальный набор качеств для начала очередной интрижки. То, что он попал в хитро расставленные силки, Вадим понял лишь спустя полгода, когда Оксана вроде бы и ненавязчиво, но прочно обосновалась в его жизни и в его квартире. Понял, но, удивительное дело, совершенно не расстроился: последние полгода выдались отнюдь не самыми плохими. И когда Оксана, пряча за независимой улыбкой волнение, предложила узаконить их отношения, не стал противиться.

Свадьба получилась пышной и помпезной, в полной мере соответствующей дедовым пожеланиям. Оксана была счастлива, да и Вадим, вопреки опасениям, вместо тоски по безвозвратно потерянной холостяцкой жизни чувствовал лишь легкую досаду, которая, к счастью, хорошо лечилась коньяком десятилетней выдержки. И только дед, срежиссировавший весь этот спектакль под названием «идеальный брак», отчего-то выглядел встревоженным. В тот момент, когда он надевал на палец новообретенной невестки фамильный перстень с грифоном, руки его заметно дрожали. Во всяком случае, Вадиму так показалось.

А перстень Оксане чем-то не приглянулся. До конца свадебного торжества она нервно крутила его на пальце, но снять решилась лишь в номере для новобрачных – воспитанная девочка.

– Не могу, – сказала она с виноватой улыбкой. – Вадим, ты прости, но оно какое-то…

– Слишком весомое? – Вадим, уже изрядно захмелевший, одной рукой обнял супругу за тонкую талию, второй принялся вытаскивать шпильки из ее сложносконструированной свадебной прически.

– Оно странное. – Впопыхах сорванная фата спланировала прямо на перстень и накрыла грифона прозрачной кисеей. – У меня такое чувство, что оно мне мало…

Перстень Вадим вернул деду только спустя неделю, накануне их с Оксаной отъезда в свадебное путешествие в Альпы.

– Отказалась. – Дед не спрашивал, дед констатировал, и во взгляде его Вадиму на мгновение почудилась безысходность.

– Современные барышни предпочитают модерн, – за легкомысленной усмешкой Вадим постарался спрятать совершенно иррациональную тревогу.

– Да, ты прав. – Дед, улыбнувшись в ответ, сунул коробку с перстнем в сейф. – Когда улетаете?

– Сегодня. Я бы хотел к морю, но Оксана выбрала горы.

– Ну, что же, осторожнее там, в горах. И счастливого пути.

…Из свадебного путешествия Вадим вернулся дважды вдовцом. Жизнь Оксаны оборвала нелепая случайность: неловкое падение на трассе для начинающих, травма шейного отдела позвоночника, мгновенная смерть…

О злом роке он подумал лишь спустя месяц, когда вынырнул из глубочайшего запоя посреди своей разгромленной, снова ставшей холостяцкой квартиры. Он бы, наверное, опять напился и отключился, если бы было что пить и если бы не дед. Он появился на пороге в тот самый момент, когда Вадим решил, что выпивку можно заказать и по телефону. Появился не один, а в компании Вениамина и Геры.

– Достаточно. – В его взгляде читались брезгливость и жалость. – Я долго ждал, но дела больше ждать не могут. Приводи себя в порядок, ты мне нужен.

Дела стали для Вадима спасением, трудотерапией и лучшей в мире реабилитационной программой. Душевные раны постепенно зарубцевались, жизнь пошла по накатанной колее, а мысли о злом роке канули в небытие. Однако несколько лет назад дед вдруг завел старую песню о долге перед семьей, о необходимости продолжения рода. Сначала Вадим легкомысленно отмахивался от череды «девочек из хороших семей», а потом озверел и заявил, что с него довольно, что он скорее женится на какой-нибудь убогой, чем на дедовых протеже. На этом их противостояние с дедом, казалось, закончилось. Вадим продолжал жить так, как ему хочется, пока не встретил Лику.

И вот теперь, как только он решил остепениться и обзавестись наконец семьей, старик припомнил былое, резанул по живому. Случись такое лет десять назад, Вадим послал бы деда ко всем чертям, наплевал бы и на честь рода, и на наследство, но сейчас, в свои тридцать, он как никогда ясно осознавал, что жить по-другому просто не сможет. И вопрос здесь вовсе не в деньгах. С голоду он не умрет и на улице не останется, для достойной жизни у него есть все необходимое. Вопрос в другом: последние годы он жил исключительно семейным бизнесом, жил в том бешеном ритме, который ни на секунду не позволял остановиться и оглянуться назад, который дарил ощущение собственной значимости, помогая чувствовать себя на сто процентов живым. Все остальное: дорогие машины, ночные клубы и красивые девушки – было лишь приятным дополнением к тому, чему Вадим отдавал силы и время, что уже привык считать почти своим.

Беда в том, что дед тоже об этом знал и знанием своим сумел воспользоваться с садистской виртуозностью. Понять бы еще мотивы. В банальную месть Вадим не верил, успел изучить деда так же хорошо, как и тот его. Что-то крылось за этой безумной сделкой, что-то рациональное и очень важное, настолько, что дед решил рискнуть самым дорогим – честью рода Закревских…

* * *

Мобильник был модный, изящный, полностью соответствующий новому Ясиному статусу. Первый подарок благодетеля. Яся задумчиво поскребла ногтем глянцевый бок телефона, открыла записную книжку. Пять номеров: благодетеля, Вениамина, Саныча с Лехой и суженого. Это на первое время. Скоро в записной книжке телефона появятся номера стилистов-визажистов, модельеров, массажистов, косметологов и прочих окологламурных личностей, а пока всего пять номеров. И самое время внести в память шестой. Нет, лучше не вносить и информацию об исходящих звонках стирать от греха подальше.

Набрав знакомый номер, Яся не отваживалась нажать на кнопку вызова очень долго – минут двадцать, если не тридцать, – а потом, прогоняя сомнения, сделала глубокий вдох и решилась.

Петя ответил не сразу. Он не давал номер своего телефона кому попало и на незнакомые звонки отвечал с неохотой, а иногда и вовсе не отвечал. Ясе повезло.

– Алло? – прогудел в трубке знакомый бас.

Яся воровато покосилась на закрытую дверь шахматной комнаты и прошипела:

– Петенька, ты только не волнуйся, это я.

Какое-то время в трубке царила тишина, а потом послышался Петин рев:

– Яся, мать твою! Ты где?! Я весь город на уши поднял! Я Косого косым на второй глаз сделал…

– Тише. – Яся, прикрыв трубку ладонью, бросила тревожный взгляд на дверь. – Петенька, со мной все в порядке. Ну, почти в порядке.

– Ты где? Почему сразу не позвонила? Я ведь за тебя отвечаю! Да с меня из-за тебя знаешь сколько шкур уже спустили! Яська, Яся, с тобой точно все в порядке? Эти скоты с тобой…

– В порядке, Петя, в порядке. Просто до телефона только сегодня добралась. Вот звоню, чтобы предупредить…

– О чем предупредить? Яська, немедленно приезжай ко мне. – Петя хоть и старался скрыть волнение, но в его возмущенном рыке явно слышалось облегчение.

– Петь, я не могу приехать. Пока не могу. – Вот ведь задачка! Попробуй объясни в нескольких словах, как круто изменилась ее жизнь, в какую авантюру она позволила себя втянуть. – Петенька, со мной нормально все, честное слово. Я просто на какое-то время возьму тайм-аут.

– Что ты возьмешь?

– Тайм-аут. У меня тут такое наклевывается, такое… Петь, не могу я долго разговаривать. Ты, главное, знай, что я жива-здорова, и Зоричу объясни…

– Что я должен объяснить Зоричу?! – Петя снова сорвался на возмущенный вой. – Что ты пропала хрен знает куда и сейчас продолжаешь играть в хрен знает какие игры?! Что я должен ему объяснить, Яся?

За дверью что-то зашуршало, никак Леха подслушивает…

– Скажи, что я замуж выхожу, – брякнула Яся. – И звонить мне пока не нужно, я сама, если что…

– За кого замуж? – спросил Петя.

Перед внутренним взором встала наглая рожа суженого, Яся поморщилась.

– За мужчину своей мечты, – прошептала она и нажала отбой.

Вовремя, надо сказать, потому как в дверь громко постучали. Так бесцеремонно мог стучаться только Леха, значит, она не ошиблась – подслушивал, шельмец.

– Входи! – Яся торопливо спрятала мобильник в карман джинсов.

– Кому это ты звонила? – Леха хитро сощурился.

– Не твое собачье дело, – привычно огрызнулась Яся. С Лехой у нее установился вооруженный нейтралитет, так, переругивались понемногу, но откровенных гадостей друг другу не делали. Почти семейные отношения.

– А вот я сейчас Олеговичу доложу, и станет это собачье дело моим, – ухмыльнулся охранник.

– Этикетке звонила. – Яся воздела глаза к потолку: – Просила, чтобы сегодня не приходила.

Этикеткой она называла лишенную возраста, до безобразия идеальную во всех своих проявлениях мадам, которая с подачи благодетеля повадилась учить ее этикету и светским манерам и которую Яся возненавидела с первого занятия.

«Милочка, ну кто же цепляет салфетку на манер детского слюнявчика?! И будьте так любезны, не сидите, как пьяный матрос. Коленочки вместе, вот так. И локти со стола уберите. А что ж вы, милочка, перед тем как вино пригубить, губы салфеткой не промокнули? И не сутультесь, ради бога!» Вот примерно в таком ключе общалась с Ясей этикетка. За что же ее любить?!

Похоже, Лехе мадам тоже пришлась не по нутру, потому что, вопреки ожиданиям, ерничать он не стал, а сказал с почти сочувственной ухмылкой:

– Этикетка на сегодня отменяется.

– Неужто опять к стилистам потащат?! – Яся осторожно потрогала свои перекрашенные в густой медовый цвет кудри. Не то чтобы ей не нравился новый имидж, но сколько ж на него ушло времени и нервов! Два часа у парикмахера, потом еще час у визажиста. И все ради снисходительно-одобрительной улыбки благодетеля.

В кармане сердито завибрировал мобильник: наверняка Петя решил расставить все точки над «i». Ведь просила же, чтобы не звонил! Яся сунула руку в карман и отключила телефон. Еще не хватало, чтобы Леха догадался, что с помощью подаренной игрушки она активно поддерживает связь с внешним миром.

– Не, к стилистам тоже не потащат, – охранник мотнул башкой. – Сегодня к боссу на инструктаж.

Да, обрадовал! К боссу на инструктаж – это пострашнее стилистов и этикеток будет. Хотя любопытно, что за инструктаж такой…

По территории – так Леха с Санычем называли те сто гектаров земли, что окружали загородный дом Закревских, – передвигаться самостоятельно Ясе не то чтобы не разрешали, но не рекомендовали, наверное, переживали, что заблудится. Вот и сейчас от шахматного домика к хоромам благодетеля ее сопровождал Леха.

У дверей хозяйского кабинета он вытянулся по струнке и скомандовал:

– Ну, топай! Я тебя тут подожду.

Благодетель сидел за массивным, по всей вероятности антикварным, столом, барабаня пальцами по уже виденной Ясей кожаной папке с золотым тиснением.

– Добрый день, – вспомнив муштру этикетки, Яся растянула губы в вежливой улыбке.

– Здравствуй, Ярослава, присаживайся, – благодетель указал ей на кресло. – Вижу, занятия с Амалией Федоровной пошли тебе на пользу. Со столовыми приборами ты уже разобралась?

Яся вспомнила череду разнокалиберных ложек и вилок, батарею бокалов, стаканов и рюмочек и поморщилась.

– Надо думать, разобралась, – благодетель удовлетворенно кивнул. – Ну, думаю, что со всем остальным проблем возникнуть не должно. Вот тут, – он погладил папку, – твоя легенда. Ты понимаешь, что такое легенда?

– Ага, это как у шпионов: Алекс – Юстасу…

– Примерно так, но изящнее. С этой минуты ты – Ярослава Ерошина, дочь некогда известной балерины и советского диссидента, эмигрировавшего во Францию в начале восьмидесятых.

– Диссидента?… – Ну, некогда известная балерина – это еще куда ни шло, но вот папочку могли бы подобрать и попредставительнее.

– Твой отец – отпрыск и единственный наследник старинного дворянского рода, во Франции у него свой бизнес, – благодетель понимающе усмехнулся.

– Виноградники, я так понимаю? – предположила Яся.

– Виноградники в том числе.

– А я, стало быть, теперь графиня Ерошина?

– Стало быть. Но советую родословной не кичиться, вести себя скромно.

Графиня Ярослава Ерошина – недурственно звучит!

– А почему скромно?

– Потому что росла ты здесь, в России, и о существовании папы-миллионера узнала лишь несколько лет назад, после кончины матушки. Кстати, именно по этой банальной причине по-французски ты не говоришь.

– А образование у меня какое, если не секрет?

– Филологическое: и девушке подходит, и звучит красиво, и не поймешь, что с этой красотой делать. Ты как, Ярослава, согласна стать филологом?

– Может, лучше артисткой? Как-то поромантичнее будет.

– Романтики в твоей биографии и так достаточно, – отмахнулся благодетель. – Из грязи в князи, чем не романтика?!

И столько неприкрытой брезгливости прозвучало в его голосе, что Яся вдруг совершенно ясно осознала: нет у них с Закревским никакого джентльменского соглашения и относится он к ней вот именно как к грязи, а задушевные беседы ведет лишь в силу необходимости. Надо запомнить на будущее.

– С романтикой понятно, а как поступим с папой-графом? – спросила Яся, пряча злость за нахальной улыбкой. – Папу ведь как-то нужно будет демонстрировать широкой общественности.

– Нет. К величайшему нашему сожалению, папа тяжело болен и не покидает пределы своего замка. – Благодетель придвинул к Ясе глянцевый журнал. – А вот твое родовое гнездо мы широкой общественности уже продемонстрировали. Полюбуйся.

Да, что и говорить, родовое гнездо у нее было весьма уютное. Аккуратный и в этой своей аккуратности больше похожий на игрушечный замок. Увитые плющом каменные стены. Сияющий «Порше» у гостеприимно распахнутых кованых ворот. Повезло, одним словом.

– Ну как? – Благодетель вопросительно приподнял бровь.

– Впечатляет! – Яся закрыла журнал. – Не возражаете, я его с собой заберу, так сказать, для детального ознакомления?

– Конечно.

– А если захотят проверить? Ну, про папу?

– Пусть проверяют. Замок куплен мною в прошлом году, через третье лицо, разумеется. Проживает в нем вполне респектабельный, но в силу своей болезни очень необщительный месье. Охрана надежная, так что твоего так называемого папу папарацци не достанут ни при каких обстоятельствах.

– Я вот спросить хотела: а не рановато прессу подключили?

– В самый раз. В ближайшую субботу у вас с моим внуком тренировочный выход в свет, а еще через неделю – свадьба.

– Через неделю? – В желудке неприятно заныло.

– А чего тянуть? Девушка ты, как я посмотрю, сообразительная и способная. Педагоги тебя хвалят. Так что давай, Ярослава, вживайся в образ французской принцессы…

* * *

Коньяк закончился еще час назад, и прикупленная по случаю душевных страданий пачка сигарет была полностью уничтожена, а на сердце не полегчало. Да и разве это возможно после такого разговора?

Лика отказалась войти в его сложное положение, молча выслушала известие о предстоящей свадьбе и тут же собрала свои немногочисленные вещи. Даже истерик устраивать не стала, даже не заплакала. Лучше бы разрыдалась, расколотила посуду, сломала что-нибудь, обозвала его негодяем и сволочью. Он бы знал тогда, как поступить: он бы ее утешил и, скорее всего, уговорил бы смириться, перетерпеть дедову блажь. Кто сказал, что женатый мужик не может иметь связь на стороне? Да в его положении сам бог велел! Согласись Лика с его доводами, ровным счетом ничего бы не изменилось. Но она не согласилась. Потому что гордая. Потому что девушка его мечты не имеет права устраивать глупых истерик. Девушка его мечты должна вести себя достойно и не терять лица…

Лика ушла, оставив после себя горький, как разлука, запах духов и папку с нотами. Вадим вцепился в эту папку, как утопающий в спасательный круг. Может, Лика нарочно ее не взяла, чтобы не сжигать мосты, чтобы был повод увидеться. Теперь папка с нотами лежала в центре журнального столика, превратившегося в алтарь загубленной Вадимовой любви. И, наверное, соседство пустой бутылки из-под виски и полной окурков пепельницы ее коробило и оскорбляло. Она же из мира прекрасного, с ней, как и с ее хозяйкой, никогда так раньше не поступали.

Дед позвонил ближе к ночи и, не здороваясь, заявил:

– Завтра в девять вечера ты продемонстрируешь свою будущую супругу журналистам. Вадим, ты представляешь, какая на тебе лежит ответственность?

На нем ответственность?! Да, еще какая! Ему придется демонстрировать журналюгам не женщину, а ехидну, выползшую с помойки. А если вдруг эта ехидна откроет пасть…

– Ярослава полностью готова и проинструктирована, – не дожидаясь возражений, заверил дед. – К тому же с вами будет Вениамин, для подстраховки.

Еще и Вениамин! Да, веселая получится вечеринка.

– Заедешь за Ярославой в половине восьмого. И не опаздывай.

– Ага, только по пути заскочу в зоомагазин. – Вадим перевернул бутылку вверх донышком, проследил траекторию одинокой капли коньяка, вздохнул: – Прикуплю строгий ошейник и намордник для невесты.

Дед юмора не оценил и разразился возмущенной тирадой, слушать которую у Вадима не было ни сил, ни желания. Он отложил орущую трубку, с нежностью погладил папку с нотами.

– …И чтобы никаких эксцессов! – заявила трубка.

– Никаких, – пообещал он. Как же тяжело давать несбыточные обещания! Можно подумать, выход в свет в обществе бомжихи может обойтись без эксцессов…

К дому деда Вадим приехал ровно в означенное время. Был он элегантен, как английский лорд, трезв, как только что зашившийся алкоголик, и зол как черт. Дед, Вениамин и ехидна уже ждали его в гостиной. Кстати, ехидну он признал не сразу. Похоже, стилисты научились творить чудеса, если сумели превратить косматую, блохастую уродину ну если не в шикарную, то вполне симпатичную девицу. Да, честно сказать, и не запоминал он ее тогда особо, одного взгляда хватило, чтобы оценить непрезентабельный экстерьер нареченной. А сейчас, поди ж ты, стоит перед ним этакая гламурная красотка: глазки подведены, губки бантиком, волосенки уложены, коготки наманикюрены, платьишко шелковое по последней французской моде, шпильки высоченные. Вот стоит она на этих высоченных шпильках, покачивается, но не падает. А взгляд такой… насмешливый, точно это он с помойки, а не она. Ехидна, одно слово.

– Готова? – На нареченную Вадим старался лишний раз не смотреть. Еще насмотрится.

– Готова, – вместо нареченной отозвался Вениамин. – Если не возражаешь, я с вами поеду? Ну, не в одной машине, разумеется. – Изящным и одновременно небрежным движением – наверное, не один час перед зеркалом репетировал – он поправил ворот накрахмаленной сорочки. – Под ногами путаться не буду, обещаю. Но подстрахую, если что.

Ответить Вадим не успел.

– «Если что» не должно случиться ни при каких обстоятельствах, – сказал дед веско. – Я требую, чтобы все прошло гладко, как по нотам.

Как по нотам… Память тут же подсунула чудесную картинку: смычок в изящных Ликиных пальчиках и тонкая прядка, выбившаяся из прически. Прядку можно убрать и рукой, но он предпочитает губами… Черт!

– Ну, с богом! – Дед растянул губы в неискренней улыбке и поглядел на ехидну: – Ярослава, не подведи.

– Не подведу. – Улыбка ехидны была такой же неискренней, как и дедова…

Вадим остановил машину у щедро подсвеченного неоном и вспышками фотокамер ночного клуба. Похоже, дед просчитался с выбором места и времени. Открытие суперэлитного, супердорогого клуба анонсировалось в прессе едва ли не каждый день, пригласительные билеты раздавались лишь избранным, и даже далеко не всем избранным этих билетов хватило. Лица вокруг известные, медийные, набившие оскомину. Политики, бизнесмены, спортсмены, поп-идолы, ярые бездельники и тусовщики – сплошные сливки, одним словом. Вот и хорошо! Авось удастся затеряться в этакой-то толпе знаменитостей. Авось пронесет, и их с ехидной не заметят. Посидят они часок-другой для приличия и отбудут восвояси.

Оценивая ситуацию, Вадим так задумался, что едва не проскочил расстеленную для дорогих гостей красную ковровую дорожку. Прямо Канны, честное слово… Специально обученный парнишка в расшитой золотом униформе, услужливо распахнув дверцу, помог ехидне выбраться на волю, на лету поймал брошенные Вадимом ключи, споро нырнул в салон, чтобы отогнать машину на охраняемую стоянку. Сервис, однако. Это ж сколько таких мальчиков пришлось нанять?…

– Улыбайся, нас снимают. – Ехидна вцепилась в его руку с тем же небрежным изяществом, которое давеча демонстрировал Вениамин, поправила прическу, посмотрела прямо в нацеленный в их сторону объектив папарацци.

– Пошла ты… – процедил Вадим и, сжав волю в кулак, расплылся в улыбке.

Десять метров ковровой дорожки показались ему бесконечными, то и дело приходилось останавливаться, нежно обнимать нареченную за талию, улыбаться и на манер американских знаменитостей махать рукой. Вот же гадство! А ехидна молодец. В том смысле, что держалась совсем неплохо. Даже и не скажешь, что всего какую-то неделю назад собирала пустые бутылки и складывала в аккуратные стопки вторсырье. Это ж как ее натаскали!

Столик им достался удачный: стоящий близко к сцене и одновременно довольно уединенный. Здороваясь, улыбаясь и отвечая на рукопожатия, Вадим пытался отыскать в толпе гостей Вениамина, но тот, как и обещал, держался в тени. Надо было его с собой посадить, пусть бы ехидну нейтрализовывал, а так придется самому. Да не просто нейтрализовывать, а из последних сил изображать из себя влюбленного. И как, спрашивается, это делать, если с души от нее воротит и единственное возникшее желание никак нельзя назвать романтическим?

В кармане завибрировал мобильник.

– Это я, – проговорила трубка голосом Вениамина.

– Ты где? – Вадим завертел головой.

– Я рядом. Возьмитесь за руки.

– Не понял?

– Возьми Ярославу за руку. Не сиди, как на похоронах.

– Может, мне ее еще и поцеловать прикажешь? – Вадим покосился на нареченную, которая с неприкрытым интересом глазела по сторонам. Вот ведь деревня…

– Целовать еще не время. – Чувство юмора у Вениамина отсутствовало напрочь, зато имелись четкие инструкции. – Для начала накрой ее ладонь своею.

Рекомендация была сродни совету погладить жабу или гремучую змею, но Вадим, поборов отвращение, справился, припечатал ладонь ехидны к столу. Получилось не то чтобы нежно, скорее страстно. А ехидна вздрогнула и попыталась ладонь убрать.

– Не рыпайся, любимая, – прошипел он, расплываясь в почти искренней улыбке, и тут же буркнул в трубку: – Ну что, так нормально?

– Вполне, – отозвался Вениамин. – И давай-ка души побольше, эмоций…

– Шел бы ты куда подальше! – огрызнулся Вадим и отключил связь.

Отключить-то отключил, но шкурой чувствовал, что за ними наблюдают: и бдительный Вениамин, и папарацци, и даже некоторые гости. Вот сейчас ехидна как начнет есть руками да выражаться по матери – и будет им выход в свет. Хоть бы журналюги не подкатывали сегодня за интервью…

К счастью, ехидна вела себя вполне пристойно, с то и дело подсаживающимися к их столику Вадимовыми знакомыми была мила и приветлива, но неразговорчива. Окажись на ее месте любая другая женщина, Вадим, пожалуй, занес бы сей факт в актив, но это же ехидна, от нее всякой подлости можно ожидать. Ведь не поленилась однажды облить его шампанским. И не побоялась…

Трубка ожила в тот самый момент, когда на сцену выскочил весьма известный шоумен и в присущей ему злободневно-остроумной манере принялся развлекать почтенную публику, которая приветствовала его одобрительными аплодисментами и улюлюканьем. Вадим бы и сам поаплодировал, если б не звонок.

– Все идет хорошо, – сообщил в трубку Вениамин, – уже пора.

– Что пора? – уточнил Вадим, и сам понимая, о чем речь.

– Обними ее. Можешь на ушко что-нибудь шепнуть.

На ушко шепнуть? Это он запросто.

Плечи у ехидны были костлявыми, безо всякого намека на женственность. Вадим с отвращением посмотрел на выпирающие ключицы, тонкую шею, обвитую замысловатым бриллиантовым колье, перевел взгляд на уши. Уши, пожалуй, были единственной деталью, которая не вызывала нареканий, и сережки с бриллиантами смотрелись в них весьма органично. Он старался казаться ласковым, нареченную привлек к себе почти нежно, просто пальцы сжал чуть посильнее, чтобы не вздумала вырываться. Нареченная зашипела, точно гадюка, повела плечом, но улыбаться не перестала. Вот что значит дрессировка. В этом деле деду нет равных, никакой строгий ошейник не нужен.

– Как вечеринка? – поинтересовался Вадим шепотом.

– Нормально. – Нареченная, прильнув к нему всем телом, потерлась щекой о его подбородок. Вот же зараза! – Только полегче. Останутся синяки, дедушка не одобрит.

– Моя бы воля… – Вадим примерился, куснул розовую мочку, больно куснул, от души. Нареченная дернулась. – Моя б воля, на тебе бы живого места не осталось.

Нельзя сказать, что он был сторонником жестоких мер, и к женщинам привык относиться предельно корректно, но то ж к женщинам…

– Какой ты страстный… – На мгновение ему показалось, что в желтых глазах ехидны блеснули слезы. Может, и блеснули, но тут же высохли.

– То ли еще будет, когда поженимся, – пообещал Вадим мрачно, но хватку ослабил. – Ты еще не раз пожалеешь, что не осталась на помойке.

– Я уже жалею, любимый. – Ехидна потрепала его по щеке и кокетливым движением поправила сползшую с плеча бретельку.

– Так отвали, а? – попросил он, всматриваясь в скуластое конопатое личико, пытаясь поймать ускользающий взгляд. – Сколько тебе мой дед заплатил?

– Много. – А ведь волнуется. Несмотря на всю свою кажущуюся невозмутимость. Вон как бьется жилка на шее.

– Так я больше заплачу. Ты ж видишь, не получается у нас с тобой семейная жизнь.

На мгновение ему показалось, что ехидна согласится. Не согласилась, сказала с поганой ухмылкой:

– А ничего, что не получается! Стерпится – слюбится.

– Так, значит? А не боишься, что…

Договорить ему не дал телефонный звонок.

– Что у вас там? – голосом строгого учителя спросил Вениамин.

– Нормально все. Вот, обнимаемся.

– Ты ее не обнимаешь, а душишь. Вадим, осторожнее. Камеры кругом, фотоаппараты. И за лицом следи. – В трубке раздались короткие гудки.

– Потом договорим, гадина. – Вадим, спрятав мобильник в карман, отсалютовал ехидне полным бокалом шампанского. К черту инструкции, напиться ему никто не запретит…

* * *

Вечеринка катилась к финалу. Гладко катилась, даже слишком. Напиться Вадиму не дал бдительный Вениамин, вежливо попросив его ограничить употребление алкоголя. Было желание послать надоедливого секретаря куда подальше, но проигнорировать приказ Вениамина – это все равно что не послушаться деда, очень рискованно. Да вроде бы и не с чего напиваться, нареченная ведет себя примерно, вилкой с ножом управляется ловко, шампанское пьет не из горла, а из бокала, аккуратными глоточками, точно понимает в вине толк, на других мужиков не заглядывается, в салат мордой не падает. Прямо не бомжиха, а аристократка в десятом поколении. Приходится, конечно, за ней ухаживать, по плечику поглаживать, в щечку целовать, но человек ведь ко всему привыкает. Вот и он привык. Почти.

Чей-то пристальный взгляд он скорее почувствовал, чем заметил, и обернулся, безошибочно вычленив из десятков нейтральных глаз пару заинтересованных…

…На ней было маленькое черное платье, немного строгое, но невероятно сексуальное. Вокруг шеи – нитка жемчуга. Никаких тебе вульгарных бриллиантов, красота в простоте. И прическа строгая, но с той долей изящной небрежности, которая лишь добавляет очков своей владелице. Она смотрела прямо на Вадима, не таясь, не опасаясь привлечь к себе внимание.

Лика… Как же он по ней соскучился! Точно вечность минула с того момента, как она ушла. И вот, пересеклись их пути-дорожки. Потому что судьбу не обманешь. Или судьба ни при чем? Может быть, Лика нарочно пришла в этот клуб, знала, что он здесь будет?

Знала. Точно знала. Потому и нашла его в этой толпе, потому и смотрит так… словно прощается.

А он не позволит! На кой хрен убивать время рядом с одной, когда душа рвется к другой. И гори оно все синим пламенем! Никакой инструктаж, никакие звонки его теперь не остановят…

Вадим уже поднялся из-за стола, уже развернулся к застывшей всего в нескольких метрах от него Лике, когда над ухом послышался вкрадчивый голос:

– Вадим, опомнись.

Вениамин! Точно почувствовал, что одного телефонного звонка сейчас будет мало, сам приперся. Склонился в галантном поклоне перед ехидной, приложился к ручке. Умеет маскироваться.

– Раз уж встал, то пригласи Ярославу потанцевать. – Голос тихий, спокойный, а во взгляде – молнии. Дедов прихвостень! – И перестань смотреть в ее сторону, ради бога! Как ты вообще додумался ее сюда позвать?…

– Кого позвать? – завертев головой, активизировалась ехидна.

Как же он ее ненавидел в этот момент! И ее, и Вениамина, и деда, но больше всего самого себя.

– Вадим! – повторил Вениамин с нажимом.

– Все в порядке. – Едва уловимая, только Лике адресованная, виноватая улыбка и взгляд такой, что не понять его невозможно. Завтра, нет, сегодня же он к ней приедет, еще раз все объяснит, заставит поверить в силу своих чувств, уговорит. А пока работа…

– Потанцуем? – В голосе мед пополам с угрозой. И во взгляде угроза. Пусть эта кошка подзаборная только попробует что-нибудь выкинуть.

– Конечно, дорогой! – Не боится ехидна его взгляда, она на Вадима даже не смотрит, а глазеет поверх его плеча на Лику. И улыбается так… понимающе. Гадина…

Музыка, до этого момента незатейливо-ритмичная, сменилась. Над танцполом полились звуки вальса. А может, и не вальса, но тоже чего-то медленного и интимного. А на кой хрен ему сейчас интимное?!

…Холодный шелк змеиной кожей скользит под взмокшими вдруг ладонями. У этой гадины даже платье гадское – змеиное. И тело змеиное – тонкое, гибкое. Извивается в такт музыке, покачивается, того и гляди выскользнет из рук. Приходится держать крепко, прижимать к себе сильно, чтобы не упустить. И отвлечься от танца никак нельзя, и обернуться не получается. Потому что музыка какая-то сложная, неправильная, и нареченная извивается змеей, и глазищи эти желтые гипнотизируют, не отпускают. И губы совсем близко. Губы – это не по инструкции, это от лукавого. Плевать ему на губы. И на саму ехидну. Быстрее бы эта пытка закончилась…

Ему плевать, а вот ехидне, оказывается, нет. Он и не понял, когда в змеином взгляде появилось это злое и вызывающее, когда холодные руки обвились вокруг его шеи, а губы приблизились на такое расстояние… на такое… Черт, да не приблизились! Не хрен себя обманывать! Это называется поцелуем. Жадным и злым одновременно, таким, что не высвободиться, потому что мозг отключается, и думать получается только о том, что у ехидны гибкое тело, земляничное дыхание и взгляд падшей женщины…

Поцелуй Иуды – вот что это! Понимание случившегося пришло в тот самый момент, когда музыка оборвалась на самой высокой, самой пронзительной ноте. И вместе с ней оборвалось что-то в Вадимовой душе. Ему хватило силы воли лишь на то, чтобы не отшвырнуть от себя ехидну прямо там, на танцполе, чтобы с невозмутимым видом довести ее до столика, по ходу скалясь в объективы фотокамер улыбкой записного плейбоя.

– Это было очень убедительно. – В чувство его привел голос Вениамина. – Вы произвели фурор.

– Я тебя уничтожу, – не переставая улыбаться, Вадим посмотрел на нареченную.

– Меня? За что? – Удивленно приподнятые брови, почти искреннее изумление в глазах. – Я всего лишь выполняла инструкции. Вениамин, скажи.

– Так и есть, – Вениамин кивнул. – Ближе к финалу вам все равно пришлось бы поцеловаться. Я просто не ожидал, что поцелуй получится таким эффектным.

Инструкции. Да врет она про инструкции! Она – чтобы ему назло, змеиным своим чутьем почуяла, когда можно куснуть побольнее. Наверное, и не поняла до конца, что происходит, но то, что он взволнован и причиной тому женщина, уловила безошибочно. И куснула. Ехидна.

А Лика ушла. И попробуй теперь докажи ей, что все происходящее – всего лишь фарс, что поцелуй этот ровным счетом ничего не значит.

– Мы уходим! – Бороться с накатившей яростью было так же тяжело, как с недавним помрачением рассудка.

– Еще бы полчаса, – Вениамин посмотрел на наручные часы, – чтобы не показалось странным.

– Сейчас! – уже не таясь, рявкнул он и сдернул ехидну со стула.

– Вадим, – предупреждающий голос Вениамина немного привел его в чувство, – ты рискуешь все испортить.

Да, он рискует. Он рискует потерять Лику.

– Все нормально. – Он привлек к себе ехидну жестом, полным в равной мере и страсти, и ненависти, и шепнул на ухо: – Готовься, дорогая…

…Он думал, что время способно остудить ярость, и честно боролся с собой целых полчаса только затем, чтобы понять, что потерпел поражение.

– Зачем ты это сделала? – Ярость вибрировала в унисон двигателю, разгоняя по жилам шальную кровь.

– Что? – Ехидна разглядывала свои коготки и в его сторону даже не смотрела.

– Ты знаешь.

– Инструкции. Твой дед…

– К черту инструкции! – Вадим ударил по тормозам. На пустой ночной дороге машину занесло, ехидну швырнуло на лобовое стекло.

– Что ты творишь?! – Вот теперь она на него смотрела, во все глаза.

– Пошла отсюда. – Давно надо было. Лика там одна, а он возится с этой шалавой.

– Куда пошла? – А ведь она его боится. Точно боится, по голосу слышно.

– А куда хочешь! Откуда пришла, туда и иди!

– Слушай, твой дед…

Зря она вспомнила про деда, ох зря!

– Считаю до трех. Раз…

– Ночь же!

– Два…

– Подожди, ну давай договоримся!

– Три!

Дверца распахнулась с привычной легкостью, и с такой же легкостью ехидна очутилась на улице. Не без Вадимовой помощи, надо признать. Он хотел всего лишь придать ей ускорения, но, похоже, погорячился, не рассчитал силы. А может, это из-за того, что ехидна запуталась в своем змеином платье. Как бы то ни было, но равновесие ей сохранить не удалось. Она рухнула на асфальт с протестующим воплем, ойкнула и затихла. Вот черт…

Вадим уже собирался выйти из машины, убедиться, что приземление прошло успешно, когда услышал злое шипение:

– Скотина! Больно же!

Ну, если шипит и злится, значит, жива. Да, такую будешь стараться – сразу не зашибешь.

– Ты тут полежи пока, отдохни. – Вадим захлопнул дверцу, на полную мощность врубил проигрыватель, чтобы не слышать возмущенные вопли нареченной. – А у меня дела…

Мобильник зазвонил минут через десять. К черту! Ветровое стекло скользнуло вниз, впуская в салон свежий ночной воздух, телефон ударился об асфальт и замолчал. Вот такой у Вадима сегодня вечер – вечер избавления от балласта…

Приземистый сталинский дом спал, погруженный в темноту, только в знакомых окнах на втором этаже горел свет. Значит, Лика дома. Это хорошо…

На стук Вадиму не открыли. И на звонок тоже. Обиделась, не хочет видеть. Но он не может просто вот так взять и уйти! Он приехал, чтобы поговорить, и сдаваться не намерен. Пусть ему здесь не рады, пусть теплого приема ждать не приходится, он все равно войдет.

По водосточной трубе на козырек подъезда, а дальше по узкому карнизу к открытому из-за жары окну. И плевать, что высота немаленькая, а костюму теперь точно придет конец. Вадим должен увидеть ее…

– Лика!

Квартира встретила тишиной и тяжелым алкогольным духом. Сердце недобро екнуло…

– Лика…

Она лежала на полу в гостиной. Маленькое черное платье задралось, обнажая кружевную резинку чулка, жемчуг рассыпан по полу, волосы занавесили лицо. А на журнальном столике – пустая бутылка из-под виски и россыпь таблеток…

Вот и поговорили…

Паника длилась всего секунду, а потом внутри точно щелкнул переключатель. Прошло слишком мало времени, чтобы дрянь, которую приняла эта дурочка, успела всосаться. Нужно вызвать «Скорую». Вадим упал на колени перед распростертым на полу телом, привычным движением потянулся за мобильником и взвыл.

– Ты потерпи, хорошо? – Он перевернул Лику на спину, убрал с лица волосы, пробежался пальцами по бледным щекам, шее, припал ухом к груди. Ни хрена он не понимал в том, как должно биться человеческое сердце, но оно билось – и это сейчас самое главное. – Я в «Скорую» позвоню. Где ж твой телефон?…

– Не нужно в «Скорую», уходи… – Голос тихий, едва различимый, а глаза закрыты, и синева на скулах.

– Лика, девочка! Что ты пила?! – Ну и пусть синева, главное – она в сознании. – Какие таблетки? Сколько?

– Уходи…

– Уйду. Вот сразу, как ты мне ответишь, так и уйду. – Галстук шелковой змеей обвивал шею, мешал дышать. Вадим дернул за ворот рубашки, ослабляя узел. На пол упала оторванная пуговица и затерялась в россыпи жемчужин.

– Ненавижу тебя… Ты с ней целовался… – Глаза все еще закрыты, а по щекам – слезы.

– Лика, что ты выпила?! – Нет времени оправдываться.

– Виски… Гадость такая… Уходи.

– Виски? А еще что?

– Ты говорил, что не любишь ее… что совсем-совсем…

– Так я совсем-совсем… Я правду говорил. И ты правду скажи, какие таблетки пила? Сколько?

– Только виски!

– А таблетки?

– Сначала хотела… потом передумала. Много чести…

Господи, какое счастье! Значит, только виски, но целую бутылку. Это при том, что Лика и от бокала шампанского мгновенно хмелеет. А может, врет?

– Ну-ка, девочка, открой глаза, посмотри на меня.

Открыла, но только затем, чтобы тут же закрыть и со стоном перекатиться на бок.

– Тошнит…

– Тошнит – это хорошо. А я тебя в ванную отнесу…

…Лика спала, заботливо укутанная Вадимом в два одеяла. Умытая, без макияжа, измученная неравным боем с виски, она выглядела особенно трогательно и беспомощно. Вадим, как и мечталось, губами убрал с ее лба влажную прядку волос и устало откинулся на спину.

Да, классный получился вечерок – сплошные потрясения. Миловался с нелюбимой, едва не потерял любимую. Угробил мобильник. Наверняка накликал на свою голову гнев деда. Ну и пусть! Зато теперь Вадим точно знает, что Лика его любит. Что из-за него она на все готова. Это ж додуматься – выпить целую бутылку, да при ее комплекции, да без закуски. А если бы он не приехал мириться? Или приехал, но уже после того, как отвез ехидну домой? По спине пробежал неприятный холодок. Дурочка…

А он скотина, потому что, как ни крути, ровным счетом ничего не изменилось. Дед остался при своем чудовищном решении, ехидна – в статусе официальной невесты, Лика – в статусе любимой, но брошенной женщины.

* * *

На правом бедре расцветал лиловым здоровенный синяк, и бок болел невыносимо, так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть по-нормальному. А приходивший утром врач заверил, что перелома ребер нет, есть ушиб, который до свадьбы заживет.

Да… Как-то в последнее время слишком много у нее появилось болячек, которые должны зажить непременно до свадьбы. Хорошо хоть, что с лицом на сей раз все в порядке, когда падала, в самый последний момент успела увернуться от бордюра, только ладонь распорола о какую-то железяку. Ладонь доктор обработал перекисью, заклеил лейкопластырем и велел пару дней не мочить и не нагружать. Другой бы, наверное, на его месте поинтересовался, что это у нее за травмы такие интересные, но этот не стал. Может, уже в курсе или заплатили хорошо.

А вообще, ей грех жаловаться. Все могло закончиться гораздо серьезнее. Ее счастье, что Вениамин ехал следом, подобрал. Секретарю объяснять ничего не пришлось, он молча посмотрел на разорванное по шву Ясино платье, кое-где испачканное кровью, и принялся набирать номер телефона. Кому ее спаситель звонил, Яся спрашивать не стала, и так понятно, что Закревскому. Закревский тоже догадался, потому что на звонок не ответил. А вот все-таки интересно, куда он поехал? К этой своей тургеневской девушке?…

Что на нее нашло в клубе, Яся и сама толком не понимала. Просто как увидела, какими глазами суженый смотрит на эту девицу, так в душе все и перевернулось. Не от ревности, боже упаси! От радости, от осознания того, что нащупала наконец слабое место в его броне.

Вот как он выглядит, идеал Вадима Закревского! Женщина-девочка с глазами-незабудками и обиженными складочками в уголках по-детски пухлых губ. На своем недолгом веку Яся подобных женщин-девочек навидалась, применяемые ими методы обольщения понимала, но не переставала удивляться их эффективности. Мужика водкой не пои, а дай защитить вот такое небесное создание. А то, что оно в защите не нуждается, что оно просто вышло на охоту, ему невдомек. Уж больно образ выбран удачный. Трогательный такой, беспомощный, неприступный и оттого вдвойне притягательный. Вот и Закревский недалеко ушел от обычного мужика. Хотя зазноба у него хороша, ничего не скажешь. Эта небось из элитного подразделения охотниц за женихами.

А может, зря она? Вдруг тургеневская девушка не из таких? Может, она тоже жертва мужского произвола?…

Да нет, не похожа она на жертву. То есть похожа, конечно, но лишь в рамках выбранной роли. Потому что взгляд, который Яся на себе поймала, был отнюдь не беспомощный. Даже суженому, со всеми его выкрутасами, не удавался такой. Елки зеленые, ну до чего же бок болит! Хрен он до свадьбы заживет…

И еще этот утренний разговор с Петей. Как же он был зол! Какими только словами Ясю не обзывал, когда узнал, что она задумала. Пришлось объяснять, что это не она задумала, а за нее задумали, и коль уж все так вышло, то грех не воспользоваться ситуацией. Петя ругался, грозился подключить Зорича и всю королевскую рать для Ясиного вызволения, а потом, кажется, смирился и даже проявил интерес к ее планам.

Говоря по правде, особых планов у Яси не было, так, кое-какие наметки. Но если все получится, то у них с Петей жизнь начнется что надо. Да и Зорич внакладе не останется. Ей только нужно немного времени и возможность принимать самостоятельные решения. Последнее Петю напугало особенно. Он так Ясе и сказал, и ей снова пришлось его успокаивать, уговаривать, убеждать, что единственное, что ей грозит, – это развод и девичья фамилия. А Петя совсем некстати напомнил ей, что разводу предшествует свадьба со всеми вытекающими, и если Яся больная на всю голову, то он умывает руки. Яся заверила, что с головой у нее полный порядок, и пообещала вести себя хорошо и в случае чего не заниматься самодеятельностью, а сразу же звонить ему. Хотя в эффективности такого звонка она очень сильно сомневалась, но расстраивать и без того встревоженного Петю не стала.

…Дверь в шахматную комнату распахнулась без стука – верный признак грядущих неприятностей. Яся испуганно дернулась и со стоном схватилась за потревоженный бок.

– Добрый день, Ярослава. – На пороге стояли оба Закревских. Причем старший выглядел злым и раздраженным, а младший – если не виноватым, то подавленным. Принесла нелегкая!

– Добрый. – Яся вежливо улыбнулась благодетелю, бросила убийственный взгляд на суженого.

Могли бы и предупредить, что явятся с визитом. Она бы по такому случаю приоделась. А то стоит перед ними в халате и тапочках – позорит будущую семью.

– Ну и что? – Суженый старательно не смотрел в Ясину сторону, разглядывая шахматный пол комнаты. – Нормально же с ней все. Вон, лыбится даже.

– Нормально? – В голосе благодетеля послышалась угроза, и Яся на всякий случай попятилась. – А вот доктор говорит, что не нормально! – С неожиданным для его возраста проворством он шагнул к Ясе и дернул за пояс ее халата. – Полюбуйся!

Яся, испуганно взвизгнув, попыталась увернуться. А еще уверял, что не извращенец…

– Видишь? – Не обращая на сопротивление никакого внимания, благодетель больно сжал Ясю за плечи и развернул лицом к внуку. – Ты это видишь?

Что он должен видеть? Белье ее не шибко дорогое, зато до безобразия практичное?… Господи, стыд-то какой…

– Нет, ты посмотри! – Благодетель толкнул ее в объятия суженого. Суженый раскрывать объятия не спешил, и Яся, запутавшись в халате, едва не упала. В ушибленный бок точно воткнули раскаленный прут. – Видишь, какие у нее синяки?! А ты говоришь – нормально!

Это ж ее так, оказывается, защищают. Не ее бельишко непрезентабельное демонстрируют, а синяки да шишки. И ноги ее суженый рассматривает с таким пристрастием по той же причине. Все, довольно с нее этого цирка! Яся запахнула полы халата, а пояс для надежности завязала узлом.

– О чем ты только думал?! – Благодетель уселся в единственное кресло. – Ты же все поставил под удар. Понимаешь, все! А если бы она не ребрами, а лицом об асфальт приложилась?! Что б мы делали с ее лицом накануне свадьбы?

А-а, так это не Ясю жалеют, а шкуру ее, которая пострадала!

– Дед, я уже все объяснил. – Суженый мрачнел с каждой секундой. – В конце концов, ничего страшного не произошло.

– Да, по чистой случайности! А ведь на месте Вениамина могли оказаться журналюги. Вот был бы материал! Вадим Закревский избивает свою невесту! Блеск! – Благодетель поморщился, нашарил в кармане пузырек с лекарством, высыпал на ладонь две таблетки, проглотил их и продолжил: – В общем, так, Вадим: до свадьбы ты остаешься жить у меня. Чтобы ни у кого не возникло ни единого подозрения, ни единого лишнего вопроса. А ты, Ярослава, – он вперил в Ясю недобрый взгляд, – смени белье. То, которое на тебе сейчас, просто ужасно.

В ту секунду Ясе захотелось провалиться сквозь землю, но вместо этого она лишь кивнула. Кажется, ей даже удалось не покраснеть.

– Всенепременно! – И плевать ей на издевательскую ухмылку суженого. – Если вы позволите мне самостоятельно выбирать себе белье и освободите от этой нелегкой обязанности своего секретаря.

Секунду-другую Закревский молчал, а потом по морщинистому лицу скользнула тень улыбки.

– Не думал, что у Вениамина так плохо со вкусом, – произнес он. – Ладно, Ярослава, сегодня же распоряжусь, чтобы на твое имя открыли счет.

– Спасибо, да только что-то не видела я поблизости магазина. – Неужто небеса смилостивились, и благодетель решил больше не ограничивать ее свободу!

– Все, что тебе необходимо, можно заказать по каталогам, но если у тебя появится такое желание, разрешаю проехаться по магазинам вместе с Вадимом.

– Обойдусь каталогами.

– Как хочешь, – благодетель пожал плечами и встал. – В общем-то и некогда вам будет по магазинам разъезжать – свадьба через пять дней, а дел еще непочатый край.

– Дед, так, может, отложим свадьбу? – озвучил ее вопрос суженый.

– Довольно! – Старик нетерпеливо взмахнул рукой. – Я уже все решил, вы оба со мной согласились.

* * *

К Рудому замку подъезжали на закате. В свете угасающего солнца стены его, казалось, отсвечивали красным.

Замок пришлось реконструировать с нуля, в буквальном смысле поднимать из руин. Памятник старины – одно название. Не берег этот памятник никто! Время неумолимо обтесывало древние стены, корежило деревянные перекрытия, слизывало некогда удивительной красоты барельефы, точно в наказание стремилось сровнять Рудый замок с землей, уничтожить само воспоминание о нем. А люди?! Да плевать им на былое величие! Местные по камешкам растаскивали вековые стены на свои селянские нужды, приезжие оставляли убогую память о себе в виде выцарапанных тут и там похабных надписей и гор пивных бутылок. И даже проросшие посреди двора деревья, чудилось, стремились разрушить корнями древнюю брусчатку. Когда Владислав Дмитриевич увидел это непотребство впервые, горло свело судорогой боли, точно вместе с Рудым замком умирала и частичка его души.

Решение отреставрировать замок было спонтанным и неудержимо сильным. Настолько, что перед ним не устояла ни одна бюрократическая препона. Влияние и, главное, деньги сделали свое дело. То, что осталось от некогда величественного замка, на тридцать лет перешло в аренду олигарху, а ныне и меценату Владиславу Дмитриевичу Закревскому. А до кучи еще и обязательства, связанные с полной реконструкцией замка, развитием инфраструктуры, налаживанием нового туристического маршрута.

К черту туристические маршруты! К праздношатающимся туристам он испытывал лютую ненависть. Но вот с инфраструктурой, как ни крути, нужно было что-то решать. Замок нуждался не только в реставрации, но и в последующем должном уходе. От любезно предложенной администрацией ближайшего городка бригады строителей Закревский отказался, выписал специалистов из Москвы, но вот штат обслуги пообещал нанять из числа местных жителей, а штат этот виделся немаленьким.

Но выяснилось, что деньги могут далеко не все. Выяснилось, что за ходом реставрационно-строительных работ кто-то непременно должен наблюдать. Первое время Владислав Дмитриевич возложил эту обязанность на Вениамина, и, надо сказать, тот неплохо справлялся. Но длительные командировки незаменимого во многих делах секретаря изрядно напрягали, нужно было искать другой выход. И, на счастье Владислава Дмитриевича, он нашелся.

С художником Йосипом Литошем они познакомились в Киеве на какой-то там, Закревский уже и забыл какой, выставке. Статный, смуглый, с благородными чертами лица и королевской осанкой, Литош привлекал к себе внимание даже в той разношерстной толпе, которая характерна для подобных сборищ. Впечатление не портили ни широкие, подпоясанные красным кушаком шаровары, ни расшитый золотом кафтан, ни стянутые в конский хвост смоляно-черные с проседью волосы. Литош выглядел одновременно необычно и органично. Но отнюдь не колоритная внешность привлекла к нему Владислава Дмитриевича, а кое-что другое. Литош оказался не просто художником, он был патриотом своей страны, патриотизм его подчас доходил до фанатизма, но это не мешало ему оставаться одним из немногих знатоков и почитателей истории земли карпатской. Одного лишь упоминания Рудого замка хватило, чтобы похожие на уголья глаза зажглись азартным блеском.

– Рудый замок? – Голос у Литоша был густой, громкий, под стать крупной фигуре и размашистой душе. – Это ж поистине чудо! Я видел старые чертежи, замок в равной мере уникален и безнадежен. Чтобы возвести стены, много ума не нужно, любезный мой Владислав Дмитриевич, были бы деньги. Но что толку, если всякая реставрация убьет саму душу замка!

Вот в этот самый момент Закревский и понял, что нашел-таки не равнодушного исполнителя, а единомышленника.

– Почему вы так думаете, господин Йосип? – спросил он, уже заранее зная ответ.

– А потому, что в случае с Рудым замком действовать нужно до крайности деликатно, не отстраивать, а реставрировать, камешек за камешком, перекрытие за перекрытием, ступеньку за ступенькой. Это ж сказка, а не замок! Вы знаете?

– Могу себе представить.

– А я видел его своим глазами! Скажу без преувеличения, Рудый замок – это жемчужина Карпат. Увы, почти уничтоженная. Признаю, я сам пытался поспособствовать его восстановлению, привлечь спонсоров, заинтересовать власти, но потерпел фиаско. Слишком затратное мероприятие. Да и местность, вы же видели, какая – дикая, первозданная. Горы, леса, дороги, больше похожие на тропы. Не всякий турист рискнет забрести в такую глушь, а у нас же как? У нас в Карпатах все на туризме держится… – Литош тяжело и немного театрально вздохнул. – А легенды какие? Сказы про волчьи ночи слыхали?

– Краем уха. – Не хотелось Владиславу Дмитриевичу касаться этой темы, но коль уж без нее никак… – Что-то такое местные рассказывали.

– Что-то? Да тут же на целый этнографический сборник информации! Это дивная легенда! И вам, господин Закревский, сам господь бог велел ее знать, вы же прямой потомок тех самых Закревских. – Угольно-черные глаза выжидающе глянули на него. – Я ведь правильно догадался?

– Все верно. – Сердце заныло, затрепыхалось в груди. Уж сколько лет живет на свете, а как заходит разговор о родовых легендах, становится точно мальчишка, которому и боязно услышать страшную историю, и одновременно хочется, аж до икоты. – Но то ж все устные сказания, не задокументировано ничего. А таким сельским байкам много ли веры?

– Ну отчего же не задокументировано?! – Литош хитро сощурился: – Кое-что очень даже задокументировано. К примеру, то, что в тысяча семьсот двенадцатом году стены замка за одну ночь сделались бурыми, а вода в дворовом колодце окрасилась красным, точно кровью. Само название «Рудый замок» оттого и пошло.

– Знаю, знаю! – Владислав Дмитриевич замахал руками. – Читал я эти записи. Да только чудеса те имеют вполне научное объяснение. Вода в колодце не окрасилась вовсе, она изначально была бурого цвета из-за повышенного в ней содержания железа. А стены изменили цвет под действием особого вида грибка, и, уверяю вас, произошло это не в одночасье.

– Хорошо, тогда как вы с научной точки зрения объясните истории с волками? – Было видно, что мистическая версия происходящих в Рудом замке странностей нравится Литошу намного больше, чем научная. – Старожилы в один голос говорят, что волки в этих краях испокон века лютовали.

– Так места же дикие, сами говорили, господин Йосип.

– Дикие-то они дикие, да только вспышки агрессии в популяции местных волков уж больно необычные: то затишье на десятки лет, то в течение года бессчетное число человеческих жертв. Что это, по-вашему?

– Не знаю, – Владислав Дмитриевич пожал плечами. – Я, видите ли, в зоологии не силен, но допускаю, что подобное поведение может быть из-за эпидемии бешенства. Это уже вопрос не ко мне, а к ветеринарным службам, пусть они разбираются.

– Так-то оно так, но ведь странно. Не находите? – Литош сверкнул очами, приосанился.

– Сказать по правде, не нахожу. – А сердце, похоже, унялось, больше не трепыхается, как у несмышленого щенка. – Никакие легенды меня не остановят. Рудый замок должен восстать из пепла, потому как душа болит. – Про душу он почти и не соврал, болела душа, уже который год… – Вот только сложно все. Вы, господин Йосип, как никто должны меня понимать. Мало замок восстановить, его нужно по-настоящему возродить, так, чтобы память о славном роде Закревских сохранилась на века. – Получилось пафосно, но с этим художником так и надо.

– Понимаю, – Литош кивнул, – понимаю, Владислав Дмитриевич.

– Так, может, вы, пан Йосип, не сочтете за труд выслушать мое деловое предложение?

Литош выслушал и согласился. Отныне все обязанности по реконструкции Рудого замка с соблюдением строжайшей исторической достоверности возлагались на его широкие плечи. Конечно, и оплачивалась сия услуга более чем щедро, но Владислав Дмитриевич чувствовал, что не прогадал. Деньги деньгами, а без острой личной заинтересованности толка от финансовых вложений не было бы никакого.

С момента вступления Литоша в новую для него роль временного управляющего Рудым замком реставрационные работы пошли полным ходом. Мало того, пан Йосип оказался щепетилен не только в вопросах исторической достоверности, но и в вопросах финансовой отчетности. Одним словом, повезло Владиславу Дмитриевичу необыкновенно.

И вот сейчас, спустя полтора года, он может наконец увидеть тянущиеся к лиловому закатному небу стены, высокие, в три яруса, угловые башни, дубовые ворота, в которые упирается змеей вьющаяся между вековых дубов дорога. Рудый замок – родовое гнездо, гордость и проклятье…

Ничего, даст бог, у него получится переломить ход истории. Не зря ведь он полжизни потратил, чтобы найти ответы на вопросы, которые мучили всех мужчин их рода. Теперь уже скоро, если он все рассчитал правильно, то родовому проклятью придет конец. Да, нужно будет платить по счетам, но ему, а не Вадиму. А жертва… в таких делах без нее никак. Только бы это не оказалось напрасным, слишком много поставлено на карту. Честь рода, замарать которую теперь, как никогда, легко. Но он не позволит, он все предусмотрел, все просчитал. Осечек быть не должно. Во всяком случае, в тех сферах, которые он, граф Закревский, способен контролировать.

Душераздирающий волчий вой заставил сердце сжаться до булавочной головки, выбил из легких воздух. Начинается. Все, как и предсказано…

* * *

Горы поразили Ясю до такой степени, что она и думать забыла про все дорожные трудности. Даже кислая рожа суженого, который сидел тут же, на заднем сиденье машины, перестала тяготить и навевать дурные мысли. Нет, поначалу в райцентре, где их уже ждал эскорт из трех одинаковых, сияющих отполированными боками «БМВ», картинка была сплошь унылой, хоть в окно не смотри. Но вскоре все изменилось: разбитая, давно нуждающаяся в ремонте дорога попетляла между одинаковых, ничем не примечательных деревушек и нырнула в лес.

Вот это был лес! Таких огромных деревьев Яся не видела никогда. Сквозь их густую крону с трудом пробивались солнечные лучи, раскрашивая дорогу мозаикой из световых пятен. Несмотря на ухабы и выбоины, ехали с приличной скоростью и притормаживали, лишь когда дорога резко уходила вверх, нависая не то над ущельем, не то над глубоким оврагом. В такие минуты Яся забывала дышать, вжималась в спинку сиденья и зажмуривалась. И даже насмешливые взгляды суженого не могли заставить ее смело посмотреть вниз, в бездну, куда из-под колес автомобиля сыпались камешки. В эти моменты Ясе думалось, что их машина едет недостаточно медленно, что по такой дороге лучше вообще передвигаться пешком, крадучись, прижимаясь спиной к каменному боку горы, от греха подальше.

Она так и сказала водителю. Дождалась, когда очередной жуткий участок останется позади, и заявила:

– Эй, друг сердечный, а куда это вы так торопитесь? У меня, между прочим, в ближайших планах свадьба, а не похороны.

Водитель, грузный дядька с густыми усами а-ля Тарас Бульба, скосил на Ясю черный цыганский глаз и буркнул:

– Так хорошо бы до заката в замок прибыть, а поезд ваш опоздал. Вот и приходится… Да вы не бойтесь, барышня, я ж местный. Я тут каждую тропочку, каждый кустик знаю. И дорогу как свои пять пальцев…

– Кустики и тропочки – это, конечно, хорошо, – согласилась Яся, – но давайте-ка сбавим скорость. Просто так, для профилактики.

Суженый скептически хмыкнул, но промолчал.

– Так отстанем же, – попытался возразить водитель.

– И что? Вы ж сами минуту назад говорили, будто знаете дорогу как свои пять пальцев.

– Так-то оно так, да вот тут такое дело… – Дядька вдруг замолчал и сосредоточенно засопел.

– Какое дело? – Заскучавшей было Ясе стало интересно. – Что с этой дорогой не так? Почему нам нельзя отставать?

– Да ничего! – водитель мотнул лысой головой. – Туманы здесь часто на закате. А туман на такой дороге – это, сами должны понимать, штука серьезная.

Точно в подтверждение его слов, из леса под колеса машины выползли дымчато-сизые щупальца, зашарили по выщербленному асфальту, лизнули капот.

– Накаркала, – усмехнулся молчавший от самого райцентра суженый и опустил ветровое стекло.

В салон, нарушая стерильность сгенерированного климат-контролем воздуха, тут же ворвались запахи и звуки, непривычные, даже незнакомые не избалованному общением с природой горожанину.

– Начинается! – В голосе водителя послышалось раздражение пополам со страхом.

Неужто туман – это настолько серьезно?!

То, что поведение водителя оправданно, Яся поняла уже через пару минут, когда туман вдруг обрел плоть, облепил машину плотным влажным коконом, заволновался, зашептал.

– Мама дорогая! – Яся перекрестилась и неодобрительно посмотрела на раскрытое окно: – Просто кошмар какой-то.

– Это еще не кошмар. – Водитель мрачнел с каждой секундой. – Это так, цветочки, но вам, хозяин, – он обернулся к Закревскому, – я бы посоветовал окошко задраить. Так, от греха подальше.

– Это еще от какого такого греха? – уточнил суженый, но окно все-таки закрыл.

Водитель долго молчал, а потом, когда Яся уже отчаялась получить вразумительный ответ, заговорил:

– Вы, конечно, люди городские, образованные, на всяких там хот-догах выращенные, можете мне и не поверить.

– Мы поверим, – пообещала Яся, всматриваясь в сизое нечто за окном. – Тут во что угодно поверишь.

– …А у нас здесь все по-простому, – не обращая внимания на ее слова, продолжал бубнить дядька. – Как прадеды наши жили, так и мы живем.

– Ага, прадеды твои на «БМВ» раскатывали! – съязвил суженый.

– Да замолчи ты! – Яся ткнула его локтем в бок. – Интересно же!

Зря она это… ох зря! Закревский-то замолчал, но с такой злостью и силой сжал ее запястье, что впору заорать благим матом от боли. Как же она забыла, что имеет дело не с человеком, а с отморозком!

– Пришел черед волчьих ночей. – Водитель, похоже, их маленькой конфронтации не заметил. – А в это время туман вдвойне опасен.

– И что за волчьи ночи такие? – Стальные тиски на запястье чуть-чуть разжались. – Охотничий сезон же вроде как еще не начался.

– Вот то-то и оно, что начался! – буркнул водитель. – Только не мы на них охотимся, а они на нас. За неделю уже три человека погибло. И это, я вам скажу, еще только цветочки. Лет тридцать назад тут такое творилось! Волки точно остервенели, в деревню среди бела дня заходили, на скот нападали. Да хрен с ним, со скотом! На людей, падлюки серые, кидались. Батяню моего так исполосовали, что в больнице его по кусочкам собирать пришлось. Еще слава богу, что жив остался. Единственный из тех, кто призрачную волчицу видел.

– А что за призрачная волчица? – шепотом спросила Яся.

– Ну, моя панна, кто-то скажет вам, это всего лишь легенда, – дядька бросил быстрый взгляд на Ясю, – но я верю, она существует. Про нее еще моя прабабка слышала, а батяня, как я говорил, волчицу эту видел. У нее шерсть такая особенная, дымчатая, с искрами. И примета есть особая.

– Какая? – Яся поежилась. Народный фольклор – это хорошо и занимательно, но только когда ты сидишь с книжечкой на диване, а вокруг тебя нет никакого тумана.

– Лапы передней у нее нету, и рана никогда не затягивается, так и капает кровь на землю все триста лет.

– Глупости это. – По голосу было слышно, что суженому сказка про призрачную волчицу уже надоела, а раз так, самое время историю развить. Врагам назло.

– И что, она очень злая, эта волчица? – Яся стряхнула с запястья лапу Закревского.

– Злая? – Водитель пожал плечами: – Да кто ж ее разберет, какая она?! Прабабка рассказывала, что она за дело лютует. Что обидели ее люди очень сильно, а волки теперь за обиду ее мстят. У нас в районе каждый год то одного, то двоих задерут. Но это обычное дело, ничего из ряда вон. А вот иногда совсем худо становится. Когда волчьи ночи начинаются…

– Как тридцать лет назад? – уточнила Яся.

– Да. Тогда тьма народу погибла. Человек двадцать, не меньше. Помню, в райцентре специальный отряд из охотников собирали, лес с собаками прочесывали. Вот мой батя среди тех охотников и оказался. Волки их с напарником со всех сторон обложили. Сначала собак порвали, потом напарника загрызли. Батя отстреливался сколько мог, только, говорит, последний патрон для себя оставил, потому как видел, что за лютая смерть ему уготована. – Водитель замолчал, щелкнул зажигалкой, по салону пополз сигаретный дым. – Не возражаете, если я закурю? – спросил запоздало.

– Курите, – разрешила Яся и скосила взгляд на суженого. Закревский сидел с закрытыми глазами и, кажется, дремал. Полено стоеросовое! Тут такая легенда, а он дрыхнет!

– Спасибо, – водитель благодарно кивнул. – Что-то разволновался я. Столько лет прошло, а я батьку как сейчас вижу: лежит на больничной койке не человек, а кусок мяса… Не смог он тогда в себя выстрелить. Страх душу бессмертную загубить сильнее боязни перед волками оказался. А когда на него вся стая бросилась, сразу о том пожалел. Это ж боль какая адова…

Договорить он не успел, с тихим, каким-то бабьим оханьем вывернул руль. Послышался удар, машина дернулась, пошла юзом, слетела на обочину и, зарывшись мордой в густой кустарник, замерла.

– Матерь божья! – выдохнул водитель и тут же выматерился так витиевато и забористо, что, случись это при других обстоятельствах, Яся бы непременно покраснела.

– Что произошло? – Закревский оттолкнул прижатую к нему силой инерции Ясю и потянулся к дверце.

– На месте сиди! – рявкнул дядька, совершенно забыв о субординации. – Куда сейчас без оружия?!

Странно, но Закревский послушался, лишь тихо буркнул что-то себе под нос. Трус!

– Мы кого-то сбили? – спросила Яся, всматриваясь в серую мглу за стеклом.

– Ох грехи мои тяжкие! – Водитель пошарил под сиденьем и извлек на свет божий охотничий обрез. – Сейчас глянем, что там. А вы не выходите пока. Я кликну, если что.

– Чего-то ты, дядя, раскомандовался! – Суженый, похоже, вспомнил, что он тоже мужик, решительно толкнул дверцу и шагнул следом за водителем.

Яся тоже вышла на улицу. А что тут рассиживаться, когда там такое?!

Туман оказался еще гуще, чем виделся из машины. Протяни руку – пальцев не различишь. Не успев сделать и пару шагов, Яся налетела на Закревского. Тот тихо выругался, поймал ее за рукав, притянул к себе, процедил сквозь зубы:

– Тут стой, не шастай.

Не больно-то ей и хотелось шастать. Она же не сумасшедшая, в самом деле. И даже тот факт, что Закревский так и продолжал держать ее за руку, в данной ситуации не казался таким уж отвратительным.

– Да за что же это? – раздался из клубящейся мглы голос водителя. – Капот, зараза, погнул, кровищей все извазюкал…

– Кто? – Яся дернулась было на голос, но Закревский не пустил, сжал руку еще сильнее.

– Что там? – спросил он, осторожно пробираясь в тумане и точно на буксире волоча за собой Ясю.

– А вот, полюбуйтесь!

Оказалось, что водитель совсем рядом, хотя голос слышался будто откуда-то издалека. Выходит, не только обман зрения, но еще и обман слуха. Не успела Яся обдумать этот феномен, как взгляд уперся во что-то бурое, бесформенной кучей лежащее на обочине.

– Волк?! – опередил ее Закревский.

– Это мы его сбили? – испугалась она.

– Нет, он сам на машину бросился, – проворчал дядька и, поудобнее перехватив одной рукой обрез, второй торопливо перекрестился. – Выскочил прямо на капот, падлюка! Краску когтями исцарапал!

– А зачем же он сам на капот? – удивилась Яся, приседая на корточки перед мертвым волком. – У него ведь инстинкт самосохранения должен быть…

– А затем, что волчьи ночи начались. Эти звери теперь только ее слушают, призрачную волчицу. Что она велит, то и делают. Давайте-ка убираться отсюда подобру-поздорову, пока еще чего не вышло.

Словно в ответ на его слова где-то совсем близко раздался протяжный волчий вой.

– Ой, матерь божья, заступница наша, помоги! – Дядька взмахнул обрезом и скомандовал: – Давайте-ка, ребятушки, в машину!

Спорить с ним не хотелось совершенно, волчий вой усиливался, наполняя душу первобытным страхом. Вслед за водителем Яся нырнула в салон и прижалась лицом к стеклу. Рядом плюхнулся суженый, хлопнула дверца, отсекая вой.

– Ну, с божьей помощью! – Водитель швырнул обрез на пассажирское сиденье и завел мотор. – А вы говорите, сказки!

Да, приключение, ничего не скажешь! Как-то не слишком хорошо начинается ее новая жизнь. Яся уже хотела было отвернуться от окна, когда по ту сторону стекла, близко-близко, яркими звездами зажглись два огонька, и из тумана не вышла даже, а выплыла волчица. Дымчато-серая, мерцающая серебряными огоньками шерсть, синие, совсем не волчьи глаза. Волчица смотрела прямо на Ясю, и от взгляда этого, пронзительного, осмысленного, волосы на затылке встали дымом. Яся отпрянула от стекла и завизжала.

Машина дернулась, медленно, точно нехотя, поползла назад, прочь от кустов и лежащего на влажной траве мертвого волка, прочь от синих, не волчьих глаз.

– Давай же, миленькая! – уговаривал водитель. – Ну, не подведи папочку!

Машина не подвела, взревела, дернулась, резво выскочила на дорогу и, вспарывая бампером туман, рванула вперед.

– Чего орешь?! – Суженый зло тряхнул Ясю за плечи. – В ушах уже звенит от твоего визга!

Она орет? До сих пор?…

– Ты ее видел? – Яся провела ладонью по стеклу.

– Кого? – Закревский перестал ее трясти, с брезгливостью вытер ладони о штанины.

– Призрачную волчицу.

– Охренеть! – Он отвернулся к окну и буркнул: – Да ты, похоже, еще большая дура, чем я предполагал. Какая, к черту, волчица?

– Призрачная! Призрачная волчица! – Яся не знала, на что больше обиделась: на «дуру» или на то, что ей не верят. – Полупрозрачная, с серебряными искрами от шерсти и с синими глазами! Она к самой машине подошла и на меня посмотрела.

– С синими, говоришь? – спросил водитель, и голос его Ясе очень не понравился.

– С синими.

– Да, девонька, – носовым платком дядька вытер выступившую на затылке испарину, – плохи твои дела. Уезжай! – Он обернулся и вперил в Ясю горящий фанатичным огнем взгляд: – Послушайся доброго совета, завтра же уезжай!

Ответить Яся ничего не успела, вместо нее заговорил Закревский, в голосе его слышались уже привычные стальные нотки:

– Нет, дядя, это ты послушайся доброго совета: заткнись и следи за дорогой, если не хочешь потерять работу.

Получилось грубо, но в этот момент Яся была суженому даже благодарна…

* * *

Туман исчез на подступах к замку резко, точно его обрезали. Вот только что вокруг машины клубилось непроглядное серое облако, и раз – перед глазами синий бархат неба с нереально яркими звездами и черный величественный силуэт, празднично подсвеченный электрическими огоньками, – Рудый замок.

Наверно, их уже ждали, потому что стоило только посигналить, как огромные ворота гостеприимно распахнулись, являя взору просторный внутренний двор, ярко освещенный фонарями.

– Приехали, – сказал водитель, хранивший молчание до самого замка.

– Красиво! – выдохнула Яся в восхищении. – Он как настоящий.

– Что значит как настоящий? – Закревский окинул ее презрительным взглядом. – Он и есть настоящий, ему больше четырех сотен лет.

– Всего-то четыреста! – Менторский тон суженого Ясю обидел. Получалось, она такая безграмотная, что не может отличить настоящий средневековый замок от искусного новодела.

Но суженый ее уже не слышал. Суженый, не озаботившись помочь невесте, выбрался из машины и с лицом в равной мере удивленным и восхищенным рассматривал стены замка.

– Позвольте, моя панна. – Водитель распахнул перед Ясей дверцу и протянул мозолистую ладонь.

– Спасибо! – Яся улыбнулась, и, будто ободренный ее улыбкой, водитель зачастил:

– Я ведь вам правду говорю, уезжайте. Не к добру она вам явилась.

– Почему не к добру? – Во рту вдруг пересохло, и дышать стало тяжело.

– Потому что вы его невеста, – он кивнул в сторону суженого, – а он – Закревский.

– Ну и что? – Она ровным счетом ничего не понимала.

– Проклятый род! – буркнул водитель. – И волчица из-за них, из-за Закревских, лютует. А волчьи ночи знаете когда начинаются?

– Когда?

– Когда один из них собирается жениться.

Вот, значит, какие тут легенды! Яся прикинула, сколько в общей сложности жен было у благодетеля, приплюсовала к этому один брак его сына и два – внука. Статистика получалась впечатляющей. Если верить ей, то волчьи ночи в здешних краях должны случаться куда чаще, чем один раз в тридцать лет. Раз в пятилетку – это как минимум.

– Да, я вас поняла, – она вежливо кивнула. – Я постараюсь быть максимально осторожной.

– Ничего вы не поняли! – водитель сокрушенно покачал головой. – Она вас видела. Теперь вам так просто не уйти. Она не отпустит.

– Да я и не собираюсь никуда уходить. – Сохранять самообладание становилось все труднее. – Но тем не менее спасибо за предупреждение.

– Что ж вы так долго?! – послышался за их спинами знакомый голос. – Я уже начал волноваться, собирался отправлять людей вам навстречу.

К машине спешил старший Закревский, вид у него и в самом деле был встревоженный. Следом, меряя двор широкими шагами, шел высокий статный мужчина. Выглядел незнакомец вполне современно: джинсы, трикотажный свитер, стянутые в конский хвост черные с проседью волосы, но, странное дело, облик его как нельзя лучше гармонировал с вековыми стенами Рудого замка.

– В туман попали. – Суженый пожал руку сначала деду, потом незнакомцу. – Пришлось немного задержаться.

– В туман? – Мужчины удивленно переглянулись.

– Не было никакого тумана, – заявил старший Закревский. – Я же сам только полчаса как приехал.

– Ну, Владислав Дмитриевич, в этих краях всякое случается. – Незнакомец поклонился Ясе и спросил с лукавой улыбкой: – А эта маленькая леди, я так понимаю, и есть наша счастливая невеста.

– Она самая. – Под пристальным взглядом деда суженый обнял Ясю за плечи и притянул к себе: – Прошу любить и жаловать!

– Любить и жаловать – это мы с превеликой радостью! Рудому замку нужна хозяйка. Ярослава, позвольте представиться: Йосип Литош, вольный художник и временный управляющий замком.

– Не скромничайте, дорогой мой Йосип, – перебил его благодетель. – Вы не управляющий, вы добрый ангел этого места и друг семьи.

– Очень рада, – Яся улыбнулась Йосипу, позволила облобызать ручку.

Вот почему он такой эпатажный! Потому что художник, а художники все немного чудные – как же, любимцы муз.

– Так что вас задержало? – Благодетель решил, что с церемониями покончено.

– Волки, ваша милость, – подал голос стоящий поодаль водитель.

Он так и сказал – «ваша милость», и Ясю передернуло от раздражения. Ишь, в замках живут, велят себя «милостью» величать! Гадость какая!

– Что – волки? – в один голос спросили Закревский и Литош.

– Странные тут они! – усмехнулся суженый. – На машины бросаются. Мы одного даже сбили.

– Вот! – Художник взмахнул рукой, обернулся к старшему Закревскому: – А я вам что говорил, Владислав Дмитриевич?! Местные уже давно в панике. Начинаются волчьи ночи.

– Глупости! – поморщился Закревский. – Просто не контролирует тут никто популяцию волков, вот и творится черте что. Сразу после свадьбы я этим вопросом займусь, – пообещал он непонятно кому и тут же всполошился: – Да что же это мы стоим во дворе?! Добро пожаловать домой!

Как Ясе ни хотелось, а рассмотреть замок изнутри у нее не получилось. Стоило только переступить порог, как рядом появилась грузная немолодая уже женщина и севшим, совсем не женским голосом попросила госпожу Ярославу следовать за ней. Вот так, оказывается, Яся теперь тоже из этих, из господ…

Чтобы попасть в комнату, пришлось подняться по широкой дубовой лестнице на второй этаж, пройти по гулкой галерее мимо утопающих в полумраке картин. Как успела заметить Яся, на всех картинах были изображены мужчины и женщины, дорого одетые, красивые, надменные – надо полагать, предки суженого. Теперь понятно, откуда у него столько спеси – голос крови. Под изучающими взглядами представителей славного рода Закревских Яся остро почувствовала себя самозванкой. Этих не обманешь, они все знают и, кажется, не одобряют ее появления здесь.

Дверь в комнату была дубовой, окованной железными пластинами, с виду очень тяжелой, но служанка открыла ее с легкостью, лишь самую малость повозилась с замком.

– Прошу вас, госпожа! – Она включила в комнате свет, посторонилась, пропуская Ясю внутрь.

– Называйте меня Ярославой, – попросила Яся, перешагивая порог, и замерла с открытым ртом.

Не то чтобы она совсем не думала, каким окажется Рудый замок и какой будет ее комната. Яся даже готовилась к чему-нибудь экстраординарному, помпезному и непрактичному. Но реальность превзошла самые смелые ожидания. Комната была просторной, если не сказать огромной, с высоким арочным потолком и арочным же окном, с каменным полом, местами стертым, местами выщербленным, гулким и, наверное, холодным. На оштукатуренных стенах висели гобелены. Если верить выцветшим, потускневшим от времени краскам, гобелены были старинными, возможно, одного возраста с замком. Яся насчитала шесть штук, на каждом – сцена охоты на волков. Причем достоверность этих сцен была в равной степени завораживающей и страшной. Славные картинки для комнаты юной девы, ничего не скажешь.

А кровать! Это же какой-то средневековый монстр, а не спальное ложе. Да на такой кровати можно с комфортом разместить футбольную команду, и еще останется место! Но красиво! Резное изголовье с изображениями грифонов, те же грифоны обвивают дубовые опоры, поддерживающие темно-синий бархатный балдахин, расшитый звездами и украшенный золотыми кистями. Покрывало в тон балдахину, тоже со звездами и вездесущими грифонами по периметру. Гора шелковых подушек. Прямо царское ложе. Яся приподняла покрывало, заглянула под кровать.

– Госпожа Ярослава что-то ищет? – басом поинтересовалась служанка.

– Ночную вазу, – буркнула Яся себе под нос, но женщина ее расслышала.

– К сожалению, ночной вазы нет, но, возможно, госпожу устроит вот это. – Она отдернула драпировку с дальней стены, и перед Ясей предстала еще одна дверь, за которой оказался самый обыкновенный санузел, слава богу, безо всяких средневековых заморочек. Вот и славно!

– Госпожу устроит. – Яся решила, что проще смириться со столь вычурным обращением, чем пытаться переубедить эту основательную и, похоже, напрочь лишенную чувства юмора тетю.

Дальнейший осмотр показал, что, несмотря на очевидную и временами даже вызывающую стилизацию, комната оборудована всем необходимым для нормальной жизни. Здесь были огромный платяной шкаф, под завязку наполненный женской одеждой, комод, туалетный столик с привычными уже бронзовыми грифонами, поддерживающими начищенное до сияющего блеска зеркало, и широкое кресло с небрежно брошенной перед ним волчьей шкурой. Шкура вызвала у Яси недобрые воспоминания и немотивированную неприязнь. Похоже, в Рудом замке какой-то культ волков и грифонов. И если со вторыми все более или менее ясно, то вот первые – сплошная загадка.

– У госпожи есть полчаса перед ужином. – Служанка расправила несуществующую складку на покрывале.

Вот, еще и это! С дороги можно было бы запросто обойтись легким перекусом, не устраивая званый ужин при свечах. Но то ж у нормальных людей, а у господ принято иначе.

– Их милость велели передать, что желают видеть госпожу в одном из тех платьев, что приготовлены для нее в гардеробной. – Служанка поскребла кончик мясистого носа и добавила совсем другим, почти нормальным тоном: – Тут у нас с проводкой какие-то непорядки. Аккумулятор есть, но включается не сразу. Так что, если вдруг погаснет свет, не пугайтесь, вон свечки зажгите. – Она кивнула на возвышающийся на туалетном столике канделябр. – Спички в верхнем ящике.

– Лучше бы фонарик. – Яся поежилась, представляя, каково это – остаться в кромешной темноте в такой вот комнатке.

– Распоряжусь! – кивнула служанка. – Но только завтра. Пусть уж госпожа меня простит.

– А как вас зовут? – запоздало поинтересовалась Яся.

– Ганна. – На румяном лице женщины расцвела застенчивая улыбка. – А шофер, ну, тот, что вас из города привез, это Василь, муж мой.

– Очень приятно. – Яся вспомнила разговор с Василем и невольно поморщилась: приятного в том разговоре было мало.

– Ну, так я пойду? – Ганна сложила мозолистые, с красными цыпками руки поверх белоснежного фартука. – А через полчаса вернусь, да?

– Идите. – Яся устало плюхнулась в кресло, носком туфли оттолкнула волчью шкуру, вытянула гудящие с дороги ноги. – Я сейчас, только посижу пять минут.

Большая часть времени у Яси ушла на выбор приличествующего случаю наряда, уж больно богатым и разноплановым был гардероб. Перемерив кучу вещей, она остановилась на одном, шелково-изумрудном, самом скромном платье. Впрочем, скромность была относительной, бирочка с логотипом весьма известного модного дома свидетельствовала об этом не менее красноречиво, чем дорогая ткань и золотое шитье в виде райских птичек, порхающих по лифу и подолу. К платью прилагались атласные туфли, расшитые все теми же райскими птичками, и почти невесомый газовый палантин.

Яся критически осмотрела свое отражение в зеркале и осталась довольна. Даже самый проницательный человек не сможет признать в этой утонченно гламурной красотке, которой она стала, недавнюю бомжиху. Все, о темном прошлом можно смело забыть, но, удивительное дело, теперь в ее жизни экстрима куда больше, чем раньше. Да, неплохо бы позвонить Пете, отчитаться. Только не сейчас, лучше ночью…

* * *

Вадим шел по галерее и с каким-то странным, граничащим с благоговением чувством прислушивался к гулкому замковому эху. Ну, дед, молодец! Кто бы мог подумать, что унылые руины можно превратить в такое чудо! И ведь ощущения какие удивительные: точно он после долгих скитаний вернулся наконец к себе домой! А он боялся, что Рудый замок его разочарует, ожидал как минимум одну из крайностей: либо того, что после реставрации от прежнего величия не останется и следа, либо – что оно будет нарочитым, пыльно-музейным. Ошибся!

И этот художник, Литош, свое дело знает. Не зря, выходит, дед его нахваливал. Есть за что. Нарастить плоть на каменный костяк Рудого замка – еще полдела, а вот вдохнуть в него жизнь – это уже из разряда волшебства.

От выделенного Литошем сопровождающего из числа прислуги Вадим отказался, решив прогуляться по замку самостоятельно. Благо время для беглого осмотра еще есть.

Родовое гнездо, и снаружи-то немаленькое, изнутри было огромным: гулкие галереи, сводчатые потолки, ненавязчивая, но очень эффектная подсветка, картины на стенах, уютный скрип ступеней, слуги, снующие туда-сюда бесшумными тенями.

Нет, пожалуй, жилую часть замка лучше осмотреть завтра, при свете дня, а сейчас неплохо бы исследовать одну из сторожевых башен, осуществить, так сказать, давнюю детскую мечту.

Для того чтобы попасть в башню, пришлось вернуться во двор, пройти вдоль прохладной, уже почти отдавшей дневное тепло замковой стены, обогнуть накрытый деревянным навесом колодец. В башню вела небольшая, в человеческий рост, дверца, которая, по счастью, оказалась незапертой. Внутри было темно, хоть глаз выколи. Вадим пошарил рукой по стене в поисках выключателя, ничего похожего не обнаружил, зато нашел висящий на вбитом в стену крюке фонарь. Фонарь оказался раритетным, масляным, но заправленным и полностью готовым к работе. Вадим щелкнул зажигалкой, поджег фитиль. Масло тихо зашипело, и оранжевые язычки пламени лизнули стены закопченной стеклянной колбы. Освещение получалось не так чтобы очень, но за неимением лучшего сгодится.

Если верить детским воспоминаниям, в отличие от правой, разрушенной практически до основания, вот эта, левая башня сохранилась почти целиком, в ней не хватало лишь уничтоженных временем деревянных перекрытий. Похоже, сейчас башня находилась еще на стадии доработок, потому что внутри остро пахло побелкой, а тусклый свет фонаря то и дело выхватывал из темноты строительный мусор. Вадим прошелся по периметру первого этажа, не обнаружил ничего интересного, перехватил поудобнее медную ручку фонаря и шагнул к винтовой лестнице.

Лестница была кованой, с гулкими ступенями-перекладинами. Из-за намеренно узкого пролета подниматься по ней было очень неудобно. Вадим погладил прохладные перила и улыбнулся, вспомнив дедов рассказ о том, что винтовая лестница в замке – это не просто архитектурный элемент, а важнейший этап обороны. Одномоментно подняться по такой лестнице мог только один человек, что давало значительное преимущество защитникам крепости. Но даже в этом каноническом для замковой архитектуры вопросе у Рудого замка была своя, неповторимая, особенность. Винтовые лестницы здесь закручивались не по часовой, как принято, а против часовой стрелки. А все потому, что все мужчины рода Закревских появлялись на свет левшами и размахивать мечами им было сподручнее слева направо.

Углубившись в воспоминания, Вадим не заметил, как поднялся на второй этаж. Здесь, на узкой деревянной площадке, он постоял секунду-другую, любуясь открывающимся видом из окна-бойницы, и двинулся дальше.

На третьем, самом верхнем, этаже гулял ветер, терпко пахло туманом и кострами, а небо казалось совсем близким: только руку протяни – и коснешься звезд. Вадим и протянул. Просто так, повинуясь мимолетному порыву, шагнул к узкой, но высокой, в человеческий рост, бойнице, тронул шершавую, еще не оштукатуренную стену.

Шорох над головой он скорее почувствовал, чем услышал, и инстинктивно метнулся в сторону, прочь от планирующей прямо на него черной тени. Дощатый пол сначала скрипнул, потом затрещал, и Вадима с неудержимой силой поволокло вниз, в разверзшийся вдруг под ногами пролом.

Наверное, он бы свалился вниз и, скорее всего, разбился, но ему повезло: борт пиджака зацепился за деревянный обломок настила и задержал падение. Нескольких мгновений, дарованных этой случайной передышкой, Вадиму хватило, чтобы зафиксировать ставшее вдруг непослушным тело в проломе, подтянуться на руках и выползти обратно на смотровую площадку. Упущенный фонарь с тихим шипением рухнул вниз, в черную шахту, стукнулся несколько раз о железные перила, разлетелся брызгами битого стекла и горящего масла. Вадим выругался, отполз подальше от пролома. Вот и сходил на экскурсию…

Оставаться на смотровой площадке пропала всякая охота, память услужливо подсунула воспоминания о том черном и непонятном, что спланировало на него откуда-то сверху и едва не отправило к праотцам.

Кто это был? Летучая мышь? Птица? Не похоже. Если уж мышь, то гигантская. И главное, где она сейчас?

Выяснять, куда подевалась напавшая на него нечисть, Вадим не рискнул. Оказалось, что звезды на здешнем небе хоть и яркие, но их света явно недостаточно, чтобы освещать путь обратно. Теперь придется возвращаться ползком, на ощупь, чтобы, не дай бог, не нарваться еще на какую-нибудь ловушку. И поделом! Не хрен строить из себя юного следопыта. С исследованием местных достопримечательностей можно было подождать и до утра.

Из-за отсутствия света и ноющей боли в ушибленном боку спуск оказался гораздо медленнее, чем подъем. Даже несмотря на то, что Вадим торопился изо всех сил. А торопиться было из-за чего: вытекшее из разбитого фонаря масло, вопреки надеждам, не погасло. Пламя разгоралось все сильнее, ярко-оранжевыми змейками подбираясь к куче строительного мусора. Минута-другая – и башне понадобится еще одна реставрация…

Вадим успел в самый последний момент, спрыгнул на землю, сорвал с плеч многострадальный пиджак и принялся сбивать пламя. Битва с огнем была недолгой, но пиджаку от Гуччи пришел конец. Ну и черт с ним, главное, что сам жив остался!

Когда Вадим выбрался из башни, наручные часы показывали ровно десять вечера, на званый ужин он опоздал. То-то дед обрадуется…

* * *

В дверь постучали без пяти минут десять.

– Госпожа, – послышался приглушенный голос Ганны, – госпожа, вы готовы?

– Да! – Яся распахнула дверь, едва не задев при этом служанку, но та увернулась с неожиданным для ее грузного тела проворством.

– Его милость и пан Йосип уже в главном зале. – Перед тем как поклониться, Ганна бросила на нее оценивающий взгляд. – Прошу за мной.

Главный зал полностью соответствовал своему названию и размерами не уступал актовому залу в каком-нибудь не самом захолустном Дворце культуры. Бóльшая часть помещения утопала в темноте, освещенным оставался лишь центр с длинным, застеленным белоснежной скатертью столом, посреди которого возвышались серебряные подсвечники с медленно оплывающими свечами. В огромном, с человеческий рост, камине тихо потрескивали поленья, распространяя по залу едва уловимый запах дыма.

– А вот и наша маленькая леди! – Завидев Ясю, Литош порывисто поднялся из-за стола, едва не опрокинув при этом высокий хрустальный бокал. – Ярослава, я уже говорил вам, что вы очаровательны? – В черных глазах плясало озорное пламя. Или это были всего лишь отсветы горящего в камине огня?

– Пан Йосип, вы меня смущаете! – Яся улыбнулась художнику, бросила быстрый взгляд в сторону восседающего во главе стола благодетеля. Он казался уставшим и задумчивым. Может быть, оттого, что его блудный внук, игнорируя этикет, до сих пор не явился к ужину?

– Так не надо меня смущаться, прекрасная Ярослава! – Литош согнулся перед ней в полушутовском поклоне. – Я в равной мере стар и циничен, чтобы позволить себе называть вещи своими именами. Если уж я говорю, что вы обворожительны, значит, смиритесь, моя маленькая леди.

– Не знаю, в какой степени вы циничны, – Яся оперлась на протянутую художником руку, – но вот по поводу возраста явно кокетничаете, пан Йосип.

– Ярослава – вы просто чудо! – Литош расплылся в довольной улыбке и обернулся к Закревскому: – Владислав Дмитриевич, где вы нашли этот прелестный цветок?

– В райских кущах, разумеется. – В голосе благодетеля послышалась одной только Ясе понятная насмешка. Ну еще бы, назвать помойку райскими кущами…

– Надо уточнить координаты сего дивного места, – хохотнул Литош, увлекая Ясю к столу. – Вдруг надумаю жениться, буду знать, где искать себе жену.

– Боюсь, друг мой Йосип, что другой такой невесты, как наша Ярослава, вам не найти. – Благодетель в раздражении посмотрел на часы.

Точно в ответ на его невысказанное недовольство послышалось эхо торопливых шагов, и в главный зал вошел Вадим Закревский. Выглядел он так, словно отведенное на подготовку к ужину время потратил черт знает на что. Какой там этикет! Суженый даже не счел нужным надеть пиджак и приперся к столу в одной рубашке с криво, явно наспех повязанным шейным платком. И если рубашку Вадим все-таки переодел, то сменить брюки так и не удосужился. На левой штанине Яся успела рассмотреть белый след от побелки. Сам ходит как бомж и еще смеет ее в чем-то упрекать…

– Прошу прощения! – Суженый уселся за стол рядом с Ясей и виновато улыбнулся.

– Вадим, ты опоздал. – Старший Закревский многозначительно постучал черенком вилки по столу.

– Всего на пару минут. – Не дожидаясь официального начала ужина, суженый плюхнул себе на тарелку здоровенный кусок мяса, плеснул в бокал вина. – Представляете, увлекся! Решил полчаса побродить по замку и не заметил, как пролетело время.

– Ну и как тебе замок? – Голос благодетеля смягчился.

– Дед, он великолепен! – Суженый потянулся за бокалом, и Яся увидела глубокую свежую царапину на левом запястье Вадима. Поймав ее удивленный взгляд, он одернул манжет рубашки и спросил с иезуитской улыбкой: – Милая, надеюсь, ты без меня не скучала?

– Великий грех, дорогой мой Вадим, надолго оставлять без внимания такую прекрасную девушку! – Йосип отсалютовал Ясе наполненным до краев бокалом. – Конечно, ваш покорный слуга в силу своих скромных способностей пытался ее развлечь, но, думаю, общество жениха для нее куда предпочтительнее.

– Ваше общество, пан Йосип, мне тоже очень приятно. – Яся кокетливо поправила сползший с плеча палантин. – Может, вы расскажете нам что-нибудь про здешние места?

– Непременно! – оживился Литош. – Расскажу, и даже покажу. Рудый замок стоит того, чтобы увидеть все его величие при свете дня. Завтра же организую для вас экскурсию.

– Боюсь, экскурсию придется отложить, – вмешался в разговор благодетель. – Завтра приедут гости и хлопот у нас с вами, дорогой Йосип, будет предостаточно. Но, думаю, Вадим и Ярослава в состоянии осмотреть замок самостоятельно. Я прав?

Сказать по правде, Ясе было бы намного приятнее осматривать достопримечательности в обществе Литоша, но тон, которым старший Закревский задал вопрос, не предполагал отрицательного ответа, и она молча кивнула.

– Ай какая жалость! – Литош сокрушенно покачал головой. – А я-то уже размечтался, как покажу Ярославе тот чудесный вид на горы, который открывается с замковой стены.

– Я сам это сделаю, пан Йосип, – пообещал суженый. – Только, мне кажется, вид из сторожевой башни будет еще прекраснее.

– Нет-нет! – Литош замахал руками. – К великому моему сожалению, реконструкция еще не закончена. Эти строители такие нерасторопные! Я планировал организовать в одной из башен оружейную, но теперь придется менять планы. Это еще счастье, что «Легенда ночи» полностью готова к приему гостей.

– А что такое «Легенда ночи»? – спросила Яся.

– Гостиничный комплекс. На время торжеств мы намерены использовать его для расселения гостей, а дальше уже по прямому назначению, для туристов.

– Откуда название такое – «Легенда ночи»? – подал голос суженый.

– Ну, – Литош заговорщицки улыбнулся, – здешние края полны легенд. Про волчьи ночи слыхали, я надеюсь?

– Друг мой Йосип, – благодетель едва заметно поморщился, – не думаю, что стоит утомлять ребят местным фольклором.

– Ну почему же? – Вадим Закревский откинулся на спинку стула, просительно и лишь самую малость требовательно посмотрел на художника. – Не знаю, как Ярославе, а мне очень даже интересно. Тем более что сегодня мы уже имели счастье столкнуться с, так сказать, материальным проявлением одной из легенд. Да, дорогая? – Он накрыл Ясину ладонь своей, и девушке стоило огромных усилий не отдернуть руку.

– Ты о чем? – Благодетель мрачнел с каждой секундой.

– Я о том, что Ярослава уже успела лично познакомиться с призрачной волчицей.

– Это правда? – Старик широко раскрытыми глазами уставился на Ясю, и взгляд его ей очень не понравился.

– Я не уверена. – Она поежилась. – Может, мне всего лишь примерещилось, может, я самого обыкновенного волка видела.

– А что ж ты тогда так кричала? – поддел суженый.

– А что, девушкам волков бояться запрещено? – в тон ему поинтересовалась Яся.

– Немудрено, что вы, дорогая моя Ярослава, испугались! – Литош поспешил погасить уже готовую разгореться ссору. – В последнее время тут такое творится, что даже ко всему привыкшие крестьяне боятся. Но это только в лесу, – поспешно добавил он, поймав неодобрительный взгляд старшего Закревского. – На замковой территории вам ровным счетом ничего не угрожает.

– А не расскажете ли вы нам, пан Йосип, что конкретно творится в здешних лесах? – обратился к художнику суженый. – Хочется, понимаете ли, быть в курсе происходящего.

Литош немного помолчал, полюбовался потрескивающим в камине огнем, а потом начал тоном заправского сказителя:

– Местные называют это явление волчьими ночами. Волки в здешних краях испокон веку считаются хозяевами леса. Частенько, особенно в голодные годы, они нападают на стада овец, случается, что и на одинокого путника, но это обычная статистика, такое время от времени происходит в любой местности, где есть волки. Тут же все иначе: несколько десятков лет длится относительное затишье, а потом раз – и звери точно ум теряют: на скот в открытую кидаются, в деревни среди бела дня забегают, перестают бояться оружия. Ну и число человеческих жертв увеличивается, само собой.

– И с чем связана эта странная активность? – подался вперед суженый, которому, похоже, история про волков нравилась все больше и больше. – Про призрачную волчицу нам уже поведали, только вот непонятно, из-за чего она так на людей злится.

– Из-за чего? – Литош достал из кармана трубку и расшитый бисером кисет, неспешно закурил и только после этого заговорил: – Считается, что из-за хозяев Рудого замка.

– И чем же мы ей не угодили? – игнорируя недовольное ворчание деда, поинтересовался Вадим.

– Хотел бы я знать! – Литош взмахнул трубкой. – Уже сколько лет бьюсь над разгадкой этой легенды, но так ничего и не нащупал. Выяснил лишь примерную дату появления в наших краях призрачной волчицы. Вы догадываетесь, какой это год, Владислав Дмитриевич?

– Опять вы за старое, Йосип! – Благодетель в раздражении отложил вилку. – Мы же, помнится, с вами уже обсуждали эти казусы и нашли им вполне научное обоснование.

– Какие казусы? – Вопрос уже готов был сорваться у Яси с языка, но суженый ее опередил.

– Ваш дедушка считает, что биологические, – ответил Литош. – А вот мне, признаюсь, приятнее думать, что мистические. В тысяча семьсот двенадцатом году за одну ночь стены этого замка стали бурыми, точно пропитались кровью. В кровь же превратилась и вода в колодце.

– Грибок и повышенное содержание железа – вот и все ваши чудеса, – отмахнулся благодетель.

– Призрачная волчица, кстати, тогда же в первый раз и появилась.

– Это при котором из наших предков такие безобразия творились? – Вадим Закревский посмотрел на деда.

– При Вацлаве. – Несмотря на плавное и даже светское течение беседы, чувствовалось, что атмосфера накаляется, что ворошить старые семейные тайны благодетелю очень не хочется.

– При Вацлаве Лютом? – уточнил суженый.

В ответ дед лишь молча кивнул.

– А почему он лютый? – спросила Яся, обращаясь в большей мере к суженому, чем к благодетелю.

– Как гласит семейная легенда, – Вадим недобро усмехнулся, – мой славный предок был излишне требователен к своим супругам. Настолько, что те так и норовили погибнуть при загадочных обстоятельствах и оставить его вдовцом. Если мне не изменяет память, Вацлав был женат семь раз.

– Восемь, – поправил его Литош. – Восемь освященных церковью браков, каждый из которых непременно заканчивался трагедией. И ведь что примечательно, только одна из всех многочисленных жен Вацлава смогла подарить ему наследника.

– Да, с наследниками в нашем роду всегда было негусто. – С суженого неожиданно слетел весь кураж.

Яся отпила из бокала. С наследниками, может, и негусто, зато жен всегда в избытке. У одного только благодетеля шесть официальных браков, и, кстати, все его супруги давно отправились в мир иной. Да и биография внука в этом смысле весьма показательна: дважды вдовец, и оба раза из-за трагических случайностей. Неприятная, однако, прослеживается закономерность. Яся вдруг отчетливо представила себя частью этой цепочки закономерностей и ужаснулась. Выходит, она не просто очередная невеста, а очередная кандидатка на тот свет. И Василь предупреждал. Хорошие же перед ней открываются перспективы, ничего не скажешь…

– Прикидываешь свои шансы на выживание? – послышался над ухом злой шепот суженого. – Вижу, что прикидываешь. Вот и подумай, пока не поздно.

Он говорил ей все эти мерзости, расплываясь в до отвращения ласковой улыбке. Лицемер!

– Не дождешься. – Яся с ответной убийственно-неискренней нежностью погладила его по щеке. – Скорее уж я овдовею, чем ты.

– О чем это вы там шепчетесь? – В голосе благодетеля слышалась тревога.

– Да так! – Суженый чмокнул Ясю в щеку. – Ярослава боится, что сценарий может повториться.

– Глупости! – Старший Закревский с неожиданной силой рубанул кулаком по столу, звякнула серебряная посуда, кровавым пятном растеклось по скатерти вино. – Вот видите, Йосип, к чему приводят подобные разговоры! – он с укором посмотрел на художника. – Вы считаете, что накануне свадьбы девочку порадуют эти дикие россказни?

– Матерь божья! – Литош вскочил из-за стола, упал на колени перед вконец растерявшейся Ясей, поймал ее за руку. – Покорнейше прошу прощения, моя прекрасная леди! Заигрался старый дурак в историю, напугал вас.

– Напугали. – Бессмысленно отрицать очевидное. – Но я вас прощаю, вы же не нарочно?

– Ну какое там «нарочно»! Это же фольклор, история пусть и занимательная, но касающаяся далекого прошлого и никоим образом с нашим временем не соотносимая.

– А волки? – не унимался суженый. – Как быть с волками? Почему они ведут себя так странно?

– Да мало ли почему! – Литош, еще раз поцеловав Ясе руку, встал с коленей и вернулся на свое место. – Вот если верить предположению вашего деда, из-за вспышек бешенства.

– Это уже давно бы выявили ветеринарные службы.

– Помилуйте, Вадим, да какая ж в наших краях ветеринарная служба?! Тут на весь райцентр один ветеринар, и тот давно пенсионер. Наверное, если задаться целью, можно было бы подключить область, да только кому же захочется возиться?

– А охотники что? Если не ошибаюсь, охоту на волков можно вести круглогодично, а места тут как раз для охоты подходящие.

– Иногда приезжают городские, – Литош кивнул, наполнил опустевшие бокалы. – Устраивают шоу с отстрелом десятка-другого волков, на чем забава и заканчивается. Вы понимаете, что в сложившейся ситуации цифра, даже в два раза большая, – это капля в море.

– А местные?

– Они борются с напастью, как могут. Капканы, петли, отравленная приманка, волчьи ямы – одним словом, все, что не требует прямого общения со зверем.

– Почему? – спросила Яся.

Литош, пожав широкими плечами, сказал будто бы и равнодушно, но веско:

– Боятся.

– Боятся?

– Да, но вы поймите, страхи эти носят сугубо прикладной характер. Тут же каждый второй занимается скотоводством, настоящих охотников раз-два и обчелся. А волки наносят немалый урон, вот и пытаются селяне решить проблему своими силами.

– А призрачная волчица? – задала Яся самый важный вопрос.

– А призрачная волчица – это всего лишь красивая легенда. – Литош широко улыбнулся: – Должна же быть в этих дивных местах своя легенда!

Точно опровергая его слова, в открытые окна зала ворвался протяжный волчий вой, пламя свечей заколебалось ему в унисон, и даже огонь в камине словно стал меньше.

– Обычное дело. – Литош поймал встревоженный взгляд Яси. – Я уже давно привык к таким вот ночным концертам, и вы привыкнете.

Что-то сомневалась она, что к подобному ужасу можно привыкнуть, да и на холеном лице Литоша промелькнула тщательно скрываемая тревога. А про благодетеля и говорить нечего – побледнел, нетерпеливым жестом ослабил узел галстука. И только суженого происходящее, похоже, забавляло.

– Славно здесь, – произнес он с искренностью, от которой Ясе стало еще больше не по себе, чем от волчьего воя. – Мне нравится.

– Вот и хорошо. – Благодетель вымученно улыбнулся и посмотрел на часы: – Время позднее, предлагаю закончить трапезу и как следует отдохнуть. Возможно, сегодня у нас с вами последний спокойный день.

Знала б Яся, насколько пророческими окажутся эти слова, бежала бы из Рудого замка сломя голову…

* * *

Ей не спалось. Ни горячая ванна, ни королевская кровать, ни даже выпитое за ужином вино не могли побороть зарождающуюся в душе тревогу. Похоже, вляпалась Яся по самую макушку. Мало того, что замуж собралась за редкостного гада, так еще оказывается, что затея эта не только неприятная, но и небезопасная. Легенды там или нет, но что-то такое, необычное, она видела своими глазами. Ну, может, не призрачную волчицу – откуда ж в двадцать первом веке призраки! – но точно что-то странное. Хуже того, это странное тоже ее видело. До сих пор мороз по коже от воспоминаний…

А места какие дикие! Замки, крестьяне, волки – прямо ожившее Средневековье. А еще Литош со своими легендами! Информация, конечно, интересная и в будущем пригодится несомненно, но сейчас, глухой ночью, одной в комнате как-то страшновато. Лучше бы они не в замке остановились, а в гостинице.

Чтобы успокоиться, стряхнуть с себя пыль древних сказок, Яся решила позвонить Пете. Ничего, что далеко за полночь, для Пети ночь – мать родная. Разговор состоялся короткий, Яся получила приказ до свадьбы сидеть тихо и не выступать, а еще – почаще выходить на связь. Голос у Пети был, как всегда, злой, но помимо привычной злости слышались в нем и тревожные нотки. Да что ж он за нее так беспокоится?! Она, чай, не маленькая, знает, что делает.

Яся так Пете и сказала, а когда отключила телефон, крепко задумалась. Поначалу сделка с одним из самых влиятельных людей страны представлялась ей этакой азартной игрой, пусть достаточно грязной, требующей определенного компромисса с собственными моральными принципами, но все же относительно безопасной. Говоря по правде, Яся искренне верила, что из-за острой, с каждым днем увеличивающейся взаимной неприязни свадьба с Вадимом Закревским так и останется фикцией, и никаких особых насилий над собой совершать не придется. А даже если, не дай бог, и придется, то она уже девушка взрослая, как-нибудь потерпит. Да ради открывающихся горизонтов она многое готова терпеть, не зря же Петя обозвал ее беспринципной стервой. Но что делать, если жизнь сейчас такая сволочная, каждый крутится, как умеет. Кто из князей в грязи, кто из грязи в князи…

Такой, относительно безоблачной, ситуация виделась Ясе еще вчера, но сегодняшний день внес свои коррективы, добавил, так сказать, остроты ощущениям. Одно дело – поступиться некоторыми моральными принципами, и совсем другое – рискнуть собственной шкурой.

А все благодетель! Ведь чуяло сердце, что есть в этой истории двойное дно, что шальные деньги обещаны Ясе отнюдь не за красивые глаза. И глупо сейчас убеждать саму себя, что от ее решения ничего не зависело. Стоило только попросить, и Петя подключил бы Зорича. А Зорич многое может, глядишь, и вытащил бы ее из того дерьма, в которое она вляпалась. Вытащить-то, может, и вытащил бы, да вот только означало бы это для нее одно – жирный крест на всех дальнейших планах. Так что нечего теперь… Снявши голову, по волосам не плачут. Глядишь, все и обойдется, она же везучая…

Волчий вой вспугнул мысли, заставил Ясю сначала вздрогнуть, а потом спрыгнуть с кровати и, как есть, босиком и в ночной сорочке, подойти к приоткрытому окну. Сверху, с черного неба, на нее пялилась луна, большая и почти идеально круглая, заставившая вспомнить жуткие истории про волколаков, оборотней, вампиров и прочую ночную нечисть. Оно, конечно, все это сказки, но до чего ж страшно! И даже тот факт, что комната суженого рядом, считай, через стеночку, нисколько не успокаивал. Во-первых, она девушка гордая и, случись что, на помощь звать не станет, а во-вторых, стеночки-то в замке не фанерные, полметра толщиной, если не больше, тут хоть благим матом ори, неизвестно, услышат ли.

Точно в опровержение Ясиных мыслей об особенностях замковой акустики снаружи, со стороны коридора, послышался странный звук, не то хлопок, не то щелчок. Осторожно, на цыпочках, она подбежала к запертой двери, прижалась щекой к шершавому дереву, заглянула в замочную скважину. В тусклом свете стилизованных под факелы светильников мелькнула и тут же исчезла какая-то тень. Яся успела заметить лишь подол длинного, до самого пола, платья. Может, служанка? Мало ли какой у них тут график? Вероятно, у челяди есть и ночные смены…

Яся уже возвращалась к кровати, когда где-то рядом послышался тихий вздох. Вообще-то она привыкла считать себя смелой и отчаянной, но на сей раз сплоховала. Ужас шершавым языком лизнул босые пятки, забрался под сорочку, заставил волосы на голове зашевелиться. Яся волчком закружилась по комнате, прислушиваясь, всматриваясь в притаившиеся по углам тени. Звук повторился, на сей раз еще ближе. Не вздох даже, а стон. А потом погас свет, и комната утонула в кромешной темноте…

– Мамочки… – Собственный голос сделался хриплым и незнакомым. – Да что же это такое?…

Главное – без паники, Ганна говорила о проблемах с электричеством. Вот сейчас как раз одна из таких проблем, пара минут – и включится запасной генератор. А если не включится?…

Полувздох-полустон, дуновение ветра, запах костра и мокрой шерсти, а еще сковывающий ледяными кандалами ужас. А луна ведь совсем неяркая. Отчего же казалось, что яркая, не видно ничего…

– Кто здесь? – Туалетный столик где-то рядом, а на нем – канделябр. Вспомнить бы только, с какой стороны. – Я сейчас закричу. – Детская угроза, но уж какая есть. Все, хватит стоять, канделябр еще нужно зажечь, а стоны… ерунда все это, послышалось. Ветер шумит, вот и чудится…

Разворот на цыпочках, осторожный шаг в непроглядную тьму, еще один. Босым ногам холодно. Да что же это за комната такая стылая… как склеп…

Под руками что-то гладкое. Не подсвечник – зеркало. Значит, дошла. Да когда же этот чертов генератор заработает? И спички где?

Едва ощутимое, ласкающее прикосновение к обнаженному плечу выбивает из легких весь воздух. Хочется закричать, а воздуха нет… И прикосновение больше не ласкающее, плечо сжимают холодные пальцы, тянут назад, утаскивают прочь от канделябра и свечей…

И ведь не защититься, не отбиться, под руками только зеркало да железные грифоновы морды. Зеркало чернее черного, ловит темноту прохладной своей гладью. Сначала темноту, потом лунный свет, потом лицо…

Белое, точно мукой припрошенное, глаза-уголья, не то оскал, не то улыбка, черные волосы, серое платье… Всего какое-то мгновение, а в памяти до конца жизни черно-белым негативом вот это нечеловеческое лицо, и холод чужих пальцев на коже, и полувздох-полустон, и собственный визг…

…Свет зажегся не внезапно: сначала люстра затрещала, затем истерично замигала, вспарывая пространство комнаты нестерпимо яркими всполохами, и только после этого кромешная тьма отступила окончательно. Яся обернулась, ожидая увидеть позади себя незваную гостью, готовая дать отпор, но натолкнулась на пустоту. Никого. Пусто. Только запах… жженая полынь, мокрая шерсть… А еще громкий стук в дверь.

– Эй, ты там в порядке?! – Голос у суженого злой и растерянный. – Чего орешь?

Подолом сорочки Яся вытерла мокрое от испарины лицо и подошла к двери.

– Открывай! – Стук стал настойчивее.

А с радостью! Ей сейчас компания нужна как никогда раньше, даже суженый для этого сгодится…

То ли замок в двери был слишком мудреный, то ли пальцы дрожали слишком сильно, но справиться с ним удалось не с первой и даже не со второй попытки. А когда наконец удалось, дверь распахнулась с такой стремительностью, что Яся едва успела отскочить в сторону.

Без привычных своих франтовских костюмов, без галстуков и шейных платков, с голым торсом, с торчащими из-под наспех натянутых джинсов трусами, лохматый и помятый со сна суженый выглядел нелепо. Какой там плейбой?! Какой граф?! Чучело огородное!

– Аккуратнее. – Яся попятилась, пропуская Закревского в комнату. Хоть и неприлично незамужней девице скакать перед посторонним мужиком в неглиже, но сейчас не до этикетов.

– Чего орала? – Закревский переступил порог, цепким, совсем не сонным взглядом окинул сначала Ясю, потом комнату.

В какой-то момент захотелось соврать, наплести что-нибудь про приснившийся кошмар, но она не стала. После пережитого ужаса Яся все твердо для себя решила. К черту договоры, к черту деньги и планы на будущее! Завтра, нет, уже сегодня, она уедет из этого гиблого места. Так что вранье больше ни к чему, и сохранять хорошую мину при плохой игре тоже незачем.

– Я его видела. – Яся плюхнулась в кресло, одернула подол ночнушки. Халат бы накинуть, но где его сейчас искать?

– Кого? – Закревский выглянул в коридор и только потом аккуратно прикрыл за собой дверь.

– Призрака. – Нет, пожалуй, без халата никак, потому что от холода не попадает зуб на зуб.

– Какого конкретно призрака? – Суженый смотрел внимательно, издеваться не спешил.

– А что, они тут разные водятся?

– Ну, тебе виднее, это ж тебе все мерещится.

– Мне не мерещится. – Яся вспомнила пойманное в плен зеркала женское лицо и вздрогнула. – Сначала волки завыли, потом в коридоре послышались шаги, а через минуту в моей комнате кто-то… застонал.

– В каком смысле? – Закревский плюхнулся на расстеленную кровать.

– В прямом, я у двери была, когда услышала вздох. Или стон, не разобрала с перепугу.

– Ветер. – Суженый провел пятерней по взъерошенным волосам. – А шаги – мало ли кто по коридору может ходить!

– Я тоже подумала про ветер и шаги, а потом свет погас, и все началось. – От воспоминаний холод сделался нестерпимым. – Подай одеяло.

– Сама возьми. – Суженый с явным неодобрением покосился на ее вполне приличную ночнушку, в меру длинную, в меру закрытую, только ни хрена не греющую, перевел взгляд на босые ноги.

Яся не стала спорить – не до того сейчас, выбралась из кресла, подошла к кровати, выдернула из-под Закревского одеяло и завернулась в него с головой.

– Ну, и что там со светом? – спросил суженый.

– Он погас, и в темноте что-то стало происходить, кто-то появился, понимаешь?

– И с чего ты взяла?

– Вот с этого. – Выбираться из теплого одеяльного кокона не хотелось, но ради поисков истины комфортом можно поступиться.

Отпечатки пальцев на Ясином плече суженый рассматривал с особым вниманием, даже не поленился встать с кровати.

– Что это?

– Она меня так схватила. Сзади, в темноте… Понимаешь? – Вопрос прозвучал жалко. Кто ж, находясь в здравом уме и трезвой памяти, поймет такое! – Я хотела свечи достать, чтобы зажечь. Ганна, служанка, сказала, что с проводкой в замке не все в порядке, свечи вон оставила. – Яся кивнула на туалетный столик, где рядом с вращающимся зеркалом лежал канделябр. Это она его, что ли, опрокинула? – Вот, я как раз к столу бежала, когда она меня схватила и потянула. А потом в зеркале появилось отражение…

Суженый слушал внимательно, даже пялиться на обнаженное Ясино плечо перестал.

– Подожди. – Она одернула ночнушку и снова завернулась в одеяло. – Ты запах чувствуешь?

– Дымом пахнет.

– А еще чем?

– Вроде больше ничем.

– А мне кажется, мокрой шерстью… Не чувствуешь?

Закревский, отрицательно мотнув головой, спросил нетерпеливо:

– Так что там у нас с отражением?

– В зеркале была женщина. Страшная…

– Женщина, говоришь? – Закревский подошел к столу, щелкнул одного из грифонов по клюву, повертел зеркало. – Страшная?

– Да.

– Ты, я смотрю, излишне самокритичная, – ухмыльнулся он. – До красавицы тебе, конечно, далеко, но сказать, что ты такая уж страшная…

– Это не мое отражение было! Я шатенка, а та, другая, она с черными волосами. И лицо у нее такое… мертвенное, как маска. Я увидела и закричала.

– Ну, что ты орала, это уже, наверное, весь замок в курсе. Дальше что было?

– Ничего. Зажегся свет, и все.

– Призрак исчез?

– Как видишь.

– Интересное кино. – Суженый поскреб отросшую щетину, в задумчивости прошелся вдоль стен, проверил крепления гобеленов, выглянул в окно и вынес наконец свой вердикт: – А я тебя предупреждал.

– Ага. – Спорить с ним на сей раз совсем не хотелось.

– Теперь ты мне веришь? – В голосе Закревского слышалось удивление.

Яся кивнула.

– Ну, и какие у тебя теперь планы на будущее? Все еще хочешь стать моей женой? – Тон, которым все это говорилось, можно было назвать ехидным, но все же от Яси не укрылось некоторое волнение.

– Уже не хочу. – Она тряхнула головой и поправила сползшее с плеча одеяло. – Но у меня к тебе условие, даже два.

– Ишь какая прыткая! – Закревский усмехнулся. – Условия ставит. Ну, что тебе нужно?

– Во-первых, ты что-то там вякал про отступные.

– Денег хочешь, ехидна?

«Ехидну» Яся решила оставить без внимания.

– Сто тысяч меня вполне устроит.

– Рублей? – Закревский приподнял бровь.

– Долларов.

– А не многовато ли для шалавы подзаборной?

– В самый раз. Понравилась мне, понимаешь, красивая жизнь. Хочу быть владычицей морскою.

– Ага, только ты, видать, запамятовала, что с ней стало в финале.

– Это не мой случай. Просто дай мне денег. Чек меня вполне устроит. Обещаю завтра же убраться восвояси.

– Пятьдесят. – Закревский уселся на широкий подоконник, посмотрел на Ясю сверху вниз. – И радуйся, что я вообще с тобой это обсуждаю.

– Семьдесят! – Эх, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

– Это ты у себя на помойке научилась так торговаться?

– Неважно, семьдесят – и по рукам.

– Ладно, договорились! – Закревский согласился так быстро, что Яся уже пожалела, что не назначила сумму побольше. Заплатил бы как миленький, но теперь уж что, дело сделано. – А второе условие? – поинтересовался он, сощурившись.

А вот со вторым условием было сложнее, Яся даже не знала, с чего начать.

– Можно я у тебя до утра побуду? – спросила, как в холодную воду нырнула.

– Э, подруга, ты совершенно не в моем вкусе! – Он, протестующе замахав руками, спрыгнул с подоконника.

Не в его вкусе. Можно подумать, она ему что-то предлагает!

– Ты тоже не герой моего романа! – Хорошо еще, что свет неяркий, не видно, как горят уши. – Мне просто страшно очень, понимаешь?

– Нет! – Закревский качнул головой. – Но переночевать можешь, так и быть. Пошли! – Не говоря больше ни слова, он вышел из комнаты.

Опасаясь, что суженый передумает, Яся, как была в одеяле, бросилась следом.

Комната Закревского практически ничем не отличалась от ее собственной.

– Хотел бы сказать, чувствуй себя как дома, но, сама понимаешь, не могу. – Суженый глядел на Ясю со смесью жалости и брезгливости. – Так что располагайся! – Он кивнул на кресло, точную копию того, что стояло в ее комнате. – Или, если хочешь, можешь на коврике.

В роли коврика выступала все та же волчья шкура, и Ясю передернуло.

– Спасибо, ты очень любезен, – буркнула она, плюхаясь в кресло.

– Не хочешь? – Закревский удивленно приподнял брови. – А я думал, что тебе на коврике привычнее.

– Пошел к черту!

– Смотри, как бы я тебя сейчас куда не послал, – усмехнулся он. – Напросилась в гости к уважаемому человеку, так и веди себя должным образом, забудь свои помоечные замашки.

Ох как же Ясе хотелось расцарапать его нахальную морду! Но здравый смысл победил. Ночевать в своей комнате она боялась до дрожи в коленках, лучше уж потерпеть. Тем более что и терпеть-то осталось совсем ничего. Уже третий час ночи, еще чуть-чуть – и рассветет.

– А как насчет договора? – запоздало вспомнила она. – Чек давай!

– Ты думаешь, я таскаю с собой чековую книжку? – Закревский ухмыльнулся, и Яся отчетливо поняла, что, если сейчас же, сию секунду, не принять меры, денег от этого крохобора ей не получить никогда.

– А ты думаешь, я стану молчать, если окажусь за бортом без бабок и гарантий? – поинтересовалась она. – То-то журналисты обрадуются, когда узнают, на ком собирался жениться Вадим Закревский!

– Ну ты… гадина! – В голосе Закревского послышалось отвращение пополам с восхищением.

– Гадина, – Яся не стала возражать, – но очень неприхотливая. За семьдесят тысяч долларов я готова обо всем забыть.

– А если вдруг ты вспомнишь какие-либо пикантные подробности, – тон Закревского изменился, от прежнего благодушия не осталось и следа, – то всякое может случиться…

– Не волнуйся! – После пережитого этой ночью подобные угрозы показались Ясе сущими пустяками. – Я тебе позвоню, когда вернусь в Москву, встретимся и все обговорим. И вот еще что: ты бы на деда своего повлиял. Ну, чтобы он не бросился меня искать…

– А вот тут ничего обещать не могу! – Закревский развел руками. – Придется тебе, моя дорогая, всю оставшуюся жизнь скрываться, потому как дед у меня человек суровый, он таких вещей не прощает.

Дед суровый, спору нет, но вот найдет он ее вряд ли, даже в Москве. Так что нечего бояться.

– Это уже мои заботы! – Яся демонстративно зевнула, закуталась в одеяло. – Спать хочу.

– Так кто ж тебе не дает? – Закревский потянулся к выключателю, и комната погрузилась в темноту.

– А может, со светом? – Яся поспешно поджала под себя ноги. – Мало ли что там затаилось в темноте!

– Я со светом спать не приучен. Спокойной ночи, ехидна!

* * *

Уснуть все никак не получалось, в голову лезли разные мысли. С одной стороны, замечательно, что Рудый замок так впечатлил нареченную, что она вдруг добровольно решила свалить. Но с другой – определенно, было в происходящем что-то странное и необъяснимое.

В то, что на ехидну напал призрак, Вадим не верил. Просто девица оказалась излишне чувствительной, наслушалась баек про призрачную волчицу, прониклась здешней атмосферой, вот и начало ей мерещиться бог знает что. Ну ладно, на дороге нареченной привиделась волчица. С этим все более или менее понятно, хотя бы фольклорная база под этим глюком имеется, а сейчас что? Какая-то женщина! Ведь про призрак женщины не было сказано ни слова, а это может свидетельствовать об одном: нет никакого призрака, ехидна все выдумала. Вопрос только – зачем? Чтобы его к себе в спальню заманить и под шумок совратить? Ну смешно же, честное слово! Когда собираются совращать, рядятся в полупрозрачные пеньюары, а не в плебейские ночнушки с идиотскими рюшечками.

Опять же, синяки эти на плече. Откуда они? Да и выглядела девчонка в самом деле сильно напуганной. Подумать только, не колеблясь согласилась сбежать из замка и в одностороннем порядке расторгнуть договор с дедом. Это кое о чем говорит. Ехидна, при всей ее сволочной натуре, не производит впечатление идиотки. Такая определенно из двух зол выберет меньшее. Это что же получается, гнев самого Закревского – для нее меньшее зло?

А почему бы и нет?! Ведь есть в Рудом замке что-то этакое, словами не объяснимое, улавливаемое на некоем глубинном, подсознательном уровне. Что-то тревожное в атмосфере, что-то недосказанное. Да и сам он, чего греха таить, в первый же день пребывания в родовом гнезде едва не отправился к праотцам. И дернул черт посреди ночи сунуться в башню. То, что настил хлипкий и реставрационные работы не закончены, понятно, другое странно: кто-то ведь на него напал там, на самом верху. В этом нет никаких сомнений. Он, в отличие от ехидны, человек с крепкими нервами, его сказками не напугаешь, а поди ж ты, струсил.

Ладно, с тварью, которая поселилась в сторожевой башне, можно будет и позже разобраться. А пока есть дело посерьезнее: надо непременно проследить, чтобы ехидна сдержала слово и сегодня же утром умотала из Рудого замка к чертям собачьим. Может, стоит ей денег на дорогу подбросить, чтобы не передумала?

Размышляя над делами минувшими и планируя будущие, Вадим не заметил, как задремал. Из полудремы его выдернул телефонный звонок. Одного взгляда на дисплей хватило, чтобы сон как ветром сдуло, а сердце забилось в бешеном ритме. Звонила Лика.

– Вадим? – В голосе ее слышались слезы. – Вадим, я так больше не могу.

Господи, только бы не вздумала опять что-нибудь с собой сотворить. Ведь обещала же…

– Лика, не плачь. – Надо бы что-нибудь правильное сказать, успокаивающее, но в голове пусто, и нужных слов не сыскать. – Ты сейчас где?

– Здесь.

– Где – здесь?…

– В гостинице у замка. Прости, я знаю, что не должна была, что обещала, но… Вадим, я без тебя не могу, я умру…

А ведь в Ликином голосе пьяные слезы. Нужно немедленно что-то делать, пока эта дурочка опять чего-нибудь не натворила.

– Лика, в каком номере ты остановилась? Я сейчас приеду.

Выслушав сбивчивые объяснения, Вадим вырубил мобильный. Наручные часы показывали пять утра. В приоткрытое окно лился мутный свет. Ехидна спала, свернувшись калачиком в кресле. Вот и хорошо! Он быстро: одна нога там, другая здесь. Поговорит с Ликой, объяснит, что ситуация изменилась кардинальным образом, что надо просто немного подождать, и вернется, чтобы проконтролировать побег ехидны.

Увы, планам его не суждено было осуществиться. Одно дело – что-то там для себя решать, не видя Лику, и совсем другое – когда вот она, в твоих объятиях, и уговаривать ее совсем не хочется, и отпустить от себя сил никаких нет, и время возвращения в замок откладывается и откладывается. Ну что плохого случится, если Лика побудет в «Легенде ночи» еще пару дней?! Ехидна свалит на историческую родину, точнее, уже свалила. Дед поярится-поярится, да и успокоится. Гостям по-быстрому сочинят еще какую-нибудь правдоподобную сказку, например, о внезапно ухудшившемся самочувствии невестиного французского папочки и об отложенной по такому прискорбному случаю свадьбе. Гости, конечно, расстроятся, но не сильно, потому как развлекательная программа в замке предусмотрена шикарная. Кто ж откажется выпить и повеселиться на халяву! А там, глядишь, дед успокоится, и все утрясется, и поженятся Вадим с Ликой без лишней помпы, и будут жить просто замечательно. Надо только пару дней подождать…

В Рудый замок Вадим вернулся не рано утром, как планировал, а ближе к одиннадцати. Перед запертыми воротами его промариновали целых пять минут, он уже устал жать на клаксон, когда тяжеленные дубовые створки медленно, точно нехотя, распахнулись. На входе дежурили двое из числа дедовой охраны, одного, молодого, с бритой башкой, Вадим даже помнил по имени.

– Леха, что так долго? – спросил он, вкатываясь на территорию замка.

– Так, Вадим Сергеевич, хрен разберешься со всеми этими запорами. – Охранник махнул рукой и тут же рукавом пиджака вытер вспотевшую от усилий макушку. – Я Санычу говорю – влево рычаг двигай, а он, умник такой, вправо прет. А потом оказалось, что этот рычаг исключительно для красоты и исторической достоверности, а нажать нужно вон на ту хреновину. – Он со злостью пнул какой-то незнакомый Вадиму, но с виду совершенно простенький механизм. – Хоть бы объяснили толком! Мы, понимаешь, только сегодня на рассвете вместе с Олеговичем прибыли, а нас сразу с корабля на бал.

– На кой черт вообще ворота на день запирать? – проворчал второй охранник, уже не молодой, но еще крепкий дядька. – Сейчас гости валом попрут, это что же нам теперь, так и стоять привратниками?!

– А кто вам велел? – поинтересовался Вадим.

– Так Олегович. Наш-то с хозяином в город укатил, а этот раскомандовался.

О давней вялотекущей неприязни между Герой и Вениамином Вадим был наслышан. В открытую конфронтацию Вениамин никогда не вступал, но не упускал возможности по мелочи напакостить оппоненту. Вот, например, как сегодня. Это ж додуматься – поставить на ворота одних из лучших Гериных ребят! Ладно бы, если б замок находился на осадном положении, но сейчас-то зачем?!

Махнув возмущенным охранникам рукой, Вадим загнал машину на территорию замка, припарковал аккурат возле сторожевой башни, той самой, с которой едва не свалился минувшей ночью, мельком отметил, что дверь, ведущая в башню, не просто закрыта, а заперта на внушительный замок. Может, и нет во вчерашнем происшествии ничего паранормального, Литош ведь за ужином предупреждал, что башня не доделана. А дверь небось строители просто забыли вчера запереть. Или и не думали запирать. Чужаки ведь нагрянули только под вечер, а местные наверняка все знают, где можно лазить без вреда для здоровья, а где нельзя.

Вадим пересек гулкий холл, поднялся по лестнице на второй этаж, толкнул дверь в комнату. Как и следовало ожидать, ехидны там не оказалось. Да и с какой стати?! Она, наверное, уже давно в райцентре, а может, и в вагоне поезда.

В спальню ехидны он заглянул просто так, для проформы. Оказалось, не зря: девица сидела в кресле в обнимку с мобильным телефоном. Уехала, называется…

– Что ты здесь делаешь? – Вадим решил не давать пока волю ярости, но где-то глубоко внутри уже зарождалось мутное, плохо контролируемое чувство.

– Я тебе звонила. У тебя был отключен мобильник. – Ехидна взмахнула трубкой.

Отключен! Потому что, когда ты рядом с такой женщиной, как Лика, звонки могут все испортить.

– Зачем звонила? Я не припоминаю, что обещал отвезти тебя к поезду.

– Это я уже поняла, когда не обнаружила тебя утром в комнате.

Она что, еще и упрекать его вздумала?

– У меня было важное дело.

– Ага, я так и подумала! – произнесла ехидна, усмехнувшись. – Поэтому быстренько собрала свои вещи.

– И? – Слушать про то, как эта паразитка собирала вещи, Вадиму не хотелось.

– И ничего! – Возможно, ему только показалось, что в голосе ехидны прозвучали извиняющиеся нотки. – Я собрала вещи, тихонечко, по-пластунски, пробралась к воротам, а там эти двое.

О ком речь, Вадим понял без дополнительных объяснений.

– И что?

– Они меня не выпустили! – Виноватые нотки сменились истеричными. – Сказали, что им велели никого не выпускать за территорию замка.

– Это с какого такого перепугу? – Вадим посмотрел на ехидну с плохо скрываемым раздражением.

– Именно что с перепугу. Сказали, что из-за волков гостям опасно покидать пределы замка без сопровождения. А как ты себе представляешь побег с сопровождением?

Вадим не представлял, он с отчаянием понял: дед снова его обыграл. Хитрый лис предвидел подобный поворот событий и подстраховался. Но эта безмозглая курица! Неужели нельзя было попытаться найти другой выход?!

– Я пыталась. – Рудый замок явно пробуждал в своих обитателях телепатические способности, иначе чем объяснить такую поразительную прозорливость? – Пыталась, но это же настоящая крепость, выход только один – через центральные ворота, а карабкаться на стену я не рискнула.

Вадим на мгновение представил, как ехидна лезет на стену, срывается, падает вниз, тем самым решая его проблемы, и тиски ярости на мгновение разжались. Увы, только на мгновение, потому что чудеса случаются лишь в сказках, а в реальной жизни все гораздо сложнее.

– Может, ты меня отсюда вывезешь? – предложила вдруг ехидна. – С тобой меня точно выпустят.

С ним-то, конечно, выпустят, но вот деду доложат непременно, а быть соучастником побега не хочется.

– Ну, давай попробуем, а? Я в багажнике спрячусь, и тогда никто не узнает.

А ведь она дело говорит! Если в багажнике, то запросто может получиться. Вот только его длительная отлучка из замка наверняка вызовет ненужные вопросы.

– Я тебя до автобусной остановки подброшу, а дальше добирайся как знаешь, – произнес Вадим тоном, не терпящим возражений.

* * *

Операция «побег» прошла без сучка без задоринки. Единственным сложным моментом оказалась погрузка в машину ехидны и ее немногочисленных пожитков. Но, слава богу, девчонка справилась: пока Вадим отвлекал болтовней охрану, мышью шмыгнула в багажник. Ясное дело, обыскивать машину Вадима никто не стал, и первый этап операции прошел удачно.

К единственной на всю округу автобусной остановке вела до ужаса ухабистая дорога. Но Вадим жал на газ, не обращая внимания на доносящиеся из багажника возмущенные вопли. В принципе девчонку запросто можно было переместить в салон, однако он не мог отказать себе в маленьком удовольствии помучить ее.

Вадим притормозил в трехстах метрах от остановки, открыл багажник и скомандовал:

– Давай, вылезай.

– Урод! – Ехидна выползла на свет божий, стряхнула с одежек катышки пыли, с ненавистью посмотрела на Вадима.

– Скатертью дорожка!

– Еще увидимся! – буркнула она с угрозой.

– Век бы тебя не видеть, – Вадим пожал плечами. – Ну, да ничего не поделаешь. Как вернусь в Москву – позвоню. Сама мне звонить не вздумай, нечего!

– Больно нужно! – Ехидна перебросила через плечо дорожную сумку и потопала к остановке. Выглядела бывшая нареченная в этот момент так жалко, что, не помни Вадим все ее предыдущие выкрутасы, непременно бы пожалел девчонку. Да ну ее к черту! Ему бы в замок побыстрее, успеть подготовиться к разговору с дедом. В том, что разговор состоится, Вадим не сомневался ни минуты. Как только обнаружится пропажа невесты, на уши будет поднята вся Герина свора, и Вадиму, главному подозреваемому в пособничестве, допроса не избежать.

На сей раз к замку Вадим подъезжал не спеша, любуясь открывающейся живописной картиной: высоченными стенами, ощетинившимися узкими бойницами, точно из скалы вырастающими угловыми башнями с островерхими черепичными крышами, воротами с сияющими на солнце стальными клепками. А ведь был еще лес, почти вплотную подступающий к замку с трех сторон, вековой, густой до черноты. Дед рассказывал, что раньше в целях безопасности деревья вокруг замка вырубали, но сейчас, когда острая необходимость в этом отпала, природа взяла свое. Вадим тогда, помнится, спросил про ров – всякий средневековый замок представлялся ему непременно окруженным рвом с водой, – но дед в ответ только рассмеялся и заявил, что хотел бы посмотреть на того глупца, который решится прорубить в скале хотя бы маленькую траншейку…

Охранники если и удивились быстрому возвращению Вадима, то вида не подали, с приобретенной уже сноровкой распахнули ворота, проводили машину равнодушными взглядами. Может, повезет, и не доложат деду, что он отлучался?

Оказавшись внутри, в успокаивающей прохладе замка, Вадим вдруг понял, что чертовски голоден. Как-то не удосужился он вчера уточнить, в какое время здесь принято накрывать на стол, не до того было. Ну, а коль не удосужился, значит, сам и виноват, придется искать кухню.

Она обнаружилась не сразу. Вадиму пришлось изрядно покружить по замку, пока ароматы готовящейся пищи не вывели его наконец в просторную, щедро залитую полуденным солнцем комнату. Как и следовало ожидать, обстановка кухни не диссонировала с интерьером замка. Имелись здесь и здоровенный камин с вертелом, и подвешенные у дальней стены пучки пряных трав, и длинный, метра три, не меньше, стол с намертво прикрученными к каменному полу ножками. А всякая бытовая техника пряталась за резными дубовыми решетками и оттого не казалась такой уж чуждой этому месту.

На кухне хозяйничала крупная тетка в белоснежном переднике, с убранными под низко надвинутый на лоб платок волосами. Вадим уже видел ее вчера вечером, она прислуживала за ужином. Появление Вадима тетка встретила с невозмутимым равнодушием, с таким же равнодушием выслушала его скромные пожелания и, не говоря ни слова, принялась накрывать на стол. На все попытки завести светскую беседу она отвечала односложными «да, хозяин», «нет, хозяин», «не знаю, хозяин», «Ганна я, хозяин». Поэтому Вадим решил оставить тетку в покое и в полной мере насладиться трапезой. А наслаждаться было чем: может, кухарка, или кто она там на самом деле, и выглядела простовато, но готовила изумительно. Куда там привычной Вадиму ресторанной кухне с ее вычурными изысками и сомнительными деликатесами. Поданная еда была простой, но до чего же вкусной! Такого чудесного жареного мяса он отродясь не ел.

Откушав и сердечно поблагодарив Ганну, Вадим отправился к себе. Был соблазн осмотреть замок, но после бессонной ночи вкупе с сытным обедом вдруг навалилась такая усталость, что мысли эти отошли на задний план. Вот он поваляется часок-другой, а потом с новыми силами, полный новых надежд и планов, отправится на экскурсию по родовому гнезду. Возможно, даже и не один, а в обществе Йосипа. Мужик он интересный и историей здешних мест, похоже, увлекается всерьез. Поди, расскажет еще что-нибудь любопытное про призрачную волчицу.

Сон свалил Вадима, стоило только тому рухнуть на кровать. Он еще успел подумать, что это, наверное, от непривычно чистого горного воздуха, а потом провалился в глубокое, без сновидений, забытье.

* * *

Из царства Морфея его выдернул громкий стук. Вадим рывком сел, еще не до конца соображая, где он и что с ним, замотал головой, стряхивая остатки сна.

– Открыто!

На пороге стояла Ганна, только на сей раз дородную ее фигуру не обтягивал ситцевый фартук, и платка не наблюдалось, а черные, уже изрядно тронутые сединой волосы были уложены косой вокруг головы.

– Его милость велели передать, что ужин через полчаса. – Тетка с неодобрением посмотрела на запыленные Вадимовы туфли, которые он так и не снял перед тем, как повалиться в постель, и под взглядом этим ему вдруг сделалось неловко, как провинившемуся мальчишке.

– А его милость, – это ж надо, как они тут деда величают, прямо феодальный строй какой-то, – уже вернулся из города?

– Вернулись, – кивнула Ганна, – да гостей с собой из города привезли. А меня ж никто не предупредил, что гости уже сегодня будут, я думала, что все, кто на свадьбу, в гостинице остановятся. Это счастье, что я всегда готовлю много, а то ведь опозорилась бы.

Похоже, проблема представлялась служанке архиважной, если она вдруг решила изменить своему прежнему немногословию.

– А пан Йосип только смеется, говорит, ужин можно и в ресторане заказать, это в том, который в гостинице, что там повар французский и разносолы всякие. – Ганна расстроено покачала головой: – Да только как же я могу дорогих гостей казенной едой травить?!

– А как их милость? – прервал Вадим не на шутку разошедшуюся служанку. – В каком настроении?

– Да в каком же ему быть настроении? – Ганна степенно оправила складки на шерстяной юбке. – Молчит все, думает о чем-то.

Молчит и думает? Может, уже обнаружил пропажу своей протеже? Нет, если бы обнаружил, то будить бы Вадима пришла не Ганна, дед бы пожаловал лично…

– Ну, пойду я? – Служанка, которая так и не переступила порог Вадимовой спальни, шагнула назад.

– Иди, я скоро.

В главный зал Вадим заходил не без душевного трепета, мысленно готовясь к изрядной выволочке. Оказалось, подготовился он плохо, потому что самое страшное, что только могло случиться, уже случилось и застало его врасплох.

Самое страшное сидело по левую руку от деда, растягивая губы в неискренней улыбке, и нервно теребило льняную салфетку. При виде Вадима самое страшное состроило трагическую рожу, отбросило салфетку и ухватилось за бокал с вином.

Ехидна! Собственной персоной! Давно не виделись…

– Добрый вечер, внук! – дед приветственно махнул рукой, многозначительно приподняв седые брови. – Проходи, присаживайся, а то Ярослава тебя уже заждалась. Да, Ярослава?

– Угу, – ехидна закивала так энергично, что едва не расплескала вино, – заждалась.

– Рад тебя видеть, Вадим, – вежливо поздоровался Вениамин, сидящий, как обычно, по правую руку от босса.

– Ну и горазды ж вы спать, молодой человек! – Литош, единственный из всех присутствующих одетый не по дресс-коду, в строгий костюм, а в расшитый золотом бархатный кафтан, озорно подмигнул Вадиму: – Это что же, здешний воздух на вас так благотворно влияет?

Нескольких секунд хватило, чтобы прийти в себя. Вадим окинул гостей быстрым взглядом, вычленил из дюжины присутствующих нескольких известных политиков, двух магнатов, нефтяного и алюминиевого, парочку весьма привлекательных дамочек и одну непривлекательную, но имеющую немалый вес в журналистских кругах и дурную славу найпервейшей светской сплетницы, улыбнулся всем самой обаятельной из своих улыбок и опустился на стул рядом с ехидной, не преминув пнуть ее под столом ногой. А дальше вечер покатился по проторенной колее. Поначалу скованные узкими рамками приличий, гости после нескольких бокалов вина повеселели, расслабились, заговорили разом. Магнаты и политики принялись обсуждать с дедом уже оскомину всем набивший экономический кризис. Дамочки, из тех, что посимпатичнее, украдкой строили Вадиму глазки и бросали презрительные взгляды в сторону его нареченной. Литош развлекал светской беседой попеременно то ехидну, то журналистку. Аглая Ветрова – отошедший от шока Вадим даже вспомнил, как зовут это недоразумение, закутанное во что-то шелковое, небесно-голубое, сильно смахивающее на индийское сари, но с меховой оторочкой, – умудрялась одновременно почесывать за ухом суетливую псину какой-то мелкогламурной породы, благосклонно улыбаться художнику и задавать всякие каверзные вопросы ехидне. Да, прокололся дед, коли допустил, чтобы за столом рядом с его протеже оказалась Аглая. От этой светской гарпии ожидать можно чего угодно, ради сенсации она, не задумываясь, продаст не только родину, но и родную маму. Вот сейчас нареченная как брякнет какую-нибудь нелепицу, и кирдык дедовой затее…

К счастью или к сожалению, Вадим так до конца и не определился, ехидна держала удар стойко, досадных оплошностей не допускала и даже один раз погладила мелкогламурную псину, чем заслужила одобрительную улыбку Аглаи. Еще, глядишь, эти две дамочки найдут общий язык. А почему бы и нет?! Обе ведь жадные стервы, обе с прибабахом. Тут, как говорится, сам бог велел…

Как бы то ни было, а общение за столом проходило в столь плотном режиме, что Вадиму за весь вечер так и не удалось побеседовать с ехидной. А побеседовать ох как хотелось, и лучше бы с глазу на глаз.

Кульминацией ужина стало неожиданное заявление деда, что по очень веским причинам свадьба переносится. Вадим уже было обрадовался, подумав, что так и до «отменяется» недалеко, но реальность убила робкую надежду на корню. Церемонию бракосочетания старший Закревский решил провести завтра…

Дорогим гостям, уже тепленьким и оттого добродушным и расслабленным, идея с переносом свадьбы понравилась.

– Что, не терпится, молодежь? – Нефтяной магнат пьяно икнул и многозначительно подмигнул Вадиму.

– Да, хорошее дело! – поддержал приятеля алюминиевый магнат, отхлебнул вино прямо из бутылки, поморщился и заорал дурным голосом: – Горько!

– Горько, – с иезуитской улыбкой мурлыкнула Аглая и побарабанила малиновыми коготками по столу. Вот кому раздолье: тут же не только свадьба, а еще куча пьяных олигархов. Это ведь какую замечательную статейку можно состряпать…

Под тяжелым дедовым взглядом Вадим встал из-за стола, потянул за собой ехидну. Ехидна не то чтобы сопротивлялась, но по желтым глазюкам было видно, что идея ее нисколько не воодушевляет и целоваться нареченной совсем не хочется. Ну что же, ему в клубе тоже не хотелось…

Поцелуй вышел долгим и, наверное, страстным. Ехидне удалось вырваться из Вадимовых объятий уже полудохлой от нехватки кислорода.

– Ай, молодца! – одобрительно покивал нефтяной магнат. – А повторить?

– Да полно вам! – замахал на него руками Литош. – Совсем бедную девочку засмущали.

– Так принято же! – не сдавался олигарх.

– На свадьбе принято, а у нас пока только репетиция. – Художник наполнил бокал ехидны и громовым голосом заявил: – У меня тост! Давайте выпьем за то, чтобы Рудый замок обрел наконец свою настоящую хозяйку!

Хоть тост и не показался Вадиму таким уж значимым, выпил он не без удовольствия. После поцелуя с ехидной что-то неладное творилось у него внутри, что-то ворочалось и трепыхалось. А чего он хотел?! У нее ж, наверное, как у всякой уважающей себя гадины, есть изрядный запас яда. Вот, отравила…

К огромному облегчению Вадима, ужин хоть и выдался насыщенным, но продлился недолго. В одиннадцатом часу гости разошлись по своим комнатам, чтобы набраться сил перед завтрашним торжеством. Вадим ожидал, что дед попросит его остаться, потребует объяснений, но, вопреки ожиданиям, в ответ на его вежливое «спокойной ночи» старик лишь устало махнул рукой. Чуден мир! Ну и ладно, Вадиму и без дедовых нравоучений есть чем заняться.

В комнату к ехидне он ввалился без стука. А к чему церемонии, когда они уже без пяти минут женаты!

…Кипенно белое подвенечное платье было красивым. Прохладная гладкость шелка, легкая пена кружев, золотая вышивка… И ехидна в нем казалась какой-то другой, незнакомой и невесомой, как призрак…

Рассмотреть платье в деталях Вадиму не позволил возмущенный и одновременно испуганный крик:

– Ах, матерь божья! Хозяин, да что же вы?! Нельзя ведь до свадьбы!.. – Ганна раскинула руки, встала стеной между ним и девчонкой, забормотала что-то себе под нос. Вадим смог расслышать лишь одно – плохая примета. Да уж! Можно подумать, что-то может испортить их чудесный союз!!

– Спокойно! – Он аккуратно отодвинул Ганну в сторонку, привлек к себе нареченную и произнес громким шепотом: – Мне бы поговорить с тобой, любимая. Наедине!

Многозначительного взгляда хватило, чтобы служанка, не переставая причитать и сетовать, убралась из комнаты.

– Ничего не вышло, – ехидна не стала дожидаться вопросов.

– Это я уже понял. – Вадим подошел к креслу, прежде чем усесться, сбросил на пол невесомую пену фаты, потребовал: – Рассказывай!

– Нечего рассказывать. – Ехидна поддернула подол платья, попятилась к приоткрытому окну. – Я думаю, он все знал заранее.

– Кто?

– Твой дед. Он ждал меня у билетных касс. То есть не он сам, а его люди. – Она шмыгнула носом, пробежалась пальцами по изумрудному ожерелью, точно ошейником обхватывающему ее тонкую шею, потеребила тяжелую изумрудную же сережку. А гарнитурчик-то из числа семейных драгоценностей, хрен знает в каком веке сделанный, стоящий дурных денег. Да, расщедрился дед…

– Я уже билет купила, когда они меня под белы рученьки – и к машине, а там твой дед и Гера. Говорить, что потом было?

Дальнейшее Вадим себе примерно представлял, поэтому отрицательно мотнул головой. Дед в очередной раз доказал свое умение просчитывать игру на несколько ходов вперед. И винить в том девчонку нельзя, но как же хочется!

– Ты бы поаккуратнее с сережкой, – проворчал он раздраженно. – Она одна стоит столько, что, случись что, тебе до конца дней своих не расплатиться.

– Это твой дед велел, чтобы надела! – буркнула ехидна упавшим до злого шепота голосом, вытащила серьги из ушей, зажала в ладони. – А мне они не нужны! Тоже еще красота нашлась! Мне уши из-за этих сережек пришлось прокалывать. – Она демонстративно повернулась спиной к Вадиму, перегнулась через подоконник, всматриваясь во что-то в непроглядной темноте.

Обиделась! Да плевать ему на это! Завтра свадьба, и кранты всем надеждам…

– Он предупредил, что до свадьбы за мной теперь постоянно будут присматривать, что нет мне отныне никакого доверия, – прошептала девчонка, не оборачиваясь. – Спрашивал, как мне удалось выбраться из замка.

– А ты?

– А я как партизан на допросе… – Она вздохнула, как показалось Вадиму, излишне театрально.

– Это ты так намекаешь на то, что меня не сдала? – поинтересовался он.

Вообще-то, вполне вероятно. Иначе с чего бы это деду оставаться таким спокойным?

– Не сдала. Он мне за побег оговоренную сумму в два раза урезал.

– Снова торгуешься? Думаешь, я компенсирую?

– А ты компенсируешь? – Она таки обернулась, уставилась на Вадима желтыми своими глазищами.

– Нет.

– Тогда, может быть…

– Нет!

– Но ты даже не дослушал!

– Все равно нет! Я тебе еще в самом начале предлагал разойтись полюбовно, но ты же у нас жадная и хитрая. Вот сама себя и перехитрила.

Она хотела было что-то возразить, но в этот момент густой вечерний воздух содрогнулся от волчьего воя. И девчонка тоже содрогнулась, всем телом, словно от удара кнутом. Сережки с тихим стуком покатились по каменному полу.

– Вот черт! – Не опасаясь выпачкать подвенечное платье, нареченная рухнула на колени и принялась обшаривать пол.

Вадим не мешал, равнодушно наблюдая за ее суетливой возней. Через пять минут поисков стало ясно, что одна сережка пропала. Его криворукая невеста даже под кровать заглянула, даже шкуру волчью сдвинула, а сережки так и не нашла. Допрыгалась…

– Что теперь будет? – спросила она испуганно.

– Ну, свои прогнозы я уже озвучил! – Вадим зевнул. – Во-первых, забудь про вторую часть гонорара, во-вторых, приготовься горбатиться на деда всю оставшуюся жизнь. Ты, подруга, теперь на счетчике.

– Они же, наверное, застрахованы? – Ехидна снова опустилась на колени.

– Деда это не остановит. Подобных изумрудов в мире раз-два и обчелся, а ты потеряла.

– Я не потеряла! Она же где-то здесь, в комнате.

– В комнате ты уже искала. – Вадим подошел к стене, поддернул вверх нижний край гобелена, ткнул носком ботинка в расположенную у самого пола десятисантиметровую щель и сказал не без злорадства: – Похоже, вон туда твоя сережечка укатилась.

– Куда? – Девчонка подползла к стене, сунула в щель руку. – Что это вообще такое?

– Ну, если я верно себе представляю архитектуру замка, то что-то вроде тепловой вентиляционной шахты. – Вадим оттолкнул ехидну, присел перед щелью на корточки, приложил к ней ладонь. – Тягу чувствуешь?

– И что это означает? – В голосе ехидны слышались слезы.

– То, что раньше с помощью таких вот шахт замок отапливался. Где-то внизу должны быть специальные печи. В них жгли дрова, а теплый воздух по шахтам поступал в жилые комнаты.

– Печи? – переспросила девчонка. – А внизу – это где?

– Наверное, в подвале, – Вадим пожал плечами.

– То есть если сережка упала в шахту, то сейчас она в одной из отопительных печей?

– Теоретически да.

– Пойдем, а? – Ехидна мертвой хваткой вцепилась ему в рукав. – Мы быстро, посмотрим, и все.

– Без меня. – Вадим стряхнул ее руку, встал. – Недосуг мне по подвалам шастать. У меня завтра свадьба, если ты забыла.

– Я одна не смогу, – она протестующе затрясла головой. – Тут и днем-то страшно, а уж ночью…

– Утром сходи. Глядишь, повезет, и ты опередишь прислугу.

– А что делать в подвале прислуге?

– Как что? – Ох и нравилась ему эта игра! Тут припугнуть, там туману напустить, чтобы не расслаблялась. – Замок нужно время от времени протапливать, чтобы стены не отсыревали.

– Даже летом?

– А ты что, не видишь, какие здесь сырые ночи? Конечно, даже летом. Ладно, подруга, весело с тобой, но я к себе, спать. – Не дожидаясь возражений и просьб, Вадим вышел из комнаты. А вот даже интересно, что ехидна предпримет? Одна в подвал не попрется. К деду с повинной не пойдет. Небось будет маяться до утра. Ну, и поделом!

И волки, кажется, угомонились, тишина такая…

* * *

Вот вляпалась!

Яся рухнула на кровать, крепко зажмурилась, прогоняя злые слезы. Тут и без того страшно до чертиков, а еще нужно как-то до утра найти эту проклятую сережку. Нет, одна Яся в подвал не пойдет. Это только в дешевых ужастиках безмозглые девицы среди ночи лезут в места, куда нормальный человек и днем не отважится заглянуть. Яся не из таких, она сейчас хорошенько подумает и какой-нибудь выход обязательно отыщет.

Однако ничего путного на ум не шло. Как ни крути, а получалось, что придется идти в подвал. Только вот не одной! Она стащила с себя подвенечное платье, переоделась в джинсы и водолазку, выскользнула в коридор, спустилась по гулкой лестнице на первый этаж. Внизу, перед запертой входной дверью, клевал носом охранник Леха. Не обманул благодетель, после неудавшегося Ясиного побега предпринял меры, теперь даже из дома самостоятельно шагу не сделаешь.

– Вставай, царствие небесное проспишь! – Девушка потрясла Леху за плечо.

– А? Что? – Охранник пружиной вскочил на ноги, перехватил ее руку.

– Больно! – взвыла Яся, вырываясь. – Сдурел, что ли?!

– А нечего шастать. – Леха, разжав пальцы, потряс лобастой башкой.

– А нечего спать на боевом посту, – огрызнулась Яся. – Мне помощь твоя нужна, – добавила она уже другим, доверительным тоном.

– Не выпущу! – Леха привалился спиной к двери, скрестил руки на груди. – Нам с Санычем из-за тебя и так влетело. Вон сверхурочно дежурить заставили: меня здесь, а его у ворот.

– Не нужно меня выпускать, просто сходи со мной в одно место.

– Куда? – В маленьких Лехиных глазах зажглось любопытство.

Зачем ей нужно в подвал, Яся объяснила коротко, не вдаваясь в подробности. Получилось, кажется, убедительно. Осталось только дожать Леху.

– Ну что тебе стоит, Алексей? Это ж пятнадцать минут всего, а я одна боюсь.

– Чего тут бояться-то? – Леха приосанился. – Скукотища кругом смертная, хоть волком вой.

– Вот, еще и волки воют, – поддакнула она и погладила охранника по накачанному бицепсу: – Пойдем, Леша, посмотрим, а?

Долго уговаривать охранника не пришлось, лишь самую малость поломавшись для приличия, он наконец сдался, достал из кармана увесистую связку ключей, подергал дверную ручку, проверяя, надежно ли заперт замок, и сказал со снисходительной ухмылкой:

– Ну, пошли уж, трусиха.

– Может, фонарик возьмем? – предложила Яся. – У меня с собой только вот это. – Она достала из-за пояса толстую свечу.

– Есть у меня фонарик, – усмехнулся Леха. – Пойдем уже.

Вход в подвал искали недолго, небольшая дверь обнаружилась в подсобном помещении рядом с кухней. Леха навалился на дверь плечом и покачал головой:

– Заперто.

– А ключи на что? – Яся кивнула на связку.

– Умная больно. – Минуту охранник перебирал ключи, нашел подходящий, сунул в замочную скважину, повернул и удовлетворенно поцокал языком: – Готово!

За дверью царила кромешная тьма. Яся испуганно поежилась, план, который совсем недавно казался ей легко выполнимым, с каждой секундой становился все менее привлекательным.

– У тебя с собой оружие есть? – спросила она упавшим шепотом.

– В кого собралась стрелять? – расхохотался Леха и включил фонарик.

– В крыс, – соврала Яся, всматриваясь в высвеченный оранжевым лучом узкий участок стены. – Леш, тут же, наверное, электричество должно быть, – произнесла она не слишком уверенно.

– А вот сейчас узнаем! – Леха шагнул в черноту, забубнил что-то невнятное себе под нос. – Нашел!

В подтверждение его слов в подвале вспыхнул свет. Ну, не то чтобы полноценный, но две небольшие лампочки все-таки зажглись, выхватывая из темноты каменные небеленые стены, черные плиты уходящего вниз пола и сводчатые потолки.

– Дальше куда? – поинтересовался Леха, аккуратно прикрывая за собой дверь.

Яся на секунду задумалась, вспоминая планировку верхних этажей.

– Туда! – она махнула рукой в сторону тонущего в полумраке ответвления. – Кажется.

– Когда кажется, креститься надо, – усмехнулся Леха и скомандовал: – Значит, так: я впереди, ты за мной. И чтобы без фокусов!

– Да какие уж тут фокусы? – Яся испуганно огляделась. – Может, надо было клубок какой с собой взять, чтобы не заблудиться?

– Думаешь, тут специально для тебя лабиринтов понастроили?

– А кто их знает?

Несмотря на скудное освещение, шли быстро. Лабиринт не лабиринт, а ответвлений и закоулков в подвале было предостаточно. Похоже, эти стылые, пахнущие сыростью катакомбы остались еще со стародавних времен, и о том, что нога современного человека сюда все же ступала, свидетельствовал лишь змеящийся по стене электрический кабель. Обманул Закревский: не ходят сюда слуги, не зажигают дрова…

Свет погас внезапно. Раз – и все вокруг погрузилось в кромешную тьму. Опять проблемы с проводкой?…

– Леха? – Яся пошарила руками в темноте перед собой. – Леха, ты где?

Охранник, который шел всего в каких-то двух метрах впереди, не отозвался, сердце, и без того готовое выпрыгнуть из груди, затрепыхалось еще сильнее.

– Леха! Ну, Ле-е-е-ша! – Взмокшей от страха спиной Яся прижалась к шершавой стене, нашарила в кармане свечку и коробок.

Справа что-то зашуршало, заскрежетало, точно кто-то провел железом по каменной кладке. Свечка едва не выпала из дрожащих пальцев, вспыхнула спичка, выхватывая из темноты перекошенную рожу.

– У-у-у, я призрак Рудого замка! – завыла рожа голосом Лехи. – Страшно ли тебе, девица?

– Урод! – От невероятного облегчения захотелось плакать, огонь лизнул пальцы, и Яся выпустила спичку. – Скотина! – Девушка наугад врезала в то место, где только что стоял охранник. – Фонарик включи!

– Да ты что? – Луч фонарика вспорол темноту. – Я же пошутил!

– С мамой своей так шути! – Яся смахнула со лба испарину, зажгла свечку.

– Ой-ой, какие мы нежные! – Леха пожал широкими плечами и сказал уже другим, успокаивающим тоном: – Вот она, твоя печка.

Неровное, колеблющееся на сквозняке пламя свечи высветило глубокую нишу в каменной стене. Не без брезгливости и внутренней дрожи Яся забралась внутрь. Мощной тягой тут же задуло свечу.

– Дай фонарик! – попросила она.

– Держи! – В протянутую руку удобно легла прорезиненная рукоять. – Ну, что там? – послышался за спиной голос Лехи.

– Грязно. Копоть и пепел. – Яся громко чихнула, задрала голову, посмотрела в утопающую в темноте вентиляционную шахту.

– Ну, ищи давай свою побрякушку.

– Уже. – Она присела на корточки, подсвечивая себе фонариком, и принялась изучать стены и дно ниши. Нет, просто так здесь ничего не найти, придется повозиться. И извозиться… Касаться жирного слоя золы было противно, но Яся себя заставила. Сережку нужно отыскать до утра.

Яся так увлеклась, что совершенно потеряла счет времени. За спиной возился и что-то бормотал Леха. Где-то далеко, в самом конце коридора, загорелся наконец свет – заработал генератор, а Яся все никак не могла найти то, что искала. Она уже отчаялась, решила, что ошиблась шахтой, когда пальцы коснулись чего-то гладкого и круглого. Нашла! Наспех оттертая от грязи сережка в свете фонаря вспыхивала яркими искрами, радовала глаз и грела душу. Яся уже хотела было выбираться наружу, когда у дальней стены ниши что-то блеснуло.

Находка оказалась неожиданной и весьма занятной. На грязной Ясиной ладони лежал массивный железный перстень в виде волчьей головы. Синие камешки волчьих глаз горели так ярко, что чудилось, будто они подсвечиваются изнутри. Очень интересно…

Яся сунула перстень в карман джинсов, осторожно, пятясь задом, выбралась из ниши.

– Леха, я нашла, – проговорила она, оборачиваясь.

Охранника рядом не было. Когда и куда он ушел, увлеченная поисками Яся не заметила. Вот гад, бросил ее одну в таком жутком месте! Наверное, решил, что раз свет зажегся, то его присутствие в подвале необязательно, что дальше она как-нибудь сама. Хоть бы предупредил… Отступившие было страхи снова вернулись, сжав грудь железными тисками. Все, пора убираться, да побыстрее.

К выходу из подвала Яся уже не шла, а бежала, почти не обращая внимания ни на паническое уханье собственного сердца, ни на странный, приглушенный метровыми стенами хлопающий звук где-то в недрах подземелья. В ушах стоял только протяжный волчий вой…

* * *

Последняя холостая ночь. И планам кирдык, и вольной жизни тоже, как минимум на год. Но сегодня-то он свободен! И Лика совсем рядом, двадцать минут пешком, пять – на машине. Ясно, что все это зря, что лишь продлит агонию, но до чего же муторно! Комната, как клетка, вроде и не заперта, а ощущение пакостное, точно в ловушку угодил, из которой никакого выхода. Да не просто так, не случайно угодил, а практически по доброй воле. Договор с дедом – все равно что договор с дьяволом: и тот и другой хрен нарушишь. Дедово слово, пожалуй, еще покрепче будет. Да и он сам слово дал, чего уж там…

Часы показывали второй час ночи, когда в дверь постучали, не деликатно, как это делала прислуга, а громко и нагло. Кого еще нелегкая принесла?

Нелегкая принесла нареченную. Выглядела та так, словно только что выбралась из преисподней, растрепанная, с ног до головы перепачканная сажей. В шахту, что ли, лазила, ненормальная?!

– Там, – девчонка всхлипнула, махнула рукой куда-то в сторону, – там… Ты со мной сходи, да? Ты сам посмотри, хорошо?

Не хотелось ему никуда ходить, но уж больно вид у нареченной был интригующий.

– Что посмотреть? – Вадим вытолкал девчонку из комнаты, еще не хватало, чтобы она все ему тут изгваздала, сам вышел следом. – Нормально скажи.

– Идем! – Она дернула его за рукав рубашки, и на белоснежной ткани остался грязный отпечаток. Вадим брезгливо поморщился.

– Давай без рук, – буркнул он раздраженно, не дожидаясь приглашения, толкнул дверь, ведущую в девчонкину спальню, и присвистнул.

Кровь, свежая, еще не сменившая живой пурпурный цвет на мертвый грязно-бурый, была повсюду. Не кровь даже, а кровавые следы. Не человеческие. Возможно, собачьи. Или волчьи…

– Что это? – Вадим переступил порог.

– Не знаю. – Девчонка прошмыгнула следом, прижалась спиной к стене. – Я в подвал ходила, сережку искала…

– Одна?! – Оказывается, ошибся он, недооценил степень ее безбашенности. Это ж додуматься только – обшаривать подвал посреди ночи!

– Неважно, – девчонка мотнула головой. – Я ж ненадолго совсем уходила и комнату на ключ закрыла, вернулась – а тут вот это! – Старательно глядя себе под ноги, чтобы, не дай бог, не ступить в кровавые лужицы, она подошла к кровати и громким шепотом спросила: – Видишь?

Раньше не видел, а теперь заметил: на синем атласе покрывала в клочья истерзанное подвенечное платье, залитая кровью фата. Интересное кино…

– А получше ничего придумать не могла? Дед за такие художества по головке не погладит.

– Я?! Ты считаешь, это я все сделала?!

Вадим задумался: с одной стороны, правило «ищи, кому выгодно» еще никто не называл бредовым, но с другой – какой же ушлой нужно быть, чтобы посреди ночи найти где-то литр, не меньше, крови, устроить безобразие с волчьими следами, да еще успеть смотаться в подвал за сережкой!

– Кстати, сережка-то нашлась?

– Вот она! – Девчонка разжала грязную ладонь. – Ты наврал все! Никто там дрова не жжет!

– Не наврал, а предположил. – Вадим пожал плечами, брезгливо, двумя пальцами, потянул к себе то, что осталось от подвенечного платья, и сказал не без злорадства: – Ну, пойдем, подруга.

– Куда?

– Деда обрадуем!

Дед обрадовался. До такой степени, что Вадиму пришлось спешным порядком искать таблетки от сердца. Кто бы мог подумать, что какое-то порванное платье способно вывести из душевного равновесия столь непрошибаемого человека! Впрочем, чего душой кривить, испорченное платье – дело десятое, гораздо важнее, кто, как и, главное, зачем устроил это мерзкое представление с волчьими следами…

– Разберусь, непременно разберусь! – Разбуженный Литош кутался в расшитый драконами шелковый халат, рассеянно поглаживал бородку. – Ярослава, вы только не принимайте близко к сердцу это досадное происшествие. Утром же устрою прислуге допрос с пристрастием. Это кто-то из местных, я уверен.

– Почему? – Вадим помог деду сесть в кресло и даже позволил, несмотря на запреты врачей, закурить. Сам пристроился у подоконника, подальше от всей этой кроваво-волчьей мерзости.

– Почему? – Литош посмотрел на него не удивленным, но каким-то отрешенным взглядом, мотнул головой, словно стряхивая оцепенение, и произнес почти нормальным, будничным тоном: – Волчьи ночи начались…

– Да слышали мы уже про эти ваши волчьи ночи! – Вадим в раздражении скосил глаза на совершенно поникшую девчонку. – Волчьи ночи там, – он кивнул головой в сторону распахнутого окна, – а тут что за хрень?!

– Волчьи ночи там, – Литош, кажется, нисколько не обиделся, – так ведь и люди тоже там. Они с детства с этим живут, это у них в крови.

– Что – это?

– Легенды про призрачную волчицу, про родовое проклятье…

– Какое еще родовое проклятье? – спросил Вадим, не обращая внимания на протестующий не то вскрик, не то вздох деда. – Что здесь, черт возьми, происходит?

Прежде чем ответить, Литош посмотрел на деда и проговорил с виноватой улыбкой:

– А я вас, Владислав Дмитриевич, с самого начала предупреждал – сложное это место, сакральное. Почти сразу, как начались реставрационные работы, в округе волки активизировались. Я в первый же месяц двух строителей потерял. Отправились мужики в лес прогуляться и пропали. А через две недели местные нашли… то, что от них осталось. Я, конечно, человек двадцать первого века, мне поверить во всякие там легенды сложно, но, признайтесь, есть в этом что-то необычное, что-то такое, от чего мурашки по коже.

– Глупости! – Дед, кажется, пришел в себя, потому что на слова управляющего отреагировал достаточно энергично; привстал, нахмурился и в раздражении махнул рукой: – Домыслы и суеверия.

– А что там про родовое проклятье? – Вадиму не понравилось, что такой занимательный разговор уходит в сторону.

– Нет никакого родового проклятья. – Дед вперил тяжелый взгляд в Литоша. – Да и с чего бы ему быть?! Неужели кто-то смеет допустить, что я решил бы поселиться в замке, в котором мне или моим близким может хоть что-то угрожать?!

– Ни в коем случае! – Художник покаянно склонил голову. – Скорее всего, произошло чудовищное недоразумение…

– Вот и разберитесь с этим! – Дед глубоко затянулся, закашлялся. – А Гера, – он посмотрел на начальника службы безопасности, – вам поможет. Я не позволю какому-то пакостнику сорвать свадьбу моего единственного внука. Виновного нужно найти и примерно наказать. И надеюсь, дорогой мой Йосип, о сегодняшнем, как вы выразились, происшествии никто из гостей не узнает. Достаточно того, что из-за чьей-то глупой шутки Ярослава сама не своя. Прости меня, девочка, больше такого не повторится.

Поверила ему ехидна или нет, но выглядела она не слишком оптимистичной, наверное, до сих пор не могла прийти в себя после допроса с пристрастием, который учинил ей дед. Было видно, что рассказом про потерянную сережку старик не проникся, опять небось решил, что девчонка хотела сбежать. Если бы Вадим не подтвердил историю нареченной, ох и несладко бы ей пришлось. Правда, для красного словца он решил соврать, сказать, что предлагал любимой невесте заняться поисками пропажи утром, а она, такая вот отважная и глупая, поперлась в подвал в одиночку, даже его не позвала. За эту самодеятельность ехидну отчитывали долго и нудно, а потом сообщили, что отныне к ней будет приставлен телохранитель, разумеется, исключительно ради ее же безопасности… Все, теперь уж девчонке из замка не смыться, дед слов на ветер не бросает. С этого времени ее будут охранять, как английскую королеву. Вот интересно, только до свадьбы или и после?…

– Ярослава, тебе сегодня в другой спальне постелят. – Дед встал, тяжело опираясь о подлокотники кресла, задумчивым и, как показалось Вадиму, растерянным взглядом обвел спальню, произнес, ни к кому конкретно не обращаясь: – А это нужно прибрать, и чтобы прислуга молчала.

– Все так и будет, можете не сомневаться, – Литош сухо кивнул.

– Ну, я надеюсь.

Дед направился было к выходу, когда молчавший все это время Вениамин подал вдруг голос:

– А с платьем что делать? До венчания новое привезти никак не удастся. Может, отложим церемонию, пока…

– Нет! – оборвал его дед. – У тебя на все про все есть десять часов.

– Не получится. Это платье, – Вениамин в задумчивости посмотрел на окровавленные ошметки, – привезли из Парижа, шили больше месяца, второго такого больше нет. А купить готовое? Сами понимаете, как это будет выглядеть. Невеста Закревского не может себе позволить появиться перед публикой в покупном платье. Если бы среди гостей не было Аглаи Ветровой… но эта стерва эксклюзив чует за версту.

– Позвольте вмешаться, мой любезный друг, – до сей минуты хмурый и сосредоточенный, Литош расплылся в радостной улыбке, – кажется, у меня есть настоящий эксклюзив. Я нашел его в городском краеведческом музее, признаюсь, не удержался, уговорил сотрудников совершить должностное преступление, уступить его мне. Платье как раз подвенечное, шикарнейшее, сшитое по всем канонам тогдашней моды. Я недавно завершил его реставрацию и думаю, ни один, даже самый пристрастный человек не посмеет назвать такую вещь дешевкой.

– И зачем вам понадобилось средневековое платье, друг Йосип? – поинтересовался Вадим. – Вы же, насколько я знаю, человек холостой, к подневольной жизни не стремящийся.

– Ну, у меня есть как минимум два объяснения. – Улыбка Литоша сделалась еще шире. – Во-первых, согласно музейным документам, это подвенечное платье принадлежало одной из жен Вацлава Лютого. А во-вторых, вы только представьте себе, какой восхитительный может получиться портрет. – Литош порывисто, всем корпусом, развернулся к ехидне: – Ярослава, если вы только позволите скромному художнику написать…

– После венчания, – перебил его дед. – А сейчас, друг мой Йосип, не могли бы вы показать нам это чудо-платье?…

* * *

Прикорнуть Ясе удалось только на рассвете. Остаток ночи был посвящен примерке и подгонке подвенечного платья. Литош не кривил душой, когда называл его шикарным. Жемчужного цвета, с серебряным шитьем атлас обтягивал Яcю словно вторая кожа, глубокий треугольный вырез не оставил бы жениху простора для фантазии, если бы не был целомудренно задрапирован серебряным кружевом. В равной мере изящная и беспощадная шнуровка делала и без того тонкую Ясину талию осиной. Узкие рукава закрывали ладонь едва ли не целиком, оставляя на виду лишь самые кончики пальцев, а прохладный атлас юбки стекал на пол жемчужным водопадом. Платье было одновременно очень красивым и беспощадно требовательным к своей хозяйке. В таком платье невозможно дышать полной грудью и шагать от бедра. Оно предполагает натянутый как струна позвоночник и царственный наклон головы, и нужно еще очень постараться, чтобы выглядеть в нем королевой.

Яся не хотела стараться. Вот не было у нее для этого никаких сил! Пока Ганна отпаривала, отглаживала и подгоняла каждую складочку просто с какой-то математической точностью, она лихорадочно искала выход из сложившейся ситуации. В том, что ситуация не просто неприятная, а опасная, после недавних событий она больше не сомневалась. Незваная гостья прошлой ночью, растерзанное платье и волчьи следы – этой. А еще жуткий вой и рассказы про призрачную волчицу, у которой уже сколько веков кровоточит лапа. Намеки Литоша на родовое проклятье и необъяснимое, какое-то патологическое желание благодетеля во что бы то ни стало сыграть эту чертову свадьбу.

Яся больше не чувствовала себя ни полноправным участником сделки, ни хотя бы человеком, имеющим свободу выбора. Не было у нее никакого выбора, и от ощущения безысходности сердце ныло все сильнее и сильнее. Что-то неправильное творилось в Рудом замке и его окрестностях, что-то такое, что старательно замалчивалось, вуалировалось, маскировалось под заурядный фольклор. И даже местные жители, с виду совершенно нормальные, на поверку оказывались странными, с какой-то не бросающейся в глаза, но физически ощутимой червоточинкой. Даже в воздухе пахло сладковато и приторно, точно кровью…

Из зыбкого, совершенно не приносящего отдыха сна Ясю выдернул деликатный стук в дверь.

– Кто там? – встрепенулась задремавшая здесь же, в новой Ясиной комнате, Ганна.

– То я, пан Йосип! – Голос был бодрый и зычный, словно Литош не провел половину этой безумной ночи на ногах, сначала отыскивая в своих творческих закромах обещанное подвенечное платье, а потом раздавая разбуженным слугам бесчисленные распоряжения. – Ярослава, моя маленькая леди, дозволяете ли вы мне войти?

– Входите! – Яся потерла глаза, бросила взгляд на висящее на вешалке платье. Ночные бдения Ганны не прошли даром: платье выглядело краше своего породистого французского собрата.

– Доброе утро! – Литош поклонился Ясе, нетерпеливым жестом отпустил заспанную Ганну. – Вижу, у вас все в порядке! – Он с нежностью погладил атласную ткань платья.

– Ну, принимая во внимание недавние события, я бы так не сказала. – Яся вымученно улыбнулась. – Вам не кажется, что происходящее похоже на пир во время чумы? – спросила она шепотом.

Литош молчал очень долго, разглаживая несуществующие складочки на платье, а потом широко улыбнулся и заявил:

– Ой, негоже вам, моя прекрасная леди, в этот светлый день забивать свою хорошенькую головку такими глупостями! Обещаю в ближайшее же время во всем разобраться. Тот, кто сотворил это безобразие, будет примерно наказан.

– А если это не человек? – Яся подошла к художнику вплотную, запрокинула голову, чтобы лучше видеть его лицо. – Что, если это она?

– Кто? – Улыбка Литоша сделалась насквозь фальшивой.

– Призрачная волчица. Почему она появилась? Что это еще за родовое проклятье? Ну, вы же знаете. Расскажите!

На мгновение ей почудилось, что Литош готов сдаться. Увы, только почудилось.

– Нет никакого родового проклятья. – Художник по-отечески приобнял ее за плечи. – Так, кое-какие предположения, не имеющие под собой документальной базы.

– Расскажите о предположениях! Меня это тоже касается!

– Вполне вероятно, что вас, Ярослава, это касается в первую очередь, но я связан обязательствами. – Литош привычным жестом пригладил бородку и добавил, глядя поверх Ясиной головы: – Послушайтесь дружеского совета, моя маленькая леди, не оставайтесь после венчания в Рудом замке, уезжайте. – Он хотел было еще что-то сказать, но в это время дверь с тихим скрипом приоткрылась, впуская в комнату Вениамина.

– Уже проснулись? – Секретарь цепким взглядом окинул так и не расстеленную кровать. – В таком случае, Ярослава, прошу за мной. У нас совсем мало времени.

– Одну минуточку! – Литош подхватил Ясю под локоток. – Я хотел бы сделать прекрасной невесте подарок. Не соблаговолите ли пройти со мной?

Яся соблаговолила, втайне надеясь, что по дороге им с Литошем еще удастся остаться наедине. Однако ничего не вышло – Вениамин потащился следом как цепной пес.

Мастерская художника, а именно туда привел ее Литош, находилась под самой крышей. Неоштукатуренная кладка подсвечивалась тусклым рассветным солнцем, а под арочным сводом слышалось курлыканье голубей и шум ветра. Было в этом что-то по-особенному красивое, роднящееся с окружающим замок диким лесом.

– А теперь закройте глаза, моя маленькая леди! – скомандовал Литош.

Яся закрыла, даже зажмурилась для надежности. Неважно, что за подарок, главное, что это первая вещь, которую ей подарят от души.

На плечи легло что-то пушистое, едва уловимо пахнущее костром и луговыми травами.

– Открывайте!

Пушистое оказалось снежно-белым атласным плащом, подбитым горностаевым мехом. Вот уж действительно царский подарок.

– Это дополнение к свадебному наряду. – Литош легонько коснулся Ясиного плеча, поправил серебряную брошь в виде волчьей головы.

– Откуда? – спросила Яся шепотом.

– Оттуда же, откуда и платье. Увы, приличествующий случаю головной убор я не нашел, но надеюсь, стилисты что-нибудь обязательно придумают. А плащ этот незаменим в вечернее время, и, позвольте заметить, в нем, Ярослава, вы выглядите как истинная хозяйка Рудого замка. Ну как, угодил? – Литош посмотрел на Ясю с такой надеждой, точно от ее ответа зависела вся его дальнейшая жизнь.

– Угодили, – она благодарно улыбнулась. – Очень красиво. Спасибо.

– Да вы не стойте! Вы пройдитесь, почувствуйте, подходит ли он вам, ложится ли на душу.

Повинуясь настойчивой просьбе, Яся направилась в сторону висящих и стоящих вдоль стен картин. Большей частью это были портреты, если судить по состоянию краски, древние.

– Реставрирую помаленьку. – Литош поймал ее вопросительный взгляд. – Те, что уже готовы, заняли свое почетное место в галерее, остались самые старые, самые сложные.

Она бы, наверное, прошла мимо этой картины, если бы холщевая драпировка вдруг с тихим шуршанием не упала на пол и Яся не столкнулась взглядом с почти точной копией Вадима Закревского. Мужчина, одетый в богатый, расшитый золотыми грифонами костюм, опирался на тяжелый, с виду двуручный меч и смотрел прямо Ясе в душу. Ох, какой же тяжелый был у него взгляд! Каменная плита, а не взгляд. И это только на портрете, а что же в жизни?

– А вот это он и есть. – Литош подошел к портрету, носком туфли отпихнул в сторону драпировку. – Граф Вацлав Закревский, благородный предок вашего будущего супруга. Удивительно, до чего же сильно фамильное сходство. У них даже наклон головы одинаковый.

Наклон одинаковый, но взгляд… Далеко суженому до такого, и понятно теперь, почему Вацлава прозвали Лютым.

– Это самый ранний и, подозреваю, единственный его портрет. Признаюсь, мне очень тяжело дается его реставрация, за пару часов работы устаю как собака, точно из меня выпивают всю силу.

В то, что силу выпивает портрет, Яся тут же поверила. Было в человеке, на нем изображенном, что-то такое… неправильное, нечеловеческое. Чтобы не смотреть в холодные, как февральское небо, глаза Вацлава, Яся отступила на шаг. Взгляд скользнул вниз, на покоящуюся на рукояти меча руку. На безымянном пальце тускло поблескивал перстень: волчья голова, синие камни глаз. Тот самый перстень…

– Что это? – Осторожно, самыми кончиками пальцев, Яся коснулась нарисованного кольца.

– И вы заметили?! – отчего-то обрадовался Литош. – Это, скажу я вам, очень странное явление. Я бы даже сказал, мистическое. Символом рода Закревских, как вы уже, наверное, знаете, является грифон. Мужчины рода не носили иных украшений, кроме как фамильных перстней с грифонами. А тут волк, причем, смею утверждать, металл, из которого сделано кольцо, не благородный. Обычное железо, на мой взгляд, что странно вдвойне. Нигде, никогда не упоминается об этом волчьем кольце, но, получается, оно было настолько дорого Вацлаву, что он надел его, когда позировал для парадного портрета. Удивительно, вы не находите?

– Да. – Яся вспомнила свинцовую тяжесть волчьего перстня и кивнула. Вот, значит, чье колечко! Понять бы еще, почему оно оказалось в таком неподходящем месте.

– Вынужден прервать вашу увлекательную беседу. – За спиной послышалось деликатное покашливание Вениамина. – Ярослава, у нас катастрофически мало времени…

* * *

От волчьего воя не спастись, не спрятаться. Лютуют серые, еще почище его самого лютуют. Давеча стадо овец загрызли вместе с пастухами, на деревню напали среди бела дня, разогнали скотину, напугали крестьян до смерти. Но это не беда, на то они и волки, чтобы бесчинства всякие творить. Другое плохо – вой нескончаемый. Подходят твари ночные под самые стены и воют, выворачивают душу, не дают выбросить из памяти то, что давно быльем поросло, тревожат сердце.

Зря он тогда Богдана отправил, лучше бы сам удостоверился, что волки свою работу сделали, с цыганкой покончили. А Богдан ничего не нашел, говорит – следы волчьи кругом, кровь, а тела нету. Может, разорвали на кусочки, утащили косточки в лес. Так-то оно так, только что-то неспокойно, и слова прощальные, самые непритворные, все из памяти не идут, да кошмары по ночам снятся. А еще вой этот…

Перстень, ответный подарок той, которую нельзя вспоминать, скалится волчьей пастью, зыркает глазами-каменьями, острыми клыками больно царапает кожу. Что же он от перстня-то не избавился?! Может, в нем и есть цыганский морок, может, от него все напасти?

Волчий перстень падает в огонь, выбивает из жарких угольев сноп искр, шипит зло, точно живой. Подбросить поленьев поболе да заслонку закрыть. Пущай горит-плавится, чтобы и следа от него не осталось. Он, Вацлав, свободный теперича и от прошлого, и от ведьминых чар.

Венчание завтра. Зосенька, невеста ненаглядная, уже и горностаевый плащ, свадебный подарок, примерила. Плащ тоже надо бы сжечь, потому как помнит он другие, не белые, словно снег, плечи, а смуглявые, те, что забыть никак не выходит, но жалко. Деньги за тот плащ уплачены немалые, вида он поистине королевского. Что ж добру пропадать?… Да и Зосеньке к лицу, потому как кровь в ней течет не волчья, а царская, породниться с такой женщиной – великая удача. Богат и знатен род Закревских, а станет еще знатнее. Разнесется слава о нем далеко за пределы Карпат, услышат о Вацлаве при королевском дворе, даст бог, заприметят, дозволят продвинуться еще дальше в чаяниях его немалых.

* * *

В небольшую, словно игрушечную, церквушку народу набилось под завязку, но даже это суетливое многолюдье не могло нарушить торжественность и какую-то знаковость происходящего. Ну зачем же дед пошел на такое кощунство?! Для чего освящать в церкви заведомо несчастный брак?

Льющийся сквозь витражные окна полуденный свет преломлялся, рассыпался по каменным плитам пола пестрыми брызгами, расцвечивал платье невесты праздничными сполохами, путался в украшенных белоснежными цветами волосах, заигрывал с изумрудным колье. Невеста была хороша. Настолько, что от непонятной тоски и злости сводило зубы и хотелось выть волком. Аристократическая бледность кожи, наклон головы такой, что позавидует и королева, едва ощутимое подрагивание длинных ресниц. Откуда что взялось?… Где пряталось все эти дни и недели?… А в желтых глазах – тоска и безысходность. И во взгляде что-то такое… отстраненное. Сама виновата! Никто силой к алтарю не тащил!

Украдкой Вадим смахнул выступившую на лбу испарину. Теперь уже недолго. Еще пара минут – и фамильное кольцо обретет новую хозяйку…

…Перстень с грифоном на тонком пальце невесты, нет, теперь уже законной жены, теряет родовой пафос, становится вроде как меньше и изящнее. Странно. А может, это все обман зрения? Может, из-за разноцветных витражных бликов? И в глазах желтых не слезы, а радостные искры. Добилась своего, получила то, что хотела…

– Подожди… – Холодные пальцы на его запястье обжигают огнем, так, что хочется отдернуть руку. – А это тебе от меня…

Грубая работа, не серебро даже, а примитивное железо, но до чего же красиво! Кольцо тяжелое, но тяжесть эта какая-то правильная, успокаивающая, примиряющая и с могильным холодом металла, и с недобрым блеском синих волчьих глаз.

Губы невесты, теперь уже жены, пахнут земляникой. Поцелуй целомудренно холодный, равнодушный. А хочется, чтобы горячий, чтобы до крови… До чего же мысли бредовые! В такой-то день, в таком-то месте…

Воздух вибрирует не то от полуденного зноя, не то от ищущего выхода напряжения, а в ушах полустон-полушепот:

– …И в горе, и в радости…

Кто это там про радость? Какая радость, когда даже венчальное колечко у него волчье?… Какое колечко, такая и жизнь. И голоса больше не ангельские, тихий рокот удивления и страха. И путающийся в волосах невесты не пойми откуда взявшийся ветер. И разом гаснущие праздничные свечи. И кровью вычерченный на витражном стекле волчий силуэт…

– Что это? – Узкая ладонь ищет защиты в его руке, атлас подвенечного платья неприятно холодит кожу. – Вадим, что это?

– Не знаю.

Удивленно-испуганные лица гостей суетливым хороводом. Растерянное – Литоша. Сосредоточенное – Вениамина. Хмурое – Геры. Серое – дедово. И какое-то нечеловеческой красотой красивое – лицо невесты, теперь уже жены.

– Господа! Вы только посмотрите на это! – Голос Литоша нарочито громкий и уверенный. – Поразительная задумка, просто удивительная! Браво организаторам!

Да уж! Кровью писанная картина – замечательный подарок на свадьбу. Вон как невеста обрадовалась, слова вымолвить не в силах. Но гости, похоже, купились, поверили, что подобная мерзость может быть задумкой заигравшегося в средневековье магната. А что, вполне в дедовом духе! У невесты платье средневековое, колечко с грифоном, родовой замок точно со средневековой гравюры. Отчего бы витражу не закровоточить?…

Ощущение липкого не страха даже, а отвращения отступило только на улице, развеялось, как предрассветный морок.

– Это что за хрень? – Вадим поймал за рукав Литоша.

– Не знаю, – тот растерянно качнул головой. – Скорее всего, какой-то оптический феномен.

– А кровь?

– Разберемся. – Подошедший дед выглядел уже лучше. – Когда свадьба закончится, со всем разберемся, по камешкам церковь растащим, если понадобится.

– Тогда уж и замок нужно по камешкам. – К невесте вернулся дар речи. – В замке же тоже кровь и волчьи следы.

– Не будет больше никаких следов! – Дед сделал знак начальнику охраны. – Герины люди об этом позаботятся. А ваше дело, – он улыбнулся отстраненно, совсем не радостно, – наслаждаться свадьбой и ни о чем плохом не думать.

Легко сказать. Но как же сложно осуществить! Свадебный кортеж въезжал в ворота замка, когда Вадим увидел ее. Легкое белое платье, словно вызов подвенечному наряду невесты, уложенные в высокую прическу волосы, безысходность и отчаянная надежда во взгляде. Лика… Зачем пришла? Только душу бередить… Ведь просил же, уговаривал…

Она точно почувствовала, улыбнулась так, что заныло сердце, не то приветственно, не то прощально махнула рукой и растворилась в толпе гостей.

А ведь по-другому все могло сложиться. И занозы в сердце не было бы, и венчального волчьего перстня! Все из-за этой гадины! Из-за ее неуемной быдлячей жадности… И из-за непонятной дедовой блажи…

И ведь не изменишь ничего, потому что поздно. Потому что сам, собственными руками, подписал договор с дьяволом, согласившись на эту унизительную, мерзкую сделку не с совестью даже, а с жизнью. Вот и получил то, что хотел, а в довесок переквалифицированную из бомжей в графини жену, дырку в том месте, где должна быть душа, и волчий перстень в насмешку.

Попытки снять его ни к чему не привели, гадское кольцо точно вросло в кожу, вцепилось мертвой хваткой. Надо будет позже попробовать, когда все закончится. С мылом, а может, и распиливать придется. Хорош подарок… Какая жена, такой и подарок. А впереди еще ночь и основная, самая мерзкая, часть договора. «Свадьба не будет фиктивной, – слова деда он хорошо запомнил. – Ярослава должна стать твоей женой по-настоящему». И как же с ней, с гадиной, по-настоящему, когда где-то там Лика и душа вместе с ней?! А у него договор и стальными кандалами венчальный перстень, будь он неладен!

Есть единственный выход – напиться! И плевать на предостерегающие взгляды деда, на встревоженное шипение Вениамина и вспыхивающие в глазах молодой жены искры отчаяния. Может, если он напьется, все станет проще? А подумаешь – без любви, по договору! В первый раз, что ли, без любви?! Одну только ночь отмучиться, а дальше все – баста! Никто его не заставит к ней прикоснуться. А от мерзости ее бомжовской он как-нибудь отмоется.

Они ушли из главного зала в полночь. Небо над Рудым замком как раз расцветало праздничными фейерверками, и под громыхание салюта жизнь уже не казалась Вадиму такой уж безысходной. В крови плескался, рвался наружу шальной хмель, а испуганные взгляды молодой жены лишь подзадоривали эту пьяную ярость.

Комната была другая, ни его, ни ее – этакий средневековый номер для новобрачных. Пышущий жаром камин, дурманяще сладкий запах цветов, бордовые, как запекшаяся кровь, лепестки роз на расстеленном брачном ложе и приветом из настоящего бутылка шампанского в серебряном ведерке.

Шампанское открылось с громким хлопком, пролилось на рубашку искристой пеной. К черту рубашку! Жарко! Глоток прямо из бутылки. Кислое, а должно быть сладким.

– Раздевайся! – Не просьба, а приказ. Что ж теперь церемониться, когда она законная супруга? – Быстро!

– Вадим… – Прохладный атлас платья, холод тонких пальцев, душистое дыхание из земляничных губ, цветы в волосах как живые, даже пахнут… – Давай не будем, да? Тебе же противно все это. Никто не узнает, что ничего не было…

Не узнает? А не факт! Дед – он такой, он все знает. Да и любопытно же, как оно, с ехидной… Чем она отличается от нормальных женщин…

– Пей! – Шампанское закипает на алебастрово-белой коже, огненными ручейками стекает под серебро кружев. – Пей, я сказал!

– Пусти! – Не хочет, отталкивает бутылку, отталкивает руку. Ехидна… – Ты же пьяный совсем!

– Пьяный. А как с тобой можно по-трезвому? Ты же никто! Не женщина даже. Бом-жи-ха!

Слова свинцовыми дробинами падают на каменный пол, и эхо от них мечется под сводчатым потолком. И невеста, теперь уже законная жена, тоже падает. Кровавые лепестки взмывают вверх, туда, где стонет эхо. Венчальное платье шито на века, но его проще порвать, чем снять. Некогда Вадиму путаться в кружевах, корсажах и шнуровках. Не хочется, да и не терпится. Что там дед намешал в это чертово шампанское? Отчего перед глазами кровавый туман?

– Пусти! – Голос злой, задыхающийся, а в желтых глазах плавятся страх и ненависть. – Ну, пожалуйста…

Не отпустит. Сама виновата или колечко это волчье в том, что не человек он больше, ни думать, ни поступать по-человечески не может…

…Белая кожа пахнет медом и немного дымом, припорошена мертвыми розовыми лепестками, расчерчена кровавыми бороздами – поцелуями волчьего перстня, глаза не закрыты даже, а зажмурены, и слезы горькими ручейками. Вот теперь точно жена, по-настоящему, как дед хотел, как Вадим сам вдруг пожелал…

Волчий вой и женский плач в унисон. Волки, кругом волки. Даже в жены досталась не ехидна, а волчица… И терпеть это нет никаких сил, и оставаться в жутком волчьем царстве невозможно. Черт, где же одежда?…

* * *

Ох, какой же знатной получилась свадьба! Пили-гуляли без малого неделю, вино лилось рекой, волов, кабанов да гусей не успевали к праздничному столу подносить, колбасами копчеными да сыром, янтарно-желтым, со слезой, весь замок пропах.

Скоморохи день и ночь старались, гостей веселили, скучать не давали. Тесть любимый охрип здравицы кричать, невеста ненаглядная от ночей шальных устала, зарумянилась. Все хорошо, а нет Вацлаву покоя. Волки замок со всех сторон обложили, по ночам, как выйдешь на стену, так и видишь желтые огни, так и слышишь тоскливый вой. И вспоминается проклятье, звучат в ушах последние, самые главные предсмертные слова.

Ох, зря он цыганку не добил, зря оставил волкам на потеху! Теперь вот спать спокойно не может, всюду мерещатся ему глаза синие, точно звезды, и голос знакомый позади шелестит змеиной кожей, не дает забыть то, что сделано, грозится карой…

А тут еще мужики сказывают, что волки не просто так лютуют, что появилась в горах призрачная волчица с глазами синими да передней лапой отрубленной, кровавой. Что там, где волчья кровь на землю упадет, цветы диковинные распускаются, диковинные да ядовитые, только понюхай такой цветок – помрешь в муках адовых. Что волки это отродье бесовское слушаются и почитают за хозяйку и все, что она велит, делают, шкур своих не жалеючи. Россказни бредовые, но что ж так неспокойно-то?

И Зосеньке колечко с грифоном, венчальное, то самое, не по сердцу. Снять не сняла, но крутит все на пальчике, теребит, словно оно ей мешает. А давеча пожаловалась, что сны ей плохие видятся, что приходит к ней во снах женщина, грозится окровавленной культей, улыбается зло, а потом оборачивается волчицей и воет. От воя того Зосенька каждую ночь просыпается в слезах да в холодном поту.

И замок переменился. В ночь после венчания стены его точно кровью пропитались, из белокаменных стали рудыми. Оттого селяне замок нынче Рудым зовут да крестятся, как в ворота входят. И колодец дворовый пришлось засыпать: в ту же ночь испортилась в нем вода, утратила вкус, сделалась словно ржой отравленная. Людишки шушукаются, про цыганское проклятье твердят, про то, что цыганский барон перед тем, как табор свой прочь увести, шепнул слова злые, колдовские. Да только того не ведают сплетники деревенские, что и цыганский барон, и его люди, все, до последнего чумазого цыганенка, давно на дне самого глубокого в округе оврага костьми лежат. И тех, кто их убивал-катовал, более в живых нету. Из свидетелей той ночи остался только Богдан, да и тот не жилец. Заболел братец болезнью странною, мучительною: волосы теряет, кожей желтеет, гаснет, как свеча на ветру. А яд заморский, диковинный, ему в питье жена подсыпает, думает, что лечит мужа любимого…

* * *

Он ушел сразу, как только все это… закончилось. Молча оделся, молча допил остатки шампанского и ушел. Яся знала к кому, видела ее среди гостей.

Сделал дело – гуляй смело… От злых, неудержимых слез защипало в глазах. До чего ж мерзко все, до чего жутко! За что он с ней так… не по-человечески?

Сквозняк лизнул голое тело, сдул на пол пожухлые лепестки роз, раззадорил огонь в камине. Все, нужно уходить, нет больше сил терпеть это, жить так. Наигралась, хватит! Ни денег ей не нужно, ни славы. Ей теперь одного хочется. Плохо, что телефон остался в прежней комнате, а платье порвано. Ничего, есть горностаевый плащ, подарок Литоша, если в него завернуться, незаметно будет. Главное, чтобы охрана пропустила.

В коридоре не было ни единой живой души, зря Яся переживала. Видимо, отпала необходимость за ней присматривать. Теперь, наверное, это прерогатива мужа. Прислушиваясь к доносящемуся с первого этажа гулу, Яся пробралась к своей комнате, не без внутренней дрожи толкнула дверь. Внутри царила стерильная чистота, о недавнем эксцессе ничто не напоминало. Ну, разве что волчью шкуру куда-то убрали. Ну и хорошо. Хватит с нее, с Яси, волков…

Петя отозвался сразу, и в голосе его, нарочито бодром, слышалась невысказанная тревога.

– Ты как?

– Я нормально. – Не станет же она рассказывать, как ощущает себя на самом деле. Да и к чему? Сама виновата. – Петя, у тебя есть мои фотографии? Ну, те, с полигона?

– В ноутбуке.

– А ноутбук с собой?

– Обижаешь.

– Петя, а давай организуем сенсацию! – От злого, какого-то хмельного куража задрожали руки. – Если прямо сейчас все сделать, к утру материал выйдет?

– Ты о чем? – А вот теперь Петя тревоги не скрывал, но к тревоге этой примешивался хорошо знакомый Ясе профессиональный азарт.

– Я о том, что материала для бомбы у нас уже предостаточно. Есть факт женитьбы, есть фотографии счастливой невесты, так сказать, «до» и «после». Петя, давай все прямо сегодня сделаем!

– Сегодня? Ты же повременить хотела? Сама же говорила, что можно много чего интересного нарыть.

– Я теперь другого хочу. – Царапины, оставленные волчьим перстнем, кровоточили, Яся поморщилась. – Я теперь смерти его хочу.

– Что у вас там, черт побери, произошло?

Что? А ничего особенного, брачная ночь – это ж не трагедия.

– Яся, я тебя спрашиваю!

– Петя, ты в замке еще? Подожди меня у ворот, я сейчас, только переоденусь.

– Ненормальная, они же тебя уничтожат!

– Для этого меня еще нужно найти. Все, Петя, я отзвонюсь, как из замка выберусь.

– Подожди! Через ворота не получится. Тут прожектора и охрана. Гостей, тех, кто уже нагулялся, со всеми почестями усаживают в лимузины и отвозят в гостиницу. Просто так никого не выпускают. Говорят, что из-за волков, мол, не хотят лишних проблем. Но, сама понимаешь, пока в лимузины грузят, рассматривают с пристрастием.

Вот и приплыли… Если с пристрастием, то ее узнают непременно. Тут переодевайся – не переодевайся. А до утра ждать никак нельзя. Что же делать-то?

– Ты ключ от подвала можешь достать? – вдруг спросил Петя.

Ключ? Да у нее он еще с прошлой ночи остался.

– Могу, а зачем?

– Я, как приехал, решил разведку местности провести, вот и увидел кое-что интересное. Метрах в тридцати от замка, у южной стены, есть какой-то выход из-под земли. Изначально там стояла решетка и амбарный замок висел, но ты ж меня знаешь, я люблю, чтобы пути для отступления были готовы заранее. В общем, замок я спилил, так что дорога открыта.

– А ты уверен, что выход через подвал? – Сердце затрепыхалось радостно и испуганно одновременно.

– Я проверял. Метров двадцать прямой тоннель, а потом подвал. Если ты сможешь туда спуститься…

– Уже бегу!

На сборы ушло всего несколько минут. Яся переоделась в джинсы и водолазку, в шкафчике туалетного столика нашла Лехин фонарик. Ну, что с ней такое страшное может случиться? Однажды она в подвал уже спускалась, и ничего, жива осталась.

Самым сложным оказалось пробраться в подсобку с выходом в подвал, идти пришлось мимо кухни, в которой народу – тьма. Получилось, прошмыгнула незамеченной, вставила ключ в замок, повернула.

Первым делом Яся нашарила выключатель. Из двух лампочек горела только одна, но горела ведь, освещала метров десять коридора. Петя сказал, идти нужно к южной стене. Это значит, в противоположную сторону от отопительных ниш. Не заблудиться бы. И света маловато, хорошо, что фонарик с собой.

Шаги отражались от каменных стен гулким эхом, и с каждым новым шагом эхо становилось все громче, а проход все темнее и уже. Через несколько минут тоннель свернул вправо, и пришлось включить фонарик. По ногам потянуло сквозняком – верный признак того, что выход где-то рядом. Петя сказал, решетка метрах в двадцати-тридцати, а Яся сколько прошла? Да много уже, значит, скоро.

Посторонний звук Яся услышала не сразу. Крадущийся шорох чужих шагов, едва уловимое, на самой границе восприятия, шуршание. Что это? Может, показалось? Она замерла, спряталась за выступ стены, прислушалась. Не показалось. Кто-то шел по проходу, осторожно, но не особо таясь. Кто-нибудь из обслуги? А что делать обслуге среди ночи в подвале, да еще не в центральной его части, а тут?

Фонарик лучше погасить, не стоит рисковать. Обслуга там или нет, нельзя, чтобы ее видели. Яся успокаивала себя тем, что в подвал мог спуститься кто-то из обитателей замка, но сердце ухало предательски громко, и пульс в висках стучал так, что заглушал посторонние звуки.

Шаги приближались, в кромешной подвальной тьме загорелось слабое пламя свечи, выхватив из темноты уже знакомое Ясе неживое лицо, распущенные черные волосы, серый саван платья, в нос шибанул запах дыма и мокрой шерсти. Призрак…

Водолазка насквозь пропиталась потом, холодные капли стекали со лба, щипали глаза. Хоть бы не заметила, только бы прошла мимо.

Женщина замерла. Почуяла? К горлу подкатила липкая волна тошноты, Яся зажмурилась.

Она не знала, сколько простояла вот так, превратившись в соляную статую, сросшись с замшелой стеной замка. Наверное, долго. Может, целую вечность. Она бы и дальше так стояла, до самого рассвета, если бы не инстинкт самосохранения. Нельзя медлить, нужно срочно уносить ноги, потому что дальше будет только хуже.

Как же это жутко – идти в кромешной темноте! Как мучительно чувствовать тяжесть фонарика в руке и бороться с невыносимо острым желанием зажечь свет. Нельзя, опасно.

В подвальном вековом мраке время точно остановилось, Яся шла и шла, а тоннель все не кончался. От мысли, что она могла просто заблудиться, отступившая было паника снова вернулась, сжав горло холодной лапой.

Лунный свет забрезжил, когда Яся уже потеряла всякую надежду. Запахло лесом и еще чем-то неприятным, сладковатым. Вот она – долгожданная свобода. Больше не нужно красться в темноте как тать, а можно бежать со всех ног. Яся и побежала.

Она упала, когда до выхода оставалось всего каких-то несколько метров. Споткнулась обо что-то большое, мягкое, покатилась по каменным плитам, уткнулась носом в меховой, пахнущий псиной и кровью бок, завизжала. Выдержка закончилась в тот самый момент, когда Ясина рука, заскользив по странно липкому полу, коснулась волчьих клыков. Именно волчьих, Яся поняла это еще до того, как щелкнул выключатель фонарика и к тусклому лунному свету добавился яркий электрический.

Волк смотрел на нее мертвыми глазами, из развороченного бока на каменные плиты пола стекало то самое липкое, сладко-приторное. Даже мертвый, волк вызывал первобытный ужас, но закричала Яся не от того. Рядом, всего в нескольких сантиметрах от распростертой косматой твари, лежал Леха. Яся не хотела смотреть, не хотела запоминать, но запомнила все с фотографической точностью. Нетронутым оставалось только Лехино лицо. Широко распахнутые глаза глядели по-детски удивленно, точно перед смертью он увидел что-то такое, чего не видел никогда в жизни… А тела не было. То есть что-то было, истерзанное, непропорциональное – нечеловеческое. И в этом месиве тусклым боком поблескивал пистолет. Как же так? Леха кричал, стрелял, а она ничего не слышала. Или слышала? Те самые хлопающие звуки, потонувшие в волчьем вое, – это были выстрелы?…

– Мамочки… – На четвереньках, не находя в себе силы встать на ноги, Яся отползла от охранника. – Да что же это, господи?

…На плечо легло что-то тяжелое, сжало.

– Ты чего орешь? – Голос Пети показался чужим и незнакомым. Яся захлебнулась криком, уткнулась лицом в любимую Петину кожанку и завыла.

Ей не пришлось ничего объяснять, он сам все увидел, испуганно матюгнулся, сгреб Ясю в охапку и потащил к выходу.

* * *

До гостиницы добрались в четвертом часу утра, заперлись в Петином номере.

– Я в душ. – Яся прижалась спиной к двери, с рассеянной отстраненностью посмотрела на засохшие пятна крови на своих руках. Чья это кровь, Лехина или волчья, думать не хотелось, поскорее бы смыть…

– Тебе полчаса на сборы. – Петя включил ноутбук. – А я пока материал подготовлю. Не передумала? – Он посмотрел внимательно и, как показалось Ясе, с жалостью.

Вместо ответа она мотнула головой, покачиваясь, прошла в ванную.

– А про это, – послышался вдогонку голос Пети, – я тоже напишу. Еще покруче бомба получится. Эх, жаль, что уехать придется. Слышишь, Яся, давай я тебя отвезу, а сам вернусь, посмотрю, что к чему. У меня ж аккредитация еще не закончилась.

Куда он собирается ее везти? Если в райцентр, то пустая затея. На вокзале люди благодетеля станут искать в первую очередь. Надо дальше, может, во Львов, а потом она как-нибудь сама.

Вода стекала с рук бледно-розовыми струйками, пенилась у воронки слива, искрилась, как недавнее шампанское. Ясю снова замутило. Все, не думать, забыть, как страшный сон…

– Петя, до Львова меня подкинешь? – Она вышла из ванной, присела на край нерасстеленной кровати.

– Подкину. – Петя, уткнувшись носом в экран ноутбука, лихорадочно барабанил по клавишам. Расслышал ли?

Когда матерый журналист Петр Олейников, ведущий рубрику журналистских расследований в крупнейшем еженедельнике страны, брался за работу, окружающий мир переставал для него существовать.

– Еще пару минут. Сейчас фотки со свадьбы найду, где вы с Закревским крупным планом, материал отправлю, и можем делать ноги. Кстати, – он махнул рукой куда-то в сторону валяющейся на полу дорожной сумки, – там, в боковом кармане, твои настоящие документы. С новыми что думаешь делать?

– Не знаю, – Яся пожала плечами. – Выброшу, наверное.

Хорошо, что она работает не в одиночку. В самом начале патологическая дотошность и въедливость Пети доводили ее до белого каления, а теперь вот сыграли на руку.

К первому, почти самостоятельному Ясиному расследованию Петя готовился основательно. Мало того, что придумал легенду, так еще в милицейской базе нашел реальную детдомовскую девушку Ярославу, биография которой полностью этой легенде соответствовала, а внешность от Ясиной если и отличалась, то не кардинально.

Задание на тот момент Ясе, по паспорту Ярославе Радеевой, казалось в большей степени увлекательным, чем опасным. Сведения о том, что предводитель городских бездомных Косой, помимо привычного уже бизнеса, связанного с переработкой вторсырья, подвизался торговать наркотой и оружием, Пете слил один из его многочисленных помощников. Информация эта была сырой и нуждалась в подтверждении, но материал обещал быть убойным. Еще одна организованная преступная группировка, пусть не под носом у властей, но тоже недалеко, хорошо налаженная дилерская сеть, каналы поставок. Но главное, что интересовало Петю, кто крышует все это неспокойное помоечное хозяйство. Каким бы отчаянным прохвостом ни был Косой, однако без благословения сверху на такую серьезную авантюру он бы не решился.

Изначально Петя планировал внедриться в банду один, придумал себе легенду про боевое спецназовское прошлое, про пятилетний кавказский плен, обманом отобранную московскую квартиру, про жестокую месть обидчикам и острую необходимость скрываться. В историю эту Яся никак не вписывалась, но она его упросила, едва ли не на коленях вымолила дозволение получить наконец настоящее журналистское крещение. Петя долго сопротивлялся, а потом откорректировал легенду, и к вынужденному скрываться воину-интернационалисту добавилась подружка-детдомовка.

Зная, какие нравы царят в окружении Косого и предвидя сложности, с которыми может столкнуться на полигоне молоденькая симпатичная девчонка, Петя решил подстраховаться, на поклон к Косому пришел не только с рекомендациями от «правильных» ребят, но и с просьбой взять Ясю под крыло. Просьба была подкреплена энной суммой денег и заверениями, что за доброту такую опытный вояка станет служить мусорному королю верой и правдой.

Яся, до этого два года проработавшая в благопристойной и в равной мере скучной редакции культурных новостей и давно мечтавшая о серьезном журналистском расследовании, к первому своему настоящему заданию подошла ответственно, даже ногти не просто обрезала, а для пущей достоверности обгрызла, распрощалась с маникюром, педикюром и макияжем без малейшего сожаления. Изящные дамские вещички сменила на прикупленное в секонд-хенде барахло. Ради дела отказалась от дезодоранта, шампуня и зубной пасты и целых две ночи провела на Казанском вокзале, входя в образ.

На полигоне Яся пробыла всего каких-то три дня до того, как там появился Закревский со своей свитой, и жизнь ее в одночасье стала еще увлекательнее и перспективнее. Ради этих перспектив Яся согласилась на многое, даже на некоторую сделку с совестью. В то время ей, молодой и амбициозной, все казалось оправданным.

Наверное, именно из-за этих вот призрачных перспектив Петя и согласился ей помочь, заручившись поддержкой самого Зорича, многолетнего бессменного главного редактора еженедельника. Тогда, каких-то несколько недель назад, происходящее представлялось юной журналистке всего лишь увлекательной игрой. Знала бы Яся, чем это закончится…

– Все, отправил! Утром твоих новых родственников ждет большой сюрприз. – Петя отключил ноутбук, глянул на Ясю, спросил не то с укором, не то с беспокойством: – Ну, чего сидим? Давай делать ноги, пока тебя не хватились.

Яся сидела на пассажирском кресле Петиной «Ауди», всматривалась в густой предрассветный туман и думала о том, что перстень с грифоном так и остался у нее. А и пусть! Должна же она что-то получить на память помимо страха, унижения и исполосованной до крови кожи. Вот завтра, нет, уже сегодня в газете появится статья, и Закревским придется несладко. Что-то нужно будет им делать со своей неуемной спесью и безупречной репутацией, как-то объяснять уважаемой публике, почему благородный род осквернила грязная плебейская кровь…

– Петя, – девушка перевела взгляд с дороги на товарища, – а ты не боишься? Они ж, наверное, в первую очередь на тебя попытаются выйти.

– Нет, – Петя пожал плечами. – Я статейку-то не в наш еженедельник пристроил, – злорадно ухмыльнулся он, – слил инфу конкурентам. За очень приличные деньги, между прочим. Считаю, за такие бабки грех информацией не поделиться. Кстати, ты, Яся, на долю не рассчитывай, у тебя вон колечко одно пару сотен тысяч зеленых стоит. Загонишь его и обеспечишь себе безбедную старость.

Да плевать на долю! Ясе бы поскорее очутиться как можно дальше от этих проклятых мест.

– А Зоричу что скажешь? – поинтересовалась она.

– Ему я другой материал подброшу. Уж больно любопытная картинка вырисовывается вокруг этих Закревских и их родового гнезда. Я от местных такого наслушался: и про волчьи ночи, и про призрачную волчицу, и даже про персональное родовое проклятье кое-что разнюхал. А тут еще вчера волки двоих пастухов в горах задрали и вот парня этого, получается, прямо на территории замка…

– А что с проклятьем? – Яся сделала глубокий вдох, унимая некстати затрепыхавшееся сердце.

– Да так, может, и глупость, но проверить в архивах стоит. Тут недалеко от замка лет триста-четыреста назад располагалась цыганская стоянка. Говорят, у цыганского барона дочка была красавица-раскрасавица, такая, что глаз не отвести. Ну, они ж, цыганки, ясное дело, все красивые да хитрые. Вот и эта хитрой оказалась, охмурила не абы кого, а молодого графа Закревского.

– Вацлава?

– Ага, его самого, – Петя кивнул. – Вроде как случилась между цыганкой и аристократом неземная любовь. Рассказывают, цыганка эта даже какое-то время в Рудом замке жила полновластной хозяйкой.

– А потом что? – Яся вдруг вспомнила призрак женщины, и на нее точно дохнуло могильным холодом.

– А потом прошла любовь, завяли помидоры. Захотелось Вацлаву жениться на девушке из хорошей семьи, а тут какая-то безродная цыганка под ногами путается. Он с ней по-хорошему попробовал разобраться, денег дал, из замка выставил, а она упорствует. Тут еще папа ее, цыганский барон, подключился, начал графу всякими карами страшными грозить за то, что тот дочу его обесчестил.

– И что?

– Дальше непонятно. – Петя выбил из пачки сигарету, закурил. – Обычно ж всегда все конкретно с легендами, а тут сплошной туман. Одно известно доподлинно: за ночь цыгане куда-то исчезли. И цыганка та тоже, ясное дело. А стены замка вдруг словно кровью пропитались, и в колодце вода красной стала.

– А волки?

– Вот с ними самое интересное. Как только цыгане пропали, появилась эта призрачная стая.

– Стая?

– Ну, стая не стая, а одна волчица точно появилась и сразу же всех местных волков взбаламутила, ополчила против Закревского и его подданных.

– И что это, по-твоему?

Туман за окнами машины не спешил рассеиваться, наоборот, с каждой минутой становился все гуще.

– Так проклятье! Что же еще?! – усмехнулся Петя. – То ли папа, цыганский барон, то ли обманутая красавица что-то там нашаманили, и с того самого момента личная жизнь ни у Вацлава, ни у его потомков уже не складывалась, все их жены умирали. Я навел кое-какие справки. Знаешь, а ведь не врет легенда! Ни одна женщина рода не дожила до глубокой старости. Возьми хоть твоего муженька… – Петя осекся, испуганно посмотрел на Ясю и добавил поспешно: – Твой случай не считается, у вас же все не по-настоящему.

Ну, это как сказать… Яся вытерла о джинсы вспотевшие ладони. Венчание и брачная ночь были очень даже настоящими, и перстень с грифоном не похож на подделку…

– Петя, они же меня не просто так выбрали. – От страшной догадки стало тяжело дышать. – Петя, я им была для чего-то конкретного нужна. Это же, наверное, как-то связано с проклятьем…

– Глупости! Даже если предположить, что с женами Закревским не везет, то какой им смысл подставлять тебя?! Ты же не годишься даже в качестве промежуточного звена. Допустим, что ты тоже попадаешь под это проклятье…

– Типун тебе на язык!

– Я же говорю, допустим. Какой в этом смысл? Умирает не каждая вторая или каждая десятая, а все без исключения.

– Все без исключения…

– Яся, слушай сюда, – сказал Петя с нажимом. – Во-первых, это лишь сказки, а во-вторых, на тебе проклятье все равно не закончится.

– Это почему?

– Потому что ты ничем не отличаешься от тех женщин, потому что ты, уж прости, самая заурядная. Ну что, скажи на милость, в тебе есть такого особенного? Ты вспомни, Закревский ведь изначально не за тобой на полигон пришел. Вот главное доказательство того, что твой случай не эксклюзивный. Что-то, конечно, Закревским двигало, но к проклятью это не относится никаким боком. Да и не факт, что оно есть, родовое проклятье.

– А призрачная волчица? Мне шофер рассказывал, что она появляется, когда кто-то из Закревских собирается жениться.

– Вот видишь! Еще одно подтверждение того, что теория ущербна. Женятся Закревские за свою жизнь не раз и не два. Если б была хоть какая-то связь между свадьбами и появлением волков, местное население уже давно бы вымерло. А так последний раз волчьи ночи случались тридцать лет назад, а до этого вообще почти сорок лет все спокойно жили.

– Значит, тут другая какая-то связь, – Яся упрямо тряхнула головой.

– Тебя эти проблемы больше не должны волновать. – Петя потрепал Ясю по щеке и улыбнулся ободряюще: – Тебе сейчас надо постараться следы замести, чтобы… Вот черт!

Машину вдруг занесло, потянуло куда-то вниз, туда, откуда из глубокого оврага на дорогу выползали щупальца тумана.

Прежде чем сорваться в чернильную пустоту небытия, Яся успела заметить призрачный волчий силуэт и синими звездами горящие, совсем не волчьи глаза…

* * *

Ночь черная, непроглядная. Ни месяца на небе, ни звездочки. Мечется Вацлав по замковой зале, зажимает уши, чтобы не слышать, как любимая жена кричит, как вторит ей разноголосый волчий хор. Второй день не может Зосенька от бремени разродиться, изводит криками, рвет душу на части. Доколе? Сколько ей, несчастной, еще мучиться? Почему повитуха помочь ей не в силах?

Сколько раз за ночь Вацлав задавал себе этот вопрос? Уже и не припомнишь. И свечку Богородице ставил, и зарок давал, что прекратит лютовать, только бы с Зосенькой да с младенчиком все хорошо было, только бы закончились страдания жены.

Скрипнула тяжелая дверь, скользнула по стене сгорбленная тень, захрипела голосом старушечьим, едва слышным:

– Радуйся, господарь! Сын у тебя! Наследник!

Сын! А ведь он знал, что Зосенька сына ему родит! Верил, что первенец непременно мальчиком окажется. Радость-то какая!

Повитуха на лету ловит золотой, засовывает за щеку, кланяется до земли.

– Может, господарь изволит на дитя посмотреть?

Изволит! Только о том и мечталось все эти долгие часы. Только о том и думалось.

Завернутый в пеленки младенчик похож на старика, морщит нос-пуговку, кривит беззубый рот, силится заплакать. Ничего, сынок, все у тебя теперь будет хорошо, только вырастай скорее, радуй отца.

Зосенька бледная, цветом лица от простыней не отличимая. Намаялась, родимая. Но улыбается, гордится, что удалось супругу дорогому угодить. Угодила, ненаглядная, ах как угодила! Он ей за такое счастье уже и подарок приготовил – гарнитур изумрудный, из самого Парижа выписанный.

– Пришла она за мной, любимый. – Улыбка гаснет, точно и не было ее, и в губах ни единой кровиночки. – За собой звала…

И словно в подтверждение Зосенькиных слов – волчий вой, и чудится Вацлаву в этом вое знакомый голос, и вспоминаются слова последние, самые непритворные…

…Зосенька, жена любимая, умерла через неделю. И откуда только силы взялись? Как смогла подняться на сторожевую башню? Как решилась птицей вниз сорваться на черные скалы, загубить душу свою бессмертную?

А в башне потом дворня следы кровавые нашла, волчьи: и на лестнице, и на самом верху, у бойниц. Выходит, сманила Зосеньку призрачная волчица, сдержала свое последнее слово…

* * *

Вадима разбудил истеричный женский визг. И не разбудил даже, а точно с мясом вырвал из полусна-полубреда, в который он провалился бог весть сколько часов назад. В больной голове что-то гулко ухало, булькало, резонировало с доносящимися откуда-то снизу воплями. Открыть бы глаза, да нет сил. Вместе со светом непременно придут воспоминания, а вспоминать ничего не хочется. Лучше лежать вот так, раскинув в стороны руки, чувствовать кожей неласковые, но бодрящие прикосновения ветра. Ветра?…

Глаза все-таки пришлось открыть и даже осторожно потрясти головой, прогоняя из нее уханье и бульканье. Сначала показалось, что ночь еще продолжается: в окружающем Вадима сизом мареве не было видно ни зги. Живым и настоящим оставался лишь женский голос, уже не вибрирующий на самой высокой ноте, а тихий, причитающий. Ну вот, стоило только связать свою жизнь с ехидной, как жизнь эта тут же встала с ног на голову, пропиталась стылым туманом, проросла душераздирающими воплями.

Вадим сел, огляделся. Ишь куда, оказывается, занесла его нелегкая – в угловую башню, ту самую, со смотровой площадки которой он едва не сверзился всего пару ночей назад. На сей раз, видать, сил хватило не на многое, бесславное восхождение закончилось на перекрытии между первым и вторым этажами. Странно, какой черт его вообще сюда занес, когда в замке полно укромных мест?! Хорошо еще, что до самого верха он и не добрался, а то неизвестно, чем бы все закончилось. Хватит сидеть, любоваться замызганным дощатым полом и щербатыми стенами, пора спускаться с небес на землю, узнать, кто там так верещит.

Кровавые следы Вадим заметил не сразу, сначала почувствовал неладное, проведя ладонью по липким перилам винтовой лестницы. И уже потом, еще не успев испуганно отдернуть руку, увидел отпечатки волчьих лап. Повсюду: на смотровой площадке, на ступенях, на собственной, некогда девственно белой рубашке. Прогулялся…

Внизу, во дворе, царил настоящий тарарам. Оказалось, что нарушает рассветное спокойствие не какая-то абстрактная женщина, а Аглая Ветрова, растрепанная, без макияжа и эпатажных своих побрякушек. Стоит посреди двора, прижимает к груди что-то бесформенное, лохматое. Псину свою, что ли? Вот ведь баба с прибабахом!

Вадим бочком, стараясь оставаться вне зоны видимости, уже почти просочился к центральному входу, когда его кто-то схватил сзади за плечо. Не проведи он самую ужасную в своей жизни ночь в постели с нелюбимой, не очнись от пьяного угара в луже непонятно чьей крови, он бы, наверное, отреагировал быстрее, врезал бы нападающему по роже. А так сплоховал: только начал разворачиваться, только занес руку для удара, как услышал знакомое интеллигентное шипение Вениамина:

– Где ты был?

– Спал, – буркнул Вадим. И ведь нельзя сказать, что соврал: большую часть ночи он провел в каком-то сонно-бредовом состоянии, ни хрена не запомнил, но чувствовал себя точно побитая собака.

– Я тебя повсюду ищу. Пойдем скорее, шеф хочет тебя видеть. – Вениамин говорил и продолжал тянуть его за рукав.

– А с этой ненормальной что? – Вадим кивнул в сторону голосящей Аглаи. К тому моменту какие-то люди уже окружили журналистку плотным кольцом, утешая, уговаривая, пытаясь увести со двора.

– Собачка ее погибла. – По голосу чувствовалось, что Вениамину не до этого. – Убежала ночью из комнаты и вот только что нашлась. С перегрызенным горлом… – добавил он и многозначительно посмотрел на окровавленную Вадимову рубашку. Хорошо хоть вопросов задавать не стал.

– Собачку жалко, – произнес Вадим, безо всякой, впрочем, жалости.

– Собачка – это ерунда. – Секретарь, распахнув дверь, с неожиданной для его тщедушной комплекции силой втолкнул Вадима в полумрак дома. – Тут такое творится…

Что творится в Рудом замке, Вадим узнал, лишь когда очутился в дедовом кабинете. Выглядел старший Закревский ужасно, будто это он, а не Вадим пережил самую хреновую ночь в своей жизни. Серое лицо, кажущееся еще более старым из-за сизой щетины, ввалившиеся глаза, заметно дрожащие руки на подлокотниках антикварного кресла – не уверенный в себе мужчина, а беспомощный старик. Таким Вадим видел деда впервые. За спиной у него застывшим манекеном стоял Гера. Тут же, в кабинете, на невысоком диванчике сидел Литош.

– Где ты был? – Дед встретил Вадима тем же вопросом, что и Вениамин. – Что с твоей одеждой? – Он даже попытался привстать, чтобы получше разглядеть кровавые следы на Вадимовой рубашке.

– Спал в сторожевой башне. – Вадим уселся на диванчик рядом с Литошем. – А что происходит?

– Почему в башне? Почему не в собственной спальне? – Дед проигнорировал его вопрос. – Где твоя жена?

Его жена? В последний раз, когда он ее видел, она выла раненой волчицей, печалясь по поводу загубленной девичьей чести. Сказать по правде, он сильно сомневался, что честь и Ярослава – сопоставимые понятия, но по-другому объяснить случившееся прошлой ночью не мог. Как не мог найти причину других странностей. Муторное чувство неотвратимости, саднящая рана в том месте, где должна быть душа, окровавленная одежда… Откуда все это?

– Не знаю, – сказал он, и вдруг ко всем перечисленным чувствам добавилось еще одно, самое сильное, – тревога. Ведь не из любопытства дед расспрашивает его о Ярославе, и на душе не просто так кошки скребут. – А что? – Вопрос получился неправильный, неуверенный какой-то, не мужской.

– Проблемы у нас, – подал голос молчавший до этого Литош.

– Собачку волки загрызли? – Вадим покрутил на пальце волчий перстень, подарок молодой жены.

– И собачку в том числе, – мрачно ответил Вениамин. – Собачку, двух пастухов в деревне, нашего охранника – и все это за одну ночь.

– Охранника? – Сказанное укладывалось в больной голове с трудом. – Он за территорию выходил?

– Нет, его убили прямо в замке. – Литош порывисто встал и принялся мерить шагами кабинет. – Точнее, в замковом подвале. Сегодня электрик спустился в подвал, проверить проводку, а там тела… охранника и пристреленного волка.

– Как же волк попал в подвал? – Вадим, стянув с себя рубашку, зашвырнул ее под стул. Вроде как немного полегчало.

– Я виноват, – Литош театральным жестом сжал виски, – не проявил должного внимания, не проверил выход из подземелья.

– Что еще за выход?

– Из замкового подвала ведет подземный ход. Раньше он имел стратегическое значение, а теперь… – Литош замолчал, с досадой махнул рукой. – И ведь была у меня мысль засыпать этот чертов лаз, но побоялся погрешить против исторической достоверности, оставил все как есть, забрал выход решеткой, повесил замок. Оказывается, кто-то замок спилил, проход открыл. Вот волки и полезли…

– Странные они! – Вадим поскреб отросшую за ночь щетину. – Не волки, а крысы какие-то. Что им делать в подвале?

– А Лехе что там делать? – вдруг пробасил Гера. – Ему было велено выход из дома охранять, а он за каким-то чертом в подвал полез.

– Леха – это тот охранник, который погиб? – Перед внутренним взором встало задорное мальчишеское лицо: открытый лоб, курносый нос, голубые глаза.

– Он самый. – На каменном лице Геры заиграли желваки. – Напарник его еще вчера докладывал, что Лехи нигде не видно, но с этим свадебным переполохом… В общем, решили, что загулял парень, подался в деревню. Да и выходной у него был. Кто ж думал?…

– А кто должен был думать?! – рявкнул дед. – Кто у нас начальник службы безопасности?!

– Виноват, – Гера покаянно опустил голову.

– Замок обыскали?

– Да.

– И что? Нашли Ярославу?

– Нет, есть подозрение, что она покинула территорию замка.

– Как покинула? Как ты себе это представляешь? – Нетерпеливым жестом дед дернул ворот рубашки.

Вадим встал, настежь распахнул окно, впуская в комнату утреннюю прохладу, спросил:

– Дед, лекарство дать?

– А ты молчи! – Дед посмотрел на него едва ли не с ненавистью. – Первая брачная ночь, а жених шляется неизвестно где! Кто должен был присматривать за Ярославой? Чья она жена?

Ответить Вадим не успел, да и не знал он, что сказать. Виноват, со всех сторон.

Вместо него заговорил Гера:

– В подвале, у самого выхода, найдены следы от кроссовок. Судя по размеру, следы либо детские, либо женские. Я склонен думать, что женские.

– В свадебном платье и в кроссовках, – скептически хмыкнул Литош. – Странно как-то, господа.

– А почему вы решили, что в свадебном платье? – с иезуитской ухмылкой поинтересовался Вениамин. – Оно лежит в комнате. Порванное…

Направленные в его сторону взгляды Вадима не смутили, сейчас он думал о другом – могла ли Ярослава в самом деле сбежать. И что послужило толчком к этому.

– Мне не терпелось, – буркнул он.

– Надо полагать, настолько, что невесте после этого вдруг захотелось покинуть стены замка? – В лице Литоша не осталось и следа от всегдашнего благодушия, он смотрел на Вадима со смесью брезгливости и отвращения.

– Не твое дело! Слышишь?! Она моя жена, что хочу, то и делаю! – Получилось омерзительно, как-то совсем уж по-скотски. Вадим тяжело опустился в кресло, спросил, обращаясь исключительно к Гере: – И что там, с этими следами?

– Надо думать, ваша э-э… супруга воспользовалась подземельем, чтобы выйти за пределы замка.

– И она их видела, охранника и волка?

– Да. Следы потому такие отчетливые, что она наступила на кровь.

Его жена… Насколько она впечатлительна? Настолько, чтобы совершить побег из-за такой мелочи, как неудавшаяся брачная ночь? Под ложечкой засосало, и прошедшая было головная боль снова вернулась. Ярослава все видела, даже в крови испачкалась, но не вернулась назад, не испугалась волков. А все почему? Да потому что его, своего мужа, она боится намного сильнее, чем волков…

– Почему ваша рубашка в крови? – вдруг спросил Литош. – Где вы провели ночь?

– Я? – Вадим мотнул головой, прогоняя недобрые мысли. – Понятия не имею. – Признание далось нелегко, но сейчас не до дворцовых интриг. Ярослава не должна была уйти далеко, нужно попытаться ее найти. – Как-то у нас вчера не сложилось, мы поругались, я напился, ушел из комнаты около часу ночи, кажется, бродил по замку.

– Кажется? – удивленно приподнял бровь Вениамин.

– Я же говорю – напился! Утром очнулся в сторожевой башне, весь в крови. И не спрашивайте меня, чья эта кровь и почему она на мне. Не знаю!

– Вот они – волчьи ночи… – прошептал Литош. – Начинается.

– Что начинается? – Захотелось схватить художника за грудки, вытрясти из него правду, понять наконец, что же здесь происходит, к чему весь этот балаган.

– Потом! – Дед, опираясь на Герину руку, встал. – Сейчас у нас две задачи: найти Ярославу и успокоить гостей.

– Гостей я беру на себя. – Вениамин посмотрел на наручные часы. – Не думаю, что это будет легко, но попытаюсь договориться с Аглаей.

– Убеди ее, что собачку загрыз не волк, а сторожевой пес. А вы, Йосип, проследите, чтобы слуги не болтали лишнего. Гости не должны ничего узнать, нам не нужны неприятности. Гера, отправь людей в поселок, пусть возьмут под контроль гостиницу, и еще пару человек пошли в город. Поезд только через шесть часов, Ярослава, наверное, где-то на вокзале. К обеду вся моя семья должна быть в Рудом замке.

Вадим едва дождался конца дедовой речи. Сколько можно говорить, надо действовать! Тут творится хрен знает что, а его жена болтается где-то совсем одна. Как они дальше будут жить, – сейчас неважно, главное, найти ее, опередить остальных.

Кабинет покидали в полном молчании, только Гера что-то тихо бубнил в телефон, раздавая инструкции. Уже в коридоре Вадима перехватил Литош, до боли сжал его запястье, уставился на волчий перстень.

– Откуда? – Черные глаза художника зажглись алчным огнем. – Откуда у вас это?

– Свадебный подарок Ярославы. – Вадим выдернул руку.

– Поразительно… – Литош отступил на шаг. – Но откуда?

– Вот как найду свою жену, можете у нее спросить! – рявкнул Вадим и, не оборачиваясь, направился к своей комнате.

На сборы ушло всего несколько минут. Ледяной душ, свежая одежда, пистолет. Береженого и бог бережет…

* * *

Из забытья Ясю вырвал волчий вой, громкий, тоскливый, многоголосый. А еще боль в боку и смутное, не до конца оформившееся ощущение чего-то непоправимого. Поворота головы хватило, чтобы понять: так и есть, случилось самое ужасное…

Петя все еще сжимал руль и, чудилось, всматривался в клубящийся перед их искореженной машиной туман, но взгляд товарища был неживой, а в груди, там, где недавно билось сердце, острым обломком торчал окровавленный сук.

Яся завыла, вторя волчьим голосам, отказываясь принимать Петину смерть, отказываясь верить, что ее саму ждет участь еще более страшная, потому что в этих диких местах волчья ночь не кончается даже днем, потому что туман вокруг не простой, а подсвеченный десятками движущихся желтых огоньков, а ремень безопасности заклинило, и выбраться из машины нет никакой возможности… Даже если Ясю и станут искать, то не здесь, на самом дне поросшего лесом глубокого оврага, а в городе, на вокзале. Так что спасения ждать неоткуда…

Туман вокруг шевелился, жил какой-то своей, потусторонней, человеку непонятной жизнью, тянул к Ясе серые щупальца, заставляя душу замирать от страха. Но намного ужаснее тумана были волки. В ноздри забивался запах мокрой шерсти и отчего-то гари, а внутри все вибрировало в унисон многоголосому звериному хору.

Яся извернулась, попыталась дотянуться до лежащей на заднем сиденье Петиной сумки. Вдруг там есть нож или бритва, хоть что-нибудь, чем можно перерезать ремень безопасности и освободиться.

Извиваясь змей, она миллиметр за миллиметром тянулась к сумке, наконец подцепила ногтями одну из ручек, стиснув зубы и зажмурившись от боли в ушибленном боку, потащила сумку к себе. Получилось! Вот боковой карман, а в нем – безопасная бритва. Лучше бы нож, но уж что есть…

Бритва скользила по ремню, оставляя на нем лишь мелкие царапины. Ничего, главное – не сдаваться, не смотреть в мертвые Петины глаза, не слушать вой, бороться до последнего.

В ушах шумело, соленый пот заливал глаза, но дело тронулось наконец с мертвой точки. Ясе оставалось еще чуть-чуть, когда волчий вой смолк и на лес опустилась нереальная, осязаемая тишина. Она длилась недолго, далекий женский голос затянул вдруг песню, такую печальную, что защемило сердце. Слов Яся разобрать не могла, равно как и понять, откуда голос доносится. Звать на помощь она не стала, обострившимся, уже почти звериным чутьем понимая – странная певица не за тем пришла, чтобы ей помочь…

Последний рывок – и ремень поддался. Через дверцу не выбраться, придется через разбитое лобовое стекло, стараясь не задеть роковой сук, даже краем одежды не коснуться залитой кровью приборной панели.

Устланная ковром из прошлогодних листьев земля мягко пружинила под ногами, гасила звуки шагов. Яся крадучись обошла машину, замахала руками в тщетной попытке разогнать туман.

Волк появился слева, огромный, матерый. Никогда в жизни Яся не видела таких волков. Желтые глаза, кровавая пена на клыках, внимательный, точно человечий, взгляд. Волк сделал шаг вперед, Яся – шаг назад, уперлась спиной в капот машины, закричала. Нет, она не пыталась позвать на помощь, просто ужас, который родился в тот самый момент, когда она встретилась взглядом с мертвыми Петиными глазами, диким зверем рвался наружу, выливаясь в истошный крик.

Второй волк появился справа, выплыл из тумана бесшумно, словно сам был его порождением, в нетерпении перебирая лапами, остановился рядом с первым. Следом вышел еще один и еще – призрачная стая, безмолвная и в этом своем безмолвии особенно страшная.

Волки не нападали. Яся знала, чьего приказа они ждут. Не врут легенды, недолог век у женщин рода Закревских. Всего-то несколько часов как замужем, а призрачная волчица уже пришла по ее душу. Точно, вон глаза ее синие, не волчьи, и с серебристыми искрами шерсть, и окровавленная лапа. Лапа полупрозрачная, а кровь густая, самая настоящая, падает на землю рубиновыми каплями, плавит туман…

И ведь невозможно оторваться от этого гипнотизирующего взгляда, и не страшно уже совсем, а в ушах женский голос и песня, незнакомая, грустная, словно колыбельная. А волчица скалит пасть в человеческой улыбке…

Волк прыгнул в тот самый момент, когда Яся сделала шаг навстречу собственной погибели, на мгновение завис в ставшем вдруг кристально-прозрачном воздухе, дернулся, взвыл и рухнул, забившись в агонии у Ясиных ног, вспарывая желтыми когтями влажную землю.

– Ярослава! – Голос знакомый. Думала, век бы его не слышать, а сейчас вот так радостно…

Голос, и выстрелы, и яростный волчий рык, и мечущиеся среди вековых деревьев серые тени.

– Яся! – Она уже оседала на землю рядом с застреленным волком, когда кто-то подхватил ее на руки, потащил прочь от волков и выстрелов. – Что ты тут делаешь, сумасшедшая?!

Она сумасшедшая? Да, верно! Она сошла с ума в тот самый момент, когда согласилась на сделку с его дедом, когда решила, что легенды – это пустое, что нет никакого проклятья. Но сейчас прозрела. Только, господи, какую же цену пришлось заплатить за это умение видеть сквозь туман…

– Эй, с тобой все в порядке? – Тяжелая ладонь на затылке, сжимает больно, вертит голову, грозя оторвать. И глаза совсем рядом, синие, почти такие же, как у призрачной волчицы. – Яся, ты меня слышишь?

Отвечать нет сил, их хватает лишь на слабый кивок да на то, чтобы стереть с лица непрошеные слезы.

– Ну, что ты ревешь? Все уже позади!

Да. Лехина молодая жизнь позади, Петиным планам больше не сбыться никогда, сама она в западне, из которой никакого выхода. Если Закревские отпустят, то призрачная волчица точно нет. Как там Литош говорил? Быть Ясе теперь хозяйкой Рудого замка. Но вот долго ли?

Яся сидела прямо на земле, рядом с брошенной на краю оврага машиной, перебирала в пальцах сухие былинки, вспоминала слова незнакомой колыбельной. Вадим Закревский стоял здесь же, прислонившись к запыленному капоту, рассеянно поигрывал пистолетом, время от времени поглядывал на Ясю искоса, но вопросов не задавал. С прошлой ночи он изменился, будто постарел на несколько лет: морщинка между бровями, складочки в уголках губ и в глазах что-то непонятное. Как же это он так быстро расстался с той, с другой? Что делает на этой узкой горной дороге? Где остальные, те, что устроили в овраге пальбу? Тихо уже, выстрелы прекратились, а никого нет.

Придорожные кусты зашевелились, Вадим вскинул пистолет.

– Эй, свои! – На дорогу, отдуваясь, выбрался начальник охраны. Следом вышли еще трое с ружьями наперевес. – Ну и слух у вас, Вадим Сергеевич! Никто ее крика не услышал, а вы услышали. И кусты поломанные в таком густом тумане заприметили. Мистика какая-то, честное слово. – Он сверху вниз посмотрел на Ясю, удовлетворенно кивнул и сказал непонятное: – А вот и кроссовки.

– Вы его видели? – Яся надеялась, что Гера ее поймет, не станет переспрашивать, о ком она.

– Ему уже ничем не поможешь, – Гера покачал головой. – Это еще чудо, что вы сами живы остались, после такой-то аварии. Мы не трогали там ничего. Пусть менты приезжают, разбираются.

– А волки? – поинтересовался Закревский.

– Подстрелили парочку, остальные ушли. Ну что, я звоню боссу?

Вместо ответа Закревский лишь устало махнул рукой и, распахнув дверцу машины, велел Ясе:

– Садись!

Она не стала спорить, не пристегиваясь, опустилась на пассажирское сиденье. Закревский уселся за руль, завел мотор, спросил, не глядя в ее сторону:

– Кто он?

– Мой коллега. – Нет больше смысла врать. Жизнь вообще бессмысленная штука.

– Коллега? – А вот теперь он на нее посмотрел. Внимательно и удивленно, так, словно видел впервые в жизни. – Ладно, дома разберемся…

* * *

Все пропало! Последняя надежда исчезла, просыпалась пеплом сквозь пальцы, аукнулась тупой сердечной болью. А план был продуманный, просчитанный, годами вынашиваемый, почти безупречный. Почти…

Владислав Дмитриевич отшвырнул свежий номер газеты, невидящим взглядом уставился прямо перед собой. Не прошло и суток, как то, что должно быть тайной, выплыло наружу. Грязная тайна, некрасивая, позорная. Такая же, как заголовок этой мерзкой статейки. Откуда? Кто посмел? Как узнал?

Девчонку допросить с пристрастием не получилось: Вадим не позволил. Неизвестно, что между ними случилось, только внук переменился, за одну ночь точно другим человеком стал. Да и зачем допрашивать, когда почти все и так ясно! В мужике, который попал в аварию с Ярославой, Гера наметанным взглядом узнал того самого бомжа, что еще на полигоне пытался отбить девчонку у его людей. А в кармане куртки погибшего обнаружились аккредитация и журналистское удостоверение на имя Петра Семеновича Олейникова. Вот тебе и бомж…

Но это еще полбеды, основная проблема в другом, в том, что пригрел Закревский на груди подлую змеюку. Он ей доброе имя и крышу над головой, а она ему нож в спину, гадина неблагодарная.

– Значит, Ярослава Радеева, журналистка? – Вслед за газетой на пол упал отобранный у девчонки паспорт. Девчонка дернулась, словно от удара. – А на свалке ты как оказалась?

– По работе. – Если и испугалась, то виду не подает, смотрит в глаза, дерзко так, отчаянно. Что там с ней случилось в лесу? Кого она видела? Ведь видела же, раз теперь ничего не боится. Кого-то пострашнее его, Владислава Закревского…

Сердце ныло с каждой минутой все сильнее. Хоть бы дожить, дотянуть до Швейцарии с ее клиниками и кардиохирургами. Надо дотянуть, потому как расхлебывать ту кашу, что он заварил, под силу ему одному: с гостями разбираться, с журналюгами судиться за клевету, опровержения в газеты писать. Но не это главное. Главное, что план сорвался. Хочешь – не хочешь, а придется рассказать Вадиму правду. И с девчонкой нужно что-то делать. Венчание состоялось, перстень с грифоном до сих пор у нее на пальце, а прежние Вадимовы жены не выдерживали, снимали кольцо. Значит, судьба, так тому и быть. А то, что девица журналисткой оказалась, может, даже и к лучшему. Меньше риска, что ляпнет лишнее, опозорит род. Надо только ее проинструктировать, поднатаскать, запугать, если потребуется. А она вишь какая зубастая, его невестка. Не сидела сложа руки, такую авантюру едва не провернула с этим своим дружком-журналистом! Но от судьбы не скроешься. И из Рудого замка теперь просто так не убежишь, Ярослава отныне его часть, мать будущего наследника.

В том, что девчонка в положенное время родит сына, Владислав Дмитриевич не сомневался. Примета, проверенная столетиями, еще ни разу не давала сбоев. Вынести тяжкое бремя родового перстня по силам далеко не каждой женщине, только избранной провидением для продления рода. И волчьи ночи начинаются не перед свадьбой, как многие здесь считают, а за год до рождения очередного проклятого. Боролся Владислав Дмитриевич с родовым проклятьем, как мог, думал перехитрить злой рок, да, видно, не судьба…

– Эх, Ярослава, Ярослава! – Закревский вздохнул и удрученно покачал головой: – Ты хоть понимаешь, что натворила?

– А вы?

Вот ведь дерзкая! Ну, точно Лидия, Вадикова мать. Та тоже смела дерзить и перечить и не боялась его нисколько. Да только где сейчас Лидия? Вадим до сих пор его, родного деда, винит в гибели матери, а того не понимает, что от судьбы не уйдешь, предначертанное не изменишь. У всех этих Лидочек и Ярослав сил хватает лишь на то, чтобы выносить и родить ребенка, а потом будто ломается в них что-то, вкус к жизни исчезает, а в глазах появляется такая тоска, что словами и не описать. Он знает, он заглядывал в пустые глаза трех женщин: своей матери, своей первой жены, своей невестки.

– Неважно теперь все это. – У него получилось даже улыбнуться, осознание неизбежного неожиданным образом примирило его с будущим, заставило с отчаянием приговоренного к смертной казни радоваться настоящему. – Да ты и сама все понимаешь, правда? Ты же видела ее, Ярослава?

– Да. – А ведь она тоже смирилась. Вот откуда эта отчаянная бравада. Она видела и если не знает, то чувствует, что ее ждет. – Вы мне расскажете? Теперь, когда мы оба знаем, что проклятье существует. Почему именно я?

Рассказать? А почему бы и нет?! Никто из ее предшественниц не знал, никто не понимал, что происходит. Пусть она будет первой…

* * *

…И снова свадьба в Рудом замке. В который уже раз гости гуляют, веселятся. Сбился Вацлав со счету, скольких жен он пережил. Девичьи лица чередою: красивые, молодые, радостные, а счастья как не было, так и нет. Все супруги померли.

Сегодня Дмитрий, сын любимый, единственный, женится. В первый раз, да, видать, не в последний. Долго Дмитрий себе жену выбирал, все присматривался, подгадывал, чтобы благородную грифонову кровь не осквернить, а род Закревских еще знатнее, еще богаче сделать. В отца сынок пошел. Как встречается Вацлав с его упрямым взглядом, точно в зеркало смотрится. Сам таким был, лютым, неуемным, глупым…

Надо Дмитрия уберечь, рассказать о цыганском проклятье, облегчить душу перед смертью. Близко уже она, старуха костлявая, тянет руки свои скрюченные, по ночам подле на кровать присаживается, хочет стать последней, самой верной женой. И ведь не уйти от нее, не скрыться, силы с каждым днем утекают. Вот уже и меч любимый не поднять…

Сын слушает внимательно, почтительно, а не понять, о чем думает.

– Вот такой грех совершил твой батька, Митенька. – Кубок с вином тяжелый, двумя руками не удержать. И ноша проклятья непосильная прибивает к земле. – Твоя матушка – не первая моя жена. Была до нее еще одна. Не скажу, как звали, не помню… Цыганка, погань безродная, волчья кровь, но красивая, ох до чего же красивая! И хитрая, не захотела полюбовницей быть, венчаться пожелала. И ведь добилась своего, словно морок какой навела. Обвенчался я с ней, родовое кольцо с грифоном на палец надел, а она мне – волчий перстень, цыганскую копеечную безделицу… Недолго мы в счастье прожили, видать, развеялся морок. Убил я ее, сынок. Ее убил, весь род ее цыганский под корень извел и тех, кто мне помогал, тоже жизни лишил, а книги церковные сжег, чтобы даже памяти о том никакой не осталось. Думал, освободился, надеялся, начну теперь жизнь правильную, с матушкой твоей в любви и согласии. Но та, другая, бестия цыганская, не дозволила. Перед смертью шепнула она мне слова… Хотел я из памяти их выбросить, да не смог, потому как сбылось проклятье. Не изведать ни мне, ни сынам моим с женщинами счастья, станут жены помирать и ума лишаться до тех пор, пока последний из рода гордыню свою не усмирит, не выберет себе в спутницы вместо знатной красавицы грязь придорожную, низкую, падшую…

Слушает Дмитрий, головой кивает, а по глазам видать – не верит отцовым словам. Дурак, ведь на его челе тоже печать проклятья, и не будет ему жизни с молодой женой. Да что толку убеждать, коли не верит? Устал Вацлав, ох устал. Смерть страшна, и жизнь не люба…

* * *

Как ни старались дедовы люди замять разгорающийся скандал, но шила в мешке не утаишь. Поползли слухи, гости большей частью поспешили разъехаться. У всех вдруг появились неотложные дела и неожиданные семейные проблемы. Дед никого не удерживал, не уговаривал, днем, как только в замок вернулась Ярослава, заперся с ней в кабинете и о чем-то долго разговаривал. О чем – Вадим не знал, видел только, что после этого Ярослава стала сама не своя, точно перегорело в ней что-то или сломалось. С самого первого дня она трепыхалась, огрызалась, характер показывала, а тут сникла.

Может, это из-за смерти того журналиста? Кстати, интересно, что общего у вчерашней бомжихи и акулы пера? Журналист-то оказался не из рядовых, а скандально известный, из тех, чьи статьи подобны информационным бомбам. Вот он и успел перед смертью бомбу подложить, и бабахнула она так, что отголоски аж до Карпат докатились. Внук самого Закревского женился на бомжихе – сенсация, однако!

Эх, плохо, что за весь день не удалось с женушкой наедине остаться, он бы ее поподробнее обо всем расспросил, может, даже с пристрастием. Сам-то хотел с пристрастием, а деду, когда тот решил было к допросу Геру подключить, не позволил, пожалел дуру. Ей сейчас и без того несладко, за один день стать свидетельницей двух смертей, самой едва не погибнуть да еще разговор с дедом пережить – это и не всякий мужик вынесет, а она ничего, держится. Кремень девка, хоть и без царя в голове…

Когда дед наконец изъявил желание поговорить, Вадим находился в сторожевой башне, той самой, с которой едва не свалился в первую ночь своего пребывания в Рудом замке. Телефонный звонок отвлек Закревского-младшего от очень интересного занятия, настолько интересного, что возник соблазн звонок проигнорировать. Хорошо, что не проигнорировал, потому что разговор с дедом оказался еще более занимательным.

Вадим слушал и не верил своим ушам. Предок-душегуб, семейное проклятье, призрачная волчица, тщетная попытка обмануть судьбу – ни один здравомыслящий человек не воспринял бы это всерьез. И он не воспринял. То есть с тем, что злонамеренность какая-то существует, готов был согласиться без особых споров, но злонамеренность людская, а не мистическая. И цепочка несчастий, случившихся с его любимыми женщинами, никак не хотела превращаться в закономерность. А дед продолжал гнуть свое:

– Последняя надежда была на Ярославу. – Он, уже не таясь, положил в рот сразу две таблетки, запив их водой из тяжелого граненого графина.

– Это она у нас грязь придорожная? – Теперь понятно, отчего дед так усердствовал, почему проявил прямо маниакальную настойчивость. Спасал единственного внука от родового проклятья.

– Она. Я думал, переступишь ты через свою гордыню, женишься на вот такой, убогой, привезешь в Рудый замок – и конец проклятью.

– В замок-то зачем было везти?

– Чтобы она видела, чтобы поверила, что все по правде.

Кто «она», Вадим уже понял. Призрачная волчица – фамильное проклятье.

– Да только судьбу не обманешь. – Дед потер грудь, ослабил узел галстука. – Видишь, как все вышло?

– Как?

– Ты не понял до сих пор? Даже после той статейки?

Можно подумать, было у него время что-то там понимать, когда поутру – венчание, в полдень – гулянье, в полночь – первая брачная ночь! Мероприятия сами по себе утомительные, после них бы отдохнуть, расслабиться, а он полдня играл то в следопыта, то в охотника, то в спасателя. Да и статейку, сказать по правде, Вадим так до конца и не дочитал, понял только, что супруга по скудоумию ли, из жадности или еще по какой причине слила ценную информацию тому самому погибшему журналисту, и теперь весь столичный бомонд в курсе их грязной семейной тайны. Да бог с ним, с грандиозным разоблачением, у него сейчас задачка есть поважнее.

– Не понял, дед! – Вадим покачал головой и украдкой глянул на часы.

– Просчитался я. Вовсе она не грязь придорожная. Это мы с тобой думали, что Ярослава – бомжиха.

Думали? Да он и сейчас так думает. Бомжиха и есть, пусть и выглядит как урожденная графиня и манерами не уступает некоторым светским львицам. Бомжиха, просто натасканная, сообразительная, не лишенная талантов. И стервозная, чего уж там…

– Журналистка она. – Дед посмотрел на внука исподлобья, сжал губы.

– А помойка? – Сказанное дедом пока в голове не укладывалось. – Что она делала на помойке?

– Выполняла задание. Как это у них называется? Журналистское расследование. А Олейников ее напарником был или боссом, я не вдавался в тонкости. Другое важно: то, что все мои старания псу под хвост.

– И что дальше? – Понимание случившегося всколыхнуло в душе уже похороненные было надежды. – Если все напрасно, если она не бомжиха, получается, что и свадьба не нужна? Я могу развестись?

– Нет! – грустно улыбнулся дед. – Она не позволит.

– Да Ярослава просто счастлива будет! Дед, ты думаешь, она очень рада нашему союзу? А я, полагаешь, в первую брачную ночь от большой любви предпочел нажраться да свалить от молодой жены куда глаза глядят?! Не сладилось у нас с твоей протеже. На духовном плане прежде всего, – добавил он мрачно. – Денег ей дадим, и пусть валит на все четыре стороны. Теперь-то уж чего?

Дед выслушал его тираду молча, а когда заговорил, Вадиму пришлось придвинуться максимально близко, таким слабым был его голос:

– Внук, я сейчас не о Ярославе, я о призрачной волчице. Это она не позволит. Уже не позволила. Ты же сам там был, видел волков.

– Ну да, даже, кажется, подстрелил одного. – Копившееся все эти дни раздражение искало и не находило выхода. Чтобы отвлечься от дурных мыслей, Вадим встал, подошел к окну. – Но волки – это всего лишь дикие звери.

– Да нет же! – Дед упрямо мотнул головой. – Это ЕЕ волки, ради нее они пойдут на все, трупами своими выстелют дорогу от Рудого замка до города, но Ярославу не выпустят.

– Бред! Дед, ну честное слово, бред все это! Страшилка для темных крестьян, не более того.

– А ты у своей жены спроси, верит она в эту страшилку или нет. Поинтересуйся, почему ее машина с дороги сорвалась и кого она там, в овраге, видела.

– Скажешь, призрака?

– А ты спроси. Поговори с ней по-человечески, может, она тебе и расскажет.

Поговорить по-человечески – задача почти невыполнимая. Не хочет Ярослава с ним беседовать, да он и сам не стремится к общению с ней. Хватило с него экстрима, когда гнался за этой дурехой по горной дороге в непроглядном тумане на максимальной скорости. Еще повезло, что не удалось от Гериных ребят отвязаться, а то весело бы было с пистолетом против ошалевшей стаи.

Есть, конечно, в этой волчьей истории некоторые странности, логикой не объяснимые. Как он, например, крик Ярославы смог услышать, как в тумане разглядел, что придорожные кусты поломаны, как вдруг решил, что нужно непременно в овраг спуститься, как стрелять начал и попал, хоть почти и не целился. Но все это – пусть и странности, однако же вполне допустимые, если постараться, им запросто можно найти объяснение. Не зря же говорят, что в критических ситуациях чувства обостряются. Вот и с ним так произошло. А волки самые обыкновенные, ни одного призрачного он не заметил.

– И что теперь? – Вопрос важный, можно сказать, знаковый. От ответа на него многое зависит.

– Не знаю. – Впервые в жизни дед расписался в собственном бессилии. – Все не так пошло, неправильно. Это даже хорошо, что у вас с Ярославой нет душевной близости.

– Отчего же хорошо? – Вадим прислушался к зарождающемуся где-то далеко в лесу уже привычному волчьему вою.

– Оттого, что Ярослава теперь одна из Закревских, а я не знаю ни одного исключения из правил.

– То есть ты хочешь сказать, что рано или поздно она тоже умрет?

– Сначала сойдет с ума. – Дед был беспощаден, он смотрел на внука внимательным и одновременно задумчивым взглядом. – Родит тебе сына и сойдет с ума. Как твоя мать, как твоя бабушка и прабабушка…

– Откуда такая уверенность? – Рукавом рубашки Вадим вытер выступивший вдруг пот. – Дед, от одного раза дети редко родятся, а больше у нас с ней ничего не будет, я тебя уверяю.

– Я тебе уже все рассказал: и про проклятье, и про примету. Случится так, тут ничего не изменишь. А знаешь, я даже рад, что правнука мне родит именно Ярослава. Она такая… подходит тебе…

– Да не будет того, о чем ты говоришь! – Вадим сжал кулаки. – Слышишь, дед, не будет! Мы же не в Средневековье живем, двадцать первый век на дворе!

– Можешь так думать, это твое право. – Дед не собирался спорить и переубеждать, он уже давно все для себя решил. И за Вадима решил, в который раз…

* * *

Ужин получился мрачный. Даже обычно не в меру говорливый Литош на сей раз не спешил поддержать беседу. Дед, лишь пригубив бокал вина, с отсутствующим видом смотрел на горящий в камине огонь и, кажется, прислушивался к волчьему вою. Вениамин не то в нетерпении, не то в раздражении барабанил пальцами по столу, поглядывая то на Вадима, то на Ярославу, которая игнорировала не только еду, но и вино. Не отказалась она лишь от принесенной Ганной минералки.

Странное дело, но теперь, когда настоящая биография жены перестала быть тайной, отношение Вадима к Ярославе не изменилось. Ну разве что к привычному уже раздражению добавилось новое, еще до конца не распознанное им самим чувство. Неужели жалость? Или, может, ответственность? Погналась девчонка по молодости да по глупости за сенсацией, а вляпалась в такое, что еще попробуй отмыться, стала частью чужого проклятия. И что она там, в овраге, видела столь страшное, после чего даже деда перестала бояться? Надо бы спросить. И вообще, пора им поговорить, решить, как жить дальше, прийти к какому-нибудь мировому соглашению, раз уж так получилось. Но не сегодня. На предстоящую ночь у Вадима имелись планы романтические, связанные, конечно же, с Ликой, однако творящиеся в замке странности внесли свои коррективы. Лике он обязательно позвонит, если все будет хорошо, то придет к ней завтра, объяснит сложившуюся ситуацию, успокоит. Ей же страшно, наверное, оставаться в гостинице после того, что случилось. Или больше обидно? Каким он был – ее прощальный взгляд? Вадим не помнил. Даже лицо ее забыл. То есть помнил в общих чертах, но по первому желанию воскресить в памяти все до последней черточки не мог. Вместо привычного аристократического Ликиного лица перед внутренним взором появлялось другое: веснушчатое, желтоглазое, раздражающее до зубовного скрежета.

Скорее бы уже расхлебаться со всей этой чертовщиной да свалить из родового гнезда куда подальше, взять тайм-аут, разобраться в себе. В душе последние дни творится что-то непонятное. Вот как надела Ярослава ему на палец венчальное волчье колечко, так и начались эти непонятности. Надо бы кольцо снять, глядишь, все назад вернется, но не хочется, сопротивляется что-то внутри. Ладно, потом снимет, как с Ярославой разведется. Или кольцо ни при чем? Может, прошлая ночь во всем виновата? Выпила молодая жена из него душу, стреножила, точно жеребца. До сих пор стоит вспомнить те минуты, как в жар бросает. Вот интересно, все забыл, залил алкоголем, а это не уходит из памяти, серебряным кружевом стоит перед глазами, белой кожей, земляничными губами. А пальцы словно до сих пор в шелке волос путаются, и дышать тяжело, как только начинаешь вспоминать. Наваждение это все, происки Рудого замка. За столько-то веков небось и у камней своя душа должна появиться, своя воля.

Да вот только то, что он в сторожевой башне нашел, явно человеческих рук дело. Ни при чем тут призраки да замковая душа. Вполне вероятно, и то, что Ярослава в самую первую ночь видела, имеет логическое объяснение. Ему бы еще на церковный витраж повнимательнее посмотреть да рубаху свою окровавленную на экспертизу сдать. Но это уже завтра, сегодня поважнее дела найдутся.

Спать, не сговариваясь, разошлись по разным комнатам. Мелькнуло что-то такое в Ярославином взгляде – не то страх, не то просьба, – Вадим не разобрался, но на всякий случай сказал:

– Ты зови, если что. Я рядом.

Она кивнула в ответ и даже вроде бы попыталась улыбнуться, однако Вадим не на губы смотрел, а в желтые глаза. Боится, до смерти чего-то боится. Вот сейчас бы попросила, и он бы остался, в кресле бы подремал, если б в супружескую постель не пустила. Промолчала, захлопнула дверь перед самым носом. Ну и пусть, так даже лучше.

До чего ж дурацкая в замке архитектура! Нет, оно понятно, строили на века, планировали как крепость, но ведь слышимости никакой. Хрен узнаешь, что там за стенкой, потому что стенка в полметра толщиной. Хорошо хоть из-за жары окна во всех комнатах открыты. Литош то ли поскупился на кондиционеры, то ли, что более вероятно, не захотел уродовать замковые стены. Ничего, если подтащить кресло к окну, что-нибудь получится расслышать. Главное – не заснуть, потому что, как подсказывают здравый смысл и интуиция, ночка выдастся веселой. В Рудом замке веселые ночи – это уже такая добрая традиция.

Вадим промаялся больше двух часов, шагами измерил комнату вдоль и поперек, для разнообразия прижимался ухом к двери, высовывался из окна, прислушивался. Ничего. Только тоскливый волчий вой да наваливающаяся тяжелой периной дремота. Он таки заснул. Чудилось, всего на какую-то секунду прикрыл глаза, а когда очнулся, оказалось, на полчаса провалился. Чтобы избавиться от остатков сна уже наверняка, пришлось идти в ванную, совать голову под ледяную воду. Помогло. Взбодрило так, что аж зубы свело.

Вадим вытирал мокрые волосы, когда услышал странные звуки. Тихое, на самой границе восприятия, постукивание, едва уловимый скрежет. Звуки доносились не из комнаты, а от стены, смежной с Ярославиной ванной. Что, тоже не спится? Решила душ принять? Чтобы удостовериться, Вадим прижался ухом к стене, замер. Вроде тихо все, не слышно, чтобы вода лилась. Это и понятно, при такой-то толщине стен. Нет, не так нужно.

Осторожно, на цыпочках, он вернулся в комнату, прокрался к окну, едва ли не по пояс высунулся наружу. В Ярославиной спальне свет не горел, но отчетливо слышалась какая-то возня. Это что же получается, не ошибся он в своих предположениях? Начинается волчья ночь? А вот сейчас он и проверит!

Дверь его комнаты оказалась заперта снаружи. Ишь, какой предусмотрительный призрак! Вадим подергал ручку – напрасный труд, снаружи в замочной скважине ключ, так что изнутри не откроешь. Выходит, его, Вадима, заперли, чтобы не мешал? А чему?…

От догадки, недоброй, выхолаживающей внутренности, сделалось не по себе. Если с Ярославой сейчас что-нибудь случится, спишут все на родовое проклятье. Даже дед поверит. Дед, пожалуй, в первую очередь…

За окном, вторя волкам, выл ветер, доносил из-за стены обрывки какой-то тоскливой песни, а возня в Ясиной комнате слышалась уже отчетливее… Уходит ведь время!

Карниз узкий, в кирпич толщиной, но от окна до окна расстояние небольшое – метра два всего. Выбора нет, придется рискнуть…

Ветер сильный, тянет за одежду, пытается столкнуть в непроглядную, устланную камнями черноту. Главное – не смотреть вниз и покрепче цепляться за шершавую, еще не отдавшую дневное тепло стену. Хоть бы окно в Ярославиной комнате было открыто, потому что разбить его сложно, тут и без замаха попробуй равновесие удержать.

Ему повезло – рука не коснулась стекла, провалилась в пустоту, ухватилась за деревянную раму. Последний рывок – и он внутри. Хорошо, что привыкать к темноте не нужно, не пришлось терять драгоценные секунды. Неподвижная фигура на полу, у самого окна, и вторая, безмолвной серой тенью растворяется в сумраке ванной комнаты, того и гляди исчезнет.

– Яся? – Пальцы скользят по лицу, на мгновение задерживаются на шее. Жива. Может, без сознания, но жива. А та, другая, сейчас уйдет!

Щелчок выключателя – и яркий свет залил совершенно пустую ванную комнату. Как же так? Он ведь своими глазами видел! Неужели и в самом деле призрак? Сказочки для суеверных! Нужно искать потайной ход, осмотреть дальнюю стену. Шум шел от нее.

Ему повезло: потайной механизм он нащупал почти сразу, просто надавил посильнее ладонью на один из камней, и часть стены почти бесшумно повернулась вокруг своей оси. Из открывшегося черного провала дохнуло холодом и запахом мокрой шерсти, послышались торопливые удаляющиеся шаги. Быстро бегает призрак…

Времени на поиски фонарика или хотя бы свечки не было. Вадим набрал полные легкие воздуха и, как в омут, нырнул в стылую черноту. Ошибся он, оказывается, с толщиной стен. Не полметра, почти метр, и потайной ход внутри. Узкий такой, что особо не развернешься, но при желании бочком протиснешься. Знать бы еще, в какую сторону идти. Вадим прислушался, гулкое эхо шагов доносилось откуда-то слева. Вот туда ему и дорога. В кромешной темноте, страдая от неожиданных приступов клаустрофобии, он пробирался по подземному ходу несколько минут, до тех пор, пока впереди не забрезжил неяркий огонек, то ли свет не очень мощного фонарика, то ли пламя свечи. Теперь, когда в темноте появился ориентир, двигаться стало веселее. Призрак, похоже, решил, что погони за ним нет, и заметно сбавил скорость. Вот и хорошо, будет время собраться с мыслями и силами. Вадим нащупал за поясом пистолет. Оружие в любом случае не помешает.

На мгновение путеводный огонек исчез, потайной ход уперся в узкую, вырубленную в стене лестницу. Шаги теперь доносились сверху. Похоже, двигаются они – Вадим и неизвестное существо – вдоль внешней стены замка к левой сторожевой башне. Вероятнее всего, где-то там, на верхнем этаже, будет замаскированный выход. Интересное кино…

Уже очень скоро догадка Вадима подтвердилась, огонек мигнул и погас, а к привычному уже сквозняку добавился свежий, пахнущий дождем ветер. Теперь осторожно, потихонечку, чтобы не спугнуть…

Женщина стояла на смотровой площадке спиной к так и не закрытому потайному ходу, лицом к одной из бойниц. Самое время познакомиться…

– Ну привет, красавица! – От какого-то шального азарта кровь прилила к лицу, перед глазами заплясали золотые искры. Вадим поудобнее перехватил пистолет.

Женщина вскрикнула, стремительно обернулась, и ко всему готовый Вадим едва не отшатнулся от ужаса. Спутанные космы черных волос, испачканное кровью не то платье, не то погребальный саван, но главное, лицо – неживое, мертвенно-бледное, с черными провалами глазниц. Все ж таки призрак…

– Ждала тебя… – Не голос, а змеиное шипение, и руки тянутся к нему, к Вадиму, силятся обнять. – Мой ты…

– Твой? – Осторожный шаг в сторону, к прохладной стене, в отбрасываемую каменным зубцом бойницы черную тень. – А ты кто?

– Мой… – Призрак не идет, а словно парит в невесть откуда взявшемся тумане.

Мертвое лицо совсем близко. Руку протяни – и коснешься истлевшей плоти. Запах мокрой шерсти забивает все остальные. Господи, какая же мерзость…

– Умрешь… – Шипение переходит в громкий клекот. Еще один шаг навстречу Вадиму, еще один шаг прочь от призрака, к краю смотровой площадки.

Щелчок, едва различимый, но уже знакомый, обрывает шепот-шипение, и черная тень гигантской птицей планирует прямо на призрачную фигуру. Взмах руками, испуганный вопль, человеческий, реальный, – и уже другая, серая птица, срывается вниз, падает на острые камни…

На то, чтобы прийти в себя, восстановить сбившееся дыхание, ушли считаные секунды. Осторожно, вдоль наружной стены, обходя так и не заделанный пролом в полу, Вадим добрался до винтовой лестницы, сбежал вниз и натолкнулся на запертую дверь. Пришлось проявить смекалку и в прямом смысле изворотливость, протискиваясь наружу через узкое окошко первого этажа.

Женщина лежала на спине, раскинув в стороны руки-крылья, запрокинув к звездному небу мертвое лицо, а под ней расползалось черное кровавое пятно. Слишком много крови для призрака…

Касаться мертвого лица не хотелось, но Вадим себя заставил. Вопреки ожиданиям, пальцы ощутили не холод тронутой тленом и разложением кожи, а скользкую прохладу латекса. Маска… Вот откуда черные провалы глазниц и запекшаяся на белых губах кровь и мертвенный цвет! Не призрак, а всего лишь искусно сделанная личина. И косматые патлы наверняка парик.

Латекс отставал с противным причмокиванием, лип к пальцам, вызывал омерзение. Ничего, это можно пережить. Еще мгновение – и он увидит настоящее лицо…

…Настоящее лицо прекрасно. Даже после смерти не утратившие аристократичности черты, изящный, чуть капризный изгиб губ, удивленно распахнутые голубые глаза и навек застывшая во взгляде обида – Лика…

* * *

Ясе снился сон, тягучий, густой, как карпатский туман. Волчий вой. Колыбельная на чужом, непонятном языке. Лица бесконечным хороводом: знакомые, впервые увиденные, добрые, злые, страшные. Прикосновения грубые, настырные, раздражающие. Даже во сне нет покоя, даже тут, в призрачном тумане, не спрятаться, не укрыться от страха.

– Ярослава, открой глаза. – Голос знакомый, настойчивый, тянет из сна, не дает покоя. – Ну, давай же, быстро!

Не хочет она просыпаться! Пусть он уйдет, оставит наконец ее одну. Она сделала все, что от нее хотели. Марионетка, грязь придорожная…

– Яся! – Пощечина, злая, сильная, заставляет вскрикнуть, прогоняет туман. – Яся, очнись.

Гад, какой же гад… Все-то ему неймется, все-то ему мало… Лучше подчиниться, ведь не отстанет. Господи, до чего же тяжело: веки свинцовые и в голове набатный звон. Что это с ней?

– Уйди! – Глаза открывать больно, а видеть рожу Закревского противно.

– Ты меня слышишь? Понимаешь, что я говорю?

И слышит, и понимает, только вот как-то плохо, с трудом. Чтобы ответить, нужны силы, а их нет. Если кивнуть, он догадается, как ей тошно?

Не догадался, выругался, подхватил под мышки, потащил куда-то. А она даже закричать не может, в горло будто песка насыпали, и бой набатный в голове сильнее с каждой секундой.

– Яся, ты прости, у меня выхода другого нет.

Извиняется? За что?

Ледяная вода льется на голову, стекает за шиворот юркими ручейками, вышибает вместе с отчаянным криком остатки сна…

– …Дурак! Скотина! – Даже сейчас, когда Яся с головой была закутана в шерстяной плед, тело бил озноб, такой сильный, что зуб на зуб не попадал. – Ты что, по-человечески разбудить не мог? Зачем водой?

– По-человечески ты не просыпалась. – Вадим Закревский сидел напротив и выглядел так, словно это на него только что вылили ушат ледяной воды. Грязная, местами порванная и заляпанная кровью рубашка, растрепанные волосы, но главное, выражение лица – не привычно наглое, спесивое, а потерянное.

– А что ты… Как ты вообще сюда попал? – Взгляда на запертую дверь хватило, чтобы понять – легких путей этот ненормальный не ищет.

– Потом объясню. – Он провел пятерней по волосам, зажмурился, замотал головой, точно прогоняя непрошеные воспоминания. – Как ты себя чувствуешь?

– А ты как думаешь? Я бодра и весела. Спасибо!

– На здоровье. Что же ты тогда так долго не просыпалась, если бодра и весела?

– Не знаю, – Яся пожала плечами, поправила сползший с плеч плед. – Может, устала?

А ведь и правда, что-то с ней не то, как-то не так она себя чувствует. До сих пор не избавилась от мерзкого чувства оглушенности, даже после холодного душа.

– Это от снотворного.

– Глупости, я не пью снотворное.

– Добровольно нет, а если подсыпали?

– Куда?

– Я вот тоже думаю – куда? Ты вечером что пила?

– Только минералку. – Странный у них получается разговор, ей бы выставить его за дверь, а она вместо этого послушно отвечает на дурацкие вопросы.

– Значит, в минералку и подсыпали. А что, очень удобно, из всех присутствующих за ужином ее пила только ты. Выходит, риск минимальный.

– Какой риск? Зачем подсыпать мне снотворное?

– Я по порядку, если не возражаешь. Риск, что вместе с тобой отключится кто-то еще. Это раз. Снотворное нужно было, чтобы вырубить тебя наверняка, чтобы ты не сопротивлялась и не мешала. Это два.

– Чему не мешала? – Недавний холод исчез, сменившись вдруг жаром. Не обращая внимания на порочащую женскую честь полураздетость, Яся сбросила на пол плед, посмотрела на свои дрожащие руки, перевела испуганный взгляд на Вадима.

– Не мешала тебя убивать, – ответил тот и отвернулся к окну.

– Как? – Собственный голос показался чужим. – Кто меня должен был убить? Она? Призрачная волчица?

– Господи! – Закревский резко встал, закружился по комнате. – Нет никакой призрачной волчицы! Сколько тебе можно повторять?!

Нет? А что же она тогда видела там, на дне оврага? Чью колыбельную песню слышала? И призрак женщины – это что, игра воображения?

– Тогда кто? – Сейчас не стоит спорить, лучше выслушать его версию, а потом уже думать, что делать. По-хорошему, нужно уезжать из проклятого замка, но благодетель уверен, что, даже если ей удастся сбежать отсюда, проблему это не решит. Жена внука Закревского теперь главный объект родового проклятия.

Вадим ответил не сразу, долго что-то обдумывал, что-то взвешивал, а когда заговорил, Ясе показалось, что он постарел лет на десять, таким мрачным и незнакомым сделался его взгляд.

– Человек! Из плоти и крови. Не верю я в родовое проклятие, а вот в людскую жадность и подлость верю, особенно теперь.

– Тогда объясни.

– Не было никакого призрака. – Он остановился напротив открытого окна, наклонил голову, к чему-то прислушиваясь.

– Я своими глазами видела.

– Ты видела не призрак, а загримированную женщину. Ту самую, которая до недавних пор всего лишь пыталась тебя запугать, а этой ночью решилась на убийство. Видишь? – Резким движением он отдернул тяжелые бархатные портьеры. – Подойди, посмотри!

Яся подошла, присела на корточки, чтобы лучше видеть. Закрытая пластиковой крышкой пол-литровая банка, до краев заполненная чем-то густым, вишнево-красным, и волчья лапа в полиэтиленовом пакете.

– Что это? – Она отдернула руку от пакета.

– Это следы призрачной волчицы, – усмехнулся Вадим. – Хорошо придумано, как считаешь? Играть на человеческих страхах – что может быть проще?! Сначала рассказать старинную легенду, затем подкрепить ее вещественными доказательствами и уже потом, под прикрытием слепой человеческой веры, совершить преступление. Знаешь, что случилось бы сегодняшней ночью?

– Что?

– Выбросили б тебя под шумок из окна, заляпали бы комнату кровавыми волчьими следами, а утром, когда нашли бы у стен замка твой хладный труп, списали б все на происки призрачной волчицы или, что тоже не исключено, на твою слабую психику.

– Откуда ты знаешь, что было бы именно так? – Яся подошла к Закревскому вплотную, посмотрела ему в глаза. – Почему так уверен в этом?

Прежде чем ответить, он смерил ее долгим взглядом, точно видел впервые в жизни, а когда заговорил, голос его изменился, стал мягче:

– Потому что, когда я наконец прорвался в твою комнату, женщина как раз тащила тебя к окну. Как думаешь, зачем? Чтобы ты воздуха свежего глотнула?

– А как ты прорвался в мою комнату, если дверь до сих пор закрыта на ключ? – Что же это получается? Он специально не спал, караулил? Заранее знал или просто решил проверить подозрения?

– Я через окошко, по карнизу.

– А она как?

– Пойдем, покажу. – Вадим, сжав ее руку, потянул Ясю за собой в ванную: – Смотри!

Пара секунд – и после легкого, едва различимого щелчка часть стены повернулась вокруг своей оси, открывая вход в узкий, неосвещенный коридор. По босым ногам потянуло холодом, как тогда, во время ее самой первой встречи с призраком.

– Ну, убедилась? – Вадим стоял, прижавшись спиной к стене, скрестив на груди руки.

– Что с твоей одеждой? – вместо ответа спросила Яся, осторожно коснувшись окровавленного рукава рубашки.

Он проследил за ее взглядом, и на лице его появилась гримаса боли.

– Это не моя.

– А чья?

– Ее.

– Той женщины? Ты ее видел?

– Да.

– И можешь узнать, если увидишь еще раз?

– Яся, – Закревский больно сжал ее плечи, – я ее больше не увижу.

– Почему? – Его прикосновения были грубыми, но Ясе вдруг невыносимо сильно захотелось, чтобы он ее не отпускал. Так, прижимаясь макушкой к его небритому подбородку, было проще смириться с тем, что жизнь ее больше никогда не станет такой беззаботной и ясной, как раньше. – Почему не увидишь? – повторила она шепотом.

– Потому что она мертва, – сказал, как отрезал, разжал объятия, оттолкнул от себя. – Теперь уже по-настоящему мертва. Лежит сейчас вместо тебя там, внизу.

– Откуда ты знаешь?

– Неважно.

От страшной догадки перехватило дыхание.

– Вадим, это ты ее, да?

– Нет! – он качнул головой. – Она сама. Попала в собственную ловушку. Все, хватит вопросов!

Хватит? Да как же можно без вопросов?…

– А лицо? Ты видел ее лицо?

– Я сказал – хватит!

– Ты ее знаешь?

Он не стал отвечать, вместо этого снова схватил Ясю за руку, больно сжал пальцы, произнес злым шепотом:

– Все. На сегодня довольно. Мне нужно к себе, а ты ложись. Нельзя, чтобы нас видели вместе.

Господи, да кто же их увидит?! А если даже и увидит, то что в этом странного? Они ведь уже два дня как муж и жена.

– Я тут одна не останусь! – Яся протестующе замотала головой.

– Останешься! Просто доверься мне, делай, что велю. Если начнут спрашивать про сегодняшнюю ночь, ответишь, что ничего не слышала, ничего не видела. Скажешь, болела голова и ты пораньше легла спать.

– А ты? Если спросят, где в это время был ты?

– Этого ты не знаешь. Мы поссорились вчера вечером, спали в разных комнатах. Все, Яся, мне нужно уходить. – Он отпустил ее руку, шагнул к двери, уже взявшись за ручку, обернулся, приказал: – Сегодня дверь никому не открывай.

Не открывать дверь! А ничего, что там, в ванной, есть черный ход, через который к ней на огонек может заглядывать любой, кому вздумается?!

Яся не успела озвучить свои страхи. Вадим, похоже, и сам все понял, потому что сказал успокаивающе:

– Сегодня к тебе никто не придет.

– Ты в этом так уверен?

– Сейчас, – проговорил он и прошел в ванную. Ждать пришлось недолго, уже через минуту он вернулся. – Все, я заклинил поворотный механизм. Теперь его хрен откроешь. Ложись, отдыхай, завтра обо всем поговорим.

Вадим ушел не прощаясь, а Яся, то ли от страха, то ли от обиды, разревелась…

* * *

Тело, распластанное на камнях у внешней стены, нашли на рассвете пастухи. В предрассветной тишине их громкие встревоженные голоса были слышны далеко за пределами замка. Начинается. Вадим встал с так и не расстеленной кровати, выглянул в окно. От леса к замку тянулись щупальца тумана, но, едва коснувшись каменных стен, истаивали.

Минувшую ночь Вадим провел без сна. Сначала полуночные бдения, потом погоня за призраком, попытки привести в чувство одурманенную Ярославу и уже ближе к утру – изучение потайного лаза.

Он оказался не прямолинейным, как поначалу думалось, а разветвленным, тянулся по внешнему периметру замка и, помимо многочисленных ответвлений и коридорчиков, ведущих к жилым комнатам, имел два выхода. Первый оканчивался на верхнем этаже угловой башни, второй через подвал шел к теперь уже намертво заваренной решетке. Скорее всего, сначала пользовались именно этим, более безопасным и незаметным выходом, но после предпринятых мер выбор у преступников оказался ограничен. Хотя, говоря по правде, риск был невелик: охрана только на внешних воротах, башня от них далеко, запросто можно выбраться незамеченным. Незамеченной…

Думать о том, кто наводил ужас на обитателей Рудого замка, было больно, но Вадим себя заставлял, вытравливал из сердца, каплю за каплей, замешанную на любви жалость, выстраивал факты в беспощадную логическую цепочку.

Лика оказалась единственной женщиной, которая, похоже, знала о нем все. Знала и умело этим пользовалась. Не раздражающе, а продуманно и осторожно, чтобы он не догадался, не заподозрил недоброго. Даже знакомство их, если разобраться, запросто могло оказаться подстроенным, умело срежиссированным. Черт, да на ней даже платье было его любимого цвета и кроя! А эта элегантная ненавязчивость, дарующая иллюзию свободы и порождающая желание стать несвободным? Не случись сегодняшнего происшествия, Лику можно было бы принять за умную и расчетливую охотницу за богатыми женихами, этакого стратега на шпильках. Но вряд ли в арсенал таких охотниц входят латексные маски, окровавленные саваны и умение ориентироваться в хитросплетении потайных ходов Рудого замка. Подобные знания подразумевают длительную и очень серьезную подготовку, просчитанный до нюансов план и сообщника…

Вадим не сомневался, что без сообщника здесь не обошлось, что, как бы ни умна была Лика, одной ей не справиться. Дело за малым – вычислить, кто ей помогал. Кое-какие догадки у него уже имелись, но они требовали подтверждения, поэтому последние предрассветные часы Вадим провел в телефонных переговорах и блуждании по просторам Интернета. В итоге к тому моменту, как сонную тишину Рудого замка огласили испуганные крики пастухов, у младшего Закревского уже были если не доказательства, то уж точно весьма интересные факты, пусть и требующие некоторой проверки. Ничего, у него еще целый день впереди. Днем этот гад не станет рисковать, значит, Ясе до вечера ничего не угрожает. А к тому времени, даст бог, Вадим уже будет во всеоружии.

…Ветер, до этого легкий, едва ощутимый, усилившись, путался в пропитанных черной кровью космах, злобным псом теребил платье-саван, точно пытался поднять мертвое тело с нагретых солнцем камней.

– Ее кто-нибудь трогал? – Сидящий перед трупом на корточках Гера, обернувшись, грозно посмотрел на пастухов, двух вихрастых испуганных пацанят.

В ответ те затрясли головами, принялись креститься и божиться, что не только не трогали, но даже и не приближались, потому как напугались до смерти.

– Есть с чего. – Гера поднялся на ноги, обвел присутствующих мрачным взглядом и сказал: – Вызываю ментов.

Пепельно-серый Вениамин лишь молча кивнул, поднеся к лицу носовой платок. На распластанное на камнях тело он старался не смотреть. Литош, тот, наоборот, тянул шею, вглядывался, словно хотел запомнить как можно больше подробностей.

– Вадим Сергеевич! – Гера, сделав шаг к Вадиму, спросил встревоженно: – Ну, что там с Владиславом Дмитриевичем?

– Уже в реанимации, состояние стабильно тяжелое. – Вадим сунул в карман мобильный, потер отросшую щетину.

Хоть и держался дед бодрячком, хоть и выглядел значительно моложе своих лет, а сломался. Как только возле стен замка обнаружили мертвое тело, Вениамин отправился к шефу с докладом и нашел старика лежащим посреди комнаты без сознания. Спешным порядком вызванные из Львова врачи санавиации диагностировали острый инфаркт миокарда, накололи деда лекарствами, подключили к капельнице, погрузили в вертолет и велели звонить через час.

– Ну, босс – мужик крепкий, оклемается, – прогудел Гера, но в голосе его Вадим не услышал привычной уверенности. – Пусть до приезда ментов тут мои ребята подежурят, зевак погоняют. Что ж нам здесь стоять истуканами?

– И не посмотрим? – вдруг подал голос молчавший до этого Литош. – Вам не интересно, кто там, под маской? А вдруг это Ярослава, а мы тут стоим, ментов ждем.

– Ярослава у себя, я проверял. – Вадим сознательно старался не смотреть на мертвое тело. – Проспала всю ночь как убитая, еле добудился.

– Как убитая! – хмыкнул Вениамин. – Поразительный цинизм! – Батистовый платочек в его руках заметно подрагивал.

– Прости, если оскорбил твои нежные чувства! – огрызнулся Вадим.

– Нет, маску снимать нельзя, – покачал головой Гера. – Это же латекс, понаоставляете на нем отпечатков пальцев, и будет вам потом геморрой.

Отпечатки… Как же он вчера об отпечатках-то не подумал. Вот черт!..

– Мои там уже все равно есть, – сказал Литош и с какой-то мрачной решимостью подошел к телу.

– Эй, пан Литош, куда! – Гера попытался было удержать его за руку.

– Это моя маска! – Художник дернул плечом, стряхивая Герину лапу.

– В каком смысле ваша? – непонимающе уставился на него Вениамин.

– В таком, что это я ее сделал. Шутка гения! – Он невесело усмехнулся. – Моя прошлогодняя коллекция к Хэллоуину. Там всяких разных масок штук тридцать было.

– И куда они делись? – поинтересовался Гера.

– Так перед Хэллоуином разлетелись, как горячие пирожки. Продал я их.

– А кому, не помните?

– Да откуда ж?! Торги в Интернете проходили, я лично ни с одним из покупателей не встречался. Так что, я снимаю? – спросил он и выжидающе посмотрел на Геру.

– Ну, если проблем со следствием не боитесь, пожалуйста! – Тот пожал могучими плечами и отступил на шаг, давая художнику возможность подойти к телу.

Маска отставала от мертвой кожи с уже знакомым Вадиму всхлипом, он едва поборол желание отвернуться.

При свете дня Ликино лицо уже не казалось таким красивым, как ночью, и обиженным тоже. Смерть сделала настоящее лицо мало отличимым от маски.

– О господи! – За Вадимовой спиной громко, с присвистом, втянул в себя воздух Вениамин.

– Вам знакома эта женщина, Вениамин Олегович? – Гера вперил в секретаря полный подозрения взгляд.

Знакома. Вадим почувствовал, как по спине стекает холодный ручеек. Вениамин даже знает, как ее зовут и чьей она была любовницей. Работа у него такая – везде свой нос совать. Вот сейчас расскажет все ментам, и закроют его, Закревского Вадима Сергеевича, на пару суток до выяснения обстоятельств. А что, очень даже стройная картина вырисовывается! Брошенная любовница преследует внука олигарха, шантажирует, грозится какими-нибудь грязными разоблачениями. Он не выдерживает и в состоянии аффекта сбрасывает любовницу с замковой башни. Все, конец расследованию! Да бог с ним, с расследованием, адвокаты свое дело знают, разберутся, кто прав, кто виноват. Другое плохо – пока будут разбираться, Яся останется в замке совсем одна…

Вениамин правильно понял долгий Вадимов взгляд, приосанился, отрицательно мотнул головой.

– Нет, эта женщина мне незнакома, – сказал он с плохо скрываемым раздражением. – А вы считаете, что сочувствовать можно только знакомым людям?

– Я считаю, что трупу ваше сочувствие без надобности, – буркнул Гера и тут же добавил: – Все, звоню ментам!

* * *

Яся думала, что после случившегося ей не заснуть уже до самого утра, но ошиблась. Похоже, действие снотворного еще не закончилось. В сон начало клонить едва ли не сразу, как только за Вадимом закрылась дверь. Какое-то время она еще пыталась бороться с дремой, а потом не выдержала, сдалась. Единственное, на что хватило сил, это на то, чтобы забаррикадировать дверь ванной комнаты креслом. Пусть Закревский и уверяет, будто что-то там испортил в поворотном механизме, но береженого бог бережет…

Разбудил Ясю настойчивый стук в дверь. Комнату заливали яркие, не утренние, а скорее полуденные солнечные лучи.

– Ярослава, это я. Открой!

Кто бы подумал, что она может так радоваться визиту Вадима Закревского! Но вчерашняя ночь все изменила, на многие вещи заставила посмотреть под другим углом. Как бы то ни было, а Вадим пытался ее, Ясю, защитить. Странно, конечно, когда помощь приходит от человека, которого ненавидишь всем сердцем и имя которого хочешь забыть, как страшный сон, но тем не менее в сложившейся ситуации она может рассчитывать только на него. И не то чтобы произошедшее связало их какими-то особенными узами, просто теперь они в одной лодке и выплывать им придется вместе.

– Секунду! – Яся накинула халат, распахнула дверь.

– Доброе утро. Я войду, не возражаешь? – Вадим выглядел немногим лучше, чем ночью. Тот же лихорадочный блеск в глазах, та же помятость и небритость. – Проснулась? – Он переступил порог, внимательным взглядом окинул организованную Ясей баррикаду, но комментировать эти дополнительные меры защиты не стал.

– Доброе утро. – Яся посмотрела на него выжидающе. Ведь не просто поздороваться он к ней зашел, а по делу.

– Деда с инфарктом увезли во Львов. – Вадим потер покрасневшие глаза. – Я только что звонил в больницу, его уже вывели из комы. Из Москвы вылетели консультанты.

– С ним все будет в порядке? – Владислав Дмитриевич Закревский не сделал Ясе ничего хорошего, возможно даже, именно из-за него ее жизнь сейчас катится в тартарары, но зла она ему не желала.

– Я надеюсь. Дед крепкий, его так просто не возьмешь. Но я не за тем. – Вадим вдруг взял Ясину руку, поднес к глазам, задумчиво посмотрел сначала на ее грифоновый перстень, потом на свой волчий и спросил: – Где ты его взяла?

– Нашла. – Нет смысла врать. Не понравился подарок – пусть снимет. Она не обидится.

– Где нашла?

– Помнишь, я спускалась в подвал за сережкой? Вот там и нашла, в печи. А потом увидела на портрете твоего предка.

– Которого из них?

– Вацлава.

– Странно, никогда в нашем роду не было ничего с волками связанного.

– А призрачная волчица не в счет? – Вроде бы и не хотела она язвить, но как-то само собой получилось.

– Призрачной волчицы не существует! – Вадим нахмурился: – Я тебя вчера не убедил?

– Убедил. – Яся высвободила свою руку. – Ее уже нашли?

– Да. Приезжали спецы из райцентра, забрали тело, обещали разобраться.

– Думаешь, разберутся? – спросила она с надеждой.

– Надеюсь, я сделаю это раньше.

– Ты кого-то подозреваешь?

– Именно.

Было видно, что разговор о подозреваемых Вадиму неприятен, но она должна спросить:

– Кого?

– Не сейчас, – он упрямо мотнул головой. – Может быть, вечером.

– А ничего, что я тоже часть этой истории? – Справляться с нарастающим раздражением было труднее с каждой секундой. По какому праву он все решает за нее? Почему ничего не рассказывает?

– Вот потому, что ты часть этой истории, я и требую, чтобы ты сидела тихо, как мышь под веником, пределы замка, а лучше, пределы своей комнаты не покидала. – От взгляда Закревского повеяло арктическим холодом.

– А если я не хочу как мышь под веником? – бросила она с вызовом.

– У тебя нет выбора. – Он снова попытался взять ее за руку, но Яся вырвалась. – Как ты не понимаешь, слишком много смертей вокруг, я не имею права рисковать!

– Кем?! Я же грязь придорожная?! – Уже не раздражение, а холодная ярость захлестнула Ясю с головой. – Не переживайте, господин Закревский, я уж как-нибудь сама!

– Ты моя жена! – Он схватил ее за плечи, встряхнул, посмотрел в глаза: – И я не допущу, чтобы с тобой что-либо случилось.

– Фиктивная жена! – Ох, расцарапать бы его поганую рожу, исполнить давнюю мечту. – Марионетка!

Он смерил ее долгим взглядом, разжал пальцы и только потом заговорил:

– Еду тебе принесут прямо в комнату. На сегодня деликатесы отменяются, обойдешься сухим пайком и водой из-под крана. Как бы в этот раз в еде не оказалась вместо снотворного отрава.

– Что же тут плохого? – Контролировать себя становилось все труднее. – Это решило бы твои проблемы!

На какое-то мгновение Ясе показалось, что Закревский ее ударит, он даже шаг сделал в ее сторону, но в последний момент остановился и отчеканил:

– До вечера из комнаты ты не выйдешь, а вечером мы поговорим. Обо всем, – добавил он с мрачной решимостью. – Я отвечу на все твои вопросы.

– Ответь сейчас!

– Я сказал – вечером!

Не успела Яся опомниться, как за Вадимом захлопнулась дверь, а в замке повернулся ключ.

– Я поставлю Гериных ребят у твоей спальни, – послышался приглушенный голос Вадима. – Так что давай без глупостей!

– Гад! – Яся в отчаянии врезала кулаком по двери. – Открой немедленно!

Ответом ей стало эхо удаляющихся шагов…

Еще с детства Яся усвоила, что злость – плохой советчик. Чтобы прийти в себя и собраться с мыслями, нужно успокоиться и отвлечься. С медитативными практиками у нее как-то не сложилось, но было кое-что, умеющее ее успокоить.

Яся стояла под горячим душем, когда запиликал ее мобильник. Номер звонившего был ей незнаком. Не беда, она открыта миру и готова пообщаться с любым желающим! На ходу заворачиваясь в полотенце, Яся поднесла телефон к уху.

– Алло! – Ворвавшийся в открытое окно ветер холодил мокрые плечи, заставляя зябко ежиться.

– Моя маленькая леди? – прогудел в трубке голос Литоша.

– Рада вас слышать, пан Йосип! – Не то чтобы она была так уж рада, но возможность общения – единственное, что у нее сейчас осталось. Хорошо, что этот гад Закревский не догадался отобрать у нее телефон.

– Ярослава, мы могли бы с вами поговорить? – В голосе художника слышалось волнение.

– Мы уже с вами разговариваем, пан Йосип.

– Так, но мне хотелось бы надеяться на приватный разговор. Поверьте, моя маленькая леди, он и в ваших интересах тоже. Мы можем быть полезны друг другу.

Поговорить? А почему бы и нет?! Пожалуй, Литош единственный из обитателей Рудого замка вызывал у Яси симпатию. При всей нарочитой пафосности было в нем что-то искреннее, настоящее.

– А по телефону никак? – поинтересовалась она и без особой надежды подергала за ручку запертой двери.

– Я хотел бы кое-что вам показать. Для этого нам нужно выйти за пределы замка. Вы не боитесь, Ярослава?

– Нисколько! – В подтверждение своих слов она даже качнула головой, словно Йосип мог ее видеть. – Но у меня есть одна маленькая проблема: мой дражайший супруг, опасаясь за мою жизнь, запер меня в моей комнате.

– Мне понятны его страхи, – послышалось в трубке после секундной паузы, – но если моя прекрасная леди разрешит, я вызволю ее из темницы.

– У вас есть ключи от моей комнаты?

– Ярослава, не забывайте, я управляющий Рудого замка. У меня есть ключи от всех дверей!

– В таком случае поторопитесь, потому что мой без меры заботливый муж грозился выставить перед моей комнатой охрану.

– Буду через минуту! – В трубке послышались гудки отбоя.

* * *

Из замка выходили если не тайными, то уж точно не самыми заметными путями, такими, что не встретили на своем пути ни единой живой души. Вопреки ожиданиям, Литош повел Ясю не к воротам, а к хозяйственным постройкам, повозившись с замком, открыл дверь гаража.

– А вот и мой любимый жеребец! – Он с нежностью похлопал по полированному боку черный байк.

Мотоцикл выглядел весьма внушительно, чувствовалось, что стараний, денег и времени в него вложено немало.

– Не знала, что вы байкер, пан Йосип. – Яся с опаской подошла к «жеребцу».

– Байкер с двадцатилетним стажем! – Литош лихо, с какой-то молодецкой удалью вскочил в седло и протянул Ясе шлем: – Прошу вас, моя прекрасная леди. Для вас это самый лучший способ покинуть пределы Рудого замка неузнанной.

Яся не стала спорить, надела шлем, уселась позади Литоша, обхватила его за талию.

– Полетим с ветерком, – послышался приглушенный шлемом голос, – так что не пугайтесь!

– Куда полетим? – запоздало поинтересовалась Яся. У нее еще было время отказаться, вернуться в свою комнату, но что-то внутри нее, что-то, не имеющее ничего общего со здравым смыслом, воспротивилось.

– Здесь недалеко, – художник неопределенно махнул рукой. – При других обстоятельствах дошли бы и пешком, но, уверяю вас, на мотоцикле будет не только быстрее, но и безопаснее.

– А поконкретнее можно?

Ясин вопрос так и остался без ответа, потонув в мощном реве включенного двигателя. Черный байк стрелой сорвался с места и вылетел из гаража.

Литош был прав: мотоцикл оказался самым удобным средством передвижения. Небольшая заминка произошла лишь перед закрытыми воротами, но, похоже, охрана хорошо знала байк управляющего, потому как в ответ на требовательный сигнал клаксона ворота распахнулись почти незамедлительно.

И в том, что лететь им недалеко, Литош тоже не обманул. Не прошло и пятнадцати минут, как байк грозно рыкнул и замер на краю оврага, того самого, в котором закончил свой жизненный путь Петя…

– Зачем вы меня сюда привезли? – Только сейчас, всматриваясь в клубящийся на дне оврага туман, Яся почувствовала если не страх, то уж точно беспокойство.

– Не бойтесь, моя маленькая леди! – Литош улыбался широко и простодушно. – Обещаю, здесь с вами не случится ничего плохого.

– Вы уверены? – Она попятилась к мотоциклу. – Вчера здесь погиб мой друг, а меня саму едва не разорвали на части волки.

– Уверен. – Литош больше не улыбался и смотрел на Ясю очень серьезно, будто чего-то ждал.

Яся тоже ждала объяснений. Не станет она совать голову в пасть к голодному тигру, пока не узнает, ради чего весь этот риск.

– Хорошо. – Художник понимающе кивнул, уселся на обочине рядом с байком, приглашающе похлопал по траве рядом с собой. – Давайте я расскажу вам одну старую-престарую историю, моя маленькая леди.

– Я вас слушаю, – Яся присела рядом.

– Надеюсь, вы уже поняли, что в здешних местах небезопасно? – спросил он.

– Разумеется. Я только не до конца поняла, кто является источником опасности.

– Но у вас ведь определенно есть собственное мнение на этот счет? – Литош хитро сощурился.

– Вы хотите знать, верю ли я в существование призрачной волчицы? – задала она встречный вопрос.

– Да.

– Я ее видела, – сказала, как в омут нырнула. Что бы там ни утверждал Закревский, а она привыкла доверять своим глазам. – Дважды видела.

Литош удовлетворенно кивнул, словно именно такого ответа и ожидал.

– В таком случае моя задача облегчается в разы, – пробормотал он себе под нос. – Предположим, что факт существования призрачной волчицы не вызывает у нас сомнений. Но тогда встает закономерный вопрос: откуда она взялась и за что мстит роду Закревских?

– И у вас есть ответ?

– Частично, – Литош улыбнулся. – Эту историю знают немногие, подозреваю, что я единственный, кто владеет правдивой информацией в относительно полном объеме.

– Так расскажите! – попросила Яся. – Вы же затем меня сюда и привезли.

– Есть одна тонкость… – Литош выглядел смущенным.

– Вам нужна ответная услуга? – догадалась она.

– В некотором роде.

– И что именно вам от меня нужно?

– Волчий перстень. – В черных глазах Литоша зажегся лихорадочный огонь. – Мне нужен перстень, который вы подарили своему супругу в день венчания. Это возможно?

Яся вспомнила, какими глазами Вадим Закревский смотрел на перстень, и кивнула.

– Думаю, мой супруг не особо опечалится, если я попрошу вернуть мне подарок.

– Очень хорошо! Просто замечательно! – просиял Литош. – А не расскажете, как он у вас оказался? Где вы его нашли?

– В подвале, на дне отопительной печи.

– Вот как! Я искал везде, где только можно, перебрал замок по кирпичику, уже отчаялся, а он, оказывается, все это время был совсем близко.

– Теперь ваша очередь, пан Йосип, отвечать на вопросы. – Яся встала, сверху вниз посмотрела на своего собеседника. – Зачем вам волчий перстень? И что вы знаете такого, чего не знает больше никто?

– Вы верите в голос крови? – поинтересовался Литош с грустной улыбкой.

– Не знаю, – она покачала головой. – Никогда не задумывалась над этим.

– А я задумывался. – Литош тоже поднялся с земли, стряхнул с джинсов налипшие былинки. – Задумывался с того самого момента, как услышал историю своего рода.

– Расскажете? – Яся почувствовала, что приблизилась к тайне Рудого замка максимально близко.

– Вы любите сказки, моя прекрасная леди? Тогда слушайте! В давние-давние времена в здешние края забрел цыганский табор. Тридцать девять человек: мужчины, женщины, старики, дети. Они думали, что найдут тут покой и благоденствие, а отыскали свою погибель. И все по вине одной-единственной женщины, любимой дочери цыганского барона. Или не по вине… – Литош рассеянно пожал плечами. – В конце концов, она тоже стала жертвой людского вероломства. В цыганку влюбился хозяин этих мест, Вацлав Закревский, да так сильно, что, отринув предрассудки, женился на ней.

– Женился? – Яся вспомнила историю, недавно рассказанную ей старшим Закревским. – Но ведь, если мне не изменяет память, среди его жен не было цыганок?

– Верно, потому что не прошло и полгода, как Вацлав молодую жену разлюбил, предпочел ей девушку из знатного дворянского рода.

– И выгнал?

Литош горько усмехнулся:

– Как же вы наивны, моя маленькая леди! Его бы не прозвали Лютым, если бы он решал свои проблемы такими щадящими методами. Нет, не выгнал, а затравил охотничьими псами, а потом, умирающую, бросил на растерзание волкам. Но даже этого зверства ему показалось мало. Чтобы не осталось и памяти о содеянном, Вацлав вместе со своими подручными согнал в овраг всех, кого нашел в таборе: мужчин, женщин, детей, стариков. Согнал, зарубил, а останки велел закопать.

– Ужас… – только и смогла сказать Яся. – Но почему до наших дней не дошла информация об его зверствах?

– Потому что Вацлав уничтожил не только тех, кого считал своими врагами, но и тех, кто помогал ему творить все эти бесчинства, даже сводного брата не пощадил.

– А вы? Откуда вы все это знаете?

– Я? – В голосе Литоша послышалась какая-то непонятная тоска. – Дело в том, что один свидетель остался-таки в живых. Маленький цыганский мальчик. Достаточно маленький, чтобы спрятаться в дупле старого дерева, но уже достаточно взрослый, чтобы все увидеть, запомнить и передать потомкам и свою непроходящую злость, и нестерпимую боль…

– Йосип, вы потомок этого мальчика? – Сердце забилось часто-часто, и дышать вдруг стало тяжело.

– Вы необыкновенно проницательны, моя маленькая леди! – Литош улыбнулся. – Если верить тому, что рассказывал мне дед, мой пращур был младшим братом той самой несчастной цыганки.

– А волки? Какое отношение ко всей этой истории имеют они?

– Не догадываетесь? – Взгляд Литоша сделался острым, точно бритва.

– Призрачная волчица – это она и есть? – шепотом спросила Яся. – Та самая первая жена Вацлава?

– Так, а волки – это неупокоенные души моих предков, вынужденные влачить вечное существование в зверином обличье, – закончил за нее Литош. – Пойдемте. – Он протянул Ясе руку. – Пойдемте, я вам кое-что покажу. Не бойтесь, пока вы со мной, они вас не тронут.

– Почему? – Его ладонь была горячей и мозолистой. У представителей богемы совсем не такие руки.

– Потому что я один из них…

* * *

Ганны, которая вчера вечером накрывала на стол, как и следовало ожидать, в замке не оказалось. Всех, кто помогал готовиться к свадьбе и прислуживал гостям во время торжества, отправили в недельный отпуск. Подпись на документах стояла дедова, но теперь, когда дед в больнице, не узнаешь, чья на самом деле это была идея. Не исключено, что и вражеская. Таким образом противник одним махом избавился от всех потенциальных свидетелей. Для того чтобы узнать, кто из присутствовавших вчера на ужине заходил на кухню и имел возможность подсыпать в минералку снотворное, Вадиму хватило бы разговора с Ганной. Но увы! Получившая полагающиеся к отпуску премиальные, женщина вместе с мужем уехала во Львов навестить детей.

Ничего, у Вадима оставались еще кое-какие зацепки. Дождавшись, когда следственная бригада уберется восвояси, он снова поднялся на верхнюю площадку сторожевой башни, внимательно осмотрел пол, нащупал скрытый под одной из досок потайной механизм, нажал на него. Черная тень с тихим клекотом спланировала на Вадима из-под купола башни и, подрагивая, зависла в нескольких сантиметрах от лица. Сейчас, при свете дня, было очевидно, что тут нет ничего мистического, что это всего лишь хорошо сработанный муляж гигантской летучей мыши. Если бы Вадим вовремя не ухватил мышь за перепончатое крыло, то, повинуясь спрятанным под крышей противовесам, она в следующую секунду взмыла бы вверх и исчезла в хорошо замаскированной нише. Вот тебе и разгадка! Адская игрушка, однажды едва не убившая Вадима, прошлой ночью, возможно, спасла ему жизнь, но ответственности с того, кто ее смастерил, этот факт не снимал.

Чтобы окончательно утвердиться в своих догадках, Вадим решил навестить деревенского священника и осмотреть церковный витраж. И здесь Закревскому повезло. Во-первых, священник был на месте, во-вторых, не отказал Вадиму в его более чем странной просьбе, но предупредил, что после прискорбного происшествия, случившегося во время венчания, витражи уже отмыты и приведены в божеский вид. Поэтому, говоря по правде, стоя на стремянке под куполом небольшой деревенской церквушки, Вадим ни на что особенное не рассчитывал. Как выяснилось, зря. Узкие бороздки на стекле он не заметил, а скорее нащупал. Провел пальцем сначала по одной, потом по другой и едва ли не доподлинно повторил давешний волчий силуэт. А на стыке бороздок обнаружились пустоты, которые, по всей вероятности, и служили контейнерами для крови. Оставались непонятными только два момента: как преступнику удалось подгадать момент и что послужило пусковым механизмом.

Священник, снизу наблюдавший за Вадимовыми манипуляциями, не поленился вспомнить, кто именно заказывал данный витраж и под чьим чутким руководством его устанавливали, тем самым еще раз подтвердив предположения новоиспеченного детектива.

Можно было поискать еще факты, порыться в биографии этого мерзавца, но самое главное Вадиму было понятно и так. Теперь он доподлинно знал, кто стоит за кошмарами, творящимися в Рудом замке, и кто желает смерти его жене. Не прав был дед, нет никакого родового проклятья. Все происходящее – дело рук реального человека, из плоти и крови.

Телефонный звонок застал Вадима на середине пути от церкви к Рудому замку. Гера, людям которого было поручено сторожить Ярославу, сообщил, что ее нет в комнате и что помог ей выбраться не кто иной, как Литош.

Последние слова Геры заставили Вадима до боли в пальцах сжать руль, забыв о крутых обрывах и опасных виражах, прибавить скорость. Дурак! Ведь знал же, чувствовал, чем все может закончиться, но понадеялся на Гериных амбалов, вместо того чтобы взять Ясю с собой. Да, мешала бы, путалась бы под ногами и задавала неудобные вопросы, но зато была б под присмотром. А так, где ее теперь искать? В замке она или уже за его пределами?… Да, черт возьми, жива ли еще?! От этой мысли, ясной и убийственно реалистичной, зашумело в ушах и горло сдавило точно колючей проволокой.

– Вадим Сергеевич, вы еще на связи? – послышался в трубке встревоженный Герин голос. – Вениамин Олегович говорит, что всего пару минут назад видел мотоцикл Литоша. И охрана на воротах подтвердила – из замка выехали двое. Пассажир был в шлеме, но не исключено, что это женщина.

Значит, жива! Пока…

– Где сейчас Вениамин? – Из-за поворота стали видны стены Рудого замка. – Гера, пусть он отправляется мне навстречу, покажет дорогу, по которой поехал Литош.

– Хорошо. Я организую своих ребят, они вас прикроют.

– К черту! – заорал Вадим, нащупывая за поясом джинсов рукоять пистолета. – Где были твои ребята, когда этот козел похищал мою жену? Почему не остановили? – Он прекрасно понимал, что виноват гораздо сильнее, чем Гера и его подчиненные, что Яся могла выбраться из комнаты еще до того, как у двери был организован караул, что следовало лично проверить, как выполняется его распоряжение, а не надеяться на русский «авось», но это понимание делало Вадима еще злее, еще беспощаднее. – Все, передай Вениамину то, что я сказал.

– Он уже выехал вам навстречу, – отрапортовал Гера. – Еще какие-нибудь распоряжения будут?

– Все. – Вадим отключил связь, вытер выступивший на лбу пот, всмотрелся в далекую туманную дымку.

От ворот Рудого замка отделилась и стала стремительно приближаться черная точка. Вениамин молодец, не терял времени даром, если и не понимал, чем все может закончиться, то уж точно чувствовал: произошло что-то экстраординарное. На такие вещи у него просто звериное чутье, это еще дед говорил.

Уже через пару минут с автомобилем Вадима поравнялась черная «Ауди», с тихим жужжанием опустилось ветровое стекло.

– Пересаживайся ко мне! – скомандовал Вадим. – Ты видел, куда они поехали?

– Да. – Вениамин плюхнулся на пассажирское сиденье и защелкнул ремень безопасности. Перестраховщик… – Прямо по дороге в сторону города. Только он быстро ехал. Сам понимаешь, мотоцикл.

– Ну, ясное дело. – Вадим нажал на педаль газа, машина рванула вперед.

– Аккуратнее! – попросил Вениамин. – Если они едут в город, то там их встретят. Гера распорядился.

– А если не в город? – Вадим сцепил зубы, вперил взгляд в змеящуюся под колесами машины дорогу.

– Куда же еще? В сторону деревни? Вадим, ты бы сбавил скорость. Если мы сейчас разобьемся, твоей Ярославе уже никто не поможет.

Совет был разумный, но последовать ему у Вадима не получилось, вместо того, чтобы притормозить, он добавил газа.

– Сумасшедший… – прошептал секретарь и для пущей надежности вцепился в дверную ручку.

Оставленный у обочины байк первым заметил Вениамин, скомандовав:

– Тормози, кажется, приехали!

Вадим заглушил мотор, выбрался из машины, обошел байк со всех сторон.

– Они в овраге, – сказал Вениамин, вытягивая шею и силясь рассмотреть что-то среди густой травы, которой порос склон.

– С чего ты взял?

– Видишь, тропинка, и трава примята. Значит, в этом месте недавно спускались. – Вениамин стряхнул с безупречно отутюженных брюк пылинку, из кармана пиджака достал пистолет и поинтересовался будничным тоном: – Ну что, спускаемся?

– И давно у тебя ствол? – Вадим перевел изумленный взгляд с пушки на невозмутимое лицо секретаря.

– Относительно недавно, – тот застенчиво улыбнулся. – Видишь, как хреново работают Герины люди, сколько косяков всего за месяц! Вот я и решил подстраховаться.

– А пользоваться ты этой штукой умеешь?

– Ну, так, – Вениамин неопределенно пожал плечами. – Тренировался пару раз в тире.

Да, похоже, помощник из Вениамина еще тот, хоть бы себе ничего не отстрелил по неопытности.

– Так мы спускаемся? – Секретарь взмахнул стволом, и Вадим помимо воли отшатнулся.

– Ты бы поосторожнее, – произнес он мрачно и, не дожидаясь Вениамина, принялся спускаться по тропинке.

* * *

– В каком смысле, один из них? – Яся попятилась и едва не упала. Если бы Литош не поймал ее за руку, то лежать бы ей сейчас на дне оврага со свернутой шеей.

– Да не бойтесь вы, моя маленькая леди! – Художник улыбался, но Ясину руку не отпускал, держал крепко. – Я же обещал, с вами не случится ничего дурного. Вы меня просто неправильно поняли. Один из них в том смысле, что в моих жилах тоже есть толика волчьей крови.

– Почему волчьей? – И ведь не убежишь никуда! Впереди этот сумасшедший, позади – овраг.

– Потому что род мой издавна поклонялся волкам. Они были нашими проводниками и защитниками. Дед рассказывал, что предводитель рода умел разговаривать с серыми братьями. Понимаете теперь, почему для меня так важен волчий перстень?

– Да, – Яся неуверенно кивнула. – Я другого не понимаю: почему ваш родовой перстень оказался у Вацлава. Это ведь он был нарисован на том портрете?

– Свадебный подарок, венчальное кольцо. Он ей – грифоновый перстень, она ему – волчий.

– Но грифоновый – вот он! – Яся протянула руку, и в лучах солнца рубин заиграл кровавыми сполохами.

– А у призрачной волчицы нет передней лапы… – Литош улыбнулся мрачно и многозначительно. – Вацлав привык решать проблемы радикально, ему было проще отрубить человеку руку, чем возиться, снимая кольцо.

– О господи… – Яся сдернула с пальца перстень, хотела было выбросить, но в последний момент передумала и сунула в карман джинсов.

– Теперь, когда я ответил на ваши вопросы, мы можем спуститься вниз? – спросил Литош и, отпустив наконец Ясину руку, отступил на шаг.

– А что там?

– Я вам покажу. Вы сами должны это увидеть, чтобы понять мои мотивы. Пойдемте, Ярослава, они ждут.

Она не стала уточнять, кто именно, испугалась возможного ответа, но ведь и выбора у нее особого нет, сама сунулась в эту мышеловку…

Уже где-то на середине спуска клубившийся на дне оврага туман стал медленно, но неуклонно подниматься вверх по склону. Он полз, цепляясь за редкий кустарник, путаясь в густой траве, отвечая злым шипением на робкие прикосновения солнечных лучей. Здесь, в овраге, с каждой минутой становилось все темнее и темнее, словно день тут не наступал никогда.

– Уже скоро. – Голос Литоша доносился точно издалека, и если бы не рука художника, крепко сжимающая ладонь Яси, она бы решила, что он ушел на много шагов вперед. С подобным акустическим феноменом ей уже доводилось сталкиваться в самый первый день знакомства с Рудым замком, и вот сейчас то, что хотелось поскорее забыть, повторялось снова.

Неожиданно земля под ногами утратила наклон, мягко запружинила прошлогодней листвой.

– Пришли! – Литош остановился так резко, что Яся, влекомая силой инерции, едва не упала.

– Что вы хотели мне показать, пан Йосип? – Она из последних сил старалась, чтобы голос не дрожал.

– Еще пару метров, – вместо ответа проговорил художник и шагнул вперед. – Следуйте за мной, моя прекрасная леди. – Его голос растворялся в тумане, и, чтобы не заблудиться, Ясе пришлось послушаться.

Здесь, на самом дне оврага, туман, казалось, светился. Вот вам и оптический феномен вдобавок к акустическому. Литош тем временем, присев на корточки, принялся шарить по земле. Наконец он выпрямился, потянул на себя что-то большое и тяжелое. Яся не сразу поняла, что это замаскированная дерном крышка какого-то схрона.

– Посмотрите сюда, Ярослава! – Художник сделал приглашающий жест, и она послушно подошла к краю выкопанной в земле глубокой ямы.

Яма до самых краев была заполнена человеческими костями, Ясю замутило.

– Что это? – шепотом спросила она, уже заранее зная ответ.

– Кости моих предков, тех, чьи души по вине Вацлава до сих пор не могут найти покоя. Я насчитал тридцать восемь черепов.

– Они все время здесь лежали? – Яся отступила от края этой братской могилы.

– Так. Триста лет в неосвященной земле, всеми забытые, неотомщенные! – Голос Литоша вдруг сделался громким, и туман, точно повинуясь ему, завибрировал. – Я потратил десять лет своей жизни, чтобы отыскать этот овраг, и еще пять, чтобы найти могилу. Теперь вы мне верите? – Он вперил в Ясю горящий фанатичным огнем взгляд.

– Верю. Но я не понимаю, зачем вы привели меня сюда.

– Чтобы вы собственными глазами увидели, чтобы прочувствовали мою боль. Чтобы поняли, наконец, что она не шутит, и, если не осуществится пророчество, волчьи ночи в этих лесах будут длиться вечно.

– Пророчество?…

– …Отойди от нее! – Знакомый голос нарушил мертвую тишину этого страшного места, заставил туман испуганно зашипеть, всколыхнуться всей своей серебристой массой.

– Пришел! – Литош улыбался, как сумасшедший. – Вот и настал час расплаты. Не бойтесь, моя маленькая леди, я знаю, как сделать все безболезненно, я долго над этим думал…

– Яся, иди ко мне!

Она не заметила, как Вадим оказался рядом, дернул ее за руку, прижал к себе, оттаскивая подальше от ямы и Литоша.

– Последний из Закревских, потомок Вацлава, как хорошо, что ты пришел! – Литош сделал шаг прямо навстречу направленному на него пистолету.

– Не надо! – Яся повисла на руке Вадима, не позволяя выстрелить.

– Славный сегодня день. – В черных глазах художника разгоралось пламя безумия. – Как же я рад, что стану свидетелем…

Громыхнул выстрел, туман всколыхнулся, взвыл, словно живое существо, а Литош схватился за бедро и начал медленно оседать на землю.

– …Стану свидетелем освобождения. – Продолжая улыбаться, он все еще пытался ползти вперед, к стоящим в нескольких метрах от него Ясе и Вадиму.

– С вами все в порядке? – Из тумана вынырнул Вениамин, бросил быстрый взгляд на распластанного на земле художника и победно взмахнул пистолетом: – Проклятое ненастье, пришлось стрелять почти наугад! Ярослава, рад видеть вас в полном здравии! – Он церемонно поклонился, будто находился не в глухом лесу, а на званом балу.

– Очень вовремя. – Вадим мягко, но настойчиво оттолкнул от себя Ясю, снял ремень, подошел к Литошу: – Прошу прощения, пан Йосип, но я вынужден вас связать. – В голосе его прозвучало столько неприкрытой ненависти, что Яся невольно вздрогнула.

– От судьбы не уйдешь, мой мальчик! – Морщась от боли, Литош послушно протянул руки. – От судьбы не уйдешь…

– Ему нужно перевязать рану! – Яся отважилась подойти ближе, поверх Вадимова плеча посмотрела на расплывающееся на штанине художника кровавое пятно.

– Перебьется! Яся, этот гад никого не жалел!

– Он не сделал ничего плохого!

– Да неужто?! Откуда ты взялась такая добрая? Яся, это ведь он за всем стоит! По его указке тебя едва не убили! – Вадим затянул на запястьях Литоша ремень, выпрямился и поинтересовался мрачно: – Тебе до сих пор хочется помогать этому оборотню?

– Откуда ты знаешь, что во всем виноват он?

Она не хотела верить, пыталась найти оправдание даже тем фактам, которые казались неоспоримыми. Литош определенно не в себе. Да, он заманил ее в этот овраг, он твердит о каком-то пророчестве, но он не сделал ей ничего плохого.

– А давай мы у него сейчас спросим? – Вадим поймал ее за руку, подтащил к связанному Литошу и потребовал: – Ну, пан Йосип, расскажите-ка Ярославе, как вы организовали этот трюк с кровавой картиной на витраже?

Художник посмотрел на них снизу вверх ясным, безмятежным взглядом, на его бескровных губах заиграла хитрая улыбка.

– Интересная задумка, не правда ли? Вы, Вадим, я думаю, и сами уже догадались, как именно получился рисунок.

– Кровь стекала по направляющим бороздкам, вырезанным на стекле. Лучше объясните, что послужило спусковым механизмом.

– Трюк, старый как мир. – Литош снова поморщился от боли. – Не кровь, а красная краска, вы ошиблись, молодой человек. Она была запаяна в крошечные желатиновые контейнеры, укрепленные на стыках борозд. В определенный момент солнечные лучи плавят желатин, и вуаля – кровавая картина готова! Видите, как все просто?

– Но зачем? – Яся поежилась.

– Считайте это блажью художника, моя маленькая леди, – Литош пожал плечами. – Мне хотелось напомнить присутствующим о том, какую страшную цену порой платят за любовь.

– А если бы день выдался пасмурным? – спросил до этого не участвовавший в разговоре Вениамин.

– Ничего страшного, перед установкой витража я смонтировал управляемый дистанционно обогрев стекла. Но согласитесь, с солнцем затея выглядит более изящной.

– Да вы, оказывается, затейник! – Вениамин покачал головой.

– Еще какой! – усмехнулся Вадим. – Видел бы ты, какую летучую мышь этот Кулибин поселил под крышей сторожевой башни. Игрушка, но по виду не отличишь от настоящей. И когда сверху на тебя планирует этакая тварь, можно нечаянно оступиться и упасть вниз.

– То, что произошло с вами, было роковой случайностью! – Литош затряс головой. – В тот вечер я просто забыл запереть дверь. А вообще, вход в сторожевую башню закрыт для всех, даже для строителей.

– Забыли запереть дверь и совершенно случайно подпилили доски на верхнем ярусе! – Вадим сжал кулаки.

– Клянусь, доски никто не подпиливал, это происки беспощадного времени, только и всего.

– А летучая мышь размером с птеродактиля – тоже происки времени?

– Это всего лишь антураж, призванный добавить замку средневекового колорита. Признаюсь, я готовил маленький сюрприз для гостей, но механизм еще не был до конца отлажен, поэтому я отложил демонстрацию чудовища до лучших времен.

– Но зачем? – Яся сделала шаг к Литошу, однако Вадим, поймав ее за руку, не подпустил близко. – Зачем вам все это было нужно?

– Моя маленькая леди, стыдно вам задавать мне такой вопрос после всего, что я вам рассказал, – Литош с укором посмотрел на нее.

– Позвольте, я отвечу за вас, – произнес Вадим. – Вы ведь не ради денег стали управляющим Рудого замка? Насколько мне известно, вы достаточно обеспеченный человек, но, увы, ваших средств не хватило, чтобы обойти моего деда. Признайтесь, договор аренды уже практически был в ваших руках, когда появился дед и спутал вам все карты, увел желаемое из-под самого носа, вдребезги разбив мечту.

– Так, верно. – Литош поморщился, поудобнее устраивая раненую ногу. – Рудый замок с раннего детства был моей мечтой и страстью.

– Столь сильной, что ради нее вы были готовы на все! Оберегая историю замка, вы не преминули организовать в нем тайные проходы и секретные комнаты, населив их несуществующими призраками.

– Не понимаю, о чем вы? – На посеревшем, утратившем природную смуглость лице Литоша отразилось искреннее недоумение. – Какие тайные проходы и комнаты? Я знал лишь о существовании подземного лаза, но предусмотрел, казалось, все, навесил на решетку замок.

– Да, сначала навесил, а потом сам же и спилил его, впустив в замок волков.

– Это не он спилил. – Яся протестующе покачала головой. – Это Петя, мой друг. Он думал, что мне может понадобиться запасной выход, и подготовил его заранее.

От мысли, что Петя больше уже никогда не позаботится о запасном выходе, не напишет ни одной разоблачительной статьи, на глаза навернулись слезы. А ведь ей даже не позволили с ним проститься. Гера сказал, что тело увезли сначала в райцентр, а уже оттуда зафрахтованным самолетом вместе с несчастным Лехой отправили в Москву. Вот так оперативно привык решать проблемы ее новообретенный родственник…

– Ладно, пусть решетка – не его рук дело, – Вадим не желал сдаваться, – но все остальное! Поведайте-ка нам, пан Йосип, кем вам приходилась Лика?

– Лика? – Литош озадаченно нахмурился. – Я вас опять не понимаю, молодой человек.

– Сообщницей и любовницей, – послышался за их спинами голос Вениамина. – Вадим, хреновый из тебя сыщик, фактов накопал, а проанализировать их так и не сумел. Лика была сообщницей и любовницей, но не этого фигляра, а моей.

Яся стремительно обернулась. Вениамин стоял в нескольких метрах от них, черное дуло его пистолета было направлено прямо на Вадима.

– Да, моя маленькая леди, – секретарь саркастически улыбнулся, – вы видите перед собой воплощение вселенского зла.

– Ты? – Вадим хотел было сделать шаг, но ствол угрожающе дернулся.

– Я бы не советовал, – Вениамин досадливо поморщился. – Поверь, на самом деле я неплохо стреляю. И вот еще что, давай-ка сюда свой пистолет. Давай, давай! Ты же не хочешь, чтобы я испортил шкуру твоей любимой ехидны?

В подтверждение его слов пистолетное дуло прочертило в воздухе небольшую дугу и уставилось на Ясю. Вадим перевел взгляд с Вениамина на жену, сунул руку в карман куртки.

– И без глупостей, пожалуйста, – предупредил секретарь. – Бросай ствол.

– Хорошо, только и ты давай без глупостей… – Пистолет упал на землю и тут же почти утонул в прошлогодней листве…

* * *

Как же он так просчитался? Где допустил ошибку?

– А ты, Веня, щедрый! Ради интересов дела даже собственную любовницу не пожалел. – Секундную растерянность сменила холодная ярость. Попался, как сопливый мальчишка. Мало того, что сам угодил в ловушку, так еще и Ясю в это втянул…

– Лика… – Вениамин грустно улыбнулся. – Она была потрясающей женщиной. Да что я тебе рассказываю?! Ты и сам все прекрасно знаешь! Но в одном ты не прав: никто ее не неволил, она сама решала, с кем спать, с кем дела иметь. Все рассчитала, до последней мелочи, ты ведь уже готов был на ней жениться.

Верно, кто же спорит? И женился бы, если б не дед с этим своим родовым проклятием.

– Я видел, как сильно ты на нее запал. А знаешь почему? Потому что она все про тебя знала: что ты любишь, что нет. Знала, где нужное слово ввернуть, а где и промолчать, не высовываться. Из нее бы получилась идеальная жена! – Вениамин говорил и продолжал целиться в Ясю. Хоть бы отвлечь его как.

– И все благодаря тебе? – Вадим скосил взгляд на Ясю. Та стояла ни жива ни мертва и, точно загипнотизированная, следила за пистолетным дулом.

– Само собой, – Вениамин кивнул.

– И сколько времени продлился бы наш идеальный союз?

– Не думаю, что долго, мы планировали не больше года, но, уверяю тебя, это был бы самый лучший год в твоей никчемной жизни.

– А дальше что?

– Несчастный случай! – Вениамин пожал плечами. – Мы, правда, еще не решили окончательно, как именно ты отправишься в мир иной, думали, что у нас еще есть время. А потом оказалось, что этот старый козел, твой дед, порушил все наши планы, притащил в дом ее! – Дуло в его руке качнулось.

– Осторожно!

Вадим попытался обнять Ясю за плечи, но Вениамин не позволил.

– Стой так, чтобы я видел твои руки, – сказал он с угрозой. – Не понимаю, почему ты так стараешься защитить эту маленькую дрянь. И Лика не понимала. Она думала, что ты уже на веки вечные ее, а ты бац – и женился! И на ком?! На этой… – Вениамин брезгливо поморщился. – Лика думала, что все еще можно исправить, что достаточно лишь инсценировать попытку самоубийства, и ты вернешься.

– Это ты ей позвонил, предупредил, что я еду?

– Я. Кстати, напилась она по-настоящему, и плохо ей было потом тоже по-настоящему. Лика никогда не халтурила, даже в мелочах. Вот скажи, ты же поверил?

– Да.

– Вот, поверил, но от свадьбы все равно не отказался. А ты слушай, слушай, – Вениамин перевел взгляд на Ясю. – Слушай и запоминай. Тебя ждала бы точно такая же участь, что и ее. Знаешь почему? Потому что твой дорогой супруг так устроен. На первом месте у него бизнес, деньги и власть, а все остальное – это ерунда, мелочи жизни. Видишь, ради наследства он даже согласился жениться на бомжихе. Но не о тебе речь. Речь о Лике, о том, как сильно все это ее задело, как сильно она разозлилась. Я уговаривал ее остаться в Москве, не ехать в эту чертову глушь, но она всегда поступала так, как считала нужным. Идея оживить древнюю легенду принадлежала ей. Согласитесь, получилось очень эффектно! Все эти шорохи, вздохи, кровавые волчьи следы…

– А потайные ходы? – спросил Вадим.

– Это исключительно моя заслуга! – Вениамин приосанился и, кажется, даже в плечах стал шире. – Твой чокнутый дед все твердил, что Рудый замок нужно отреставрировать с максимальной достоверностью, а я ведь исполнительный. Что велено, то и делаю! Потайные ходы обнаружились, когда строители начали разбирать старую кладку. Возник вопрос, что со всем этим добром делать, и я решил оставить все как есть, так сказать, для собственного пользования. Ведь никогда не знаешь, что тебе может понадобиться завтра, а тут такая шикарная возможность быть в курсе всего, что творится в стенах замка! А для надежности перед передачей дел новому управляющему я рассчитал всех строителей, так что кроме меня о потайных ходах знала только Лика. Вот она и решила воспользоваться ими с максимальной пользой. Что ни говори, а артистка она была еще та! Когда переодевалась в этот свой наряд привидения, даже у меня кровь в жилах стыла. Кстати, маску мы действительно купили через интернет-аукцион у этого шута горохового. Уж больно достоверно она выглядела.

– Но зачем Лике это было нужно? – спросила Яся.

– Зачем? – Вениамин на секунду задумался. – Затем, что Лика до самого последнего момента надеялась расстроить вашу свадьбу. По ее задумке ты должна была правильно истолковать оставленные тебе послания, напугаться до полусмерти и отказаться от сделки. Увы, у нее ничего не вышло, даже испорченное подвенечное платье тебя не напугало.

– Я пыталась уехать, ты это прекрасно знаешь!

– Плохо пыталась!

– От судьбы не уйдешь. – Литош, который, казалось, впал в полудремотное состояние, открыл глаза. – Призрачная волчица ее не отпустит.

– А ты заткнись! – взвизгнул Вениамин. – Тебя первого следовало прикончить, чтобы не путался под ногами со своими легендами. Впрочем, с другой стороны, твои глупые россказни были нам на руку, подливали масла в огонь.

– А после того, как свадьба состоялась, зачем Лика снова приходила в замок? – Вадим с тоской посмотрел на лежащий у ног Вениамина пистолет. Эх, ведь не дотянуться до него никак! И Литоша по собственной дури связал. Хотя какой из него сейчас помощник? Рану он наверняка получил серьезную.

– Не догадываешься? – Вениамин проследил за его взглядом и с иезуитской улыбкой наступил ногой на пистолет. – Расстроилась она очень, обиделась. Хотела навестить твою новоиспеченную женушку, но не нашла ее в комнате, собиралась уже было уходить, когда в сторожевой башне наткнулась на тебя, спящего беспробудным сном. Скажи честно, ты же испугался, когда проснулся в луже крови, с кровавыми волчьими следами на рубахе?

– Нет, – Вадим отрицательно мотнул головой. – Наоборот, лишний раз убедился, что нет никакой призрачной волчицы.

– Есть! – Литош попытался встать на ноги, но со стоном упал на землю. – Вы просто не хотите верить.

– Ну до чего же ты мне надоел! – Вениамин перевел ствол с Яси на художника. – Застрелить бы тебя прямо сейчас, но успеется. Мне еще нужно кое-что выяснить. Что случилось прошлой ночью? Почему Лика упала с башни? – Он вперил требовательный взгляд в Вадима. – Признайся, это ты ее столкнул?

– Нет, не я.

– А кто тогда? Сама она не могла.

– Провидение. Помнишь, я рассказывал про игрушку пана Йосипа?

– При чем тут игрушка?

– При том, что она даже днем выглядит устрашающе, а ночью ее и вовсе можно приять за что угодно. Лика наступила на скрытую пружину, и механизм сработал. Она просто не удержала равновесие.

– Я не думал, не планировал, чтобы так… – забормотал Литош. – Я хотел, чтобы получилось забавно.

– Забавно не получилось, – сказал Вадим мрачно. – Но, думаю, если бы не ваша игрушка, у стены Рудого замка этим утром нашли бы мой хладный труп.

– Она не планировала тебя убивать! – Голос Вениамина упал до свистящего шепота. – Только ее! – Пистолетное дуло снова нацелилось на Ясю.

– Планировала – не планировала, – Вадим поморщился. – Я другое пытаюсь понять: сейчас-то тебе все это зачем, когда Лика мертва? Ты же мог отсидеться в тени, никто бы ничего не узнал.

– А я не хочу отсиживаться в тени! Надоело! – Лицо Вениамина побелело от плохо сдерживаемой ярости. – У меня, может быть, есть запасной план!

– Очень любопытно его узнать. – А если попытать счастья, попробовать выбить ствол из рук Вениамина? Какие у него, Вадима, шансы остаться в живых? По всему выходит, что никаких…

– Любопытно? Так я тебе расскажу! Чего ж не сделать человеку приятное перед смертью?! – Носовым платком секретарь вытер вспотевший лоб. – Запасной план даже лучше основного. Вот ты, последний из Закревских, к примеру, знаешь, что у Вацлава Лютого был сводный брат, а у брата сын? Вижу, что не знаешь, потому что плевать тебе на историю рода, а мне нет. И догадываешься, почему? Потому что я тоже Закревский, прямой потомок славного дворянского рода. Да, как ни странно, у нас с тобой общий предок, и в жилах моих течет изрядная доля той самой благородной грифоньей крови, которой так гордится твой дед.

– А фамилия?

– Я взял мамину, чтобы не светиться до поры до времени.

– Хорошо, ты один из Закревских, дальше что?

– А то, что после трагической гибели прямого наследника у твоего деда не останется иных родственников, кроме меня. Как думаешь, как он поступит, когда придет время писать завещание? Кому оставит все свои денежки?

– Думаешь, тебе? – Вадим поморщился от омерзения. Эх, дед, где ж ты был со своим хваленым чутьем? Почему целых десять лет не замечал, какую змею пригрел на своей груди?

– Я в этом уверен. Я же умный, гораздо умнее тебя. Теперь я не допущу ни единого просчета.

– Дед не смирится с моей смертью, у него обязательно появятся вопросы. – Пусть бы этот ублюдок подольше говорил, глядишь, Гера подоспеет на выручку…

– Появятся, – согласился Вениамин, – а у меня на каждый вопрос будет готов ответ. Я уже все продумал. Все в замке знают, что Ярославу увез Литош, знают, что мы с тобой, как два благородных рыцаря, бросились спасать прекрасную даму. А дальше все просто. Наш сумасшедший друг оказался проворным, убил Ярославу, застрелил тебя, возможно, – Вениамин поморщился, – слегка ранил меня. Я еще подумаю над этим. Наверное, придется пострадать ради идеи. А я, ну, все знают, какой из меня стрелок! Я сначала ранил, а уже потом пристрелил негодяя. И ведь как удачно все складывается! Этот чокнутый, – он кивнул в сторону Литоша, – собственными руками обеспечил мне алиби. Церковный витраж, механическая летучая мышь вкупе с постоянными разговорами о призрачной волчице – какие чудесные улики! Ах да, я забыл упомянуть вот это загадочное захоронение, о котором пан Йосип знал, но отчего-то не спешил сообщить о нем властям. Ну как? Согласитесь, задумка великолепна! И, кстати, не стоит тянуть время и ждать, что Герины псы придут вам на помощь, я отправил их по ложному следу, так что здесь они окажутся еще очень нескоро.

– Отпусти хотя бы Ярославу. – Наивно думать, что этот выродок может проявить жалость, но вдруг? – Она будет молчать.

– Вадим, не надо! – Его руки коснулась горячая Ясина ладошка. – Ты же сам видишь, он не остановится.

– Люблю иметь дело со здравомыслящими людьми! – Вениамин широко улыбнулся. – Разумеется, не остановлюсь, но я могу кое-что для тебя сделать. Если ты не станешь дергаться и усложнять мою задачу, я убью тебя быстро и относительно безболезненно. Давай-ка повернись ко мне спиной. Будет логичнее, если наш сумасшедший друг выстрелит тебе в затылок. Эстетичного зрелища не обещаю, но в книгах по криминалистике пишут, что смерть наступает практически мгновенно. Все, времени мало, я и так тут с вами подзадержался! – Он взмахнул пистолетом и скомандовал: – Поворачивайся!

В то короткое мгновение Вадим видел только ее: бледное веснушчатое личико, закушенная губа, а в желтых глазах – страх и отчаянная решимость. Как же он раньше не разглядел, какая у него жена?… А теперь-то уж что, поздно…

– Не дождешься! – Яся упрямо вздернула подбородок. – Хочешь стрелять – стреляй! А я не стану тебе помогать.

– Да? – Вениамин казался озадаченным. – Ну, как знаешь, мое дело предложить.

То, что случилось потом, каленым железом отпечаталось в Вадимовой памяти. Равнодушное лицо Вениамина, подрагивающее пистолетное дуло, тихий металлический щелчок и застывший, точно смола, воздух. Боль пришла через мгновение, невыносимая, выжигающая все в груди, вышибающая из легких яростный крик…

* * *

Яся готовилась умереть. Господи, до чего же страшно и до чего обидно! Умереть и остаться неотомщенной, лечь костьми на дне этого жуткого, привыкшего к смертям оврага, рядом с Вадимом. А ведь у них могло бы получиться… Если бы они попытались исправить то, что можно исправить, простить то, что можно простить. А теперь уже поздно… Их жизнь отмеряется не годами, а мгновениями. Эта сволочь сказала, что картинка будет неэстетичной, а она не хочет, чтобы неэстетичной, боится, что Вадим увидит ее такой. Какие глупые мысли! Не о том нужно думать на пороге вечности. А о чем нужно, она не знает. Не рассчитывала оказаться на этом страшном пороге так рано…

…От выстрела серебристый туман всколыхнулся, взвыл, припал к земле. А птицы, наоборот, взмыли в небо…

…И совсем не больно, только тяжело. И не удержать никак медленно оседающего на ковер из жухлых листьев Вадима. И кровь на ладонях алая-алая, а Вадимово лицо белое, и черными тенями длинные ресницы, и предсмертным стоном холодное облачко. Зачем же он так?! Она ведь почти смирилась, почти придумала, что скажет там, на пороге…

– Вадим! – Руки шарят по куртке, ищут молнию, пытаются расстегнуть куртку, добраться до раны, остановить кровь.

– Яся… – Синие глаза открываются лишь на мгновение. В них отражаются ветки деревьев и кусочек далекого неба. – Яся, прости… – Прохладная ладонь поверх ее пальцев, и венчальное кольцо купается в алой-алой крови…

– Вот черт! – Голос Вениамина злой, визгливый. – Отойди от него! Пусть подыхает!

Не станет она отвечать и не отойдет, не бросит. Потому что пока ладонь Вадима в ее руке, она чувствует биение жизни, и робкая надежда еще теплится.

– Дура! Я приказываю тебе! Требую!

Вениамин в нескольких шагах от них, но подойти не решается. Боится?

У Вадима красивые волосы, смоляно-черные, густые, с редкими серебряными нитями ранней седины. А молнию заклинило, не получается никак расстегнуть пропитавшуюся кровью куртку.

– Ну, как скажешь! Посмотри на меня, дура! Не на него, а на меня гляди! Пришла твоя смерть…

Волчий перстень весь в крови. Синие глаза-камешки разгораются все ярче, это от слез, наверное.

– Ярослава, моя прекрасная леди, посмотрите! – Голос Литоша похож на шелест листьев. – Посмотрите, я не врал вам. Вот оно – пророчество!

Пророчество? Что оно ей теперь?!

– Ярослава!

…Фигура Вениамина в стремительно густеющем тумане едва различима, и выстрел кажется глухим, словно от детской хлопушки. А пуля, вот она, блестящая, беспощадная, мчится к ней стальной мухой, но не долетает, вязнет в воздухе, с тихим шипением падает на землю.

А позади мечущегося Вениамина призрачный силуэт. Шерсть с серебряными искрами, синие, не волчьи глаза, падающие в туман кровавые капли.

– Пророчество! – В голосе Литоша радостное торжество. – Освободилась, отмучилась…

Слышит ли его призрачная волчица? Отступает, растворяется в тумане, уступает место своей волчьей свите.

От предсмертного крика Вениамина хочется зажать уши и зажмуриться, чтобы не видеть, не помнить.

Темнота наступает мгновенно, накрывает овраг непроницаемым куполом, отсекает солнечные лучи. Вот она – волчья ночь. Волки везде, куда ни брось взгляд, грозные, молчаливые. И тишина такая, что слышно биение пульса в ушах. А как стучит сердце Вадима, не слышно… Потому что оно больше не стучит…

Завыть, прижаться щекой к небритой щеке, не отпускать холодеющую руку… Хоть бы скорее умереть! Может, она еще успеет, еще догонит его, встретит там, на пороге. Теперь она знает, что нужно сказать…

* * *

Ложе хоть и мягкое, перинами пуховыми застланное, а не спится. Думы тяжкие, непрошеные в голову лезут, не дозволяют глаз прикрыть. И волчий вой, уже привычный, еженощный, бередит душу.

– …Что, не спится, Вацлав? – Старуха в лохмотьях пестрых, цыганских сидит в кресле супротив кровати, монистами позвякивает, скалит беззубую пасть. Откуда взялась? Чего надобно? – Не зови стражу, не услышит она тебя, Вацлав. – И глаза совсем не старушечьи каменьями синими в темноте горят, а заместо руки левой культя, тряпками кровавыми обмотанная.

– Ты?

– Я. Вот пришла в последнюю дорогу тебя собрать, шепнуть слова прощальные, самые верные.

– Уже шепнула однажды…

– Сам виноват. – Костлявые плечи содрогаются от нечеловечьего смеха, звенят мониста. – Душу свою загубил, на род проклятье накликал, меня не отпустил, кровью к замку своему привязал. Думаешь, радостно мне в зверином обличье? Или родным моим весело волками каждую ночь выть?

– Виноват. – Никуда от синих глаз не скрыться, да и не хочется. Одно только желание: узнать, зачем пришла. – Прости. Не за себя прошу, за детей. Почто ж души невинные губишь, в царство свое волчье утаскиваешь? Меня забери, коли провинился, а их оставь.

– Колечко мое венчальное пошто выбросил? – Вот уже и не старуха перед ним, а та, которую некогда пуще жизни любил, молодая, красивая, синеглазая. – Свое забрал, а мое где?

Где? Наверное, до сих пор в золе лежит…

– Кровь моя на перстне грифоновом. Оттого привязана я к тебе и потомкам твоим кровавыми узами. – Соболиные брови хмурятся, и взгляд неласковый, волчий. – А ты мой подарок не сберег.

– Найду! Только шепни, что сделать нужно, все исполню!

– Шепну, за тем и пришла. Убей себя, искупай колечко волчье в грифоновой своей крови – и мы квиты. Я уйду на веки вечные, а ты прощенный умрешь. Как тебе такое предложение, Вацлав?

– Согласен, все, как велишь, сделаю! Только освободи.

– Пора мне, Вацлав. Заждалась меня призрачная стая. Прощай!

И с последними этими словами ворвался в опочивальню студеный ветер, загасил свечи, сдернул с кровати тяжелый полог.

– Сдержи обещание, Вацлав. Хоть сейчас сдержи…

Руки дрожат, никак не удержать кремень, не зажечь свечу. И холодом могильным веет из распахнутого окна. Надо силы последние собрать, исполнить волю цыганкину.

Свечка вспыхивает неровным пламенем, трещит на сквозняке, высвечивает на каменном полу кровавые волчьи следы. Значит, не привиделось, приходила к нему призрачная гостья.

В подвале жарко, пышет огнем каменная печь, плюется искрами. Где-то там волчий перстень. Вот, кажется, и звездочки синие видны, смотрят на Вацлава, дразнятся. А кочерга где? Как достать кольцо? На исходе силы, да и времени на поиски нет, а звездочки синие близко-близко, только руку протяни. А что уж? Все одно умирать!

Огонь ластится, как голодный пес, тянется к руке и, дотянувшись, кусает, шустрой лаской перескакивает на рукав, с рукава на плащ. Больно… И камешков не видать. Может, оттого, что огонь такой яркий да слезы из глаз от боли? Ну где же ты, волчий перстень, колечко венчальное, проклятое?…

Жаркое пламя голодным зверем рвет тело на куски, выжигает душу. И волчий вой прощальной погребальной песней. Не вышло слово сдержать, не получилось от рода проклятье цыганкино отвести…

* * *

Прикосновение к волосам, легкое, как дуновение ветра. Сквозь пелену слез мир видится призрачным, нереальным.

Женщина рядом, протяни руку – и коснешься поблескивающих золотом браслетов. Красивая: синими звездами глаза, смуглая кожа, алые, точно кровь, губы. И перезвон монист тихой песней.

Быстрое, неразличимое взглядом движение – и вот она уже склоняется над Вадимом, смотрит внимательно, хмурит черные брови.

– Прости его, не забирай! – Говорить тяжело, а выдержать взгляд синих глаз еще тяжелее.

Узкая полупрозрачная рука поверх Вадимовой ладони. Волчий перстень, словно признав хозяйку, загорается синим огнем.

– Возьми. – Перстень горячий, оставляет на коже дымящиеся следы, но скользит с окровавленного пальца легко, радостно, падает в протянутую ладонь, вспыхивает последний раз и гаснет.

От прощального взгляда в жилах стынет кровь, но под ладонью бьется ожившее Вадимово сердце. Значит, простила…

А тихий перезвон монист уже в стороне, и призрачная женщина склоняется над Литошем, с нежностью гладит его по голове, что-то шепчет на непонятном языке, оставляет на память родовой волчий перстень.

Волки поют прощальную песню, и прошлогодние листья хороводом у призрачных ног, и рвущиеся из черной ямы к звездам светящиеся облачка, и торжественный голос Литоша:

– Сбылось пророчество! Смотрите, моя прекрасная леди! Смотрите!..

* * *

В окна палаты лился яркий солнечный свет. Наплевав на рекомендации врачей, Вадим лихо спрыгнул с кровати, настежь распахнул окно, впуская внутрь звенящий октябрьский воздух. Да, что-то затянулась его реабилитационная программа, столько всего важного впереди, а он тут бока отлеживает!

Как бы то ни было, а из вчерашней битвы с лечащим врачом он вышел победителем. Выписка назначена на сегодня. И не промежуточная какая-нибудь, когда один этап лечения сменяется другим, еще более муторным, когда больницы и реабилитационные центры чередой, когда бесконечные консилиумы и консультации и привычное уже удивление врачей. Пуля в сердце – а он живее живых! Выкарабкался с того света, дотянул до Львова, пережил сложнейшую операцию, сцепив зубы, день за днем боролся с большими и маленькими проблемами и только на этапе поздней реабилитации сдался, начал капризничать, рваться домой.

А потому и рвется, что есть к кому! Дома Яся и дед, еще не до конца оправившийся после операции, но уже бодрый и полный планов, готовящий дом к приему самого главного, самого долгожданного члена семьи, в суете этой забывающий о своих стариковских проблемах.

Это дед ему все рассказал. Про то, как Яся вместе с истекающим кровью, но до последней минуты бодрящимся Литошем на себе вытаскивала полумертвого Вадима из оврага. Как наконец подоспели Герины ребята, как за ним, Вадимом, и потерявшим сознание Литошем прилетел вертолет из Львова. Про то, как Яся рвалась в вертолет, как ночи напролет проводила у постели мужа. Про то, как Гере приходилось силой уводить ее домой. Вот такая упрямая Вадиму досталась жена.

А в Рудом замке сменился хозяин. Дед с молчаливого Вадимова одобрения переоформил договор аренды на Литоша. Теперь пан Йосип звонил едва ли не каждый день и со свойственной ему экспрессией рассказывал о том, какие грандиозные у него планы, о том, что уже практически готов макет памятника, посвященного памяти его предков, о том, что в округе больше не видно ни одного волка, что призрачная волчица обрела наконец покой и роду Закревских больше ничто не угрожает, о том, какой великолепный получится из Рудого замка краеведческий музей.

Может, и получится, Вадим не спорил. Одно он знал наверняка: пришло время озаботиться новым родовым гнездом, заново переписать историю рода. И хоть дед настаивал на том, чтобы они с Ясей жили у него, Вадим в самое ближайшее время планировал заняться строительством собственного дома. А призрачная волчица… Кожа до сих пор помнила прикосновение тонких женских пальцев, и особо темными ночами в ушах звучал тихий перезвон монист. Что это было, Вадим не знал, а расспрашивать Ясю не хотел, чувствовал, что вспоминать о том, что случилось там, в овраге, ей до сих пор тяжело. Может, позже, когда все у них наладится и боль, до сих пор острыми клыками впивающаяся в горло, отступит, уйдет вслед за призрачной стаей.

Львиная доля отведенного на выписку времени ушла на подробнейший медицинский инструктаж, большую часть из которого Вадим тут же благополучно забыл. Наручные часы показывали половину второго. На то, чтобы успеть вовремя, у него оставалось всего полтора часа.

Он успел! Яся сидела в кресле перед кабинетом УЗИ и в нетерпении барабанила пальчиками по подлокотнику кресла. Даже сейчас, на четвертом месяце беременности, она оставалась прежней неугомонной девчонкой.

– Яся! – Сердце заныло, но не привычной уже послеоперационной болью, а по-другому, как у влюбленного мальчишки.

– Удрал?! – Яся порывисто вскочила на ноги, обвила Вадимову шею руками, прижалась щекой к щеке.

– Не удрал, а выписался. А ты думала, я пропущу такой знаменательный момент?

Ответить ему Яся не успела – распахнулась дверь, и из недр кабинета послышался густой бас:

– Закревская, входите!

На мониторе кувыркалось и трогательно махало ручками-ножками какое-то смешное существо. Не доверяя обещанию доктора сделать «фотопортрет ребеночка и в фас, и в профиль», Вадим смотрел во все глаза, боялся упустить что-нибудь очень важное, с трепетом вслушивался в непонятные медицинские термины и уже в самом конце, стесняясь и запинаясь, отважился спросить:

– Доктор, ну как там наш мальчик?

– Мальчик? – Врач посмотрел на него поверх очков, озадаченно почесал кончик длинного носа и поинтересовался: – Папаша, а кто сказал, что у вас мальчик?

– А тогда кто? – Глупый вопрос, но до чего ж хочется услышать на него ответ!

– Ну, вариантов у нас с вами остается немного. – Доктор заговорщицки подмигнул сияющей Ясе: – Если не мальчик, то, по всей вероятности, девочка.